В N-ской губернии есть немало таких комитетов и департаментов, о которых решительно никому ничего неизвестно и которые, кажется, создаются специально для одного человека, чтобы он мог там царствовать в свое удовольствие, коротая долгую почетную старость. Что происходит в этих маленьких органах исполнительной власти, мало кто знает доподлинно. А ведь там порою случаются забавные происшествия и страсти кипят не на шутку, все равно что в многосерийных сериалах.
Взять, к примеру, сегодняшний день. Уже за десять минут до планерки весь личный состав одного из таких комитетов стоял в коридоре перед дверью начальника, дожидаясь соизволения войти. Казалось бы, ничего примечательного, просто счастливые люди ждут начала долгожданной работы, но человек наблюдательный верно заметил бы, что лица собравшихся были строги, а разговоры отрывисты и принужденны, будто их всех угнетала какая-то общая мысль. Несомненно, это был страх, причем страх очевидный, сильный настолько, что его невозможно было прикрыть под маской всегдашнего добродушия, которую каждый мелкий чиновник приобретает вместе с отметкой в трудовой книжке и которую, постепенно разнообразя и совершенствуя, он превращает с годами в своего рода оружие способное сдерживать натиски целых орд обделенных бюджетным законодательством граждан.
Причина этого благоговейного страха заключалась в прошедшем утром злом слухе, будто начальник сегодня не в настроении. Подобная новость всегда предвещала для государственных служащих определенного рода события. Причем для подавляющего большинства, трудившегося по счастливой случайности рока в других министерства и управлениях N-ской губернии, это были события в высшей степени долгожданные, призванные разукрасить неприметный чиновничий быт, где сплетни и черный юмор, неминуемо произрастающие в благодатной среде ужасающей скуки и однообразия, играли главную роль в повседневной увеселительной программе госслужащих, которую они, несмотря на расхожее мнение, что их рабочее время целиком принадлежит государству, все же порой скромно себе позволяли. Для другой же немногочисленной группы чиновников, числившейся в штате злополучного комитета, эти события были смерти подобны, и назваться приятными не могли. Их опасались, как прежде вспышек холеры и все потому, что нравом начальник был вспыльчив, отчего каждый работник ощущал постоянно угрозу и неуверенность в будущем, не покидавшую его ни на мгновение. В любую секунду малейшая неосторожность могла перечеркнуть собой долгие годы самоотверженной службы, службы без поощрений и перспектив, представлявшую попросту бесконечную цепь унижений, которую терпишь ради смутной надежды когда-нибудь взять в ипотеку однушку на окраине города.
Вот почему узнав о гневе начальника, каждый счел своим долгом прийти на планерку пораньше: никому не хотелось стать тем бедолагою, что вступит в его кабинет в числе самых последних.
Один лишь вопрос беспокоил собравшихся, кому сегодня выпадет участь стать искупительной жертвой, которую принесут на алтарь кровожадного бога ради спасения коллектива. Большинство склонялось к тому, что жертвой станет никто иной как заместитель, который уже между прочим двадцать минут просидел в кабинете патрона, что само по себе было знаком недобрым и почти безошибочным.
В подтверждении этой теории, в самый жаркий момент ее обсуждения из приемной начальника буквально выбежал маленький, лысый мужчина больше похожий на колобка, в котором все тот же час признали пропавшего зама. Лицо его было красным, как помидор, а лысый череп блестел от холодной испарины, сбегавшей по жирным щекам крупными каплями. Казалось, он только что пережил потасовку, о чем говорил задранный кверху ворот лиловой рубашки и толи развязанный, толи разорванный галстук, безвольно висевший на шее драной веревкой. В общем, чисто по-человечески на зама было больно смотреть, но острый аналитический ум государственных служащих видел в несчастном лишь определенные числа и их производные степени, которыми они заменяли игреки и иксы еще неизвестного алгебре уравнения, вот уже несколько лет помогавшего выявить предполагаемый уровень гнева патрона и в соответствии с этим количество будущих жертв.
На этот раз наука давала прогнозы неутешительные.
Исходя из беглого осмотра понесенных замом увечий, а так же приняв в расчет и то обстоятельство, что, выбежав от начальника, он тот же час юркнул в свой кабинет по соседству, даже не заметив собравшихся, можно было предположить, одной жертвой дело не ограничится и нужно быть начеку.
– Боже мой! – воскликнул зам в ужасе, выбежав в коридор с черным портфелем в руках. – И чего вы здесь стоите!? – прошипел он на подчиненных. – Уже две минуты десятого, а вы еще не на планерке. Под монастырь хотите меня подвести? Живо за мной, – все тише и тише шипел маленький человек, приближаясь к страшной двери.
Через мгновение он скрылся за ней. Переглянувшись, чиновники нехотя двинулись следом, как если бы шли на прием к стоматологу. Только вместо пугающих сверл и пинцетов впереди, как они это знали, их дожидались другие кошмары, столь же конкретные и ужасающие, могшие даже при определенных стечениях обстоятельств стать крайне опасными для их жизней. Чего, например, только стоили большие часы из цельного куска мрамора, водруженные на столе у начальника, которые он, подобно древнеримским онаграм, то и дело швырял в подчиненных в приступе ярости. И так как начальник на редкость был крупным мужчиной, этаким двухметровым верзилой, с толстыми, словно сардельки, фалангами пальцев и кулаками размером с кувалду, такая гимнастика, по всей вероятности, шла ему только на пользу, что заставляло предполагать – на достигнутом он не остановится. Подчиненным не оставалось другого удела, кроме как отпускать бессильные шуточки по этому поводу, задаваясь праздным вопросом: «Не намерен ли Вячеслав Анатольевич защитить к следующим Олимпийским играм в Бразилии спортивный разряд по метанию ядер»?
Как на грех, часы были любимою вещью патрона, привязанность к которой была строго пропорциональна его лояльности Губернатору N-ской губернии, некогда подарившему бесценный подарок. Разумеется, за поломку этого дара Вячеслав Анатольевич в первую очередь спросил бы с самих подчиненных, вызвавших в нем приступ гнева, поскольку понятно, что, находясь в спокойном расположении духа, ему никогда не пришла бы в голову мысль швыряться подарками уважаемого человека. Поэтому каждый в кого запускался смертельный снаряд, прежде чем скрыться с места ристалища, дважды взвешивал последствия своего шага, борясь с соблазнительной мыслью поймать часы налету, пав смертью храбрых, и избежать таким образом долгих застеночных пыток, каким несомненно подверг бы виновного шеф в случае порчи дорогого имущества.
После всего вышесказанного, не трудно представить себе сколь сильным был ужас чиновников, которые, наконец-таки появившись в кабинете начальника в три минуты десятого, нашли патрона порядочно выпившим, что, как они уже испытали на горьком опыте, значительно усложняло исполнение служебных обязанностей.
Очевидно, такому исключительному поступку шефа было свое объяснение, какая-то катастрофа небывалого прежде масштаба, о которой они ничего еще не слыхали, но, конечно,.будья-то катастрофа вселенского уровняромах по этому поводу, задаваясь _______________________________________________________ услышат сейчас во всех красках. Последняя мысль невольно заставила каждого вздрогнуть, словно это именно он совершил ту оплошность, что привела начальника в ярость. И так как у каждого поголовно в рабочем столе имелся собственный секретный маленький ящичек, где под кипой бумаг хранились благополучно забытые ими дела и отчеты, до которых добраться было все недосуг, чувство вины было настолько мучительным, что вызывало желание молиться.
Страх чиновников лишь усилился под устремленным на них непроницаемым взглядом начальника. Отодвинув в сторону блюдце с лимоном, которым он, вероятно, закусывал застенчиво скрывшийся от посторонних взоров коньяк, Вячеслав Анатольевич сложил могучие руки на стол и, подавшись всем телом вперед, принял позу сытого льва, отдыхающего после обеда.
– Вот документы, которые вы запросили, Вячеслав Анатольевич, – затараторил тотчас заместитель, все это время стоявший в паре шагов от стола. Не решаясь подойти ближе, он протягивал шефу стопку бумаг, до которой, впрочем, тому как будто не было дела, не замолкая ни на мгновение.
Он говорил так быстро и неразборчиво, что непосвященному наблюдателю было бы попросту невозможно понять смысл этой речи. С трудом понимали ее и чиновники, давно изощрившие слух на подобного рода сентенциях, обычно сводившихся к двум неизменным приемам: бесконечному самооправданию и наговору. Чередуясь, они, словно пара извилистых сельских тропок в конце концов выводили виновника на прямую дорогу священного покаяния бичевавшего грех и людское несовершенство, откуда было уже рукой подать до целования ножек и слезных объятий.
Однако начальник был тертый калач и провести его было трудно, что, конечно же, осознавалось несчастным замом и тем не менее им всякий раз упускалось из виду из соображений того, что молчание – худшее зло.
– Хорошо, – произнес Вячеслав Анатольевич, откинувшись на спинку кресла из красной кожи. – Это все можно понять. Но в таком случае, зачем тогда мне заместитель, раз он совершенно не хочется брать на себя никакую ответственность! Завтра на каждом углу будут шептаться, что я даю на подпись первого заместителя губернатора N-ской губернии вот такую вот белиберду, – неожиданно закричал он, залившись багровою краской, и, схватив со стола увесистую стопку бумаг, потряс ею будто тряпичной куклой. – Белиберду! И уверяю вас, это еще мягко сказано.
– Вячеслав Анатольевич, но вы ведь сами, – попытался было что-то сказать в свое оправдание заместитель.
– Молчать! – проревел Вячеслав Анатольевич, и хрястнул что было силы стопкой бумаг по столу, подняв над собой облако пыли. – Я еще не закончил. Так вот, – как будто бы успокоившись, продолжал он, – поползут слухи, а через неделю все будут смеяться в открытую и показывать на меня пальцем, говорить, что я зря занимаю свой пост. Это доходит до вашего тупого рассудка, бездельник?
– Вячеслав Анатольевич, как вы со мной…
– Как ты того заслужил, – рявкнул начальник, перейдя вдруг на «ты», что испугало заместителя гораздо сильнее, чем все сказанное шефом до этого. В этом «ты» больше не чувствовалось официального обращения должностного лица к подчиненному, что наводило зама на горькую мысль о скором своем увольнении.
– Думаешь, мне нужны здесь такие работнички? – подтверждая верность его догадок, спросил Вячеслав Анатольевич.
И воспользовавшись воцарившейся после этого паузой, он пустился в пространные размышления, иллюстрируя их примерами из собственной жизни и весьма доходчивыми аллегориями. Власть – это поезд, а чиновник – его пассажир. Если он опоздает к отбытию, машинист продолжит движение состава намеченным курсом, даже не хватившись потери. На следующей станции непременно найдутся новые добровольцы, которые с нетерпеньем займут свободное место.
– Настоятельно рекомендую всем хорошенько это запомнить, – обратился шеф к подчиненным, пользуясь воспитательным случаем – чтобы в будущем у вас не возникло вопроса: а почему и за что? Это касается каждого, без исключения. – И он обвел собравшихся испепеляющим взглядом, словно уже был готов наказать их за все предстоящие промахи, которые они, несомненно, когда-нибудь да совершат, тем самым как бы взимая кару авансом.
На чиновников этот взгляд произвел неизменно сильное впечатление. Во всяком случае, никто не решился встретить глазами буквально пронзавший насквозь взор начальника и потому по давнишней привычке все сделали вид, что задумчиво смотрят в окно за спиной шефа, залюбовавшись открывавшейся из него панорамой зеленого парка.
– И не стоит думать, будто я не заметил вашего опоздания. Вы отняли целых четыре минуты моего времени, и не узнай я, сколь безалаберно поставлены дела в комитете отдельными служащими, – даже не взглянув на многострадального заместителя, будто речь шла совсем не о нем, сказал Вячеслав Анатольевич, – вам бы так просто это с рук не сошло.
– Вячеслав Анатольевич, – взмолился пристыженный зам.
– Да, не сошло бы! – ударил начальник рукой по столу. – Но к счастью для вас рыба гниет с головы. Вы что-то хотели сказать мне, Подобострастов? – вдруг по фамилии спросил он заместителя, чем испугал его еще больше панибратского обращения на «ты».
– Никак нет, Вячеслав Анатольевич, – вытянувшись по стойке смирно, сказал заместитель.
– Ну что ж, тогда будем решать, что с вами делать, – ответил начальник.
На самом деле, он немного шел против истины, поскольку решение было давно принято и необходимо было только озвучить его, проведя соответствующую реконгсценировку.
И хоть он сам хорошо понимал, что заместитель ровно ни в чем виноват не был и что бумаги, в ненадлежащем ведении которых обвинялся Подобострастов прежде чем попасть на стол первого заместителя Губернатора N-ской губернии, побывали на столе его собственном, он не мог поступить по-другому. Поскольку там, где речь идет о запятнанной чести и задетом тщеславии не бывает великодушия. И чем меньше занимаемый ранг должностного лица, чьи амбиции подверглись сомнению, чем меньше людей у него в подчинении, тем ревнивей и мелочней будет его забота о добром имени. И если в ведомствах покрупней принято увольнять заместителей за разного рода аферы с бюджетными деньгами, как, например, строительство губернских объектов за шестьдесят процентов их общей сметы или выдача денежных грантов на развитие предпринимательства членам семей министров, то в небольших комитетах и департаментах эта суровая мера применяется в случаях гораздо менее резонансных, в том числе и в таких, как неверно поставленная запятая в официальной бумаге.
Само собой разумеется, ни в первых эпизодах и ни в последних заместители до самой последней минуты обыкновенно даже не в курсе тех дел, которые прочат им. их начальники, пребывая в блаженном неведении относительно своего будущего. Что, безусловно, ставит последующую покорность замов возмутительному самовластию работодателя в один ряд с достойнейшими примерами повиновения христиан божьей воле.
– Боюсь, нам придется с вами расстаться. Человек, занимающий вашу должность должен справляться со своими обязанностями самостоятельно, не надеясь на то, что в последний момент я найду его промахи, – сказал Вячеслав Анатольевич, решив обозначить собственное место в этой истории. – На мне и так держится весь комитет и, будьте уверены, я найду человека, который позаботится об облегчении этой ноши, а не о создании новых проблем.
– Извините, Вячеслав Анатольевич, – залепетал заместитель, верно надеясь еще спастись в последний момент. Недавно он приступил к строительству дома за городом, оформив в банке солидный кредит, и теперь находился в довольно-таки затруднительных обстоятельствах, – но я ведь решительно ни в чем не виноват.
– Можете думать как вам угодно. Я свое мнение высказал.
– Допустим. Но давайте возьмем, например, вашу ручку, – храбрился чиновник, который действительно заметил на столе у начальнику данный предмет. – Будете ли вы ее обвинять, если поставите подпись не под теми бумагами или все-таки нет?
– Послушайте, мои взаимоотношения с ручкой вас не касаются. Перестаньте молоть чепуху и уйдите достойно, – попытался осадить распоясавшегося заместителя шеф, но тот не слушал уже никого. Долго сдерживаемое возмущение несправедливостью работодателя теперь, когда самый страшный приговор прозвучал, вырывалось наружу слово за словом.
– Так вот, ваша ручка, – продолжал зам. – Допустим, только вчера она лежала в вашем кармане и вы подписывали ей все документы, а сегодня взяли ручку Владимира Викторовича, надеясь работать в два раза лучше – протараторил Подобострастов и Владимир Викторович, чиновник тридцати с небольшим лет, ведавший в комитете, как он сам говорил, документовращением, услышав свое имя из уст опального заместителя, кашлянул.
– Безусловно, у многих, кто видел ручку вчера, завтра возникнет вопрос: «А куда подевалась прежняя казенная собственность? И так ли хороша новая, что вы взяли на вакантное место?», – вслух размышлял заместитель, отчетливо чувствуя, что его уносит куда-то в сторону, но не имея возможности остановиться. – Добросовестно приступив к решению этой проблемы, они обнаружат, возможно, что новая ручка пишет на два тона светлее, чем прежняя, и ничего более, что, в конечном счете, вполне их устроит. Но никак не устроит вас, ведь вы ждали от замены совсем других преимуществ.
– А ну-ка умолкни, придурок, – прошипел, багровея, начальник.
– Вы ждали, – как ни в чем не бывало, продолжал заместитель, – что теперь ваша подпись будет появляться исключительно под теми бумагами, которые принесут вам несомненную выгоду. Что, разумеется, не случится, так как в принципе невозможно.
– Молчать! – проревел разъяренный начальник. Это был крик на пределе всех допустимых возможностей. А так как возможности эти были не малыми, то остается лишь удивляться тому, что никого из чиновников в эту секунду не хватил сердечный удар. Это вдвойне удивительно еще и потому, что Вячеслав Анатольевич, к вящему ужасу подчиненных, принялся бить кулаком по столу, словно молотом по наковальне, отчего часы из тяжелого куска мрамора, которые даже поднять удалось бы не каждому, неуклюже запрыгали и затряслись, как в припадке падучей болезни.
– Ах ты, сукин сын, – ругался начальник. – Погоди у меня. Я устрою тебе сладкую жизнь!
– Позвольте, Вячеслав Анатольевич! – восклицал заместитель.
– Нет, не позволю, – прерывал его тот. – Можешь мне верить, я лично позабочусь о твоем будущем! Будешь до конца жизни работать сторожем на автостоянке. Больше тебя никуда не возьмут.
При этих словах начальник ударил по столу с такой яростной силой, что, высоко подпрыгнув на месте, часы с грохотом рухнули на пол, проломив собою паркет. Все на мгновение обомлели, не веря глазам, и только один заместитель не растерялся. Молниеносным движением, которому бы позавидовал, верно, любой борец суперлегкого веса, он бросился в ноги патрона спасать драгоценную собственность.
– Ну, что там? – выдохнул побледневший шеф.
– Кажется, тикают! – воскликнул радостно Подобострастов, с трудом водружая мраморный камень на место. – Ей-богу, Вячеслав Анатольевич, тикают! – повторил он опять, нежно погладив часы.
– Ну что ж, благодарен… премного, – сухо ответил начальник, поправляя рукав пиджака. И так как мысленно он уже придумывал оправдания перед губернатором N-ской губернии, почему его высочайший дар не был уважен должной заботой и трепетом, как делал это всегда после вспышек бесконтрольного гнева, мысли об увольнении зама отступили на второй план. – Сноровка у вас превосходная. Ее бы только направить в нужное русло.
– Спасибо, Вячеслав Анатольевич. Большое спасибо, – почувствовав, что настроение начальника переменилось, с виноватой улыбкою произнес заместитель.
– Лучше скажите «спасибо» этим часам, не то я порвал бы вас, как Тузик грелку.
– Понимаю, Вячеслав Анатольевич. Исправимся, будьте уверены.
– Да уж, на вашем месте я бы хорошенечко постарался, Подобострастов.
– Сию же минуту, – пролепетал заместитель и забегал вокруг стола, поднимая упавшие на пол бумаги.
До погашения кредита за дом оставалось еще целых восемь лет и семь месяцев, за которые можно было успеть очень многое, в том числе и подобную малость.
7 октября 2014 года.
