Макс Гордон. Психушка (рассказ)

Макс Гордон. Психушка (рассказ)

Макс Гордон. Психушка (рассказ)

То, о чем ВЫ не знаете

Сперва была Дева, и Русалка, Ведьма появились уже после них. Вы не понимаете, о чем я говорю? Что ж, это не удивительно, учитывая мой лексикон и мою грамотность, а уж тем более – мое нынешнее душевное состояние. Забегая вперед, приношу искренние извинения за мое косноязычие и манеру повествования, но поймите меня правильно и не пинайте за грамотность, ведь никто не учил меня мыслить грамотно и излагать основательно, ибо оно мне не надобно, так как я – санитар. Еще до недавнего времени штатный санитар психической больницы имени Филькина, а теперь и вовсе – сумасшедший санитар.  По всей видимости, когда вы прочтете это повествование, я буду одет в больничную пижаму и занимать место среди тех бедолаг – неудачников, за которыми присматривал, само-собой, до недавнего времени. И не приведи судьба, со мной будут обращаться также, как я в свое время обращался с подобными – да что б мне повеситься! И во всех моих горестях виновата эта проклятая старуха, которую привел нам старый черт, не иначе! Прав был Русланчик, окрестив ее сразу – Ведьмой!

Ну, обо всем по порядку, итак – сперва была Дева. Нет, нельзя сказать, чтобы она сидела у нас одна-одинешенька, вовсе нет, просто так уж построено, что мозги санитаров запоминают лишь самых ухабистых, или наоборот, как Дева – покладистых. Ага покладистых (смайлик), ну, в смысле, как положишь – так она и лежит, пока ты ее в темпе вальса пол ночи в матрац вдавливаешь. Лежит – не шевелится. Пару раз было думал, что окочурилась бедняга подо мной, врезал по морде – жива, только хмурится. Иногда, когда я не в том настроении, чтоб больничных девок по углам жахать, я вхожу в палату, для таких целей мы ее и держим в отдельной, и от души бью ей пощечины. Слезы по щекам катят, раз так в раж вошел, что губу разбил, да здоровенный синяк ей поставил… Да и черт с ней, все одно, она через час и сама уже позабудет об этом, ну, а раз она-то забудет, так мне и подавно вспоминать не приспичило. Что сморщились? Сволочь я? Ну да, есть-таки малость. (смайлик). А остальные сидят лишь для виду, от них нет ни добра мне, ни худа – сплошная серая масса, не мной это сказано.

Когда появилась Русалка, мы про Деву и думать забыли. В смысле, мы – это я, Влад и Валерик, а Русланчик… так он же первым из нас ее оприходовал. Васян, наш пятый временный сменщик, так он не такой, ему, говорит, даже жаль умалишенных, – «никто не заслужил таких горестей,» – сказал же как-то, хоть стой, хоть падай. Он вообще говорить умеет, иной раз нам свой ветхий завет зачитывает и на все-то у него в голове свои мысли имеются. Такой вот заумный санитар у нас, что б его… За это мы его как-то побить хотели, да чего там хотели, уже и собрались. Пришли в его смену, вместе с Владом и Валериком, ключи-то от входных дверей у всех на руках имеются. Русланчика, правда, в тот раз с нами не было, он вообще хитрожопый жук, доложу я вам – по всей совести. Прокрались в больничку мы, а времени уже двенадцатый час было – самое то, чтобы морду бить. Васька на посту в тот момент не было, – Валерик даже пошутил, что он Деву жахает. Но нет, и на Деве его не увидели, потом оказалось, что Василий в сортире у рукомойника. Ну, доложу я вам, лучшего места для мордобоя, даже б я не выдумал. Все, думаю, абзац Василию… Как оно так вышло, мы потом всеми догадывались, но в тот вечер мордобой у нас не задался. Васька не испугался, увидев нас втроем на пороге, хотя и дурак бы догадался, зачем мы туда ночью приперлись. Да чего там дурак, Влад бы, даже тот догадался. А уж человека тупее Влада вы и представить себе не сможете! Так вот, что сказал Василий я не помню, но тон его – я такого ровного и надежного спокойствия за всю свою жизнь ни от кого даже близко не слыхивал. Таким тоном говорят попы в церкви. Нет, морду бить мы не испугались, да и чего нам втроем одного бояться-то? Но у меня лично, да и у остальных, видимо, после его слов пропало всякое желание другому человеку вред причинять. Я, как сейчас помню, – когда уходили, Валерик даже извинился. А уж что б Валерик перед кем-то извинялся, я даже перед начальством такого не припомню. Я только потом замечать стал, что имеет Василий такую черту характера, что без всяких ремней и уколов, даже самых буйных своим присутствием успокаивает. Его пару раз к параноикам в подвал приглашали, а там уже другая ситуация и другая смена на них поставлена – по четыре санитара на отделение, не то, что у нас – один человек на весь этаж. Хотя у них и работа там другая, такой работы, даже за их зарплату мне не надобно… Ну вот, опять эти приступы начинаются. Глаза открыты, а что перед собой не вижу – чудится, будто проклятая старуха мне в глаза смотрит, а в ушах ее смех висит: неприличный, противный, прилипчивый.

То, о чем ВЫ знать не желаете

Психиатрическая больница имени Филькина расположена на самой окраине города, туда даже маршрутные такси не ездят. Фактически, она находится уже за чертой города, не знаю, кто и для каких целей вынес городскую черту на эти лишние восемь километров. Конечная остановка маршрутного транспорта называется Новая Становая, от нее до больницы почти восемь километров пешком по лесу топать – вот так город отделился от психов, чего ж ругать нас, санитаров? До Филькинской только сто двадцатый автобус доезжает, да и то – когда дорога расчищена, а нет – так добирайся, как знаешь. Когда-то, говорят, что персонал больницы по домам газель развозила, но я тех времен не застал, всего третий год здесь работаю. Хотя, оно ж еще как сказать! Работа – то у нас вон какая, еще подумаешь, как будет верно – всего или уже, иной раз такая ночь выдается, что опосля пьешь запоями…

Больница стоит в отдалении, ее даже с дороги не видно, иной и огней на окнах не заметит, если не знает куда смотреть. Двухэтажное, нелепо растянутое здание, словно лебедь с распростёртыми крыльями, огорожено по периметру трехметровым забором. Забор добротный, со стальными прутьями, пожалуй, это немногое, что здесь чудом уцелело, а в остальном – уныние и разруха. Уныние ощущается уже возле входных дверей, расположенных в дальнем конце здания, парадными дверями никто не пользуется, да их на моей памяти ни разу не открывали, я вообще сомневаюсь, что они работают.

Входная дверь открывается с противным скрипом, как будто стеклом по стеклу царапают, от этого звука даже здоровый человек начнет вздрагивать, а уж какие муки душевнобольным? У меня от этого скрипа всегда мороз пробегает по позвоночнику, особенно в темное время суток. Иной раз подойдёшь к двери, перед ночным дежурством, замок откроешь и стоишь, не решаясь этим пронзительным «Иггииииггххх» тишину разрезать. Сразу за дверью начинается холл с узкими стенами и облупившейся штукатуркой. Внутри темно, хоть две лампочки и весь холл освещают. Мало того, что окна в решетках, да еще и оконные проемы снаружи кирпичом замурованы, – зачем тогда между решеткой и стеной стекла оставлены? Когда зимой на морозе дверь закроешь за собой, по длинному коридору сквозняк пролетает, отчего дальняя лампочка начинает раскачиваться и пугающие тени по стенам разбрасывать. Тени по стенам движутся, пробегают по полу, да все это под скрип дверных петель, в общем, если вас не свел с ума парадный вход с облезлыми стенами, то вестибюль уж точно добьет, – добро пожаловать в Филькинскую психлечебницу…

В вестибюле стоит пыльный стол с надписью «администрация», которой, к слову, там уже давно нет. Да чего там, у нас и врачей-то: раз, два – да обчелся. Два ежедневных врача, два дневных санитара и пятеро в ночную смену, считая Василия, который на подмене – вот и весь персонал душевной Филькинской, – говорил же я вам – разруха и уныние!

Из вестибюля нам надобно по лестнице на второй этаж подняться и ближе всего центральная лестница, но я ей не пользуюсь – мне милей боковая. Она на девяносто восемь шагов дальше расположена, углы узковаты, да и ступени вверх задраны, но по ней мне спокойнее. Центральная лестница, она ж не только наверх поднимается, она ж еще и вниз идет, а там внизу, доложу я вам, творится уж точно – настоящий ад! Там внизу опасных психов: шизофреников, параноиков держа, и плевать, что меня от них стальная дверь огораживает, толстенная и звуконепроницаемая, как в бомбоубежище. Я всего-то за три года – четыре раза видел, что за той дверью творится, но мне до конца жизни и этого хватит: крики ярости, стоны боли, мольбы и проклятия, обращенные неизвестным богам, нечеловеческое рычание и прочие звуки… мне ж до сих пор кошмары снятся, не представляю – каково там.

По боковой лестнице к себе на второй этаж я поднимаюсь быстро, почти бегом – подальше, подальше от нижнего яруса. Ну вот, светлый коридор, ну, или относительно светлый, в коридоре слышатся приглушенные шаги с бормотанием, хриплый смех и покашливанье. Сразу за дверью коридора и располагается мое дежурное рабочее место, туалет с умывальником, пожалуйте – дальше по коридору. На покосившемся табурете, в пол-оборота ко мне, развалился ухмыляющийся Влад. Завидел, что пришла его смена – сидит и нагло лыбится. Лицо и морда нерусские, с какой-то непонятной южной примесью, даром, что имя русское, а какова фамилия с отчеством – Нагибутин Заффъялович. Это кто ж в здравом уме такие имена с фамилиями раздавать начнет? Широкие ладони в замок за шеей замкнуты, на них голова и покоится, короткие ноги на стол закинуты, – опять после этой вот козьей морды мне придется весь стол оттирать. Я же жратву с собой взял, не дело это – за грязным столом бутерброды есть. Доложу я вам, этот Влад меня бесит. На левом кулаке у него кровь запекшаяся, сразу видно – не его это кровь, опять кого-то из больных бил. Я и сам, если честно, кулаком врезать никогда не стесняюсь, но, чтобы так избивать их, как Влад… А росту в нем, ну мне по плечо – когда он только устроился к нам на работу, думал проучить его пару раз, но остановился во время. Маленький, нахальный, но с широченными плечами и мощной спиной, а уж насколько широкие у него запястья – иной раз кажется вот-вот на них больничный халат треснет. Ничем хорошим такая драка для меня б не закончилась… поднялся, гад, место мне уступает и руку для рукопожатия ладонью вверх мне протягивает. Не хочу с ним здороваться, у него ж такая хватка – потом пол ночи ладонь болит. Вот в такой унылой обстановке и работают такие сволочи, как мы с Владом, да еще Валерик и Русланчик. Начальство знает, но закрывает глаза – ну а кто ж еще на такую зарплату, да в такие условия работать пойдет? Была б моя воля, я бы удавил этого Влада, да и Руслана с Валерой бы заодно – я ненавижу их всех лютой ненавистью. А еще ненавижу психов, когда они не спокойные, – Олег ненавидит всех! Это я про себя сам придумал недавно (смайлик).

Новая ночь в проклятом месте

Сволочь-Влад смену сдал, доложил – «все нормальненько». Ну конечно, кто бы сомневался?! У него же всегда все «нормальненько», даже когда двоих пациентов, почитай-что до смерти забил. А доложу я вам, что бывало ведь и такое. Но сегодня ночью, вроде бы тихо все. Нет, не так, чтобы совсем нет ни единого звука, такого в психбольнице, наверное, и не было никогда. Хрипы, стоны, поскуливание… в общем, все, как всегда.

Влад ушел домой, а я в ночь остался, как говорится – пост сдал, пост принял! Не спеша направился вглубь по коридору, осматривать свои владения. Коридор, к слову, узкий, того и гляди – психи дотянутся не с одной, так с другой стороны. Коридор длинный, на всю длину здания, а по обе стороны от него расположены палаты с обычными психами. Меня ж от них только прутья решеток и огораживают, а для самозащиты и усмирения резиновая дубинка на пояс повешена. Кастет и самодельный электрошок это уж мы сами с собой приносим и первым из нас это Русланчик взять выдумал. Оно ж и правильно – ты ночью тут один на все здание, если психи чего сделать удумают – то в узком коридоре на спасение не надейся – либо с одной стороны, либо с другой – обязательно дотянуться, единственное место, расположенное на безопасном от решетки расстоянии, это рабочий стол с телефоном, да предбанник у туалета. Но и там я не ощущаю себя в полной безопасности, когда только на работу устраивался, мне старший врач рассказывала, что бывали случаи, что душевнобольные смастерили из швабры орудие и ткнули заостренным концом в горло спящему санитару. Со временем, я начинаю думать, что это всего лишь байка, а в жизни такого не было – рассказанная каждому вновь прибывшему, чтобы на рабочем месте не спали. Да и слова-то у врачей какие, какие эпитеты – «душевнобольные» – обхохочешься! Как может болеть то, чего нет? Как по мне – так все эти запертые, не иначе, как бракованные – вот и всех дел…

Южный коридор заканчивается окном, и он куда, как короче-то, но ноги выбрали северный коридор. Северный длинный – упирается в глухие стены дальнего крыла, но Ведьма-то в южном. В северном коридоре есть тоже свой фрукт: мужчина непонятного возраста и национальности, молчит, на вопросы не отвечает, хотя говорить умеет. Но разговаривает он исключительно в тех случаях, когда сам чего-то сказать хочет. Я никогда не видел, чтобы он брился, да и станок для бритья ему-то уж точно навряд ли выдадут, но борода у него не превышает двух сантиметров, да и волосы на голове в длину не растут. Колдовство? Магия? Жгуче-черные маленькие глазки выглядят пустыми и смотрятся неуместно в этих запавших, бездонных глазницах. Прибавьте сюда туго обтянутую изжелта-бледной кожей голову, словно скелет доисторического ископаемого, отсюда и кличка – Череп. Ему достались шумные соседи, но один взгляд этих пустых, запавших глазниц заткнет рот, кому угодно. Бывало и не раз, мне казалось, что глазницы пустые. Я присматривался, направлял ему в лицо бледный свет потертого фонаря, да чего там казалось, несколько раз я готов был поклясться, хоть собственным скудным окладом, что он смотрит в пространство пустыми глазницами. Страшно. Но по-настоящему страшно увидеть его в темноте под тусклым светом приглушенного, мигающего светильника. Жутковатое, доложу вам, зрелище!

Череп и сам по себе интересный субъект, у него всегда есть то, что тебе нужно. Нет, не доллары и миллионы, не золото и бриллианты, а то, что нужно именно сейчас, непосредственно в этот момент времени. Валерик у него как-то раз попросил себе часы «Дизель» – ну видел он в каком-то из фильмов, которые мы ухитряемся посмотреть в ночные дежурства на служебном компьютере с доисторическим монитором. Сама эта техника не стоит и доброго слова, не то, чтобы говорить о ней, но на ней ведется худо-бедно картотека больных, а в ночные дежурства это чудо вполне выдержит простой «тетрис» или флэшку с кино. И после просмотра одного из своих фильмов, а Валерик у нас иногда и романтик, он до смерти захотел себе такие часы, какие были на главном герое. Понятия не имею, где достал их Череп, но вынул, покопавшись в матраце и протянул их Валере. И я уверен, что вот этот «Дизель» далеко не предел того, что может достать Череп, если бы Валера попросил его «Ролекс», то я уверен, что он прогадал.

Под ногами зашуршала цементная стяжка, на этом месте кончается линолеум, как раз, возле камеры или палаты, хрен – редьки не слаще, где нашел свое пристанище Череп. С напольным покрытием тут вышла шалость, куда он пропал знают только черт, да сам Череп, хотя, сдается мне, что эти двое одно и тоже. В дневную смену линолеум был, а после ночи – исчез, испарился. Хотели-было спихнуть все на нас – санитаров, как раз была ночка Русланчика, а тот в глаза начальству попадает редко, ну если только не в плане поощрения. Хотели спихнуть, да не спихнули, – ну кому и на кой черт нужен старый, стертый кусок линолеума метров в десять? Зачем и на кой лад он понадобился самому Черепу, я тоже ума не приложу, хотя пари держу – это все его рук дело, ну или чем он там у себя такие дела проворачивать может?

Я не хочу, но голова мимо воли вдруг сама поворачивается вправо и натыкаюсь на этот бездушный, бездумный облик. Слово «здравствуй» застревает в глотке, как и прочие ненужные мысли, –  здороваться с ним, ну совсем бесполезно, как и говорить прочее, что ему известно и без меня. Об заклад бьюсь – все мы сдохнем и завоняем, а вот Череп еще долгие века будет здравствовать и ухмыляться. Он тут был задолго до завсегдатаев, задолго после них еще и останется. От врачей слышал, что попал он сюда далеко не недавно, уже все на пенсии, кто его заселение помнил, а сидит все также, как в первый день. Ни имени, ни фамилии – ничего не имеется. В картотеку внесли, как «пациент сто семнадцать Иванов И.И.», – ну дело не хитрое, у нас так часто пациентов описывают, когда реального имени и фамилии спросить не у кого. Да и что такое инициалы – Иван? Игнат? ИИ – да и ладно. Сдается мне, он всегда мог отсюда выбраться, в отличии от многих других доходяг, которые сюда насильно на лечение поставлены, просто идти ему некуда, а может быть, что и незачем. Как у той твари из двести пятой. При воспоминании про Ведьму у меня, как ножом полоснуло в груди, да не в груди даже, а за грудиной. Деваться некуда, на обратном пути и ее проведаю, посмотрю, чего она там. В прошлый раз Череп мне дурь подсунул, ну дал то, что я и просил. Без дури в этом дурдоме никуда, нужно мыслить порядками пациентов, – так, кажется, нам главврач говорил (смайлик).

Но Череп ничего просто так не дает, у него за каждую вещь отработать нужно. Валерик поведал мне, что за часы он два раза отодрал ту визгливую, что в двести пятой напротив Ведьмы сидит, а драть ее, доложу я вам, еще то удовольствие. Меня за дурь череп заставил на его решетке пруты вылизывать. Черт его знает, на что ему это нужно было. Что он с ними сделал мне даже думать противно, сволочь он – вот кто сволочь, но такого о нем, даже думать не нужно, а то беды не избежать. Ни разу на него тут никто голос не повысил, как-то вот оно так повелось. И правильно делают, что не повышают.

Я прошел мимо Черепа, не сейчас, возможно позже мне понадобится новая дурь, покупать то ее – вон как дорого, нужно будет за нее ботинки вылизать – да пожалуйста, ему? – да и черт с ним!

За Черепом еще две палаты, их проверил внимательней. Витек Хромоногий и Валька Немой. Немой в мою прошлую смену попытался кусок матраца сожрать прямо с нитками, насилу из пасти выдернул – думал все, задохнется поганец, да еще и в мою смену. Но ничего, на пятый стук дубинкой по хребтине он все выкинул, не буду грузить вас подробностями того дела… Да и Хромой Витек не лучше – завсегда смотрит снизу-вверх и лыбится, а у меня апатия к тем людям, которые мне завсегда улыбаются – или он дурак, каких свет не видывал, либо какую-нибудь подлянку затевает. Проверил их – все в порядке, делать нечего – придется топать и в другой конец коридора. И снова я прошел мимо Черепа – сидит, смотрит на меня пустыми глазницами. Держу пари, он уже знает то, о чем я его попросить хочу. Ну и пусть себе знает, может позже, но не сейчас…

Все остальные сегодня спокойные, как будто таблеток наевшиеся. Другой бы обрадовался, но моя печень чует, что не к добру все вот это. Толстый сидит, на колени глядит и улыбается, – это нормально, я Толстого зачастую таким вижу, а вот Рита Рыжая, она на месте сидит редко. Когда на ночь ей укол не ставят, по палате бегает от двери к окну, никак место себе не найдет. А сегодня вечером и она сидит, в лицо смотрит, улыбается. Не к добру…

Читайте журнал «Новая Литература»

Когда я пересек коридор до той его части, где стол мой рабочий, с видавшей всякое настольной лампой, – островок спокойствия в царстве безумия, – я уже понимал, что предчувствие надвигающейся беды и сегодня меня не обмануло. Не буду хвастаться, хотя чего-мне-то скромничать, но моя печень всегда знает, когда лихо будет. Уже когда я только подходил к столу, забулькало и закололо в правом боку, и если я чего и запомнил из медицинского курса, то слева сердце, справа печень, она-родимая, меня и предупредила. Захотелось домой или бежать, сломя голову, но куда ж я отсюда, да на ночь глядя? Бросив взгляд на часы, я понял, что до ночи мне еще дожить нужно – без пятнадцати десять, час Быка еще впереди. Собрав волю в кулак, я поперся к камере Ведьмы.

По дороге зашел отлить, а то ж там, рядом с ней и Русалка… Щербатая, немытая, с грязными косматыми кудрями, свисающими до плеч седыми гроздями и хитро-злобными безумными глазками. Сидит, смотрит на меня и смеется. Она, как и Череп, – уж не помню, когда я их в других позах-то видел. Я не дал волю гневу, хотя всегда, как поймаю на себе этот бесноватый блеск прищуренных глазок, мне ее избить хочется, хоть из кожи вон лезь. Равнодушно пройдя мимо, я остановился возле комнаты с Русалкой. Та не Дева – завидев меня, сама ноги не раздвигает, но и в угол комнаты не забилась, как при виде дебила-Влада. Что ж, уже хорошо – не нужно будет ее отель выковыривать!

Зашел в камеру, закрыл дверь на задвижку снаружи. Замок вешать не стал, как в камерах с буйно-помешенными – чего я, Русалку, что ли, не одолею? Расстегнул ремень, так, чтоб джинсы на пол сами попадали – эффектно, да? Я люблю все эффектное! Подошел к ней, одним рывком расстегнул халат, обнажив солидную грудь, размера так третьего. Глаза закрыла, лицо отвернула, но не отодвинулась, хотя и щеки слегка покраснели. Что ж, дура – а понимает все (смайлик).

Сперва-то все, вроде, шло по накатанной – но потом… потом я у себя за спиной услышал противный смех этой твари. Старушечье гнилое хихиканье. Она не напротив, нет – но почти, напротив. Через палату, немного сбоку. Все видеть в подробностях уже не может, но догадывается, и ох как догадывается. Отвернулся я, глядя за спину, а когда повернулся к белокурой русалке, то на мгновенье почудилось, что вместо нее передо мной сидит Ведьма-старуха. Ну и естественно, что после этого, желание мое, как рукой сняло. Не став сдерживать гнев, все равно с ним не справиться, я саданул с размаху два раза наотмашь Русалку и подобрав с пола джинсы, натянул их по-быстрому. Расстояние до Ведьминой палаты я преодолел в несколько прыжков и с разбега ударил резиновой дубинкой по стальным прутьям клетки. Уверен, что от такого грохота вздрогнул, даже Немой в другом конце коридора, но только не Ведьма. Старуха лишь сильнее прищурилась и перестала хихикать, – ну что ж, и этого будет достаточно, знай урок, старая дура!

И тут началось…

Ад внутри наших душ

Я не знаю, что случилось в подвале – не был там, да и быть не планирую, но во всем коридоре второго этажа на целую минуту повисло тяжелое, гробовое молчание. Будто все пациенты разом бросили все свои сумасбродные дела и тупое мычание. Даже Истеричка, оскверненная Владом, перестала сопеть и всхлипывать. ТИШИНА. На моей памяти, за все три года моего здесь дежурства, такого еще и рядом отродясь не бывало.

Ведьма смотрит мне в глаза стальным, хищным взглядом и от ее карих глаз у меня по телу разошлось вдруг тепло. Глянул вниз, – твою ж мать, обмочился! Вернул взгляд обратно в глаза этой сумасшедшей, немытой старухи, проклиная себя за трусость и малодушие, а сам молюсь, – «ну хоть бы ты засмеялась!». Давай, старая, еще не поздно, во всяком случае – не поздно для меня, давай, превратим мы все это в шутку. Смейся, смейся – я не обижусь!

Не засмеялась. Сидит и глазами на меня злобно смотрит. И тут снова началось… В мгновение ока нависшую тишину разодрал многоголосый, гортанный рокот. Как будто, множество бездонных глоток вдруг заорали разом в едином ритме, управляемые незримым, но надежным дирижёром.

Хор прекратился также, как и начался, но в этот момент я отчетливо осознал, что для меня все только вот начинается. Снова посмотрев в глаза суровой старухи, я понял, что в ней нет и намека на былое сумасшествие. Психи здесь все, кто угодно, но только не ОНА. Пытаясь сохранить остатки мужества, что с обмоченными штанами, доложу я вам, забота не легкая, негнущимися ногами я преодолел остаток расстояния, что разделяло ее палату от моего рабочего места, а внутри все свело от ужаса. Так жутко, ребята, мне еще никогда в жизни не было.

Не помню, что я делал и как скоротал эту ночь, но помню одно, что на утро, когда Русланчик пришел принимать мою смену, то разглядывал он меня долго и с интересом. Только вернувшись домой, в ту коморку пять на шесть, что я называю и считаю домом, я посмотрел на себя в зеркало и понял, что тот мужчина, вчера уходивший на дежурство рыжим, вдруг за ночь стал седым…

Потом… Вам, наверное, не терпится узнать, что случилось со мной потом? Ну что ж, а мне так не хочется об этом рассказывать. Я начинал писать эти строки в душе уверенный, что мне станет легче. Я ошибался? Да ни хрена – я был неправ с самого начала. Легче мне не стало, да, наверное, теперь уже и не станет. Я заболел. Я тяжело душевно болен.

Мне видится Ведьма – эта старая карга с немытыми волосами и запахом серы, черт его знает откуда он брался? Я только теперь вспомнил, что чуял его каждый раз, когда подходил к ней. Она мерещится мне постоянно, стоит мне резко направить взгляд в толпе на лицо прохожего, я вздрагиваю и отвожу глаза, в душе радуясь, что штаны остались сухими. Я уволился из Филькинской больницы, просто не вышел на смену, отключив телефон. И вот теперь она снится мне по ночам.

В первую ночь меня просто мучали ночные кошмары, во снах я видел ее образ и слышал жуткий, скрипучий смех. Потом стало хуже – мне начала сниться пустая палата, рядом с Черепом и оголенным полом. Намек был понятен – пустые стены тут ждали меня. Но я не пойду туда – нет! Ни за что на свете я туда не пойду! Я знаю, что Влад меня недолюбливал, также, как и я в свое время ненавидел его. Он не простит, нет, он припомнит. Не хочу.  Пожалуй, мне бы стоило самому себе посоветовать обратиться к врачу. Из той, нашей специальности. (мать его, безумный смайлик).

Прошла неделя и мне стало хреново, по-настоящему хреново, не то, что в начале. Сны теперь яркие, пестрые и мучительно жуткие. В последнем сне я видел, как старая Ведьма вскрывала вены. Кровь брызнула на стены, на белые простыни и на мужские, волосатые колени. Стоп! Но там нет белых простыней, да и колени ее… ни разу не видел, но сомневаюсь, что они мужские, с таким же шрамом на левом колене. Проснулся я в ванной, и почему-то стоя. Левая рука сжимала окровавленную бритву с опасным лезвием, а правая кровила от локтя – до запястья. Хорошо, что я не восприимчив к крови, а то так бы в ванной копыта и отбросил!

На утро, кое как обмотав простыней руку, чтобы худо-бедно остановить кровотечение, я передумал звонить врачу. Что я им скажу, чем порадую? Куда они меня после таких вот диагнозов? Да не куда, а в какую смену? К Русланчику или Валерику, и упаси судьба к смуглявому Владу!

Еще через день я нашел пузырек с таблетками. Ага – мы обкрадываем пациентов. Таблеток много, должно хватить, чтобы принять и откинуться.  Последняя ночь. Я мучаюсь последнюю ночь и, если эта тварь не оставит меня в покое, выпью всю дрянь, запив это стаканом водки. Страшно, ребята, помирать очень страшно.

В ту ночь мне приснилась не ведьма. Да, я сволочь, должно быть, вы возненавидели меня с первых строк. Да не отпирайтесь, на вашем месте – я бы ненавидел себя точно также, ни каплей меньше! Но в этом мире и сволочи достойны прощенья. Василий – он мой спаситель! А в общем-то, кто он и что я о нем знаю? Он пришел ко мне в пьяном сне и заговорил со мной ласково, как говорил с особо-помешенными. Мне нечего бояться, коль я раскаиваюсь, прощение – сие есть добро, а добра на земле достойна каждая тварь! Это то немногое, что смог я вытянуть из омута забытья, да пересказать своими словами.

Я раскаиваюсь! Я больше не буду! Даруйте мне жизнь, я хочу стать хорошим!

П.С. Возможно все это был лишь сон, вялый, утренний, хмельной сон и не поможет мне никакой Василий. Но надежда есть и так прекрасно во что-нибудь верить! А Надежда и Вера – эта целая жизнь, во всяком случае – до следующей ночи…

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Один комментарий к “Макс Гордон. Психушка (рассказ)

  1. admin Автор записи

    Автор живёт в своём собственном аду. Пусть там и остаётся.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.