Диптих
- Петра Черну
Своим университетским знакомым Петра Черну не запомнилась бы ничем, кроме… Даже нельзя сказать «форм». Ну, вот того, чем женщины вскармливают младенцев. Того, чем юная красавица Перо спасла своего несчастного отца, помирающего от истощения в римской темнице.
Во всех других отношениях Петра была неприметной и очень скромной девушкой. Но эта её телесная особенность на много лет вперёд обеспечила небольшой городок на юге Урала поверьем, что такая грудь бывает только у сербских женщин, ведь сочетание странного для здешних мест имени, легкого акцента, который выражался в стаккато гласных, и этих налитых бурдюков оформилось в идеальный стереотип.
Одна единственная представительница какой-то крохотной страны победила залитую слезами и тушью для ресниц армию русских студенток, среди которых и близко никто не мог приблизиться к Петре в этом извечном негласном соревновании женщин.
Могло ли это быть случайностью? Никак нет. Ведь не одна же она – царь-грудь – была такая в своей далекой стране. Ну, если только для отправки студенток в Россию там не проводили академический конкурс по размеру груди.
Что такое стереотипы? Это ведь не просто предубеждения. Если хорошенько подумать, стереотип – это основа всех культур. Это внутренняя основа традиции, при разрушении которой высвобождается энергия. Эту энергию некуда деть. Поэтому отказ от стереотипов так часто приводит к революциям и горю.
Однако, Петру Черну трудно было представить в роли вдохновителя какой-нибудь революции, и уж сексуальной революции – тем более. Слишком она была юна. Девушки с «выдающимися» формами вообще редко привлекают молодых людей. Во-первых, обладающие таким подчеркнуто бабьим фасадом девицы рано мудреют. А мудрость для флирта вредна.
Во-вторых, подобные сигнальные знаки напоминают юнцам об ответственности – о готовности женщины нести бремя материнства. А символы женского начала Петры говорили о её готовности слишком громко.
Образ Петры, будто взятый из журнала с рисунками Херлуфа Бидструпа, просто отпугивал молодчиков, которые тем временем развлекались с однокурсницами, внешность которых не обещала не то что деторождения, но и вообще ничего, кроме удобной подставки под руку с дешевой сигаретой между пальцами.
У парней тоже бывает феноменально большое достоинство. Но, чтобы его продемонстрировать, они сначала снять штаны. А это хлопотный и «персонифицированный» труд. Площадь таким образом не завоюешь. Так что сравнивать эти символы женской и мужской власти – глупость. Мужчине нечего противопоставить увесистым сиськам. Разве что успех.
Но вот, вы представьте: если бы восемнадцатилетний юноша заработал исключительно своим трудом огромное состояние, доказав таким образом свою силу, разве такой человек мог бы стать кутилой и бабником? Нет, в таком случае он бы ничего кроме триппера и цирроза не заработал. Вот и Петра, заработав своё баснословное «состояние», не могла думать о всяких глупостях.
Почему же она его «заработала»? – спросите вы. А я скажу: именно «заработала». Ведь не родилась же она с седьмым размером бюстгальтера. За такой «подарок» природы ей пришлось очень дорого заплатить. Ее бюст был словно аристократическая болезнь, которую наследует вместе с голубой кровью малолетний монарх. К тому же жизнь его состоит из утомительных ритуалов и обрядов, которые свидетельствуют о власти, но становятся бременем.
Нужно ли женщине это бремя? Вероятно, что да – нужно. Сегодняшние женщины избавились от многих тягот, но из-за этого не стали счастливее. Они сбросили вместе с цепями приличий и ритуалов и статус чуда. Как зафиксировать на ноге шелковые чулки? как не захмелеть? как лапшу нарезать? – множество вещей, о которых девушки теперь не задумываются, видимо, и делали из шестидесяти килограммов обычной плоти нечто загадочное.
Но вернемся к Петре. Отдельно от своих выдающихся персей она была девушкой миниатюрной. И, когда в университете были экзамены, чтобы выглядеть хоть немного пропорциональней, она надевала туфли на высоком каблуке. Студентки стояли, дожидаясь своей очереди, вдоль стенки. И ещё до того, как первых отличниц запускали в аудиторию, у неё начинала ныть спина.
Проблемы были и с гигиеной. Она ставила будильник на пять утра и шла в общий душ, когда весь женский корпус ещё спал тихим сном, приправленным россыпью милых казусов. Она попросту стеснялась однокурсниц. Чтобы вытереться полотенцем, ей приходилось поднимать каждую грудь двумя руками.
Никто даже не догадывался, почему Петра не появлялась в манеже, где у первокурсников проходила физкультура. Пока цветастые шеренги своенравных девчонок в обтягивающих маячках и шортах делали зарядку, сдавали бег и играли в баскетбол, Петра сидела в сквере студгородка и думала о своей беде. Ей было грустно, потому что её попросту освободили от занятий. Будто её бюст был каким-то уродством, причиной негодности.
Но мир устроен по библейским законам – парным способом. Рядом с настоящим учителем всегда появляются вундеркинды. Рядом с экзорцистом – истовые одержимые. Рядом со страдающей душой – пророк.
Однажды, осенью второго курса на этаже женского общежития соткалась из паров студенческого варева и кружевного белья, развешенного на веревках, девочка, которую Петра сначала приняла за парня. Высокого, худого, с ежиком рыжих волос на красивом черепе – парня. «Электрик или сантехник пришел» – подумала Петра. Но «электрик» остался в общежитии и на ночь.
Когда Петра пила чай, сидя в обшарпанной тесной кухне, «он» прошел по коридору в халате, который едва доставал ему до нижней округлости ягодиц. Парень разжевывал зубную щётку на ходу и бубнил что-то. По его педикюру, торчащему из резиновых шлепок, стало ясно, что он – девушка.
Звали новенькую Пашей. Она училась на ветеринара и перевелась в университет откуда-то из Европы. Она тоже говорила с акцентом, но ее выговор был грубым, хлестким и растянутым. Впервые Петра поняла, что Паша симпатична ей, когда случилась такая сцена. Две вертихвостки с экономического факультета отпустили шуточку, наперебой защебетав:
– Паша, какие у тебя длинные ноги. Ты понравишься Вязикову! Он в баскетбольной команде с прошлого года капитан.
Паша перебила куриц, подтащив одну за волосы к себе, и сказала:
– Бросьте свадьбы разводить, красавицы, я сама как-нибудь разберусь, – и с этими словами она сунула большой палец своей огромной ладони в уголок рта испуганной девицы.
– Здорово ты их… – сказала Петра, когда вечером они остались в кухне вдвоем и ждали, пока доварятся макароны, которые они купили вскладчину.
– Людей боится только вот тот, кому чего-то надо от них надо, от людей, – сказала Паша спокойно, – Чего ты их боишься? Чего тебе от них надо?
Петра подтянула груди от края коленей и сказала:
– Ну, а как же это?..
– Думаешь, чтобы найти мужика, надо быть вот как они? Да они только байки травят. Они мужиков и не видели, – сказала Паша и почесала двумя пальцами тонкий нос.
– Наверное, – неуверенно сказала Петра.
– Так в чем проблема? – Паша откусила заусенец и сплюнула на пол.
Петра так долго перемалывала в голове какие-то грустные мысли, что эти мысли потеряли словесную форму. И теперь, когда ей было с кем поделиться ими, она не знала, что сказать.
– Ведь когда-то нужно родить детей. Иначе, зачем мне вот они? – только и придумала она, – Эти молочные фермы.
Пельмени закипели и убежали на плиту.
– Я должна тебе кое-что показать, – сказала Паша, вытирая бульон с пола.
– Что?
– У тебя вата есть?
Петра не поняла.
– Ты в деревне когда-нибудь была? – спросила Паша и выключила газ под кастрюлей.
Ветеринарный корпус размещался в доме-колодце, который достался университету в наследство от какого-то кадетского училища, работавшего ещё в царские времена. Во внутреннем дворе громоздились клетки для животных.
Когда они шли по коридору, из открытого окна доносилось ржание, блеяние, хрюканье и крики птиц. Петре показалось, что она идет по средневековому дому, а за окном кипит жизнь голландского городка. Ватки в носу не помогали. Всюду пахло навозом, и лекарствами. А в дверных окошках виднелись тёмные лаборатории.
Потом они оказались во дворе. Уже стемнело, и когда Петра шагала вслед за Пашей мимо клеток, разглядеть животных было трудно. Где-то торчали уши, где-то хлестал по прутьям хвост. А когда они остановились у дальней клетки, Паша показала жестом, что нужно встать на колени, взяла руку Петры и положила ее на бок какого-то маленького грязно-белого существа. Шерсть существа была шершавой, но мягкой.
– Он родился на прошлой неделе, – с деревенским спокойствием и грубоватой гордостью за свое хозяйство сказала Паша.
Потом она достала из своего рюкзачка маленькую бутылку с соском, надетым на горлышко, и наполненную молоком. Петра улыбнулась и встала с колен, чтобы получше рассмотреть морду животного, когда оно начнет есть.
Неожиданно вверху, над их головами зашумел низко летящий самолёт. Девушки и ягненок задрали лица в небо. В проёме меж стен узкого двора быстро пронеслись разноцветные лампочки.
- Ответственная женщина
Супруга Остекина была женщиной властной, но он ее очень любил.
Поезд мчался сквозь Прибалтику. Она лежала на нижней полке и читала книгу, а он смотрел, как она двигает ступням, читая книгу.
После презентации она флиртовала с длинным импозантным профессором. Все были хорошо пьяны. Остекин не понял блестящую остроту старика и полез в ссору. Скандал закончился неумелой дракой. Оказалось, что импозантный мужчина дерется ничуть не лучше, чем ревнивый Остекин. В итоге наш герой поскользнулся, и увидел несущийся на него зонт.
Следующая сцена произошла вблизи шикарных позолоченных ворот.
– Приветствую, мужчина. Ты своими вздорными теориями о равенстве женщин с мужчинами наработал на ад. Но я почему-то пожалел тебя, – сказал Бог.
Остекин подумал: «Какой странный голос у этого существа. Это не голос, а шум на телефонной станции».
Это были сотни намагниченных голосов, каждый из которых звучал уверенно, усердно и самостоятельно. Все голоса звучали на разных языках. Это была сочащаяся энергия смыслов. Пчелиный рой миллиона ртов, произносящих одно и то же на разных языках. Ни одного из этих языков Остекин не понимал, но все сразу были каким-то образом ему понятны.
– Не теряй времени, мужчина. Жизнь твоя нам обоим понятна. Чего тебе нужно? Проси.
Остекин подумал и ответил печально.
– Господи, я встречал в своей жизни разных женщин. Образованных и красивых, толстых и тощих, игривых и мрачных, здоровых и хилых, злых и добрых, лживых и честных, порочных и вялых, стыдливых и… Но я никогда не встречал ответственных! Теперь, когда я вижу, что прожил эту жизнь так плохо, что даже попал в рай, я решил: дай мне ответственную женщину в подруги! Мы будем с ней строить дом и не мечтать о проклятом равенстве! И дом наш не будет пуст.
Господь подумал о чем-то, вспомнил важное дело, которое ещё не поздно закончить, и сказал:
– Третий раз ты просишь об одном и том же, дебил. Но хорошо, Сизиф несчастный. Так и быть. Ступай, сил нет на твою рожу смотреть.
Остекин поклонился, ступил на одутловатость облака, которое клубилось у него под ногами, но там тверди уже не было – была хлябь. Остекин понесся сквозь небо к своей обычной земле.
Он упал где-то в Подмосковье на крышу, сломав старую антенну, представляющую собой шест и жестянку с отверстиями разных размеров, поднял голову и посмотрел на город. С одной стороны район упирался в густой лес, а с другой – уходил за горизонт. Судя по обилию церквей, которые возвышались над холмистым ландшафтом, это был Владимир или Муром.
Остекин хотел встать на ноги и спуститься по лестнице вниз, но тут его стало таскать по крыше. С него слетела одежда. Он уменьшился и превратился в пылинку, которую тут же подхватил ветер.
Запели первые утренние птички во дворах.
Остекин увидел яркий свет и почувствовал запах спирта. Он пронесся по коридору к массивной стене из стеклянных блоков, пролетел в щель под дверью, – там было тесно даже для пылинки, – и через минуту в городском роддоме N2 раздался требовательный детский крик.
