Он выпал. Просто выпал. В полный абсолютный осадок – рассыпался белым порошком по земле, а после медленным размеренным вдохом через нос – попеременно то правой, то левой ноздрей – втянул все обратно и подергался, подергался, подергался всем своим телом в тщетной попытке устаканить его содержимое – такое неустаканиваемое, что прямо – УХ Х Х какое неустаканиваемое! А я спокойна. И неподвижна. Как безоблачное небо. В июльский день. Как величавая сосна. Тянущаяся своим стройным станом в недосягаемую высь, недосягаемую-недосягаемую, шиш тебе – шиш и без масла и без сыра, голый, облезлый шиш, и больше ничего, никогда, ни за что, ни капельки… Тебе не дам. А платье у меня новое – светло зеленое, затянутое на талии умо-помра-чительным пояском со скорпиончиком посередке – серебряным таким, славненьким, сияющим на свету. Ах, как удачно я его нынче напялила на себя. Да спасибо тебе, Боже, что вразумил ты меня, просветил, направил на путь истинный, не оставил меня в сомнениях моих, джинсы мои в самое время под задницу испражняющейся кошки подложил – родной моей, красе ненаглядной – что ж я на тебя орала все утро! – спасительница ты моя, малость пованивающая. Восстановив кое-как целостность своего организма, он остервенело затряс головой, увлекая в разные стороны свой блуждающий очумелый взор, безвольно возвращающийся в заветную ложбинку меж моих – ну, пусть и не холмов, не холмов, так – сопочек, а все ж таких недурненьких сопочек, так миленько в кружавчиках ПО-КО-Я-ЩИХ-СЯ … ХА! А я невинна, как нежный кудрявый барашек, ласково блеющий на лугу, как хрустальный ручеек, струящийся в расщелине скал. ТАК ЕМУ, КОЗЛУ, И НАДО! Пробултыхав хорошенько мозги, он отчаянным волевым усилием пошкрябал носком правового ботинка остатки своего самолюбия, размазанного по асфальту моими сверкающими в бликах солнца туфельками, которые я бы, фиг когда, одела, если б Лариска в своем непреодолимом поносном вдохновении не обгадила мои штаны и не вынудила меня облачиться в платье, настоятельно требующее именно этих землю-насквозь-прошибающих, душу-мощно-потрясающих шпилек, которыми я сейчас выстукиваю торжествующую мелодию победного марша. А он совсем потух, как спичка, заброшенная в лужу, и исчез, растаял, прошипев напоследок только невразумительно-нерешительное «до-с-с-с-ви-даааа-ни……я». «И я, и я, и я….» – эхом отозвалось в пространстве и, не найдя продолжения, зависло в немом оцепенении колечком сигаретного дыма…