Он завис над грочущей стихией, зажимая уши, отвыкшие от внешних звуков, задыхаясь от ветра, загоняющего воздух в легкие, отвыкшие дышать и пытался понять, почему он здесь. Ветер выламывал не только легкие, но и крылья, давно не знавшие чувства тяжести и сопротивления воздуху. В следующий момент он с ужасом понял, что падает в водную кипящую мощь, уже и брызги ощущались кожей, да и холод непривычно пронизывал тело. Он напрягся, и судорожно взмахнул запутавшимися крыльями, одновременно поняв, что усилия даром не пропадают – крылья расправились и позволили ему планировать над океаном. Он уже знал, что это Океан. Попробовал направлять свой полет – получилось. Поискал глазами линию берега, ожидая увидеть его недалеко. Заметил скалистые возвышения за бушующей линией прибоя и направился к ней. Нужно было укрыться от ветра и постараться разобраться в происходящем. Хотя он не питал надежды на возможность полной ясности – уверенность, что рассчитывать нужно на собственные силы, о которых он пока имел смутное представление, пришла почти сразу. Но очень хотелось сосредоточиться. К скалам он мчался, как мальчишка, дорвавшийся до свободы, но мудрость вечного метрономом отстукивала секунды, не позволяя в этой свободе утонуть.

Суша, освещённая спускающимся за Океан солнцем, поражала яркостью цветов, в основном зеленым и охристо-рыже-желтым, но обрывающиеся в огромные волны скалы, были покрыты яркими рваными полосами: кричаще красными и темными, зелено-аспидными в глубоких впадинах, куда солнце не доставало, казалось, Океан не желал допускать его к каменной скалистой стене, о которую бился с силой ненависти и любви.
Глаза фиксировали все с точностью хорошей цифровой камеры. Он понял, что уже любит это сумасшедшее место, и эту сушу, невероятную по силе цветовых контрастов, и океан, дающий ощущение титанической мощи и неуправляемости.

Но так же он знал, со всей определенностью, что все, что он сейчас видит и чувствует, всего лишь иллюзия: и неуправляемость океана и красота земли, трогающая сердце, – но ему уже хотелось в ней задержаться. Он давно не испытывал ничего, похожего на желания или чувства и грудь его наполнялась ими, как воздухом, ему казалось, что внутри у него появилось множество щекочущих пузырьков, дающих ощущение легкости и беспричинного счастья. О счастье он знал много. В теории. Там, где он обитал постоянно, счастьем дышали все и дышало само пространство. Дыхание Верховного наполняло им всё и всех. Но щекотания и желания хохотать во все горло, распиравшего его сейчас, не смотря или благодаря только что пережитой угрозе быть проглоченным Океаном, он давно не испытывал. Это давалось только смертным. Вместе с возможностью умереть и родиться заново. И ему нужно было понять, почему это с ним происходит.
Обычно, посещением земли наказывали за допущенные отклонения от правил, за промахи. Многие Ангелы не высшей иерархии проходили службу хранителями людей. Довольно часто при этом допускались ошибки. Их следовало исправлять. Для этого Ангелов снова посылали на землю. Им приходилось многое пережить, что бы понять, в чем и когда они были неправы. Некоторые, так и не сумев разобраться в сложных переплетениях земных судеб и неточности собственных решений, иногда подолгу задерживались на земле или попадали в карантин на неопределенный срок, где подвергались очищению от возможных ошибок. Возможность эта, как зараза, подцеплялась многими во время пребывания на земле. Земля была странным местом, любимым Создателем, но иногда, сомневающимся, а сомнения были еще одной болезнью этой планеты, начинало казаться, что для него это место является игровым полем, для довольно сомнительной «Игры без правил». Бывало так, что Он надолго убирал оттуда всех ангелов, оставляя людей, практически, без защиты, в эти моменты Его нельзя было беспокоить. Он становился недоступен для всей своей свиты Архангелов и, соответственно, для Ангелов тоже. Что творилось тогда на земле, не ведал никто. Но через какое-то время, высшие иерархи собирали своих подчиненных и на землю отправлялись команды, якобы для инспекции, но на самом деле, это были спасательные команды, в задачу которых входило убирать препятствия для «добрых» людских дел. Понятно, добрые и недобрые действия были всего лишь иллюзией земной жизни, но, именно после таких рейдов, все их участники попадали в карантин, а до карантина и после возвращения с земли их не видел никто. Они проходили по изолированным каналам. Удивительно, что вообще информация об этом просачивалась и знали об этом, практически все, но обсуждать это было не принято. Да и не имело смысла. Скрыть что-либо от Него было невозможно. Другое дело, что очень многое Он пропускал мимо, с полнейшим равнодушием. Об этом тоже в слух не говорили.
Ангел, назовем его Энджи, никогда в подобных действиях не участвовал, но, почему-то, подлетая к высокому, скалистому и освещенному заходящим солнцем берегу, вспомнил он именно об этом, а воспоминания не рождаются случайно, ни у людей, ни у ангелов.
Легкость в управлении собственными крыльями пришла быстро и, коснувшись босой стопой зеленой травы, он по инерции пробежал несколько шагов, одновременно складывая и пряча крылья. Он знал, что при необходимости, они могут стать невидимыми для человеческих глаз, как и он сам. Оставалось надеяться, что эти свойства ему сохранили. Бывали случаи, практически единичные, когда ангелы лишались возможности становиться невидимыми. Таким бедолагам приходилось несладко. Они вполне вкусили «иллюзорность» людского бытия.

Оказавшись на земле, Энджи первым делом проверил себя и крылья на «невидимость», понял, что все в порядке, даже со зрением, специфическим зрением ангелов, дававшим возможность видеть и то, что рядом и то, что очень далеко и даже то, что видеть нельзя, мысли, чувства и еще не свершившиеся события. Пока еще он не мог понять, полностью ли это зрение ему сохранили, но шоссе на линии горизонта и людские селения он рассмотрел и определил расстояние до ближайшего.
Берег был пуст в это предзакатное время. Энджи спиной упал на мягкую, теплую, прогретую солнцем траву и потянулся. Это было очень приятно – чувствовать свое тело, он устремил глаза в небо, еще совершенно синее, без единого облачка, с висящим у далекого горизонта, смываемого бушующим океаном, солнцем. Океан, как разгневанный Титан, завораживал и красотой и разрушительной бездонной мощью. И еще он был очень меняющимся. И по цвету и по форме. Он бился о берег с неослабевающей и безнадежной яростью. Это могло бы походить на маниакальное безумие, но почему-то в этой маниакальности ощущался глубинный подлинный и непреложный смысл, таинственный и завораживающий, как магический ритуал. Каждая волна-гора ударяла о каменную высокую стену берега и взрывалась, разлетаясь множеством пенных всплесков, долетавших до босых ног Энджи, как маленькие злые осы, коловшие стопы холодными бессильными уже жалами. Он поймал себя на том, что невольно любуется красотой этого мира, даже мурашки ощутил на коже живота. И ему захотелось увидеть себя со стороны, просто узнать, как он выглядит в этом Мире. Ему было и любопытно, но так же новый облик мог помочь в прояснении его нынешнего положения. Стоило понять, многое ли из его свойств ему сохранили. Бывали случаи, когда ангелов подчистую лишали всех ангельских возможностей и им приходилось тратить не одну человеческую жизнь на различные духовные практики, что бы вновь обрести форму. Это было очень суровым испытанием и Эйнджи хотел убедиться, что ему оно не выпало. Он встал и сразу отметил – то, что прежде, за пределами этого мира, давалась без усилий, здесь требовало и специальной, особой сосредоточенности и полного напряжения сил, но главное – его возможности были с ним, пока он не знал, какие именно, прежде не было необходимости знать об их качествах и областях применения, каждый ангел носил их в себе, как часть своей сути: менялась суть, менялись возможности.

Пора было подумать о дальнейших действиях. Именно сейчас он вспомнил крылатую фразу о людях: блуждать в потемках. Он чувствовал себя вполне заблудившимся. Ни информации, ни цели, ничего. Нужно было познакомится с собой. Чаще ангелов присылали на землю, сохраняя их сущность и невидимость для людей. Но иногда, когда в незнаемых никем, но являющихся единственным законом мироздания, планах, или мыслях, или идеях Креатора возникала потребность поставить конкретную пешку на поле Игры, Он менял облик ангелов или ангела на человеческий, подразумевая внести нужные Ему изменения, скрытые и от его собственного Генерального плана. Эйнджи понимал – это не сулит ничего хорошего ни ему, ни людям, но он знал свое место и сейчас оно было здесь, на земле. Оставалось ждать или знаков, или иных указаний. Или, не зная ничего, двигаться, как ведомая фигура, в направлении определяемом и известном только Ему.

И он увидел себя со стороны: довольно молодой, смуглый, среднего роста, мужчина, с черными короткими волосами и черными же глазами. Сложен вполне пропорционально, ладони довольно крупные с пальцами без особой выразительности. Внешность, как внешность, без особых запоминающихся примет. Подумал об одежде. И почти мгновенно в голове родилась картинка: синие джинсы, красная футболка и белые кроссовки. А в следующее мгновение он почувствовал себя одетым. Кроссовки на ногах ощущались особенно странно, но с этим нужно было мириться. Еще рядом нарисовалась сумка, не дорожная, а небольшая и он уже знал, что в ней документы, банковская карта и деньги, водительские права и он – водитель. Повернув голову, увидел легковую серую машину – это была его машина, не новая, но в хорошей форме, с небольшим пробегом, марки Reno. Рабочий грузовик ждал его в гараже испанского города Леон. Он возил грузы, кажется фрукты. Такой груз его вполне устраивал, он даже улыбнулся и подумал, что дом тоже скоро найдется. И еще пришло осознание, что он сириец, беженец. Перед внутренним взором, как на экране, пронеслись картинки войны: брошенные города, голодные дети, отрубленные головы, он даже вздрогнул, такое он видел довольно давно по земным меркам, и полагал, что этот кошмар остался в прошлом этого мира, и вот он снова здесь и война и смерть идут по пятам, но пока еще они, как островки прошлого безумия, не расползлись по всей планете. Он немного удивился благодушию или равнодушию людей. Мир жил не замечая этой войны, вернее, был вынужден соприкасаться с ней, так как большие страны сделали эту войну и смерть людей разменной картой в своей политической игре: проблемы Восточного мира и Сирии стали чем-то вроде шарика для затянувшейся игры в межконтинентальный Пинг-понг и шарик этот надоедливо скакал по телеэкранам, а люди продолжали гибнуть. И это тоже было странно. И в этом тоже предстояло разобраться, нужно постараться успеть понять, до того, как мир начнет сползать в пекло, которое явно готовил Креатор. Пекло наказания. Или пекло возмездия. За легкомыслие и легковерие. За отсутствие любви. За мелочную корыстность. Это молнией мелькнуло в мозгу. Как ответ на постоянно возникающие сомнения, как ответ на предполагающуюся и замалчиваемую всеми Игру без правил, которой многие опасались, но о которой никто не говорил.

Он понимал вполне ясно, что глобально ничего изменить не сможет, будучи простым водителем. Понимал, что в нужный Ему момент, рука Энджи коснется неизвестного пока рычага и повернутся колеса событий, и придет возмездие. Еще мелькнула крамольная мысль: хорошо бы научиться скрывать свои мысли. Патетика мелькнувших объяснений была довольно пустой и неубедительной. Но от Него не укрывались даже намеки на мысль, в том, конечно, случае, если Ему это было интересно или если Его внимание было направлено в сторону этих мыслящих объектов. Энджи решил на время расслабиться и плыть по течению, выбранному для него, а дальше действовать по обстоятельствам. В любом случае, когда Он принимал решение отправить сюда именно Энджи, Он и ориентировался на Энджи, его аналитические способности и тягу к самостоятельным помыслам и решениям. Но в этот раз все было не как всегда: впервые он оказался здесь безо всякой подготовки и даже без предупреждения, его переместили в пространство над бушующим океаном в какую-то долю секунды, даже реакции ангела могло не хватить на принятие решения. Конечно, ангелы не смертны, но тем из них, кто в подобной экстремальной ситуации, переходил за черту риска, можно было не позавидовать, ангелы тоже знают смерть, но, в отличие от людей, их бессмертная жизнь способна восстанавливаться почти мгновенно, но процесс этот очень болезненный и тяжелый, несмотря на краткость и вовсе не иллюзорный. Он – Креатор, заботился о том, что бы и Ангелы дорожили собственным существованием, а за нерасторопность или неосмотрительность расплачивались мучительной регенерацией.

Но что бы ни готовил ему и этому миру Он, сейчас Энджи чувствовал беспричинную радость, просто радость от ощущения молодости, от тепла и запаха засыпающей к ночи земли и от долетавших прикосновений океана. Он подпрыгнул на месте и крылья упруго вздрогнули за спиной, но им пришлось остаться спрятанными и невидимыми, Энжди хотелось чувствовать человеческое тело, силу ног и ограниченность их возможностей. Потом еще раз подпрыгнул и потряс руками в воздухе и закричал криком радости и жизни. И тут увидел пару молодых людей с собакой, появившихся из-за ближайшего склона, они посмотрели на него улыбаясь и приветствовали коротким словом: hola! Он ответил тем же, заметив про себя, что испанцы очень дружелюбны, правда он внешне мало чем отличался от них, а произношение у него было вполне на уровне, по легенде он жил здесь уже более пяти лет и скоро мог получить испанское гражданство, а в своей сирийской жизни был историком, знал несколько европейских и арабский языки, изучал Европейское средневековье и преподавал. Но получить в Испании работу по специальности было невозможно, как и в других странах Европы, беженцы становились дешевой рабочей силой, выполняя за Европейцев и для них те виды работ, которые сами Европейцы выполнять не желали, да и необходимости в этом не было: на западную Европу уже работала вся Европа восточная.

Еще продолжая улыбаться паре с собакой, Эйнджи уже достаточно подробно знал о состоянии и расстановке сил на планете и это ему совсем не понравилось: слишком много мест с явными или назревающими конфликтами. И причиной конфликтов по большей части были деньги, они были движущей силой и причиной всего. Он вспомнил времена, когда людьми двигали другие побудительные мотивы: амбиции и жажда власти. Но теперь деньги давали все и заменяли все и управляли всем. На планете появилась группа людей, совсем небольшая группа, сосредоточившая в своих руках несметные богатства и власть. Об этих людях не кричали экраны телевизоров, их личная жизнь и их власть не были предметом популярных шоу. Они любили тишину и они правили большими странами, оставаясь в тени, и в данный момент между ними начинала разгораться борьба за право решающего голоса в управлении судьбой планеты. Мнение не ведающего большинства никто не спрашивал. В голове Энджи тут же скользнула мысль: мнения ангелов в решении глобальных и региональных вопросов тоже никто не спрашивает. Правда, было одно маленькое различие: мир был детищем Создателя, Он наделял его смыслами, законами и тайнами. Он Сам был центром этого мироздания, его сутью, началом и концом, все в Нем начиналось и заканчивалось, что бы начаться снова…, но самонадеянность и глупость нынешних правителей поражали: они не сеяли ничего кроме хаоса и они не принимали во внимание или просто не знали о простых правилах жизни планеты: чистая вода, чистая земля и чистый воздух и чистые помыслы. Планета была прекрасна, но исконная ее часть: и леса, и вода, и животные, и недра – все было на грани уничтожения, да и большая часть населения планеты была обречена на болезни, нищету и раннюю смерть.

Только в маленькой срединной части планеты, названной Европой, местным правителям удавалось поддерживать относительный порядок, мир и благоденствие жителей и при этом не впадать в агрессию по отношению к другим обитателям планеты. Правда такое благоразумие они приобрели благодаря предыдущему жестокому опыту и насколько этого благоразумия могло хватить, они и сами не знали.

Получив довольно ясную картинку сегодняшней расстановки сил и интересов этого мира, Энджи нужно было включаться в собственную жизнь. Подняв сумку, он двинулся к машине. Нужно было ехать в Леон, город, являвшийся столицей одноименной испанской провинции, расположенный на равнине, в долине реки Бернезги, спускающейся с Кентабрийских гор. В недавнем прошлом, город этот разросся, за счёт окружающих его маисовых полей и речной воды, на которой удобно было располагать кожевенные производства. Весь средневековый центр выстроился вокруг готического собора. В голове Энджи мелькнули картинки испанской инквизиции и темный интерьер собора, расцвеченный яркими цветными витражными, вытянутыми по вертикалям и замкнутыми в круги окнами. Мелькнула мысль о том, как люди мало изменились со времен тех страшных костров, и тогда и теперь убивают друг-друга, якобы, за веру в Него, Он всегда был хорошим прикрытием для пастухов, желающих повиновения от своей паствы или желающих власти и денег, что в принципе было одним и тем же желанием главенствовать над народами.

Гуляющая с собакой пара спускалась к самому берегу и была видна уже лишь наполовину, а собака и вовсе скрылась из виду, убежав вниз, на песчаную полосу пляжа, который в том месте врезался в береговую линию скал, образуя небольшую лагуну. Энджи подумалось, что, наверное, люди собираются искупаться перед сном и его земное тело испытало сожаление от того, что им с Энджи поплавать не придется. В голове мелькнуло, что уже утром ему предстоит выехать с грузом фруктов в направлении Асторги. Его ждали несколько магазинов. И он уже знал, что снимает небольшую двухкомнатную квартиру вместе с напарником. Напарник тоже был сирийцем и перспективным инженером на одном из заводов Альепо, но здесь, в Испании было достаточно и своих безработных: в связи с кризисом многие промышленные производства были остановлены. Но бомбы никому на головы не сыпались и кровь не пачкала мостовые.

Энджи выехал на шоссе и выбрал платную скоростную трассу. Конечно, она была много скучнее дороги через горы, но ему нужно было спешить.

 

Клаудио получил от Лины очередной мэйл. Текст был коротким: я боюсь, – писала она. Письмо касалось ситуации на Украине. Лина жила в России, в чудесном городе Санкт-Петербурге. Клаудио немногословно, как всегда, ее успокоил, прагматично, как считал он сам, решил, что бояться совершенно нечего, Украина далеко от Петербурга, да и не верил он в возможность серьезного военного конфликта, знал, что старушка Европа воевать не будет, ну а разборки внутри бывшей Российской империи дело уже почти привычное. И, конечно, воспользовавшись ситуацией, завершил свое письмо лаконичным, но эмоциональным: приезжай! Он хотел, что бы она приехала и осталась с ним, здесь, в его большом и пустом доме, в Сан Мартине, что бы проснувшись утром он мог ощутить рядом ее тепло и знать, что вернувшись домой всегда найдет ее там: в кухне, их общей спальне или в саду, рядом с розами, которые она выходила, вытянула из полного запустения. Прошло уже четыре года со дня их первой и странной встречи, когда он упал, ступив на эскалатор питерского метро и оказался на ступеньке перед ней. И уже больше года он не видел ее, не спал с ней, рядом побывало несколько женщин. Он пытался жить без Лины, но ничего не получалось. Другие женщины были неплохи на первое время, но память о ней возвращалась. Никто так и не смог занять ее место. Нормальный здравый смысл говорил, что рядом полно одиноких женщин и совершенно излишне поддерживать отношения с женщиной, которая, скорее всего, никогда не поселится рядом с ним под одной крышей: там, в России, у нее работа, дочь и теперь еще и внук. Но она писала ему и они по вечерам виделись в скайпе. И, главное, в нем продолжало жить необъяснимое чувство, что она любит его и что она важна ему самому. В одном из писем она спросила, зачем он зовет ее. Смутившись, он резко сказал сам себе: потому что люблю. И разозлившись на себя окончательно, написал и в ответном письме: я тебя люблю.

Никем не видимая Лина, сидя перед экраном своего ноутбука, тихо заплакала. Мерзкая Кассандра, жившая внутри нее, твердо знала, что встречи не будет. Кассандра чуяла беду и для Клаудио и для себя и для планеты. И начало этой беде положило вторжение в Украину. Именно тогда предчувствие беды захлестнуло ее. Она пыталась поделиться этим с Клаудио, но знала наверняка, что ни в ком не найдет понимания.

Клаудио услышал от нее радостную весть – летом она приедет и останется с ним. Он быстро оббежал все инстанции в Леоне, разузнавая все и о рабочей долгоиграющей визе для Лины и о возможности заключения гражданского брака. Все было не просто. Когда по вечерам, глядя на Лину через экран, он рассказывал ей о своих визитах к чиновникам и о результатах, она радостно слушала и впитывала всю информацию, он видел и верил, что она наконец-то решилась оставить для него свою жизнь в России.

Весь этот год он занимался важной для своей семьи проблемой. В их владении был большой доходный дом в самом центре Леона. Но требовался серьезный ремонт. Власти города выставили определенные требования и откладывать дольше было нельзя. Он видел, что его племянники, совладельцы этого дома, не хотят вкладывать деньги, они предпочитали продать этот дом вместе с куском земли под ним. Конечно, земля в центре города была очень дорогой, и этот путь был много проще. Клаудио даже предлагал выкупить долю племянников – он не хотел продавать то, что досталось ему от отца. Он гордился своим отцом, сумевшим создать семейный капитал практически с нуля. Все было довольно сложно, ему очень не хватало Лины, умевшей и успокоить его и даже дать простой и ясный совет, но только если он сам просил об этом. И это тоже нравилось ему, даже в случаях, когда она была с ним не согласна, это несогласие не раздражало, она умела мягко объяснить свою позицию и не настаивать на ней. Он сам себе удивлялся: прежде его невозможно было заставить усомниться в собственной правоте. Лине первой это удалось. Может его подкупало именно то, что она никогда ни на чем не настаивала, и ему даже приятно было с ней соглашаться? Или он просто чувствовал где-то глубоко внутри, что она всегда с ним и за него, даже если не согласна с чем-то.

Он не привык заниматься самоанализом, он был человеком действия, ему нравилась собственная уверенность, тем более, что поспешных решений он не принимал. И очень не любил суеты. Говорил: если можно что-то не делать или не менять, значит лучше оставить все как есть – никогда не стоит делать лишних движений, они бессмысленны. Но ленив он не был. До кризиса у него была действующая фабрика по изготовлению мебели. На ней работали жители его селения. От фабрики осталось только большое белое здание посреди поля, заросшего колючками и кустарником, в одном огромном, похожем на ангар для самолетов, помещении хранились запасы солнечных панелей, установкой которых он занимался последние годы. Панели пользовались спросом, в отличие от мебели на заказ. И еще там можно было кататься на роликах по пустующим цехам с ровным бетонным полом. Иногда, кто-нибудь из бывших работников заходил сюда сделать что-то для дома. Клаудио не возражал. Взамен мог попросить помочь, когда были нужны дополнительные мужские руки и сына не было рядом.

Эту фабрику, еще совсем молодым, он строил своими руками вместе со своей бабушкой, на ней работали два поколения мужчин Сан Мартин дель Камино, но все вокруг изменилось: фабрика без новейшего оборудования была обречена. В обновление производства вкладываться он боялся: не хотел оставлять своих детей без денег. Кризис сыграл с ним злую шутку: он потерял и бизнес и жену. Быть обманутым ему не понравилось. В любом случае, средства на жизнь у него были и солнечные панели, закупленные в достаточном количестве в Китае, приносили стабильный доход. Другое его беспокоило. Он очень хотел видеть Лину рядом. Но опасения посещали его. Опасения наследования его состояния. Он решил уже давно, сразу после сложного развода, что больше никогда не женится. Не в том смысле, что будет всегда один, но именно в смысле заключения брака и связанных с ним имущественных и бумажных проблем. Решил найти женщину, которая согласится жить с ним в его большом доме без оформления отношений. И встретил Лину. Лина не могла жить рядом на его условиях и, не сразу, но он понял, что это вовсе не каприз. Визовый режим для Россиянки был делом не шуточным. Он очень не хотел никаких сложностей, но без них было невозможно заполучить Лину. Ему понадобилось почти два года, что бы признаться себе самому, что он согласен и даже хочет видеть ее своей женой. Он сделал ей предложение – она его приняла. Он ждал ее приезда этим летом, очень ждал.

 

Последние два года Лина жила как зомби. Она работала, радовалась, встречалась с друзьями и иногда ходила в театр. Но каждую секунду бодрствования она, параллельно с повседневной жизнью, не оставлявшей в ней ощущения реальности, думала о Клаудио. Она знала, что встречи не будет. Но продолжала к ней готовиться. Реальными были свидания по вечерам в скайпе. И была еще третья реальность. Страшная. Реальность его скорой смерти и реальность гибели мира. И она пыталась понять, как его смерть связана с гибелью мира? Знала, что связь есть, ее это страшно мучило, но разобраться или увидеть связь причин или пружин, толкающих мир к очередному концу, она не могла. Как только началась локальная война на Украине, в Лине поселился этот страх. Это был не единственный военный конфликт на планете, и было вовсе не важно, кто прав в нем, а кто нет, но он стал точкой отсчета, критическая масса, масса равновесия и покоя была нарушена. Она искала знаки, как нить Ариадны, но ведущую в другую сторону…, но кроме нарастающей тревоги и уверенности в неизбежности катастрофы, никакой другой информации или видений не было. Ничего о своей семье почувствовать или увидеть она не могла тоже, но это и оставляло надежду. Хотя опыт и говорил ей, что надежда лишь сводит с ума, а вовсе не спасает, но и жить без нее получалось плохо. Потому и планировала поездку к Клаудио так, будто не было никаких видений. Жизнь на несколько реальностей давалась с трудом: то одна, то другая сменяли друг-друга и нужно было крепко держать руль управления собственным сознанием, что бы не свихнуться: хоть минимальная ясность была нужна, что бы добраться до конца, каким бы он не был. Ведь был еще Малыш. И ему нужна была жизнь и любовь. И где-то должно было найтись то самое игольное ушко, в которое Лине нужно будет успеть его просунуть. Любой ценой. Может Клаудио и есть та цена? Навряд ли. Его смерть от нее не зависит. Ей никто не предлагал никакого выбора. И она снова и снова перебирала в голове все, что неведомый кто-то показывал ей во сне или озвучивал странными голосами, тоже приходящими в ночи. Или и вовсе без голосов и видений этот кто-то вкладывал ей в голову информацию, которую она получала с пробуждением, как первую почту. Пробуждение происходило в любое время ночи или утра: бамс!, и дурное известие бьется в лобные кости и виски, как птица об оконное стекло! Пора вставать!

 

Энджи катил в Леон и насвистывал что-то залетевшее в голову вместе с теплым пахучим ветром. Вокруг быстро темнело, как это бывает в южных странах, вверху загорались далекие звезды, яркие россыпи небесных светил, а шоссе освещалось и продольной подсветкой и огнями машин. Энджи с улыбкой подумал, что сверху это тоже должно быть похоже на россыпи огней, но уже не небесных. Пожалел, что не удалось увидеть светящуюся землю во время падения, но в то мгновение он не был способен видеть подобные вещи, а сейчас уже не было времени на взгляд с высоты, нужно было вникать в жизнь здесь, внизу. Шоссе было похоже на текучий мерцающий поток, а по его берегам, из темноты, выныривали то горы, то мосты, то вдруг все движение вместе со светом, вливалось в длинный туннель, выходящий на другую сторону горы. И снова он вспомнил о поле игры, повсеместном поле игры, но теперь его участниками были люди, сидящие в машинах. Со стороны казалось, что не они управляют своим движением, а являются лишь стаффажами в игрушечных машинках, ведомых движущимся конвейером-шоссе. С любопытством успевал замечать небольшие, чуть похожие селения, нанизанные на трассу довольно густо. Особенно нравились церковные колокольни, увенчанные аистиными гнездами. Шоссе это проходило по пути христианского святого, и Энджи чуть снисходительно отметил про себя, что земная слава немного добавила реальному, то есть нынешнему облику этого бывшего человека.
В город он въехал уже ночью и сразу поехал в район автовокзала, квартира, в которой он жил находилось недалеко от него, но на другой стороне неширокой реки Барнезги, на углу площади Фернандо Мерино и улицы Вилья Бенавенте. Он знал, что напарника дома нет, он сейчас был на пути в Мадрид. У Энджи было время, что бы немного осмотреться, поскольку сон и отдых были ему не нужны. Но по дороге к дому он зашел в небольшое кафе и с удовольствием заказал паэлью и бокал красного вина. Вообще-то время ужина прошло, а здесь еду готовили по времени: завтрак, ланч, обед или ужин, потому она и была вкусной, но в том кафе, куда зашел Энджи, ужином еще кормили. Народу было совсем немного, день был будний и время около полуночи, за разными столиками сидели двое одиноких мужчин, один просто выпивал, но второй, сидящий у самого окна, тоже ужинал, вернее, заканчивал свой ужин. Вкус еды и вина были очень приятны и, к своему удивлению, Энджи зевнул, сидя за столом. Появилось чувство легкой усталости. И вкус еды, и усталость он ощущал, как неожиданные подарки. Ему нравилось все: и еда, и запахи в кафе, и знание, что это лишь вкусовые добавки к его сути, которая могла обходиться и без сна, и без еды, но почему бы не позволить себе немного человеческих ощущений, если уж его внедрили в эту жизнь и обрекают на участие в «Божественных играх без правил». Он еще раз, более внимательно взглянул на посетителя у окна. Тот был немолод, но выглядел вполне бодро. Энджи стало любопытно, почему он ужинает в одиночестве и не дома, вид у него был вполне по-бюргерски домашним: бритая налысо, отблескивающая темным природным загаром голова хорошей крепкой красивой овальной формы, крупный, но тоже хорошей формы нос, изящного, чисто южного рисунка, с поднятыми для постоянной улыбки уголками, губы, темные не маленькие глаза в густых и недлинных ресницах и мощные черные брови. Голова надежно сидела на короткой, крепкой шее, почти спрятанной в объемной массе торса, с покатыми, хранящими силу атлета, плечами. Пока Энджи рассматривал внешность человека, непонятно почему привлекшего его внимание, любопытство его разгоралось все сильнее: если что-то или кто-то задерживал его взгляд и его мысль, значит, более чем вероятно, и они вовлечены в «процесс Игры». Он узнал, что человек приехал на встречу с сыном, но тот задерживался, задержали его работа и дорога: он сейчас был на пути из Барселоны, ехал на маленьком грузовичке. Картинка мелькнула в голове Ангела: он увидел молодое смуглое и немного усталое лицо, внимательно смотрящее на дорогу, втягивающуюся со скоростью более 120 км под колеса светлого небольшого фургона. Энджи узнал, почему так поздно вечером они планировали встретиться: отец должен был сменить сына – отогнать грузовик в селение в 25 км от города, где стоял его большой дом, а сын собирался провести следующие три дня с друзьями – поехать в горы в маленький отель-кемпинг на легковой машине отца. В городе у отца было где переночевать, и завтра, рано утром, ему нужно быть в Леоне, встретиться с бригадой рабочих из Румынии и обсудить условия их работы. Они должны будут заняться ремонтом многоквартирного дома в самом центре города, принадлежавшего семье мужчины. Но он не любил город и всегда возвращался в свой дом в маленьком придорожном селении. Большой, пустой и очень одинокий дом, где его ждали только две собаки. Одиночество дома Энджи почувствовал очень остро. Чувство было сильным и удивительным: Ангелу было странно, что это так важно людям, что это может так сильно ранить, но еще он понял, что одиночество можно прятать и от других и от себя. Никому и себе не признаваться в его мучительности. И даже оберегать его ото всех и, особенно, от близких. Тут же Энджи с усмешкой заметил себе, что это, пожалуй, двойная иллюзия: само по себе, как и все человеческие чувства, одиночество – это чистая иллюзия. Но эту иллюзию люди умудряются прятать за ширмой другого обмана: выстроив вокруг себя иллюзорное пространство одиночества, они с упорством пытаются доказать окружающим и самим себе, что это то, что им и нужно и что это вовсе и не одиночество, а эгоизм, (а, в принципе, то и другое очень сходны) и лишь любовь к себе мешает им впустить в собственную жизнь немного тепла и радости. Именно такие люди страдают от одиночества больше других. Забавно, сказал себе Ангел, но снова глянув на мужчину, он поморщился и решил, что забавного мало – эта двойная иллюзия была так тягостна, что запив неприятное впечатление последним глотком вина, он поднялся и вышел, на ходу заметив, что мужчина, расплатившись картой, тоже пошел к выходу. Недалеко, на парковке, его ждала возрастная Шкода-дизель и Энджи знал, что поедет он по тому же шоссе, в сторону Асторги, до селения Сан Мартин дель Камино, что в 25 км от Леона, по которому уже ранним утром предстоит ехать Энджи. Про себя, с улыбкой, он доброжелательно подумал: может еще и встретимся на дороге… почему то это его не обрадовало, и он снова насторожился. Но мысль в эту сторону буксовала, не показывая ровным счётом ничего. Он повернул к дому, поднялся на четвертый этаж, на лестничной площадке было две двери, одну он открыл и оказался в прихожей с большим встроенным шкафом для одежды, он сразу нашел свои тапки, вернее пляжные шлепанцы, заменявшие тапки. Комнат было только две, довольно большой коридор, просторная кухня и большая ванная с туалетом. Ему захотелось принять душ и по дороге он зашел в кухню, на столе обнаружил записку от напарника: тот писал, что, возможно, задержится в Мадриде и потому просил полить цветок в его комнате и съесть фрукты, что бы не пропали. Энджи взял в руки листок бумаги и увидел еще несколько, написанных прежде и приколотых булавками к обоям и подсунутых под электрический провод, бегущий от розетки с выключателем рядом со входом, к висящему над столом светильнику. На некоторых из них были не только слова, но и небольшие пояснительные рисунки, почерки были разные, писали друг-другу двое. Тут Энджи впервые подумал о реальном человеке, чей облик он принял по неизвестной ему причине. Что стало с этим человеком Энджи не знал и спрашивать об этом не полагалось, но впервые с момента обретения этой внешности Энджи подумал о нем. С напарником у них были явно хорошие дружеские отношения и легкая тень грусти скользнула в районе грудины. Это тоже было новым – ничего подобного по отношению к своей ангельской братии он никогда не испытывал, да и не только он. Никаких сожалений. Они не знали, что это такое. Но Энджи теперь знал. Еще ничего не произошло, только мимолетные встречи, но сколько чувств и сторонних мыслей. Он понимал, что должен сосредоточиться на чем-то, чего пока и не знает, но обязательно должен узнать прежде, чем оно произойдет. А чувства – они отвлекают. Но как же они сильны в людях!

Стоя в душе под струей воды, он пропускал, просеивал через сознание все увиденное за день, пытаясь найти подсказки к своим дальнейшим действиям. Но пока ничего не было. Может уже и было, но ему не позволяют это увидеть. Выключив воду, он накинул на себя большое полотенце и, вытираясь на ходу, зашел в комнату соседа полить цветок. На полу, в большом и высоком керамическом горшке, на керамической же подставке, увидел розовый цветущий куст. Мелькнула мысль, что куст этот напарник с большим трудом доставлял сюда из Сирии – там, дома, он рос во внутреннем дворике, где по вечерам собиралась вся семья. Перед глазами почему-то проплыл живописный холст с башней в окружении зелено-синих гор, девушками в белых монашеских одеяниях, ткущих бесконечные полотна, водопадами изливающиеся из окон башни. Художницы уже не было на этой планете, но ее работы продолжали здесь жить.

– Парки, с пониманием констатировал Энджи. Он знал, кто они такие. Еще одно загадочное явление Верхнего мира. Но что это дает?!

Горшок был огромный – тоже мини садик – огромный и высокий. И стоял он в высокой керамической чаше соединенной со специальной высокой подставкой на толстых многочисленных ножках. Было не очень понятно, зачем такое монументальное сооружение понадобилось для розового куста. Лейка с водой обнаружилась рядом. Попрыскав, как и просил сосед, немного на землю вокруг куста, Энджи с любопытством разглядывал сложный и явно очень тяжелый горшок. И снова мысль: куст приехал из Сирии вместе с горшком и подставкой. Удивительно! Мелькнула мысль-воспоминание о рассказе напарника, как знакомые дальнобойщики и капитан судна помогали доставить этот цветок. Вот что такое человеческая привязанность, столько неимоверных усилий многих людей, а ведь можно было купить цветок здесь и глядя на него получать напоминания о доме! Но пока, ничего кроме непонимания странности человеческих чувств. Но почему при взгляде на цветок он увидел ту странную картину с Парками и кусочек другой, тоже южной страны и кусочек Верхнего мира?!

До выезда в рейс у него еще оставалось более трех часов, он вытянулся на кровати, даже не осмотревшись. Комната, да и вся квартира, принимались им, как давно знакомые по повседневной жизни, ничего неожиданного, только горшок с цветком зацепились в сознании. Он даже поднялся и еще раз вошел в соседнюю комнату. Внимательно обошел вокруг куста, присел и положил руки на прохладную тяжелую керамику, хотя Ангелу совершенно необязателен тактильный контакт с предметом, что бы узнать о нем все. Руки ощутили тяжесть и темноту земли. Тяжелый и темный предмет. Земля такой и должна быть. Примерно тоже он ощущал узнавая о жизни планеты в первый час пребывания на берегу океана. Но там, помимо тяжести и темноты была и вполне конкретная информация, а здесь – ничего. Это было странно и неправильно. Но было так, пришлось и это принять. Пока. Главное, что бы не было поздно – холодным ветром пронеслось в голове. Мелькнуло еще что-то. Но даже он не успел поймать след мысли. Горшок раздражал своей бессмысленностью: огромный, привезенный сюда без видимой причины; что это?, или это присущая людям тяга к неразумному или в этом был спрятанный смысл? Бред, подумал Энджи, какой такой смысл, и вернулся на свою кровать.

Он лег поудобнее и потянулся собственным, хоть и принявшим чужой облик, телом, переключил сознание и погрузился в информационный поток. Сейчас у него было время и возможность снова вникнуть в происходящее на планете и попытаться ухватить ключевые моменты и в этой связи увидеть и собственное место, а возможно и собственные действия. Из картины Мира получалось, что основная опасность исходила от двух больших стран. Именно в них были сосредоточены нереальные деньги в руках нескольких безумцев, от них исходила главная опасность для планеты. Бесконтрольный произвол власти, умноженный на отсутствие давних культурных традиций и генетический бандитизм. Хороший букет, сулящий непредсказуемость действий. От такого можно ждать многого. Вот такой дуэт на голову всей планете. Странно только, что он, Энджи, оказался не в самом напряженном месте. Он упал здесь. И пока ему отказывают в перемещении, почему-то. Он решил прорваться в зону наибольшей опасности при первой открывшейся возможности.

Закрыв глаза он отпустил свое тело и оно зависло над кроватью, пропуская через себя теплый воздух и потоки энергии и информации, отпустил все проблемы этого мира и верхний мир вошел в него, наполняя равновесием и гармонией. Сознание очистилось и загудело голосами ангелов, звучащих красотой Мира Большого и Единого. Скорость Мира и его статичность добавляли свои звуки. Затем он услышал орган. Пальцы человека летали по клавишам, иногда замирая и выжимая из инструмента всю его мощь, и музыка,- рожденная под пальцами человека, была сродни музыке и звучанию Мира. Энджи добавил свой голос в общий хор, теперь явно ведомый этим Музыкантом. В Мире земном его пальцы давно уже не касаются клавиш, но музыка продолжает звучать. Затем он услышал звуки пианино, тоже вплетавшиеся в общий поток звучания, но голос его слышался чуть отдельно, он выделялся своей слабостью и печалью, которых не было в звучащем потоке Мира. Проследив за ним, ангел увидел и услышал женщину: она сидела за инструментом и вплетала в музыку Гения собственные тревожные интерпретации. Удивительно, но музыка была едина. Ангел поразился чуткому уху женщины, он уже знал ее короткое имя – Лина. Она тоже слышала Музыку Мира. И она знала о нем многое. Теперь знал и он. Худшие опасения подтвердились. Маленькую планету ждала катастрофа. Лина не знала точных сроков, не знала, откуда и как все начнется, но Энджи уловил связь со смертью любимого Линой человека. Уловил ее муку и за него и за своих детей и за Малыша. Малыша Ангел увидел тоже. Он смеялся во сне. Кудри были влажными от пота – его укрыли теплым пуховым одеялом и на лбу выступили бисерные капельки. Ему снился парк и поляны, полные зеленой травы и солнца, и счастья, и любви родителей, о которой он ничего не знал, но она наполняла и его сны, и его будни, он просто сиял этой любовью. И еще в его сне звучала музыка. Как и Лина, он тоже ее слышал, и она щекотными пузырьками бродила в его животе и голове и его смехе.

Ангел знал: дети, не прожившие свою жизнь, будут лишены возможности прожить ее снова. И пока никаких вестей по поводу этого «снова» на планете у него не было. Они просто займут свое место в бесчисленном потоке ангелов, в самой стремнине этого потока, что бы добавить звеняще-чистых, серебристых звуков в полифонию общего звучания. В Энджи зашевелилось сожаление, боль. Конечно, слишком многие из этих детей прожили бы свою жизнь без особого смысла и для себя и для мира, но это была бы их жизнь, жизнь способная определить их дальнейшую судьбу. Она могла бы быть даже трагической и злодейской, но они не превратились бы в чудесные, серебристые, совершенно одинаковые и ничего не значащие голоса в ангельском хоре.

Нужно было возвращаться в земное бытие, он решил встать, одеться и пешком дойти до другого конца города, где разгружались железнодорожные составы и где находился его грузовик, вместе со многими другими грузовиками, перевозившими грузы в этой части страны. Он знал, что к четырем утра грузовик его будет загружен фруктами, и можно будет сразу выезжать. Там было много грузовиков, готовых отправиться в рейс и доставить фрукты к открытию магазинов. В обратный рейс он пойдет завтра во второй половине дня. У него будет время немного погулять по Асторге и подумать, поскольку отдых ему не нужен. Но уже сейчас он твердо решил переместиться ближе к Лине, причин находиться здесь, в этой довольно безопасной и никому и ничем не угрожающей стране у него не было и, поскольку он пока явно был предоставлен сам себе, то и решения мог принимать самостоятельно. Так ему казалось.

Выходя из дома, он не заметил двух людей в темной незаметной одежде, небрежно копошившихся у крупного, не старого и не нового внедорожника, цвета дорожной пыли. Они внимательно проследили за Энджи и вошли в подъезд его дома сразу, как только он повернул за угол небольшой площади и шаги его стали отдаляться и затихать. Город был пустынен в эти ночные часы. Две тени в мягкой обуви кошачьим неслышным шагом поднялись по лестнице и открыли дверь его квартиры руками в перчатках. Войдя, они сразу направились в комнату соседа, мирного инженера, свет зажигать не стали, в их руках, как в руках фокусников, появились небольшие фонари, лучи скромного тайного света быстро обнаружили громоздкий горшок с растущим деревом. Не сговариваясь, они направились к нему: одна тень присела и обхватила горшок руками, удерживая его и прижимая к полу, вторая – с силой рванула ствол дерева вверх, оно приподнялось вместе с корнями и землей, оголив керамическое дно и тень на корточках просунула под дерево руку с острым и тяжелым инструментом, несколько раз осторожно, но сильно ударила по периметру перекрытия, отделяющего сам горшок от громоздкой подставки, дно покачнулось и было аккуратно извлечено, под ним было то, ради чего они вошли в квартиру – большая металлическая коробка, запаянная в пластик, предохранявший от воды. Коробку тень бережно достала и положила на заранее расстеленную газету. Из сумки появился пакет с землей и высокий круглый камень, его опустили в подставку, накрыли вырезанным дном, высыпали в горшок пакет земли, и стоящая тень опустила дерево на место и утрамбовала землю. Тем временем силуэт на корточках очистил коробку от налипшей земли и переложил в специальный контейнер с мягкими стенками, предохраняющими от ударов и тряски, и опустил его в сумку. Газету с осыпавшимся с коробки грунтом он свернул в плотный комок и передал теневому напарнику. Они внимательно осмотрели пол, подсвечивая себе фонариками – на нем не было ни крошки земли, дерево выглядело, как и прежде. Уходя, они еще раз осмотрели пол. Следов на нем не было даже от их обуви, подошвы их легких спортивных тапок были устроены таким образом, что скорее собирали пыль с поверхности, но ничего не оставляли при касании. Да и шаги их были легки и неслышны, какими и должны быть шаги теней. Закрыв за собой дверь, они скользнули вниз по лестнице, неслышно захлопнув за собой дверь подъезда, сели в машину и тихо тронулись на выезд из города по направлению к горам, отделяющим их от Франции.

 

Энджи общался с диспетчером так будто делал это ежедневно на протяжении последних пяти лет. Оформив документы на груз и попрощавшись, махнул рукой небольшой группе водителей, ожидавших свои выездные документы на грузы. Нашел свой грузовик, как родной, бросил в кабину сумку, поднялся сам, включил зажигание и тронулся в путь. Дома и люди еще спали в эти предрассветные часы. Улицы были пустынны и из города он выехал, лишь постояв на перекрестке, когда зажегся красный свет для него одного. Дорога до Асторги занимала около часа, если ехать неспешно. Небо уже посветлело, но солнце еще не начало жечь все вокруг. Справа на горизонте появились Кентабрийские горы, отгораживавшие равнинную местность от Океана и его ветров. Шоссе бежало среди полей и деревушек из серо-желтого камня, во многих из них высились колокольни похожих церквушек с аистиными лохматыми черными гнездами в районе основания креста и в них ярко белели аисты. Пейзаж был самый мирный и будничный. И, поскольку, никаких обгонов для грузовика не предполагалось, все, что требовалось от Энджи – это держать руль и не пропускать повороты, их тоже было немного, лишь при выезде из Леона и еще пара круговых разъездов. Это шоссе не было широким, но на нем не взималась плата, поэтому многие водители предпочитали именно его. И, как и ночью, проезжая маленькое неприметное селение Сан Мартин дель Камино, он ощутил прикосновение нераспознанной мысли: она чиркнула его сознание, оставив неясный след и, как и ночью, ему не удалось отследить или прояснить этот след. Решение о том, что этот рейс будет первым и последним, он принял еще ночью, нужно было вернуться в Леон, оставить грузовик и, на всякий случай, что бы не создавать дополнительного напряжения, договориться о нескольких свободных днях.

Доставив груз в Асторгу, он пошел прогуляться по старому городу, еще спавшему, лишь немногие, работающие, как и он, наемными рабочими, двигались в сторону своих магазинов, кафе, офисов. Как и многие здешние города, расположенные в предгорье, она размещалась в двух уровнях, и верхний, укрепленный спускающейся в долину крепостной стеной с прогулочной зоной и чудесным видом, был украшен и древним собором и епископским дворцом, выстроенным великим и сумасшедшим по меркам людей зодчим, наполнившим страну своими творениями и приумножившим ее славу, как место уникальности и особого творческого горения. Он невольно любовался тем, что видел вокруг и знал, теперь уже, после знакомства с видениями Лины, знал твердо – скоро все это будет уничтожено: или вода смоет всю эту жизнь, или поглотит вставшая на дыбы планета, и уцелеет ли кто-то или что-то из созданного людьми, пока было неясно. А красота города и безмятежность жителей дразнили Энджи, ему, как и Лине, хотелось кричать им, что это последние дни их жизни и нужно что-то с этим делать!, но, как и Лина, он знал, что изменить ничего нельзя, да и людей напрасно тревожить, сея в них панику, бессмысленно. И не поверят они. В таких ситуациях они всегда не верят и всегда идут по предложенному пути прямо в бездну. Но привести их к гибели можно было и без участия Энджи. Может еще есть надежда и потому он и послан сюда?! И снова Ангел просеивал всю информацию, отслеживал изменения в политической жизни планеты на сегодняшний день и снова просчитывал варианты развития конфликтов. Болевая точка находилась недалеко от Лины, в той стране, где она жила, там будет принято роковое решение, это Ангел увидел, но решение это должно быть спровоцировано, кем и когда и где?!, и снова самые важные ключевые вопросы остались без ответов. Кто-то упорно не допускал его до самого важного.

 

Машина с двумя черными тенями накручивала серпантины в горах на границе с соседней Францией. Въехав на узкую проселочную дорогу, ведущую к небольшому пастушьему жилью, машина остановилась, тени вышли и оказались мужчиной и женщиной южной яркой внешности, они сменили номерные знаки и одежду, теперь они походили на пару южан, без явных национальных признаков: такие люди встречаются повсюду. И паспорта и туристические визы были оформлены, как надо. Им нужно было проехать несколько стран и добраться до маленького приграничного украинского селения Сеньковка. Там их уже ждали. На дорогу им было отпущено двое суток, не больше, они хотели добраться за сутки с небольшим, они знали свои возможности. Им предстояло сменять друг-друга и двигаться без остановок и без отдыха. В приграничном городке была запланирована провокация – имитация запуска баллистической межконтинентальной ракеты, направленной в сторону страны, о которой эти двое ничего не знали, информацию о направлении запуска хранили другие люди. На самом деле, ракета была настоящая и еще была коробка с ядерным зарядом и взрывателем. Сама ракета не была столь уж мощной, но благодаря специальным зеркальным отражателям и возможности создания галогенной оболочки, на радарах она должна была появиться и выглядеть, как неустановленный объект, очень схожий с межконтинентальной ракетой и размерами и параметрами, способной не только пересечь всю Атлантику, но и произвести мощный ядерный взрыв. Над ее созданием трудились гениальные разработчики.

Сама идея возникла несколько лет назад: идея спровоцировать большие страны на уничтожение друг-друга, но не было ученых, способных создать снаряд, имитирующий межконтинентальный запуск. Выкрасть или купить ракету с установкой для запуска было невозможно, да и сам запуск с другого континента был нереален.

Была организована целая поисковая сеть, отслеживающая идеи и людей, их генерирующих. Все лучшие университеты мира были под наблюдением. Сама мысль о провокационном оружие не слишком интересовала военных, да и ученых тоже. Провокации – это почерк террористов. Искали долго и терпеливо. И они нашли: гениального студента и его учителя в одном из университетов Европы, сумели без явного шума их выкрасть и доставить в подземную лабораторию в горах Сирии. Взамен созданного оружия им обещали жизнь и свободу, а если захотят, то и почет, и уважение в Новом Мире. Учитель сопротивлялся дольше, студент так горел возможностью воплотить свою мысль в реальность, ему даже льстило такое внимание к его идее, которая прежде не находила ни понимания, ни поддержки, он не слишком углублялся в морально-этические вопросы, фатальный конец мира он воспринимал лишь, как сюжет очередного фэнтази. Да и само похищение ему виделось по-мальчишески в романтическом свете. А террористы, поняв его настроение, не мешали ему наслаждаться иллюзией. Разумные слова учителя он воспринимал, как рутинное жужжание другого поколения, так и не научившегося извлекать выгоду из посланного провидением шанса. Ракета была создана, испытать ее возможности не было, но промежуточные испытания проводились. Студент вылизывал свое детище, доводя до совершенства каждую деталь. Он волновался, но был уверен в своем творении. Ему предоставили место наблюдателя полета, как думал он – испытательного полета над водной гладью океана, конечно, под пристальным контролем, которого он даже не замечал. О ядерном заряде он не знал ничего. Эта часть задачи была поручена совсем другим людям. Студент был сыном соседа Энджи, талант к изобретениям унаследовал от отца, арабские и европейские языки изучал в сирийском университете у реального Энджи, изучая языки, он посещал и технический колледж, где проявил незаурядные способности и был награжден гранатом на учебу в Европе.

Помимо основного плана запуска, был еще и запасной план по аварийному сигналу на мобильный. Этот сигнал двоим во внедорожнике должны были отправить, если группа будет рассекречена и действовать нужно будет срочно. В этом случае им следовало найти укромное место и собрать пусковую установку из деталей, хранящихся в днище и корпусе их машины. Сама машина должна была послужить трансформером и базой этой установки. Коробка, бережно упакованная в мягкий материал, хранила мощные взрыватели, а сама ракета в разобранном виде, тоже была зашита в корпусе машины, которая выглядела не старым и не новым внедорожником, достаточно большим, но не слишком. Она выглядела совершенно обычно: машина любителей загородных поездок. И двое в машине были готовы к любым вариантам, поскольку был еще и третий вариант: при определенном сигнале они должны были выбрать самый крупный ближайший город и там подорвать себя, не выходя из машины, в месте наибольшего скопления людей, действуя быстро и проезжая все кордоны напролом, в крайнем случае, если бы их стали перехватывать жестко, им следовало подорвать себя в любом месте, взрыв даже небольшой мощности, вместе со страшной коробкой, не остался бы незамечен и поразил бы достаточно большую площадь и произвел бы нужное впечатление, но в этом случае, не была бы достигнута главная цель – они не сумели бы имитировать ракетную атаку одной ядерной державы на другую и в результате не спровоцировали бы всеобщую ядерную войну и конец этого мира. Всю работу пришлось бы начинать заново. Но они готовы были ждать, их цель была неизменна. Их лидеры с небольшим количеством людей были, как им казалось, готовы к подобному катаклизму и планировали положить начало другого мира, основанного на новом порядке, и подчинении. А пока они двигались с максимально возможной скоростью и осторожностью. Они были в курсе, что везут страшный груз и могут получить степень облучения не совместимого с жизнью, как и те люди, в квартире которых коробка пряталась до времени. Это их не пугало и не тревожило. Их жизни служили высшей цели. В этом у них не было никаких сомнений. В принципе, сомнения не были частью их жизни. Они спешили и были собраны и спокойны.

 

Энджи, погуляв по городу и перекусив в маленьком кафе, посидев на скамейке в прогулочной зоне и даже посетив архитектурный шедевр Гауди – дворец епископа, собрался в обратный путь. Обычно, на один день приходилось несколько коротких рейсов и после Асторги нужно было ехать, например, в Замору, но в этот день весь груз запросили сразу несколько маленьких магазинчиков города и кафе, поэтому из Асторги он возвращался почти порожняком сразу в Леон, ему удалось получить лишь небольшую партию местного шоколада и сладостей, и пришлось ждать их погрузки почти до конца рабочего дня. Сладости Асторги славились на весь регион и их с удовольствием брали все магазины. Но груз был совсем небольшой, это было и невыгодно, и полупустая фура была менее устойчива на дороге. Было предвечернее время и шоссе радовало немноголюдностью. Солнце светило в спину и перед машиной шустро бежала ее черная, верная, казалось, тень. Уже ближе к Леону, он снова обратил внимание на табличку с названием селения: «Сан Мартин дель Камино», усмехнулся обреченно, поскольку никакого понимания связи этого места с надвигающимися событиями он так и не обнаружил, только знал, что там живет человек, которого любит Лина, женщина видящая то, что не видел даже он, Ангел, но это все. Больше ничего. В какой-то момент ему показалось что тень, бегущая перед машиной, зловеще ухмыльнулась, он напрягся всем своим Ангельским существом. Ангелам ничего не может казаться, они просто видят то, что видят и обычно это бывает сутью любой реальности, но здесь все было иначе.
Впереди дорога шла на подъем и входила в схваченное двумя боковыми, прорезанными ею холмами, небольшое ущелье, обочин там не было совсем, у дороги мелькнули знаки ограничения скорости и запрета обгона. На верхней точке дороги показалась фура, быстро летевшая навстречу, Энджи заметил приветственный взмах руки за стеклом кабины, улыбнулся и поднял руку в ответном приветствии, и в ту же секунду из-за встречной фуры вылетела серая немолодая шкода, шоссе не оставляло никаких вариантов для маневра, водитель шкоды, верно, был самоубийцей или совсем не знал дороги, но в самое последнее крошечное мгновение, Энджи увидел его лицо и узнал в нем человека из снов Лины, того самого, что ужинал в одиночестве, поджидая сына прошлой ночью, и понял, что его, Энджи, заманили на роль убийцы, и убийство это было отягощено еще и убийством реальной любви… Ангелы мыслят быстро и реагируют быстро и у Энджи могло хватить силы и времени остановить и грузовик и шкоду, но он не смог, ему не позволили. Пока легковушка, смятая в гармошку, забрызганная изнутри и кровью и размазанным мозгом, выдавленным из расколотого хрупкого черепа, крутилась бессильно перед его передними колесами, он судорожно вытаскивал из кармана рабочей легкой куртки мобильник, что бы вызвать скорую и полицию, знал, что они и так быстро приедут, вся дорога была оснащена видеокамерами, но он должен был что-то предпринять, рука сама принялась искать мобильник и быстро набрала номер. Почему-то на звонок никто не отвечал, он поднес мобильник ближе к лицу и понял, что это не его телефон, не телефон реального Энджи, а телефон напарника… Да и цифры он набрал совсем не те… он услышал, как открылась дверь его кабины и появившийся полицейский начал задавать ему вопросы. Картина была совершенно и однозначно ясной, фура Энджи почти не пострадала, ее лишь немного поцарапало и бампер помяло. Энджи спросил о водителе шкоды, хотя знал и так, что он мертв и смерть была мгновенной. Полицейский записал номер грузовика и все данные Энджи, больше он был им не нужен. В подъехавшую скорую уже загружали на закрытых полиэтиленом носилках тело водителя легковушки. Энджи знал его имя, его звали Клаудио. Встречная фура тоже стояла и ее водителя тоже опросили и записали данные. Эвакуатор грузил месиво шкоды. Шоссе освободилось и можно было ехать дальше, в Леон. Солнце уже скатывалось за Кентабрийские горы. Мгновенно пришло понимание, что времени ни на что нет, оно для этого мира исчислялось уже часами.

Он бросил свой грузовик на ближайшей обочине и взмахнув развернувшимися крыльями, не видимый никем, ринулся в небо. Он теперь уже знал, что было в цветочном горшке, и почему никто не ответил на его звонок, и почему в его куртке оказался телефон его напарника, и что сейчас произойдет, он торопился остановить тех двоих, но крылья разрезали воздух, не продвигая его в нужном направлении ни на метр. Так он и бился о воздух, окрашенный закатной кровью, снова наблюдая, только наблюдая за всем происходящим, преграда, которую ему ставили, была непреодолима. Ангел видел, как пара на машине на предельной скорости спешно въезжает на ближайшую возвышенность, не успев доехать совсем немного до назначенной ей Сеньковки, как навстречу им подъехала еще одна машина от той же Сеньковки, как группа людей копошится вокруг первой машины со многими смыслами, видел готовность к запуску и необычное сверкание снаряда, он был словно отлит из зеркала, вернее, слеплен из множества зеркал, отражающих свет и его немыслимый блеск в разных направлениях, что, конечно, затрудняло возможность точно определить место запуска. Теперь, наконец, Энджи было позволено узнать их планы и, соответственно, планы, пока лишь приблизительные, Игры, затеянной Им. И как только палец мужчины лег на кнопку пуска, Энджи начал двигаться. Он хотел перехватить ракету, но снова ему не позволили, остановили. Тогда он переместился к Лине, оставаясь невидимым, он вырос за ее спиной, а она мчалась в машине по направлению к дому дочери и одновременно пыталась до нее дозвониться. Но абонент не отвечал. Лина писала эсэмэски, но и они оставались без ответа. Ей удалось дозвониться зятю, но на Линины сбивчивые призывы срочно ехать домой, тот ответил, что сейчас занят, а Малыш в садике. Возможно ли кому-то объяснить, что мир живет последние оставшиеся мгновения и нужно быть всем вместе и вместе с Малышом?!
Нажав на красную трубку завершения вызова, Лина глянула в зеркало и прямо в глаза Энджи с немым вопросом: что еще можно сделать?! Она видела его и знала, кто он, но не знала, что за рулем грузовика убившего ее Клаудио был тоже он, и Энджи не стал ей сообщать об этом. Лина без надежды, молча, взывала о помощи… Ангел тоже смотрел в глаза женщине и та поняла, что он готов помочь, но до сих пор не знает как…, о том, что провокация удалась и в одной большой стране, еще до приземления сверкающего снаряда и взрыва, отдан приказ на высшем уровне об ответном, полномасштабном ядерном ударе по стране, лежащей за океаном, тоже огромной и тоже готовой идти напролом, демонстрируя силу, ему уже было известно, он видел: лидеры всех стран и очень богатые люди срочно начали эвакуироваться в заранее подготовленные бункеры, они хотели жить дальше, отдав приказ об уничтожении множества людей, да и самой планеты. Лина и Энджи услышали дикий вой сирен и голос диктора, предлагающий всем направляться в сторону убежищ, не способных защитить от радиации и от предстоящего глобального голода. У них еще было несколько часов жизни, расстояние между странами и океан давали им время, то время, что требовалось ракетам для достижения цели. Но были еще и близлежащие страны, не отделенные океаном и там тоже располагались ядерные заряды. Пока эти страны молчали, видимо шли переговоры. Машина Лины подъезжала к детскому саду, она быстро вышла и почти сразу вернулась с Малышом. Наверняка вой сирен и объявления о ядерной угрозе звучали везде, дочь Лины должна была их слышать. Малыш чувствовал, что не все хорошо в этом Мире, он улыбался немного смущенно и спрашивал Лину: баба, что это? Вой сирен очень нервировал, не давая ни капли надежды и никак не ориентируя в ситуации.

И здесь они почувствовали сильный толчок, очень сильный, машину толкнуло и отбросило с дороги. Энджи понял: Европа решила действовать на опережение. И Ангел знал, что в ее сторону тоже отправлены ядерные ракеты. И ужаснулся, понимая, что планета может не выдержать. Лина, не отпуская бесполезный теперь руль, повернулась к Ангелу и выдавила сквозь зубы, слова давались ей трудно: спаси мою дочь или хотя бы сделай так, что бы она была с нами. Энджи кивнул, мгновенно переместился к той станции метро, где она была закрыта: люди были заперты автоматическими огромными дверьми, ничего не понимая, они превратились в толпу, объятую паникой и это было страшно. Дочь Лины находилась в остановившемся между станций метрополитена поезде. Она была молодой женщиной с сильным характером и вместе с двумя мужчинами пыталась открыть двери вагона, что бы попытаться пройти пешком до какого-нибудь выхода. Все стремились выбраться на поверхность, что бы добраться до своих близких. И лишь немногие, одержимые страхом собственной смерти, хотели остаться под землей, в надежде уцелеть. Энджи, зная, что времени у него очень мало, помог им выбраться на пути и сразу переместил на поверхность, шифроваться уже не имело смысла, затем быстро подхватил, не успевшую ничего понять женщину и перенес к Лине и Малышу. Она даже не очень удивилась, необъяснимому, но очень обрадовалось. Он видел, как они обнялись, но ему было нужно доставить сюда и отца Малыша. Он должен был быть с ними. Земля двигалась и стенала. Ангел торопился. Перемещение заняло всего лишь доли секунды и обратно. Энджи переместил его вместе с машиной, в которой он продолжал держать руль и руку на рычаге переключения скоростей. Удивление мелькнуло на его лице, когда его машина оказалась рядом с машиной Лины, но все понимали, что задавать вопросы сейчас не время, да и не будет уже времени на вопросы. И он сразу нажал на тормоз, выключил зажигание и пересел в машину Лины к жене и сыну. И здесь, казалось в полной тишине, земля вдруг начала переворачиваться, как бы, уходя от горизонта, и Энджи увидел надвигающийся Океан. Он шел на землю яростный и выросший до звезд, которые вдруг появились на потемневшем небе. Ангел стоял рядом с машиной и ждал. Он видел, что Океан поглотит всю сушу, всю до самой высокой горы. Океан смоет и затопит все бункеры, а земля раздавит их и превратит в подвижную плавкую массу… Ангел гневался и рос. Он чувствовал и знал свою силу. Но гнев его был направлен на все происходящее и не мог помочь людям. Да он уже и не был уверен, нужно ли им помогать… и, те несколько мгновений гнева удерживали Океан вздыбленным, не позволяя ему обрушиться на эту часть планеты. Но он услышал мольбу Лины, обернулся, увидел внизу и уже далеко ее крошечную машину и в эту секунду Океан рухнул на него. Он накрыл его всей своей мощью и завертел, как пушинку, Океан решил поиграть с Ангелом, наслаждаясь своей и его силой. И Энджи, собравшись в маленький, сильный и юркий снаряд, сложив крылья вдоль тела, ринулся вглубь, туда, где болталась машина Лины. Он подхватил ее, воздух внутри салона на какое-то время сохранил всем жизнь. Но одно стекло треснуло под давлением воды и Лина и сам Энджи уже знали, что это их последние мгновения. Ангел сделал им прощальный подарок – покой и мир, без страданий и боли. Он забрал все их страхи и, увидев легкие улыбки на лицах, проводил их прощальным взглядом. Малыш тихо выплывал из объятий родителей, его Ангел решил не отдавать. Бережно подхватив ребенка, он рванул ввысь к поверхности Океана. Взлетев повыше, слегка встряхнул Малыша и поцеловал. Тот открыл глаза и улыбнулся. Потом запрокинул голову, увидел солнце и снова почувствовал поцелуй на своем лице. Он знал, что это мать его целует, и он засмеялся счастливым смехом. И этот смех был первым смехом этого нового мира…

Но гнев Ангела еще не прошел. Он видел – часть детей в воде еще живы, это лишь крошечная часть, крупинка от числа погибших, но их еще можно спасти. Он приблизился к кипящей поверхности, зная, что ему понадобятся все его силы и даже их может не хватить. Раскинув огромные крылья, наперекор всем запретам, он решил создать живую чувствующую сеть из самого себя и из его крыльев потекли сверкающие нити, они переплетались, обхватывая и усмирять воду и уплывали в глубину, отыскивать тех, кого еще не нашла смерть.

Ангел мчался над поверхностью, теряя оперение и силы и за ним, как его продолжение, плыла ангельская сеть, собирая еще живых детей. Он собрал сколько смог, а затем взмыл в высь к самому солнцу, сжимая зубы и чувствуя, как от напряжения, что-то рвется в нем самом, но твердо зная, что дотянет до суши любой ценой.

 

Небо уже посветлело, но на нем еще были видны звезды, они светили вместе с солнцем и луной. Ангел летел над Океаном и высматривал сушу. Дети в сети спали. Малыш на руках видел свою мать и радовался. Мир вокруг оживал. Океан, как пресытившийся безумной оргией Титан, затихал, лениво перекатывая огромные валы, сквозь которые временами начинала просвечивать мирная зелень выплывающей из его недр земли.

Ангел запел – и это была песня боли о погибшем Мире, и радости о спасенных детях и спасенной жизни, и небесный хор пел вместе с ним.