1.

За окном быстро темнело, будто ночь наваливалась на день, сминая всё в общую кашу. В комнате стоял  полумрак. Я раздвинула шторы, и холодный белый свет полился мне навстречу. Пошёл частый снег. Он сыпал мелкой мукой, окружая шалью дома и деревья, светясь вокруг ярких фонарей.

Я только вернулась с конференции. В зале, где мы слушали лекции, не было окон. Вечер наступил незаметно. Коллеги готовились к вечернему банкету.  У меня имелись другие планы. Город мне был незнаком. Но еще из окна я увидела огни рождественской ярмарки, услышала звон церковного колокола, призывавшего на вечернюю службу. Я решила пойти на всенощную.

Когда я вышла наружу, снегопад  изменил  подчерк. Полупрозрачная вуаль рассеялась, и в плотной темноте балетными пачками засверкали крупные хлопья. Они быстро облепили  ветви, провода,  узоры оград. Ослепительные мазки покрывали сугробы.

Я шла по хорошо освещенной улице. Иллюминация искрилась сквозь снежное безумие, звёзды задорно блистали в выси, дышалось морозно и радостно, приближалась музыка и гул гуляющих людей.

Я прошлась вдоль ярких рядов с разнообразными стеклянными игрушками, причудливыми варежками, фонарями с крутящимся снегом за тусклым стеклом, аппетитными имбирными пряниками. Вдруг среди прочего товара я увидела

декоративную ёлочку, точно такую привозил папа из Краснодара, когда мне было лет девять. На металлическом стержне во все стороны торчали плоские зелёные ветви с золотистыми шарами. На макушке красовалась красная звезда. Деревце стояло на блюдце, по краям которого с четырёх сторон горели свечки. Тёплый воздух от них поднимался вверх и приводил в движение лапки ели. Они медленно кружились над огнём, и шары на них задевали нижний ярус ветвей, издавая мелодичный звон.

Заворожённая я стояла несколько минут. Продавец что-то спросил у меня. Я не расслышала, а только рассеянно улыбнулась ему в ответ. Он растерянно развёл руками, переступая с ноги на ногу и отхлёбывая что-то горячее из

бумажного стакана. За его плечами я разглядела чайную лавку. В ней ребята в смешных колпачках суетливо метались между бочками, подсыпая и подливая в стаканчики разные добавки. Я замерзла и поспешила к ним. Покупатели толпились вокруг. Но огромная очередь продвигалась быстро, и уже скоро я грела ладони о горячий стакан, из которого заманчиво пахло корицей и гвоздикой.

Снова забили в колокол. В густо-синем небе луна подсвечивала очертания куполов. Я решительно вернулась к продавцу игрушек и указала на мою ёлочку. А потом с новой упаковкой я быстрым шагом направилась к храму.

2.

Снег неожиданно повалил частыми клочьями, ослепляя меня. Веселье и свет ярмарки засыпало за спиной

снежной кашей. Сквозь плотную завесу я видела сначала только купола, но вскоре проявились и стены древнего здания.

Внезапно я вышла на освещенную площадь перед входом на церковный двор. Она была похожа на маленький пятачок, отвоёванный у дворов,  улиц и небольшого сквера. Здесь было удивительно безлюдно и совершенно тихо. Снежная стихия немного успокоилась, и я смогла разглядеть храм. Здание из белого камня, наверно 16-17 века смотрело в небо зеленоватыми куполами. Витая ограда вычурно чернела и вгрызалась железными сильными прутьями в старые каменные столбы, заботливо побеленные чьей-то рукой. По маленьким размерам строения я догадалась, что это  семейная церковь.

Где-то рядом должен быть особняк. Я огляделась.

За молчаливыми телами деревьев сквера спали тени старых построек. Вдоль забора по дорожке одиноко шёл старик. Он брел медленно, опираясь на палку, поминутно поправляя шапку и раскиданные метелью полы пальто. Он остановился, собираясь с силами. Ему, очевидно, нужно было перейти дорогу, но на его пути возвышался свежий сугроб. Техника, расчищая проезд для машин, нагребла снежные валы вдоль дорог. Пешеходы протоптали здесь тропинки, и под свежим снегом виднелись старые следы.

Мужчина в темноте нашёл переход и начал карабкаться на возвышение. В одной руке у него болталась полупустая сумка, другой он крепко держал свою трость. Я видела, как он скользил по

пушистому снегу. Что ж, на службу я, видимо, попаду позже. Я быстро подошла к прохожему и подхватила его за локоть, когда одной ногой он съезжал вниз.

– Я вам помогу!

Он удивлённо посмотрел  и попытался освободиться от моей руки.

– Ну, что вы! Я сам. Благодарю.

В этот момент он потерял равновесие и покатился вниз. Несмотря на то, что мужчина был невысок и худощав, у него хватило сил сбить меня с ног, и мы свалились в сугроб.

Я здорово испугалась за старика и быстро поднялась. Он лежал на снегу и смеялся.

– С вами все в порядке?

Он был на боку, уткнувшись лицом в свежую пухлую массу. Палка и сумка валялись в разных сторонах. Старик

перевернулся на спину и перестал хохотать

– Давайте, я вам помогу.

– А вы не боитесь?- спросил он,- мы ведь снова можем упасть.

– Нет.- Старик мне показался забавным, и я улыбнулась ему.- Важно не то, сколько раз ты упадёшь, а сколько раз найдёшь силы подняться.- Я опустилась на колени и потянула его за плечо. Опираясь на меня и кряхтя, мы все же встали. Я начала с него стряхивать снег. Он сконфуженно приводил себя в порядок. А потом внимательно посмотрел на меня, желая, очевидно, что-то ответить. Но я заметила, что в  бороде у него искрился снег.

– У вас лицо в снегу.

Он быстро обтер его и подал мне согнутую в локте руку.

– Теперь я должен помочь вам.

Это произошло так славно и так грациозно, что я не раздумывая, ухватилась за руку, и мы неспешно и не сразу, но преодолели препятствие на пути.

– Я очень вам благодарен.- Он снял шапку и кивнул мне. Было приятно и забавно.- Позвольте вас проводить.- Что-то очень знакомое промелькнуло в его лице.

– Да что вы,- сопротивлялась я,- Мне тут совсем недалеко.

Снег полетел тяжелыми кусками, залепляя глаза и рот. Я заметила, что незнакомец прихрамывал.

– Уж лучше я вас провожу! Вот какая непогода.

Мужчина вздохнул, развел руками и снова подставил мне локоть.

– Я недалеко живу, на улице за

церковью.

Мы  двинулись в белую мглу, застилавшую всё вокруг. Мне казалось, что мы движемся на удачу, но мужчина уверенно вёл меня.

3.

А снегопад все не унимался. Ветер усилился и неприятно пробирался под пальто. Я не надевала ни шапки, ни перчаток – гулять то планировала недалеко и недолго. Мой спутник заметил мои озябшие руки. Он снял с себя огромные пушистые рукавицы и протянул их мне.

– Жена вязала.

Мне стало неловко, но он настойчиво сунул мне их в руки. Я поняла, что если сейчас же не надену их, незнакомец начнёт это делать сам. Он терпеливо ждал меня.

– Тепло? Они очень хороши, особенно

сейчас.

Идти, действительно, было совсем недалеко, но сквозь зимнюю бурю мы пробирались долго – я не знала дороги, а мой проводник еле ковылял, то опираясь на трость, то останавливаясь, чтобы отдышаться. Снег слепил, ветер морозил.

– Вот и пришли,- совсем неожиданно сказал он,- спасибо, красавица.

Я начала стягивать тёплые рукавицы, но старик остановил меня.

– Вы ведь неместная. Наверное, из гостиницы за ярмаркой.

Я закивала головой.

– Сейчас в такую стужу вы заплутаете. Рано или поздно вы, конечно, выйдете к своему отелю, но замёрзнете и устанете. Неправильно вас отпускать одну,- он потоптался на месте,- давайте поступим так, сейчас вы поднимитесь

ко мне и попьёте чаю, согреетесь. У меня и конфеты есть,- он пошуршал своей сумкой.

– Что вы?! Что вы?!- перебила я его,- я вовсе не в гости шла, а просто помочь хотела.

Но старик не успокаивался.

– Ну куда я вас отпущу!? Конечно, с вашей стороны благоразумно не соглашаться идти в гости к первому встречному. Но я, поверьте,  безопасен,- он грустно кашлянул,- И совершенно искренне не желаю вам ничего плохого.

Его лицо мне уже казалось знакомым, такое спокойное, но необыкновенно живое.  Мне было тепло и приятно его общество, не знаю, кто кого меньше хотел отпускать. Вдруг пробежала мысль, что с появлением этого человека мне стало совершенно не одиноко, будто я была причастна к

нему, а его беспомощность и галантность ко мне.

– В конце концов, мне вас надо как-то отблагодарить.

– Вот уж повод нашли!- засмеялась я,- Вполне достаточно и спасибо. Я ничего особенного не сделала – не подарила почку, не переписала квартиру,- он улыбнулся мне в ответ,- а просто по-человечески помогла,- я натянула покрепче платок на голову и потёрла рукавицей щёки.

– Холодно? Не трите, а просто прислоните, они от тепла отойдут. Сибирские  морозы! Меня так научили, когда я на севере служил,- он приосанился, словно его одели в парадный мундир.

– Интересная у вас,  наверное, жизнь была.

Мужчина  засиял.

– О, да! Пойдёмте, я вам много всего расскажу. Сто лет гостей не принимал, не откажите старику. А потом сын вас и проводит.- Он замолчал и внимательно посмотрел на меня,- Теперь точно не пойдёте?

Я заметила, как за его спиной выросла большая тень. Сквозь снежный туман  я рассмотрела высоченного мужчину. Он был в одной дубленке, по-быстрому накинутой,  без шапки и шарфа.

– Пап, мы тебя ждём. А ты тут! Ты куда запропастился?- Он заметил меня,- «Здрасте»,- потом вопросительно перевёл взгляд на отца.

– Саша, дружок, хорошо, что ты вышел,- обрадовался ему старик,- я ходил за конфетами, ну, теми самыми,- будто оправдывался он,- а тут снег, я упал, и эта милая девушка помогла мне дойти в такую бурю. Саша, её никак нельзя

отпускать. Она сама не дойдёт. Видишь, она и одета легко, непривычная к нашим холодам, и темно совсем.

– Так, давайте, я её провожу!- богатырь направился ко мне. Я отскочила  от него за моего старика. К нему я уже успела привыкнуть, а этот персонаж мне не внушал доверия.- А у этой милой девушки имя есть? Хочу поблагодарить,- и он протянул мне свою гигантскую руку и заметил отцовские рукавицы. Я быстро сняла их и вернула хозяину.

– Спасибо, большое, но мне уже пора,- Великан застыл от удивления,- А вы папу своего больше одного не отпускайте,- продолжала я.

Он захлопал ресницами, только сейчас я заметила, что они были смешными и длинными, облепленными снежинками и делали его лицо по-телячьи

безобидным.

– Да он же сам никого не слушает,- начал тараторить мужчина,- Живет один, ни у кого не отпрашивается. Спасибо, что довели родителя домой. Только куда же вы теперь одна, да без рукавиц,- он усмехнулся,- Да и тут буран уже разыгрался. Пойдёмте, будем отогревать вас.

Теперь я точно знала, что отморожу нос и уши, буду два часа ползти в номер, но с незнакомцами не пойду. Я отступала назад, вынимая мобильник из кармана, словно это было последнее достижение обороны.

– Я сейчас такси вызову.

– В такую погоду такси быстро не придёт, или не приедет совсем. Поверьте, я знаю, о чём говорю – настаивал молодой.

– Если уж на то пошло, Саша вас

проводит до вашей гостиницы.

Перспектива остаться наедине со здоровым незнакомым мужчиной меня совсем, мягко говоря, не радовала.

– Это чёрт знает что! Чукча, я тебя с пивом жду. Там матч скоро закончится.- Раздался в темноте хриплый бас. Из снежной завесы к моему ужасу нарисовалась ещё одна мужская фигура. Третий был более аккуратного телосложения, лицом очень походил на старика. Он достал из кармана сигареты и собирался закурить, когда заметил меня.

Мы, вчетвером молча, переводили взгляд друг на друга. В моей голове мысли стремительно менялись. Я пережила столько эмоций за последний час, что совершенно утомилась.

Голос нового мужчины весьма

соответствовал его внешности. Весь дикий и угрюмый его облик заключался в бесформенной куче волос, развевающейся на ветру. Снегом засыпало  не только его кудри, но и слишком большую и неухоженную бороду. Только лишь золотистые усы мне показались симпатичными над красивой верхней губой. Нос у мужчины был копией отцовского, очень примечательный нос. Под суровыми бровями сверкал сердитый взгляд холодных глаз. Образ завешал безразмерный свитер неопределенного цвета. В темноте угасающего декабрьского дня, сквозь снежные вихри я словно смотрела на знакомую  картину, поверх которой жизнь нелепо нанесла свои грубые мазки. Она изменила до неузнаваемости всё, но я несмотря ни на что, я видела то, что

было под слоем краски и пыли изначально. Это, безусловно, был он, совершенно другой, незнакомый, неизвестный, но именно тот, кого я знала много лет назад.

– Ну, так мы идём или нет,- его голос сбивал с толку, хриплый и покуренный, он изменился больше всего. Я испуганно вглядывалась и вслушивалась. Стоило ему замолчать, как снова проявлялись знакомые глаза, улыбка и движения. Всё было таким же, но каким-то другим, будто чего – то не хватало.

– Вы знакомы?- неожиданно спросил Саша. Его брат бросил на меня долгий взгляд, но не получив ответа, отвернулся, закурил и начал любопытно рассматривать меня краем глаз.

Знакомы мы или не знакомы? Я,

конечно, узнала его, хотя в моей памяти он остался совсем другим. Но было совершенно очевидно, что он совсем не помнит меня. Да и что ему было помнить? Мои переживания оставались только моими, и не имели значения для него.

– Даже не знаю, как правильнее сказать,- ответила я. Мои первые восторг, удивление и ошалелость  прошли. Я  успела разозлиться на него.

– Ну вот, и поговорим об этом в тепле,- радостно заключил старик. Он взял мою ледяную  ладонь, покачал головой и потащил нас всех в дом.

4.

Это был Рома. Я узнала его сразу. Не то, чтобы он не изменился. Он вырос и возмужал с тех пор, как я видела его последний раз. Я с ужасом и удивлением поняла, что прошло более

двадцати лет с нашей последней встречи. Если быть точной – двадцать пять с половиной. Я узнала его не внешне, а будто почувствовала его, разглядела в этом взрослом человеке  того мальчишку, в которого была влюблена в школе. Я была удивлена, озадачена и заинтригована. Мой Ромка здесь, такой знакомый и неизвестный, такой желанный и неожиданный, как первый снег, как потерянная игрушка, как сокровенные слова только для меня одной.

Впервые я увидела Ромку в восьмом классе. Мы тогда перешли со второй смены учиться в первую. Началась старшая школа. Я детально помню нашу первую встречу. Была перемена. В узком коридоре рядом с учительской слились два встречных потока  учеников. Было тесно и неудобно.

Скучные и знакомые лица. И вдруг мы встретились взглядами. Такой странный и прекрасный момент. Чего только не было уже в моей жизни, а я помню его глаза в тот день, несу память о них  сквозь время. Мне показалось тогда, будто всё стихло вокруг. И так стали неважными всё и все. Ясный и озорной взгляд не давал мне оторваться от него. Что я чувствовала в тот момент? Как ни странно прозвучит, ничего. Ни смущения, ни восхищения, ни желания. Просто всё застыло в этой точке времени и разделило моё существование на две неравные части.

Ромка учился в десятом классе. Два года разницы ничтожны, когда тебе двадцать, их нет после тридцати. Но когда тебе четырнадцать, и ты выглядишь, словно гадкий и

неуклюжий утёнок, два года превращаются в пропасть. И нужно набраться много решимости, чтобы перепрыгнуть через неё. А у меня тогда даже не хватило смелости допустить эту мысль.

Его взгляда, мимолётного слова, необращенного ко мне, знания, что он где-то рядом  было достаточно для  счастья, заполняющего весь мой день. Как же тоскливо и серо потянулись мои выходные вне школы. Каникулы превратились в мучительные ожидания. Я ни на что не надеялась, а просто летала в своих мечтах о нём, как птица в небе, поймав попутный ветер. Солнце взошло – и уже хорошо.

Сколько мучительных минут я пережила, рассматривая его одноклассниц на переменах. Они были все красавицы в моих глазах,

неземные и нереальные, недосягаемые, абсолютно совершенные. В приталенных платьях до колена, изящных сапожках, с причёсками и маникюром, они бесконечно флиртовали со своими одноклассниками, особенно с моим Ромочкой.

А он, то застенчиво опускал глаза, скользя взглядом вокруг, то вдруг игриво хватал одну из девушек за талию или локоть. А та, в ответ отталкивала его руками, но притягивалась всем телом. И они хохотали без умолку. Мне были непонятны эти игры. Я страдала и наслаждалась одновременно. Я искала с ним встреч, зная, где  и когда он бывает. А заметив его, прятала лицо, отворачивалась, начинала что-то бурно рассказывать своим подругам.

Иногда я так долго засматривалась на него. Что незаметно для себя вдруг встречалась с его любопытным взглядом, и величайшим страхом быть рассекреченной убегала в класс. Порой он был в компании только друзей без девушек. Тогда я чувствовала себя спокойнее. Я просто слушала их разговор. Мы стояли своим девичьим кружком недалеко. Мои подруги поглядывали на парней, прислушиваясь к ним. Девчонки обсуждали в это время, кто и с кем танцевал на дискотеке, кто кого провожал домой. Они тренировались на ровесниках, утверждаясь в своих женских силах. Это сторона жизни проходила мимо меня. Возможно, от того, что всё свободное время у меня занимали родители, мои двоюродные братья и наши бесконечные

совместные мероприятия.

Мои искушенные одноклассницы хихикали над шутками старшеклассников, а те, замечая это, расходились ещё больше. Складывалось впечатление, что мы находились в одной компании, и в этом безудержном веселье наши взгляды встречались, и я не отводила глаз. Я была счастлива бесконечно.

Глядя на его одноклассниц, я подстриглась под каре, перешила свой жакет, подчеркнув ещё по детски, тонкую фигуру. Я даже пробовала красить губы и ресницы, но выходило нелепо. Я знала все дни, когда его класс занимается в нашем кабинете, и спешила туда раньше других, чтобы застать его там. Я пересела на его парту, будто так я могла стать ближе к нему.

Я точно знала, что мой Ромка ни с кем не встречается. Он никого не провожает домой, не крутится вокруг какой-нибудь девушки на школьных дискотеках. Он ничей. И это знание делало его моим. Он танцевал редко, но всегда только с двумя своими одноклассницами. Очень рано уходил, потому что напивался с ребятами за школой. Пили тогда всё, что можно было достать, но чаще всего, самогон. Несколько раз я видела его совершенно пьяного  в компании одной  девицы, которая прославилась своими постельными приключениями. Я не понимала, как мой совершенный Ромка, с таким ясным и открытым лицом, звонким и весёлым голосом, может  оказаться рядом с такой пустышкой? Я утешала себя, тем, что она была старше и коварнее, и какими-

то неведомыми для меня приёмами завладела вниманием такого чистого существа. Я знала, что он для неё он останется очередным, а для меня будет единственным.

Перейдя в старшую школу, мы тайно мечтали о внимании взрослых  парней. Даже поспорили,  кого первую пригласят на взрослой дискотеке. Каждая хотела быть именно той самой, яркой и примечательной. У меня это не получалось. Мне казалось, что родители покупают мне детскую одежду, волосы не лежат в причёске, да и прельщать мальчиков я не умела. Девчонки бросали взгляды по сторонам, цепляя себе компанию на вечер. Я грустно уходила со школьных вечеров одна. Наши мальчишки не танцевали – в четырнадцать они ещё дети. А для старших – детьми казались

мы. Самогон я не пила. Родители иногда наливали мне немного вина на больших семейных торжествах.  Многие из моих знакомых пили, кто для смелости, кто для близкого общения. Все приключения потом списывались на пьяное состояние, и от этого всем было весело. В глазах ровесников я казалясь послушной и скучной занудой.  Мои подруги отдалялись, и пропасть между нами только увеличивалась.

Дома родители часто собирали гостей или нас куда-то звали. После застолья всегда были танцы. Папа и его друзья постоянно приглашали меня. В этом было столько  спокойствия и шарма. Мне не нужно было переживать, что я останусь одна. Я не задумывалась над тем, как получить чьё-то внимание. Всё происходило само собой. С

ровесниками так не получалось. Я понимала, что должна что-то делать, но что и как, не знала. Постепенно я убедила себя в том, что я неудачница и уродина.

Осенью в начале девятого класса нас отправили в колхоз на сборы картошки. Получилось так, что наш класс поехал с классом Ромки. Уже в автобусе я не находила себе места, зная где он  сидит. Взрослые парни шумели в конце салона. Перед ними смеялись над их шуточками симпатичные старшеклассницы. Мы с подругой сели близко к ребятам, насколько это было возможно. Со своего места я слышала его голос, звонкий, взрослый, тревожащий меня, не дающий покоя. Постепенно, освоившись, мы тоже стали веселиться. Наши мальчишки злились на нас. Но тогда это было

неважно. Моя соседка сказала, что я смеюсь громче всех. А мне непременно хотелось, чтобы он заметил, как мне хорошо рядом с ним.

По приезду на место мне стало не просто грустно, я впала в какую-то хандру. То ли я утомилась от перевозбуждения в дороге, то ли расстроилась от того, как старшие ребята увивались вокруг своих взрослых подружек. А те, конечно, не терялись, то им  тяжело, то ногу натёрла. Я, опустошённая и мрачная, бродила по полям со своим ведром, ни с кем не общаясь, ни на что не жалуясь.

Сначала наши ребята бросились собирать картофель, будто была возможность его собрать весь. Потом, когда стало ясно, что работать будем до обеда, независимо от результата, пыл у наших мальчишек поубавился.

Они стали носить вёдра к машине, а потом и вовсе забрались в кузов, поэтому картошку  приходилось тащить самостоятельно.

Девочки постарше выдохлись тоже быстро.  Они уныло сидели на грядках и медленно забрасывали клубни в ведра, их одноклассники ловко забирали ношу и доставляли нашим в машинах. Но и там младшие  мальчишки устали, и тогда старшие залезли наверх.

Медленно плетясь, я добралась до машины и подняла тяжёлое ведро. Вдруг кто-то сильный подхватил его у меня и подал в другие крепкие руки в кузове.

– А ты красивая!- подмигнул мне высокий парень рядом. У него было выразительное  взрослое лицо, очень приятная улыбка и  тёплые глаза. Я

страшно смутилась и покраснела. Над своей головой я услышала знакомый голос.

– Девчонка, девчоночка, тёмные очи… Я люблю тебя, девочка, очень…

Даже не поднимая глаз, я точно знала, кто это пел. Но почему-то решилась и посмотрела на него. Ромка глядел на меня и улыбался. Не свысока, без насмешки, а как-то ласково и восхищенно, словно первый раз меня увидел. Он замолчал, но улыбка продолжала озарять его лицо, которое уже и растаяло передо мной, как у «чешырского кота», оставив только улыбчивый след.

Молчание прервал его друг.

– Девчонка, девчоночка, тёмные ночи..

Ромка мне вернул ведро и я убежала. Не от смущения и стыда, я летела над грядками, окрылённая десятками

новых сил, стремительно собрала следующую партию и понеслась к машине. И каждый раз я вновь и вновь встречалась то с Ромой, то с его другом. Они больше не пели, но их довольные лица радостно светились.

Весь свой девятый класс я жила ожиданием, что Рома пригласит меня на танец или подойдёт ко мне на перемене. Но этого не происходило. Согретая его улыбкой и пением, я настраивала себя, раз он не подходит первым, это сделаю я, что именно сегодня я просто поздороваюсь с ним. Ведь нет ничего особенного в том, что я хочу быть вежливой. Но каждый раз при встрече я прятала свои глаза в пол, и сердце билось птицей в клетке, и не вырваться ему и не улететь. Беспощадно я травила себя за свою трусость, и, ускоряя шаг, внутри себя

кричала « Я здесь! Я здесь! Посмотри на меня! Спаси меня! Не проходи мимо! Я вся твоя жизнь!» Но он неумолимо исчезал в коридоре среди других людей.

После своего выпускного Ромка уехал в другой город. Неожиданно выяснилось, что у него есть и старший брат и отец, а здесь он живёт с мамой только чтобы закончить школу. Разбитая и потерянная, я не знала, чем себя занять. От избытка нерастраченных сил, я начала участвовать во всех школьных мероприятиях, собирала у себя дома девчонок и мальчишек, не отдавая предпочтения никому. Я знала, что моё будущее далеко от родного дома. Окно моей комнаты выходило в сад, в котором пел соловей  теплыми ночами, осень  качала золотом, а снега

укрывали  яблони. За садом ещё одна улица с дворами, уходящими  в просторные луга, с ароматными лилиями и кашками. За ними вдали синели сопки, на другой стороне которых бежала Зея, и уходила в Амур, за которым лежал огромный и непостижимый мир. И я точно знала,  что моё место где-то там, в чужом и ещё неизвестном для меня будущем.

Я потеряла его на двадцать пять лет. И вот  теперь здесь и сейчас он стоял передо мной такой забытый и долгожданный. Я так жаждала встречи с ним, представляя её так или иначе, что даже забыла, зачем мне вообще она нужна.  Всё изменилось, а я чувствовала внутри себя всё ту же растерянную школьницу.

5.

Я не заметила, как мы поднялись на

третий или четвертый этаж и вошли в квартиру. Прихожая была тесной, и мои спутники рассыпались комнатам. Ромка испарился, как и не было. Его брат ушёл на кухню с сумкой отца. Старик любезничал со мной. Ему это было явно в удовольствие.

Он проводил меня в гостиную. В центре большой комнаты стоял круглый стол, накрытый скатертью с бахромой. У окна висел телевизор. Вдоль стены блестел старый шкаф с хрусталем, книгами и прочей мелочью. Напротив него расположился громоздкий диван, над которым вся стена пестрела фотографиями.

– Как много фото!- воскликнула я,- по ним можно всю жизнь прочитать.

– Так и есть, – ответил хозяин квартиры, – здесь все значительные моменты моей жизни, все люди, которых я

люблю. Это мой выпускной из военного училища. Здесь мы с Верочкой. Наша свадьба,- он указал на старые чёрно-белые портреты очень хорошего качества. С них смотрели молодые лица, полные той красоты, какая бывает на старых снимках. Мой Ромка был похож, одновременно и на отца, и на мать, взяв от каждого понемногу, их лица и жизни слились в его неповторимое лицо.

А это Саша – наш старший,- продолжал мужчина,- а вот они с Ромой. А это его выпускной и получение диплома младшего. Сашина свадьба. – Фотографии уже были цветные, неестественно яркие, смешные прически, нелепые наряды.- Это мой внук. Внучка.- Профессиональная съемка в студии, постановочные сладкие кадры.- А вот и Ромкина семья.

Передо мной, словно в саду цветы, раскрывались новые лица и новые стороны жизни человека, которого я, оказывается, совершенно не знала. Он проживал свою жизнь, в которой не было меня. Какой он был красивый в институте! Наверное,  разбил сердце не одной однокурснице. А это его семья! На меня глядела молодая красивая негритянка: смуглое лицо с крупными и мягкими чертами и выразительными глазами во множестве мелких блестящих кудряшках. Так вот кого выбрало твое сердце!? Рядом карточка, где они втроем с сыном: Ромка отец. Малыш – копия он, только темноват, нет папиных голубых глаз и светлых волос, да и нос не тот, испорчена порода.

– Ну, садитесь пить чай,- командовал Саша. Он вернулся  к нам с чайником и

полез в шкаф за чашками.

Я рассеянно рассматривала комнату, пытаясь представить, как он тут жил без меня, общался с семьей, знакомил их с будущей женой. Я возвращалась взглядом к стене со снимками.

– Вы будто что-то ищете?- спросил меня мужчина.

– Нет, нет!- я закачала головой,- хотя, вы знаете, как странно, у вас чего-то не хватает здесь

Мужчина пожал плечами.

– Ёлки не хватает,- низким басом заявил Ромка в темноте дверного проема. Я только тогда заметила вход в смежную комнату.  Ромка стоял, по-хозяйски скрестив руки на груди.

– Сын садись,- указал мужчина на стул рядом с собой.

Саша усадил меня напротив главы семейства. Оба сына расположились

рядом с отцом. Правда, Ромка отодвинул свой стул  в тёмный угол. Свет в комнате разливался от абажура над столом, но он был полупрозрачным, по-домашнему  приглушенным, и оставлял полумрак  вдоль стен.

– Да, действительно,- согласилась я,- ёлки не хватает.

– Искусственные я не люблю,- сказал мужчина, – а с живыми возни много.

– Согласна, но Новый год без ёлки превращается в обычный праздник.

– А это и есть обычный праздник,- проскрипел Роман.

Я даже вздрогнула от его изменившегося голоса. Не было в нём той искры, радости, открытости навстречу жизни. Он, словно захлопнутая калитка, лязгал на ветру своими проржавевшими механизмами

и завитушками.

– Ну не скажи, Новый год – это чудо, открытый новый лист, на котором можно писать историю заново, возможность отбросить ненужное, простить обидное и поверить в лучшее,- ответил ему брат.

– Слишком много придётся отбрасывать и прощать…- начал Рома, но его перебил отец.

– А это ничего, что без ёлки! Главное, чтобы гости были. Вы нам лучше про себя расскажите. Я вот вам всю свою жизнь показал, а до сих пор даже имени вашего не знаю,- засмеялся старик.

Все трое уставились на меня. Мне и самой было всё необычно и чудно, оказаться в незнакомой квартире, в компании мужчин, где я с трудом знаю только одного, да и того, что меня

совсем не помнит. Хотя, что он должен был запомнить обо мне? Девочка – чудачка из девятого класса? Сколько их таких у него было! Сколько вообще всего у него было!?

– Меня зовут Надя, – мой собственный голос мне показался неестественно спокойным и даже леденящим.

– Какое прекрасное имя,- заключил старик,- так сейчас уже не называют. Все больше Златами и Алисами.

– Папа!- взмолился старший.

– От этого имени веет восьмидесятыми,- усмехнулся Ромка.

– Сын!- упрекнул отец,- это некрасиво!- Но приструнить младшего не удалось.

– Да и так понятно, сколько лет нашей таинственной гостье,- на последних словах он сделал акцент, блеснув на меня из своего угла.

Я хотела резко ответить, но меня

опередил Саша.

– Как вы поняли, я – Александр. А это балбеса зовут Роман. Хотя для него много чести, можно и Ромочка, как попугая. – Я никогда не думала об этой форме имени с такой стороны. Неожиданно стало смешно. Ромка заметил это и проворчал.

– Мне можно вообще чести не оказывать, и не обращать на меня внимания.

– Ну, что вы мне портите вечер!? Да и нашей гостье Наденьке это всё ни к чему. Меня,  с вашего позволения, зовут Геннадий Иванович. Являюсь хозяином этого жилища и отцом этих двух разгельдяев.

От мужчины исходило спокойствие и тепло. В молодости он, скорее всего, был страшно привлекателен для женщин, и сейчас он просто заполнял

своим обаянием  всё пространство. Мне было необыкновенно уютно, располагало к беседе. Захотелось говорить о чём угодно, лишь бы не смолкать, лишь бы заткнуть тишину, струящуюся от фотографий и отвлечь себя от стука в груди.

– Очень милая гостиная. Здесь всё так тепло и с любовью.

– Это всё Верочка,- грустно сказал Геннадий Иванович,- её забота,- он разгладил складки на скатерти, словно поправлял волосы любимой жены,- Жаль, что нет её с нами. Очень грущу по ней,- он даже уменьшился в размере и потемнел.

– Простите, не хотела вас расстроить.

Старик сморщился, а затем его лицо посветлело и умиротворённо засветилось.

– А вы и не расстроили. Я люблю о ней

вспоминать. Всё здесь,- он пробежал глазами по стене над диваном,- напоминает мне о ней. Я вижу не вещи, а её, как мы что-то покупали или привозили из отпусков, отмечали за этим столом праздники,- он немного помолчал,- У вас умирали близкие люди?

– Да, папа.

Геннадий Иванович заметно опечалился.

– Какой ужас! Папа!  Вы же еще совсем деточка!?

– Ну, не такая уж и деточка!- заметил Ромка из своей засады. Я сверкнула в его сторону, но не разглядела лица.

– Скучаете по нему? Вы… очень любили…отца?- не менял темы старик.

– Любила,- эхом отозвалось у меня,- Я и сейчас его люблю. Смерть ничего не меняет. Если любишь человека, то это

навсегда, чтобы не случилось. Я его всё время жду, просто знаю, что не дождусь. Это как… знаете, он вышел из комнаты, и мы оборвали разговор на полуслове… Столько я не успела ему сказать! Сколько он не успел узнать обо мне!

– Да, я вас понимаю, но самое главное о вас ваш папа знает,- произнес Геннадий Иванович, – то, что вы любите его, а он вас, и этого уже не изменить.

Саша закончил с посудой.

– Да вы романтик, Надя.

– Давайте, я помогу чай разлить,- я привстала, но Александр поспешил остановить меня.

– За гостями надо ухаживать.

Но я настойчиво взяла чайник.

– Всё – таки, это женское дело – хлопотать у стола,- я направилась к чашке Саши,- А вы мне, лучше,

Александр, расскажите, когда ваш брат успел стать таким ворчливым медведем.

– Стал!? Так говорите, будто раньше знали его. Вы знаете его!- осенило мужчину.

Отец внимательно слушал нас. Ромка выглянул из своей берлоги, он не ожидал такого поворота.

– Да. Вас это так удивляет! В чём-то Роман был прав,- я проговорила его имя медленно, пробуя на вкус,- в конце концов, от меня веет восьмидесятыми не просто так, мы ведь с твоим братом ровесники,- я неожиданно перешла на «Ты», немного смутилась этому, но не подала вида.

Ромка закрутил глазами, посмотрел в одну, в другую сторону, пытаясь что-то отыскать в своей памяти. Но там, очевидно, царил  беспорядок. Весь

ненужный сор перемешался с важными событиями, и не давали хозяину стройно рассуждать и спокойно общаться.

– Напомни-ка мне. Чёт, я тебя не помню,- он придвинулся к столу и уставился на меня,- помогай мне.

Я вернулась к своему месту. Старик сидел напротив с довольным лицом.

– Кто-то всё-таки щёлкнул тебя по носу, сын,- произнес он.

– Скажите, Геннадий Иванович,- начала я издалека,- как давно вы живёте в этой квартире?

Ромка словно что-то вспомнил, а потом махнул рукой, понимая, что ошибка. Саша с интересом наблюдал за нами. А Геннадий Иванович продолжал.

– Сложно сказать. Мы жили в квартире с Верой со свадьбы. Здесь родились дети. Какое-то время она пустовала.

Мы уезжали по моей службе в Благовещенск и Хабаровск. Последние лет пятнадцать здесь живу.

– Ты с Дальнего Востока!- догадался Саша,- училась с Ромкой в одной школе.

– Очень ловко,- согласилась я с улыбкой,- но тебя я в этой школе не помню.

– Это неудивительно. Я учился последний год в школе, когда отца перевели, и остался здесь с бабушкой. Потом батю еще погоняли по гарнизонам, наши родители брата решили не отрывать от учёбы, и они с мамой какое-то время пожили одни.

– Да,- невесело подытожил Геннадий Иванович,- одно время все были в разных местах. Это было очень тяжело. А потом собрались здесь, в родовом гнезде.

– Ну, что, Ромео, – усмехнулся Саша,-

вспомнил свою школьную подругу?

– Да сколько их было!? Всех и не упомнишь!- он равнодушно потянулся, беззастенчиво разглядывая меня.

– Раскатал губу, братец! Такую девушку ещё заслужить надо!  Да и стала бы Надя хвастать одноразовыми знакомствами. Она совсем другого полёта птица.

Ромка скользил взглядом по мне, но заглянуть в лицо не решался. Я же, напротив, как никогда настойчиво изучала его лицо.

– Тем более не вспомню тогда,- он сердито и немного обиженно взялся шумно пить чай быстрыми глотками. Я прикоснулась к своей кружке – кипяток – в руки не возьмёшь.

Часы пробили семь. Наступила напряжённая и очень шумная тишина. Каждый копался в своих мыслях. Мне

вдруг захотелось убежать отсюда. Я взглянула на старое лицо Геннадия Ивановича. И поняла, как дорого ему каждое мгновение этого странного вечера. Для него открывался его сын с той стороны, куда входа отцу не было. Беседа была заполнена воспоминаниями и радовала старика.

– А ведь это очень удивительно,- наконец произнес он,- Благовещенск находится на другом конце страны. Спустя двадцать лет после окончания школы вы случайно встречаетесь, да ещё и здесь. Просто волшебство зимнего вечера какое-то. Чудо.

– Прекрати, отец,- задумчиво и  всё ещё раздражённо сказал Рома, – просто случайное совпадение.

– Цепь случайных совпадений, сын, это уже судьба. Закончились мои любимые конфеты в ближайшем магазине.

Наденька оказалась у церкви. Этот снегопад. И  наконец, ты пять лет не приезжал, а тут вдруг – навестил. Жизнь порой очень причудливо плетёт свой рисунок. Мы не можем понять его смыла, но он определённо есть, и задуман для каких-то  целей, недоступных нашему пониманию.

6.

– Да ну вас, футуристы – фаталисты! – Ромка поднялся,- пойду лучше пива принесу.

– Да что ты,- остановил его отец,- принеси нам лучше вина. Такой необычный вечер! – Геннадий Иванович сам уже приподнялся со стула. Но Ромка его остановил.

– Не люблю я его,- поморщился он, но под настойчивым взглядом отца согласился.

На столе появилась пузатая бутылка

красного вина. Геннадий Иванович, очень довольный, радостно предвкушал вкус напитка, уточнил.

– Вы пьете красное?  Белого у меня нет. Откровенно говоря, вообще больше ничего нет. – Он беспомощно посмотрел по сторонам.

– Я с удовольствием буду любое,- успокоила я хозяина. – Вообще люблю вино. – Старик довольный закивал головой. Александр начал распечатывать бутылку. А отец, наблюдая за ним, всё больше погружался в свои мысли.

– Это особое вино. Мы купили его на Кипре, когда с Верочкой последний раз путешествовали. – Он откинулся на спинку. – Как же хорошо было! Море, тепло, вино, оливки, Верочка.

– Может не стоит тогда её открывать? – поинтересовалась я.

– Не стоит продолжать хранить его. Оно дождалось своего момента. Мне кажется, многое дождалось своего момента, будто в ржавый механизм капнули масла, и шестерёнки снова задвигались, и время побежало вперед. Нельзя остановить время.

Я не совсем понимала, что он имеет в виду. Рома поставил старые хрустальные бокалы в центр стола. Из бутылки брызнуло красным. Комната наполнилась чудесным ароматом лета.

– Это «Камандарина»,- Геннадий Иванович взял бокал и поднял его к свету. Лучи заиграли в гранях и изгибах стекла, засверкали радугами и переливами красного цвета,- лучшее вино Средиземного моря. Оно напоминает лето и жару, море и прохладу одновременно.

Я понюхала вино, нос щекотало

нотками винограда и еще каких-то сладких фруктов.

– Каждый раз, когда солнце будет согревать вас, каждый раз, когда прохладное море будет ласкать вас, вспоминайте меня и этот вечер,- мужчина поднял бокал и отпил из него,- А за что хотите выпить вы, Наденька?

Вопрос меня застал врасплох. Я не думала говорить тост. Пришлось импровизировать.

– Вы знаете,  вино совершенно необычное. Оно и сладкое, и горькое, и тяжелое от ароматов, и лёгкое на вкус. Спасибо вам за это чудо. Я хочу вам тоже сделать подарок. Вы же не будете против?

И прежде, чем меня о чём-либо успели спросить или запротестовать, я метнулась в прихожую, где оставила свой свёрток. Я положила коробку на

стол и принялась распечатывать её. Бумага хрустела, скрипел полиэтилен. Перед нами выросла ёлочка на золотом блюдце. Новенькая и сверкающая, она настойчиво требовала от нас веселья и праздника.

– Какая необычная вещица! – восхитился старик.

– У меня есть зажигалка,- протянул мне Ромка. Я установила свечи и зажгла их.

– Свет,- скомандовал он. Саша погасил абажур. Маленькая красавица заблистала в язычках пламени. От тепла закружились висюльки, зазвенели игрушки, лапки начали кружиться и всё ожило. Мы застыли, как заколдованные. Я взглянула на Ромку. Он рассматривал меня с особым интересом. Скользя медленно глазами с головы до ног, не скрывая, или даже скорее не сдерживая своего

восхищения, изучал мое лицо, руки, фигуру. Я впервые в его взгляде заметила столько тоски и разочарования, их словно осветило сейчас, отбросило все тучи мрачного настроения и позволило свету и надежде проснуться.

Сколько бы я отдала за этот взгляд тогда в школьные годы! И как не важен он стал сейчас.  Весь его вид говорил: « Какой ты стала красивой!» А я про себя думала: « Я такой была всегда. Просто раньше я этого не знала, а теперь знаю».

Что-то светлым лучом пробежала по его лицу, застыв на губах улыбкой, и исчезло в хмурых складках лба.

– За что же мы будем пить, Надежда?- повторил Геннадий Иванович.

– Мы будем пить за маяки. Вы знаете, что такое маяки?

– Конечно,- подхватил Саша,- фонари, которые освещают путь морякам.

– Да, маяки освещают наш путь, чтобы мы не сбились с дороги и могли вернуться домой, не потеряться в этом мире. Маяками могут быть и люди, которые ведут нас, на свет которых мы выходим всю жизнь. Они не дают нам утонуть и погибнуть в бездне собственных разочарований и человеческого равнодушия. Я буду пить за маяки.

Я пригубила вино, заметив, что Ромка не сводит от меня глаз, отец переводит взгляд то на меня, то на младшего сына, а Саша наблюдает за братом и о чём-то напряженно думает.

– А ты, Роман, за что предложишь?- я села. Он продолжал стоять. Вдруг он озорно тряхнул головой, совсем как в детстве, кудри разлетелись золотыми

искрами, улыбка, еле заметная в бороде, растянулась ещё больше.

– Я буду пить за надежду,- он приготовился осушить бокал,- она ведь умирает последней. И остается даже тогда, когда кажется уже всё, конец.

– Тогда я буду пить за любовь,- поспешил вставить Саша.- Как говорится, есть три добродетели – Вера, Надежда и Любовь. И любовь сильнее остальных. Она никогда не кончается…

– Кончается, брат, кончается. Всё когда-нибудь кончается,- Ромка звонко поставил бокал,- схожу я, всё-таки, за пивом и подымлю заодно.

7.

Ромка ушёл на улицу. Саша грустно допивал вино. Из комнаты будто вынесли солнце.

– Не обращайте внимания, Наденька, обычно он совершенно другой. А тут

его словно подменили.

– Да нет. Что ты говоришь, папа! Характер у него скверный. Но сейчас это, скорее всего, от безысходности.  И его смелость и открытость, это, просто напросто, наглость и постоянная безнаказанность. Такие, как он, нравятся женщинам. Хоть перед одной устоял братец? Нет. А хоть одну ценил? А зачем – завтра будет новая. Вот и пропустил свое счастье.

– Счастье возможно всегда. Его надо просто очень сильно желать и оно придет. Вы согласны со мной, Надя?- У старика сильно задрожали веки и на шее появились пятна.

Я растерялась сначала, но тут же посмотрела на стену. Там было всё – родители, брат, жена, сын.  Что еще надо человеку?

– Ах, видите ли, Наденька,- Геннадий

Иванович заметил мое недоумение,- каждый из нас делает однажды выбор, который имеет ключевое значение  в жизни. Это не значит, что потом ничего нельзя исправить или нет второго шанса. Вовсе нет. Просто жизнь рано или поздно каждого из нас поставит  перед выбором – сдаться или продолжить бороться, верить в счастье, надеяться и любить.

И как бы Ромка не прожигал свою жизнь, рано или поздно встретится та, что осадит его. Была ли это любовь? Скорее всего,  да. Почему она ушла? Кто знает, почему уходит любовь. Виноваты мы или так должно быть. Это наш урок с небес. Выучишь и дальше пойдёшь, а нет – так и останешься ходить по кругу.

До Анны он встречался с Алёной. Это была страсть, огонь. Ромка и не сразу

понял, как важна эта девочка для него. Ссорились, мирились. В какой-то момент разругались так, что Алёна уехала. Полетела в какую-то длительную командировку.

Ну и Ромка совсем взбесился – из клубов и кабаков не вылезал. Как только Анну встретил? Она ведь не пьёт совсем,- Геннадий Иванович кивнул на снимок темнокожей девушки. – Анечка совершенно другая в сравнении с Алёной. Спокойная и уравновешенная, но цену себе знает. Алёну надо было завоёвывать, подчинять, а с Анной всё решалось только рассуждениями и разговорами. Ромка думал она у него в кармане, бегать за ним будет. У них и отношения не успели завязаться, как она забеременела.

Ромке то уже за тридцать пять, а детей

всё нет. Мы уже решили, что он бездетный. А девушка не испугалась. Сказала, что поедет на родину. Она ведь сюда на учёбу приезжала. И улетела в Канаду.

Наш парень вроде сразу всё равнодушно принял. Алёну ждал. Но и с Анной общался. А потом с ним что-то случилось. Увидел у Ани живот, и стал на каждую коляску на улице засматриваться, начал умиляться малышам. В общем, полетел он к ней.

Я внуку страшно рад. – Довольное лицо старика расплылось. – Но и сына жалко. Он там, на чужбине не нужен никому. Язык выучил. По специальности не берут. Он работягой – и окна, и крыши, и проводка. Там рукастым хорошо платят. Это у нас такое любой мужик может.

В сыне Ромка души не чает. С Аней всё

ровно. Не ругаются, но не греет она его. Она может и старается. И дело, скорее всего не в ней. Но не любит он её. Не гуляет, не пьёт, всем помогает. Но женщины такое чувствуют. Я её не осуждаю, нет,- старик вздохнул и ссутулился,- каждый человек хочет счастья. Замуж она вышла, но не за Ромку. С сыном видеться даёт, алименты не требует.

Там сын, тут все остальные. Алёна вернулась, узнала про Ромкино отцовство, тоже вскоре семьёй обзавелась. Вот и остался мой сын ни с чем.

Передо мной лежала жизнь человека – сломанная, запутанная. Я хотела помочь – но чем и как? Его озлобленность и раздражительность оказались результатом одиночества и разочарования. И нет никакой

надежды, никакого просвета. Можно много ему сказать, долго что-то объяснять и доказывать, приводить примеры из своей жизни, но человека нельзя заставить стать счастливым. Это он должен захотеть сам. У него прекрасный отец и брат. Наверно, и очень заботливой была мама. Но её теперь нет. А вскоре может не стать и папы. Одиночество усилится и круг сузится. Где черпать силы? От чего оттолкнуться?

Однажды ко мне на прием привезли женщину с глубоким воспалением глаз. Конечно, она заразилась какой0то инфекцией. Но истинная причина, почему так случилось, стал её образ жизни. Её сопровождал волонтёр. Он рассказал, что она страдает алкоголизмом, и они уже не первый раз вытаскивают её с улицы и лечат. Но

она снова уходит, срывается и через какое-то время попадает к ним в ещё более худшем состоянии. Я спросила у него, а есть ли смысл помогать таким людям, которые и сам ничего не хотят менять. И он ответил мне, что смысл помогать есть всегда. И добавил, что он тоже, как и наша пациентка, долгое время жил на улице, бродил, пил беспробудно, замерзал, дрался, и поступал в волонтёрский центр для бездомных. С каждым новым визитом ему становилось всё хуже, лечение проходило дольше. Он видел, как много сил и времени на него тратят. Сначала ему это безразлично, потом вызывало раздражение, и он выливал свою агрессию на персонал. Однажды его привезли без сознания, и он долго не мог придти в себя. Затем выяснилось, что у него сломана нога и сильно

отморожена другая. Из-за кровотечения пришлось удалить часть желудка и селезёнку. Мужчина долго не мог самостоятельно есть. Потом он потратил много времени, чтобы научиться заново ходить. И когда здоровье вернулось к нему настолько, насколько это было возможно, он снова убежал на улицу. Но почему-то внутри больше не было той разъедающей ненависти ко всем. И тогда он впервые понял, что ненавидел не всех вокруг, а самого себя. И после того, как он сумел выкарабкаться, появилось уважение  к самому себе. У него пропало желание вредить себе. А вскоре и проснулась совесть. И ему стало стыдно за его неблагодарность к людям, которые ему столько раз помогали. Они протягивали ему руку, а он отталкивал её. И он вернулся в

центр и стал работать там. Тот волонтёр сказал тогда мне « Некоторым людям, чтобы выбраться из болота недостаточно уметь плавать. Им надо утонуть, чтобы оттолкнуться от дна».

– У вас есть дети?- спросил Геннадий Иванович.

– Да, сын.

– Как хорошо вам, Надя. Ах, как жаль, что ваш папа не видит внука! –  С искренней горечью сказал Геннадий Иванович. –  Он, наверняка, очень любил вас и гордился вами. Вы такое сокровище! Вы понимаете это? – он весь покраснел, но скорее от удовольствия, чем от напряжения.

– Почему вы так решили?- я не закончила. В дверях показался беглец. Борода и усы в инее, щёки и нос красные, от него пахло морозом и

табаком.

– Я тебя вспомнил.- Он прошел в комнату, передвинул свой стул на свет, будто собирался пристально рассматривать меня.

– Ты училась на два класса младше с Вовкой Петуховым. Фамилия у тебя сложная была.- И вдруг произнес её без единой ошибки.- Такая симпатичная была, только маленькая. Не в смысле роста или возраста, а глупенькая,  что ли, ну наивная. Обманывать такую жалко, а серьёзного мне тогда ничего не надо было. Больше ничего не помню.

– А теперь, значит, я выросла, или такая же глупенькая и наивная осталась?

– Выросла,- заулыбался он, – и не глупенькая…- он сделал паузу и задумался,- хотя, такая как ты не на один раз, конечно…

– И даже не на два, оборвала его я со

смехом.

Ромка будто пощечину получил. Отец его довольный хмыкнул. Брат присвистнул. Ромка не растерялся.

– А что толку?! Ты же замужем и дети.

– А что? Это что-то меняет? – Мне надоела его бесцеремонность. Вдруг захотелось его проучить и поставить, наконец, на место.

– Ничего не меняет,- пробурчал он, открывая пиво, начал жадно его глотать,- В   нашем возрасте  у каждого своя жизнь. Всё сложно. Мы все несвободны,- уже совсем тихо закончил он.

Мне очень хотелось понять, о чём он думает, но я могла ошибаться, поэтому продолжила свою мысль.

– По твоему любить, значит – обладать?

– А как еще?! Любить и наблюдать, как она счастлива без тебя, пока ты один

или не один… какая уже разница.

– Разница есть. Я слышала историю про евреев. Очень давно в пустыне они путешествовали,- мне стало смешно,- в древние времена они вообще всё время куда-то шли. Среди них были беременные женщины. Вот пришёл им срок, и они родили сыновей. Ночью у одной из них ребёнок умер. Детская смертность вообще была нормой тогда. Женщина сразу похоронила его. Я думаю, просто вокруг всем было не до неё и её ребёнка. А потом увидела, как сладко спит другой младенец и выкрала его.

Наутро другая мама обнаружила свою пропажу у  соседки, и, совершенно справедливо затребовала его обратно. В общем, крик и ругань. Пошли они разбираться к священнику.

Выслушал он их. И не знал, как ему

быть, и одна кричала – он мой, и вторая. Как решить, чей ребенок. « Не знаю,- говорит, – как быть?» « Суди по справедливости»,- кричит ему мать, погибшего ребенка. « Так что же мне, разорвать его?» « Да, да, разорви, всё должно быть честно»,- не унимается несчастная. А вторая женщина, которая и была матерью живого малыша, вдруг сказала « Нет. Пусть он лучше достанется ей, но будет жить».

В комнате было страшно тихо.

– А мораль?- спросил Ромка.

– Любовь – это не обладание,- заключил его отец.- Любовь – это всегда жертва. Жертва своим комфортом, интересами, временем, здоровьем и, может даже, жизнью.

– Да уж,- Александр залпом осушил бокал. Ромка уставился в пол.

Ночь безжалостно заполняла мир.

Время убегало. Оно убегало от нас всех в равной степени, но значение этой степени у каждого было своё.

– Там, кажется, закончился снегопад,- я чувствовала приближение расставания.

– Да, небо такое звёздное и тихо на улице, как в сказке,- подтвердил Саша. Мы смотрели на белый пейзаж в окно. Природа торжественно затихла. Ёлка позвякивала, блестя лапками в глубине комнаты. Только сейчас мы заметили, как Геннадий Иванович задремал.

– Спасибо тебе,- сказал Саша,- мне кажется, он сегодня был счастлив.

Я ничего не ответила. Старик, сопя, свесил голову. У него немного вздрагивали руки от дыхания. Рома укрыл его пледом.

– Я отвезу тебя. Ты  в гостинице за ярмаркой остановилась,- уточнил Саша.

– Ты же выпил?

– Два глотка вина ничего не изменят. Вот братец третью бутылку пива пьет.

Ромка сердито посмотрел на нас. Я надевала пальто, поправляя волосы, когда в зеркале заметила его взгляд. Он прощался со мной, провожая каждое мое движение.

– Может, ты проводишь Надю?- спросил брат.

– Нет, я много выпил, и еще буду, если на улицу выйду. Попрощаемся здесь.

Я обернулась к Ромке. Мне вдруг показалось, что я необыкновенно высокая по сравнению с ним.

– Ну, прощай, Рома.- Я не протянула ему руки, не обняла его, хотя очень хотелось, но тело словно затекло.

– Прощай.- Он не сводил с меня глаз. Не улыбался и не злился, просто не отрывал взгляда, словно держался им  за меня. Его лицо стало совершенно

расслабленным. Вся растительность придавала ему домашний вид, будто за вечер лев стал котёнком.

Мы постояли так немного, молча. Александр предложил мне, наконец, руку и мы ушли. На выходе я оглянулась. Ромка так и стоял, не меняя положения.

На улице действительно было свежо и тихо. Только скрип снега и блеск звездочек на деревьях и вокруг заполнили собой вселенную. Я обернулась на дом, глядящий в ночь множеством окон. Где-то там на нас смотрит Ромка, провожая меня навсегда.

8.

– Школьная любовь?- выпалил Саша. Он тяжело шагал. Снег под его ногами не скрипел, а, казалось, ломался. Мороз кусал за лицо. Хоть ветра не было. И

царственная красота вокруг отвлекала от холода.

– Заметно?- выдохнула я.

– Не, не очень. Просто предположил.

Я уже не боялась этого великана, а доверчиво жалась к его руке то ли от холода, то ли грусти.

– Мой брат просто остолоп.- Я не успела ничего ответить, как он спросил – Ты школу в каком году закончила?

– В 96.

Сашка остановился.

– Я точно помню, что в 96 он приезжал в Благу. К кому не помню,- он задумался,- Ему потом письмо пришло оттуда не знаю от кого. Он так удивился!

Я вспомнила про это письмо. Я так скучала по Ромке. А тут узнала, что он был, пока я в больнице лежала. Попросила адрес. И написала ему письмо.

– Это я написала.

– Ты!!! Вот это да!? А где адрес взяла? Хотя это уже неважно. А что написала?

– Ничего особенного. Я не от своего имени писала. Будто другая девочка влюбилась в его друга и просила адрес в Питере.

– Ну,  ты прям Татьяна Ларина!

– Ничего я не Татьяна. Не хватило мне духу.

– Не хватило!? Ты письмо написала. А этот болван и не догадался. Решил, что в Яна кто-то втрескался.

Я засмеялась. Мне было необыкновенно весело. Тогда эта идея казалась прекрасной. А теперь выглядела нелепой.

– А втрескалась я. И не в друга,- тихо добавила я.

– Что же ты про себя не написала? Хотя, конечно, я тебя понимаю.- Саша то

останавливался, удивлённо разглядывая меня, то снова принимался быстро идти, так, что мне приходилось бежать за ним.

– Да уж! Ты видел, сколько его поклонниц окружало! Не пробиться! Да и они такие красотки. Я в сравнении с ними ребёнок. И если честно, я боялась разочарований. Ну, набралась бы я в школе смелости и подошла к нему. А он бы рассмеялся надо мной.  Или заинтересовался, начали бы вместе проводить время. Что мне было тогда нужно: потанцевать, домой проводить, на перемене поболтать. А Ромке тогда уже другое подавай,- Саша согласно кивал. – И потом, уже в девятнадцать лет, когда жили в разных городах, разве он стал бы переписываться со мной, или переехал ко мне, или меня перевёз? У него и без меня всё было.

Любой мой шаг навстречу ему превратился бы в моё разочарование. Я много над этим думала. Так, как оно есть сейчас, пожалуй, лучшее, что могло быть. Он остался в моей памяти светлым пятном. Романтическая любовь.

Саша серьезно посмотрел мне в лицо.

– Ты права, конечно. Но, что если допустить мысль о том, что у вас всё получилось. Или даже пусть вы расстались рано или поздно, но тогда ты бы не оглядывалась всю свою жизнь.

Я слушала его, и сожаления нарастали. Я много раз об этом думала, так важны мои чувства к Ромке или мои мысли о нём. Несбыточные мечты. Но каждый раз я приходила к мысли, что в круговороте дней, когда разочарования и обыденность беспощадно

уничтожали меня, память о моей первой любви согревала и освещала мой путь.

Может Саша и прав. Лучше сделать шаг, споткнуться, набить шишку и идти дальше, чем ходить вокруг. Прошлое не отпускало меня. Я драгоценным грузом тащила его сквозь жизнь, помня его важность, но не зная его ценности.

– А сейчас не разочаровалась?

– Не знаю, с одной стороны, я все эти годы помнила его. После того письма через какое-то время я решила выйти замуж. Потом родился ребёнок. Было тяжело. Жизнь закрутилась, и я забыла Ромку. Много лет спустя, уже после развода я в «одноклассниках» увидела фотку Ромки. Кто-то из общих друзей отметил его. Я даже удивилась, что на несколько лет забыла его совсем. И я снова ему написала. И снова не под

своим именем,- Саша заулыбался,- я в сети была под псевдонимом. Но фотка то была. Он ответил, но не узнал меня.

Я замолчала. Вспомнилось, как я впервые его увидела в бороде и шевелюрой. Че Гевара просто. Многие одноклассники уже успели потолстеть и полысеть, а Ромка отрастил такую гриву!

– Ты разводилась? – удивился Саша.- А почему Ромке ничего не сказала?

– Зачем? Ему сейчас это не надо. Ему надо со своей ситуацией разобраться.

– А сейчас, ты замужем или нет? – допытывался Саша.

– Замужем, Саша, замужем. Первый брак не сложился. Это сейчас я так легко об этом говорю. А тогда жить не хотелось. И не то чтобы любовь такая была. Нет, просто какая-то ответственность перед сыном,

родителями. Страх как я буду жить дальше. У меня ведь родители всю жизнь вместе. Я была не готова к такому повороту.

– К этому никто не готов,- согласился Саша. – Я, к счастью, единожды женат, и, надеюсь, это навсегда.

– Вы молодцы. А у меня, как и у твоего брата, случилось полное крушение.

– А почему? – Но Саша замахал руками. – Не отвечай! Идиотский вопрос.

– Да нет, нормальный. Я, скорее всего не любила своего мужа. – Я ухмыльнулась.- Вот ничего и не построилось.

– А что потом было?

– Ничего. Это был 10 год. Я встретила своего второго мужа. Страшно влюбилась. Впервые сильно после твоего брата.

– 10 год! Вот это совпадение! Он в этом

году Анну встретил в Канаду уехал. Не надо ему было туда ехать. Почему ты его не остановила? Он должен был встретить тебя!

– Как? Ты забыл, что я писала ему. Он не остановился. Ты требуешь от меня какого-то чуда! Я бы и сама его хотела. Но ничего не случилось. Может, я вообще, не тот человек, который должен его остановить!?

Саша резко встал.

– Ваши пути пересекались дважды в 96 и 10 году. И вы не использовали это!

– Саша, пойми, он не замечал меня, как и в школе. Я непривлекательная для него!

– Не привлекательна!? Ты видела, как он весь вечер злился от того, что ты недосягаема для него!

– Возможно,- я взяла своего путника под руку, и мы продолжили путь.- Но

этого не произошло. В 18 году я снова случайно увидела его. Сначала  мне попалась фотография родителей, и я вспомнила о Ромке. Я с ужасом осознала, что не видела его двадцать пять лет, и снова на какое-то время позабыла. Наша встреча сегодня была не совсем случайность…

Саша удивленно и недоверчиво уставился на меня.

– Нет, нет,- засмеялась я,- снегопад я не устраивала.- Я просто приехала в ваш город. Обрадовалась, что конференция здесь, поменяла кучу планов и специально прилетела сюда. Я знала, что вы живете в этом районе. Но не идти же к вам под окна. Я просто гуляла, волновалась сильно, хотела сходить в церковь и успокоится, а встретила вашего отца. И это уже не моя заслуга.

– Значит, всё-таки это чудо!- Выдохнул завитками пара в морозную ночь Саша.

– Наверное.

Мы приближались к моей гостинице. Ярмарка дремала в темноте зимней ночи, укрытая с любовью снежным одеялом.

– Получает, твой маяк – мой брат. Он неизбежно появляется в твоей жизни, и ты идешь к нему, не сбиваясь с курса.

– Я бы не хотела так думать. Это слишком грустно. – Мы замедляли шаги.-  Сначала я радовалась этому и очень его ждала. Потом просто верила, что это для чего-то нужно. Но теперь я перестала  ждать и верить, просто принимаю это как данность. Я давно живу своей жизнью. Я сумела построить счастье.

Мы стояли на площади у гостиницы. Редкие прохожие и постояльцы

поглядывали на нас. Мороз крепчал.

– Тебе нужно идти,- поправила воротник у Сашиной куртки,- совсем замёрзнешь, пока вернешься в тепло.

– Жаль с тобой расставаться,- он хлопал по-детски глазами,- жаль думать, что всё просто случайность.

Я смотрела на это доверчивое лицо мужчины, старшего меня на несколько лет, который требовал от мироздания и меня маленького чуда для своего любимого брата. Не знаю как у мироздания, у меня чудес в запасе не было.

– Зря ничего не бывает. Есть большой план, общий замысел, которого мы не знаем и можем видеть. Наша задача поступать разумно и с чистой совестью. А оно всё равно сложится так, как задумано не нами.

Я много лет ждала твоего брата, а он не

замечал меня. Я много молилась за него, а он всё равно несчастлив.

Любовь это всегда жертва. Возможно, твоему брату надо чем-то пожертвовать ради счастья сына. Анна и Алёна нашли свою судьбу. Но ещё есть отец и ты. Ведь, в конечном счёте, человек счастлив не тем, что имеет, а тем, что отдаёт. Я жертвую своими детскими воспоминаниями и всеми нежными чувствами к твоему брату ради своей семьи.

Это не значит, что я больше не люблю его. Но мои чувства давно переродились во что-то другое. Я и сама не могу дать этому определение. Я влюбилась в него девочкой, не зная и не понимая, чего хочу. Продолжала его ждать всю свою молодость, но теперь я не имею никаких претензий на будущее. Его у нас нет. Он важен и

необходим для меня. Но совсем не обязательно обладать им или быть рядом с ним. Мне достаточно понимания, что он есть, и я желаю ему счастья и спокойствия. И, возможно, именно от этого мне грустно.

Александр меня внимательно выслушал. Он что-то хотел мне сказать, но я его остановила.

– Нам надо прощаться. Спасибо за все. Я очень благодарна и тебе, и твоему отцу, и этому вечеру. Наговорила я здесь. Как поступать тебе с этими знаниями – решай сам. Прощай.

Я отошла быстрым шагом и замахала рукой, пока он не решился мне ответить. В тени улицы промелькнула чей-то силуэт. Мне показалось, что это Ромка. Саша крикнул мне вслед.

– Ты знаешь наш адрес.

Я вошла в фойе и смотрела в окно, как

Сашина фигура исчезает вдали. Где-то за деревьями мне мерещился его брат.

Возбужденная, я долго не могла уснуть и ходила по комнате, перебегая от воспоминаний вечера к воспоминаниям детства, кусая губы, от откровенностей с Сашей, сердясь на себя, Ромку и всю жизнь.

Потом я долго металась в кровати, уснув под утро, я тут же проснулась от крика. Я отчетливо слышала прокуренный бас. Но в комнате было тихо. Не спалось. Я начала собирать вещи на самолет.

Утром за завтраком я всё оглядывалась. Мне казалось, что вот-вот должен был войти он. Но этого не произошло.

Я сдала ключи и покатила чемодан к выходу. У ворот ждало такси. Мимо пробегали люди. Я оглянулась. Его не

было.

За окнами молчаливо проплывали парки и дома, усыпанные снегом после бури. Я смотрела в лица прохожих. Среди них  не было его.

И уже садясь в самолёт,  меня навязчиво преследовал его взгляд исподлобья, осуждающий и  озорной. Это чувство покинуло меня только тогда, когда самолёт поднялся в небо, и больше не возвращалось ко мне.

9.

Прошел год. Я справилась с собой и вошла в привычную колею. Бытовые радости и хлопоты наполнили моё время и пространство. Я постоянно помнила о Ромке, но не мучительно и болезненно, а со светлой радостью. Мне вдруг становилось то смешно, то обидно. Я мысленно часто говорила с ним.

Мы встречались с подругами перед восьмым марта в кафе.

– Какой костюм!- восхищалась Валька,- Оксан, где взяла?

– Сшила,- деловито отвечала та.

– А мне такой!

– Выбирай цвет. Сейчас заказов много. Ближе к лету сошью.

Подруги обсуждали действительно очень красивый костюм Оксаны. Она давно шила сама и активно продавала заказы через интернет.

– А где? Где смотреть?

– В «Одноклассники» зайди.  «Интаграмма» больше нет.

– Да есть, но он не такой доступный сейчас. Из-за войны. Ой, девочки, ладно вам с этим «интаграммом», лишь бы все поскорей закончилось миром.

Мне тоже стало интересно.

– Где? У тебя на странице?

Оксана кивала головой. Я зашла на сайт. У меня кто-то был на странице. Я открыла гостей. Это был Ромка. На меня смотрел коротко стриженный, немного небритый мой Ромка, с тем же косматым озорным взглядом. Он посвежел и помолодел. Я рассматривала его и не сразу заметила письмо.

Оно тоже было от него. « Привет. Вот постригся, побрился. На человека стал похож, как сказал отец. Поехал Родину защищать. Жизнь должна иметь смысл, иначе незачем  жить. А себя можно жалеть всегда. Вернусь – встретимся. А пока – береги себя».

Я несколько раз прочитала письмо, пока не заслезились глаза. В памяти всплыли слова старого знакомого. Тьмы не может быть больше или меньше. Больше или меньше может

быть только света. Светом свечи можно осветить стол. Светом лампы озарить комнату. Свет прожекторов способен разогнать мрак на улице. Солнце освещает и согревает землю. А свет звёзд, пролетая миллионы лет, достигает нас загадочным сиянием в ночи, напоминая, как не одиноки мы во вселенной.

Ничего не бывает случайно. Ничего не бывает напрасно. Я точно это знала. Он точно это знал. И только свет маяков освещает наш путь в темноте.