Посвящается Бездне

 

Сюжет достойного слова, достойного по восприятию духовного разума и душевного чувства открывается на последующих листах. И достойно начать кипение слова с Библейской мудрости, ибо с этого навыка для ума раскрывается Первая Тайна: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою…»[1]

Бездна, несмотря на свой мрачный, бездарный и звучащий хаос, есть разлив упорядоченных и вполне обоснованных мыслей, определяемых Особенное Время для духа, души и тела и для возбуждения кровяных пульсов, на которых и построена вся Объёмная Последовательность, Историческая сущность всякому творению, всякому дыханию и всякому пробуждению.

Её мера, Мера Бездны, той, что видна нашему сознанию на человеческой восприимчивости такой глубокой и последовательной мысли, весьма ограничена и стянута Словом Бог! Но это по той причине, что мы ныне не обладаем весьма просторными знаниями по себе и по творческому излиянию. Будет время, когда Бездна подчинится любому Слову, но Слову, которое прежде было совоспитано божественной наукой и любовью.

Написано не с учётом того, что есть, что было или что будет, но с учётом того, дабы пробудить человеческий ум на достойное размышление, во-первых, о себе, далее о вечном и, наконец, о неизбежном свойстве покоя и возможности, кои предстанут перед нами однажды.

А ведь предстанут…

И когда откроются Врата нашего явного и неоспоримого бессмертия, то чем, чем же мы облечёмся вдруг на образе своём? Что мы сумеем выловить из Просторов Бытия, когда приумножали страсти, похоти и сожаления?

Будет ли тот обещанный Покой и Радостное Торжество? Будет ли слагаться вечная важность нашего дыхания, коему служили прежде и коим так же прежде услаждались и верили ли, не верили, но шли вперёд, всё время вперёд?

Как бы то ни было, как бы не суммировалась земная сила по житию, но пусть же последующее Слово напитывает ум, вращает словарное изобилие тою возможностью, коя строит верность пути, любви, надежды. И пусть Слово станет горячить кровь, а не воспалять нерв. Доброго начала и вольготной любви глазам, сердцу и мысли, но истинной любви к Тому, Кто управляет сим Словом и Кто его оживотворяет.

А может так есть, так было, так будет…

Глава Первая: Мир Ангелов

Он видел, как Бог создавал бытие. Вся власть могла принадлежать Богу, и вся власть принадлежала Ему Одному по праву Первенства во всём, в котором и была Его неограниченная Мера, вполне определённой сущности, но неопределяемой никем и ничем ни при каких исследованиях, как бы ни велико было творческое устремление к сему познанию.

Его тоже сотворил Бог, Он привёл его из хаоса, тьмы и опустошённого безволия, где Бездна, именуемая Великим Зарождением Необъятного Разума, ожидала терпеливо творческих и могучих идей Божества, Который и Сам покоился и покоится запредельно всему, имея при этом всё на едином движении смысла! и Который всегда будет покоится вечно на любом пробуждении и при этом постоянно обновляя всё от Себя, не разделяясь и не совокупляясь ни с чем и никогда, оставаясь вне всяких образов и дыханий, но будучи и образами и дыханиями на полноте нераздельного совокупления и с больши́м и с малым пробуждением!

Бог, будучи един в Себе, облекал всё сущее пространство мрака, не имеющего определённых границ на потоке также вполне определённого времени, хотя на самом деле границы Бездны, в коей предстал свет некоторой жизни, имеет предел творчества и имеет свой достойный конец.

Бездна – есть лишь процесс творческого роста, на котором основана закономерность незримого и необъяснимого Бога. И когда Процесс превзойдёт само ожидание, тогда уже Бездна и сольётся в Море Жизни. И Море это будет совладением всяких чувств на творческих пажитях Воскресшего Века, то есть станет фактом подлинного бессмертия. Свет и Тьма в такой структуре уведомления соприкоснулись друг друга, соприкоснувшись, не слились, однако, в общность распространяющихся звуков. Оттого и чувства, их исток разветвления, исток ритмичного дуновения и пробуждения по проникновению личной собственности, тоже получил соприкосновение двучастности, и чувства сии многогранные обрели свободу или жажду жертвенных навыков, как на всё сущее, так и на всё не сущее.

Но не Бог усилил их позиции, а они сами, Свет и Тьма, предложили свои величины в объём образующейся Жизни. И не только предложили своё знаменательное испытание, а и усилили предметность слова, чтобы взросла Образность Его на всяком намерении и впечатлении, которые последуют после, последует весьма откровенно, и этою закономерною проникновенностью обнимут творческое усердие на всяких правах.

О!

Этот День настал, когда он впервые ощутил себя творением и, когда впервые восчувствовал свой дух, он познал и свою живую долю, которая и открыла в нём Ангела Света, Ангела чистых идей и пробуждений, хотя Тьма двигалась рядом на воле свойственного ожидания постоянно, изменяясь в себе, но никого пока не затрагивая!

И как дивен был этот свет, свет могущественного прозрения, где ему, Ангелу бессмертия и величия, предложили в пользование всё неделящееся пространство, простор великого бытия и весь царственный мир вечного рая, который стал для него вечностью каких-то неисследованных Веков.

Ангел впервые увидел своего Создателя таким, каким Он Сам Себя осиял на рассвете сотворённых Чувств, Желаний и Усердий! В существе определения Бога выявить невозможно, потому что Он есть невзрачность пустоты, без запаха в бесконечных запахах, без вкуса в бесконечных вкусах, без цвета в бесконечных цветáх, хотя при том и слагает удивительные меры Своего Настроения, Впечатления, Оформления! Это и есть чудотворная символика божественного Мрака, когда из его недр Он творит Свет и прочее.

Бог был всюду! Во мраке Он был мраком и Его можно восчувствовать, прикоснувшись жаждою своего потаённого дыхания, прикоснуться невнятным звуком неведомого смысла, который скрывает Его от любого сотворённого взора и устремления.

В свете Он знаменует огненный вид, на который без страха не воззришь даже. Этот яркий свет мог сжечь всё, любое совладение жизни, само намерение существа, которое засвидетельствовало себя тварью, но тварью Разумного Бытия, потому что остальное определение ещё не облеклось движением, звуком и телом.

Оно, определение чего-то таинственного и необозримого, лишь ожидало своего мгновения на потоке жизненного дыхания, ожидая совсем не напрасно, а для каких-то весьма важных моментов на приливах и отливах Святости Божества.

Бог во всём был (и есть) всем и всегда, что едва пробуждалось на дальнейшее творчество Его Желанием и Его Вдохновением и что становилось ярким движением многоразличного кипения в мудрой последовательности, однако.

В дыхании Он – Дыхание! В объёме – Объём! В чувстве – Чувство! В любых природных покровах – природный покров! В любви – Любовь! В добре – Добро! Во зле – зло (не будучи злом). И в ветре Он – ветер! И в слове – слово! И в стремлении – стремление! И в прочем – прочее! То есть, во всём – Он был всем и вся.

Любое наименование всегда есть, было, и будет неизменно принадлежать только Ему одному на правах первенства! (Например, мы, род человеческий, родились на готовом господстве случая при закономерностях всего, а Бог уже непосредственно предстоял в этом движении.)

Вот и новое творение на символическом достоинстве ангельского пробуждения предстало на дуновении чудесного восторга, предстало таинственно и величественно! И это творение славного образа пыталось внять всему, что открывалось только его личному взору, опыту и прочему сведению!

Открывалось постепенно, ненавязчиво, вполне реально и благородно. Ангел и сам прекрасен, величественен, статен, его золотые кудри струились ровными прядями по могучей спине и крыльям в отблеске непрестанного сияния, лившегося с Престола Создателя так образно и так необъяснимо на вдохновенном ритме и пульсе крови.

Он имел такой белый и чистый лик, что ему самомý от этого вдохновенного зрения становилось так светло и так прозрачно на дыхании восходящих чувств, что текли в его ангельском теле странным, чисто-хрустальным приливом рождённых мыслей, теперь по праву уже, несомненно, принадлежавших и ему, как любимцу Бога, Который также стал и для него Отцом и Которому он, Ангел, пришедший ниоткуда и из ничего в мир творческих идей, мгновенно объявил о возникшем вдруг желании – ощутить самого себя в радостном звуке Бытия вполне самостоятельным членом нераздельного союза всех Небесных Сил существующих до него и тех, кто будет существовать после него.

Он вдруг получил право на некое совладение своего желания, и оно, это совладение желанного чутья, привлекло мысленную способность в его чистый и ровный ум. Таинственная мысль так и заявила на стремительном потоке своё начало неведомым восхищением, которое всколыхнуло огненное совершенство внутри весьма ярко и небезосновательно:

-Я живу!

Звука как такового ещё в нём нет! Сам звук спрятан где-то далеко, на глубине воскресающего смысла, но на близости, которую познать пока, на уровне такого проникновения, ему не дано, хотя и явлена она весьма основательно и свято! Всему отведён свой черёд и срок!

-Жизнь в тебе, дитя Моё!

И в тот же благодатный миг разлилось внутри него дыхание бессмертной жизни, которая охватила весь настрой духовного прозрения настоящего творения, коим и стал Небесный Житель существующего рая посреди бездонного кипения.

Ангел услышал внутри себя Голос Мысли и изумился, испив подлинный восторг такого разливающегося совершенства! Слово засвидетельствовало миг жизненного утверждения! И сама жизнь как-то упоенно рассыпала блаженство неизменного чуда внутри Ангела, оно предстало на восторге дыхания и облекло чело Божественным Светом, но светом, подающим прозрение его духу.

Хлебни малую меру из Писания, она покажет тебе, что духовная сила этого Слова ведёт любой ум на прозрение. «Об Ангелах сказано: Ты творишь Ангелами Своими дýхов и служителями Своими пламенеющий огонь» (Послание к Евреям, глава 1). Усекаешь фактическое довольство на своём горбу? Ангелы сложены духовным проблеском, а огонь служит этому проблеску для нашего уровня по восприятию последующих мудростей. А во всём – движется Бог.

Он, именуемый на потоке совершенства, носящий титул ангельский, вновь заискрился благой образностью Своего Создателя на лучезарном объёме своей летящей мысли, и воспело Слово новым всплеском неподдельного торжества, хотя и неисследованного ещё:

-Я чувствую!

Чувства в нём усиливали жажду перемен, происходивших на данном моменте так странно и так таинственно. Они набегали тихо, уверенно, не тревожили, однако, его безмятежный и равномерный покой, что расстелился перед изумлёнными очами.

Равновесие билось очень ритмично и приятно. Само тело ангельского достоинства ощущало себя всегда и странно и таинственно, но так и должно быть, потому что Божество проявляется не теми взглядами, коими привычно познавать сущее. Божество проявляется необъяснимо. Ожидание не было утомительным, оно было глубоким и сильным! Оно притягивало к себе Отца, Который пребывал повсюду! Хотелось испить бόльших впечатлений! И впечатления не замедлили явить свою магическую волю!

-Чувства в тебе, дитя Моё!

И чувственная ориентация тут же ниспустилась в кладовую бьющегося сердца, и вострепетал дух вечного откровения каким-то упоительным волнением, вся организованная мысль видоизменила волю внезапно ожившего разума, который теперь непосредственно принадлежал творческой мудрости, но на личном достижении данному творению, о котором пойдёт речевая способность.

Ангел сразу же почувствовал внутри себя Впечатление Голоса. Оно, это впечатление, как бы проницало насквозь и в то же время, он знал наверняка, что чем-то отделён от своего Создателя, отделён на творческую самостоятельность.

Это было дивно! Непривычно! Ново! И очень страшно!

Но страх не был страхом, когда страшишься чего-то неизведанного или болезненного, как это привычно принимать нашим человеческим произволением обыденности земной, то соприсутствовал страх некого благоговения и ниспускался на все внутренние настроения как-то чудесно и, пожалуй, даже немного необычно, потому что вся фактура óбразного вмешательства становилась чем-то оригинальным, облекаясь в субстанцию организованного света. И свет благодетельствовал пульсам ангельской крови, и она начинала биться не страстью, а божественной вдохновенностью творческого усердия. Это была невероятная мощь Любви!

И он тут же ощутил горячность этих кровяных пульсов! И поток жажды усилил момент восприятия, и дух вострепетал совладением своего права и долга! Ангел загорелся предвкушением дивной восприимчивости, с которой притекала воля разумного дыхания.

-Я слышу!

И мгновенно влетел сей дышащий объём познавательных форм в мир отворившегося слова, которое отныне и навеки объяло Ангела со своим Создателем. Дивное совокупление с Отцом стало общностью, коя и будет исследовать вечное совладение всяких впечатлений и прочих слияний на бесконечном ритме идейных фактов и зависимостей!

Слух разлил в нём идеи звуков такого Величайшего Молчания посреди необъятнейшего Рая! Это Молчание двигалось Чем-то очень, очень существенным, хотя и не издавало каких-либо звучаний слов, с которых сыпалась закономерная радость грядущего События. Но оттуда, где билось Море неисчисляемых Чувств, явственно слышалась стремительная Музыка упоительного проникновения, и ниспускалась мера осторожного пробуждения во все ангельские настроения, коими и услаждалась его волевая основа исторического оформления по всем направлениям.

И объявившаяся внезапно Музыка ласкала дух так радостно и достойно, что испитое блаженство позволяло Ангелу парить на восторге чутьём своей воли, которая могла открыть ему неизречённые произволения всех последующих благ и которая же, конечно, открывала эти блага степенями – друг за другом, открывала так, как он мог приять[2] в себя на рассыпающихся откровениях, что выстраивали только для него восхождение в Знания Объёмные. Эти пробуждения делали его неизменным творцом личности и облагораживали оформление последующих процессов.

-Слух в тебе, дитя Моё!

И он, как благородное творение, ощущал постоянно внутри бессмертной плоти Его бесконечное раздолье всесильного Покрова, не тяготевшего над ним страстью или соблазном болезненного ужаса, а торжествовавшей как-то героически и невероятно благосклонно и свято! Сама святая сущность напитывала образ восхищением духовного чуда. Бог облагодетельствовал в Ангеле истину Своего живого Слова, которое стало непосредственно развивать нрав и идеи личного успеха.

Он мог слышать всё! Слышать то, что покоилось в раю и то, чем была напитана незримая Бездна! Только сама сила Тьмы пока не привлекала ангельское устремление, оно спрятано в мыслительных узлах крови, бьющейся о борта неусыпных знаний! И однажды эта кровь увлечёт его на просторы бесконечности!

Мир вдруг приоткрыл завесы звуков, и ему не доставало неиссякаемого впечатления, чтобы осилить Божественное Произволение, которое так откровенно и чудесно сливалось внутрь него, но оно же и влекло вперёд, влекло и могло пробудить усыпление, колыхающее возле необъятного ума, который сразу же стал собственностью и позволял принимать таланты своего образа.

-Я вижу!

И вдруг было открыто совладение Царства… Ангел узрел Престол Создателя очами своего стремительного разумения! Узрел так необыкновенно и проницательно, что внутренняя сила, свойственная ангельскому достоинству, незримо как, омыла его таким сладостным восхищением, в котором он пребывал непрестанно, что он сам себя принимал на восторге чувственной любви, которая не отравляла собственность достоинства, а лишь подталкивала его к преизбытку бессмертия.

С Престола лился Неизречённый Свет! Этот Свет покрыл всего Ангела особенным благоуханием светоносного Таинства. Он облёкся вечной Любовью! Что-то слишком, слишком горячее пролилось в нём, и остановилось на мгновение… Остановилось не торжество События, а лишь некое неподдельное удивление воспело гимн этому оформляющемуся Чувству!

Как прекрасен и могущественен Отец, подающий вечное совладение чувственного кипения, на котором можно себя проявить в творческой индивидуальности и независимости! Любовь ниспустилась весьма многогранно, своеобразно, упоительно, величественно и, пожалуй, даже и необъятно в изыскании, но описать её совладения не под силу никому, ни самому мудрому языку словарного откровения, а можно только напиться из источников и слиться с Тем, Кто подаёт эти возможности так просто и в тоже время так непонятно и загадочно.

Ангел вдруг восчувствовал себя иначе! Его воля соприкоснулась творческой святости, и он утвердился в сáмом великом чувстве Отцовского смысла! И это было грандиозное торжество, в коем ему довелось сопребывать.

-Свет и Любовь в тебе, дитя Моё!

И сразу же свет и любовь наполнили молодое тело сотворённого Ангела. Эти величины объединяли творение с Творцом нераздельным союзом! Все свойства обновления постепенно распределялись, неспешно, надёжно, чтобы Ангел не мог поколебаться или потерпеть какое-то неудобство, или тяготу несвойственного недомогания, или некое не учётное бурление кровавого смущения. Всё проистекало вполне достойно, и чётко распределялось внутри ангельского дыхания.

Он принимал достоинства своего бессмертного духа от Самогó Бога! Бог олицетворял мир Рая Самим Собой. Это было началом Величайшего Промысла на всём, что стало Жизнью! На таком заветном объёме Отец и ниспустил желанное и осмысленное слово на дух Ангела, готового принять в себя все устроения данного бессмертия.

-Прими своё Величие!

И Ангел получил главное определение своего смысла, узаконенного и вечного! Величие сошло явно. И могущество Бога обласкало Своего любимца безграничною и вечной радостью, подающей и вечное пользование собственного достоинства.

-Я дышу!

И Дыхание Творца моментально влетело в него и незаметно усилило возможности вечности, и он теперь – бессмертен, как Бог! Это бессмертие соединило их навсегда! Оно их не разводит, а лишь теснее сливает на влечении друг с другом. Способность весьма организованно распространяла свои замысловатые права на чести и долге, ибо именно эти величины он получил в награду от Творца. Только сам Ангел ждал чего-то ещё, ждал на терпении, не ведая иных качеств злого навета. И вдруг на последнем дуновении своего смысла он обрёл дар речевого голоса.

-Я говорю!

И звук слова теперь мог его увековечить странно! Оно приблизило Ангела на новое совладение и нового творчества, которое проявит себя гораздо позднее. Но теперь, теперь он ощущает непреодолимое желание укрепиться в сём важном моменте.

-Прими свой Голос, дитя моё!

И тут же он услыхал своего Отца совершенно иначе! Голос разливался на силе Его Могущества так мощно, что надо было принять торжественное проникновение на другой образности своего чутья. Страха нет, да и быть не могло! Хотя волнующий трепет невольно покрыл разум дыхания неким не сомнением и тревогою (ибо сих определений ещё не случилось), а неким свидетельством! И это свидетельство усилило жажду в нём, усилило пробуждающийся итог.

-Кто я? – Вопрос прозвучал осторожно, как таковой зависимости чёрной страсти не существовало на восприимчивости происходящего, но определить свою долю ему придётся на личном стремлении не в один момент и не на сегодняшнем уровне.

-Ангел.

-Ангел… – Повторил на сладостном пробуждении снова и смолк, пытаясь уравнять все предложенные открытия, пробуждавшиеся на потоке великого мгновения, но мгновения принадлежавшего только ему и только на данном этапе вкусовой жажды.

Он лобзал слова правдою своего исторического факта и теперь ему надо осуществить план творческого успеха, а как он будет осуществляться уже и покажет время бегущих столетий. Покажет несомненною и волевою зависимостью.

-Прими Крылья своего обозрения, дитя Моё!

О, Ангел тут же ощутил странное покалывание за своей грациозной спиной! Нечто слишком горячее пробило его внутреннее совладение чувственности! Нет – ни страха, нет и болезни, нет и непризнанного смущения! Зато есть торжество могучего дара! И принять его на уровне этого мига – нельзя! Только он вдруг изменился на образе своём! И в него сошла благородная символика особого торжества! Всё закипело в кровавом движении! И кровь соединилась с Мудростью! Он сделал сильный взмах и сумел возвыситься на невесомое и лёгкое пространство своего ума! Это было непривычно для него, такая сладкая песня зазвучала вдруг, что Ангел узаконил рай собственного стремления!

-Теперь сохрани в себе любовь, потому что именно любовь есть совершенство всякому знанию, к которому станет устремляться твой крылатый дух. Она поведёт тебя к славному прозрению. И она всегда будет освещать твой путь! С ней ты обретёшь покой. И ею же сумеешь победить любые противления!

Бог, будучи Памятью Ведόмых Мыслей, внёс в ангельскую сущность память вечного прозрения, и именно этою памятью или принадлежностью к Божеству Божеств, он всегда мог творить сам по праву Отцовской любви на последующее изобилие дыханий, которые будут у него в повиновении однажды. Только Ангел пока не размышлял о своих существенных достоинствах (само развитие мыслей сходит по притоку тьмы или потрясения), он пока лишь созерцал вдохновляющий его мир, который открывал картину чувственных перемен.

Он увидел синь Первого Неба, и эта синь проникла в дух, она для него была чем-то удивительно-приятным, основою подлинного восторга. Она, эта синь неба, и стала для Ангела истинным пробуждением, потому что здесь Ангел мог созерцать своего Создателя и вести с Ним доверительные беседы, мог всегда, в любой момент, ласкать свои мысли словом Бога, и так ему раскрывались тайны сотворённого рая.

Он был Ангелом Света, и это яркое преимущество давало ему особые привилегии для личного проявления только своего творчества, которое определил ему Бог, как залог вечного покровительства. И это же творчество всегда рождает для него смысловые чертоги беспредельности, когда можно созерцать красоту божественных изменений, как в себе, так и вне себя.

Ангел познавал всё сущее с изумлением, восхищением, простотой ангельского нрава, как истинный младенец, и у него всегда теплилось в духе благодарственное чувство к Отцу, Который позволял ему оживлять мир своим наполнением непрестанно.

Он не знал, не ведал, каким трудом вошёл в этот свет Божественного откровения, но Ангел полюбил этот свет, давший ему первенство и лидерство над тем, что было сотворено после него. Он познавал рай, где его сущность обрела славный покой, благое умиротворение, подлинную любовь. Эти немалые величины объяли его ангельское сердце сразу, едва лишь горячему взору предстало царственное совладение Божественного Бытия.

Любовь проникла внутрь, и её лучи наполнили все ангельские чувства бодрящим ароматом жизненного благоухания, и чувства эти постоянно развивались, как и само Бытие, Промыслом Благословенного Первооткрывателя.

Царство рая не имело границ, оно всё было объято дивным светом, который никогда не мерк, не изливался окончательно и даже самые дальние уголки его сверкали, как рубины на солнце. Весь Эдем окружали девственные деревья, неосквернённые ещё ни единым притоком воинственно-грозной Тьмы.

На них, на этих красивых деревáх, изобилием свисали к земле разнообразные и диковинные плоды, имеющие особые объёмы и диковинные формы. И при желании можно даже коснуться рукой, и они с лёгкостью падают на ладони, обдавая чувственным ароматом свежести дышащее лицо, и при этом на месте сорванного плода вырастал новый плод, ещё более приятный и ароматный.

А те, что опадали вниз самостоятельно, произвольно, вполне благородно и таинственно, не гнили, нет, не отравляли богатое плодородие этого Царства. Напротив, благоухание их не прерывалось ни на малый миг, все они, дивные плоды, что покоились под величественными деревами, образуя прозрачность живой росы, сильным, хрустальным и тёплым дождём смывались неведомо и свято, тая незримо и божественно.

А вода стекала еще ниже, с небес на тленную землю, сотворённую для низшего мира, где ещё никто не жил, только земля та, будучи также в девственной красоте своего удивительного образа, ожидала своих жителей на терпеливом привете ласкового мая, когда воскресает цвет жизни. И ей был учреждён срок некоторого определения. Надо лишь выждать время этого удела, который наполнялся тоже постепенно и размеренно затем, чтобы по его конце, то есть, когда изменится лицо этого сотворённого мира, всякая тварь, именуемая разумною, смогла принять то, что ей откроют Врата Вселенной.

Ангел, окружённый любовью Бога и Его неусыпною заботою, радовался своему рождению на свет, который дал ему его жизнь, особенную и могущественную. Житие распространялось в блаженном ритме восхищения.

Он мог вести разговоры с Отцом, когда пожелает, и он вёл эти разговоры познавательных ощущений, ведущих на вершину разрастающихся желаний. Ему хотелось познать всю историю, где пребывал он сам и где прежде пребывал его Творец.

Жажда была направлена на то, как он, Ангел, осилил движение звуков и чувств, как они, эти магические и мистические произволения в нём пробудились, как, наконец, сам итог Великого Слова или Мысли излил в него непростую идею бессмертной Жизни.

В этом небесном равенстве сил Ангел был не один, Бог сотворил множество Ангелов, вывел их из Ничего, и все они имели особенное усердие в общении друг с другом и с Богом, познавая предлежащие величины, сотворённые для определённых целей, но целей, которые предстоит познать не сегодня и даже не завтра.

Бог стал Отцом всего сущего и живого! Он ниспустил из Себя вечную Историю, эта История облобызала простор, а простор увековечился Смыслом, пусть ещё и непознанным, но существенно преобладающим над всем, что было, что есть и что будет!

Ангел, о котором пойдёт речь, приял в себя всё самое интересное его развитию. Он с детскою восторженностью наблюдал за всем, что изливалось в Царстве Бога. Особенно любил прогуливаться возле живой воды, возле ясного и тихого Моря, где стоял Престол Создателя. Этот Престол не был сделан чьими-то руками из определённого материала, он лишь как-то вдохновенно отражался на духоносном величии Того, Кем и олицетворялся образ совершенства.

Чистота вполне реального могущества непременно лобзала это духовное вожделение Ангела, который на счастливых моментах разливал в себе идею явного бессмертия. Великое Море так чувственно проницало всю сущность, что ему, как творению Божества, хотелось слиться с ним на своих впечатлениях и желаниях, а, слившись чем-то непревзойдённым и славным, уже и узреть сокровенные мысли Первооткрывателя, в Ком, собственно говоря, и покоилась вся Мудрость (кстати, и всегда будет покоиться в Нём Одном!).

Вода была хрустальной. Её дивная свежесть касалась самых потаённых мыслей, принадлежавших Ангелу на самостоятельном взрослении. Он наслаждался всем, что так чудесно и таинственно напитывало его настроение и взросление.

Смелый взор сильных глаз был открыт для всего, чем только возможно насытить ненасытное зрение. Ангел смотрел на Море, и оно позволяло ему ощущать внутри себя грани различных чувств, кои поочередно открывались ему при любви на каждом вздохе удивления и восторга.

Его дух парил где-то далеко-далеко, даже за пределами этого Царства, имея при этом возможность познавать непознанное и неизведанное. Кровь бурлила внутри него очень загадочно, с неё капала не тревожная грусть, она отсутствовала в раю, а капала сладость боговдохновенного чуда, в котором можно себя ощутить иначе, нежели ты есть.

Свет и синь, разлитые повсюду, так сладостно пробуждали ангельские желания, что ему хотелось себя определить так, как необъятна сама мысль этого чувства. Он хотел выявить историю своего творения! Зачем, зачем сотворил его Бог?! Для чего дал форму роста и слóва?! Он силился понять своё начало, устремляясь в само дыхание мысли, пытаясь отыскать благой смысл.

И вот однажды посреди таких впечатлений Ангел вдруг заметил на поверхности Моря Образ Тени. Она мелькнула, и волна её потопила на своём покое быстро и тайно, словно сокрыла от чего-то далёкого и ненужного.

-Что? что это?! – Вскричал возбуждённо Ангел. Его слово облеклось таким звуком впервые, хотя в тот раз он и разлил слово в Отце на голосе, но сие было для возбуждения чувственного навыка, а сама тень порождает волю слóва иначе.

И вот ныне эта тень позволила ему открыть некое движение своего слова, которое он сложил речью странно и вполне определённо. А раз сложил, то теперь будет вникать на его основу и содержание самим собой при возрастном влечении.

Эта странность Ангела привела в чувство, которое принесло ему непонятное, довольно сильное волнение, оно покрыло его непривычно, покрыло весьма реально и немного иначе. Нет, само чувство не осквернилось, просто речевая тактика слова вдруг Ангела заставила определиться в уровне другого торжества. И он, конечно же, изумился на образ такого неизученного знания!

-Что я вижу? – Слово себя вновь озвучило. Ангел мог говорить! и мог слышать свой голос! Это было необычно и это было чудо! И чудесная сила увлекла творческое пробуждение к возрождающейся жажде! Захотелось испить благую сущность собой! Эта новизна его не испугала, она его и не смутила.

И он не просто слышал и видел, он и чувствовал теневую осторожность внутри собственного дыхания, с которого не сыпалась проникновенная благость, но зато как-то таинственно проявлялась мера недопонимания.

Мрак, разлитый на волне торжеством совершенно иного случая, вдруг как-то неумеренно развил в духе ангельском совладение чего-то притягательного и могущественного, захотелось не только внять зовущей тени, а захотелось невольно прижаться на образ её чутьём своим и своим желанием, чтобы вкусить итог болезненного соучастия по себе на уровне непривычном.

-Великое Море! – Снова воскликнул Ангел на благородном дуновении свежего упоения, не имея печали в сердечном ритме. – Что это там? Что ты скрываешь от моего возбуждения? Ответь стремлению, которое меня изменяет немного! Я зрел не свет, я зрел нечто… Какова сия мера и чем она уравнивается? Я жажду определить неопределяемое! Прояви же себя во мне…

Вода же молчаливо прятала в своих недрах тень разных звуков. Нет, она не пыталась скрыть истину покоящегося Мрака за пределами своими, она просто тихим всплеском отвевала незнакомую грусть Бездны, которая была вне рая, но которая терпеливо ожидала своё главенство, чтобы окончательно узаконилась мера Вечности! Ведь именно Вечность родила Божество и прочие дыхания.

Образ тени слегка поколебал дух Младшего Ангела и даже вскружил голову, он внимательно слушал своё слово и хотел познать его смысл правильно, а это не так просто, для сего надобно особое устремление, особая и значимость потребуется.

Но теперь, теперь он мог насладиться звуком слóва, истекающим из него так вольготно и энергично, он мог прикоснуться им на Того, Кто позволил ему испить своё личное чувство и личного достижения на чести и долге.

-Я стал живым дыханием своего слова! – Воспел он вдруг песнь благодатного света. Тьма же ждала его там, за пределами этого могучего Царства. – И я хочу усилить в себе новое… Но позволит ли Отец мне это? Не отзовётся ли Он иначе во мне? – Не сомнение, а воля пробуждалась на сердце Ангела, пробуждалась как-то не так, как радость, например. Странное жжение уже сошло в кладовую сердца, и оно закипело от незнакомого упоения, закипело желанно и сильно.

Одно невольное прикосновение на тень Бездны уже позволило родиться сомнению: а так ли могущественен свет?! Неужели Мрак имеет иное расположение или… И теперь необходимо выявить свою долю в равенстве Небесных Сил, выявить и осуществить Замысел Божества так, как и определено ему это с самого начала и определено именно ему, как любимцу Бога.

Море, где Ангел разветвлял путь пробуждавшихся мыслей, всегда притягивало к себе, оно вызывало непоколебимые желания, и оно тоже любило его на Отцовском завете, оно могло дать Ангелу эту любовь и оно всегда, всегда давало любовь, позволяя прикасаться к своему восхищению. Морская вода омывала дух и делала его сильным и здоровым.

Эти ласковые воды набегали задумчивою волною на молчаливый и величественный берег, где предстоял в свете любви, сотворённый Премудростью, Ангел. Мысли далёких полётов не кружили голову, хотя и всегда увлекали юного Ангелочка своими проблесками таинственного чутья. Он неизменно стремился определить вершину сáмой сокровенной мысли, в которую упирался его восприимчивый и жаждущий ум. Но разве возможно проникнуть в запредельность, где покоится Вечный Мыслитель?!

О! нет! никто, никто не в силах познать Могущественную Запредельность! А она существует! Она всегда на одном и том же месте порождает факты всякого пробуждения. Любые стремительные потоки информации просеиваются через её покровы. А потом стекают на дух в тело.

А ему, такому чистому и увлечённому ко всем уровням знаний, казалось, что синие языки не меркнувших волн, ласкающиеся таким неведомым покровом воспетых чувств, проницали сквозь его ангельский дух и обмывали и его ангельское сердце, где бился целый пульс необъятной Вселенной, поделённой на время великих перемен, в кои и он сам введён десницею Судьбоносна. В ангельском теле двигалась кровь! И она была главным двигателем чувств, ритма и звука. Поэтому кровь – это священный сосуд особенной благодати, способной творить чудеса. Кровь есть промысел творческих успехов для каждого творения.

Три Объёма свидетельствуют на небе: Отец, Его Слово и Дух. Дух есть центр вселенной, ум – сила ориентации, а кровь – масса вселенной, массою можно управлять или творить из неё. Например, кровь взбунтуется и мы, в данный момент расходуется запас человеческий, злимся; или кровь взволнуется, мы в любви ожидаемой величины на радости и чудесности предстоим, а если кровь утихомиривается, то и мы на покое предстоим.

И ежели внимательно регулировать потоки кровяных бурь, то непременно можно себя изменить или получить и преемственность торжественного момента, когда рождается способность к творческому успеху, такому, как исцеление или избавление от тяготы.

Кровь есть состав любого рождающегося творчества, поэтому она живая река, могущая изменять свои направления. Дух естественно разветвляет кровяные потоки по всему телу и даёт чувствительность Ангелу.

Ум, сообщаясь с этим достойным и восприимчивым телом, которое скапливает особенность итогов, усиливает эти разветвления, а двучастность усиленных потоков образует огонь, энергетику всех свойств, структуру движения.

Энергия бессмертного духа, энергия ума, энергия крови – это три достойнейшие величины, сообщающиеся между собою постоянно, но имеющие неодинаковые возможности по своему достоинству и накоплению.

На земле также преобладает структура тричастности: дух, вода и кровь. Они объемлют поток всех исторических событий, в которые Ангелу придётся войти, но которые пока ожидают пробуждения, ибо всему свой особенный черёд и порядок.

Эти две всеобъемлющие структуры – Небесная Важность и земная возможность – совокупны по уровням проистекающих знаний, им так же определено разное время, но время, которое соединит их навсегда однажды.

Под временем понимается процесс движения по развитию тех или иных чувств. А так как само время не существует в ритме бессмертного уравнивания, потому что оно исчезает, оно невечное, то на достатке своём оно только исследует факт растущего знания, которое и открывает Бога тому, кто сотворён Им когда-то и для чего-то.

Ангел это, своё образование, изучает на пажитях размышления не один, а вместе с Отцом. Он восходит к Нему сразу же после прогулки у Моря откровений. Поднимается умом и телом к Престолу Благодати, едва волна откатится назад. Сразу же и разветвляется диалог духовного настроения.

Делая взмах своими белыми крыльями, сливаясь с солнцем, с его неповторимым блеском, Ангел подлетал в волнении к своему Могущественному Создателю. И, не смея так явственно взирать на Его образ, покрытый огнём чистоты, боясь проникнуться Его величием и мощью, он всё же мог, мог предаваться желанному общению чистой мысли, получая взамен своей преданности, Его великую, умозрительную любовь, любовь Создателя к творению, любовь Покровителя.

-Отец! – Горячий вопль радостью колыхал Огненную Ветвь Нетленной Мысли. – Как чуден образ этого славного Моря! Но, что это? Что?! В его лучистых недрах я видел некую тень, тень, смутившую мой бессмертный дух и поколебавший мою вдохновенную кровь! Послужила ли она раскрытию тайны, которую я не смею познать теперь?! Или я не могу определить её никогда?! – Глаза Ангела светились восторженностью, в них уже пролегла печать какой-то незримой грусти, и эта грусть невольно ранила волю стремительного ума.

-Дитя Моё! Возлюбленное дитя! – Отозвался Творец вдохновенно и славно. Однако Его божественная сущность вдруг издала ту самую грусть, что замерла в духе трепещущего Ангела. – Есть то, что предстоит тебе испытать, только сей час, привлекающий твоё преждевременное знание, не настал! Тебе надо выждать свой наполняющийся возраст творческого вдохновения, чтобы правильно принять всё сущее и чтобы не увлечься тем движением, которое определит меру правильно.

Эта несвойственная грусть невольно легла на чело Ангела. Он ощутил, как его кровь стала волноваться. Это волнение немного сжало грудь, а горячность слóва зажгла в духе не болезнь, а чувственное настроение кипящего блага. О, благо закипело! И кипучая сила стирала все произволения, преобразуя торжество в некую зависимость.

-Отец! Я огорчил Тебя! – Мысль не блуждала, она была примята новым всплеском какого-то незнакомого чутья, не испитого ещё им окончательно, но уже учувствованного на своём движении кровяного пульса, бившегося мощно, ярко и даже чуть жёстко. Он снова испытал миг своего невольного смущения, да вот разве возможно скрыть то, что так явно тебя привлекает и притягивает, что затронуло и не утратило волю, а, напротив, приумножило оную?! – Я хотел лишь определить суть этого отворившегося смущения, которое остановилось внутри меня! И не просто остановилось смятение, но овладело мною и пробудило нечто иное, которое уже движется внутри меня самостоятельно… Я не осиливаю эту возможность, она сама взращивается во мне и притягивает к своему истоку. Я не могу – ни постигнуть ни определить суть… Ответь же моему дыханию и моему желанию…. Есть ли тайна в том? И возложишь ли Ты запрет?

-Да, эта тайна коснулась тебя, дитя Моё, возлюбленное дитя! И теперь её воля стала твоим движением, твоим стремлением. А запрета нет! Ты можешь творить свою идею всегда на собственном произволении. Я не стану тебя ограничивать в выборе твоём! – Отец не менялся. Его впечатление не интонировало. Он всегда, как и прежде, спокоен и мирен. И молчаливое усердие не трепетало напрасно, оно неизменно и величественно, как и полагается Творцу, у Которого План Строительства имеет тонкое и точное намерение.

-Но ежели эта чужеродная тень хрустального Моря отразится на моём дыхании ещё раз, то посмею ли я вкусить тайну Твоего Чувства, в коем Ты прежде Сам сопребывал и сопребываешь поныне? – Какой-то страх неведомой боли покрыл ангельское сердечко, где забился пульс всей Вселенной.

-Приходи ко Мне снова, и ты облобызаешь тень самим собою. – Отец был безмолвен, молчалив, и Ангел отошёл от Него в изумлении, потому что сегодня его Возлюбленный Создатель впервые открыл ему Свою Печаль, и это новое ощущение стало чем-то тревожным, и Ангел вернулся обратно туда, где он приметил тень, которая подарила ему печать этой странной грусти. И радость переплелась с этою печалью молниеносно, возникло непохожее равновесие в чувствах, покрытых светом, однако яркой боли нет, только щемящая трудность, но именно в ней надо излить свою жажду и стремительность.

И когда Ангел слышал гонг Большой Трубы, то он никогда прежде не задумывался о том, ведь в этот таинственный миг раскрывались Врата Царства, чрез которые другие Ангелы осязали пределы сокрытого; они входили и выходили из рая.

А ведь раньше он, Ангел Божий, даже не зрел этой границы, которая, по-видимому, была чем-то определённо значимым и тайным для всех, кроме него. А сегодня он решил посмотреть, что там даёт прозрению простор этой Бессмертной Мысли! И он взглянул на беспокойстве, не остановился в размышлении…

Ангел увидел далёкую Бездну! Увидел и замер на пробудившемся восторге, которым встряхнулась вся его бессмертная сила, могущество и жажда! Что-то чужое, такое непознанное и весьма притягательное, таинственное и объёмное, мелькнуло на рассвете чувства невызревшего и страшного! Какое-то преодоление проскользнуло тихим наветом прямо в светлый ум Ангела.

Бездна разливала своё желание довольно сильным всплеском на стремительный дух! О! как захотелось совокупиться с незримым, зовущим, зовущим непременно вперёд, туда, где раскрывается эта Тайна вечного совладения с самим собой!

-Почему, почему она зовёт меня к себе? – Так думал Ангелочек на своей чистой мысли, которая взволновала его, которая потревожила его и слегка смутила неопределённостью. По-видимому, там есть что-то такое, что складывает объём нераздельного чувства по Отцу, в Ком и пробуждалась неутомимая жажда творческого процесса, неминуемого, а реально задействованного в данную историческую форму.

-О! вот она! Тень хрустального моря! – Воскликнул он проникновенно. – И я хочу! хочу войти в неё! Войти сейчас, не потом, а именно сегодня и на своём желании, что раскрывает мне правду непознанного чуда, чуда, на которое я жажду прикоснуться непременно в этот миг!

Его сущность заколыхалась в предвкушении чего-то незнакомого, такого желанного, он попытался узаконить в себе сущее, да вот это сущее было где-то там, за вратами Рая, и оно отчего-то себя проявляло необычным способом, влекло, влекло только туда, где жила истинная мудрость восходящего слова.

Мир неизведанного прельстил момент зрительного восприятия настолько вдохновенно, а желание слишком, слишком горячо пробило трепещущий ум. Странное мгновение усилило некую не вызнанную сладость! Мрак звал настойчиво, звал к себе не на закате чувственного мига, а на рассвете воскресающего помрачения, в котором придётся озвучить весьма трагическую идею, но без неё невозможно осуществить намерение в том виде, в котором оно само себя рождает!

Тьма только тогда перестанет двигать формы существенных перемен, когда Свет её полностью преодолеет и затмит своим достоинством, и когда лабиринты утеснённых навыков смоются на гранях многообразных впечатлений, распространяющихся только путём переплавки – из злого свидетельства в доброе намерение.

-Почему манишь моё чувство? Почему тревожишь мой покой и моё умозрение? – Снова вопросил Ангел, удивлённый настойчивостью и вниманием этой Бездны, которая его зазывала к себе, которая полностью овладела им и его жаждами. Взгляд при этом утомлённым не был, напротив, он как-то стал более стремительным и жёстким, более глубоким и проникновенным. – Или ты жаждешь меня изменить на образе своего дыхания?

Ангел силился познать то, что предстало в нём так реально. Он раньше никогда не придавал этому значения, а сегодня его что-то влекло вперёд. Итог знаний звал, звал туда, где он ещё ни разу не был, но где была его невозмутимая правда! И именно сию правду ему и дано познать на чувственном определении своего ангельского сердца, которое бьётся иначе, бьётся неизменно и вдохновенно.

-Я должен испить то, что предначертано вечностью! И я сделаю это теперь же! Пусть свершится факт моего устремления прямо на нынешнем уровне, в коем пребывает моё нетерпение. Ты меня ведёшь в свои объятия, я принимаю твой вызов. Иначе я… – Не договорил слово, потому что испил восторг События, что предстал перед ним.

Ангел очутился возле необычайно красивого древа. Древо было слишком приятным для глаз, оно сияло небесною светлостью, от ствола исходила чудодейственная сила и она притягивала дух непознанным совокуплением, подающим ему новое усердие.

Наливные плоды благоухали познанием, взволновавшим ангельскую кровь не зря, познанием того, к чему стремился сотворённый Ангел. Только на один малый миг заколебался он, вспомнив Слово Отцовского Звука: облобызаешь тень самим собою…

А потом, не раздумывая, снял спелый  и дивный плод, вдохнул в себя розовый аромат его, пропестрел самозабвенно мысль и вдруг невольно замедлил свои ангельские восторги, но лишь на малую, на самую малую долю и… Уверенно вкусил этот алый плод, плод прозрения и совершеннолетия. Уста ощутили несвойственную сладость…

Он сделал ЭТО, не ожидая своего определённого возраста и времени, он мог сделать ЭТО и позже, только его уже звала, влекла Бездна! Звала на подвиги или на что иное! И он должен, должен найти правильное решение того, чем облёкся разум!

Ангел ступил на путь, опередивший духовное прозрение, и за такую усиленную жажду навлёк на себя тяготу испытаний, которые станут для него началом какого-то мрачного и весьма глубокого смысла. Но назад уже пути нет.

И тут… Тут он восчувствовал новизну в себе, у него раскрылась бессмертная сила Отцовского Могущества. Он понял, что уподобился Творцу, но не по бессмертию, ведь Ангелы уже сотворены вечными двигателями жизненных навыков, он обрёл в своём духе и ангельском теле само творчество Бога, и теперь ему осталось лишь войти туда, где был Создатель до сотворения сего бытия, но не в саму запредельность бытия.

До этого момента Ангел знал только добро, а ныне ему предложена история Тьмы, той тьмы, в которую предстоит влиться на исследование и слияние самим собою. Тьма открывает познавательное зло, то есть она есть отражение света и добра, а вот ощутить её подлинный привкус приходится с чувственной опекой и болью. Само испытание усиливает тяготу, но выводит всегда к добру. Первый и решающий шаг сделан, теперь только вперёд шагать за знаниями, открытиями, за тем, чему и послужить доведётся.

У Ангела вдруг возникло совершенно иное зрение. Чем-то чужим повеяло, это возбуждение не причиняло болезненного дыхания, напротив, становилось свободнее и невольно пронзила не щадящая мысль о том, чтобы оторваться от рая и попытаться узаконить внутри себя наследие явного бессмертия, которое открывается совершенно по-другому, нежели он привык ощущать. Он воскликнул:

-Я вижу!

И услыхал внутренний Голос Отца:

-Возьми это!

И тут он внял Зову Бездны. Она была рядом. Она зазывала к себе. Оставалось лишь ещё немного, чтобы её впустить в своё стремительное сердце, в коем билась ангельская кровь. Не знал пока, как изменить момент превосходства, только ситуация постоянно меняла настрой впечатления, и тогда он возвысил слово:

-Я слышу!

Странные звуки уже настойчиво волновали воображение. Они колыхались на пороге возбуждённого ума величественно, это величие принадлежало не ему, а чему-то неведомому, но именно туда и было направлено всё совладение мыслительной способности, в стремление, с которого и получал свою силу и мощь бессмертный Ангел.

И опять Голос Отца сказал ему:

-Испей это!

И новый всплеск вырвался на потоке изрывающихся знаний, вырвался и не охладил обозначенной цели, а усилил их так основательно, что дух окончательно возвысился над самим собой, и вострепетала возможность.

-Я чувствую!

Какое-то движение забилось в сердце, кровь сжала само дыхание. Стало горячо. Эта горячность углубила жжение наслаждением. Ориентация не спутала восторги, зато размыла думы, размыла тихонько и осторожно. Какая-то волна прокатилась по телу и вдруг сдавила непознанной болью. Нет, Ангел не вскричал! Боль не отвевала произволение зла, она только слегка потрепала благое смущение, но и оно уже доставило ему несовершенную радость странного чувства!

-Живи в этом, дитя Моё! Покойся в мире, любви, согласии, и будь всегда превыше того, что узнаешь во время своё! И пусть оно никогда не тяготеет над тобою! – Голос Отца завершил мгновение, которое опередило событие, его событие.

-Отец… – Воззвал Ангел. И это был крик, и крик потопил настоящий момент любви в великом блаженстве, но блаженство вдруг изменило само настроение и заставило Ангела ощутить новые чувственные силы, доселе незнакомые. И он стал более сильным и серьёзным. Его дух заметался чем-то непревзойдённым, вполне достойным того, к чему бежала воля узаконенных часов! Он рёк более уверенно, нежели прежде, когда его дух купался в лучах рая, даже лицо немного потревожено покровом мрака, из которого примчалась невидимая страсть и овладела им. – Я жажду!

Тьма помутила мысль Света, а томление усилило знание. И ныне он уже определил свою мысль в образе, где дышит печаль, грусть и любовь иного усердия и иного склада. Выбор сделан, отступать не приходится! Искать свою свободу надо не здесь! И он непременно будет искать. И, может быть, найдёт нечто! И тогда бытие станет в нём разрастаться на уровне благого Слова.

И, не задумываясь о последствиях, не надламывая воображение сошедшими на него тайнами, Ангел направился к Вратам, они ещё не закрыты, они словно ждут его, ждут и зовут туда. Надо лишь пройти сквозь них.

-Я иду… – И пошёл.

Его разделяла лишь чувственная граница, а сама Бездна уже манила к себе, манила как-то сильно, настойчиво, и он решил полететь навстречу своей, только своей истории, не втягивая в неё никого. Желал самостоятельно напиться торжеством Мрака, отворившегося для него Тайною Божества.

Взмахнув белыми крыльями, не оглядываясь назад, не сожалея ни о чём, Ангел врезался в эту гущу мрака, поглотившего его целиком… Он, как бы сразу же потерял свою уверенность, ориентир во времени, дух закоченел в нём мощью невнятного мига, мрак сдавливал свободу лёгкого тела, терялось впечатление прожитого. Только надежда не разбилась о бесконечность!

Перед ним распростёрлась великая и бесподобная Бездна! Её явное могущество Ангела не просто потрясло! Оно его изменило! Вся жажда рассыпалась на длани простора, принадлежавшего ему одному! Он крикнул во всю мочь:

-Я и Бездна!

Крик потонул во тьме восходящего не уныния или отчаяния, а на потоке грядущего испытания, потонул не обречённо, хотя и с каким-то остервенением и безволием. Нет, Ангел не утерял своё могущество, да вот сама Бездна приласкала иначе, чем райское беспечалие!

Он, оторвавшись от знакомого, от того, что было прежде с ним, совокупился с необъяснимым движением, помутившим его ангельскую кровь моментально, которая всколыхнулась огнём незнакомой и чужой страсти.

Бездна принадлежала самой себе! И теперь Ангел мог обнять её чертог невесомости и вкусить непреодолимое желание собой и на её владениях и на её возможностях! О, она дышала вместе с ним! Дышала величественно, необъятно и на едином дуновении своей бесконечности отбирала у него все силы, необходимые для волевых усилий, словно надеялась отнять всю способность, к которой он был привязан и на которой он расходовал запас своей бессмертной энергии!

Дух трепетал благородно на восторге непознанного, но познавательного момента! Равновесие потеряло своё достойное определение, мысли закипали на предельности невнятного чувства, это было истинным чудом!

Ангел честно пытался внять своему ликованию, которое билось внутри постоянно, только дыхание срывалось и таяло во мраке странных и глубоких звуков, с которых падала огненная страсть вдохновляющего страха.

Белые крылья как-то таинственно колебали эту величавую Тьму, покровительницу всех пороков какого-то специально-определённого времени, что стояло над движением, которое влекло вперёд к Знаниям Века, но века, полностью принадлежавшего одной Бездне, её свойству и законам. Устроиться в ней не так просто, надо прежде отдать свою мудрость, а потом она наградит от своего источника зла! А что получится потом – опять тайна! В эти-то знания Ангел и вливался незаметно, вливался обдуманно, хотя при этом его ум колыхался в тесных обстоятельствах, представших как-то не очень ярко.

Он метался, боль разрывала грудь утомлённого сердца, ему не хватало Отцовской мощи, но он, будучи уже во власти Мрака, летел вперёд, дальше и дальше, глубже и глубже, затмеваясь памятью, однако, ощущая при всём этом незримое око своего Создателя, хотя Тьма, её способность, скрывала Его явное присутствие, но Ангел был в Самóм Отце, внутри Этой Великой Силы, а сокрытая О́бразность, сокрытая от него, от Ангела Света, давала защиту и блаженство свободы, самостоятельности: ты сам, сам можешь владеть процессом бессмертной Бездны! И не только владеть, а и видоизменять настроение этого злого чувства. Такая символическая мера творила внутри него дыхательные набеги, и кровь стремительно взлетала в сердечном кармане и разлеталась во всех направлениях! Это было приятно!

Пространство сдавливало ангельское тело своими мрачными коридорами отмеренного потока, который бушевал и разливал в себе всю величину образующегося дыхания. Мрак тоже обладал особыми звуками! Песенная возможность этого простора провоцировала слух! Было как-то не по себе!

Бездонная мощь текла иначе… И ему хотелось в ней утвердиться реальностью своего образа и своего намерения! Ангелу не так легко справляться с открывшейся бесконечностью, этот могучий объём необузданной никем величины увлёк настолько, что он позабыл совершенно обо всём и даже о возвращении назад, и только истинная Отцовская любовь и забота не позволила остаться ему здесь посреди неведомого и безόбразного хаоса навсегда!

Его звал Голос. Звал не на звуках, а на мышлении слова, которое бороздило внутри всего тела! И отупелая воля Мрака слегка смялась и отступила от ума безболезненно и стало светлее. Если бы он не внял слову, то остался бы в этой Бездне! и пропал! Погиб мгновенно бы, не осилив идею пространственной жизни, в кою ворвался собственным желанием и при посредстве чувственного кипения! Отец не мог допустить гибели Ангела, сотворённого бессмертным для вечной жизни! И, конечно же, не допустил!

-Ты не в силах преодолеть Мой простор! Возвращайся назад, дитя Моё! Возлюбленное дитя! Не надо спешить вторгаться туда, где хаос сеет свои меры, иначе омертвеешь от воли грубого Мрака, увлекающего тебя вглубь напыщенных страстей, что живут в этой утомительной глубине на сжатом уделе. Ведь это время может стать для тебя погибелью и разрушением. Я не хочу видеть тебя на вершине болезненного соблазна, коим ты обретёшь для себя тесноту, хотя ты призван творить великие дела!

Ангел мгновенно разбил сеть тёмной печали, пробудившей в нём идею странного чутья внутри парящей возле него Мысли! Грусть чужого совладения всё же стянула некоторое недомогание, хотя и не подала прочего беспорядка.

-Да, Отец, я возвращаюсь.

-Я жду тебя.

Ориентация слегка размыта, но любовь Покровителя не позволила утерять себя окончательно, и поддерживала его на всех жаждах непрерывно. Она будет поддерживать и вечно, только вот сумеет ли творческий образ удержать в себе сущность бессмертия, если утеряет фактуру славного чувства, облачённого в нечто? И он вернулся обратно, почти покорённый привольем разлитого мрака и холода, покорённый в одно моментальное соприкосновение с этой бескрайней Бездной.

И тут же, тут же он повзрослел неведомо как, обрёл мощь с тем, что испил и познал. Знания уже проистекали в нём безудержною лавиною! Хотелось снова и снова открывать новые впечатления! Но надо было соединиться с Отцом, иначе связь будет утеряна и тогда дух ослабеет, а ему, как никогда, необходима помощь святого достатка!

Приблизившись к Престолу, он уже не осмелился воззреть на Отца в простоте своего великолепия, Лик Которого прожигал тело и, прикрывшись одним крылом, Ангел поник головою и воззвал не без трепета:

-Отец…

-Говори… Я слушаю тебя! – Как гром прозвучал Его Голос без упрёков и гнева. Он неизменен в любом движении, потому что Он не может носить в Себе какие-то там настроения временного права и долга, иначе и Вечность поколебалась бы на пробуждениях. Только для Ангела Голос уже показался совершенно иным, потому что границы Тьмы этот Голос складывали совершенно по-другому на восприятие.

-Отец! – Ангел немного растерялся, чувствуя перемену в себе и в Том, перед Кем стоял сейчас. Какое-то невнятное жжение плавало посреди внутреннего сознания. Что-то изменилось в общении, он на тайне любил Бога и знал, Что и Он любит его, любит по-прежнему! Вымолвил в благой надежде, хотя и с некоторым несвойственным сомнением. – Я хочу покорить Тьму! Я знаю! Она – Твоя, но она – ничья! Отдай Её мне, как Самому Себе! Я попытаюсь построить в ней новую жизнь и узаконю Твою Волю при своём посредстве! – Глаза заполыхали от воспоминаний, в них уже запечатлелся исток властолюбия, но на сей исток он и введён в размер и наполняющегося времени. Тьма существенно коснулась ангельского духа и засвидетельствовала свою сопричастность к противлению Света. Зло ожило, задышало чувственно. И теперь уже отворились Врата другого пробуждающегося потока. И необходимая мера восстала на противление Свету. – Ты дашь волю, согласие? Или я уйду в растерянности?

-Борьба за равенство между Светом и Тьмою может стать для тебя погибелью. Путь жёсткий и отнимает силу разума, коим ты напитываешь свои нынешние итоги. Будет очень тяжело наследовать вечное определение! Ты ещё не готов вступить в наследие своего порядка, хотя Я не смею тебя удерживать ни в чём! Тебе придётся вкусить злое движение, оно стирает границы добра. В этом укрепиться трудно, если двигаться от своего порядка.

-Но я бессмертен!! – Воскликнул взволнованно Ангел. Его сущность уже дышала иначе, она увлекала иначе и она двигалась иначе. Но он без лицемерия напуган тем, что ему предсказано! – Разве смерть меня обличит?!

-То, к чему ты стремишься теперь, оно отдалит тебя от Меня. Ты, не достигнув своего совершеннолетия, вкусил плод знаний преждевременно и теперь, теперь уже невозможно остановить процесс. Он задействован в историю, в историю двучастности. Тьма и Свет облобызали твоё стремительное сердце, а Я даю тебе свободу и полновластие для знаний не рожденных, но произливающихся от тебя! Пусть же твоё ангельское стремление не погубит в тебе первого начала, дитя Моё! Ты призван творить наследие.

Ангел на тихом, усмирённом величии немного помолчал, обдумывая слово Отца, не поднимая, однако, головы, а потом всё ж таки решил, решил выговорить волнующую нужду своего чувства к Покровителю и Другу.

-Но могу ли я, могу ли бывать там, в этом бескрайнем потоке, по крайней мере, иногда, хотя бы иногда, когда вспыхнет моя боль, в которой я себя ещё не определил и не познал, но которую стремлюсь определить и познать?

Отец не спешил развивать Свою правду настроением Ангела, а тот уже повторил на волнующем экстазе свою заветную волю, при этом его стремительность малость поутихла. Он что-то предчувствовал, и это предчувствие его заставляло волноваться.

-Могу ли? – Ожидание ответа уже и горячило приток крови.

-Да, можешь! Но тогда разгорится огонь адского хаоса, и этот огонь изменит тебя полностью. Ты станешь иным и по мерам, и по желаниям, и по образу. Это, несомненно, отдалит тебя от Меня и даже от твоего нынешнего смысла, к которому направлена твоя горячая жажда, дитя Моё. Возлюбленное дитя! Я же не стану тебя ограничивать ни в чём и никогда! Свободная страсть принимает твой вызов. Ступай к нему один. И помни, что ты всегда можешь оторваться от Тьмы и возвеличиться Светом снова.

-Нет, Отец, я на веки с Тобой, потому что люблю Тебя, но моё пробуждение, прозрение… Оно влечёт меня туда, где тайны Твоей Бездны дают восчувствовать некое неравенство, и я жажду это неравенство изменить. А Твоё вечное Слово, Отец, не позволит мне погибнуть. Я – бессмертен! Я всегда буду пребывать в Твоей любви! Я жажду Твоей Воли! Что мне делать? Приму любое желание Твоей мудрости, не своей… – Ангел вдыхал Бога и верил Ему по-прежнему. Соприкоснувшись мрака, он утерял правду Света, она осталась при нём, не исчезла так вот, она была покрыта болью нового слова. И теперь в этом слове ему предстоит менять и возможность, менять дыхание, менять самого себя.

Это слово уже родилось в Бездне желанием духа, который принадлежал делению, то есть, одна его половина была со Светом, а другая со Тьмой. Такая частность не сотворена, а рождена на воле Ангела, влившегося во мрак, что и позволило образоваться действию, противному Свету.

Это неравенство изменяло Ангела, желавшего объять необъятное или существующее только внутри мрака, потому что за его пределами разлита святость, охранявшая Божество! Молчание не тягостно. А он, Ангел Света, ожидал ответ со страхом, боясь, однако, услышать – нет. Страх посеяла она, Бездна! Посеяла незаметно, верно, чтобы овладеть духом, принадлежавшим Отцу!

-Хорошо, что ты помнишь о своём бессмертии! Постарайся не забывать этого никогда! Попытайся себя уравнять во всех направлениях, чтобы быть со Мной. Не отдаляйся от Меня, иначе обретёшь страх и тоску. А эти величины ломают сердце и кровь.

-Не забуду… Я буду всегда при Тебе… Ведь Ты мой Отец… – Голос всё тише и менее уверен. И некоторая сила бездонного потока вдруг охватила Ангела, старавшегося принять всё, что теперь предстанет на пути его.

-Иди, но помни, отныне мрачный порог времени, твоего времени, где ты, Ангел Света, станешь развивать дух свой, сделает тебя иным. Ты сам избрал сей путь, так пройди его до конца самостоятельным возрастом грядущих перемен. Обещай Мне только, что будешь так же, как и раньше, восходить к Моему Престолу и будешь открывать сам свои чувственные помышления своего неутомимого стремления. Я всегда приму тебя, каким бы ты не стал.

-Обещаю, Отец… – Ангел уже не мог так долго находиться у Престола, великий огонь прожигал его крыло, каким он закрывал возмужавшее лицо, и оттого он не смог и беседовать с Ним. Обручение со Тьмою, хоть и в малой совокупности, уже произвели значительные изменения в духе и в облике, и огонь Божества мог сжечь чувственность, поэтому Ангел поспешил удалиться к возлюбленному Морю, оно давно ожидало его впечатлений.

Лёгкий, свежий ветерок ласкал золотые кудри, струившиеся по статной спине и могучим плечам, и крылья в радостном упоении вздрагивали от чистого и прозрачного воздуха, коим наслаждался райский мир небесного покоя.

Старший Ангел тоже поджидал его, чтобы выспросить о первом полёте. Он стоял возле молчаливого Моря и смотрел вдаль ласкающегося простора. Внутри него не безумствовала воля ангельской крови. Он был намного превыше ума Младшего Ангела, только это вовсе не принижало ничьё достоинство.

-Лю́фер, но довольно, довольно томить чувства! Поведай о том, что ты проделал! Что, что испил ты на жаждущем ритме невиданного тобою прежде?! Как ты себя выявил на образе мрачной Бездны?! Я испиваю пробуждения твоего уровня! Говори, говори мне о них! Я жажду твоих впечатлений. – Спросил Гéлбер, не испытывая, однако, нетерпения, разливавшегося из хаоса мыслей, тем, которое Люфер испытал преждевременно, он силился поскорее узнать его откровение. Светлость изумлённо-благородных глаз всегда приводила в неподдельный восторг Люфера, который бесконечно доверял ему и был предан своему дорогому другу.

Вот и сейчас он тихо засмеялся и с нежностью прижался к могучему плечу Гелбера, которого касался красивой головой, но скоро, очень скоро, он тоже вырастет и станет таким же, как и Старший Ангел, и тоже получит титул старшинства, и тогда сможет преображаться в любой образ, как и его братья.

О преображении он мечтал меньше, нежели о том, чтобы покорить простор Тьмы, ведь теперь и ему позволено входить в её владения и даже стать частью её движения. О! как она пробуждала своё неизменное дыхание! Эти мгновения Люфер спрятал внутри своего беспокойного сердца. Дыхание неслось на потоке невероятных мыслей. И ниспускалось оно так сильно, что порою казалось, вот-вот рассыплешься на пылинки по всей величине неиссякаемой Бездны, не чувствуя ничего, никого! И в то же время живёт в тебе весь смысл необъятного дуновения, дающего осязать приток явного бессмертия, ритм которого постоянно воскрешал заветные пороги Великого Бытия!

Гелбер молчал, ожидая терпеливо слов Люфера. Его выдержка доказывала, что он – старший, ему очень хотелось откровения и он, наконец-то, дождался, хотя и боялся услышать новое слово, отчего-то предчувствие слегка взволновало его чувственность.

Люфер выпрямился, встряхнул золотистыми кудрями и, устремив далеко-далеко свой горящий взор, воскликнул торжественно, при этом его крылья взволнованно раскинулись по обе стороны в каком-то диком предвкушении нового полёта. Именно этой реакции и опасался Гелбер: желание вкусить боль.

-О! Гелбер! Это настоящее чудо, которое я там ощутил в себе! Необыкновенное и сильное! Величественное и могучее! И такое тревожное… Понимаешь… Я ошеломлён! Я в восторге, и вдохновение порождает во мне новый смысл…

-Разве свет рая не дивен, разве он не благонадёжен и не желанен, что ты прельстился воинственной тьмой, подающей совершенно другие зависимости и утверждения?! – Испуганно изрёк Старший Ангел, и его умное лицо немного погрустнело. Некая сила вдохновенного начáла смутила волю. Он не хотел утерять эту благую дружбу. – Разве у тебя горит сердце на ритме восходящего безумия? О, брат, сие обстоятельство сделает тебя излишне печальным…

Люфер словно ничего не замечал, он был поглощён какими-то незнакомыми переживаниями, незнакомыми впечатлениями, что притекли к нему после полёта. Это неуёмное движение по Вселенной его, нет, не осквернило, оно его околдовало что ли.

Новизна в необузданном желании – покорить эту Бездну неизменно своему чувству – повлекла ещё дальше, ещё глубже, а даль – она таинственна, неожиданна по совокуплению с ней, потому что открывает совершенно иные расположения чувственных границ, коих не подаёт райская обитель.

-Что же ты молчишь? Разве свет рая не дивен? – Повторил печально Гелбер, не усилив звук голоса, дух могучего великана напрягся от того, что ему сейчас выскажет возлюбленный брат. Он слегка разволновался, пряча это совладение прав внутри себя.

-Да! Да! Свет – это реальная сила, власть, достоинство, но понимаешь, и Тьма, она тоже имеет всё это! Она вовсе не лишена чувственных кипений, а даже напротив, она совокупляет ещё бόльшие символы! Что я испил – это несравнимо ни с чем, что я видел и знал прежде! Дорогой мой, Гелбер, во мне, во мне… – Люфер не задыхался, а вот страсть самостоятельно забурлила на приливах ангельской крови. Он продолжил на упоительном восторге говорить речь свою. – Там, там, в этой хаотичной пурге, я слышу подлинное прикосновение Божества, прикосновение Отцовской Силы на всём! Понимаешь меня?! Там, а не здесь… – Выплеснул словá из своего духа Люфер на задумчивого Ангела. Восторг синих глаз блуждал безумием, он говорил правду, которую ему довелось испить на глотке утомлённого дыхания, только своего и ничьёго больше.

-Что ты такое объемлешь, Люфер?! – Теперь Гелбер был напуган уже  по настоящему. Его серьёзный вид и величественный сан внушал скорее боль, нежели сострадание или страх. Он проницал Люфера! Ощутил, как задрожал дух Младшего Ангела от будущего предвкушения, которое ожидало его впереди, ведь тот рискнул войти в исток темноты, в основу безмерности до своего совершеннолетия, учреждённого степенями восхождений для всех творений, и теперь у него развиваются другие ценности и другие качества духовного построения.

Постепенность даёт право правильно воспринять волю мрака, волю Бездны, а незрелость, поспешность всегда облекается неудовлетворением и желанием изменить что-то, исправить по своему усмотрению. Именно это свойство и усугубило возлияние мыслей в голове Младшего Ангела. Он осиял в себе историческую поспешность и принял оную раньше назначенного срока, за это стяжал вольнодумие, которым Бездна его покрыла и покорила, прочно привязав к себе!

Так на дыхании мрачного удушья у Люфера возрождается страсть, а она переменит суть отношений со всеми и, конечно же, изменит и самогό Ангела. О! этого Гелбер не мог допустить, но и отменить тоже не мог! Воля рая не насилует волю творения никогда! В этом качество доброго труда. На таких условиях и распространяется зло века, зло, подающее беспокойства и болезни, даже итоги смертей! Эти основы Люфер приобрёл в покровах Мрака! И эти последствия стали и его новым определением и новой жизни, ведущей и к иным принадлежностям, где он будет существенно изменяться.

-Разве Отец определил твою идею согласием чужой чуткости, чтобы оформить течение нового откровения?! – Старший Ангел не спросил, а подумал, но Младший Ангелочек уже воскликнул на восхищении, воскликнул громко и радостно!

-Да! Да! И Он, понимаешь, Гелбер, Он позволил мне ЭТО! Не воздвиг запрет! – Восторженность по-детски отпечатала на юном лице воплощение нового впечатления и ОНО, это впечатление, было началом созревающего тщеславия по праву первенства!

Люфер был первым, кто слился с тем, что предложено ему от Древа Знаний, первым, кто опередил свой час жизни. Вкушение плода усилило пробуждение и отворило исток власти. А власть, как видно, даёт свою мощь вполне определённым настроем и непременно отравляет светлое впечатление!

-Отец позволил тебе, Люфер, Ангелу Света, позаимствовать объём славы Тьмы?! – Ужас объял тело Старшего Ангела и он замер, замер, но видно сразу, что где-то там, в сáмом отдалённом уголке бессмертного пульса, находившегося внутри ангельского сердца, вспыхнула, нет, не зависть, а чувство сожаления, что вот, перед ним, стоит его собрат, осмелившийся влиться добровольно со страданием и болезнью, с тьмою, подающей сии чувствительные ритмы таким накалом, с тем, где Сам Творец, Основатель Бытия, пребывал до первого начала и не просто слиться, а и обосноваться в этом предместье до решающего момента, ради которого родилась слава Слова! – А знаешь ли ты, Люфер, зачем, зачем Он позволил тебе это?!

-Да! Гелбер! Знаю! Знаю, потому что я – бессмертен! Но скажу тебе, что я ощутил и обнял величественный Мрак, из которого мой дух почти совокупился с нею! О, Бездна! – Люфер выдохнул своё желание безболезненно, но страстно! И продолжил речь. – Не просто ради забавы я ищу волю иной мудрости, не просто…– Он отчего-то не докончил мысль, хотя она не блуждала где-то в неопределённости. Вздохнул сильно и дух вострепетал новым предостережением. – Мне нужно перевоплощение, чтобы там, – он кивнул на Царские Врата, туда, где уже носился его воспалённый разум, – там Тьма не бежала от меня… Свет, свет славы Отца, в коем я пребываю, её разбивает! Она сжимается и отступает. Ей необходима власть! А власть подаёт всё! Власть уравнивает моё могущество перед Бездной! Я не смог насладиться её дыханием, её движением, хотя и Дыхание, и Движение – уже во мне, внутри… И они меня лобзают, лобзают странно, только мне надо это лобзание утвердить внутри себя, чтобы Она ощутила мою власть над ней!

-Люфер! Ты изъявляешь желание стать её творцом?! Творцом непокорного Мрака?! – Гелбер внимательно посмотрел на своего воспитанника, преемника его славы и знаний, любимого друга, наконец, и ему почудилось, что он начинает терять нечто дорогое. Он впервые осознал, что чувственный объём его возлюбленного и дорогого Ангелочка превзошёл идеал Света, и теперь Люфер хочет идти своим путём, путём свободы, возложенной на его бессмертный дух.

-О! Гелбер! У нас единый Творец! И я знаю, что никто, понимаешь, никто и никогда, понимаешь, никогда! не поднимется выше Него, потому что Он Первый и Последний – Он! Но я попробую основать во Тьме источник жизни для новых творений!

-Источник жизни для новых творений… – Как-то трагически повторил Старший Ангел эту витиеватую мысль, и откровенная печаль осыпалась прямо вниз на зелёное покрывало растущей травы, ласкавшейся о ноги.

-Да, Гелбер!

Недолгое молчание не приостановило диалог братьев, просто каждый из них развивал свою мудрую способность от своего наследия на Слове Бог! И у каждого из них была сугубо личная возможность и мощь, которой можно воспользоваться при желании.

-Люфер! То, что задумано тобою, – Гелбер поглядел в невидимую даль, тяжко вздохнул, а потом докончил образ слóва, – оно низвергнет тебя в вечную Тьму. Ты же Ангел Света, помни об этом всегда! Я обрету и вечную печаль, если ты уйдёшь…

Люфер не дал ему докончить величественную мысль, оборвал на полёте и перебил его горячим возгласом, перебил мгновенно, не позволив омрачиться возлюбленному другу ни одним проблеском своего первенства:

-Гелбер, мы никогда, никогда не расстанемся! Я обещаю тебе! Наша дружба – вечна! Она не отдалит нас друг от друга, потому что мы неразлучны! Мы вместе! – Вопль горячий, искренний, но переполненный не испитой страстью! И от такой горячности уже расставлены ловушки для непреодолимой разлуки.

-Я искренне надеюсь на это!

-Никогда и никто нас не разведёт по разные стороны! – Повторил он снова уверенно и добавил. – Но это моё право, я жажду его засвидетельствовать в себе. Полетим туда! Вместе, Гелбер, а? Я покажу тебе то, чего ты ещё никогда не зрел?! – И он поглядел с такой простотой на Старшего Ангела, что у того разум слегка смутился!

Люфер любил его, да и сам Гелбер любил Люфера чистотой восходящего света! Он хотел проречь некое прозрение впечатлительному брату, но решил, что не время тревожить духовные величества, коими устилается эта дорога. Необходима полнота постепенного восхождения. И сказал так, как должен сказать на моменте таком, сказать проникновенно, чтобы Ангелочек не потерялся на подмостках своего кипевшего сознания, ведь ему необходима твёрдость и решительность, благородство и честь.

-Нет, Люфер, нет! У нас разные и пути, и предназначения, но я изолью правду на твоё стремительное сердце, и пусть она охраняет тебя в твоих началах. Одно прошу, помни, что задумано тобой – оно очень, очень опасно, и оно может разлучить нас однажды и не только нас, но и с Отцом тоже… – Гелбер и сам испугался того, чем облеклась чувственная жажда его старшинства. Однако так могло случиться, а он не хотел утерять дружбу и любовь своего собрата.

Младший Ангел так же вздрогнул от полной неожиданности, что внезапно снизошла в клеть ума! Не испёкся в страсти, которая вдруг ожила внутри помрачённого сердца, потому что слава Отца ещё прочно удерживала восторги духовные навыки!

-Я никогда, слышишь, НИКОГДА не предам Отца! – Люфер опять опустил свою голову на грудь Старшего Ангела, его мысли унеслись навстречу судьбоносной доле, которая уготовила ему непростые перемены, и которые он сам приял в свой ангельский дух на достоинстве своего возраста, хотя и преждевременно.

Гелбер с нежным, любящим чувством погладил эти золотые волосы, что покоились на его могучей груди. Красота была повсюду! Она напитывала волю ангельских чувств постоянно и увлекала в торжественное проникновение чутьё созревающей благости.

-Береги себя, Люфер! Ты бессмертен и это бессмертие может обернуться для тебя страшным концом… – Он не договорил, не посмел; печальная слеза покатилась по белому лицу и замерла, словно окаменела, превратившись в жемчуг.

Люфер никогда не видел страдание брата, и теперь оно его немного привело в замешательство. Не понимал, отчего тот так изменился?! И решил, что Старший Ангел ещё не уподоблен тому, чем напиталась духовная символика самогó Люфера.

-Не расстраивайся, Гелбер! Я не выношу твоего страдальческого вида. Ангел должен быть выше всех воспроизведённых чувств! Он уподоблен своему Создателю! Возобладай над чувством, пока оно не сделало тебя жалким!

-Ах, Люфер! Ты ещё так молод, только итог будущего времени переменит твоё мировоззрение! Ты узришь это однажды… Воспримешь всё, но по-другому… – Отозвался на сочувствии он. – Ангелы сотворены сострадать…

-Сострадать кому? – Быстро спросил Люфер, его умные глаза проницали тёплое тело Старшего Ангела. – Гелбер, ответь мне, ответь, не умалчивай… Сострадать кому?! Или ты знаешь то, о чём я не ведаю, к чему не прикасался ещё?! – Странные подозрения вкрались тихою тревогою в дух Младшего Ангела, но они уже затронули его. Эти объёмы были привнесены из Тьмы, как печатный знак. И отойти от этого процесса практически невозможно. Историческая мера задействована на моменте сём, и теперь лишь остаётся засвидетельствовать запасы творческих зависимостей, на которых расходуется магия Слова. – Что? Что Отец Замыслил? Что задумал сотворить? И чем Он складывает Свои образы?

Гелбер отозвался не сразу, речь его была весьма таинственна:

-Люфер, ты же Ангел! И знаешь, что Он многогранен в Своих Замыслах! Организация божественных символов рождается на объёмах пространственного смысла, в кое и мы введены с тобою странным впечатлением, напитанным не нашим устремление, а Волею Творца. Никто не ведает Его идеи и никому не дано познать, ради каких условий или жажд Он разлил творческое наследие на каждом дыхании Своего Я! Только мы вовсе не должны себя идеализировать на полноте возникающего разномыслия, потому что несём иго тяжкого обременительного труда. И труд даёт нам право – идти вперёд, не совлекаясь с мраком насилия.

Люфер пропустил мимо себя это яркое и впечатлительное слово мудрого разговора, который прежде был бы им незамедлительно продуман, сегодня у него билась иная воля, сегодня он жаждал совершенно новых свойств, незнакомых и могущественных.

-Откуда ты, ты, Гелбер, выявил исток сострадания?! Разве в раю оно необходимо? Или ты прежде… – Люфер вдруг осёкся догадкою тягостного размышления, его совершенно внезапно осенила потаённая мысль, и он тихо-претихо взглянул в лицо друга, которое в эту минуту светилось чистотою хрустального Моря. Он ведь и ранее прозревал ангельские дыхания, когда Врата Рая раскрывались для некого познания. Только он тогда был молод, и его не влекла утомительная жажда, которая проснулась ныне на внезапном приливе. Неужели Гелбер так же осуществлял полёты в Бездну? О, эта мысль его ошпарила приливом зашумевшей кровушки. И он прорёк негромко. – Или может быть… – Он опять замедлил итог мысли и слóва, словно опасаясь того, что услышит, но решительно закончил свой вопрос. – Гелбер, ты был там до меня?! Ты изучал движение Мрака, не посвятив в это… – Голос сорвался до шёпота. Уже и прискочило смущение внезапное и залило лицо Ангела огнём возмущения. Кровь стянулась в комок. И дух немного загрубел, словно его помазали страхом возмездия. – Ответь мне, я жду твоего слова…

Гелбер заметил такую отчаянную мольбу в глазах любимого Ангелочка, что не решился поначалу сказать всей правды. Потом понял, нельзя скрывать от него, нельзя утаивать знание, которое объявило о себе, ведь на Небе главенствует истина слова, Ангелы не умеют молчать, когда правда движет их чувства, а Люфер всё равно узнал бы.

-Хорошо, я отвечу тебе, только дай своё ангельское слово, что ты будешь превыше услышанного! И это никак не повлияет на наши последующие отношения! Мы – Ангелы! Это главное достоинство Небесных Жителей! Иначе мы были бы удостоены иной участи, может даже к той, к которой устремлено твоё желание!

Люфер напряг волю, а леденящий мрак из Бездны прополз ревниво по статной спине, тот самый, что не так давно он разбивал волевым взмахом своих могущественных крыльев. Ничего не произнёс, подумал, что в это мгновение надо преодолеть итог какого-то другого откровения, принадлежавшего только Старшему Ангелу.

-Люфер… – Гелбер слегка разволновался, но его голос уверен и очень твёрд, решителен, независимо сложившейся ситуации. Надо было изменить возможность. – Ты молчишь? И ничего мне не выскажешь? О чём твои думы?

-Говори, я послушаю тебя. – Младшему Ангелу не хотелось себя обезличивать, что-то страшное пришло в его дух, а, придя, нет, не отравило сущность величия, а немного поколебало чувственное определение не узаконенного настроения.

Гелбер ответил просто, но он уже знал, как именно отреагирует его любимый Люфер на то, что услышит сейчас в эти достойные мгновения, которые не могут носить титул недостойный. Но сказал уверенно и честно. – Перед тем, как получить старшинство Ангела и унаследовать права явного бессмертия на последующее Бытие, которым покроется Смысл грядущего События, и чтобы войти в силу глубокого перевоплощения, все Ангелы осязают Тьму, дабы засвидетельствовать её исток собственным преодолением своего я. В этом закономерность каждого образа, сотворённого Отцом.

-ВСЕ?! – Едва вымолвил Люфер, его точно сразили наповал. – Все Ангелы?! – У него даже дыхание перехватило. Кровь закипела, омыв раскалённою лавой рассудок. – Теперь я понимаю, откуда в тебе чувства сострадания, печали, несвойственные намерению рая.

-Да… Но лишь единственный раз! Один, Люфер! И тогда наступает прозрение и выбор, с кем ты… Никто более не пытался вырваться из светлого движения! Никто! Ведь право свободы не сужает границы Рая, а напротив, оно их делает бесконечными. Только поэтому Мрак и не реализуется постоянно.

-Гелбер, не надо было молчать… Ты скрыл от меня главное усилие, определяющее моё свойство?! А не сам ли утверждал, что Тьма не привлекает тебя… Отказывался полететь со мной… Почему? – Ой, как ему хотелось познать истину вдохновенного начала! – Есть ли у тебя мудрый ответ для меня? Или ты опять разовьёшь тяготу подневольного сострадания?!

Слово в ответ прозвучало тихими устами, оно было искренним и правильным, оно не могло носить печать сокрытого свидетельства, потому что сложено правдой и совершенством, ведь Гелбер Старший Ангел и у него больше преимуществ перед Младшим:

-Да, Тьма меня не привлекла, она меня отодвинула. Я не стремлюсь к её источнику, к её зависимости, потому что эти ненормированные просторы стянуты вполне размеренной чертой! А ты должен был полететь один…

-Я бы и полетел! А ты, почему ты не сказал?! Скрыл, скрыл, как Тьма скрывает… Нельзя было таким усилием от меня утаивать существенное дыхание Бездны… Она ведь от этого становится сильнее и могущественнее, и только потому я принадлежу ей всецело, а не тебе уже, Гелбер, не тебе…. – И такое сожаление свалилось под ноги, что и прописать нельзя горечь необнародованных чувств!

-Не имел права, не имел, Люфер… Ведь там рождается страсть, а преодолеть её можно на своих жаждах, иначе это будет насилие, а свобода дана нам на вечных началах! Мы не можем стягивать грани произволом или стирать их однобоким утруждением, на котором основана чужая воля не узаконенного безумия. И твоя речь для меня ужасна! Ты Бездну принял торжеством своего ума, а нашу дружбу силишься стереть с весов Любви?!

-Не я, а ты…

-Люфер, это не так…

-Почему Отец промолчал?! Почему, Гелбер? Ответь, почему же не раскрыл мне сей достойный и весьма глубокий исток, в коем я ныне предстою и удерживаюсь?– Никак не мог понять Ангел. Такое непомерное сожаление вырвалось на свободу укрепляющимся насилием, от которого уже не отмахнуться и не отвертеться. – Он-то мог бы не скрывать… Я доверял Ему, доверял безгранично… Отчего же всё изменилось вокруг?

-Нет, ничего не изменилось здесь. Просто ты, Люфер, уже хлебнул чужого совладения, несвойственного этим меркам, где наследуется воля равенства. – Гелбер заметил, какое сильное потрясение, разочарование отразилось во всём лике Люфера. И оно как-то его помутило, он, словно потерял часть своего величия в чувственных границах.

Гелбер взирал с достоинством на Младшего Ангела, явное сочувствие билось рядом, а отменить что-то и он не в силах, потому что право перемен принадлежит только одному Отцу! А ему остаётся лишь надеяться, что ничего страшного не случится, хотя уже слишком поздно что-то изменить.

Люфер тяжко вздохнул и произнёс потерянно, хотя смысл внутри не утерян окончательно, он лишь капельку размылся на преодолении чего-то тёмного и бездонного, которое привнесено пространством Вселенной, откуда и явился не рассвет, а пагуба:

-Я так доверял… А меня предали…

-Тебя никто, никто не предавал. Это вовсе не предательство, брат. Это суть нашего успеха и суть нашего утверждения. Бездна реализует нрав болевых усилий! Ты уже знаешь, но тебя всё равно это сжимает в чувстве, в желании… Ты жаждешь стать обладателем…

-Эх, Гелбер…

Да, огорчение явное, но шагать надо только вперёд, туда, где итог развивающихся событий! И путь для каждого творения нелёгок, а ответственность, увы, огромная! Долг чести и трудолюбия возложен на всех, в том числе и на нас с тобой, человек!

-Вот чего я и боялся! Боялся, что ты это чувство посеешь внутри себя, и Отец знал всё наперёд, знал, потому и не открыл тебе до срока твоего, ведь ты, Люфер, шагнул на ступень выше, когда ещё не надобно было туда восходить.

Младший Ангел не в состоянии больше слушать речи, он был вне себя, вне всего. Его беспокоило нечто, он пытался познать мудрость, а не получалось, желал утвердиться в чём-то и чем-то, но и сего не получалось. И твердил тихонько:

-Почему Отец, почему?

-Он не даёт всё сразу, наполняет постепенно растущую жажду, напитывает её размеренно, степенями. Невозможно в миг слиться со всеми знаниями сразу! И ты, Люфер, уже обрёл страсть, облёкся страстью Тьмы. И теперь эта Тьма в тебе движет кровь, организуя болезненные последствия, когда мы все ни разу более в поток противления Свету, в Бездну не входим, стяжав однажды столь мятежный дух, а ты, ты полюбил прилив борьбы, которая разрастается внутри тебя вечным скитанием. Чувство зла обречено, подумай об этом! Ты возжелал ославить Мрак, возжаждал стать его хозяином! Хозяином зла и скитания, хозяином борьбы… О, это подаст тебе, несомненно, многие страшные чувства, в которых ты утонешь!

-Мы получили право – познать, и добро, и зло. И Отец хотел этого для всех! Он сотворил это! А ведь для чего-то Отец посеял разные итоги?! Зачем Он вывел обе истории? Зачем? – Он вскинул на Старшего Ангела свои восхитительные глаза, наполненные невыносимою печалью и синей грустью! Но разве мог что-либо переменить?!

-Ты ещё молод, Люфер, и ты всего не понимаешь. Дыхание жизни откроет не сразу последовательность твоих желаний и твоих восхождений… Обязательно откроет все свои назначения, и ты познаешь то, для чего пришёл к Богу на Его Слове. Люфер, ведь такое лишь однажды ниспускается, чтобы не измениться на злых страстях…

Ангелочек тряхнул золотыми кудряшками слишком взволнованно, в это мгновение он казался серьёзным и более взрослым. Некая горячность пробуждалась в его бессмертном теле. Как-то жёстко перебил друга, чего ранее никогда не предпринимал:

-Бездна научит меня, Гелбер. Она всему меня научит и даст всё, что я жажду приять в себя… А ты мне уже ничего не в силах подать, я взойду туда один… И, может быть, именно там найду себя… – И такой горький вопль излетел из него, что Гелбер вздрогнул, ощущая мрачное расставание. И сама Бездна сдавила его волю вдруг.

-Люфер, берегись того, к чему идёшь.

Но Младший Ангел его уже не слышал, потому что внутри него поселилась сумятица, тревога, сии величины теперь станут управлять им. Он выплеснул из себя отчаянный вздох, разрывавший ему грудь чем-то таким сильным, нестерпимо жёстким:

-Гелбер, ты не должен был скрывать от меня… Мог бы поведать мне о тайне, о мощи, о том, что сокрыто… Я не могу больше доверять и тебе… У меня нет прежнего доверия, нет… Мы расходимся по разные стороны…

-Люфер, жжение в сердце охладится и пройдёт. Поначалу так с каждым происходит… Просто ты не осилил своё время, то время, когда раскрывается тайна. В момент совершеннолетия Отец Сам предлагает исследовать новь, а ты на сей путь ступил раньше других, оттого и страдаешь зря. Условия притягиваются неодинаково, но их надо постигнуть в уровне равенства.

Люфер пошёл прочь, ангельская кровь затмевала исток мыслей, гнев Отца проснулся в его духе. Он не оглянулся назад на своего любимого брата, который вдруг зарыдал безутешно, горько, обречённо; он уже знал, что ожидает Люфера впереди, но поделать, увы, ничего нельзя, время вспять не повернуть.

Нет, Гелбер, не видел того, что именно будет, лишь прочувствовал, что между ними уже никогда не прольётся доверительный рассвет братской любви. Тьма разбила любовь и дружбу. Она впилась так крепко,  надорвала волю разума, в коем он пребывал, надорвала болезненно и страшно.

А Люфер, в этот самый миг, когда в нём, в его бессмертном духе, вспыхнула горькая обида, её привкус, неожиданно повзрослел, вырос, ощутил прилив невиданной доселе в себе мощи, которая овладела чувствами, желаниями, помыслами. И он, невзирая того, что с ним произошло, изменил свой вид первой óбразности самостоятельным усилием, не привлекая в помощь любовь брата.

Он перевоплотился в новое существо и Гелбер, когда взгляд коснулся Ангелочка, любимого брата и друга, увидел, как тот шёл уверенной поступью к Морю, хотел задержать его усилием своей воли, потому что объявившийся образ привёл Старшего Ангела в полное замешательство и страх. Хотел окликнуть, остановить, но не посмел; сам Люфер, его лик, запретил ему сделать это.

Тот самый Люфер, которого он обучал всем небесным знаниям, теперь был иным. Вся его юная стать в мгновение ока преобразилась в могучего, гигантского исполина, золотые волосы приобрели цвет бронзы, а крылья, которые ещё так недавно сверкали белизной рая, внезапно утеряли свою первозданную чистоту. Та, интимно-познанная страсть тёмного хаоса заалела красными полосами на всём образе внезапно повзрослевшего Ангела. Он получил новую возможность, и новое измерение времени, где только ему определена тягота вечности.

Люфер, облачённый внезапною переменою, низошедшей на него так реально с притоков глубокого Мрака, стоял молчаливо у хрустальной глади Великого Моря, которое он любил, потому что в нём отражался весь перелив его истинных чувств. Именно тут всегда и получал резерв своей неутомимой благости.

А сегодня, на обрыве каких-то потусторонних мыслей, интуитивно осознал, что нынешнее Море неспособно освежить изменившуюся, повзрослевшую сущность духа, что-то уже новое влилось в него, он это чувствовал, как и слышал призыв Тьмы, где мог бы скрыться, спрятаться от такого яркого Света, изобличавшего иные желания и ценности. А они у него внезапно поменяли настроение и впечатление.

Он так же понял, с ним происходит неведомое изменение, и оно отвевает грусть пространства и, конечно, сейчас Люфер полетит туда, куда больше не согласится полететь ни один Ангел, если только… Его вдруг пронзила горячая мысль, а может, может взять с собой Лéю, чей ангельский голосок так дивно напевает ему песнь любви, что объемлет всю Вселенную?!

-Да! Да! Как же я позабыл о ней, о Лее?! О своей подруге?! Она предана мне чисто-ангельской душой! Я должен объясниться с моей прекрасной Леей! Прямо сейчас! Она вместе со мной… – Но вдруг другая мысль, совершенно чуждая дýху ангельского дуновения, пала на кипевшее от смятения и смущения сердце. – А если и она, она тоже предала меня?! – О! эта мысль пронзила болезненно и страстно, а раз пронзила весьма ярко и обреченно, то принесла новые меры страдания и страха! – Нет-нет! Она никогда не поступит так со мной… Пожалуй, я полечу один, а после, после объяснюсь с ней… Я обрету силы, чтобы показать ей это…

Люфер погрузился в воды! О! как тяжелы были волны Хрустального Моря! Что произошло? Ведь прежде они так легко обмывали его юное тело! А сегодня, сегодня вода разламывала всю жажду, кровяные потоки не остужают огонь внутри, он ощущает болезнь.

-О! – Крик невольного смущения, пусть и не отчаяния, вырывается изнутри и застывает накипью невнятного чутья. Неприятно и утомительно, горько и нерадостно! – Ему приходится выйти на сияющий берег и стряхнуть с себя капли живительной влаги. Некие раздумья ласкают нрав слов. – Ты, ты тоже отторгаешься меня?! Отчего же все, все отвернулись от моего дыхания? Я лишь хотел обласкать покой великих чувств! Никто, никто не может подать мне правды… – Этот мощный вопль Люфер послал ему, Морю, которое сверкало чистотой проникновения, сверкало так необыкновенно на вдохновенном потоке свежего и могучего дара Бессмертной Любви.

Молчаливо и бесшумно подкатилась волна к ногам Ангела. Он склонился над ней, почерпнул алмазный дух и неспешно отпил несколько глотков. Стало немного легче и спокойнее, внутренний огонь потихоньку стихал, чувства стяжали некоторую равномерность, а вспышка волнения повлекла дальше. Он умел перемещаться быстро, этому искусству его обучил Отец, только теперь Люфер будет летать иначе, на жажде томления и страдания, на боли и муках.

Этот дар предложил ему однажды Старший Ангел, когда они  наблюдали рассвет серебристых волн… Тогда он впервые омылся чистотой хрусталя, испив из благодатного источника райское наслаждение непрерывающегося наслаждения.

В тот раз Младший Ангел ощутил физическое произволение, хотя и не понимал, зачем оно нужно ему в раю, зато ныне открылась истина, ведущая далеко к чему-то важному. Сама важность была где-то не здесь, а там, посреди метавшегося хаоса бездонного Мрака.

И вот Люфер уже взмыл над Царством Света и приблизился к Вратам, которые Отец отворил ему беспрепятственно в тот же миг, едва Ангел пожелал чувственным кипением своей мысли. Создатель всегда даёт то, что хочешь, но творения этого не могут объять на уме творческого соприкосновения, и потому облекаются неизменно болезненным всплеском ненужных и губительных слов.

-Я хочу! хочу охладить мозг! – Отозвался Люфер, надеясь приобрести для себя в бездонном потоке холода и неусыпного огня личное произволение некоторого обстоятельства, смутившее его разум однажды и смутившего для определённой цели.

-Не погуби же своё стремление и возможность, дитя Моё! Возлюбленное дитя! Путь, на который ступил ты ныне, подаст тебе многое, не всё будет проистекать по подобию Света. Тебе придётся вкусить волю иного Мрака, Мрака, который станет тебя переплавлять в другой образ.

Ангел не мог пересилить свою раскрывшуюся жажду истомлённого дыхания и молчаливо стих на ритме бьющегося сердца, которое в эту минуту покрылось невольным отчаянием. Отчаяние приползло внезапно и сжало собой.

-Люфер, ты стал другим. – Отец впервые назвал его по имени.

Он вздрогнул от непривычности, и незримая печаль обласкала дух горячо, мощно и таинственно. И что-то ещё такое более глубокое и величественное приплыло ниоткуда и накрыло снизу доверху. Молвил не потерянно:

-Отец… – Только словесная нужда уже осталась где-то на пажитях Рая, осталась в ожидании чуда, а перед взором была она – Бездна! Отворилась её мера весьма откровенно и повлекла на познание чувственных границ.

Мир Царства остался позади, а взору Младшего Ангела предстала непроглядная Тьма хаоса и холода. Страха нет, только непонятная условность ожидаемого чуда. А есть ли оно, это могучее и возвышенное чудо, в Бездне?

О! как он восчувствовал эту необъятную даль необозримой темноты, которая с радостью облобызала его чистый дух! Он летел, летел в одиноком проблеске такой белый и величественный, и эта тьма окутывала Люфера постепенно и вполне определённо изламывала его ценности не осквернившихся ещё мыслей.

Дыхание отвевало незнакомую долю непознанного первенства: тьма усиленно поглощала ангельское пробуждение слóва, которое в уме стяжало и иной привкус. Холод и захлёбывающийся мрак наполняли очень осторожно внутренний мир Ангела, которому хотелось открыть для себя первый отзвук того, что скрывала тайна, находившаяся за пределами рая. В раю пребывали – любовь, добро, радость, а тут совершенно этих впечатлений не существовало! На их место ступили другие намерения, и хотелось понять, как именно распределяется и их поступь.

Мир Бездны увлёк, поглотил ангельское желание, он летел всё дальше, дальше… Летел куда-то вперёд, надеясь отыскать самого себя в ином измерении времени. Необъятные горизонты предстали его светлому взору.

Дух же силился слиться с этой многогранно-многоликой Вселенной, где метались хаотично какие-то усиленные бури странного движения, но весьма реально задействованные в историю времени, и именно это движение пробудило Ангела на новые чувства, которые он будет исследовать собой, исследовать всегда и вечно.

Люфер не ведал страха, потому что в нём отсутствовал предел смертного, он устремлялся только вперёд, для него словно остановилось само мгновение, смысл. Темнота сгущалась, ему вдруг стало неимоверно душно. Она, эта непревзойденная темнота, сжимала в тисках своих неисследованных мер. Какой-то мёртвый холод наполнял тело Ангела, но необходимо определить, познать причину, возбудившую не одно любопытство.

Глубочайшая Бездна колыхалась у его плоти, она, то бросала его назад, то рвала на части, он постоянно боролся с её наплывом, и эта борьба с явной силой доставляла ему истинное удовольствие. И он хотел познать, отчего так, а не иначе! Почему именно удовольствие сеется на хаосе?!

Вот-вот, казалось, что Бездна сейчас поглотит его, задушит, затмит реальную действительность своими объятиями, сотрёт мысли, слова, само дуновение жизненного чувства и лишит прозрения, сломает веру, вырвет из духа благородное величие, на котором строится весь жизненный процесс. Лишит всего, что ценно и что обретено на мудрости Отца. Эта борьба отворила дверь в мир, где царило зло несуществующих чувств и желаний! Исказилась реальность, исказилось само намерение, а сила была слишком разрушительной, и он одним волевым решением возвратился обратно в Царство Дýхов!

О! как животворно Люфер воскурил приволье бессмертия, своё легендарное бессмертие, коим сумел побороть сопротивление мрака. Люфер ощутил себя творцом! Он сумел прикоснуться к Великому и незнакомому пространству, ему сразу же захотелось вернуться назад и стать хозяином Бездны и развить впечатления для ума на других возможностях. И он, конечно же, возвратится туда, и будет управлять сим торжеством.

Но надо, надо было взойти к Отцу, ожидавшему его всегда для общения по развитию мудрости слов, коими наполнялась мера непостижимой Вечности. Неистовый восторг отпечатался на хмуром лице Люфера, он впервые не улыбнулся, а что-то предчувствовал, может своё падение.

-Я должен подняться к Престолу. – Промолвила его блуждающая мысль, мысль, обращенная к Богу. И не успел он обдумать решение, как услыхал зов, зов своего Отца. Горячее дыхание обожгло ум, и дух немного отогрелся и наполнился светом, отогревшись от холода, что пронизывал тело!

Отец звал Люфера к Себе! И Люфер покорился, ведь в целом он оставался преданным и послушным Ангелом, но Ангелом, обручившимся уже со злом. Свет Престола жёг отныне сильно, и он уже не мог, не осмелился просто подойти ближе к Отцу на беседу доверительного откровения.

Воспалённый от Тьмы, познавший иные размеры творческого произволения, породивших в его духе зло, не позволяли более находиться возле Отца, огонь Которого мог убить и не потому, что Люфер перестал любить Его, а потому, что Свет не в силах соединиться со Тьмою, а добро со злом, это противление построило барьер друг другу и усилило болезнь. Но одно существовать без другого не может! Иначе не определишь меру различий!

Свет, лившийся с Престола, был таким ярким, что Люфер не знал, как ему поступить, даже крылья не спасали от нестерпимого жара. И Люфер отступил назад. Свет проницал его всего, со всех сторон одновременно, спрятаться нельзя, и он, прежде обманутый и огорчённый обманом, устыдился своих стремлений, своей нетерпимости в отношении тех знаний, что увлекли в рутину страстей, хотя на самом деле его никто не обманывал, просто было скрыто преждевременное познание, скрыто, а не злонамеренно утаено.

Голос Отца, как всегда, не обличал, ровный и терпеливо-истинный, в могучем звуке, и Люфер вдруг ощутил себя таким маленьким, беззащитным, уязвлённым и тут же сник и отступил ещё на шаг назад, боясь, однако, что Отец его развеет по Бездне, которая отныне будет покорена его желанию. Не знал, как поступить, чем выверить обозначавшийся итог. Не думая, не рассуждая, молвил, скомкав факт трагически:

-Я… – И в первый раз Люфер засвидетельствовал страх, страх перед Отцом, только это был иной страх, не страх благоговения, а страх от своего собственного бессилия перед Вечным Победителем! Страх явился от неё, от Бездны, на приливе кипучего дыхания, от властительницы Тьмы, в которую, невзирая обстоятельств, влекла стихия знаний, стихия неразгаданных тайн.

Чтобы познать Отцовское наследие, надо обязательно прожить, прочувствовать всё то, что Он Сам однажды когда-то превзошёл творчеством, войдя в Бессмертную Славу, Славу, которая может всё и которая даёт (и всегда будет давать) свои особенные преимущества всем, кто призван войти в исток Славы на пажитях Чувств Отца.

-Люфер, ты уже боишься Меня? – Спросил Создатель, слово Которого слегка затмило дух смущённого Ангела. Но нет – ни злобы, ни обличений, нет чувств противления. – Боишься того, чем помазан твой бессмертный дух?

-Отец… – Только и вымолвил Люфер; сердце у него рвалось на части, был, как в ознобе, хотя чистый и величественный свет проницал даже глубже сердца, и чуть-чуть подавал надежду на лучшее усилие. Но будет ли эта надежда благосклонна?

-Дитя, ты испил, испил яд преждевременно, познал двучастность Галактики – добро, зло. Твоё устремление уже не в состоянии удерживать чистоту рая. Твой дух наполнен смятением. Добро вывело тебя из небытия, а зло отдаляет от Моего Света. Ты, по-прежнему, жаждешь воли Мрака?

Младший Ангел осмелился молвить лишь немногое, только то, что его влекло вперёд и волновало на событии этого легендарного века, в котором он имел удовольствие принять раскрывавшееся для себя познание:

-Но и воля Мрака так же принадлежит Тебе.

-Да и она принадлежит Мне. Тогда отчего же смутился ты, Люфер, внутри собственного недомогания? Не изменил ли решение уйти от Меня туда, где уже мера тайного совладения поделит между нами границы и поделит навсегда? Или ты хочешь удержаться на высоте Света ещё немного?

Люфер молчал, искренняя жажда любви исполнила его новым движением, что отныне и постоянно она, эта любовь, поведёт по жизни путём непримиримой двучастности. И в таких размеренных торжествах он будет лавировать один. Негромко выдохнул из себя. – Отец… – Что-то ещё в нём клекотало и клекотало весьма странно, доставляя болевые ощущения не только в пылающий ум, а и распределяя их по всему ангельскому телу. – Отец…

-Я слушаю тебя, возлюбленное дитя.

-Отец… – Мысли убегали туда, где была его личная жажда. Убегали поспешно, они уже принадлежали власти воинственной Бездны. Страсть бурлила не напрасно. Не мог отчего-то осилить любовь, хотя она и не поисчезла, но осталась при нём.

-Люфер, ты не в силах построить своё добротное слово? Видишь свою способность, разлитую в тебе от объёма Тьмы? Она уже утомляет тебя. Ты желаешь пойти дальше? Или ты останешься с тем, что стяжал на завете такого позволения?

-Отец… – Что-то мешало ему высказать свой нрав. Странность события была совершенно непонятна его мудрости, но мудрость всё-таки никогда не оставляла Ангела, хотя он и носился в многоликих идеях безбрежья. Ангел понимал, о чём говорил Отец, только он изменялся в каждое мгновение, изменялся таинственно. Желая или не желая того, изменение сходило в него как-то незаметно.

-Отвечай, не бойся, дитя Моё, возлюбленное дитя! – Не уставал Он повторять о размерах Своей любви и благосклонности, в которых проявлялась Его несомненная забота и верность по отношению к тому, кого Он сотворил для какого-то движения и мощи. – Я всегда выслушаю твоё право и пойму твою истину, если она себя проявит относительно твоего чувства.

Люфер взволнованно поднял глаза и сказал тихо-претихо, сама идея слова не повлияла на его сущность, он уже избрал свой путь, избрал однажды и теперь только надо ступить него самим собой. А, ступив, пройти оный до победного конца, если победа на действительном движении восторжествует когда-нибудь.

-Да.

Отец не гневался, потому что всегда был спокоен, одинаков во всём и со всеми. На святом молчании – Он молчалив в святости. На дыхании образа – Он дышит вместе с образом. На рассвете – Он свет. Во тьме – Он тьма. На любом произволении – Он вечный Наполнитель словесного достатка или объёмного рассуждения.

Бог есть Отец! По этой немаловажной причине Он ведёт Жизненное начало туда, где и раскрывается Его правда, и где Его Сила вечным двигателем ниспускается на каждое творческое число, в котором раскрывается чудодейственное определение важного момента, подающего не одну благодать прозрения, а и нечто более глубокое и основательное.

Люфер опять, в который раз, услыхал организованное восстание Мысли, она его не растревожила, не осквернила, не принижала и не коверкала, стирая достаток чего-то правильного или полезного, но она его как-то пробудила на новом вдохновении такого порядка и мудрости, что он невольно загорелся ещё сильнее от своего стремления, разраставшегося внутри ярче и ярче:

-Вселенная прежде имела только формат Тьмы, и Я вижу, что именно она даёт тебе бóльшие преимущества, нежели свет. Люфер, ведь ты унаследовал для себя вечное движение: от второго – бессмертие, а от первого – зависимость. Но обе величины – твой ангельский залог! И сей залог – есть любое разумное вмешательство в Процесс творческого Движения при твоём желании.

Бог никогда не меняется, хотя задатки проявляются на творениях различными навыками. Разве Бога примешь в истинности своего разумения? Нет, не примешь, ибо и своё великолепие и страсть расходуются по зависимости слова живого! Он во всех моментах фиксирует Себя Самого, дабы проявлялась индивидуальность, хотя и во множественном кипении мыслей расходуется общность единения! Он творит от Себя и в Себе. Понять такого Бога – непросто, а принять – ещё труднее, оттого и организация смысловой информации теряется на якобы собственном впечатлении.

Он говорит с Люфером на достоинстве долга. И этот долг даёт неизменное право – устремляться только вперёд, не топчась на одном месте. Голос не звонок, не громок, но величественен, объёмен, проницает всю сущность и остаётся внутри тебя навечно.

-Я не осуждаю тебя, это твоё право и призван ты на него собственным усилием. Поэтому, вострудившись, уже не утеряй своего явного достоинства, в коем ты сопребывал прежде, иначе ты пропадёшь и не сможешь находиться возле Меня.

-Отец… – Люфер опять-таки не сумел сказать своё решительное слово, не осилил построить правильность факта, а ведь ему так необходима воля независимого впечатления. Хотел, очень хотел построить мудрый диалог, а не получалось.

-Пока не настал час последнего пробуждения, ты всегда будешь согрет Моей любовью. И Я уже не стану тебя направлять в твоём искании. Иди к своему предназначению, пусть оно откроет тебе всю истину твоей неумеренной жажды, но помни, что ты всегда можешь вернуться ко Мне, в любой момент. Даже и тогда, когда тебе покажется, что это невозможно! Я приму без упрёков.

-Отец… – Люфер пытался излить то, что его беспокоило, волновало, тревожило и мучило, но не сумел снова определиться в чувстве твёрдой возможности, хотя очень хотелось найти мудрое решение всякому стремлению.

-Ты принял Меня, а Я принимаю тебя.

-Так… В истине так. – Он уже ощутил непомерную разлуку, что явилась оттуда, с недр воинственной Бездны. Отменить, увы, ничего нельзя, как и приостановить. Остаётся вступить во владения на собственном влечении.

-Ступай! Лети к своему нетерпению, к своему достижению и знай, что мы – ты и Я – сопричастны любому времени. Время, оно в нас самих! Его не отменить, оно имеет точку отсчёта для особенного преткновения. И потому будет расходоваться неизменно, хотя и на постоянной изменяемости. Только помни, Люфер, чем ты облекаешь свою огненную энергию! А, помня, не утеряй своё ангельское превосходство над тем, что получишь после того, что построишь уже самостоятельно.

-Я постараюсь. – Люфер говорил и мыслил как-то иначе, нежели прежде, когда носил титул Младшего Ангела, сама форма способности становилась какой-то неестественной. С ним происходила перемена, и она уже ломала настрой и всего того, что было приобретено ранее.

-Внял ли ты, дитя Моё, тому, что Я открыл тебе?

-Да, внял, я всегда могу прикоснуться на любовь Твоего Дыхания. Ты не отторгнешься меня никогда. Я верю Тебе, и я не хочу с Тобой разлучаться никогда! И я не разлучусь… Я буду с Тобой… Буду всегда при Тебе…

-Не забудь данного обещания. Оно нас не разводит. Оно нас объединяет вечностью. Мы едины, мы всегда вместе. Тебе лишь остаётся довериться Мне. А всё остальное – вне тебя! Возвращайся в любое мгновение.

-Так и будет…

Отец стих, а Люфер поспешил сойти поскорее с Престола, ему было как-то не по себе. У Моря его ожидала Лея. Она прекрасна, её лучистые глаза глядели на Ангела с нежным восторгом и удивлением, глядели приветливо и ласково.

Она любила Люфера и всегда, всегда ласкала его чувства своим чистым песенным звуком. Он нежно улыбался, и они вместе омывались на покое любви в недрах лучезарного хрусталя. Только сейчас Люфер какой-то не такой, что-то в нём стало другим! Нет прежней радости, нет восторженности, нет внимания. Он рассеян, встревожен! Она, конечно же, не могла знать того, чем Люфер себя отметил! Это было только его тайной, только его! И возможно, что однажды он откроет ей свой великий секрет!

Тихие и спокойные волны подкатывались к чистому берегу, возле которого росли плодовые деревья. Красота синего простора так  величественна, что не хочется терять благое дыхание, стекавшее с его высот.

Лея уже спешила к Люферу с детскою восторженностью. Преподнесла и плодов, те, что он особенно любил, только сейчас ему ничего не хотелось. Он устало посмотрел на неё. Прежде она никогда его таким не видела! Его лицо казалось озабоченным, немного хмурым, что так несвойственно Ангелам Света. Новое и чужое проскальзывало в облике любимого друга.

-С тобой произошла перемена, мой дорогой Люфер… – Лея явно озадачена и изумлена. Его дух пребывал на волнении, а её в полном недоумении. А промыслить ситуацию надо, сие предложено для каких-то целей.

Лея не зрела Люфера в таком неестественном образе прежде. Раньше прогуливались по саду, взявшись за руки, и она пела ему дивные песни, которые так радовали его, наслаждая слух. И пела так чудесно, что хотелось любить весь мир! И они любили! Любили Отца, братьев, друг друга! Любовь парила неотступно повсюду и приносила удовлетворение и упоение.

А ныне случилось неведомое. Как его понять? И можно ли понять чужое произволение, с которого приходит возрастная благость и умиротворённость вкуса? Нет, конечно, Лея знала, преображение даёт новизну, но то, что именно увидела в эти печальные мгновения, её сильно взволновало, сердце сжалось от незнакомой боли, не испитой ещё ею. И промолвила певуче. – Что, что хотел мне поведать? Что, Люфер? Я сгораю от незнакомого чувства. Оно притекает ко мне от тебя. И мне не по себе…

Глаза её сверкали, как яхонты, ярко, приветливо, добродушно и Люфер, имевший горячее желание взять Лею с собой ТУДА, вдруг понял: она не должна опередить своё прозрение. Пусть испытает тогда, когда придёт час, только её час.

-Возлюбленный друг мой! – Воскликнула она снова с теплотой и всегдашней восторженностью. – Что с тобой? Ты немного иной, я не понимаю тебя… Что произошло? – Лея была изумлена и хотела определить случившееся вместе с ним.

Люфер не потерялся в приобретённых чувствах, только ему необходима особенная мера и эту меру он должен стяжать не сегодня. Отвечать или объяснять собственное недомогание он не посмел и отозвался просто:

-Я…я хотел общения… Мне необходимо время для особенного размышления… И ты не должна меня торопить… Мы расстанемся, ты ведь не заскучаешь без меня? – Сказал и взглянул с печалью. Печаль коснулась духа и приникла на сердце тревожно. Было такое впечатление, что наступает непримиримая разлука.

-Люфер, я всегда скучаю без тебя, ты же знаешь, но если тебе надо уйти, иди. Я ни о чём не стану расспрашивать, пока ты сам, сам не откроешь мне свою идею. – Её беззаботно-умилительная речь, с которой она ему отвечала, дала ему некую удовлетворённость. Он немного успокоился, хотя жар в груди не утихал. Кровь билась как-то трагически. Райские восторги более не приносили полного удовлетворения. Жажда звала вперёд на новые испытания!

-Мне хорошо, когда ты рядом и когда ты понимаешь меня, но возможно, что меня не будет очень долго… – Люфер взял её нежную руку и с каким-то потаённо-тяжким вздохом простился с нею возле жизнедеятельного Моря.

-Люфер, мы никогда не разлучимся! Я готова последовать за тобой, куда угодно! Одно твоё желание, и я исполню всё, чего потребуешь от меня! – Отозвалась она на призыв вдохновенно, чувствуя, что он уходит от неё. Незнакомый холод, привнесённый в её тело, пробудил в Лее определённый страх разлуки. – Ты же не оставишь свою Лею одну? Не оставишь? – Она внезапно ощутила холод Бездны, хотя ещё ни разу не видела её предместий! Ощутила внутри себя мрак и поняла, что Люфер прощается навсегда.

-Ты боишься разлуки? – Он слегка усмехнулся, но не издевался над чувствами благородства. Его сущность пока ещё не изменилась окончательно, а оставалась такой же преданной и нежной, любимой и верной.

Ответила на призыв горячо:

-Разлука всегда, всегда, всегда приносит грусть… Я знаю, что ты вернёшься ко мне, к нам… Мы связаны друг с другом. И никто не может жить в одиночестве и тем более никто не осилит бытие без нашего любимого Отца.

Он вздрогнул всем телом, промолчал, не придумал подходящих слов, хотя они и гнездились в его голове определением чего-то великого и недоступного! У него горел дух, пламенем испитой страсти обливалось и само сердце.

-Люфер или ты… – Её мысль вдруг тоже стихла и стихла так внезапно. Она ощутила расставание в себе. Миг потери запечатлел незнакомую боль. – Люфер, ты уходишь навсегда? Ты стремишься оторваться от Отца?

Тот приметил неподдельный испуг своей возлюбленной подруги и решительно сорвал самый вдохновенный плод с Древа Знаний, возле которого они стояли, разветвляя исторический факт. Он задержал его в своей могучей руке, надумывая совсем непростые мысли, которые так многогранно лавировали по его пытливому уму.

-Что это? – Лея была в недоумении. Некоторое впечатление вскружило красивую голову. Её впечатление начинало действенно меняться. – Разве я могу прикоснуться к плоду на покрове твоей стремительности и без Воли нашего Отца?

Теперь уже Старший Ангел смотрел на неё нелукаво, но весьма проникновенно и с некою неопределённою страстью. Его равновесие жарилось на приливах и отливах кровяных пульсов. Дух бился не здесь, он уже парил там, где открывалась пажить мрака.

-Или ты… – Она осеклась, не смея произнести вольнодумство и подозрение. Смущение брызнуло изнутри как-то быстро и пролилось на Люфера взволнованно. Лея не могла позволить себе совершить такой непродуманный шаг.

Он лишь выговорил немногое слово своей горячей непринуждённости, бившейся о борта его сильной и молодой плоти, однако, не притупляя взор горящих глаз, с которых проливалась незнакомая боль:

-Если меня долго не будет, если ты пожелаешь последовать за мной, если ты не пожалеешь при этом ни о чём, то вкуси меру определяющегося пробуждения, и тогда сама всё выведаешь на откровении, потому что невозможно…

-Люфер, – перебила Лея его речь, – ты не вернёшься? – Она уже начинала догадываться о многом, не взирая на свой возраст. Это право ей открывала любовь. – Ты выбрал для себя путь нового пробуждения? И в этом движении для меня не оставил места? – Она взглянула слишком откровенно.

-Вкуси сей оживляющий плод, которым раскрывается многая мудрость, и она ответит тебе на все вопросы, – только и рёк Ангел, вздохнув глубоко, терпеливо, без злостного кипения, без излишних оваций. – Возьми это… – Он протянул благоухающий вдохновением величественный плод, плод явного прозрения. Лея послушно взяла и молчала, ожидая некоторых объяснений, немногих оваций. Но ничего не произошло. – Съешь и найдёшь меня там… Прощай.

Это было чем-то новым, незнакомым, не пережитым. И такая фактура вдруг сдавила кровь у той, что пыталась осознать случившееся с её возлюбленным Ангелом. Она не хотела разлуки, она не знала про разлуку ничего до этого мгновения.

-Лея, не задерживай меня… Мне надо уйти… Я больше не могу оставаться здесь, не смею, потому что нельзя мне останавливаться, нельзя удерживать пробудившийся итог, надобно вырваться поскорее из всего и найти свой значимый момент… И надо, надо уходить… Ты потом сама всё поймёшь…

-Почему? Или Отец… – Голос сломался, пусть при том и не утерял  своей способности. Только дух кружился уже где-то далеко. Хотелось найти ответ правильного решения. А что, что Люфер мог ей предложить, если и сам был на неведении?! Лея почувствовала себя на одиночестве, хотя и не была одинокой. Люфер, её Люфер, вдруг стал иным. А она хотела быть с ним всегда. А тут расставание…

-Не надо, теперь же ничего не говори, оставь все доводы на иные времена. Ты обязательно вызнаешь меру моего стремления, она отворит и тебе новые мощи. А теперь же у нас разные пути… Прощай. – Снова сказал он ей.

-Но ты не разлюбил свою Лею? – Она посмотрела на него с нежной любовью и ласково погладила руку. Желалось остановить приближающийся миг, пусть бы он задержался ещё на чуть-чуть. Ведь разлука подаёт уже некий предел ожидания. А прежде, прежде она жила без забот и тревог.

У него защемило могучее сердце, да вот только оно отныне и бьётся по-другому. Разве мог Люфер вернуться обратно и преодолевать своё время, будто бы ничего не произошло? Нет, он уже не мог так поступить. И отозвался с печалью:

-Разве я могу не любить тебя?!

-Тогда почему уходишь? – Не понимала она своего друга.

-Вкуси плод, и он ответит тебе… А мне пора, невмоготу тревожить покой Царствия. – Ветер трепал красивые волосы Ангела, который сильно повзрослел. Его образ слегка изменён. Нет прежней наивности и восторженности. Даже общение было совершенно не таким, более жёстким и более откровенным.

-Люфер, что с тобой?

Он больше ничего не сказал ей. Дух парил там… И сама Бездна его ублажала странным приветом своего стремления. Ему непременно хотелось совокупиться с мраком, подающим новые познания. Не мог долее находиться здесь.

-Я прошу… Прошу тебя, не молчи.

Но чем он мог утешить свою Лею?! Чем? Пусть она сама познает волю мрака и волю Бездны! Это право принадлежит каждому творению! Это право принадлежит и ей! Однако ныне он не станет давить на неё, не станет удерживать свободу. Сама, сама соприкоснётся с откровением, без него.

-Прощай. – Это было сказано в третий раз. И слово засвидетельствовало себя началом чего-то тайного. Только тайна явится не на уровне этой вольности, но она непременно построит лабиринт для его творческого преуспеяния.

-Я не хочу потерять тебя…

-Ты и не потеряешь.

-Я чувствую, что теряю своего Люфера и теряю навсегда. Ты уже не вернёшься сюда никогда… – Лея силилась осознать правду, но правда, её идея, принадлежала Отцу. – Останься со мной… Я не смогу одна, без тебя…

-Нет, Лея, нет… Меня ждут там…

-Кто, кто ждёт тебя? – Светлое личико изумлено, оно такое чистое и беззаботное, что не стóит ничего менять. Пусть, пусть она остаётся здесь, пока не наступил черёд знаний. И пусть она не выведает страсть, которая может для неё обернуться чем-то более страшным.

В святом молчании он окинул на последнем восторге чувственного кипения возлюбленную сестру и подругу. Немного постоял в нерешительности… И через мгновения оставил в полном замешательстве и недоумении несравненную Лею, а сам, сам уже летел в заветную даль, пленившую его и которая звала к себе и которая стала для него жизнью странных Чувств.

Лея, оставшись наедине со своими сомнениями, внезапно осиротела. Она вдруг осознала, что Люфер ушёл навсегда, ушёл в неизвестность, и теперь она осталась одна без него. В смущении взглянула на созревший плод, не ведая, как ей поступить, потерять друга вот так вдруг не могла, как и не могла испробовать то, что обжигало ладонь.

Мысли рождали решительность, хотя она ещё была верна Отцу, она знала, что этот плод рождает боль чувственных ориентиров. Испить страдание? Страшно! Как же поступить ей? Почему Люфер ничего не объяснил? Что, что он хотел от неё? А чего хочет Отец?

Лея пыталась поступить правильно. Она любила Отца, она и любила Люфера. Выбор не прост. Разве можно прильнуть к кому-то единому! Люфер – друг! А Бог – Отец, давший ей друга! Что предпринять на данном моменте и решить? А плод благоухал откровением… И это откровение влекло на испытание, которое и ей было установлено временем перемен. Она на мгновения прислушалась к пульсу Вселенной, что бился в груди. Ритм отсчитывал долю, которая определила и Лее особенное соучастие того, чем сотворена Бездна.

-Люфер, почему ты меня оставил на загадке, не дав должного и важного ответа? Почему ничего не объяснил? Ушёл один, ушёл в Неизвестность. И всё… Я без тебя осталась… Отчего не подал того, что прознал сам?

А что, что он мог предложить Лее, когда сам ещё толком ничего не изведал, не испытал, не определил?! Впереди жизнь вечного совокупления со всем, что предложено Богом. Вот пусть она и ответит. Она, эта странная и возвышенно-возвеличенная жизнь, и ответит в свой срок и в свою возможность, но для сего надобно преодолеть многие тяготы и усилия, по которым складывается пажить всякому чувственному ориентиру.

Новые и новые чувства Лея испивала, держа в руке этот наливной плод божественных знаний, подающий неисследованное распознавание и ей. Два потока встали на совокупление – добро и зло. Плод благоухал познанием, но он и горячил ангельскую кровь. Взять или нет?

-Как поступить?

Слово Отца пробудило в ней страх. А потерять Люфера вовсе не хотелось. Мысли Леи как-то незаметно истончились. Волнение сдавило виски. Сердце омывалось огнём. Дыхание Создателя влекло вперед, и оно слегка пробуждало обновление мысли.

Волна Моря ласкалась о заветный берег. И вдруг она увидела пробегающую тень… Сама Бездна позвала Лею к себе, чтобы та перестала мучаться напрасно и приняла решение, которое объединило бы их всех вместе.

-Отец…

Дух ощутил непростое волнение во всём теле. И оно, это непростое волнение, как-то вдруг заколыхало воздушные массы. И само Море излишне взволновалось. Вода стала тёмной… Чувственный огонь разбил всякое помышление. Лея ещё колебалась, сомневалась, искала правильное направление своего желания. А плод жёг руки.

-Люфер, где ты?

Ответа нет… А молчание не тревожит основу воспарившего ума, хотя при том само молчание тяготеет весьма ярким пробуждением, словно кто-то помазал мысленные потоки насильственным мраком и засвидетельствовал своё непонятное почтение.

-Люфер… Мне так нужна твоя поддержка…

Свет и Тьма опять встретились, соприкоснувшись тайного дыхания Отца… Лея ещё не решила, как ей поступить на данный момент, она должна прежде подняться к Престолу. Отец призывает её. И взволнованный голос пробудился словом:

-Да! Да! Он мне скажет!

Она оставила сомнения Морю и слилась с мыслью Отца, прижав плод на груди. Не посмела бросить, хотя он обжигал волю, разум… Кровь бежала так резво, точно её удерживала невидимая страсть. И эта страсть набирала силу. Лея стояла у Престола Отца в свете Его никогда не меркнувшей славы. Ей не страшно, не больно, только вот грусть уже невольно коснулась и её ангельской плоти. Она думала о Люфере. Мысли сами пронзали ум.

А Голос Отца величественен, как всегда, нет в нём и капельки сомнения или ненависти, или подозрения, только одна нелицемерная любовь, и купаться в этой благосклонной любви так вольготно и радостно:

-Что тревожит тебя, дитя Моё?

Для Создателя все творческие единицы – дети, потому Он и есть Отец всего и всех! Оттого не надо сомневаться в подлинности благой любви. Такая любовь не предаёт, если творческая мера не устремится в иное расположение чувственного бурления.

-Я потеряла Люфера и не могу понять – почему? – Отозвалась откровенно Лея. Её сознательные ритмы чувств колебали и основу веры, жившей в ней, колебали как-то иначе, она осязала то, чем прежде никогда не пользовалась и не испытывала. Это было впервые.

-Разве он ушёл от тебя? – Отец спрашивал не потому, что не ведал Своего, ведь Ему подвластно и само Движение, и Дыхание, и любое совладение жизни, Он спрашивал затем, чтобы Его творения сами, самостоятельно, отвечали за право слóва, коего удостоены в вечном союзе нерушимости!

-Да, ушёл… И я в полной нерешительности и растерянности осталась здесь без него, без его внимания, совета, помощи… Я словно себя не осязаю, со мной происходит какая-то непонятная загадка, непостижимая…

-Ведь ты хочешь поведать Мне ещё что-то? Не только Люфер, его уход, так встревожил тебя, возлюбленное дитя? Чем-то ещё смущаешься ты на воле своего дыхания, чем-то ещё желаешь выведать равенство и торжество?

-Это так… Скрыть ничего нельзя, я и не пытаюсь скрыть. И хочу нечто поведать, только не знаю, как высказать страх, что вошёл в моё сердце?! – Лея не пряталась за слово, но не знала, как определить свою печаль. Отец Сам помог ей. А она лишь внимала всему случившемуся и случающемуся.

-Люфер позвал тебя за собой?

-Нет-нет! – Быстро отозвалась она. И повторила твёрдо. – Нет! он не звал… Только я вовсе не хочу расставаться с ним! Не могу потерять любовь своего дорогого друга, как и не смею утерять то, в чём пребываю ныне…

Молчание было недолгим, но оно словно огонь проницало насквозь и сдавливало плоть. Лея прислушивалась к пульсу Божественного Чувства, которое колыхалось возле неё. Оно, это Чувство, билось свято, чисто и таинственно.

-Жаждешь пойти за ним? – Снова спросил Отец.

Лея вздрогнула от неожиданности и растерялась. Да, именно этого и хотела, именно к этому и устремлялась её ангельская воля с момента разлуки. Что, что ответит ей Он?! Затряслась, как в ознобе, и проговорила негромко:

-Жажду… Мы с ним вместе… Я люблю его. Любовь и зовёт меня последовать за возлюбленным. Не могу уйти от Тебя, Отец, от всего, что тут со мной… Но Люфер мне очень дорог, я скучаю без него, я теряюсь и тускнею… Он дороже моей собственной жизни и радости… Я хочу быть с ним всегда…

-А что мешает тебе поступить именно так? Ты колеблешься в выборе своём? – Отец испытывает не зря. В этом усматривается особенность личности, особенность силы и приобретается мудрость драгоценного слова.

-Я не хочу потерять рай и Твою любовь. – Сказала совсем тихо, и чужая тяжесть и странность легли на дух, не потревожив при этом ни единый член ангельского тела. – Помоги мне… Я не могу сама придти к согласию…

-Тебе придётся сделать свой выбор самостоятельно, возлюбленное дитя Моё, и сделать его без Меня. Ты сама сделаешь то, к чему наклонится мысль твоего горячего сердца. По этой причине и Люфер тебя не потревожил, ушёл один.

-Без Тебя?! Я должна одна… Одна… – Лея ужаснулась. Новые впечатления её чуть-чуть исказили. Нет, она не утеряла свою первозданную красоту, да вот духовность слегка размылась от услышанного ответа. Не было – ни осуждения, ни недовольства, ни прочих грубых чувств или реплик, только благая самостоятельность долга и права предложены ей от Него.

-О, такой выбор сделать трудно, но ты сделаешь его, Лея, сама. Тревогой наполняется твоё сердце, дитя Моё, и кровь болезненно горячит пульсирующий мозг? – Спросил Отец, у Которого нет никаких изменений ни в чём, ибо Он постоянен во всём.

-Да. – Лея на полноте неведения. Оно её тревожит, рвётся кровь внутри как-то странно. А выбрать надо нынешним уровнем и выбрать что-то существенное и достойное для себя. Как примкнуть на правильность факта? И каков его размер?

Тишина не уснула, а лишь ожидала чего-то. Покровитель терпеливо разливал Свой бессмертный покой. Рай ласкался любовью и дивного, не меркнувшего никогда восторга. А Море – оно дышало мудростью и своим извечным великолепием.

-Какое решение станет твоим?

-Моим? – Переспросила она на волнении.

-Только твоим, дитя Моё.

-Не ведаю… – Лея не знала, зато знал Бог. Чудесная сила божественно разливалась повсюду. Свет покрывал могучий и необъятный Простор. И было так хорошо! так легко! так благодатно! и так сладостно! Утерять сие нельзя. Но жизнь предлагает иное.– Отец, как поступить мне?

-Что это?

Потупила невольно испуганный взор. Она в руке прятала плод, который ей оставил Люфер, прятала от Отца. И новое, более мощное смущение обволокло сознание на одно мгновение. Не могла найти верное слово для оправдания.

-Плод с Древа… – И рука разжалась. Он покатился от неё, но самозабвенность не поутихла, а напротив как-то стремительно воспела благость случая, а не случайности! Лея затряслась от нахлынувшего страха. И страх приполз из Бездны.

-Люфер дал его тебе, чтобы ты познала торжество подлинного Божества? Чтобы ты узрела истину и уразумела итог, к которому он прежде устремился? – Отец и тут не возвысил своего громкого голоса, хотя он и разливался повсюду!

-Да… Ты осудишь моё решение?

-Нет. Ты всегда в Моей Любви. Ступай с миром и будь на покое Моём! Тебе придётся принять важное решение, и тут никто не в силах преодолеть его за тебя! Иди, иди вперёд! И пусть свежесть воды откроет тебе твою мысль. – Голос снова стих. Он уже вне всего.

Лея сошла к хрустальному Морю. Оно дышало дивной чистотой, прозрачностью. Слава Отца кружилась везде. Хотелось петь от счастья, но её радость где-то ещё, там, где возлюбленный Ангел. Она не может оторваться от мыслей, кои наполняют её ангельский дух.

-Почему Люфер поступил так? – Море осыпало её изумрудной слезой. Грусть испарилась как-то незаметно, а дух вострепетал тайно. Лея размышляла… И тут вдруг вспомнила про заветный плод, который оставил ей тот, ради кого готова пожертвовать самым дорогим. Но она уронила плод у Престола, и теперь ей надо сорвать новый.

-Люфер… – Позвала возлюбленного.

Тишина послужила ответом. Лея повернулась спиной к Морю и увидела перед собой Древо Знаний. Оно прекрасно, оно величественно, оно веет тайною, а тайна несёт страх. Войти ли в него? Либо уйти отсюда в одиночестве? Но почему она ощущала своё одиночество, когда рядом был возлюбленный Отец? О, не понимала, не могла понять и принять истину. Её сердце стремилось совокупиться с подобным себе. Это было изначально задумано и сотворено.

-Нет… Я не могу… Отец… Люфер… – Её дух носился туда-сюда. Что предпринять? Самостоятельность и свобода предложены и предложены зачем-то. Вот и определяй условия свободы! Познавай сама! С кем остаться? С кем? – Люфер… – Его нет рядом. – Отец… – Он молчалив.

Листва шумела приветливо, вольготно, не осуждающе вовсе. Плоды сверкали на синеве неба нескончаемой благодатью! Лея сорвала спелый плод с Древа… Оно вожделенно, оно складывает меру незнакомого и чужого соблазна… Отбросила от себя со страхом и ощутила внутреннюю боль.

-Люфер, ты не должен был так поступать со мной… – Где найти правильное решение на данном моменте, который узаконил печаль и страх?! А впереди – Вечность! Попробуй выбрать и не ошибиться! Томление. Сомнение. Мучение. А это уже и совершенно новые чувства, следовательно, от них повеет и новым смыслом. Осилит ли она путь таковой? – Люфер… – Он там. – Отец…

Тихо. Очень тихо…

Решать надо теперь и решать надо самой. Никто, никто не сделает это за неё! Сама… Без Отца и без Люфера. Это и есть право настоящей свободы. Так пребывая на сомнениях, мучениях, поиске, Лея отошла от Древа и шагнула в Море.

Вода облобызала плоть, смыла болезненное чутьё. Стало легко, свободно. Дыхание освежило мысли. Нет, не хотелось утерять всё это, но ведь там, там Бездна, тайна мрака и надо эту тайну познать собой, испытать только своим усилием воли, иначе она всегда будет мучить дух. А это нестерпимо. И разлука тоже приносит испытание. Лея снова призвала Отца на помощь, в эту решительную минуту Он не отозвался. Он предоставил ей право только её выбора! И потому она снова смутилась.

-А ты, ты, что скажешь мне?! – Обратилась она к хрустальному Морю. Оно было слегка взволновано, оно не отторгалось Леи, нет, оно пыталось её утешить, направить к какому-то истоку правды. Только вот осилит ли выбрать?

–Ты грустишь? – Вдруг услыхала она морское приветствие.

-Да…

–Тебе больно?

-Да…

–Испей покоя.

-Это то, что мне так необходимо на данный момент… У меня бьётся печаль, я невольно прикоснулась к Бездне, и она меня смутила. Не смею войти в истоки мрака и хаоса, но мне надо решиться на что-то… – Лея отпила несколько глотков живительной воды и задумалась. Ей и правда стало немного легче, и чистота Моря утихомирила жар всех чувств, кроме одного, которое полностью принадлежало Люферу. – Люфер, вернись ко мне…

Но он был не с ней. Он находился где-то на неведомом и познавательном свойстве. И его мир теперь имел иное совладение навыков и слов. В этом совладении он осваивает новые рубежи предлежащих столетий.

-Ты мне нужен…

Колыхалась воля определённых часов и смущала дух ангельского совладения, побороть его усердие трудно в одиноком проблеске тающих минут. Но и дозволенные минуты слагали свою усиленную формулировку для чего-то.

-Отец, помоги мне…

Никого… Одна… Почему? Свобода не насилуется. И Отец не оставил её одну, а направил на путь, в котором она обретёт свою незабвенную историю. И тогда заполыхает воля личного труда и сотрёт всякое намерение рая, сотрёт трагическим началом для сжатия Мрака.

Лея вышла на берег. С высоты разливался свет рая. О! как был он дивен и возлюблен! С его высот ниспускался благодатный покров самых великих и приятных впечатлений, ради которых жизнь не казалась призрачной и убогой! Только одно-единственное желание билось в сильном пробуждении – наслаждаться божественным смыслом!

-Как прекрасно мгновение вечного чуда! – Воскликнула Лея и прижалась чувственно на произволение своего ума! И сам миг закружился вместе с мыслями. Что-то такое сильное проплыло возле неё. Она уже не смутилась, ощутила вдруг призыв своего возлюбленного Ангела, который был в Океане Бездны.

-Люфер…

Он звал Лею, она вдруг почувствовала его любовь по праву ангельского дара, проснувшегося в ней так явно! Звуки не ослабили волю разума, они вспыхнули внутри пылающего сердца, вспыхнули, и огонь повлёк дальше, то звала уже Бездна, отворившая своё движение и для Леи.

-Отец, я с ним… – Это объявившееся решение было определено любовью, которая соединила их на веки – Люфера и Лею, потому что одному всегда плохо. На этом праве Бог сотворил пары творческих совокуплений по определённым силам, то есть каждому подал свою личную мощь, которая и соответствует творческому проектированию, как и тела, так и ума. Не сольётся на жажде Ангел с человеком, или человек с иной тварью.

Ведь превыше любви ничего не существует, а она подаёт право на то, чтобы устремляться к своему подобию постоянно, в этом суть отношений между любыми творениями. И Лея повторила более уверенно, потому что решение уже созрело и в ней:

-Я с Люфером.

И Отец её не осудил. Он её не проклял, потому что она избрала на своей жажде. А насиловать чужой дух Отец не будет. В этом и проявляется Его нелицемерная любовь, в этом и стягивается размер своего личного соучастия по Событию.

Лея тихими и уверенными шагами подошла к Древу Знаний. Оно величественно, оно таинственно, оно красиво. Нельзя не коснуться его руками. И невольно потянулась к плоду… Сорвала… Такой спелый, наливной, словно играет красками радужного блеска и, несомненно, подаёт определённое равновесие. Взять или нет познание?

-Отец…

Он рядом…

-Отец…

Он слышит…

-Отец…

Он видит…

-Отец…

Он чувствует…

Не тревожься напрасными бранями, творческая благость, не тревожься, а иди на предназначение своё, иди и прими столько, сколько осилишь. Тайна, её сокрытие, порождает неоспоримое любопытство, любопытство же, в свою очередь, усиливает жажду (стремительность к чему-либо) а посему жажда не может быть грехом, ибо грех и тайна (сокрытие чего-либо) совокупны.

Тайна есть грех, а сам грех есть знание. Но греха по сути, как такового нет. Ежели чувство усиливает неоспоримую жажду, то оно усиливает не сам грех, а сопричастность по тайне, которая предложена на познание.

Разница в сём достатке есть и весьма значительная. Ежели грех (тайна по сопричастию) даёт явную (злостную) ненасытимость, тогда знание порождает некую болезнь (либо её исток), ежели даёт достойную определённость, тогда болезни нет, и тогда жажда (грех) не насилует, а подаёт умеренность, которая не порождает зависимость, так как познан грех (нечто тайное) и скоплено добро, оставившее после себя смысл, ибо совоспитанный жаждою смысл уже не приравнивается ко греху, ибо не грех возобладает над тобой, а ты над грехом. Вот она мудрость, поставленная в обязательное условие по миру.

И Лея ощущает себя увереннее, потому что любовь Отца никогда не приводит к краху, не подаёт сомнений, тревог, каких-либо недостатков в чём-либо. Но теперь она взволнована. Она слышит Люфера, она жаждет пойти за ним следом, и она, непременно, так и поступит, не останется в одиночестве ангельской любви.

-Я иду за Люфером… – Это её право и его никто не отнимет у Леи. Она всегда может положиться на любовное перемирие, ведь оно вечное и торжественное, ибо приводит на единство, а какова его суть – это уже доля каждого трудолюбца. Она хочет послужить Отцу, но она и жаждет остаться с возлюбленным.

Само Древо Знаний молчаливо ждёт какого-то откровения. Его ветви такие величественные и благородные, с них падает тёплая свежесть таинственного чутья, к коему очень желается прикоснуться. Плоды сверкают в лучах Отцовского Света весьма откровенно. Сердце невольно заметалось радостью.

-Отец…

Но Он не отозвался…

Вздох. Ожидание. Решимость.

-Люфер…

Слышит его любовь во всём. А посему не станет ещё долее удерживать тяготеющее одиночество. Нет, не будет сомневаться, не станет и сожалеть, пойдёт за ним туда, где он уже предстоит и ждёт её ждёт на терпении. Отныне и на веки они вместе. А что будет потом, то пусть и случится.

Море хрустальное вскипело. Лея лишь услыхала негромкий и предостерегающий шёпот. Но не стала – ни прислушиваться, ни оборачиваться назад. Твёрдо решила ведь уже, что последует в Бездну и не отступит от своих дум и воли. Мощь Люфера в ней усиливает желание и жажду.

Вкусила…

И обмерла…

К ней сошло торжество Божественного слияния, и оно вовсе не омрачило дух и не осквернило его. Лея внезапно ощутила возбуждение внутреннее, точно какая-то новая волна прихлынула на её вскипевший разум.

Кровь стремглав метнулась от ног к голове, а потом в обратном направлении… Такая горячность облила нервы… Торжество тайное сжало её странностью непознанной, но приятной. И поняла Люфера, поняла, почему он поступил так, а не иначе. Да, он прав, прав! И сейчас отворятся Врата Царствия, и она тоже, тоже устремится туда, ворвётся в покровительство Мрака и Хаоса для своих знаний.

-Любимый мой… – Шёпот тотчас же её стал менять óбразно. И шёпот был, хотя и ангельским, как и прежде, да только нечто странное и весьма могущественное сошло в его звучание. Эти звучания немного поскребли и ангельский ум. Как-то не очень удобно, но неплохо вовсе, а даже хорошо.

Растворялись Врата непознанной свободы. Оставалось лишь войти в них, войти и там отыскать смысл. Есть ли оный? Видимо, есть, коли зовёт к себе… И зовёт мощно… Зовёт страстью непокорной любви. А такую любовь за себя не выбросишь, не позабудешь, захочешь в ней остаться вечно.

-Любимая…

Этот объёмный звук, внутренний и не явный снизошёл весьма жутко в её остывающее сердце, которое прежде имело горячность вдохновенную и святую. Как бы сама Бездна замутила водоворот совершенно Нового События, в котором она сама и стала главным действующим лицом.

Горячность сердечная постепенно начинала остывать и покрываться жуткой холодностью, словно истекали из всех внутренностей самые разумные и достойные чувства. Нет, сами-то чувства никуда не подевались, они просто изменялись осторожно, и при своём изменении стягивали мысли узлом мрака.

Мрак торжествовал!

Мрак ликовал!

Он ведь обрёл свою творческую взаимосвязь с творениями, которых так долго и утомительно дожидался. И вот творения первые могли теперь в нём сопребывать, двигаться, могли пробуждаться различными идеями, возможностями и многими иными свойствами. Для чего? Для достойных Знаний.

-Люфер…

-Лея…

А между ними величайшая пропасть пробудившихся соблазнов, пропасть, которая раскроет путь многоликого вдохновения и непомерной жажды, с коих и притянется столько разнообразия, что однажды можно даже им захлебнуться. Захлебнуться можно… Кто-то и захлебнётся, а кто-то, глотнув, и выдержит мощь, обретя Начало Начал в себе и вокруг себя.

Но сейчас Лея этого ничего не видела и не прозревала, её звал любимый, звал в глубину несусветную. И она, расправив свои могущественные крылья, даже не обернулась на рай, который тут же утеряла, взлетела над покоем царственным и полетела навстречу новой любви.

 

Глава вторая:

Встреча демона и Ангела

 

 

Теперь Люфер был хозяином Тьмы, он был её господином, повелителем. Он был творцом зла, которое разливалось в великой Бездне, несмотря на такое главенство, Люфер оставался всегда Ангелом, но Ангелом Тьмы.

Он отвлёкся от своих воспоминаний, тревоживших его могущественный дух на потоке всех текущих событий, организующих досаждающие перемены. И теперь Ангел Зла тоже восседал на троне, который достался ему после того, как он низошёл в ад, оставив небесный рай. Эта мера была избрана им окончательно и бесповоротно.

Он был изгнан с Неба! изгнан волевым движением противоречивой Бездны! И основал свой престол где-то глубоко под землёй, престол для многочисленного потомства, рождённым великим усилием его ангельскою волей.

В последнее время Люфер часто пробуждался прошлым, но не оттого, что утерял светлый образ своего величия, Царство Отца. Его тёмное Царство было могущественным, он мог, если только пожелает, перевернуть весь мир одним когтем, мир, который теперь покоится у его ног! Человеческий мир чувств! Эта пажить принадлежала ему по воле Тьмы на полных правах и желаниях!

Царство Люфера мрачно, оно сокрыто землёй и морем, оно на нынешнем уровне – весьма реальное и большое, хотя и переполнено тварями, которым нет числа, но которые населяют его постоянно пока не на утеснённых просторах.

Чтобы преодолеть эти неумеренные чертоги, надо суметь вырваться из-под земли, пройти сквозь море и объять человечество, а если надо, то и ворваться в пределы Бездны! В саму Бездну мог входить только Люфер, остальные бесы пользовались лишь уделом Земли, потому что их власть простиралась только на единое человеческое безобразие, где и проявлялась хитрость, страсть возрастного предела, полнота извращений и всякие неурядицы и беспорядки.

Образ Века был таков: Небо – Обитель божественной святости, где живёт истина и правда, именуемая Словом Бог; Земля – основа человечества, на котором устраивается жертвенная символика крови и то, что под землёй – разлив страданий и утеснений, собирающий в себя всё несущественное и пагубное!

С Неба, естественно, движется историческая мудрость слова. На Земле же мудрость слóва терпит поражение. А с низов, где вместилище ада, произрастает иное мудрование, которым жизнь и видоизменяется и облекается чем-то уродливым и страшным даже по вздохам приходящих мыслей!

Да, Люфер стал демоном, покорившим Мрак вселенной для грядущих перемен, и сегодня господствует один посреди Бездны зла, один, но под взором Молчаливого Отца, Который везде и всюду пребывает и не может исчезнуть по мановению чьей-то воли!

И Люфер стал другим! Прежнее ангельское обличие уже носило иной отпечаток – и внешнего образа, и бессмертного духа, и даже самогό желания. Ангел не был светел, наивен, добр, он ныне – чёрен, хитёр и ужасен, хотя по-прежнему очень умён. Только утеряна его явная сущность благой óбразности и девственная чистота. Нет прежнего терпения, но любовь соприсутствовала и никуда не уходила, хотя ныне и её достоинство исследовалось иначе.

Осталась его несомненная выправка гордого сана, ореол явного могущества, грозная сила и власть над всеми, кто принадлежал ему нераздельно! Сам же носил чин Высшего Ангела. Вся власть, сотворённого им ада, разливалась возле него развратом и суетой, бранями и неумными разборками мелких тварей.

Неисчислимое множество средних и низших чинов, а также самых ничтожных, мелких бесов, прислуживали Люферу беспрекословно, страшась его гнева и ярости. Все вместе они обнимали покров Царства тьмы и страстей.

Дом, именуемый царским жилищем, освещался нелицемерною злобою и неимоверными муками, но место, где дышали эти гнусные полчища тварей, всегда, всегда было отвратительным и не щадящим даже для тех, кто коим образом удостаивался в него попасть.

Ад имел громаднейшие совладения, а Великая Бездна ласкала его своим неизменным простором, разрастающимся хаосом мук и всеми бесчисленными беспорядками! В аду постоянно кипела огненная лава, свод которого напитан невообразимо-ужаснейшей духотой, заслонявшей собой прилив какого-либо света и желаемой прозрачности. В ней, в этой неутомимой и неуютной сфере, обитали самые отвратительнейшие чины демонского войска, и место называлось тартаром.

Тартар ограничен свободой, бесов здесь видимо-невидимо, им и числа не существует. И носятся взад-вперёд, рычат, воюют, стонут, невозможно остепенить взор этим сбродом, который насилует любую волю чувств!

Под тартаром есть ещё одно небольшое место, оно ещё более утеснённое и более зловонное, даже таинственное, там обитает зверь, судьба которого определится в скором времени явною свободою и явными впечатлениями.

Чуть выше тартара ощущалось малоподвижное дыхание, смрадный воздух разливал такую сильную вонь, что трудно представить сие вместилище, именуемое домом разврата и суеты, каким-то особым местом обитания и жительства, хотя и это усилие собирало в себе узаконенное число тварей, которые извращали чувственные ориентации мыслей, извращали постоянно.

Ещё выше кипела смола и сера, и тут непрестанно скрежетали зубами, что передёргивалась вся внутренность, а удушливый поток спёртого воздуха сотрясался от стонов, рыданий и брани. В этой смоле и сере кипятились итоги всех страданий и болезненных усилий.

Ещё чуть выше дыхание ослабляло движение, холодные и мрачные стены отвевали вечно-леденящий смысл замороженных мыслей. Холод лобызал всё: души, слова, произволения, саму сущность! А мрак, непроглядный и угнетающий, сдавливал чувства с такою силою, что внутренний мир размывал основу ясности, а отверзшийся страх затуплял образ самогό мышления.

На поверхности, ещё выше, хотя и темно, и душно, но свет от горящих фонарей, в которые ежеминутно слуги Люфера клали уголь, никогда не мерк! Здесь на вершине ада, и стоял высокий трон из золота, сверкавшего блеском, так явно привлекавшим человека, сотворённым Богом после Ангелов. Вот именно человеческий род и должен был примкнуть к наследию Люфера, когда в раю родилось неоспоримое страдание, когда оно и определило силу тех событий, на которые увлёк себя Ангел Света.

Были в аду места и для человек, у которых уже нет никаких прав и свободолюбия! Эти стены всегда обливались пόтом и кровью! Развратившиеся и ожиревшие сердца кипели от огненных усилий настоящего момента, ибо нет уже ни прошлого, ни будущего, и кипели так, что лопались жилы на телах. Плоть разваливалась на части при невероятно болезненных стенаниях, а затем снова напитывалась предлежащими условиями и опять образовывалась ткань бессмертного покрова, то есть, конца не наступало, но после ожидаемого конца, снова и снова адское начало.

Особою лютостью здесь мучили пьяниц, блудников и убийц! О! эти, усилия доставляли величайшую радость мук каждому бесу, который всегда мог отыграться на них за своё будущее мучение! Твари изрывали существо тягучего момента до сумасшествия! Пьяниц опаивали, блудников насиловали, убийц убивали постоянно, в каждую минуту, потому что смерть уже не господствует в мире теней, хотя в соучастии слов минуты изрыгают некоторые временные уловки!

Любой грех истязается согласно своему предназначению, то есть, кто,

чем жил, тот тем и продолжает жить, но на растущих усилиях и при чём непрестанно, до помрачения, до изнеможения, а передышки нет!! Нет! А в аду ничего нет, кроме стонов и унижения, потому и именуется он адом, а не раем!

Возле трона, где восседал господин Бездны, возвышалась огромная печь, в ней всегда горел неутомимый огонь! В своей демонской мощи и необъяснимой прелести Люфер вспомнил Отца. Эти воспоминания накладывали отпечаток прошлого (прожитого) раз в сто лет, когда его призывал Гелбер.

И на каждые сто лет на земле происходили страшные события, уносившие жизни миллионов человек. Катастрофы, разбои, убийства, землетрясения, снегопады, ливни, грады – всё это обнимало жителей земли так определённо, что последствия, после случившегося, ещё продлевали итоги утомительных лет надолго, но именно так Люфер выплёскивал из себя накопившуюся боль, гнев и страсть! Его чёрная ангельская кровь растекалась по просторам земного дома и касалась ума каждого жителя, (никто не мог проскочить мимо сетей его зла) а, коснувшись, приносила болезнь и смерть.

И вот сейчас он должен опять облечься в Ангела Света и лететь туда, где ждёт его Гелбер. Там, на пространстве галактических бурь и светил Вселенной, они снова, снова возвеличат идею бессмертия, и это неутомимое Чувство не давало Люферу покоя, он не находил себе места и безумствовал! В такое тягучее и опасное время его никто не осмеливался беспокоить или тревожить, даже говорить о делах было нельзя. Все боялись его гнева, старались не попадаться ему на глаза, только одному Ангелу позволено касаться его духа, при виде которого лик Люфера всегда немного умягчался.

Но с каждым столетием дух становился всё грубее, жёстче, принципиальнее, и непомерный, мощный страх стекал в нутро, а болезнь притупляла ангельский возраст. Дыхание наполнялось непревзойдённой страстью. Люфер хорошо помнил, откуда ниспал, и именно эта участь тревожила его мысли при встречах с Гелбером. Ведь Гелбер по-прежнему оставался Ангелом Света и наследовал рай.

Ныне демон мрачнее чёрной тучи. Искры огненных стрел ссыпались с неистовой злобой на грифельный пол из его глаз, чувственное тело вздрагивало на каждом вздохе, а ангельская кровь бушевала на потоке явного безумия.

Мелкие бесы ютились в нише ада, не имея возможность услужить своему господину. А им этого очень хотелось. Ведь, ежели не выказывать свою выслугу унизительного труда, можно утерять расположение господина, а за сие он просто может сжать их существо на образе своего отвращения так сильно, что дух сомнётся безобразием. Он взовьёт их рыжие гривы жезлом страдания, пока не помрачится разум восприимчивого слова, в такие мгновения и они, твари тварей, радовались той доле, что скрывала их от лютости хозяина.

Вдруг дверной проём растворился: перед взором Люфера предстала Лея, та самая Лея, которая когда-то пела ему свои дивные песни любви и блаженства на райских полях! А сегодня и она принадлежала чувству своего хозяина. Сладкие дали и любовные радости покоя теперь не могли подать им великую силу добра, но и во зле они сеяли плоды явного успеха, хотя и тревогой наполнялась их воля постоянно.

-Люфер! – Молвила она тихонько по демонски, звук её голоса прошелестел утомлённо и тяжко. – Ты снова заметался страхом воспоминаний? – Лея превосходила своё достоинство, оставаясь преданной спутницей господину, несмотря на свершившийся факт, и за это Люфер доверял ей всегда и в каждый раз омывал силою своей страстной и безумной любви, за которую и обрекла себя демоница на страдания и подневольные труды.

-Гелбер призывает меня, – не глядя на неё, отозвался он, даже и она ныне отягощала его дух унынием и отчаянием. И по этой причине не могла доставить ему облегчения, пусть и старалась всячески его задобрить нежными притязаниями грубого тела и голоса.

-Ты готов принять его? – Не побоялась задать коварный вопрос, в котором нет провоцирующего момента. Посмотрела с восхищением и вздохнула потаённо, испытывая тяготу и желая получить от него магический поцелуй восходящего блага. В аду благо одно и оно непримиримое – трепать друг другу нервы на приливах и отливах крови, что так тревожно разламывает существенные усилия плоти. А скука просто угнетает!

-О! Лея! Наступают последние времена, это бремя тяготеет надо мной…Я не могу преодолеть его! Но я должен чем-то насытиться, иначе… – Люфер не посмел договорить, воспоминания не позволили обрести желанный покой. Разве тут есть он?! Увы, нет! но достаток любви изводил всю сущность демона.

Лея подступила ближе к хозяину, приласкала голову руками, чёрно-рыжие волосы сверкали зловеще, видно было, что забота демоницы доставляла ему некоторую приятность, а внутренняя боль не могла укрепить ожидание сложившегося итога.

-Люфер, ты сам мечтал о власти Бездны! Она теперь покоится у твоих ног! Твоё стремление не напрасно! Избранный путь соединил не только нас одних! – Она пыталась его образумить, как всегда, да вот только сегодня ему не нужна речь вдохновения, речь, знаменующая некий факт судьбоносного стремления, сегодня он ищет не поддержку или опору, а сегодня он жаждет отменить волю текущих лет!

-Я хочу, чтобы ты оставила меня, – наконец, произнёс он, однако, не отстраняясь от неё совсем. Плотская зависимость играет яркими красками, одну из них можно приостановить и продлить. Цвет чёрного дурмана кипятит смысл, горячая сила обдаёт несладко, а как-то жёстко. Именно грубая жёсткость полюбовного движения доставляет ему нестерпимый соблазн. Да вот и он ныне подвинулся в сторону. Молвил резко. – Оставь меня. Ну?!

-Люфер, мне страшно, когда ты уходишь. Я боюсь, что однажды ты не вернёшься… – Взгляд жгучих глаз подёрнулся болезненно, в них застыла печать вечного проклятия. И неужто проклятие строит подвох и покрывается гнилостным сожалением?! Он не вздрогнул, неявная страсть моментально вскипела внутренним приливом и обдала Лею как-то горячо, слишком жарко. Она затряслась.

-Ты же знаешь, я никогда тебя не брошу здесь одну. Ради меня ты оставила всё… – Люфер поднял морду кверху и отозвался на её дикий страх уверенно. Она стушевалась, сникла, чёрное тело вдруг преобразилось в белое.

-Люфер, не надо тревожить память… Не надо сомневаться во мне. Я люблю своего господина и готова пойти за ним, куда угодно. Я принадлежу только твоему чувству, ты же знаешь, я буду с тобой до конца, – она волновалась, проговаривая истинную правду. – Вдвоём всегда лучше, чем одному. Всем дана соответствующая пара… Даже Отец не остался в одиночестве и сотворил всё. Поэтому и мы вместе…

Это тоже он знал. Продышал мгновение адского усилия, встряхнул гривой рыжих волос, что так оттягивали уродливую голову назад, посидел в немногой задумчивости, а потом гаркнул весьма громко, даже ад содрогнулся:

-Ответь, Лея, ответь мне, ты не жалеешь о том, что было у тебя и о том, что стало? – Его грозный образ опечалил её не менее грозный образ. Их свела судьба на веки, и бессмертие объяло нравы бесконечно-вечным скитанием.

Она отозвалась конкретно, не разражаясь и не кипятясь на мысленных фактах, уверенности было гораздо больше, нежели прежде, и при этом её мощный голос слегка захрипел, немного загнусавил, кашлянула и молвила:

-Моё место с тобой – от сáмого начала и до конечного итога. Я дана только тебе и только твоему желанию, и я всегда останусь там, где будешь ты… Другого мне не надо. Я избрала свою судьбу, она в твоих руках, в твоих побуждениях.

Иного ответа и не ждал. Остался доволен, хотя думал, что она его обманывает, лишь желает угодить ему во всём, боясь гнева и излишнего томления. Другие твари только ради страха перед ним подчинялись ему беспрекословно, вынашивая, однако, за его спиной планы жгучей ненависти, хотя никогда не восставали против него, потому что Люфер был их лидером всегда.

-Что же ты молчишь? Ты сомневаешься во мне?

-Нет…

-Тогда чем смущается твой дух? Ведь я с тобой в любых условиях, в любых. Я принадлежу целиком тебе одному от первого вздоха и вечно, вечно, Люфер. – Лея оставалась верной при любых обстоятельствах. Этим руководила её любовь, непритворная и сумасшедшая, верная и единственная. Её любовь не предаёт и не предаёт никогда. Она предана своему хозяину, поэтому и он может проникнуться полным доверием и успокоением на сей счёт. И ответил:

-Я знаю всё это…

-Люфер, ты раскаиваешься в своих поступках? – Лея это произнесла немного чувственно, сама чувственность истекала тревожно, злобно чуть, задевая при том пробуждаемые символические настроения весьма неприятно.

-Демоны не умеют раскаиваться. Ты высказала ересь, она тебя не украшает. Сомни все свои слова, потому что они тебя облекают страхом Бездны! – Однако слова начинали и его злить безмерно. Кровь уже на подступах и оскверняла диалог недопонимания. Пока Люфер ещё крепился и мог развивать запас мыслей, бегущих из копилки разумного достатка.

-А любить, любить умеют? Или и этого они тоже, тоже, тоже лишены?!– Демоница выкрикнула свои наречия протяжно, сердце закипело от боли и отчаяния, даже ад встряхнулся от её возмущения, которым она накрыла всю  свою образность.

-Страстью своего чувства разве ты, Лея, не осознала это? Всё ещё не осознала и не поняла?! – Но разговор уже его раздражал откровенно, как и её вид. Эта несвойственная белизна тела ангельского нервировала волю соблазном. Он заорал во всю мочь. – Смени свое обличье, оно невмоготу. Или я сам, сам тебя оболью огнём возмездия! – И заревел дико, исступлённо. Да не испугалась возлюбленная. – Я сам, сам смою твою напыщенную жажду!

Лея не стала усугублять возможности напряжённого кипения, она вновь стала прежней. А зачем стягивать болезненные всхлипы? Вокруг одно неуёмное страдание и страх! Лучше не пытать себя зря, итак тошно. Произнесла поспешно и услужливо. – Люфер, что я могу сделать для тебя? – Красные глаза горели не очень-то проницательно. Мысли были далеко и принадлежали Гелберу.

-Оставь меня и жди моего возвращения. – Отозвался он исступлённо. Сейчас его злила и бесила любая мелочь, напоминавшая о том, что там впереди. Встреча с Гелбером не давала покоя, а покоя здесь не отыскать, в этом месте покой не присутствует.

-Я спрошу? Ты позволишь мне? – Голос приглушён, не робок и не смят боязнью. За это и покровительствовал он ей постоянно. Лея с ним всегда прямолинейна и без хитростных штучек и уловок, несмотря на то, что была Ангелом Тьмы.

-Ну?

-Люфер, ты скучаешь по Гелберу? Он твой Старший Брат… – Она произнесла это с какою-то чудовищною догадкою. Её речевая способность его не просто взбесила, она его наградила отупелой ненавистью. Но демоница не могла молчать и повторила. – Люфер, ты скучаешь?

Он взвыл дико, истошно, как раненый зверь, схватив пригоршни горящих углей и размял их ладонями когтистых пальцев, тотчас же запахло палёным. Потом взвил чёрными крыльями по пространству, и вся ныне действующая тьма ада заметалась безмолвным страхом, ужасом в хаосе полнейшей безысходности. Море вздыбило огненные волны, рассыпая болезненные искры по всему мрачному Царству. Вопль был отвратителен! – А-а!

Все чины демонского полчища ожидали мук. В таком пылу Люфера боялась всякая тварь, он был безжалостен. Лея тоже сникла, только не убежала, не спряталась, её участь уже решена однажды, умереть нельзя и невозможно, пусть, пусть он будет даже пытать тело, ведь она любит Люфера и предана ему на веки вечные. Они повязаны существенным бессмертием, а это к чему-то обязывает.

-Уйди! Уйди! – Ревел в бешенстве так неистово и дико, что содрогались стены подземелья, а на земле шёл град скорбей! – И пока я не позову, не попадайся мне на глаза! Уйди, иначе я за себя не отвечаю! А ты знаешь, что это такое! Прочь! Прочь с глаз моих! – Огненные струи потекли по морде, он сражался со своими чувствами, которые терзали дух, но ему до омерзения хотелось разметать своё Царство в пыль! Однако не делал этого никогда. Ведь и сам пребывал в стенах злоключения, имея усердие обрести подлинную свободу.

Лея же не испытывала долее его терпение и ушла, не проронив ни единого вопля, а он тут же перенёсся в свою Бездну! О! она сразу же облобызала своё детище, едва Люфер соединился с ней в полёте, только прежде, прежде ему пришлось преодолеть чувственные изгибы на подъёме из ада в Бездну.

Он вырвался усилием чувственного недомогания через потоки гари и слёзного удушья, которые покрывали его огромное Царство, хотя и имело оно определённые границы. Потом Люфер влился в центр Земли и преодолел море, оно при этом вздыбилось страшною волною и потопило прибрежье человеческого мира. И лишь после этого он смог соединиться со своей возлюбленной Бездной!

На таких порывах у людей случались раны, и их болезнь отвевала историю бесконечных мук. Они орали, искали спасения, смерть неотступно бежала за ними и лакала кровь завета. Тряслись думы, стягивались тугим узлом страдания, покривлялась мера смысла. Всё кипело на ужасе и безобразии бездонного ада!

А Люфер уже на диком просторе, его мысли полыхали страстью преодоления. Огненная пыль ссыпалась с великих звёзд и обжигала могучие крылья. Демон нёсся быстрее ветра навстречу своему беспокойству, которое его отягощало и отравляло. Просторы, то сжимали плоть, силясь раздавить, то растаскивали по разные стороны, желая разорвать частями.

Огненные куски небесных тел, попадавшихся на пути, сильно бились о крылья, и чёрная ангельская кровь стекала на незримые пороги бытия мощно и чувственно. Было нестерпимо больно, отменить же полёт Люфер не мог. Он летел вперёд, летел туда, где оживала душа живая. Он тоже, тоже мог оживотворить себя в любой момент, но условия его не поддерживали. Его напитывала сама Бездна.

И само бытие разливалось вокруг демона воинственно и величественно. Он боролся с сим волею своего разума, хотя Отец никогда не отлучался от него, ни на единый миг, а всегда на любых условиях был при нём, чувствуя и его болезненные вздохи, и его мрачные наветы, и его необразные недомолвки, и его горестные стенания.

А по существу Люфер всегда принадлежал Ему и всегда был внутри Отца! Вырваться от Него нельзя ни одной сотворённой твари. А куда вырвешься, если и сложен образом подобия, образом бессмертного подобия внутри Самогό Подобия?!

И всё прочее – оно тоже, тоже внутри Творческого Бога, хотя Он и невидим, и невозможного Его постигнуть! И понять, и определить такие зависимости способен далеко не всякий ум, а только тот, кто прочно себя окрылил Святым Законом Божества!

Вот потому-то – Он и Бог, могущий проницать любое время, неделящееся пространство и дух бессмертный, и душу человеческую, и тело тленное! А всё остальное, чем уравнивается факт познания – только творческое начало, могущее так же себя проявить относительно Его Начала! А каков Он на Начале Своём – неизвестно никому!

Эта боль Люфера чем-то сладила, она затупляла ненависть на самого себя и на все обстоятельства, что не зависели от него. Он с неуёмной жадностью вдыхал бездонный вкус господствующего Мрака, и этот вкус оживлял дух затмившегося сердца, в котором дышала незатухающая мысль.

Люфер не замечал время, пространство, он весь увлечён страстью открывшегося мгновения, иной раз ему даже не хватало дыхания, он почти захлёбывался холодом и мраком и тою мнимою свободою, в которой жил. Дух Отца всегда позволял двигаться только вперёд, устремляться непременно туда, где была вечная миссия существенных свойств и была для чего-то конкретного и логичного.

Пролетая, то огонь, то ледяной поток могущественной силы, демон испивал неявную благодать, какое-то такое могущественное и сладостное желание жгло ум, жгло и испепеляло настроение, в коем его ангельский достаток терпел крах.

Люфер так и не сумел отыскать в Бездне то, что Отцу позволяло удерживать двучастность – Свет и Тьму и не иметь при этом ни единого пристрастия к чему-либо одному. Он всегда был за пределами всего, потому что Он – Бог, Организатор всякого Творчества! Творения всегда соприсутствуют на факте единого помышления и на таком объёме фокусируют волю желаний однобоко или выискивают обстоятельства, позволяющие строить сомнения. Ведь Отец постоянно заботится и мыслит обо всём и каждому, каждому даёт следовать по намеченному пути самостоятельно, разливая при том тихие волны Своих Мыслей. Это Люфер знал хорошо.

Вот и теперь он летел вперёд и у него объявились силы, позволяющие чувствовать себя под защитою Гения и ощущать при этом всё то, что окружало его на пажитях бессмертия, в кое он введён из небытия Желанием Бога. Космический дождь хлестал в демонское тело болезненно, безжалостно; мощь Бездны то и дело сбивала с намеченного пути. И Люфер, как одержимый, летел вперёд, хотя в каждый раз ему всё труднее давались эти перелёты.

На переходах от Тьмы к Свету – на дух сваливалась особая тягота Бездны, она давила на мысли и он, претерпевая эту необъяснимую боль, устремлялся из последних сил туда, где его ожидал Гелбер, которого он не хотел терять, но которого он терял.

Даже само испытание верности, дружбы, некого долга и чести Люфера приводило в неподдельное бешенство. Остановить время он не мог при этом. Присутствие Гелбера всегда приносило ему нестерпимую, жгучую болезнь, от которой он едва выдерживал обратный путь, но дома, в своём притоне смрада, суеты и разврата, Люфер чувствовал себя намного лучше.

Владения мрака, границы простора, не имели каких-то определённых очертаний и Люфер, сливаясь с ними, скрывающих все его желания, тайные помыслы, растворялся посреди этого хаоса с безликим привкусом мерцавших вокруг него молчаливых и холодных светил. И сами светила не проявляли особой любви к покровителю Бездны.

Холод пронизывал до самой подноготной, до глубины осквернённого чувства, порою даже крылья обмерзали, индевея бесхитростно и как-то слишком уродливо, вот-вот сорвётся на дно неизвестности, давно желавшей поглотить утеснённые перемены Ангела ада, но тот огонь, что изливался непрестанно от любви Отца, никогда не позволял ему погибнуть от воинственной воли Тьмы. И тогда Люфер вырывался усилием духа из холода в огненный поток пробуждения, который отогревал ангельскую плоть на неопределённые мгновения.

Где-то далеко, в глубине изломанного сознания, Люфер слышал Силу Отцовского Замысла, Силу Творца, Который давал, давал ему Движение и Дыхание Чувственных впечатлений. Ведь он любил Его всегда на тайне этого дыхания борющихся идей, помня то, с чем позволил ему Отец совокупиться на творчестве своего жаждущего устремления и своего чутья.

Но Люфер боялся, боялся признаться даже самому себе, что в его духе всё ещё живёт любовь к Создателю, живёт по-прежнему, как и тогда, когда двигала мощь райского бытия и теперь, когда эта мощь не ослабла, а переросла в иное усердие. Она также живёт внутри него, живёт и ведёт на совладение чего-то непознанного и великого.

Гордость, покорившая могучее сердце, уже не позволяла Ангелу вознестись над самим собою и преклонить дух перед Отцом, отдать всего себя на суд и милосердие Создавшего его, Тому, Кто почивает на лаврах Бессмертия, ожидая его, его, могущего вернуться к Нему в любой момент, в любую секунду. Отец примет своё возлюбленное чадо всегда, если тот только пожелает! Достаточно одного вздоха и сожаления, чтобы он мог вернуться к Нему на покой!

Люфер, однако, отклонял все призывы. Он не мог уже безболезненно вынести Свет досточтимой, славной любви, она жгла его, убивала всё самое лучшее, что когда-то было в нём, и теперь он наполнен ужасом и страхом даже от встречи с Гелбером. Ведь тот всегда просил вернуться обратно, ступить во владения Царственного Великолепия и Мира, признать свою немощь перед Вечным Победителем, Который покоится на любом дуновении Слóва, уравнивая размеры бессмертного потока. Тьма изменила Люфера, смущая потоки разномыслия, навевала чудовищную болезнь чувств, которые он претерпевал постоянно, будучи Ангелом Тьмы, Ангелом, способным творить зло.

Время было побеждено. Люфер вдруг затих, когда впереди узрел изумительный и волнующий свет, в коем пребывал его бывший друг Гелбер. Дух стал сопричастен чему-то непроникновенному, но и этого было уже практически достаточно, чтобы познать Волю Отца, к Которому и направлялась связь этой встречи.

В блеске сияющей славы Победителя тот ожидал терпеливо Люфера. И в каждый раз, когда они соприкасались воспоминаний, у Гелбера сжимался дух от сострадания и гóря, потому что этот вид, в котором находился Ангел Тьмы, не давал ему, Ангелу Света, тихого и мирного общения, к которому он всегда стремился, надеясь привести Люфера, его неуёмную жажду, к порогу райских поселений.

Гелбер мучался непрестанно и не знал, как помочь брату обрести себя, правда Люфер и сам страдал, испивая тяжёлую, нестерпимую печаль, но ради Гелбера, на неопределённый миг, преображался всё-таки в светлый образ. Да вот при нестройном разговоре он почти сразу же терял эту светлость, и огонь безумств излетал вместе с паром прямо на Ангела Света, смущая итоги всяких усилий.

Чувства молниеносно перемешивались до горьких обид и упрёков, разбивая всю тихую чистоту ангельского желания Гелбера сделать Люфера прежним, тем юным Ангелочком, что так любил прилив хрустальной волны Великого Моря. Это Море ещё могло обмыть его дух своим прозрачным светом, могло и вернуть ему, Люферу, покой и мир, которых у него уже не было и которых никогда и не будет на поприще, где идёт непримиримая борьба между Добром и Злом. Вернуть себе дух обновления он ещё способен! способен принять слово, пока оно совершенно не изменило его сущность и не сделало окончательно мытарем и изгоем.

Место встречи всегда одно и тоже. Ангел Тьмы видел огненный свет, и ему становилось нестерпимо больно, Гелбер же не мог находиться на потоке мрака, не мог выносить ужас Бездны, могущей парализовать его чисто-зеркальную образность чувств, и потому они общались на лучах райского покрова, который Люфер созерцал издали. Если бы Гелбер отдалился от своего Царства Любви, то невольно начал бы видоизменяться, и тогда Бездна совершенно бы сделала его другим, а он к этому не стремился. И, помимо прочего, уделы Мрака доставляли ему невольное страдание, а Люфер желал избавить его от этих страданий, в которых он сам пребывал постоянно.

-Гелбер, мне всё труднее и труднее даются эти перелёты, и однажды я не посмею с тобой встретиться. – Молвил демон грубо, жёстко, хотя враждебности нет, просто он устал, устал от самого себя, устал от того, чем напитана воля ума.

-Воззри вперёд, Люфер! – Старший Ангел нежно воспроизвёл звук своего мелодичного голоса, сердце которого сжалось от невыносимой печали. О, как хотелось помочь бывшему другу вырваться из цепей растущего безволия, но усилия всегда оставались только усилиями, хотя он неизменно изливал жертвенную любовь на мыслительную способность. – Посмотри туда! Взгляни, Люфер! – Он указал перстом правой руки на Царство вечного блаженства. – Ты можешь ещё, можешь насладиться всем этим! И опять, опять обрести свою прежнюю силу и мудрость, всё это отогреет твой метущийся дух и снова омоется твоя жажда блаженным чудом благословенной любви!

-О! этот яркий свет меня сожжёт, я не смею прикасаться к его могуществу, он причиняет мне смертельную болезнь, – исступлённо вскричал Ангел Тьмы и тем самым признал своё бессилие перед Сущим Отцом. – Нет! Нет! Это гибельно! Ничего изменить уже невозможно! У нас иные предначертания! Светлость давит на мою кровь… Нет, Гелбер, нет, невозможно отделить чёрное от белого… Мы слишком разные, слишком далеки друг от друга.

-Люфер, ты же Ангел! – Молвил Гелбер, желая не оборвать разговор, а вывести его в нужное русло. – Этот Свет будет жечь только после того, как грядет День нового числа! Вернись! Отец призывает тебя! Он ожидает Своего…

-Тише, Гелбер, тише… Нет! Нет! Разве Отец ошибся?! – Люфер был вне себя. Он ощущал непомерную тяготу в своём сознании, не мог, однако, переменить существенное колебание кровяного помешательства, с которым боролся его дух. – Разве Он может ошибаться?! Он видит и знает всё наперёд. Он не ошибся!

-Отец лишь ждёт твоего усилия. Подумай об этом! – Гелбер надеялся, что Люфер, любимый Люфер, красивая головка которого ранее покоилась на его груди, когда они вместе испивали нектар бессмертного блаженства, отважится и примет правильное решение, вернётся туда, где когда-то они главенствовали разумным словом на лаврах чистых чувств.

Но нет, теперь Люфер совершенно иной и зреть тот образ, изменяемый тысячелетиями, очень тяжело. А ведь прежде они гуляли по райскому саду и могли омывать свои ангельские тела в водах Великого Моря. Люфер любил Море самозабвенно, беспредельно, любил своим величественным устремлением, ведь оно открывало благие истины и делало сильным, рассудительным.

А ныне, ныне Люфер уже падший Ангел, который и в ином Море укрепляет свою демонскую мощь и крепость. Только есть, есть ещё сущность некоторого времени, чтобы восстановить своё законное право, надо лишь поспешить, успеть встать на место, которое свободно, не занято никем.

-Разве ты не зришь силу нашего Отца, Его любовь, Его милосердие и терпеливость?! – Гелбер нежен, слишком чувствителен, он готов сотворить даже и невозможное, если того потребует ситуация, лишь бы Люфер передумал.

-Если Он избрал поле битвы в человеческом сердце, то есть ли надежда? – Спросил глухо, ожесточаясь всё больше и больше, и сам же ответил весьма громко и уверенно. – Нет её! Она мертва! Она не воскресает!

-Есть, Люфер! Надежда жива!

-Нет, Гелбер! Нет! Надежда убежала от меня! Человек, может быть, спасётся только тем, что несёт бремя этих битв, но я сделаю всё, чтобы битва стала для всего человечества – кровавой и мучительной! Хочешь, хочешь, я покажу тебе и мою силу, и мою власть?! – Морда Люфера стала серо-чёрной, глаза полыхали неистовым безумством, изо рта валил пар знойного гноя, вонь разливалась повсюду отвратительно-ярким наплывом. У Гелбера даже помутился ангельский дух. Он покачнулся невольно в сторону.

-Не надо… Я всё знаю и прозреваю…

Крылья демона взлетали вверх зло и мощно! Весь настрой слов утерял свою мирную ценность! События разветвляли магию величайшего зла, с которого проливался оцет и желчь. Суетливость тления парила прямо над головами двух Ангелов!

-Ты слаб, Ангел Света!

Гелбер ничего не ответил, не смог молвить ничего, по его щекам текли ручьи серебристо-прозрачной воды. Он лишь беспомощно стоял перед демоном, и его бледное-пребледное лицо было очень тревожным, печальным.

-Ты слаб! Слаб, Ангел Света! Смотри, я покажу тебе итоги земные! Я покажу тебе ореол безумия человеческого, ради которого ты обрекаешь себя на ненужное сочувствие! Поверь мне, поверь моему опыту, оно, это твоё сочувствие, им не нужно! Они испеклись в суете похоти и потому не заслуживают и малого сожаления! Отреклись всего… Кроме моего горячего проникновения этому бездарному и примитивному человечеству ничего не нужно! – Он как-то торопливо раскрыл пространство силою своей воли и перед Гелбером, как на ладони, предстал мир тленной земли, земли не умершей, а ещё дышавшей кое-как. – Гляди! Вот они творения Отца! Зачем, зачем, ответь мне, зачем Он подарил этим людишкам историческую жажду наших чувств?! Разве они могут понести бессмертие на себе?! Увы! Лицемеры, тащащие зло на плечах с алчностью, не призваны к бессмертию!

-Они сотворены продлить мудрость Вечного Слова… – Гелбер хотел многое добавить, объяснить Люферу итоги будущего великолепия, да он не позволил ему продлевать наречие, способствующее защищать то, что совершенно неприспособленно внять основам права по избытку совершенства, кое учреждается на Небесах!

-Да! Да! – Завопил истошно демон. – Гляди на это Слово своими чистыми очами! Они все, все, понимаешь, все, они – мои рабы! И не ведают про мудрость необъятного слова, потому что сжаты в моём сознании, сжаты полностью и на любой возможности!! Я их хозяин! Хозяин слов и мыслей! И желаний! Я полностью господствую над ними! Полностью, а не раздельно! И им вовсе не нужна правда вечного поручительства! Они живут лишь нынешними уловками, с которых и хлебают меры смертного приговора. А Вечность Отца им не нужна! Они отреклись от неё, едва вкусили мои впечатления! И плевать им на все предостережения, потому что они все живут не будущим движением, а лишь претыкаются на малом достатке! Претыкаются, падают, а подняться не в силах! Человек, сотворённый для бессмертия, отрёкся этого бессмертия! Оно его не привлекает, оно его делает глупцом! И таким подавать святое сочувствие?! О, подумай, подумай хорошенько, Гелбер! А нужно ли им твоё благое вмешательство, коли они избрали меня своим господином, а Бездну своим домом?!

Гелбер увидел судьбоносную долю целого мира. Он и всегда зрел её там, со своего Неба. Но тут, посреди чёрного хаоса безликого времени, с подмостков Бездны, люди показались ему бесами, суетившимися на знамениях ужаса, убийства, насилия, разврата, пьянства, извращения, хулы, ропота, неверия и прочего извращения.

Кровавая масса вместе с грязью текла быстрой рекой по всему земному шару в океан бушующих страстей и даже те, кто ещё не был увлечён пагубой разлагавшихся грехов, мог с лёгкостью испить этой явственной отравы, и испивал с жадностью. Проклятье возносилось рукоплесканьем под самое небо:

-Не нужен Свет! – И Свет, естественно, отступал. И покрывалась земная храмина мраком гарным, тоскливым, безутешным и злостным. А из такого мрака и сама душа напитывалась постыдными уловками сумасшествия и бреда. Ничего не хотелось, не было стремлений, не было и радости, не виделся существенный смысл бытия и всех основ жительства. Время скакало безнравственно, торопливо, оно летело на вершину чего-то далёкого и бездарного, потому что именно господство Тьмы и усиливало такую непростую, а замысловатую ориентацию всякого пробуждения. Хотя и вера стиралась уловками выдуманного закона, который сами люди слагали на чувствах соблазна.

-Не нужна Вечность! – И Вечность смывалась. И оттого её ореол благого свидетельства становился каким-то неявственным, призрачным. На таких условиях вечность не могла себя преподнести на законном праве дозволенной любви, так как её сущность отодвигалась куда-то в сторону.

-Смерть всем чувствам! – И чувства разлагались под вой беспечности и отвратительной блевотины. А коли человек извергал из своего покоя и мира чувственное определение, то оно, в свою очередь, на смену подавало совершенно иное возбуждение. И укреплялась бессмыслица и мерзость! А с таким богатством жизнь превращалась в игру страхов и боли.

Потоки брани и хулы разливались победоносно повсюду! Орали все, все, кто мог назваться человеками! И неужели такая óбразность творческого усердия могла себя не обезличить в долях бытия?! Ещё как обезличивала и делала изгоями векóв делала и грубыми, пустыми совладельцами своего личного счастья, которое, кстати, счастьем вовсе не было. И быть, естественно же, не могло!

-Бога нет! – Вопили они в бредовом помешательстве. И за это Бог молчал, а на молчании стекала пена страданий и лобзала дýши смущённых и обезумевших людей, которые искали праведности, а находили лживое недомогание.

-Да здравствует власть ада! – И он тут же открывал своё мерило! И ниспускалось торжество грязного и отвратительного стона. А потом отчего-то кричали о непонимании, о немилосердии, о том, что нет благой нравственности!

-Всему свету смерть! – И она обволакивала миллионы людей своими крепкими оковами, стягивала петли на шеях паршивостью и недоумением, болью и слезами! Стон усиливал хаос!! И мучения непомерно придавливали спины всего человечества мраком кипевших страстей! Поднимали вопли в небо, а небо было грозным и чёрным, молчаливым и равнодушным!

-Слышишь, Гелбер, их отчаянные вопли, замешанные на кровях насилия и убийства! Зришь ли эти мерзостные унижения?! Они никого не боятся, кроме меня, их единственного хозяина и покровителя, способного подать им то, что они жаждут! Даже Отца, Отца не боятся! И таких миловать?! Никто из них не заслуживает даже и малого сострадания, твоего сострадания, коим ты ожидал их на своих началах! Гляди! Гляди на них и не жалей этот бездарный сброд! Они все, все без сожаления отреклись свободолюбия! Все!! И потому пусть черпают ложкой мрак моей Бездны! И она их обласкает наречиями страха, ужаса и воя! – Демон кипел на словарном дыхании, он был страшен!

-Люфер… – Ангел Света попытался вымолвить слово, которым мог бы не поспорить с Ангелом Тьмы, только тот не позволил ему складывать добротные речи, считая человеческий род полным ничтожеством. И Гелбер затих.

А Люфер и не слышал Ангела Света, изо рта лилась лава горькой крови! Это было ужасно и отвратительно! Но это было на самом деле! Судьба демона не могла покоиться на величии, она испеклась на позоре, на разврате, на суете.

-Вот! Вот! Их грехи, их устремления, их сущность, их фактура творческой зависимости! Смотри! Это их основа и жажда! Самая первая номинация! Гордость! Она проявляется в том, что сотворённый Богом образ не признаёт своего Бога, как Образ Величия и Совершенства, но воспитывает в себе беса! Гордость поражает сердце, кровь усиливает движение, и твой никчёмный человечишка не способен видеть правду Могущественного Слова. Он тщеславится красотой, которая дана ему от Природы Творца! Гордится Божьими дарованиями, будто бы это и есть его собственность, воспитанная временем возрастного долга. Глупцы! Слепцы! Ничтожества! Они превозносятся теми добродетелями, которые якобы совершили после рождения, но которые даны им Отцом, как и само рождение! Превозносятся умом, не принадлежащим им и телом, сотворённым для великих подвигов! У них ничего нет своего, но они, эти жалкие подобия Могучего Создателя, все дарования приписывают только себе! Гордятся, тщеславятся, превозносятся друг перед другом, а причисляют себя к верующим и любящим! Думают, что тем самым почитают Отца, когда на самом деле угождают самим себе, выказывая напоказ остроумие, понятливость, искусство чтения, быстроту разума, музыкальность голоса, речевое веселье и прочие дарования, полученными ими без труда, как дар Любящего Отца. – Сатана превзошёл все ориентации, но он был прав в одном, человек извратил всякие меры долга и чести! Изменил возможность любви и дружбы! – А какова их молитва?! Молятся устами против страсти, а делом подвизаются для неё! Хвалят слово, а бегают от него, как от бича! Ублажают святое молчание, а восхваляют его красноречивым многословием! Славят милостивых, а нищих поносят! Принимают дары с радостью, а сами дают с печалью! Говорят о благом воздержании, а стремятся к обжорству! Призывают к милосердию и любви, а сами загребают под себя бремя блуда и отвращения! Сладострастно смотрят на лица, а между тем беседуют о целомудрии! Все, все грехи собраны в единый кулак! Мысленные, телесные, кровяные, душевные и духовные! Им не вырваться их моих сетей! Не вырваться никогда! Веришь ли мне? Или сомнение лобзает твой порог ума?

-Люфер, остановись, я прошу тебя… – Гелбер ослаб. Его мудрость покоилась рядом, но он не мог воспользоваться её размером и не потому, что демон парализовал смысловую ориентацию, просто он страдал от того, чем напитана эта жажда утомлённого и сломленного чувства, в котором Люфер строил свою жизнь. – Тебе надо остепенить эту идею, иначе ты поги…

Тот лишь с гневом воззрел вокруг, не пытаясь ни о чём пожалеть или видоизменить, злостно прервал и вскричал, не имея надобности выслушивать благоразумие, на котором Ангел Света пытался оформить существенное движение:

-Нет! Гляди! Вот она пагуба человеческая! Ложь! Зависть! Осуждение! Чревобесие! Сребролюбие! Блуд! Насилие! И духовное  недержание! Когда кровь, великое наследие творчества, изменяет своё направление, стяжается обман, душа такая не может видеть свет, она во тьме предстоит. Тогда и рождается зависть. Она стягивает нервные узлы, и человек не в состоянии разорвать цепь обмана, так наслаивается новое затмение – осуждение. Когда оно приходит, невозможно удерживать потоки кровяных пульсов, ропот их усиливает ещё больше и душа ослабевает на движениях, порождённых болью. Сразу же вскипает нужда по недостатку, алчности, наживы! Они, эти размеры кипящего сознания, уже неоспоримо отягощают движение крови по всему телу. Так притягивается блуд, разврат и насилие! Позор и стыд! И таких миловать?! Таких жалеть?! Нет! Нет! Нет! Никто из них не заслуживает и сáмой малой поблажки! Только карать, каркать и карать! Никакого милосердия! Никакого сострадания! Только наказания! К чему устремляются, тем и облачаются!

-Люфер… – Пытался снова и снова образумить его Гелбер, у которого дух разрывался оттого, что ему довелось услышать и увидеть. Да вот Ангел Тьмы не хотел распознавать никаких слов! Он уже на пике помрачённого экстаза! И стекает с него горячая лава безудержности и ужаса. – Приостанови свой пыл…

-Слушай, слушай меня! Я знаю, что говорю! Эти свойства мощно прогрессируют, наступает смерть чувств. Человек порабощен мраку. Кровь мутит рассудок, а тело гибнет от недостатка света. Мысли отсыревают, гниют и дух немеет. Смерть наступает в реальной субстанции… А по ней уже нет ничего, что ещё способно оживить душу крови! Выражают демонстративно своё равнодушие и умножают тяготы злого достатка. А ложь рождается от многословия и смеха, а смех расслабляет, уничтожает духовные ценности, на которые и рассчитана мера словарного пробуждения. Зависть приносит печаль сердцу, и оно надламывается. А когда оно надламывается, тогда из него вытекает молитвенная вода и кровь оскудевает, нет энергетического запаса святости, а лишь голая и безумная страсть скоблит нутро. – Люфер не мог остановиться, его мысли лавировали по открытому пространству с бешенством. Гелбер ничего не говорил, молчал, а по его бледным щекам текла серебристая вода.

И вот наступила мгновенная передышка, когда и сам Ангел Тьмы перевёл дыхание. Кровь в его теле текла на пульсирующем безумии, остановить процесс зла нельзя. Он задействует время некоторого объёма и несётся куда-то.

-Довольно, Люфер! Довольно! Я не могу больше… Я теряю мощь, умоляю тебя, хватит! – Видно, как Гелбер претерпевал болезнь. – Люфер! Ты извратил всё! Погубил ангельскую чистоту! и в себе и в них! Что ты натворил?! Это конец!

-Это сотворила Тьма! Тьма молчаливого беспокойства! Я, я лишь её помазанник. – Однако, жалея своего бывшего друга и возлюбленного брата, Люфер закрыл Окно Вселенной, Тьма затмила образы собой моментально.

-Но ты ещё можешь, можешь получить свой титул обратно, если захочешь. Тебе надо лишь поверить себе, что ты готов, готов войти на покой прежний… Отец примет всех – и тебя, и тех, кто под тобой. Только возжелай…

-О, Гелбер, прежнего уже никогда не будет! Никогда! Оно прошло! Оно сошло в никуда, оно размылось воинственной Бездной! И ты это понимаешь так же, как и я! – Произнёс Люфер. – Уже нельзя вернуться туда…

-Не правда! Ты можешь всё изменить! Только ты сам и только твоя воля. И только твоё время может повернуться назад! Стоит лишь пожелать… И Отец тебя встретит у Врат рая. Эти Врата отворятся тебе всегда… Вернись… И ты сам ощутишь покой, умиротворение, ведь без этого ты гибнешь, тонешь, пропадаешь… А Отец ждёт твоего решения, твоей важности…

-Нет, Гелбер! Нет! Хватит пустых слов! Пусть истомится всё живое! Если хоть один из них, слышишь, хоть один будет призывать меня, я помогу ему спуститься в мою Бездну, сотворённую прежде всего. Добро, оно ведь ничему не учит и ничего не даёт, а зло – учит всему! Оно есть идея любых знаний! Тех знаний, что позволяют определить мудрость. А сила?! – Он на мгновение затянулся памятью прошлого. – А силу пусть ищут сами, или у Отца, или там… Но каждое существо, носящее на себе титул творческого успеха, должно познать субстанцию двух величин – и зла, и добра. Ты несёшь свет, я призван нести тьму. У каждого своя организация права и долга. И честь тоже тянет свой размер. Так было задумано изначально. Так стоит ли что-то менять, если уже всё, всё предопределено нашим Отцом?! – Люфер ощутил внутреннюю слабость. Свет рая, хотя и на дальнем приливе, обличал его тайные помыслы. Скверна била в самое заветное, а от этого чувственность крови воспламеняла плоть.

-Подумай о вечности! Что потόм? Что будет для тебя? – Гелбер страдал явно, но поделать ничего не мог, его удел определён иным покровом, а терять друга было тяжело, хотя он потерял его не сегодня и даже не вчера.

-Потόм?! – Переспросил Люфер. – Потόм уже вечность! – Завыл истошно и дико! Слеза не скатилась, а вот огненная боль ссыпалась на Старшего Ангела как-то обречённо. Только наверно на нынешнем уровне Люфер превосходил старшинством своего брата, так как злое достояние порождает более явственную зрелость.

-Вот! вечность! Итог Судьбы!

-Я там не один! Со мной – все! Гелбер, все! – Немного потянул паузу, о чём-то подумал и снова сказал как-то менее торжественно. – Отсеются немногие, те только, кто носил право некоторого вмешательства в исторический поток. Что мыслишь? Отец сделал так! А зачем? Чтобы излилась Его двучастность, Его, понимаешь?! Его, а не моя…

-Зло не останется вечным, оно будет утесняться, и эта темница может связать и твою свободу, – печально изрёк Ангел, которому вовсе небезразлична судьба Люфера и судьба целого народа. Ради них он несёт бремя мыслей и слов, только как эти мысли и слова влить печатью на сердце?! – И свобода свяжется… И всё станет иным. Всё переменится для всех и для тебя. Одна темница останется, Люфер, но она будет весьма тягостной.

-В этой вечной темнице я всё равно останусь хозяином. А это позволит мне сообщаться с единою волею всегда. Я понесу на себе все дыхания… – Неуверенно прорычал демон, теряя самообладание, высекая копытами искры и цепенея памятью.

-Зло будет разрастаться вечно, ты забудешь себя, забудешь начало, нынешнее… Забудешь меня, забудешь Отца, – при этой фразе Гелбер заметил, как Люфер слегка смутился, даже немного разволновался, в его злобных глазах заметался неподдельный, пробудившийся моментально, страх. – Ты будешь только мучаться в изощрённом быту не выявленного зла, которое никогда не даст тебе передышки, а мы с тобой тоже никогда больше не встретимся, и даже затмятся наши прежние чувства новым временем. Мы забудем всё то, что нас объединяло! – При этом слове Гелбер опять заметил, как дёрнулись нервно мышцы на морде Люфера и опять отобразилось нелицемерное страдание. – Подумай, брат, как тяжела и горька участь Бездны, её простора, который будет смят. Эта, твоя Бездна, совьёт лишь гнездо, а наследников – тьмы. И ты преобразишься ещё раз… Мрачная доля сожмёт твой крылатый дух стоном и духотой, ты проклянёшь мрак, который тебя вскормил. Твои могущественные крылья спадут, и ты останешься с самим собой на полном убожестве. – И в третий раз Гелбер увидел испуг демона! Потерять дар, разлитый в крыльях?! Это конец свободе! Конец всему! – Твои стремления могут окончательно тебя погубить! Ты себя не признáешь. Думай, пока ещё Отец с тобой.

Люфер безумствовал! Его уродливое, обросшее рыже-чёрной шерстью тело дыбилось, как в глухом ознобе, вдруг он сник, повесив голову, и задумался всего лишь на один единственный миг, а потом резко выплеснул из себя океан кипучей пены, попалив при этом объём пространства. Зло, о котором говорил Гелбер, уже пожирало его демонический дух, но потерять свои крылья – этого он не мог допустить! Не мог и поверить!

Внутри себя он, хотя и отдалённо, всё же ощущал чёрную пустоту, а в сáмом потаённом уголке сугубого чувства всё ещё мог любить, и всё ещё был привязан к тому, что утерял, по-видимому, безвозвратно. Это реальное чутьё угнетало его, порождая новый приступ страха, да не в силах, не в силах Люфер изменить образ, потому что чистота растаяла навсегда, если только Сам Отец…

Гелбер знал, что демон страдает и страдает от тех перемен, изломавших окончательно его ум и его сердце. Горячие слёзы кипели в радужном пылу на мужественном лице Ангела, только битва не закончена.

-Как решим наш разговор, Люфер? – Вопрос прозвучал не жёстко, но твёрдо, словно он хотел прознать последнюю волю своего брата, который когда-то гулял с ним по райскому саду. Гелбер глядел с болью, разрывавшей ему грудь. Он надеялся услышать иной ответ, хотя предполагал, какое именно слово произнесёт Ангел Тьмы.

Люфер не увлёкся памятными движениями того, что уже было в его судьбе, ибо судьба их разводила навсегда по разным направлениям. Отозвался без раздумий, без лишних колебаний, как-то резко и, пожалуй, торжественно:

-Мы оставим всё так.

-Так? – Повторил Ангел с невыразимой грустью, которая запечатлела настоящий момент чем-то непознанным. Он надеялся всё-таки услыхать иной ответ, который может ему преподнести благое успокоение, а не услышал.

-Да!

-Тогда мы больше не увидимся… Я не смогу противиться Свету, а тебе надо оформляться путём иного достатка… Мне жаль терять тебя, мой друг… Но мы разлучаемся уже навсегда… Больше не будет встреч, ничего не будет…

-Разве мы в праве менять что-то? – Люфер невольно вздрогнул. Только больше и ему нечего предложить своему соотечественнику. Их дороги разъединились. И у каждого своя доля на этом движении. – Нет, мы лишь принимаем творческое насилие или любовь…

-Люфер… Я прошу тебя в последний раз, подумай, подумай ещё, не торопись отвечать мне на уровне своей стремительной крови, что раздражает внутри тебя дыхание плоти… Разлука станет невыносимой и для тебя тоже…

-Не надо больше слов, Гелбер, не надо… Это уже ничего не переменит на нашем пути, ничего. Так зачем же нам себя перемалывать на несвойственных возможностях? Уже всё пройдено, выбор совершён. Не надо ничего менять. – Люфер чувствовал страшную усталость, а ему надо лететь обратно, лететь на потоке галактических бурь, возвращаться в своё Царство. А ранее он никогда не претерпевал подобные чувства. Только радость и лёгкость сопутствовала на волевых зависимостях бессмертного тела.

Пора расстаться. Пора проститься. Пора каждому осилить только своё личное преуспеяние! Ценности разные, как и пороги желания, а цель едина – наследие вечного удела. Только вот каким это наследие предстанет для каждого из них?! Видно, действительно, не имеет смысла ломать друг друга болезнью и лучше разойтись по своим мирам.

-Прощай, Гелбер!

-Прощай, Люфер!

-Я оставляю тебе надежду. – Промолвил Гелбер.

-Нет надежды. – Отозвался Люфер.

-Я удержу её ради тебя.

-Не мучай себя напрасно.

Их пути разомкнули сеть позаимствованных слов, потому что никто из них не посмел удерживать противление Света и Тьмы на союзе таких непохожих Чувств! Люфер с воем, в облаке серной гари, исчез в пустоте безмолвия, оставив лишь тяжёлый воздух после себя, а Гелбер, оплакивая его дух, опалённый страстью безжалостной Бездны, засиял великим могуществом света и объял рай своего сущего бытия.

Как, как помочь погибающему?! Как привести его на равенство рая?! и есть ли ещё мера? Прошептал. – Брат мой… – Он опять, опять будет просить Отца, чтобы Он замедлил Свой итог, чтобы отодвинул час Последнего Дня, дав Люферу возможность вернуться домой, в мир Ангелов!

Хрусталь Великого Моря молчаливо сверкала под покровом Благодетеля, эти тихие и свежие волны набегали на берег задумчиво и там, в глубине этого неоспоримого могущества, пробуждался новый рассвет для всех творений.

-Отец…

-Взойди, дитя Моё…

Гелбер ожидал Слово Создателя с трепетом на великом волнении. И само волнение было каким-то самозвучным, благим и мелодичным. В райском великолепии сверкала хрустальная чистота покоя. Как увековечить покой для всех, кто ещё не вошёл под сень его? Ангел думал, его думы не оскверняли его голову. И дух взлетел к Престолу в надежде и радости. Тут нельзя иметь иные чувства, кроме любви.

Слово Отца было ярким. Слово было для Гелбера. Слово вселяло непростую надежду. Только как, как этим словом напитать ответственность на уровне достойном, чтобы не потерпеть поражение, а обрести торжество заветное?!

-Отец… Дай время Люферу… Он не готов вступить в Твою сферу Вечности! Ему надо еще себя выведать на тайном Законе Твоего великолепия. Я не смог удалить от него надежду и оставил ему её при расставании.

Отец дышал спокойно, ровно, в Его Воле никогда не присутствовало забвение, но Он ждал иного, однако, он знал и то, чего ещё никто не мог прозреть и выверить. Голос, как всегда, на неизменяемой интонации мысли:

-Время есть.

Услышит ли это слово Люфер? Сумеет ли осязать его равенство собой теперь, когда претерпел страшное изменение, когда его дух стал другим, хотя и на ангельском движении воскуряется завет Жизненных позиций?! Свет рождал вечность. Свет звал к себе. Кто придёт к нему? Кто отвергнет Тьму? А сама Тьма лобзала творческое увеселение крови. И Тьма усиливала боль на зависимостях чужого неравенства, напитываясь злом. Кому она нужна? А кому-то всё-таки сия воля так необходима, коль ввела в свои владения всех, чтобы были выведены планы особого совершенства при двух номинациях!

Кто же пойдёт ко Свету? Наверно никто не откажется, ибо всяк несёт обзор величественного проникновения. Все пойдут туда… Это ведь вечность при достатке всего! Свет – решение всяких нужд, да Тьма не позволяла разливаться Свету на предместьях своей Бездны. А сама Бездна была замкнута на Слове Бог! И однажды её свод сольётся в неизвестность и чем тогда воспеть благо свободы? Свобода ждёт каждое творение и ждёт его на Царстве Отца, и Царство объемлет свод вечности для особенных последствий. В этих последствиях жить всем творениям!

Гелбер разливал слово своё неизменным вдохновением случая при любой последовательности и закономерности. Его мысли непрестанно неслись к Ангелу Тьмы, только ныне Ангел был суров, мрачен и далёк от этих светлых мыслей своего брата.

-Люфер, пусть свет прольётся на твоё холодное сердце, и оно отогреется любовью рая! – Так увеселялось слово Гелбера, не желавшего, чтобы погиб его друг. И пусть, пусть Мрак не поглотит достоинство ангельского духа окончательным трудом тревожного насилия.

Слышал ли Люфер это слово? Слышал, и оно жгло его. Нет, Гелбер не устанет повторять завет любви. Да сáмого последнего мгновения постоянно будет он разливать меру благородного чувства, дабы его возлюбленный брат обратил свой замкнутый взор к Отцу. Да и Сам Отец не перестанет усердствовать в том, чтобы Его творения устремлялись к Его познаниям и откровениям. Он непрестанно будет посылать Свои особые благости в любых направлениях, лишь бы приблизить того, кто сотворён Им для бессмертного Века.

Море в прозрачном торжестве тоже разливает бесконечные песенные мотивы, которые проникновенною силой разносятся повсюду на свежем упоении. И ветерок огненного дыхания собирает эти звуки в свои хранилища и уносит их с райских полей на земное совладение. Может быть там, на этих просторах зелёного дола, кто-нибудь и прикоснётся духовного величия? И тогда-то воссияет Свет ненадуманного покоя! О, как приятно складывается музыкальная лира вдохновенного полёта, с коего ниспускается песенная связь познавательного чувства в сердцá людские. Эй, услышьте песнь Любви! Она поётся для вас. И кто слышит, тот берёт и пьёт рай своего ума, у того уже есть надежда, он не погибнет в мире среди страхов и ужаса, когда воинственная смерть сгребает в свои тиски душу и тело! А кто не слышит, у того нет душевного равновесия, у того лишь чёрная мера горького и отвратительного существования.

 

Глава третья:

Крэнмертургéнц на свободе

 

 

К возвращению своего возлюбленного господина Лея уже всё приготовила. Фонари горели тусклым отблеском на вершине беснующегося ада. Зал, где Люфер любил забавляться, выслушивая козни бесов, имел шесть углов и был покрыт золотой пылью, а сами стены золотились духотою стонов и воплей.

Трон также золотой. Трон излюбленное место Люфера, но это не просто трон вождя и полководца демонского полчища; в минуты чудовищных разочарований и безумств, он учреждал пытки своим слугам, а порою и человекам.

Этого времени боялись все! На земле в такие мгновения разливалась омерзительная болезнь страстей, она касалось тех, кто совокупился своей совестью с демоном зла. Ангел Тьмы облачался в пурпурный плащ, принимая образ Ангела Света. О! сей вид так пугал тварей, что они выходили из себя на потоке невиданной хулы и брани! Глаза хозяина горели дико, исступлённо. Огонь стрел взлетал так высоко, что бесы не могли спрятаться, укрыться от свирепости Люфера! Он везде находил их. Сам же Люфер сидел гордо, надменно, низвергая свою демонскую лютость на всех обитателей подземного Царства.

Бесы трепетали и падали в изнеможении в ров тартара, не выдерживая ярости, бешенства, огненных плетей, чувствовали всю реальность, угнетавшую их развращённый разум, но изменить ничего не смели, потому что сила сатаны, его могущество и его непобедимая воля перед ними, превосходила все желания. И когда они не осиливали этого гнева и страха, тогда вырывались из своего плена и немного отдыхали на поверхности Земли, испивая свежесть дышащего моря.

На таких уделах проистекали бури страстей для тех, кто попадал в сети искусных бесов, играющих на волнах земной воды. Они утягивали их вниз, всех, кто был опоен соблазном неизбежной смерти, а дикие вопли и стоны маленьких людишек лишь возбуждали волю диких тварей. Бесы упивались страданиями, и ярой местью напитывали свои вечные чувства!

Это демонское торжество было невероятно страшно и омерзительно, но так было и так будет на моменте жизненного строя. Им просто необходимо стягивать размеры зла, чтобы потом на бессмертном ритме Всеобщего Могущества и Движения этим злом суметь оформить свою сущность при новом Бытии, хотя наверно такое соучастие в Бытии будет для них не узаконено, пусть и приобретено навыками для особого случая. Жизнь станет возможно[3] весьма, весьма омрачена последствиями, а жить при добре им не суждено, они просто не осилят его существенное благо. Оттого и хлопочут ныне на всех направляющих моментах, чтобы суметь на этом уровне ухватиться за вечное начало.

Твари люто ненавидели своего хозяина, и именно ненависть питала их демонский дух: сильный пожирал слабого, но эта жатва не одних бесов, а и всего человечества тоже и даже для тех, кто ещё ниже предстоит и двигает свою страсть желанного приобретения. Для каждого творения, восставшего против справедливости, и была организована пытка века.

Люфер мог развеять их всех по Бездне, только вовсе не этого боялись твари подземелья! Смерть представлялась наградою, а бессмертие этого права не давало. Но Люфер мучил так, что дух изрывал тела. Болезнь, ломка чувств, на этом не заканчивалась, нет, напротив, он томил до тех пор, пока уроды не выклянчивали себе помилование, но чем больше они просили снисхождения, тем лютее проливался гнев, он обрушивался безжалостно, ярко, ранив плоти так, что кровь замирала на потоке всех разлагавшихся чувств!

Миловать Люфер не умел. И никогда не миловал, сама мысль о милосердии его бесила, оскверняя все итоги слов, которые он вынашивал своим ангельским телом. Не мог он уподобиться Богу, и именно это обстоятельство его ещё больше ожесточало и делало непримиримым на поприще растущего зла и безобразия.

Огонь, град, жупел, смрад, духота, прочие неустройства, порождённые всесильным Мраком воинственной Бездны, напитывали существа, которых взрастил он, демон Тьмы, сотворённый прежде Ангелом Света.

Все стихии духов, их усиленная одночастность, так как они находились только на мрачном, лихом условии, переполняли – и время (событие векóв), и пространство, и измучивали не только тех, на кого проливалась ненависть, но и его самогó, измучивали весьма страшно и трагично.

Люфер ощущал, как время сужает границы стремительного дыхания, лишает его свободомыслия, и потому спешил насадить зло, которое, впрочем, никогда не приносило удовлетворения растущим мыслям, а Гелбер сказал, что и никогда не даст, напротив, сомнёт и свойственные настроения ума. Вот это-то и опустошало и бесило все нынешние ориентиры и чувства демона, искавшего истину, искавшего, но не находившего ни на каком перекрёстке бездорожья.

Лея сделала всё, как он желал, только вот сегодня Люфер изменил самому себе, изменил весьма резко и непривычно. Она сразу же заметила эту несвойственную перемену, и это её очень насторожило и обеспокоило. Думать о плохом, конечно же, не хотелось, но думы наслаивались друг на друга с молниеносной быстротой и невольно истязали впечатлительность демонского ума, который помимо сего всегда носил отпечаток явного подозрения и недоверия. И не потому, что не было взаимопонимания, а оттого, что сущность являлась таковой по собранному подобию.

-Что произошло, мой господин? – Голос дрогнул. Чёрная выправка демоницы отвевала красоту первозданную весьма отдалённо. В духе жила и двигала злоба, поделённая для неё от Люфера, хотя она более покладиста и услужлива, но только в отношении к нему одному; немногая жалость ещё кое-как востепляла утерянный образ, от которого осталась преданность и любовь.

Он сел на трон и не произнёс ни единого слова, ни малого звука. Это неспроста, надо готовиться к худшему, но так как хозяин не проявлял никаких признаков на итог каких-либо желаний, то Лея ждала, тихонько усевшись в уголке, молча наблюдала, что произойдёт далее и к чему именно надо себя готовить.

Средние и низшие чины бесов сновали взад-вперёд, стараясь угодить Люферу. Они таскали вино, омывали ему копыта, сдували пылинки с плаща, а их покровитель даже не замечал их нудной суетливости, которая прежде его так раздражала.

Все ждали чего-то. И само ожидание наполнялось явною страстью, что так чопорно разливалась в стенах этого адского Царства. Собиралась гроза вековая! И вдруг такой мощный всхлип, крик, боль, вулкан вырвался из горла Люфера, попалив при том сотни тварей, взвизгнувших от такой неожиданности:

-Крэнмертургéнца ко мне!

Весь сонм бесов завопил на приступе яркого страха, проснувшегося моментально, как гром посреди ясного неба; им не хотелось втираться на последнюю волю сатаны, но помилования уже не жди, жди расправы и наказания:

-Люфер, пощады! Нет! Нет!

-Мы не хотим!

-Отмени свой приказ…

Он оборвал их стоны по-звериному, дико и злостно, не дав окончательно излиться опьянённому соблазну, с которого текла мера зловония, в коей они сопребывали на моменте, да и сам момент вдруг страстью понакрылся:

-Крэнмертургéнца сюда! Живо!

И в миг исполнено приказание! Теперь уже никто не осмелился перечить или сомневаться на сей счёт. Он не отменит своего страшного слова! остаётся лишь подчиниться воле демона, а иначе будет ещё хуже прежнего.

Лея поняла, сейчас начнётся самое ужасное представление, которого она боялась всегда, но ждала, чтобы узреть всю неистовость Люфера, ту славу, которая могла принадлежать ему и которая, несомненно, принадлежала ему, славу ада, славу могущества зла!

Этого боялась не одна Лея, а и вся тварь подземелья! Именно такого мгновения и не желал никто, отодвигал прочь от себя, да видимо настал роковой час и приблизил конец. Как бы ни пытались упустить минуты и смыть их временем вечности, прискакали кони страстей и стянули мысли прочным узлом! Неизбежность сошла, и теперь её свобода разольётся ужасом и смятением повсюду и не только здесь, где вершится приговор, а и сойдёт на землю, чтобы заключить момент возмездием! Для чего сие делается – познавай самостоятельно, если осилишь, а не осилишь, познание спрячется на груди Люфера! И тогда уже он тебе и ответит на вопрос по использованному времени, когда ты был введён в Историческую Битву телом своим!

Нет, сегодня хозяин, вопреки всем ожиданиям, не собирался изливать лютость на бесов, но при имени Крэнмертургéнца все, как единая команда, замерли, затихли, страх породил новый страх. Они знали, что это значит, почему зверя выпускают на волю. Чтобы зверь взошёл к трону Люфера, он обязан преодолеть Четыре Ступени и пройти по ним ощутимо.

Вот отворилась Первая Дверь. Из неё повалил холодный мрак, окутывая присутствующих молниеносным ознобом. Холод смутил ум, и дух демонов закоченел. Бесы натягивали на себя шубы, но ничего не могло отогреть дыхание беснующихся.

Какие-то безόбразные тени покрыли всё, что могло дышать на текущем моменте! Слышались глухие рыдания, угнетённые вопли, мерзкие стоны. Сей мрак коснулся и самогό Люфера, он умел состязаться с ним.

Лея жалась к хозяину в чувственной нужде, пытаясь найти немногое тепло. Она не могла самостоятельно бороться с тем, что проистекало на Событии, но хотела укрепиться в мощи своего возлюбленного, не отходила от него ни на шаг.

Внутренности тварей индевели, они грызли друг друга с остервенением, не соображая, что происходит на потоке восставшего случая, который стирал с них всякое произволение и понимание, только злобно орали:

-Люфер, спаси нас! Дай свободы! Невмоготу…

А он был совершенно безучастен к страданиям вопивших, хотя вопли его порядком злили и отягощали смысл пробудившегося хаоса. Он взмахнул своим огненным хлыстом так сильно, что некоторые твари бесчувственно свалились на грифельный пол, посыпанный золотым песком.

Наконец-то! О, это вовсе не передышка, а лишь малое и совершенно неумеренное сцепление нервных узлов, кричали от бессилия и омерзения. А зачем кричали-то?! Воля ада разливалась на мерзостях такого отвращения постоянно.

-Люфе-е-р… По-омилу-уй… – Слова уже не имели никакой цены! Они завертели новый приступ очередного безобразия, а хаос распалился не на шутку. Злая судьба строила объём мерзости! А вопли не утихали, не смолкали. – Люфе-ер, спа-аси-и…

И тут отворилась Вторая Дверь. Сразу же мрак и холод растворился горячим кипением вырвавшейся смолы и серы. Тела быстро отогрелись, но удушливый газ лез в морды, глаза заслезились, кровь хлынула из ушей.

Невероятный стон наполнил эту нечеловеческую массу погаными бранями, если бы кто из смертных услыхал, то тут же и помер от безволия и помрачения звуков! И такие усилия не проходили мимо, на земном дворе творились невероятные беспорядки, которым никто не мог дать внятного объяснения.

Поток дыма и вони вырвался из стен тюрьмы. Бесы били друг друга, пинали безжалостно, рвали шерсть, сморкались прямо под ноги, пытаясь освободиться от навязчивой болезни. Увы, всё тщетно! Правда все эти настроения прямёхонько вырывались из низов тартара и поднимались выше, туда, где ютилась жизнь осквернившегося дыхания.

Никто не оставался в стороне происходящих событий! Силу пробудившегося зверя чувствовали все творения – и бесы, и люди! И Ангелы Света также ощущали силу восстающего зла, хотя они при том не терпели крах, зато претерпевали невольные страдание из-за всего случившегося. Крики усиливали хаос:

-Люфер, спаси нас!

-Освободи! Не дай пропасть!

-Сми-илу-уйся-я… Сил нет… Высвободи на-ас…

Его гордый вид даже не изменился. Только хлыст лютостью, взвивался вверх, как змея. Он совершенно равнодушен к воплям. И мудрость теперь была не здесь, она удалилась в особые хранилища до поры до времени.

Лея молча сдерживала свои рыдания, не отходила от хозяина, жалась ближе и ближе. Он не отпихивал её, но и не замечал, находясь на лихорадочном возбуждении! Страх усиливал всю чувственность, а хаос забирал последние силы.

Стоны низвергались в тартар, туда, где слышалось грозное движение огненного Моря. Оно кипело, и скрежет зубов усиленно давил на воспалённые мозги. Неизвестно, чем всё обернётся, но ожидать надобно худшего.

Едва твари высвободились от этого впечатления, как тут же отворилась Третья Дверь. Горящая вонь растекалась уже повсюду. Отвратительно-ползучие гады стали наполнять пространство незамедлительно и как-то торопливо и нагло.

Они заползали на тела, проницали внутрь, питаясь кровью, причиняя невероятнейшие страдания. Бесы рвали когтями плоть свою, пытаясь вытащить гадов из себя. Это было невероятно трудно! И практически невозможно! Суматоха, вопли, проклятия – всё смешалось в единую цепь ужаса и безволия, которая обхлёстывала всех беснующихся на откровенном недомогании и безволии.

-Люфер, спаси нас! Поща-а-ады! Милосе-е-ердия!

Хозяин был неумолим! Его же гады не трогали, потому что он мог повелевать ими, а Лею лишь слегка покусали, она еще теснее прижалась к своему господину, не издав крика о помощи, зная, как он ненавидит эти вопли.

А бесы вопили неумолимо:

-Люфер, помоги-и-и…

Огненный хлыст вздыбил шерсть орущих!

-Милосердия вам?! – О! как он ненавидел это слово! – Пощады?! Сострадания?! Может, ещё и любви?! – Его дух замутился, и ярость заставила трястись сердечное чувство! Он едва не упал от ненависти, которая душила сознание!

-Мой Люфер… – Лея попыталась остудить пыл своего хозяина, увы, бесполезно что-либо предпринимать в таких ответственных моментах, когда сатана горит изнутри адским сумасшествием! Уже нельзя было издавать ни единого звука.

-Откройте Четвёртую Дверь! – Завопил он истошно, теряя последнее самообладание. Вся эта ода зла сильно утомила ангельский дух обезумевшего демона. Хотел поскорее высвободиться от этого ига. А вырвется ли?!

Наконец, Четвёртая Дверь открыта! На какие-то малые мгновения затмилось время ожидания, и удручающая тишина охватила весь ад, всех его обитателей. И вот оттуда брызнула кипящая лава! Смрад, черви, гной, и прочая зараза выскочила из хранилища и сразу же облепила трясущихся и измученных бесов, а отменить задействованное пробуждение в историю уже нельзя, невозможно! Процесс превзошёл и само время, и само намерение!

Твари рыгали, их рвало, выворачивало наизнанку, вонь и хаос погасили последнюю надежду, в коей ещё силились отыскать малое успокоение, но ничего не случилось таинственного или спасительного, ибо тут и объявился сам хранитель тартара. – Крэнмертургéнц.

-Хозяин, он здесь!

-Люфер, зверь на свободе!

-Он здесь! Здесь, здесь…

-Глядите, какое ничтожество!

-Он отвратителен! Он противен нашему восприятию! Мы не хотим его здесь ощущать! Прочь, прочь, прочь! Уберите эту мразь! Сгинь, сгинь, зверь! Уберите подальше от нас, мы не можем даже взирать на эту тварь… Отправьте поскорее к ним…

Хаос лился безобразно и бездарно. И всякое существо из рода ангельских почувствовало внутри себя некое сопротивление, оно сошло как-то незамедлительно при зверином чутье, и, сойдя, усилило болезнь и страхование.

-Закройте все Четыре Двери! – Раздался снова мощный возглас повелителя. – И быстрее! – Действительно, дыхание затрудняло речевые наплывы. Люферу уже порядком всё поднадоело – и вопли, и брани, и хула, и грязь, хотя это была теперь его жизнь.

-Да! Да! – Повторяли повсюду гунявые голоса. – Закройте все Четыре Двери! Да! Да! Мы не можем дышать. Это гадко! Гадко! Гадко! Зверь мерзок и противен! Скорее! Да! да! Надо избавиться от всего, иначе не выдержим!

И когда Двери были заперты, всё возвратилось на прежние места. Бесы вздохнули облегчённо, стряхивая с себя рутину пробежавших чувств, но ведь именно сими чувствами переполнен ад и его вечность. Как же жить ими, если и сами носители злобы и разврата неспособны выдержать их силу?! По-видимому, эта участь будет не просто горькой, а какой-то трагической, коли зло, такое тяжкое, само себя отрицается!

Зал сразу же наполнился чем-то гадким, смрадным и зловонным. Гной, кровь, язвы стекали по его гадкому телу, по телу Крэнмертургéнца, которое напоминало нечто очень непонятное. Такое неприятное существо, громоздкое, неуклюжее, но именно он был хранителем всех самых гнусных пороков.

Зверь имел несколько пар копыт, множество рогов, бессчетное количество очей и всё это покрывалось густой шерстью, невыносимой гнилью и червями. И в таком теле текла кровяная масса творческого процесса! И шумела, гудела чёрная кровь!

Люфер взглянул на зверя брезгливо и даже его, грозного и могущественного, вскормленного Бездной, передёрнуло явным отвращением, он потянул ноздрями спёртый воздух резко, пытаясь удержать дыхание, но того, кто в настоящий час получил могущество свободы, абсолютно ничто не смущало, напротив, сие событие его делало практически непобедимым.

Зверь ощущал своё явное превосходство перед всеми, так долго ожидая этого решающего дня! И вот пробил заветный час, когда он может вырваться на свободу и завершить свою работу, ибо труд его будет изнурять злом всех живущих на Земле.

И если Люфера боялась всякая тварь, как единого хозяина, то его, Крэнмертургéнца, все отвращались и именно оно, отвращение, было ему пищей. Он чувствовал такую силу в себе, силу непобедимости, он мог беспрепятственно пользоваться всем, чем хотел, его омерзительный вид давал ему полную власть и покровительство хозяина Тьмы!

-Слушай моё слово, Крэнмертургéнц! – Рёк властитель судеб.

Тысячи блуждающих глаз ничтожнейшего зверя устремились на Люфера, который обязательно потребует от него помощи, и которую он, Крэнмертургéнц, с превеликим наслаждением выплеснет на Землю.

-Настало твоё время! Я отправляю тебя к людям! – Раздался мощный голос повелителя бездны. – И ты, отныне, станешь их испытывать тяжкими язвами своего полнейшего уродства и безобразия. Наведёшь на них мрак проклятия! Чтобы никто, слышишь меня, никто не прикоснулся к Создателю, испрашивая себе милосердия! Никакой любви! Даже намёка на любовь! Распространяй болезни повсюду, в каждом уголке Земли оставляй своё наследие! Коснись своим кровавым рыданием каждого смертного, пусть их души получат твоё покрывало при моей воли! Насади в их плутовские сердца всю силу своего адского могущества и пусть все они, людишки похотливые и осиротелые, восплачут и возрыдают безутешьем открывшегося мрака! Обрати их умы в зловония, что сеется внутри тебя и всё, всё, чего прикоснётся твоя мысль, пусть всё превращается в страдание, мучение, страх, ожидание смерти! Но самóй смерти не давай! Смерть спрячь подальше! Только горечь страхов, а потом, потом – ад смертей! Навлеки весь свод подземных мук во внутренности, помрачай разум, погаси лампады живой веры в свет, в могущество рая, чтобы ни единый луч молитвенного вопля или слова не взлетел в Небо! Оскверни чувство Библейского Завета и саму жизнь! Пусть весь человеческий род изгнивает заживо в разврате, блуде, пьянстве, позоре, насилии, унижении, разбое, осквернении и опустошении! Сделай так, чтобы они забыли слово любовь! слово дружба! слово милосердие! слово любого добра! Только одна корысть, лицемерие, воровство, жадность, извращение нрава – пусть усевают плоды людской правды, где лишь один царь – я, Люфер, великий и непобедимый! Твои слуги будут являться ко мне ночью и будут докладывать о каждом твоём шаге. Я хочу знать и видеть все болезни этого плотского состава! Жажду познать их волю! Жажду узреть само отречение от Того, Кто разлил на них Свой плодоносный цвет! Ступай к людям! Пользуйся моей силой! Я даю тебе власть вершителя! Иди туда, где твоё пребывание осквернит природу слова! И оставайся там до тех пор, пока все, слышишь, все! не присягнут на мою печать! Твори так, чтобы помрачилась воля души, чтобы замерла духовная жажда навсегда! Это будет твоя сила при моём неизменном покровительстве! – Когда Люфер излагал своё непримиримое желание, каждая тварь ада затряслась от услышанного, но не страх задействовал слух, не страх за человека, на которого хозяин возложил проклятие, они и сами служили этому движению, а тот страх, что открывал Врата вечного. Ведь и им самим определена мера особенных страстей, поэтому сейчас они все гнали прочь, прочь мысль о гибели Земли, о гибели человеческого рода. Наступает и их черёд, черёд чего-то совершенно неопределённого и тайного. – Вся моя власть покоится  на земле! И пусть ей служит каждый простой человек и особенно духовный! Облеки развратом наперво всех духовных служителей, ибо они на деле совершенно не знают про Величие и Могущество Слова, которому служат! Они же предстоят в первых рядах проклятия и погибели! Ступай к ним и сотри весь земной цвет ничтожной любви!

И вот теперь, что вдруг выплюнул демон из копилки слов Крэнмертургéнцу, которого время должно выпустить на свободу определённых действий, и дано право заключительного труда в историческом моменте по познанию Добра и Зла. Бытие заканчивает летопись числовых ориентиров! И поэтому наркотической панике подверглись все твари, все без исключения! С неистовой жаждой взирали на своего вождя, а может он отменит приговор, но нет, Люфер остался непреклонен воле Бездны!

Бесы Царства, где только что засвидетельствована суровая действительность, притихли, сникли, а потом решили единогласно, что есть те, на ком можно отыграться на полную вместимость гнева и лютости. И они это сделают незамедлительно!

Крэнмертургéнц давно ожидал свой час. И дождался! Тьма породила его несомненное уродство, а чувственные навыки нарекли его носителем греха, который окончательно развратил помыслы духа, сделав его недоступным покаянию.

Ведь само слово Зла реально смывается словом Добра и неизменно побеждает, потому что добро было всё-таки прежде, прежде всего, оно существенно изливалось на бесконечной мысли. Добро есть Бог творческого Слова и Мысли.

Сегодня же зверь получил непобедимую силу и единую власть! О! сколько раз он мечтал объять собою весь тленный мир, плоть человеческую, любую сущность живого организма и даже само предначертание чувств! Ведь ради этого Крэнмертургéнц собирал, копил итоги всяческих желаний, которые осквернят жизнь и то, что в ней насаждено для знаний. Он скапливал словá использованные! Скапливал слова излюбленного греха и соблазна. И ныне этими словами он станет мучить совладельцев творческого трудолюбия. А каково это трудолюбие, пусть покажет символическая мера наследия.

Ни одно слово не пропадает на своей зависимости, потому что именно им и была сложена определяющая мера всему случившемуся. И есть хранитель слов. И он восстал… Зверь не мог говорить, у него нет речевой способности, зато его бессмертный дух очень, очень чувствителен на любое колебание даже самой маленькой мысли!

Зверь понимает тонко и действует верно! Слух развит весьма органично, и такое условие делает его почти непобедимым. Почему почти? Потому что истинная власть всё же принадлежит Создателю, чрез Которого и встало всё это и прочее.

-Иди, иди! – Гаркнул нетерпеливо Люфер. – Ступай к своему предначертанному могуществу! И помни, твоё время раздавит только того, у кого нет веры! Ныне вера осквернена итогами жизненных позиций, она оскудела и поубавила свою мощь! Вера предана моде, а модность веры даёт особые преимущества по незнанию Бога и по неверию в Него на том уровне, в каком пребывает высота подлинных знаний! Поэтому стирай её условия, границы размывай, наводи сомнения, колебания, разновидности, случайности. Пороки умножай, самомнение делай гениальностью! А блуд ставь во главе всех пороков! Именно блуд, голая страсть, сожмёт тисками всякого борца за веру! Против красивого лица, против знойных глаз, против изящества тела – никто не устоит! И вера окончательно помрачится, и реальная сила опьянит любой ум! Оголяй члены человеческие и тогда оголится страсть влечения. А при таких истязаниях поскользнётся и упадёт даже верный и избранный! И не дозволяй подняться заново! Кому не под силу блудное величание, того опаивай вином! Слабовольных вводи в неистовую жадность и хулу! Одурмань страхом и ужасом головы смертных! Никого не оставляй в стороне своего дыхания! Кровавое насилие всегда на успешном беге! Сдирай кожу с мозгов, если потребуется! Печать кипящего ада ставится жезлом упорства!

Твари слушали хозяина тоже на полном молчании. Они понимали, что и им теперь отворилась особенная вольность по истязанию души. И тут можно урвать увеселение, хотя это и не могло причислиться на верное веселье, оно ведь на полноте свободного дыхания отворяет движение радостного чутья при восторге любви. А у них таких вольностей не существует!

И когда, наконец, Крэнмертургéнц покинул ад, оставив после себя зловоние несоизмеримых потоков крови и гнили, то все обитатели, хотя и населяли Царство мракобесия, всё-таки вздохнули с явным облегчением потаённого чутья, уж такова их всеобщая сущность и óбразность на рыгающем объёме. Не могли они воскликнуть ура! Ибо и сие слово привлекает солнечный свет Божества! А твари поклонялись сатане, хозяину Мрака!

Трепет изнурительных мыслей ласкал, обнимая тварей тем, что очень скоро свет прогонит тьму, а зло будет побеждено добром, а тягаться друг с другом на ступенях ада и рая нельзя вечно! Что-то обязано стать во главе! И, естественно, это будет Свет и Любовь! А при ином моменте Бытие носило лишь бы отпечаток временного досуга, а смерть бы сравнивала итоги всяких лет и пробуждений. И опять бы настраивалась периодическая система постоянного рождения! Но у Творца всё иначе! Один раз страдаешь и закаляешься, а потом уже вечно и наследуешь одно дыхание.

Идти в союзе двум Величинам невозможно, одна всегда противится другой, у каждой своё направление и цель, но каждая из них не сгинет неопределённостью, а будет развиваться отдельно друг от друга на бессмертном ритме, только тьма стяжает утеснённые границы, а свет разольётся во всём пакибытии. Избавиться от мрака нельзя! Он всегда есть! И был прежде. А как снесёшь То, Что уже было?! Можно лишь немного изменить на возможностях, а прочего сделать нельзя. Разве в силах вытравить Пустоту из Пустоты?! Она есть, она и будет! Никуда не денется и при горячем желании слова! А вот, как слово двигает при дыхании своём – это уже тайна! Её-то и разгадывать там…

-Уберите тут! Немедленно всё убрать… – Вскричала Лея, не осмеливаясь, однако, сделать неосторожное и лишнее движение, чтобы ещё больше усилить раздражение Люфера, который и без того претерпевал внутри себя ад. – И быстро!

Но он с благодарностью посмотрел в её глаза, ничем больше себя не отметил. Сидел в задумчивости, не обращая внимания на суетившихся вокруг него бесов. Его мысли носились весьма отдалённо, словно он находился не здесь, а где-то ещё, но и эта проникновенная даль не подавала ему наслаждения.

-Гу-гу… – Раздавались громкие всхлипы.

-Слава нашему единому хозяину! Слава нашему великому господину и покровителю! Люферу слава! – С этим громогласным звуком твари носились туда-сюда, вылизывая языками полы после зверя. – Слава Люферу! Слава! Слава!

О чём думает мелкий бес, когда суетится на пороге своего извращённого труда, изматывая ветер словарного кипения? У него мысли непритязательные, как у человека, но думает он всё-таки не о высоком моменте, чтобы произвести впечатление на некий образ при вдохновении изобилия в любовной лирике могущества на торжество случайного осмысления данного лица, а о том, что его ждёт на грядущем пробуждении однажды, когда закроется земная страсть. А при мелочности своего нрава он просто лижет копыта хозяина и ему не стыдно. И он не раскаивается в том, что делает. Вот по этой причине у него нет множественного колебания. Он служит злу и злом успокаивается на зле. А человек лезет в разные условия, оттого и не имеет точности и единства.

Люфер задумчив. У него зрел план, план, о котором никто не мог знать и о котором, конечно же, никто и не подозревал. Как ни странно, он думал об Отце, об Отце, давшем ему всё это. Невзирая на лютость демонского нрава, он, Ангел Тьмы и беспорядков, всё ещё отвевал внутри своего омрачённого сердца чувство утерянной, забытой, но не умершей окончательно, любви, любви к Отцу.

Хотя эта любовь носила иной отпечаток и смысл, Люфер, он просто не мог, не в силах был, исторгнуть из себя то, что когда-то принадлежало его ангельскому духу! Ведь и он, невзирая на своё явное невежество, был, был частью Того, Кто сотворил всё дышащее Чувствами вечными, Чувствами беспредельными!

О! как порою ему не доставало, что отвергалось его! У демона было всё – и власть достаточная, и сила великая, и человеческие судьбы, но он не мог больше, не мог! прикоснуться к хрустальной волне Великого Моря, которая так нежно ласкала его прежнее тело.

Эти живые языки волн касались Люфера тёплым, тайным светом любви, любви, подарившей ему блаженство и покров Отца, а он утерял, утерял всё это, едва в нём пробудился отголосок Отцовской тьмы, где и Сам Он был всегда, исход чего и возложен на Люфера, понесшего её тяготы.

Демон скучал по Отцу! Скучал, но сила, овладевшая им, разрушила эту связь и единство, хотя по сути, Люфер всегда принадлежал, и всегда будет принадлежать Отцу всем, чем бы ни двигала его духовная цель. И куда бы он не уносился, он никогда не унесётся сквозь Божество Отцовское! А всегда, всегда будет соприсутствовать при Нём на неизменности единения, каким бы путём не складывалась его ангельская мощь и мера.

-Люфер, – несмело позвала Лея, да тот не услышал звук её приглушённой страсти, с какой она пыталась излить свою беспомощность перед грядущими событиями. А и ей хотелось вкусить огненного насилия, ибо и её плоть скучала по любовной опеке. Такова сущность мрака. Он насилует мысли, и мысли скачут на глубине кровавого помешательства. И чтобы немного охладить пыл неуёмного вдохновения, необходимо пролить жертвенную накипь другой крови. Вот и проливается она на изощрённом движении. – Любимый мой…

Люфер жил сейчас на разномыслии, и оно вело куда-то вперёд, хотя он и сам не ведал – зачем?! И оттого его ныне ничего не волновало, хотя чувственное жжение и ему принадлежало неизменным пробуждением. И оно так же изматывало и так же зазывало на близость, когда в Царстве Света сей надобности и не существовало, пусть при том любовь была и привлекала не воображение, а восторженность и вдохновение!

Нет, надобность-то была, как таковая! Да носила иной отпечаток, нежели плотское возгорание. Любовь неизменно устремлялась к любви, а святой покой в истинном смысле этого слова объемлется только по истечении всей жертвенной крови. Накипь сотрётся адом. А любовная воля потом откроется иначе. Но не на чувственной конвульсии неумеренного тела!

-Любимый мой, – снова повторила Лея ласково, – что терзает твой дух? Отзовись моему желанию и моей необузданной страсти, которая всецело принадлежит тебе одному! – Прервав его думы, она с нежностью, на какую только способна, погладила его уродливо-опечаленную морду и прибавила ласково, – Гелбер изменил своё слово?

-О! Гелбер! Гелбер! – Вспылил он вдруг так тяжко и грозно, словно его разрезали пополам. И больше ничего не прорёк, оставшись на разногласии с самим собой, а по существу он всегда был на полноте этого разногласия, едва вступил в согласие с Бездной.

-Что произошло? – Опешила верная подруга, но не отошла в сторону, не убежала и не спряталась, напротив, ожидала ясности с его стороны, предчувствуя нехорошее, оно так и вытекало из Люфера и обмазывало её дух.

-Это всё.

Лея не понимала своего хозяина, боялась и вспышек гнева. На минуту её любопытство стихло. Образ был опечален и обласкан тайною вечного смысла. Изрекать нечто ещё не осмелилась, однако, тяжёлое облако чёрной гари проплыло перед изумлёнными глазами демоницы.

-Я потерял всё! – Как-то обречённо и трагично отозвался Люфер, когда они остались совершенно одни в прибранном зале, если не считать мелкой твари, что суетливо пряталась по углам, только они не имели глубокого ума, дабы размышлять над словами своего хозяина. Вся их сущность заключалась в том, чтобы кидать уголь в печи. И думать они не умели. Их ум принадлежал господину Вселенной!

-Как всё?! – Ужас снова овладел ею как-то подозрительно. Она желала определиться в слове ясностью и пониманием. – Разве ты не могущественен?! Тебе повинуются миллионы, тебе покланяется сама Бездна…

Он слишком безжалостно и грубо, даже чересчур жёстко оборвал нелестную речь, ибо на таком уровне сии основы услаждать не могли уже радостью и торжеством, потому что всё давно утеряно и утеряно безвозвратно. – Скоро конец! Понимаешь, ко-нец! Конец нашим мечтам! Всё растворится на времени земного соучастия. И предстанет иное измерение… И оно нас перенесёт…

-Конец? – В безумной панике прорвалось наречие и застыло, как вода на морозе. – Что это означает, мой дорогой супруг? Или мы уже обречены вечностью? Есть ведь… – Осеклась сама, не смея продлевать легендарность объятий страха, что так чопорно крутил нервы.

-Ты не понимаешь меня?! – Глаза горели на красном тумане, горели со страстью кипучего Моря, того Моря, что кружило лаву на дне воздыхавшего тартара! Поведение отвевало боль века, но век-то ещё дышал на могучем покрове господствующей Тьмы. Шум стягивал мысли, а огонь разрывал грудь.

-Люфер, но ведь это… – Она опять не организовала свою мысль правильно и мудро, ибо тут мудрость не в силах реализоваться. И стало горько во рту. И горькая слюна свалилась на подбородок. – Неужели приблизилось?

-Лея, настало то, что предопределено.

-Нет…

-Да.

-Ты уверен, что мы… – Лея уже не посмела договорить итог; знала, о чём думал Люфер. Утёрлась чёрной ручищей, не устояла и прильнула к супругу в стенании. Дух разрывался на части, истязая сердце неистовой болезнью. – О-о-о!

-Гелбер прилетал в последний раз… Я больше его не увижу, – как-то страдальчески изрыл он свою словесную суть. И при этом тело покачнулось. Жар хлынул из ушей и залил морду Лее, которая старалась держаться более уверенно при нём, только в таком образе жития нельзя удержаться долго, ибо существенное смывается. Повторил ещё более печально. – Мы виделись в последний раз…

-Гелбер никогда, никогда тебя не бросит, он не посмеет, он сильно привязан к тебе, – пыталась успокоить его демоница, однако, её сильно трясло, волнение било ключом, а сердце жарилось, и в нём кипела чёрная кровь.

-Я! Я! – Заорал исступлённо хозяин Тьмы.

Лея молчала. А зачем, зачем усугублять накалившуюся ситуацию, если проистекает мера грозного предвестия так откровенно и явственно?! И не просто проистекает, а и зловеще как-то тебя обнимает, словно силится раздавить и стереть с лица Творческого Процесса твой возникший образ.

-Я! Понимаешь, я, а не он! Я! – Страшный крик сотряс стены взбесившегося ада, даже огненное Море внизу вздыбилось лавою обречённого смысла и погибающего. Чувственное дыхание душило, не было сил бороться с ним.

Лея опять не сказала своё решительное слово, не издала даже звука, тревожась за своего возлюбленного супруга. Боялась злить Люфера, который ломал её разум, ломал с виртуозной болью и изламывал окончательно.

-Я! – Излил он последнюю накипь ума. – Я никогда его не увижу! никогда… Никогда больше, потому что всё обречено, всё завершено! Понимаешь… Ничего не осталось, совсем ничего… Всё утекло в Пустоту Его… – Люфер отчего-то не осмелился назвать Его Отцом. Сердечная сущность сжалась в утомительном ритме, забилась боль и кровавым смущением брызнула непроизвольная страсть, увы, не раскаяния, но сожаления. А это на данный момент не мало! Есть, есть ещё немногая надежда. Надо только прижаться увереннее, и тогда разольётся новый свет новой любви.

-Увидишь, Люфер… Он не поступит так с тобой, никогда не отойдёт от тебя далеко… Он всегда рядом, всегда… – Тихо, проговорила Лея, чем и отрезвила своего любимого хозяина. – Обязательно увидишь, он тебя не бросит.

-Нет! – Вскричал он немного ослаблено. Разветвлять идею слов уже не желалось. – Мы все, все поменяем и свои достоинства, и чувства, и желания! – Что-либо объяснять у него уже не было сил. И не хотел он развивать события иным способом.

-Об этом шла речь на перекрёстке Света? – Она не испугалась задать свой мучительный вопрос. Поглядела прямо, а взор измученных глаз засверкал лукавым блеском. Она любила его всецело, и потому эта любовь придавала ей уверенность.

Ответ краток:

-Да.

-Что это значит? – Лея силилась познать неведомое. Демоница не плутала в Бездне, но её мысль постоянно соприкасалась тайных идей, которые она не умела познавать без Люфера. Вот и сейчас ей необходимо разъяснение.

-Мы можем не признать дух, соединивший нас однажды. – Вдруг молвил он, но с явною неохотой. – Всякая возможность затмится разумом чужим, с которого нам придётся хлебать приступы иного Мрака, неведомого доселе!

-Окончательно забыть, что было?! – Вот теперь подлинный ужас свалился на пол вместе с горькой слюной. Рот немного искривился и испортил впечатление. А достоинства тут и не было никогда. Любовь была, хотя и дьявольская.

-Да.

-Разве поменять время невозможно? Оно же наше…

-Нет! – Рявкнул он так сильно, что в ушах зазвенело. – Нет! Не наше!

-Разве…

-Хватит слов! – Гаркнул он во всю мочь, теряя самообладание. – Ты меня изводишь… Я могу невольно ранить твою сущность, и ты изопьёшь страшные мучения и страдания… А я этого не хочу… Поэтому уходи, оставь меня одного…

-Отец один для всех, Люфер… – Это слово она не сказала, а шепнула. Внутри у неё моментально вспыхнула ангельская благодарность в отношении того, что изрёк супруг. Любовь выводила новые границы, хотя и наследовала адские уделы.

Демон услышал её страсть, которая разливалась внутри весьма откровенно. И не просто услышал, а как-то жертвенно прикоснулся на то, чем мучалась его основа. И высказал нрав своего бьющегося сердца весьма категорично:

-Один, но всё остальное по-разному.

-Люфер…

-Молчи… Ничего не изрекай…

-Неужели ничего не будет, как прежде?! – Ужас проскочил, как тать, проскочил, осквернил незаметно и сдавил все центры нервной системы, и Лея умолкала. Внутри уже была пустота, но пустота какая-то злостная, не выверенная временем.

-Нет. – И стих совсем, не желая объяснять, что знал.

Лея пыталась взвесить мудрость, хотя на таковой возможности мудрость не улавливается, сии истоки в местах адских не могут даже приблизиться к уму, остаётся токмо принимать сожаления и на сожалении расходовать словарный запас.

-Ты исполнил то, что было тебе предначертано свыше, – изрекла Лея, но устремилась вслед за любовью, ради неё оставила рай, чистоту чувственных радостей, именно эта сила великого дара любви и делала её сильной. Любовь даёт всем право идти вперёд, идти к своим достижениям и к своим успехам! Попросила. – Люфер, обними меня и дай испить любви, за которую я обрекла себя на вечные мýки, хотя никто из нас не представляет, какими они восстанут для всех на проекте Отцовского наследия! – Лея прижалась к его плечу как-то печально, а испить живительную влагу любви хотелось до безумия. – Пусть наша жажда напитается не в последний раз…

Как важен момент для всякого живущего и дышащего, кто ощущает себя в другом моменте, который так же живёт и дышит, соответственно твоим мерам и взглядам, твоим пробуждениям и твоим уровням! Если ты можешь прикоснуться на свою половину по желанию заветного чувства, именуемого чудом, это прекрасно!

Как необходим и бесу, и человеку, и любой другой твари, чтобы у него была своя половина, которая при единстве друг друга могла бы прижаться на силу подобного достоинства и как горько и одиноко, когда нет этого единения! Ведь Отец был один, один во Вселенной Вселенных! И однажды и Ему стало одиноко! И Он сотворил из Себя величайшее множество! А зачем Он Это придумал? Потому что один всегда в одиночестве размышлений, а множество эти разномыслия оживляют любовью. Без любви, кто бы ты ни был, ты всегда один и любить некого, а Бог есть любовь, Ему необходимо было излить Свою Любовь на кого-нибудь и Он излил. И мы зрим, как она изливается… Теперь Любовь ожила и размножилась сама в себе. Она разная, но она едина в чувстве совокупления. Всем необходимо сливаться друг в друге её вечною молодостью и могуществом!

Люфер взвыл дико:

-Я давал, давал тебе возможность вернуться обратно! Не принуждал ни к чему, но ты выбрала иное, сама и осталась в ином… Ты и отказалась сама от лучшей доли… Никто не принуждал тебя… Никто! Или забыла? Забыла свою свободу и чувственное кипение? Забыла? – Он был на пике неумеренной лихорадки, которая мучила очень ярко и принуждала к неожиданным поступкам. Пробуждаться дольше неумеренностью гнева не хотел. Требовал одиночества, а одиночество так же убегало в никуда, словно отторгалось его.

-Люфер…

-Ты сама! сама пошла за мной! Я не принуждал тебя ни к чему, хотя мог, мог это сделать! Но я хотел, чтобы ты никого не винила после, никого, кроме себя… – Он изрёк не в упрёк, он, действительно, желал для неё другой доли. Этим правом его неутомимого желания была тоже, как ни странно – любовь. Любить Люфер умел.

-Моё место у твоих ног, – проговорила твёрдо Лея, не жалея ни о чём и никогда, – Люфер, с тобой я на веки вечные, ты же знаешь… Я твоя, твоя, твоя… И без тебя я не смогу жить, дышать, наследовать вечность, ты и сам всё это зришь…

-Ты можешь ещё уйти… – Он знал всё, но ему необходимо было услышать подтверждение сего слова, чтобы ощутить в себе полноту любовного единства. Ему это необходимо! Именно Лея укрепляла итог любовного величия, хотя само величие в адском пекле и носило иной отпечаток. Повторил глухо. – Можешь ещё…

Она передёрнулась, сомнений нет! Она навсегда с ним! Да вот прелесть вдруг покрыла чело ужасом, а ужас слагал некие недомолвки и сомнения. Потом стряхнула всякое дозволение глумящегося сомнения и промолвила жёстко:

-Я ни о чём не жалею, ни о чём, я выбрала уже однажды… И мы вместе пойдём до конца. Я никогда, никогда не оставлю тебя, потому что принадлежу твоему чувству и твоему желанию… Делай, что хочешь со мной… Пытай, рви, убивай, мучай, я не отрекусь от тебя никогда – ни ныне, ни потом…

Люфер вскинул хмурые веки вверх: знал, не лжёт. Приятно осознавать, что хоть кто-то его не предаёт, не отвергает и предан ему безгранично! Есть ещё Кто-то, Кто никогда его не разлюбит! В этом он менее уверен, но это так!

-Я принадлежу только моему хозяину, ты мне веришь? Веришь или нет? – Её страстный взгляд сверкал лукаво, так ведь это и свойственно нынешней натуре. Лея не обманывала, не имело смысла, ведь их пути скрестились в тот злополучный час и стали единым итогом шествия, да и ко всему прочему, он мог проницать любое колебание мысли, если бы только захотел, да вот сейчас ему это не нужно. – Или ты всё ещё думаешь, что я могу предать то, ради чего потратила себя? Любимый мой супруг! Не тревожься по этому поводу. Я только – твоя!

Люфер обнял свою Лею с демонической страстью и жаром, истекавшим из огромного тела! Не прочь, вовсе не прочь вкусить чего-то яркого, встряхнуться закономерностью страсти и получить полноту убогого удовлетворения!

-Люфер…

-Лея…

Чувства срослись обоюдным желанием! А само желание увлекло в мир восставшего огня! Любовь, когда утерян светлый миг, всегда рождает близость иначе, сей факт стягивает определённый размер – плоть от плоти! Этот миг снова и снова сблизил Ангелов Тьмы на объёме чувственной любви.

Люфер и Лея принадлежали друг другу, но не поменяется ли их возможность на потоке того, что будет?! Они могут даже не узнать себя! О! это усилие страшно! Сегодня господство любви влечёт их вперёд, а что будет потом – пусть решает Творец! Он и решает. А нас в этих Думах нет… Или мы есть?

-Люфер, мы всегда вместе… Ты и я… Не в раздельности, а в единстве, потому что любовь не умирает, никогда не умирает и не исчезает… – Этого Лея и хотела – быть вместе с супругом в любых условиях!

-Да. – Он тоже жаждал этого!

-Люфер, моя страсть сделает тебя могущественнее, она непременно станет наполнять твоё тело, чтобы ты не потерпел урона ни при каких изменениях. – Отозвалась покладисто, став более нежной, пусть нежность и реализовалась каким-то невнятным чутьём.

-Я знаю.

-Дай и мне испить твоей страсти, чтобы и я, я так же смогла унаследовать силу твоего дыхания, чтобы я не позабыла жажду твоего впечатления. Я хочу быть внутри тебя, не делясь ни с кем и ни с чем… И если погибну, то на груди твоего чувства…

-Ты получишь всё.

Демоны объединили своё нестройное впечатление, а ад облобызал их тела своим отвратительным покровом, с которого текла злая и могучая болезнь, разрушавшая последнюю близость. Будут ли они всегда друг с другом? Этого никому знать не дано, кроме Того, Кем и олицетворяется цвет и вкус Бытия!

-Люфер, я люблю тебя, люблю… Ты ведь не оставишь меня одну на потоке Событий? – Неподдельный страх залил морду Леи. Она глядела жадно, только и сама жадность отсвечивала меру потаённого ужаса. – Не бросишь меня погибать?

-Нет.

-Мы вместе…

-Вместе…

Люфер хотел в это верить… А сам результат веры запечатлел чудовищную боль. И Лея хотела верить в лучшее, но они Ангелы Тьмы, а тьма даёт иные возможности чувствам, совершенно иные… И желания тоже иные.

Как, как будет потом? Потом уже – Вечность! Чем же эта Вечность покроет их бессмертный дух?! О! как хотелось познать будущность, но сама будущность им не раскрывалась, потому что они отреклись её прежде.

Люфер уже не имел общения с Отцом, хотя Отец готов всегда принять его обратно, да Ангел стал другим, и ценности слов соответствуют поступкам. Почему так произошло? Ответ у Бездны! А она не отвечает, она зазывает путников к себе.

-Я не могу тебя потерять. И не хочу потерять! – Лея говорила тревожно, тревога не покидала ни на миг. – Я принадлежу всегда твоей воле, ведь ты-то меня не оставишь никогда одну?! Ответь, ответь своей возлюбленной супруге! – Она взглянула в его страшные глаза, налитые кровью осквернённого соблазна. Нет, её вовсе не смутил этот грозный облик демона, сама-то была таким же чувством сложена.

Он поднял на неё свой истомлённый векáми грубый взгляд, тяжко заревел, но не проронил заманчивых, заветных слов, которые ожидала его подруга. О чём глаголить? Устал разбрасываться основами, речи давались с превеликим трудом. Мощь выходила из него потихоньку. Ослаб совершенно.

-Молчишь?

-Нет!

-Тогда скажи мне, я жажду!

-Лея, мы всегда будем вместе! – Молвил ужасным голосом, но почему-то не было уверенности, некая страсть повисла возле клокочущего сердца, ритм которого лихорадочно отсчитывал трагические удары.

Она понимала, чем он уязвлён, а вникать в саму сущность вовсе не пыталась, потому что пугала правда. Гораздо спокойнее жить в иллюзиях. Мир нынешний и принадлежал обману, позору, крайности, но спросила ещё и ещё:

-Ты мне это обещаешь?

-Обещаю.

-Не закончится?

-Не ведаю…

-Отец…

-Молчи… Тише… Не тревожь покой напрасно…

-Неужели всё для нас станет по-другому? – Вновь задала Лея свой коварный и безжалостный вопрос, который привёл Люфера в полное недомогание и злобу. Но и она была в постоянном зле, не прозревала добрых навыков. Хотела выведать суть. Любопытство испепеляло. – И мы осуществим свою историю иначе, нежели…

-Да! – Прервал он безжалостно. – У нас всё, всё будет, как и теперь, но не таким, совершенно не таким… Возможно, что мы не узнаем друг друга в этом бурном течении.– Его морда заблестела гневом Отца. Он подумал о чём-то ещё на тайне только своего дыхания. Он знал многое, и это обстоятельство не позволяло ему стяжать покой.

-Люфер, мы с тобой никогда не разлучимся! Отец нас сблизил не зря! Нет, мы не можем измениться просто так… Измениться и утерять способность любви, способность творческой ориентации… – Она растеряна, но сломлена окончательно. – Я не верю…

-Мы уже, уже изменились! Не узрела разве? – Усмехнулся он слишком откровенно и более чем грубо. – Разве ты не видишь, что разделяет нас от того, кем мы были сотворены на пороге Обители и кем стали ныне?!

-Но мы принадлежим этому изменению! – Отозвалась Лея демонстративно, не соглашаясь с возлюбленным. И проговорила твёрдо, хотя не чувствовала полноту знаний в себе. – Изменение дано нам Отцом, ведь дано зачем-то… Мы должны выявить Его намерение, ради чего Он организовал для нас это…

-Дано, чтобы понести зло на себе! – Да, они принадлежали этому изменению, теперь оно господствовало над ними, а что потом – никто из них не ведал! И никому из них не дано познать Волю свыше, потому что они пошли своим путём, но всё-таки Отец складывает Свой Промысел сообразно только Своему Творческому Желанию.

-Люфер, я жажду насладиться нашей любовью… Жажду получить от тебя торжество нашего случая, которому мы присягнули! Я твоя раба, а ты мой бог! И я готова служить твоим прихотям бесконечно и буду служить вечно!

Он взвыл дико, потаённая страсть проскочила заметно, коснулась слишком обречённо и закрутила вихрем воспалённые мысли, которым и числа нет. Люфер облёкся её вдохновляющей возможностью! И вскричал на диком приступе отчаяния:

-Ты получишь всё, чего желаешь! Я не стану тебя разочаровывать. В этом наша любовь! Ты права! – Отозвался демон, что-то в нём умягчилось вдруг. Право любви давало и ему движения независимого чутья и нежности. Отец жил в нём всегда!

-Мы с тобой сегодня получили силу страсти! А любовь не позволит нам погибнуть! – Лея ждала не зря. Ей не терпелось испить благо этого дыхания, хотя оно осквернилось, только осквернилось не сегодня, а, осквернившись, всё равно носило отпечаток любви, с которой можно всегда притянуть на себя магию звуков!

-Ты веришь в любовь?! – Весьма дерзко спросил он, пусть и сам при том не терпел в ней недостаток, ведь и его сущность обмазана ветром этого дыхания. Но любовь вертелась не отдалённо, а тут, совсем близко, и вертелась ради особого случая.

-Да! Верю, Люфер!

-Так давай эту страсть сегодня изольём друг в друге!

Она посмотрела сильно и почувствовала его горячность крови, которая замутилась в ангельском духе. Безумие разносило не прелюдию этого мощного накала, потому как не могла уживаться на таковых моментах адовых усилий, но жажда просто испепеляла.

-Любовь! – Слишком мрачно рёк сатана и стих на полмысли. К чему усугублять смятение, когда сия госпожа раздает награды этим настроениям?! Пусть, пусть всё остаётся на том уровне, на каком всё и преобразовалось для него.

Лея осторожно погладила Люфера по голове. Немного разволновалась. Но в едином решении – она неотступна, и она будет ублажать своего господина, и будет сама ублажаться вместе с ним! Спросила лишь:

-Ты на сомнениях?

Воскликнул мгновенно, как-то поспешно:

-Нет! Сомнений нет! Их больше нет! И не будет! Я не порождаю сомнения внутри себя! Я их выбрасываю прочь, чтобы не напитываться ими на суровости ожидания! Ты со мной и это главное! Я сделаю всё, как положено, чтобы тебя не разочаровать!

Глубоко вздохнула, с облегчением. Лея должна, должна помочь ему. И обязательно сделает всё, чтобы тот почувствовал себя непобедимым, уверенным и первым, первым во всём! Он – хозяин и он обязан быть превыше всего, а не унижен или разбит, как все остальные! Добавила величественно, как и полагается повелительнице его сердца:

-Тогда, что тебя тревожит?

-Тревоги вне нас! – Вспылил грозно.

-Да, только так! Ты хозяин всего! Тебе и господствовать во всех направлениях. Не буди в себе мрачные наветы! Ты с тем, что – твоё и только твоё! Это так ведь? – Она взглянула на безумном величии, и оно её осквернило, но ровно настолько, насколько позволял нынешний образ. Лея принадлежал Тьме, и Тьма регулировала все источники.

Демон не вскипел на вопросительном эффекте, только его стремление стало каким-то слишком настороженным, случайное сопротивление неизвестности более не могло заставить думать о лучшем. Смысл рушился на вздохах омертвелого утруждения. Он прогнал от себя итоги грядущего и вскричал на экстазе порыва:

-Оставим всё! Вольёмся в твою страсть!

-Только в мою?! – Недоверчиво переспросила демоница, и плоть всколыхнулась от ожидания. Хотя Лея не прочь всю себя испепелить в этом накале, лишь бы её супруг не расслабился. Томление неподдельное, оно влечёт плоть к плоти.

Люфер немного помедлил с решением, снова бросил несколько мощных взглядов на верную спутницу, которую подарило ему время только его личной судьбы, а потом вскричал так громко, что колыхнулись печи огненным страхом:

-Ладно! Любить, так любить! Остальное пусть подождёт! Разве не ради любви ты покинула покой?! Разве не ради неё отвергал радость мирного уюта?! И я тебя не прогоню! Я тебя сделаю счастливой, если осилю…

Она не ответила, прильнула к нему, и замутилась боль. Стены мрачного подземелья ожидали сильных впечатлений от двух демонов! Они лобзали порог великих страданий! А там внизу Море огня усиливало хаос, и это отвратительное безобразие свалилось в кровь, которая вскипала всеми чувствами ада.

-Готова принять меня?

-Готова, супруг мой и хозяин мой! – Ответила громко, сильно, смело. И снова прильнула к его руке, чувствуя полное влечение своего тела к телу его. Любовь неслась накалом кровавого помешательства. – Я хочу быть в твоём желании… Я с тобой…

-И я с тобой…

-Тогда нам нечего страшиться…

-Может ты и права…

-Да, Люфер, да! Мы непобедимы в своих стремлениях! Только вместе, только друг с другом. А иначе наступит смерть нашей любви! Мы не должны утерять себя. Нам надо иметь много, много мощи, чтобы суметь противостоять любой стихии, которая захочет поглотить, раздавить, смять, стереть! Мы не можем сгинуть на неведении мрака! Мы с тобой помазаны благом Отца, пусть при том это благо для нас и под запретом! – Лея дышала для хозяина. Она знала, как избавить его от ненужного опустошения и привести в чувственное наполнение. Всё, что зависит от неё, исполнит без раздумий и колебаний! Такова преданность и таково пробуждение её нрава и страсти.

А сам хозяин дышал для Леи. В этом смысл сотворённой пары, в этом сущность пробуждающихся взаимоотношений. Никто не поврозь, а друг с другом, и тогда даже сама вечность не отторгнется такой силы! И победить любовное излияние непросто, если есть взаимопонимание и равенство этих вечных отношений и привязанностей! Призвал Люфер слово бравое и верное:

-Супруга моя! Моя ли на веки вечные? Осилишь ли путь дальнейшего странствия, если пороги нового бытия поделят нас временем непреодолимого изменения? И будешь ли так же иметь эту волю, которая удерживает тебя возле меня?

И услыхал в ответ слово покорное и желанное:

-Супруг мой! Я – твоя без ропота и сомнений и прочей возможности! Я всегда буду тебя олицетворять цветом откровенного вдохновения, лишь бы не устал и не сник, мой господин! Я не изменю своего решения никогда!

Они прижались не в одно мгновение мыслями на Отцовское Величие и ощутили Благость… Только она смылась моментально, потому что нельзя ей почивать в родстве с развратом, похотью, страстью и прочим недовольством.

Но чем бы не пробуждалась идея жизненного преуспеяния, либо потерь, благостная сила постоянно опережает любое Событие, потому как вдохновляет и наполняет момент собой, чтобы, вкусивший её, осилил и приток оный.

Кто осиливает и наполняется благостным расположением, тот и вливается в русло Отцовского Великолепия, кто не осиливает, тот лишь стягивает Отцовское Желание, но тяга своего личного настроения стирает Отцовское Торжество.

Закипела лава огненная в Море на дне тартара! И все твари в тот же миг совокупились единством мрачных жажд, что затронули их неусыпную волю и скудные нравы таким невольным сближением двух Ангелов!

И заалела мера подневольного Зла повсюду, а на Землю потекла мокротная сила всеобщего разрушения и прибивалась на порог каждого осквернившегося ума… И чёрно-кровавая страсть с лихостью обхваты тала человеческое сознание, и горбились под ней все жители земные, уподобляясь бесам.

Не видеть бы! Но видели… Не слышать бы! Но слышали… Не знать бы! Но знали… Не делать бы! Но делали… Не иметь бы! Но имели… Не жаждать бы! Но жаждали… Ужас. Хаос. Крики. Хула. Стоны. Безволие. Соблазны. Беды. Разрушение. Отупение. Выбредут ли на путь верный да истинный? Сумеют ли разорвать цепи рабские?

 

Глава четвёртая:

Тайна беззакония в

Действии

 

 

День, если его вообще можно назвать днём, мгновенно осквернил синий рассвет. И радуга весёлого торжества при магии полюбовного кипения вдруг в одну секунду облеклась в чёрную страсть, притекшую на разливах адского дыхания.

Зверь преодолел предместья Царства Тьмы. Вырвался из его душных и мрачных стен волевым усилием Люфера, который выбросил его на просторы иные. Вздыбилось земное море, когда зверь сошёл на землю уставшую. Море вскипело огнём и потопило берег на сотни и тысячи километров!

-Я! – Взвыл зверь. И звук голоса объявился у него.

-Я-я-я! – Рассыпалось эхо повсюду.

-Я свободен! – И его свобода непритворно легла на плоть чем-то радостным для него, ведь сегодня ему учреждён срок, определяющий меру возмездия тем, кто соизволил себя обнародовать опекой жизненного смысла.

-Я дышу! – И дыхание осквернилось прозрачным воздухом, из которого ссыпалась жажда мерзкого зловония и безобразия. И воздух напитался зловонной гарью. Но вся лирика желанного торжества и великолепия понакрылась непризнанным своеволием.

-Я наполняюсь! – И наполнение проистекало весьма мгновенно и трагично, но он ощущал свою полноценность очень многолико, весьма основательно и глубоко! Слова Крэнмертургéнца летели, как тысячи стрел, летели по разные стороны, летели и жгли всех, кто попадался на пути. А таких было не мало! Их миллионы! И более того!

-Моя сила! – И сила стягивала человеческие души единым узлом возмездия! Нельзя от неё спрятаться или куда-нибудь залезть в укромный уголок. Достанет везде, найдёт в самых сокровенных местах. Не зароешься и не утаишься, не оденешься в невидимые одежды! Эта могущественная страсть роется верно, и бредёт туда, куда надо, и хватает, жамкая, тех, кого надо.

-Моё время! – И время тяготело ужасом прóклятого века! И прóклятый век отягощал житие людское. Горбились под гнётом адского совладения, а пройти мимо не удавалось ещё никому, каждый проваливался в глубины несоизмеримого ада.

-Я! Я! Я! – Вопли зверя растекались явственно. Они слышны всем, хотя и никто, никто не видел его. Он сокрыт, а его дела, дела разрушительны и видны всякому живущему на земле! Повсюду текла чёрная река позора и оскверняла нравы откровенно и пагубно!

-Я иду!

-Я уничтожаю!

-Я сею раздор и смерть!

-Я главенствую и разрушаю!

-Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

Когда Крэнмертургéнц сошёл на землю, то она содрогнулась под действием возникшего омерзения и ужаса, которые безжалостно помрачили мир человеческого бытия. Его вторжение отметилось устоями природных явлений: град, огонь, жупел (горячая сера) пролились на обезумевших людей, и этим была поставлена печать, печать зла, в которое введён весь разумный род на последнее испытание.

Крэнмертургéнц, прежде такой неповоротливый, неуклюжий, теперь носился по земным просторам с такою неуёмною подвижностью, быстротой, разливая из себя самое отвратительное и ужасное развращение похотливо-безумных чувств.

После него, к чему бы он ни прикасался, где бы ни пробегал, везде, повсюду, во всех и во всём, оставались следы гнусных, горьких, смертельно-обременительных усилий от его, увы, платонических осязаний. Если он влезал в моря, то они бежали панически прочь, разрушая целые города.

Если зверь проходил по полям, по лугам, по степям, они теряли своё плодородие; если проникал в леса, то всё там осквернялось и пропитывалось ядом, губившим цвет самой жизни. Если вторгался в толпы людей, они начинали друг друга ненавидеть, убивать, насиловать. Если лишь пытался выдохнуть из себя омертвелый пар в человеческие души, напитанные ещё чистотой и невинностью, то такая душа мгновенно становилась чёрной, опустошённой, злой и похотливой, стремящейся к развращению и прочему неудовлетворению.

Люди горбились, изнывали от страха, унижения. И это было ещё не самым страшным и тяжким бедствием, потому что те, кто шёл по следам чудовищного зверя, получали гнойные раны не только на теле, а и на сердце, на уме, загнивала сама мысль, само слово, и нигде нельзя узреть свет знаний, свет благодатного исцеления.

Само исцеление спряталось от человека, убежало в хранилище мудрого покоя. Осквернённая боль уничтожала всё! Одни болезни затмевались другими, не было врачебного пластыря, не было желанного освобождения из цепей скорби и великого зла, разливавшегося по всей страдающей планете.

У Крэнмертургéнца теперь полная власть! Он может творить, что захочет, уж долго, слишком долго ожидал зверь этой мнимо-щадящей свободы, которая отворила и ему двери изощрённых дел и чувств, и теперь уж он погуляет на всю сатанинскую мощь!

Омрачая невероятнейшим злодейством человеческие поступки, Крэнмертургéнц испивал желчную радость удовольствий. Ведь они, живущие на пороге земного бытия, порою и сами не осознавали своих действий, будто кто-то незримо руководит их поступью осквернённого разума, да так ощутимо, что хотел бы порою противостоять злому пороку, да не в силах изменить эту чужую волю, копошившую внутри так скверно, но очень крепко.

Крэнмертургéнц не позволял устремляться ни одному человеку к надежде, вере, любви; сама лишь мысль о спасении была ненавистна зверю из тартара. Ведь он-то никогда, никогда не взойдёт на пажить рая, потому что призван служить одной смерти! Даже Люфер и Лея со своими многочисленными слугами могут, могут взойти к Отцу, если пожелают, а он – нет!

Его участь измерена одним чутьём зла, которое открыто лишь на данном моменте познания, и оттого он торопится высвободиться от своих тягостных уловок. Покровитель самых отвратительных чувств и входил в дома, в души, эту способность Крэнмертургéнц получил от самогό Люфера, одарившего его, как демона, который призван для того, чтобы уничтожать добро и все добрые навыки.

Человеческие мысли он опутывал сетями болевых ощущений, само действие крови было в его желании, потому что она кипела на безумстве потоков страстей, насилующих и тленно-слабые тела. Зверь точно знал, как и чем можно поколебать и сломить дух благой веры. Своим прикосновением он разрушал покой в истомлённых сердцах, человеческий вопль напитывался страшной бранью, хулой, смердящим развратом.

Душа человеческая становилась жёсткой, надменно-нахальной, как и у самого Крэнмертургéнца, который проницал даже самые стойкие и мужественные души, ведь отныне и они доступны его воле, доступны, как никогда! Хаотичный бред организовал на земном наречии беспредел разрастающегося зла, но зла, которое однажды смоет смысл окончательным фактом.

Люди с ропотом, ненавистью, гневом, отвращением, разочарованием и даже с похотливостью блудных жажд, отрекались от истинной любви, лишь бы себя обмазать насилием чужой крови и вкусить накипь оголтелого страха. Ведь сумятица являет несвойственную бодрость, а без неё жить скучно. А каждому существу хочется некого всплеска и яркости. Вот и устремляется он туда, где веселится зверь.

Без сожаления и раскаяния, без особого труда и размышления, даже с какою-то бесовскою нетерпимостью, жестокостью, садизмом и тупою алчностью предавались живущие в телах гниющих – наживам, позорам, преступлениям, унижениям! Лишь бы добиться личной выгоды, личного успеха, личного обогащения и славы, но славы, порочащей и омерзительной.

Не останавливали ни убийства, ни насилия, ни смерть, совесть крепко спала на разбитых нуждой и развратом чувствах, именуемых пагубой жизни. Эта связь, напротив, возбуждала на новые, немыслимо-ужасные извращения, хозяином которых был зверь мрака и страха, зверь из тартара.

Человеческое общество, называвшее себя разумными мудрецами, чуть ли не богами, высшими идеалами, творило такие потрясения, что вряд ли его, это общество, вообще можно назвать просто тварью, способной мыслить на достатке живого слова.

Демонские прелюдии, насажденные в самые сокровенные мысли, возбуждали тленную плоть похотью, которая росла во всех направлениях и росла как-то жёстко и бесхитростно. Человек переставал быть честным и мудрым, оставалась лишь наглость, тупость, гниль и пороки.

Всё это безумно, безумно веселило и радовало Крэнмертургéнца, стремившегося скоро и жадно наследить свой путь гноищем, язвою, заразою, мракобесием и распространить на каждом вздохе, как печать погибели свою мощь и преступление.

Особенное удовольствие доставляло ему, когда его прокажённый и нечистый дух почивал на младенцах, находившихся в утробе матерей, матерей, прельщённых блудобесием, а также на юных девицах и юношах, ещё не осквернившихся умом и телом, но готовыми вступить в сговор с безобразием. Это доставляло зверю истинное наслаждение, потому что он питался этим осквернением и становился сильнее, могущественнее, увереннее, почти непобедимым, ведь ореол ощутимой власти творил неоспоримые чудеса!

Человек, находясь под его гнётом, не способен чувствовать себя свободным и защищённым, а рабство изживало все достоинства, полученные по рождению, полученных для высокой духовности, а растрачиваемой на совершенно другие ценности.

Крэнмертургéнц умел влиться в это сознание незаметно, с отупелым и насильственным омерзением осквернял неутверждённые и колеблющиеся в вере души. Он касался всего, что попадалось на его пути, не выискивая и не разбирая никакие источники благородных чувств, распространяя облака вони, грязи, болезни, ужаса, подлости, опьянения, замешанных на мерзких стонах, крови и боли. Его конечности в язвах и гное с нетерпением облекали чело, глаза, уши, рты, все члены человеческого тела затем, чтобы погубить в корне правильность веры, чтобы загубить маленькие ростки свежего дыхания.

И самым страшным было то, что человек ничего не видел и не мог уже видеть, не замечал того, во что вовлечён игрою прелести, дурмана и жаждой томления. На этих полях злодеяния и обречения окончательно ломался и погибал, не чувствуя восторга и восхищения, а лишь собирая для себя меру неполезного труда.

Пропитывалась сама сущность души и духа и ничего, к великому сожалению, не изменить, не перестроить, не отодвинуть, свет-то спрятался в хранилище незримого покоя, а покой далеко-далеко, достать невозможно.

Человек принимал эту жестокую игру за своё (а не за чьё-то!) намерение – жить лучше, устремляться вперёд, но лучше отчего-то не становилось, устремляться было не к чему, а впереди всегда старое и неумелое. Сети зла расставлены повсюду и на всех направлениях, оставалось только одно – ненавидеть, грабить, убивать, насиловать, смывать чистоту позором и стыдом!

Тот свет, Свет Отца, Который просвещает всякого человека, уже, хотя по-прежнему и освещает долину земного свода, но незаметен странствующим путникам, покорившимся Тьме, Тьме, которая тоже встала на противление свету.

Зверь осматривал владения нынешней власти, той, что наделил его Люфер, испивал удовлетворение, труд при этом не окончен, он ведь тоже знал, что конец неизбежен и потому хотел напиться свободы, ощутить итог страха человеческих душ. Именно этот страх и напитывал эту мерзкую тварь.

Последний День давал бесам особенную лютость от ужаса, жившего в них постоянно. Эта лютость ласкала чувства обездоленного человека, человека, не знавшего Бога так явственно, как Его знали демоны. А они Его знали!!!

Один только страх по Богу гнал тварей в души, чтобы спрятать поглубже и понадёжнее своё наследие, ведь им жить на этих пажитях, а как же сохранишь оное, если не через человеческое начало?! Увы! Никак! Не сохранить!

И потому бежали они туда, где лампада небесного света ещё теплила исток благодати, благодатного слова, но едва лишь касались они сердец молящихся, тех, кто устремлялся к Отцу, лампада мгновенно гасла, и кромешная тьма снова гнала бестий в новые итоги. И так до тех пор, пока свет не удалялся в покой бессмертной основы.

Не знал человек, а порою и забывал, а может и просто не верил в то, что сердечная лампада молитвенного света недоступна врагу, если горит яркой чистотой божественной мудрости. Имя Иисуса Христа опаляет их, да только вот молящийся на первом камне преткновения теряет масло и свет в лампаде гаснет, не в силах зажечься холодное и развратное сердце, оно затмевается кипением крови, а кровь помрачает ум.

Молитва для всех, кто восстал против Бога, Кем сотворено всё, как раскалённые стрелы, поражающие центр всесильной магии, которой порабощен человек плоти, мгновенно истребляют вражьи набеги! Мгновенно и моментально смывает рутину прелестного дурмана!

Молитва есть чувство самой могущественной силы во всей Вселенной, потому что имеет Поручителем Иисуса Христа и, помимо прочего, имеет Живое Слово Бога, Слово, коим Создатель отворил Двери в жизнь и смерть!

О! как это могущественное слово возвещает историю и Могущественного Бытия! Так отчего же слабый человек, не умеющий ничего творить самостоятельно, не торопится влиться своею вдумчивостью в слово исторического момента по себе?! К чему?! к чему тратить убегающие дни, часы, мгновения, которые выданы Словом Могущественных Чувств?! Почему не утеплить в своей душе блаженство Вечного Века?

Этот Век настанет обязательно, независимо личного желания по уму совладельца! Если ныне колеблется мысль, а будет ли что там? То это и есть свидетельство того, что, несомненно, будет! А ежели бы ничего там не было, тогда и мысли не приходили б в голову и не смущали ум никаким притязанием!

Отец рядом! Отец всюду! Отец везде и во всём! Лишь оглянешься и увидишь Его! Человек же торопится отвернуться от Него, как от чего-то ненужного и лишнего, не разумея, что то, чем пользуешься сегодня и завтра – оно не твоё, оно от Него, дающего и забирающего назад.

Только человек не торопился выявлять мудрость, не отрезвлял свою загнившую мысль. И не хотел отрезвлять, потому что насильственное злодеяние было по душе больше всего, больше любви и покоя. Не нужен Отец, поддерживающий и оберегающий! Зато нужен разврат, позволяющий творить любой грех, любую страсть и любую жажду. Это и принималось за настоящую жизнь!

-Нет Бога! – Кричали яростно и сумасбродно! И за это сумасбродная ярость сыпалась на их одурманенные головы, как кипяток. И такое неимоверное бессилие являло свои зависимости, что и не отделаешься от них никогда!

-Будем жить и веселиться! Будет брать всё, что имеем и чего не имеем! – Неслось со всех сторон! И за это внезапно умирали, покрывая позором жизнь своих потомков, собирая себе богатство адское и мучительное!

-Сделаем то! не увидит! – А Он видел, потому что был внутри их бессмертных душ. Он мог узреть и самое маленькое колыхание в груди, где билась кровь обездоленная и жертвенная! – Сделаем! не услышит! – А Он слышал, потому что Сам владел Словом, коим и олицетворялась незаконная мера пробуждаемого зла. – Сделаем! не узнает! – А Он знал, потому что они были Его творениями, его любимцами, которые предавали святость за грош ненависти!

Всё, даже самые неявные колебания звука, всё подвластно Ему мгновенно. Тело – Бог, а если болит палец, то мы определённо знаем, что болит именно палец, а не ухо; или ушибли колено, мы достоверно знаем, что болит колено, а не спина, а если мы внутри Бога изживаем сущность Бога, то Ему всё и подвластно.

Он наш Отец, и Он знает, где предстоит слово, Его могущественное и бессмертное Слово, где наши мысли и наши вопли, жажды, зависимости. Внутри любого тела – Его движение, а раз так, то разве может Он не увидеть, или не услышать, или не узнать?!

А если Бога нет, то почему мы стареем, а Он не стареет; болеем и умираем, а Он не может умереть, потому что Он бессмертен! Он всегда был, есть и будет, а мы, горемыки, пришли ниоткуда и уходим неизвестно куда, даже смысла не видим, скучаем, ропщем, ищем и не находим, и любить не умеем, и цены́ слóва не понимаем, а ещё отрицаем Того, у Кого всё это есть и Кто всем этим обладает, Кто даёт и отбирает. Человек, не в силах противостоять злу, а Он зло может усилить, а может ослабить или отменить совершенно, или даже может стереть память злого рока!

А бесы, как рак, разливают свои страдания, а сердца людские в непролазной темноте, а у кого они горят пламенем непрестанной борьбы, где лампада небесного света воскуряет ещё исток спасительной благодати, туда врагу не зайти, опалены они словом молитвы, но едва касались измученных сердец, и лампада гасла, оскверняя и само движение крови. И если свет ещё мог освещать долину чувственных коридоров, ведущих в рай, то бесам не под силу погасить молитвенный огонь, они не в силах бороться с Отцом, живущим на пажитях молитвенной плоти. В панике бегут прочь оттуда.

Твари ангельского происхождения искали надёжного пристанища, а не находили, ведь всего, чего они касались своею неуёмною страстью, всё рушилось, негде им спрятаться и успокоиться нечем, несмотря ни на что. Не было для них покоя, не могло быть. И человек под их гнётом надрывался от болезней и мучений, надрывался и погибал в страшных мучениях!

Люди спрашивали друг друга:

-Вы не видали истину?

-Нет. – Отвечали им.

-Вы не слыхали слово мудрое?

-Нет.

-Вы не нашли правду?

-Нет её…

Где же на самом деле – правда? слово мудрое? истина? Куда все эти ценности подевались? Куда спрятались? И были ли они тут посреди земного двора? Люди в панике, в злобе рыскали, искали повсюду эти благие силы, искали и не находили. Сделались на них отвратительные и жестокие раны, но и это не обличало усыплённый дух, своенравные и гордые сердца, пропитанные язвами зверя.

И огонь жёг, и зной иссушал не одну землю, а и сами мысли, которыми проклинали Отца! И эти явственные вразумления, и тяжкие наказания не остужали пыл и намерения живущих людей, живущих на пажитях Зла. Они кусали свои языки от страдания, не обращая взоры к Тому, Кто мог бы! мог бы освободить их от власти сатаны, от изнурительной власти и предложить им благостное житие.

Молнии, громы и страшные землетрясения не отрезвляли души смертных, которые выискивали себе незаконную долю бесов, позабыв даже про самое элементарное приличие добрых навыков, коими можно, можно ещё стяжать себе долю равенства. Только вопили безрадостно, с хулой:

-Ад! ад! На Землю сошёл ад!

А сила ада вела жизнь к концу! О, много, много желаний сатанинской воли возложено на мир человеческий, преодолеть искушение придётся самостоятельно, пытаясь при этом отыскать заветное наследие. Велики язвы, тяжки, но почему, почему словó застывали на образе только злого, а добро не оживало, оно где-то спряталось, исказилось в понимании, сгинуло.

Зверь заходил туда, где его ждали, где он был ещё не признан. Его усилия толкали человека на самые ужасные, изощрённые, гнусные пытки! Да, увы, таков образ и развращённого ума! И уже не отменить сошедшее проклятие, которое возлюблено!

Все, все, кто стремился найти своё мнимое и лживое благополучие, все обрекали себя на добровольное страдание, на нужду и унизительное скитание! Особенной жажде проклятия были подвержены духовные лица, потому как совершенно обезобразили смысл веры и добродетели.

-Бог глухой! Бог слепой! Бог немой! – Орали в помрачении и гневе! И душа замирала на полнейшем безволии, отягощенная грубостью и безнравственностью. А разве глухой Бог мог дать слух?! Разве слепой Бог мог дать глаза?! Разве немой Бог мог дать слово?! А Он всё это дал, дал человекам, которые ничего своего не имели! И не просто дал, а и позволил ещё издеваться над Собой, чтобы творчеством выявилась сущность различия между насилием и любовью!

Бог не глухой, не слепой, не немой! Просто человек все эти свойства почерпнул во тьме, в которую вошёл своим телом и теперь тьма и господствует в нём, делая то, на что способна её непримиримая воля. В этом смысл, в этом поиск, в этом свидетельство и логика. Бог молчит не напрасно! Он ждёт, когда человек научится любить без зла, без зависти, без ропота, без насилия. Для этого Он сотворил мир поднебесья и само Небо. Любовь даёт любое благо и любое право! Любовь открывает почтенный рай!

Но почему, отчего орут люди на злобе и болезни?! на хуле и ропоте?! на гнилом и отупелом раздолье мрака?! Почему спешат за зверем, а не за Отцом?! Почему именно зверь любезнее, желаннее, ближе и дороже?! Он ведь лишь позволяет выявить своё зло, а Отец зовёт к Себе иным, иным чувством. Он и сотворил всё это затем, чтобы человек мог увидеть разницу света и тьмы, и не просто увидеть, а сравнить на привкус, а потом избрать лучшее, а не худшее.

Почему же лучше Тьма? Она скрывает страсти и питает ими живущего человека и человек стареет, страдает и умирает, не испив ясности покоя и правды. Свет же обличает всё это и просвещает, даёт вечную молодость, бесконечную любовь, разумное впечатление блаженного восторга, торжество мира.

Не веря, не уразумев, орали в порыве безутешья:

-Отец, отзовись!

-Отец, помоги!

-Отец, спаси!

-Отец, дай!

А у кого просили? Ведь прежде кричали, что Бога нет! Что Он слепой, глухой и немой? Так зачем же воззвали к Нему снова? Нет, нет, человек! Ты должен сам себе помочь! Сперва твоё произволение желанного слова, а потом, потом Он тебя согреет Своей Чистой и Великой Любовью!

Крэнмертургéнцу такая любовь чужда! И он свирепствует, злится, беснуется, рыскает по просторам, и само ожидание злится его неуёмною волей! Небо уже черно… Душа омертвела… Слова застыли… Но они не похоронены, они в силах воскресить миг Великий и Верный!

Град и ураган чувственного недомогания ломает даже самые стойкие сердца. Ветры сомнений разбивают настроения и впечатления целого народа. Но сегодня этот народ изменил Истине и Любви, он ныне поклоняется сатане!

Сатане…

Сатане…

Вода смывает не грязь с уст, она обнажает тайны мыслей и обличает совесть. А совесть – это дар божественной науки! Она позволяет выявить мудрость. Да вот только не спешит никто к этой доблестной и спасительной науке.

Холодá и снегá усыпают рассветы всякого чутья! А огонь, огонь пожирает, что ещё осталось, что ещё облекается памятью слов, способных вывести на путь покаяния. Покаяние – это форма присоединения на слово Отца и оно вводит в общение с Ним! Покаяние есть осознание смысла по себе и по миру в целом.

Человек носит естество, которое постоянно впитывает в себя – и хорошее, и плохое, то есть, всё то, чем оформлена жизнь любых знаний. И потому – покаяние (осознание) есть основа слов, по которым усиливается приобретение добрых навыков.

По совокуплению со страстью человек не лишается вечной доли равенства. И главная особенность вложена на слово, которое обличает эту страсть. Если отнестись к слову, как к чувству познавательных условий, необходимых на исследование этой жизни и той, которую обещает Отец, то тьма, где её дух оформлен злом, уже никогда не принесёт глубоких страданий и физической боли, и естественно, она не подаст никогда мучительной смерти.

Кому нужна доля противного зверя, у которого ничего не будет в вечности?! Вот! Вот, именно за то, что у него ничего не будет в пакибытии, он и усердствует, и торопится насадить такое зло, чтобы свет не воскрес, но погас окончательно!

Но ничего этого никто не зрел, никому не нужен свет знаний, зато очень жаждется условие незаконное и примитивное, жажда ко злу порождает более злостное определение. В недоумении поглядывали смертные людишки по сторонам и кричали:

-Вы не знаете где мир?

-Где же покой?

-Где любовь?

-Где счастье?

-Где жизнь?

И сами себе же отвечали:

-Нет, не знаем!

-Не слыхали!

-И не видали никогда!

Мир извратил все прежние ценности. Любовь превратилась в явное посмешище! Жизнь стала смертью! Обезумевшие, голодные, обездоленные, омрачённые развратом и суетой вéка, люди бегали туда и сюда, взад и вперёд, пытаясь найти себе долю равенства, но почему-то не могли найти. И натыкались на неравенства: кто-то бежал впереди, кто не поспевал, а кто и совсем упал, не осилив подняться… Греховная палитра стягивала петлю дурмана! И дурман тискал своими руками! И было противно! Фу!

-Дайте, дайте свободы! – Орали исступлённо. И думали, что вот сейчас и подадут им желанную, ту самую, в которой можно купаться и утолять жажду! Но, увы… Никто не подавал. И у кого намечалась радость немногая, выхватывали без сожаления!

-А где она? – Вопили безутешно. – Где свобода?!

Нет её! Не отыскать на земном наречии! Стёрта кем-то, когда-то, зачем-то, для чего-то… И снова тягота, снова испытания, снова вымученные и горькие слёзы покрывают мрачные лица живущих в разврате и суете!

-Когда уйдёт тягота?

–Не уйдёт она.

-Когда закончатся испытания?

–Не жди.

-Когда утихомирится дрожь?

–Тьма роняет болезнь…

О! покой и тишина, где же вы? Может и явится. К кому явится? Ась? Сегодня власть зверя, а он этого подать не в силах! У него иная воля! И потому она сегодня насилует всех! И насилует безжалостно, тягостно, нет надежды на лучшее.

-Отворите рай!

Рай для тех, кто смог противостоять воле зверя!

-Что, что делать?

Усиливать благость слов.

Крэнмертургéнц сеял хаос везде, труда для этого особого и не требовалось, человек поклонялся твари, забыв про Творца. И при том стремился к успешной жизни! Смех на доле позора и страха! Но именно так смеялись рты тех, кто ещё называл себя мудрецом бытия.

Люди облекались заботами противоестественных желаний, они ненавидели не только ближнего своего, отвращались от сыновей, дочерей, отцов, матерей, от брата, сестры, пытаясь при этом завоевать непростительной гордостью, развратом, блудным насилием всё то, что имело ценность в глазах, пропитанных кровью и позором тех, кто так же носил титул человека!

По всей страдалице земле, в каждом её уголке, жар и смрад, вопли и боль ненавистных отношений переполняли души, живущих на тупике гибнущего мира. Смердящий вой голодных и обожравшихся всё стремительнее затягивал петлю на шее обезумевшего бессилия, от неизлечимых ран, ото всего, что называлось кратким словом – жизнь!

О! как коварен и губителен демон в своих извращённых делах и помыслах! Человек, лишённый борьбы, слабоволием и от чувственной нужды, или от ожиревших идей уже прочно приковал себя добровольным согласием на полное уничтожение друг другом.

От безысходности и непосильной тяготы орали исступлённо:

-Спаси нас!

Кого просили?

-Помоги нам!

К кому обращались?

-Защити нас скорее!

На что надеялись?

-Дай… Отведи смертишку…

А достойны ли жизни?

-Напои нектаром живительной влаги!

За какие заслуги?

Куда обращали свои взоры измученные и изнурённые? К кому неслась их опозоренная мысль? К кому тянулась не умершая душа? Кого они искали и не находили? Не Того ли, Кого отвергли? Кого осмеяли? Кого предали?

Небо молчало. Молчало Слово. И Отец молчал. И святость стихла, да не умерла. И чудеса замерли, да не прошли. Духовность ожидала рождения, а вера – возрождения. Надо лишь прислушаться и найти внутри себя веру. Послушай. Найди. И возьми, коль сумеешь…

А если нет Отца, Премудрого и Сущего, то отчего ты, человек, ищешь радость, а находишь печаль? Ищешь верную любовь, а стяжаешь подлый обман? желаешь честной дружбы, а натыкаешься на неряшливое предательство, хочешь здравия, а умираешь в страшных мучениях без надежды даже заветной, не познав и великолепия жизненного? Отчего же не можешь найти то, к чему стремится бескрылый дух? Подай ответы самому себе.

Хочешь при том есть, а испытываешь нужду; хочешь пить и жаждешь сладостной влаги бессмертия, а находишь блевотину; хочешь жить в существенном достатке, изобилии и мирном доме, а идёшь к наготе и побоям, к грабежу и помрачению, от которых в глазах непосильная истома и жажда.

Чего же не изменишь судьбу, если нет Вершителя над тобой?! Что же ты, человек, предающийся поруганию и разбою, не узнаёшь Чья рука творит и определяет меру этого страшного наказания? Воскликни, что есть силы:

-Отец! Зажги, зажги, зажги лампаду веры в смущённом и одиноком сердце! Прикоснись к бессмертной мысли в благородстве Своём и сожги тьму неведения. И подай успокоения, свергну во тьму злосчастную все греховные навыки!

И Отец подаст сие незамедлительно! Не оставит в погублении и сомнении! А пока будут отвергать Его достоинство и Его благодать, то, кроме терпения и страдания, ничего не объявится. Всё и просто, и сложно для живущих!

-Спаси… Помоги… Помилуй же…

Молчание.

-Помоги… И подай… И облегчи…

Тишина.

-Дай…

Грозен лик Неба! И грозен для злостного, жадного!

-О! будь ты проклят…

-О! будь ты…

-О! будь…

-О!

А по существу кого проклинали? К кому стремительно бросали волю таких безрадостных звуков, с которых ниспускалась осквернённая жуть грубейшего безобразия? Душа таяла на скорби и невыносимой печали. Но никто, никто не отзывался.

Молчание говорящее светится в звёздном приволье, а Лицо Победителя не дремлет! Вскинь глаза в высь, и узришь Его на пороге дня и ночи. Увидишь Отца, обязательно увидишь, если пожелаешь, потому что Он никогда не проходит мимо того, кто хочет с Ним слиться в знаниях.

Он смотрит Луной…

Он смотрит Солнцем…

Он смотрит Звёздами…

И смотрит на человека…

А способен ли человек узнать Его?!

Познай Его с юга, познай его севера, познай Его с востока, познай Его с запада. Познай! Осиль, осиль познание собой! Не откладывай на потом! Будет уже поздно! А, познав Его во всём: в чувствах, в желании, в нужде, в ветре, воде, в жажде, в томлении, в любви и ненависти, в борьбе и мытарстве, во всех прочих началах, не отрекайся уже никогда и ни ради кого

Только живёт человек так, будто бы обладает бессмертием, словно ничего его не касается, имея тесное содружество с адовой силой, вытесняя из своего нутра благой достаток, чистую любовь и верность. Таковые величины ему не требуются уже.

А тварям сие по вкусу, по потребностям, они лишь усиливают свои истоки и внедряют различные беспорядки в сердцá и души, разветвляя корысть, горечь, притворства, обман и даже умудрялись излить ростки яда на само духовенство, которое не в силах было противостоять разрастающемуся злу. Никто, никто не оставался в стороне!

Попы́, да монахи, носители великих святынь, ещё более покорялись сатане, с неуёмною страстью лицемерили, жрали и упивались, воровали, блудили, лгали и воровали. Более других, выставляли себя на посмешище, на поругание, наводя ужас и безбожие на непросвещённых людей, отвращая своими нечеловеческими поступками от смысла, от достоинства, от молитвы и от всех добродетелей. Ненасытимость их была бесконечная.

Зверь сделал то, чего не сделала правда и любовь, вера и справедливость! Правда растаяла, а любовь разлетелась по свету, а сам свет убежал в хранилище. Вера исказилась, а справедливость пошатнулась. Знамения сошли явственным и окончательным подтверждением того, что конец земли близок и час расплаты вот-вот отворит итог, заключительный и долгожданный.

Отец ввёл на связь с Собой веру! В существе все творческие единицы поклоняются Единому Богу! Хочешь служить Тьме – служи. Только тогда не ори благим матом, что тебя мучает сатана, который, кстати, и сам мучается от такого оборота. Стремишься унаследовать Свет – наследуй! Труд не тяжек и не горек. Главное – успеть воссоединиться с чем-то одним.

Всё, всё уже на человеческом горбу! То там, то тут слышатся вопли, стоны, хула; теперь господствует смерть, но и она не способна дать человеку покой; кто ищет её, от того она бежит, а кому не нужна, того объемлет вдруг, набросив капкан на шею. Крэнмертургéнц свою миссию выполнял исправно. Его приход на землю – потопил человечество в страхе, в мучении, в крови, но это было только началом главного События, ради которого всё это и происходило.

Человек же искал милость у бесов. За это стихии огня, воды, воздуха и земли нещадно мстили и жестоко, да вот только человек не расправлял свои мысли, а погибал под их гнётом. Крэнмертургéнц засвидетельствовал господство Люфера во всех направлениях, и отныне человек влился в историю оного господства; теперь все желания и поступки, сама их суть, идея, принадлежали хозяину Тьмы. И этот нынешний век сплотил на веки вечные – и демонов, и людей.

-Спаси…

Молчание.

-Помоги…

Молчание.

-Дай…

Молчание. Тих и молчалив Образ Создателя. Он запределен крику и страданию. Живи, человек! Скорби, человек! А куда приведёт тебя пажить чувств, познаешь после смерти. Ищи, ищи свет ныне! Ищи, ведь сей свет внутри твоего сердца! Кто к чему стремится, то к тому и ниспускается, как благодать или проклятие. Это не пустые слова, это истина возрождающегося бытия.

Кровь при возмущении и беспокойстве смущает рассудок! И мысли летят куда попало, они ищут только боль слов, а ведь Слово запечатлело Истину Жизни, так неужели надобно уподобится безумию, отвергнув Свет мудрый ради обезличенной Тьмы?!

-Спаси!

И спасёт!

-Помоги!

И поможет!

-Дай!

И даст!

С кем сегодня потратишь время, с тем и в вечности облобызаешься! Лишь бы определиться скорее! Есть Время Раздумий, есть время успехов, а есть время страданий. Главное – узреть спасение в Отце. Его можно увидеть прямо в эти секунды! увидеть и почувствовать!

Надо лишь оглянуться вокруг себя…

Он повсюду!

В приволье ночного неба! В светящихся огнях среди необъятного простора! В лёгком дуновении ветерка! В морском приволье шаловливых волн! В бегущем белоснежном облаке! В заснеженной пустыне! В солнечном рассвете! В дождливом гуле! В любом могуществе и бессилии! В чувствах! В слове! Во всём, что можно видеть, слышать и осязать! Он, наконец, внутри самогó человека, в том, что над ним и, что под ним! Всё это и есть Величественное Определение Божества!

Надо только Думать! Размышлять! Искать! Творить! Иди вперёд! Не оглядываться назад! Только всегда вперёд! И вечность разольёт для человека весь простор необъятной Вселенной! Вот тут и проект Чудес небесных!

Полно чудес в земном творчестве! Они сокрыты не где-то там, неопределённо в чём-то, они покоятся внутри человека, ибо он и есть самое непонятное (не выверенное временем), но объёмное чудо на этой земле! Надобно лишь отыскать сии восторги внутри себя, и эта чудесная многогранность подарит смысл и вечный рай! Не отречься бы лишь самого себя!

Но человеческая мудрость сегодня принадлежит тьме, а тьма господствует лишь однажды. Её разлив скоро закончится, а тогда воскреснет свет. И он будет руководить вечным движением, а где тогда встанет бессмертная душа, готовая принять новый мир?! О! всем хочется жить в любви на покоях чувств, но невозможно наследовать рай, если кровь смешана с буйством бесов.

-Отец, где Ты?

Я в тебе…

-Отец, с кем Ты?

Я с тобой…

–Отец…

Ещё слушает, ещё оберегает…и ждёт.

Человек призван наследовать рай, а твари рай ненавидят! Поспешить бы к заветной радости, и она, несомненно, укрéпится внутри ума и сердца. Любовь, любовь, согрей же хладные мысли уставшего и погибающего человека рассветом неба!

О! как плачевна и горька участь обездоленных и униженных, тех, кто идёт по следам Крэнмертургéнца, по следам непримиримого и обездоленного ада! Он не дремлет, не спит, он следит за каждым вздохом! Ему нельзя спать, нельзя дремать! Он должен творить зло, и он творит своё зло до последнего часа!

Тьма…

Бездна…

О, их неоспоримое и явное господство везде, во всём! Оно сеется рьяно, ярко и могущественно, словно и никогда не прервётся пажить горестных и мучительных свидетельств. Но найти, отыскать Свет в силах тот, кто напитан любовью к Отцу. Смерть тела не завершит мучения, она лишь отворит вечное совладение нового тела…

И что тогда?

Что?

Жить сегодня или жить вечно?

 

Глава пятая:

Прощание со Светом

 

 

-Люфер, правда ли то, что именно наша сущность отобразит Замысел Отца для завершения итога, отмеренного человечеству? – Лея вдруг испытала болезненную страсть, потревожившую так внезапно её ангельский дух.

-Отец… – Как-то на раздумьях сказал Люфер, не собираясь выявлять основу её права на ответ. Видно, что его мудрость, залитая чем-то неопределённым, сложила своё слово лишь при уме. Он не пожелал озвучить этот слог и продолжал сосредоточенно отрезвлять кипевший мозг. Но мудрый итог в нём был уже каким-то отдалённым, пусть при том он и умел вникать во всю сущность событий.

Кровь билась о берега плоти так убедительно, что ему хотелось сейчас взорваться! Бешенство мутило сознательные ритмы, огненная лава Моря дышала совсем близко, рядышком. Люфер кинул быстрый взгляд на свою Лею. Она, по-прежнему, принадлежала только его воле. За это он и любил её.

В глубине изломанного сознания всё же боялся доверять Лее безоговорочно, почти всегда испытывал свою подругу, но она никогда не изменяла ему, оставаясь преданной и верной, невзирая обстоятельств, соединивших их на вечные веки.

-Мой господин! – Молвила она, ласкаясь к нему всем телом, которое вздрагивало на моменте весьма определённого желания. – Не грусти! Я не выношу твоей печали! Печаль рвёт сердце! Лучше испей моей любви! Я подарю ласку тебе и нежность и ты, мой господин, отогреешься в моём чувстве!

Он снова посмотрел на неё! И что-то внутри сломалось, дёрнулось, кровавая одурь замутила чёрную страсть. Вскипела воля нервного напряжения. Не сумел внутри себя удержать момент, страсть и горячее желание.

-Ангел мой! – Воскликнул гордо и мощно. Так сильно отразилось его невольное (неподдельное) страдание, которым он покрылся на мраке своего грубого дыхания при покровительстве Бездны, что Лея при сём ощутила тошноту и смутилась. Но его не смутило – ни обстоятельство, ни возможность, ни потребность. – Я погубил тебя! – Другого слова не молвил, только основа забила не торжественным набатом, а какой-то дикой страстью и несвойственным сожалением одновременно! Это не был момент раскаяния, это было преодолением какой-то таинственной боли! И боль на правах бессмертного свидетельства разбила соблазном чувственные накипи не гаснувшего разума. С его высот пролилась горячая блажь.

Демоница внезапно исказилась от звука! Чутьё её не выдало! Она знала, Люфер страдает, страдает от того, чем напитана его воля метущихся порывов! Но и ей, ей тоже весьма тягостно, неудобно, даже неприятно находиться под таким давлением.

-Разве любовь несёт погибель?! Разве это законченный итог?! Нет, только не это! – Ужаснулась она откровенно. – Нет, мой господин! Мой возлюбленный Люфер! Любовь не наследует смерть, это право принадлежит и нам!

Он долго молчал, очень долго. Его думы были не на покое, а на закате, осквернённом злом тьмы. Дышал тяжело. Думы смяты трагическим исходом. Лея ощущала его боль. Он страдал от своих усилий и ничего не мог с этим поделать.

Мысли падшего Ангела всегда во власти Отца, и именно о Нём сатана думал и думал постоянно. И это постоянство его как бы возвышало над всеми, ведь он знал Отца, мог ещё прикасаться к этому заветному звуку могущественного слова.

-Люфер, ты наш вождь! И ты не должен казаться неуверенным, даже если неуверенность имеет границы твоего ослабления! Тоска и чрезмерная унылость делает дух слабым, неспособным на борьбу, а ты, ты сильный и непобедимый! Ты Ангел Тьмы! А это к чему-то обязывает тебя более остальных! – Она пыталась успокоить, оградить от ненужных помыслов, которые бороздили в уме хозяина. – Ты не можешь казаться беззащитным! Веди нас вперёд, наш полководец! Мы все присягнули твоему имени и не отступим назад. Все вместе с тобой понесёмся туда, где наша Вечность и встретит нас! Встряхнись, победитель! Бездна тебя взрастила, и ты помазан ею на векá!

Он неожиданно смутился! Лея никогда прежде его таким не видела и не чувствовала! Да и сам он себя почти перестала понимать. С ним что-то происходило в последнее время. Светлая воля прежнего бытия его звала к себе.

Но он уже не мог, не мог прикоснуться к её истокам на уровне таком, в каком пребывал ныне, но он был увлечён этим зовом. Сей зов исходил от могущества Гелбера, который неустанно призывал Люфера к себе. Да только Люфер не осиливал уже прежнего. Не мог вырваться из удушья, которое сжимало и умерщвляло постоянно, забирая и силы, и разумение, и покровительство, и даже малое торжество.

-Моя Бездна! Моя! Ничья! – Вскричал глухо и обречённо, язык сжался от внутреннего жара и яда и смял неумеренную речь. Дух взвился высоко, да упал на самый низ своего Царства, не осилив сей доблестный полёт. Вся доблесть и стать уже изъята из его владений, изъята недомоганием, страстью и безволием.

Лея ждала чего-то ещё. Ведь и она претерпевала это недомогание, страсть и безволие. Ожидание длилось без исследования. Мгновения бежали вполне закономерно, хотя и странно… Наконец, не выдержав давления, сказала:

-Люфер, ты её ненавидишь?!

Он дико заревел, вой длился целую вечность, потому что свалилась кровавая страсть прямо на закат чувственного движения. Твари стихли. Ад слушал Дыхание Смерти! Смерть эта была лишь наветом безликого страха, в котором пребывали все бесы. Истинная же её принадлежность носила весьма неясный и таинственный отпечаток зациклившегося времени, которое приближало исторический процесс на итоговое содержание и заключительного слова. Это слово будет произнесено однажды во всеуслышание Отцом.

Дыхание отвевало усилия совершенно напрасно, оно жгло трепыхающиеся мысли, а ненормированные впечатления неслись в лаву, где и сгорали на завете вечного и нераздельного совокупления с ней. Бездна сжимала своё основание, сжимала постепенно, но простор уже дышал чем-то страшным, великим, дышал на проекте тайных и незримых Чувств.

Лея жаждала услышать ответ. Её лик окончательно сник, она осознавала, что определяется момент Века. Однако думала совершенно по-другому, надежда была немного невнятной. Но её морда стала совсем чёрной от предчувствия.

-Люфер, я хочу спросить у тебя… Ты только будь на покое, хотя бы немного… Не злись, не смущайся… – Тихо-претихо спросила она, прижавшись к нему сильным телом, из которого струился жар огненного дурмана. – Ты ненавидишь Бездну?

Этот дар, несомненно, отуплял его ангельское сознание и расслаблял энергетическую меру духовного настроения, делая тело уставшим от текущих слов. В иное время он, возможно бы в бешенстве стал выявлять свои самые худшие качества, но сейчас почему-то даже не вспылил, лишь молча глядел сквозь свою супругу.

-Люфер…

-Что?

-Отзовись…

Повторил немного грубо:

-Чего хочешь?

-Я…

-Ну?

-Ты меня не слышишь?

-А надо?

-Люфер… Мне страшно, когда ты такой…

-Не бойся…

-И всё же…

-Спроси снова…

Он рассеян. Он словно не в себе. А она желала вызнать правду, а правду здесь, где отыскать? В чём её можно определить? Да и можно ли вообще собрать оную посреди такового двора, когда вокруг один хаос, беспредел и прочая неумеренность?!

Он взглянул со страстью. Его взгляд ужасен.

-Давай…

Лея не решилась задать свой вопрос.

-Она погубила моё стремление… – Вдруг изрёк Люфер своё слово, он и слышал, и чувствовал, и проницал, но не договорил, из его глаз свалилась не слеза, а огненная боль. – Я ей поверил однажды, да она меня предала…

-Разве вера складывается на её образе?! – Вот теперь своим вопросом Лея вывела Люфера на новый всплеск гнева, который так неприлично вырвался из тисков ада. И этот ад её сжал болью, из которой она не могла вырваться.

-А что, что вера движет?! Что? Ты знаешь?! – Он еле сдерживал себя, чтобы не ударить демоницу. Она сильно его возбудила, взволновала и задела нервные узлы. Крепился, как мог, но чёрная кровь затмевала рассудок.

-Знаю! – Отозвалась уверенным голосом Лея, теряясь под настойчивым взглядом супруга, и приготовилась принять все удары, что последуют за бурей ненависти. Не боялась ничего, кроме, как только быть отвергнутой своим супругом.

-Ну?! – Он и сам знал, но не хотел, чтобы произнесла это слово.

Он она произнесла негромко:

-Любовь к Отцу…

Люфер со всего маху ударил хлыстом, однако её не задел. О! как заметалась безумием его ангельская кровь! Едва не задушил самого себя на приступе полнейшего отчаяния! Подавляя гнев, отчаяние, ещё удерживался на своём троне.

-Люфер…

-Молчи…молчи!

-Но…

-Ты… Ты… Молчи… – Он задыхался от боли и от безумия, но Отца не мог, не мог вырвать из своего демонского сердца! Эта любовь была превыше всех сил, превыше ума даже! Любил, любил Его! И не щадящая любовь изматывала мнимый покой! Она отнимала и силы, и волю и все впечатления, коими наслаивались перемены жизненных позиций! – Не смей! Не смей противоречить мраку… Я приказываю тебе стиснуть зубы, иначе всё, всё было зря…

-Не зря…

-Зря!

-Люфер, ты ещё можешь Его позвать…

Лучше бы не проговаривала таких звучаний для его ушей! Лучше бы умолкла и попритихла! О! как ужасен был вопль изломанного чутья, Люфер взвыл дико, истошно, сотряслись стены ада, загудели, и многие печи рассыпались в пыль.

-Нет!

-Почему?

-Я не могу! Всё!

Твари не издавали никакого звука, они не понимали лютости хозяина, однако, готовились принять новые мучения из его десницы прямо в эти трагические мгновения, что так рьяно стекали на их опьянённые головы, опьянённые от страха и ужаса.

-Нет?

-Нет! Нет!

-Почему? – Лея не могла оставить свою идею, которая её мучила и увлекала. Сущность демонов такова: страдать и заставлять страдать других! Хоть и не желала доставлять ему излишнего страдания, но доставляла, не замечая того.

Люфер испивал непростую горечь, в которой купалась словесная нужда, он испытывал некоторое неудовлетворение, и оно его разламывало и делало уязвимым. Он не мог показаться уязвлённым ни перед кем. Гаркнул:

-Я обречён…

-Отец тебя любит…

Сатана больше не желал говорить. Демоница тоже не испытывала волю хозяина, он и без того почти сломлен предстоящим переменами, в кои и введён самим собой, но по устроению Бездны, которая его прельстила, вскормила, а теперь она же и покушается на Люфера, словно хочет его погибели и уничтожения.

-Люфер…

-Оставим это…

Его власть засвидетельствовала могущество, но не над Бездной, хотя он и силился её покорить своим усилием слóва, а над тем, что изливалось из недр Бездны. Только мрак и был сопричтён воле сатаны, а само величие мрака и ему не подвластно.

Такая тягота и давила на дух творческий, давила и мучила, он был не в силах сопротивляться этой тяжбе, нависшей над ним так определённо и трагично. Единый Хозяин стоял над всем – Отец! И эта объективность не позволяла Люферу оторваться от Него и стать самостоятельным владельцем сотворённой Бездны!

Он понимал, как опасно то, чем напитано его совладение нрава и права на разлад с Отцом! А поделать ничего не мог и не потому, что разлюбилось настроение вечного покоя, а потому, что такое настроение на него возложено для чувственных навыков, а стяжать их можно только при посредстве утеснения!

Отец ведь один! и Ему подчинено абсолютно всё и даже воля Люфера, которой он и распространяет насилие и разврат не кончающегося, но вполне закономерного времени. Такая страсть кружилась в демонском теле, она рвала его члены и заставляла дыбиться кровь! Условия заставляли непомерно страдать, а в страдании при горячем пробуждении всегда найдётся великий миг мудрости!

Мысли разлетались, как искры на тех, кто пока принадлежал ему, хозяину борьбы, принадлежал нераздельно и как-то печально на болезненном движении! Эти искры взлетали высоко, а потом разбивались силою гнева и ярости от неудовлетворения того, чем ещё совокуплялся Люфер на закате меркнувших чувств! Их воля погаснет не сразу, постепенно, но померкнет – это точно! Все гарантии остались на правах рая.

Он знал, что Отец никогда, никогда не оставит его на поприще этого совокупления вечно. И именно это обстоятельство и усугубляло непризнанный страх, которым он и защищал своё неустойчивое положение. Страх лился мгновенно и страх изнурял всех, кого касался. Это было невыносимо не только ему одному, но всем, с кем совокуплялась чувственная нужда.

Люфер выискивал для себя нечто, что позволило бы сохранить ему ангельское предначертание, искал и не находил. Он метался из одного края Вселенной в другой, пытаясь выявить формат точного расположения звёзд, с которых ниспускалась духовная тягота веков. Искал повсюду, да только усилия примыкали к неуёмному труду и бесполезному, хотя саму жизнь бесцельной назвать нельзя. И снова злился, злился и на таком повороте судьбы постоянно испивал ангельское страдание, а ведь это отображало, отображало его сущность.

Само раскаяние витало так явственно и благородно, что его можно коснуться, если только позабыть о воинственной Бездне и отдалиться от мрака и снова, снова осиять рассвет доверительной дружбы с ними, с Ангелами Света.

Страшные сомнения сеяли в голове мысли о том, как он теряет главенство, теряет что-то важное в своей жизни и теряет ради пустоты, которая обрекла на скитание сильный дух. На таких думах Люфер проводил свой досуг.

И в последние мгновения он почти ничем не интересовался, даже мера человеческого изнурения его не увлекала, не прельщала, пусть при том можно было расслабиться на таком якобы увеселении. Вся суть намерений стирала итоги совершенства, а зябнуть в каком-то хаотичном бреде с каждым столетием становилось всё труднее и труднее.

Лея постоянно угождала ему, надеясь, хотя бы на некоторое время рассеять черноту его блуждавших мыслей, но и она не сумела, не могла разогреть ангельское дыхание, способное утеплить, хотя бы немного мир хозяина.

Она дарила ему любовь адского усилия, которая жгла воспоминанием её ангельский дух, хотя она прятала, скрывала это невольно пробуждавшееся дыхание чувства. Ей хотелось рассказать, поведать о нём своему господину, но она боялась Люфера и не смела ещё больше его сердить и усиливать при том ярое зло, которым он покрывался непрестанно.

Терпение постепенно истощалось, утомляло, вымучивало Лею, она решилась-таки высказать свою жгучую боль хозяину, торопливо подошла сзади, прижалась к плечу и сказала с надменностью, свойственной только бесам:

-Люфер, я тебя понимаю…

Но тот даже не пошевелился. Пребывал в каком-то далёком сомнении мыслей. Постояла рядом. Вот-вот сейчас произнесёт своё слово, нет, не сумела опять, что-то туманное обволакивало сознание, готова, готова поделиться сокровенным и наболевшим, почти раскаяние, да вдруг в самый последний момент изменила самой себе и возжелала испить то, что влекло её туда.

-Потом, потом я ему объясню, а сейчас… – Она не домыслила, не изрекла ни звука больше, тихонько выскользнула из подземелья и, пересилив страх демонского сопереживания, взмахнув крыльями по пространству не обозреваемой Бездны, врезаясь в бездонно-мрачные дали, полетела вперёд, позабыв про осторожность, позабыв про наказы супруга, позабыв абсолютно про всё. Жажда увлекла её, а страх повёл, однако туда.

Лея вырвалась из-под земли и очутилась в волнах бушующего моря. Оно не рассеяло её сомнений, зато позволило прохладить язык. Свежесть немного остудила жар крови. Взору открылась людская боль. Они, не видя, а, ощущая реальную опасность чего-то грозного и необъяснимого, завопили истошно и громко:

-Спасите-е…

-Помогите-е…

-Небо прогневалось снова…

-Ад облобызал нас за растление…

Кто-то проклинал Всемогущего Отца, кто-то молил о пощаде и милосердии. И на каждого свалилось то, что изрекалось словом бессмертной души. Кому – боль, кому – смерть, кому – страдание непомерное и тягучее.

-Поганая жизнь…

Но не жизнь поганая, а нравы таковы. А за такое небрежение сама жизнь возмущалась категоричным произволом и трепала нервишки непрестанным дыханием своего страха. И на звуках поганых увлекала в самое пекло.

-Где справедливость?

Рядом, да не способны зреть свет, находясь под игом Тьмы. Сама справедливость никуда не подевалась, не попряталась, не поистощилась, она просто ожидала тех, кто возлюбит её истоки, к тому и явится в тот же миг, того и обнимет с радостью.

Лея не задержалась на потоке событий, она уже вне всего. Эти вопли её не касались, но всё-таки испустила из себя зло, которое заставило вздрогнуть не одну сотню людей. Они падали вглубь кипящего моря и сгорали на муках извращённого момента, раскрывшего так откровенно для них пасть тартара.

-О!

-Сжальтесь…

-Смилуйтесь…

-Подайте свободы…

-Где же покой и радость?

Вопли тонули на огненных лавинах высоких волн и поглощали всякую ориентацию звуков! Земное страдание Лею не тронуло совершенно, оно чуждо ей, хотя вокруг стонали, скрипели зубами, проклинали само величие Света и Тьмы.

На чувствах всех пороков демоница ощутила привкус, леденящий её мозг. Этот пронизывающий ветер и холод, облобызавший тело, дали ей вдруг обзор витиеватых сомнений, а правильно ли она поступила, презрев запрет Люфера?!

Ведь, если он узнает, чего востребовал дух бессмертия и чем это желание совокупилось, он сожжёт её мысли, обрушит всю свою ярость на неё! А она предана ему целиком, предана до последнего вздоха! Но, в конце концов, разве у демонов не могут быть секреты, тайны, уловки, предвзятости, чем же тогда напитывалась образность? Именно всем тем, чего нет у Ангелов Света.

И всё-таки, невзирая на терзавшие сомнения, она устремилась в это бессмертное и влекущее мгновение, туда, где разливался свет, свет райских границ. Хотя бы издали, взглянуть, посмотреть ещё раз, осязать дыханием своим исток Ангельских предместий, ведь когда-то она и сама отображала мир ангельского духа.

Лея, претерпевая мучения, которые трепали непрестанно ритм обозлённого сознания, неслась навстречу утерянному покою. Но ведь его можно вернуть ещё. Мерцавшие светила жгли крылья, и их разливающиеся блистания отягощали унынием её нынешние чувства, которые трепетали в рассыпающихся лучах тысячных звёзд.

И вот болезнь закружилась от яркости на духе демоницы. Она затряслась от ещё более ясного света, сердце сжалось и застыло, замертвело. Кровь обледенела затвором полного страха и тревожного смятения. Лея осторожно приближалась к Дыханию Отца, оно уже вливалось в кровь внутренним содроганием.

Здесь, каждые сто лет, Люфер встречается с Гелбером. Как и ей хотелось, хоть однажды, но испить, испить запретного и недоступного. Да Люфер никогда не брал с собой, не дозволял чувствам, роднивших с адом, видоизменяться, потому что после этих встреч он всегда расслаблялся, светлость разбивала в нём темноту, и изливалось нестерпимое страдание. А он не хотел, чтобы она страдала ещё и ещё, пусть же покоится в том намерении, какое имеется на данный момент. Ник чему изламываться болью.

И вот теперь Лея узрела то, что так сильно изменяло облик хозяина. Поняла, какое испытание удерживал внутри себя драгоценный супруг, единственный господин её любящего сердца! О! какая нестерпимая боль горячею волною пробежала по телу, ей показалось, что она сейчас вспыхнет, а огонь умертвит дух. Ослабла, и померкли желания. Стыд обличал весьма откровенно.

-Надо, надо было сказать Люферу…

Но ведь не сказала. Она боролась в себе. Хотела смыть всю приобретённую утомлённость и рассеять излишнюю горячность, увы, тщетны усилия. Бороться с Отцом – не подвиг, а безумие. Как поступить? В чём отыскать силу?

-Может вернуться? Люфер поймёт меня, поймёт…

Лея уменьшила энергию дыхания; ей потребовалось много усилий, прежде чем она сумела осязать видимое пространство небесной тверди, за пределами которой Отец и Его создания. Приблизиться ещё уже невозможно, здесь тьма как-то защищает, а там, возле Царственных Ворот стоит Херувим с огненным мечом и охраняет врата рая.

Нет, Лея не увидела Херувима, его неизменной славы по Славе Любящего Отца, не осмелилась слиться с покровом могущественного света, иначе бы сразу же погибла, она могла лишь вдохнуть в себя сладостный аромат, проницавший её поблёкший разум, хотя это благостное дыхание давалось с превеликим трудом.

Оно, это дыхание, словно обмывало всё нутро такой сильной энергией, что благоуханное великолепие стало вдруг совсем нестерпимым, чем-то странным, тайна чувств изобличала дух, только она даже не успела ни о чём подумать, как совершенно неожиданно затряслась от ещё более грозного предвестия. Там, там, впереди себя, она сперва почувствовала, а потом и увидела своего несравненного Люфера, пусть ныне он пребывал в худшем свете.

-Что, что он тут делает?! – Вскричала Лея глухо, протяжно, однако, догадки в уме разлились лавою, которая сдавила не одни виски. Не зная, ничего не прозревая, почувствовала, как сердце зажгло внутри ангельской плоти. – Или Гелбер позвал его снова?

Люфер с поникшей головой возвышался на подмостках своего призрачного величия. Само великолепие его уже принижало. Глаза закрыты, крылья опалены, хотя гордый сан не потопил его явного главенства.

Он унёсся своими мыслями в мир, который когда-то принадлежал ему на праве покоящейся мудрости, в которой он постоянно напитывал свою ангельскую сущность. Он вспомнил то первое впечатление, самое первое!

Его привёл Старший Ангел к хрустальному Морю! Оно светилось чудесным привольем открывшегося рая! Светилось так блаженно, что дух волновался на его разливах! Красота необъяснимо наполняла все воскресавшие чувства.

-Люфер! – Сказал Гелбер мелодичным и счастливым голосом. Он был добр, прост, весь вид свидетельствовал о братской любви, которой он дорожил неизменно. – Эта вода открывает тебе твоё истинное  бессмертие! Войди в неё и ощути жизнь в себе таинственно!

Люфер, облагодетельствованный вдохновением Отца, с явным восторгом и подлинным восхищением обозревал всё то, что предстало его чистому и светлому взору. Было так хорошо, ничего не желалось менять, оставаться бы вечно в этом достатке.

Лёгкий, бодрящий ветерок ласково трепал золотые кудри, сердце Ангелочка взлетало высоко на дыхании, ангельская кровь звенела упоением дивной песни, которая разливалась на всех чувствах от Любви Создателя.

-Я могу испить этот благословенный свет? Испить и насладить своё устремление? – Спросил он Гелбера на торжественном и благородном звучании. Изумление неподдельное и яркое! – Могу испить прямо теперь?

-Да, иди, Море ждёт твоих желаний, оно даст тебе великое откровение. Прими осторожно и с радостью. И будь в этом откровении непрестанно. – Отозвался друг вдохновенно, и чистая прозрачность заиграла на мудром лице брата.

Люфер тихонько и уверенно ступил на синюю волну. О! какое блаженство охватило его молодой дух! Могучая сила непознанного блаженства всё тело облекла любовью! Он никогда ранее не испытывал такой достойной восторженности!

Любовь приникла мгновенно и подарила счастье, которое невозможно ни с чем сравнить! Это было истинным чудом! Любовь – это дар совершенства! Она незаметно нисходит в колодезь сердечный и тогда сердце закипает от упоения, которое от и Отца ниспускается в творение! Ничего лучше нет и быть не может! Любовь позволяет узреть Благо Творца, именно на этом чудесном благе Он даёт Себя ощутить и познать, услышать и узреть!

-Что, что ты почувствовал? – Спросил взволнованно Гелбер. О, как он был красив и грациозен. Его мощь взлетала ввысь так естественно, что хотелось прикоснуться к ней своим крылом. Он светился от радости, от светлого торжества в коем пребывал Младший Ангел.

-Мне не объяснить! – Отозвался Люфер, наслаждаясь великолепием всего, что сошло на него и от Моря откровений и от самогó Гелбера. Одно ощутил: тайна подаёт объём творческого преуспеяния – Я не могу высказать…

-Иди вперёд! Пусть вода покроет тебя целиком!

Люфер послушал Старшего Ангела и погрузился в эти Великие Воды. Его дух сразу же соприкоснулся Чего-то загадочного и стих, стих на раздумьях. Мысль приникла на простом достоинстве и обласкала чело необъяснимо. Раскрывалась завеса Отцовского Наследия и раскрывалась постепенно.

Величественная, божественная и явная радость парила внутри Младшего Ангела. Он облёкся дивом! Свет изливался необыкновенно и необъяснимо! Хрустальная гладь сладила момент внутреннего пробуждения. Выявлялись незримые пороги бытия и там, в глубине своего пробудившегося сознания, он вдруг впервые увидел подлинность блага! Сам Отец приник незаметно вовнутрь. Его образ разлился впечатлением на всём теле Ангела. Дуновение восторга совершенно необычно восхитило ум в единение с радостью Любви!

Сколько продолжалось это мгновение – высказать точно нельзя, только волнение усилило силу и мощь Отцовского Смысла, а воля чувств облеклась совершенством Отца. Люфер вышел к Гелберу на берег уже в новом чувстве! Он сиял так объёмно, что Старший Ангел улыбнулся и сказал:

-Люфер, ты теперь получил жизнь рая! Эта красота бессмертия дана тебе Отцом! Она даёт силу творческого объёма, который не имеет утеснённых границ! Отец внутри тебя! И отныне ты становишься победителем Его.

-Отец?! – Удивился он.

-Да. Отец, к Которому ты сейчас взойдёшь! И Который тебя обласкает Собой на всех началах твоего чувства и твоего желания, твоей жажды и  твоего стремления. – Сказал Старший Ангел. – Теперь у тебя есть Отец…

-Теперь у меня есть Отец, Отец, Отец! – Воскликнул с восторгом Люфер, покрываясь при этом ещё более ярким светом не придуманной любви. Ему хотелось непрестанно кричать торжественное приветствие, оно, как бы само пробуждалось на благословенном начале. – Отец! Отец! Отец!

-Да, есть…

Обрести титул сына – это залог полного успеха! Люфер вдыхал приятный аромат любви, не выискивая каких-то глубин в чувствах, а потом промолвил торжественным голосом, с которого пролилась упоительная страсть:

-Но я не слышу Его… Не ощущаю… Где же Он?!

Гелбер снова улыбнулся, лик этого Ангела был залит дивной радостью Люфера. Благодать рождённая и рождающаяся постоянно в такой возвышенный момент осветила мир обновлённых чувств на единой воле. Вечность представляла свои права.

-Где Он, Гелбер? Где же? – Немногое нетерпение не вскружило голову, но позволило слегка испить волнующее ожидание и неподдельное волнение. И тут, тут Люфер впервые услышал зов. Отец проснулся в нём. Слово завета ожило.

-Иди, иди к Нему! – Сказал Гелбер.

-Идти? – Переспросил Люфер.

-Это Он призывает тебя. Призывает к Своему Слову.

-Меня? – Младший Ангел был в восторге.

-И ты ступай, принимай знания.

-Что это значит?

-Поднимись к Царственному Престолу…

-Я буду с Ним ласкать мысли? – Снова удивился Люфер.

-Да.

-Но как, как я взойду к Нему? Я не ведаю… Объясни мне… – О, какое счастье закружилось на моменте, восхищавшим ум Младшего Ангела в лоно Тайны. Друг молчал. Это величайшее знание в Люфере будет только его личным открытием. – Гелбер, – позвал он снова своего возлюбленного брата, – ответь мне…

-Отец тебя зовёт… Не теряй драгоценные мгновения. – Сказал Гелбер и остался на молчании, а Люфер вдруг ощутил силу крыльев. Они в нём задвигались, и мгновенно проснулась жажда их явного таинства. Один взмах и он уже возле Престола.

-Отец…

-Дитя Моё…

Люфер со вниманием прислушивался к слову Отца. И теперь ему было очень хорошо и очень сладостно! И сладость услаждала ожидание, это вовсе не та мнимая сладость чувственного восторга от принятия пищи или пития, это особенная сладость, сладость духовного возрождения и смысла. На моменте пробуждалась любовь, и она обнимала постоянно дух его, и оттого кровь разливалась творческим началом на всём, что представлялось взору.

-Ты теперь стал Ангелом Света, – сказал ему Отец. – И что ты ощущаешь? Чем наливается твой ум? Какое соучастие достоинства ты чувствуешь в себе? И как наполняется ангельская жажда твоего стремительного сердца?

-Я не могу объяснить… – Смутился Люфер.

-Ты получил бессмертный дух! – Снова произнёс Голос. – Этот дух тебя поведёт на вершину знаний. Только ничего не бойся. Любовь даст тебе всё, что пожелаешь! А вода будет омывать твою жажду и возрождать новое впечатление, которое станет пробуждать особенное усердие и усилие.

-Отец… – О! как это слово возбуждало ум Младшего Ангела! Оно, это величественное возбуждение, зажгло внутри огонь, и он приводил в трепет и восхищение! Нет, огонь не мог его сжечь, он лишь усиливал приток жажды, к которой теперь стремилась мысль обновлённого духа ангельского движения! Это общение с Отцом делало Люфера непобедимым! Он мог, мог насладиться Чем-то неведомым, но доступным ему по его желанию и по его воле, что пробуждались в нём. Люфер наслаждался сим чувством!

Это наслаждение определялось не внешним достоинством, оно разливалось внутри настроением чудесного восторга и великого удивления! И не было конца уже раскрывшемуся торжеству, не было и конца, только одна вечная благость.

-Отец! Отец! Отец! – Хотелось воскликнуть на всю Вселенную, что и у него теперь есть Отец! Отныне и на веки Люфер будет покоиться на груди Его. Ему необходима эта Любовь, Покровительство, и он никогда не отдалится от Него. Никогда…

-Ты теперь можешь познать себя! – Сказал Отец ему.

-Я? – Люфер трепетал от восхищения! И оно вознесло его на недосягаемое величие. Только это величие стало его ангельскою частью, неотъемлемой и решающей. Желая постигнуть непостигаемое, надобно постоянно окунаться в сии волны.

-Ты в Моей любви!

-Отец… – И любовь заполнила Ангела странно, но объёмно и непонятно. Чувственная страсть, однако, не закружила итоги насилия или нетерпения, она как-то вполне благородно обустроила формат определяющегося чуда.

-Ты в Моём слове!

-Отец… – И слово отворило необъятные достижения ума, который тут же устремился на запредельные просторы, желая проникнуться светом откровенного дыхания. Но пока не осиливал таковое движение, оно ещё сокрыто от него по некоторым причинам.

-Ты в Моём свете!

-Отец… – И свет заблагоухал таинственно и проникновенно. И Ангелочек с золотистыми кудряшками вдруг мгновенно покрылся славою своего Творца. Захотелось остаться в сём бесконечно, не выходить бы никогда из пробудившегося таинства.

-Я даю тебе любое благо! Бери и пользуйся!

-Отец… – И время вечного исследования тут же наполнило духовное прозрение Младшего Ангела. Он как бы на всех заветах ощутил себя чудотворно и величественно. Это обстоятельство ещё больше организовало безмерность радости и восторга!

-Иди и услади слово знаний своим Ангельским взором! Отныне Царство мира и покоя в твоей доле! И ты всегда можешь прикоснуться к его истокам! Узнавай последующее, прикасайся к последующему и владей последующим!

-И я, я могу? – Вдохновенно повторил Люфер, его чувственная жажда пролилась так откровенно, что волнение усилило горячность крови. Нет, она не сдавила виски болезненным утруждением, а как-то странно обвила покровом все внутренние узлы, что Ангел внезапно узрел мудрость и узрел её смысл совершенно иначе. У него открылись тайные очи бессмертия! Это тоже было необычно! Но он устремлялся к этим знаниям, надеясь отыскать в них свою личную символику восходящего чутья, коим и наполнялась мера достоинства!

-Да, дитя Моё! Возлюбленное дитя! Этот мир отныне – твой! Пусть вечная слава возрождающегося слόва покоится на твоём Ангельском духе и пусть она ведёт тебя всегда туда, где возрождается жизнь, где свет, где смысл!

-Отец… – О! как он хотел приникнуть на желание Отца и испить великое наслаждение, что обрёл титул Ангела! Люфер не мог насладиться общением, но он любил всех, всех нераздельной любовью своего непокорного духа! Право любви отныне стало его равенством и свободой!

-Иди, иди к Морю.

-Отец…

Тихий свет плескался у самогó Престола! И пора, пора, действительно, освежить мысли, и Люфер снова сошёл к Гелберу. Слава Отца осияла их! Это был самый волнующий и торжественный момент, который не хотелось утерять.

-Отец… Я с Тобой, я в Тебе…

Этот миг был и самым великим, настоящим, желанным, а ныне он уже утерян, но есть, есть, есть ещё возможность соединиться с Отцом и не просто соединиться в звуках вечных, а и определиться в мудром единстве вместе со всеми, как прежде.

Время отделило его от того, что встало между ним и Отцом, разделило окончательно и вряд ли, что переменится, если только Сам Покровитель не уравняет пути, хотя всё же Люферу надо немного себя подготовить, дабы правильно вкусить итог и признать свою слабость перед Победителем!

Лея не знала, как ей сейчас поступить, она тряслась от этой внезапности, боясь и мыслей и лютости Люфера, уже хотела нырнуть во тьму, которая давно желала придавить её собою, да вдруг демон озвучил идею слова:

-Зачем, зачем ты здесь?

Этот голос вывернул наизнанку её бессмертный дух, а отступать уже поздно, некуда, как и смыть произволение случившегося и вполне реального факта тоже невозможно. Оставалось покориться определившейся ситуации. Будь, что будет. Назад не вернёшь время, как и не изменишь событие. Теперь лишь принять факт и ждать развязки. Так и поступит. Сему покорится, будет ожидать наказания. Робко и негромко отозвалась:

-Люфер, я лишь хотела увидеть…

-Увидеть что? – Он отворил красные глаза, в них полыхало пламя рождённого соблазна и боли. – Или ты уходишь к Отцу? Решила бросить меня? – О! как ужасен был сатана в эту трагическую минуту, но Лея не знала, чего более надо опасаться, или Люфера, который увлёк за собою легионы Ангелов, или Отца, Который сотворил Бытие и прочее?! Страх парализовал тело, чувства, волю. Всё это теперь принадлежало гнездившемуся ужасу и смятению. Повторил как-то тяжко и зло, это зло пожирало его сильно, оно и тяготело над ним постоянно. – Отвечай, что хотела узреть?!

-Люфер, пойми меня… – Сказать – прости – не повернулся язык, ведь они не умеют раскаиваться и не осиливают таковых многозначных слов. Пролепетала отрешённо, хмуро, решив полностью принять волю, не важно чью. – Мы…ведь мы с тобой…когда-то там разливали цвет иной жизни, Небеса роднили нас с Отцом… И мне страшно, понимаешь, страшно… Хотелось в последний раз почувствовать мгновение рая, с которого течёт свет… Только разок, чуть-чуть, чтобы запомнить и сохранить в памяти… – Смялся несвязный диалог. Она уже не могла вставлять реплики, боясь гнева супруга своего, у которого дух порождал страсть.

-Опомнись, Лея, тебе ли так думать?! Мы демоны Тьмы, нас породил мрак Бездны! – Люфер не безумствовал, он был каким-то опустошённым и тревожным. Однако, его мощь немного поколебалась, он не старался выдёргивать её нервы поочерёдно, ведь и сам претерпевал подобное во всём.

-Да, демоны, ты прав, всегда прав, – согласилась быстро, не опуская возможности сложить достоинство наречия, хотя на потоке таких идей и нравов и само достоинство имело совершенно иной характер, и молвила еле-еле, – а прежде, прежде носили в себе образ…

-Я запрещаю тебе это! – Он взвыл дико и отупело. Морда стала совсем чёрной и безобразной! Ангел и демон в одном лице – это уж слишком! – Запрещаю так думать, так прорекать, так действовать! Ты изламываешь нашу, нашу свободу! – Сатана интонировал некоторые слова, давая понять их сущность и их намерение, их важность и их условие!

-Люфер, а тогда, тогда, что ты сам делаешь у подножия рая? Ответь мне… Я хочу постигнуть твоё… Чем ты руководствуешься и чем испытываешь себя самого? – Она возбуждена, сказала тихо-претихо, прижавшись крыльями на крылья. Её страх немного отступал в сторону, словно сами райские покровы смывали ненужную рутину и вселяли некую надежду.

-Я? – Повторил рассеянно, опустошённо, как-то глухо, но уступил её нежному порыву внезапно и без истерик, не изрывая приступом страха свою верную супругу. Его внутренности немного поостыли, поразмякли, было видно, как он претерпевал боль.

-Люфер, мне можешь правду… – Она сбилась в мысли, не осмелилась окончить фразу. О! как ей хотелось, чтобы он произнёс наречие по желанию сердца! Но будет ли возлюбленный супруг откровенен с ней, станет ли говорить по влечению сердца?

Взглянул ярко в чёрную гарь уставших глаз своей подружки, встрепенулся духом, остановил это невольное движение и порыв, пытаясь вызнать всю суть Леи, и не смолчал, ответил весьма грубо, с тяжёлым чувственным наплывом:

-Я прощался с этим… Прощался навсегда, больше нам тут делать нечего! Мы завершили эту часть нашей непростой истории! А теперь пора домой, в свой мир, где нет ничего, что тревожит Отцовской благодатью изжитый покой.

-Позови Гелбера, – вдруг предложила она ему. Сама не ведала, как такое неожиданное решение посетило голову. Кругом звенела не пагуба мрака, хотя и она несомненным приветом туманила волю нравов, разливалось упоение благородных условий с полей рая, и именно оно-то и было невмоготу!

Люфер взвихрил основу чувств и подумал почти, как Ангел Света: «А может, действительно? Может, позвать его сюда и высветить наш итог? Нет-нет… Поздно уже что-то отменять, перестраивать, слишком поздно… Ничего не вернуть…» В звук излил совершенно другое свойство захмелевшего разума:

-Гелбера уже не могу…

-Почему же не можешь? Что мешает? Чем не осиливаешь? Умом или сердцем? – С искренним беспокойством молвила Лея. Она всё-таки надеялась, что её хозяин отменит приговор судьбы и отменит ныне, когда время стирает прошлое.

-Летим домой, там и объяснимся, там, а не здесь…

-Люфер, а приближающаяся Вечность изменит для нас все возможности? – Спросила снова, пытаясь разбить тяготеющее над ними зло. Но зло не просто тяготело, оно облекало со всех сторон своим явственным могуществом, от коего и отделаться невозможно, уже практически нельзя оторваться от настоящего.

Гнев вырвался мгновенно. Огненные искры выплеснулись на вспотевшую морду Лее так болезненно, что она попятилась назад и взвизгнула от нетерпения и страха, который сжал кровяные набеги внутренних органов.

-Ты предала меня!

-Нет, Люф…

-Предала!

-Но…

-Молчи…

-Послушай, Люф…

-Я тебя не звал за собой, не звал, не звал! – Оборвал он витиеватую речь своей супруги. – Сама последовала, сама! Оставалась бы с ними! Иди, уходи, убирайся прочь! Я и без тебя сумею творить… Озаряй век с Отцом! – Каждое слово, как кнут, сыпалось на её спину. Он пребывал в диком приступе ярой ненависти, бешенство его помутило! Разум удалялся прочь, и лишь одна боль, изламывающая сознание, оставалась в нём неизменно. – Уходи от меня! Уходи прочь, иначе…

Лея оторопело взглянула на своего любимого супруга, не плюнула с досады, а только поморщилась, зная, каково ему сейчас и каково его состояние при этом. Лишь произнесла как-то несвойственно тепло на нежном акценте воркующего звучания, хотя само звучание было мерзкое, грубое, свойственное адовым условиям, только они сами-то этого и не примечали, ибо вся их сущность довольно жёстким наветом стянута и обмазана:

-Люфер, ты сказал Отец! Ты любишь Его ещё, только не смеешь признаться в том даже самому себе! И это любовь! любовь, которая не может, не в силах умереть, она невольно и ожигает все твои ангельские чувства. – Осмелилась произнести правду и ждала реакции откровенной, надеясь на что-то. Не только среди человек проистекают мучительная борьба, но и среди ангелов движется ещё более сильная воля чувственных условий!

-Молчи! Ты ничего не ведаешь! – Ревел он. Воспоминания сверлили горячий ум. Люфер подумал о том, когда Великое Море впервые осияло его славою Ангела Света. О! этот блаженный миг позабыть нельзя, и он не забывал ни на миг! Сила воды внесла в дух мудрость, которая повела на Престол к Отцу. – Ты ничего не знаешь! – Повторил демон исступлённо и обессилено. Доказывать ей что-то в таких условиях ему уже не хотелось. Время сжимало его сущность, и время отдаляло его от Отца.

-Я проницаю тебя! – Отозвалась настырно и весьма настойчиво Лея, у которой тоже плавился ум от происходящего. – Я ведь не утеряла тот самый дар, нет… Никто не отбирает… Разве не знал? Мы вместе, ты и я, сохранили любовь к сущему. Этого никто не отменит… Никто… Я вижу твои сомнения, вижу хорошо… И ты видишь так же… Ничего не отнято от нас… Всё осталось… Ведь так?

-Ты предала меня!

-Нет, Люф…

-Предала! Я тебя не звал за собой, не звал, не звал! Сама последовала, сама! Оставалась бы с ними! Иди, уходи, убирайся прочь! Я и без тебя сумею творить… Озаряй век с Отцом! – Каждое слово, как кнут, сыпалось на её спину. Он пребывал в диком приступе ярой ненависти, бешенство его помутило! Разум удалялся прочь, и лишь одна боль, изламывающая сознание, оставалась в нём неизменно. – Уходи от меня! Уходи прочь…

Лея оторопело взглянула на своего любимого супруга, не плюнула с досады, а только поморщилась, зная, каково ему сейчас и каково его состояние при этом. Лишь произнесла как-то несвойственно тепло на нежном акценте воркующего звучания, хотя само звучание было мерзкое, грубое, свойственное адовым условиям, только они сами-то этого и не примечали, ибо вся их сущность довольно жёстким наветом стянута и обмазана:

-Люфер, ты сказал Отец! Ты любишь Его ещё, только не смеешь признаться в том даже самому себе! И это любовь! любовь, которая не может, не в силах умереть, она невольно и ожигает все твои ангельские чувства. – Осмелилась произнести правду и ждала реакции откровенной, надеясь на что-то. Не только среди человек проистекают мучительная борьба, но и среди ангелов движется ещё более сильная воля чувственных условий!

-Молчи! Ты ничего не ведаешь! – Ревел он. Воспоминания сверлили ум. Люфер подумал о том, когда Великое Море впервые осияло его славою Ангела Света. О! этот блаженный миг позабыть нельзя, и он не забывал ни на миг! Сила воды внесла в дух мудрость, которая повела на Престол к Отцу. – Ты ничего не знаешь! – Повторил демон исступлённо и обессилено.

-Я проницаю тебя! Я ведь не утеряла тот самый дар, нет… Никто не отбирает… Разве не знал? Мы вместе, ты и я, сохранили любовь к сущему. Этого никто не отменит… Никто… Я вижу твои сомнения, вижу хорошо…

-Демоны любят только себе подобных, не иначе! И ты, как никто другой, должна знать это! – Не рявкнул, а как-то поспорил, словно соглашался с её рассуждением, словно ожидал от неё какие-то слова, более существенные и полезные.

-Нет, Люфер! Имея возможность находиться в высших чинах Ангелов Тьмы, прикрываясь ненавистью бессилия, мы ещё чувствуем утерянное, всё ещё удерживаем баланс… Человека обмануть легко, но себя-то – нет…

Страшный крик вырвался из его могучей груди. Он сотряс всю твердь молчаливого Неба! Тьма не стекла с высот, но и не отравляла впечатление, напротив, она как-то просветлела! Что-то утеснилось на её подмостках!

-Люфе-ер, посмотри за себя! Оглянись… – Вдруг, изменившись ликом, вскинув, ошалело глаза, прокричала Лея надломлено и согнулась от приступа резкой боли. Она не могла выговорить ни одного нужного слова, потому что взгляд был прикован с ужасом и неподдельным страхом к Вратам Рая.

-Кто?! – Взвыл демон. Он уже и сам почувствовал присутствие Гелбера, который находился позади них в ожидании. «Зачем, зачем пришёл? Что ждёт от меня? В чём его итог? Уже всё решено… Не отменить…» – Подумал Люфер.

Лея же онемела, увидев божественную красоту Ангела, в ней проснулась истерика, и более новый страх вскружил уродливую голову. Она не могла ни о чём подумать, её демонская воля пошатнулась, лишь шепнула исступлённо:

-Гел-бер…

Люфер вздыбил густую шерсть на всём теле, издал страшный рёв, не осиливая прошлое, не заглядывая в будущее, находясь на пороге настоящего, обезумел окончательно и, не оглядываясь на трясущую от страха и разочарования на спутницу, взмахнув чёрными крыльями, врезался гущу мрака с воем:

-Летим домой!

Демоница выла и истерично вопила, но никак не могла придти в себя, не могла найти нужной мощи и правильности, она знала, это конец всякому намерению! Рай утерян основательно и бесповоротно! Назад пути нет!

-Люфер… – Нежный голосок Гелбера потонул в темноте.

Лея поспешила за хозяином. Свет, что остался позади, запечатлел новый и окончательный исток непримиримой болезни, от которой нет исцеления. Лететь назад было невероятно трудно. Люфер боролся, а вот она, она ощущала, как последние силы покидали её; огненные струи космического ливня Лею испепеляли, сбирая кожу со всего измученного тела. Она то и дело проваливалась во мрак… И он казался вязким, тягучим, смертельным… И вдруг поняла, почему Люфер никогда не брал её с собой.

Дыхания не хватало; борьба гасла на исходе каждого вздоха; вот-вот её тело сожмёт простор холодного удушья и жара, являющегося попеременно. Люфер занят своими мыслями, неожиданно он осознал, как его Лея слабеет и погибает.

Однако он не мог допустить, чтобы она погибла вот так безвестно и отвратительно, оставив его одного на пороге грядущего. И, конечно же, не допустит! Один всегда один! А вместе даже и умирать легче! Только умирать-то Ангел Тьмы не собирался, он будет ещё долго бороться за себя, за не и даже за что-то другое, которое и сам ещё не понимает, но ощущает.

Нет, Лея не просила помощи, демоны ведь не умеют – ни помогать, ни сострадать друг другу, они вне всего добра, хотя мысленно и желала отойти в нечто. Пусть сгинет, пусть пропадёт, потому что гнева супруга она боялась больше всего, но неожиданно Люфер повернулся к ней и сказал:

-Держись моего крыла! Я дам тебе своей силы!

-Не надо, Люфер! Мы погибнем оба! – Это не сочувствие, это условность её гордости и печать любви. Какою бы она ни была, но любовь давала особенные права ей – жить для хозяина. И жила, и дышала, и устремлялась куда-то не одна, а вместе с ним!

Он не отозвался. Потерять возлюбленную не хотел, она одна предана ему полностью. И он сам мог любить её, по-своему, но любил ведь, любил. Эта неутомимая любовь и давала силы жить на пробуждениях растущего зла.

Лея видела Люфера, и его сила напитывала чувства, наполняя их мгновенно его волею. Какое-то мимолётное сознание совокупилось надеждою и, не ведая как, они вернулись в своё Царство уставшими, обессиленными, готовыми к последней битве. Испив красного вина, которое принесли услужливые слуги, оба укрепились и могуществом воинствующего ада.

-Всё! – Рёк отрешённо он.

-Что всё? – Не сразу поняла она.

-Больше я никогда не увижу Гелбера… Это было в последний раз, потому что он сам хотел изменить нашу субстанцию, а изменить уже нельзя ничего! Ты всё видела. Ты всё слышала. Ты всё осознала. Теперь принимай, пользуйся и устремляйся, вперёд ли, назад, куда пожелаешь, теперь твоя воля решает…

Согласилась с явной неохотою:

-Эти полёты отнимают жизнь… И ты не можешь, любимый мой, потерять себя в этой воинственной Бездне, что силится тебя сделать  таким уязвимым… И я невольно коснулась твоих страданий, твоих мучений, и это невыносимо… Нельзя вытерпеть, невозможно укрепиться… Лишь оставить позади себя, позади всего… Будем пробуждаться в своих жаждах, в своих стремлениях здесь, а не там… Там верная погибель…

Только тот не слушал, у него совсем другая дума, которая его просто изводила, разрывала на идеях непостоянства и безволия, пусть при том он не терял себя никогда в этих притязаниях. Дух просил большего, а большее уже и ему неподвластно. Он знал это. Именно таковое обстоятельство и делало его весьма уязвимым.

-Тьма, где я – её единственный властелин и покровитель, хочет меня раздавить, пытается меня стереть, выбросить в неизвестность, которая, по-видимому, так же жаждет моего отторжения. – Молвил устало Люфер, и молвил на трагическом исходе.

-Она покушается на своего единственного сына?! – Ужаснулась Лея, вино прибавило сил, но дух скалился неподдельным страхом, затаившимся где-то поблизости и готовый вот-вот разлиться откровенно и просто, не изощряясь и не умудряясь.

-Да! Я её сын! – Воскликнул демон. Тело покрылось испариной! Жар скатывался по спине, как ни странно холодил плоть лихорадочным ознобом. Он ощущал не мощь внутри себя, а некое помешательство, именно оно сейчас им и руководило.

-Почему же она восстала против сына?! Разве она в праве совершать это разрушение?! Бездна… Твоя Бездна не может, не может тебя поглотить… – Не понимала Лея, поглаживая хозяина и даря утомлённые поцелуи своего кипучего сердца, которое билось только для него в каждый миг. И даже сам миг принадлежал Ангелу Тьмы.

-Такова её сущность! – Отозвался грубо и жёстко. – Но я готов бросить ей вызов! – Он не уклонялся от расслабляющих движений, словно не замечал того, чего требовала супруга. Он пребывал в ином параде приглушённых мыслей. В этот парад никому не проникнуть. Никому и никогда! Только Отец мог… А Отец ныне далеко от него, хотя и весьма близко.

Опять поцеловала, и горячность крови пролилась мгновенно на Люфера, однако тот не пошевелился. Он был вне всяких желаний! Его измучивал итог, и он не в силах от него избавиться. И повторил исступлённо:

-Я брошу вызов!

-Что это значит? – Глаза демоницы засверкали подозрительно, с тайным лукавством. Немного смутилась. Невольное подозрение привнесло во внутренности малый проблеск надежды. Привнёс и тут же смысл, ведь надежда имеет Поручителя, а здесь Поручитель не присутствует. Решила не торопить события. Пусть Люфер сам всё и прояснит на раскрывшемся моменте, а она будет жать без терпения, оно у неё на исходе, его совсем нет, остаётся кипятиться в жаждах и покоряться воле супруга.

-Это! – Люфер не ответил, его буйство горело внутри и рвалось наружу ярким всплеском. Надо на ком-то выместить свою бурю образующегося безумия! Но на ком?! Кому, кому нанести беспощадный удар и боль?!

-Что? Что же? Не молчи… – Демоница не в себе, горит желанием при каждом вздохе. – Ответь мне. – Лея подумала о невозможном для них. Ошибалась, как всегда. – Любимый, поделись со мной своими впечатлениями… Не утаивай от меня ничего…

Ласки не сводили с ума Люфера, но тело уже трясло от пробуждения физической близости! На таком уровне бесы и лобзали человеческую  слабость, потому что сами слепили формат чувственного экстаза. Руки Леи обвили могучую шею. Шепнула страстно:

-Любимый мой супруг… Я вся твоя, я горю желанием твоего чувства! Обними и согрей мою плоть, потому что мне не жить в отдельности от тебя… Мы всегда вместе при любых обстоятельствах с тобой и неизменно во всём и везде, что бы ни случилось, чтобы ни произошло с нами на грядущем… Ты мой, а я твоя…

Демон отрешён ото всего. У него дрожит мысль, и она-то оскверняет сложившуюся ситуацию. Ему хочется совершенно другое, хочется того, от чего отдалён, хотя и против такой ненормированной любви не откажется на данном моменте, а будет и будет поклоняться ему ныне и завтра.

-Настанет час, и я изобличу эту…

-Люфер, ты хочешь вернуться туда? Ты жаждешь выявить торжество прежним размером, чтобы соприкасаться, как и раньше тех величин, что покоятся в вóдах хрустального Моря? – Лея посмотрела с накипью влечения и постаралась осознать данное мгновение, в котором закружилась новая страсть болезни, от коей так желалось избавиться и отстраниться.

-Нет! Не вернусь! – Не крикнул, не скомкал мощь прожитого, а лишь тусклым накалом отобразил свою не вялую речь. –  Мы распрощались с тем, что когда-то объединяло нас с прошлым! И теперь мы останемся с тем, что настоящее… И будущее у нас иное!

-Тогда я не понимаю тебя… Я пытаюсь проникнуть в твои мысли, но они так далеки, так пространны… – Её тело трепетало от волнующего соблазна, однако господин был холоден с ней, молчалив излишне и не открывал своих планов.

-Узнаешь после…

-Когда?

-После всего…

-Но…

-Не изливай звуки более…

Она уже не посмела – ни возразить ему, ни вообще что-либо произнести. Знала, видела, чувствовала, что его дух сломлен, но где-то в глубине подсознательного ритма бьющегося слова, истомлённого злом, дыбилась надежда того, что весь человеческий род проклянёт Творца и отречётся от Него, а это означает, что всё на объёме разрушительного процесса сольётся единством, а Тьма покроет эту цепочку своим содействием и неразрывностью.

Они – и демоны, и люди – будут общностью нового чувства; ведь, если нет связи друг с другом, то нет и сообразующегося единства, а тут общность есть, несомненно, есть, да ещё какая многоликая, многоóбразная!

Бездна или Твердь небесная сотворена Отцом Света! Она слита Его идеей Могущества! и она материальна! Эта материальность даёт и чувственные ориентиры, на которых построено совладение самогó творения – и Ангела, и человека.

В её необъятных просторах, в просторах Бездны, размером тайных заветов основана жизнь многим творениям! Сами сотворённые идеи живут на изобилии слов, из них, из слов, выстраивается цепь последовательных условий на жизнь, которая была и есть и которая после тоже будет.

Величие Бездны производит в уме словесный диапазон, который над ней господствует, и это мнимое господство даёт Люферу полное право жить от проекта, где Тьма складывает итоги мыслей на каждое живое тело.

Бог построил целую систему слов не просто так, ради забавы или отвращения, а затем, чтобы эти словá обретали постоянную жажду накопительной энергии, которая и регулирует источник жизненной реакции на всё, что может двигаться, думать, рассуждать, видоизменяться и наполняться!

Эта непременная и весьма важная условность включена в Бездну только на Желании Бога! И Бездна всесильна по духу, где её сила реализует способности, дающие каждой твари Дыхание Бессмертного Творца!

Само Дыхание (а оно непрестанное) непосредственно разлито в блуждающем мраке, и оно всеусиленно движет энергию возрастающих (по значимости и важности) слов, пробуждая их на то, чтобы они облекались данною материальностью звуков! Бог всё делает или творит, не имея ничего в Самом Себе, то есть, у Него нет ни рук, ни прочих принадлежностей на творчество! Он движет само слово из Пустоты, наполняющей всё!

И это слово облекается обновлением! Облекается сегодня и облекается непрерывно, всегда и никогда не истощится! Материя Звуков и несёт всю накопительную информацию в ум на потоке разнообразных и бесконечных слов!

Все эти странные (для нас) и таинственные (для Ангелов) совокупности Промысла от Божественного Чувства позволяют постоянно соединяться с Тем, Что определено на всеобщий момент Жития для каждого участника, введенного на это бессмертие вечной доли равенства или неравенства!

Люфер окончательно смолк, не желая разветвлять историю наполняющегося Слова. Мысли совсем истончились. Он ждал гонцов с земли. Бесы спешили в его апартаменты с известиями от Крэнмертургéнца.

-Люфер, – изрекла Лея, надеясь, однако, привлечь его неусыпное внимание и получить от него хотя бы немногой ласки и некоторого сочувствия, хотя сам момент желал гораздо большего, да только тот не позволил говорить.

-Всё после, после… Сейчас я не могу с тобой предаваться сладострастию… У меня есть дела поважнее этих… – Его мощный голос потонул от воплей и стонов, разливавшихся снизу. – Что там ещё? Кто посмел разрушить мой совет?

Лея сосредоточенно о чём-то промышляла, её не привлекала сутолока бестий; мысли вертелись дико, витиевато, потаённо, она уже догадывалась, чего надо ожидать от хозяина, именно его окончательного решения и опасалась более всего.

Через несколько не щадящих мгновений она услышит подтверждение своих потаённых мыслей, которые били фонтаном и кружили её некрасивую голову. Грубый окрик, похожий на вой, вывел из задумчивости.

-Где же они? – Нетерпение Люфера изводило. Он не мог отыскать себе даже и малого успокоения. Как-то нервно и зло ощущал весь ход события. Итог изматывал, суета покрывала бешенством. – Почему не спешат ко мне?!

-Хозяин, будут с минуты на минуту, уже совсем скоро они предстанут пред тобой! Владыка наш грозный и страшный, не прогневайся, уже бегут, бегут к тебе со всех сторон, – ответили сразу сотней голосов. – Подожди ещё немного!

Бесы как будто бы нарочно суетились, шныряли туда-сюда, бесформенно и тупо орали, толкая друг друга, пиная и поплёвывая себе под ноги и друг на друга. Вся эта адская суета порядком утомляла, злила, изматывала.

-Сколько мне ещё ждать?! Моё терпение закончилось! – Люфер был вне себя. Его мятежный дух закружился яркой ненавистью. Теперь он не помилует никого. Именно в этот миг и воздаст каждому по заслугам! Сбросит с себя часть груза на кого попало.

Уже рядом, рядом! Совсем рядом! Вот тут! – Твари комкали основу своего безобразия при отвратительном помешательстве. Они толкались, сморкались, развращённо ржали и тискали друг друга. – Люфер, поддай им жару!

Таким наплывом был собран ад: духотою, огненным паром, смрадом, воплями, воем, стонами, обманом, лживыми обещаниями, то есть, всем тем, что отягощает свободолюбивый дух. Белое поменялось на чёрное, покой – на борьбу, мир любви – на насилие, свет – на тьму. О! как отвратительна картина этого убого царства.

Лея тихонько поглаживала Люфера по голове, пытаясь снять с него адское напряжение, которое вовсе и снять невозможно-то, говорила с горькою печалью, но и она ничем не поможет, ведь сама так же нуждается в защите:

-Не думай ни о чём. Отдохни немного, выпей вина…

Твари изо всех сил пытались угодить своему господину. Слушали само дыхание. Боялись даже неосторожным движением смутить волю демонского настроения. Кипятилась их непризнанная воля на мерзких событиях.

-Вина! вина хозяину! – Кричали отовсюду.

И тут же ему поднесли кубок с горячим напитком.

-Выпей и успокой свою кровь! – Сказала Лея. Она не могла видеть своего возлюбленного слабым и разбитым. И твари не должны ощутить его страх, иначе они могут восстать против него. – Выпей. – Она подала кубок. Вино кипело, не обжигало, и Люфер на удивление ничего не молвил, молча взял и молча выпил.

-Отложим на время все дела, дорогой мой супруг, пусть подождут, есть ещё возможности и другие, ты просто отдохни, – предложила демоница, почёсывая своё большое ухо. – Тебе необходимы силы к последней и решительной битве.

Он на это свидетельство промолчал, сразу было видно, какие думы отягощали нрав демона, отозвался не сразу, разветвляя исторический формат словесного навыка внутри себя, сперва тяжкий вздох вывалился из его рта, а потом слово:

-Возможно, ты права.

Со всех сторон завопил сонм бесовский:

-Она права!

-Она права!

-Люфер, не собирай уделы тоски и грусти, ты достоин радости и веселья. Укрепись в этих покровах, сорви весь цвет утверждения для себя, для меня…А мы не потеряем с тобой того, что когда-то нас уравнивало с тем, где…

-Лея, – перебил он её слишком жёстко, вздрогнув громадным телом как-то неестественно и сконфуженно, – к чему тянуть? Если жаждешь, иди, иди куда-нибудь, но оставь мне моё… Я устал спорить с тобой, устал что-то доказывать… Ты вымотала меня… – Сатана силился осознать перемену в самом себе. Но и это было уже не под силу. Тайное произволение Неба гудело весьма трагично!

Она вздрогнула и отозвалась:

-Я всегда, всегда принадлежала и буду принадлежать тебе одному, и моё место у твоих ног. Куда мне уйти?! Некуда! Я люблю тебя, несмотря ни на что. Ты мой бог! Мой, только мой, а я только твоя, твоя и ничья больше… Мы с тобой уже неразлучны!

Он взглянул с диким отупением в её ужасные глаза, из ноздрей валил пар, а зубы скрежетали противно и неприятно. Но именно её любил он! Именно ей дарил ласки своего странного чувства, именуемого всё-таки любовью!

-Хорошо, – вдруг воскликнул он во всю мощь пробудившегося голоса, пробудившегося от прежней спячки и раздумий, – я пойду с тобой! Все вон! Прочь отсюда! Прочь, оргия уродства! Оставьте нас одних! – Дух зажёг факел бессмертия! Он воспрянул, всколыхнулся и оживился вдруг. – Я буду тебя ублажать!

Мелкая тварь завопила:

-Он будет её ублажать!

-Он будет её ублажать!

-Все прочь! – Повторила злобно Лея. Она ощутила себя вполне сносно. Удовольствие рождало некую зависимость плоти. Люфер ей необходим, как и она необходима ему, чтобы поддерживать страсть друг в друге и преодолевать всякие слабости. Уверенность любовного достатка всегда приносит дар существенного равновесия.

Суета моментально затихла. Бесы, как по команде, выскочили из апартаментов Люфера, радуясь неожиданному повороту событий, хотя всем хотелось узреть событие любовного кипения. Только ведь многие из них станут подглядывать и скапливать чувственные недомогания в себе, а потом сами себя и изуродуют, напитаются сим отвращением.

Лея осталась с ним наедине. А ещё она приказала мелким тварям своим волевым достатком ума заткнуть уши и закрыть глаза, потом молвила протяжно, и неимоверное, страстное дыхание прибило в тело, как кипучая волна, и сжалось от нетерпения:

-Люфер, ты не пожалеешь… Я смогу тебя оживить, сложу внутри тебя свойственное оздоровление. И ты станешь сильным, непобедимым, как и прежде. Мы всегда будем поддерживать огонь наших отношений! Я без тебя не дышу…

-Хочешь моей любви? – Спросил с некоторою зябью осквернённого чувства. Он не рассмеялся и не язвил. Теперь готов последовать в ад нижайшего желания, когда плоть сближается с плотью, когда кровь стекает в кровь и рождает хмель отупевшего восторга! Такова фактура плотского движения.

-Да, хочу… Пусть то, что наше тогда и наше теперь, пусть оно насладит моё желание. Насладит сполна! Так, чтобы я забыла себя и всё! Только ты, мой господин и возлюбленный супруг, и я! Только мы вместе вознесёмся навстречу нашему блаженству!

-Думаешь, блаженство даст тебе райское чудо?! – Усмехнулся горько, но не надменно. Его образ немного иной, хотя сам Люфер себя понять не может. Что-то в нём пробуждается, что-то тревожит, вымучивает, но он верен самому себе, верен!

Трезво ответила и уверенно на его усмешку и боль, не колеблясь ни на один миг, такие права ей давала не только любовь сатаны, а нечто ещё позволяло наполнять свой дух, наверно это была мудрость Отцовской Мощи:

-Да! Несомненно, даст – и мне, и тебе!

-Ладно! Сегодня, завтра и послезавтра я подарю тебе свою неуёмную страсть, силу и тело… Я поступлю, как хочешь ты. Пусть продлится момент нашего времени. Я так желаю! И да будет так! – Он вздохнул тяжко, и эта тяжесть моментально свалилась вниз. Судьба определила им шествие на дроблёных пороках. А вот счастье никуда не подевалась, да увидеть его – не просто!

-Люфер, в ответ ты получишь ещё то, что живёт во мне, живёт и не умирает. Моя любовь, моя вечная любовь оживит тебя. Всё, что потребно для твоей непоколебимой власти, я отдам господину без сожаления и упрёка.

-И ты не станешь унывать и отчаиваться, если вдруг ослабеет твой дух? Не станешь ныть, ворчать и надламываться? – Он усмехнулся уже слишком злобно, но жертвенность демоницы ему просто необходима, как в засуху стакан воды.

-Ты же знаешь, что человеческая кровь, их душа, напитает меня снова. Я обрету потом утерянное, обязательно ухвачу энергетическое равновесие… Их так много, что я тотчас же наполнюсь всем необходимым… Я не потеряю себя ни в чём. – Отозвалась решительно, победоносно.

-Для этого необходимо время, а у нас его практически…

-Хватит, хватит играть в слова, я жду твоего прикосновения, – она взвизгнула от усталости, томления, ожидания. Плоть тряслась, озноб забирал и жажду в свои владения, она долее не могла удерживать возбуждение, оно её истомило и рухнуло. – Нет, больше не надо пустых игр и обольщения!

-Да, ты правильно заметила, не нам наигрывать слог. Нас влекут труды, надо укрепить себя, – что-то зловонное и обречённое свалилось изо рта на пол. Лея и Люфер напряглись предвкушением, оно отступило во мрак. – Вина!

-Нет, господин! Больше не надо вина! Оно сделает тебя уязвлённым, а ты наш вождь, предводитель! Ты всегда впереди всех! Пусть только ты и я, а между нами никого… Мы всегда, всегда вместе… Только ты и только я…

-Иди ко мне, – прорычал он, – слов не надо! Теперь наступила власть наших чувств! И мы облобызаемся частью своего желания, а потом пойдём вперёд! – Томление зажгло и в нём алчность, страсть и все адские торжества.

-Ты прав.

-Ну, же…

-Иду…

Содрогнулись стены мрачного подземелья, завыла Бездна пороков соблазнов, закружилась Тьма, а бесы падали в огненную лаву Моря, пытаясь напитать свои тела предлежащей страстью, которая двигала на данном этапе всеми опостылевшими чувствами, но чувствами, которые были на вершине безобразия!

Орали и глумились сами над собой твари:

-Давай!

-Давай!

Вой и стон, как вихрь, незамедлительно заполнил ад. Иго страстей господствовало на моменте открывшегося стыда и ужаса. Возглас демоницы приглушён, она во власти борьбы. Руками обвила мощную шею своего супруга.

-Люфер, я твоя…

-Что ж, мне необходимо твоё усилие, твоя покорность и полнота чувства, которое сделает меня более сильным, более великим и более могущественным! Да! Назад не вернёмся! Здесь наше место и здесь наше величие! – Согласился он с ней.

-Ты не пожалеешь…

-Я знаю…

Ад завертел Событие!

-Тогда испей и возьми всё моё, оно живёт лишь для твоих желаний! Живёт во мне! И только для тебя! – Лея отдавалась целиком, такова её жертвенная любовь! Выше уже ничего нет! Выше Отец, а чем Он определит смысл, кому дано познать?! Никому!

-Да! Ты – моя!

-Твоя…

-Моя…

-И никогда не сомневайся в этом. Я не предам тебя, я уже сделала свой главный выбор однажды и пошла за тобой. – Тихо молвила демоница, вспоминая тот день, когда спелый плод прозрения был сорван ею с Древа.

Повторил ещё раз, чтобы укрепить итог этого движения:

-Моя… – Эта воля рождала слабость, но слабость вела всё-таки вперёд к порогу независимого итога, которого у них пока не было, а будет ли – неизвестно! Внутренности заполыхали огненным пробуждением, и замутились все прежние мысли лавою любви.

Завертелся хаос мрачного удовольствия…

И огненное дыхание Моря завертелось, как веретено…

И Бездна мгновенно замутила итоги полного конфуза… Зло заалело на торжественном пробуждении и тут же потекло на землю, где все живущие на ней, стали хватать себя за бока, не смея удержаться от похотливого соблазна. Кровь помутила волю.

И завыл ад…

И заорали твари:

-Давай…

-Давай…

-А-а-а-а-а…

Что будет в вечном покрове сил, когда восторжествует Единая Истина Слова и когда Отец покажет Свой Век? Где встанет демон и где восстанет человеческое начало, где воскреснет душа, не имеющая святого законодательства?

Пусть, пусть скажет Слово! Оно обязательно скажет, только для этого надо определяться в его формате правильным всплеском сеющихся мыслей. Мысли рождают добро, а добро формируется на усилии злого намерения. Кто сумеет преодолеть магию этого бытия, тот, следовательно, и сольётся с мудростью Слова Бог.

А пока… Пока нет рассвета… Тьма колыхается на пороге блудливого ума, и ум исполняет зависимости плоти… Ума мало, а тел много. Весьма отвратительно. Мерзко. И боль, эта непонятная боль ломает сознание. Стонет земля. Рыдает человек. Сорадуется бес. А Отец ждёт… Дождётся ли истинной любви к Себе?

 

Глава шестая:

Объятия Бездны

 

 

Люфер гордо восседал на троне. Рядом стояла Лея, на ней золотисто-красное платье, усыпанное бриллиантами, но украсить облик демоницы вряд ли возможно. Нынешняя жизнь полностью изменила её образ ангельского достояния, хотя в своём творчестве она и оставалась Ангелом, но Ангелом Тьмы.

Люфер мрачнее тучи, грозен, неприступен. Бесы его побаиваются и потому всячески стараются ему угодить, а лучше совсем не попадаться на глаза. Он запросто швырнёт в них всю накипь обозлённого чувства, или даже размозжит голову, а то и в тартар отправит на самую изнурительную работу. Или отошлёт и того хуже, в какой-нибудь монастырь, где подвизается истинный монах (ой, есть ли такие ныне?!), или заставит отшельника испытывать, а такая душа для беса – пытка и тягостный удел, ведь сила креста и непритворная мощь молитвы изматывает дух тварей, ноги подкашиваются, кровь застывает на потоке обездоленного утруждения и болезни.

Власть обесцвечивается, ломается союз усилия, демоны остаются незащищёнными, могущие погибнуть от собственного безволия и опустошённости. Но, как бы ни отпугивала их власть креста и сила животворной молитвы, не останавливались демоны на полпути. Именно она, эта всемогущественная Сила, влекла куда-то и они, претерпевая изнуряющий страх, устремлялись к тем великанам молитвенных подвигов (можно ли отыскать таких?), чтобы погасить свет, изъять масло из сердечной лампады, тогда и загаснет дух прозрения, умрёт вера. А без веры, без справедливости найти мудрость нельзя!

К великой радости таких молитвенных гигантов редко отыщешь! Крест попирается ногами, истина тает на колеблющихся интервалах травмированных чувств. Человек, живя в теле, ходячий мертвец, а у мертвецов, как известно, ничего нет, кроме мозгов, покрытых рутиной грехов. Вот, наконец, торжественное собрание начинается.

Звучит гимн, в котором приветствуют ад с его обитателями. Гонг большой трубы заставляет всех присутствующих войти в экстаз волнующего ожидания. Твари завопили и виртуозно замахали ручищами и затопали копытами.

На первое поклонение пришли десять бесов: бес гордости, бес лжи, бес зависти, бес осуждения, бес ропота, бес сребролюбия, бес чревоугодия, бес блуда, бес кровосмешения, бес насилия. Они отличались друг от друга лишь внешне, но всех их объединяла уродливость, зловоние и неоспоримая лютость. Достояние – едино, как и власть разрушительная и злостная.

Особенно неприятны и отвратительны бесы блуда, кровосмешения и насилия. Чувственный запах усиливал их присутствие ощутимо, только это форма устроения каждого беса, норма демонского духа, лишённого светлой образности и чистоты.

Всю десятку возглавлял бес по имени Утразé. Его лик собран всею десяткою, и теперь он предстал перед Люфером в гордом обличии, ожидая приказа. Видно было, как его испепеляла внутренняя страсть недомогания и нетерпения.

Люфер глядел холодно, опустошённо, но в сáмом дальнем уголке его кипевшего сердца затаилось непростое ожидание. Он молвил самозабвенно. – Говори! – Голос повелителя раздвоился в страшном звуке, но этого уже было довольно, чтобы тот стал говорить на громком и возвышенном тоне.

-Мир рушится, хозяин! Земля на краю самоуничтожения! Мы посеяли все плевелы, жатва созрела! Человеческие души наши и полностью принадлежат нашим желаниям! Надменные, злоречивые, непокорные, неблагодарные, сребролюбивые, нечестивые, немирные, невоздержанные, жестокие, сластолюбивые, наглые, напыщенные, извращённые. Все они осквернены похотями и вожделениями! Обидчивы, развратны, завистливы, лицеприятны, печальны, унылы, тщеславны, малодушны[4]. Верят в предсказания, гадания, приметы, сны, не ведая, что мы всем этим управляем и властвуем! Сами пророчат на наших наветах! И не понимают, не осознают, несчастные, почему их словá сеются в многой гласности, а плодотворности никакой. Нет, кто бы из них воспарил к Свету. Духовенство утеряло саму ценность любви и величия, истаяли в жадности и виноблудии, полны лишь корысти и алчбы. Святость позабыта, молитвы заиндевели, вера угасла, надежда мертва, любовь растоптана, вся чувственная основа их полна зла и зависти. – И Утразé воспел несколько строк гимна. – Слава великим идеям ада, Слава Люферу, Слава тиранам, Слава Бездне! Слава мне… – Он даже не устыдился концовки гимна и продолжал изливать свою умную речь, надеясь тем самым удивить присутствующих и самого хозяина, которого ненавидел. Допел ещё разок. – Слава мне…

Всё, что изрекал Утразе, на Люфера не произвело должного впечатления. Он только злобно, нетерпеливо сопел, сдерживая кипевшую внутри ярость. Лея знала, что скоро Люфер взорвётся, но поменять формат события уже невозможно.

На заключительное слово Утразе воспели все бесы, разрывая свои глотки ярым неистовством, от которого застонала земля вместе с её обитателями. – Слава Люферу и слава мне… – Все вопили, позабыв про всё! – Слава Люферу! Слава Бездне! Слава! Слава!

Люфер страшно вскипел на нервном экстазе, но такова мера этого Царства, а потом без жалости и сожаления, жёстко взмахнул огненным хлыстом и со всего размаха ударил Утразе по гогочущей харе, тот аж взвизгнул дико, отупело, болезненно.

-У-а-а! – Вопль потонул в отупелом стоне.

-Люфе-е-ер! – Выли и другие твари.

Хлыст пробежал по многим спинам. Хозяин Тьмы и Ада не желал больше слушать эти оргии, он бил всех, кто находился в его несомненной власти! Слюни сыпались из ртов вместе с кровавой пеной прямо на грифельный пол!

-Лю-ю-юфе-е-ер…

Лея осторожно погладила супруга по голове, давая понять, что сама она выше них всех, потому что никогда не дойдёт до такого помешательства, хотя и носит чин демоницы. Прорекла торжественно и презрительно:

-Они ничтожества! Полные ничтожества и мерзавцы, недостойные никакой жалости! И заслужили более худшей доли! И ты воздашь им за всё, но чуть позднее, не теперь, сейчас же тебе надобно успокоиться, любимый…

Он явно не понимал её речи, которую считал излишне назойливой, но нежное поглаживание немного ослабило нервы. Дух воздымался из чертогов ада, да натыкался на непреодолимый барьер! Не хватало дыхания!

-Пусть говорят они! – Заревел Люфер, оборвав страшные всхлипы обезумевшего и униженного Утразе, направив на притихших бесов свой могущественный скипетр, который держал в правой руке, а тварям очень хотелось выхвалиться речью.

Утразе взвизгнул от жгучей боли, от явного и позорного унижения, которому подвергся при таком скопище, он ведь считал, что заслужил явной похвалы и наград, взвыл от лютого недовольства, что его прервали, не дали закончить речь, не осмелился ослушаться своего хозяина, решив, однако, отыграться на тех. кто будет выступать после него. Он им выкажет всю нетерпимость и всю злобу.

Первым выступал бес гордости, надменности, кичливости и тщеславия. Мохнатое чудище имело в себе осанку такого плутовского величия, что, глядя на него, сразу можно понять, какой порок в нём ужился.

Глаза горели хитро, с усмешкой и презрительно, там, в самόй их глубине, было что-то отвратительно высокомерное, но держался он очень уверенно и, едва склонив главу, заговорил, давая понять, что презирает всех и даже Люфера. – Мой труд достоин наград! – И умолк, думая, что Люфер вникнет на слово.

-Награжу сполна! Говори! – Люфер рявкнул, хлестнув его по спине.

Не ожидая такого оборота, Гόрдос, взвизгнул, как недорезанная свинья. – За что, хозяин?! – Но спорить не стал, боясь новой вспышки и нового гнева. Лишь утирался ручищей и надумывал про себя грубое притязание.

Утразе громко и отвратительно заржал, упиваясь теперь его унижением, хотел ещё пнуть разок, только незатихающая боль в спине замедлила итоги двигательных функций. «Ладно, – подумал напыщенно и заносчиво, – отыграюсь на других».

-Сегодня я слушал разговор двух монахов…

Уши Люфера натянулись от напряжения, Гордос это заметил, сразу же обрёл уверенность, стал более важным, почувствовал себя весьма значимым и заговорил лихо, бойким, гунявым голосом, думая, что заинтересовал своего вождя:

-Один хвалился перед другим, что их монастырь богаче, красивее, изящнее, народу полно, несут всё, а другой, что, хоть и победней и поменьше, зато порядки не строгие, еды вдоволь, вина много, одежда удобная…

-Пустое,– вставил Люфер, посапывая носом, его не заинтересовал сам факт речи, он жаждал гораздо большего интереса, – в монастырях давно мои посыльные живут. Там легко запутать шаги размышлений, дальше прорекай…

-Гордость везде, мой господин! Она в богатстве разливается с примесью кровавого страха, и в нищете на потоке помрачения, и в немощи, и в любви! Она окрыляет бескрылых! Человек мнит себя Богом, хозяин! Гордятся даже унижением, нищетой… Умы плавятся на приступах отчаяния…

Лея чувствовала всю нетерпимость Люфера, хотела охладить пыл разбушевавшихся мыслей, молча подошла к опешившему Гордосу и со всего размаху ударила его по морде, да так сильно, что у того искры из глаз посыпались.

-За что, хозяйка?

Гордос моментально вспылил, а Утразе взвыл от удовольствия и удовлетворения. «Так ему, так, мало, дай-ка ещё…», – мнила неуёмная мысль, он и сам мечтал врезать ему по харе разок, другой, да пока не получалось.

-Был ли ты в лоне сильных? – Крикнула Лея.

-Был, хозяйка! И там был, и везде бываю, всё вижу, всё слышу, всё вéдаю и прозреваю… – Быстро отозвался обозлённый бес, отирая чёрную кровь с морды. Он никак не мог принять такое унижение, ведь всегда служил злу. – Был…

-Ну?

-Трудно там…

-Говори! – Приказал Люфер, чувствуя, как наливаются сердечные карманы кровью. Его порядком утомляла доля своенравных тварей. Он не мог добиться от них мудрой последовательности и правильного мышления.

-Их немного… – Пролепетал Гордос.

-Так они есть?! Или их всё-таки нет?! – Лея была грозной, неприступной. Её образ покрыт чудовищным пороком. Сегодня она совершенно иная! Она не просто величественна, а и надменна, как королева ада.

-Да…

-Это монахи?

-Нет, госпожа… Униженные и обездоленные, кто и пристанища-то не имеет, – едва шепнул испуганный Гордос. – Они… Они не растеряли ещё веры… У них есть надежда на…на…– Запнулся от трясучки и от страха перед хозяйкой.

-Так какой награды ты просишь?! – Взвыла Лея.

-Я…я… – Гордос смолк, не зная, чем удивить, изумить  присутствующих. Он хотел похвалы за свои тяжкие труды, жаждал награды, а его гнали из обители ада, его били и унижали. Потеряв уверенность, стоял, как прокажённый, понуро и уныло.

-Какова вера? – Спросил снова Люфер. Его взор проницал насквозь. Только думы летали не здесь. Сатана не мечтал ни о чём, он проектировал свои доходы дел. Теперь же ему необходима мера иных утех и иного достатка, а и сего не мог собрать.

-Слабая, хозяин! – Пролепетал Гордос. – Но верь мне, скоро совсем умрёт, она не в силах питаться от молчания. Всхлипы человеческие ослабевают, они ищут тебя, твоих услуг. Человек уже твой, твой исполнитель. Кидает с надеждою глаза в Небо, орёт благим матом, а Небо упрямится и плюёт презрительным молчанием. Вокруг только стоны о помиловании, а милости нет! Пусть продолжит Лόжес.

Второй бес занял место первого. Он ещё более уродлив, отвратителен и лицемерен, пытался обмануть даже Люфера. Утразе не смог утерпеть и успел-таки подставить ему подножку и тот с грохотом распластался у ног хозяина.

-Ха-а! – Ржал бес, довольный своей бесхитростной выходкой. Его настроение весьма улучшилось, теперь он отыграется на других за свой позор. – Ха-а! Получи! Получи, мерзкое существо! Я тебя награжу, награжу! Ты у меня ещё получишь своё!

Лόжес сконфузился и заговорил, поднимаясь с пола:

-О! ничтожное племя! – Так нарёк он человеческий род. – Ничтожное и… – Тут как-то быстро повернулся к Утразе и пнул его ногой, не мог простить подвоха. Завязалась потасовка, да хлыст Люфера мгновенно остановил порыв страсти у обоих.

Ложес был отмщён! Удовлетворение надуманное, лживое, но настрой поднимается всё выше и выше. И потому вполне спокойно продолжил речь, сплюнув кровью под ноги и ухмыляясь про себя самодовольно и надменно:

-Я присутствовал в одной семье! Старшая дочь украла у матери деньги, а вину свалила на пьяницу отца… Вот потеха была уморительная, и я повеселился досыта… Такое началось там, что и по сей час не закончилось… Ха-ха-ха…

-Это твоё яркое слово?! – Люфер вскипел снова. Вот-вот отверзнется дух тартара! Не мог уже выносить тупость своих подчинённых. – Разве такими глýпыми трудами ты надеешься сыскать к себе моё расположение?! Трепещи возмездием, червь!

-Попы́ обманывают народ! Дурят их и пользуются этой дуростью ради своих утех… – Слетело с губ струхнувшего Ложеса, который попятился назад. – Обещают им вечную радость через страдания, а сами бегут от любой нужды… Был я тут на одной проповеди в храме…

-Ну? – Лея не стерпела язвительной медлительности и заорала так дико, злобно, что все адские печи загудели страшным предвестием. Она так же была на взводе. – Чего тянешь?! Или тоже ожидаешь награды?! Люфер, награди-ка его по заслугам!

Ложес испугался не на шутку её гнева, которая имела особенный нрав и особенную лютость, он тут же заговорил спешно, покусывая когти на громадных и чёрных ручищах, опасливо посматривая на хлыст свирепого и грозного хозяина:

-Вышел к народу поп… Поститесь, братия, молитесь, сестры, страдайте, терпите, это ваш человеческий удел; помогайте ближнему, любите сирот и убогих и прочую ерунду трепал попишко… Столько пустых и бесполезных словец выкинул из себя, чем и воодушевил толпу безмозглую… А после к нему подходит окрылённая речью вдова и просит хлеба, а он гонит её: прочь, прочь, нету у меня ничего, церковь бедная, сами в нужде, в недостатке… Хвать церковную казну и шнырь в машину, только и видали…

Но Люфер вдруг возвысил свой мощный голос, бросив бешеный взгляд своих красно-огненных глаз в самое сердце гордого беса, у которого дух взметнулся вверх, а возвыситься не сумел и рухнул на дно клокочущего Моря:

-А вдова! Что она? Отвернулась от Отца?

-Нет, хозяин! – Ложес струхнул маленько. – Нет! зарыдала на паперти, слёзно к небу руки воздела… Округа рыданиями огласилась. А тут какой-то нищий и подал ей хлеба… Вдова-то рыдать перестала. И душа укрепилась, и вера не стихла… – Он говорил всё тише и тише, понимая, что не исполнил волю сатаны до конца.

-Червь! – Люфер огрел его хлыстом. Шерсть у Ложеса вздыбилась, задымилась. – Вот! вот кого надо давить, сильных и верных! Душить, надламывать скорбями! Чтобы все, все отвернулись от Него… Попы́ да монахи сами копают себе могилу, они в моей воле, им не вырваться от моего дыхания, а нищие выживают на страданиях! Их, их надо жать, их! Мы должны затмить свет, затмить! Чтобы не было никакой надежды! Никакой! Только мучения и стенания… Только ропот и хула безнадёжная! – И огненный хлыст Люфера вновь безжалостно свалился тому на спину.

Ложес завизжал от боли пронзительно, а Утразе от удовольствия:

-Спаси-и-и, Люфер…спаси-и-и…

-Так ему, Люфер, так!

-Прочь с глаз моих! И чтоб не показывался мне больше, иди на землю и сей плевелы свои заново! Пусть говорит Зави́рес! – Хозяин брезгливо поморщился, ожидая, когда уберут с визгом орущего Ложеса. Тот катался по полу и слёзно просил:

-Люфер, пощады, помоги-и-и..

Лея подала знак, и его тут же выкинули из зала. Бес зависти выступил на середину, заняв место Ложеса. Утразе не мог дотянуться до него, поэтому просто харкнул в морду, но Завирес даже не утёрся и харкнул в отместку. Утразе процедил:

-У-у! Проклятый!

Завирес загигикал. От него попахивало смрадом, уши оттопырены вовнутрь и с них капала потливая пена на всё тело, которое вздрагивало при каждом звуке. Да только это мерзкое обстоятельство его нисколько не огорчало. Он был в себе уверен, думая, что сейчас удивит всех, а особенно своего хозяина.

-Реки́ по существу, иначе я тебя награжу по полной! – Лея предупредительно кашлянула, – Я сама отрежу тебе уши и нос! Понятно или нет?! – Это прозвучало весьма угрожающе, бес задрожал от страха, он хорошо знал крутой нрав демоницы.

-Ух… Я… Потом… И так всегда… Ох… Вот… – Он затрясся, как осиновый лист, противно-скрипучий голос постоянно срывался, речи как таковой нет, она проглатывалась им. Сущность обмякла и пригвоздила его к полу намертво.

Лея угрожающе проскрипела зубами, её тоже вся эта оргия порядком измучивала. Она не вытерпела и направилась к нему размеренным шагом. О! как была грозна её поступь! Она готова стереть его прямо на этом миге!

-Нет, нет, не надо… – Забормотал он испуганно и обречённо, осознавая свой приближающийся конец. – Я, я свою работу веду исправно, я исполняю… Среди послушников монастырей разжигаю зависть по молитве…

-И? – Она почти вплотную подступила к, обезумевшему от ужаса Завиресу и когтями процарапала по его отвратительной харе, осклабив рот. Ей хотелось размазать его по тартару, но она всю власть отдала Люферу.

-Один завидует другому, что молитва становится горячительной, умопомрачительной, закипает холодное сердце на кровяном буйстве и раскрывает ему тайные истоки чувств. Прелесть выводит чертоги вдохновенного рая и… И монах…мнит себя Ангелом… – Бес почти совсем потерялся под натиском демоницы.

-Значит, ты, бес зависти, помогаешь им, творцам молитвенных дел укреплять плодотворность слóва?! Ты усиливаешь пользу монашеского труда?! – Глаза Леи наливались яростью, из ноздрей шёл пар усиленного дыхания.

-Молитвенная зависть не может быть плодотворной, хозяйка, если замешена на нашей прелести, вводящей человека в экстаз лживого удовольствия. Я затмеваю… Я…я опаиваю соблазном огненного дурмана… – Лепетал Завирес и пятился спиной к горящей печи, – я разжигаю не подвиги, а зависть между ними, – он стремился оправдаться, чувствуя, что она сейчас его стукнет или и того хуже, – я…я несу разлады, несу беспорядки…несу…несу…

Но Лея уже не стерпела и схватила пригоршню углей своей большой ручищей из горящей печи и сунула ему их в рот, сжав всю морду с такой чудовищной силой, которая доставила ей, пусть и на малый миг, существенное удовлетворение.

-Жри свои труды! Жри и не давись!

-М-м-м… – Завопил через нос Завирес от нестерпимой боли, однако, не сумел противостоять напористому натиску супруге своего надменного и гордого Люфера, который был совершенно равнодушен ко всему происходящему.

Лея с непростительным гневом и презрением плюнула в его заслезившуюся морду и заорала так громко, что покачнулась горящая печь и из неё вывались угли на пол и зазвенела страсть и потекла на землю к обезумевшим людям:

-Пошёл прочь отсюда! Ничтожество, полное ничтожество! Прочь с глаз моих! А иначе я сама откушу твой поганый язык и заставлю тебя его сожрать! Фу! Прочь! И не испытывай терпение своего хозяина, иначе пожалеешь!

Завирес с всхлипом помчался вон. Она могла его мучить и пытать, потому что часть власти в Царстве принадлежала и ей, как жене Люфера, хотя основные решения он принимал самостоятельно, не советуясь совершенно ни с кем.

-Давай, Срéбер, удиви нас! – Молвила Лея, возвращаясь на своё прежнее место, взглянув на Люфера со страстью, такой несвойственной и могущественной. – Не сумеешь ублажить волю своего хозяина, я тебя изорву!

Утразе с такой невероятной силищей ударил Сребера по спине, что тот присел от неожиданности и не щадящей боли, не зная при этом, как ему поступить: ответить ударом на удар или сперва высказать речь свою, а потом вдарить хорошенько?!

-Ну? Говори! – Лея ждала.

Бес немного сник, но ему было, что сказать. Сутулый, менее шерстистый; из карманов сюртука, который постоянно носил на себе, как лошадь хомут, ссыпалось на пол несколько золотых монет, денежных купюр.

-Вот…

Сребер приблизился к Люферу и осыпал его бриллиантами, потом быстро взглянул на его непримиримую спутницу и достал из потайного кармана очень красивое ожерелье из золота, протянул руку костлявую и когтистую к Лее и добавил лицемерно, услужливо:

-Это тебе!

Она взяла. Ожерелье ей понравилось, нрав малость умягчился, а Сребер немного вздохнул с облегчением, не надеясь, однако, обрести равновесие и пощаду от демоницы, потому что она была весьма непредсказуема. Потом гордо выпрямился и произнёс как-то торжественно, но голос был противным, резал слух и неприятно давил на нервы:

-Моё присутствие на земле порождает умопомрачительные итоги болезней, кровопролитий, разврата… Я могу то, чего не могут остальные, ибо несу непростое недомогание в сердца и умы людские, которые полностью принадлежат моей воле…

-Я слушаю тебя, говори далее и более конкретнее. – Лея постоянно ждала чего-то от Люфера, но само сборище возглавила как-то незаметно, видела, что Люферу на всё наплевать, он ждал итог, а итога нет. – Мы все слушаем твоё слово.

Сребер достал из кармана два золотых браслета, повертел их перед всеми, давая возможность узреть каждому этот непростительно сумасшедший блеск. Немного приблизился к госпоже своей, протянул ручищи к ней и молвил глухо, протяжно:

-Они твои-и-и…

Демоница улыбнулась, приняв дар. Люфер казался совершенно безучастным ко всему происходящему, но кровопролития он любил и теперь едва оживился, когда Сребер рассказывал, как дети убивают родителей, жёны мужей, матери сыновей из-за причин, порождающих, либо нужду, либо зависть, либо разврат.

Видя это, Сребер осмелел в слове, в речи, в движении. Вся сущность приобрела какое-то мерзкое удовлетворение, а движения его были весьма торопливыми и услужливыми. Он гавкал и гавкал, как собака безродная и одичалая. – Денежное совокупление зла опутало всё земное царство. И зло порождает ещё большее зло…. – Вздохнул глубоко и продолжил далее речь свою. – Был я свидетелем на одной свадьбе…

Тут все бесы громко заржали, зарыкали, засвистели, но Лея подняла вверх свой перст, и они едва угомонились, потихоньку тянули из кубков бушевавшее безумством вино. Сребер, ободренный таким явным и непревзойдённым вниманием, опять достал огромный перстень из золота и протянул Лее.

-Твой…

Она приняла молча, любуясь ясным блеском, какая-то потаённая мысль проскочила проворно и насторожилась: этот блеск ей невольно напомнил о прошлом, его радужное сияние было магическим, притягательным, соблазн победил. Лея одела перстень на палец и велела говорить дальше, боясь, что Люфер приникнет на её мысль, только он был далёк от неё.

-Не тяни…

Бес важно поклонился и затрепался дальше. – В разгар свадьбы я подлил яду в стаканы всем гостям и вместо радости они испили мою отраву. Невесту убила подружка в порыве ревности… И тут такая шумиха поднялась, что…

-Довольно! – Гаркнул хозяин. – Вон!

Сребер, поджав хвост, как молния, метнулся наутёк, только его и видали! Правда Утразе успел схватить беса за бока и крикнул: «выкуп, выкуп!». Сребер плюнул в него, но от страха ничего не осознал, а Утразе лишь оторвал полу сюртука, недовольно урчал и пил вино с жадностью, наливаясь ненавистью.

-Где Оджесý? Где же он? Куда запропастился?– Спросила нервозно Лея, медленно поглаживая гриву Люфера. Тупое волнение охватило внезапно, она зрела, как его чувственные узлы в голове загораются непомерным движением нарастающей злости. Не того, не того ожидал он от своих служителей.

Пятый бес был рыжим, косматым, с отвислой губой, язык постоянно свешивался до шеи, с него стекала кровавая слюна, именно этой зловонной слюной и наполнялись человеческие рты, поэтому и не в силах они молчать, не в силах терпеть лишения, вот и ропщут, осуждают и хулой напитывают внутренности.

Утразе незаметно насыпал ему в космы горящих углей, чтобы тот не выпендривался перед хозяином, а был опозорен и унижен, а то и вовсе обезображен. Оджесý находится на затворе непритворного страха, а отвечать приходится, иначе хозяин отправит в тартар, а там такое пекло, такая вонь, но язык не шевелится, точно прирос; силился изобразить звук, никак не получалось, даже от боли и то мычал про себя. Шерсть уже дымилась.

Лея сдвинула брови в преддверии нетерпимости и заорала так грозно, свирепо, что Оджесу пал на колени, поцеловав ей ноги, мычанием испрашивая милости, она фыркнула, пнула его к трону Люфера грубо и с отвращением.

-Люфер, испытай это никчёмное и подлое ничтожество! Они все, все предали тебя! Предали! Никто, никто из них не умеет работать, и никто не достоин твоего снисхождения! Раздавай им награды хлыстом без всякого снисхождения!

Оджесу истаивал от боли: он не знал, что такое с ним, лизал копыта хозяину своим гадким языком и всё равно не сумел произнести ни словечка, только мычал от болезни, а Утразе радостно потирал ладони и вопил, вопил громко:

-Бей его! Бей его, Люфер! Ничтожная букашка! Мразь! Гадюка! Уничтожь его, Люфер! Он не потрудился! И теперь ищет оправдания себе! Бей! Бей! Умри, скотина! Умри в Бездне! Пусть мрак сожрёт твою жизнь!

Люфер ткнул беса жезлом и спросил холодно:

-Ты исполнил мою волю?

-Да, хозяин! Всё исполнил, как ты и приказывал! – Быстро выскочила фраза, принесшая ему некоторое облегчение. Однако свобода представлялась весьма отдалённой и не могла подать желанного покоя. А какой тут покой? Никакого и никогда!

-Не трясись! Я слушаю! Дайте ему вина! – Приказал Люфер неожиданно, он ведь никогда и ни к кому не испытывал жалости, просто ему надоела вся эта суета бестолковая и отвратительная! Он ждал концовки.

Приказание исполнено моментально, без промедления! И даже уголья стряхнули со спины этого беса. После того, как глотка промылась вином, а боль поутихла слегка, Оджесу стал говорить неспешно, зато уверенно, полагаясь на удачу:

-Каплями своей слюны я омываю рты покоящихся на молитве. Они забывают слова, а их мысли увлекаются пустословием и хулой. Сердце оскверняется от помыслов, молитва умирает и вместо желанного мира и радости сходит на душу загробный мрак. Великий отступает от них. Он молчит и напитывает всех молчанием за недоверие к Нему… – Кроме Люфера и Леи ни одна тварь подземелья не могла назвать Создателя Отцом. – Осквернённые уста прославляют твоё Царство, хозяин! Никому не весела мысль о святости. Честь, достоинство, истина уже давно спрятались, человек застыл на разврате своих чувств. Теперь господствует одно безумство! Сама сила любви не направляет право мысли искать благодать Великого. Смерть господствует везде. Только страхи и сеются, а словесная символика могущественного слова обезличивает идею совершенства. Словá расходуются на помыслы развращённых нравов, чтобы поколебать веру в добродетели…

-Пусть говорит Ропόтус! – Вдруг оборвала Лея речь суетившегося напрасно беса, заметив неудовлетворённый взгляд уставшего и очень истомлённого Люфера. Она тоже ждала окончания собрания, чтобы утешить супруга. – Уходи! Уходи!

Утразе повторил:

-Прочь, каналья! Пойди прочь, ничтожная тварь!

-Сам, сам ничтожная тварь! Подлый и мерзкий! – Вспылил оскорблённый Оджесу! – Ты, ты-то, как вопишь на хозяина?! Тьфу! Падаль, урод недоделанный! – Он обзывал его по-разному, вводя в экстаз полного бешенства.

Утразе быстро заткнул ему глотку. – А-а! Я? Ты ненавидишь нашего хозяина! – И как вдарил по спине, что хруст пошёл. Мозги закоптились от боли, но твари не посмели изрывать время торжества, потому что злая страсть вертелась однобоко и стягивала волю любого дыхания.

-Прочь! – Рявкнула Лея. – Или я вас обоих изобличу!

Когда Оджесу ушел, его место тут же занял бес ропота. Он был сморщенным, старым, изо рта беспрестанно лилась вонючая слюна, ею он тоже обмазывал человеческие уста и человек, облизываясь и захлебываясь, роптал с уязвлённым чувством утерянного достоинства, забывая, что уподоблен Творцу!

Шерсть у Ропотуса густая, спутанная. Голос всё время противно скрипел, раздражая не только Люфера, но и всех присутствующих, а на впалую грудь выплёскивалась зелёно-жёлтая слюна, растекавшаяся по полу ручьём.

-Гони эту дрянь, Люфер! – Вопил неугомонный Утразе, пытаясь побить изворотливое существо. Он всех люто ненавидел и презирал каждого. – Дай ему своей власти напиться! Невозможно терпеть эту гадину!

Ропотус никак не прореагировал, напротив, говорил более скрипуче, монотонно, рыжий цвет маленьких глаз иногда поблёскивал озлобленно, но и эта неяркая речь не пролила на присутствующих никакого впечатления.

-Ропот течёт, как река… Он заполоняет просторы и извращает ценности всякого ума. На таком обороте молитва мертва, она не в силах напиться заведомой благодати. Богатеи ропщут на то, что жизнь стала скучной и какой-то бессмысленной, а нищие ропщут на долю неравенства. Все сами себя отторгают от святости и тем самым проливают слёзы пустого сочувствия друг на друга, покрываясь чудовищными язвами соблазнов…

Лея прогнала его моментально, не дав даже высказаться неумелому самолюбию. Всё, совершенно всё было напрасным, бесполезным. Ропотус бежал прочь из зала под пинки ржавшего Утразе. И не стерпел всё-таки, харкнул на него с воплем:

-Тьфу-у…

-Угόдер! Где ты? – Шипели твари повсюду, разливая вино по пустым кубкам. – Покажись, порадуй всех нас… Покажи свою особую смекалку. Или и ты ничего не умеешь?! Давай же, мы ждём, ждём яркого удовлетворения!

Седьмой бес чревоугодия выступил вперёд неторопливо, неспешно переставляя тяжёлые копыта. Дышал так, словно ему не доставало дыхания. В отличие от других, был жирным, его чёрная кожа лоснилась, шерсти нет, вместо неё тело облеплено червями, которыми он наполнял утробы беснующихся. Глаза опухшие, красно-огненные, без ресниц, выпуклые и слегка одурманенные, нос отсутствует, лишь четыре дырки, по ним льются в рот ослизлые сопли.

Утразе срыгнул и завопил:

-Люфер, гони, гони эту гадину прочь! Вонь, вонь какая! Нельзя это вытерпеть! Невозможно! – А как отомстить этой противной и толстой твари, ещё не придумал! Надумывал свою отвратительную думу внутри себя одного. – Люфер, он гадит везде!

Угодер неуклюже развернулся, поглядел пронзительно, словно испытывал, и с такой силищей ударил Утразе по наглой харе, что тот аж взвизгнул от проявленной наглости жирной скотины, от которой его стошнило:

-Мерзкая свинья!

Драки не получилось! Люфер хлыстом охладил пыл убогих ничтожеств. Только чуть-чуть поскрипели зубами, и каждый из них остался недоволен. И в каждом сердце зародилась новая месть, которую они непременно поизольют друг на друга.

-Мне поклоняется весь, весь мир! – Вскричал с тяжёлой одышкой Угодер. – Богатые упиваются моею блевотиной, а нищие эту блевотину слизывают со столов богачей. Я помрачаю разум отупевших, несу разные истоки болезней в каждое тело, душу. Ничего доброго нет, нет и здоровья, ничего нет, нет, нет! Только одно отупение и полное разочарование.  – Говорил долго, приводил сотни примеров, только, но и его речь не принесла Люферу того, чего он ждал от слуг. Не услышал ни единого слова, которое бы доставило удовлетворение метущемуся духу, которое подало бы свойственную радость.

-Есть ли смысл Света в очах голодных? – Спросила вдруг Лея, чем привела в страх всех тварей подземного Царства, которые на один миг застыли на утомительном ожидании. Она и сама поразилась этому внезапному вопросу, ожидая ответа.

-Померк на ступенях восхождений! Тьма настелила ковёр беззакония и порока. Все прикрываются постом, а наедине, на тайных помыслах и делах, оскверняют меру возложенных заветов. Заповедуют одно, а творят совсем иное. Великий ведь глядит не явно, Он смотрит на сердечное чувство, а эти усилия притворны и лицемерны. Уф! Люфер, больше не могу! Дай вина! Пусть продолжит Блудобáр! – Закончил монолог Угодер и еле-еле поплёлся к столу.

Утразе хотел, было пнуть идущего беса блуда, но тот так мощно двинул в челюсть, что в голове потемнело, и первый потерял ориентир во времени; драться расхотелось, а месть зрела на уме непрестанно и вдохновенно.

Развращённый вид Блудобара никого не оскорбил, а наоборот придал некого непростительного мужества и извращения. Чёрная косматая шерсть вздыбилась, оголив все метрические члены этой отвратительной твари, сразу же осквернился и залил пол бурой жидкостью. Голос противно-мощный. Он проделывал неописуемые движения своим неописуемо гибким телом, чтобы завести в похотливый соблазн каждого, кто сейчас таращился на него так откровенно и нагло.

Люфер же не глядел на него, прикрылся ручищей, Лея отвернулась совсем. Омерзение коснулось всех, самые мелкие бесы паясничали, ржали и улюлюкали самодовольно и открыто, выливая вино друг на друга, оскверняясь скверною Блудобара.

-Я занимаю почётное место и одно из главных направлений в мире людишек. Развращаю сознание, нравы и чувства, заставляю думать членами. Ядобесие стало нормой жительства. Моя жажда воспаляет всякого! и покрытого сединой, и юнца неоперившегося! Я оголяю не одни тела, но саму мысль, само желание! Не осталось никого, кто бы не запутался в моих сетях страстей! Духовность истомлена развратом и остервенением! Отец насилует дочь, сын мать, взрослые покушаются на честь детей; монахи отрекаются покрова всесильной благодати и растлевают саму сущность своей воли, многие из них теряют монашескую невинность на одре невероятнейших безумств. Я покрыл весь мир волею непобедимого и оголтелого разврата! И пока живёт душа в теле человеческом, я буду полновластным её хозяином, которому нет ни одного запрета! – И это было истинной правдой! Мир изжил своё честное начало мудрого истока, а сама чистота девства никому не нужна, над ней насмехаются, и потому она уже никому недоступна!

-Есть ли девы? – Вопрос Леи заставил всех бесов долго ржать. – Есть ли великие мудрецы тел? И присуща ли чистота монашескому общежитию? – Она жаждала насытиться ответом и, чтобы Люфер так же насытился сим.

-Ха-ха! Ха-ха! Ха-а! – Стоны сотрясали дух ада!

-Нет! нет! почти нет! – Отозвался бес блуда.

-Почти?! – Взвыл Люфер. Его голос прогремел, как труба.

-Если есть неосквернённое тело, то осквернена сама мысль. Я истребляю любые желания света! Моя сила безгранична! Даже дети теряют свою невинность! Все устремляются к моим истокам! Я властвую безгранично и повсеместно! Если человек не идёт к разврату, то разврат сам ниспускается в его душу. Помыслы раздражаются от услышанного или от увиденного! Я их король! И я точно знаю, как насадить блуд в то или иное желание! Все принадлежат моему восторгу! – Блудабар истаивал от жжения в своём теле, ему просто необходимо выбросить страсть на кого-нибудь, Лея его почему-то не прогоняет, дух как-то замертвел и сник. И он воспел довольно, узрев такое послабление в хозяйке. – Слава развращению!

-Слава! Слава! Слава! – Подхватили присутствующие.

К этому моменту Утразе пришёл в себя после мощнейшего удара твари, схватил пригоршню углей и со всего размаха припечатал бесу спину. И теперь он был удовлетворён, хотя покоя нет и не будет никогда, потому что ад не подаёт иных пробуждений никому.

-А-а-а-а-а! – Взвизгнул Блудобар от неожиданности и двинул копытом так, что разбил Утразе морду. Гаркнул во всю мощь, как только сумел. – Тягаться со мной! Я тебя покрою растлением, ты сгниёшь от нетерпимости!

Люфер не прореагировал на очередной инцидент, а зачем ему яростью покрывать головы ничтожеств, когда они с превеликим успехом и постоянною злобою сами это проделывают за него?! Пусть вытворяют, что пожелают! Это не рай!

-Прочь! –  Завыла Лея дико, исступлённо.

Но драка не прекращалась. Они словно никого не замечали пред собой. Блудобар залил мокротой всего Утразе, который плевался и сморкался. И никто из них не хотел уступать другому, лишь с ненасытимостью орали и выли.

-Вот тебе, зараза!

-Ух, харя блудная!

Били истошно друг друга под завывание всего собрания! Стены тряслись от удушливого и спёртого воздуха. Было какое-то помрачение и отупение! Началось по-настоящему адское веселье, хотя невозможно даже вникать в такую дурную весёлость, но она отражает таковую весёлость и человеческого отупения и не порою, а весьма зачастую.

-Дай ему! Так, так! Ещё! Ещё! – Драка увлекла всех! Кричали и вопили без передыху, наслаждаясь безобразной сумятицей! – Е-е! Ё-ё! влепи ему ещё. Вот так! Гадину! Урода безмозглого! Бей, пока не издохнет от ýстали!

Люфер молчал. Но его воля бушевала на кипении обезумевшей крови, которая сочилась внутри слишком горячо и однобоко. Хотелось смять плоть свою и чужую! Он невольно поддался искушению похотливого чувства. Не вытерпел и как-то слишком болезненно сжал громадные пальцы своей супруги. Она поняла его: сейчас не время для расслабления, нельзя показаться слабым этим тварям, иначе и его сомнут своим извращением. Нет, она не допустит его падения даже на одно мгновение!

-Уберите их! Быстро! – Приказ демоницы исполнен тут же.

Несколько бесов схватили Утразе и Блудобара и потащили их вон из зала. Шум, брань, вопли и потасовка оттянули на неопределённое время выступление девятого беса. Однако тишина за дверью не наступала, они и там сцепились не на шутку.

-Ничтожество! Падаль! – Орал Утразе, рассыпая пинки на все стороны. Весь изранен, а сдаваться он не намерен. Кровавая помесь давит на члены. Он доведёт свою месть до победного конца, не отступит, не сдастся. – Мразь!

-Мразь! Падаль! – Отзывался ему Блудобар в ответ. Рвали, пытали, мяли друг друга без сожаления, без жалости, надеясь стереть волю отвратительных часов, тяготевших над Царством зла. – Сдохни! Испарись! Сгинь!

-Где Кровосόд? Где же он? – Шептались твари. – Где же? Его нет! Эй, Кровосод, поспеши! Мы тебя ждём, мы тебя хотим послушать! Увесели наше самолюбие! Мы истомились от ожидания! Порадуй, пролей свой немеркнущий источник удовлетворения на нас!

Бес кровосмешения ещё ужаснее и отвратительнее предыдущего. По его телу текла кроваво-белая жижа, запах стал более резким. Морда изрыта дырами; из ноздрей валил густой пар, смердящий, зловонный, а изо рта брызгала гнойная пена.

-Дайте вина! – Протрубил дерзко, нагло. Миг затмился секундной тишиной! – Вина! – Рявкнул опять. Что-то страшное и уродливое двигалось внутри него. Он на вид никого не боялся и не признавал, сам себе господин.

Бесы сперва взглянули на хозяина: одобрит ли, подать вина или пнуть и поколотить его, такого надменного и наглого? Но когда Люфер едва кивнул, быстро поднесли полный кубок. Испив с над хлюпом кипевшее вино, Кровосод загундосил мощно:

-Смотрите все!

-Покажи, покажи нам! – Отозвались сотни голосов.

И тут он стал перевоплощаться в людей, показывая их во всём сокровенном желании чувств… Тысячи лиц! И все, все поклонялись его силе! Юноши… Девицы… Родственники… Духовные… И даже избранные… Брат с братом… Подруга с подругой… Не прописать, не уследить. О! ужас! ужас! Полнейшее извращение нравов!

Это видение привело в неописуемый восторг всю тварь подземного мира! Они уподоблялись увиденному! Оголяли члены, кусали друг друга, били, насиловали, истошно вопили, оскверняя самих себя в образах людей! Юноша со старухой… Старик с девицей… Сестра с сестрой… О! не зреть бы сей кошмар! кошмар! Двое и пятеро… Один и шестеро. Невыносимо! И страшно! Истина не проявлялась уже на тоскующем моменте земного бытия, угасавшего бытия! Человеческая пагуба истории вела род на край непростительной погибели, вела к гудевшей Бездне, к хаосу и смерти, вела безвозвратно и, по-видимому, к последнему концу вела устаревший век!

-Вот! Вот! – Надрывался Кровосод. – Смотрите! Все смотрите, какова цена человеческого любомудрия! Это их, людская правда, которую они пытаются отыскать на мраке и злобе! Не найти им, не найти правды никогда! Они подписали себе смертный приговор!

-Довольно! – Крикнул Люфер с остервенением, и его огненный хлыст возлёг на спины бесновавшихся уродов, бесновавшихся так нещадно, жестоко и отвратительно! Он бил их и бил, выплёскивая из себя всю немощь перед грядущим.

Вопли, стоны, хула усилили сошедший хаос!

-Люфер, пощады! Милости… Передышки…

-Милости вам?! Передышки?! Пощады?!

-Да! Помилуй… Дай пощады…

Он хлыстал безжалостно на своём помрачении и безумии ютившихся мыслей, хлыстал до тех пор, пока на место Кровосода не заступил десятый бес, прозванный Наси́луб. И тут Люфер ощутил тошноту и головокружение. Слабость его потревожила невольно.

Нет, он не обессилел от такого изощрённого торжества, оно, напротив, сделало его более могущественным, этою неуёмною силой питался постоянно. Только что-то случилось на внутреннем порыве духа. Не понимая перемены, Ангел Тьмы старался прийти в себя.

Все твари хлюпали, рыдали, зализывали раны, мало-помалу приходили в себя, но и вино не освободило от боли, а теперь ещё ожидай лютой вспышки от Насилуба. Он обладал яростью, из глазных впадин сыпались огненные стрелы, уголь. Эти угли ранили человеческие сердца, прожигая достоинства всяких слов.

Прежде, нежели произнести свою заключительную речь, демон низверг к ногам Люфера с чудовищною жестокостью несколько тварей, суетившихся возле него. Не склонил свою голову, глядел предвзято, наверно желал и хозяина подчинить своей воле.

-Люфер, защити нас…

-Спаси…

О, как ненавидел демон, люто ненавидел эти объёмные слова: спаси, помилуй, пощади, защити, подай, возлюби! Но сейчас даже и это обстоятельство не приблизило к нему настоящий момент, он словно был вне всего, не здесь, а где-то ещё. И даже не расслышал орущих и просящих.

А бес насилия лишь надменно и горделиво ухмыльнулся, выражая тем самым ко всем присутствующим своё явное пренебрежение и заносчивость, самодовольно сплюнул под ноги довольно много вонючей мокроты и чуть-чуть возвысил голос, давая понять, что он главный посреди них:

-Радуйся, повелитель! Я потрудился лучше всех! Мои весы перевешивают каждого, кто стоял здесь до меня… Я весь мир сковал цепями своего насилия. Всеобщая война сомкнула кольцо! Человечество обречено! Оно истребляет все ценности такой жизни, которая господствует над ним. Скоро! скоро пламя битв закружится на каждом уме землянина! Мои стрелы поражают сознание, и сердце обливается кровью бешенства! Мрак порождает ещё больший мрак! – Говорил долго, много о своём насилии; на один миг, только на малый миг Люфер оживился, но тут же его невольное возбуждение спряталось под личиной сокровенного чувства.

Его слово так усилило хаос зла, что Люфер сказал ему:

-Достаточно!

Бес затих, из ноздрей валил пар смерти. Нечто слишком мерзкое истекало из него и поражало присутствующих так ярко и так изнурительно, однако, никто не посмел говорить в его адрес какую-либо гадость, потому что он мог низвергнуть в тартар прямо с этого места, и так же знали, что их предводитель не будет с ним спорить по этому поводу.

-Что прикажешь?! – Протрубил он довольно нагло и усмехнулся ещё раз с гораздо большей наглостью, с беспардонностью, окинув Лею взглядом весьма противным и раздевающим, а прикоснуться к ней он вовсе не прочь.

-Можешь остаться! – Это сказала Лея и прижалась к хозяину как-то сконфужено. Нет, она никогда ему не изменяла, хотя многие твари пытались повлиять на чувственное тепло жаждущего тела, да только она  всегда оставалась верной своему господину, за это и получила от него великую власть и великую мощь, пусть и не всегда явно и пользовалась сим.

-Хм… – Он демонстративно хмыкнул и отошёл.

Наступила минутная передышка, все ждали реакции единого хозяина, которому никто не доверял, которому все подчинялись на уровне своих нравов. Тот долго, очень долго молчал, сопел и что-то обдумывал в себе. Влезть в его думы хотелось каждому, да никто не мог объять свод этого ума!

Демоница пыталась разгадать его намерение, так как проницать в дух Люфера умела, а вот определять тайное совладение крови не могла, он один обладал такою невероятною способностью, поэтому бесы и боялись его и всегда покорялись сатанинской воле. Какими бы гадкими, назойливыми, гугнивыми, жестокими, хитрыми, надменными, мелочными твари не были, но всегда и во всём подписывались под словом Ангела Тьмы.

Появился Утразе, весь избитый и помято-красный, какой-то излишне взвинченный и обезумевший. Драка с Блудобаром только теперь закончилась. И он, по-видимому, остался не вполне доволен происшедшим.

-Хозяйка… – Начал он гордо на презрительном акценте, надеясь теперь выказать свою плутовскую умность. – Я имею полное право сказать своё главное слово. У меня есть новости… И ты должна их выслушать.

Лея взмахом ручищи резко остановила порыв:

-Уйди, прочь, прочь! Ты бесполезен!

-Почему прочь?! – Воспротивился он навету, посчитав его  напрасным, ведь же старается во всю мочь угодить и ей и её супругу. – Я хочу сказать! Этого права у меня никто не отнимет! – Ему просто необходимо выговориться после всех!

-Пошёл вон, мерзавец! И не отягощай мою месть!

Утразе понял, решается что-то новое, нечто совершенно неординарное и узаконенное, а самолюбие задето, кому бы пару раз врезать по морде?! Столько всего упустил, потратив время на никчёмную драку.

Вид Люфера, бывшего Ангела, суров, циничен и непредсказуем, но никто не осмеливается спрашивать про итог. Просто ожидали и томились от ожидания. Наконец, гонг Большой Трубы вывел Люфера из вечных дум. Все глаза тварей устремлены на своего повелителя: сейчас решится воля сатаны!

-Настал последний момент! Последний! – Рёк жёстко, холодно, не поднимаясь с трона. – Час последней битвы! Час нашей славы! Все труды тысячелетий не тщетны, только и этого недостаточно, чтобы человеческий род совокупился с моей Бездной! Печать! Я вывожу печать на заключительное движение! Моя печать ставится на сердце, оно источник жизни! на помыслы, они ведут к прозрению! и на тело, оно служит делу! Избранных остаться не должно! Не должно! Ясно?! Моя воля – закон всякой душе, всякой! Печать на душу! она накопитель слов, мыслей, а мысли – только моя воля, моя! Моя и ничья больше – на веки! На веки вечные! – Он заревел дико, морда стала чернее ночи, скипетр победителя взметнулся высоко вверх.

-Тьма, тьма! Тьма, разлитая Бездною! Тьма, тьма! Славься вечностью! – Демонское полчище заголосило гимн! – Слава, слава, слава! Слава разрушению! Слава Люферу! Слава нам! – Хаос запалил огонь сатанинской жертвы. Вопли, стоны, жар подземного Моря, хлюпанье, хихиканье, зловонный смрад – всё вместе в крутящемся вихре заметалось и понеслось на землю…

Вытерпишь ли ты, земля, такое умопомрачительное впечатление разрушительного воя?! А, выдержав, выстоишь ли в таком убожестве и разврате?! О, не под силу тебе преодолеть позывные Бездны, где торжествует зло!

-Слава аду! Слава хозяину! Слава всем нам! Слава! Слава! Слава!

-Заткнитесь! – Заревел Люфер.

Тишина в момент затмила звук. Звук как-то рассыпался в монотонном раздолье бездонного простора, давившего трагически и весьма надоедливо! Ждали сáмого главного! О! как ждали этого бесы! Ждали с нетерпимостью! И, наконец, дождались!

-Готова ли жертвенная кровь? Всё ли вы приготовили для этого Важного Часа? – Хозяин не спросил, а вонзил свою сатанинскую болезненность в присутствующих. И сам как-то вострепетал незаметно и вдохновенно.

-А-а-а… – Завопили восторженно в предвкушении.

-Готова ли жертвенная кровь? – Орали оглушительно.

-Люфер, нашли только шестерых, – сообщил бес по выискиванию жертв. Он трясся и нервничал, потому что впервые не исполнил приказ хозяина, впервые не довёл дело до победного конца. И сейчас опасался гнева и жесткости!

-Мне надо двенадцать! – Страшен крик. Его глаза почти вывернулись наружу. Он уже не мог ясно думать, трезво соображать и обдумывать последующие детали свершавшегося факта. – Где остальные?! Отвечай, каналья! Или я зажарю твою рожу в печи!

-Невозможно отыскать… Нет никого… – Оправдывался бес и пытался скрыться, а куда, куда он скроется?! Везде, везде его найдёт власть сатаны! Но потихоньку, весьма медленно пятился к дверям, куда и желал нырнуть поскорее.

-Ты не выполнил мой приказ?! – Глаза повелителя Бездны отвратительны и очень высокомерны. И он сейчас сомнёт его здесь своим нетерпением и мстительностью. Отправит в самое пекло, в тартар. А там пощады не жди совсем. – Почему не исполнил?!

-Невозможно отыскать, повелитель… Трудно, очень трудно, не смог, не нашёл… – Повторил испуганно бес, продолжая пятиться назад. – Где же найти-то? Нет, нет… Невозможно… – Он хотел убежать от гнева, хотел изменить ситуацию.

-Тогда я выпью твою! Твою! И ты издохнешь! – Сказал Люфер и жёстко взмахнул хлыстом, пробив ему харю до крови. Он явно вышел из себя. – Жертвенный нож мне! Дайте жертвенный нож! Я завершу то, чего ты не осилил исполнить! Ослушался меня! Теперь возмездие! Нож! Жертвенный нож! Быстрее!

-Поща-а-а-ады-ы-ы-ы! Помоги-и-ите-е-е-е!– Взвыл тот, падая на колени. Уже не смог укрыться и спрятаться, его крепко держал Утразе, желая угодить хозяину. – Пощады! Я не предавал тебя! Верою служил тебе, хозяин! Ты знаешь! Я не вру! – Он вымаливал себе пощады и милосердия.

-Люфер, отпусти эту мразь! – Вскричала возбуждённо Лея на порыве помрачённого удовольствия, к которому стремилась и она. Её нетерпимость тоже изводила, хотелось завершить событие поскорее. – Я приведу тебе двенадцать.

-Ты?! – Он почти не осознавал действий и поступков, но тут немного пришёл в себя и взглянул как-то чудовищно страстно! Она его удивила, она его сразила! Да, она достойна быть с ним! – Ты нашла мне двенадцать?!

-Да, я нашла всех! И говорю, что никто не может трудиться для своего хозяина, никто! Никто, кроме меня! Я одна могу выполнить любую твою волю! – Улыбнулась торжественно и проникновенно, желая снискать похвалу.

Люфер лишь на миг успокоил пыл. Он сейчас находился в буйном помешательстве всех взбесившихся чувств, хотя никогда не терял власть и всегда был превыше своих служителей, как и полагается господину и хозяину!

-Жертва! Жертва! Жертва! – Орали в помрачении все бесы.

-Приведите их сюда немедленно! – Лея приказывала, пытаясь во всём угодить Люферу и надеясь, что он правильно, по достоинству, оценит её благие услуги. – И не задерживайте долее итог собрания! Торопитесь же, пока я вас не наградила! Кто замешкается, тот и получит мою награду! Не поскуплюсь!

В зал привели двенадцать человек, перепуганных на смерть, с бледными лицами, уже одурманенных вином. Шестеро юношей и столько же девиц, непорочных и чистых. Хозяин Бездны и ада взглянул на них с явным равнодушием и бесовским нетерпением.

-Девственники?! – Взвыл он.

-Да, любимый!

Движение происходящего тварей возбудило, взбодрило и увеличило хаос и смятение! Они начинали покачиваться и похрюкивать, желая поскорее испить жертвенной страсти, чтобы укрепиться на досуге события!

-Приступайте! – Люфер был в смятении, тревоге, эта жертва необходима, ему нужна кровь, дабы стать сильным, непобедимым и ещё более могущественным. Душа – это кровь. И именно кровь души напитывает мощью тела падших Ангелов!

В последнее время он расслабился и теперь, теперь, испив чистой крови, мог опять, опять ощутить то могущество, потерянное при полётах по своей Бездне. Он поступал так всегда. Ему приводили невинные жертвы, которые ещё сохранили достоинство света, не успев растерять то лучшее, что покоилось в мире. Бесы привлекали к себе различными уловками, и соблазн всегда побеждал, человек сдавался и добровольно отдавался в руки демонов, не зная, каким пыткам будет подвержен.

-Где кресты?! – Взвыл Люфер необыкновенной дрожью.

При этом слове обитатели ада взвыли протяжно. Их основа трепетала на приступе желанного итога, происходившего в подземелье. Они бесновались в тупом предвкушении. И мерзко, на опасливом восторге, вторили неоднократно:

-Кресты! Кресты! Кресты! Здесь, хозяин! Кресты уже принесли! Кресты, здесь… Здесь, хозяин… Мы готовы, готовы вкусить человеческой крови. – Двенадцать деревянных крестов внесены в зал под громкое завывание одуревших тварей, которым нет числа. Их такое скопище, что глаза истекают вместе с рёвом и ужасом прямо на просторы Бездны!

-Жертва! Жертва… Жертва… – Вопли рвали весь настрой мыслей, а тут не жди покоя, равновесия или хотя бы малой передышки. Хаос льётся непрестанным звуком, раздражавшим само дыхание Царства, от которого сотрясалось Море в тартаре. Огненная лава поднималась к земным чертогам и разливалась повсюду на бедственном экстазе. А бесы ждут жертвенной крови!

-Смерть! Смерть! Смерть! – Призывают они на чудовищном отупении нрава. Двенадцать крестов олицетворяют итог человеческих мук, ведь такую же смерть принял и Сын Человеческий, Который ниспустился в Отцовском благословении на землю!

Двенадцать человек находятся тут же в преддверии распятий. На них белые рубахи, но страх разгуливал повсюду, невзирая на дурман в голове, он блуждал явно, открыто и на беломраморных лицах. Все двенадцать: шесть юношей и шесть девушек испивали миг величайшего ужаса на дыхании бьющихся сердец, теперь уже навсегда принадлежавших хозяину ада.

Им не доводилось видеть такой кошмар даже в самых вездесущих чувствах земного странствия. О! сколько нечисти собралось на великом подворье подземного Царства, существующего реально, не придуманного писателями-фантастами. И все, все они ждут кровопролития! Всем им нужна жертвенная кровь обновления! Сопричастность к человеческой душе сделает демонов сильными и практически непобедимыми на сегодняшний момент!

Юноши жмутся друг к другу на изнывающей болезни, по всем внутренностям холодеет само движение крови; девушки что-то пытаются ознаменовать речью молитвенных звуков, только слова уже омертвели на затворе сопричастности зла, их просто не может быть в аду.

Сама основа ума на длани сатаны, а при таком изнурении невозможно уже спастись словом, которое утеряло силу. Это слово способно разветвлять истоки побуждаемых желаний только тогда, когда душа принадлежит Победителю, а когда она в тисках развращённого демона, она едина его духу и его нравам. Надо быть очень бдительным, чтобы не стать лёгкой добычей сатаны, слуги которого выискивают души, способные к совокуплению со страстями.

Опять гонг Большой Трубы запалил жертвенный огонь. Тысячи голосов взвыли так громко, что поколебались стены темницы. Она вздрогнула, и затмился миг! Уже ничто неподвластно отрезвлению, полнейший бедлам.

-Довольно! – Бросил одну-единственную фразу Люфер, глаза, которого сверкали отвратительно, победоносно. Он не мог удерживать свою страсть внутри себя. Тишина мгновенно изъявила своё извращённое настроение.

-Да, довольно! – Твари орали вместе со своим господином!

Супруга Люфера заметила, как Люфер внезапно изменился! Что-то слишком неестественное было в его облике, покрытым зловонием и чудовищным ожиданием! Но этого, как ни странно, ждали все, ждали с нетерпением!

-Начинайте ритуал! – Лея приняла на себя всю инициативу.

-Начинайте ритуал! – Вторило сотни голосов.

Двенадцать безобрáзных тварей слишком грубо и нетерпеливо схватили жертвы, не выдерживая ритма клокочущего сознания и огласив тьму ошеломляющим воплем, воспели с удвоенной радостью, которой не могли дождаться:

-Да здравствует воля победителя!

Бесы ликовали! Их усердия не пропадали! Им есть чем гордиться! Они ломали волю надменных часов и подчиняли себе душу погибающего человека! Они укреплялись могуществом клокочущей Бездны, что так явственно склонилась на порог ада.

-По-мо-ги-те… – Заорали смертники.

А кто поможет? Теперь уже никто! Слишком поздно! поздно! поздно призывать торжество света, он сюда не проникает, ему здесь не найдётся и места. Надо было раньше усердствовать и тогда, несомненно, помощь пришла бы!

-Спа-си-те…

А кто спасёт? Теперь уже никто! Теперь власть господствующей Тьмы! О! чудо слова! Почему человек это чудесное слово, обращенное к Отцу, забывает в периоды грехопадений?! Почему не соединяет его с Тем, Кто это великое мироздание облёк Плотью Своего Слова?! И слово  есть творение! Оно в силах сотворить всё! А за небрежение к Слову человек лишается и соучастия по творчеству!

Люфер вспылил:

-Чего медлите?!

-Нет-нет! Мы не медлим! – Отозвались ироды, стараясь во всём угодить вождю уродливого племени, потому что ему нельзя отказать, как и невозможно удержаться в событии без него! – Мы ждём твоего приказа, Люфер!

-Тогда быстрее! – Он уже изнемогал от предвкушения! И ничего не мог с собой поделать, само сознание было уже во власти воинственной Тьмы! – Я слагаю волю, она непоколебима! Творю всё новое на образе старом!

Когда бесы вбивали гвозди в трясущиеся от страха тела, мгновение заалело болезнью! О! как ужасен был миг соприкосновения с чем-то чудовищным и необъяснимым! Это событие поколебало всякое усилие, могущее подать историческую новь человеческому пробуждению. Миг был тут же смят и раздавлен итогом воркующей страсти, именуемой смертью, но не смертью лишь тленного тела, хотя и соприкоснулась она так существенно своим крылом, что идея радости умерла, не воскреснув в уме. Да, именно такую участь и определили им, царям земного дома! Смерть позорную и страшную!

И эта смерть, которая учредила не одни пытки изломанного чувства, стала началом завершения! Такую же Смерть принял и Победитель, когда Его Тело было объято огнём людской ненависти! И ныне эта ненависть лишь раскрыла объятия непревзойдённого впечатления могущественной Бездны!

Мрак обличал все грехи с явным наслаждением! И эти грехи не смывали память слов, к сожалению. Упоение страха нависло над теми, кто в эти роковые минуты реагировал ужасом испитого страдания на случившееся, но ведь сами, добровольно, без насилия, они отдали себя в руки не правосудию, а отмщению!

-Кто, кто заведует этой оргией?! – Спрашивали испуганно жертвы друг друга и глядели по сторонам с опасением и неведением, но только и само опасение, неведение было в пустоте, а пустота, как знамо, не отзывается ни на один даже и значимый призыв. – Кто, кто отворил меру болевых итогов?! Кому нужна вся эта ода непревзойдённого зла?! И кто стоит за всем этим?!

-Моя Бездна! – Заорал на диком экстазе Люфер. – Моя Бездна! И она пожирает любое совладение прав на жизненном пути! Не минует никого! Никого! Все зажаты в моём сознании! Все принадлежат моему восхотению и желанию!

Их измученные лица были покрыты мёртвою бледностью, по ним струились капли запоздалых слёз, но, увы, не раскаяния, а явного сожаления, что не завершён земной этап мерою услаждений, мерою, которой они могли бы себя увековечить.

-Кто отворил ад?!

-Моя Бездна! – Снова вскричал Люфер с нетерпением, оно изламывало окончательно. Его угнетала чувственная жажда человеческой слабости, хотя при том она его и напитывала, напитывала и вела вперёд, к какому-то неведомому истоку!

-Они ещё живы! – Орали вокруг твари, горя ожиданием.

-Живы, живы! Где же смерть?! Почему не забирает?!

-Люфер, они не умерли!

-Так дайте им Пятую Язву! Пусть насытятся сполна! – Дерзко взвыл он и вскинул свой скипетр власти кверху. Его лихорадило, даже непроизвольные ласки супруги не могли ему доставить немногое успокоение. А разве оно здесь возможно?! Только болезнь, ломка и полнейший беспредел, страхование, мучение. – И достаточно испытывать моё волю!

-Пятую?! – Завопили бесы. – Пятую… Пятую… Дайте им Пятую!

И в момент все двенадцать тел были пронзены копьями. Истекала вода и кровь в сосуды и застыла жизнь земная, умерла частица души, которая не успела унаследовать достоинство, любовь, покровительство Отцовского Удела.

-А-а-а…

Уста уже сомкнуты! Слов нет! Слова застыли не на покое, а на новых возможностях, о которых никто из присутствующих знать не мог и даже не предполагал! Двенадцать человек распяты на алтаре крови для Люфера и его слуг. Людское наследие повело куда-то ещё умерших.

А ангелы позора не могли отыскать своего успокоения, орали и корчились, исторгая из себя все мерзости адского ликования. Песня ожидания не умолкала, напротив, лилась всё ярче и громче, уводя в Бездну!

-Славься, славься! Наша воля!

Звуки этой незатихающей песни уже порядком обозлили хозяина! Он вскипел, вышел из себя и спросил, даже не спросил, а как-то трагически прошипел, словно его ошпарили кипятком и заставили пробиваться к свету:

-Они мертвы?!

И тут же ответ проявил свою идею:

-Они мертвы! Мертвы!

Люфер быстро вскинул свои мутно-красные глаза в сторону жертв, ощутимо потянул воздух игривого соблазна, его внутренность начинала как-то подёргивать все омертвевшие члены. Приказал. – Соберите всю кровь!

-Да! Всю! Не пролейте ни одной капли! – Подхватила Лея. – И не испытывайте терпение своего хозяина! – Она зрела, как дух Ангела Тьмы вздымался к чертогам Бездны, но отчего-то не в силах был преодолеть полёт.

-Жертва! Жертва! Жертва! – Твари засуетились! Ведь и им должна достаться эта жертвенная кровь! Она сделает их сильнее! Кто-то бегал, кто-то вопил, казалось, что мир ада вот-вот надломится и рухнет! И вся, вся эта утопия понесётся на простор Земли, которая уже стала старой и изжила своё время, подаренное ей от вечности.

И снова гаркнул господин, именуемый наследником хаоса:

-Собрана вся кровь?!

-Да. Вся, вся, ни капли не утеряно…

-Тогда несите мне немедленно! – Люфера знобило.

Тут же ему поднесли огромный кубок с человеческой кровью. Со звериною жадностью пригубил… А остальные тряслись томительным ожиданием. Он пил кровь, разбавляя её вином и бешенством. Потом дал Лее на пресыщенном молчании и удовлетворении.

-Возьми…

Люфера ощутил, как его плоть наполнилась жизненной энергией. Он в миг преобразился, почувствовал уверенность и стал каким-то развязным, пьяным. Лея тоже облеклась забвением. Они с хозяином вместе соединили сущность своих демонских нравов.

-Поцелуй меня, мой супруг и хозяин! – Сказала страстным голосом и потянулась к морде всем стонущим телом, не видя и не слыша никого и ничего. Всё, что за ней – не волновало и не тревожило. Только настоящий момент имел успех. – Я твоя и я жду любви, жажду теперь же! Не томи мою волю…

-Иди, иди ко мне… – Он не оттолкнул на удивление, напротив, схватил сильно и впился в неё с каким-то жадным остервенением под гул орущих тварей, разрывая её красное платье, однако, не пользуясь проснувшимся соблазном при прочих тварях! Люфер воспользуется им позднее.

-О! – Стонала она. – Ты мой и только мой…

Он ослабил порыв, приказав пить остальным.

Незримо наполнилась жажда демонская неистовством и лютой страстью! Они готовы принять вызов, который пал к их ногам, пал однажды и теперь его надо утвердить делом! Люфер, взмахнув крыльями, зарычал в диком приступе, опьянённый жертвенной кровью:

-Пришёл мой час! Час великой битвы! Отправляйтесь на землю и облекайте всех, кто остался смертною волей моей печати. Трясите землю так, чтобы она засмердела от болезни! Не подпускайте к порогу Отца, оскверняйте помыслы, поступки, желания, намерения, итоги! Кто станет убегать, опутывайте сетями блуда, пьянства, насилия, это самые лёгкие источники для человеческого соблазна и самые надёжные. Пусть слёзы и кровь текут и напитывают человеческую плоть. Пейте кровь, она поведёт вас в вечность! Она даст вам силу! и власть! Кто ещё не опечатан моим знаком, тот сам, добровольно и охотно, с быстротою желания подставит своё сердце на мою печать. Совокупность с алчностью и развратом обнимет их на вечные веки! Опьяняйте головы, обнажайте тела, вовлекайте во зло безнравственности, убивайте волю света на раннем зачатии чувств! Пусть стонут, рыдают, вопят, проклинают, уничтожают друг друга и не только старики, но и дети! Пусть весь мир рыгает кровью и этою же кровью и захлёбывается! Закрывайте пути свободной воли, равенства и любви! Они не достойны любви! Только тяготы, узы, смертные лабиринты, нужда, ненависть! Только это и будет человеческим наследием! Помните, какова творческая цена слова! Не забывайте, какова печать этого Слова! Слово может всё! Это моё слово, и оно найдёт любого, найдёт и задавит нуждою беспросветного мрака! Не позволяйте человеку внять другому Слову! Только – моё и ничьё более! Пусть весь род Земли содрогается от страха, бедствий, болезней и зла! Не дозволяйте устремляться к Отцу никому! Ни единого звука молитв и состраданий, пощады и милосердия! ничего того, что может вывести к Свету рая! Для нас рай недоступен и для них недоступен! Мы едины во времени и в вечности! Едины!! Только поток крови, грязи и гноя пусть ласкают тела смертных. Души омертвелых чувств принадлежат только моей воле!

Люфер сыпал молнии, которые зажигали пламя в его подземном Царстве, и это пламя погибели разливалось в человеческие сердца, воспламеняя их на новые жертвы для сатаны. Оно оскверняло ум, и человек принимал начертание раба, а этими рабами управлять просто даже сáмому ничтожнейшему бесу.

-Слава разрушению! – Воспела тварь едино.

-Идите на землю! Все вон! – Приказал Люфер.

-Да здравствует воля ада! Погубим всех! Вперёд к победе!

-Теперь наше время!

-Нам слава!

-Да здравствует воля Люфера! Да пребудет с нами смерть! Теперь всё новое! – Шум и болезнь были концом того, чем ад себя наметил! – Ад! Ад! Тебя мы славим! Тебе поём! – Долго ещё гремела воля звуков! Наконец, и она замерла, поутихла и смялась, сжалась какой-то трагической зависимостью!

И тогда демонское полчище устремилось на землю для последней и решительной битвы! Подземелье опустело, но не исчезла его великая и объёмная мощь! Все твари обрели свободу для последнего сражения! Только огонь ещё освещал его чертоги. Освещал довольно ярко, изображая жертвенную волю и последнего зла!

Теперь эта основа разливалась по миру, где жил, якобы жил человечище, человек, человечишка. Земное царство дрогнуло! Моря вскипели, реки и озёра замутились страстью! Небо сдвинулось силою ада! Зло забило отовсюду с разрушительной силищей! Чувства изменили самим себе! И завыл горько, истошно люд, услаждающий свои потребности и несвойственные желания!

-Нет правосудия! – Оно есть, да только кто-то презрел его! – Нет мира! – Он есть, да только кто-то отрёкся его! – Нет любви! – Она есть, да только кто-то извратил понятия о ней! – Нет покоя! – Он есть, да только кто-то отдалился от него! – Нет мудрости! – Она есть, она соприсутствует на всём, да вот одурманенная мысль не способна прикоснуться к ней и совокупиться с её размерами!

-Нет… Нет… Нет… – Есть, есть, есть, да только этот маленький и несчастный кто-то отпихнул историю Света и совокупился с Историей Тьмы! И сегодня господство новой эры! Эры великого разрушения чувств! – Нет Отца! – Есть! Он всюду! Но кто-то с радостью беззаботной Его предал.

Он вне всего – и предательства, и зла, и боли! Он за твердью великой Бездны молчалив в ожидании! Он в этом ком-то неизменен и постоянен, а  слышен ли Его пульс в метущемся сердце? Нельзя! нельзя позволить сатане покоится на этом божественном пульсе!

Но отчего-то сатана больше возлюблен! А раз так, тогда и жить с ним остаётся на пажитях ужаса и страсти, жить и сегодня и завтра и вечно! И потому нечего орать напрасно, просто принимай сатанинское! Оно ведь по душе омертвелой! Чего же вопить?! Зачем усиливать факт собственного недоверия? Воля человеческого духа определилась и человеческим выбором!

-Отец, где Ты? – В тебе, чадо. – Надо лишь углубиться на своих чувствах, углубиться в познание добра, и этими чувствами попытаться пробудить собственное усердие, которое позволит принять и фактуру добра.

-Отец, есть ли время? – Пока светит день, это время есть и никуда не денется. – Дни сужают границы и чертоги любого стремления, только время (событие изменяющееся) ещё определяет символику качественности и равновесия.

-Отец, Ты видишь страдания? Отец, Ты слышишь вопли? Отец, Ты чувствуешь боль? Отец, Ты осязаешь внутренности? – Вижу. Слышу. Чувствую. Осязаю. – Страданиями напитывается мера возмездия. Чтобы оторваться от её основ, прежде надо утвердиться на её источниках.

-Отец, можно ли по Слову придти к Тебе? – Можно. – Слово – это плоть духа, она творит историю и непременно приближает нас к Царствию Небесному, приближает к вечной радости, добротному покою и настоящей любви. Земля стонет. Земля плачет. Земля рыдает. Земля не подаёт изобилия, она мстит человеку, который проклял её достоинство и честь!

И потому великим – великое, славным – славное, умным – умное, ничтожным – ничтожное, глупым – глупое, развратным – развратное, недостойным – недостойное, пустым – пустое, полным – полное,  мертвецам – мёртвое, а живым – живое!

Всем то, к чему есть успех, тяга! То, к чему стремишься, в то и облачается тело, душа и то, следовательно, наследует дух. Кто живёт в духе? Что наследует душа? Великое или славное, умное или ничтожное, глупое или развратное, достойное или недостойное, пустое или полное, мёртвое или живое?!

О, как труден выбор! Но труден тому, кто не знает истинной любви! Любовь ведёт всегда туда, где есть свет, а в нём легко отыскать ответы на любые вопросы, которые возникают по житию, ибо каждый ответ подаётся при мудрости Отца. Возлюбишь Отца и мудрость, как наградной знак, ниспустится внутрь сердца и ума.

Лея обратилась к Люферу с печалью, истомившей окончательно её демонский дух, она горела любовным набатом, хотелось сорваться и унестись в пекло страстного обольщения, она надеялась ещё приобрести для себя пользу и утолить немеркнущую жажду:

-Люфер, ты думаешь, время, определённое на познание бытия, терпит поражение? Что будет с нами? Только, прежде всего, я жажду тебя ощутить в себе. А всё прочее потом… – Она поглядела на него с нескрываемым вожделением.

-Пора! – Рявкнул он отупело и топнул с такою мощью, что копытом надломил пол под собой. – Я отправляюсь на землю! Ты со мной или нет? Ну? – О! страшен и безобразен его лик, сверкает в нём вечная страсть уходящего могущества! Только и он вовсе не прочь сначала утолить страсть плоти, что так подозрительно стережёт на волнении.

-Что хочешь сделать?! Что, Люфер? – Глаза, где застыл страх первообраза, пронзили грудь демона так, что его шерсть задымилась и вздыбилась моментально. Лея не могла долее удерживать свои порывы, но выспрашивать подробности не посмела.

-Моё это время!

-Да, оно твоё и оно всегда было твоим, только твоим. Ты хозяин всех, хозяин всего, хозяин мой… – Согласилась Лея льстиво и погладила косматую голову на трепетном порыве. – Мы можем насладиться друг другом…

-Моё! Весь мир облобызает мне ноги! Они все присягнут мне на верность! Богатые придут добровольно, а нищих приведут в узде скорбей! Я возглавлю падший мир своим неоспоримым могуществом, нареку себя Отцом! И стану для них Отцом Тьмы! И сяду на престол в Главном Городе!

Лея вздрогнула, но не стала перебивать. Видно и правда настал миг последнего совокупления с тем, что ещё пока принадлежит им! А может и всегда, всегда будет принадлежать! Вызнать Вечность на таковом прибытке невозможно!

-Извращённый мир станет единой жертвой зла, которую принесут к моему престолу. Пламя ада сожжёт все прежние мысли, устремления и прочие чувства! Ты увидишь, как эти глупые безумцы будут спешить ко мне с четырёх концов земли – с юга, с востока, с севера, с запада. Будут спешить, чтобы присовокупиться с моею и единою волей! Они снесут к моим ногам все свои духовные и материальные ценности, потому что печать, которая осквернит их чело, запечатлеет мою силу на всём! И если, кто-либо ещё не придёт в моё могущество из-за мыслей Света, которые ведут во благо Его, то великая доля неравенства и нужды пригонит этих борцов в мой храм окончательного омертвения души́, где я сам лично поставлю печать на их сердцах раскалённым жезлом власти! Мой хлыст согнёт любую, даже самую непокорную спину! Никто, заверяю твой дух, никто не останется в стороне, никому не удастся избежать воли Ада! Жало смерти отыщет даже сáмого искусного! Весь мир присягнёт моему слову, моему желанию и моей воле! Клянусь огнём ада, что его могущество пожжёт всякую мысль Света, а Мрак затопит мир повсюду! Я победитель! – Голос Люфера гремел, как победный набат! Уверенно и страшно! Даже на земле слышался гром зла! В эти мгновения там происходили ужасные катастрофы, гибли люди, гибли тысячами, кровь текла рекой, а господство смерти усиливало возрождающийся хаос. Он был вне себя, его ореол демонского могущества разливался везде так откровенно, что земное совладение царственного мира выло от слóва, которое стало для него страшным наследием!

-Люфер, ты… – Лее не хватило духу сказать то, о чём подумала, хотя она билась о такую мысль не раз и не два, да вот сникла её сущность вдруг невнятно, а он её не слышал и не понимал, ибо не проницал на таковом моменте.

-Я несу человечеству последнюю волю моего необратимого господства! Последнюю и окончательную! Всё! Понимаешь? Всё… Земля гибнет! Она станет прибежищем… – Вдруг демон затих. Что-то таинственное снизошло в его внутренности и заставило замереть ожиданием.

-О чём ты думаешь, мой господин?! – Лея поцеловала своего возлюбленного слишком нервно, и горячая дрожь прихлынула волною и потопила ритмичность образовавшегося впечатления, коему не наступал конец. – О чём?

Он взглянул как-то беспомощно. Опять, опять проявилась непростительная слабость. Ей было в диковинку созерцать неестественность победителя. Она ждала ответ и всё-таки боялась услыхать его.

-Что, что скажет Отец, когда отверзнется вечная слава Его могучего слова?! – Вдруг провозвестил сатана наречие, от которого и сам вспотел и затрясся. Он не мог уже усвоиться в том, чему присягнул однажды, оно его разрушало и разрушало изнутри.

-Люфер…

-Что Он скажет?! – Всплеск болезненного чутья заколыхался вне времени. Закричал пронзительно. – Его мир пал! Пал! Пал! Человек принадлежит мне! Понимаешь?! Не Ему, а мне, и я властвую над ними, над этими ничтожествами, которые предали Отца…

-Люфер, разве Отец станет говорить? – Лея потупила и звук, и речь, и смысл. О чём ещё спрашивать?! Всё уже и так ясно, как день. Противоречий тоже нет. Да она и боялась выспрашивать о более глобальном и важном.

-Отец должен призвать меня к Себе… – Однако, демон немного встревожен и чем-то озадачен. Некие тревоги, подозрения и сомнения встревожили и заставили думать ещё. – Он должен призвать меня к Своему Престолу… И я взойду туда…

-Призвать для чего? – Не поняла она, а дух взлетел на покрой неутомимой надежды. И надежда не смылась чутьём адского величия, она внезапно засверкала таинством звуков. Новая волна страха захлестнула снизу доверху, отбив даже похотливое жжение плоти. Сердце заломило от ужаса и сожаления.

-Держать ответ за использованное Слово… – Еле-еле вымолвил.

-И мне… – Осеклась она вдруг.

Да, придётся держать ответ за использование слóва, за то, что было им предопределено! Экзамен Векóв! Именно эта доля жгла волю демонов, но экзамен учреждён не одним бесам! Он для всех тварей! Для всех, кто дышал и пользовался Буквой Закона! Слово встанет на своё предназначение, и оно определит своё владение права по его пользованию! Эта идея и внесена на слово, имеющее долю сотворчества! Экзамен за каждое намерение и мысль!

И вот приближается миг, за который придётся держать достойный ответ. Теперь настала пора победить слово и взойти выше него, но это уже смысл вечного и Божественного, смысл того, чем Отец объявил Себя на дыхании Своего Слова.

-Пора! – Люфер затрепетал.

-Что? – Не поняла демоница.

-Пойдём вниз…

-Вниз?! Нет! Нет! – Вскричала исступлённо. О! как не хотелось спускаться в тартар! Но там дышало Море! Оно должно преобразить их нынешние тела! Такова сущность Ангелов Тьмы. И отступать от неё никто не будет!

-Мы обретём власть, новую власть… – Сказал он громко.

-А разве… – Опять осеклась в преддверии чего-то.

Их общность слегка размылась, но не отдалила друг от друга новым чутьём. Оба демона с тяжёлыми мыслями очутились возле кипящей лавы. И оба, оба унеслись памятью прошлого! И это прошлое было желанным, но утерянным!

Синие языки ласковых волн Великого Моря ластились тихим чувством на ангельскую плоть. Свежесть воды давала силу непревзойдённой мудрости и чистоты в каждое движение облагодетельствованного дыхания!

Свет покрывал дух совершенством Мудрого Благодетеля! И такая желанная и величайшая сила вливалась внутрь, что не было в духе ничего, кроме любви к своему Создателю. Любовь была неисчерпаема, безмерна. Она присутствовала тогда, она не умерла и сегодня, надо лишь повернуться к ней своим желанием.

Раньше у них была иная любовь! Они омывали свои ангельские тела в водах тёплого Моря. Лея пела Люферу песни своим дивным голоском, который разливался на волнах святой воды. И это было так чудесно! Красиво! Божественно! Им улыбался свет рая! А ныне, ныне уже отвевает любовь ада! И она совершенно не похожа на любовь рая! Теперь иное Море лизало чувственную плоть демонов! Оно дышало мощью, страстью извращённой любви! Его усилия отрезвляли итоги всякого чутья, которое колыхалось в памяти!

-Ты готова вкусить страсть?

-Да, Люфер…

-Это завершение нашей истории, нашей, Лея, – как-то трагически промолвил он, но уже нет вздохов, какого-то сожаления, лишь усталость, такая непомерная и величайшая. – Ты ещё можешь принять иное произволение и остаться на своих мыслях…

-Неужели всё?! – Паника ослабила дух Леи.

-Ещё колеблешься?! – Усмехнулся злобно, остервенело, но понимал, что она всегда будет с ним на вечные веки, чтобы не произошло. Ей без него не понести бремя своё. И это немалое обстоятельство давало ему силы устремляться вперёд, не назад.

Не смутилась, знала всё наперёд. Любовь повела за ним, и теперь она будет любить его, пока бьётся жажда. И она отдаст ему всю себя и не потребует расплаты. – Где ты, там и я… Моё место всегда возле тебя, супруг мой…

Демон посмотрел на неё сильно и с не свойственностью ему благодарностью. Да, Ангелу Тьмы необходима любовь и желание его воли, его и ничьей больше! Всё это он получал всегда! И он не останется один. Возьмёт её дыхание, если потребуется!

-Вместе?

-Навсегда.

Люфер притянул к себе Лею. Сорвал платье… Впился страстью своего кипучего движения на плоть её и закрутился вихрь любовного помешательства… Она завопила надменно, отдаваясь во власть неописуемого соблазна, с которым совокупилась неумолкающая стремительность. Вода взвихрилась…

-О, мой супруг… Я в твоей лаве огненного пробуждения… Я никогда не оставлю тебя, потому что ты один можешь дать мне то, без чего я не смогу существовать… Я неизменно только твоя… Ты и сам про это знаешь…

-Довольна?

-Да, мой господин, да!

Люфер первым вошёл в кипящие волны, надеясь себя увековечить в их хаотичном бреде. Бездна звенела протяжно и звала к себе своё детище зла. Это зло имело особенное усердие, потому что его эра вскоре завершит и своё право. Приказал Лее:

-Иди за мной!

Она послушалась. Не было даже и мысли отступить назад или сбежать от предначертанного. Рядом возлюбленный… Пусть он и ведёт за собой. Ничего уже не испугается, ни перед чем не остановится до последнего конца и до нового начала.

-Ничего не бойся.

-Я и не боюсь…

Огненно-морская стихия поглотила их своим таинственным могуществом! И здесь! здесь так же соприсутствовала непознанная Тайна, и однажды она сама себя проявит в чём-нибудь. Боль ярко впилась в тела! Она ломала, изрывала до помрачения все настроения скопленных слов! Такая страсть всколыхнулась на омрачённых сердцах!

-Люфер…

-Это наш удел…

-Люфер… Я не могу…

-Мы должны облечься. Ты со мной… Я с тобой…

-Люфер, невмоготу… Что-то разрывает меня, я умираю…

-Терпи! Ты не умрёшь никогда! Ты бессмертна, как и я! Никто не властен над нами! Никто! – Грозный голос прозвучал, как набат. – Мы сейчас преобразимся и войдём на исток совершенства… Удержи это мгновение…

Оба Ангела Тьмы были накрыты огненной волной! Звуки слов слились мгновенным итогом чего-то нового и страшного. И вот они обмыты, но не очищены! Люфер первым показался из вод кипевшего Моря! Лея шла второй.

-Вот и всё! – Сказал, как отрезал.

-Да…

И вдруг демоница зажмурилась от необычайно яркого света, что стал разливаться перед ней. И к величайшему изумлению увидела, как её любимый Люфер преобразился в Ангела Света. Неоспоримое уродство и безобразие растаяли в открывшемся чуде! Образ был не таким, когда он менял себя при встречах с Гелбером, он был, как прежде, великим и статным Ангелом, жившим когда-то в раю.

Этот образ затмил весь подземный мир, в котором они находились ныне, стало как-то труднее дышать. Основа разбилась на строе невнятных чувств! Мгновения разломили впечатление каким-то неопределённым потрясением! Лея схватилась за горло чёрной ручищей и прошептала исступлённо:

-Люфер, что это?

-Это вид обновлённого мира, куда я отправляюсь вместе с тобой! Я явлюсь уподобленным Отцу, ведь только этот образ даёт мне полновластие над жителями Земли. – Он был горд в новом обличии, ведь ему предстояло стать в ореол великой прелести и определить сущность тленного бытия.

-А что делать мне? – Неуверенно пролепетала демоница.

-Тебе? – Он снова усмехнулся.

-Да, мне. – Неуверенность пробудила сомнение.

-Ты со мной или? – Хозяин Бездны смолк, с усмешкой взглянул в её отвратительную морду, которая казалась напуганной, излишне взволнованной. Страх нелицемерный, подлинный. Он не изрёк больше ни одного слова, ждал ответ.

-Ты же знаешь, что вся моя жизнь принадлежит тебе одному. У меня никого нет, к кому бы я так была привязана. Нет! и никогда не будет! Никогда, Люфер! – Не врала, говорила правду. – Я не могу пойти в отдельности от своего бесценного супруга, только вместе и только за тобой.

-Тогда ты знаешь, что тебе сделать?!

-Знаю…

-Что ж час настал! Время вычертило определённые границы. Готова ли ты последовать в путь? В последний путь, завершающий земное бытие? – Он уже не глядел на неё, он глядел в будущее, которое трепетало над ним.

-Готова. – Претерпевая чувственную боль, она вошла в образ, который был вне всякого времени. Ясный лик отворился в узком пространстве. Свет двух демонов заставил всё Царство ада содрогнуться и застонать от предвкушений намеченных итогов. – Люфер… Неужели завершение?

-Ещё сомнения тебя разлагают?

-Нет… Сомнений нет, их не может быть, когда ты рядом…

-Тогда зачем разветвляешь свою суть?! Чего хочешь от меня ещё?

Лея встряхнула красивой головой и отозвалась на призыв уверенно, потому что чувства в ней не остыли, напротив, чувства стали более сильными и могущественными. – Я покоряюсь твоему праву! Веди меня за собой! У нас единая участь и единая любовь бессмертия, которой я присягнула ещё тогда, в тот час, супруг мой!

Люфер уже начинал трястись от злости, а предначертанное изменить не дано ни ему, ни кому-либо. Он мучался в своём навете искажённых мыслей, коим не видать и определяющегося конца, но что, что он мог изменить на пороге того, где был Отец?!

Отец Там. А он здесь.

Есть ли мера сближения?

Мера есть. Теперь же только осталось единственное усилие, на которое необходимо опереться сегодня, дабы вырваться из тисков адовых страхов и мучений! Осилит ли Ангел Тьмы разорвать эту цепь соблазна и порока? Ад всесилен. Но он не бесконечно правит самостоятельно. Это пока ещё не закончено наполнение, он имеет успех, однако и успех завершит вскоре свою незамечательную историю.

Люфер и Лея лобзали окончательные мгновения своих новых чувств. В них разливались странные восторги, только и болезнь колыхалась рядом и никуда не уходила. Всё, абсолютно всё, казалось весьма призрачным и лживым. Но они не замечали ничего. Дурман превзошёл и сами ожидания.

-Поспешим на Землю, поспешим же, иначе мир моего господства рухнет и исчезнет! Я этого не могу допустить… Никому не дано знать того, что будет после! Теперь же усилим итог, пробуждающийся для моей власти!

-Ты прав, мой господин, прав, как всегда. – Лея готова на всё, чтобы угодить своему супругу во всём, и в мелочи даже! И она сделает то, что он пожелает! Если потребует её дух, отдаст немедленно! В жертве и состоит залог любви, хотя и принадлежит условность оная демонской воле, но любовь есть любовь, и имеет потому-то не одну грань, а бесконечную.

-Что ж, вперёд, нас ждут великие дела!

-Только вперёд! Ничто нас не разведёт!

-Вместе!

-Всегда!

-Наше могущество определит господство над людьми! Я победил Свет на Земле! Победил! – Люфер вдруг почувствовал первое недомогание, оно его как-то скрутило. Это новое чувство ослабило мощь, но демон не лишился мощи, она, напротив, непризнанным чутьём завертела и новое событие.

Оба поглядели друг на друга в исступлении! Но и время теперь уже застыло в обновлении, оно теперь на вечности великого смысла! Осталось лишь завершить историю востребованных и использованных слов. Люфер выполнил проект Бездны! Исполнил всё, что и было учреждено ему на праве злого движения при пробуждавшихся мыслях!

-Ты ещё сомнений полна… Я зрю твою слабость, искручивает тебя, ломает, желает повернуть назад. – Люфер во зле, но злость самопроизвольно творит свою возможность. Невозможно оторваться от сего, затягивает и…губит.

-Сомнений нет!

-Но я чувствую твоё смятение. Что это?

-Забудем всё, что было, чем пользовались до этого мига, не надо утончаться и исследовать мою волю, она всегда во власти твоего дыхания и твоего желания, чтобы ни случилось, чтобы ни произошло. Всё для тебя! Верь мне… – Отозвалась Лея и с любовью взглянула в лицо своего супруга.

Он усмехнулся.

-Это так! – Повторила твёрдо.

-Так ли? – Он слегка смутил её своим излишне смелым взглядом, который не просто проницал внутренности, но который касался и сáмого сокровенного. Ему казалось, что его возлюбленная Лея взволнована и напугана предстоящим. – Я вижу твоё смущение. Ты иная… Ты не моя Лея, какую я знаю…

-Нет, Люфер, я прежняя… Я готова ко всему, что ждёт нас впереди. Там мы облобызаем завет. Не думай, что слабая, сильная и верная. – Она не должна показывать свою слабость, иначе можно погубить то, к чему они идут.

Он вдруг затрясся страхом. Страх выполз из мрака неприметно и присел на плечи. Силился определить его границы, не определялись. Желал постигнуть, не постигалось. Хотел увернуться, не получалось. Недопонимание было мощным! Что произошло? Что случилось? Некое предостережение. От кого оно?

-Что с тобой, Люфер? Ты переменился…

Он молчал. Думы во власти ада, но ад от этих дум отступал назад. А позади него был Отец. Или Отец зовёт его? Или хочет, чтобы не доводил итог до конца? Что? что двигается внутри? Чувственная основа колеблется весьма явственно.

-Не надо, Люфер, всё в твоей власти. – Голос немного встревожен, речь смята возбуждением. И она тоже ощутила вмешательство ненавязчивого страха, который приполз ниоткуда. И её основа смутилась чем-то могущественным, оно сошло и не уходило никак.

-Да! Моя власть сотворит исход звуков!

-Тебя славят векá!

-Да, ты права! Вперёд! Назад дороги нет! Её просто не существует! Истёрта, смыта, обмазана… – Люфер всколыхнул поступь захмелевших чувств! – И никогда уже не будет того, чем мы выстелили себе долину бессмертного исхода!

-Летим же туда, мой господин! – Лея слушала в себе движение нового и необъяснимого, но новое и необъяснимое зазывало навстречу чему-то чужому, до страсти хотелось испить это чужое собой! И не просто испить, а и вызнать, укрепиться в сём. – Люфер, не надо ни о чём жалеть! Это всё наше!

-Да! Наше!

-Тогда войдём в свои владения по праву Слова!

Ангел Тьмы взглянул на неё, опять мелькнула мысль, тайная и страшная, зачем, к чему строить иллюзии?! Уже ничего нельзя вернуть, если только… Их ждала земная слава! Она влекла к себе непреодолимым желанием напиться чем-то неиспытанным, но весьма существенным!

Пора, пора определить свою власть на том, кто ещё будет присягать на его волю, волю сатаны! Ныне его доля поведёт земное начало туда, где была печать вечных Дум! В этом заключенная вся задумка и весь тайный замысел!

Люфер и Лея взмахнули белыми крыльями и мгновенно объяли величественный простор, который встретил их в неуютной Бездне. И эта воинственная Тьма излилась на них в последний раз! В последний раз её дыхание обожгло их невольной страстью, мраком, холодом на едином потоке. И Бездна стала для них какой-то маленькой!

Перед тем, как два Ангела Тьмы, преобразовавшись в Ангелов Света, осязали приток бездонного потока, который самозабвенно пролил на них свою идею, они вдруг на затворе неподдельного страха увидели ещё одного Ангела. Он не боролся с Бездной, ему Бездна не противилась. Он приближался к ним в великой славе могущественного Дыхания Отца, приближался уверенно, не теряя своего явного достоинства.

-Ой, что это?! Люфер, кто, кто там? – Встрепенулась на звуке ожившей мысли Лея. Её сердце сжалось подозрительно, она даже ощутила внутри себя зов хрустального Моря, покоящегося на лаврах бессмертного Рая. – Ты ощущаешь прилив?

Ангел Тьмы тоже это прочувствовал, ещё не понимая и не осознавая до конца случившееся, и чем же обернётся для него такое вмешательство, но чутьё не обмануло. Это был Гелбер. Люфер сильно встревожен. «Что, что ему нужно? Чего же он ещё хочет подать моему дыханию? Зачем явился?» – Подумал сатана, не посмев, однако, оторваться от нестерпимой жажды, которая неожиданно помутила кровь, зазывая его вперёд.

-Люфер, он хочет нас остановить! Хочет помешать нашему делу. Или… – Вдруг ужаснулась Лея. Ей не хватило сил произнести то, о чём она успела подумать, хотя и речь сдавила горло какими-то особенными тисками.

Могущество Гелбера явное и божественное! Что-то необычное разливалось с его образа. Пока не понять… В нём искрилась воля Победителя. Это пугало. Прежде Гелбер был другим. Совершенно не таким, каким представился на разливающемся хаосе!

«Или попросит пойти за ним? Отец возложил на него Свою особенную и непостижимую волю?! Почему Он Сам не позвал меня?! Или Гелбер сотворит конец моему могуществу? Что ему дано? Мне уже не постигнуть величие… Уже слишком, слишком поздно возвращаться в прежние истоки… Зря, зря пришёл Гелбер… Или не зря?» – Снова просквозила шальная мысль в уме, уже осквернённом смертью окончательно.

Ангел Света неторопливо приблизился к ним. Само движение в Бездне приостановилось, словно утеривало свою мощь. Свобода Творца сжимала дух демонов, сжимала не напрасно. Но для чего? Люфер силился определить, не мог.

-Ну?! Чего хочешь? – Нетерпеливо высказался Ангел Тьмы.

-Последнее Слово! – Отозвался Гелбер странно.

Он был величественен и грозен, что Лея смутилась на закате разлагающегося чувства, поглотившего её целиком. Не могла уже себя определять достоинством любви, которая ещё имела некое торжество, но сейчас и это торжество потускнело, размылось и снизошло в никуда, словно никогда и не было его.

Властный вид Ангела Света был неумолим. Он не собирался ни о чём развивать идею прежних мыслей, когда они встречались с Люфером там, на рубеже столетий! Гелбер сегодня, на моменте истины, не казался утомлённым или опечаленным, напротив, он облагодетельствован бессмертием Отца. Не упрашивал, не лил слёз, что-то изменилось в нём и изменилось весьма явственно. Определить сущность отношений уже нельзя!

И оттого Люфер вдруг расслабился. Это явное превосходство неизменного старшинства злило Ангела Тьмы, он испытал на себе приток неуютности, а злоба искривила и показательное слово, которое пыжилось себя проявить на лидерстве, пыжилось, но опять не смогло даже выявить нужный момент. Уже не доставало прежнего превосходства и благородства. И это обстоятельство пуще прежнего оскверняло внутренности демона.

-Как поступим? – Спросил Гелбер.

Ответа не последовало. Ангел Тьмы думал в себе, думал про историческое неравенство, которым покрылся на образе своём. Хотел вызнать Меру Отца, а Отец молчал и не производил в нём движения Своего.

-У тебя последний шанс, Люфер! – Гелбер всё-таки слегка смягчил нрав. Божественное сияние разливалось на необъяснимом триумфе. Он мог прямо сейчас же изменить всё, да вот идея первичной свободы не насилуется. Взгляд, был жёстким, хотя нет в нём ненависти, нет и мрачного кипения. Только страсть великого пробуждения, и сия страсть ласкалась о Люфера довольно горячо.

Глаза любви встретились с глазами ненависти.

-Что решил?

Лея легонько толкнула супруга в плечо. Он не прореагировал.

Гелбер повторил свой вопрос?

-Что решил?

Люфер почувствовал движение крови вне себя. Это тоже было странно, это было впервые. «Что со мной?» – Он осознал, его дух начинает как-то меняться, разрывая при этом сознание, ломая последнее пробуждение Отцовской Любви, которую страшно терять. – Я не понимаю… Что со мной? – Он в непритворном ужасе.

-Ты отделяешься от Отца! – Сказал печально Гелбер, не выказывая, однако, своей внутренней боли. Он по-прежнему любил своего младшего брата. И ему так не хотелось утерять его окончательно. Он всё ещё надеялся вывести его из отупения.

-Отца? – Люфер вдруг замер. Кровь истекала в Бездну. Дух размывался на чувствах невнятно. Было жутко и очень отвратительно, неприятно. Он понял, что лишается сáмого драгоценного, оно утеривается и отдаляется от него безвозвратно.

Лея не на шутку испугалась, но не посмела ничего предопределить, лишь ждала верного решения своего господина. Тьма их отвергалась, а от Света они отошли прежде. И теперь наступала эра неразрешённого смысла. А как разрешишь?

-Люфер, ты можешь всё приостановить одним своим усилием! Этого  будет достаточно, чтобы сохранить… – Ангел Света ждал, ждал с надеждою. – В твоих возможностях себя привести на покой Отца. Ведь ты Его не забыл ещё?

Ритмы звуков бились о берега демонской плоти, бились разрушительно. Нельзя исторгнуть то, что посеяно внутри, посеяно временем. Но и уйти тоже невозможно. Помыслы в тревоге. Загадка неразгаданна. И нет уже и предпосылок для сего. или есть?

-Уходи! Мне плохо! – Заревел Люфер дико. Вой стянул нервные узлы крепко. И сама Бездна уже не посмела даже закрутить итоги задействованного времени, которое стиралось. – Убирайся, иначе я погибну!

Гелбер не пошевелился.

А Лея судорожно схватилась за горло. Дыхания не хватало. Она не знала, как себя вывести на потоке свидетельства, которым покрывалась изнутри. Казалось, что сама жизнь обрывает и смысл, и итог, и всё остальное. Завопила исступлённо, хотя знала, как он ненавидит такие слова:

-Помоги мне… Люфе-е-ер…

-Не ори. – Отозвался он ей. – Забираешь последнее криком…

Светлость стягивала петлю мрака. И мрак как-то затрепетал и загудел протяжно и обезличенно, хотя само событие было весьма ярким и субъективным! Но уже ничего, совсем ничего не поменять, не отменить, не возвратить!

-Гелбер…прошу…уходи…тяжко…

-Это твоё решающее слово? – Снова проговорил Старший Ангел.

-Да… Уходи, я прошу…

Бездна вздрогнула! Люфер просил! просил о снисхождении! Ещё миг и может он одумается?! Может, вернётся к своему первоистоку! Может, именно сейчас обретёт титул прежнего Ангельского достоинства? Ну! Ну! Немного, ещё немного и вот-вот откроется блаженный рай! Не утеряй же этот миг, тот самый, заветный, желанный!

Гелбер терпеливо молчал. Он лишь надеялся на мудрое расположение, которое текло к Люферу от него, как особая и последняя милость, которую он мог дать ему в эти решающие мгновения. Надо только принять её поскорее, и тогда отворится достоинство.

Молчал и Отец. И в молчании звал к Себе всех. Кто услышит Его? Пока Люфер мог, мог ощутить эту заветную связь и встать в ряды доблестных воинов. Колеблется мысль. Колеблется сердце. И дух наполняется невыносимой тревогою.

Тишина затмила неподдельный, но пробудившийся восторг. И соучастный миг восставшей Вечности уже обнимал и жажды и нравы. Надо было только разорвать сей замкнутый круг воинственной Бездны, которая поглотила и сжала.

-Люфер, ты с кем? – Голос Гелбера вывел из забытья.

А само сознание закружилось болезненно. Как вырваться из тисков Ада? Как поведёт себя демон? Чем он сейчас напитает свою сущность? Изломана вера, смято слово, мысли рассеяны по Бездне, их не собрать, если только…

-Любимый! – Вскричала Лея. – Воззри на всё!

Но он и сам уже понимал то, что вдруг открылось ему в уме. И некая непринуждённость вывернула наизнанку всю сущность Ангела Тьмы, который прежде был Ангелом Света. Он совсем обезумел и рассвирепел от происходящего.

-Ты! Ты! Ты! Сделала меня! И я тебя заставлю трепетать! – Возглас сеял волю вздымающегося ада! – Ты изменила моё желание! Но я – Ангел Света! Ангел! А ты, ты – пустота! И я, я сожму тебя одним волевым усилием!

Нет, Люфер не последовал за Гелбером, даже, если бы и возжелал, потому что он уже не осилил Отцовское начало, Отцовское  величие и славу, сейчас, в эти роковые для него минуты, он вдруг стал призраком сжимавшегося вéка. Его образ сеял некий свет и сеял слишком ярко и пронзительно, сеял так, что мрак в один момент вздрогнул и как-то сжался странно. Его историческая мудрость надломилась. Смысл перестал существовать!

Гелбер уже всё понял. Слёз он не лил. Печать зла сломала оставшиеся впечатления. Он лишь вздохнул на тягостном возгласе, не складывая излишней сентиментальности, не пытаясь уже вернуть ушедшее, ведь оно завершило свою историю:

-Это окончательно?

-Прощай. – Этот возглас был для демона окончательным.

-Жаль…

-Жалеть нечего…

-Видимо так…

-Не встретимся…

Люфер даже не вздрогнул и отозвался:

-Знаю…

Вот и всё! Судьба развела их по разные стороны! И теперь каждый из них потечёт по руслу лишь своего желания, чтобы увековечить объёмы и личного успеха и личного труда. Вся прочая символика будет зарождаться друг без друга.

-Что это, Люфер? – Лея в панике.

-Не поднимай вой…

-Она изменяется! – Вскричала Лея слишком громко, и эта невольная громкость парализовала весь прежний смысл. – Ты зришь?! Смотри, Люфер, смотри! Это, это… – Ей не достало вдохновения выразить речевое произволение.

-Я вижу!

-А слышишь?

-Слышу! – Ангел Тьмы был горд и величественен! Только и гордость с величественностью отвевали иное торжество, не признанное, хотя и существенное. Он лишь услаждал свои чувственные грани новых слов! Его Бездна, Бездна зла, отступила перед ним вдруг на внезапном безмолвии!

-Люфер…

-Да! Только так!

-Но что это? Что происходит? – Лея в недопонимании.

-Узришь и большее! – Отозвался в ответ с надменностью. Свет заставил могущественную Бездну примолкнуть. Эта власть Света Её ущемила, и она перед Люфером внезапно стихла и стихла покорно, покорившись воле Ангела! Его возможности стали как бы безграничными, объёмными. Оставалось закрепить за собой власть. Но будет ли эта власть таковой, какой её ожидают?

-Я не понимаю…

-Слушай и воззри! – Голос гремел, как труба.

Гелбер же молчал. Страдания на его красивом лице нет.

-Моя! – О! он ликовал! Теперь его непревзойдённая сила её обуздала! Обуздала наконец-то! И Она уже дышала иначе, сжимаясь на желании того, кто служил ей на неизменности вкуса и цвета своих чувственных навыков все эти долгие и утомительные столетия! Сие было не просто чудесно! Это было как-то необыкновенно! Сама необыкновенность подала ему, Ангелу Тьмы, некий порядок непознанного совершенства! Да, совершенство снизошло, но для чего? Для какой надобности? Может быть, чтобы пробудился бессмертный дух Отца? – Моя! Моя! Моя! Я с ней!

Ответ был сложен. Гелбер больше ничего не вымолвил, все слова утеряли теперешнюю ценность. Его ожидал Отец. Старшего Ангела увлекала историческая Мера блаженства! К ней он причислен, с ней и совлечён самим собой размером Вечности! Перед тем, как вырваться из этого истока, он поглядел на своего собрата.

-Моя навсегда! – Люфер вдохнул право своей обретённой, но мнимой, мнимой свободы. Наверно в последний раз. Владения пространного бытия теперь выведут новые возможности для него и для его бесчисленного потомства!

-Любимый… – Но и этот ласковый шёпот не поменял ориентацию события, хотя любовь никуда не подевалась и не спряталась, она всегда на виду. – Мы вместе или… – Что-то промелькнуло внутри плоти и, промелькнув, смылось, исчезнув навсегда.

Гелбер уходил отсюда один, но он уходил к Отцу и уходил безвозвратно. Люфер ничего не зрел, потому что его чутьё немного изменилось, но почувствовал приближающуюся разлуку. Эта невольная разлука была окончательной. Страха нет. Но что-то сжало мощь, сердце заболело. И всё-таки не выдержал, повернул свою голову, чтобы проститься. Старший Ангел предстоял в Отцовской Славе и в Отцовской Любви.

Добротные величины соприкоснулись демона откровенно и величественно, он зажмурил глаза, но зажмурил всего лишь на малый миг, а потом резко открыл их, по-видимому, решившись на что-то большее, но не увидел уже перед собой возлюбленного брата. Тот скрылся. Скрылся навсегда. Теперь уже ничто не вызволит его Оттуда, да и сам Люфер туда никогда не взойдёт уже.

Лея тоже ощутила боль.

-Не тревожься…

-Но… – Попыталась извлечь достойное слово.

-Пройдёт…

-А как же ты?

-Я?

-Да, ты…

Люфер расправил свои могущественные крылья… Ему не было – ни больно, ни жёстко, вовсе не испытывал крайнего неудобства. Лёгкая невесомость окружала со всех сторон. Он чувствовал себя великолепно и необычно!

Лилась песенная мелодия повсюду, как некое свидетельство Отцовского Дыхания. Ангел Тьмы хотел внять этому пробудившемуся сиянию! Да торжественная песнь заключительного момента вдруг его сделала каким-то тревожным и уязвлённым.

Силился определить неопределяемое.

Не смог.

Возжаждал соприкоснуться тайного.

Не осилил.

Вострепетал было чувственным началием прежнего и последующего, но и оно его не вдохновило ничем и никак, напротив, как-то неприятно сдавило, усугубив при том само Событие, где он был главным действующим лицом и был не теперь, а когда-то, словно в прошлом, не в будущем и даже не в настоящем.

Попытался изменить наступивший момент и вызнать его суть, да и момент ускорил движение, не подав нужного пробуждения и происходящей действительности. Замутилась непознанная жажда. И для жажды не нашлось действенного утоления. Всё, абсолютно всё изменилось для него, в нём и окрест него.

Таких перемен Ангел Тьмы не мог предвидеть, а тем более и находиться в них. Все устремления поугасли в одночасье. Сломалась и воля. Куда-то пропала и возможность стремительная, величественная, бессмертная. Осталось лишь некое сожаление, но и оно как будто бы ненастоящее, а поддельное. Стиралась вся пажить пользованных, но неиспользованных до конца, условий.

-Люфер, что происходит? – Возопила Лея в ужасе и страхе.

Он не прореагировал на неё ни единым всплеском колыхающих чувств. Что-то внутри него весьма подвинулось и покачнулось. Тогда крикнул изо всех сил, что сумел-таки скопить внутри себя за все столетия, а вот нервная страсть Бездны не позволила взлететь в глубину благородному слову, хотя он выдохнул его свято и таинственно при сердечном ритме своей любви, которая не умирала  в нём, но жила, не смотря ни на что:

-Отец…

Звуки Вселенной сомкнули уста.

Мир мыслей и слов завершён.

[1] Бытие, 1 глава.

[2]Приять – принять.

[3] Почему возможно? Потому что всегда остаётся возможность для преодоления навыков злого истечения. И никому на нынешних субстанциях не дано определить Меру Отца, Который всегда может отменить существенное начало на иной исход.

[4] Малодушие – боязнь тела на любое колебание звука