1.

Сойдя на какой-то глухой станции, я проводил глазами умчавшуюся вдаль электричку и оглядел пустой полустанок. Перрон, на который я вышел, представлял собой кусок бетонной плиты, брошенной на почерневшую щебенку. Со всех сторон полустанок окружали зеленые лапы громадных таежных деревьев, в глубь которых уходили стальные полосы рельсов. Напротив меня темнела обитая железными листами косая халабуда с проржавевшей дверью, над которой белой краской было написано: «Касса». Стылое зауральское небо уже начинало сереть, а в хвойной громаде леса сверкал серебром густо облепивший ее стволы и ветви иней. Было видно, как мороз с уходом солнечного диска затягивает белой паутиной асфальт перрона и железную коробку кассы. Прочитав табличку с названием этого полустанка, валявшуюся недалеко от рельса, я понял, что сошел не там, где надо. Поселок и завод, куда меня послали в командировку, находились на несколько остановок дальше. Спустившись на пути, я посмотрел вслед уходящим в темноту рельсам. Где-то очень далеко через сетку темного леса светилось несколько желтых точек в серой мгле. Наверно, это деревня, для которой и построен полустанок, сообразил я, чувствуя, как иголки морозного воздуха впиваются в мое лицо и скребут покрасневший нос. До деревни идти далеко; значит, электричку надо ждать здесь. А когда она будет? Посмотрев на железную будку кассы, я увидел, что из щели между дверью и порогом пробивается желтая полоска света. Там же наверняка кто-то сидит, обрадовался я своей догадке и, ободренный надеждой, почти окоченевшими руками постучал по железной двери. Гулкий звук металла утонул в морозном воздухе полустанка. Я замер в ожидании ответа. Внутри халабуды что-то упало и заелозило. Потом все стихло и хриплый старушечий голос проскрипел: «Билеты буду продавать за десять минут до прихода электрички». Я стоял в ожидании, полагая, что дверь сейчас откроется и я смогу войти внутрь. Но все было закрыто, а мороз уже совершенно зажал меня своими клещами, несмотря на мою толстую дубленку и ботинки на натуральном меху. Я опять сильно постучал в дверь, стараясь воззвать к милосердию равнодушной старухи. Но милосердие черствой бабки молчало.

• Не открою! – зло прошипел голос за дверью. – Здесь служебное помещение, а не зал ожидания!

От такого ответа я оторопел. Вот тебе и гостеприимство сибиряков, вот тебе и сострадание к ближнему!

• Что же ты делаешь, старая кочерга? Я же здесь от холода околею!

Не успел я закончить свой возмущенный вопль, как струи синего света, прошив все щели будки, где сидела вредная кассирша, порвали темноту пустого полустанка. Железная халабуда засветилась изнутри, как уличный фонарь, забирая в себя всю темноту вечера и выбрасывая во мглу ослепительные потоки световых струй. Щеки мои горели, кожа на лбу будто треснула, а в глазах плавали красные пятна. Ноги задрожали и вдруг, подломившись, словно пересохшие соломинки, повалили меня на землю. Через секунду после этой ослепительной вспышки стены будки начали осыпаться. Они осыпались, как иголки у засохшей после праздника елки.

Слепящий свет так же быстро исчез, как и появился. На месте опавшей будки стоял довольно большой предмет, напоминавший огромную, приплюснутую к земле каплю. Когда красные пятна в глазах исчезли, капля стала видна более отчетливо. Теперь она была похожа на снаряд или наконечник стрелы, совершенно гладкий, без швов и шероховатостей. Этакая идеально гладкая капсула. Я неподвижно сидел на земле, покрытой изморозью, не в состоянии пошевелить даже пальцами. То ли мороз меня доконал, то ли невероятность происходящего так ошарашила, но я как будто онемел и не мог выдавить из себя ни одного слова. Капсула неожиданно дрогнула, поплыла и, меняя форму, приняла очертания большого автомобиля, только без колес и стекол. Потом одна сторона этого предмета начала таять, и я увидел мягкий желтый свет, исходящий из глубины конструкции. Свет мигнул, задрожал, и в проеме открывшегося пространства я четко увидел контуры человеческой головы. Она высунулась из капсулы наружу, покрутилась в разные стороны и уставилась на меня.

• Все, не попал! – четко расслышал я слова, произнесенные головой. – Вот гадость какая! Опять не срослось. Чертова энтропия, который раз не в ту ячейку! Эй, ты! Чего сидишь? У тебя сейчас обморожение начнется! Давай, лезь сюда, здесь тепло.

Услышав знакомую речь, я немного отошел от своего столбняка, но встать не смог. Все конечности одеревенели, и каждое движение отдавалось в руках и ногах жгучей болью.

2.

• А где бабка с будкой? – простонал я, подползая на четвереньках к чудной машине.
• Давай-давай, лезь скорее! – поторопила голова и схватила меня за воротник неожиданно появившимися из капсулы руками. – Какая бабка? Тут еще и бабка была?! Так! Мне теперь надо и ее связывать! Не срослось так не срослось!

Несмотря на всю иллюзорность наблюдаемой мной картинки, сама капля, до которой я дополз, оказалась вполне осязаемым предметом. Я схватился за твердую сторону этого удивительного сооружения, и тут же руки говорящей головы втащили меня внутрь. Открытая сторона капли сразу начала затягиваться матовой пленкой, лес и рельсы исчезли, и я оказался в достаточно просторной кабине, лежащим на ее упругом полу или настиле. Вся кабина странного аппарата имела светло-песочный оттенок. Такой цвет был приятен для глаз и действовал на меня успокаивающе. Пока я лежал, руки и ноги мои потеплели, и легкое покалывание всего тела так расслабило суставы и мышцы, что веки стали закрываться, а мысли путаться в голове.

• Эй! Эй! Эй! А ну, не спать! – Две оплеухи привели меня в чувство, и я сел.

Прямо передо мной в кресле такого же цвета, как и все внутреннее пространство капли, сидел человек. Казалось, что он вот-вот в нем утонет. Руки его лежали на желобообразных подлокотниках, а ноги свисали с сиденья, не доставая до пола. Кресло вместе с ним слегка покачивалось в разные стороны, как голова китайского болванчика. Человек и кресло весели в воздухе сами по себе, без какой-либо опоры.

• Не обращай внимания: валентная зона. – Незнакомец кивнул головой куда-то в сторону, увидев, как мой взгляд блуждал под его креслом. – А, впрочем, понаблюдай, это успокаивает, – вздохнул он и качнул кресло ко мне, поболтав при этом ногами.

На ногах у человека блестели толстые белые носки, покрывавшие почти полностью икры. Сам он был одет в комбинезон неопределенного цвета цельного покроя, то есть ни швов, ни прорех нигде не было видно. Такой же, как его капля, гладкий и почти бесцветный, отметил я про себя, заглядывая человеку за спину. Там мягкий песочный цвет кабины переходил в дрожащий голубой свет. За спиной незнакомца светились, дергались и переливались то ярким, то тускло-голубым светом сотни точек, покрывавших верхнюю часть пространства кабины. Хотя где там верх, а где низ, трудно было определить. Все сверкало, словно покрытое наледью лобовое стекло машины под светом проносящихся навстречу ночных фар. Ниже этого экрана шла полоса густо поставленных друг за другом пластин. Они вибрировали, как жабры у выброшенной на берег рыбы. Пластины слегка гудели, пропуская через себя плотные струи воздуха, накатывавшие на меня мягкими теплыми волнами.

• Ну что? Освоился немного? – услышал я голос человека. – Видишь, я такой же, как и ты, только несколько необычно одет, да еще летаю вокруг тебя. А так такой же, как ты. – Кресло незнакомца приблизилось ко мне почти вплотную, и его худое белое лицо, сравнявшись с моим, говорило: – Так бывает; редко, но бывает. Смотри мне в глаза и знай: в этой жизни бывает и не такое.

У меня вдруг сильно заколотилось в висках, и лоб как будто стал набухать, вроде губки, впитавшей воду. Я отпрянул от человека и, вглядываясь в его сомкнутые губы, спросил:

• Что бывает? – И только после того, как задал вопрос, понял:

говоря, я не открывал рот. Просто говорил эти слова про себя.

• Э, брат, да с тобой так общаться нельзя, вон как тебя колбасит. Ты гипертоник, что ли?

Тут кресло резко отшатнулось от меня, и я, с облегчением почувствовав просветление в голове, выдохнул:

• Да!

 

 

Теперь незнакомец болтал своими белыми носками рядом с голубым мерцающем полем. Он скрестил ноги и замер; кресло остановилось, перестав колебаться в воздухе. Человек нахмурился:

• Я объясню тебе некоторые обстоятельства моего появления здесь, только ты сначала выслушай и не перебивай. Вопросы потом. Задашь их после моего объяснения, но хорошо подумай, на какие вопросы ты хочешь получить ответ, а какие можно отложить на потом. Если понял, покачай головой. – И внимательно посмотрел на меня.

Я кивнул, и он начал свой рассказ:

 

3.

• Условно говоря, я испытатель пространственно-временных коридоров. У нас это называется «тоннельщик». Профессия новая, опасная, непредсказуемая, но оплачивается хорошо; впрочем, тебе это не надо. Так вот. Как бы попроще это все… – Человек заерзал на кресле, отчего оно задрожало, но с места не сдвинулось. – Понимаешь, вокруг нас везде есть пространство. Земля, она в пространстве; звезды, Солнце тоже в пространстве. Ну и вот… – Незнакомец замолчал и, повертев головой, заговорил снова: – Ты представь, что наше пространство все равно что матрац. Такой бесконечный, огромный матрац, и на нем лежат все планеты, звезды и со страшной силой давят на него, а он прогибается и искривляется под ними, под их массой, понимаешь? И главное, все эти тела по нему движутся. И время тоже движется по этому матрацу. Так получилось, что на нем уже отражено все то, что было раньше, есть сейчас и будет потом. То есть то, что произошло, происходит и будет происходить во времени, уже есть на этом бесконечном матраце. Вот всю эту канитель со временем, движением и пространством назвали «пространственно-временной континуум». – Человек скептически посмотрел на меня, поморщился, но продолжил: – Короче, тебе надо понять, что весь этот матрац с прошлым и будущим искривляется. И люди, ну, не сегодняшние, а, скажем так, немного завтрашние, придумали, как создавать в этом искривленном матраце дырки и через них за секунду проникать на тысячи километров, прихватывая при этом чуть-чуть будущего или прошлого времени. Главное, надо в определенном месте создать такую плотность точки, чтобы она надавила на пространство и соединилась с такой же точкой, но, с другой стороны. Для этого нужна огромная плотность материи, но без сингулярности и без горизонта событий. Необходимо все время к барионному веществу подмешивать темную материю и не пропустить момента, когда образуется смыкание этих противоположных точек, чтобы можно было точно оказаться с другой стороны пространства, в нужной временной ячейке прошлого или будущего. Вот я и вычисляю эти ячейки, формируя проходы от одной точки к другой. Тема еще сырая, не очень изученная, так что, бывает, и промахиваюсь ячейкой, не туда попадаю, вот как в этот раз.

Незнакомец замолчал. Из всего его рассказа я понял только одно: что можно попадать из будущего в прошлое и преодолевать за секунду тысячи километров.

• Но так не бывает, нельзя повернуть время вспять, – неуверенно произнес я, разведя в стороны руки.
• Ну, – прищурился мой собеседник, – главное ты, кажется, понял. – Он опять замотал ногами, и его кресло подплыло ко мне. Незнакомец показал рукой на стены капли: – Через какое-то время люди придумают вот эту самую машину. Ее работа основана на квантовой энергии. Наверно, ты знаешь, – человек потрогал подбородок, – ну, или догадываешься, что все вокруг нас, да и мы сами, – это колебания волн. Волны формируют материю и, главное, создают энергию. Любое тело состоит из квантовых колебаний. Когда где-то, ну, хотя бы и в тебе, электрон в атоме вдруг перескакивает с одной орбиты на другую, выбрасывается энергия и происходит квантовый скачок. Так вот, люди научились управлять этими скачками и вырабатывать столько энергии, сколько им нужно. Они научились изменять характеристики различных волн в тысячах вариантов. – Человек посмотрел на меня с надеждой. Но я никак не отреагировал на его откровения. Он всплеснул руками: – Да пойми ты, люди придумали агрегат с громадной мощностью, в тысячи раз мощнее ваших ракетных двигателей, и с силой разрушения такой, как у всех атомных бомб, вместе взятых!

Я поднял голову и, открыв рот, протянул:

• А-а-а…
• Вот, – человек провел рукой вокруг, – этот агрегат здесь! Он меня и перемещает, делая тоннели в пространственно-временном континууме.

 

• А как же бабка с будкой? – вдруг спросил я. – Этот аппарат их что, раздавил?

Незнакомец откинулся на спинку кресла и озадаченно посмотрел на меня:

• Я думал, ты про них уже забыл. Тут все не так просто. Я же тебе уже сказал, что здесь вырабатывается много разного рода волн; некоторые из них создают эффект запутанности, переплетаются с другими волнами. Если коротко, то волны от твоей бабки переплелись с волнами частиц моего аппарата, которые, приняв ее свойства, сгенерировались с частицами в будущем пространстве и там воспроизвелись.
• Старуха со своим сараем к вам в будущее, что ли, переехала? – поразился я своей догадке.

4.

• Не совсем так. – Человек потер ладонью лоб. – Перемещаются не тела, а их состояния. Сейчас какая-то группа частиц, – незнакомец указал рукой куда-то вверх, – определила себя твоей старухой, ну, и какие-то частицы определили себя как ее сарай. Но ты не переживай: когда я вычислю, в какой точке пространства оказались запутанные частицы моего источника после скачка в тоннель, я верну бабку на место. Правда, для этого мне нужно подготовить новый скачок, а это потребует некоторого времени. Ну, лекцию я закончил, можешь задать еще несколько вопросов.

Кресло опять откатилось к мерцающему голубыми бликами экрану.

• А можно я встану? А то спина затекла. – Я завел руки назад и потянулся.
• Встань, только резко не поворачивайся, а то голова заболит, – отозвался человек; он выводил непонятные знаки, касаясь голубых точек экрана.

Я поднялся с пола и понял, что кабина капли не так уж и велика, как мне казалось, когда я сидел на полу. И я еще раз внимательно оглядел ее внутреннее пространство. Пол сливался с потолком, а потолок с полом. Все плоскости капли казались изогнутыми, ни углов, ни стыков не было видно, однако это нельзя было назвать сферой. Я сделал шаг к ближайшей стенке кабины, и она как будто выпрямилась передо мной.

Человек, повернувшись от экрана, посмотрел на мои перемещения и прокомментировал:

• Такой эффект, реакция на импульс. Ну, задавай вопрос!

Я оперся на упругую стенку и спросил:

• Скажите, как может такой небольшой, в сущности, аппарат влиять на огромные пространства, да еще управлять законами природы?
• Ну, во-первых, не управлять, а использовать, а во-вторых, величина здесь никакой роли не играет. Даже маленькая крупинка, если поменять ее кристаллическую решетку, задать плотность и изменить колебательные частоты электронов, может такую Хиросиму наделать, что мама не горюй. Следующий вопрос!
• Ваше будущее – это на сколько лет вперед?

Наверно, в моей интонации была какая-то надежда, потому что незнакомец рассмеялся и отмахнулся от меня рукой:

• Не переживай, ты не доживешь, но вот дети, если сейчас еще маленькие, будут с этим жить. Дальше!
• В вашем аппарате стенки – как они то исчезают, то появляются? – огляделся я.
• Ничего никогда никуда просто так не исчезает. Любая материя может менять свои свойства под воздействием чего-либо. – Человек опять засучил ногами, и кресло, покачиваясь, подплыло ко мне и остановилось у стены. – В этих процессах я не силен, но если упрощенно, то все это выглядит примерно так. В каждом предмете, в данном случае материале, из которого сделан, э-э, мой, как ты говоришь, аппарат, элементарно существует кристаллическая решетка. В ней колеблются атомы с определенной частотой. Это называется «эллиптическая поляризация». При данной поляризации свойства материала такие, каким ты видишь его сейчас, – незнакомец постучал по стене кулаком. – Но если изменить амплитуду колебаний атомов в решетке и с помощью плоских волн произвести квазилокальные колебания, структура решетки изменится, и мы увидим материю с совершенно другими характеристиками.

Неожиданно кресло отлетело к голубому экрану, развернулось с незнакомцем, и он, как дирижер, взмахнув руками, совершил несколько быстрых и резких движений по голубым

кристалам. Стена за мной сделалась бурой и, как туман, растворилась. Я опять увидел унылый, безлюдный и холодный полустанок, погруженный в серые сумерки наступившего вечера.

• Фононы, – слышал я голос незнакомца, – это колебательные кванты, волна от которых деформирует решетку материала. Они создают энгармонизм колебаний. Грубо говоря, здесь, – человек провел пальцами по пластинкам-жабрам, – идет управляемое преобразование и усиление волн; они-то и рулят всеми процессами, что происходят на волноплане.
• То-то у меня голова как чугун, – пожаловался я.
• Да, вам, гипертоникам, к нам нельзя: на поддержание вашего здоровья тратится очень много энергии. – Незнакомец опять помахал руками над экраном, и лес с полустанком закрыла проступившая сквозь стылый воздух зимнего вечера песочная стена капли. – Последний вопрос, и у меня к тебе будет небольшое предложение, – объявил человек, положив руки на подлокотники кресла.

 

5.

• Последний? – замешкался я, соображая, о чем бы еще спросить. – Что это за экран сзади вас?

Человек даже не пошевельнулся, сидя в кресле, а только нехотя пробубнил заученные фразы:

• Кислород при воздействии на него электрическими зарядами образует синие кристаллы; это фотолиз – реакция, при которой химические соединения изменяются под действием электромагнитного излучения. Разрыв связей в молекуле происходит в результате поглощения фотонов. Попросту говоря, для формирования этого экрана в воздухе применяют фотоны. А в принципе это, как раньше бы сказали, пульт управления системой навигации и движения. Все! Пресс-конференция окончена, послушай теперь мое предложение. Я запустил навигационный поиск ближайших точек сингулярности. Через пятнадцать минут…

Человек оборвал фразу и, покосившись на экран, ткнул в него пальцем. Мигающие точки на нем начали гаснуть, и весь экран превратился в совершенно черное пятно. Чернота сгущалась, пока свет в кабине не начал уходить в это жуткое пространство. Тогда незнакомец поднял руку и ладонью закрыл угол экрана. Вспышка пучка света огненной дугой растеклась по кристаллам, и вся кабина засветилась ослепительно белым сиянием. Я инстинктивно зажмурился и закрыл лицо руками.

• Уже через четырнадцать минут, – голос человека заставил меня убрать руки от лица и открыть глаза, – через четырнадцать минут и сорок пять секунд, – поправился незнакомец, – ближайшие точки сингулярности будут найдены.

Я взглянул на экран. На его месте была огромная пустота бесконечной Вселенной. Мерцающие галактики, газовые скопления фантастических цветов и форм проплывали в черном пространстве мимо меня, полыхая редкими вспышками взорванных далеких звезд и отставляя яркие блики на видимой части Вселенной.

Человек указал пальцем на точку, маленькой кляксой черневшую между цветными газовыми облаками:

• Через тринадцать минут с абсолютной точностью будет определено местонахождение этой точки во Вселенной, а еще через семнадцать минут будет найдена соответствующая точка в вашей системе координат. Когда это случится, я создам тоннель в пространстве и покину эту временную ячейку. Итак, у меня тридцать минут свободного времени, и я всегда мечтал увидеть старый Париж до переселения народов. Тебе ждать твою электричку столько же времени, сколько мне нужно для создания этого тоннеля в пространстве. Наши временные периоды ожидания совпадают. Предлагаю посвятить свободное время Парижу, а сюда мы вернемся ровно за три секунды до окончания времени ожидания. Ты высадишься на перроне, а я совершу скачок.

Голос незнакомца звучал отрывисто и четко, он ждал моего ответа. Я кивнул.

• Тогда ложись и не шевелись! – приказал человек.

И тут же Вселенная, которая только что кружилась и искрилась передо мной, растворилась в ярком свете высокого синего неба и на ее месте образовалась панорама Земли, видимая, очевидно, лишь из космоса. Только я лег на пол кабины, как тело мое будто окоченело, словно я покрылся панцирем. Мне стало не по себе, и я начал искать глазами незнакомца, но видел лишь свод Земли, который, нависая надо мной, быстро увеличивался в размерах, все отчетливее проступая своими материками, океанами, хребтами гор и руслами рек. Наконец эта огромная панорама заклубилась белесыми облаками, Земля исчезла на несколько секунд и проявилась уже совершенно другим пейзажем.

Море огней дрожало и переливалось пестрыми лентами внизу. Выше нас густо-синее небо искрилось вкраплениями тысяч желтых точек. Они неподвижно светились спокойным, ровным светом, иногда пропадая и снова появляясь из-за темных облаков, медленно плывущих по небесному своду.

• Вечер в Париже, – услышал я тихий голос человека. – Мы над городом. Можешь шевелиться и, если есть силы, смело вставай на ноги.

Я вспомнил о своем панцире и с тревогой повел плечами. Все было нормально, тело меня слушалось, и я встал. Незнакомец, откинувшись на спинку кресла, любовался великолепным видом ночного города. Я подумал, что и Вселенная, и космический вид Земли, и яркие огни вечернего Парижа – голограммы, формировавшиеся на огромном кристаллическом экране нашего корабля.

 

6.

• Это реальное изображение того, что под нами, – пояснил человек, как всегда, правильно угадав мои мысли. – Мы чуть выше транспортных коридоров самолетов Земли, но можем спуститься, чтобы на экране было видно все, вплоть до прохожих на улице.
• Да, это чудесное зрелище, – подтвердил я, – но мы все-таки еще так далеко, что видим лишь контуры города.
• Так не будем медлить и приблизим этот чудный город к нам. – Незнакомец отлетел от экрана и остановил кресло рядом со мной. – Ну что, пройдемся по вечернему Парижу? – Он явно был в приподнятом настроении.
• Скорее проплывем, – усмехнулся я и сел на пол. Тут же моя голова отяжелела, а тело, впечатавшись в пол, провалилось вместе с ним будто в бездну.
• Потерпи немного, надо спуститься вниз, а то картинка на сфере будет неполной.

Человек летал по сфере. На мгновение я ощутил невесомость, но она быстро исчезла.

• Вставай и подойди сюда, – приказал незнакомец.

Я тяжело поднялся с пола, чувствуя, как ломит все суставы от перегрузки.

• Ну? – посмотрел на меня человек. – Как тебе панорама?

Я отвел глаза от его качающегося кресла и взглянул на экран. С высоты чердаков зданий, громоздящихся вдоль каменных парапетов и тротуаров, было видно, как под желтым светом фонарей на набережной дрожит черная лента ночной водяной глади. Река плескалась у гладких каменных плит, разгоняя волны от снующих по ней плоских прогулочных корабликов. Расцвеченные, как елочные гирлянды, они пыхтели вдоль низкой ступенчатой набережной Сены, наполненные веселящейся публикой. Сотни искристых огней вдруг взметнулись к небу, рисуя контуры знакомой по открыткам башни.

• Эйфелева! – выдохнул я, чуть ли не заглядывая внутрь экрана.
• Ну-ну, не упади! – хмыкнул человек и движением ладони повел наш воздушный корабль вдоль реки.
• Что это за большая фигура под мостом, какой-то памятник на воде? – Я показал пальцем на темную статую, стоявшую на круглом пьедестале у края арки моста.
• Это зуав, солдат французской армии времен Крымской войны. – Незнакомец замедлил ход корабля. – Между прочим, стоит он под мостом с символическим названием Альма.
• Что за Альма? – Я начал вглядываться в проплывающую под нами статую.
• Так назван мост. Это в честь реки Альмы в Крыму, где французы с англичанами одержали победу над русскими войсками. – Человек показал на другую сторону моста: – Раньше там стояли еще три солдата, но со временем остался только этот. Теперь он измеряет уровень воды в Сене.
• Как это? – не понял я.
• Ногами, – усмехнулся незнакомец. – Если вода в реке зуаву по колено, значит, Сена шалит и жди наводнения.

Но я уже забыл про зуава и рассматривал непонятную золотистую загогулину, торчавшую на набережной недалеко от очередного моста через реку.

• Этот факел – копия факела, что в руках у статуи Свободы в Нью-Йорке. А вон смотри, какое чудо, – человек повел рукой по экрану.

Я перевел взгляд туда, куда показывал незнакомец. Полная луна, висевшая на небе, покрывала серебром раскинувшийся на два берега арочный мост. Под ее бледным светом дрожали тени вздыбленных над красавцем мостом медных Пегасов с фигурами укрощающих их юношей. Четыре столпа, на которые были водружены эти конные композиции, светились под холодным светом луны. Меня поразили чугунные и в то же время изящные, ажурные фонари, украшавшие мост. На его перилах и сводах чередовались фигуры нимф и купидонов. Литые железные фигурки будто застыли в движении, делая это сооружение подвижным и живым.

• Красавец, – подтвердил я, обращаясь к незнакомцу.
• Мост Александра Третьего, подарок от России Французской республике. Первенец двадцатого века. А ты сюда посмотри! – Человек указал на золотой купол округлого здания, от которого отходили длинные галереи величавого сооружения, располагавшегося на просторной площади перед мостом. – Наполеоновская эпоха, Дом инвалидов, – пояснил незнакомец.

 

7.

Под нами проплывало здание с двумя массивными башнями, на одной из которых я заметил большие круглые часы. Окна у этого особняка представляли собой огромные

дугообразные проемы, напоминавшие витрины большого универсального магазина или арки моста, так их было много. Верх стены здания, украшенный точеными фигурами, мог сойти за перила.

• Это железнодорожный вокзал Д’Орси конца девятнадцатого века, за неимением паровозов сейчас что-то вроде музея, – рассказывал мой гид. – А вот и Лувр.
• У него крыша похожа на крышу вокзала. Только из нее трубы торчат.

Я вглядывался в контуры дворца. Бесконечные ряды окон, огибающих это длинное здание, делали его достаточно легким, несмотря на тяжесть крутых железных крыш, насаженных на многочисленные башни Лувра.

• Это крыша вокзала похожа на крышу дворца, – поправил меня человек. – Обрати внимание, какими скульптурами украшены стены внутреннего двора Лувра. Сплошь министры. Дельцы от политики, вершившие когда-то судьбы мира.

Неожиданно перед моими глазами засверкала сплетенная из железных балок конструкция еще одного моста. Его перила были одеты в разноцветные чешуйки.

• Что там за мост с переливающимися украшениями на перилах?

Я никак не мог разглядеть эту искрящуюся бижутерию моста. Незнакомец, чуть поведя рукой по кристаллам, приблизил мост к нашему панорамному экрану. И тут я увидел сотни разноцветных замков, прицепленных к решеткам перил моста.

• Мост Искусств, пешеходный, – объявил незнакомец и повел рукой вокруг. – Мы в самом сердце Парижа. Посмотри на круглые башни и конусообразные крыши этого старинного здания: ничего лишнего, все строго и рационально. Это замок Консьержери на острове Ситэ. Самая старая часть Парижа.
• Он мне напоминает шахматные фигуры. Вон та башня – как ладья на шахматной доске. – Я указал на стену с зубчатыми бойницами наверху.
• Когда-то это была крепость, – незнакомец замедлил ход корабля, – а там, видишь, шпиль, башенки и вообще сплошная готика, хмурая, но возвышенная. Ты посмотри на эти крутые крыши и тесанные из камня фигурки вокруг. Какая тонкая резьба по камню! – Человек отвел руки от экрана и скрестил их на груди. – Вот это святая капелла – Сент-Шапель, построенная для хранения тернового венца Христа. Там, наверху, еще не разбитые древние витражи, и даже богатый скульптурный декор не сбит со стен собора. – Незнакомец как будто оценивал и сравнивал этот великолепный собор с другим, неведомым мне зданием. – А вон, за деревьями набережной, НотрДам; кажется, что у него нет крыши.
• Кстати, почему он без крутой крыши? – Я ждал ответа от моего неожиданного гида. – Да, – задумчиво произнес он, – без крыши. Скоро все здесь будет без крыш. Ха, смотри-ка, горгульи и химеры все еще сидят на своих местах! – Незнакомец обрадованно покачал головой.
• Что-что? – не понял я. – Какие гаргулины?
• Не гаргулины, а горгульи. Там, где есть стоки воды, вон там у башен, видишь, трубы для стока, на концах у них морды диковинных существ; когда идут дожди, из их пастей течет сточная вода. А по краям башен сидят химеры, тоже фантастические существа, теперь их там нет.
• Как нет? – удивился я. – Вон же они сидят!

Хмурые глаза человека смотрели мимо меня. Потом, опустив голову, он тихо сказал:

• Сейчас там хорошая погода; я очень хочу пройтись вдоль Сены, дойти до моста Александра Третьего и постоять на его площадке. Я хочу дышать Сеной, и чтобы легкий, свежий ветерок теребил мои волосы и забирался под воротник. Я хочу увидеть старые баржи на мутной воде, где широкая полоса зеленой пенной воды уходит под своды нового моста от нырнувшего туда катера. Я хочу встать у самой воды, под ивой, на узкой асфальтовой дорожке, и увидеть напротив небольшой ресторанчик на воде. Теплым летним вечером, когда зажгутся огни Парижа, и наша башня засверкает изумрудными огнями, я так хочу стоять на бульваре Ереванского сада… – Незнакомец оборвал фразу.
• Это не ваши слова – догадался я.
• Моего друга. Мы вместе были на точке, когда неудачно испытали волноплан на горизонте событий. Это была его последняя запись. Он всегда мечтал возвратиться в свой родной город, но возвращаться было уже некуда. – Человек взглянул на экран.

8.

• У вас там все так сильно изменилось? – удивился я, еще раз посмотрев на собор.
• Нам пора, координаты точки будут определены через несколько секунд. Ложись. – Человек придвинул кресло к кристаллам.

Мешкать было опасно, и я плюхнулся на пол, раскинув руки и ноги как можно шире. Все повторилось снова: тело как панцирь, непонятная тревога в голове. Только на этот раз я закрыл глаза и весь полет к лесному полустанку проделал в полной темноте. Наконец тело мое освободилось от перегрузки, и я быстро поднялся на ноги. Незнакомец сидел в своем кресле спиной ко мне и всматривался в темноту экрана. Никакой панорамы леса и одинокого полустанка там не было видно. Были полосы, мигающие точки и мириады цифр, бегущих друг в друга по мерцающему экрану.

• Ты готов? – Человек чуть повернул голову в мою сторону.
• Да, – просто ответил я.
• Иди, – так же просто сказал он и весело добавил: – Привет кассирше!

Холодный воздух резко ворвался в кабину, и черный асфальт полустанка бледно высветился падающим на него светом огромной полной луны. Я шагнул вниз. Оглянувшись, чтобы посмотреть, как улетает волноплан, я лишь услышал треск иголок, осыпающихся с соседних деревьев, и увидел, что в огромных кронах нескольких высоких сосен зияли большие дыры. Голые ветки, с которых опали все иголки, медленно отламывались от ствола и бесшумно рассыпались в воздухе, превращаясь в серую пыль. Я огляделся вокруг: темнота полностью съела силуэты предметов, и только изморозь на потрескавшейся коре деревьев отливала холодным светом луны.

Вдруг сильный сухой щелчок раздался над моей головой, и опять сноп синего свечения, разодрав темноту, обжег меня своим холодным жаром. Я не упал на колени и не зажмурил глаза, а только отступил на два шага и отвернул лицо от вспышки. Когда свечение исчезло, я повернул голову. Передо мной кривилась та же самая железная будка с надписью «Касса» над проржавевшей дверью. Я молча стоял около нее и ждал какой-то новой реальности, что вот-вот должна была появиться оттуда. И даже вздрогнул, когда дверь со скрежетом отворилась. Войдя в будку, я увидел, что за внешней железной дверью была еще одна, с маленьким окошечком, в котором виднелась физиономия старухи. Но я понял, что никакая это не старуха, а просто дурная баба лет пятидесяти со злыми глазами.

• И так света полчаса не было, а тут вы еще толпой барабаните все время да орете не по-русски. Вы что, иностранцы, что ли? Сказала же, до времени никого пускать не буду, вам тут не вокзал! Еще воняли под дверью чем-то! – Голова женщины высунулась из окошка и завертелась по сторонам. – А где все? – Она явно была озадачена. – Столько времени орали, я же слышала! Куда все подевались?!

Я смотрел на эту тетку и удивлялся. Пропутешествовать во Вселенной по неизвестно каким мирам, так ничего и не поняв!

Крепко держала она дверь своими цепкими пальцами. Глупость и злоба оказались непреодолимым горизонтом событий для этой женщины.

Я порылся в кармане и протянул ей двадцать рублей.

• Не знаю, – пожал я плечами, – один я тут мерз, перед вашей будкой. – И, бросив деньги в окошко, строго сказал: – Один билет до города!