Марина Смольянинова. Скорость принятия решения (рассказ)

1

Зима раскатала снежные бархатные рулоны по черным неровным дорогам. Выбелила деревья, оставив недокрашенными ели, и рассыпала в хрустальном куполе Земли белоснежным роем снежинки. Наступал вечер. Вдоль длинных улиц макушки стройных фонарей загорались ярко-оранжевым светом, опуская свои желтые объятия на землю, окутывая прохожих. Из прохожих в царстве сугробов и исполосованных, проезжающими машинами, автодорог, существовала только Она – одна, идущая, нос опустив в туго завязанный на шее шарф. Она мерила одну единственную дорогу шагами пятнадцать лет, ступая пятьсот восемьдесят пять шагов в одну сторону и семьсот двадцать шесть шагов в обратную сторону, когда ее от улицы до ключа в дверном замке разделяли проходы между привлекательными прилавками магазинов.

 

Она зашла в низенькую квартиру, убранную пылью. Каждая книга, сдавленная боками своих соседей-двойняшек, удушливо собирала бумажных клещей, пожирающих их неповторимый внутренний мир. Стекла (между делом служащие не только элементом дизайна старого книжного шкафа, но и прозрачным барьером, между потенциальным ленивым читателем и множеством вечных историй) на полках помутнели от времени, лаковое покрытие полок потрескалось и вздулось. Эта нелепая порча мебели произошла два года назад, когда сосед сверху забыл выключить воду в ванной и совершил прощальный прыжок, опрокинув табуретку.

Тихо щелкали часы. Черный круг с бесконечными стрелками, бесконечно отмеряющие бесконечные секунды, минуты, часы, нетерпеливо смеются в лицо тому, кто следит за ними. В них однажды сядет батарейка, но единственное отличие в том, что их можно снова завести, заменив источник питания.

Она сидела за столом. Обнимая ладонями тонкую фарфоровую чашку с теплым чаем, смотрела на циферблат. В их ударялся солнечный луч и закрывал заветную римскую цифру из трех полос. Ей совсем не чужда была компания стула, стола и часов. Она поправляла маленькими и пухлыми пальцами воротник темно-коричневой водолазки, а другой рукой чашку подносила к тонким губам, допивала чай и оставляла пустую чашку на столе.

Она шла по коридору. Шаркала старыми тапочками с износившейся подошвой по полу, мимо книжного стеллажа, осторожно неся перед собой чайник кипятка и с наиаккуратнейшей точностью переключала выключатель в ванной комнате. Загоралась лампочка под потолком. Чугунная пожелтевшая ванная на черных чугунных ножках распластывалась перед ее взглядом; справа на батареи досушивалось ее белье и полотенце с вышитыми инициалами, ниже – корзина с грязной одеждой. На белом умывальнике – мыльница с подтаявшим мылом, стаканчик с одной зубной щеткой, коробочка зубного порошка, гвоздь на уровне ее глаз вместо зеркала. Зеркало же в старинной раме стояло под раковиной, придавленное спиной стопкой книг к стене, выложенной квадратной синей плиткой. Как тайный пленник ютилось в темноте возле изгибов труб. Стояло, не шевелясь и замерев, чтобы случайно не разбиться. Вместо него Она использовала маленькое круглое зеркальце в темной оправе на ножке-подставке, отдаленно напоминавшее очертание часов. Только вместо циферблата появлялось в отражающем круге ее свеженькое лицо. Лежало это зеркальце в раковине или стояло рядом с умывальными принадлежностями.

 

Включение воды в ее доме напоминало астматический приступ заядлого курильщика и угрожало разрушением аварийного дома. Если бы у безумия был звук, он бы точно имел трубный, гортанный вой. Открывая кран с холодной водой, по старым трубам проносился свист, гул, смешивающийся с вибрацией храпа воздуха, крепко спавшего в трубах целый день. Кран содрогался в конвульсиях и хлопком выплевывал первую порцию ржавой воды. С горячей дела обстояли проще – ее чаще всего не было вовсе. Поэтому Она часто болела и голос ее со временем ослаб и приобрел хроническую охрипотцу. К собственному же счастью, Она никогда не курила, иначе бы горло стало таким же, как кран, а голос обратился в ржавый скрежет.

Смешивая воду холодную и горячую в чайнике, Она умывалась, смывала с себя городскую пыль. Пяточками прижималась к пожелтевшим ребрам ванны и ополаскивала свое тело, поливая обнаженную кожу теплой водой, которая становилась ледяной, сползая до пят. Дверь в ванную комнату Она всегда держала приоткрытой, чтобы видеть проваливающийся мрак коридора, сменявшийся белесым светом от кухонной лампы. Так Она чувствовала себя уютнее и знала наверняка, что в доме никого, кроме нее, нет.

 

В постель Она ложилась без четверти одиннадцать. Засыпала с раскрытой книгой на коленях, а утром обнаруживала ее на полу, и день обещал очередного повторения, очередной фарфоровой чашки, очередных холодных пят в ванной, но в предрождественскую неделю на ее долю выпало маленькое чудо.

 

Вес этого рождественского чуда составлял не более полутора килограмм озорства, четырех худеньких лапок, двух повисших ушей, коричневых глаз и большого розового языка, вываливающегося из большого рта. Оно выкатилось ей под ноги на триста сорок третьем шагу, уставилось, опустилось на задние неокрепшие лапы и, разметая тонким хвостом снег, чихнуло. А после чихнула Она. Незначительное совпадение, стечение одинаковых обстоятельств привели ее взбаламученный чихом рассудок к решительному и ясному решению: ему нужно имя. Она присела на колени перед щенком и оглянулась по сторонам, высматривая хозяина. Они были совершенно одни на осыпаемой улице снегом. Снежинки игрушечным сугробом осыпались между его ушей и накрывали белым покрывалом спинку, а ему будто бы все ни по чем. Он вскочил, отряхнулся с головы до самого кончика хвоста, и радостно закрутился возле ее озябших ног. Был рад ей, как никто прежде, и в тот самый момент, когда он неумело попытался залаять и припрыгнуть передними лапами на ее колени, Она растерялась, от испуга сорвалась с корточек, и уселась зимним пальто на заснеженную дорогу. Зато ее новый друг не растерялся и завертелся рядом, сочтя, что высокая барышня в новеньких туфельках с ним играет. На самом деле Она играть не собиралась, а только смотрела выпученными глазами на щенка и не зная, как поступить, медлила. Она думала о своей квартире, о том, что там холодно и тесно ей одной. Что Она каждое утро уходит в архив университетской библиотеки, получает гроши и еле-еле сводит концы с концами. А худенький щенок все прыгал, пытаясь поймать ртом снежинки и клацал зубами и дела ему не было до грошей, узких стен и их холода. Вдруг он снова чихнул и замер, смотря в темноту.

 

Стояло замереть маленькому созданию, сосредоточиться на чем-то вдалеке, что так привлекло его внимание, как Она испугалась. Испугалась по-настоящему с защемлением нервов в груди. Сердце ее заколотилось в цепкой хватке тревоги, руки задеревенели, охолодели, мысли стрелой устремились в темноту, и она вспомнила тикающие часы, наконец-то разобрав и поняв их язык для всех людей одинаковый: «время уходит навсегда, забирая навечно за собой момент», твердят они безустанно и без конца. И сейчас, теряя время, думая о том, что значения не имеет, она сидела и теряла ускользающий шанс, а судьба ей благоволила и дала последнюю возможность на решение перед рывком в заснеженную темноту четвероного создания.
Больше ни о чем не думая, Она подхватила на руки комочек с заснеженной шерстяной спиной, спрятала его себе за пазуху, к самому сердцу, где было тепло и самое место для ее маленького рождественского чуда, имя которому Снежок.

 

С тех пор Она больше никогда не пила чай, смотря на часы. Она пила чай, сначала злясь на щенка за то, что тот кусает ее за пятки и прогрыз старые тапочки с прошарканой подошвой. Когда он подрос, Она пускала его на самый край своей кровати и разрешала спать в своих ногах, – он согревал ее своим теплом. Он терпеливо ждал, пока Она вернется из архива, скулил рядом с ней, когда Она простужалась. Теперь Она всегда закрывала в ванную дверь, ведь открывая ее видела, что пес с бесконечной радостью вскакивал с пола и уверенно закидывал свои лапы на ее руки.

Он ждал, скучал, любил. Он бросался к ней на встречу так, словно не видел ее всю жизнь после того, как Она ненадолго уходила в магазин, чтобы выпросить у продавца в прилавке за углом, побольше мяса, может даже просроченного, чтобы накормить себя и своего верного друга.

В доме стало теплее, шумнее, уютнее. Теперь Она не считала шаги до дома, а думала лишь о том, что ее ждут и нужно торопиться. Книги вечерами постепенно ею открывались и читались новые истории назло клещам. А зимними вечерами, перед самым сном, когда согревалась пятками о теплую шерсть, то Она ни на секунду не пожалела о своем исполненном спонтанном решении, принятом на снежной улице, на триста сорок третьем шагу и за неделю до Рождества.

Читайте журнал «Новая Литература»

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.