На остановке негромко , но убеждённо о чём-то по-детски серьёзно разговаривала со своей бабушкой девочка лет 8ми. В приглушённом светло синем пуховике , серой с наклейкой шапочке и со своим розовым с диснеевскими рисунками рюкзаке, она что-то угрюмо говорила своей бабушке. Автобус должен был в скором времени подойти и я с любопытством прислушалась к их разговору, мы были одни пассажиры на этой остановке в это обеденное время.

Бабушка сидела на скамейке под навесом остановочной ограды, положив на колени свою чёрную сумку. Среднего размера сумка с удобными ручками, такая вполне подойдёт для выхода в город и в магазин на случай, если нет с собой пакета для продуктов. Молоко, батон и хлеб туда войдут свободно. Девочка стояла рядом, угрюмо молчала, видимо уже всё сказала и теперь ждала что скажет бабушка.

– И куда же ты пойдёшь, – услышала я голос не старой ещё женщины, – тебе надо снять квартиру или комнату, где же ты возьмёшь деньги.

Видимо, девочка собиралась уйти из дома просто назло, убежать, чтобы родителям сделать больнее, чтобы они переживали, осознав свою несправедливость по отношению к ней. Наш современный 21 век, век доступных технологий, с лёгкостью рассказывал детям, их неокрепшим сердцам и душам о лёгкости жизни, где всё доступно, стоит лишь протянуть руку . А уверенные и галантные смартфоны стали проводниками в их жизни, их советчиками, учителями и близким другом.

– Я заработаю деньги и уйду , буду жить одна, для себя, буду покупать, что хочу, – отвечала девочка , опустив вниз голову.

Бабушка молчала, не было удивления на её лице, и уже не было обиды, лишь досадное непонимание. Она смотрела на внучку и молчала.

– У всех детей в моём классе хорошие телефоны, а у меня фигня какая-та, – опустив глаза в грязный асфальт твердила девочка. – И у Кати, и у Даши родители хорошие, им купили новые телефоны, у Димы родители богатые, ему повезло, он ничего не делает, а ему всё покупают. А мне не повезло.

– Почему ты так говоришь, – вздохнула бабушка. Ты у меня одна внучка и одна дочка у твоих мамы и папы . Мы очень тебя любим. А телефон мы тебе купим, подожди немного.

– Вы меня не понимаете. Мне нужны другие родители. Они меня поймут.

Я вздрогнула от этих слов. Но сейчас они не удивят уже, наверное, никого. Слишком уж к ним привыкли. Слишком с ними сжились, срослись. И дети произносят их , не задумываясь о шрамах, оставляемых этими словами. О душе сейчас мало кто задумывается, и слова как заряженное оружие в неумелых руках, убивают и ранят бесцельно.

Девочка всё горячилась. Потупив глаза, она уже и сама не понимала что говорит. Внутри неё бурлила энергия, дикая, необузданная энергия детской злости и обиды на окружающий мир, направленная сейчас на бабушку. Ей казалось, что мир не справедлив к ней и что именно ей одной во всём мире приходится так страдать. Несвязанная кипучая злоба бессилия душила девочку.

Бабушка смотрела на внучку. Ей было жаль её. Свою маленькую девочку, охваченную этим навязчивым желанием.

Поколение, выросшее ещё при Советском Союзе, оно по-другому относилось к семейным ценностям и к роли матери в жизни ребёнка. Тогда дети ценили своих родителей, и слово и мнение матери, как правило, не оспаривалось, не надламливолось, подобно мешающей этикетке на желанной кофточке.

Бабушка молчала. Внучка для неё была как дочка, которую она уже со своей взрослой дочерью воспитывает сейчас вдали от бытовой суеты. И тем не менее она понимала, что между ней и внучкой пролегла целая пропасть прожитых лет.

Бабушка вспомнила себя маленькой, когда ей было, как и её внучке, лет 8-9. Тогда она жила со своими родителями в деревне. Большое домашнее хозяйство занимало целыми днями её родителей и девочка вынуждена была заботиться о себе и о своих старших братьях. Зимы тогда были холодными, трескучими. Школа в 5 км от деревни. Валенки, тёплые колготки с шерстяными штанами-рейтузами, телогрейка, тёплый колючий свитер, цигейковая шуба на вырост и тёплый шерстяной платок поверх шапки были обычным делом. Шуба к бабушке перешла “по наследству” от старших братьев и была ей велика, к тому же покрой на мальчика. А так хотелось новенькую белую кроличью шубку. Но у родителей денег лишних не было, и бабушка молча надевала тяжёлую и длинную шубу своих братьев.

– Я никуда не пойду, – насупилась девочка, – пока вы мне телефон не купите. Буду здесь стоять.

Бабушке стало обидно.  В щемящем страхе бессилия она посмотрела на внучку. Что ей сказать? Как убедить? Как вырвать её из этой кипучей злобы навязчивого сиюминутного желания? Бабушка не знала.

Но она верила времени и знала, что пройдут спасительные минуты и внучка очнётся, вернётся её любимая девочка и они вновь смогут обсуждать , мечтать и строить планы вместе.

Прошло ещё пару минут, потом ещё, – и из-за поворота показался автобус. Подобно большой жёлтой черепахе он остановился на светофоре.  Там, на переходе, на тротуарах, возле магазина бурлящим потоком двигались люди, унося с собою свои маленькие тайны, а здесь , на остановке, рядом со мной, разыгрывалась маленькая драма первых детских страданий и взрослых бессильных обид.

Я взглянула на девочку, она молча смотрела себе под ноги, пиная вросший в землю камень. Она всё осознала и ей стало стыдно. Зачем она так обидела бабушку, ведь ещё на днях родители ей обещали купить новенький телефон. Потому ли, что Катька хвасталась своим смартфоном сегодня, или потому что учительница так несправедливо поставила ей сегодня 7ку по литературе, а так не хотелось идти домой виноватой, девочка уже и сама не знала. Но сейчас ей как никогда было стыдно перед бабушкой, для которой она всегда была её любимой мышкой.

Автобус медленно подъехал к остановке. Девочка и бабушка молча вошли в него как бы почувствовав обиду и стыд друг-друга.

Я смотрела им вслед и думала, сколько же детских сердец и жизней ломает то, что создано для её комфорта.