Надо же было такому случиться, что у Сергея Петровича Никанорова остановились часы. Оно, конечно, с кем не бывает – дело, как говориться, житейское. Но вся шутка-то и состояла в том, что часы у Никанорова – золотой брегет прошлого века – за тридцатилетнюю службу не вставали ни разу. Еще надобно добавить,  что Сергей Петрович был человеком щепетильным и потому мысль о том, что он попросту не завел часы даже возникнуть не должна. Впрочем, у него эта мысль и возникла первой, но колесико упорно не желало поворачиваться дальше, решительно отметая эту версию.

Обладая умом пытливым и нравом любознательным, Никаноров, ничтоже сумняшеся, вставил в глаз увеличительное стекло и открыл крышку часов.

И тут в дверь позвонили.

Да есть ли на белом свете человек, который легко и непринужденно отнесся бы к тому, что его отвлекают от интересного занятия? Если и есть, то Сергей Петрович к таким людям точно не относился. Тем более, что звонивший оказался на редкость нетерпелив  и руки со звонка не убирал.

Наконец поняв, что пришедший не угомонится, со все возрастающим раздражением, бормоча дежурные, в таких случаях, ругательства, Сергей Петрович направился к двери.

Раздражение раздражением, а в глазок посмотреть не забудь – таково одно из главных правил Никанорова. А то не ровен час запустишь всякую шушеру – беды потом не оберешься.

Человек за дверью не понравился Сергею Петровичу сразу. Во-первых, посетитель был необычайно высокого роста, а Никаноров, сам будучи человеком не маленьким,  не любил смотреть снизу вверх, вот просто физически не терпел. Во-вторых, внешность пришедшего и его одежда как-то не соответствовали, пусть и не портили друг друга. Нет-нет, облик посетителя  был довольно приятен: длинные, черные, чуть вьющиеся волосы; острая, черная же, бородка; узкое бледное лицо. Весь вид портила золотая серьга. От этой детали вполне импозантный мужчина превращался вдруг в корсара – грозу морей и галеонов, что почему-то категорически не понравилось Сергею Петровичу. Ну а в главных, Никаноров никак не мог остановить взгляд на посетителе, как будто тот постоянно менялся, хотя вроде и не двигался. Да, весьма не приятный тип, весьма.

И Сергей Петрович решил не открывать.

– Что вам надо? – спросил он строго.

– Мне, дорогой Вы мой Сергей Петрович, надобно поговорить с Вами об одном дельце. Не изволите ли пригласить?

– Не изволю, выкладывайте так.

– Видите ли, Сергей Петрович, вопрос весьма щекотливый, касается Вашей деятельности, боюсь, что он не для лишних ушей.

– Да плевать мне, чего Вы там боитесь, – сказал Сергей Петрович, но дверь все же открыл – мало ли чего взболтнет это тип.

А тип, не будь дураком, тут же ринулся в образовавшийся проем. Только куда там, Никаноров скалой встал – не обойдешь. Просветил, как рентгеном, взглядом, ничего вроде особенного, подозрительного не заметил, и только тогда впустил.

Пока Сергей Петрович возился с замками, незнакомец проскользнул в кабинет, поставил кресло напротив стола и уселся, закинув ногу на ногу. «Каков наглец», – подумал на это Сергей Петрович.

– Увлекаетесь? – посетитель глазами указал на брегет.

– Увлекаюсь, – зло отвел Никаноров, а сам подумал: «Какое твое дело, чем я увлекаюсь!». Злился он больше на себя, конкретно на то, что не спрятал часы. Ну да что уж теперь, накрыть их газетой, небрежно так, будто не нарочно, что бы глаза не мозолили.

– В чем дело? – без вступлений сказал Никаноров, занимая место за столом.

– До чего же приятно иметь дело с человеком Вашего склада характера, Сергей Петрович. Действительно, зачем впустую тратить время, когда оно нам так дорого. Я хочу купить Вашу душу.

– Чего-о-о? – протянул Никаноров, не понимая смысла сказанного, но все же чувствуя за словами подвох, и оттого внутренне сжимаясь пружиной.

– Вот так я и знал, – воскликнул посетитель, театрально вскидывая руки. – Слишком дельце щекотливое, что бы сразу в лоб о нем. Давайте-ка начнем все сначала.

– Итак, – продолжал незнакомец, развалившись в кресле. – Для начала разрешите представиться. Мефистофель.

Увидев, что имя не произвело на Сергея Петровича должного влияния, посетитель несколько смутился (всего на миг, но Никаноров заметил).

– Вообще-то у меня много имен, – спохватившись, добавил незнакомец поспешно. – Абадон, Алух, Ариман, Асмодей, Вельзевул, Дагон, Денница, Евролимус, Йен-Ло-Ванг, Локи, Люцифер, Мелек Таус, О-Яма, Самаэль, Тецкатлипока. Есть даже женские: Астарта, Гелата, Иштар, Лилит, Наама. Да всех и не перечислишь – их тысячи. Такое ощущение, что людям нечем больше было заняться, кроме как придумать очередное имя дьяволу.

«Что он несет?» – лихорадочно соображал Никаноров. –«Ага, заговаривает, гаденыш! Мент? Вряд ли. Конечно, может быть наводчик, но тоже ерунда. Хоть и юлит, да сразу видно, что дяденька серьезный. Не по той части».

– Слушай, дядя, как тебя там, Миф из Тофеля, что скажу. Не верю я ни в бога, ни в черта, ни в доброго царя, ни в честные выборы. Есть, что по делу – говори, нет – катись, – Никаноров встал из-за стола, явно намериваясь проводить гостя на выход.

Мефистофель пристально посмотрел в глаза Никанорова, у того аж мурашки по коже побежали, и понял – не верит. Собственно, после такого открытия можно было гасить свет и сворачивать лавочку, но уж больно кадр был интересный, ценный, знаете ли, кадр. Оставить такой сразу обидно, придется попотеть.

– Да Вы, Сергей Петрович, не нервничайте понапрасну. Не враг я Вам, а может быть даже и вовсе друг.

«Кто ж ты такой? Чего приперся?» – мысли так и крутились в голове Никанорова, лезли друг на друга. И может оттого, что ясность не наступала, может еще по какой причине, но только сделалось вдруг Никанорову жутко. Обычно-то оно как бывало, раскусывал Сергей Петрович собеседника на раз, безошибочно, а тут ни в какую. Мутный какой-то, непонятный. А раз непонятный, значит опасный.

Князь тьмы сразу почувствовал перемену, случившуюся с собеседником. Страх. Страх? Откуда страх? С чего бы вдруг, тема-то нейтральная. Ну-с попробуем усугубить, а там, глядишь, и найдем лазейку.

– А вот, милейший Сергей Петрович, смотрю я часы на столе у Вас, уж больно похожи на те, что у коллекционера Шпеера Моисея Яковича лет тридцать назад грабители среди прочих вещей забрали. Занятная вещица, скажу я Вам.

«Мент?», – то ли удивился, то ли обрадовался Никаноров, и страх как-то незаметно ушел, испарился.

– Какой еще Шпеер? Тем более Моисей Якович? – натурально изумился он, взметнув брови и выпучив глаза. – А брегетик мне, знаете ли, на день рождения подарили. Человек один. Хороший человек. Умер уже. Давно.

– Да ничего-ничего, Сергей Петрович, я же верю Вам. Подарили и подарили. С кем не бывает? Мне до Вашего добра и дела нет. Просто вспомнилось.

Мефистофель откинулся на спинку кресла и наблюдал. Контакт терялся и по-хорошему надо бы уже выгонять гостя, но клиент вел себя странно – то смотрел пристально, то замыкался в себе, явно терзаемый душевными муками. И главное, он чего-то боялся. Не сильно так, но чувствительно. Только не понятно чего.

Никаноров действительно находился в высшей точке эмоционального напряжения. Все попытки разгадать посетителя не приводили ни к чему. Да еще этот вопрос о часах. Шпеера вспомнил. К чему бы? Тот умер на следующий день, не приходя в сознание. Ценности брали только те, которые старик указать не мог, по случаю их незаконного приобретения. Может наследник? Да откуда о часах-то… Может он ему их и продал? Да нет, ему годам к сорока, не больше. Значит, тогда лет десять было. Чушь получается. И гнать бы надо, да страшновато – кто его знает, что за тип. Пришел, посмотрел, вынюхал. Явиться завтра, а то и сегодня ночью, перо в сердце или пулю и тю-тю.

От неспокойных мыслей заныло в груди. Рука сама собой потянулась к ящику стола, к пистолету.

– Не валяйте дурака, Сергей Петрович, – спокойно, даже вроде с легким пренебрежением сказал гость. – Выстрел услышат соседи, вызовут милицию. А оно Вам надо? Тут ведь кроме часиков много чего еще есть?

Он заговорщицки подмигнул Никанорову.

Никаноров достал из стола пепельницу и зажигалку.

– Кури́те, – предложил сигареты посетителю. «Ага. Про пистолет, стало быть, знает. Вот потому и не лезет на рожон. Однако же и не уходит. Выжидает».

– Благодарствую, у меня свои. Не желаете?

– Обойдусь как-нибудь.

Затянулись, пустили первые струйки дыма.

– А чего же Вы, Сергей Петрович, не верите-то ни во что? – неожиданно спросил Мефистофель.

– А жизнь так сложилась, – Никаноров попытался уйти от вопроса и в свою очередь удивил собеседника:

– Стало быть, ты, дядя, дьявол. Души покупаешь. А на кой, позволь спросить, они тебе сдались? Собираешь, что ли? Филателист, или как там у вас?

Мефистофель сразу оживился – неужто интерес проклюнулся, ай да диво, есть за что зацепиться.

– Все просто, Сергей Петрович. Вы ведь слышали о Страшном суде?

Никаноров кивнул, и обладатель тысячи имен продолжил:

– Так вот, когда придет время Суда, то восстанут все жившие на земле и будут призваны к ответу. Звучит жутковато, но смысл в том, что раз в какое-то время (ну пусть будет каждые десять-двенадцать тысяч земных лет) приходит пора выбирать устройство мира. И все люди, которые есть и были, призываются на суд над старым миром. И если они скажут, что да, такое положение вещей нас устраивает – мир не плох, то все пойдет тем же чередом до следующего Страшного суда. А вот если скажут, что мир никуда не годен, тут-то поднимусь я и устрою свой порядок. Ясно?

Никаноров снова кивнул, ловко подхватил пепельницу, высыпал ее содержимое в корзину для мусора и положил в ящик стола.

– Он (дьявол многозначительно завел глаза) рассчитывает на добрую, свободную волю, но я не хочу доверятся случаю. Я предлагаю будущим присяжным договор (не просто так, конечно – каждый получает вознаграждение по своему усмотрению), в котором они передают мне право распоряжаться их голосами так, как мне заблагорассудиться. Ну а Ваш, Сергей Петрович, голос будет звучать посолидней многих прочих. Как видите, дело простое и очень серьезное.

– Красиво поешь, – произнес Никаноров и потянул из ящика пистолет. Он как-то решил для себя, что встреча с родной и понятной милицией гораздо безопаснее, чем с претворяющимся сумасшедшим гостем. Опять же, про выстрел можно сказать, что соседи ошиблись. Этого на балкон. И не будет у правоохранителей ни единой зацепочки.

Обычный человек вряд ли бы сумел сделать то, что сотворил Мефистофель. Едва увидев пистолет, он резко наклонился, схватил кресло за ножку и метнул из-под себя в Никанорова.

Сергей Петрович удивился трюку и нажал на спуск, но в тот же миг (или даже чуть ранее) кресло сбило его с ног и задрало руку. Пуля вошла в подбородок, выворотила нижнюю челюсть и снесла половину лица.

Дьявол подошел к трупу, поцокал языком, покачал сокрушенно головой, прошептал: «Глупец», причем было не понятно, кого он имел в виду, вернул кресло на место, да и был таков.

Милиция прибыла через десять минут. В квартире обнаружили труп мужчины, вероятнее всего покончившего с собой. На столе, накрытые газетой, тикали золотые часы с открытой крышкой.