Осень пришла, когда я начал её ждать. Пришла сразу и полностью. Вместе с ней пришла и повестка из военкомата. Я сообщил своему руководству, что скоро мне придётся идти в армию. Меня попросили закончить работы на последнем объекте, а потом уже идти хоть к чёрту на рога. Я согласился.
У меня сложилось ощущение, что, переходя реку вброд, я потерял дно, и теперь поток несёт меня куда-то по своей прихоти. Странно, но это доставляло мне удовольствие. Я отчего-то совсем перестал бояться будущего. У меня не возникало никаких вопросов относительно завтрашнего дня. «Пусть будет, что будет, а чего не будет – пускай не будет», – так думал я, а завтрашний пусть сам о себе думает. Почему-то была уверенность, что так теперь будет всегда, и этого уже не потерять.
Марине я больше не звонил. Просто перестал ей звонить с того дня, как вернулся из Усть-Курдюма, – и всё. Сама же она мне никогда не звонила. Она и номера моего телефона, наверное, не знала. Один раз я случайно встретил её на улице. Она прошла мимо, сделав вид, что меня не заметила. Обиделась, наверное. За что? Впрочем, я тоже сделал вид, что её не заметил, и прошёл мимо.
Евгений Николаевич звонил несколько раз, но я говорил ему, что меня нет дома. Я думал, что скоро он ко мне придёт. Я удивлялся, почему он до сих пор не пришёл ко мне.
Букашка так и сидела у меня в банке, и я менял ей траву. Родители спрашивали про неё (очевидно, Евгений Николаевич возбудил их любопытство). Я сказал, что это просто букашка – ничего серьёзного. Такой ответ их удовлетворил.
В то время мы с Фиделем работали в детском доме – налаживали там проводку в новой пристройке. За полтора месяца мы научились хорошо понимать друг друга, и слова в работе нам практически не требовались. Мне было немного жаль расставаться с Фиделем, но поток уносил меня прочь от него, и с этим ничего не поделаешь.
Обычно после обеда дети возвращались в детский дом из соседней школы. Они выходили гулять, заглядывали к нам в пристройку, наблюдали за нами и смеялись. Иногда они брали наши вещи – плоскогубцы или индикаторную отвёртку, – и убегали с ними. Мы не гнались за детьми. Инструменты нам потом возвращали воспитатели.
В один из ясных дней, полных лёгкого озноба и жёлтых листьев, работа наша была завершена. Мы сидели в пристройке на табуретах и курили. Дым от сигареты Фиделя отлетал правильными кольцами.
– Фидель, – сказал я вдруг, – ты врал мне про электричество.
– Почти врал, – поправил он, усмехнувшись.
– Почти… Но сквозь стену-то ты пройти сможешь?
– Сквозь стену? Пожалуй, смогу. Здесь главное – не забывать про одежду. Самому пройти легко, но одежда…
– Пройди!
Фидель встал, бросил сигарету на пол и затушил её ботинком. Потом он спокойно направился к ближайшей стене. Соприкоснувшись с кладкой, он исчез, будто его и не было вовсе. На пол перед стеной упали его свитер и штаны, накрыв собой ботинки. Я увидел, что из вороха одежды, оставшейся от Фиделя, выглядывают ярко-жёлтые плавки. По моим расчётам, по ту сторону стены, за которой исчез Фидель, должна быть комната воспитателей.
Я подумал, что раз Фидель прибег к демонстрации, значит, ему больше нечего мне сказать. Работа была окончена. Я встал и пошёл домой.
По дороге я вспомнил, что у меня осталось ещё одно незавершённое дело.
На лодочной станции было безлюдно. Почти все лодки лежали на берегу, пристёгнутые цепями к деревьям. На домике смотрителя висел замок. Я подёргал дверь, постучал, но мне никто не открыл. Я уселся на лавку возле реки, поставив около себя полиэтиленовый пакет с надписью «Спасибо за покупку!».
Сколько я ждал? Не так уж и долго. Теперь время существовало для меня как-то странно. Река протекала возле моих ног, и деревья роняли в неё жёлтые листья. Вода стала совсем прозрачной – не то, что летом.
Пришёл смотритель станции и вопросительно поглядел на меня. Я сказал ему, что мне нужно попасть на остров, названия которого я не знаю. Смотритель, наверное, принял меня за сумасшедшего, но согласился отвезти. Мы сели в его катер.
До острова мы доплыли за полчаса. Я сразу его узнал. Мы причалили, и я вышел на берег. Песок был такой же серо-белёсый и так же скрипел под ногами. Смотритель сказал мне, что я должен ему двести рублей. Я дал пятьсот и попросил вернуться за мной через четыре часа. Смотритель поглядел на меня с тревогой, взял деньги и быстро уехал. Он точно принял меня за сумасшедшего. Он может и не вернуться. Впрочем, эта мысль меня почему-то не испугала.
Я нашёл на пляже единственный кустик чахлой травки, достал из пакета с надписью «Спасибо за покупку!» банку, в которой сидела букашка, и поставил её на песок. Надеюсь, это именно то место, где я когда-то забрал букашку. Сам я сел напротив. Букашка в банке не шелохнулась. Что ж, у меня есть время. Заберут меня не ранее чем через четыре часа.
Я сидел и смотрел на букашку, и всё было спокойно вокруг. Река утекала, небо утекало вместе с облаками, а я всё сидел и смотрел.
Это вам, наверное, не очень интересно. Давайте, я пока расскажу вам одну недвусмысленную историю о предназначении.
Знойным летним днем бабочка с большими жёлтыми крыльями…
Ах, да! Я уже её рассказывал в самом начале. Это я поторопился. Ну, ладно. Это ничего.
В общем, я смотрел на букашку и чувствовал, как постепенно растворяюсь в воздухе, рассыпаюсь в пыль, и меня, как будто, почти уже нет. Долго ли это продолжалось? Не так уж и долго. Теперь время существовало для меня как-то странно. Его никогда не бывало долго.
Здесь я увидел, что и букашка смотрит на меня своими голубыми глазами. Совершенно неожиданно она переменила позу, встала на лапки и принялась взбираться по стеклянной стене. Это получалось у неё удивительно легко. Добравшись до края, она задержалась на секунду. Потом вдруг панцирь на её спине разложился, высвободив тончайшие крылья ослепительного золотого цвета. Крылья часто завибрировали, и букашка бесшумно оторвалась от банки. Она сделала круг надо мной, словно выбирая направление, и полетела через реку. Некоторое время я ещё мог видеть золотую точку на стыке синевы воды и неба.
Так я остался один.
Да, я полон несовершенств. Я испытываю отвращение к некоторым живым существам. Я испытываю отвращение к некоторым людям. Я подвержен гневу и сомнениям. Всё это приходится чистосердечно признать. Но время идёт: небесная дева истирает в пыль камень, прикасаясь к нему раз в три года; некто собирает маковые зёрнышки в поле, поднимая в три года по зерну. И когда-нибудь – это точно – я стану лучше. А времени у меня много. Ведь за мной приедут не раньше, чем через четыре часа.
