Я встречал ее иногда, когда шел на работу, иногда, когда шел обратно. Иногда, когда шел за продуктами, иногда, когда бежал на автобус. Она стояла на лестничной площадке этажом ниже, курила сигареты и смотрела в окно. Вечерами, когда не было и дуновения в комнате, я выходил к ней, вдыхал ненавистный мне запах табака и заговаривал с ней. Я болтал – она поругивалась на меня. Делала вид что я ей смертельно надоел, но все равно подыгрывала мне в моем монологе, вставляя пару слов.

– Не знаю… Смерть? – она стряхнула пепел с сигареты

– Смерть? Хо-хо… Ненавижу говорить о смерти. И думать о ней. О чем я и думаю – так это о том, что может остаться после нее.

– Идиот, тебе будет плевать. – сказала она насмешливо

– А сейчас нет! Сейчас нет, и я могу что-то сделать! Понимаешь, я всю свою жизнь думал о любви. Да, прямо о любви. Мне хотелось услышать – «Я люблю тебя!», получить поддержку, но слышал это только от случайных людей, которым это ничего не стоило, а люди, которых я действительно любил, которые были рядом, которых я пытался удержать рядом с собой – боялись взять на себя такую ответственность как любовь. Любовь хотя бы как к другу. «Я люблю тебя!» что такого пошлого в этой фразе? Ничего! А в «Ты мне нравишься»? Вот! Вот! А они – «Мое сердце занято», «Я не хочу забивать свою голову любовью раньше времени». Чушь! Мое сердце всегда было готово вместить любовь ко всем, кто был рядом со мной как бы ни были разны наши взгляды. Ты помнишь Владлена?

– Что? Твое бурчание меня доконает!

– Ты помнишь Владлена?

– Ну… Помню, да – такой, со странными прическами? – откуда ей было знать, она просто слышала от меня имена и даты, события и места. Она не видела их, не знала тех, кто был в них главными действующими лицами, ей в общем-то было плевать.

– Да, неважно! Мы были близки, близки как вплотную сидящие на узком плоту потерпевшие крушение. Мы тогда жили вместе, учились вместе, переживали вместе, и оба были одиноки, в романтическом плане, да! Но я не мог следовать поговорке и сидеть на берегу реки, дожидаясь трупа своего врага – я бежал навстречу действию, опережал его, мне не хотелось тормозить. А Владлен не заботился об этом. Как ты там сказала – я бурчу? Вот и он бурчал – потихоньку, полегоньку набурчался… Появилась у него девушка. А он все отмахивался, не верил тому что происходит, не понимал, как будто. Не знал, как поступить, да, а кто знает то в первый раз? Эх, никогда я не занимался устройством чужой личной жизни, и тогда остался в стороне – завистью исходил, нервами и желчью, но держал себя, ни одной шутки не долетело до них. Я видел, он нашел того, кто готов взять на себя ответственность сказать: «Я люблю тебя». Огромное сокровище! Я боялся дышать на него лишний раз. Казалось, дунь, и что-то случится с ними. Ан нет! Прошло это все проверку временем, до сих пор вместе.

Тишина пришла с последним словом. Она была панацеей от глупых восклицаний, которых я мог воспроизвести еще целый воз.

– Да и что нам с этого? – она посмотрела на меня – Тебе то это зачем? И как это вяжется с тем, что должно остаться после нас?

– Мне, чтобы помнить. Помнить, что люди вокруг есть, а не картинки без ответственности и памяти. – я вздохнул – Даже так, не слишком то многое останется после нас. Мы слишком малы, мы можем нести ответственность только к чему-то глупому – мы скажем что любим осень, весну, фиалки, нарциссы, музыку и книги, но боимся сказать, что любим кого-то. Зачем тогда вообще что-то любить? Нужно просто оставаться в круге своего личного пространства. И все.

– Глупый. Ты поэт или кто? – она выбросила окурок – Живи спокойно, а не мучайся вопросами. Ответ найдет тебя, если это действительно надо.

Я стоял как стеклянный, смотря в одну точку. За спиной хлопнула дверь.

 

***

Из широкого окна открывался вид на внутренний дворик университета, среди бетонного моря торчал зеленый островок с одинокой березкой, удивительным образом проросшей здесь и укрепившейся несмотря ни на что.

– Ты ведь помнишь, как Л. относится к тому что кто-то сидит на подоконнике? – возник голос над правым ухом.

– Ага, меня же интересует ее мнение как воз… – повернулся я и воткнулся взглядом в очкастое лицо моего друга.

– Ладно, ладно, не разгоняйся. – попытался усмирить меня он.

Я не ответил на выпад, просто повернулся обратно к окну. Он хмыкнул и достал мобильник; в последнее время он яростно чатился с кем-то мне неизвестным, но подозрения мои не подтверждал. Впрочем, лицо его отчетливо говорило о том, с кем он чатился, а лезть я не собирался.

– Знаешь. – сказал я, привлекая его внимание – Я вот хотел спросить…

Он вопросительно посмотрел на меня, но мобильный не отложил.

– В последнее время… – Я запнулся – В общем… А ты готов?

Он все-таки отложил мобильный и удивленно спросил:

– К чему?

Я посмотрел в окно, береза еле-еле касалась верхними ветками окон четвертого этажа, а самая длинная ветка свисала над крышей манежа…

– Впустить к себе еще кого-то.

Наши взгляды встретились, он странно смотрел на меня, прямо.

– Я в последнее время перестал тебя понимать. – покачал головой он – Выражайся лучше если хочешь получить ответ на тот вопрос, который ты задал.

– Э, загнул! – ухмыльнулся я – Да я думал, с друзьями еще как-то понятно – вы вроде и делитесь тем что у вас происходит в жизни, когда особо близки, делитесь мнениями, подписываете вот этот контракт взаимовыручки, привыкаете друг к другу…

Он молчал.

– Ты вроде и выделяешь им место в своей душе, в своем сердце, но зачастую это не кажется таким уж важным и близким. Но если впустить кого-то кто будет больше чем друг, я не знаю, что с этим делать. – я развел руками – Я не большой эксперт в этом деле, ты знаешь, но мне всегда казалось, что моя жизнь всегда была подчинена какому-то… плану? Ну, я двигался вперед, у меня были правила, мои убеждения, знания, опыт, и вдруг появляется кто-то еще, кто идет рядом, не просто идет, а по жизни. И он ведь тоже как-то так живет? И если вы просто будете следовать за своим воздушным змеем отдельно, то и зачем вам быть вместе? Значит они сплетутся в некий симбиоз, если вы действительно решите связать свою жизнь? И тогда мы меняемся, наши цели, наш путь меняется. И вот если это так, ты готов впустить к СЕБЕ кого-то еще?

Я замолчал. Ветер гнал по бетонному морю компанию листьев одинокой березы.

– Аудиторию открыли. – сказал он.

 

***

 

Ноги горели после вчерашней прогулки. Казалось, что почти что летнее солнце, нежданно-нагадано почтившее нас своим присутствием в апреле, или его лучи впитались в колени и стопы, прогревая их теплым-теплым зноем.

Хотелось отвоевать у учебы еще один день, забыть об экзаменах, личной жизни и обязанности вставать в шесть часов. Но они и сами были не прочь повоевать – привычка вставать спозаранку словно подкидывала мое тело с утра, и я и подумать не мог о том, чтобы лечь опять. «Хорошо.» Подумалось мне. «Сегодня воскресенье. Пусть завтра понедельник, только вот солнце уходить не собирается, а значит завтра будет отличный день.»

Я всегда жил за, и вместе с солнцем. Понять это сложно, а следовать этому еще сложнее. Бойся темноты – иди за солнцем. Не люби спать – шагай за солнцем. Молчи, копи, а потом говори – беги за солнцем! Только двигаться, только действовать. А когда приходит тьма, от которой не отвертишься, думай о солнце.

Идеал? Дух? Идея? Солнце! Пирамиды строились под палящими лучами Ра. Вавилонская башня пеклась под фонарем Шамаша. Парфенон грозил своей громадой в свете Гелиоса.

Я строю Себя под Солнцем.

Взгляни в зеркало – увидишь человека. Возьми руки свои и ноги, получишь колонны древнегреческого храма. Бери часть себя, увидь ее монументальной, и познаешь ей цену. Пойми, что строилась она годами, ты строил ее годами, все что ты сделал отразилось на ней. Неважно какой она стала, важно, что она пережила.

Утром и вечером, вглядываясь в свое лицо я вижу разных людей. Иногда кажется, что скулы отлиты из мрамора, а иногда, что все-таки сделаны из плоти. Без устали я ищу в чертах их себя. Что я сделал, из-за чего они пришли к этому.

Глупость лезет в голову – мудрая, но навязчивая и лишняя. Есть цель и ты не видишь. Не хочешь думать о мировоззрении. Хочешь просто прийти к своей цели. Достичь того чего жаждешь. Думаешь, что по достижении и сможешь подумать о своем видении. Но остановившись, закончив дело, ты ищешь новый путь, жадничаешь. Пытаешься успеть сделать все. Я жадничаю. Лежит книга на полке, любимая, возьмешь в первый раз, выпадешь из мира на день-другой, и нету книги, прочитана. И сидишь ты снова у разбитого корыта в поисках нового пути.

 

***

Я спешно работал расческой. Вечно торчащие волосы на затылке сегодня торчали особенно назойливо – мол, вот и не так уж хорошо ты подготовился. Зачем ты сюда пришел, гонимый своей глупой головой человек? Я не отвечу. Попытайся! Я хочу увидеть ее? Это отмазка или ответ? Я хочу увидеть ее! Увидишь? И что?

– Да ничего. – вслух сказал я.

Волосы так и не пригладились. Я раздраженно посмотрел в зеркало и пошел навстречу ветру. Вот и стихия! Куда? Тьфу на тебя, ветер! Вперед, вперед и еще раз вперед!

Три тюльпанчика топорщились из-за отворота куртки. Неожиданно удобно они там расположились. Улыбка. Красные лепестки прямо под носом. Пустая площадь, Ленин за спиной и две экскурсии с двух сторон памятника.

Шаг, шаг, шаг.

-Эгей! Привет! – опять растрепались волосы, она слишком похожа на солнце, морщусь от улыбки

– Здравствуй, – я открываю рот, и опять закрываю – Дедушка Ленин приютил?

Она смеется.

– Приютил. – киваю – Пойдем! Солнце уходит – холодно.

-Бежим! Бежим, пока оно не ушло!

Руки вместе.

То, что начинается так, всегда превращается в пятно – дороги, дома, скверы, блестящая на весеннем солнце река – сначала ты говоришь, потом молчишь, потом понимаешь, что ты чукча и начинаешь просто говорить о том, что вокруг.

– У! Сирень расцвела!

Важно, не важно, вы и так знаете о друг друге достаточно. Вы здесь, вы вместе. Хватит.

Люди тоже превращаются в пятно.

– Куда они идут? – морщится она – Мы вот идем по центру, по пешеходному мостику, а они куда-то торопятся!

Зеленая и синеватая воды. Две реки. Одна наверху, другая внизу. Железнодорожные пути.

А когда устаешь остается только лицо рядом. Ты смотришь, видишь его, примечаешь все. Волосы, запутавшиеся в ресницах, песчинки, нанесенные ветром, мошка на курточке. Ты удивляешься тому, как ты это все увидел, и запоминаешь крепче всех постулатов Менделя, всех апорий Зенона, всех теорем Декарта. Только каким-то дальним, внутренним чувством вспоминаешь Шопенгауэра – и чувствуешь, вот воля, вот сострадание – все в одном лице, все в сердце, из сердца, и в чужое сердце. Господи, еще один день! Дай еще один день с ней, прямо сейчас, прямо здесь, только с ней.

А сердце то уже не чужое. Провожаешь – бьется. И уже не просто бьётся, а Бьётся! Не в ритм, но с одной скоростью, такое же пламя горит. А если сгорит? Сгорит. Точно. Со мной сгорит, потом.

Ты боишься сказать это. Счастье хочет тишины, а человеческое хочет вылить это счастье наружу, поделиться со всеми, выплеснуть и сделать мир лучше! А разве не для этого любишь? Разве не для этого бьешься, сердце! Гори, бейся, взлетай! Я поймаю!