«Поедем в Царское село!

Там улыбаются мещанки,

Когда гусары после пьянки

Садятся в крепкое седло…

Поедем в Царское село!

Казармы, парки и дворцы,

А на деревьях – клочья ваты,

И грянут «Здравия» раскаты

На крик «Здорово молодцы»…

(О. Мандельшам)

 

О Пушкине и гусарах рассказывает МА Корф, статс-секретарь и действительный тайный советник. Один из первых выпускников Лицея.

 

(Модест Андреевич Корф)

«Живо помню праздник, данный в Павловске по возвращению императора Александра из Парижа (который) императрица-мать устроила в большом зале при «Розовом павильоне». (Зала) украшена розовыми гирляндами, выполненными воспитанницами Смольного монастыря.

(Розовый павильон Павловского парка)

Наш Агамемнон сиял во всем величии, низложитель Наполеона. Вокруг блестящая молодежь, в эполетах и аксельбантах, вернувшаяся из Парижа. Мать, гордящаяся своим сыном и его Россиею».

Тогда, осенью 1814 года, толпу воспитанников Лицея, «скромных зрителей, привели из Царского Села полюбоваться этими диковинками, разумеется, пешком. Потом нас повели обратно, без чаю, без яблочка, без стакана воды».

Должно быть, Лицей надоел государю – в нем не стали учиться великие князья Николай и Михаил.

Ходили слухи о переводе Лицея в Петербург.

 

Пушкин:

 

«Вы помните, как наш Агамемнон

Из пленного Парижа к нам примчался.

Какой восторг тогда над ним раздался!

Как был велик, как был прекрасен он,

Народов друг, спаситель их свободы!

Вы помните – как оживились вдруг

Сии сады, сии живые воды,

Где проводил он славный свой досуг».

 

Форма лейб-гвардии гусарского полка была нам знакома. Такой мундир надевал император для богослужений в домашней церкви дворца. Присутствие воспитанников на молебнах было обязательным.

 

Лейб-гусары размещались в Гатчине и у нас с ними не было контактов.

Весной 1815 года низложенный Бонапарт покинул остров Эльба и продолжил кровавые войны. Гусары снова отправились на Запад.

Наконец Наполеона разбили окончательно и лейб – гусары вернулись домой. В этот раз им определили место в Царском селе на улицах Гусарской и Волконской, (иначе Парковая), напротив Екатерининского парка.

Молодые офицеры прогуливались по парку и заходили в Лицей. Каверин, Молоствов, Саломирский, Сабуров… – в глазах воспитанников это были отчаянные храбрецы. Наши подростки гордились таким знакомством.

Храбрецы учили нас курить и делились табаком. Многие наши воспитанники сделались курильщиками.

Руководство Лицея, как могло, боролось с вредными привычками, и лейб-гусар перестали пускать в наши помещения.

 

Но выход за пределы парка запрещен не был; воспитанники свободно выходили в город.

В Царском селе проживала публика состоятельная и образованная. Нас наперебой приглашали в гости. А новый директор Лицея ЕА Энгельгардт, с воспитательными целями, приглашал к себе целые группы старших воспитенников.

Я писал об этом: «…В свободное время мы ходили не только к Тейнеру и в другие почтенные дома, но и в кондитерскую Амбиеля, а также к гусарам, сперва в одни праздники и по билетам, а потом и в будни, без ведома наших приставников, возвращаясь иногда в глухую ночь».

«Маленький подарок швейцару мирил все дело».

 

Молодой Пушкин предпочитал общество молодых офицеров.

Он уже тогда был заметен. Виднейшие поэты навещали его: Батюшков, Жуковский, Вяземский. Ради Александра приходил на занятия историограф Карамзин.

Пушкин «Слеза»:

 

«Вчера за чашей пуншевою

С гусаром я сидел

И молча с мрачною душою

На дальний путь смотрел

 

«Скажи, что смотришь на дорогу –

Мой храбрый вопросил

Еще по ней ты, слава Богу

Друзей не проводил»

 

К груди поникнув головою

Я скоро прошептал

– Гусар, уж нет её со мною…

Вздохнул и замолчал

 

Слеза повисла на реснице

И канула в бокал.

– Дитя, ты плачешь о девице,

Стыдись – он закричал

 

– Оставь гусар … ох, сердцу больно

Ты, знать, не горевал.

Увы! Одной слезы довольно,

Чтоб отравить бокал!»

 

Пушкин увлекался Екатериной Бакуниной, сестрой воспитанника Александра Бакунина.

Девушка изящная, развитая, с положением при дворе,  неплохая художница, чуть старше нас по возрасту.

(портрет Екатерины Бакуниной)

По Бакуниной страдали многие. В том числе Пущин и Малиновский. Большой Жанно составлял ей послания, выступая личностью трагической.

 

Гусар, которому Пушкин рассказал о своем несчастии, наверняка был Петр Каверин.

(Гусар Петр Каверин)

Каверин Петр Павлович. Участник войны 1812 года. Учился в МГУ и Геттингене. Бретер, щеголь и озорник. Смел, вынослив, любил поэзию и выпивки.

В Париже в одном из кафе четверо французов попросили  бутылку шампанского и четыре стакана. Наблюдавший за ними Каверин попросил четыре бутылки шампанского и один стакан. Осушив все бутылки, он попросил на десерт ликер и кофе. После чего вышел на улицу вполне твердой походкой.

Пушкин:

«В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,

На Марсовых полях он грозный был воитель

Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,

И всюду он гусар…»

 

Пушкин:

«Забудь, любезный мне Каверин,

Минутной резвости нескромные стихи.

Люблю я первый, будь уверен,

Твои счастливые грехи.

Все чередой идет определенной,

Всему пора, всему свой миг;

Смешон и ветреный старик,

Смешон и юноша степенный.

Пока живется нам, живи,

Гуляй в мое воспоминанье;

Молись и Вакху и любви

И черни презирай ревнивое роптанье;

Она не ведает, что дружно можно жить

С Киферой, с портиком, и с книгой и с бокалом;

Что ум высокий можно скрыть

Безумной шалости под легким покрывалом».

 

«Евгений Онегин»:

«В Talon помчался он, уверен,

Что там уж ждет его Каверин.

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток.

Пред ним roast-beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым.»

 

Ресторан «Талон» считался модным и дорогим. Назван по имени хозяина, он же – замечательный кулинар. Ресторан находился на углу Невского проспекта и набережной Мойки,

(Здание, в котором размещался ресторан Талон. Невский пр 15)

Пушкин посещал ресторан и находясь в ссылке, он не пожалел красок, вспоминая великолепные блюда господина Талона.

 

К сожалению, я не был другом поэта и не знаю подробностей его походов в ресторан.

У меня не было возможности посещать такие заведения. После Лицея я стал чиновником 9 класса, и получал жалованье, чуть большее, чем Александр Пушкин, чиновник 10 класса..

Из жалованья столичного чиновника надо было вносить плату за питание и квартиру, шить одежду, оплачивать прислугу, иногда посещать театр и тд.

Тоже с военными. К перечисленным затратам всегда добавлялись разорительные взносы к юбилеям полка, командиров, и августейших особ, если билеты в театр, то самые дорогие, регулярное обновление мундира. Да мало-ли?

Не секрет, что временами столичные офицеры не имели возможности полноценно питаться. Найти богатую невесту – был обычный вариант выбраться из бедности.

(Федотов. Сватовство майора)

Скажут, чиновник Пушкин проживал в столице у родителей, и был избавлен от части затрат, но это не меняло общей картины.

Я проживал с Пушкиными в одном доме, и могу заверить, что их семья жила скромно. Когда к Пушкиным приходили гости, они  часто занимали у меня мебель и посуду.

 

Возникает законный вопрос.

Не слишком ли расточительными показаны Петр  Каверин, гусар не самого высокого звания, и молодой Пушкин, он же Евгений Онегин?

 

Другими словами, откуда у этих господ могли появиться деньги на то, чтобы хорошо покутить, надо полагать, легкие  деньги?

Гонорары Пушкина за стихи ответа не дают. Это небольшие суммы. Возразят, за поэму «Руслан и Людмила» Александр получил 1500 рублей. Но «Руслан» публиковался в апреле 1820. Петра Каверина в Петербурге не было. Годом ранее он отправился к новому месту службы – в Павлоградский гусарский полк.

Допустим, Каверина, еще служивший в Петербурге, получил деньги от родителей, и он решил угостить Пушкина.

Возможно. Но в таком случае Пушкин должен хотя бы намеком выразить почтение к гусару.

Ничего такого нет. Пируют на равных.

Обратим внимание на строку:

«И трюфли, роскошь юных лет,»

Закончившего Лицей Пушкина нельзя назвать юношей. Теперь он коллежский секретарь, дипломированный чиновник. Определение юноша к нему не подходит.

(Грибы трюфели)

Александр Пушкин, точный в выражениях, связывает ресторан Талон и дорогую закуску с более ранними годами.

Но когда он мог пробовать трюфели?

Может быть, его, совсем мальчика, в год зачисления в Лицей, водил в ресторан его дядя?

Это категорически исключается. Денег, взятых в Москве, Василию Львовичу едва хватало на содержание себя и племянника. Дядя нуждался настолько, что отобрал у него 100 рублей, подаренных племяннику на дорогу теткой Анной Львовной.

 

За год до окончания Лицея в 1816 году готовилась свадьба великой княгини Анны с Оранским, принцем Нидерландов. Той самой Анны Павловны, к которой некогда сватался Наполеон.

(Анна Павловна и принц Оранский)

К этому времени Пушкин «решительно ничему не учился и блистал своим дивным талантом». Записано мной.

К этому событию Романовым понадобились торжественные стихи. Известнейший поэт Нелединский-Мелецкий, автор русского гимна, слов «Гром победы раздавайся», с задачей не справился.

Заказ передали Пушкину, и всего за один день стихи были написаны. Император Александр, мать – императрица и молодожены остались очень довольны как стихами, так и  неплохим песенным исполнением во время свадебного ужина.

Юный автор получил презент – золотые часы с цепочкой.

(часы карманные Брегет)

О дальнейшей судьбе часов можно только догадываться.

Согласно лицейской легенде, Пушкин сломал их ударом о каблук, показав таким образом презрение к царской семье.

Но Александр был неспособен на варварские поступки. А потом, к нему всегда хорошо относилась императрица Мария Федоровна, прощая шалости.

(Императрица Мария Федоровна)

Через много лет после гибели поэта где-то нашлись часы, ранее принадлежавшие Пушкину. Вместо доказательств – рассказ, что в день смерти Александра Сергеевича они оказались у поэта Жуковского, а затем, почему-то за границей, перешли сначала к Гоголю, а потом ходили по рукам его родственников. Трех или четырех. Вместо доказательств – вера, что это часы Пушкина.

Естественно, все фигуранты давно ушли из жизни.

 

Логично предположить, что часы Пушкин ломать не стал. Они были им проданы или заложены, а вырученные деньги  потрачены в компании лейб – гусар.

Ведь как славно! Пушкин, постоянный гость лейб-гусар, теперь угощает их на правах хозяина в том самом ресторане Талон.

А господа гусары всю оставшуюся жизнь будут вспоминать, как в этом шикарном заведении их угощал молодой и очень известный поэт – автор стихов к свадьбе великой княгини Анны Павловны.

Пушкину было несложно отправится на ночь в Петербург с компанией лейб – гусар.

Я уже писал о том, что дисциплина в Лицее была настолько расшатана, что отлучки старших воспитанников за пределы Царского села не считались чем-то особенным.

 

Однако о царскосельских гусарах.

Николай Раевский – младший, сын бородинского героя генерала Николая Николаевича Раевского.

В июле 1812 эту фамилию повторяла европейская пресса.

Корпусу Раевского была поставлена  задача атаковать Могилев, и выиграть время, дать армии Багратиона переправиться через Днепр у Быхова.

Корпус Раевского наступал и нес потери.

Писали, что в напряженный момент боя генерал поднял уставших солдат и сам возглавил одну из атак, взяв младшего сына за руку, а старшему сыну, Александру, отдал полковое знамя.

(Бой при Салтановке)

Впоследствии братья Раевские все отрицали.

– Ничего подобного не было. Мы собирали в лесу малину…

О знакомстве Пушкина и Николая Раевского младшего в Царском селе известно немногое: дружили. Но в 1820 году семья Раевских, возможно, спасла жизнь поэту. Следуя в ссылку через Екатеринослав, Пушкин опасно заболел. Туда же, в этот город, по пути на Кавказские минеральные воды, прибыла семья генерала Раевского.

Больного Пушкина нашли в одной из еврейских лачуг.

Раевские взяли его с собой, а глава семьи уладил все бюрократические вопросы.

Заботы Раевских и минеральные воды поставили больного на ноги. А кавказские и крымские впечатления легли в основу драматических поэм «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан».

Сразу после их публикации в обеих столицах будут поставлены музыкальные спектакли. См НЛ. «Театр. Времена молодого Пушкина»

Дочь генерала Раевского, Мария Николаевна, выйдет замуж за  князя Сергея Волконского, который за участие в событиях 14 декабря будет осужден на каторгу. Мария отправится за ним в Сибирь.

(Мария Раевская – и Сергей Волконский)

 

Прощание с ней состоялось в январе 1827 года. На нем Пушкин пообещал навестить осужденных в Сибири.

Однако разрешения на поездку он не получит ни в этом, ни в последующем году.

На Пушкина завели дело о безбожной поэме «Гавриилиада», написанной в юности. С ним побеседовал главнокомандующий Петербурга, после чего поэт опасался прибыть в Сибирь в качестве арестанта.

Участвовать в экспедиции в Китай, и попутно навестить знакомых ему также не разрешили.

Пушкин решился на другую поездку. Не испросив высочайшего разрешения в мае 1829 года отправился в Курдистан в действующую армию.

На турецкой земле Пушкина встретили командующий корпусом Иван Паскевич, его брат Левушка Пушкин, и Николай Раевский младший. Последний командовал Нижегородским драгунским полком и всей кавалерией Кавказского корпуса.

 

 

 

В шатре генерал-майора Николая Раевского младшего Пушкин слушал рассказы русских и туземных кавалеристов о местных обычаях и недавней истории края. Скоро появятся стихотворные волшебные сказки.

«Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», «Сказка о золотом петушке», «Сказка о царе Салтане».

(Мурашов ВК.«Рассказ генерала Ермолова», Мурашов ВК.«Рассказ проконсула Кавказа» Минск 2017. Изд Четыре четверти.)

 

Был еще один замечательный гусар.

Чаадаев Петр Яковлевич,

Участник Отечественной войны и заграничного похода, «Безукоризненно благородный, честный, любезный в частных отношениях». «Умен без неловкости, свободен и скуп в движениях и словах без развязности».

(Портрет ПЯ Чаадаева)

«Он не был заносчив, (был) скромно – величествен, и товарищи его рассеянные и невнимательные, охотно предоставляли ему звание молодого мудреца…»

В отличие от большинства гусар Чаадаев уклонялся от посещений света, и не предавался никаким порокам, вызывая особый интерес Пушкина.

 

Евгений Онегин:

«Условий света свергнув бремя,

Как он, отстав от суеты,

С ним подружился я в то время.

Мне нравились его черты,

Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий охлажденный ум,

Я был озлоблен, он угрюм…»

 

Пушкин. 1820.

«Чадаев, помнишь ли былое?

Давно ль с восторгом молодым

Я мыслил имя роковое

Предать развалинам иным?

Но в сердце, бурями смиренном

Теперь и лень, и тишина,

И в умиленье вдохновенном

На камне, дружбой освященном,

Пишу я наши имена.»

 

Знакомство с Чаадаевым оказалось для Пушкина на редкость  полезным. «Всегда мудрец, а иногда мечтатель», делился с поэтом своими мыслями, поддерживал оптимизм и веру в светлое будущее. Рядом с умудренным старшим товарищем Пушкин не испытывал одиночества:

 

К Чаадаеву 1818:

«Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы.

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена».

 

Впечатления о Чаадаеве и беседах с ним, были настолько глубокими, помогли, как считают, спасти лучшие стороны его души.

Позднее, оказавшись в ссылке, Пушкин остался поклонником своего героя и его философских устремлений. Преклонение сохранилось до конца жизни поэта.

 

Чаадаев всегда опрятно одевался. Продумывал одежду до мелочей и тратил много времени на свой внешний вид.

«Евгений Онегин»:

 

«Второй Чадаев, мой Евгений,

Боясь ревнивых осуждений,

В своей одежде был педант

И то, что мы назвали франт…»

 

Развитие «охлажденного ума» завершилось своеобразно. В сентябре 1836 года журнал «Телескоп» опубликовал статью Чаадаева «Философические письма».

Показав знания мировой истории и философии бывший гусар в оскорбительной форме заявил о примитивной русской истории и отсутствии каких – либо достижений у Российского государтва.

В ответ, без всякой команды правительства, поднялась волна общественного возмущения.

Подключилось и начальство. Чаадаева признали сумасшедшим, и дали врача, а издателя журнала «Телескоп» отправили в ссылку.

Бывшему гусару – философу пришлось оправдываться перед публикой.

Из письма Пушкина к Чаадаеву:

«Я далеко не всем восторгаюсь вокруг себя. Как писатель я раздражен, как человек с предрассудками я оскорблен, клянусь Вам честью, что ни за что на свете я не захотел бы переменить отечество, ни иметь другой истории, как историю наших предков, – такую, как нам Бог её послал».

 

Наблюдая за подчеркнуто опрятным Чаадаевым, Пушкин должен был задумываться о собственном внешнем облике.

Пушкин стал отращивать длинные ногти. «Когти», как называли их знакомые. Трудно объяснить, у кого он такое увидел.

Возможно, это был каприз гения.

(Орест Кипренский. Фрагмент портрета АС Пушкина)

(Михаил Копьев. Пушкин с ногтями)

Евгений Онегин:

«Быть нужно дельным человеком

И думать о красе ногтей

Нельзя бесплодно спорить с веком

Обычай – деспот меж людей.»

 

Уход за ногтями стоил трудов и расходов. Пушкин завел «специальные ногтеочистки и множество разных щеточек.»

 

Простак, ветреник и плохой танцор – такие признаки устраивали Пушкина.

 

«Иные мне нужны картины:

Люблю песчаный косогор,

Перед избушкой две рябины,

Калитку, сломанный забор,

На небе серенькие тучи,

Перед гумном соломы кучи

Да пруд под сенью ив густых,

Раздолье уток молодых;

Теперь мила мне балалайка,

Да пьяный топот трепака

Перед порогом кабака…»

 

В деревне он щеголял в красной рубахе навыпуск. Соседи принимали Пушкина принимали за лакея, и это устаивало Александра.

Он любил посещать ярмарки и был своим в народной толпе.

(В Алексеев. Пушкин на ярмарке)

 

Однако о гусарах.

Влияние военных было сильным и Пушкин серьезно думал о службе в армии.

 

«О Галич, время невозвратно,

И близок, близок грозный час,

Когда, послыша славы глас,

Покину кельи кров приятный

Татарский сброшу свой халат.

Простите девственные музы!

Прости, приют младых отрад!

Надену узкие рейтузы

Завью в колечки гордый ус,

Заблещет пара эполетов,

И я, питомец важных Муз

В числе воюющих корнетов».

1815.

 

Казалось, поступай в гусары и занимайся поэзией.

Дяде Василию Львовичу:

«Скажи, парнасский мой отец,

Неужто верных муз любовник

Не может нежный быть певец

И вместе гвардии полковник?

……………………………..

«Но что прелестнее, живей

Войны, сражений и пожаров,

Кровавых и пустых полей,

Бивака, рыцарских ударов?

И что завидней бранных дней

Не слишком мудрых усачей,

Но сердцем истинных гусаров?

……………………………….

Счастлив, кто мил и страшен миру;

О ком за песни, за дела

Гремит правдивая хвала;

Кто славил Марса и Темиру

И бранную повесил лиру

Меж верной сабли и седла…»

 

Но были сомнения. При всем обожании Чаадаева, Пушкин видел, что при всей грамотности, твердой воле и оригинальном мышлении, его герой не свободен, и далеко не факт, что этот гусар высоко поднимется по служебной лестнице.

Эпиграмма-насмешка.

 

«Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,

А здесь он – офицер гусарский»

 

Так надо ли ему, Пушкину, добровольно терять свободу творчества?

 

Товарищам:

«Промчались годы заточенья;

Недолго, мирные друзья,

Нам видеть кров уединенья

И царскосельские поля.

Разлука ждет нас у порогу,

Зовет нас дальний света шум,

И каждый смотрит на дорогу

С волненьем гордых, юных дум.

Иной, под кивер спрятав ум,

Уже в воинственном наряде

Гусарской саблею махнул

В крещенской утренней прохладе

Красиво мерзнет на параде,

А греться едет в караул;

Другой, рожденный быть вельможей,

Не честь, а почести любя,

У плута знатного в прихожей

Покорным плутом зрит себя;

Лишь я, судьбе во всем послушный,

Счастливой лени верный сын,

Душой беспечный, равнодушный,

Я тихо задремал один…

Равны мне писари, уланы,

Равны законы, кивера,

Не рвусь я грудью в капитаны

И не ползу в асессора…»

 

Пушкин предпочитает иной путь. Какой – пока не знает.

Он верит в свои силы и будет играть по-крупному.