Стивен Джон Халас. Почти любовь (рассказ)

из серии «Почти любовь»

Утром в полицейском участке многолюдно. Копы, адвокаты, жертвы и подозреваемые суетятся, как пчелы в улье. Небольшая стопка бумаг на моем столе, наверху — желтый лист с заголовком «Отделение полиции Шарлотт-Меклинбург. Предупреждение о чрезмерном использовании моторного топлива». Это был напряженный месяц для старого Мустанга. Под желтой запиской — реклама Хендай Элантра. Под ней — вызов в суд, адресованный мне, детективу Роберту Монтгомери, с указанием явиться 14 августа, т.е. сегодня, на слушание дела Кэри Раймса, обвиняемого в особо тяжком преступлении против Джейка Тилмана, полицейского и моего личного друга, который был жестоко и бессмысленно убит в прошлом году.

  • Отправится прямо в ад, – заключает шеф, стоящий за спиной и читающий поверх моего плеча.
  • Я в это не верю, Генри.
  • Поверишь, когда настанет твой час. Примешь ли ты, наконец, Иисуса как господа своего и спасителя? Еще не поздно.
  • Время все решит.

Он уходит, практикуясь в медленном и многозначительном северно-каролиновом покачивании головы. Честно говоря, мне нравятся религиозные люди — с ними гораздо легче общаться, чем с атеистами, если только они не пытаются тебя в это втянуть.

Кэри Раймс — гангстер или, во всяком случае, один из людишек такого же сорта в нашем городе, получившем во время революции прозвище «Осиное гнездо» от английского генерала Корнуоллиса. Несколько лет назад наше отделение арестовало банду террористов Хезболла, нелегально вывозивших сигареты из Северной Каролины в штаты с более высокими налогами, так после их ареста Раймс перехватил этот бизнес. Хотя он и не террорист, но тоже способен на многое — убил хорошего копа, друга. Джейк Тилман был лицом нашего отделения. Какими бы ни были копы в действительности, Джейк был настоящим, и мы его любили, если не считать, что иногда он кое-кого раздражал, потому что был чистым до скрипа. Само убийство было абсолютно бредовым. До этого мы пытались взять Раймса, но он был герметично запечатан. Однажды Джейк остановил машину для рутинной проверки, а водитель Фэтти Фондо, боец Раймса по кличке Труба, превратил лицо Джейка в фарш куском арматуры и всадил ему нож в горло. Труба в тюрьме, почти как дома, но летальная инъекция — не для него. Он католик и отлично знает, куда отправится после этого, поэтому ему предпочтительна как можно более долгая отсрочка. На допросе Труба пел, как канарейка. Он ехал выполнить небольшую работу для Раймса к какому-то русскому, который не заплатил за сигареты и поэтому нуждался в «массаже» лица, и то, что коп остановил машину, было совсем некстати. Ситуация такая же, как если бы вы попали в ДТП, будучи в поездке по производственной необходимости. При этом работодатель должен оплатить ущерб. Труба ехал по заданию Раймса, значит, платит Раймс.  Теперь-то гангстер наверняка получит свой химический коктейль. Сейчас это делается именно так — с помощью летальной инъекции, но, по-моему, это слишком мягко для таких парней. В 1994 году я присутствовал при исполнении приговора Давиду Лоусону, который во время ограбления дома убил хозяина выстрелом в затылок, а потом так же, в затылок, выстрелил в отца убитого. Задыхаясь в течение пяти минут в газовой камере, Лоусон в неистовой панике орал: «Я человек!». Сожалею, что эту сцену не показали  на ток-шоу Фила Донахью, как было запланировано. Они, по-видимому, решили, что это будет чересчур для добропорядочных жителей Северной Каролины. Так пришел конец газовой камере. Мне, однако, хочется верить, что летальная инъекция – это то же самое, а может, еще хуже, только приговоренный парализован, и поэтому не видно ужаса на лице и конвульсий. Я очень надеюсь, что это худшая из пыток, и Раймс будет задыхаться, давиться и вопить молчаливо самому себе в течение пяти-десяти-двадцати минут и страдать в тысячу раз больше, чем Джейк Тилман.

Я отрываю взгляд от бумаги. Шефа уже не видно, а у моего стола стоит женщина. На ней сиреневое шелковое платье, и, несмотря на обилие косметики, ее лицо такое белое, что невольно напрашивается каламбур «голубая кровь с молоком». Длинные, прямые, черные волосы придают ей вид вампирши, но печальное и спокойное выражение лица убеждает, что она не должна вцепиться зубами в мою шею.

  • Чем могу помочь?
  • Я насчет Кэри, – у нее восточно-европейский акцент. – Кэри Раймса.
  • Да, садитесь.

Она игнорирует мое предложение и как будто не видит меня, хотя смотрит прямо в глаза.

  • Пожалуйста, садитесь, – повторяю я.
  • Он не виноват.
  • Он очень виноват. Более виноватого не бывает.
  • Я имею в виду, что он не виноват в этом.
  • В убийстве?
  • Да.

В ней чувствуется какой-то холод. О женщине в шелковом платье хочется думать, что она горячая, но эта просто ледяная. Наконец она замечает стул около моего стола и садится на него так, как осенний лист опустился бы на шляпку гриба.

Я достаю бумагу и ручку.

  • Ваше имя?

Она задумывается на несколько секунд. Я не доверяю людям, которые должны подумать, прежде чем назвать свое имя.

  • Шарлотт, – наконец решается она.

Небогатое воображение, и к тому же имя не соответствет ее акценту.

  • Как город.
  • Что?
  • Как наш город, Шарлотт, штат Северная Каролина, где Вы находитесь.
  • Да, – произносит она неуверенно.
  • Шарлотт, а фамилия?

Она опять немного задумывается перед тем, как ответить.

  • Ли. Шарлотт Ли.

Я записываю это имя, каким бы сомнительным оно ни было.

  • У Вас есть удостоверение личности?

Она открывает свою бисерную сумочку, но внутри пусто. Она шарит в ней рукой, потом закрывает с растерянным видом.

  • Я, должно быть, утром взяла не ту сумку. Извините, но у меня нет с собой документов.
  • Мисс Ли, …
  • Фэтти сумасшедший, – прерывает она. – Если Фэтти невменяемый, значит, Кэри невиновен, правильно?
  • Да, правильно. Вы юрист?
  • Нет, но я говорила с одним адвокатом.
  • Фэтти Фондо действительно не совсем адекватен, но он легально вменяемый. Чтобы быть легально невменяемым, он должен быть совсем «ку-ку» или «того», – и я кручу пальцем у виска.
  • В тот момент он как раз и был таким.
  • Вы там были?

Она задумывается и не отвечает. Потом спрашивает:

  • Вы можете что-либо сделать?

Такое впечатление, что она готова заплакать, но в глазах нет слез.

  • Я делаю все возможное, чтобы Кэри Раймс получил то, чем штат Северная Каролина может и желает его обеспечить.
  • Он не заслуживает. Он не заслуживает смерти. Не сейчас. Не такой.

Она начинает меня раздражать. Женщины гангстеров мне отвратительны. Они обеспечивают помощь и  комфорт врагам, а должны бы давать их приличным людям, как, например, мне.

  • Он заслуживает этого. Я объясню Вам, почему.

Это не по правилам, но я чувствую, что мой святой долг — показать пустышкам и клоунам, кем на самом деле являются их кумиры. Я открываю ящик с пометкой «Раймс» и достаю цветную глянцевую фотографию трупа Джейка Тилмана, снятого крупным планом. Я протягиваю ей фотографию. Она смотрит на нее печально в течение минуты, но это совсем не тот эффект, которого я ожидал.

  • Мне очень жаль. Простите, – искренне говорит она и возвращает мне фотографию.
  • Это звучит так, как будто Вы это сделали.

Она снова задумывается. Я не люблю женщин, которые думают.

  • Что, если я это сделала? Вы бы поверили, если бы я сказала, что убила его?
  • Нет. Как давно Вы знакомы с Раймсом?
  • Недавно.

В ней очень глубокая грусть, и я вспоминаю девочку из моей юности с такими же грустным, мечтательным, отчаянным взглядом, тоску по которой я ощутил слишком поздно, когда она уже ушла из моей жизни.

  • Он помог мне. Я работала в баре и была на игле. Я почти умирала, а он нашел меня и вернул к жизни.
  • Он великий гуманист, – саркастически замечаю я, – кроме тех случаев, когда необходимо расплющить кому-то лицо.
  • У него было плохое детство. Его отец… В общем, никто не совершенен.
  • О, нет, Раймс совершенный. Совершенный подонок. Итак, Вы были там, когда это случилось, когда Тилман был убит, так?

Нет ответа.

Читайте журнал «Новая Литература»
  • Если Вы видели, как это случилось, Вы должны рассказать.
  • Я не знаю. Я думаю, что у меня потеря памяти.
  • Вы бы не забыли, если бы на Ваших глазах убили человека.
  • Мне кажется, Вы не хотите мне помочь.

Подходит шеф и бросает мне на стол толстенную папку. Прерывать интервью — на шефа это не похоже.

  • Возьми это дело. Бэрроу не будет неделю, у него аппендицит.
  • Шеф! – восклицаю я, показывая взглядом на женщину.
  • Что? – непонимающе спрашивает он.

Я снова бросаю взгляд в ее сторону, но ее уже нет. Я оглядываю весь участок, но не вижу ее.

  • Я проводил опрос, – объясняю я шефу, – но, благодаря Вам, он окончен — женщина ушла.
  • Извини, не заметил.

Не заметил? Красотку в сиреневом шелковом платье? Окстись! Даже Иисус Христос обратил бы на нее внимание.

Он уходит, озадаченный, а я звоню прокурору.

  • У Раймса есть иностранная подружка?
  • Венгерка Йола Забо. Его адвокат утверждает, что Раймс отослал ее назад после убийства. Похоже, не хочет, чтобы мы вызвали ее в качестве свидетеля, но у нас и нет большой нужды в ней. Мы пробовали найти ее через госдепартамент. Они говорят, что она не выезжала.
  • Определенно, не выезжала. Она только что у меня была. Назвала себя Шарлотт Ли. Без паспорта. Любит Раймса и желает ему помочь. Она, возможно, была на месте убийства. Говорит, что Фэтти был невменяем.
  • Если она там была, это может осложнить дело. Я не желаю никаких сюрпризов. Изучи ее и будь на суде в 14:00.
  • Это сверх моего бюджета на бензин.
  • Ф.. твой бюджет.
  • Могу я передать начальству твои слова? Кстати, если у тебя есть ее фотография, пошли мне ее.

Мустанг сегодня ведет себя отвратительно, и шеф дает мне свою Киа Рио на целый день. С чего начать? Скажем, она была на месте убийства. Кстати, Фондо даже не обмолвился об этом. Если она будет свидетельствовать в суде, нам нужно хоть что-то о ней. Единственная связка — это сам Фондо. Со дня ареста в камере Фондо сидит утка, но пока он указал только на одного парня, который ходит в «книжный» магазин на улице Триона, тот самый, где продаются порноматериалы. Поэтому я решаю подежурить у магазина в надежде застать того парня. Не прошло и часа, как мне повезло — появился человек, соответствующий описанию, и я следую за ним. В магазине я придаю себе заинтересованный вид, приятно улыбаюсь и начинаю разговор. Потом иду с ним в кабину для просмотра фильмов,  закрываю за собой дверь и показываю свой жетон.

  • Насчет Фэтти Фондо, – говорю я ему. – Выкладывай.
  • Фэтти лютый, он меня сделает.
  • Только в том случае, если ты сядешь, – консультирую я. – Фэтти идет за решетку. Ты тоже туда хочешь? Могу помочь.

Он проводит руками по лицу и волосам.

  • У вас на меня ничего нет.
  • Я подумаю об этом. У предыдущего парня, который не хотел со мной говорить, оказалась связь с террористами, о которой он даже не подозревал. Ты связан с террористами?
  • Нет, конечно, нет!
  • Ты уверен? А может, ты куда-нибудь переводил деньги недавно? Что тебе известно об отмывании денег? Это достаточно широкое определение. Может, знаком с каким-нибудь арабом? Я могу сделать на тебя все, что захочу, и имей в виду, что никому до тебя нет дела.

Парень нервничает и обильно потеет. Потом кивает и выкладывает историю, рассказанную ему Фэтти Фондо. Она звучит неправдоподобно, но я думаю, что у «книжного» не хватило бы воображения ее выдумать. Скорее Фэтти состряпал это произведение, чтобы впечатлить молодого гея и добиться от него желаемого.

Я еще успеваю на суд. Рио легко парковать, и мне эта машина начинает нравиться. Я нахожу прокурора.

  • «Книжный» парень бесполезный, но мне нужно несколько минут с Фондо.

Фэтти со своим адвокатом в отдельной комнате ожидания. Оба держатся уверенно, полагая, что все пойдет легко, и возвращение Фондо в тюрьму Марион будет счастливым.

  • Я беседовал с твоим другом, – говорю я, – из «книжного» магазина. Ты ему кое-что рассказывал.

Он сразу скисает.

  • Не знаю, о чем это Вы.

Если Фондо будет лгать, он теряет привилегию и, в итоге, может оказаться на инъекции. Его адвокат посылает ему тревожный взгляд. Я продолжаю.

  • Кто еще был с тобой, когда ты делал Тилмана?
  • Никто. Только я и Тилман.
  • Йола? Она была там?

Фондо возбужден, и его адвокат нервничает вместе с ним.

  • Нет.

Он плохой лгун, слово «ложь» просто горит у него на лбу. Мне не нужен полиграф — достаточно видеть, что у Фондо сейчас произойдет короткое замыкание. Однако не ясно, почему он лжет. Если Йола была там, что это меняет? Он уже признался в убийстве и сядет до конца жизни. История, которую он рассказал тому педику – не что иное, как выдумка. Между тем, уверенность, что Йола была на месте убийства, крепнет во мне.

В зале суда я свидетельствую об осмотре места происшествия, и эта часть проходит довольно быстро. Раймс сидит круглый и довольный, в пиджаке кораллового цвета, напоминая поджарившегося на солнце тюленя. Он совершенно не похож на человека с 99-процентной вероятностью отправиться в камеру смертников. Он скорее выглядит как игрок с картой в рукаве. Возможно он думает, что сможет отвертеться, однако он глубоко ошибается, и мы все уже готовы воткнуь иглу в его вену. Ну что ж, пусть пока потешит себя иллюзиями. Ненадолго.

Первый судебный день закончен, но я не могу избавиться от мыслей о Фэтти Фондо. Мне совершенно не понятно, почему он не хочет признаться, что Йола была на месте убийства.  История «книжного» парня крутится в моем мозгу, но я гоню ее прочь.

Хорошая полицейская практика советует поговорить с вдовой. Кроме того, я проголодался, а она готовит лучший кофе в Шарлотте и ананасовый торт с сексуальными вкусовыми нотками. Для копа совсем нетрудно перепутать углеводы с тестостероном.

Сьюзан Тилман дома, пакует вещи. Она переезжает из Шарлотта в Нэшвилл к своим родным. У них с Джейком не было детей, и ничто больше не удерживает ее здесь. Она никогда не любила Шарлотт.

  • Привет, Монти, – с улыбкой говорит Сьюзан.

Я ей нравлюсь, но я не ухаживаю за ней.  Я не могу думать об этом из-за Джейка, и, кроме того, она не моего типа, хотя довольно приятная.

  • Как дела, Сью?
  • Ты сам знаешь.
  • Тебе не обязательно уезжать. Мы ведь тебе тоже как родные.

Ее глаза светлеют.

  • Ты пытаешься меня отговорить?
  • Нет.
  • Жаль, – вздыхает она и печально улыбается.
  • Я должен задать тебе неприятный вопрос.
  • О’кей, это уже не так больно.
  • Я ничего не имею в виду. Это просто полицейская работа.
  • Да, я знаю, что такое полицейская работа. Уже задавай свой вопрос.
  • Что ты знаешь о Джейке и Йоле Забо?
  • Кто это? – она выглядит растерянной.
  • Йола Забо, венгерка, подружка Раймса.

Она мрачнеет и пытается вспомнить. Потом я вижу, она что-то вспомнила, но молчит. Я делаю вопросительное выражение лица.

  • Ничего.

Сейчас она мне лжет. Что это сегодня, почему мне все лгут?

  • Совсем ничего?

Она смотрит вниз, на свои руки.

  • Я знаю, что Джейк был особенным для вас. Как супер-герой. Но он не был идеальным.
  • Никто не идеален. Джейк был хорошим парнем.
  • Я практически ничего не знаю.
  • Но ты подозреваешь что-то. Это может быть важно.
  • За несколько месяцев, как это случилось, я была в салоне красоты, и Элеонора Партис предупредила, чтобы Джейк был осторожен насчет Раймса. Это все, что она сказала. Дома я передала ее слова Джейку, а он только и ответил, что это полицейская работа. На него это было совсем не похоже — обычно его не остановить, когда речь заходит о работе.

Я пытаюсь скрыть от Сьюзан мое огорчение. Переведя разговор на другую тему, я намеренно неторопливо заканчиваю свой кофе, но единственное, о чем я думаю — это история, рассказанная Фондо «книжному» парню, которая из абсолютно неправдоподобной становится все более вероятной.

Я должен разрешить эту проблему. У меня никогда в жизни не было галлюцинаций. Копам не полагается их иметь. Если я встану за свидетельскую стойку, а защита обвиняемого спросит: «Офицер Монтгомери, у Вас когда-нибудь были галлюцинации?», я должен четко и ясно ответить: «Нет, никогда», а не: «До вчерашнего утра не было». Как я вообще могу галлюцинировать о той, которую я никогда раньше не видел? Кроме того, «моя» Йола Забо, которая даже не знает своего имени, может в действительности быть совершенно другой, например, загорелой блондинкой в лайкровых леггинсах. К тому же, Раймс может иметь не одну, а несколько иностранных подружек.

Я возвращаюсь в участок, достаю фотографию, которую она держала в руках, и посыпаю ее порошком. Отпечатки только мои. Спустя три часа, проштудировав все утренние записи на видеокамере нашего участка, я убеждаюсь, что никто, даже мало-мальски похожий на «мою» Йолу Забо, в участок не заходил. Однако на моем столе лежит фотография от прокурора с надписью «Йола Забо», и это она, не так хорошо одетая и не такая бледная, но это определенно она. У меня железная память на лица, и если я хоть раз видел человека, я его помню, но эту женщину я точно никогда раньше не видел. Получается, что мои галлюцинации подкрепляются вескими доказательствами, что абсолютно противоречит действительности. Все, я больше не хочу об этом думать. Я иду домой.

Я полупьян, когда она приходит ко мне вечером. Она не звонит, но я знаю, что это она, и открываю дверь. Она слабо улыбается. На ней все то же сиреневое платье.

  • Входи, Йола.

Она располагается в моем кожаном кресле, как у себя дома, скрещивает ноги и посылает мне загадочную улыбку.

  • Так меня зовут? Хорошая квартирка. Ты женат, или вроде того?
  • В прошлом. Она не была счастлива.
  • А ты?
  • Нет.
  • Разве в этой жизни можно быть счастливым!
  • Во-первых, не стоит быть копом.
  • Почему ты не уволишься, если ненавидишь свое дело?
  • Я не ненавижу, а люблю его.
  • Ты не можешь любить профессию, которая делает тебя несчастным.
  • Это моя работа, вот и все.

Она осматривает комнату, в которой я предварительно навел порядок, но ее рентгеновский взляд видит насквозь.

  • Тебе нужна женщина.
  • Как ты?
  • Нет.

Такая, как она, вполне бы могла быть счастлива с копом — продукт воображения или …. Самое время выяснить, что она такое на самом деле. Мне нужна теория, но у меня есть только гипотеза.

  • Я уверен, что у тебя нет потери памяти.
  • Но я ничего не помню.
  • Да, я знаю. Но это не амнезия
  • Тогда что это, детектив?
  • Ты мертва.

Она издает короткий смешок.

  • Итак, Шерлок Холмс, я сижу здесь и разговариваю с тобой, но я мертва!
  • Это мое предположение. Ты умерла больше года назад.

Она становится серьезной.

  • ОК, если я умерла, почему я ощущаю себя как живая?

Я не отвечаю, а смотрю на нее и даю ей возможность понять самой.

  • Призрак? – наконец спрашивает она, – Наверное, я бы знала, что я призрак.
  • Я не знаю, что знают и чего не знают призраки.
  • Я жива. Я не чувствую себя призраком, – она ощупывает себя.
  • Где ты живешь?
  • Хезервуд.

Это место жительства Раймса.

  • Когда ты была там последний раз?

Она задумывается на секунду.

  • Сегодня утром.
  • Ты не помнишь и поэтому придумываешь.
  • Хорошо, если я мертва, как это случилось?
  • Фэтти.
  • Но Фэтти заботился обо мне, когда Кэри был на работе, зачем ему меня убивать?
  • Он особенно хорошо позаботился о тебе в ту ночь. У тебя были отношения с Джейком Тилманом, о которых узнал Кэри.
  • Я не помню Джейка Тилмана. Хотя нет, вспоминаю. Он очень странный. Но у меня не было с ним отношений. Если об этом ходили слухи, значит, он сам их распространял.
  • Может, ты не помнишь.
  • Нет, нет, я не была с ним.
  • Кэри подозревал тебя.
  • Он меня постоянно подозревал, но никогда сильно не бил.
  • Фондо сделал это за него.

Она опускает лицо в ладони и раскачивается из стороны в сторону.

  • Я ничего не знаю. Я не знаю, где я живу. Я не знаю, жива я или мертва.

Я протягиваю ей заранее заготовленное зеркало, хотя не уверен, сработает ли оно. Она смотрит в него пристально, потом видит что-то. Ее черные волосы становятся абсолютно белыми, как ее кожа, и на лице появляется выражение ужаса, паники и отчаяния. Она беззвучно кричит, и я быстро забираю зеркало. Ясно, что увиденное было кошмаром. Она плачет сухими слезами, и я даю ей возможность выплакаться. Наконец она успокаивается, ее волосы снова темнеют, и лицо приобретает прежнее нейтральное выражение.

  • Твое имя Йола Забо, – сообщаю я ей. – Ты была любовницей Раймса, он привез тебя из Венгрии. Он стал подозревать, что у тебя с Джейком Тилманом была связь, поэтому заказал вас обоих Фэтти Фондо. Фэтти убил тебя, а потом Джейка.
  • Это не Кэри, – умоляет она. – Он любил меня.
  • У него своеобразный метод доказывать свою любовь.
  • Это все Джейк, он допекал меня своими приставаниями и вообще вел себя по-дурацки. Кэри иногда злится, потому что у него много проблем, но он очень любящий мужчина.
  • Большинство людей не стало бы использовать это слово, говоря о Кэри Раймсе. Ты, Йола, особенная женщина или просто глупышка. Ты упомянула, что говорила с юристом. С живым или умершим?
  • Я не знаю.

Стук в дверь, и я догадываюсь, кто пришел. Пожилой мужчина в очках и твидовом костюме представляется:

  • Адвокат Вартон Шипсхорн, ныне покойный.
  • Вы представляете мисс Йолу Забо?
  • Это зависит от мисс Забо.

Я приглашаю его в гостиную. Он садится и открывает свой портфель, но я опережаю его:

  • Я должен предупредить Вас, что мисс Забо находится под подозрением о причастности к криминальным действиям.
  • Умершие не могут совершать преступления. Это одно из преимуществ загробного существования.
  • И, значит, мне не нужно зачитывать ее права?
  • Абсолютно излишне. У нее нет никаких прав.
  • Тогда и адвокат не нужен.
  • Очень нужен. Очень нужен. Все зависит от судебного процесса.
  • Над Раймсом?
  • О, нет, – адвокат смеется.

Йола кажется встревоженной. Она достает из своей пустой сумочки большой желтый пергамент и протягивает его мне. Текст на латыни: «Quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris».

  • Чего не хочешь себе, не делай другому, – переводит для меня адвокат. – Она идет на высший суд.
  • О, да, конечно, – я изображаю понимание, но мне вдруг становится удивительно, как я могу оставаться циником, если сижу и беседую не с одним, а сразу с двумя покойниками.
  • Не волнуйтесь, – успокаивает адвокат, – многие так рассуждают, пока живы. Просто потом Вам потребуется хорошая защита.
  • Я на самом деле призрак? – обращается Йола к адвокату.
  • Мисс Забо, Ваш точный юридический статус несколько двусмысленный. Будем пока считать, что Вы в транзите.
  • Как в аэропорту, – добавляю я пришедшее на ум сравнение.
  • Люди в транзите еще могут что-то делать, да? – спрашивает Йола.
  • Вполне очевидно. Вы сейчас разговариваете с офицером полиции.
  • И они могут вызывать проблемы, да? Если захотят?

Адвокат становится глубоко озабоченным.

  • Лучше не стоит. Ваш статус очень нестабильный. Вы же не станете вызывать проблемы в аэропорту. Там то же самое.

Я вижу, ей не терпится поиграть на моих струнах. Она закрывает глаза, морщится и внезапно превращается в само воплощение ужаса, настолько шокирующее, что мое сердце и дыхание останавливаются, а лицо сводит невыносимой болью. Это длится всего один момент, и она снова становится прежней. Адвокат остается невозмутимым, а мне необходимо отдышаться, запустить сердечный ритм и провести массаж лица, чтобы вернуться к норме.

  • Вы натуральны, – говорит адвокат в качестве комплимента, – но я строго рекомендую воздержаться от этого. Ваше дело может быть скомпрометировано.
  • Я не знаю, зачем тебе это, Йола, – добавляю я. – Ты не поможешь Раймсу. Он не открутится.
  • Кстати сказать, – замечает адвокат, – Раймс запланировал побег.

Йола бросает на него взгляд, способный убить, если бы адвокат уже не был мертв.

  • Маловероятно, – замечаю я. – Такие попытки уже были. Мы тоже не глупы.
  • Он всех купил: помощника шерифа, «скорую», коронера. Завтра на заседании он будет симулировать собственную смерть, и это должно выглядеть вполне убедительно. Его обычное сердечное лекарство будет подменено на другое, которое вызовет временную потерю сознания. Раймса заберет «скорая», и там, по дороге в госпиталь, он должен «умереть». Вместо него доставят труп «волонтера», а Раймс в это время будет уже на пути в Мьянму в частном самолете.
  • Спасибо за намек. Постараюсь сделать все, чтобы этого не случилось.
  • Нет! – Йола вскакивает с кресла. – Зачем Вы ему сказали? Разве Вы не на моей стороне?
  • Профессиональная ответственность. Простите, но Вы мертвы и не имеете никаких прав. Я также советую Вам хорошо подумать, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Все, что Вы совершаете в транзите, имеет большое значение в обоих мирах.

Адвокат уходит, а, вернее, исчезает. Йола кипит.

  • Почему бы тебе просто не отпустить Кэри? Что это для тебя? – кричит она.
  • Это моя работа, и она для меня все.
  • В жизни есть многое другое, а у тебя одна работа, и больше ничего.
  • Да, это так.

Мы долго молчим. Я наливаю себе еще виски. Мы смотрим друг на друга. Ее щеки приобретают розовый оттенок, а глаза темнеют. Лед между нами тает.

  • Знаешь, ты не так уж плох, – кокетливо говорит она. – До сих пор сексуален.

Трудно угадать возраст призрака. Ей может быть и 20, и 40. Сколько бы ни было, она считает меня старым.

  • Я должен поверить, что я тебе интересен, но еще полчаса назад ты убеждала меня, что любишь Раймса.
  • Девушка может передумать.
  • Я врожденный скептик и к тому же офицер полиции. Если ты стараешься меня запутать, это вызывает у меня только подозрения.

Она улыбается и смотрит на меня мягким, открытым, щенячьим взглядом. Она сама искренность.

  • В Венгрии я знала такого человека, как ты. Он тоже был полицейским, но его убили. Это и толкнуло меня к наркотикам. Он был сильным и добрым.
  • Я тоже добрый. Я добр к животным и детям, но со взрослыми это обычно ни к чему хорошему не ведет.
  • Женщинам необходима доброта.
  • Мертвым?
  • Даже мертвым.

Я делаю еще глоток. Ее глаза затягивают меня в их пустоту. Сопротивляться бессмысленно — я уже заглотил наживку. Она становится коленями на ручку кресла и забрасывает руки за спину. Ее поза кажется сверхестественной, но видимо, для призраков не существует понятия удобства. Мне любопытно, какая на ощупь ее кожа, и можно ли вообще ее ощутить. Она расстегивает молнию на спине, переступает через упавшее к ногам платье и подходит ко мне, еще более красивая и неожиданно беспомощная в своей наготе. У нее маленькая грудь и розовые соски-пуговки. Я будто теряю сознание или нахожусь под действием наркотика. Я не различаю своих ощущений, но волны наслаждения обволакивают мое тело, как теплая ванна. Реальность утрачивает контуры, остаются только цвета и мягкость ласкающего шелкового чрева. Время замирает, и неопределенность окружает меня, как сама Вселенная. Я зависаю навсегда между вожделением и блаженством на чудесной, богоподобной высоте.

Уже 10:30 утра, когда я прихожу в себя. Йола снова в кресле, как будто ничего не произошло. Я вытряхиваю из головы остатки сна.

  • Ты права, – говорю ей. – Мне нужна женщина.

Она собирается идти со мной в суд. Мне неприятно сознавать, что она все еще думает о нем. Я одеваюсь, а она не покидает меня ни на минуту, опасаясь, что я могу предупредить о возможном побеге Раймса. После вчерашнего опиумного секса я уже сомневаюсь, что мне небезразличен исход этого дела. Я пытаюсь правильно сложить в голове слова. Кто, должен я сказать, дал мне информацию, покойный адвокат? Я бы и сам не поверил этому. Однако я также не допускаю, что у меня психоз, ведь «если ты знаешь, что ты сумасшедший, ты не сумасшедший».

Мы едем в суд, и ей не нравится Рио — слишком трясет. Я думаю, что Мустанг ей понравится больше. Она женщина того типа, что любят Мустанги. В зале заседания я выбираю места на заднем ряду, как можно дальше от Раймса, чтобы Йолу не было видно из-за впереди сидящих людей. Она не сводит с него глаз, в которых читаются нескрываемая тоска и желание. Это меня отрезвляет.  Как, в моем возрасте, мог я поверить, что женщина питает ко мне какие-то чувства, к тому же женщина-призрак? Я идиот.  Способна ли она вообще на чувства? Может, между нами ничего и не было? Интересно, видит ли ее еще кто-нибудь, кроме меня? В данный момент никто не смотрит в нашу сторону, но я знаю, что увидевшему ее раз трудно снова не возвращаться к ней взглядом. Я бы точно посматривал на нее под разными предлогами.

На столе защиты перед Раймсом стоит небольшой флакон. До сообщения адвоката я не знал, что Раймс регулярно принимает лекарство, значит, это не могло быть галлюцинацией. Единственно, что может доказать обратное, если какой-то факт станет противоречить моей гипотезе, но пока этого не случилось. Я уже подумываю спросить рядом сидящего, видит ли он флакон, но как раз в этот момент Раймс протягивает руку к лекарству. Он открывает флакон и обводит взглядом зал суда, не обращая внимания на спор  между его адвокатом и прокурором. Йола пожирает его глазами, полными глубокой и безысходной любви. Вдруг он замечает ее, и его лицо искажается гримасой ужаса. Его начинает трясти, и таблетки катятся со стола на пол. Он встает, раскачиваясь, со своего места, и кажется, что он сейчас рухнет. Охранники бросаются к нему и пытаются держать. Вдруг он начинает издавать странный вой, низкий, долгий, похожий на сирену воздушного налета. Он смотрит на Йолу и видит что-то кошмарное. Она понимает это, и отводит взгляд, но слишком поздно. Раймс входит в раж и, будучи крупнее и сильнее охранников, раскидывает их по залу, как тряпичных кукол. Они пытаются атаковать его, но безуспешно. Он хватает стул, взбирается на другой и запускает свое орудие в толпу, отступающую на безопасное расстояние. Призывы к порядку бесполезны, он их не слышит. Еще один стул готов полететь в нашем направлении, но тут слышатся два громких щелчка, затем третий, и на груди Раймса расползается красное пятно. Он замирает на мгновение с открытым ртом, извергающим потоки слюны, и валится, как срубленное дерево. Это конец. В зале наступает гробовое молчание. Йола истошно кричит, но никому ее крик не слышен, кроме меня. Это продолжается несколько минут, за которые я успеваю превратиться в камень и расколоться на части. Наконец она падает без сил, но я ничего не предпринимаю, ведь я знаю, что в следующее мгновение она станет прежней — спокойно-грустной, с безукоризненным макияжем и тщательно уложенными черными волосами. Мертвые не нуждаются в помощи живых.

  • Эта была слишком легкая смерть для него, – говорю я, когда она приходит в себя. – Я хотел, чтобы его приговорили к летальной инъекции.

Она смотрит на меня сочувственно, с глубокой, зовущей в иной мир, бесконечной печалью,  затем подходит к безжизненно распростертому на столе защиты телу Раймса и кладет ладонь ему на лоб. Через мгновение ее уже нет.

Я иду на похороны Раймса в надежде увидеть Йолу. Может, она единственная, кто мне подходит — наркотическая любовница, которой я не нужен, но которая дает мне желаемое и никогда долго не страдает. Я надеюсь, что теперь, когда Раймса не стало, у меня может быть шанс вернуть ее.  Покойный мистер Шипсхорн, эсквайр, уже там.

  • Будет ли суд над Раймсом? – спрашиваю я его.
  • Только решение в порядке упрощенного судопроизводства, – отвечает он. – Как я говорил ранее, у мертвых нет прав.
  • А Вы? Пойдете в рай?
  • Юристов обычно туда не принимают. Мне повезло, что попалась эта работа. Ганди — единственный из тех, кого я знаю, там.
  • Разве Бог хинду?
  • Нет, не совсем.
  • Тогда католик?
  • Нет. Такого сорта разговоры его раздражают. Все определенно, кроме Бога.

Я вижу Йолу. Она наблюдает, как гроб опускают в землю, а потом идет по направлению к нам. Я жду ее, но она проходит мимо, не замечая меня, и, кажется, я понимаю, что это такое — быть призраком. Она долго еще уходит по траве в никуда, а мы смотрим ей вслед.

  • Как пойдет ее дело?
  • Без проблем, я думаю. Она не сделала ничего плохого.
  • Смогу ли я снова ее увидеть?
  • Это зависит от Вас… и Вашего адвоката, – он протягивает мне визитку.

После похорон я иду навестить Сьюзан. Грузчики бросают последние коробки в фургон. Она делится со мной старбаксовским кофе и последним, немного залежалым, куском ананасового торта.

  • Сью, – говорю я, – может, я попробую уговорить тебя остаться.
  • Тогда не жди последней минуты.
  • Мне нужно еще кое-над-чем подумать.
  • Дом продан, вещи погружены.
  • У меня квартира. Ты можешь пока сдать вещи на хранение.
  • Я не уверена, что хочу еще одного копа.
  • По-моему, ты хочешь. К тому же, у меня Мустанг.

Сьюзан — женщина, которая любит Мустанги, и это скрепляет сделку. Мы идем в мою квартиру, и она сразу ныряет в кожаное кресло. Похоже, мне придется выложить два гранда на покупку другого или привыкать сидеть на стуле.

  • Здесь не хватает женщины, – объявляет она.
  • Да, мне говорили. Ты веришь в Бога, Сью? Ходишь в церковь?
  • Конечно.
  • Это хорошо.
  • А я всегда считала тебя атеистом.
  • Я не верю, но человек может меняться.
  • Тебе определенно стоит.

Начало весьма прозичное, но, может, я уже вырос из романтики.

  • Как ты думаешь, ты сможешь меня любить? – спрашиваю я.
  • Не знаю. Это имеет значение?
  • Нет.
  • Я могу сделать тебя счастливым, Монти. Это как любовь. Почти любовь.

Она хочет поднять мой дух, а мой дух желает быть поднятым.

  • Мне будет достаточно.

Мы занимаемся любовью, и это великолепно. После я лежу в приятном утомлении, а она, в моем халате, рассматривает вещи на столе.

  • Что это? – вдруг спрашивает она, – «Уортон Шипсхорн, покойный, адвокат». Это шутка?

Все, я сдаюсь. Возможно, у меня и психоз, но это единственная реальность, которая у меня есть, и мне ничего не остается, как принимать ее.

  • Да, дорогая, – говорю я, одеваясь, – это шутка. Когда ты в меня влюбишься, я тебе все об этом расскажу.
  • Так плохо?
  • Хуже.
  • Тогда мне не стоит в тебя влюбляться.
  • Видимо, не стоит.

Она бросает на меня тот взгляд, который я видел очень давно, в далекой юности. Это начинает происходить. Она подходит, целует меня со значением, кладет голову мне на плечо и глубоко вздыхает.

  • Извини, – говорит она, – не получается.

 

Перевод с английского Елены Смысловой

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.