Это был 1999 год. После очередных жизненных неудач, мне посоветовали съездить в монастырь. Не долго думая, я отправился в Санаксары. Надо сказать, что до этого и церковь посещал крайне редко, и именно посещал. Зайду минут на пять, свечку поставлю и вон. Но в монастыре порядок, конечно, другой. До и после выполнения послушания- работы, обязательно на службу. «Совсем не практично, казалось бы, тратить столько времени на выстаивание в храме, ведь я не монах, не послушник и не собирался им быть. Гораздо выгоднее гонять заезжих побольше на работу, чтобы преумножать материальный достаток обители.» Так мне думалось мирскими мозгами поначалу, но монастырь был другого мнения. И странное дело, был прав. Каждый день «и конный и пеший» шли нескончаемой вереницей в Санаксарский монастырь. Все несли что-то свое для него. Кто-то пару рук для работы, кто-то денег, кто-то целую фуру с продовольствием. Все по-своему молились, внося, исходя из возможностей, свою лепту в поддержание обители.
Для меня это было необычно, странно. Спокойно, без авралов трудиться и полагаться на волю Божью, в меру чистоты своей, молясь о спасении души. И Господь воздаст тебе, правда с чистотой-то и были проблемы. Куда ж его девать, «умище»? Логика, оценка, расчет, гонор, чувство превосходства над «недалекими». Иногда, правда, безупречная логика упиралась в тупик. Раз такой правильный и безупречный, что же ты в монастыре делаешь? Значит, чего-то не хватает в расчетах, или просто не поддается им. «Философский камень», за гранью логики и оценки. Есть что-то повыше и поважнее мозгов и его «умных» мыслей. В таких раздумьях я прожил в монастыре неделю.
За эту неделю я прочел «Закон Божий», узнал правила и распорядки поведения в храме, во время службы и при Таинствах. Почувствовав себя достаточно готовым и «созревшим», решил пройти Исповедь. Вычитав, что положено, приготовил список грехов. За, тридцать тогда мне было, лет список, первый в жизни, получился длинным, почти все возможные гадости успел попробовать. Идти решил к старцу, уже наслышан был о нем.
Батюшка Иероним. Бывает жизнь до, бывает после, каких-то значимых событий и встреч. Правда осознание значимости «рубиконов» приходит не сразу. Батюшка принимал по вечерам в своей комнатке-келье. Дождавшись очереди, я вошел, заявил о желании исповедоваться. Встал под иконой на колени и начал читать. Все по правилам, как учили. Батюшка сидел рядом и вел себя «не правильно». Я читаю, а он перебивает. Со второй или третьей строчки стал перебивать меня. Толкуя лишь об одном грехе. Ну, это же не правильно, у меня их много, надо все перечитать. « Наверное, слышит плохо дедушка, надо погромче читать». Прибавил громкости, все равно говорит об одном и том же грехе. Я настойчив, продолжаю исповедоваться «по правилам». Старец замолчал, по-детски светло улыбаясь и смиренно ожидая, когда я закончу. Ну, вот теперь все прочитано, я молодец. Батюшка Иероним дождался, наконец, когда я умолкну и опять стал объяснять значимость и проявления все того же греха. Одного-единственного. Как распознавать и преодолевать эту гадость. Вот и все, он кладет мне на голову руку, что-то сжимается у меня в груди, глаза увлажняются. Отпущен. Ухожу в некотором недоумении. Ожидалось как-то большего, ведь Старец, со всей страны к нему едут. А со мной странно и «наивно» поговорил лишь об одном и очень недолго. Выхожу и иду спать. Утро вечера мудренее.
Это произошло на следующий день, после службы и завтрака, по дороге на послушание. Только тогда до меня, «умника», дошло о чем говорил Батюшка Иероним. Тот самый, главный лично для меня, грех, не дающий мне жить. Корень всех гадостей, исходивших от меня, источник моих несчастий. Достаточно преодолеть в себе это зло и все древо многочисленных грехов, растущее из одного корня, рухнет. Сделать это не просто, но теперь известно, что надо делать.
Чем больше времени проходит с того дня, тем больше я убеждаюсь в правоте Старца. И все больше поражаюсь силе его прозорливости. За пол минуты выдать безошибочный диагноз и рецепт человеку, которого никогда до этого не видел. А ведь, таких как я, он принимал десятками, каждый день. И, я уверен, все получали от него нужное, лично для них предназначенное, Слово. После этого я стал подходить к пониманию, что гораздо важнее быть не сильнее и не умнее, а чище. Только чистота помыслов и деяний твоих, позволит приблизиться к Источнику Божьему. Только Там известно, что правильно и не правильно, кто прав, а кто виноват. И лишь очень немногие могут передать нам эти знания. Батюшка Иероним, с которым мне посчастливилось встретиться и даже исповедоваться у него, был достаточно чист, что бы иметь доступ к Высотам, нам, многогрешным, не доступным.
Спустя три дня после посещения Старца и исповеди у меня «случилось» свободное время среди дня. Не помню почему, но произошло «окно» в послушаниях, и я просто разгуливал по территории монастыря. Батюшка Иероним, окруженный помощниками и паломниками направлялся в хозяйственный пристрой для молитвы. Молебен во здравие. Я присоединился. Молебен проходил в сарае, не в храме, не на улице (лето), не в другом, более «цивильном» помещении. Именно там, в не то складе, не то подсобке. Ставили большую, принесенную икону, зажигали свечу и Батюшка Иероним начинал молиться о нашем здравии.
Я, конечно, не знаю, почему этот молебен проходил именно в этом «не красивом» месте. Не знаю в чем различие с обычной службой. Но никогда больше меня так не «пробивало». Все по-разному реагировали на происходящее. Кто-то учащенно сопел, кто-то неестественно часто начинал чесаться, кого-то корежили гримасы. Так или иначе, но реагировали все. Что там было-то, если глянуть со стороны? Пожилой, тщедушный на вид батюшка негромко читал молитву в сарае. Кто-то плакал, кто-то мычал, кто-то изгибался всем телом. Иногда, говорят, во время этих молебнов, люди начинали жутко орать и падать на пол. Мне было легче, я лишь стоял, закрыв глаза, и слушал негромкий голос Старца. Ну, вот и все, Батюшка мажет всех елеем. Мажет лоб, подставляемые, видимо больные, места на теле и конечностях. Мне он провел кисточкой по лбу, затем обмакнул ее еще раз и перекрестил елеем приоткрытую жарким летом середину груди, там, где крестик висит. Где на исповеди схватывало. Довольно спокойно, в отличие от многих, простояв весь молебен, я прочувствовал его только после того, как Старец прикоснулся кисточкой к груди.
Что это было? Катарсис, очищение, изгнание бесов, Таинство Божие? Не знаю, да и не важно как это называется. Получив на грудь елейный крест, я пулей выскочил из помещения, выбежал в поле, окружавшее монастырь. Вот там меня и прорвало, там и прошла моя настоящая Исповедь. Не помню деталей, помню только, что выворачивало все и везде, сразу. Меня «крючило», рвало, я выл и плакал. И я не помню ни одной мысли в тот момент, только безразмерное чувство вины и покаяния. Наконец-то, хоть не надолго голова отключилась, дав душе поговорить с телом напрямую. Долго это длилось, обессилел. Успокоился, наконец, утер слезы и сопли. Побрел в монастырь. Какое-то спокойствие и ровное тепло в груди, под крестом. И тихое счастье расходится оттуда по всему телу.
В тот же вечер на службе, я «увидел» черный металлический крест, похожий на крестовину для новогодней елки. «Мои грехи, точно знаю». Эта жесткая и неприятная крестовина лежит в поле у монастыря. Там где меня выворачивало после молебна Старца. Но поле стремительно покрывается высокими и крепкими рядами пшеницы. Она зрелая, ярко золотистого цвета. Крепкие злаки надежно скрывают неприятный предмет. Не важно, что в реальном, физическом мире там вытоптанное и не обрабатываемое поле, и никаких «крестовин» там нет. Это мое «поле» и мои грехи. И по сей день, я могу «глянуть» на это место. «Посмотреть» насколько надежно золотистые ряды покрывают понятный только мне предмет, и сделать выводы.
Я пробыл в монастыре полтора месяца, и еще несколько раз встречал Старца. Всегда окруженный людьми, он по-детски чисто улыбался. Невольно хотелось остановиться и смотреть на него. И многие ловили себя на том, что тоже начинают улыбаться. Как младенец, улыбается не тому, что смешно, а тому, что просто хорошо и спокойно, так и мы грешные хотели приблизиться к Любви, исходящей от Старца. Улыбки наши, конечно, были не такими светлыми, но все равно было приятно.
Спустя год, я видел фотографию, сделанную простой «мыльницей». Кажется, кто-то из паломников просто щелкнул очередной раз вид монастыря. Многократно размноженную фотографию потом видели многие. Над кельей Батюшки Иеронима была яркая и четкая, белая, четырехгранная звезда. Почти весь монастырь видно на фото, но звезда нижним концом упирается именно в место пребывания Старца. Каждый видел свое в этой звезде. Случайная засветка пленки, фотопомеха, место Благодати Божией, очищенное Сознание. А я видел улыбку, детскую и светлую, теплую и успокаивающую. Улыбку Старца, Батюшки Иеронима, смиренно и твердо служившего в этом монастыре. Тянувшего тяжкий крест неустанной молитвы за нас. Я, как и очень многие, буду всегда тепло вспоминать Старца, слова им сказанные, силу его молитвы и согревающую улыбку Любви от него идущую.
БАТЮШКЕ ИЕРОНИМУ САНАКСАРСКОМУ, СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ,
