Маленькая повесть

 У каждого человека, выросшего в нашей стране в сороковых–пятидесятых годах двадцатого века, есть свой двор – двор детства. Прошло много лет, которые перевернули наши представления о мире. Но память часто возвращает нас к дням трудного, прекрасного, правильного по тем временам и совсем не понятного сейчас бытия.

В детстве Борю окружали обыкновенные люди с обычной для того времени судьбой. Он жил в особом послевоенном мире, когда по улицам ходило больше калек, чем сейчас, когда все время делилось на «до войны», «в войну», «после войны», когда великий вождь каждый год снижал цены, а очереди за мукой и хлебом занимались с ночи, когда мы радовались всему и не замечали своей жестокой бедности, когда помощь и сопереживание сочетались с лютой ненавистью. Это был странный, искажённый мир. И только через много лет оказалось возможным увидеть его глазами обыкновенного ребёнка конца сороковых – начала пятидесятых

Возвращение

Борис очень обрадовался, когда  начальство предложило поехать в командировку в его родной город. В Курске он не был много лет. В  тоже время ностальгическое желание побродить по улицам детства с возрастом всё больше усиливалось.

Поезд прибыл на курский вокзал рано утром.  Построенный после войны, вокзал был по-своему красив.  Его архитектура вполне соответствовала советской эпохи  сороковых.  Это был не просто вокзал – это был вокзал-памятник.  Фигуры на его фасаде должны были олицетворять мощь и силу победившего фашизм государства.

Встретившие Бориса Иосифовича, коллеги отвезли его в гостиницу, которая носила имя города.  Толстая горничная на этаже  приветствовала нового постояльца:

– Располагайтесь, если что надо спрашивайте. Меня Марией Ивановной зовут. А Вы бывали  раньше в Курске?

Борис тихо , как будто по секрету ответил:

– Родился я тут, жил рядом –  на Почтовой.

Горничная уже совсем по-простому спросила:

– А что родных то в Курске не осталось?

-Почему не осталось. Многие здесь на кладбищах лежат. А живых нет  – ответил новый постоялец.

-Время идёт, – философски заметила Мария Ивановна и лицо её сильно погрустнело.

Сделав быстро служебные дела, запланированные на этот день, Борис решил реализовать свою мечту и прогуляться по родным улицам.

Центр Курска трудно было узнать. Появилось новое здание театра, торговые  гипермаркеты, многоэтажные жилые дома.  В Первомайском саду – парку примыкающему к Красной площади, возвышался памятник Александру Невскому. Жители судачат, что губернатор Руцкой поставил этот памятник своему тёзке.  Борис  прошёлся до Красной площади, самой главной в городе.  В конце площади стоял Знаменский собор. В советское время в нем располагался кинотеатр «Октябрь», куда Борис Иосифович мальчиком ходил смотреть увлекательные детские фильмы.

Погуляв на Красной площади, повернул на улицу Марата.   На этой улице мало что изменилось. Борис подошёл к красивому зданию католической церкви, которое все куряне называли польским костёлом.  Он вспомнил, как в детстве  прибегал сюда после школы вместе с одноклассниками, чтобы собирать разноцветные листки бумаги, которые были разбросаны почему-то рядом с костёлом. В нем в то время был  склад канцелярских товаров. С удивлением Борис Иосифович прочитал надпись на мемориальной доске. Он не знал, что именно в этом католическом храме венчался знаменитый художник Казимир Малевич. Почему-то Борису показалось, что храм из красного кирпича напоминает картину знаменитого художника «Красный квадрат». В храме шла служба.  Молящихся было немного.  Мессу служил чернокожий ксёндз.

Речь его была непонятна. Одну фразу Борис понял. Ксёндз произнёс на латыни «Vae soli», и повторил по польски: «Biada samotny»[1].   Действительно «горе одинокому» –  подумал Борис, и сердце его защемило. Недавно он похоронил жену и остался один.

На улице  гремела громкая музыка, раздававшаяся из припаркованного автомобиля: «В городском саду играет духовой оркестр……» – звучала из машины мелодия старинной песни. Странно – молодёжь стала слушать старину, – подумал Борис. С горы напротив костёла дети съезжали на санках и ледянках.  Воспоминания нахлынули на Бориса с новой силой. Ему показалось, что он несётся со скоростью вниз и сейчас санки перевернутся, и он получит очередные синяки.

Путь от костёла к родному двору пролегал мимо того места где была колонка, из которой Боря и его родители носили домой воду.  Посмотрев на здание своей бывшей школы, он увидел, как оно преобразилось. Бывшая красная кирпичная школа стала белой, и солнце отражалось в блестящем материале, которым  был облицован старый дом. Наконец он подошёл к своему двору.

Борис часто вспоминал свой двор детства. Это был пыльный прямоугольник, отгороженный трухлявым забором от захламленной мостовой. В центре двора стоял так называемый «хозяйский» дом, на второй этаж вела пологая длинная лестница из неструганых, вымытых дождями досок.

В хозяйском доме не светилось ни одно окно.  Наверно, там никто не живёт, подумал Борис.  Во дворе не было флигеля, в котором прошло его детство.  На месте флигеля торчали какие-то прутья. По-прежнему двор «украшали»  полуразвалившиеся сараи.  Откуда-то раздалось жалобное мяуканье, похожее на стон.

Борису показалось, что  это та самая вечно ищущая блох старая сибирская кошка, которая  обычно пряталась от горластой оравы ребят. Если бы кто–то посторонний забрел во двор, то мог бы увидеть ее, с судорожно поджатой лапой, на веранде  около помойного ведра небесного цвета.

Вал воспоминаний накатил на Бориса Иосифовича.  Жители послевоенного двора жили каждый сам по себе и в то же время все вместе.  Они знали тайны друг друга, и обсуждали их охотно, особенно в отсутствии хранителей этих тайн. У детей была своя жизнь. Они играли, веселились, ссорились и снова дружили.

 

Поход

 

Боря был вожаком  детского сообщества.  Когда ему было шесть лет, уговорил всех детей отправиться в путешествие под Котову гору, где протекала узким ручьём река Кур, которую впоследствии хозяева города спрятали под землю.  Когда дети подошли к реке, им захотелось попробовать воду. И они залезли по щиколотку в вязкую грязь на берегу.  И только они уютно расположились у реки, как сверху услышали крики встревоженных родителей, организовавших поиск пропавших детей. Когда все вернулись во двор, состоялось следствие, которое выяснило, что организатором был Боря.  Бабушка Бори взяла моток бельевой веревки и высунувшись из окна с грозным видом показала моток соседям и слегка размахнувшись пару раз ударила мотком по попке мальчика.  Боре было совсем не больно, но обидно. Он не чувствовал свою вину.  Ведь он организовал прекрасное путешествие для детей.  Он заплакал и залез под кровать, решив, что оттуда не вылезет пока его не позовет мама.  Когда пришла мама, бабушка рассказала ей о похождениях сына. Мама спокойно сказала: «Наказан и правильно наказан!» .Боре ничего не оставалось делать, как вылезти из под кровати. Он прижался к матери и тихонько захныкал.  « Ладно, иди  играй»,- спокойно сказала мама.

 

Дядя Гриша

 

В дворе жили разные люди. Для Бори они делились на две категории: добрые и злые.  Добрые –это были те, кто любил детей и даже общался с ними по разным детским проблемам. Злые – это были те, кто всячески пытался унизить подрастающее поколение.

Добрым был дядя Гриша, который вернулся с фронта без обеих ног и передвигался по двору на маленькой тележке. Отталкиваясь двумя палками, дядя Гриша ловко лавировал между дворовыми препятствиями. До войны он работал фрезеровщиком на заводе и очень любил своё дело.  Однажды он подозвал к себе Борю, который уже учился в пятом классе, и таинственно сказал: «Приходи к пяти к моему сараю.  Когда Боря пришёл, около сарая собрались друзья Бори: Зюня, Витя и Ваня. Все они учились вместе с Борей в одном классе.

Дядя Гриша увлечённо рассказал ребятам о замечательной профессии фрезеровщика, демонстрируя различные железные штучки, выточенные на фрезерном станке.  Дети очень любили дядю Гришу и регулярно посещали его занятия. Однажды, когда благодарные ученики  пришли к его сараю, они увидели, что дядя Гриша  лежит на земле и от него  исходит сильный запах спиртного.  Рядом валялось его транспортное средство. Он открыл глаза и тихонечко запел пьяным голосом: «Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы зовёт отчизна нас!…..».  Поднял палку и ударил ей по сараю и продолжил «Мать вашу…..За нашу Родину- огонь! огонь!» И громко крикнул «Огонь»  и, махнув в сторону ребят палкой, повернулся к ним спиной.  Дети постарались приподнять дядю Гришу и посадить его спиной к сараю, чтобы его тело получило какую-то опору.

 

 

 

 

Старуха 

Воспоминания прервал старческий голос, раздавшийся из окна первого этажа «хозяйского» дома.

– Кто здесь ходит?, – тихо, но грозно произнесла взлохмаченная старуха.   Подойди ко мне,  -требовательно произнесла она.

-Ты кто? Зачем шастаешь по нашему двору?- начала свой допрос старуха, которой было по виду далеко за восемьдесят. Худое лицо старухи было иссечено морщинами, синяя грязная куртка старухи была в нескольких местах порвана.

-Я жил здесь,-  как-то неуверенно произнёс Борис.

– Где ты жил? – недоверчиво продолжила допрос старуха.

– Во флигеле, которого уже нет, – горько вздохнув, ответил Борис Иосифович.

– Не помню я тебя, – промолвила, шамкая, старуха.

–  Я Боря, – жил во флигеле на первом этаже. – пытался Борис убедить старуху.

– Там Лёля с евреем актёром жила. Ты сын ихний, что ли?  – то ли удивляясь, то ли утверждая сказала старуха.

– Да, это я-  согласился Борис.

– А я – тётя Маруся, ты должен меня помнить. Я дочь Дормидовны. Мы в этой квартире жили.

– Дормидовны? – переспросил Борис.

Он сразу вспомнил, как в детстве ненавидел старуху Дормидовну. И тётю Марусю он тоже вспомнил.  Это она всегда громче всех кричала, и её голос разносился по двору как сигнал тревоги.

– Помню: твой отец в тюрьме сидел, – неуверенно промолвила тётя Маруся и её   лицо пропало в проёме перекошенного  окна.

Когда Борису было три года, когда арестовали его отца – директора Курского театра. Н  мама ни бабушка никогда при нём не обсуждали эту беду. Боре говорили: отец в долгой служебной командировке на Севере и обязательно вернётся и привезёт Боре подарки. Ему хотелось почему–то, чтобы отец привёз большую кедровую шишку, наполненную вкусными орехами. Но отец долго не возвращался из этой странной  командировки. Однажды, когда Боря гулял во дворе и пытался вылепить из снега непонятную фигуру, старуха Дормидовна подозвала его к себе и, вздохнув, спросила:

– Где же твой папа, Боречка?

Боря твёрдо, даже с некоторой гордостью ответил:

– Он на Севере, в командировке.

– Придумываешь ты все, Боря, – ехидно заметила соседка, – в тюрьме он, враг народа.

Спазм сдавил горло, и Боря, сдерживая слезы, побежал к бабушке. Прижавшись к ней, рыдая, он спросил:

– Мой папа враг? Он в тюрьме? Мама говорила, что он где-то в командировке. Ты говорила, что он лес рубит. Он что, лесоруб?

Бабушка, погладив Борю по голове, ответила:

– Во–первых, не все, кто в тюрьме, враги, а, во–вторых, папа твой действительно работает на Севере. Не верь никому.

 

Давидзон

 

Несколько дней Боря старался не выходить из дома. Но все–таки желание играть с детьми взяло верх. И, когда он вышел, первым, кого он встретил, был сосед Давидзон, который работал председателем какой–то артели. Для всех мальчишек двора это был самый большой начальник, проживавший на втором этаже «хозяйского» дома в небольшой комнате. Самым любопытным казалось то, что у него была домработница Клава. Каждое утро она в сопровождении хозяина – лохматого полного мужчины в сером френче – направлялась в сарай за дровами.

После того как Клава набирала охапку дров, поленья тщательно пересчитывались, и процессия направлялась к дому. Впереди несла охапку дров Клава, а сзади, позванивая ключами, шел важный Давидзон. Иногда его сменяла жена Соня – полногрудая брюнетка небольшого роста с семенящей походкой.

Утром и вечером Давидзон уезжал и приезжал на повозке. Кучер, управлявший повозкой, был важнее пассажира.

– Барин, – с уважением пополам с презрением называла его бабушка.

Редко – но такое бывало – Давидзон приезжал с работы в прекрасном настроении и, увидев Борю, подзывал:

– Иди ко мне, я тебе что–то дам.

Мальчик торжественно, как медаль, получал из его рук карамельку, а один раз, будучи в особо хорошем расположении духа, Давидзон вручил ему сахарного петушка. Когда Боря в этот раз увидел Давидзона, от него сильно пахло спиртным. Оглянувшись, он тихо сказал:

– Твой папа Иосиф – хороший человек. Запомни, что тебе сказал Давидзон, и никому не верь. Давидзон всегда говорит правду!

С тех пор Боря старался как можно меньше попадаться на глаза Дормидовны. Ему были неприятны и встречи с тётей Марусей, которая при встрече старалась ущипнуть его за щёчки и ехидно смеялась, когда Боря зажмуривался от неприятных ощущений.

 

Петух Дормидовны

 

Борис вспомнил тот день, когда он по-новому стал смотреть на мир. В то утро  Боря остался дома один. Мама ушла на работу, а бабушка – за продуктами на базар. Это было обыкновенное утро. Но какое–то непонятное чувство беспокоило Борю. День, как всегда во дворе, начинался с полусонных сборов мужчин на работу, с ленивых переругиваний женщин по поводу завтрака и непостиранных рубашек. Все женщины двора делились на тех, кто ходил на работу, и тех, кто по разным причинам уже, еще или временно не работал. К восьми часам утра двор переходил во власть этой второй половины. Эти женщины, растрепанные, с опухшими от сна лицами, тащились под предводительством Дормидовны к помойной яме в самом конце двора.

Боря долго не хотел вылезать из–под лоскутного одеяла. Утренняя прохлада в небольшой квартирке на первом этаже флигеля, в котором он жил вместе с матерью, казалась арктическим холодом.

Выглянув снова во двор, Боря увидел, что старуха Дормидовна о чем–то взволнованно говорила, при этом ее взгляд все время устремлялся на окна Бориного жилища.

И вдруг толпа направилась к двери Бориной квартиры. Во главе двигалась тетя Маруся.

В дверь постучали. Открыв, Боря увидел делегацию из трех активисток двора во главе с тетей Марусей. Сердце екнуло. Он начал вспоминать все свои прегрешения, совершенные накануне, но ничего страшного вспомнить не мог.

– Боря, – ласково сказала тетя Маруся, – где петух?

И тут он понял, почему сегодняшнее утро показалось ему странным. Не было слышно крика петуха. «Ку–ка–ре–ку» петуха Анны Дормидовны было гимном, это была песня, это был вопль благополучия и довольства. Петух претендовал на возвещение восхода солнца и рекламу его живительных лучей.

То, что сегодня петух молчал, было для двора сенсацией.

– Где петух? – грозно повторила тетя Маруся.

– Какой петух? – не понимая, чего от него хотят, спросил Боря.

Маленькая круглая тетя Дора завизжала тонким писклявым голосом:

– Вы посмотрите, он еще и издевается! Он, видите ли, не знает петуха Анны Дормидовны.

– Ты лучше скажи, откуда это?

Она начала трясти явно петушиными перьями прямо перед Бориным носом.

– Только вы, оборванцы, дети бандитов, могли петуха уважаемого человека слопать!

Боре стало не по себе, и лицо его стало красным, как флаг на демонстрации. Это было безобразное свойство – краснеть, когда чувствуешь какую–то несправедливость.

– Какой петух? Не крал я вашего петуха! – закричал Боря. – Сами вы его съели.

И тут вся делегация стала уговаривать Борю признаться.

Суд и приговор были скорые. Борю высекли крапивой. И личным исполнителем наказания была Дормидовна. Было не столько больно, сколько обидно.

Когда акт справедливого возмездия подходил к концу и Боря, всхлипывая, подтягивал штаны, все увидели, как кошка Дормидовны вылезла из–за сараев, и на ее когтях и морде были видны недвусмысленные следы совершенного ею преступления.

Боря закрылся в своей холодной комнате, которая была его главным убежищем. Он впервые осознал, что на свете есть безнаказанная несправедливость, и в душе его зародилась идея отомстить всем. Он придумывал различные способы мести: «Может, повесить кошку Дормидовны? Хотя при чем здесь кошка? Ей просто хотелось есть, а ее не кормили. А может, измазать краской лестницу, ведущую в квартиру тети Вали? Но могут испачкаться и другие. А это несправедливо».

Вернувшаяся с рынка бабушка, увидев плачущего Борю, погладила его по голове и сказала: «Держись, Боря, в жизни всякое бывает», и вздохнув, добавила: «И не всегда справедливо…».

 

Тетя Маруся

 

В окне снова показалось лицо старухи  Маруси.

–  Борь, а у тебя выпить нема?  – жалобно спросила она. Одна я здесь осталась. Сына у меня посадили, сволочи, а дочь бросила.  И вообще я одна в этом доме.

Боря вспомнил, что в сумке у него была бутылка виски, которую он на всякий случай взял в ещё в Москве и забыл выложить в гостинице.  Он вытащил бутылку и протянул старухе.

На лице старухи появилась радостная улыбка.

– Что за гадость ты пьёшь? – как –то полушутя спросила она.

–  Шотландская водка, -объяснил Боря.

Старуха откуда-то вытащила два мутных гранёных стакана, постелила газету на грязный подоконник. Разлила по полстакана.  Достала откуда-то полбуханки чёрного хлеба и две сваренные картофелины.

– Прости, Боря, другой закуси нет, – виновато объяснила старуха, садись, в ногах правды нет. И протянула Борису старую табуретку.

Тётя Маруся залпом выпила виски, понюхала хлеб, откусила картофелину и одобрительно сказала:

–  Самогон как самогон, но хороший. Сразу видно, не нашенский».

Борис отпил глоток из стакана. Выпивать ему совсем не хотелось. Но надо было расположить тётю Марусю, которая одна могла ему рассказать об истории его двора.

И действительно, она стала с удовольствием рассказывать, прежде всего,  о своей жизни.

– Боречка,  – ласково обратилась к своему гостю тетя Маруся, – жизнь у меня трудная особенно в последнее время.

– В войну мы не ушли из Курска, когда его захватили немцы.  Моей матери было сорок пять, а мне пятнадцать.  Надо было как-то устраивать жизнь.  Стали прислуживать фашистам. Кстати в вашей квартире эсэсовцы квартировали.  Я убиралась у них.  Мама хорошо приспособилась, сразу сошлась с немецким офицером. Поэтому жили неплохо в оккупации.  Мне тоже пришлось девочкой попробовать немецкую любовь. А что было делать?!  Выживать надо было.

У Бориса неприятные чувства переполняли душу.  Но он промолчал и продолжал слушать исповедь тети Маруси.

– Когда пришли красные нас с мамой затаскали в НКВД, еле отбились. А тут все начали возвращаться из эвакуации. Твоя мама и бабушка вернулись в пустую квартиру. Немцы всю мебель в печке сожгли.

Появился твой отец, на гастроли приехал и в Курске остался с твоей мамашей. Жид хитрый, хорошо пристроился.  Хорошо вы тогда жили. Потом ты родился. Орал громко, всем спать мешал.  Все голодали, а ваша семья откуда-то продукты брала. Тогда моя мамаша и настрочила в письмецо в НКВД и папашу твоего арестовали.

Ненависть подступила к горлу Бориса. Но опять сдержался и хмуро продолжал слушать тётю Марусю.

– Вернулся он в пятьдесят четвёртом. Устроиться на работу не мог. А потом уехал с цирком. Тётка твоя помогла, она юстицией в Курской области командовала.

Замуж я долго не выходила, потом Рашит стал со мной жить. Помнишь хромого татарина Рашита. Он после войны хромать начал, ранен был.  Родились дочь и сын.   Сына пять лет назад посадили. Дурак мужика какого-то убил, пьяный был. А дочь замуж вышла за грузина и в Грузию умотала».

Неожиданно тётя Маруся заплакала. И, уходя в глубь комнаты, сообщила: «Пойду ещё картошку сварю, не уходи, еще чего-нибудь расскажу».

Борис обратил внимание на старую желтую газету на подоконнике.   В центре газеты располагался портрет Сталина.  И он вспомнил март пятьдесят третьего.

 

Богатырь

 

Боре ещё не исполнилось семи лет, и в школе он не учился, а из детского сада его забрала бабушка, после того как малыш потихонечку ушёл от воспитателей домой, за что был примерно наказан. Бабушка, с которой Боря проводил больше всего времени, была строгой, но наказывала редко, в основном за дело.

В то утро яркие лучи весеннего солнца пробились в маленькое окошко старого флигеля. Из бумажной чёрной тарелки, висящей справа от окна, зазвучал гимн Страны Советов. Мощный хор не оставлял ни малейших сомнений в нерушимости «союза республик свободных». Боря открыл сначала один глаз, потом второй и увидел, как солнечный луч ярким мазком оживил «Трёх богатырей» и «Витязя на распутье». Репродукции этих картин Васнецова наклеила на стену бабушка Настя, вырезав из журнала «Работница». Время от времени в «Работнице» появлялись вкладки с репродукциями знаменитых картин. Эти вкладки аккуратно складывались в большую папку. Картины Васнецова особенно нравились бабушке, и она решила, что их фотографии украсят стенку над Бориной кроватью. Боре показалось, что по сказочно-богатырской бороде Ильи Муромца пробежал ветерок. Посмотрев в окно, он увидел, как крупная чёрная ворона важно сидит на окне чердака соседнего дома. Это было очень загадочное окно. Боря часто смотрел в его тёмный треугольник, и ему казалось, что там обитают загадочные существа. Ворона, лениво взмахнув крыльями, медленно полетела в сторону улицы. Боре почудилось, что она сейчас влетит в комнату – к его богатырям – и начнет перемещаться из одной картины в другую.

Как всегда по утрам, бабушка Настя требовательно сказала:

– Умываться, одеваться и завтракать!

Боря проглотил гречневую кашу, выпил чаю с куском сахара вприкуску, затем занялся любимым делом. Разложив на столе книжки-раскраски, начал оживлять серые контуры разных зверей.

– Разве лягушка может быть красной? – удивлено спросила бабушка.

– Может, – уверено сказал Боря, – я читал в сказке: «Лягушка покраснела от стыда».

Бабушка рассмеялась и заметила:

– Тогда все звери от стыда будут красные.

В окне показался почтальон. Принесли газеты. Много лет семья выписывала две «Правды»: просто «Правду» и «Курскую правду».

Почти в каждой газете печатали портреты вождей. И, конечно же, самого главного человека страны – СТАЛИНА.

Бабушка надела очки и стала внимательно просматривать газеты.  Тяжело вздохнув, сказала:

– Хоть бы он выздоровел…

– Кто? – спросил Боря.

– Сталин.

Боря очень удивился.  Он не думал, что самый главный человек в стране может болеть.

– Бабушка, скажи, а Сталин – богатырь?

– Конечно, богатырь, богатырь из богатырей.  Он войну выиграл.

Боря посмотрел на картинку и зажмурил глаза. Вдруг увидел, как Илья Муромец ему подмигнул, а длинная борода Добрыни Никитича колыхнулась.

Бабушка пошла за хлебом в магазин, Боря остался один.  Придвинул к себе газету с портретом Сталина и решил, что если Сталин богатырь, то у него обязательно должна быть борода.

Он вспомнил, как по радио на Новый год читали стихи Сергея Михалкова:

Новый год в Кремле встречая,

Сталин думает о нас.

Он желает нам удачи

И здоровья в Новый год.

Настоящий богатырь, конечно, думает обо всех и всем желает добра. Посмотрел Боря на картину и пририсовал Сталину бороду, такую как у Ильи Муромца. Сталин с бородой стал выглядеть настоящим богатырём.

Бабушка вернулась из магазина одновременно с мамой, которая прибежала с работы на обеденный перерыв. На столе лежала раскрашенная Борей газета. Мама увидела его творчество и побледнела.

– Негодяй, – закричала она, – ты всех нас в тюрьму хочешь посадить!

Схватив газету, кинула её  на дымящиеся угли в печку и почему-то заплакала.

– Запомни, – сказала она, – никогда больше этого не делай и, главное, никому не рассказывай. Взяла в руки веник, покрутила его в руке. Боря уже приготовился понести непонятное, но, видимо, неизбежное наказание. Ведь он хотел, как лучше. Мама с отчаянием резко бросила веник в угол и направилась к двери, оставив обед на столе нетронутым. Уже подойдя к двери, сказала бабушке:

– Никуда его не выпускай, он наказан. Пусть сидит дома. Так будет лучше, – добавила она и тяжело вздохнула.

Два дня Боря не выходил из дома. Он чувствовал себя очень обиженным. Он хотел Сталина изобразить богатырём, а его за это наказали. Он часто посматривал на картинки над кроватью. Ему казалось, что богатыри подмигивают ему. Мол, держись, мы тебя понимаем.  Борода Ильи Муромца выросла и стала ещё более богатырской.

Мама, уходя утром, посоветовала бабушке:

– Своё Боря дома отсидел, пусть сегодня погуляет.

Утро было пасмурным. В воздухе витала какая-то тревога.  Бабушка включила радио, и из чёрной тарелки полились торжественные траурные звуки: скорбный голос Левитана сообщал о смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Бабушка зарыдала. Почтальон пронёс «Правду». Всю первую полосу занимал портрет Сталина в траурной рамке. Боря посмотрел на Илью Муромца – на лице богатыря явственно читалось торжественно-грустное выражение.

Бабушка достала красного и чёрного сатина и стала что-то шить. Пока старая швейная машинка стрекотала, Боря слушал, как Левитан читал медицинское заключение. Боря не понимал многих слов. Но последние прозвучали особенно чётко: «В 21 час 50 минут, при явлениях нарастающей сердечно – сосудистой и дыхательной недостаточности, Иосиф Виссарионович Сталин скончался».

– Бабушка, – спросил Боря, – скончался – это значит умер?

-Умер, умер… – с дрожью в голосе ответила бабушка.

Машинка перестала стрекотать. Бабушка встала из-за стола и сказала Боре:

– Пойдём на базар, надо молока купить.

Нервными движениями она повязала на рукав Бориной куртки красно-чёрную повязку и такую же, только побольше, повязала себе.

Все, кого они с бабушкой встречали на улице, шли с грустными лицами, у многих на глазах были слезы. Ветряк изобретателя Уфимцева, стоявший напротив Бориного двора, не вращался. Он как бы замер в траурной позе.

На рынке всё было как обычно. Стоял традиционный базарный шум. Торговки зазывали покупателей. Живность хрюкала и кудахтала. Однако лица у покупателей и продавцов были какие-то напряженные. Даже кавказцы, обычно шутившие и смеявшиеся, разговаривали тихо и серьёзно. У многих, как и у Бори, на рукавах были траурные повязки. То и дело слышались вздохи проходивших мимо людей. Некоторые причитали: «Что же теперь будет? Лишь бы войны не было…»

Бабушка недавно получила пенсию за погибшего на войне сына и поэтому могла себе позволить сделать серьёзные покупки. Помимо молока, она купила гуся и домашнего украинского подсолнечного масла. Домой они возвращались по длинной деревянной лестнице, которая шла от самого рынка до улицы, где жил Боря.

Дома они неожиданно обнаружили маму, которая рано вернулась с работы.

– Сегодня всех отпустили, – сказала она.

Взяла в руки газету с портретом вождя и, вздохнув, сказала:

– Вождя нет, но народ-то остался.

Боря не понял смысла сказанного, но переспрашивать не стал.

Во вторник утром бабушка надела на новую Борину курточку траурную повязку, и они пошли в парк, который в Курске называли Первомайским садом, хотя фруктовых деревьев в этом парке не было. В центре парка на гранитном постаменте после войны был установлен бронзовый бюст вождя. Уже два дня к подножию памятника несли венки и букеты цветов.

Когда они подходили к воротам парка, то увидели шеренги строгих и торжественных темно-синих милиционеров, которые в ярко начищенных сапогах стояли с двух сторон дорожки, ведущий в центр Первомайского сада. Несмотря на то, что до начала митинга оставалась ещё около часа, народу в парке было уже много.

Боря увидел, как большая чёрная ворона, покружив над памятником вождя, села на высокий каштан, росший за памятником. Боре показалось, что это прилетел тот самый ворон с картины «Витязь на распутье». Только не было перед памятником витязя на коне. На небольшом возвышении появились очень солидные дяди в военных френчах. После того как прозвучали гудки паровозов с Ямской слободы, самый большой начальник открыл митинг. Из речей ораторов Боря понял одно: из жизни ушел великий человек, настоящий богатырь.

Ворона, сделав два круга над памятником, улетела в сторону Ямской слободы. Митинг продолжался очень долго. Ораторы, сменяя друг друга, заканчивали выступление вытиранием  слёз. С неба посыпались какие-то капли: то ли снег, то ли дождь. Не дождавшись конца митинга, бабушка с Борей стали пробираться к выходу из парка.  Люди, мимо которых они протискивались, по-разному реагировали на происходящее. Кто-то тихонько рыдал. Некоторые стояли по стойке смирно, как в почётном карауле, с непроницаемыми лицами. Были и те, которые слушали ораторов, низко наклонив голову, как будто хотели спрятать своё лицо от напора произносимых речей. Наконец они выбрались из парка и пошли в сторону своего двора. Весь город был в приспущенных красных флагах с черными траурными лентами. На фронтоне бывшего польского костёла, где размещался склад канцелярских товаров, висел громадный портрет вождя в траурной рамке. Лёгкий ветерок, играя, пробегал по холсту, и казалось, что Сталин сердито шевелит усами.

Когда бабушка с Борей вошли в свой двор, они увидели сидящую на деревянной скамейке старуху Дормидовну. Она была завёрнута в серый сатиновый платок, который закрывал ей лоб и плечи. Боря всегда боялся этой соседки, потому что она придиралась и постоянно его за что-нибудь отчитывала.

– Ну что, сходили на похороны? – обратилась она к бабушке. – Отпеть надо вождя в церкви. Это жиды его убили!

– Не говорила бы ты глупости, Дормидовна, – отреагировала бабушка. – Сам отошёл. Слушай, что по радио передают». Пошли, Боря, домой», – сказала она и почему-то резко потянула Борю в сторону их квартиры.

Когда вошли в дом, Боря спросил бабушку:

– А кто такие жиды? Это плохие люди?

– Жиды – это евреи, и они люди как люди. Скоро приедет отец и ты увидишь – ведь он еврей.

Боря с бабушкой и не видели, что мама тоже пришла домой.  Услышав разговор, она вытерла слезы и сказала:

– Вождь ушёл, может и папу отпустят…

Сделав паузу, добавила:

– Из командировки…

Переполненный впечатлениями, Боря долго не мог заснуть. Ему казалось, что богатырь над его кроватью уже не Сталин, а его папа. И он вот-вот сойдет с картины и обнимет Борю. А еще обязательно привезет ему велосипед, о котором Боря давно мечтал.

А за окном разбивались весёлые весенние водяные хрусталики. На лестнице «хозяйского» дома, ласково улыбаясь солнцу, грелась кошка Анны Дормидовны. Стало теплее на улице и на душе. Начиналась весна.

 

И снова тётя Маруся

 

Тётя Маруся вернулась с кастрюлькой в которой дымились несколько картофелин.  Плеснула себе в стакан Виски, добавила мнеи торжественно произнесла тост:

– За наш двор,- и снова залпом выпила содержимое стакана.

-Ты знаешь Боря, – продолжила повествование тётя Маруся, -а ведь жили мы неплохо, помогали друг другу. Помнишь,  вечером мы собирались все во дворе. А ты нам картинки на простыне показывал. Сказки разные.  А сколько было живности во дворе. Твоя бабушка держала кур и свиней. У всех почти свиньи были. Собачки по двору бегали. Потом никого не стало. Борис вспомнил свою любимую собачку Белочку.

 

 

 

Боря, Белочка и Кузя

Утром двор просыпался под звуки необыкновенного концерта. Первыми солировали петухи.  Эти крики  означали начало нового дня. Хор проснувшихся кур кудахтал также радостно. В этом кудахтанье слышались требовательные звуки, напоминавшие жителям о том, что завтрак должен быть не только у людей. Почти одновременно с куриным хором раздавалось хрюканье свиней из сараев, стоявших напротив Бориного флигеля. Это была торжественная песня, в которой были оптимизм и радость.

Мама Бори животных не держала. После ухода из жизни бабушки она избавилась от кур, за которыми та ухаживала. Мама была очень занята на работе в госбанке и часто уезжала в командировки, оставляя Борю на попечение соседей. У Бори была Белочка – небольшая белая пушистая собачка. Она тоненько солировала утром в общем хоре животных. У Белочки была конура за флигелем, где жил Боря. Утром он относил Белочке тарелку вчерашнего супа с вкуснейшими костями. После трапезы снимал с Белочки ошейник, и дворняга, прыгая от радости, носилась по двору. Пробежав круг, Белочка протискивалась под дверь полуразрушенного сарая, где жил её друг – ягнёнок Кузя. Традиционно он завершал необыкновенный утренний концерт, предоставляя возможность услышать его сопранное блеяние. Это было самое любимое животное всех обитателей двора.  Белый и аккуратный ягнёнок появился во дворе вместе с новым жильцом, приехавшим в Курск из Киргизии. Новенький назвался Колей, хотя его настоящее имя было Калмурат. Взрослые и дети очень полюбили Колиного Ягненка. Тот был очень ласковым, и дядя Коля позволял Боре его гладить и играть с ним. Когда он выпускал ягненка из сарая, все жители наблюдали за двумя белыми, очень похожими друг на друга друзьями – Белочкой и Кузей, которые радостно играли. В этой игре чувствовались радость и преданность друг другу.

Дядя Коля работал шофёром и поэтому часто уезжал в командировки, доставляя разные грузы в другие города.  Когда он отправлялся в поездку, просил Борю ухаживать за Кузей. Боря с удовольствием выполнял эту просьбу. Утром он вставал рано, ещё до школы успевал погулять с Кузей и Белочкой, накормить их и потом вернуть Кузю в сарай дяди Коли.  После школы прибегал к ягнёнку и гладил его. Ягнёнок принимал ласку Бори и радостно подпрыгивал. Боря брал ягнёнка за передние ноги и поднимал его. Кузя весело посматривал на мальчика. Белочка ревниво лаяла и тоже старалась поучаствовать в этом ритуале. Боря следил, чтобы ягнёнок пил только тёплую воду. Когда возвращался дядя Коля, они вместе постригали шерсть и подрезали копыта ягнёнку. Боря даже купил  и тщательно изучал книжку о том, как ухаживать за овцами. В ней было написано, что овцы несообразительные, нелюбопытные и неконтактные. Кузя опровергал всё, что было написано в книжке. Он был и сообразительным и любопытным и  тянулся к Боре и Белочке, как к настоящим друзьям.

Проснувшись, Боря решил ещё поваляться в постели, так как это был первый день весенних каникул. На улице ярко светило мартовское солнце, музыкальные трели падающих капель предвещали наступающее тепло.  Мама уже ушла на работу. Боря был дома один. Вдруг он почувствовал: что-то случилось. Он не услышал голоса Белочки. Он быстро оделся и побежал к жилищу своего пушистого друга. В конуре Белочки не оказалось.  Боря кинулся к сараю, где обитал Кузя. Там Белочки тоже не было. «Украли или убежала», – подумал Боря. Быстро выпив чаю, он бросился по близлежащим улицам искать свою собачку. Выскочив на улицу Марата, увидел тётю Иру, которая дружила с его мамой.

– Вы не видели Белочку? – жалобно спросил её Боря.

– Сбежала твоя Белочка? – спросила тётя Ира. – Не расстраивайся, найдется.

«Может, мама что-то знает о Белочке», – подумал Боря.  Она ушла на работу, когда Боря ещё спал. Он решил добраться до госбанка, где работала мама. Туда можно было доехать трамваем, который ходил по улице Ленина.

Милиционер пропустил довольно часто бывавшего здесь Борю в здание банка.  Мама была очень занята. На столе у нее высилась груда бумаг, и она что-то пересчитывала, перебирая костяшки на больших счетах. Мама ничего не знала о Белочке. Боре стало очень грустно. Трамваи почему-то не ходили. Кто-то сказал: «Обрыв провода». Боря быстро пошёл пешком по центральной улице города. Около стадиона «Динамо» на заборе висел большой стенд. Стенд нравился курянам. Он наполнял душу гордостью за земляка, занявшего самый высокий пост в государстве. На стенде было написано: «Наш земляк – дорогой Никита Сергеевич!» Ниже были расположены фотографии Хрущёва, посещавшего свою родину – село Калиновку. На первой фотографии улыбающийся Первый секретарь целовал свою старшую сестру. Боря остановился у стенда.  Он был пионером и знал, что Хрущев делает много хорошего для народа. На стенде располагались фотографии, подтверждавшие это: Хрущёв с початком кукурузы, на заводе «Волокно», даёт ценные указания и пр.

Говорили, что, посещая Курск, Хрущёв был возмущён тем, что по городу ходят коровы и свиньи.

– Что у вас так в городе воняет? – спросил он тогда Первого секретаря Обкома партии.

На другое утро участковые милиционеры предупреждали всех, чтобы скот на улицы не выпускали, пока Первый секретарь не уедет.

Боря целый день промотался по городу, но Белочку так и не нашел. Вернувшись домой, поиграв с Кузей, он немного успокоился. Потом приготовив ужин,  стал ждать маму. Мама пришла с работы очень усталая, поужинала вместе с Борей и вышла во двор, где собирались вечером почти все жители Бориного двора. Это было время последних новостей. Кто-то рассказывал о том, что в соседнем дворе задержали вора, укравшего мешок корма для скотины. Дядя Костя, который работал на почте, шёпотом сообщил: скоро скот запретят держать в городах. Все удивились и не поверили дяде Косте, который часто приносил недостоверные вести.

На следующее утро, проснувшись, Боря сразу побежал к конуре. Чуда не случилось – Белочки там не было. Постепенно во дворе стали собираться соседи. Первым появился Илья, которого все соседи звали убогим. У него постоянно тряслась левая рука, согнутая в локте, и на лице застыла блаженная улыбка, в которой сочетались постоянное удивление и призыв к жалости. Илья, держа в правой руке помойное ведро, прихрамывая, направился к помойке. Избавившись от неприятного груза, он приступил к приготовлению пищи для двух своих свиней.

За воротами раздался призыв старьёвщика: «Несите мне бумагу и металл, свистульки вам за это дам!» Боря быстро собрал старые газеты и понёс старьёвщику. Отдав газеты и получив глиняную свистульку, он вдруг услышал, как кто-то скулит под брезентом на телеге старьёвщика. Он резко поднял брезент и увидел Белочку, привязанную к спинке телеги. Белочка радостно заскулила.

– Отдайте мою собаку! – закричал Боря.

– Чего кричишь? –  зло зашипел на Борю старьёвщик. –  Забирай свою дворнягу. Она сама ко мне прибежала.

Он отвязал Белочку, и собака радостно прыгнула на руки к Боре. После этого Белочка сразу помчалась к сараю своего друга Кузи. Боря выпустил Кузю, друзья начали радостно резвиться.

Вечером, когда во дворе начали собираться соседи, во двор вошел участковый милиционер Василий Иванович. Это был высокий сильный человек с большими усами. За глаза все его звали «Чапаев». Хулиганы боялись Чапаева, а он хорошо знал всех хороших и плохих жителей своего участка. Василий Иванович попросил собраться всех обитателей двора. Без всякого выражения он зачитал постановление правительства о запрете держать в городах и рабочих посёлках домашних животных. После зачтения документа вздохнул и добавил:

– Неделя сроку – и чтобы я вам больше не напоминал, а то штраф большой выпишу.

Воцарилась траурная тишина. После паузы жители двора, вздыхая, начали обсуждать печальную новость. Для многих живность, которую они выращивали, была серьёзным подспорьем в жизни.

Убогий Илья тихо заплакал, приговаривая:

– Как же теперь мне жить?!

Утром следующего дня трели капели не радовали Борю. В это утро не закричал петух, и куры не закудахтали. Ударили последние мартовские морозы. Боря вспомнил, что бабушка, когда начинался март, говорила: «Марток, надевай семь порток!»

Одевшись потеплее, Боря вышел во двор. Несмотря на мороз, на лавочке возле дома, завернувшись в солдатскую шинель, сидел дядя Коля.  Шинель он привёз ещё с фронта. На ней сбоку были две дырки от пуль. Дядя Коля иногда говорил, что чудом избежал смерти. Из дома начали выходить обитатели двора. Традиционно повторил свой ритуал с дровами Фёдор Матвеевич. Илья направился к сараю, где хрюкали его свиньи, остановился у сарая. Потом махнул рукой, вытер слезу и присел на край лавочки, рядом с Калмуратом.

– Завтра зарежу и продам, – обречённо сказал он.

–  Мне Кузю очень жалко, – тихо сказал киргиз, –  не хочу убивать.

Боря отвязал Белочку, и они вместе с ней пошли к сараю, где пока еще жил Кузя.

На другой день Илья зарезал свиней и вместе с матерью Марфой Алипьевной понёс продавать свинину на базар. К вечеру они вернулись очень грустные с тюком, откуда были видны куски мяса.

– На базаре мяса полно, – грустно, чуть не плача, сказала Марфа Алипьевна, – продают за бесценок, лучше самим съесть.

Всю неделю Боря ухаживал за Кузей, так как дядя Коля уехал в командировку. Белочка не отходила от Кузи, как будто чувствовала приближающееся расставание.

Вернувшись, Калмурат подарил Боре восточные сладости, которые купил по дороге в Харькове.

– Чему быть, того не миновать, – сказал он отчаянием, – шашлык будем есть.

Утром в субботу весь двор пропитался ароматами жареного мяса. Дядя Коля предлагал всем угоститься вкуснейшим блюдом. Угощение приняла только старуха Дормидовна.  Все остальные обитатели двора под разными предлогами отказывались от шашлыка. Белочка вопреки собачьей любви к мясу отвернулась от угощения, залезла в конуру и жалобно заскулила.

Теперь утром никто не будил жителей двора хоровым исполнением утреннего гимна.

 

Тётя Маруся продолжает воспоминания

 

– Боря, а ты знаешь, – продолжала тетя Маруся, – ведь я во дворе одна осталась.  Кто помер, а кто уехал. Первой ушла моя мать.  Долго болела, инсульт был.  Ухаживала я, как могла.   Потом Илья убогий умер.  Рашит умер, и я с детьми осталась.

Маруся тяжело вздохнула и снова  налила себе полстакана.

–  Ты помнишь Артёма Агеева, малахольного художника? – сказала Маруся, растягивая слова (видимо алкоголь уже сильно подействовал на мозг старухи),- уехали они с женой и дочерью из двора сразу после вас.  Помнишь,  он всех нас рисовал. Каждого и всех вместе. А мне перед отъездом подарил картину, где мы все нарисованы. Чушь какая-то, мы там все как змеи.

Художник

Борис вспомнил художника дядю Артёма, который владел старым мотоциклом. У него единственного в нашем дворе был личный транспорт. Художник действительно был со странностями.  Однажды Боря ночью вышел в уборную,  и увидел, как дядя Артём светит фонариком в небо.  Потом он замахал руками, как будто призывая кого-то спуститься с небес.

Художник не ходил как все, а чаще бегал. Его рыжая взлохмаченная  причёска мелькала в разных концах двора. И вдруг он останавливался, устанавливал мольберт и просил позировать женщин. К мужчинам для этого он обращался реже.  Боря, однажды,  заглянул в мольберт дяди Артёма.  На мольберте было изображены: оранжевое небо и подсолнухи   синие и жёлтые, которые тянулись к этому небу. Из жёлтых подсолнухов выглядывало радостно улыбающееся лицо дочки дяди Артёма Майи.

-Дядя Артём, – воскликнул Боря, синих подсолнухов не бывает!

– Бывает, ты просто их не видишь, – отреагировал художник.

Дядя Артём часто жаловался, что его не понимают. Но однажды он прибежал во двор радостный. И гордо, во всеуслышание заявил:

– Мою картину взяли на выставку, –  при этом добавил:

-Правда, жаль, не самую лучшую.

Как-то Боря делал уроки. Задачка никак не решалась.   Вдруг раздался взрыв, и деревянный флигель затрясло так, что все кастрюли упали с печки.

Боря выскочил во двор и увидел выбегающего из сарая художника.  Опалённые волосы его дымились, в глазах располагался настоящий ужас. Увидев Борю, дядя Артём закричал:

– Боря скажи, что взрыва не было!

Сарай художника сильно пострадал, образовалась большая дыра. Оторвало несколько досок. Оказывается, дядя Артём, зайдя в сарай, где стоял мотоцикл и две пустые бочки с остатками паров бензина. Ему надо было что-то найти в сарае, и он решил посветить спичками. Пары бензина взорвались.

К счастью мало кто видел эту сцену. Только Дормидовна, выйдя во двор, посмотрев на дядю Артёма, хитро заулыбалась.

– Ты не только свой, но и мой отремонтируешь, – обратилась она к художнику, – ведь ты знаешь, может кто-то ещё про взрыв узнать. И при этом подняла палец к верху. Видимо там наверху и были те, которых должен бы опасаться дядя Артём.

Художник пытался Борю приобщить к искусству. Но Боря не проявил особой тяги к живописи.

 

Картина

 

Пока воспоминания окутывали Бориса, тётя Маруся потихоньку дремала, опираясь на подоконник.  Боре с трудом удалось разбудить её.

– Вы не смогли бы показать мне картину,- попросил он.

– А чего не показать, покажу,- согласилась старуха, – пойдем в дом.

В квартире было грязно. Над неубранной кроватью висела картина.

Борис был поражён.  На картине были те самые подсолнухи, которые он видел на мольберте художника в детстве.  Из подсолнухов выглядывали лица жителей двора, такими, какими они были в пятидесятых годах.  Из желтых подсолнухов вылетали белые птицы с лицами, в которых Борис узнал свою маму, отца, бабушку, дядю Гришу, Калмурата, самого художника и его дочь. Из синих подсолнухов выползали змеи с лицами Дормидовны, тёти Маруси, тёти Вали.

-Вот видишь, – пьяным голосом заявила тётя Маруся, -мазня, а не картина.

– Продайте мне её, – попросил Борис.

– Тыщу дашь? – быстро назвала цену тётя Маруся.

– Дам, – не торгуясь согласился Борис. И сразу понял свою ошибку.

Тётя Маруся тут же отреагировала. «Меньше чем за полторы не отдам».

Боря сделал вид, что думает, даже посмотрел на дверь. Потом махнул рукой и сказал: «Дорого, но давай за полторы».

– Сделка состоялась и, найдя в углу старые газеты, Борис завернул картину и направился к двери.

-Спасибо за рассказ,- сказал он старухе, – наверно не увидимся, время быстро бежит, а мы не вечные.

– Не вечные…, повторила тётя Маруся и горько заплакала.

 

Прощание

 

Борис ещё раз обошёл двор. Присел на старую скамейку. Наступили сумерки.  Он закрыл глаза, ему показалось, что он расположился у флигеля, около которого много, много жёлтых подсолнухов, точно таких, как на картинах Ван Гога и художника дяди Артёма.

Он встал и вышел из двора на улицу.  Уже совсем стемнело.  Но окна в «хозяйском доме» не зажглись.  Двор умирал……

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] «Горе одинокому»  Библия, Экклезиаст, 4, 9-10