Я — Кугуша. Я одна такая.

Людям сложно объяснить, что я такое. Лесной дух? Но я вполне себе твёрденькая, не дух вовсе. Существо? Пожалуй, что существо. Но ведь существо — это всё, что существует, не так ли? Вот дух — он не совсем существует, не вещественно, стало быть, не существо. А камушек или жук — существо. Я существую здесь сколько себя помню.

Все мы, существа, раньше жили здесь, в лесу. Потом пришли первые люди. Поставили дома, порубили лес, засеяли луга. Кудати, банявы да каштомавы в их жилищах поселились. А что же: тепло, сухо, и кормят даже, если дом хороший попадется. Паксявы ушли в поля. А я осталась. Потому как я шум не люблю — я тишину слушать люблю. В тишине самое главное слышно.

Потом другие люди пришли, со стороны заката. С ними свои существа, и в домах их стали жить, да и к нам, в лес и на луга, тоже пытались сунуться. Кое-где живут, конечно, на глаза не попадаясь, но Лес мы сохранили за собой, за Исконными.

Идут зимы да лета, новые приходят люди, с восхода, чернявые. И с ними тоже существа. Немного их, но и с теми, кто пришел, намаялись мы, да и сейчас маемся. Лес им без интереса, а вот на поля они зарились, пришлось уступить им часть земли, которые шулмусы, так те существа назвались, обозвали тургаками, и ни в один тургак ни Исконным, ни Пришлым соваться нельзя. Людям наши договоры известны не были, потому шастали они по тургакам поначалу запросто. Потом поняли, что места это недобрые, стали стороной обходить. А сейчас люди верить в нас перестали. Мы сперва этому радовались, а как они по тургакам стали без опаски бродить, нам жалко их стало. Потому как не по дурости своей в беду попадают, а по незнанию.

Но я в лесу живу, и с шулмусами мне дел вести не приходится. Здесь и без того забот хватает.

Сверху между веток уже проглядывают первые лучики солнца. Пора вставать. Как ни жаль покидать нагретый дубовый сук, дела не ждут. Долго мы живём на свете, а всё ж таки привыкнуть к пробуждению я никак не могу. Да уж понятно, что и не смогу.

С ветки не прыгаю, осторожно спускаюсь по узловатой коре. Мне, конечно, не сложно и на верхушку забраться, и вниз сигануть. Но зачем? Мало ли что…

Листья очень шуршучие сегодня! Бегу по ним, а они: «Шух-шух-шух». Весело. И вчера было весело. Но сегодня я в два раза дольше побегала. Хорошо хоть росы нет.

Бегу к ручью, осматриваюсь. Здесь всегда что-то происходит. Ну, конечно! Слизень соскользнул с камешка, да и бултых в воду. Теперь выбраться не может. Подам ему палочку, а то на ощупь склизкий он очень. Вот, вытащила. Тяжёлый был! А сколько ещё таких недотёп. Посижу, посмотрю на воду. Как проплывают листики по течению, как другие листья, утонувшие, коричневые, на дне шеволятся. Вертячка проплыла: вжух-вжух, в одну сторону разворот, в другую. Ловко у неё выходит. У меня так гладко ни одно дело не выходит. Даже Вирява, старшая у нас в лесу, жалеет меня, потому как неловкая я часто бываю.

Ну да уж какая есть. Одна я такая в своём роде. Кугуша.

Посидела на одном бережку ручья, перешла по ветке на другой, посидела там. С двух сторон, получается, посидела. Да и пошла дальше. Вот береза упавшая, а там под кору гусеница заползла, да окуклилась. Интересно получается, заползла гусеница, а выползет бабочка. А куда же гусеница делась? Скажете, в бабочку превратилась? А вот и не совсем. Но как у них это происходит, нам неведомо. Одно знаю, заползла гусеница неглубоко, замерзнет зимой, а скорее найдет кто-нибудь её, да и слопает. Заталкиваю поглубже несмышлёную. И листиком прикрываю. А потом ещё одним.

Туман расходится уже, лес чистый, видно всё далеко. А кто же это там, в лесу? Грибник, никак. Бегу к нему, подхожу осторожно. Меня он, конечно, не видит, я глаза ему отвела, ну так, а вдруг наступит ещё? Я ж неловкая.

Грибник большой, бородатый. Нашел боровик крупный, срезал, любуется. Что ж, покажу ему ещё несколько, проведу дорожкой грибной. Я по грибнику вижу наверняка, каков он, зачем грибы собирает. Этот придет домой, почистит их, пожарит с картошкой, с лучком да жену позовёт, внуков. Надо ему получше грибов показать, да ещё рядовок обязательно, они вкус дадут грибной-прегрибной!

А вон ещё один, худой, сгорбленный. Ищет грибы, да найти не может никак. Этот понесёт на базар, продаст грибы и водки купит. Любоваться не станет, соберёт и червивые, и всякие. Ну так пусть червивые и собирает, да на базар отправляется. Ах ты, ещё и окурок бросил. Ой, вот ведь неловкая я! Стала тушить, обожглась. Что ж, сам виноват грибник, не увидишь ты сегодня грибов больше окромя мухоморов, что у болота растут.

Солнце совсем высоко. День жаркий будет, почти как летом. Только красивее. Люблю, когда столько красок в лесу: и красные кленовые листья, и желтые берёзовые, и зелёные ещё ивовые, и дубовые коричневые. Соберу самые красивые. Два кленовых, два дубовых, а березовых и ивовых по четыре, они маленькие. Ух, какой лист кленовый нашла, огромный, по пояс мне!

Ягодок захотелось. Дошла до большого вяза, взяла под корнями лукошко припрятанное. Только было отправилась на полянку, где земляника поспела, так нет же, вернулась, взяла ещё одно. Так с двумя лукошками и пошла за ягодками.

Земляника большая, красная. В одно лукошко три ягоды поместилось, в другое — четыре поменьше. Пойду домой отнесу. Да разве ж просто так без приключений до дому дойдёшь!

На тропинке Мышутка поджидает, говорит, зверь диковинный завёлся, вроде волка, но поменьше. Волков в моём лесу давно уже нет. А кто ж тогда такой? Мышутка показала, куда зверь убежал, да и в нору. Лукошки припрятала под берёзой упавшей, пошла зверя искать диковинного.

На пути Ворона. Какие вести в лесу творятся, интересуется. Да что же может твориться такого, что от Вороны ускользнёт? Прошу помочь зверя найти. Смеётся Ворона, каркает. Показывает, где зверь притаился. А зверь тот простой, не диковинный. Собакой называется. Это Мышутка несмышлёная его не встречала никогда. Собаки сюда ещё с первыми людьми пришли.

Сидит Собака в траве, боится. Лесной зверь — он сам по себе, а собаки без людей не могут. Заигрался, забегался Собака, погнался за бабочкой, да людей потерял своих. Сажусь рядом, слушаю тишину, зверь ластится, языком огромным голову мою слюнявит. Ищут его, далеко ищут, Собака не слышит. Что ж, пошли, Собака. Бегу к опушке, зверь за мной. Теперь и он людей услышал, побежал сам уже. Вот радости будет!

Вернулась к берёзе, поела ягодок. Одну из одного лукошка, одну из другого. Вкусные. Залезла на ясень, села на сук, гляжу. Листья падают, мимо паутинки летят с паучками, желаю им доброго пути.

Хороший у меня лес и когда зелёный, и когда разноцветный, как сейчас. А скоро будет в лесу белым-бело, буду сидеть в дупелке да горячий отвар на шишках да на чернике с чабрецом пить. Одна. Сколько себя помню я существую здесь. Давно, много зим и лет назад нас побольше было. А потом только двое, Кугуша да мой Кугух. Долго мы живём на свете, а всё ж не вечно.

Спускаюсь вниз, иду к дубу самому большому в моём лесу. Там у корней холмик земляной. На нём листья кленовые, мною положенные. Один красный, один жёлтый, да и зелёный тож. Очень любил их мой Кугух. Вот уж удивится, кто увидит такое, под дубом, да листья кленовые!

Теперь я одна такая. Я, Кугуша.