Дом
Сквозь тонкие стены панельки прекрасно слышно
Как живут новые люди, и как погибает в них человек
Слышно, как болтается на груди у трупа заржавевшая медаль
И как этот труп шаркает в своих мягких тапочках
Как говорит ему кукла из башни ненавидеть других носителей тапочек
И как он покорно плюется в их сторону, попадая на собственный пол
Через общую лестничную клетку чувствуется
Как у соседей взрывается газ
Как он постепенно и с тактом
Забирает их непрожитые года
Как проламывается пол, убегают прочь с тараканами стены.
И как пространство лестничной клетки
Превращается просто в пространство
В котором все уже вместе.
Вечерняя мысль
Да, ступай в рай.
Пару лет пройти еще по асфальту
И в одном месте засвербит
Будешь читать книгу
И не поймешь ни слова ни знака
Обложка тоже не понравится
Слишком радостная
С севера повеет твоим дыханием
Но только это будет не свежесть
А топь
Сосиски помягче, лук репчатый, горчица
Набор довольно обычный
Лежать уже не так сильно приятно
Теперь гораздо приятнее
Почувствовал необходимость пройтись по туману
Котомки нет, но можно и так
Подышать влагой
Сделать пару фоток заката
Главное, чтобы кисти не обрубило
И колени были в порядке
Поездка на кладбище
Тишина могильного гранита
Окольцованного бронзовой надеждой
Жизнь здесь переплетена со смертью
Живые на вечно мертвых и мертвые на вечно живых
Здесь заточили скорбь
Поймали и осудили любовь
Память сюда и вовсе не приходила
Хоть она та, кто за все тут в ответе
Здесь даже трупы в оковах
Они за цепями, заборами
И живые их надзиратели
Следят и боятся чтобы те не вернулись
Их тюремные камеры содержат в порядке
Но как и любому узнику
Им хочется только свободы
И в этом живые завидуют мертвым
Жизнь – это вот это вот все
Обмякшей лапой чешу затылок
Воронка над ним постепенно сжирает мой мир
Оставляя один на один со своими же мыслями
Ведя к берегу замерзших вод, чтобы пророчество стало верным
Непроработанность тела узурпирует мою реальность
Оно как картонная статуя в пятерочке, рекламирующая вкусные страдания
Как бумажный диктатор в Африке, которого съедят враги уже завтра
Есть импульс, он разорвет изнутри, если его не передать кому-то еще
Обезьяна, что за деньги пародирует болтовню, и то менее противна, чем человек пишущий это, но за бесплатно
Нужно каждый раз переступать через себя ради опыта
Но ведь и стояние на месте это тоже опыт
Я связан где-то внутри
Мастурбирую где-то внутри
Под слоями образов и одеял из пафоса
Из всех шуток Гордона не найдется ни одной что глупее моих стишков
Они такие же лысые, вырывающие кадыки у читателей
Они сблевывают их сами после первой же строчки
Но если они могут отмыться от грязи, то что делать мне
Я же голем из грязи, я горгулья, охраняющая вход в собор своей бездарности
Все матери пахнут канализацией, протухшими яйцами и любовью
Со временем дети превращают все это в воспоминания
Потерянные, греются у них как у костра, и от него зажигают вечером свечи
Идут на этот свет, но в конце тоннеля лишь тосты не чекаясь
Лишь рюмочки водочки и настроение типа “как же нам плохо”
И весь пожар, что разгорелся в таламусе
Пожар, что сжигал города, пожар с запахом спекшейся крови
Пожар что охватывал все время и место
Превратится в искру от огнива
Превратится в забытую на празднике книгу
Навязчивое ощущение
Есть некоторое навязчивое ощущение
За которым, мне кажется, скрывается истина
Я к нему возвращаюсь
И это становится для меня спасительным
Оно помогает мне отделаться от призраков
Убежать от бесов
Обновиться
Поэтому я прибегаю туда
Чтобы не быть собой, а создавать себя заново.
Я беру фразу, и сразу бегу за другой
Это как русский Буковски, это как Пушкин для быдла
Народ в проходе стоял, народ слушал чтения
Извините, но мне надо поговорить с поэтом
Ведь до этого я не говорил
Кулисы раздвиньте мне, сцену помойте, поменяйте паркет
Поменяйте взгляды и за них разбейте всем лица
Рухнула монополия на гениальность
Все ждут донатов, все ждут острой фразы
Все ждут от стола ножку стула
Делитесь на матрешки, жгите их в пламени нации
Сжигайте свой разум
Ждет соточки, но не приходит, мразь
Танцует, поет, жопу свое продает за рубли
Но как же он хочет за доллары
На субботник идет чтоб в черные мешки запихнуть свою гордость
Ночные рельсы, ночные вагоны, за пятьдесят рублей я не издам и стона
За шестьдесят, уже что-то, уже можно предложить посмотреть поближе
Новичок бежит, значит нужно пятнадцать пар
Значит нужны грабли и рукавицы
Куртка хорошая, черная форма отделила меня от парада
И без гвоздя все нормально, и без крышки закапываем
Ты теперь пролетарий, ты ударник, ты первый
Из под ватника достал еще одну руку
Яркость уменьшилась, звук пропадает
Вибрация тела, бутылка с тебя причитается
Все нагнулись, все упали и стали чем-то унизительно мерзким
Вальяжный торг, опухло лицо рассказывающее
Перебил рассказ в прошлый раз
В прошлый раз я расцвел за полтос
В этот раз завяну за триста
Город
Сижу в по холодному мокром городе
Меня спрашивают на английском:
“Каков твой город мечты?”
Он нервное ожидание перед кассой
Падающая мелочь, которую уже не хочется поднимать
Он строчка, что забывается постепенно
И вот ее уже нет
Но вместо ответа я спотыкаюсь об собственный язык
Убегаю в слезах, мне стыдно за то что я мыслю
И город прощает
Но наказание все равно последует
Перед смертью
Господа граждане
Мой день набит трауром
Я спрятал его в стене, за выступающим кирпичом
Голосуйте и хавайте, голосуйте и празднуйте
На образ меня натаскивайте, шатайтесь по улочкам Москвы праздно
Буквы шагают вслед за секундами
Они соединяются в слова из времени, в промежутки текстов
Тянутся, разливаются по долине сознания, как вышедшая из устья река
Наводнение! Спасайте пожитки, спасайте собак, плывите и спасайтесь сами
Но куда же нам плыть, здесь же больше нет времени
Куда нам бежать, ведь мы стоим в этом бушующем потоке на месте
Ведь волны так высоки и ничтожны, что способны лишь все уничтожить, но не более
Сделать громогласный «пшЫк» размером с вечность, но не дольше
Где же нам прятаться, если сжимающее пространство повсюду
Если мы из него состоим, наши мысли, тела
Если взгляд устремленный куда-то, возвращается через секунду к владельцу
Если он видит перед смертью все дела свои, а не лицо любимой
