Действующие лица:
- Пётр Иванович. Ещё молод.
- Голос «Бога».
- Лев. Врач.
- Василина. Жена Петра.
- Санитар.
- Лили.
Картина первая.
( небольшая комната, ночью – спальня; Пётр проснулся в мутной тяжести организма. На ощупь находит телефон, стонет, пытается позвонить; далее еле выговаривает слова)
Голос. Говори!
Пётр. Господи, ты?
Голос. Я.
Пётр. Наконец-то!
Голос. Что ещё за «наконец-то»?
Пётр. Вчера не было…
Голос. Я был.
Пётр. (долго думает) В смысле?
Голос. Тебе чего?
Пётр. Ничего. Мне тяжко! Сильно тяжко!
Голос. Ты к этому шёл сам. Ты пил водку.
Пётр. Знаю.
Голос. Пил с горя?
Пётр. (еле говорит) Сначала, да.
Голос. Сначала?
Пётр. (пытается выговорить) Потом пил от широты душевного взгляда на мир.
Голос. Опасная стадия. Насколько широко поглядел? Что понял?
Пётр. (он с трудом выговаривает слова) Надо прекращать пить водку, пиво и самогон. Можно только коньяк проверенных производителей.
Голос. В чём было горе?
Пётр. Не помню. Кажется, от меня ушла жена. Или что-то подобное.
Голос. Ушла вчера?
Пётр. Нет, две недели назад. Но вчера, я почувствовал, что ушла.
Голос. Чего хочешь от меня? Святой воды?
Пётр. Да, ты понимаешь. Не дай помереть!
Голос. Святой воды?
Пётр. Да, пива! Хоть баночку!
Голос. У тебя, вообще, есть что-то святое?
Пётр. (тяжко) Не понимаю, куда клонишь. Приведи пример, задай наводящий вопрос.
Голос. Не задам. Ты мне не нравишься.
Пётр. (в отчаянии) Отключился. Как тяжко. Я же, хотел только пива. (смотрит в телефон) Боже, я набрал не ту цифру. Кто со мной говорил? Надо узнать. (перезванивает)
Ты кто?
Голос. Ты же сам сказал, Господи!
Пётр. Ты Бог?
Голос. Сегодня, да.
Пётр. Только сегодня?
Голос. Сегодня, особенно. Моё дежурство.
Пётр. А куда я попал?
Голос. Куда надо, в стационар психоневрологического диспансера.
Пётр. И ты Бог!
Голос. Здесь, да.
Пётр. Боже! Я набирал приятеля, но мне показалось…. У тебя такой демонический бас! Жаль, что ты не окажешь мне помощь.
Голос. Не вопрос. Говори адрес, и я пошлю к тебе санитаров.
Пётр. Нет, уж, спасибо.
Голос. Зря отказываешься. Мне скучно, посидели бы, хлопнули бы медицинского спирта, поговорили.
Пётр. Лучше вы к нам.
Голос. Но я же, на дежурстве. Чего боишься, у нас самые спокойные психи, интеллигентные, задумчивые, прикольные. Между прочим, разбираются практически, во всём. Вот ты разбираешься в чём-нибудь?
Пётр. Я нет, ни в коем случае!
Голос. А, испугался, и с испугу не хочешь походить на психов. То есть, уже ни в чём не разбираешься. Знакомая картина. Видишь, нормальные люди прикидываются, а эти – чистосердечны. Ценнейшее качество. Хоть понаблюдаешь. Учти, в природе, больше нигде нет такого откровения. Разве только у собак. Вот только собак труднее обмануть. Я к чему – чем человек человечней, тем легче его обмануть. Увы, Творению!
Пётр. В таком случае, я тоже псих: мой небольшой бизнес был оформлен на жену…
Голос. Тогда, тем более, тебе к нам. У нас таких много. Будешь в кругу своих. А знаешь, в жизни очень важно быть в кругу своих. Это позволяет жить внутренней жизнью. Вот, ты, сейчас, живёшь внутренней жизнью?
Пётр. (с трудом) Сейчас, да.
Голос. А ты не без иронии. А вот, у «моих» иронии нет. А ты знаешь, в наше время потерять иронию, это всё равно, что выпустить кровь. Не хочешь взглянуть на бескровных людей?
Пётр. Воздержусь.
Голос. Понимаю. Но какой у тебя был бизнес?
Пётр. Мастерская по пошиву эксклюзива женского белья.
Голос. Понятно, глубокая мужская тема. Командовала жена.
Пётр. Она. Но называла меня консультантом.
Голос. Считала, что у тебя есть вкус. Видишь, ты разбираешься в женском белье. Не каждому дано. Редкое мужское качество. Ты должен развиваться в данном направлении, достигать всё новых высот понимания женского белья, как эксперт. Ты развивался?
Пётр. Издеваешься?
Голос. Пытаюсь тебе помочь.
Пётр. Действительно, голова стала не столь невыносимой.
Голос. Знаю. Обида мобилизует последние силы. Жена тебя бросила, но оставила квартиру?
Пётр. Нет, квартиру мы продали, чтобы купить оборудование. Эта съёмная.
Голос. А ты такого не ожидал? Ты балбес?
Пётр. Скорее всего. Но я её, всё-таки, любил. То есть, как-то так.
Голос. Ты начинаешь мне нравится.
Пётр. Тебе нравятся балбесы?
Голос. Непременно, балбесность – следствие широты натуры. Все злодеи – сосредоточенные. А характер – это диагноз. Но чтобы уточнить твой, я должен ещё взглянуть на жену, хотя бы на фото.
Пётр. Диагноз!
Голос. Но я более в курсе. Диагноз – это у каждого. У каждого свой. Разве тебе не интересно, какой у тебя? Люди различаются только диагнозом. Познай себя!
Пётр. Зачем?
Голос. Чтоб особо не возноситься.
Пётр. Мне достаточно того, что знаю. Я бы даже хотел знать о себе чуть меньше.
Голос. Чем меньше знаешь, тем достаточней. Это закон дурака. Потому что, если бы дурак знал, что он дурак, он бы сошёл с ума!
Пётр. Тогда я дурак.
Голос. Я знал, что ты так скажешь. Поэтому приглашаю. Говори адрес и прихвати фото жены. Закусывать будем жареной свининой, потому что разбавлять спирт – святотатство! Да, санитара, что приедет, не бойся его внушительного вида: он филолог по образованию, попавший к нам по недоразумению.
Пётр. Большой – пребольшой филолог?
Голос. Даже больше!
Пётр. Понятно, не сразу нашёл работу по способности. Сейчас мешает найти работу именно наличие специальности. Но ему повезло.
Голос. Нет, он пока как бы ученик санитара. Работает всего полгода.
Пётр. И у него получается?
Голос. Он старается. Но у него есть особенность. Он, разумеется, не глуп, но очень медленно думает в силу своего темперамента. Некоторые «быстрые» психи над ним смеются. Рассказывал, что когда не успевает сообразить, его «маленькая» жена подпрыгивает и бьёт его по голове для ускорения.
Пётр. Тогда пиши адрес: Манжетная, пять, квартира четыре. Не перепутает?
Голос. А ты разговорился. Цепляешься за слово. Возможно, чувствуешь влияние слова на организм. Отзываешься на мой метод.
Пётр. Метод?
Голос. Да, я «вытаскиваю» человека разговором. Ты нам подходишь.
Пётр. (напряжённо) В каком это смысле?
Голос. Ну, у нас, можно сказать, духовное заведение.
Пётр. Да, мне по барабану!
Голос. Что ж, это оптимальный лозунг. Звучит пафосно, как национальная идея.
Завидую.
Пётр. Чему?
Голос. Мне не подходит. За мной беззащитные люди. Нет никого интереснее таких экземпляров.
Пётр. Видишь во мне экземпляр?
Голос. Вижу. Слышу, как тебя восхищает этот вопрос, – обидный среднему жителю. Ты, безусловно, экземпляр.
Пётр. Что ж, я, действительно, заинтересован.
Картина вторя.
(кабинет, очевидно, главного врача диспансера; в белом халате мужчина за сорок, он сидит за столиком напротив Петра; между ними графин, стаканы, горячая сковорода со свининой: хозяина зовут Лев.)
Лев. Никогда, Петя, не пей спирт без подобной закуски. Лучше не пить вообще.
Без закуски – вредно!
Пётр. А так сплошная польза!
Лев. Прежде иронии, должна быть, правда. Посмотри на меня: мне сорок девять. Я моложе любого мужика моих лет! Пью только спирт.
Пётр. Но ты же, Лев, судя по имени!
Лев. Ну, с именем, конечно, рассчитывали на другую внешность. Но внутри!
Пётр. Всё, молчу, принимаю к сведению. Психов, случайно, лечишь не спиртом? Неразбавленным.
Лев. Скажу тебя так: все психологические проблемы у людей оттого, что они не умеют жить вкусно.
Пётр. О! по-моему, я должен перепрыгнуть через какую-то мысль.
Лев. Не так сразу, сначала выпьем и закусим.
(Выпивают и закусывают)
Пётр. Лев, ты татарин?
Лев. Ты про свинину? Татарин. Но это оптимальнейшая закуска под спирт. Аллах должен понимать. Иначе, какой же он Аллах.
Пётр. Думаешь, Бог не один – бригада?
Лев. Это потом. Обсудим пока твоё положение: ты как бы растерялся перед внезапностью обстоятельств. Говоришь, туго с работой. У тебя неоконченное высшее. То есть, куда ни обращался – не нужен. Говорю! В крайнем случае, возьму тебя санитаром. Но жена с тобой? Фото?
Пётр. Не мог явиться без фотокарточки. Заинтригован. Вот. (подаёт фото)
Лев. Слушай, она ничего! Даже очень, ничего! Дай-ка поглядеть подольше! А знаешь, скажу, что ты мне всё врёшь. Ты лжец. Не может эта женщина так с тобой поступить. Не такая! Кристалл благородства!
Пётр. Но она забрала вещи и стёрлась! И весь кристалл.
Лев. Нет, она, должно быть, что-то хочет тебе этим сказать. Что? Думай!
Пётр. Ну, я чего-то заквасил. Видишь, в её деле я совсем не нужен. Попытался найти работу, а везде предлагают гроши. Это унизительно мужику. У тебя как получают санитары?
Лев. Стараюсь не унизить. Они удовлетворены. Но я беру только тех, кто достоин. У меня один кандидат наук в области искусствоведения.
Но кому в нашей стране нужен лишний искусствовед?
Пётр. Намекаешь, что я должен подтянуться до их уровня.
Лев. Твоя язвительность, залог соответствия уровню. Уже семь минут мы ничего не пьём. Так можно потерять тонус. Не подогреть ли закусь?
Пётр. К закуси претензий нет. Соответствует спирту. Кстати, благодарю от имени организма, за избавления от утренних мук. Но скажи, по-твоему, жена вернётся?
Лев. Насколько я понимаю всяких-привсяких человеков. Зуб даю! Вернётся! Кстати, зубы, регулярно промываемые спиртом, целы все, как один. Ты намного моложе, но где зубы?
Пётр. Где ты был раньше, с данной святой жидкостью! Сколько потеряно пользы!
Лев. Ах, ты язва! Уважаю! И даже ценю. Вот чем ценен человек?
Пётр. Чрезвычайно интересно услышать.
Лев. Своей противоречивостью. Человек всегда должен быть против того, что есть! Иначе общество чахнет, и исчезает в столетиях. Выживают только гордые народы.
Пётр. Слушай, или я уже слишком пьян, человек прямо должен быть против всего?
Лев. О! здесь есть тонкость. Не упрямо против – и всё! А так, как несговорчивая дева – соглашаться постепенно. У женщин инстинкт несогласия, но ещё не характер.
Пётр. Нет, или надо выпить, или прекратить – мы слишком стали всё понимать!
Господь, скорее всего, не рассчитывал на такой всплеск разума.
Лев. Ну, пока ты можешь так говорить, мы не пьяны. Я контролирую!
Пётр. А кто-нибудь ещё нас контролирует? Ты, конечно, Лев, но, всё-таки, человек.
Лев. Не волнуй себя, нас контролируют санитары!
Пётр. Санитары, не пьёт?
Лев. Ни в коем случае! Я их держу в чрезвычайной трезвости.
Пётр. Зачем, так строго?
Лев. Это мои зеркала. Гляжу в них и контролирую себя. Человек всегда должен себя с кем-то сравнивать. С кем-то таким…. Ведь кругом психи.
Пётр. Очень с тобой согласен. Но я не имею в виду твоё заведение.
Лев. Я тоже.
Пётр. Прямо все психи?
Лев. Но в самой различной степени.
Пётр. Тогда в какой степени псих я?
Лев. Ты, в нормальной.
Пётр. Есть и такая степень?
Лев. Это средний показатель по столетию. Но тебе не хочется быть средним.
Пётр. Честно говоря, не хочется.
Лев. А это уже психоз!
Пётр. Тогда пьём за психоз!
Лев. Пьём и закусываем.
Пётр. Вижу, количество закуси, не грозит недостатком.
Лев. Главное, чтобы не кончались темы для продолжения банкета. Мы пьём для иного ракурса восприятия. Иначе, это напрасное занятие. Что главное в медицинском спирте?
Пётр. Столько полезных свойств – боюсь не угадать!
Лев. Главное в чистом спирте – мысль!
Пётр. Буду иметь в виду. Но ловлю себя на том, что не гляжусь в других, как в зеркало. Мне, как-то наплевать.
Лев. Всё правильно: Умный, должен понимать не думая, и видеть не глядя.
Пётр. Но если это мой чрезвычайный статус, то надо немедленно повторить!
Лев. Нет сил, не согласиться. (выпивают)
Пётр. Так, говоришь, жена вернётся?
Лев. Никаких сомнений.
Пётр. Однако, прошло две недели.
Лев. Это глубина реакции – довёл! Но не более того.
Пётр. Выходит, я её недопонимал.
Лев. У тебя просто замылился глаз. А истина внезапна.
Пётр. Что-то я уже не въезжаю, про истину.
Лев. Это моя вина: не уследил за тобой и ты не закусил. Закусывать надо автоматически.
Картина третья.
(Пётр просыпается у себя в постели)
Пётр. Странно, почему совершенно не болит голова? Помню, как меня в комнату занесли санитары. Чудеса. Но ещё более странно, что из кухни пахнет яичницей. Что это? Жена никогда не опускалась до такого примитива. Или она перестала меня любить, но вернулась? Так, вернулась, но перестала любить. Зачем вернулась?
(у двери показывается санитар)
Санитар. Завтрак, сэр!
Пётр. Ты тот могучий санитар, которого не надо бояться, потому что ты филолог?
Санитар. Так выразился Лев Витальевич?
Пётр. Именно так. А почему не по специальности?
Санитар. Кому нужны филологи, кроме школы. А школа! Нет ничего страшней подрастающих гадёнышей, у которых крутые папочки: чиновники и бандиты. Уж, лучше психи!
Пётр. Представляю себе. Школа, вообще, глупость полная. Нет, знать азбуку и считать до ста, конечно, необходимо. Но что подросток может взять от классиков, коих ему вталдычивают? Я только сейчас наслаждаюсь Гоголем. Ненавидел разбор героев. Положительных и отрицательных. Все синусы и косинусы.
Санитар. Да, образование формально.
Пётр. Но почему не болит голова? Ведь меня принесли.
Санитар. Прошу поторопиться, нас ждёт Лев Витальевич.
Пётр. Меня? Зачем?
Санитар. Лев Витальевич желает предложить работу.
Пётр. Санитаром?
Санитар. Не думаю, но он, почему-то выбрал вашу милость. Это, вообще, особый человек. Никто не знает, что у него на уме.
Пётр. (усмехнулся) Бог?
Санитар. Для нас, да. Завтрак остывает. Одиннадцатый час!
Пётр. Спасибо, тогда я поспешу предстать перед Богом.
Картина четвёртая.
(Пётр, в кабинете Льва Витальевича, в диспансере)
Лев. Мои извинения, но сегодня без алкоголя. Считаю, главным мужским качеством, не пить, когда это необходимо.
Пётр. Сегодня необходимо?
Лев. Да. Девочка не переносит запаха алкоголя.
Пётр. Девочка? Ты мне подгоняешь девочку?
Лев. Но нельзя сразу мыслить пошлыми вариантами.
Пётр. Прости.
Лев. Я всё объясню. Видишь ли, в юности я рисовал. Мог быстро нарисовать что угодно: кошку, лошадь, портрет товарища. В школе меня называли художником, и потому я поступил в соответствующее училище. Но к счастью мне удалось вовремя понять, что я бездарен.
Пётр. Как это, если рисовал портреты кошек?
Лев. Да, но всё что я изображал, походило на протокол. То есть, за рисунком не было ничего, так сказать, магии искусства. Так графоманы безостановочно пишут романы, стихи со звонкими строками, но за этим ничего нет. Нет художественного смысла, нет самой поэзии. Я не захотел стать, своего рода, таким графоманом. Хватило ума. Но у меня, как бы, на лечении, находится одна девица. Про таких говорят: «Ку-ку!». Но чтобы она ни рисовала, вот, даже простой спичечный коробок – всё полно художественной мысли, той магии искусства, когда трудно отвести взгляд, не думать, не чувствовать. Понимаешь, талант! Я предлагаю тебе достойную работу. Хочу, чтобы ты ей позировал.
Пётр. Почему я? У тебя вон, санитары: филолог, искусствовед.
Лев. Ну, филолог, ну искусствовед. А нужна личность. Ты – что-то!
Пётр. Что-то?
Лев. Когда к тебе вернётся жена, ты поверишь, что я разбираюсь в людях.
Пётр. Да, ладно, не жалко, пусть рисует.
Лев. Не ладно, а твоё участие в создании шедевров. Это счастье заглянуть за грань предсказуемости.
Пётр. Счастье?
Лев. (задумчиво) « А я была дерзкой, злой и весёлой и вовсе не знала что это – счастье». Ахматова.
Пётр. Авторитетно. Согласен.
Лев. Спасибо. Но вот, что хочу сказать: ни в коем случае не считай её сумасшедшей. Достаточно ли, если буду платить тысячу в евро.
Пётр. Вполне.
Лев. Тогда по рукам. Сеансы организую здесь, чтобы никто вам не мешал.
Я зову её Лили, ей нравится. Зови её также.
Пётр. А вдруг я влюблюсь?
Лев. Конечно, влюбишься. Ты относительно молод.
Пётр. Относительно?
Лев. Всё относительно, Петя.
Пётр. Да, по поводу относительности: видимо, по тому, что я сегодня относительно трезв, чувствую, что в этом кабинете ты практически живёшь. Прав ли?
Лев. Прав, практически живу.
Пётр. Но здесь, всё-таки, атмосфера казённая. Нет другого места?
Лев. Есть. Есть, любимая и единственная женщина, жена, но её теперь уже взрослый ребёнок, называет меня врагом. И ведёт войну. А это её единственный сын. Любит его без памяти. Это нормально. Но война.
Пётр. За что?
Лев. За то, что я пытаюсь спасти его от наркоты, за то, что пытался воспитывать. Его, чрезвычайно изнеженного мамой. Поэтому я реже бываю дома.
Пётр. Подожди, насколько я помню предыдущий разговор, твоя теория в том, что все психологические проблемы оттого, что люди не умеют вкусно жить.
Я не путаю?
Лев. Не путаешь. Но Господь дал нам универсальную систему торможения, наш ограничитель, в чём бы то ни было – РАЗУМ. Наркотики убивают. Это, можно сказать, суицид. Увы, я не смог переубедить. Уступаю государственной рекламе!
Пётр. Сочувствую настолько, что жаль нельзя выпить.
Лев. Нельзя. Перед этой девочкой веди себя осторожней. Хрупкая натура.
Не выносит грубости, пошлости, цинизма. У неё чрезвычайный вкус, и почти мистическое чутьё. И, действительно, дар от Господа.
Пётр. Чего-то страшно.
Лев. Мне тоже.
Картина пятая.
(кабинет Льва Витальевича; на стуле неподвижно сидит Пётр, перед ним за мольбертом молчит Лили)
Лили. (неожиданно) Скажи, тебе хотелось в детстве. быть большой умной собакой?
Пётр. Да, в детстве у нас жил крупный коричневый умный пёс, с потрясающими, всёпонимающими глазами. И мне хотелось быть им. Породы не знаю.
Лили. Это не важно.
Пётр. А что важно?
Лили. Важно, что тебе хотелось быть собакой.
Пётр. (засмеялся) Ты, рисуешь меня собакой?
Лили. Ну, не сосем. У тебя нет собачьего отчаяния.
Пётр. Можно взглянуть? Любопытно.
Лили. Пока нельзя ни в коем случае.
Пётр. Вернёмся к факту: у меня нет собачьего отчаяния?
Лили. Такое отчаяние бывает только у собак, напрасно любящих хозяина.
Пётр. Да, теперь я, кажется, понимаю собак.
Лили. Нам всегда кажется, что мы понимаем.
Пётр. То есть, ничего нельзя понимать до конца?
Лили. Ничего.
Пётр. Лили, не знаю, в праве ли я задавать такие вопросы…
Лили. Любые.
Пётр. Почему ты здесь?
Лили. Здесь лучше. Здесь можно отличаться от прочих.
Пётр. А нужно отличаться?
Лили. Я не сказала «нужно», я сказала «можно». Посмотри в мою сторону, но дальше меня.
Пётр. (кокетничает) Я не могу дальше, мой взгляд прилипает к тебе.
Лили. Это плохо. Это помеха.
Пётр. Мне кажется, вся жизнь состоит из помех.
Лили. Значит, надо выбирать нужные помехи. Но попрошу пока не разговаривать. Но если можно вспомни про себя, как звали того замечательного пса.
(две минуты молчат)
Пётр. Обидно, но не могу вспомнить.
Лили. Это не важно.
Пётр. А что важно теперь?
Лили. Эмоции. Если можно, пожалуйста, вспомни какую-либо музыку. (ещё молчат с минуту)
Пётр. Я давно не слушал музыку. Как-то не получилось.
Лили. (прекращает рисовать) Это невозможно. Музыка – это дыхание души.
Значит, твоя душа долго не дышала! Я не буду тебя рисовать. Не, сегодня.
Пётр. Так всё сложилось. Прости. Но какую музыку ты считаешь лучшей?
Лили. Слово «лучшая» годится, если сравнивать лошадей. Мне ближе Шопен.
Пётр. Между нами говоря, это и мой кумир.
Лили. Почему, надо говорить «между нами».
Пётр. Потому что если про это узнают мои одноклассники, с которыми я иногда пью пиво, меня сосмеют со света.
Лили. Не принимай так близко к сердцу – здесь, в психушке, ещё много места.
Пётр. В компании с тобой – куда угодно.
Лили. Стоп. Сядь на место. Я упустила, что ты, всё-таки, смешной.
Пётр. Ещё никто не называл меня смешным
Лили. Потому что, ещё никому ты не обещал пребывать в психушке. Прошу, не шевелись.
Пётр. У меня возникло предположение, что меньше человек шевелится, тем он глубже.
Лили. Выглядит, да.
Пётр. По-твоему, только выглядит, а я считаю, вообще.
Лили. Никто не знает, какие мы в глазах Господа.
Пётр. Скорее всего, смешные. Ты продолжаешь меня писать?
Лили. Да, до этих минут ты был не совсем ты.
Пётр. А сейчас, я – я?
Лили. Возможно.
Пётр. Ты неуверенна. А когда понятно, что человек похож сам на себя?
Лили. Полностью, никогда. Мы все приблизительны.
Пётр. А, всё течёт, всё меняется!
Лили. Не совсем в том смысле.
Пётр. Ну, глубже я не врубаюсь. Хотя, возможно, догадываюсь – всё колеблется.
Лили. Какая любознательная натура! Скажи, какое время жизни тебе не нравится больше.
Пётр. Настоящее. Я не знаю, куда себя деть. Так сказать, что делать? Думаю, если считать, сколько людей работают по душе, у нас страна безработных. У меня прадед шил обувь. К нему ехали за сотни вёрст. Он был горд и независим.
Мне нечем гордиться. Ваш Лев Витальевич говорит: если в человеке нет гордости, это не человек.
Лили. Пожалуй, он прав. (как бы про себя) Я горжусь тем, что рисую.
Пётр. А я не рисую!
Лили. Замри!
Пётр. (через минуту) Можно, я один раз вздохну?
Лили. А ты ироничен. Лев Витальевич угадал.
Картина шестая.
(в кабинете Лев и Пётр)
Лев. Как первый сеанс? Выпить не предлагаю, да и не советую. Храни чистоту трезвости. Предлагаю фирменный кофе.
Пётр. А что даёт кофе по сравнению с коньяком.
Лев. По сравнению с коньяком, ничего. Разве что излишнюю бодрость, быстро заменяемую упадком. То есть, небольшое пустое оживление организма. Но мне иногда нравится именно пустое оживление. Чем то, должен человек отличаться сам от себя!
Пётр. Интересная мысль. Лозунг наркомана.
Лев. Не перегибай. Всё относительно. Так кофе?
Пётр. Тогда не откажусь. Что касается первого сеанса, то я потрясён. Представляешь, она угадала, что в детстве, я хотел стать собакой! По-моему, она умна необыкновенно, и держать её здесь – абсурд.
Лев. Много раньше она работала в отделе чертёжницей – коллектив её изжил из своих рядов.
Пётр. Ну, да здравствует коллектив!
Лев. Подозреваю, что в плане правды, она переходила черту. Вскрыла какого-нибудь начальника. Как тебя с собакой из детства. Люди не выносят, когда их видят насквозь. Коллектив ей противопоказан. Она поступила ко мне убитая изнутри.
Пётр. Бедная девочка.
Лев. Даю ей возможность творить. Продаю её картины. Мечтаю накопить ей на собственную мастерскую.
Пётр. Какая девочка!
Лев. Впечатляет?
Пётр. Не без того. Но позвольте откланяться.
Лев. Ты довольно далеко живёшь, тебя довезут на «скорой». Ко всему, замечаю, устал.
Пётр. Что ж, работа!
Лев. Именно, так.
Пётр. Однако я беспокоюсь: соседи, – а возможно, кто-то из них знает, откуда эта «скорая», – смотрят на меня слишком подозрительно.
Лев. Извини, не учёл. Сам-то передвигаюсь только на «скорой». Так брось всем маленький вызов!
Пётр. Вези!
Картина седьмая.
(Пётр возвращается домой, входит и видит сидящую в кресле жену)
Василина. Ба! Это не тебя подвезли на «психушке».
Пётр. Меня.
Василина. Допил!
Пётр. Так, это, всё-таки, ты?
Василина. А чему так удивился? Я вроде как твоя жена, если ты, конечно, не против.
Пётр. Но тебя же, не было?
Василина. Тебя почти тоже. Не ожидала, что ты можешь уйти в запой до такой невменяемости.
Пётр. Я вменял.
Василина. Только не заметил, как я собираю вещи. Вчера и даже позавчера – недоступен.
Пётр. Повредил шнур от зарядника, недосуг купить новый.
Василина. Чем так занят?
Пётр. Работаю.
Василина. Это новость. Но столько дней тебе было не очень интересно, где я.
Пётр. Ну, как не интересно, но он сказал, что ты вернёшься. Зуб давал.
Василина. Кто, он?
Пётр. Да, один предсказатель.
Василина. Ты ходил к гадателю?
Пётр. Так получилось. Но я рад твоему возвращению.
Василиса. Не вижу особого всплеска радости.
Пётр. Так нет и встречного всплеска. На всякий случай держу радость под контролем. Я за адекватность.
Василина. Скоро будет машина с грузчиками, грузить мебель.
Пётр. Понятно: забираешь мебель. Забирай всё, я обойдусь!
Василина. Ну, да, зачем тебе: ты же мужчина! Штаны есть – и ладно!
Пётр. Приблизительно так.
Василина. Чего замолчал в скорби?
Пётр. Думаю.
Василина. И о чём?
Пётр. Например, о том, как всё эфемерно. Вот, уже забираешь мебель…
Василина. И какой вывод?
Пётр. Уже никакого.
Василина. Даю тебе минуту, чтобы меня поцеловать.
Пётр. На прощанье?
Василина. Ты решил со мной проститься?
Пётр. А ты?
Василина. Я пока нет, хотя ещё такой твоей пьянки не перенесу.
Пётр. Скажи, чего я не понимаю?
Василина. Очевидно, того, что я купила квартиру. Но ты в это время отключился от мира сего.
Пётр. Ну, хорошо.
Василина. Я тоже так думаю. Довольна, что не возражаешь.
Пётр. Ну, не возражаю. Долги?
Василина. Только аренда за мастерскую. Договорилась на три месяца.
Пётр. Основных вопросов больше не имею.
Василина. Вопрос у меня: почему не целуешь?
Пётр. У меня ощущение, что не заслуживаю. Не дотягиваю до твоего уровня.
Василина. Дай слово, что больше не пьёшь.
Пётр. Если только в плане количества. Василёк, ну зачем эти клятвы?
Василина. Ладно целуй. (звонок) Всё, приехали грузчики. Открой.
Картина восьмая.
(Пётр в кабинете у Льва Витальевича)
Лев. Тебя не было четыре дня. Думаю, если запил, то зачем беспокоить. Подожду, когда будет исчерпана причина запоя. Иначе, зачем!
Пётр. Переезжал на другую квартиру. Как Лили? Мой портрет?
Лев. Тебя не было. Мой друг и коллекционер из Испании, впал в жадность и купил все картины Лили. Заплатил столько, что собираюсь купить ей коттеджик, чтобы никто не беспокоил её в творчестве.
Пётр. Значит, я не успел взглянуть на «себя». На свой портрет.
Лев. Не переживай, она сказала, что только сейчас поняла как надо было тебя писать. Подозреваю, что она на тебя подсела. Видимо, ни в ком из здешних не видит особой ауры. Уже спрашивала. Даже переживала. Сказала, что ты —находка для портрета. Осторожнее с ней – мне кажется, она по тебе уже немного тоскует. Ради всего святого, корректируй дистанцию. У неё хрупкая психика.
Пётр. Ещё хуже то, что и я тоскую. Она – сладкий омут! Я перед ней забываю, что я жил.
Лев. Ты-то, куда. Ведь здравый мужик, почти осознанный алкоголик. Не лезь в проблему.
Пётр. Вообще-то, я мужчина.
Лев. Но не до такой же, степени! Учти, ты Пётр не первый – был уже случай. Рисовала одного красавчика…
Пётр. И что с красавчиком?
Лев. Что, что? Красив был, как цветок, а она, всё-таки, баба. Сходила с ума, но не как остальные люди, а страшно. Ещё хорошо, что тот хмырь поступил до неожиданности благородно.
Пётр. Как это, благородно?
Лев. Повесился. Говорят, накосячил с бандитами.
Пётр. Значит, я Пётр Непервый. Согласен на титул.
Лев. Ты не заговариваешься? Я предупредил.
Пётр. А ты меня уволь за несоответствие с занимаемой должностью.
Лев. (печально) Поздно, она тоскует. Понимаешь, у меня не может быть детей.
На «картошке» студентами, осенью спали на земляном полу. Всё простудил.
Она мне как дочь. Если что…
Пётр. Понятно, повешусь.
Лев. Ну, я не ошибся – в тебе что-то есть. Хотя это и беспокоит.
Пётр. Да, хочу сказать, что ты прав.
Лев. (испуганно) В каком смысле?
Пётр. Вернулась жена.
Лев. Фу, напугал! Поздравляю. Надеюсь, между вами мир.
Пётр. Ну, как-то так. То есть, она забрала меня в новую квартиру. Я к тому, что у меня теперь другой адрес. Хотя, подозреваю, не стоит приезжать за мной на автомобиле, принадлежащем психодиспансеру. Люди кругом! Город маленький.
Картина девятая.
(В кабинете Льва Витальевича на стуле сидит Пётр, Лили за мольбертом)
Пётр. Лилик, почему ты сегодня молчишь. Я всё жду твоих, всегда таких неожиданных, слов.
Лили. Тебе скучно?
Пётр. Вовсе нет – рядом с тобой я испытываю какаю-то необыкновенность чувств.
Лили. (тихо) Потому и молчу.
Пётр. И ничего не испытываешь?
Лили. Я работаю – это выше всего.
Пётр. Если считается, что я тоже работаю, то для меня выше всего – ты.
Лили. Не отвлекайте меня.
Пётр. Почему ты сразу перешла на «вы»? Отдалилась.
Лили. Так надо.
Пётр. Мне снова нельзя взглянуть?
Лили. Нельзя.
Пётр. Этому есть объяснение?
Лили. Зачем всё объяснять. Это убивает бесконечность явления.
Пётр. Не замечал, чтобы объяснение прямо так всё убивало.
Лили. Ты меня понял, но возражаешь из обиды.
Пётр. Да, меня что-то обижает.
Лили. Я знаю. Тебя обижает, что я ставлю тебе ограничения. Но так надо.
Кажется, в этом я знаю больше тебя, хотя бы, как женщина. Смирись.
Пётр. Как? Я думаю о тебе дни и ночи. Ты, как сладкая бездна, я падаю.
Лили. Дни и ночи думай о жене, вспомни, как её любил – и пройдёт. Если не сможешь, нам придётся больше не сотрудничать. И я не допишу портрет. А я возлагаю надежды, прониклась работой. Не пытайся говорить, я не переношу комплиментов – они, как маски.
Пётр. Ты догадалась о комплименте?
Лили. Я вижу. Это легкомыслие.
Пётр. Ты против легкомыслия.
Лили. Кто я такая. Всё-таки, сила мужчин в их легкомыслии. Это их источник дерзости и даже мужества. Без легкомыслия они бы, вообще, перестали что-либо совершать. Без легкомыслия они бы не выжили, потому что не посмели бы даже «распустить хвост» перед красивой девочкой. У женщин более практичные иллюзии и потому не такие большие. Попробуй думать, как женщина.
Пётр. Не ожидал от тебя таких ехидных ноток.
Лили. Не обижайся на необходимость, я прошу! Ты очень содержательный человек. Я не желаю тебе никаких душевных мук. Никаких. А сейчас остановимся, мне надо на предписанную процедуру.
Картина десятая.
(в тот же кабинет, где Пётр один, входит Лев)
Лев. Ушла. Ждёшь.
Пётр. Ушла. А я думаю, надо ли ждать. Что-то трудно мне Лев Витальевич.
Лев. Зацепила?
Пётр. Видать, зацепила. Что за женщина!
Лев. Чего ты хочешь – гений! Это не мои слова, это сказал умнейший профессионал по части живописи, коллекционер из Испании. Потому здесь нельзя судить по нашим меркам. Наши мерки здесь ничего не стоят. Вот почему ей с нами трудно, а иногда просто невыносимо. Её надо беречь. Как – то мы долго беседовали о всяком разном, и я спросил, что ей даёт общение с окружающими? И она сказала: « за редким исключением, разочаровывает». За редким исключением. Всё-таки, гений не для общего пользования. Вот, в чём штука.
Пётр. Молчу.
Лев. Подозреваю, что ты, как пошлый фраер, уже признался ей в любви. Не обижайся, прими за шутливое предположение.
Пётр. Не обижаюсь, но это почти так. Что делать?
Лев. Испанец за твой портрет заплатил столько, что я могу оплатить тебе небольшой морской отдых с женой. Кстати заметить, с великолепной женщиной. Судя по фото.
Пётр. Не надо.
Лев. А что надо?
Пётр. Надо замкнуться и пропечалиться до конца. Ещё Алешковский не советовал портить печаль алкоголем. То есть, ничем.
Лев. Ты заговорил, как она!
Пётр. С кем поведёшься.
Лев. Скажи мне: Ты жалеешь, что я втянул тебя во всё это?
Пётр. Не жалею и благодарю. Ты меня всколыхнул. Но сейчас мне лучше пойти.
Лев. Она забрала с собой работу, но оставила мольберт и краски – она намеревалась продолжить.
Пётр. Скажи, ушёл – она поймёт.
Лев. Конечно, поймёт. Вот, что печально. Иди.
(Пётр уходит)
Картина одиннадцатая.
( супруги Пётр и Василиса в новой квартире)
Пётр. Я снова потерял работу.
Василиса. Ты работал? Кем?
Пётр. Натурщиком. Меня рисовала молодая, слегка сумасшедшая женщина.
Василиса. Обнажённого?
Пётр. Не знаю. Она так и не показала работу.
Василиса. Может она, вообще, рисовала не тебя.
Пётр. Возможно, она что-то говорила про собаку.
Василиса. Тебя уволили?
Пётр. Ушёл сам. Потому что, начал в неё влюбляться.
Василиса. Уйти потому что влюбился. У тебя какая-то гипертрофированная верность своей жене.
Пётр. Возможно, я просто урод.
Василиса. Не ревную, но мне хочется на неё взглянуть. Хочу видеть от кого отказался ради, может быть, меня.
Пётр. Невозможно, это в стационаре для психов.
Василиса. Это поднимает градус интриги. Если устроишь встречу –с меня самый изысканный коньяк.
Пётр. Один флакон?
Василиса. Десять!
Пётр. Есть смысл попытаться. Коньяк французский?
Василиса. Да.
Пётр. Звоню. (набирает номер) Лев Витальевич, хочу компенсировать свой уход от дела. Предлагаю в качестве натуры жену. Мало того, что она выглядит не хуже чем на фото, она ещё та штучка. Поговори с Лили.
Голос. Лили рядом со мной. Она говорит, что вас с женой необходимо написать вместе, чтобы вы глубже заглянули друг в друга. Говорит, что люди обычно друг друга почти не видят, что она сделает всё, чтобы разглядели и полюбили сильней, чем прежде. Она понимает и гарантирует. А главное, восхищена твоей супругой. Ты же, забыл у меня фото. Она уже мечтает писать вас вместе. Прошу тебя, как друга, согласись, не надломи девочку!
Пётр. (жене) Но ты слышала всё сама.
Василина. Мой бедный, Петр! (обнимает мужа)
Пётр. Увы, не первый.
Картина двенадцатая.
( в кабинете врача, на диване сидят Пётр и Василина. Лили – за мольбертом.)
Лили. Поговорите ещё между собой.
Василина. Как давно мы не сидели так «слившись бесцельно».
Лили. Как точно вы, Василина, выразились. Слиться бесцельно! Чувствуете в этом витамин счастья? Быть может, его вершину. Это ваше открытие.
Василина. (с иронией, Петру) Чувствуешь вершину?
Пётр. А должен?
Василина. Видите, Лили, он упирается.
Лили. Это он, так сказать, «брыкается» на публику, не в душе. Вы созданы друг для друга. Вы оба избегаете приторности, вы одинаково необыкновенны.
Пётр. Где Лев? Кто-то должен записать эти слова.
Лили. Замрите на этом! Вот, молодцы. Я счастлива вас писать. Я думаю, это будет моей лучшей работой. Я вас люблю.
Василина. Лиличка, муж признался даже мне, что влюбляется в Вас. Так что, думаю, сейчас ему не просто.
Пётр. Ничего сложного – обожаю обоих! И довольно счастлив. У меня такое ощущение, что мне снова радостно жить. Даже не пойму, что меня веселит.
Конец.
