Это было в то время, когда поля еще полностью не засевались зерновыми и пустовали по бесхозяйственности человека. Не было никаких трудностей по заготовке корма для скота, и сено можно было с лихвой накосить на пустующих площадях. То, что я хочу рассказать, вероятно, покажется самым обыденным явлением не слишком изысканной событиями деревенской жизни.
Я жил тогда в деревне со своими родителями. У нас в хозяйстве была корова и телушка второгодка. Корову звали Зорькой, а телку Мартой. Зорьке было восемь лет. Для коровы это был средний возраст. Она была белого цвета с редкими бледно-рыжими пятнами и большими лупатыми глазами, с длинными белесыми ресницами и очень крупного сложения. Марта была ее полной копией в уменьшенном виде. Характеры были также похожи, только Зорька была уже сформировавшаяся «самостоятельность» и особенности ее характера были гораздо сильнее очерчены. Но самой замечательной чертой этого животного была любовь к яблокам и способность находить вкусные вещи.
Раз в два месяца нам выпадала очередь пасти дворовое стадо. Это было за два года до излагаемых вначале событий. Стоял август со своей жарой и солнечным зноем. Коровы паслись в разнотравье глубокого и продолжительного лога, обнесенного во всю длину полосой тополей. Время было без четверти одиннадцать. Стадо к этому времени успело основательно поесть и усмирялось в своем беспокойном движении. Лишь овод докучал этим солидным созданиям с величественным и отрешенным видом пережевывавшим жвачку. Мы с отцом сидели в верхней части лога в тени посадки и тоже отдыхали. Я следил ленивым взглядом за коровами и курил. Посреди одного из холмов росла небольшая яблонька, и коровы толпились около нее, расталкивая друг дружку и стараясь сорвать пастью низко висящие плоды. Появилась Зорька и, раскидываясь рогами в короткий промежуток времени разогнала коров, а сама принялась срывать уже поспевающие яблоки. Зрелище было забавным и трогательным. Глядя на корову, мне казалось, что это большое животное сейчас встанет на задние ноги и поднимет передние, как это делают собаки. Для меня всегда составляло огромное удовольствие кормить корову яблоками с руки. Иногда, поднеся плод к ее носу, я тут же его прятал, тем самым забавляясь игрой с животным, а потом начинал убегать от нее. Тогда Зорька, наивная в своей коровьей простоте, бежала за мной, тряся выменем в разные стороны. Так она могла лететь сколько было сил. Когда же я отдавал ей желаемое, она с жадностью хватала яблоко. Голова ее при этом задиралась кверху, а огромные глаза затягивались нижними веками и тем самым весь вид ее выражал полное удовлетворение.
Когда день клонился к закату, и стадо разгонялось по домам, наша корова спешила домой, и после дойки мать отпускала ее попастись на лугу. Зорька недолго доедала там. Рядом с нами пустовала заброшенная усадьба с яблоневым садом, и корова с телкой удалялись туда докармливаться. Лишь когда уже совсем садились сумерки, я шел выгонять их. Зорька всегда была инициатором действий, а Марта покорно плелась за хвостом коровы, куда бы та не направилась.
Весенний сев на полях был уже закончен. Приближался конец апреля, который был не в меру щедр на тепло. Первая зелень пробивалась уже на лугах, и мы начали выпускать скотину. Когда коровы после длительной зимы попадают на весеннюю волю, они, подобно человеку, наполняются светлыми впечатлениями новой жизни. Передать происходящее очень трудно, это нужно только видеть. Выбежав из сарая, эти животные на мгновение цепенеют от вливающих в них волной весенних раздирающих радостей; чувства наполняют чашу души до краев – и тогда полилось.
Зорька с Мартой кидаются в быстрый бег, потом резко останавливаются, глаза их наполнены сумасшедшим веселым восторгом и беспечностью. Это и есть то весеннее безумие жизни, красота и неповторимость которого отпечатывается благотворным следом в душе человека на протяжении всей его жизни. Они снова бросаются в бег, но как-то неуклюже боком; бегут и снова останавливаются остолбеневши. Это «весеннее пьянство» повторяется снова и снова. Начинается игра. Коровы взбрыкивают задними ногами и игриво покалываются, но колют лишь играючи и, не обижая друг дружку. Наигравшись, кидаются в очередной раз в бега и опять застывают на месте. Они просто пока не знают, что им делать с тем захватывающим их потоком жизни. Через какой-то определенный промежуток времени, когда страсти слегка приутихнут, Зорька становится по ветру, вытягивает шею и начинает вбирать в себя только чуть тронувшиеся в своем движении запахи, а телка недоуменно выпучивает глаза на мать.
Насыщение соками земли. Видеть такое стоит многого. Сколько искренности , живой мудрости и простоты. Вот мой отец – старый хозяин подходит к ним; глаза коровы с любопытством следят за его перемещением. Отец не спеша начинает обирать с телки отлинявшую шерсть. Это доставляет ей огромное физическое удовольствие, что вырисовывается на ее физиономии. Зорька, оставшаяся без внимания, косым взглядом следит за этой парой, затем резко сдвигается в сторону телушки, бодает ее рогом в заднюю ляжку и отбегает. Ревность в ее полном откровении.
Вечером, когда коров разгоняют по дворам, я иду встречать свою двойку на место разгона. Это примерно в километре от нашего дома. Солнце уже уходит за горизонт, и сытые коровы лениво разбредаются в наползающих вечерних сумерках по домам. Скотину нужно лишь встретить и направить к месту постоя, не уступив ее страсти поблудить по огородам. В один из таких вечеров я встретил своих коров, плетущихся неспешным шагом ко двору. Проходя мимо дома своего давнишнего товарища, я остановился поболтать с ним. Коровы медленно плелись до места. Пройдя метров сто, Зорька внезапно остановилась, повернув голову в мою сторону, и заревела жирным коровьим басом, затем отвернула голову и потопала своим ходом, а телка, следя за хвостом коровы, заменяющей ей компас, плелась покорно сзади. Она говорила мне на своем животном языке: «Пошли домой, нечего трепаться». Может кто-то скажет, что здесь полный примитив, но это действительно язык, который может быть понят лишь очень близкими существами. Я бы даже сказал существами родными. Это был один из самых замечательных эпизодов в моей жизни.
Уже как с месяц и больше отсеялись крупные хозяйства, и в полях пробивался зеленый ежик зародившегося хлеба. Марта повредила переднюю правую ногу и заметно прихрамывала. Мы перестали гонять коров в стадо, и они паслись на близлежащих буграх около засеянного поля. Как обычно бывает в России, остатки удобрений по безответственности человека не были утилизированы и остались брошенными на краю поля. В один из вечеров коровы пришли домой с измученным видом и мутными глазами, их трясло частой и мелкой дрожью. С первого взгляда было ясно, что здесь что-то не так. Причина сразу стала понятна. Скотине периодически дают в употребление соль в твердом виде, а по-крестьянски лизунец. Они набрели на удобрения и, «нализавшись» вволю, вернулись, пошатываясь, домой. Я привязал каждую возле своих яслей. Зорька с Мартой тяжело дышали, а из их пастей вываливались пузыри со слюной. После каждого вздоха они выдыхали многопудовое «Ох».
– Ох! Ох! Ох!- это так отчетливо выходило из их нутра, что не было никакого сомнения в тяжести непомерных страданий. Мы с матерью насильно влили коровам в рот молока, а потом самогона. Через два дня они уже бегали по лугу галопом. Вернее бегала корова, а телка-то по прежнему ковыляла. Еще до того момента как Марта получила травму, она загуляла. Мы с отцом повели ее на случку. Бык был в колхозном стаде, находившемся через поле от нашего дома. Спутав сумасбродной телушке рога, мы повели ее логом. Лишь только мы отошли с полкилометра, как оглянувшись, мы увидели следующее: Зорька на полных оборотах мчалась за нами, задрав голову на манер лошади и растопырив уши. Хвост с комичным видом торчал коромыслом как будто выполнял роль руля. Она в короткое время настигла нас, мыча во всю дорогу как гудок паровоза. Корову охватило невероятное чувство тревоги за свою кровную часть. Она еще долго бежала за нами и, лишь увидав колхозное стадо впереди, повернула домой. Мать моя в коровах «души не чаяла». Во время дойки в благодарность хозяйке Зорька до того излизывала ее кофту своим шершавым языком, что на ней появлялись небольшие дыры. Вообще, коровы ни много, ни мало были членами нашей семьи.
Но время не стоит на месте. Приближалась развязка этой семейной драмы. Нога у Марты не заживала, и она хромала по-прежнему, А Зорька так и не огулялась. Решили сдавать скотину на мясо. Начались явные, внешне замечаемые переживания у матери и безмолвные у отца. Оставалось найти только покупателя, который даст подходящую цену. В один из летних дней вернувшись с работы к закату солнца, я встретился не заходя в дом с матерью, вернее с ее особенным взглядом. В его выражении была какая-то непонятная сдержанность, за которой скрывалось скорбное чувство утраты и не менее сильное чувство вины. Мне все стало понятно. Я лишь выслушал повествование происшедшего.
Было часов около одиннадцати, коровы паслись на лугу недалеко от дома. Подкатила «Нива» с прицепом, из которой показались двое парней кавказской наружности, поинтересовались скотиной и предложили хорошую цену… Накинув веревку на рога Зорьке, повели ее привязывать к столбу. Марта ничего не сообразив и не дождавшись своего череда, по привычке поплелась за матерью. Сердца отца и матери рвались от боли. Чтобы пережить тяжесть этих минут, родители пытались занять себя хоть каким-нибудь делом по хозяйству – оба находились во дворе. Вдруг через огород, заливаясь кровью, вбежала во двор Зорька. Глаза ее выпячивались от ужаса из орбит, и, казалось, кричали неистовым воплем: «Хозяева, спасите!».Горе-резаки упустили скотину. Не буду описывать состояние матери и отца, а лишь скажу, что это легло тяжелым грузом на их души.
С того времени прошло пять лет. Родители купили еще одну корову, которую продержали ровно год. Но ни мать, ни отец даже «глядеть» на нее не могли. Так она была им не по душе, да и характер ее совсем не ровнялся с прежней скотиной. После нее коров мы уже не заводили.
Я работаю в 50 километрах от своей деревни и уезжаю ранним утром. Возвращаюсь под вечер. Дорога пролегает через соседнее село с живописным видом. Вся она окружена лесными массивами и очень ясно просматривается со стороны дороги. Окраины ее разрезает вьющийся длинный лог с искусственно посаженными березками и тополями и, который отсекает огромное поле. Пшеничное поле, волнуемое ветром и облитое июньским солнцем, уже желтеет и создает иллюзию бесконечного простора. А на зеленой поляне к краю деревни, лениво пережевывая, отдыхали налитые жаркой истомой дня коровы. В этом хозяйском стаде присутствовали буренки разных оттенков, все до единой выхолощенные, с лоснящейся на солнце шерстью. И эту поражающую взгляд картину невероятно обогащает и придает живых красок стадо этих больших и кротких животных. От такого созерцания в душе поселяется банальное чувство земного уюта, приносящее с собой и ощущение расслабляющего покоя с легкой и неуловимой, как паутина печалью; сердце наполняется чувством утраты – будто потеряно что-то настоящее в бешеном галопе жизни.
Русская деревня никогда не была бы так мила, если б эти величественные кормилицы не были бы ее достоянием.
А когда я целую девушку, мне всегда слышится от ее дыхания запах парного молока.
