– Что случилось с вашей ногой?

Дверь была приоткрыта, поэтому я и не заметил, как вошла Назокат.

– Иногда так болит, – сказал я, разминая левое колено и морща лоб.

Назокат повесила пальто в шкаф и положила туда же свою сумку. Сегодня она выглядела более воодушевленной. Ее вчерашняя усталость куда-то исчезла, и  было заметно, что она горит желанием побыстрее начать занятия – она сразу сидела за пианино.

– Бетховен был бы мной доволен, – сказала она, взяв ноты в руки и пробежав их глазами, – я много играю его сонату и здесь, и дома.

Я пару раз согнул, разогнул колено и встал.

– Уже немного времени осталось до конкурса. Мы должны успеть.

Пальцы Назокат пробегали по черно-белым клавишам.

– Глядя в ноты, я играю без ошибок. Но, когда играю наизусть – начинаю ошибаться, – сказала она.

И снова, также, как и вчера, звучало пианино «Беларусь» и соната Бетховена, посвященная девушке по имени Элиза. Я смотрел на Назокат, она старалась не смотреть в ноты. Играла она медленно и внимательно, ни на что не отвлекаясь.

– Ты, в этот раз, трижды ошиблась, – сказал я.

Назокат вопросительно на меня посмотрела. Я указал, в каких местах была ошибка, невольно к ней приблизившись.

– Вам лучше пойти к врачу, – сказала она, глядя на мое левое колено, слегка согнутое от боли. – Я сама позанимаюсь.

– Не надо, – ответил я.

Я много занимался с Назокат. До традиционного конкурса молодых пианистов, организованного в городском культурном центре, оставалось не более двух дней. Времени было мало, а работы было еще много.

– Иногда мне хочется разорвать эти ноты, они мне мешают, – сказала Назокат, когда мы с ней вошли в кафе.

– Ты же знаешь – без нот ты ошибаешься.

– Вы не ошибаетесь, и я тоже научусь.

Мы заказали два кофе. Было начало октября, и погода стояла холодная и ветреная. Горячий кофе был как раз кстати.

– Почему вы для конкурса выбрали Бетховена? – спросила Назокат, медленно отпивая кофе. – Если бы это зависело от меня, я выбрала бы другого композитора.

– Бетховен совершенен и подходит для конкурса. Именно поэтому я выбрал его.

– Но, на конкурсе исполняют не только Бетховена, но и Шопена или Штрауса, – сказала она задумчиво, – и так ежегодно. Подобное постоянство когда-нибудь наскучит.

Я разминал колено, оно снова начало болеть. Назокат некоторое время помолчала и сказала:

– Вы, действительно, должны пойти к врачу. Не отказывайтесь. Я буду сама заниматься, пока вас не будет.

Я засмеялся.

– Уговорила.

Назокат усердно занималась, пока я не вернулся от врача. Она даже немножко вспотела.

– Эти боли из-за той автомобильной аварии? – спросила она, повернувшись ко мне, когда я курил сигарету, сидя в кресле возле окна.

– Да, тогда я сильно повредил левую ногу. С тех пор болит на холодную погоду.

Изо дня в день Назокат усердно занималась. Сегодня ее исполнение приблизилось к совершенству. Это меня радовало. Вскоре она ушла. Почему-то, прежде чем сесть в такси, она посмотрела на окно, в котором стоял я. На миг наши глаза встретились. Я смущенно закрыл занавеску и отошел от окна, бросив сигарету в пепельницу. Вечером, когда я читал записки Бетховена, переведенные на русский язык, мне позвонила Назокат.

– Как ваша нога, не болит? – сказала она.

– Еще болит. Оставит ли она меня когда-нибудь?!- откровенно ответил я ей откровенно.

– Я хочу вам кое-что сказать … завтра я хотела бы поработать дома. Я к вам не приду. Можно?

– Пусть будет по-твоему, – ответил я, подумав, что у нее для этого есть какая-нибудь веская причина.

Я встретил Назокат в день конкурса, возле культурного центра. Она была нарядно одета. Её волосы, обычно собранные в строгую прическу, был уложены более красиво. Внешне, она выглядела бодрой и пыталась улыбаться, но ее запавшие глаза были утомлены. Вместе с ней пришли ее родители и близкая подруга.

– Как ваше здоровье? – беспокойно спросила она.

Всю ночь у меня болело колено и, по-видимому, мой вид это выдал. Она продолжила:

– Вам нехорошо.

– Пойдем в зал, – сказал я и показал руками что самочувствие у меня в норме.

Мы вошли в зал. Нас встречали организаторы конкурса. Зал был переполнен. Сотни людей … большинство из которых были родственниками конкурсантов и их руководителями. Были здесь и редкие любители классической музыки.

В конкурсе участвовали около двадцати человек. Конферансье представил публике конкурсантов, жюри, организаторов и конкурс начался. Я сидел в первом ряду и мне хорошо был виден коричневый рояль в центре сцены.

Первые три участника были намного менее талантливыми, чем Назокат. Исполняя произведения Шопена, Рахманинова и Шостаковича, они во многих местах ошибались. Другие участники были, как минимум, на уровне Назокат. Только девятый участник – рослый парень – изумительно исполнил музыкальное произведение Шумана.

– Наша очередная участница – Назокат Ахмедова, – объявила ведущая. – Исполняется «Вальс дождя», композитор – Акмаль Рустамов.

Назокат вышла на сцену и, садясь за рояль, поискала меня глазами. И я не отрывал от нее глаз… я смотрел на нее с мольбой, словно хотел крикнуть: «Всё, довольно». Мое сердце болело и учащенно билось … А она играла, вальс продолжал звучать. Назокат играла удивительно хорошо и весь зал безмолвно ее слушал. И только я один боролся со своими страданиями и воспоминаниями. Она играла вальс, сочиненный когда-то мной. Я написал этот вальс незадолго до того, как моя жена погибла в автомобильной аварии. Этот вальс причинял мне невыносимые страдания каждый раз, когда я его исполнял. В глазах становилось темно и сердце вырывалось из груди. Именно поэтому, я доиграл его до конца только раза три. Это был почти забытый вальс, который пылился в папке, в моем кабинете.

Я встал и прошел за кулисы. Здесь стояла Назокат и наблюдала за выступлением следующего участника.

– Вот ваш вальс, – сказала она, увидев меня, и вручила мне ноты.

– Зачем ты это сделала? – спросил я, скомкав ноты.

Назокат с интересом слушала рапсодию Листа.

– Замечательно написано, именно поэтому мне захотелось его исполнить, – сказала она, обернувшись ко мне.

Я вернулся на свое место. В это время уже все конкурсанты закончили свои выступления, и настало время для объявления заключительного решения жюри.

Судьи долго обсуждали и, наконец-то, признали победителем рослого парня, который в совершенстве исполнил музыкальное произведение Шумана. Назокат дали второе место. Подруга и родители подошли ее поздравить.

После окончания конкурса, организаторы поинтересовались моим мнением о конкурсе. Пообщавшись с ними несколько минут и обменявшись идеями, я пошел к выходу.

Назокат догнала меня и остановила.

– Вы обиделись от меня? – сказала она, посмотрев мне в глаза.

– Должен ли я веселиться? – ответил я, стараясь не посмотреть на нее. – Во-первых, ты растревожила мою душевную рану. А во-вторых, если бы ты сыграла Бетховина, то победила бы. Ты была хорошо подготовлена.

– А я вам говорила, что надоело исполнение только одних Шопена и Бетховина, – она глубоко вздохнула. – Вы сочинили поразительную музыку.

Не желая продолжать этот разговор, я махнул рукой и вышел на улицу. Был сильный ветер, желтые листья взлетали и кружились в воздухе, словно птицы.

– Эта авария была несчастным случаем. Перестаньте винить себя в смерти жены. На вид вам не больше тридцати, но вы, словно, заживо себя похоронили. Я перелистывала папку, в вашем кабинете. В ней есть сонаты и вальсы … один прекраснее другого. Честное слово, они изумительны.

Услышав это, я остановился и повернулся к Назокат.

– Тогда … когда я был за рулем, мои руки были на руле, но мысленно я играл этот проклятый «Вальс дождя». Я отвлекся от дороги, потому что играл этот вальс. Ты это понимаешь?! – я лишь потом осознал, что громко кричал.

Назокат со слезами на глазах попыталась подойти ко мне, но я остановил ее рукой.

– Так, не стой на холоде. Сильный ветер. Вот, родители твои идут, и подруга твоя. С ними делись впечатлениями и празднуй свое достижение. Иди.

Назокат не сдвинулась с места. А я отвернулся и уверенно пошел прочь. Уже подходя к остановке, я вдруг почувствовал, что не в силах ждать автобус, и махнул рукой, подзывая такси.

В этот момент я не хотел идти домой. Я приехал туда, где мог вспомнить свое прошлое, встретиться с ним лицом к лицу.

Я одиноко гулял по парку, потеряв счет времени. На углу была площадка для кормления голубей, и я направился туда, прямо в самую гущу сотен голубей.

Наконец, решил пойти на работу. У меня не было уроков, так как была суббота. Просто мне хотелось скрыться в своем кабинете и сесть за инструмент.

Поднявшись по лестнице, я изумился, увидев возле дверей Назокат.

– Ты, что, теперь всегда будешь гоняться за мной? – спросил я.

Назокат обессиленно опиралась на дверь.

– Да… Всю жизнь…

 

Перевод с узбекского Ироды Холбековой.