Смех без причины

 

 

 

 

 

ЭССЕ

Живем мы хорошо. Даже очень. Чтобы в этом убедиться, далеко ходить не надо. Сядьте на диван, возьмите пульт в руки и тупо переключайте каналы. Благо, их сейчас очень много. Большинство из них комические, юмористические, смеховые. Из Комеди-клаб мы попадем в Петросян-шоу, от Петросян-шоу добро пожаловать в КВН, за ним женский стендап, рядом скромно притулился мужской стендап, потом комедийные сериалы, Уральские пельмени, опять комедийные сериалы…

Ведь это хорошо, что мы все, всё время смеемся? Наверно, наверно… Но почему-то становится от этого грустно.

Вот над чем смеемся: оказывается, часто над тем, над чем вообще-то не стоит смеяться. Даже нежелательно. Даже, более того, опасно смеяться для нашего нравственного здоровья. Это смех не над чем. Но ведь так же не может быть? Оказывается, еще как может. И вспоминается классика: «Над чем смеетесь? Над собой смеетесь». Конечно, над собой можно и нужно смеяться. Но иногда нужно делать перерыв.

Одна из комических передач. Без разницы, какая. Большая их часть строится по одному принципу. Несмотря на их огромное количество, они однообразны, порой похожи друг на друга, как близнецы-братья. И многие смехачи переходят из одной программы в другую.

Полный зал. Ничего еще не происходит. Еще сцена пуста. Обычно она декорируется крайне скудно. Все  счастливы, все улыбаются, все выглядят так, как будто они получили два высших образования, работают в офисе какой-нибудь нефте- газо- золотодобывающей компании, два раза в год отдыхают на Малых Антильских или Сейшельских островах, имеют валютные вклады, иностранные паспорта и двойное гражданство. У несчастных людей совсем другие лица. Звучат фанфары. Все внимание на сцену. Дамы подносят к глазам бинокли. На запястьях у них дорогие браслеты. На сцену выбегает какой-то неопрятно одетый персонаж, машет руками, что-то выкрикивает. И весь зал обрушивается в хохоте. Многие двумя руками хватаются за животы и раскачиваются вперед-назад. Когда персонаж останавливается, делает руками непристойные пасы и что-то говорит – а что он говорит, неважно – зал взрывается. Представьте себе, когда несколько сотен человек хохочут во весь голос. Картина не для слабонервных. Все до единого смеются. Нет просто улыбчивых лиц. Хохочут от всей души, всем нутром. Трясутся животы, щеки, подпрыгивают плечи и шатаются хрустальные люстры. Только что не катаются по полу и то лишь потому, что при таком многолюдии это не получится. Не хватит для всех мест. Да и как-то в дорогих нарядах валяться на полу не принято.

Чему смеются эти люди? Ведь комик – или кто там на сцене? – ничего еще смешного не сказал, не каламбурил, не рассказывал анекдота, даже рожицы не корчил и не визжал, как поросенок. Такое впечатление, что у всех под ногами какие-то щекотательные устройства. Вас же щекотали за пятки, и вы смеялись против своей воли? Вот оператор включил рубильник, валики закрутились и всем стало щекотно и смешно. Переключили! И вот на сцене появляется какая-то сухостойная барышня в потертых джинсах, рубашке на выпуск, которая напоминает пончо и начинает унылым голоском тарахтеть, как она просыпается, готовит завтрак, идет на остановку и ждет автобус. Зал катается, взрывы смеха следуют один за другим. Но барышню они не выбивают из колеи. Это женский стенд ап. Если вы думаете, что мужской посодержательней, то вы конченный оптимист. А это, как известно, не лечится. То есть безнадежный диагноз.

Пожилые люди, которые еще помнят КВНы времен застоя и «Кабачок 13 стульев», что только ленивый не критиковал, не понимают, над чем смеются все эти люди? Может быть, они чего-то не услышали, пропустили, проморгали? И стараются быть более собранными. Про валики для щекотки подошв они, конечно, не поверят. Хотя это единственно разумное объяснение того, что происходит в зале. Но неужели технологии докатились до такого?

Отсталое поколение, которое сыплет цитатами из фильмов Гайдая и книг Ильфа и Петрова и даже не может представить себе, что если спросить любого в этом гогочущем зале, кто такой Аркадий Райкин, то услышишь, что это Аркаша, Райкин муж. И гомерический хохот после этого.

Для поколения с видеоклиповым мышлением Райкин – анахронизм и мастодонт, так же, как и Чехов, и смех сквозь слезы Гоголя и горькая сатира Салтыкова-Щедрина, им непонятен смех Зощинко, шутки Марка Твена вызовут в них лишь недоумение. Даже Задорнов для них слишком сложен. Они не рассказывают анекдоты и не смеются над ними. Для них вся эта карнавальная смеховая культура – пустой звук, которая ничего, кроме зевоты, не может вызвать.

Все философские теории смешного и комического, начиная с Аристотеля и заканчивая Бертраном Расселом, рассыпались, как песочные домики. Современная пост-культура не имеет к ним никакого отношения. Оказывается, что для смеха достаточно показать палец, желательно средний. Сколько бы раз вы его не показывали, это каждый раз будет вызывать гомерический хохот.

–

На наших глазах родилась новая смеховая культура, только слово «культура» тут можно употребить  условно, поскольку никакой культуры  и рядом не валялось. Это как раз в чистом виде явление антикультуры, для которого не имеют никакого значения культурные ценности.

Культура предполагает определенные рамки, границы, накладывает табу. И культура основывается на морали. Она говорит, что можно, а что нельзя. Если бабушка поскользнулась и упала и у нее из пакета разлетелись продукты, покатились яблоки, разбилась бутылка с молоком, а самой ей трудно подняться, еще и ушиблась при падении, как вы себя поведете? Если вы нормальный человек, то броситесь помочь бабушке, поднимите ее, соберете продукты, окажите первую помощь, возможно вызовете медиков, будете высказывать ей сочувствие, поможете дойти до дома. Это если вы нормальный человек, адекватный, способный к сопереживанию, может почувствовать чужую боль и прийти на помощь к тому, кто пострадал, с кем случилось несчастье. Но если вы представитель современной смеховой антикультуры, вы схватите телефон, снимите все это, выложите на ютуб или тик-ток, наложите гомерический смех и будете ждать лайков. Ради несчастной бабушки вы не пошевелите и пальцем.

Отсутствие сопереживание, эмпатии, моральных норм отличает современных смехачей. Они готовы смеяться надо всем и надо всеми и всегда, при любых обстоятельствах. Да что там бабушка! Падение из окна, со строительных лесов – все это повод для смеха, поскольку любое падение – это смешно. Состояние человека тут ни при чем. Смеются над смертью, над похоронами. Опускают гроб в могилу, не удержали, гроб упал, крышка отвалилась, покойник выпал. Для смехача это великолепный комический сюжет.

Я не удивлюсь, если появится комедийный сериал про Чикатило. И сцены, где он выкалывает глаза детям и вырезает органы женщинам, будут сопровождаться гомерическим хохотом. А то вдруг зритель забудет, что он смотрит комедийный сериал.

Современный хохотун не ставит себя на место того, над кем он смеется. Он не испытывает к нему никакой симпатии. Для него это лишь объект для смеха. И ему в голову даже не может прийти, что он может оказаться в таком же положении, как и тот, над кем он смеется. И это будет не смешно, а больно. И смех над тобой ничего, кроме ярости, не вызовет. И тех, кто над тобой смеется, ты будешь считать моральными уродами.

Смехачи наследовали и перенесли на сцену литературное новаторство Сорокина, который воспевает фекалии, погружая читателя в мир своих запахов, которые он описывает со сладострастным наслаждением. Теперь шутки на эту тему стали нормой и не вызывают отвращения у гогочущей публики. Хотя на эту тему даже у люмпенов не принято было шутить. Вместо омерзения и естественного отвращения – уверены смехачи – это должно вызывать смех, то есть доставлять людям радость. И ведь доставляет!

Вспомнил одного знакомого, человека небольшого ума, который любит в компаниях рассказывать историю о том, как они в детстве устраивали с мальчишками соревнования, кто дольше и громче выпускает газы. Было так весело! И сейчас он смеется этому детскому соревнованию. Что возьмешь с глупых мальчишек! Но человек же взрослеет, и с возрастом должен вроде как умнеть, и то, что в детстве ему казалось смешным, теперь представляется глупым, о чем и не стоит вспоминать, а тем более рассказывать каждый раз. Громко, в компании, при этом хохоча в полный голос. Что о нем подумают окружающие?

Современные смехачи застыли в этом детском возрасте и продолжают шутить о том, что нужно забыть, как детскую глупость. О шутках о том, что ниже пояса и спереди, и сзади, уже и говорить не стоит. Это такая излюбленная тема, что без этого редко какое шоу обойдется. По похабности и откровенности они соревнуются с создателями порнофильмов, но те хоть не претендуют на роль юмористов и ориентируются на самые низменные вкусы. Теперь с модным трендом ЛГБТ поле для подобного юмора значительно расширилось. И порой не поймешь, что это – юмор или пропаганда.

У любого нормального человека подобные шутки, в которых ничего шутливого нет, вызывают лишь рвотный рефлекс. С такого рода шутниками предпочитают не дружить и не общаться. Современный юмор рассчитан не на них, а на тех, кто дальше букваря в освоении культуры не пошел и, кто уверен, что «Муму» написал Пушкин, потому что, кроме Пушкина, они никого не знают.

Конечно, мат. Куда без него, родимого? Он полностью реабилитирован и свободно несется со сцены.

На телеканалах, где существует хоть какой-то контроль, обычно дальше бытового сквернословия не заходят. А вот в интернете полный простор. Здесь тебя никто не запикает. И смотрит молодежь видео в основном в интернете. Поэтому мата здесь в переизбытке. Такое впечатление собрались сапожники или извозчики и устроили соревнование, кто лучше матерится. Даже как-то несолидно, если видео без мата. Хотите ли вы жить на такой улице или в таком городе, где на каждом шагу звучит отборная матерщина? Ладно вы. Но ведь у вас, наверно, есть дети. Да и как-то романтическое свидание не очень, если оно проходит под аккомпанемент нецензурных выражений. Почему же современные смехачи решили, что мы страстные поклонники мата и приходим в экстаз, слушая его непрерывные потоки, что льются со сцены или с экрана?

Я не ханжа и не ригорист, требующий хватать и сажать за каждое нецензурное слово. Сказанное к месту и в подобающей аудитории матерное слово может быть вполне допустимо. Но, господа, если вы хотите опроститься, поматериться, то делайте это в специально отведенных местах. Театры, стадионы, телеканалы к таким местам уж точно не относятся.

Вторая отличительная черта современного юмора в том, что по большей части там юмора нет, юмор современного юмора (простите за тавтологию) и заключается в том, что юмор ему противопоказан. Ибо для создания юмора и понимания его нужно обладать чувством юмора. А это уже категория эстетическая. Современный же юмор в принципе антиэстетичен.

Юмор – это все-таки интеллектуальный способ подмечать в окружающем мире противоречие между формой и содержанием, между внешним и внутренним и облекать это в в образную лаконичную форму, что требует определенного таланта, литературных способностей. Для этого нужен какой-то интеллектуальный уровень. Все великие юмористы были людьми весьма одаренными и умными. Современный же смех не апеллирует к интеллекту. И от создателей его не требуется этого. Он ориентируется на чувства, ощущения, инстинкты, зачастую самые примитивные.

Задорнов, Райкин и Тарапунько со Штепселем, да и остальные юмористы прошлого сейчас остались бы без работы. Их юмор в нынешнее время не прошел бы. Ну, разве что в узком кругу.  Потому что их юмор непонятен, недоступен. А непонятен он потому, что рассчитан на людей с определенным уровнем культурного развития.

Современному смеху никакой уровень не нужен, он противопоказан ему, он убивает его. Человек, маломальски думающий, долго выдерживать эту вакханалию не сможет. Сейчас дело дошло до того, что из моды вышли анекдоты. Их не рассказывают, не слушают, не записывают, чтобы поделиться потом ими в какой-нибудь компании. Книги юмористов для современного читателя столь же непонятны, как и книги философов. Он не находит в них ничего смешного, не понимает, в чем комизм описываемых ситуаций.

Читатель недоумевает, где здесь смех, над чем он должен смеяться. Ни стиль, ни мироощущение автора его совершенно не интересуют. Поэтому Ильф и Петров для него скучны, Гоголь – сплошные непонятки. Со своими характеристиками персонажей, описаниями их внешности. Про Салтыкова-Щедрина даже заикаться не стоит. Это вообще, как инопланетянин.

Он не понимает, что находят смешного в комедиях Гайдая и почему их считают шедеврами. Для него это совковая тягомотина, которую он не способен досмотреть до конца. У него мышление видеоклиповое, рекламное, поэтому ему нужны лишь яркие картинки, которые быстро меняются и не требуют никакого мыслительного напряжения.

–

Новое время породило новые жанры юмора, которые у старшего поколения ничего, кроме недоумения не вызывают. Разве это смешно? Разве это юмор? Есть ли какой-то смысл у всего этого? На подобного рода юмористов они смотрят как на законченных идиотов. В их компании если бы кто-то подобным образом стал юморить, то вызвал бы только осуждение. Повторюсь, для новейшего смеха противопоказан какой-то смысл, содержание, моральные ограничители, воспитательная функция. То, над чем смеются подростки, несет антипедагогическую функцию, развращает их. Приветствуется вызов морали, эпатаж, бессмыслица, абсурд, всё должно быть коротко, стремительно, как взрыв гранаты или выпускание газов, как это сделал Байден на приеме у английской королевы.  Никто не ожидал, а тут бух и запахло!

Самым распространенным жанром стал гэг. Это любая нелепость, которая придумывается на ходу.

Многие люди здесь не находят ничего смешного. И не понимают, зачем это нужно выносить на публику. Но гэг рассчитан не на тех, кто считает, что нужен какой-то смысл и что должны соблюдаться рамки приличий, и что есть вещи, над которыми смеяться нельзя. Гэг нацелен на тех, кому просто нужно смеяться или, говоря молодежным сленгом, поржать. А здесь смысл и не требуется. Ржут лишь потому, что хочется ржать. А для этого подходит, что угодно: запустить тортом кому-нибудь в лицо, положить на стул помидор, плюнуть соседу незаметно в тарелку, показать полицейскому фак, имитировать перед классной доской половой акт, пока учительница отвернулась…

Гэг отвергает всякий этикет, правила приличия. Именно на этом построено большинство «шедевров» этого жанра. В этом и смысл гэга, чтобы нарушать правила. Сейчас многие комедийные сериалы, сезоны которых снимаются один за другим, построены на сплошном потоке гэгов, кое-как связанных каким-нибудь сюжетом и общими героями.

У модернистов был поток сознания, у современных юмористов поток гэгов. Между ними может быть какая-то связь, а могут вываливаться хаотичной массой, где намешано всякого.

Другой жанр современного юмора – стендап. В широком смысле стендаперами можно считать и Райкина, и Задорнова, и иже с ними мастеров разговорного жанра. Они произносят или собственные произведения, или других авторов.

Новейший стендап – это нечто качественно иное. Райкин сейчас бы не котировался как стендапер и не смог бы собрать полные залы. Для молодежи он полный отстой. У него юмор не тот, социальный, проблемный, что совершенно не востребовано. Для современного стендапа это не только не показательно, но и убийственно. Его юмор должен быть легок и лететь, как пух от уст Эола, если говорить на непонятном языке классиков. Современный стендапер – это мы с вами, это каждый из нас, который в кругу знакомых и друзей несет всё, что в голову придет. Это такой современный Чичиков без царя в голове, у которого язык без костей, а голова без мыслей. Ничего серьезного, основательного ему в голову прийти не может, а лишь всякие глупости и пустяки. Как говорят дети, чепуха на постном масле. Но и самлму стендаперу и его слушателям эта чепуха кажется забавной. Стендапер как чукча: что увижу, о том и пою. Прошу представителей этого прекрасного народа не обижаться на меня. Для них все-таки пение – это потребность в выражении душевного самоощущения. У стендапера никакого осмысливания того, что он видит, не может быть. Видит он вокруг себя то, что видит и чешет про это языком. А поскольку язык без костей, то чешет безостановочно. Некоторые делают это на сцене так долго, что удивительно, как выдерживает это аудитория. Здесь юмор и содержание ни при чем. Здесь установка на одно: поржать над этим словоизвержением или точнее словесным поносом, словесным недержанием. Многое из того, что несет стандапер, произносить в более или менее нормальной компании, значило бы выставить себя полным идиотом. Но при установке на ржачку это стендаперу сходит с рук.

Потом стендапер такой же, как и мы с вами: в потертых джинсах, футболке, стоптанных кроссовках. И такое ощущение, что он к вам заскочил по дороге в гости и чешет языком, чтобы поднять вам настроение.

Стендапер далеко не Цицерон, книжек умных не читает и вряд ли что-нибудь читал после букваря. Он говорит языком улицы, не корчит из себя умника, великого артиста. Он идет, ни о чем не думая, и говорит о том, что увидит. А видит он то же самое, что и каждый из аудитории. Да ведь так же любой сможет! Нет, не любой! Кому-то стыдно этим заниматься, кому-то лень. И большинство – это посетители ресторана, а не повара. Им подавай уже готовое. Что поставят перед ними, то они и употребят. Стендаперы – это повара. Они готовят модные брендовые блюда для потребителей. А для этого они должны знать, что нравится сидящим за столиками, должны изучить их вкусы.

Стендап ныне превратился в индустрию, поставлен на поток, в нем заняты тысячи людей, среди них есть звезды, проводятся фестивали, ведутся рейтинги. И здесь такая же конкуренция, как и в любом бизнесе. Так что человеку с улицы так просто пробиться на этом поприще довольно затруднительно.

Сейчас бьют тревогу по поводу деградации культуры вообще. И это не только в сфере юмора. Многие философы считают, что это одна из глобальных проблем человечества, наряду с экологической проблемой, демографической, изменением климата и т.д. Деградация смеховой культуры – это одна из составных частей целого. И поэтому решить эту проблему какими-то простыми способами вряд ли удастся. Какое общество – такой и юмор. На этой утешительной ноте и закончим наше эссе.