“Целый мир не стоит одной слезинки ребёнка” (Ф. М. Достоевский)

 

Праздник начался на исходе субботы и третью субботнюю трапезу сократили, чтобы ночью, с приходом торжества, есть с аппетитом пироги, выпеченные в форме треугольника и начинённые маком, так называемую “сумку злодея”. Попойка вырвалась из-за тесных столов и разлилась по старинным улочкам праздничными процессиями, красочные одеяния запятнали площадь разноликой пестрядью. Каждый был обязан напиться в честь праздника до такого состояния, чтобы не иметь возможности отличить слова проклятия от слов благословения, и каждый житель нашего племени, благословляя ближнего своего, тут же сыпал проклятиями, вспоминая мелочный долг или ещё какую-нибудь чепуху. Пришлось даже отложить давно назревавшую свадьбу, ибо наш закон строго воспрещает смешивать одно веселье с другим.

 

У праздника не имелось названия, но в эти дни поминали великое событие, когда люди нашего племени истребили народ, который прежде жил на священной земле. Днём скорбящие имели право есть мясо и пить вино даже накануне похорон, и был достоин всяческих похвал человек из нашего племени, который, посылая соседу два вида еды и какой-нибудь напиток, не ограничивал себя этим предписанием. Желая избежать лишних трат, люди нашего племени, задыхаясь от скупости, переправляли “посылку яств” в обратном направлении. Подобно змее, кусающей себя за хвост, из одного дома в другой кочевали, замыкая круг, жареное и варёное мясо, кондитерские изделия, фрукты и вино.

 

Для людей цивилизованного мира мы были простыми дикарями с нелепыми традициями и кровавым прошлым, но сами себя почитали особым народом.

 

Особенность. В чём же она заключается? Как описать вам людей нашего племени?

 

Не обладая никакими талантами, мы объединились в одну крепкую семью, как итальянская Коза Ностра объединила бандитов Италии, установив жесточайшую иерархию. Гуру нашего племени звали Михаилом, он держал в подчинении весь город и сочинял законы, кропал их на толстой бумаге и раздавал жителям грамоты, чтобы те знали, что им велено делать, а чего делать не следует. Михаил исполнял роль духовенства и отпускал грехи всем, кто потрудился прийти на исповедь. Раскаявшиеся грешники уходили от него в бодром расположении духа и с чистой совестью принимались грешить вновь, утешаясь мыслью, что гуру нашего племени простит их и в другой раз, как и прежде, какому бы низменному разврату не предавались наши соплеменники.

 

Михаил осуждал наши мерзости, хоть и пытался закрывать на них глаза. Но однажды его посетило видение: пьяница Михаил, допиваясь до белой горячки, имел диалог с Творцом и Его посланцами. Пусть люди вашего племени занимаются кровосмешением и содомией, обогащаются за счёт других племён, пусть творят любую глупость, ведь ваш народ — избранный Богом народ. Господь завещал нам свой грандиозный план, Господь верный и любит своё творение, Господь, Бог твой, избрал жителей вашего города, чтобы они были собственным Его народом из всех народов, которые живут на земле.

 

Дикари, узаконившие своими деяниями мужеложство и прочие извращения духа и тела, отказывались верить в печать избранности, ложившуюся на их дегенерировавший род.

 

— Мы развратничаем на земле отцов наших, и обогащаемся, прибегая к обману, и уводим скотину, заблудшую в наши края, и спим с матерями нашими, и возлежим с единокровными сёстрами нашими, и раскрываем наготу отцов наших. За какие достоинства наш народ почитается избранным Богом народом?

 

Гуру нашего племени собрал мысли в кулак и заговорил привычно и бездумно, как наши соплеменники повторяют молитву, не вкладывая в слова никакого смысла:

 

— Не для вас Господь сделал это, а ради святого имени Своего, которое вы, змеи паршивые, обесславили своими деяниями. И пусть узнают все народы мира, что Я Господь, ибо явлю на вас святость Мою пред их очами. И возьму вас из других народов, и соберу вас из всех городов, и приведу на святую землю. Так повелел мне Господь.

 

Так говорил Михаил, гуру нашего племени, покровитель разбойников и прелюбодеев, оспаривая полномочия Бога и Его земной замысел. Ему и в голову не приходило, что истинному Богу неприятна одна лишь мысль о превосходстве одного народа над всеми народами мира. Пьяница Михаил свято верил, что грехи людей нашего племени совершаются во благо, дабы все народы мира видели, как сильна любовь вымышленного нами бога.

 

Приняв на веру слова Михаила, люди нашего племени, допиваясь до белой горячки во дни праздника изгнания коренного населения с занимаемых ими земель, стали сочинять и документировать на свитках откровения, как если бы имели контакт с Творцом и Его посланцами. Пытаясь разрешить трудную задачу, апостолы-пьяницы приступили к гуру нашего племени:

 

— Учитель, как писать нам имя Господа нашего на бумаге?

 

Пьяница Михаил, сочинивший легенду о пророках, не знал, что ответить.

 

— Никак не пишите, — сказал он, махнув трясущейся с похмелья пятернёй.  — «Б» дефис «г» — и точка. А коли вас изловят в чужой земле, как преступников, совершивших страшное злодеяние, и потребуют назвать имя бога вашего, ничего не говорите, молчите. Матёрый бандюган своего пахана не выдаст.

 

Так наказал пьяница Михаил, гуру нашего племени. Находясь в плену бредовых видений, он отказывался замечать дефекты собственного тела, через которые истинный Бог раскрывал тайну своего замысла.

 

Короткий, как напёрсток, детородный орган Михаила не раскрывался: прекрати размножаться, говорил истинный Бог, иначе всем народам, населяющим Землю, будет хуже. Но пьяница Михаил не внял Его словам. Пытаясь замаскировать недуг, он придумал священный культ обрезания — ритуал, который случается с каждым мальчиком нашего племени на восьмой день жизни, после чего он становится полноценным членом общества. Семь дней новорожденный адаптируется к жизни вне утробы матери, предписывал закон, а на восьмой — обрезание. Нарушители, не обрезавшие отрока в младенчестве, укорачивают свою жизнь, наставлял словоблуд Михаил, гуру нашего племени.

 

Что ещё рассказать об этих удивительных людях? Разумеется, никто из нас не выступал на митингах, не хоронил свою воровскую сущность под громкими лозунгами. Люди нашего племени довольствовались скотской своей жизнью и ничего не хотели менять.

 

Как разомкнутые пальцы, слабые по одиночке, но сильные, когда стиснуты в кулак, мы были сильны единством, однако между людьми нашего племени постоянно вспыхивали ссоры: сыновья восставали на родных отцов и матери отрекались от родных дочерей, бежал от брата брат и сестра завидовала сестре чёрной завистью. Но всякая ругня заканчивалась попойкой со сдвинутыми вдоль улиц столами. Старый пьяница Михаил, отпускавший, как воздушные шары в небо, грехи людей нашего племени, мирил гордых отцов с непокорными сыновьями и ревнивых матерей с блудницами дочерьми, разрешал конфликты между братьями и сёстрами. Люди нашего племени сумели обойтись без полиции, упразднили фондовую биржу и маркетинг, хотя в современном мире рыночных отношений это и кажется дикарской утопией. Но люди нашего племени никогда ни чем не торговали. Какой смысл, если можно что-нибудь украсть или довольствоваться случайной находкой. Нам не знакомы упрёки совести, ибо возвращать найденные вещи законному хозяину у нас не принято. Как пол на ночь мести: в грязи спать не хочется, но примета дурная.

 

Вы верите, что люди нашего племени живут среди вас? Сумели ли вы принять нашу ментальность и способ выжить?

 

Потомков нашего древнейшего рода можно встретить повсюду, в любой точке земного шара. Оглянитесь вокруг — и вы нас увидите. Мы держимся одним кагалом и находим себе место под солнцем любой страны, будь то жаркая Африка или холодные скандинавские страны. Мы проникаем в чужую культуру и разлагаем её, неся в себе фермент разрушения, разжигаем войны и создаём революционные кружки, чтобы истребить чужеземцев до последнего колена, а всякая деятельность, направленная на борьбу против нас как элемента, карается законом. Вы недоумеваете, почему так происходит, тщетно взывая к справедливости? Кагал проник в верхушки отдельных государств и лоббирует законы, которые помогают нам вести нечестную игру и открыто грабить несчастных иноплеменников.

 

Истинный Бог, одинаково любящий все народы мира и бросивший девяносто девять из них, чтобы спасти один заблудший народ, посылал к нам пророков, но люди нашего племени, не вняв их словам, побили пришлецов камнями.

 

Не терпит бог людской гордыни;

Не с теми он, кто говорит:

“Мы соль земли, мы столб святыни,

Мы божий меч, мы божий щит!”

Не с теми он, кто звуки слова

Лепечет рабским языком

И, мертвенный сосуд живого,

Душою мёртв и спит умом.

 

Люди нашего племени, не желая клонить головы перед книжниками, пришедшими из других земель, придумали собственного бога, который и во всей своей святости не посмел бы посягать на нашу избранность.

 

А теперь представьте тёмный погреб, имеющийся в каждом доме, узкое сырое помещение без окон и дверей, где хранятся заготовки на зиму и слышен шорох крыс. Унылая комнатка пять метров в длину, куда не просачивается и тонкая струйка света. В этом погребе сидит ребёнок. Сложно сказать, сколько ему лет; может быть, восемь, а может, и все четырнадцать, но невинная чистота ручьится в его глазах. Неважно, сколько ему лет, важно, что наш узник — невинный ребёнок. На этой жертвенной невинности держится наше благополучие. Люди нашего племени не могут объяснить, зачем ребёнок, взятый из чужого племени, сидит в погребе каждого дома, но они верят, что их счастье зиждется на страданиях маленького пленника.

 

Сорок дней его кормят, спускаются в погреб и оставляют на полу миску с едой и стакан воды. Дверь запирается, и ребёнок, проголодавшись, набрасывается на безвкусное хлёбово, как будто ему подали изысканное лакомство. Ребёнок не имеет понятия, день за окном или ночь, но когда в дома людей нашего племени медленно вползают сумерки, маленький узник зовёт на помощь, он надеется, что мама придёт за ним и заберёт его домой. За сорок дней, проведённых в тёмном погребе, ребёнок не забыл, как выглядит мать. Он даже помнит, как она провожала его в школу, а вечером, с наступлением темноты, забирала обратно. Правда, он разучился говорить, он только воет, как скотина, которая должна околеть.

 

И гуру нашего племени следует этой варварской традиции — красть ребёнка у иноплеменников и сорок дней держать его на постном хлёбове. И остальные — тоже. Все до единого…

 

Для чего это делается, знают немногие. Точнее, не знает никто. Одни говорят, что эта жертва уравновешивает их счастливую жизнь, другие следует традиции в память об убиенных пророках. Люди нашего племени, множа догадки иноплеменников, полагают, что хорошая погода и обильный урожай на полях зависят от страданий маленького ребёнка, взятого у других народов.

 

Детям нашего племени воспрещается смотреть на маленьких пленников, но взрослые объясняют им в канун праздника, что существует древнейшая традиция и что они обязаны неукоснительно ей следовать, когда вырастут и обзаведутся собственными семьями. Детям сложно уразуметь жестокую закономерность, но ещё сложнее будет объяснить взрослым людям суть чудовищного ритуала. Поэтому люди нашего племени с ранних лет приучают своих потомков к беспричинной жестокости, чтобы те продолжали дело отцов.

 

Дети испытывают отвращение и страх, они думают, что рано или поздно их тоже упрячут в темницу и будут держать взаперти сорок дней. С детской наивностью они спрашивают, почему нельзя вывести ребёнка на свободу и усадить вместе с ними за праздничный стол. Тогда взрослые объясняют, что если проявить слабость и отступить от традиции, в единый час иссякнет процветание нашего племени, забудется наше благополучие.

 

Чего не придёт в воспалённую голову пьяных выродков. Люди нашего племени сумели убедить себя и других, что таковы правила игры и каждый человек, рождённый от женщины нашего племени, должен им следовать. Вся наша радость зависит от свободы иноплеменника — это неравноценный обмен и нет смысла платить за чужого ребёнка собственным счастьем.

 

Узнав о традиции, некоторые молодые люди ставят на своём прошлом крест и прислоняются к иному племени. Говорят, их них вырастают хорошие отцы: плачущие дети, запертые в темнице, вызывают прилив небывалой нежности к родным детям, которым сходит с рук любая шалость. Но верных древнейшей традиции намного больше.

 

На сороковой день в домах запираются окна и двери, заключенному в темнице ребёнку обрезают отросшие ногти и добавляют их в тесто, их которого пекут к празднику пироги. Я не знаю, что делают с ребёнком на следующий день, но я убеждён, что счастье всего мира не стоит его слезинки.

 

 

 

 

Никита Контуков