* * *
Век мой много хуже зверя –
Динозавром дан мой век –
Чести, совести потери
Не заметил человек.
Ящер всё, что было свято
Разорвал под ярый рык.
Век, замешанный богато
На ничтожном, данном встык
С гадким… Динозавра очи
Мутной жижою полны.
Оказался б век короче,
Чем дурные наши сны.
* * *
Число оттиснуто на воске,
Число и оттиск. И моллюск
(Ассоциаций в недрах мозга
Порой избыточно, боюсь) –
Оттиснут в камне, как в сознанье
Былое, что не изменить.
Число, чьи ритмы мирозданье
Явили, как нам уяснить?
* * *
Пышный, как сады Семирамиды,
Как павлиний хвост, цветной папизм.
Тайны Ватикана, лабиринты
Редких книг. Политика, как жизнь.
Одеянья, как знамёна славы.
Проповеди, что весьма сложны.
И века истории лукавы,
И кровавы, будто свод вины.
* * *
Топоры стучат… а где стучат?
Не дают покоя топоры.
Некто где-то созидает ад,
И не формой будничной игры.
Торгаши, воителей разбив,
Памятника ставят сундукам.
Мир конкретен! он – совсем не миф.
Деньги всё! и веруйте вождям.
Топоры тяжёлые стучат,
Выбейте из рук чудовищ их.
Все убиты, кто могли. Хотят
Ад иные, сладостен для них.
УРОДЛИВЫЙ СНЕГ
(стихотворение в прозе)
Перо судьбы, тонко прочертившее пространство, дало узор, в петлях которого запуталась жизнь.
В лесопарке – сплошной снежный слой, не верится, что идёт первая неделя апреля, Страстная к тому же; не верится в зелень, нежные акварели весеннего месяца…
Нет, это разумеется не петля, прочерченная пером судьбы, но – все ощущения, спрятанные в недрах сознанья и в лабиринтах психики суммарно тянут на неё.
Кондовая формальность церкви и глупая наивность народная: мол, главное яички крашеные, куличи, пасочка творожная, да попостились сколь могли, ругаясь с ближними и дальними, гадя им в меру силёнок, мошенничая и распутничая, как всегда.
Кто говорит про обрезание сердца?
С кафедр если что и талдычат – так то формальность; и как обрезать его: помрёшь же…
Светлая вера, надежда, любовь, – византийская, подъятая над миром чаша – матерью их Софией.
Долго прожив, мудрее ли станешь?
Перо судьбы чертит тонко, слишком тонко для того, чтобы разбирать причудливость узоров его, и соплетаются они, страшные, как в кошмаре, причудливые, как в чьей-то изощрённой фантазии, и оседает, оползает уродливый снег…
* * *
Глаз потерял и ногу,
Был ранен пулями и саблей.
Протёк военную дорогу
С Наполеоном… малой каплей.
Сапожник в мирной жизни, время
Войны, как счастье вспоминает.
Так жизнь, устроенная вредно,
Нас парадоксами питает.
НЕ МОГУ ВЗЯТЬ В ТОЛК
(стихотворение в прозе)
Не могу взять в толк…
Нет, не так…
Не разумею, как люди могут…
Нет, снова не это…
Любые шутки о смерти – будто её нет, будто выдумка зряшная…
…поздравляя жену, сказал за столом – после слов вполне обыкновенных, – И ещё я хотел бы, чтоб ты меня похоронила!
Подруга захохотала: Конечно, каждому хочется, чтоб его…
…все эти наши – и всё: кирдык! двинул кони! сыграл в ящик!
Страннейшие ощущения на кладбище: будто развернулась лента велика для погружённого в лодке гроба в землю, а ты остался…
Нет, не могу взять в толк… Как вообще говорить об этом: тайне тайн, самом неведомом, таком страшном, таком торжественном.
И – будничная суета похоронных контор, венки, гробы, счета, деньги текущие…
Странно всё.
Хрупко.
Неоднозначно.
* * *
Царь голод тощ, царица похоть
Пышна, округла, и т. п.
И оседает жизни копоть
В душе, которая в тебе.
Царицы совести не видно.
Мошна капризная сулит
Тебе и женщин и повидло.
Добро забытое молчит.
Кем заведён такой порядок,
Не опровергнутый никем?
Кто ныне скажет: Грех мне гадок?
Он мил, не гадок он совсем.
* * *
Голоса земные – птиц и нас,
Рыб сигналы сложные, животных.
Пищей в основном, теплом животным
Мы о жизни тянет наш рассказ.
Голоса поэтов и вождей,
Схожести не пробуйте искать здесь.
Всё равно, что линию дождей
представлять из камня.
И учёных голоса, и масс
Блеющие, тянется мычанье.
Голоса земные, как рассказ
О фрагменте малом мирозданья.
* * *
Медленно качаются деревья –
Тополя двора, что велики.
Медленное видишь их движенье,
Сочиняя старые стихи.
Старые – а чтоб звучали снова.
Медленны деревья, велики.
Мало ныне в жизни стоит слово.
Веришь – много. Пишутся стихи.
Александр Балтин
