Банально. Уродливо. Безвкусно.

Безвкусно и до боли не похоже на то место, где оказался наш герой.

Толстотелый дуб, укрываемый пластами шершавой коры, вспарывал корнями землю и хранил величественное молчание. И заметно было, что прочие деревья сторонились этого дуба, то ли из уважения, то ли из боязни. Здешний полумрак, перемежаясь с островками солнца, пропитывал пространство свежестью. Почти не пели птицы, не шумел ветер. Было тихо и спокойно.

Но был в этом месте и свой абсурд – из-за дуба тонкой шелковистой плёнкой, тонкими серебристыми нитями расползался иней, сковывая траву и могучие корни. Впрочем, герой наш не заметил ни инея, ни свежих лесных испарений, ни самого дуба. Он влетел в массивный ствол, расцарапав щёку, опрокинулся на землю, тяжело и часто дыша, и уставился перед собой тупым испуганным взглядом.

В чём же уродство и банальность? Не ведут себя так герои. Я минут двадцать назад наблюдал, как этот малец бросил отряд, спасая свою бренную тушку. Да, ни ты, ни твои товарищи не ожидали, что так выйдет. Да, исправить ситуацию силёнок не хватило, но ты мог хотя бы героически сдохнуть, а не подвергать риску мою миссию.

Дело в том, что Константин Афанасьевич поручил мне сопровождать одну особу до его резиденции. А так как особа здешний климат переносит скверно, то вовремя сменить дислокацию не сумела. И вот сидит теперь эта парочка. С одной стороны дуба он – весь вспотевший, красный, в каких-то обгорелых лохмотьях, с луком, да с колчаном за спиной, хранящим половину стрел от должного. С другой она – кусок молочно-белого совершенства. Стошнило бы, да устав не позволяет.

Кстати, об уставе – раз этот паренёк тут, мне показываться нельзя. Вот ведь мерзость! Сидим. Смотрим.

Парочка постепенно разговорилась: сперва молочно-белая подала голос – этот как вскочил, начал оглядываться, затем понял, где собеседник, чуть успокоился, сел на место, ответил. И, что характерно, не заглянул за ствол. Стыдно на глаза показаться.

И тихонько-легонько стала девушка подтрунивать над пареньком. Тот вспылил, ещё больше раскраснелся, схватил лук, да двинулся обратно в гущу зелени. Однако, метко пущенное слово поразило его на пол пути аккурат под левую лопатку. Остановился. И что оказалось? Он всегда хотел быть особенным, хотел быть героем и теперь готов был доказать это.

Успокоился. Вернулся. Сел.

— Быть особенным? А некоторые только и мечтают о том, чтобы быть как все, – сказала девушка, чуть заглядывая за ствол и прикасаясь к заскорузлой коре ладонью.

От ладони по дереву расползлась изморозь, чего, впрочем, парень не заметил.

Парня звали Ярослав. Было ему двадцать лет, и уже как два года он учился в институте, о названии которого горе-герой предпочёл умолчать. Это была летняя практика. Ребята из поисковой группы ошиблись – объект исследования оказался далеко не детёнышем. Это была взрослая особь, остервенело защищающая свою территорию, как и все прочие представители её вида.

Ярославу было интересно узнать нечто подобное и о прекрасной незнакомке, и он заглянул за дерево. Взгляды их (девушки – лазурно-голубой, и Ярослава – каштаново-карий) встретились. Челюсть Ярослава, мягко говоря, упала. И не от того, что девушка воплощала собой идеал красоты и пропорций. Небольшой рост, изгибы стройного тела, длинная коса, падающая на плечо – ради этого можно было стать героем, ради этого это можно было продать душу, ради этого можно было убить –, но не это заставило Ярослава испытать шок. Девушка с ног до головы, от верхних слоёв кожи и до самых костей была изо льда. Это выглядело так естественно, но вместе с тем так сильно бросалось в глаза, что Ярослав почувствовал нечто среднее между испугом и неприязнью. Снегурочка.

Простите, увлёкся – обожаю описания. Но не тревожьтесь, развязка скоро.

Мертвец по сути, в силу обстоятельств привязавший свою душу к стихии, и ещё один объект исследований института, в котором учился Ярослав. Такие попадали под юрисдикцию Константина Афанасьевича, о чём, впрочем, Ярослав не догадывался, а потому неприятная щекочущая мысль коснулась его сознания.

Поймать её, доставить взамен той твари, что планировалось исследовать, и тем самым загладить вину за позорную трусость.

Но нет. Ярослав отвернулся, уронил затылок на узловатый ствол и сжал зубы. Никогда он не чувствовал себя так плохо.

Гуща леса заурчала. За ней вспыхнула пара янтарно-золотых глаз. Ярослав схватился за лук, но, прежде чем успел приложить стрелу к древку, тварь прошла сквозь стволы деревьев и ударила в основание дуба. Ярослав успел вовремя откатиться. Почти успел. Рубашка его совершенно истлела, на груди, плече и спине слева красовался страшный ожог. В пылающей одежде, с горящими волосами Ярослав катался по земле и кричал. Лес, через который прошла тварь, представлял теперь из себя ни что иное, как обуглившиеся лысые палки.

Тварь уцепилась лапами за мощный ствол дуба, повернула голову на неправдоподобной, по-змеиному длинной шее к Ярославу и распушила веером хвост. Листья дуба вспыхнули оранжевыми язычками пламени. Тварь ворчала и гудела.

Краем глаза, клочком затуманенного разума Ярослав различил, как Снегурочка повалилась на землю и скорчилась в судороге – жар был для неё губителен.

— Как же глупо, – подумал Ярослав. – ей ни есть, ни дышать не надо. И умереть вот так… из-за меня… это как-то не правильно.

Ярослав укусил себя за язык и почувствовал обильный вкус крови. О, хвала тебе, боль отрезвляющая! Он вскочил на колени, выхватил стрелу, натянул до рези в пальцах тетиву бесполезного лука.

Против детёныша это могло сработать. Против детёныша это и не пришлось бы применять – они мирные. Но против взрослой особи, против настоящей разъярённой жар-птицы у Ярослава не было шансов. Он знал это. Но ведь должен же он был сделать хоть что-то.

Ярослав выстрелил. И за этот короткий миг он успел вспомнить, что в агрессивном атакующем состоянии птица представляет собой сгусток пламени, но сейчас она держалась за дерево, а значит, под покровом огня сформировалось плотное ядро. Его можно было поразить.

Миг закончился. Ярослав так и не понял, что произошло. Очевидно, стрела просто испарилась на подлёте. Птица распахнула клюв и издала протяжный, режущий слух крик. На онемевших, плохо гнущихся ногах, прикрывая голову руками, Ярослав побежал прочь.

Безвкусно, уродливо и банально.

Раздалось шипение. Крик птицы перешёл в писк, дребезжащий и надломленный. Ярослав споткнулся, упал и обречённым взглядом посмотрел на дуб.  Когти на источающих жар лапах сжали кору, и ствол треснул. Дерево стало крениться. Снизу, уцепившись за длинную шею птицы, повисла Снегурочка. Она вся дымилась, вся была покрыта трещинами, но не моргая и не отрываясь смотрела на Ярослава.

Крик птицы сделался подобен гудку паровоза. Она взмахнула ослепительно-белыми огромными крыльями, изменила форму, уподобляясь сгустку пламени и выскальзывая из ледяных объятий, а затем взмыла свечкой в небо и растворилась среди облаков. Дуб рухнул.

Мда, думается, провалил я миссию. И с чего я решил следовать этому чёртову уставу? Хотя, что я мог сделать? … Хотя, какая разница!

Как много чаяний мы теплим. Закат золотил полосы угрюмых синих облаков, уходящих рваной поверхностью вдаль за горизонт. В некоторых местах просвечивало нежно-бирюзовое небо, но от этого не было радостно. Смеркалось. Воздух стал наполняться ночной влагой.

К обгорелому трупу дуба подполз Ярослав. Подполз, и сел, и стал смотреть на него пристальным идиотическим взглядом. Волосы его полностью обгорели, кожа на части лица пузырилась, а на плече облезала неровным ошмётком.

На дереве неподалёку произошло некое шевеленье, некое шебуршание. Из его кроны выбрался кот. Выбрался, спустился и сел рядом с Ярославом. Так сидели они долго. На малахитово-зелёных травинках, что не пострадали от жара, выступили капли росы. Идеально круглые шарики чистоты и свежести.

Заухала какая-то птица.

— Что это? – ни к кому не обращаясь, спросил Ярослав.

— Страус, – проворчал кот.

— Да нет же, – Ярослав впился глазами в травинки около дуба-мертвеца.

На траве взамен капель росы появились белоснежные иглы инея.