Елена Зайцева. Про это (рассказ)

1. Остров

Егор не очень-то обрадовался, когда к нему подплыли. Прямо скажем, совсем не обрадовался. Он специально на этот островок притащился, на матрасе, с одеждой, – в общем, капитально, надолго. Тут редко кто-то бывает. Не то чтобы далеко, а просто… неприятный какой-то островок. Тёмный. Всё тёмное – песок, трава, кусты. Впечатление, что даже в хорошее солнце над этим всем – туча. Но Егор был согласен на тучу, лишь бы никто под нос не лез. А тут – эта девица подплывает. Да ладно подплывает – подходит чуть ли не вплотную и начинает пёрышки чистить. Волосы выжимать, всякие там «фрр» делать. Вот ведь!.. Егор хотел отвернуться, но… с чего? Наоборот! Решил смотреть в упор. Демонстративность на демонстративность!

– Глаза сломаешь, – наконец, выдаёт девица. Ну надо же, его заметили!

– Ддда я вввообще-то нне звал нникого! – Когда Егор злился или волновался, он заикался сильней. «А отсюда, приятель, и комплексы!» – уверял Сергей, сосед по площадке и, на Егорову голову, без пяти минут военный психолог. Ну, какие комплексы… Разве что – девственник до восемнадцати, а потом пару раз и кое-как… «Ты пойми, – объяснял Сергей, – тут одно за другое, одно за другое – замкнутый круг! Будешь мычать – так и будешь дрочить! А будешь дрочить – будешь мычать! Сильней и сильней!». Как-то, по пьянке, Егор свалял большого дурака, попёрся к Сергею. Сам не зная зачем. Ну а вот оказалось – за помощью! Пока что Сергеева помощь заключалась в объяснениях. Егор должен был понять, что его удел – дрочить и мычать. Девушек он, разумеется, боялся. Разумеется, не показывал этого. Девушки, разумеется, всё видели…

– Ты что, купил этот остров? – ухмыляется девица. Профыркалась, слава богу… И… что?! Вот этого не хватало! Расстёгивает бюзик! Снимает как ни в чём не бывало, ложится на тёмный песок и закрывает глаза!

Он тоже закрывает глаза. Надо успокоиться! Раз, два, три, четыре… до десяти! Да какие десять – тут и до ста не хватит! Какая наглость всё-таки…

– Слушай, – вдруг говорит она, садясь, – я ногу ударила. Сама не знаю, обо что. В воде торчало что-то… Тор-ча-ло. Ты вообще – знаешь, что это такое – торчать?

– Откуда я з… зззнаю, что это ббыло… Ж…жж…

– Жопа? – серьёзно так, заинтересованно спрашивает!

– Жжжелезяка! Ппперестань!

– Да я не про железяки. Сам подумай, при чём тут железяки?.. Я, ты… А ты смотришь куда-то в сторону. Не нравлюсь?

– Ппперестань… Ттты рразделась зачем-то…

– Хочу.

– Ч…ччего?

– Тебя, чего же ещё? С берега нас практически не видно…

– Ппрактически!

– Вот это верно. Видно всё-таки! Надо вон туда…

– Пппогоди! Зззачем тттебе это надо?

– Это всем надо. Объясняю популярно: твой…

Читайте журнал «Новая Литература»

– Нне надо!

– Надо. Сейчас я лягу. Ты подходи на четырёх. Почему на четырёх: потому что так я ближе. А ты так – свободней. Когда человек стоит – он скованней, а вот на четвереньках… Ты подползёшь и ляжешь на меня. Пока просто ляжешь. Будешь лежать и привыкать. Сколько нужно. Минуту, две, десять, до вечера. Потом ты погладишь меня…

– Тттты иддиотка!

– А ты – хочешь. Захочешь. Здесь главное – хочу я. А когда я хочу, я всегда получаю. Я плыла и захотела. Вода!..

– А е-если у меня с… с… СПИД!

– У тебя спит. Но проснётся, я-то знаю. – Она легла и снова закрыла глаза. Невероятно!

Она красивая? Ну… не страшная! Лет… Года двадцать два, наверно. Грудь… Хорошая, нормальная грудь! Живот… Грудь, живот, ноги – всё здесь! И что? Всё это здесь затем, чтобы у Егора «проснулся»?? Она знает! Она, видите ли, знает!.. А, может, и… знает?

Егор то и дело стаскивал свой взгляд с загорелой груди, с ярко-зелёных стрингов… Взгляд опять наползал. Она лежала как на выставке. Спокойная, расслабленная… В голове запрыгали знакомые картинки – это всё годы (годы!) себя с собой. Вот это бессмысленное ненормальное неизбежное «сам на сам»… Противно. И нет, не противно. Хорошо!.. Вдруг он встал на четвереньки и пополз! Медленно-медленно – она же совсем рядом. И всё такая же расслабленная…

– Ку-ку! – вдруг подскочила она. Подскочила, встала на ноги! А он стоял на четвереньках и смотрел снизу вверх…

– Ах ты…! – Он повалил её на песок и зажал рот. Но она и не думала сопротивляться! Была как ватная, – Егор даже испугался, может…? Может, ударилась сильно? Убрал руку…

– А ты молодец! – захохотала она.

– Не… не лезь ко… ко…

– Ко-ко-ко!

– Ко мне!!!

– У тебя сигареты – есть?

– М…м… может ты ещё и… вы-выпить хочешь?

– А почему ты не сказал – хо-хочешь? Ведь я хохочу!

– Ттты…

– Нехорошая?

– Дда!

– Ну да. Только что ты в меня свою дурацкую кочерыжку хотел запихать, а я – нехорошая!

– Я не…

– Ты – НЕ! Вот именно, ты – НЕ! У любого другого я бы уже вкусное ушко кусала, я бы стонала, стонала… Знаешь, как бы я стонала?

– Ухх… уходи.

– Не могу. Куда я пойду без купальника? – Она сняла стринги и забросила их далеко в кусты. Легла в прежнюю загорающую позу… У Егора заныло в животе. Как в детстве, когда надвигалось что-то неотвратимое, ужасное. Двойка у доски… Но ведь оказалось, что это не было ужасным! Теперь-то это ясно! Ведь его и не ругали за двойки. Ведь всё списывали на заикание. И можно было не бояться, можно было не заикаться, да просто – молчать можно было. Всё было просто – только он этого не знал…

– Ттты… пправда ххочешь? – спросил он.

Она молчала и лежала – куклой-куклой. Он подошёл, сел рядом – лежит. Коснулся живота, провёл пальцем. Лежит… Провёл ещё, и ещё, и ещё… И вдруг:

– НЕ СМЕЙ МЕНЯ ЛАПАТЬ, ПРИДУРОК! Я ЦЕЛКА!

О господи. Ну это… Ну это-то точно не правда.

– Это… н…нне правда!

– Не правда, да? Что ты обо мне знаешь, бичбой ты херов! – Слёзы! Егор досадливо заёрзал – теперь-то что делать? Пошёл за её «купальником»… Возвращается – лежит. И лежит так… Всё. Ну точно всё!

– Я ттебя ссейчас ттрахну, слышишь?

– Угу.

– Я нне шучу.

– Угу.

– Ттак…

– Угу… АААА!! МАМА!! МА-МА!! НАСИЛУЮТ!!

Егор скатился с неё, зажал уши и в ужасе смотрел, как она била ногами по песку и орала очень, очень громко, но совершенно без интонации. Потом всё-таки зажал ей рот.

– Я к тттебе никккогда… Ззззаткнись ттолько, ззззаткнись, япп… япп… ппрошу я! Не бубудешь орать?

– Не бубуду, – улыбнулась она. – Не бубу-дуду!.. Что, захотелось, да? Бееедненький…

– Ттты сссама говорила, что ххочешь!

– Хочу конечно. Хочу, чтоб ты выл. Хочу, чтоб ты выл, прыгал… что ещё… катался! Что ещё… Да всё. Всё хочу. А когда я хочу, я всегда получаю. Всегда. По-по-понял, да-да?

2. Календарь

Вавочка был у Гали запасным вариантом. Хороший мальчик. Хороший, но скучный. Галя пребывала в режиме поиска, а с Вавочкой встречалась с досады – что-то этот поиск подзатянулся! С досады – и на всякий случай. На днях, например, Вавочка (Виталий Глушановский!) победил в каком-то там конкурсе в университетской газете, его сфотографировали – и туда же, в газету. А рядом – Галя была. Приятно. Галя фотогеничная… Или в кино сходить – не с подружкой же. Или, опять же, секс. С Вавой проще – никогда не наглеет, сплошные нежности и самоотверженности, – интеллигент! В общем, бонусы были, были. Галя хоть и скучала, но сбагривать Вавочку не спешила. Моталась в «Жёлтую подводную лодку», возвращалась ни с чем, ни к кому – к Ваве! – и ждала, ждала, ждала. И Женька ждала. Когда Галя ей Вавочку отдаст… Дождались, обе.

– Женьчик, это… всё! Хи из вау. Это тебе не Вавочка… Ого!

– Ого, – соглашается Женька. – Ваву я забираю?

– Может, это… Потом ему скажем? Ну ты ж не умеешь по-мягкому!

– Ну – как умею.

– Зачем тебе это тоска зелёная? Вот не пойму… Да у тебя же все уже были!

Да. Кроме Вавы. Он был хороший, но скучный; скучный, но красивый. Остальные тоже были не уроды, но Вава… Он был весь светящийся – как дорогая кукла. Фарфоровая наверно. Губки пухлые. Реснички чёрные-чёрные. Глазки какие-то всегда удивлённые. Галя говорила, что он вот так, ни с чего может заплакать. Ну, с Женей ему рыдать некогда будет. Женя получит всё и сразу. Получит, хотя и боится. Очень боится, что будет как всегда! А как – всегда? Да никак. Не успеешь штаны напялить, как опять скучаешь… Нет, оргазмы, фантазмы, шёпоты и крики – всё это было. Но тут же – как не было. Может быть, дело в календаре? Гале она пыталась это объяснить, но Галя не поняла. Да и никто не поймёт. Как-то – в торговом центре – Женя увидела календарь: японка и тигр. Японка была в кимоно. А тигр в полосках… Но ни у кого больше не было полосок! Женя искала, что-то искала, сама не зная что. Не полосок же, нет? Иногда казалось, что – да. В чём-то она убеждалась – и шла дальше, без малейшего сочувствия оставляя тех, кто без штанов. И без полос. Многим это не нравилось. «Это что, пикап такой? Это пикап?» – возмущался Савёлкин из параллельной группы. Он надеялся на «отношения»! И не он один. Странно. Девчонки жаловались на обратное…

Женя набрала Вавин номер.

– Виталь, начинай плакать.

Вава долго не мог понять в чём дело, звонил Гале, перезванивал Жене, вёл себя как полный идиот, пытался повсхлипывать прямо в трубку, не отходя, так сказать, от кассы, но Женя это предупредила:

– Я к тебе приеду сейчас. Не по телефону, приеду.

– У меня мама, у нас… Афанасьевы гостят…

– Какие ещё, нахрен, Афанасьевы?

– Скрипачи…

Женя задумалась. К себе она тоже позвать не могла. Потому что – не к себе. Валентина Ефимовна, квартирная хозяйка, сказала – в самый последний раз сказала! – если ты, если я, если только ещё… В общем, не вариант. Но ведь и ждать совершенно невозможно!

На улице – плюс восемь. Есть роща, хорошая глухая роща, но эти плюс восемь… Ещё есть подъезд. Подъезд двухэтажки, где бабушка живёт. Это не бабушка, это змея подколодная, Женька у неё только один раз была, мама просила какие-то документы забрать и выслать. Забрала – и получилось, что полезное с приятным. Нашла этот замечательный закуток. Там секрет такой: подъезда два, а пользуются одним. Ближайшим, тем, который к дороге. А другой – к забору, и никому он не нужен. Кроме Жени. Женя туда уже курсантика водила. В городе поймала. Ну ладно, это другая история. Тут главное, что под лестницей – диван вполне сносный. Во всех смыслах сносный, всё снёс…

Женя, конечно, плохо представляла белого красивого Ваву на этом коричневом диване в чётких затяжках и неясных пятнах. Но ещё хуже она представляла… себя без Вавы. Сегодняшнюю себя, сегодняшний вечер, сегодняшнее всё – без Вавы…

– Виталь, слушаем сюда. У меня ключ от бабушкиной хаты…

– Зачем ключ?..

– Затем. Подъезжай, я на остановке буду, на Чайковского.

И Вава подъехал…

Только это был уже не Вава.

Это был какой-то… баран. Жалкий, опущенный, а главное – не светящийся. Нет свечения, нет и всё! Провисание одно… Бесформенный, растёкшийся. Даже уши как будто висят… Глаза красные. Губы не пухлые – опухшие. Не беленький, а вытертый, бесцветный, бессмысленный… Этого Женя не ожидала! Как-то не подумала об этом. Не ожидала, что всё так плохо и… разрушительно. Поздно. Надо же, что так поздно…

– Я не понимаю… не понимаю… – тупо ныл он всю дорогу. И ведь не про дорогу «не понимал», а про Галю! Он и пришёл-то – что-нибудь ещё разузнать про Галю!..

Ну, он хотя бы знал, зачем пришёл. А вот Женя уже и не знала. Вдруг стало ясно, вдруг стало очень хорошо ясно, что это чучело барана не нужно ей ни сейчас ни потом… Куда его девать-то теперь?!

И идея пришла. По ходу пришла – присоединилась к этому самому ходу. Так втроём в подъезд и вошли: Вава, Женя и идея…

– Жди здесь, пойду проверю кое-что…

Вава вцепился в грязный подоконник, ждёт. Женя оглянулась – да, ждёт, стоит как дурак. Сколько он здесь простоит? О чём будет думать? О чём будет думать потом? Как жаль, что уже поздно! И так, в общем-то, всегда. Только подумаешь об этом «как всегда», – и оно тут как тут! Даже если как будто и… по-другому. Без никаких полос, без никаких полос – здесь это и так ясно! Без малейшего сочувствия – это значит, что сочувствие не «малейшее», оно такое, что если дать ему окончательно приземлиться на свою несчастную башку, оно раздавит… Женя отворачивается и уходит. Через другой подъезд. Тот, который не нужен.

3. Прогулка

Наконец, и военная часть, и пригородный магазинчик скрылись где-то там, там, там, за холмом, и Таня понеслась как угорелая. Такая у неё привычка: разгоняться и нестись с горы, махая руками. Т.е. крыльями – называлось это «полетать». Миленько, в общем-то, – для пятнадцати-то лет. Почему нет? Летай пока летается. «Иду летать!» Папа с мамой переглядываются. Им нравится. Им нравится, что она такая… летучая, такой ребёнок! Поздний ребёнок – самый-самый ребёнок. Поздний единственный – самый-самый-самый… Почему не полетать, когда вокруг никого, только бесконечные осенние холмы. Родители взбираются на очередной – их не видно, они медленно взбираются, папа сердечник, да и мама не спортсменка – а ты уже летишь вниз. Только ты – и никого больше.

Слишком поздно Таня поняла, что есть кто-то ещё. Скорее всего, они вон из-за того пригорочка вынырнули… Два солдата.

– Иди-ка сюда… – сказал тот, что повыше. – Иди, сука, сюда, кому сказал!

– Лежать-сосать, – сказал второй.

Таня оглянулась. Родителей не видно.

– Лежа сосать неудобно, – сказала она.

Родителей тут нет, и не надо, чтобы были, не надо, чтобы они когда-нибудь здесь были, когда-нибудь что-нибудь поняли. Они живут так – и пусть они всегда живут так! – как будто весь мир для их Таточки. Верят в это, как в бога. Просто… сектанты какие-то! Самые лучшие сектанты на свете. Самые любимые. Самые влюблённые, самые убеждённые. И никакая грязь их не переубедит. Но нельзя допустить самого этого переубеждения, наплыва этой грязи. Нельзя, чтобы день стал другим – а он уже и стал другим, но пока только с Таниной стороны. И надо было оттащить, убрать эту сторону – от остального. Просто убрать и всё…

Таня быстро подошла к тому, что повыше, сунула руку ему за ремень и – быстро, не останавливаясь, глядя прямо в глаза:

– Сейчас ты слушаешь меня – и тебе всё нравится. Слушай внимательно – говорю же, понравится, не пожалеешь. Как я сосу – это сказка, ты никогда не забудешь, никто никогда не забудет, всю жизнь будете помнить, и во сне видеть, и слюни пускать, лучшее, что я умею, самое лучшее – это сосать. Тсс, тихо, молчи. Слушай дальше. Вечером я приду, сегодня вечером – во сколько?

– В восемь можно…

– В восемь я в части, понял? Иногда приходится ждать, зато потом хорошо, очень, очень хорошо, очень-очень. Ты меня понимаешь? Как тебя зовут?

– Костя… А его Андрей…

– Костя и Андрей. Там идут мои родители. Отойдите сейчас от меня, просто отойдите до этих чёртовых восьми часов. Сейчас отойдёте – а потом всем хорошо. Вы знаете, что такое хорошо? Вы же большие мальчики, вы понимаете меня, да? Вам просто повезло. Очень повезло, я серьёзно. А пока – отошли быстренько! Быстренько – раз!.. – Таня оттянула и отпустила ремень так, что он глупо хлопнул. Солдатики попятились. На холме показался папа.

– Что там, Тата?

– Спрашивают, сколько время!

– Полчетвёртого!

– Я люблю тебя, папочка!

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.