В тридцать восемь у меня выросла вторая голова. На правом плече. Обычная нормальная голова. Сначала вообще был просто бугорок: то появлялся, то прятался под кожей.
– Обработай зеленкой, Борюсик, – советовала жена, когда плечо начинало зудеть.
Я окрашивал бугорок в зеленый цвет, и вроде бы помогало. А тут бац – и ни хрена! Заснул, а проснулся уже двухголовым.
– Орел! – вырвалось у меня, когда рассматривал новообразование в зеркале.
– Какой же ты орел, ты это – стервятник, вот кто! – воскликнула вторая голова и пояснила. – Машка твоя – стерва!
– Зато отбивные вкусные готовит! – вступился я за жену.
– Точно стервятник! За падаль лучшие годы отдал!
От наших криков проснулась жена. Потянулась, встала, одернула пониже спины ситцевый балахон. С минуту пристально вглядывалась в мои четыре глаза, а потом, отвесив обеим головам по подзатыльнику, заорала:
– Допился! Допился, Борюсик! Теперь тебя ученые в банке замаринуют! Говорила ведь, закодируйся!
В банку не хотелось, хотелось выпить спирт из нее и закусить правильным грибом – соленым и со сметаной.
–Наверное, это лечится, – успокоил я Машу и решил сходить к участковому терапевту Рафкату Газизовичу.
Стал собираться.
– А меня кто брить будет?! – нагло спросила с правого плеча новоявленная.
Побрил.
– А «Жилеттом»?!
Помазал. «Ненавижу бриться, пусть Рафкат Газизович выпишет мне что-нибудь рассасывающее», – подумал я.
Сели завтракать.
– Мне только ветчину, яичницу сами ешьте! – заявила нахалка.
Сунул ей в рот кусок, зачавкала.
– Еще!.. Теперь кофе!..
Жена сидит недовольная.
– Если предложат, соглашайся на операцию. Мы ее не прокормим.
Вышел на улицу, закурил.
– И мне!
Дал, чиркнул спичкой.
– Что же ты такую дрянь смолишь? – пуская дым, спросила голова. – Зарабатываешь вроде неплохо…
Так до поликлиники и дотопали. В регистратуре медсестричка молоденькая.
– Хорошенькая, – шепнула голова, хитро подмигивая. – Вот бы ее сейчас…
– Заткнись. У меня Маша есть, – шикнул я.
– Да хоть две Маши, – сказала медсестра и кивнула на головы. – Какая из них первая пойдет?
– Мы вместе.
– Вместе нельзя. Вы сначала одну врачу покажите, а потом другую.
– Да ладно, ладно, – тороплю я ее, на работу ведь опаздываю. – Разберемся как-нибудь.
А голова вместо того, чтобы поддакивать, совсем обнаглела.
– Телефончик не дадите? – спрашивает. – Вечерком бы шампусик, то, се.
Медсестричка покраснела, но номерок чиркнула. Я поразмыслил: «Вроде как неплохая голова-то выросла, да и отбивные уже приелись».
Диагноз мне Рафкат Газизович быстро поставил. Глаза вылупил, к шкафчику подбежал, глыть, глыть, а потом выдохнул и говорит:
– Бля!
– Это я и сам понял, – вздохнул я. – Чем лечить будем?
Он еще глыть, глыть и в справочник заглянул.
– Пока ничем. Или сама отвалится, или метастазы пустит.
– Как это? – синхронно спросили обе головы.
– Змеем Горынычем будешь. Советую, на всякий случай, воздержаться.
– От чего именно? – уточнил я.
– По возможности, – уклончиво ответил Рафкат Газизович.
В маршрутке голова на всех девушек пялилась, из-за нее я одну даже за ногу потрогал, вроде как нечаянно. Было очень стыдно, но приятно. Хорошая нога. Стройная.
На работе моей двухголовости никто не приметил. Топаю себе, посвистываю. Здрасть. Здрасть. Шлепнулся в кабинете в кресло и только собрался документы разобрать, как голова выдала:
– А давай работу сменим.
– Зачем? – удивился я.
– Да осточертело все: акты, иски, юристы-шмуристы, адвокаты-шмадвокаты, прокуроры…
– Шмокуроры. Не-а, – отвечаю. – Чем я заниматься буду? Я ж ничего больше не умею. И вообще, у меня Оклад!
– Подумаешь, Оклад. Зато у тебя Пятидневка!
Я прикинул: Оклад разделил на Пятидневку, а потом сравнил со стоимостью отбивных умноженных на жену.
– Да вроде хватает.
– Вроде, вроде. Черт с ним, с Окладом. Главное, каждый день после работы домой. Ни одной Командировки!
У меня закружилась голова, обычная, – так в Командировку захотелось, и чтобы без бумажек, но с медсестрой, или хотя бы с ногой – той, стройной. Я пошел и по собственному написал.
– Обмыть надо. Звони медсестре! – потребовала голова.
И завертелось: пиво, медсестра, водка, медсестра, рассол, медсестра… И так дня четыре. А потом у меня метастазы пошли – третья голова появилась, на левом плече. Такая же, как другие две, только грустная-грустная.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Смысла потерялся, – вздохнула она.
– Какой?
– Жисти.
– Может в Командировку?
– Нужны мы в тех Командировках! Там и без нас двухголовых хватает. Пойдем домой, отбивных хочется. И на работу позвони, и извинись: мол, не в себе был, с головой что-то случилось.
Кричали все: и Маша, и адвокаты-шмадвокаты, но простили. И опять отбивные и Оклад. И все бы ничего, только головы начали сильно ссориться.
– Хочу к медсестре, – кричит та, что справа.
– А смысла? Разе это жисть? – спрашивает другая.
– Давай гульнем.
– А смысла?
– Давай квартиру побольше купим.
– Разе в этом смысла жисти? Квартиры, машины, отбивные те же…
– Да пошла ты со своим смыслом!
– Да пошла ты сама…
И так день и ночь. Обычная моя голова ультиматум поставила:
– Или я, или они! А не то об стену биться буду!
Что делать? Так и решился на операцию. К тому же хирурга мне Рафкат Газизович посоветовал, шурина своего – Дамира Шафкатовича.
– У него, – говорит, – руки золотые, когда с похмелья не трясутся. Он тебе враз две башки оттяпает.
Дамир Шафкатович, когда меня впервые увидел, тот же диагноз, что и Рафкат Газизович поставил, а потом в запой на неделю ушел. А в день операции у него так руки тряслись, что я сбежать хотел, но он заверил:
– Я же про-фес-си-о-нал!
В общем, прооперировали меня. Очнулся, рядом Дамир Шафкатович стоит, улыбается.
– Ну вот, а вы беспокоились. Наилучшим образом все прошло. Теперь у вас одна голова. Взгляните, – и зеркало протягивает.
Я посмотрел. Действительно, одна голова осталась. Та, что справа.
– Смыслу будем искать? – спрашивает.
– Ишь, какая разговорчивая, – умилился Дамир Шафкатович.
Я разозлился, руками машу: не та, мать вашу, голова. Не та!
– А мы не конкретизировали, какие именно удалять! Вот в договоре, читайте, отрезать два метастаза и точка! А какие не сказано. По моему усмотрению, значит, – выкрутился хирург.
Делать нечего, пришлось смириться. Совсем-то без головы нельзя, не спинным мозгом же думать.
Вернулся домой. Жена радехонька, встречает. На столе отбивные и сорокаградусная в запотевшей бутылке. Да только не охота ничего.
– Что же, даже стопочку не выпьешь? – удивилась Маша.
– А смысла какой?
– А чего ж раньше пил безо всякого смысла?
– Так то раньше было.
На следующий день позвонила медсестра.
– Почему не заходишь?
– А смысла?
– Ну как же, шампусик, то, се.
– А смысла?
– А в прошлый раз что же, все со смыслом было?
– Так то в прошлый раз. А сейчас смысла потерялся, – ответил я.
– Ах так! Ну ты и… Не смей больше в поликлинику приходить!
– Да я и не собираюсь. Если меня еще какой-нибудь родственник Рафката Газизовича прооперирует, то я последнего метастаза лишусь. Ты лучше скажи, в чем он – смысла жисти?
– Да уж точно не в том, чтобы на таких козлов время тратить! – и трубку бросила.
А через год от меня Маша ушла. Сказала:
– Достал ты меня, Борюсик, со своей чертовой смыслой! Лучше б ты пил, хоть поругаться можно было бы, а потом помириться. А теперь бесполезный ты мужик! Тьфу на тебя! – и всю мебель из квартиры вывезла.
Так до сих пор и ищу смыслу жисти. Бывает, фильм посмотришь такой, что не спишь потом, и кажется, что нашел, что понял. А на утро встаешь – тю-тю смыслы, как и прежде. «Гамлета» раз пять перечитал, тоже бедняга смыслу искал. Шопенгауэра даже пробовал, но метастаз не выдержал, разболелся. Сейчас вот за Ницше взялся, или он за меня. Как почитаю его, так сразу бытие мое никудышным видится, потому как бесполезное. Вот и ломаю себе метастаз, ищу смыслу жисти. А головы у меня больше не вырастают, единожды, наверное, такое случается, да и то не с каждым.