Жаба с красными очами,
острый взор сторожевой.
Создавал Господь ночами
заскорузлый образ твой,
бородавчатый и кроткий,
ядовит и непригож…
Что тебе сказать, уродке:
– ты одна не подведешь.
В нашем нищем огороде
встречу я с тобой рассвет.
Прочь, небесное отродье,
неизбывный мой портрет!

Григорий Трестман

– Срезал ты его, – скажут Глебу.
– Ничего, – великодушно заметит Глеб. – Это полезно. Пусть подумает на досуге…

Василий Шукшин, «Срезал»

В маленьком питерском кафе под названием «Сириус» было тихо и уютно. Он, по обыкновению, заказал черный чай с лимоном и мятой, бутерброд с авокадо и яйцом, и в ожидании заказа углубился в книжку, которую достал из черного кожаного портфеля.
Чтение захватило его: речь шла о старинном японском обычае, посвященном ежегодному расставанию с грехами и несбывшимися надеждами. Оказывается, в роли козла отпущения выступала кукла Дарума, нечто вроде русской неваляшки.
Дарума («дар ума» – подумал он, усмехнувшись) являла собой обобщенный (овеществленный) образ буддийского святого Бодихармы (проще говоря – Дарумы).
В канун Нового года японцы изготавливают своих невинных неваляшек в огромных количествах – из дерева или папье-маше. Отличительная особенность данного арте-факта состоит в том, что глазницы куклы – пусты. И вот, загадывая желание на год вперед, человек прорисывовывает тушью в одной из глазниц Дарумы увесистую точку (то бишь, открывает один глаз). Если желание сбывается, кукле добавляют еще один глаз, после чего торжественно водружают на семейный алтарь. Но если же – напротив – ожидания тщетны, а помыслы остаются помыслами, неваляшка отправляется в костер.

– Здравствуйте! Вы случайно не работали в многотиражке «Полимер»?
Если бы не название заводской газеты, где ему действительно довелось в юности проработать несколько лет, то он наверняка решил бы, что обращаются не к нему. Оторвавшись от чтения, он поднял глаза и увидел перед собой женщину лет пятидесяти, плотно сбитую и приятно одетую. Но что самое интересное: поражало ее лицо, как две капли воды схожее с фотографией Дарумы из книги.
«Странное сходство…, – подумал он, отложив книгу в сторону, – в материализацию духов я, конечно, не верю, но почему бы не поверить в материализацию прошлого?»
Она переспросила торопливо, будто от этого зависело нечто важное для нее:
– Так Вы работали в «Полимере» или нет?
– Может, Вы для начала присядете? – ответил он вопросом на вопрос, пододвигая стул незнакомке.
– Хорошо, – сказала она, по-прежнему оставаясь в напряженье.
– Вы расслабьтесь, пожалуйста, – он коснулся ее руки.
Она неловко улыбнулась, и эта улыбка внезапно осветила путь в далекое прошлое: там, в полутьме, он различил юную, милую Людочку Гусятникову, чертежницу из технического отдела; там, рядом с Людочкой, увидел себя, двадцатилетнего юнца, сидевшего в крохотной редакции многотиражной газеты «Полимер».
– Люда, – засмеялся он, – Гусятникова? Конечно, работал… Какими ветрами тебя сюда занесло?
– А тебя какими? – слегка съязвила она и, помолчав, добавила, поясняя:
– Я случайно тут, проездом из Жлобина, заехала на несколько дней. Муж с сыном пошли на какой-то матч футбольный, а я решила скоротать время в первом попавшемся кафе. Зашла, а тут… ты…. Как ты?
– После «Полимера» перебрался в Питер, работал спецкором, много ездил, путешествовал, затем серьезно занялся литературой, написал несколько книг.
– Круто! А я так обыденно живу: семья, дети… Очень удивилась, увидев тебя, вначале даже решила, что обозналась. Если бы не вгляделась пристально, то, честно, никогда бы не признала…
– Сложно, конечно, признать после стольких лет… А ты хоть иногда меня вспоминала?
– Скорее нет, чем да. Но всё равно приятно тебя видеть живым и здоровым.
– Спасибо за откровенность. Впрочем, я не удивляюсь – ты всегда была человеком прямолинейным и откровенным….
– Извини, что обидела… что поделаешь, характер, его не переделаешь.
– Да я не обиделся, Людочка, какие могут быть обиды через столько лет? Но я действительно очень тепло о тебе вспоминал.
– Спасибо за приятные слова, мне очень приятно, честно…
– А ты мне, кстати, так и не сказала, чем сама занимаешься….
– Закончила институт, потом пришлось уехать за квартирой, было уже двое детей. Мест в детские сады не было, пришлось идти работать в ясли с детьми, так и протарабанила там двадцать лет, а затем уволилась, сейчас безработная, сижу на иждивении мужа. Дискриминация по возрасту, старая я уже…
– Ты давно не бывала в нашем городе?
– Была лет пять назад, там всё изменилось, это уже не наша Родина, еле дождалась отъезда домой, в свой Жлобин. А ты?
– Довелось побывать в прошлом году, впечатление ужасное, ты права, наш город вообще превратился в какого-то монстра…
– Но всё равно он остался в памяти только самым дорогим! Наверное, потому что там прошли самые, солнечные, хорошие годы жизни.
И, не переводя дыхание, вдруг резко сменила тему:
– А почему ничего не рассказываешь мне про свою семью? Ты женат?
– Я женат, у меня двое детей.
Он сделал паузу и продолжил:
– Люда, скажи, пожалуйста, а каким ты помнишь наше с тобой знакомство?
– Боюсь обидеть…
– Не надо бояться, не обидишь… Мне просто очень интересно…
– Помню как встречались с тобой несколько раз, помню, как гуляли, но где гуляли, куда ходили и почему – не помню…
– Ты разве не помнишь, как я у тебя был дома?
– Про дом не помню, наверное, что-то неприятное – стерла из памяти.
– Эта встреча у тебя дома и послужила причиной нашего разрыва.
– Ты так думаешь? Я сделала что-то не то?
– Нет, ты была в полном порядке. Это я… Ты очень ждала этой встречи и пригласила меня к себе, твои родители, по-моему, куда-то уехали…. Ты очень хотела нашей близости, но, как назло, мне надо было торопиться на репетицию в свой молодежный театр и я бежал… После этого ты и разорвала наши отношения….
– Нет, просто я подумала, что мы можем зайти далеко, а ты не герой моего романа, не мой идеал, вот и всё, чем раньше это случилось тем было легче, правда?
– А на мой взгляд, все было так да не так… Но у меня в любом случае осталось от наших с тобой встреч какое-то приятное чувство….
– Еще меня добила статья в газете, зачем ты это сделал?
– Какая статья? О чем ты?
– Которую ты написал в «Полимере» про меня… Было такое ощущение, что встречался только из-за этого, чтобы выполнить редакционное задание.
– Прости, а это было до нашей встречи у тебя дома или после?
– А это важно? После.
– Просто интересно, Люда… Так о чем была статья? Вот, право, чего действительно не помню, так эту статью…
Она рассмеялась:
– Хохмач! Статья про меня, какая я, растакая «хорошая»…
– А статьи у тебя случайно не осталось, Людочка?
– Не люблю, когда называют меня «Людочка», терпеть не могу, это напоминает мне «блюдечко»… Я знаю, я грубая, извини, но не надо меня так называть, хорошо?
– А чего ты такая грубая-то? Не замечал за тобой этого раньше…
– Сама не знаю… А какой ты меня замечал? Неужели запала в душу?
Он задумался:
– Знаешь, бывает так, что какой-то эпизод, запавший тебе в душу, забывается, покрывается мраком и вдруг вспыхивает, напоминая о себе. Значит, запала. А ты?
– Это естественно, очень ты сладок на язык, а этого так не хватает. Спасибо, что ты есть и был в моей жизни.
– Тебе нравится Жлобин?
– Нет, не люблю я его, это просто большая деревня…
– А как вообще ты оказалась в Жлобине?
– Я же тебе говорила, окончила институт, жить в тесной квартирке стало невмоготу, и муж отправился на работу в Жлобин, строить металлургический завод. Ну и я за компанию.
– А мыслей уехать из Жлобина у тебя не было?
– Некуда…
– А дети тоже с вами живут, ну, в смысле, в этом городе?
– Да, в этом городе. Невестка – истинная белорусска, а зять – наполовину белорус, наполовину татарин. Круто!
– Круто! – повторил он, усмехнувшись.
Она не заметила усмешки.
– Ты говорил, что у тебя двое детей. А сколько лет старшему?
– Тридцать…
– Сколько? – спросила она недоуменно.
– Тридцать… – ответил он.
– Подожди, подожди, что-то не поняла, сыну твоему тридцать лет… Так значит ты был женат, когда мы встретились? Я обиделась…
Ему показалось, что она произнесла это в шутку, и он также шутливо отреагировал:
– А чего ты обиделась? Ты же все равно не захотела, чтобы это зашло далеко. Или хотела? Ты была такая хорошенькая…
– Дзякую…
Она намеренно произнесла по-белорусски слово «благодарю» и повторила еще раз:
– Дзякую.. за хорошенькую…
Потом, словно спохватившись и, не глядя на него, заговорила отрывисто и резко:
– Ты неверно поставил вопрос: «Хотела – не хотела?» Не скрываю, меня это интересовало. Я была интересна тебе тем, что была невинна, ведь какая любовница в таком возрасте? Хотелось стать первым мужчиной?
Она почти что кричала, схватившись за поручень стула, губы ее затрялись, запрыгали, лицо стало жестким, как наждачная бумага:
– А я… а я с брезгливостью вспоминаю, как извергался твой член в воздух – не неописуемо! И это называется близость? Не обольщайся, в этой жизни надо не только брать, но и давать. Только один человек делает меня счастливой! Он только дотрагивается, ласкает, а я уже хочу по-всякому, мне всё равно как и где, я просто хочу испытывать блаженство, которое он мне дает! Как он входит в меня, вначале медленно, а затем всё ускоряя и ускоряя темп, и мы на небесах! Люблю, нет просто обожаю утренний секс! Когда стрела уже готова, немного приласкать, и в «яблочко»! Классно, особенно наездницей! Поэтому с ним хоть в шалаше, но рай! Прощай! Рада была повидаться с тобой!

Она вскочила, невольно, неуклюже задев скатерть, и, хлопнув дверью, выбежала на улицу. Кофе, стоящий на столе, расплескался, и тут он заметил, что несколько капель попало на фотографию Дарумы, заполнили на миг пустые кукольные глазницы, а затем нехотя поползли вниз по странице, оставляя за собой рваный след.