– 1 –

Услышь Григорий фразу «Встань и иди!», возможно, в последующем она бы возымела совсем другой эффект. Но вместо нее, откуда-то из глубины темноты, мрака и небытия, незнакомый мужской голос, словно склонившись над самым ухом, оглушающе скомандовал: «Время приниматься за дело!»

Какое-то безумное эхо разнесло эти слова на десятки, а может быть, и сотни отголосков, подобно осколкам стекла, разбившегося вдребезги. Григорий открыл глаза, и тьма закончилась. На смену ей сначала пришла смазанная резкость очертаний и блики чего-то светлого и просторного, а когда резкость сфокусировалась, очертания приняли интерьеры больничной палаты. От яркого контраста захотелось зажмуриться. Свет обжигал глаза так, словно до этого пришлось долго смотреть на солнце. Через мгновения к этим ощущениям присоединились тупая, ноющая боль, вырывающаяся из глубины плоти, чувство накатывающей тошноты, шум в ушах, и невероятная сухость во рту. Ощущения самого жуткого в жизни похмелья. Но это вряд ли было похмельем, хотя бы исходя из силы ощущений. Состояние было гораздо хуже. Намного хуже, помноженное в самую отвратительную степень.

Сколько еще могло длиться беспамятство не известно, но пронзительный голос вновь проявил себя: «Хватит валяться как тряпка! Подъем!».

Григорий сначала хотел было отмахнуться от него, чтобы снова провалиться в спасительную бесчувственную темноту, но любопытство места и происходящего, начало одолевать верх.

На ослабленных руках он подтянулся к изголовью кровати и присел. Несмотря на слабость и присоединившееся головокружение, его осознание подтвердилось: он находился в просторной больничной палате. К рукам тянулось несколько трубочек, на животе размещалась внушительная повязка. Голова по ощущениям тоже была перебинтована, но зеркала поблизости не было и поэтому разглядеть себя не представлялось возможным. Рядом по правую руку, стояла еще одна больничная кровать, отделенная от его тумбочкой и штативом с капельницей, кровать пустовала. Слева было окно, наполовину закрытое жалюзи, но и этого было достаточно, чтобы понять, что на улице темно. Поодаль находился шкаф с какими-то медикаментами, дверь в палату была полуприкрыта. И больше никого и ничего.

Вопросы начали появляться сами собой. Что произошло накануне? Сколько времени он провел здесь? Почему он оказался в больнице? И может быть, следовало спросить что-то еще, но перед глазами стояла рябь, а в голове приливами накатывали волны боли, слабости, головокружения, и потому, сформулировать другие вопросы сейчас не получалось. Единственное, что он знал точно, что его зовут Григорий, и ему двадцать семь лет. А дальше какой-то провал, ошибка загрузки файла, разрыв соединения.

Собрав силы, он еще больше подтянулся к изголовью кровати. Каждое движение давалось с трудом. Туловище затекло, ноги были ватными, шею ломило. Но несмотря на это, он еще раз, подобно ребенку, который только-только начинает познавать новый для себя мир, поводил головой, осмотрелся по сторонам, оглянулся, опять осмотрелся, затаился прислушиваясь, но в итоге не услышал ничего кроме звука люминесцентной лампы.

Еще один вопрос назрел незамедлительно. Кому принадлежал голос, который вырвал его из пучины тьмы? Или может быть, это все ему показалось? И будто бы в знак подтверждения своей теории, он поднял руки и ощупал голову. Она действительно была перебинтована, а в области темени, где по всей видимости, располагалась основная рана, оказалась чудовищно болезненной от прикосновений.

«Не удивительно, что кто-то разговаривал со мной!» – проскользнуло спасительное оправдание. И будто бы в подтверждение, мысли выстроились в последовательность сами собой: «Больничная палата, раненая голова, голос… а может быть, просто последние аккорды сна или дурного наваждения».

Но этого было мало. Что именно стало причиной появления его здесь, он не помнил и не понимал. А при любой попытке сосредоточиться, в голове каждый раз, будто бы разрывался сосуд, заполняя ее болью и пляской вспышек света перед глазами. Туман сгустился в его памяти настолько, что не давал ни единого шанса проявиться лучам воспоминаний. И еще это дурное чувство оглушения, так предательски отнимавшее возможности сосредоточиться.

На какое-то время он опять погрузился в забытие и соскользнул в свое прежнее положение. Глаза уперлись в одну точку, сузив мир до обзора потолка. А потом неожиданно с очередной волной боли и ярких бликов, совсем из неоткуда появилось решение: «Надо позвать кого-то на помощь! Обозначить, что я в сознании! Потребовать объяснений происходящего!». И уже в следующий момент, Григорий, словно тонущий в воде собственной амнезии, закопошился в постели, будто бы пытаясь ухватиться за последнюю возможность – спасательный круг. Он вновь подтянулся к изголовью и уже приготовился набрать в грудь побольше воздуха, чтобы со всей силы прокричать: «Эй, кто-нибудь, помогите!». Но вместо этого, новая волна боли тут же сковала его в животе и груди, и готовящийся крик сошел на нет. Он скорчился и зажмурился, подтягивая ноги к животу, а вместе с болью, незнакомый голос снова проявил себя: «Заткнись, тебе сказано! И не вздумай орать!»

С нарастающей опаской он осмотрелся по сторонам, но обнаружить источник голоса снова не удалось.

–  Кто здесь? – немного переждав, чуть слышно спросил он. И произошло нечто очень странное. Голос ответил ему.

– Не задавай лишних вопросов. Не время сейчас что-то объяснять. Все узнаешь позже. – Григорий вздрогнул, ощутив чувство того, что он сходит с ума.

– Где вы? Почему я вас не вижу? – проигнорировав пожелание не задавать лишних вопросов, спросил он. Слова давались с трудом из-за сухости во рту. Хотелось пить.

– Мы в опасности и нам нужно выбираться отсюда, как можно скорее. Но перед этим, необходимо расчистить пути для отхода.

– В опасности?.. Пути для отхода?.. – он сглотнул, пытаясь осмыслить полученную информацию, но потом вернулся, как ему казалось, к более насущному вопросу. – Кто вы? И почему я вас не вижу?

– Да заткнись ты! – немедленно осадил его голос. – Тут полно тех, кто прикончит тебя при первом же сопротивлении, поэтому ты должен сработать на опережение. Все наши в городе и нам нужно, как можно быстрее вернуться к ним, но сначала проведем зачистку здесь.

От полученной информации легче не стало. Наоборот, Григорий почувствовал, как острые клыки непонимания происходящего начали разрывать его изнутри. Вместе с ними новая волна боли пронзила виски, зубы заскрежетали, кулаки сжались со всей силы, впиваясь ногтями в кожу ладоней.  Все снова погрузилось во тьму и откуда-то из глубины, откуда только что раздавался голос, послышались десятки, а может быть, сотни приближающихся звонких ударов дубинок о щиты и ровный, глухой звук марша шагов.

Клац!

Клац!

Клац!

Тело потеряло опору и в сплошной тьме, оставляя связь с реальностью, полетело по какой-то безумной траектории падения. Ощущение так называемых «вертолетов». Руками хотелось ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы смягчить неминуемый удар. Но хвататься во тьме было не за что, ни один мускул в теле не слушался, не подчинялся командам изнутри. Мрак был повсюду и затягивал в себя все глубже и глубже. А звук марша и ударов дубинок, то утихал, то становился невыносимо громким. Спустя какое-то время он приблизился максимально и окружил собой со всех сторон, проникая тотально внутрь. А потом стали слышны чьи-то крики, звуки разбивающегося стекла, глухие удары, снова крики, одиночная стрельба, удары дубинками, женские мольбы о помощи, марш шагов, чьи-то выкрики, звуки голосов искаженные рацией, невнятные голоса, прорывающиеся через мегафоны, и снова удары, крики.. и падение. И он, в самом эпицентре какофонии мира, погрузившегося в хаос и во мрак!

Хотелось как можно быстрее вынырнуть из всего этого, перестать слышать вакханалию звуков, и ощущать безумное чувство падения. И он вынырнул.

Простынь противно прилипла к телу, мокрому от холодного пота. Уши заложило, словно после стремительного приземления в самолете, и в них еще слышались последние отголоски раздававшихся выстрелов. Но самое безумство произошло, когда он открыл глаза: все вокруг предстало освещенным переливающимися красным и зеленым светом. Григорий поднял руку и провел ей перед глазами, но рука пронзила воздух в каком-то замедленном режиме, совсем неестественно. Теперь все предстало перед ним в непривычном, нереалистичном режиме. Но и это было не главным. Широко раскрыв глаза, он ощутил, как что-то непонятное давит на него изнутри, и в этом внутри него, была сконцентрирована вся злость и агрессия, которую ему очень хотелось выплеснуть наружу. Ярость, граничащая с ненавистью, как гнойник, готовый прорваться наружу!

–  Справа от тебя на тумбочке ножницы, возьми их и спрячь под одеялом. – голос пронзил тишину, но в этот раз, он не был чужд и ему хотелось повиноваться. – Ножницы – не идеальное оружие, но они достаточно острые, чтобы применить их в деле. Над тумбочкой кнопка вызова мед сестры, нажимай на нее. Время приниматься за дело! И помни, сынок, любимую не отдают!

Григорий не знал почему, но теперь он не смел ослушаться повелений. Наоборот, к голосу возникло доверие и ему хотелось как можно быстрее разобраться со всем тем, что произошло здесь. Отомстить за свои страдания. Расквитаться со всеми своими обидчиками, по вине которых он оказался в больнице. Потому что, разберись он с ними, накажи их, вся эта боль закончится, и он снова будет самим собой прежним. Он обязательно вспомнит себя прежним! Но сначала дело, ради которого он оказался здесь. И голос направит его!

Нескончаемая волна злости, вырывающаяся изнутри, не позволяла ему медлить ни секунды. Он повернулся к тумбочке и взял в руку внушительные металлические ножницы. Следующим движением, он нажал на небольшую кнопку, расположенную аккурат чуть выше тумбочки. Где-то в коридоре, сквозь полуоткрытую дверь палаты тут же раздался характерный писк. Правая рука с ножницами скользнула под одеяло, и он как можно крепче сжала их.

– Время приниматься за дело! – подтвердил Григорий и затаился в ожидании. Ему причинили слишком много боли и страданий, и теперь пришло время наказать своих обидчиков.

– 2 –

Молодая мед сестра Лена сидела за постовым столом, тревожно вчитываясь в новости, которые почти каждую минуту сменяли друг друга. Город кипел уже четвертую ночь подряд. Столкновения протестующих горожан с полицией и войсками национальной гвардии становились все более ожесточенными. И пока еще только здесь, в отделении реанимации городской больницы, царило относительное спокойствие. Поток раненных с уличных протестов хлынул уже в первую ночь, но большинство из доставленных пациентов поступали либо в отделение травматологии, либо в отделение хирургии. Больных, которые требовали бы лечения в отделении интенсивной терапии было немного, но судя по кадрам хроники, которые публиковались в Telegram-каналах, все могло измениться в любой момент.

Особенно обстановка накалялась в центре города, и как было показано в одном из последних видео, огненные залпы, похожие на коктейли Молотова, полетели в отряды ОМОНовцев, выстроившихся вдоль проспекта. Те в ответ начали применять свето-шумовые гранаты, бросая их в колонны протестующих.

У Лены, как и у большинства других, до сих пор не укладывалось в голове, как такое вообще могло случиться. Еще недавно спокойная и размеренная жизнь, далекая от уличных волнений, массовых протестов, столкновений с милицией, введением на улицы родного города военной техники, автозаков, задержаний мирных граждан, и снующих группами оголтелых служителей правопорядка, применяющих против своих же граждан, водометы, дубинки, допускающих избиения и пытки, было чем-то далеким и возможным только в репортажах из других стран. И вот теперь, это становилось чем-то ежедневным, в одно мгновение заполнившим жизнь какой-то сюрреалистичной картиной, от чего совсем не хотелось верить в происходящее. Но происходящее было более чем реальным, вытеснившим из жизни все остальное случавшееся когда-либо, перетянувшее на себя, как казалось, всех и вся, в одночасье став эпицентром.

Сигнал вызова медицинской сестры писком заполнил тишину коридора. От неожиданности Лена чуть не подпрыгнула. На панели зажглась лампочка напротив четвертой палаты. Она выключила телефон и взглядом пробежалась по списку больных. Согласно ему, в четвертой палате находился пациент – Степанченко Григорий Геннадьевич. Парень поступил под утро после первой ночи протестов из изолятора временного содержания с множественными травмами, разрывом селезенки, и как следствие крупной кровопотерей. Наверное, он был один из самых первых тяжелых пациентов, кому не повезло, попасть под раздачу ожесточенных силовиков. Впрочем, для него все могло закончиться гораздо хуже, но вовремя проведенная операция и переливание крови стабилизировали его состояние. А сейчас, как видимо, он и вовсе пришел в сознание.

Лена достала из выдвижного ящика стола тонометр и фонендоскоп, и направилась по коридору в четвертую палату. Еще час назад, когда они с доктором делали вечерний обход, парень лежал без сознания. Показатели были в норме и его жизни уже вряд ли что-то могло угрожать. Теперь, если он пришел в себя, это было бы даже здорово. Не смотря на то, что Лена работала в реанимации уже третий год, и у некоторых ее коллег к этому сроку, случалась профессиональная деформация, проявлявшая себя хладнокровием и способностью не воспринимать близко к сердцу боль и страдания пациентов, она до сих пор искренне радовалась, когда больные шли на поправку.

Лена открыла дверь и вошла в палату. Больной лежал на кровати, накрытый одеялом, глаза его были открыты.

– Григорий, – подходя ближе к кровати, как можно более дружелюбно произнесла она, пытаясь оценить состояние пациента. Он не пошевелился, но было заметно, как его взгляд, устремился в сторону мед сестры.

– Как чувствуем себя? – она склонилась над ним и хотела было откинуть часть одеяла, чтобы освободить правую руку для измерения давления, но Григорий опередил ее. Он, насколько ему позволяло состояние, подскочил с кровати и со всей силы толкнул мед сестру. Она явно была не готова к такому повороту событий. Удар пришелся в грудь, и не удержав равновесия, Лена начала падать.

– Ах ты лживая, грязная сука! – процедил Григорий, сквозь стиснутые зубы, и что было сил, набросился на мед сестру, окончательно повалив ее на пол. Лена была небольшой, хрупкой девушкой, в метр семьдесят роста. Поэтому, удара высокого и относительно крепкого парня, пусть и пролежавшего несколько дней без сознания, вполне было достаточно.

При падении на пол, выложенный кафельной плиткой, она почувствовала, как в спине что-то хрустнуло, и боль тут же разлилась по всему телу. Безумная паника охватила ее. То ли от нее, то ли от осознания опасности и боли, Лена начала кричать. Но крепкий удар кулака немедленно обрушился на ее лицо. На мгновение она потеряла какую-либо связь с происходящим миром.

– Свободы захотела, мразь! – прошипел Григорий, переполняемый чувством ненависти к своей жертве. Красные вспышки света плясали перед его глазами. От скованности движений затекших мышц он чувствовал себя неповоротливым, но каждое новое движение, как будто бы придавало ему сил. Он уже готов был воспользоваться ножницами, которые сжимал в руке, но ему хотелось, чтобы его жертва прочувствовала в начале всю ответственность за свои поступки, осознала вину содеянного, прежде чем он нанесет ей смертельный удар.

«Это все из-за нее тоже! Они хотят погубить его и таких же как он! Они зашли слишком далеко! Стадо овец, прильнувшее к лживому пастырю! Вечные три процента дерьма!»

Голову Григория заполняла информация. Поток мыслей шел отовсюду. Новые знания вырывались изнутри его существа, от чего ярость неминуемо вскипала в потоках сознания. Горой он возвысился над жертвой. Его левая рука схватила шею мед сестры, и он начал душить ее. Лена пыталась вырваться из-под властной руки, ее тело, не смотря на покидающие силы, извивалось на полу, но оказать должного сопротивления она была не в состоянии. Безумный пациент все сильнее и сильнее, вдавливал свою руку ей в горло, перекрывая доступ кислорода. Она слышала его учащенное, тяжелое дыхание, видела глаза, в которых горел свирепый гнев. Но понять причины была не в состоянии, так же, как и оказать должного сопротивления.

– Сука! Сука! Сука! – не унимался Григорий.

А затем, он занес правую руку, сжимавшую ножницы над мед сестрой, и они пронзительным, глухим ударом вонзились в ее грудную клетку. Кровь из раны тут же прыснула в разные стороны, девушка судорожно скорчилась, а через мгновение ее тело обмякло. Григорий отпустил шею и еще несколько раз вонзил ножницы в грудь мед сестры.

– Грязная сука! – ухмыльнулся он, когда окончательно убедился, что мед сестра была мертва. Чувство удовлетворения переполнило его, и в попытках отдышаться, он опустился на пол рядом со своей жертвой, тяжело дыша.

– Ты не плохо справился, сынок! Но не время расслабляться! – спустя какое-то время раздался голос, снова заполняя собой все сознание изнутри. Григорий даже поднял глаза, чтобы убедиться, что над ним никто не стоит, но никого не было. – Нужно выбираться отсюда. Бери ножницы и вперед в коридор.

Он еще раз кинул взгляд на мертвую мед сестру, взял в руки ножницы и стал подниматься. Только что, преисполненный сил во время схватки, теперь он снова чувствовал слабость и легкое головокружение. Перед глазами стояла пелена, периодически озаряемая красными вспышками света, но чувство ярости и желания мести, заставляло его двигаться вперед. А еще голос его невидимого наставника.

Поднимаясь, он чуть не поскользнулся в лужи крови, но все-таки сумел удержать равновесие, и переступив через тело мед сестры, направился в больничный коридор. Первая жертва пала, и он был уверен, что скоро падут остальные!

– 3 –

Одновременное чувство ярости и желания мести все больше и больше нарастали в сознании Григория. Он испытывал странные ощущения. С одной стороны непривычные, но при этом весьма приятные. Голос объяснил ему, что все произошедшее с ним, есть ничто иное, как «желание определенной части народишка», сделать подобное и даже хуже, со всеми его близкими, родными, всеми теми, кто был так дорог ему.

Кто был по-настоящему дорог Григорию, вспомнить сейчас он не мог. Связи памяти, были разорваны. Но это было и не столь важно. Важным было другое: воспринимать полученную информацию как данность, не сопротивляться ей, а доверять и не оспаривать все то, что диктовал ему голос. Он – солдат, исполняющий приказ командира, а командир знает, куда направить своего бойца.

И вот теперь, благодаря его приказам, он уже не лежал прикованный к постели, а смог устранить первого врага, и шел по коридору отделения, чтобы разобраться с остальными.

Больничный коридор был пуст. Направо и налево расходились двери в палаты. В каких-то из них он видел лежащих пациентов, а какие-то из них пустовали. Но пациенты его не интересовали.

– Они нам не угроза, – попутно объяснил голос и велел продвигаться к дверям выхода, ведущего из отделения.

Шаги давались с трудом, от чего он даже не шел, а подобно медведю, переваливался с одной ноги на другую. Абсолютно голый, сжимающий в правой руке окровавленные ножницы, он планомерно пробирался к цели – громоздкой закрытой двери, отделяющий вход в отделение от остального коридора. Вспышки света перед глазами то стихали, то начинали с какой-то безумной скоростью, вновь озарять его победоносное, освободительное шествие.

Григорий уже практически достиг двери, и готов был приняться открывать ее, когда кодовый замок щелкнул, и она внезапно открылась, и он упор в упор встретился взглядом с мужчиной в белом халате. Это был Андрей Владимирович – тридцати двухлетний врач – реаниматолог, который возвращался в свое отделение из приемного покоя.

Высокий и худощавый, он машинально захлопнул за собой массивную дверь, и замер на месте.

– Убей его! – тут же скомандовал голос, и все внутри Григория заполнилось этой командой. Звук сотни дубинок, синхронно ударяющих о щиты, подобно ударам в бубен шамана, оглушил его, вводя в состояние переполняющей агрессии.

Ошеломленный от представшей картины, доктор предпринял попытку развернуться, чтобы открыть дверь и выскочить обратно, но пациент уже замахнулся зажатыми в руке ножницами. Только что ослабленный, он почувствовал всплеск энергии, импульсом заставившим спину выгнуться, и со звериным оскалом, он со всего маху вонзил в шею опешившего врача, ножницы подобно заточке. Все случилось за считанные доли секунды. Молодой доктор в оцепенении лишь успел захватить ртом воздух без единой попытки сопротивления, и, прежде чем рухнуть навзничь, поймал себя на мысли: «Это же пациент с разрывом селезенки… кровопотеря… переливание крови… психоз!». Но воспротивиться ему, оказать противоборство уже не смог. Картина жизни, которая мгновением проносится перед смертью, заместилась в случае врача на сложившийся пазл анамнеза пациента.

Григорию потребовалось несколько точечных ударов ножницами в шею, чтобы завершить начатое. Он буквально искромсал ее на куски, от чего вход в отделение рядом с трупом врача, тут же окрасился массивной лужей крови. Сладостный вкус за содеянное, заликовал в нем. Его взгляд был переполнен эмоциями. Хотелось еще много раз нанести точечные удары ножницами в обмякшее тело. Но голос не велел растрачивать силы. Поэтому немного отдышавшись, он отодвинул защелку кодового замка и беспрепятственно покинул отделение интенсивной терапии. Сопровождаемый своим командиром он знал, что убьет каждого, кто встанет на его пути. А потом он сольется с остальными, кто ждал его в городе, и они продолжат свой путь. Потому что, как уже несколько раз успел повторить голос: «Любимую не отдают!». А он собирался защищать свою любимую до конца, и не важно, кем или чем была эта самая любимая.

– 4 –

Конец июля в столице выдался особенно жарким. Томление в помещениях, даже обдуваемых прохладой кондиционеров, представлялось весьма отчаянной затеей. И какими же счастливчиками были в такие моменты владельцы дач или загородных домов, особенно если они располагались вблизи водоемов. Этакая мещанская роскошь жаркого лета!

Александр – сержант изолятора временного содержания подозреваемых и обвиняемых, к своим двадцати пяти годам обзавестись подобной роскошью не успел, но зато дача была у его будущего тестя. Поэтому, спустившись в метро и сев в поезд нужного направления, ему хотелось поскорее завершить служебные дела, скинуть с себя форму, и со своей любимой Катенькой, уехать на ближайшие два дня выходных в гости к дорогому тестю на дачу в пригород.

В принципе, по его расчетам, выехать они должны были уже в десять утра, но командир взвода, нарушил его заманчивые планы.

– Разнарядка пришла, – огласил он своим уверенным командным голосом перед утренним построением, – от каждого взвода направить по пять бойцов для сдачи крови. Добровольцы есть?

Энтузиазма эта новость ни у кого из бойцов не вызвала. Тратить выходной после суточного дежурства, пусть и по благородным соображениям, никому из них не хотелось. Тогда командир, как это обычно бывало, решил сыграть на чувстве патриотизма. Толкать речи о долге уверенного сопротивления перед наступающей угрозой Запада и про крепкое плечо, которое нужно обязательно подставить товарищу в трудную минуту, ему особенно хорошо удавалось. Настоящий полит рук в традициях толкового батяни-комбата!

– Бойцы мои, вы должны понимать, что мы – честь и доблесть нашей страны, и пока некоторые, мать их, западные приспешники беснуются, пытаясь завлечь доверчивых граждан в свои коварные планы, мы должны быть образцом повиновения перед своим руководством и примером храбрости перед своими отцами и матерями. Вы поймите, сдать кровь – это как с братом своим последним куском хлеба поделиться! Частичку своей жизни передать нуждающемуся, не дать погибнуть. А любимую на погибель не отдают! Поэтому, сегодня в добровольцы назначаются…

Впрочем, если разобраться, Александр не особо расстроился, когда оказался в ряду назначенных добровольцев. К своему командиру он относился с особым пиететом, и подводить его ему не хотелось. Как ни крути, но тот лично хлопотал перед руководством, чтобы его – бывшего детдомовца поставили в очередь на улучшение жилищных условий. Настоящий, иногда суровый, непоколебимый, а иногда по-отцовски заботливый и мудрый, он действительно во многом заменял ему отца. А тут еще на горизонте вместо комнаты в ведомственном общежитии вполне реалистично вырисовывалась однокомнатная квартира, и скорая свадьба с Катенькой, и глядишь, к рождению ребенка – «получите – распишитесь» – ордер на отдельное жилье!

Поэтому то, что пришлось тащиться через весь город на станцию переливания крови, особой катастрофой ему не представлялось. В конце концов, после сдачи крови полагался дополнительный выходной, шоколадка, и как сказал командир, похлопывая по плечу: «Дурную кровь заберут, и будет ого-го аппарат функционировать! На себе когда-то проверял, лучше всякой виагры работает».

На очередной станции метро ближе к центру двери вагона распахнулись, высвобождая одних пассажиров и запуская других. Александр отгонял сон после ночной смены, и отвлекшись от своих мыслей, взглянул на девушку, вошедшую в вагон.

– Гриша! – махала она рукой, привлекая к себе внимание парня, стоящего у противоположных дверей. Высокого роста и крепкого телосложения, тот улыбнулся ей в ответ, и они успели заключить друг в друга в объятия, прежде чем поезд тронулся с места.

Будь Саша сейчас здесь со своей Катей, наверное, они ничем бы не отличались от этой пары. Такие же молодые, наполненные надеждами на счастливое будущее, щебечущие о чем-то своем, подобно скворцам. Но чувство некого умиления, возникшее у Александра при виде парня с девушкой, быстро куда-то исчезло, когда его взгляд упал на белые ленточки, повязанные на их запястьях. Более того, умиление тут же сменилось отвращением, а потом вскипело в гневе, от чего ему захотелось немедленно сплюнуть, но плевать на пол он не стал, поэтому отвернул голову в сторону, чтобы исключить их из поля своего зрения.

Командир уже неоднократно доводил до них информацию по этим «белоленточникам», как он их называл с подачи руководства. Молодые, несформировавшиеся личности, решили почувствовать ветер перемен и устремить за этими аморфными переменами остальных.

Страна активно готовилась к предстоящим президентским выборам, и нужно было полагать, что многие силы сойдутся в ожесточенной политической борьбе, чтобы сломить нынешнее положение политических сил. А приди к власти другие, – как уже сам додумывал Саша, – могут начаться сокращения в силовых структурах, – пацифистские лозунги частенько звучали в предвыборных обещаниях оппозиционных кандидатов. Затеют какую-нибудь чертову переаттестацию, и все, возможно прощай и служба, и квартира, и да здравствуют либерасты, и мытарства с лакейство-заискивающими «принеси – подай, иди на х.. не мешай!».

– Тупые овцы! – раздраженно хмыкнул он себе под нос, все больше накручивая себя изнутри. – Попадетесь вы нам в изоляторе после своих митингов и протестов! Покажем вам твари, что такое демократизация! Ублюдки конченные! Белоленточники поганые!

Будь его воля, он прямо сейчас бы отдубасил этих двоих, навсегда выбив из их тупых голов всю эту дурь. И не посмотрел бы он, что перед ним баба. Такая баба со своими амбициями еще хуже мужика. Поэтому, никакой пощады и этих гребанных харассментов.

–  Но ничего, погоди, Саша, время еще настанет! – он сжимал кулаки и представлял, как будет бить дубинкой по почкам, а потом со всей силы врежет в челюсть сначала одному ублюдку, а потом другому, и потом тоже самое сделает со всеми остальными, им подобными. Благо, что опыта и навыков по переобучению и у него, и у его сослуживцев было предостаточно.

Ощущения доминирующей силы и безнаказанности придали Александру некой уверенности, и даже успокоили взыгравший гнев. Он знал, что время действовать еще придет. А сейчас успокоиться, не распыляться, не обращать внимания, сдать кровь…

–  Вот ирония судьбы, если она потом достанется такому ублюдку-белоленточнику, которого он же сам и отдубасит, – ухмыльнулся он. – Впрочем ладно, да здравствуют выходные на даче!

А с другой стороны, пусть переливают, все равно, как сказал командир – кровь дурная. Ему не жалко! Пусть пользуются на здоровье!

– 5 –

«Врач и мед сестра убиты с особой жестокостью! Охранник ранен!»

«Истинное лицо протеста! Двое медиков мертвы, убийца застрелен при оказании сопротивления!»

«Фоторепортаж с места событий! Не менее пяти проникающих смертельных ранений ножницами! Три трупа! Не для слабонервных!»

Город шумел и негодовал. Утренняя новостная повестка с протестов оказалась оттеснена ужасной трагедией, разыгравшейся накануне в городской больнице. Спокойная до недавнего времени жизнь, теперь стремительно окрашивалась мрачными событиями, а сегодня и вовсе с лихвой захлебнулась, переполненная жестокостью безумной свистопляски смерти.

В стороне от обсуждений не остались даже конспирологи-эксперты, выстроившие свою теорию событий: якобы перелитая пациенту кровь, вызвала некую реакцию в его психическом состоянии.

«Кто возьмет на себя гарантию, что гемотрансфузия от потенциального садиста, не сделает садистом невинного пациента?» – на перебой рассуждали они в дневных ток-шоу.

Кто-то из медицинских научных кругов парировал, что если подобное и могло произойти, то исключительно в виде эндогенного психоза и никакой мистики в этом искать не следует.

Провластные ораторы отождествляли взбесившегося пациента, убившего двоих медиков, с остальным контингентом протестующих: «Все они на одно лицо – горячие головы, воздвигающие баррикады, одурманенные влиянием прозападных кукловодов!». Оппоненты просили не делать скоропалительных выводов и не сравнивать частное с общим. Но правду в развивающемся хаосе и безумии уже вряд ли кто-то был способен найти. Фактом было жестокое убийство: гибель медицинской сестры, врача, ранение охранника и гибель самого убийцы, при попытке сопротивления.

А спустя какое-то время, хлынул новый конвейер из искалеченных молодых людей с протестных митингов и демонстраций. И кто-то из них еще обязательно окажется в палате, где пациент Григорий почувствовал свой зов крови, пробужденный незнакомым голосом, оглушающе скомандовавшим ему: «Время приниматься за дело!». И кто знает, чей зов крови дано будет прочувствовать другим.