-Начальник, будь человеком, отпусти.

Маленький, щуплый человек с небритым лицом, потрёпанным в драке лицом, ютился на деревянной скамейке, беспрестанно жался, словно от холода.

-Я бы рад, Семёныч, да не могу.

Прямо перед скамьёй стоял стол, обложенный бумагами. Участковый, не отрывая глаз от документов, всё время что-то писал, успевал отвечать на жалобы задержанного, приветствовал входящих иногда людей в форме и без.

-Гражданка Петухова на тебя жаловалась, говорит, ударил по лицу.

Человечек на скамейке скрестил руки на груди от озноба.

-Да врёт она всё. Придумала.Мы с ней позавчера пили, по случаю дня рождения. И тут мне в голову что-то стукнуло.

-Стукнуло?

-Да, мысль пришла. Я её ещё даже додумать не успел, а язык пьяный уже сам начал говорить.Ей-богу, сам. Ты, говорит, Любка, толстая стала, не люблю тебя больше, найду себя красивую. Я же эстет, я за красоту!

-Где же ты таких слов нахватался, Семёныч?

-А ты, думаешь, я всю жизнь алкоголик? Нееет, я в институтах тоже учился…

Человек на скамейке вдруг погрустнел, вспомнив прошлое. Но вместе с тем взгляд у него прояснился и посветлел, словно он вспомнил о чём-то хорошем, теперь безумно от него далёком.

-У меня в институте любовь была, Светочка. Имя какое. Точно ей подходило. Даже сейчас вспоминаю, как улыбалась, и свет ярче становится. А у тебя, Иваныч, есть жена или женщина любимая?

-Есть, куда ж без неё. Как у любого нормального мужика.

-Думаешь о ней?

Участковый не услышал, потому что дверь хлопнула и вместе со свежим воздухом с улицы, ворвался крик:

-Где, где эта малолетняя дура?!

У женщины были растрёпанные волосы, усталое лицо. Создавалось ощущение, что она всё время боится куда-то опоздать.

Участковый наконец оторвался от бумаг, поднял глаза:

-Вы о ком, женщина?

-О дочери своей, о ком же ещё! Мне звонили, сказали приезжайте, забирайте. Докатилась, по милициям теперь её искать надо!

-Как фамилия?

-Кузовкина.

-Понятно.Подождите, сейчас.

Полицейский покрутил диск старенького телефона.

-Верочка, тут за Кузовкиной мать пришла. Да.

-Подождите, сейчас,-участковый собрал бумаги в папку и вышел, на секунду приоткрыв длинный тёмный коридор.

Женщина присела на скамейку рядом с задержанным, который от криков совсем растерялся.

-Здравствуйте, я Пётр Семёнович,-тихонько напомнил он о себе.

Женщина вынырнула из своих мыслей, сморщилась, как от головной боли, но из приличия решила ответить:

-Здравствуйте.

Ей неприятно было находиться в этом казённом помещении, в этих крашеных зелёной краской стенах, когда за спиной металлические прутья клетки для людей. Ещё приходилось разговаривать с этим поношенным человеком.

-Вы за дочерью пришли?

-Да.

-Сильно её не ругайте, молодость она такая, всё время чего-то хочется. куда-то бежать, что-то делать. Не поверите, но…

-Вы меня будете учить, как мне жить? Да кто вы вообще такой? На себя посмотрите!

Пётр Семёнович замолчал, смущённо и виновато улыбаясь, ему и в самом деле стало стыдно за своё пальто, и за небритое лицо. А ещё за то, что когда-то не хватило смелости признаться Светочке в любви.

Снова хлопнула далёкая дверь, пронёсся сквозняк.

Наконец появилась та самая далёкая Верочка, которой звонил участковый. Сзади хмурой тенью шла Маша.

 

Всю дорогу домой мать молчала. Ничего хорошего в этом не было. Маша предпочла бы, чтобы все, крики и материнские истерики пронеслись над её головой как можно быстрее. Но готовилась буря, угадываемая лишь по нервному дрожанию лица. Несколько минут мать искала ключи от дома, по всем карманам и в сумочке потом не могла попасть в замочную скважину.

Когда зашла домой, бросила пальто в сторону, прямо в сапогах прошла на кухню. Там, в шкафчике стояла бутылка ликёра. Маша попробовала один раз, сладко-приторная гадость, но матери нравилось.

Маша прошла в свою комнату, заперла дверь. Напьётся, будет ломиться, пусть.

Единственное, что утешало девушку в минуты волнения, это музыка. Пальцы касаются струн, выпуская звуки, и они начинают жить собственной жизнью. Многие, кто слушал как она играет и поёт, говорили, что у неё талант. Маша не особо верила этим словам. Разве у неё, простой девушки, которая даже школу закончить нормально не в состоянии, может быть талант?

-Эй, Машка, выходи! Мать твоя с тобой говорить хочет!

Застучала в дверь кулаком.

Маша не ответила, только запела ещё громче.

-Не откроешь? Чёрт с тобой. Ты только скажи, что тебе дура надо? Я же всё для тебя делаю, работаю как лошадь, чтобы тебе лишний рубль дать. Что, на улице лучше? Видела я твоих друзей, придурошных, один точно педик, второй кандидат в алкоголики. Хочешь как они? Точно, будешь продаваться мужикам! Да за тебя много не дадут, ни сисек, ни жопы! Можешь завтра убираться, попробуй сама заработать!

Мать икнула. За дверью стало тихо.

Слова больно ударили Машу, хлестнули по душе.

-Пусть, лучше продаваться на улице, чем жить с тобой в одной квартире,-тихонько прошептала она, сдерживая чувство, готовое стать слезами.

 

Маша так и уснула, обнимая гитару. Ей снились какие-то светлые комнаты, лестницы. В каждой комнате играла своя музыка, то спокойная, то энергичная. Проснувшись, Маша попыталась вспомнить хоть одну мелодию, но не получилось. За окном уже шумел город, звал к себе, манил яркими вывесками.

В памяти всплыли вчерашние слова матери, стало гадко, как будто Маша съела что-то испорченное. Нет, здесь она больше не останется. Всё равно через пару дней ей уже будет восемнадцать. Она уже взрослая, что хочет, то и делает.

Девушка побросала в рюкзак самое необходимое: смену белья, тетрадь с собственными стихами, косметику. Вытрясла из копилки всю мелочь, обшарила книги, вытаскивая спрятанные на чёрный день купюры. Получилось не такая уж и большая сумма, но на первое время хватит. Гитара, главное взять гитару.

Мать лежала прямо за дверью, рядом валялась пустая бутылка с из под ликёра. Значит пила прямо из горла. Давно у неё такого не было.

Маленькая иголочка кольнула Машу, что причина всё этого она, но тут же пришли другие мысли, жестокие.

Маша постояла на пороге немного, оглянулась последний раз на спящую мать, которая показалась ей жалкой, и без сожаления захлопнула дверь.

 

Начало весны, город ещё голый, не покрытый листвой. Каждая его чёрточка, каждая улица, каждый дворик до неприличия открыты. Если вы будете внимательны, то сможете услышать много историй в старых переулках, их шёпотом рассказывают стены.

Простуженные горожане ещё острее чувствуют своё одиночество, блуждают в утреннем весеннем тумане. А кто-то не выдерживает и сходит с ума.

-А, Маша, привет, куда это ты собралась с рюкзаком?

Это старый знакомый Семёныч, курил свои вечные папиросы возле подъезда. В одной белой майке и полинявшем трико он выглядел тёплым осколком прошлого, который взрывом случайно занесло в наше время.

-Я из дома ушла.

-А искать не будут опять?

-Нет, не будут.

Семёныч вздохнул.

-А идти-то есть куда?

-Найду.

-У меня, квартирка маленькая, но если хочешь, поживи у меня.

-Спасибо, если что, я буду иметь в виду.

-На вот тебе, хоть как-то помогу,- дядя Петя достал из кармана смятые сто рублей, отряс от прилипших крошек табака.- Найди свой счастье.

-Спасибо. До свидания!

Семёныч посмотрел ей вслед и снова вспомнил свою далёкую любовь. А было ли это на самом деле, или это только проделки весеннего тумана?

 

Мать бродит по пустой кухне, наконец решается, набирает номер.

-Здравствуй, Маша, как дела? Занята, репетиция… Я только хотела сказать, заезжай хоть иногда, звони… Не услышала, положила трубку.

Она ещё долго сидит на стуле, прижимает трубку к груди, как последнюю связь с чем-то родным.

Она звонит редко, но каждый звонок заканчивается одинаково.