Шаим Бутаев. Жемчужина Приаралья, или Исполнитель просьбы Орфея (эссе)

(Воспоминания об Игоре Савицком)

ПЕРЕВОД Лиры Пиржановой

Забыв обо всем, Орфей оглянулся назад.

Он заметил, что тень Эвридики шла рядом

с ним. Он протянул к ней руки, но тень

постепенно отдалилась и вовсе исчезла во

тьме.

Овидий ”Метаморфозы”

Какой-то голодранец, прибывший из Куфы,

вместе с караваном Хиджаза, присоединился

к нам. У него ничего не было, но шагал он с

достоинством. Один из богачей, сидящих на

верблюде, сказал ему: “Эй, дервиш, куда ты

идёшь? Путь ведь тяжелый, ты не одолеешь

его и умрёшь по дороге. Лучше возвращайся

обратно”. Дервиш, не слушая его, продолжил

свой путь. Когда караван добрался до Нахлаи

Махмуда, тот богач на верблюде скончался.

Дервиш подошёл к мертвецу и сказал: “Я не

умер от трудностей пешей ходьбы, а ты умер

Читайте журнал «Новая Литература»

от удовольствия ездить на верблюде!”

Шайх Саади

Не умаляя величия гор, мы должны высоко

превознести пустыни и степи.

Олжас Сулейменов

 

 

 

Его положение ещё более ухудшилось: он еле дышал, всё время хрипло кашлял и, несмотря на это, постоянно думал о делах, которые ему следует завершить. Как только ему становилось лучше, он брал в руки ручку и тетрадь и пытался перенести на бумагу мысли, которые он боялся потерять во время болезни. Он думал о том, как бы поскорее закончить краткие сведения о каждом историческом предмете или рисунке, ещё раз пересмотреть все каталоги и довести до своего логического завершения статьи, написанные для журналов и газет. Из окна больничной палаты повеяло запахом осеннего дождя. В такие моменты пациенты с высоким давлением не знали, куда себя девать. У него тоже было не спокойно на душе подобно этому небу, окутанному тучами, но он держался. Как бы там ни было, не стоит беспокоиться, ибо, если честно признаться, он ведь добился своих целей, а что будет дальше – известно только Богу. За трицать лет он собрал тысячи исчезающих исторических экспонатов, среди которых были бесценные предметы искусства и посреди пустыни создал бесподобный музей. Он никогда не придавал значения той работе, которую выполнял и не предполагал, что придёт время, когда его кропотливый труд вызовет огромный восторг во всем мире. Для него было главным – сохранить бесценное сокровище, которое он собирал.

Дело в том, что в первой четверти 20 века художники-авангардисты, творившие в разных направлениях искусства, таких, как импрессионизм, кубофутуризм, фовизм, экспрессионизм, символизм, были обвинены со стороны Советской власти в формализме и, к сожалению, самые талантливые из них были репрессированы. Казалось, что наряду с теми, кто был в числе людей иного толка, ненавидел светлое будущее советской власти или “плясал под дудку” кровопийц, были и те, в чьих руках были не карандаши, а какие-то сверхъестественные волшебные палочки, с помощью которых они создавали шедевры, вызывавшие впоследствии огромный резонанс во всем мире. И не случайно дискуссии вокруг них до сих пор не кончаются. Проблема отношения художников этих направлений к вековым традициям, самобытности, памяти, культуре любого народа, общечеловеческим и национальным ценностям до сих пор является любимой темой теоретиков, что очень похвально. Но когда речь идёт о бережной передаче из поколения в поколение образцов истинного искусства, надо признать, что время оказалось справедливее приговоров всяких “толстолобых” мыслителей. В двадцатом веке подобные уроки истории в наших краях стали причиной смерти скольких прекрасных личностей, большинство которых ушли в мир иной, даже не подозревая о дальнейшей судьбе созданных ими работ. Игорь Витальевич смог сохранить ту немалую часть этих произведений искусства, которые попадались ему в руки. А ведь при жизни их авторы были очернены и даже неизвестно, где захоронены некоторые из них. Но благодаря Савицкому их имена впоследствии во всех уголках мира были прославлены поклонниками искусства, независимо от их языка и расы. “Если я умру не ищите меня в чёрной земле. Я буду жить в сердцах просвещённых людей”[1]. Эти художники не стремились к высоким званиям, орденам и медалям, всенародному уважению или к признанию руководителей страны, они не противоречили своим убеждениям, не отвернулись от своей веры и могли превратить свой разум в пуленепроницаемую броню, что обошлось им в то время очень дорого. В то время сотни издательств, объединений и учреждений бескрайней страны были заняты тем, что создавали однообразные плакаты и лозунги и тонны бумаг тратили на такую бессмыслицу. 1 мая – в День международной солидарности трудящихся и 7 ноября – в День октябрьской революции за исключением 8 марта – Международного женского дня и 9 мая – Дня победы над фашизмом в больших и малых городах проходили демонстрации с красными флагами, с изображёнными на них серпом и молотом. В такие дни особенным пафосом отличались советские печатные издания, в которых они во весь голос забрасывали камнями могилы врагов и не уставали хвалиться тем, что мы шагаем впереди всех на планете. Эти высокопарные лозунги, конечно же, исходили от самого руководства страны, а народ, не найдя в них для себя ничего, кроме пустословия и несбыточных обещаний, махнул на них рукой. Поэтому, как бы ни старалась советская власть внедрить в сознание людей свои идеи посредством всякого рода торжеств, всё было бесполезно. Авторы, которые откликались на такие праздники шаржами в шутливом тоне, подвергались гонению. Кстати, в коллекции Савицкого есть такая картина про парад первого мая. Каким образом он заполучил эту картину и как её сберёг – это долгая история. Я задался целью не уделять особого внимания на имена героев и персонажей, названиям и смыслу картин, а также даты времён этих событий и места, поэтому не считаю необходимым останавливаться на подробностях. Моя задача, которую на меня никто не возлагал, из уважения к читателю просто прикоснуться к веренице тех событий и мыслей. Ибо, если я не поступлю так, среди многочисленных имён, фамилий и названий мест, боюсь, забуду то, что хочу сказать. К тому же, я не чувствую себя обязанным повторять уже всем известные заученные фразы. Более того, у меня нет желания призывать брать пример с тех несправедливых и запутанных происков врагов и друзей тех времён. Я далёк от мысли напоминать, разрывая сердца, слова, сказанные когда-то в адрес репрессированных, что “если бы они снова воскресли, то их снова стоило бы казнить”. Я за то, чтобы было только добро и ни капли зла.

Словом, бесчисленные призывы, плакаты, лозунги тех времён в стране, где мы выросли, давили на парня, заболевшего чахоткой. И как бы ни старалась советская власть придавить сознание трудящихся всякого рода запретами и неусыпно следить невидимым оком за их спинами, люди их не принимали и мысленно выбрасывали на помойку. Мы напрасно пытались как слепые во мраке прощупать тайны, которые, как бы мы сильно ни старались, не доходили до нашего сознания. А вещи, которые мы мысленно выбросили на помойку, начиная с авторов и кончая священными книгами, несмотря на запреты, прошли через большие жертвы и как полынь однолетняя накрыли собой всю землю, достигнув справедливости. Они не думали об измене и предательстве. Как организм удаляет из себя всё лишнее, так и наше сознание, исходя из опыта миллионов лет, не воспринимало образцы фальшивого искусства как знаменосцев преходящей политики. Ибо под ними лежали, переливаясь, другие волны. Правильнее будет их назвать инстинктом самосохранения. В те годы, когда только начиналась эпоха бесконечных мук и страданий, нашлись люди, которые воспользовавшись ситуацией, позднее пытались выдвинуть свои умные изречения о том времени и стране и приходили к выводу, что “они сами себя наказали”. До конца жизни они рассказывали о своих творениях, далёких от истинного искусства. И эти люди и тогда и позже в своих мрачных спецучреждениях, как бы ни старались просверлить взглядом, ни в странных текстах, ни в кривых линиях картин не могли найти оправданной ошибки. Говорят, где не хватает ума, там применяют силу. В таких случаях они объединялись и приходили к выводу, что всё это бессмысленно, и что ужаснее всего, делали заключения, что это просходит где-то вне советского сознания, что кажется уж очень сомнительным. Вот так они грешили. Природа наградила эту бескрайнюю страну густыми лесами, полноводными реками, украшавшими её высокими красивыми горами. А чтобы объездить её от начала до конца самым лёгким путём считалось войти в состав какой-нибудь агитационной группы, которая несла в народ новое просвещение. Может быть, по этой причине в то время не было разницы между писателем и пропагандистом, поэтом и лектором, певцом и оратором, художником и фоторепортёром. И в этот момент, когда «из головы выглядывали ноги, а из ног голова»[2], словом, когда всё было вверх дном, среди всеобщей суеты те, кто не примкнул к первой подвернувшейся группе, не захотел морочить головы людям ненужными советами, не искал себе тёплого местечка и в своих персонажах как бы отстранённо изображал, насколько он ненавидит “Шариковых и клоунов”[3], искажавших эстетический вкус, в них тут же видели жестоких врагов народа. На самом деле они были замечательными, бескорыстными людьми от бога, которые не думали ни о чём, кроме искусства и ставили его принципы превыше всего. А вина их была в том, что они были талантливыми. Многие знают, что фраза “У кого нет таланта, тот сам пробьёт себе дорогу, а талантливым надо помогать” принадлежит известному графу[4] – зеркалу русской революции. Но из-за того, что эстетический вкус был испорчен, а время было такое, что трудно отличить фальшь от истины, тем, кто пытался выбраться из этой ситуации, было ясно, что наткнутся они на муравьёв, пауков и хищников, как путешественник в африканских джунглях. Хищников выдавал их скрытый вой в вечно голодных глазах. Они рыскали повсюду, бросая вокруг свой острый взгляд, полный злой и необоснованной претензии. Судя по воспоминаниям, в краях, где мы выросли, среди населения распространялись слухи о том, что в махаллях[5] были те, кто дни и ночи ждал, сам не зная чего, и в итоге от страха заболевал меланхолией или эпилепсией, пытался покончить жизнь самоубийством: вешался, резал себе вены, топился в реке. Даже были те, кто сам приходил и вручал себя в руки кровопийц, неосознанно признавая все преступления, которые вешали ему на шею и, таким образом, самовольно выбирал участь узников, которых отправляли в холодные края на лесоповал. И таких случаев было бесчисленное количество. Страх и паника появлялись сами собой и как эпидемия распространялись среди людей и невозможно было от них убежать. И чем больше человек пытался скрыться от них, забиться в угол или вести уединённый образ жизни, тем дольше они принимали ужасающие формы и делали человека умалишённым. В краях, где мы выросли, “бесславные” потомки, внуки и правнуки таких людей ходили по улицам, прижавшись к стене, будто боясь кого-то задеть. Они боялись даже шороха падающих листьев, прикрывая головы руками, и издавали странные звуки, подобные стону. И чтобы привести их в чувство не уставали непрерывно применять в качестве оружия такие вечные понятия, как страх, паника и угроза. А ведь в то время большинство интеллигентов понимали, что из глубин ада вот-вот вырвется дремлющий чёрный конь погибели под именем “репрессия”, который растопчет всё на своём пути. Так размышляли мы, сидя на берегу реки и не отрывая свой взор от течения, в котором отражалось зарево. И даже те, кто кое-как успел выбраться за границу и не расстался со своими надеждами, как скитальцы и беглецы не смогли далеко убежать и жестоко расплатились за свой талант. Можно себе представить, как в такое тяжёлое и сложное время художники-авангардисты творили в направлении модернизма. Это можно сравнить разве что с беззащитным и слабым существом, попавшим в совершенно чужую среду и озиравшимся вокруг. Но в искусстве и поведении людей, работавших в новом направлении, скрывалась какая-то опасность для Шариковых и клоунов. Они испуганно выкрикивали во весь голос, что в советском искусстве самое главное – действительность, а форма вторична и те, кто не соглашался с этим, бессовестно провозглашались слугами врагов. И вот под влиянием такой боязни и стали появляться постановления, касающиеся искусства и литературы. В этих документах чётко были расписаны духовно-нравственные качества советского человека, занимающегося искусством, его личность, творческое направление и т.д. И без того замученные творческие деятели иного направления с появленнем таких постановлений не знали куда себя девать. Из-за таких недоразумений было очень скорбно и обидно приносить в жертву искусство, которое, казалось бы, считалось не гибнущим на пути политических интриг. После разумных анализов и размышлений творчество беззащитных художников обвинили в формализме. И в первой четверти 20 века русская культура и искусство таким образом лишились огромного пласта одного поколения творцов. Об этом свидетельствует и то, что через сто лет, ровно через век, когда их прах давно уже развеялся в вечности, знатоки искусства, поклонники их творчества и археологи по частям пытались восстановить бесценные жемчужины, созданные ими. Отрадно, что от запаха красивого цветка, раскрывшегося на закате солнца, сырые стены тюрем были разбиты в пух и прах. Славные имена, неимоверный труд громко заявили о себе через множество вечных испытаний. Время показало, что эти имена, когда-то гремевшие на весь мир, канули в вечность и никто о них не вспоминал. И опять же время доказало, что чепуха вроде той, что эти художники не знали, что творят, что в их произведениях отсутствует содержание и что они не чувствовали жизненную силу советской идеи и занимались играми формализма, была преходяща. Проблема формы в идеях модернистских направлений типа футуризма и авангардизма, сформировавшихся в начале 20 века в Европе, касалась не только искусства, но и напоминала о том, что в их корне лежат намёки на общество и политику. А ведь в основе советской политики, пытавшейся объединять под единой идеологией народы, лишив их национальных ценностей и исторической памяти, лежали идеи социализма и коммунизма, которые на самом деле появились как идеи футуризма. Когда знаменосец этих идей, объявил, в частности, царскую Россию “тюрьмой народов” и рассказал небылицы о свободе, равенстве и светлом будущем миллионам беззащитных людей, им ничего не оставалось, как последовать за ним с надеждой, поскольку им нечего было терять кроме своих цепей. Но ведь “животные, выйдя из клеток, сооруженных хозяевами, хотят чувствовать себя на их месте, но они не понимают, что это всего лишь игра, которая продолжается до тех пор, пока их хозяева не соорудят новую клетку”[6]. Тогда, потеряв всякую надежду, люди в наших краях не хотели предавать забвению уроки длинной и запутанной истории, и тот, кто раскрывал об этом рот, был казнён, а другим ничего не оставалось, как  сделать задумчивое лицо и грустно смотреть на почерневшие от белизны хлопковые поля. На их плечи легли даже работы на лесоповале для строящегося коммунального здания среди бескрайних лесов. Несбывшаяся мечта о том, что новый облик страны будет лучше, а на самом деле оказался  хуже проклятого прежнего, испортила настроение людей уже в первые годы власти. Возможно, поэтому появились поговорки типа “вначале было слово” и сторонники новых взглядов – большевики, ни за что не желавшие изменения единой удобной формы в обществе, боясь появления других мыслей, быстро отвернулись от них. И всё-таки им не удалось уничтожить в творческих людях стремление освободить образ мира от однообразности с помощью структур и конструкций, чем страдать от мук (“Что мне делать со старым ларьком, доставшимся мне от Ибрагима”)[7], перед алтарём искусства этих направлений. Эстетический вкус поэта, сказавшего, что он плюёт, проявлялся не в вульгарности его слов, а прежде всего в том, на что была направлена его ненависть и с этого момента была ясна суть его действий. Застой в единой форме не касается содержания. И даже дерево обретает новое содержание, когда растёт, цветёт и плодоносит. Вчера оставь на вчера, а сегодня оставь на сегодня. Сегодня превратится в завтра, а завтра во вчера, и тебя завтра оставят на сегодня, то есть, на вчера. Грош цена тому, кто поклонялся перед личностью, которая постепенно теряла свой облик на фоне невидимых глазу метаморфоз, обновлений, изменений, забвений и волнений духовенства, и  когда-то превратится в пух и прах, а также тревогам, играм слов, претензиям, тёмным мыслям, иронии, лёгкому опьянению от аплодисментов толпы, трудам и рифмам того, кто под влиянием преходящих идей как отважный рыцарь[8], поднимал меч против ветряной мельницы. Добро, которое ты наживаешь, настолько становится противным, потому что каждые четверть века, появляется время с длинной метлой, чтобы почистить всё вокруг. Забыв про более важные дела, оно становится дворником. Сметая всё на своём пути в мусор, стопки книг и горы картин, оно будет зевать от такой нудной и бесславной работы и проклинать тех, кто оставил после себя такой хлам. Честно признаться, обеспечивать работой эту безжалостную метлу не стоит твоих усилий. Поэтому бесполезно сожалеть о том, что ты не можешь проглотить свой язык. Осознание, хоть и позднее, того, что лучше молчание и что тебя миновала участь слышать проклятия в свой адрес, переворачиваясь в могиле, – это ещё начало всех твоих страданий. Ты лучше подумай о завтрашнем дне, о том, что ты должен спешить, чтобы другие не заняли твоё место. Лучше бы ты как вьюн ухватился за шанс выкарабкаться, нежели хвататься за брюки тётиного мужа, который занимает высокий пост. Разве ты не видишь, как на берегу полноводной речки высыхает виноград, а у подножья гор он вовсю расцветает от капельного орошения. Ни тело, ни мысли твои не стоят ломаного гроша. И если только ты убедишь себя в том, что их надо забыть и выбросить на свалку, ты сможешь создать будущее, а иначе останешься среди мусора. Потому что как бы тебя не превозносили, сегодняшний лист на дереве завтра упадёт к ногам и смешается с навозом. Как бы голоса ни были громкими, а песни звучными, если они исходят из одной темницы, то пока она не будет разрушена, птица души не сможет вспорхнуть. Пока творческие люди не поймут, что климат, который предоставляется им для деятельности, не подразумевает под собой уважение и лишь скрывает интересы спонсора, великие таланты будут обречены на жалкое существование. Ничего не изменится, если форма не поменяется. Однообразные песни и слова когда-нибудь надоедают слушателю или приводят к тому, что он взрывается, а в большинстве случаев он попадает в психбольницу. «Форма – тень, а содержание – солнце. Без тени луч разрушается». «То, что видимо – слабо, связанно и жалко, а то, что невидимо сильно и победоносно». «Если откажетесь от образа, всё для вас рай, а если нарушите форму, нарушите образ всего»[9]. В произведениях великих мыслителей Востока, блиставших как солнце за несколько тысячелетий до нас, таких цитат бесчисленное множество. И если принять во внимание то, что в основе такого великого статуса как самоотречение, тоже лежит намёк на форму, нерешённость этого вопроса в двадцатом веке, провозглашенном эпохой великих перемен, доброжелательность ко всему застывшему равнозначна тому, что вы идёте в направлении, обратном вашим целям. Такие взгляды в искусстве коренным образом считались революцией. Не случайно сначала в Италии вокруг футуристов, опубликовавших свои манифесты, объединились самые видные архитекторы, скульпторы, музыканты, литераторы и художники мира. Затем они во всех сферах искусства совершили революции. К слову сказать, позднее целые города и мегаполисы, как результат архитектуры этих направлений, изменили облик мира. Творческие люди – это целый мир, абсолютный феномен, их внутренние возможности дарованы богом. Процесс восприятия ими окружающего мира тоже происходит по-иному. В странах, где признали их посланниками человечества и поняли, что никто не вправе ими управлять, новые направления искусства были настолько развиты, что стали говорить о величии этих бесценных созданий. В период обновления они тоже осмелились как наши великие предки рассказать в различных жанрах искусства о том, что яркие краски радуги и тайны Вселенной воплощены в самом человеке. Таким образом, новые виды музыкальных инструментов, технологии изобразительного искусства, чудеса архитектуры, неповторимые литературные возможности проявили себя, стали замечать границы между космосом и человечеством. Это движение всё равно доказало себя и поэтому изменился не только взгляд на мир, но и поменялся его образ. Для этого не стоит далеко ходить за примером. Достаточно вспомнить, что гордостью страны, в которую мусульмане совершают паломничество, является построенный в стиле постмодернизма самый высокий небоскрёб в мире, расположенный рядом с Каабой. Отныне даже малолетний ребёнок знает, что струкура изделий и вещей может сама о себе заявлять и глупо помещать её в единую форму. Это было торжество “Авангарда, остановленного на бегу”. Но если представить, какой ценой нам досталась эта истина, становится понятным, к какой трагедии привели на первый взгляд невинные действия клоунов-созидателей того времени. И как в священных книгах в пик подлости этого сложного периода появился Освободитель. Он как великодушный герой былин вышел на арену. Будучи творческим человеком, он решил сохранить для потомков картины художников, которых никогда не видел и не знал, а также уникальные вещи, в которых отражался дух народа, живущего на берегу исчезающего моря, подчиняясь капризам пустыни. Признавая созидание величайшим качеством, присущим человеку, следует отметить, что, когда появляется необходимость что-то сохранить, кроме самоотверженности требуется ещё и настоящая любовь. Помню, как в наших краях в то время, когда даже шёпотом нельзя было говорить о том, как уничтожали священные книги, прохожие подбирали остатки скульптур, высеченных у подножий гор, и искали покупателей на базаре, чтобы продать эти уникальные предметы. Археологические исследования и антропологические сравнения позволили историкам прийти к выводу, что сначала в городе Киеве жили наёмные пастухи тюркских племён, вёдших кочевой образ жизни. Они строили роскошные могильные сооружения, так как считали потустороннюю жизнь вечной, а этот мир преходящим. Игорь Витальевич родился в этом городе, в семье юриста. Его родственники были люди образованные, умеющие ценить красоту. Дед был известным профессором-славяноведом, а бабушка увлекалась живописью. Родители часто ездили в европейские страны, привозили из поездки новости тамошнего искусства и мечтали о появлении таких новых свободных взглядов у себя на родине. У французской гувернантки[10] он научился многому, в том числе, в совершенстве усвоил французский язык. Поэтому он с детства свободно общался на нём. Таким образом, аристократические навыки, переходящие из поколения в поколение, образцовое воспитание могли свободно обеспечить ему блестящее будущее. Но в это время, как известно,“призрак бродил по Европе”[11], который став реальной силой, отрицал всё, что не вмещалось в его идейную чашу. Эта ситуация и разрушила его семью. Началась какая-то необъяснимая нервозность. Особенно, всё происходящее было чуждо деду-профессору, потому как на глазах топтались ценности, культура и он не мог равнодушно смотреть как развивались неграмотность и безвкусие. Он удивлялся тому, что вокруг появилось столько грубых, неграмотных и безжалостных людей, и изводил себя мыслью о том, что судьбу народа будут решать эти жулики. А бабушка не находила себе места и панически повторяла, что пока есть возможность надо собрать пожитки и уехать в Европу. “Вот увидите, – говорила она, из-за этих негодяев скоро ничего святого не останется”. И если раньше все с восхищением смотрели на аристократические замашки, которые издавна ценились в семейной атмосфере, то теперь они стали предметом критики тех, кто не признавал ничего кроме ручного труда, думал только о своём желудке, для которых жизненными принципами были недобросовестность и ложь. Наконец, они не выдержали и, когда ему исполнилось пять лет, семья переехала в Москву. Здесь под влиянием бабушки он заинтересовался живописью и начал получать свои первые уроки у мастеров. Позднее бабушка стала отправлять ему из-за границы необходимые для работы принадлежности.

Спустя годы, после того, как оставив после себя уникальную коллекцию мировой живописи, он в одиночестве покинул это мир. Те, кто знал его, словно, легенду пересказывали воспоминания о нём. Он был гордостью и патриотом каракалпакского народа. Судя по воспоминаниям, когда его приглашали на ужин, за столом, накрытым с изысканным вкусом, он с горящими от радости глазами взахлёб рассказывал истории из своего детства, улыбался и напрочь забывал о своём немногословии. Он и в самом деле был уникальным человеком и каждый рассказ о нём превращался в легенду. Но судьба уготовила ему не роскошную жизнь, как у его предков, а участь отшельника, который самоотречённо всю свою жизнь посвятил собранию коллекции работ художников-авангардистов. В этом и проявилось его благородство, присущее аристократам. На этом пути он упустил счастье создать семью, дом, карьеру, о которых мечтают все люди. По словам его биографов, перелиставших не один источник, он скрывал своё аристократическое происхождение и чтобы доказать, что он выходец из пролетарской семьи, занимался всякой чёрной работой, работал электриком, полиграфистом. И только позже он осуществил свою давнюю мечту, поступив в Московский художественный институт. Из-за болезни его не взяли в армию.

Одним из двух беспощадных Калигул 20 века, доказавших правдивость мысли “Пожалуй, нет страшнее врага, чем царь-тиран, который действует по клятве, в рамках закона и под священным знаменем»[12] был тот, кто до этого репрессировал передовых мыслящих людей своего времени, мучил их в каторгах и, выходя к запуганному голодом и страхом народу, говорил «братья и сёстры мои» и вдохновлялся героями, от которых отворачивался сам. Второй – в резиденции у подножья высоких гор Баварии не находил себе места от незрелости плана захвата страны голодранцев и диких, льстивое окружение которого убедило его в том, что он является бесподобным политиком, который обеспечит будущее нации, и пыталось держать в тайне от него положение избранных войск на фронте. На Украине, ещё помнившей последствия советской системы в тридцатые годы, фашистов встретили как освободителей. Но слишком дорого обошлась здешним евреям эта свобода. Началось массовое истребление представителей этой нации, их заставляли рыть для самих же себя могилы, сжигали в газовых камерах. Тысячи женщин, стариков и детей ушли на тот свет, даже не понимая, в чём их вина. В разгар Второй мировой войны Московский художественный институт эвакуировали в Самарканд. В это время он уже успел научиться азам живописного искусства, но больше всего его взволновало то, что отныне он продолжит учёбу в сказочном городе, который покорил его воображение. Кроме того, еврейская кровь в его жилах как бы призывала держаться подальше от центра политики фанатиков[13]. Странно, что известный на весь мир своими неслыханными по жестокости преступлениями, фашизм, как и коммунизм, вышел на арену с футуристическими идеями. «Пока новое поколение не выбросило нас на помойку, мы должны выполнить свою миссию»[14], – поспешно говорили его представители о создании будущего человечества. Растоптав то, что было под ногами, отрицая приверженность к догматизму, они взращивали новые приниципы и требовали подчинения им. Их идеи были намного сильнее и опаснее прежних. И как всегда жертвой противостояния идей оказывался простой народ.

Ещё по дороге в Самарканд, куда он направлялся, он услышал о вскрытии могилы Сахибкирана.[15] До него дошли и слухи о том, что ни к чему хорошему не приведёт беспокойство духа такого великого человека. А назавтра началась страшная война, многие посчитали это случайным совпадением и, тем не менее, в глубине души он понимал и верил в то, что существует какая-то таинственная закономерность. Что бы там ни было, он был бесконечно рад тому, что у него отныне появилась возможность поближе познакомиться с древней культурой, искусством миниатюры, архитектурой и археологией Средней Азии. Неуправляемые мысли далеко уводили его в некое таинственное убежище. К этому времени вид легендарного города полностью не сохранился, но, несмотря на это, нетрудно было осознать корни его культурной среды. В городе, где когда-то собирались ремесленники со всего мира, чтобы продемонстрировать своё искусство, увидев духом павших людей, он задумывался над тем, что, возможно, из-за войны потомки известных на весь мир великих людей оказались в таком положении. Но что бы там ни было, его восхищала открытость, искренность, гостеприимство и великодушие этого народа в любых условиях, веяния тех далёких времён озаряли его сердце. Будущего художника волновала местная палитра красок, фактура, образы, неповторимое своеобразие, восход и закат солнца, вечное движение времени, белые облака, плывущие сами по себе, не обращая внимания на угрозы человечества, и сияние зари  – всё это было источником его бесконечного вдохновения. Тёплые воспоминания о Самарканде привели его к мысли о том, чтобы связать всю свою дальнейшую жизнь со Средней Азией.

Теперь он отчётливо понимал, что при деспотической системе, напоминающей подземное тёмное царство Аида, куда не проникают лучи света и откуда нет выхода, под бдительным оком Цербера[16], с шипящими на шее змеями, никогда не осуществятся его мечты, что он подобно крохотному насекомому может умереть под огромной лапой слона. Отсюда и были все его страхи. Как бы он ни старался казаться равнодушным ко всему, что происходило вокруг и было далеко от искусства, его тошнило от всего этого. Мало того, что изменили искусству, так ещё очень старались облить грязью талантливых людей, дни и ночи создавая белые и чёрные списки. А ещё, если была возможность, пытались преградить дорогу читателям к произведениям уже признанных великих классиков, что было страшнее всего. Настоящее искусство даёт человеку зеркало, чтобы тот осознал, кто он и в каком направлении движется, намекает ему на то, что он не прирученное животное, сталкивает его с вопросами, касающимися его самого и общества. А это, в свою очередь, заставляет настораживаться “эго” человека, что отнюдь не связано с эгоизмом. Говорят, если в лесу начинается пожар, то одинаково горят и живые и сухие листья. Так вот, несмотря на то, что его раздражали действия идеологов советской власти, не постеснявшихся отправить во вражеский лагерь талантливых людей, творчество которых им не нравилось, он всё равно верил больше всех в несравненную силу задушевных мелодий, исходящих из золотой лиры Орфея, которые изредка звучали в мрачном царстве Аида. И если бы не это, то мир давным-давно лежал бы у ног ужасных и беспощадных наперсников и рычащих собак неуклюжей Гекаты.[17] В таком случае человечество навсегда лишилось бы возможности придавать красоту полям c вянущими цветами по ночам, когда повсюду, витал призрак Эмпусы с ослиными ногами, и куда не проникали ни свет, ни радость. К счастью, всё не так, тучи, затмившие солнце, это не просто тучи, не случайны и солнце, и луна, бесперебойно сменяющие друг друга. Ибо за ними стоят молниеносные, землесодрогающие, тучеразгоняющие, вечные божественные силы, которые порой находят момент, чтобы бросить взгляд на весы действий земли и тогда всё идёт своим чередом, и человечество, выбросив из памяти тяжёлые и душевные страдания, стремится к вечному счастью и покою. Ему хотелось верить, что подобно тому, как положительные события отражались в старину, так и в будущем настанет день, когда история одержит верх над всеми прочными и могущественными силами, подобно молодому деревцу, одолевшему тысячелетние чинары, и тогда седовласые старцы уступят место детям. Маленький луч света в окружении морально давящей и тревожной жизни разверзнет тьму и уничтожит её до корней.

Москва особенно в эти осенние дни пробудила в нём отвлечённые и приятные воспоминания, которые нахлынули на него, когда он смотрел в даль за окном. Вспоминая о прошлом, он подумал, что если бы силой воли тогда не покинул этот город, то, возможно, сейчас сильно пожалел бы об этом. На его бледные губы набежала изнурённая улыбка. Через четверть века, которая пролетела как одно мгновенье, он вернулся в этот город, который принял его больного в этой лечебнице. Неизвестно, узнал ли город своё истрёпанное, но довольное жизнью детище? По влажному прохладному ветерку, ворвавшемуся из окна палаты, он узнал запах любимого времени года – осени. Надо отметить, что почти все настоящие творческие деятели этой страны были неравнодушны к этому сезону. Осенью в их сердцах появлялись печаль, одиночество, разлука, праздность, которые затем незаметно переходили в их творчество. Может быть, поэтому она была славной:

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.[18]

Влажный запах, веющий с улицы, будто затосковал и стал накрапывать дождь. Все, у кого было повышенное давление, облегчённо вздохнули. Удивительно, как человек и небо взаимосвязаны. Не прошло много времени, как ускорившийся дождь начал стучать по крышам, образовывая пузыри в лужах. Промокшие деревья обрели неопрятный вид, напоминая стражей постепенно удлиняющихся ночей. Холодные капли дождя степенно стучали по стёклам окна палаты. Они, то убаюкивали его, то уводили далеко–далеко… С детства он рос слабым ребёнком, но душа его была полна чувств. Может быть, поэтому он до конца жизни остался романтиком, без конца думающим о том, способен ли он посвятить всего себя своей любви. Как говорили великие мыслители Востока, он долго думал о том, где бы найти исцеление для болезни, которая неожиданно налетела на него и превратилась в хроническую. Когда он мысленно возвращался к своим юношеским грёзам, он заливался горькими слезами из-за того, что не было возможности их осуществить. Его когда-то бесконечно мучила мысль о том, что он может уйти из жизни бесследно и бесцельно. Когда он учился в институте, казалось, что его вроде бы поняла одна девушка, в которую он был сильно влюблён. Она была младше его на шесть лет. Слушая его речи, она удивлялась и не могла сдержаться от вопроса: “Зачем тебе это?”. Чтобы избавиться от страданий, он с головой ушёл в работу. По ночам он что-то рисовал, писал, но с наступлением утра понимал, что ночное вдохновение непостоянно и обманчиво, и не захотев днём видеть эти работы, он их рвал и выбрасывал. “Нет, – думал он, ночь своим одиночеством задавит меня, надо работать днём”. Он невольно осознал, что в дневных работах есть ясность, реальность и стремление к конкретной цели. С того момента в его душу закралась мысль, которая вам и не снилась. В сравнении с ней даже меркли необычные приключения легендарного Кухи Коф. Он смог почувствовать звуки струн золотой лиры в руках божества. “И тогда Орфей заиграл на своей золотой лире, звуки мелодий как волны бились к берегам ужасного Стикса. Своей волшебной музыкой Орфей очаровал Харона. Он слушал мелодии Орфея, опираясь на вёсла. Под звуки своих мелодий Орфей спустился в лодку, отплыл от берега и направился по чёрным водам Стикса. Харон перевёл Орфея на пожелавший берег. Играя на лире, Орфей вышел из лодки и по страшному царству призраков направился к Аиду, который восседал на троне в окружении привидений, которых завлекла сюда музыка. Но для того, чтобы спасти красоту в клетке тирана, ему даже не пришлось упрашивать Харона перевести его на другой берег ужасного Стикса”.

Дело в том, что во второй половине двадцатого века в Хорезмский оазис было организовано несколько археолого-этнографических экспедиций. В трудах известных учёных-археологов и этнографов, участвовавших в них, были приведены интересные сведения, сделанные на основе археологических находок, о том, что здесь издревле существовали корни древнего государства, где было развито рисоводство и орошаемое земледелие. В это же время в результате археолого-этнографических экспедиций были исследованы уникальные археологические памятники такие, как “Аяз кала”, “Базар кала”, “Жанбас кала”, “Топрак кала”, “Койкырылган кала”, “Коргасын кала”, “Кызыл кала”, “Кузалыкыр”, “Тесик кала”. Известные римские историки и географы, такие, как Гекатей, Геродот и Страбон тоже признавали, что облик низовьев Амударьи в древние времена был абсолютно другим и соответственно здесь были налажены межгосударственные отношения. Даже Древний Рим считал себе равным эту землю и поддерживал с ней дипломатические связи. Эффективные результаты первых экспедиций нашли своё отражение в трудах крупных исследователей. На самом деле многие учёные прославились именно благодаря трудам, посвящённым этой теме, потому что их признал весь мир.

К 50-м годам 20-го века была организована Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция в Каракалпакстан. Руководителем данной экспедиции стала учёная женщина – этнограф, которая приходилась свояченицей известного художника, который был его учителем. И поэтому, когда его пригласили в экспедицию рисовать, он с удовольствием согласился. Он бессонными ночами копался в книгах, чтобы глубоко изучить историю местности, которую ему предстояло посетить, всё время думал о встрече лицом к лицу с прошлым солнечного края, корни которого глубоко уходили в древнюю культуру человечества, и гадал, какие же ещё чудеса он кроет под песчаными холмами. Несмотря на то, что в те времена редко можно было встретить письменные источники на эту тему, судя по сведениям, приведённым в прежних исторических изданиях, которые он прочитал, говорится, что эта местность не просто песчаная пустыня, как многие себе представляют, здесь когда-то были заложены корни цивилизации, а население ещё в древности занималось орошаемым земледелием. Об этом свидетельствуют и записи древних учёных, занимавшихся изучением образа жизни населения, жившего в дельте Амударьи и в пустынях близ Аральского и Каспийского морей в начале пятого тысячелетия до нашей эры. Оказалось, что на территории нынешнего Каракалпакстана, куда он собирался ехать, существовали сведения о возникновении центров древней государственности в 6-7 веках до нашей эры, а самый древний этногенез каракалпаков был связан с племенами саков-массагетов, живших на этой территории. Когда “отец Истории”[19] произносил: “Иранский шах Кир второй перешёл через реку Аракс, напал на родину массагетов и был разбит войском царицы Тумарис”, он, оказывается, имел ввиду именно эту территорию. Аракс – это сегодняшняя река Амударья. В римских источниках встречаются и другие её названия, такие как, Ок, Окус и другие.[20] “Одеждой и образом жизни массагеты были похожи на скифов. Они ездили на конях и ходили пешком. Обычно их оружиями были лук, копьё, секира. Все их вещи изготовлялись из золота и меди, но металлическая часть пики, стрелы и алебарды готовились из меди, а головные уборы и ремни украшались золотом. Сёдла и сбруи их коней тоже украшались золотом. В их быту не использовались изделия, сделанные из железа и серебра, потому что эти металлы вообще не встречались на территории массагетов. Но у них было очень много золота и меди.”[21] Они пили вина из чаш, сделанных из черепов врагов, и были мастерами изготавливать ремешки с украшениями из выделанной кожи врага, а когда умирали их вожди, саки сильно горевали и резали свои тела клинком. Вместе с вождем хоронили его жён, наложниц, слуг, коней, оружие и драгоценные вещи. Думая, что есть загробный мир, не забывали положить в могилу еду и посуду. Вокруг могилы сооружали крепость из камня. Его поразила легенда о Шираке-пастухе из племени саков, который, чтобы отвлечь напавшего на его землю врага, отрезал себе нос и уши и нарочно вышел навстречу к неприятелям в жалком образе, истекая кровью. Простой пастух вызвался указать им место нахождения сакского войска, которое словно вода исчезла в песках пустыни. Он повёл вражескую армию за собой. Неделю шли они и большинство нукеров уже не верили Шираку, но видя его отрезанные нос и уши продолжали путь. Наконец, они добрались до самого центра пустыни и тогда Ширак сказал: “чтобы выбраться отсюда в любую сторону потребуется как минимум неделя”, и захохотал, восклицая, что в одиночку он победил целое войско и теперь враги станут жертвами падальщиков. Разозлённые вражеские нукеры растерзали его на куски, а сами с большими потерями, не выдержав жажду и палящее солнце, еле выбрались из пустыни и вернулись назад.

К непобедимому народу в разные времена примыкали народности, прибывавшие из других земель, которые смешивались с местными племенами. На этой основе в средние века происходил процесс формирования народов Приаралья – печенегов и огузов, а в 8-10 веках на этой территории весь мир стал узнавать о каракалпаках. Они в основном занимались скотоводством и рыбной ловлей. Позже, когда он вступил на эту землю, несмотря на жару, холод, пыль и песчаные бури, он продолжил свои исследования. Древние письменные памятники, найденные во время раскопок руин городов Койкырылган кала, Айбугыр и Бурлык кала, образцы древнего изобразительного искусства и скульптуры в Койкырылган кала и Акшанхан кала говорят о том, что стремления человечества к совершенству непрерывно продолжались во все времена. О том, что в этих краях ещё до нашей эры были развиты разные науки, к примеру, математика и география, и на высоком уровне находилось военное искусство, напоминает история древних городов-крепостей, сложных по конструкции. Глинобитные и кирпичные стены, ворота, улицы, прямые и кольцевые дорожки, молельни, сложные сооружения, укрытия, угловатые башни крепостных стен – всё это результат совершенных архитектурных решений, которые до сих пор поражают и ставят в тупик археологов. Он восхищался стремлением певцов-жырау сохранить культуру и обычаи своего народа, создавая сборники, антологии и эпосы, такие как, “Алпамыс”, “Едиге”, “Коблан”, “Кырк кыз”[22], напевая близкие сердцу народные песни под аккомпанемент кобыза[23]. Они считали своим духовным наставником Коркыт ата, который родился во время грома и молнии вперемешку с сильным ветром и проливным дождём, когда от влаги почернели горы и небо и напугали всех, и который, несмотря на приближение измождённой старости, как бы ни старался убежать от смерти на быстроногом верблюде, всё равно оказывался на кладбище. От этого и произошло его имя, которое дали ему при рождении, а означало оно “испуг”. Эти настоящие поэты и неповторимые музыканты-творцы были полномочными представителями своего народа, а мелодии кобыза доносились словно издалека. Очарование и непостижимая тайна музыки степей будто воплощались в голосовых связках и кончиках пальцев этих певцов-жырау. Он обошёл памятники “Султан Увайс баба”, “Кеширмес баба”, “Каландараг”, “Нарынжан баба”, “Мазлумхан сулыу”, “Миздакхан”, “Белеули” и всё это время в его ушах звенели эти мелодии. И во время его работы в мавзолеях “Дауыт ата”,”Хаким ата”, “Аяз кала” и “Топрак кала” его подбадривала эта музыка. В душевных старинных песнях “Айдар-айдар”, “Ярамазан”, “Хеужар”, “Олен”, “Сенсиниу”, “Жоклау”, вызывавших ветер, звучавших во время различных церемоний и обрядов, он искал утешения для своих страданий, различал сильные мотивы, способные передать смысл жизни. Казалось, только теперь он стал понимать, что искал в этой жизни. Да, он будет это делать. Да, он призван это сделать. Да, его взволнованная душа от старинных напевов повелевает это. Да, теперь он был точно уверен, где находится то, что он искал в течение всей своей жизни. Отныне он с помощью призывных напевов устного народного творчества каракалпаков, таких как “Бадик” или ”Толепсен”, мог звать в поддержку божества искусства и красоты. Как мелодии золотой лиры Орфея когда-то заворожили подземное царство Аида, так и музыка степей, как солнце, вдруг неожиданно засверкавшее среди пасмурного дня, озарило его сознание. Да, так и будет, потому что об этом говорится и в древнем устном народном творчестве, песнях сказителей и эпосах. Для того, чтобы им поверить, надо, прежде всего, осознать себя. Да, так должно случиться… “Играя на лире, Орфей, приблизившись к вечному нерушимому трону Аида, пал перед ним на колени. Он весело и радостно играл на струнах и напевал. В его песне была любовь к Эвридике, а вместе с тем отражались счастливые мгновенья весенней порой. В строках задушевных песен говорилось о краткости и скоротечности жизни, об уходе из этого мира Эвридики, оставившей его. Орфей перенёс на ноты печаль и переживания своей чистой любви. Его песни во все уши слушало всё царство Аида, его песни заставили плакать всех вокруг, из тёмных ниш стали появляться лучи света, ослепляющие глаза. Страшный Аид слушал его мелодии, не поднимая голову, которую ни перед кем ещё не склонял. Персефона, положив свою голову ему на плечо, слушала и плакала горючими слезами. Тантал, забыв про мучающие вечный голод и жажду, пришёл в волнение от волшебства мелодии. Сизиф, остановив свою трудную и безрезультатную работу, задумался, опёршись на камень, который он хотел перекатить на вершину горы. Слушали и дочери Даная, забыв про свои бездонные кувшины. А свирепая богиня Геката закрыла лицо руками, чтобы никто не видел её слёз. Слёзы заблестели и в глазах безжалостных Эринний, не знавших, что такое сожаление. Мелодии Орфея внесли в подземное царство Аида неожиданные чувства и волнение”.

Он прислушивался к мелодиям степей в окружении песчаных бурь, которые вместе с ветром гуляли по пустыне. Он поражался крепкому стержню саксаулов[24], пробивавшихся из-под барханов, словно, в укор небесам. Казалось, всё живое вплоть до крохотных насекомых, способных продырявить землю, под сенью джингилов[25] будто свидетельствовали о чём-то важном. Здесь ничего не сыпалось напрасно, благодаря высшей силе всё звонило в колокол жизни. Необозримые мелодии осветили глубины его подсознания. Он смог добраться до самых дальних аулов, состоявших из трёх-четырёх юрт. Его чуткий взгляд улавливал всё. Он как инопланетянин удивлялся всему, что здесь видел, особенно, его взволновали прямота и великодушие каракалпаков, которые без приукрашиваний говорили в лицо всё, что думали. И, конечно же, в свою очередь, они не были безразличны к этому искреннему человеку с горящими от любопытства глазами, пытались объяснить ему всё, что окружало их, приносили ему антикварные вещи, чтобы обрадовать его. Потому как, они искренне верили, что этот человек делает работу очень нужную и важную для всех, которая никому и в голову не пришла бы. Таким образом, прошло семь лет. Очередная Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция, завершив свою работу, вернулась в Москву. Однако теперь он понял, что теперь не сможет жить ни в Киеве, ни в Москве, ни в другом крупном городе, он чувствовал свою бесконечную взаимосвязь с призывами степных мелодий, знал, что снова вернётся сюда и тогда богиня красоты устроит ему свидание с неразделённой любовью, о которой он никому не рассказывал. “Я пришёл не для того, чтобы увидеть ужас твоего царства или как Геракл забрать стража твоего – трёхлапого пса Цербера. Я пришёл, чтобы попросить тебя вернуть к жизни мою Эвридику. Верни её на землю, к жизни”.

“Верни её на землю, к жизни”. Такова была его просьба в период, когда перед его глазами общество отвернулось от сотен картин художников-авангардистов, которые изымались из коллекций самых известных музеев и выбрасывались на помойку, в то время, когда эти творцы прекрасного подвергались гонению.

Аид задумался на миг и так ответил на просьбу Орфея: “Ладно, Орфей! Я верну тебе Эвридику. Ладно, выводи её на свет к людям, к жизни, пусть она наслаждается солнечными лучами. Но для этого ты должен выполнить одно моё условие. Ты пойдёшь за Гермесом, а за тобой Эвридика. Запомни, когда будешь выходить из подземного царства, не оборачивайся назад. Но если ты обернёшься, Эвридика тут же покинет тебя и навечно останется в моём царстве”.

Орфей согласился на всё. Теперь у него было только одно желание, усыпив бдительность в подземном царстве Аида, спасти красоту, которая вечно будет служить человечеству. Снова и снова вспоминая фразы дедушки-лингвиста, когда-то создавшего свою школу, он успокаивал себя и, таким образом, пытался освободить себя от кризиса общества, который съедал его изнутри. «Просите, и воздастся вам, ищите и найдёте. Стучитесь, и дверь отворится перед вами», – любил повторять дедушка. И в это обязательно нужно верить. Придёт время и в каждый самый тёмный угол или окраину Всевышний направит солнечный луч, которому не будет равных в силе, и который будет способен помочь пробиться через камень даже маленькому цветочку. Не это ли божественная сила, воздействующая на людей! И с того момента человек начинает верить в свою способность творить чудеса. В нём будет мощь, способная смести с лица земли каменные крепости, тюрьмы с высокими до небес стенами и темницы, глубоко уходящие под землю, вдохнув туда свежий воздух.

В Московской квартире на Арбате он некоторое время прожил со своей возлюбленной, с той самой, которая была младше его на шесть лет. Они вроде понимали друг друга, но, как и большинство обывателей, считавших себя интеллигентами, его возлюбленная, понимавшая кое-что в изобразительном искусстве, считала, что творческий человек должен жить в столице, где кипит жизнь. Она (эх, возлюбленная, возлюбленная!) приводила в пример образ жизни людей, которые как пчёлы собирались на нектар и на пути своих принципов ни от чего не отступали, гнили изнутри и не понимали, что, может быть, именно поэтому их жизнь была скоротечной. По этой причине как бы она ни пыталась понять, она не представляла себе, как можно оставить обставленную квартиру в самом центре Москвы, на Арбате, которой позавидовали бы многие, бросить всё и уехать в неизвестную пустыню.

«Верни её на землю, к жизни». Оставив свою квартиру на Арбате возлюбленной, он навеки попрощался с ней. Уехал. Позже те, кто детально занимался изучением его жизнедеятельности, предполагали, что, возможно, тогда он ушёл из дома с одним старым чемоданом в руке, в котором была только его одежда да мелочи, которые пригодились бы в дороге. Как бы там ни было, он как будто спешил навстречу своему блестящему будущему и тихо отказался от центра культуры и искусства. Что бы ни говорили позже биографы, тщательно изучавшие его жизнь, было ясно одно, что он ни за что не променяет чувство прекрасного, текущего в его жилах, на полынь однолетнюю в чуждой среде. Это было знаком победы, смешанным с восточной мудростью и величием, утверждавшим, мол, «живите с чувством гуманности, которое ещё никому не было и не будет известно». Тихий сон столицы деспотической империи, в которой позже произойдёт крах, будет нарушать чеканный шаг сменного караула, охраняющего труп[26], обречённый вечно оставаться на земле не похороненным. Возле его мавзолея тысячи людей, приехавших со всех уголков земли, будут стоять в длиннющей очереди, чтобы посмотреть, как бы на царство призраков и будут медленно проходить возле него под звуки траурной музыки. В наших краях порой в тёплые весенние дни люди, сидя на холмах, шёпотом рассказывали друг другу длинные истории о странных явлениях, которые не дают человека захоронить, сколько ни пытайся. Кстати, в истории тоже был такой случай, когда «фивинцы, одержав победу над аргосами, устроили торжественные похороны Этеоки и других погибших воинов, и решили не хоронить Полиника за то, что тот привёл в Фивы чужеземное войско. Его тело оставили на растерзание хищникам и падальщикам возле стен Фив на открытом месте. Призрак Полиника был обречён вечно скитаться и не находил упокоения в подземном царстве мертвых».[27] Те, кто всю ночь до утра зажигал в ресторанах и пивных, горячо спорил, приводя в волнение творческую атмосферу столицы, засыпали крепким сном, не выдержав одурманивающего сна, вытекавшего из рога Гипноса[28] и забывали обо всем. А остальные, самоуверенные считали во сне рифмы и ямбы и суетились, не зная, в какую строку вставить мысли о великих созиданиях и вечной стабильности. На телеграфных столбах и специальных сооружениях вдоль улиц, заполненных силуэтами творческих людей, которые, казалось, немного успокоились, а также над входами зданий краснели знамёна, которые на то время были не очень-то красными. «Красный флаг, дети красные, улица красная, коровы красные. Красный месяц, красный мост, красны камзол и халат».[29] Он вышел в путь в сторону степей с саксаулами и джингилами в тот момент, когда в наших солнечных краях над каждым кровом нависла угроза несправедливости. И как бы ни рыдали жертвы от страданий, их плач не мог пробить бетонные стены. Оставалось только скитаться по столице, наивно веря в лозунги, висевшие над парадными входами. “Чем страдать на родине, лучше скитаться на чужбине, куда донесут меня ноги”.[30] Тогда никому и в глову не приходило, что святое знамя, которое нёс в глубине души этот неприметный человек, намного величественнее и долговечнее тысяч красных знамён с изображением серпа и молота и призывов колониальной власти, которой не было дела до беспомощного народа. По словам местных жителей, с условием того, что никто их не услышит, в краях, где мы выросли, у наших великих предков, известных на весь мир, но безвестных для нас, сформировались такие понятия, как дервиш, рыцарь, суфи, которые толковались по-разному на всевозможных языках, но ради общей задачи единство душ вело их к одной цели. Как суфи[31], отрекшийся от царского перстола, или как религиозный деятель в возрасте пророка, ушедшего под землю[32], или как поэт, подавшийся в степи, куда глаза глядят, не побоявшись отказаться от места, куда стремились все[33], и ещё подобно многим дервишам, рыцарям и философам, его решение уйти в противоположную сторону требовали большого героизма, помимо смелости, любви и самоотверженности. А ведь подвиги никогда не совершаются ради звезды, которая впоследствии окажется на груди. Это и есть то самое, что выполняет роль гарантии, обеспечивающей вечность. По этой же причине его славное имя, жизненный путь и даже одиночество и аскетический образ жизни заставляли горевать и завидовать тех, кто на полпути первым встречным мелким торговцам за гроши продавали свой высокий чин, кто не смог пройти не то, что через высокие горы, но и низкие холмы. Весы справедливости снова заработают, особенно, они напомнят о том, что в искусстве критерии истины никогда не должны нарушаться, и что надо хоронить тех, чьё творчество погибает раньше него и увековечивать победоносные знамёна трудящихся, чьи имена стали вечными, но судить будут их всюду землесодрогающие, молниеносные, тучегонные, вечные божественные силы. В то время, когда страна упивалась собственным величием и фальшивым благополучием, насильно привитым населению весельем и радостью, и, с головой окунувшись в пустые мечты, заставляла верить в блестящее будущее[34], он, забыв обо всём, был занят только тем, что собирал всё – от чертежей до знаменитых картин, выброшенных на улицы даже из именитых музеев. В молодости у него было достаточно воспитания, которое ему привили ещё в детстве умелые художники под пристальным оком бабушки, научив всем азам ремесла. Хватало и образования, а также накопленного опыта, которые он получил в вузе, для того, чтобы свободно и в своё удовольствие творить наравне с передовыми художниками. Кстати, надо отметить, что в это время в столице было покончено со всеми различными взглядами и группировками творческих людей – композиторов, писателей, художников, и со стороны государства были созданы объединения, обеспечение которых было намного лучше, чем в других организациях. И всё-таки он понимал, что не сегодня, так завтра настанет день, когда придётся “платить по счетам” на все созданные условия подобно “авангарду, остановленному на бегу”, и хочешь, не хочешь заставят “плясать под дудку” и изрыгать вместе с теми, с кем ты находишься в одной лодке. Может быть, поэтому Всевышний подсказал ему остановить на время своё творчество и заняться сбором уникальных творений искусства, разбросанных по миру как частички алмаза. Вернее, он был избран для этой важной миссии свыше за своё чистое сердце и искреннее желание. Более того, ему был дан Божий знак оставить большой город, где властвует единая идея колониальной системы, и податься далеко от зорких взглядов тех, кто со страхом привык озираться вокруг. В глубине его души проснулась безграничная любовь к людям, живущим далеко от цивилизации, в степях и пустынях. Всевышний подарил ему не только настоящие чувства, но и отшлифовал его и возвысил. Для того, чтобы осуществить свой замысел, он выбрал место, где жаркое солнце опаляло даже крылья птиц и ступни людей. Это был Нукус – город посреди пустыни. В те времена сложно было представить место, куда не добиралось влияние идеологии, которая на полпути могла разрушить любое живое чувство человека. Возможно, он выбрал это место потому, что сюда сложно было добраться тем разрушительным идеям, а ещё он знал, что есть не раскрытые грани богатого культурного наследия и истории каракалпакского народа. Это и стало решающим шагом.

Дождь лил не переставая, бесперебойно стуча по крышам. Он прислушивался к этим звукам и мысленно уносился в воспоминания. Он вспоминал свою счастливую, благополучную семью, собиравшуюся за роскошным столом. В ней каждый представлял собой особый мир. Он вспоминал свою первую любовь. Его любимая осень, обожаемые дожди за окном палаты расстилали на земле яркий ковёр из опавших листьев. Из приоткрытой форточки врывался прохладный ветер, вызывая в груди громкий кашель. Давило небо с тяжёлыми, влажными, свинцовыми облаками. В тот день, когда его привезли в больницу, врачи поставили неутешительный диагноз: отравление лёгких. Услышав это, он не удивился, поскольку давно об этом догадывался. Во время химчистки археологической находки он поторопился и, забыв об осторожности, подхватил эту болезнь  и теперь оказался в этом положении. А сколько ещё впереди незавершённых дел! Его мучило желание поскорее довести их до конца. Тридцать лет пролетели как одно мгновенье. Он вернул жизнь картинам авангарда, отвергнутым правящей идеологией, разбросанным по разным углам бескрайней страны, выброшенным на улицы больших городов, а также историческим экспонатам, отражающим неповторимую степную культуру каракалпакского народа. Он продолжал их собирать, а за это время из разных уголков страны к нему шли художники, не знавшие, где представить свою картину. И если один из восточных мудрецов сказал “приходите ко мне с благим намерением, оставив все дела”, то другой мыслитель, “державший щит меж двух враждебных рас”[35], обратил внимание на то, что в основе всех хороших и плохих действий человека лежит прежде всего мысль. Его благие намерения, также как обычаи, традиции, ценности, великодушие и искренность предков каракалпаков, на протяжении веков ценивших и сохранявших свой образ жизни, не могли не отразиться на их судьбе. Ибо божье слово всегда творит чудеса, которые невозможно потрогать руками и увидеть глазами, потому что они не бывают большими или маленькими, ему несложно свернуть горы или разогнать тучи. Даже, казалось бы, на тончайшее чувство оно относится как к большому событию. Были и те, кто не понимал и расспрашивал его о том, что побудило его приехать сюда, оставив столицу. Гадали, что тут есть какая-то тайна, но простой народ не интересовался такими вещами. Местное население с присущим всем степнякам искренним великодушием утверждало, что “по его лицу заметно, какой он человек” и принимало его как своего. Хотя языки их были разные, душа у них была одна. Один из них – каракалпакский художник, который настолько привязался к нему, что не отходил от него ни на шаг и был рад тому, что бескорыстно помогал ему во всех делах. “Возможно одно из чудес света – это встреча двух людей, в глазах которых отражаются их лица. Возможно, это прекрасный знак свыше, когда эти двое любят и понимают друг друга”[36]. Его друг-попутчик ходил вместе с ним в самые дальние аулы, носил его мешки, а если видел какие-нибудь антикварные вещи, вёл переговоры с хозяином будущего экспоната. Он не жалел денег на вещь, которая ему нравилась. А если при нём не было достаточной суммы, то брал вещи в долг. Таким образом, он собрал большую коллекцию изделий, выполненных каракалпакскими ремесленниками, ювелирами, мастерами резьбы по дереву, вышивальщицами и ткачихами. Он порой и сам ошибался в их количестве, но всегда помнил, где и в каком состоянии находится та или иная картина или предмет. Но теперь многие уже стали понимать, почему этот немногословный, необычный человек находится здесь среди степей и пустынь, где веет сухой горячий ветер – гармсиль.

В те времена с наступлением холодов тысячи бездомных людей садились в поезда и уезжали на перезимовку в тёплые края. И стоило им захворать в пути, как любая больница или поликлиника создавали для них бесплатные условия. Граждане бескрайней и могучей страны, независимо от нации и расы пользовались равноправием. А если эти люди случайно умирали на чужбине, то только тогда могли вспомнить про их паспорт, который был необходим лишь для того, чтобы вернуть покойника по адресу.

Покупая на всё заработанное образцы различного изобразительного искусства, он понимал, что деньги, которые он платил за них, не стоят и доли всей их стоимости. Но выхода не было. И всё равно люди были благодарны ему. Позже многие вспоминали, какой аскетический образ жизни он вёл, ночуя в крохотной сторожевой комнате в задней части Каракалпакского музея прикладного искусства, который готов был вот-вот развалиться. В морозные дни он не снимал с себя фуфайки, которой во время войны укрывались солдаты Советской армии от холода и которую носили узники тюрем. По его спокойному выражению лица невозможно было понять, как глубоки были его переживания, готовые волной выплеснуться из моря. Настолько был противоречив его внешний и внутренний мир. И всё-таки его бескорыстное самопожертвование нашло свой отклик у правительства республики, которое разрешило ему под его же руководством создать музей. В его залах были выставлены все разрешённые экспонаты и картины, а остальные хранились в подвалах музея. Теперь увеличилось и количество людей, которые искали его, приходили к нему со своими проблемами. В то время один из учёных –фольклористов[37], занимавших высокий пост в Каракалпакии, поддерживал его старания, оказывал ему всяческую поддержку и добился того, чтобы  ему выделили средства со стороны правительства. Денег у Савицкого всегда не хватало, потому что он их тратил на покупку картин художников, которые специально приезжали к нему, чтобы продать их, а также на антикварные предметы, которые приносил простой народ. Люди, приходившие к нему в поисках помощи, убеждались, что он сам нуждается в ней и оставляли свои вещи в долг или просто так. И всё равно не заканчивался поток людей, которые приходили, чтобы просто посмотреть на него. “Взяв в руки лиру, он тихо заиграл на струнах и стал напевать. Его задушевную песню с наслаждением слушала вся природа. Сила и звуки его мелодий очаровали всю Вселенную. Все дикие животные, оставив леса и горы, поспешили к Орфею. Прилетели птицы, чтобы послушать его. И даже деревья, сдвинувшись с мест, приблизились к нему, чтобы обнять. Ни один лист, ни одна ветвь не шелохнулись, когда дубы, тополя, стройные кипарисы и ели с умилением слушали его песни. Вся природа была очарована песнями Орфея”. Он был сильно потрясён, услышав о молодом художнике, который после долгих мытарств уехал куда глаза глядят и умер на чужбине. И хотя никто не знает, где он похоронен, его картины будут вечно напоминать этого художника[38]. Он никогда не забудет о том, как сколько талантливых людей c большим потенциалом ушли в мир иной, которые всю жизнь работали только для того, чтобы заработать на кусок хлеба и потеряли здоровье. А ведь у многих из них не было денег даже на то, чтобы оплатить стоимость бумаги и красок.

“Одной из жемчужин уникального искусства, появившегося в просторах Кызылкумов»[39] стала ещё одна сокровищница, корни которой уходили вглубь веков – в Южное Приаралье, к древним массагетам-апасиакам, сарматам-аланам, а также последним из номадов[40] – печенегам, огузам, кипчакам, кунгратам. Это было прикладное искусство каракалпакского народа, который был под сильным впечатлением оседлой культуры Хорезма. У него загорались глаза при виде изделий ковроткачества, вышивания, вещей, сшитых из лоскутков, ювелирных женских украшений, предметов из железа, кожи с вышивкой, резьбы по дереву, тканей. Из истории народного прикладного искусства известно, что матерчатые изделия со временем рассыпаются как порошок. Но на протяжении веков традиции вышивания, переходя из поколения в поколение в виде нематериального культурного наследия, никогда не забывались народом. В одежде местного населения последних времён можно было заметить, как в ней сохранился насыщенный синий цвет. Вышивальщицы чаще брали за основу нежную, спокойную и в то же время яркую гамму из красно-коричневого и розово-коричневого цветов, а красный, синий, голубой, зелёный и другие тёплые и холодные тона они  смешивали и использовали в качестве декора. И если рельефные рисунки вышивались в основном нитками, то из плоских тканей они использовали шёлк, шерсть и это был результат вековых традиций и опыта. Символический смысл рисунков, означающих юность, новую жизнь, мудрую старость, в вышивках одежды, специально сшитой для детей, невесток или пожилых женщин, свидетельствовал о том, насколько глубоким было художественное воображение этого народа.

Он обнаружил здесь удивительные образцы искусства вышивания из лоскутков. К слову сказать, гармоничность в тканях, вышитых из обрезков, пропорциональность цветовой гаммы способны в душе каждого человека вызвать тёплые чувства, которые невозможно сравнить ни с чем. Возможно, это чувство сохранения и сбережения человеческих ресурсов, созданных самой природой, а, может, оберег, вобравший в себя молитвы бабушек, прикладывавших к векам крошки хлеба. Известно из мировой истории, что в восемнадцатом веке в Европе появился дефицит сырья. В частности, в начале второго десятилетия того же века Индия отказалась поставлять в Англию свои цветные ткани из хлопка, которые беспрерывно экспортировались до этого времени. Единственным выходом из ситуации, дабы, обеспечить работу мануфактур в стране, стало шитьё изделий из лоскутков. И только теперь колониалисты осознали цену адского труда невольных рабов, которые с утра до ночи за мизерную плату работали, не покладая рук, на хлопковых плантациях, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи. Отныне даже мелкие кусочки и обрезки тканей, привозимых контрабандным путём, продавались за бешеную цену. В то же время стало традицией шить из них очаровательные безделушки, пэчворк, что означает “латать”. Это дело и сегодня является любимым занятием домохозяек в интеллигентных семьях мира. А о печальном событии, предшествовавшем этому, давно уже все позабыли. Удивительно, что ловкие мануфактурщики не терялись и из любой ситуации находили выход, поскольку отныне из обрезков и лоскутков тканей у разных народов стали шить различные предметы декора, одежду, которые немедленно входили в моду. Никогда не забуду, как в наших краях в морозные дни, сидя за лоскутным дастарханом, сшитым нашими бабушками, мы уплетали за обе щеки. Эти старушки всю жизнь, можно сказать, прожили скромно, зная цену куска хлеба и одежды из лоскутков. Я никогда не забуду, как наши бабушки, нежными руками работали в поле кетменём, косили сено, и этими же руками гладили нас по голове и бережно приподнимали с лоскутных одеял крохи хлеба, чтобы положить себе в рот. Это был для нас большой урок. Из учебников мы знали, что любовь к ближнему и родине приходит к человеку через ту самую крошку хлеба, который добывается неимоверным трудом. Поэтому каждый раз, кладя голову на подушку, сшитую из лоскутков, в своих цветных снах мы видели нежные глаза бабушки или мамы, когда подбирали губами крохи из их ладоней, и для нас нет большего счастья, чем воспоминания об этом вкусе. В такие моменты начинаешь сожалеть, что не сможешь теперь найти эти мгновенья в этом бренном мире и мысленно прикладывашь постаревшие руки к полными слёз глазам, чувствуешь их жар и понимаешь, что когда ты склоняешь голову в земном поклоне эти родные ладони касаются твоего лица. Вы никогда не сможете забыть, что ваш достаток идёт оттуда – от лоскутных одеял, подушек и крох, упавших с дастархана. Перед глазами пробегают руки матери, вытягивающие иголку с ниткой, руки с мозолями и морщинами. Внутри вас переполняют слёзы, что вы сами не замечаете, как невольно начинаете искать свои очки. Это всё воспоминания, связанные с лоскутками, но на самом деле вы осознаёте, что тайны бытия возвращают вас к самому себе. По этой причине вы становитесь великодушным и милосердным. Я убедился в этом, записывая эти слова в Вашу честь. Вы замечаете, что переливающиеся жёлтые краски глубоко внутри вас смешиваются со слезами. Понимаете, что именно по этой причине терпение дервишей падало на подол их ветхих лоскутных халатов. “И знайте, что удел дервишей – носить лоскутную одежду и если спросят, что это означает, скажите, что это обрезки тканей, сшитых вместе”. Но согласно терминологии, лоскутной халат носили бедные люди. Халаты большинства дервишей были рваные и старые, их называли “хирка”[41], что означало одежду, сшитую из лоскутков. Наши бабушки говорили, когда всем вокруг овладевает нечистая сила, хозяина одежды из лоскутков хранит её невинность. Он замечал, что на каракалпакских свадебных обрядах с двух краёв чимылдыка (полога) из белой ткани, закрывающего угол комнаты, где сидели новобрачные в первый вечер свадьбы, пришивались лоскутки. Был свидетелем того, как в народе серьёзно относились к тому, чтобы перед тем, как ввести невесту в дом жениха, на пороге обязательно расстилали коврик из лоскутков. Не оставлял без внимания он и то, что контраст чёрно-белого или сине-красного цветов тоже имел символическое значение. При вышивании ковриков, чимылдыка, подушек, перемётной сумы, айнахалты (ридикюля), мешочков-шанаш для хранения муки и пшена, а также изготовлении талисманов, помимо этих расцветок использовались и девять орнаментов. По преданиям, число “девять” среди тюркских племён считалось священным. К примеру, использовали девять больших чаш для блюд или говорили “девять одежд”. Использование лоскутков, начиная с колыбели для ребёнка и кончая подушками во время похоронов, означало путь, пройденный человеком от рождения до смерти. Он тонко чувствовал, что дух народа присутствовал и оживал в старинных украшениях, красках, символах и орнаментах. Искусство всех времён показывает, что общие элементы присутствуют в культуре всех народов. Уникальные экспонаты его коллекции повествуют нам, то о грустном, то о радостном из далёкого прошлого. Человечество, разгадавшее тайны Вселенной, обиженно рассказывает о том, что невозможно даже представить, какие богатства находятся в глубинах земли под его ногами. Те, кто позже осознают, что счастье, которое они искали на чужбине, находилось совсем рядом, а они его не замечали, обычно любят рассказывать всякие небылицы. Такое чувство меня посетило, когда в зале ожидания Миланского аэропорта я удивлённо рассматривал электрофутуристическое зеркало, которое оживало, превращаясь в монитор, висевший под потолком возле буфета, а также картину в дорогой оправе, выполненную в стиле аванграда. На самом деле в начале прошлого века именно в этом городе появились различные футуристические направления. Теперь об этом здесь можно было свободно рассуждать. Я пытался взволнованно размышлять о том, что признаки бесподобной красоты как искусство присутствовали во всех процессах общества, событиях и производственных отношениях. Человечество старалось запечатлеть их на скалах завоёванных территорий: наскальных рисунках и надписях первобытного общества. Я приходил в душевный трепет, пытаясь представить, что когда-то под копытами коня правителя гуннов, который направился в завоевательный поход в Римскую империю, был растоптан именно этот город. “Ржа меча”[42] смешалась с кровью в моих жилах. Я усиленно пытался понять причину интереса правителей, звездочётов, путешественников с этого континента к нашему краю с укромными закоулками, который находится на высоте в нескольких тысячах метров над уровнем моря.

Перед моими глазами пробегало всё – несравненные архитектурные ансамбли современного города, не повторяющие друг друга сооружения, храмы искусства и культуры, величавые чинары, подобные нашим, и то, как они почитают эти деревья как живых, а также поток автомобилей разных марок на дорогах, рестораны, блюда, вина, туристы, приехавшие со всех уголков мира. Я вспомнил впечатления о Востоке известного на весь мир венецианского путешественника, жившего в тринадцатом веке. Удивительно, что, несмотря на обилие своеобразных итальянских блюд, приготовленных из различной зелени, рыбы и мяса, особенно, картошки, слава спагетти затмевала их всех. И всё местное население и простые путешественники от мала до велика знали об этом. В тот момент я вспомнил историю о том, как в тринадцатом веке путешественник[43] из Венеции, возвращаясь на родину, проткнул полюбившиеся ему соломки лагмана тоненькими прутьями насквозь, чтобы просушить их, которые вскоре по приезде в Европу получили название «макароны». На протяжении многих веков появлялись сотни видов макаронов, стремительно развивались предприятия по производству этих продуктов и росла потребность в них. Перед моими глазами мысленно пробегали миллионеры–макаронники, и в эту минуту я пожалел о том, что до сих пор не поинтересовался историей появления спагетти[44]. Мои мысли ассоциировались с чувствами. В течение двух недель я тосковал по незабываемому удовольствию – есть лагман, приготовленный в простых домашних условиях, в компании моих добродушных друзей-земляков за низким столиком в нашем старом саду. Но в этот момент распахнулись величественные стеклянные двери зала ожидания и вошли шестеро молодых людей в полном расцвете сил, в чёрных старомодных шляпах с широкими полями, чёрных длинных плащах. И хотя на улице не было дождя, в правой руке у каждого из них были зонты, давно вышедшие из моды, которые они использовали вместо тростей. Под мышками они несли одинаковые тонкие бумажные папки. С ними была ещё молодая эффектная женщина с нежной шляпой на голове с широкими полями, из-под которых выглядывали чёрные как смоль волнистые локоны, которые придавали её лицу ещё более прелестный вид. Она была одета в чёрный пиджак и юбку. Их лица были серьёзными, словно, они спешили решить какую-то непременно важную и насущную проблему. Тот, который шёл впереди с тонкими нервно вздрагивающими усиками на круглом белом лице, даже, по-моему, бросил на меня взгляд мельком, проходя мимо. И в этот момент у меня сердце ёкнуло, потому что я его где-то видел. Точнее, я его точно где-то видел. Я вдруг понял, что их поведение, движения, одежда, а, самое главное, лица напомнили мне о быстротечности времени. Их поспешность будто говорила о том, что даже века могут пролететь как одно мгновенье. Да, это были те самые миланские футуристы, которые несли под мышками свои манифесты. В быстром потоке времени они продолжали стремиться вперёд, не оглядываясь по сторонам, словно, не хотели признавать человеческое равнодушие. Мне показалось, что для них в этот момент важно только одно – не проиграть этот день. Да, кстати, они ещё всем своим видом напоминали надзирателей, которые шли проверять последние звенья своих идей, которые извивались как змеи на голове Медузы Горгоны на «стареющей планете Земля»[45]. Я тоже спешил, но в другую сторону  – к дорогим мне людям и воспоминаниям, которых я оставил на родине, к знакомой речке с плакучей ивой над ней, которая словно полоскала свои длинные волосы в воде, бархатистым степям и пастбищам, покрытым зелёной травой, горным хребтам, окружавшим их, зарослям полыни, в которых напевали жаворонки, полевым цветочкам, раскрывшимся вместе с утренней росой на прелестных полях, ласточкам, укрепляющим гнёзда под ветхой крышей террасы, а также искренним людям с радушными лицами и мозолистыми ладонями. Всё это в глубинах моего подсознания указывало мне на верный путь. Подобно этим господам и госпоже мне тоже хотелось плевать на тех, кто с иронией и насмешкой смотрел на мои чувства. Мне кажется, даже собака пастуха знает о том, что мгновенье, как абсолютная истина, никогда не сможет подчинить себе жизнь. И в поступке того, кто последует за этими пятерыми или семерыми, стремительно шагавшими в сторону пещер, укрываясь от гнёта тирана[46], тоже было что-то наподобие милости. Зная, что мне не по силам сделать то, что непринуждённо осмелилась сделать эта прекрасная женщина, мне ничего не оставалось, как проглотить свой плевок обратно и покраснеть от воспитанности, которая пропиталась в мои жилы с молоком матери. Я был рабом этой самой воспитанности, гарантией верности которой являлось то, что моя любовь к хозяину не от восхищения, а молчание не от ненависти и благоразумие не от боязни. Мой исфаханский меч, подобно змее, спящей в своей норе и способной каплей своего яда сразить наповал даже слона, я каждый раз вытаскивал из ножен для защиты моего хозяина при виде подлого взгляда на него. На самом деле моя несравненная сила находилась на острии моего меча, и она не была известна этим господам и красивой госпоже, проходившим возле меня, и миллионам таких эгоистов. Как верный охранник, я должен был помнить, что следует ждать молча молящегося хозяина, ибо попытка человека повлиять на время, не дожидаясь жестов хозяина, не давала никаких результатов и разве что напоминала, что цена труда, потраченного на слом кирпича со стены тысячелетней давности, оказалась намного дороже самого кирпича. Я был безмерно рад тому, что помнил упрёки хозяина, и у меня было много времени на то, чтобы всячески дорожить родиной и обнимать её вечно. «Куда же я подамся без земли. Ведь верный друг мой – чёрная земля»[47]. Моя заносчивость, необоснованные требования, тщеславие, давно зарыв мои простые человеческие качества, взрастили над их могилами эгоизм наподобие чёрного цветка, который, не зная, куда себя девать, содрогался от конвульсий. И они были тысячи раз правы, когда были безразличны к моим личным переживаниям, из-за которых я готов был расплакаться. Это был для меня урок, заставивший понять реальность без физической боли. А сейчас я был занят тем, что наблюдал за теми господами, которые с заботой о завтрашнем дне несли под мышками манифесты с идеями, чтобы распространить их на других территориях планеты, мысленно представлял себе минуты встречи со своими близкими, усердно считая на пальцах сложные задачи. Но больше всех, конечно, меня тянуло желание поскорее увидеться с родными и близкими, расположившимися вокруг лоскутной скатерти, которую сшила моя милая бабушка, и поскорее покинуть землю, где родились идеи, старившие века.

Близкие, узнав о том, что он собрался в степи в поисках богини искусства, удивлялись, приводили ему в пример творчество знаменитых европейских художников, их методы, использованные краски, будто подчеркивая, что не могут даже представить себе, что возможна красота, которую можно сравнить с этими высокими вершинами и пытались таким образом изо всех сил его остановить. По их мнению, надеяться на достижение чрезвычайных условий среди какого-то забытого народа с соответствующим образом жизни, оставшегося в стороне от всеобщего внимания, было также невозможно как требовать молоко у льва-самца. Все, кто был близок ему, обеспокоенно и безрезультатно пытались ему донести, что уже сейчас исход ясный и это бесполезная и печальная трата времени. И, чем начинать такое пустое  дело, лучше наравне с другими художниками работать в удобных со всех сторон столичных условиях и быстро добиться успехов, говорили они. Тогда ходили всякие слухи о том, что он, якобы, сказал, что нашёл всё-таки драгоценный камень на перстне Соломона, выброшенный в море, и будто теперь часть загадки сокровищ прекрасного в его руках. И, говорят, те, кто до того момента пытался отбить у него охоту ехать в дальние края, поверив в это, с плохо скрываемым беспокойством в глазах начинали выпытывать у него тайну, предвкушая свою поездку на остров Эльдорадо[48]. Но как бы они ни расспрашивали, было ясно, что секрет этих сокровищ не достанется им. Ибо простая истина, не требующая доказательств, издревле состояла в том, что события, тесно связанные с духовностью народа, проявляют себя только в соответствии с искренними желаниями. Другими словами заполучение уникальных предметов, связанных с жизнью предков любой нации, равнозначно обычаю молиться только после омовения. И, наоборот, если в этой истории будет присутствовать вымогательство или личные интересы, то безжизненный предмет обязательно отомстит. Может быть, поэтому у большинства людей, присвоивших исторические реликвии, жизнь заканчивается трагически. И таких случаев в разных уголках земли было немало. Это трудно объяснить словами, но осознать не сложно. Кстати, во все времена истина состоит в том, что самый подлый изъян – алчность была проклята ненасытностью. И глупо было бы пытаться это отрицать. “Глаз на дне чаши, наполненной землёй”[49].

Во второй половине двадцатого века, в безлюдной степи Венгрии какой-то крестьянин-пахарь, сам не зная того, во время работы в поле наткнулся на клад времён древнеримской империи. Это было сокровище, состоявшее из уникальной посуды. Услышав эту историю, тут же перед глазами пробегают политические события, содрогнувшие весь первобытный мир во второй половине пятого века нашей зры. Благородство грозного правителя гуннов[50], который повернул обратно своё бесчисленное войско только потому, что с низко склонённой головой к нему пришёл духовный наставник христиан, больше похоже на легенду, нежели на историческую правду. Жизнь великих людей, смешавшись с легендами, запечатлевается в памяти человечества так, что невозможно не удивляться. Вы представляете перед глазами, как в глубине роскошного шатра с великолепным голубым знаменем с изображением волка на троне восседал среднего роста крепкий мужчина с большой головой, уткнувшись своим сверлящим взглядом в одну точку. С серьёзным видом, нахмурив брови, он будто размышлял о том, как отомстить за поражение в сражении, произошедшем два года назад, и в этот момент к нему, дрожа от страха, сжав плечи и преклонив головы, с дорогими подарками заходят римляне во главе с папой[51] с крестом в руке. А ведь мгновенье как божественное и космическое явление природы, гибко преподносит уроки умения перевоплощаться и выявляет мощь и чары увековечивания во времени и территории никчемную жизнь человечества. Тогда римляне, прежде чем переступить порог роскошного шатра правителя тюркских племён, согласно обычаям гуннов, обошли с почтением огонь, а затем перепрыгнули через него, чтобы очиститься. И надо признать, что тот огонь не потух до сих пор. Теперь мы часто понимаем потребность ещё больше осознавать это в других странах и верим, что, возможно, скоро настанет очищение человечества от различных последствий чуждых явлений. Надеемся, что хотя бы в сознании острые языки пламени подействуют на очаги и корни этой нечисти. В такие моменты мы вспоминаем, как в наших краях и стар, и млад собирался вокруг самовара и рассказывал друг другу разные истории, глядя на языки пламени. А бабушки возились возле очага, чтобы приготовить еду, жар которого согревал наши души. Помня это тепло, мы понимаем бренность и нетленность этого мира и выбираем себе путь для переселения. Подобно тому, как свет костра, который когда-то зажгли наши предки, освещает тёмные закоулки этого пути, мы преодолеваем страдания и боль благодаря поддержке духовности, которая существует в нас, и везде, куда бы ни ступала наша нога, мы щедро делимся её благодеяниями. Мы всегда стремимся к этому святому огню, где бы он не горел, под самоваром или в тандыре. Считаем его своим. Мы передаём искорки огня наших сердец будущим поколениям и даём понять, что мы не отошли от него и не отойдём. И этот ключ от наших святых тайн поражает окружающих. Поступок великого правителя, сидевшего в шатре в глубоких раздумьях, не отрывая взгляд от пылающего огня, его уважение, оказанное посланникам, проведение праздника в их честь и возвращение обратно своего огромного войска при виде святого духовного наставника земель, которые он хотел покорить, это тоже большой урок и пример для подражания человечества, которые возвышают не только его, но и русло реки[52], где позже он был захоронен. Поэтому неудивительно, что на полях Венгрии под ногами землепашцев обнаружили бесценную находку века. Словом, когда святые понятия ушли в небытие, подобно древним городам, ушедшим под воду, эти уникальные вещи стали причиной проблем того крестьянина. Те, кто понял, что в его руках бесценное богатство, убили его и забрали старинную посуду. Но этот клад и им не достался. Преступники не могли поделить между собой денег и навредили друг другу. Затем эти предметы десятки лет крутились в руках известных коллекционеров мира и в конце концов были проданы за 11 миллионов фунтов стерлингов британскому миллионеру. Самоуверенность и крепкая охрана миллионера давали основание говорить, что, наконец, теперь эти предметы нашли своё место. На самом деле так и оказалось. Но прошло немного времени и появилась другая проблема. Этого самого миллионера стали вдруг беспокоить нескончаемые тревоги. Несмотря на своё несметное богатство, он потерял покой. Отныне он по ночам просыпался от кошмаров, его мучила бессонница, а днём он ходил как невменяемый. И ни врачи, ни психологи, ни члены его семьи и никто другой не мог объяснить причину его такого состояния. Наконец, сообразили, что всё дело в старинных предметах, купленных за 11 миллионов фунтов стерлингов. После этого миллионер сразу отказался от них и даже не взял денег за них. Эти деньги были ничто по сравнению с его здоровьем, для него было главным вернуть покой. Найденные ценности, годами так и не нашедшие своих хозяев по всему миру, сразу были возвращены на родину и сданы в Будапештский государственный музей. Таким образом, миллионер освободился от кошмаров. Теперь при виде таких уникальных экспонатов он старался держаться подальше от них. Ценности, которые он вернул, стали национальным достоянием хунгаров, т.е. венгров, выходцев из тюркских племён.

Да, надо верить в то, что ключ от сокровищ и кладов был подарен именно этому Человеку и в этом некая божественная тайна. Этот прекрасный человек дни и ночи напролёт трудился в холод и в жару, но никогда ему и в голову не приходило присвоить какую-нибудь вещь себе. Наоборот, он все свои сбережения потратил на собрание этой долговечной коллекции. На душе становится спокойно, когда ты веришь, что в раю он нашёл своё последнее пристанище взамен самоотречённости. Хочется сказать спасибо Всевышнему за то, что он вселил столько добра и щедрости в сердце этого неприметного человека, доказавшего мысль, что “человек сам по себе никто, всё дело в его деятельности”[53]. Мы говорим: “Пусть вся слава пребудет с тобой”, признаёмся ему тайно в любви и чувствуем, что дух его доволен нами. “Вы вечны. Вы владеете силой намного больше, чем Геракл, свободно перешедший границы вечного царства мёртвых. Вы живее всех тех, кто влачит жалкое существование, не осознавая своей миссии на земле. За то, что вы смогли затронуть наши сердца личным примером, прекрасной жизнью, делами и образом жизни, мы как благодарное поколение осмеливаемся посвятить вашей светлой памяти все наши добрые дела и пожелания, доставшиеся нам в наследство от предков». В такие моменты мы чувствуем, что где-то в слоях атмосферы или космосе звучат как эхо, довольные голоса наших предков за то, что они дали нам это право. А в ответ мы твёрдо верим, что наши благие дела освещают ваш светлый облик и ваше доброе сердце. Благодаря этой вере, мы чувствуем в себе силу и понимаем, что мы не случайны в этом мире. Мы с гордостью говорим, что вы наш. И этому никак не смогут противостоять ни древняя еврейская кровь в ваших жилах, ни русский дух, сподвигший вас. Ваше безграничное уважение к узбекскому народу превыше и гуманнее всяких национальных границ и преград. Вы высоко превознесли каракалпакскую нацию и это намного сильнее желания снова наполнить водой Аральское море. Благодаря вашей личности мы осознаём святость нашей земли и величие нашего народа. Ваш ватник, который всегда сопровождал вас, милее всякого царского бархата и парчи. Ваша каморка-времянка в сторожевой музея, где вы жили, превыше всяких замков и хором. Кусок чёрного хлеба, который был вашим пропитанием, дороже всяких царских роскошных столов. Мы гордимся, когда молимся за вас, потому что вы стоите в одном ряду с нашими великими предками. Если бы каждый человек прожил такую яркую жизнь…

«Эй, скажи листик, как ты освободился из темницы. Расскажи нам, может быть, и мы освободимся! Эй, кипарис, ты такой высокий, раскрой свою тайну человечеству. Повествуй, чтоб и мы тоже смогли вытянуться к небу! Эй, бутон, ты отрёкся от себя из-за красной крови. Расскажи, что значит любовь, что значит самоотречение»[54].

Ключ к разгадке тайны, который якобы был почти в его руках, он нашёл в пустынной природе этой земли с полукочевым населением, занимавшимся художественным ремеслом с символическими рисунками и расцветкой на тканях и деталях одежды, которая оберегала её владельца от сглаза и приносила удачу хозяину.

Для него цвет одежды невесты, символы на камнях, зооморфные и геометрические узоры на вышивках, обозначали небо и землю, духовную силу и гармонию внутреннего мира, которые служили начальными ступеньками, ведущими к сокровищам мира. Дорога, ведущая к ним, была невидимой, очень длинной и бесконечной. По обеим её сторонам в ряд были расположены тяжёлые и лёгкие двери. Он прекрасно понимал, что для того, чтобы прикоснуться к сокровищам, надо почувствовать и приблизиться к духу народа, вековые ремёсла которого приходили в упадок по воле судьбы и который ныне страдал из-за трагедии Арала, покидавшего свои берега. Трагедия угрожала всей экосистеме региона. Он был великим человеком, который смог посвятить этой земле всю свою щедрую и безграничную любовь без криков и лозунгов, бескорыстно и без притязаний. Он был истинным сыном этого народа, свято выполнившим свой сыновний долг, взамен которому ему разрешили после смерти рассыпать его прах на этой земле. Когда он вступил на эту землю, всемирно известные люди искусства жили в крошечных “хрущевках” под домашним арестом. Некоторые из них не могли даже съездить за заслуженной высокой наградой[55], которой с лихвой хватило бы на обеспечение нескольких поколений их потомков. Чтобы как-то прокормить свои семьи эти люди выращивали в огородах зелень. Это было страшное время, когда жестокий меч коммунистов во второй раз вытаскивали из ножен. Бледные пейзажи советской идеологии охватили всё от гор до степей и пустынь. Поэтому своеобразие каждого региона постепенно исчезало, а древние традиции были на грани исчезновения. Тем не менее следы древнего ремесленничества, ставшего составной частью национального самосознания народа, можно было заметить в повседневном образе жизни людей. Продукцию ремесленничества, отличавшую племена каракалпакского народа друг от друга и которые объединялись в аулы, редко можно было увидеть на рынке. Здесь женщины издревле занимались валянием войлочных ковров, плетением циновки, ковроткачеством, вышиванием узоров и лоскутных одеял. В руках каракалпакских ювелиров всё ещё можно было увидеть наряду с драгоценными металлами и камнями, такими как, золото, серебро, бронза, бирюзу – украшения из клыков и когтей диких животных и птиц. Память предков-ремесленников, которые использовали их в изготовлении ювелирных изделий, всё ещё была жива. В создаваемых украшениях они, подобно своим предкам, избегали всяких прямых линий и использовали округлые, узловатые, выпуклые формы без резких очертаний. Позднее он напишет исследовательский труд о видах народного прикладного искусства каракалпаков, подружится с самыми талантливыми мастерами, хорошо знавшими народные обычаи и традиции.

Возможно, в истории человечества, неравномерной и полной противоречий, в двадцатом веке из-за эгоизма, цинизма, жадности и прожорливости, потерявшем навсегда целомудрие, разрушившем сердца людей страхом и ужасом, привившем народу безжалостность, пропагандировавшем гуманизм и в то же время отвернувшемся от человека, это событие казалось незначительным. Но для этих людей, близких родственных душ, он был уникальным человеком. Поэтому он достоин считаться очень важным в судьбе человечества. В этот период по желанию заносчивых людей, разделившихся на два полюса, планета, которую сравнивали с матерью, была растоптана под ногами. Когда-то на широкой площади ручьями текли слёзы даже у самого бессердечного человека, наблюдавшего из толпы за тем, как палач с топором в руке отрубал головы на плахе. Его заплаканные глаза будто взывали, что надо всё понять и поверить. Век науки и техники, век искушения, когда люди расхищали всё, что пожелают и где пожелают. На примере старинной находки, найденной в Венгрии, мы слышали странную историю про британского миллионера, который вовремя узнал, что его ожидает. В это самое время великий спаситель лежал в палате больницы, глядя на дождь за окном, стучавший по крышам. И в это же время из этого города специальным рейсом в направлении нашего края вылетит группа десантников. Сразу по приезде их под предлогом “хлопкового дела” не останется места, куда бы они не сунули свой нос. Наглостью, жестокостью и циничностью они как мародёры брали всё, что им нравилось. Об этих их проделках позже свидетельствовали многие. Когда один из древних городов нашей страны возглавил один из таких, местное население, привыкшее к постоянным угрозам, и никогда не видевшее хорошего отношения к себе, с радостью заговорило о его человечности, о том, что он разговаривает со всеми на равных и помогает всем нуждающимся. Рассказывали о том, что он не похож на других, что им посчастливилось иметь такого хорошего руководителя и боялись его сглазить. Люди сами не верили своему счастью. А ведь прежний глава города не говорил добрых слов, грубил, сквернословил, никого не признавал, будто распоряжался имуществом, доставшемся ему в наследство от предков. И вот теперь за решёткой он отвечал за это. Более того, новый градоначальник был востоковедом и знал не то, что литературный язык, но и разные диалекты. Он отлично знал обычаи и традиции, разные исторические события, не известные даже местному населению. И хотя он был главным чиновником города, летом он с головы не снимал соломенную шляпу, одевался скромно и когда слышал, что где-то есть антикварные предметы ремесленничества, народного прикладного искусства, старинная одежда или посуда, то тут же отправлял туда своего человека. Он приобретал их за мешок муки или бутылку хлопкового масла, или даже за кусок мыла, или за галоши, которые тогда были в дефиците. В то время даже галоши, которые обычно носили в Средней Азии, производились на Ленинградском, а ныне Санкт-Петербургском заводе. И только ему и одному богу известно, сколько он приобрёл тогда вещей взамен вагона таких галошей, привезённых из города на Неве. Буквально все и чиновники, и простолюдины пели ему дифирамбы, поэты сочиняли стихи, писатели посвящали целые тома книг, а он, не снимая своей соломенной шляпы и простой одежды, не переставал заниматься своей кропотливой работой. Как-то его ясные как небо голубые глаза увидели древнюю крепость на холме за городом. На самом деле когда-то древний город находился именно здесь среди зарослей гармалы и колючек. А то место, где он в то время был руководителем, появилось только благодаря советской власти. Заинтригованный историей этого холма, руководитель, будто интересуясь своей родословной, быстро оградил его и привлёк туда на раскопки маленькую группу из нескольких археологов, которых отобрал лично сам. Отныне всё лето его соломенную шляпу здесь можно было увидеть издалека. Все, кто искал его, находили здесь. Тут же он подписывал необходимые документы и ставил печати, не заезжая в кабинет. Местные жители до сих пор судачат о том, как археологи вдоль и поперёк продырявили этот холм и нашли в нём при раскопках много антикварных предметов. И хотя в музее того города хранятся осколки глиняной посуды и неизвестные доселе предметы, они ни о чём не могут поведать. После завершения раскопок на холме каждое утро можно было наблюдать, как обозы с грузом уезжали в далёкие деревни. На телегах сидели люди в скромных одеждах и в таких же шляпах, как у того благородного градоначальника, а в коробках были уникальные калоши, привезённые из далёкого севера, бутылки с изысканным хлопковым маслом и куски мыла. Ребятня, издалека увидев эти телеги, поднимая клубы жирной пыли, прыгали и бегали по улицам, выкрикивая “дядя старьёвщик, дядя старьёвщик”.Не трудно было признать в этих странных людях на не менее странных обозах – старьёвщиков. Эти люди, приобретавшие всё старинное, и на самом деле были странные. Привезённые с собой вещи они не продавали за деньги, не обменивали на новые, но у них глаза загорались при виде старого медного таза или кувшина, сюзане или духобы, приданого невесты, жемчуга, паранджи или старинных тканей. Они готовы были отдать за них всё, что они привезли. Эти старьёвщики не ограничивались пригородными территориями и уезжали в поисках антикварных вещей в соседние области, накинув на морды лошадей мешочки с овсом или пшеном, которые они могли взять бесплатно, где угодно в любом хозяйстве. Для этих целей у них при себе имелась бумажка, дающая им такое право. На ней конкретно в цифрах было указано, сколько они могут взять с одного объекта пропитание для своих лошадей. Вот это был порядок, вот это дисциплина! Но странно было больше всего то, что после того, как он заполучил взамен галошей, хлопкового масла и мыла все уникальные предметы старины, (об их количестве никто до сих пор не знает и лишь гадает), опустошив все возможные объекты, загрузил два вагона и сам исчез вместе с ними, быстро расставшись с креслом градоначальника и даже не попрощался. Но удивительнее было то, что никто о его исчезновении не узнал. Те, кто превозносил его, пел в его честь дифирамбы, посвящал ему стихи, писал о нём книги, теперь горько сожалели о том, что были слепы и поверили в его показную скромность. Когда они оставались одни, то вспоминая его, признавались, что никогда себе этого не простят, и строили планы как дальше жить и что делать. Ровно через десять лет новость о том, что бывшего главу города Москвы в его московской вилле загрызла огромная собственная собака, которую он ещё щенком взял к себе, мало кого заинтересовала. По слухам на вилле, где хранились уникальные предметы старины, вывезенные с территории нашей земли, бывший глава города оставил собаку на привязи и уехал. Он забыл, что оставил собаку без еды и несколько дней не появлялся там. А когда он вернулся и открыл дверь… голодная и злая собака набросилась на него и растерзала на куски. Как бы этот случай не казался ужасным, всё было чистой правдой. Но если поглубже копнуть, то истина не в этом. Как говорил один восточный мудрец, это всего лишь причина, а дело было совсем в другом. В одном углу этой самой виллы с выпученными от страха глазами стоял британский миллионер, прижимавший к груди ту самую антикварную вещь, которую когда-то обнаружил землепашец из Венгрии…

Да, вот где была истина. А на другом конце виллы рычал как волк голодный пёс, вырвавшийся из привязи. Двадцатый век, перекинул на наш бедный – двадцать первый все невзгоды и изъяны. Он, словно, искал своего хозяина для того, чтобы смешать в своих грязных слюнах все святые человеческие чувства – спокойствие, милосердие, любовь, убеждения, и превознести мгновенья прощания, покаяния и раскаяния. Но как бы он не оглядывался по сторонам и бил в набат, теперь это было бесполезно. Потому что измученный хозяин давно уже ушёл куда глаза глядят – в сторону степей. А вместо него пришло чудовище без каких-либо положительных качеств, из глаз которого сыпались искры. Оно грозно стучало кулаком по столу и вину за все грехи взваливало на него, пытаясь представить себя невинным хозяином нового века. День рождает день, месяц рождает месяц и как бы он не вспоминал с грустью, что двадцатый век, словно рычащий пёс, со светлыми надеждами вступил в свои права, теперь было слишком поздно и бесполезно. Те, кто давал ему ложные обещания, обливал его грязью, ушли в небытиё с радостным осознанием. В своих поступках, действиях, в словах, и даже в моргании глаз они не представляли, что, как и написано в священных книгах, настанет судный день. А в потустороннем мире, где прощают грехи, в аду, тех, кто обречён на наказание, не спасёт даже известковая оболочка. Для этого нет никакой возможности. Пусть проклятия и грехи унесут их в пасть жадных и прожорливых собак.

Да, это так. Этим собакам от предков – степных волков достался зоркий глаз, который ничего не забывает. Между их крепкими челюстями, напоминающими капкан, уникальные исторические предметы старины, вывезенные из стран ближнего востока путём мародёрства, превратились в запретный плод. Среди них и подарок офицера морфлота своей любовнице, и предмет, украшавший книжную полку английского солдата, и исторические вещи, пережившие огненные сражения. За ними торчали уши голодных собак. Пустыня, словно щит, выставив свою беспощадную природу, сберегла в себе бесценное духовное наследие, словно щенят степных волков, которые точно были на грани исчезновения. Так что теперь не стоит удивляться, если интерес к этим сокровищам пустыни будет представлять собой не только восторг, но и время от времени доносить как эхо лай и вой прожорливой и голодной собаки. Конечно, не все понимали смысл такого рычания собак, но землю, пережившую всё на свете, никак не обмануть. Те, кто привык давать правильную и объективную оценку всем культурным событиям, касающимся человечества, поэтому и не придают этому большого значения. Наши старейшины, которых с уважением называли «повидавшие мир», и которые обошли Вселенную не в хромовых сапогах, покорили её своим умом, возможно, не зря страдали от жалкой участи смотреть на жизнь, окруженную тёмными мыслями. В период, когда под влиянием таких мрачных мыслей создавались фильмы, несущие в себе напрасную суету и наставления, причиняли боль спасителю при жизни, когда он в своих поисках выбрал именно эту землю как спасение, благодарный ему народ это хорошо понимал в самом глубоком подсознании вплоть до тех, кто вырос под влиянием устоявшихся принципов, не дававших им свободно вздохнуть в самом расцвете сил. А раз так, то ни тяжёлая экологическая ситуация в Приаралье, ни жадность людей с деньгами, которые могут позволить себе купить всё, что пожелают, ни угроза религиозно-экстремистских течений, ни заокеанские меценаты не смогут, как они думают, угрожать будущему этих сокровищ. И если даже появится подобная угроза, то пустыня, когда-то сохранившая в себе сокровища, выброшенные на улицу, снова проявит такую способность. И чем тревожиться за это и умиляться своим сомневающимся культурным мышлением, лучше быть бдительным, ибо лают собаки в самых тёмных закоулках вашего сознания. Возможно, тогда раскроются все корни трагедий, и вы как Спаситель начнёте замечать под песчаными барханами уникальные в своём роде события. И только тогда вы почувствуете, что значит толковать с бескорыстными помыслами письмена, написанные на камнях, которые являются древними источниками восточной культуры. А ещё поверите, что таинство Вселенной воплощено в этих письменных памятниках и как степной волк, способный защитить своё дитя, станете защищать их. Под торчащими ушками волчонка, свободно растущего на этой беспощадной земле, где в песчинках, разносящихся пыльными степными ветрами, как эхо будет звучать весть, которую через посланника царица Тумарис отправила завователю – Киру, который не хотел оставлять в покое эту территорию. «Если не уйдёшь по- хорошему, клянусь богом массагетов – богом солнца, что напою тебя, кровопийцу, твоей же кровью». При поддержке бога солнца царица после боя осуществила свою клятву: наполнив кожаный мешок кровью врага, поместила в него голову высокомерного царя, который не послушался её. «Эй, подлец, я – женщина и я победила тебя в честном бою, а ты хитростью лишил меня сына, заставил страдать, но я, повинуясь своей клятве, напоила тебя кровью и так будет со всеми, кто насильно посягнёт на чужую землю!». Здесь в каждой траве и на каждом шагу, словно эхом, доносится хохот пастуха Ширака, который посреди степи, указывая на все четыре стороны, смеялся над надменными завоевателями. Эта пустыня не просто пустыня и эти барханы не просто скопление песков. Костры, которые разжигались здесь, уничтожали на корню жадные взгляды и корыстолюбие. Есть некая божественная сила её в талисманах, охраняющих от несчастий, как броня беспомощный замок. В сердцах потомков племён, в свободное от войн время вонзавших меч в землю и орошавших её молоком и кровью, на протяжении веков небесные силы создавали образцы своеобразной красоты.

Это можно наглядно увидеть на музыкальных инструментах, ювелирных украшениях, предметах резьбы по дереву, узорах на кожаных изделиях, которыми одинаково занимались каракалпакские мужчины и женщины, но, больше всего они уделяли внимание вышиванию очаровательных выпуклых и плоских узоров на юртах, которые сегодня являются бесценной жемчужиной сокровищ и они сумели сохранить её в пустыне, как волчонка. Он прошёл сотни вёрст, чтобы собрать все детали каракалпакской юрты вплоть до мельчайших деталей и привести их в идеальную форму. Поверьте, это был неимоверный труд и неслыханное самопожертвование. Нет сомнения в том, что юрта является самым красивым созданием культуры кочевников, которая являлась основным их жильём и появилась она, исходя из образа жизни тюрко-монгольских народов, основанного на кочевничестве. Юрта, приспособленная к капризам пустыни и степных ветров, не прижилась в других местах, кроме как в степи, наподобие горной яблони, которая не произрастает в низменности. Может быть, поэтому юрты, выставленные на современных виллах богатых любителей экзотики, словно, тоскуя по пыльным бурям и степным ветрам, ветшают, изъедаясь молью. Надо признать, что юрта – это красота степной культуры. Для того, чтобы закрыть рот тем, кто считает, что понятия степь и культура не совместимы, достаточно разъяснить, насколько искусно и со вкусом они создаются и полны символов. Ибо «с методологической точки зрения считается очень опасным, если историк, поискав важные для себя особенности в чужой  культуре и не найдя их, относит их к первобытному обществу того народа. Этого следует избегать. В частности, народы Европы и Передней Азии при переходе к этапу цивилизации построили города, архитектурой которых можно гордиться и восхищаться. Тюрки же не строили дома, не создавали сады, потому что, после того, как для строительства городов были сожжены сухие леса, холодный климат заставил бы их покинуть эти места. Несмотря на это, никто ещё не доказал, что каменные хижины или глиняные лачуги являются самой совершенной формой жилья, которые теплее и шире переносимых с места на место войлочных шатров»[56]. Когда думаешь о юрте, перед глазами предстают отары овец, стада баранов и табуны лошадей, пасущиеся на лужайках. Кочующих животноводов в степях трудно представить без юрты. Как говорил поэт, «где паслись их стада, там под голубым небом востока мужчины ставили юрты на молодой траве. Юрта всегда передвигалась вместе с жильцами, оставляя позади степи и пустыни»[57]. Не забывает поэт упомянуть и о шерсти, которую берут с тысяч овец, как на сотнях веретенах вьют нитки, об огне, пылающем посередине юрты, и бахши в углу, поющем народные песни на музыкальном инструменте. А над юртой звёздное небо, видна Вселенная во всей красе и весь мир как на ладони. Поэт настолько искренне превознёс юрту, её величие в сравнении с замками и дворцами вельмож и беков, что объективный историк вспомнит его с благодарностью даже через века и не скроет своего восхищения поэтическими строками, в которых он передал жизнь тюрков. По словам поэта, он символически называет юрту «голубой». Не случайно это жильё, которое с лёгкостью переносили с одного места на другое, называли по-разному «белая юрта», «чёрная юрта», «голубая юрта», каркас, “ханская юрта” (хан шатыр). И каждая из них достойна отдельного исследования. Согласно источникам, шёлковый шатёр ханской юрты с золотым троном была настолько лёгкой, что её можно было свободно перевезти на одной лошади. Были ещё шатры с павлиньими перьями, на золотистых опорах, поддерживавших ханскую спальню. В период седьмой китайской империи Хань, когда в одежде, напевах, музыке китайцев появилось подражание тюркам, они стали жить в юртах, которые им понравились больше, чем их жильё. Потому что в юртах было теплее, удобнее и комфортнее. Таким образом, китайские аристократы стали жить в юртах, которые они устанавливали перед своими жилищами. Среди около 90 тысяч экспонатов, которые он собрал в музее посреди пустыни, особо выделяется каракалпакская юрта своей красотой и величием. Безупречно собрав все детали юрты, он увидел, как на ней воплощались чудеса народного искусства, которые, казалось, наполняли его безграничной силой. Теперь, чтобы увидеть этот музей, который носит его имя, со всех уголков мира в небольшой Нукусский аэропорт специальным рейсом приземляются самолёты. Большинство тех, кто приходит сюда, чтобы увидеть образцы «авангарда, остановленного на бегу», получают удовольствие от созерцания предметов каракалпакского народного художественного промысла и прикладного искусства, которые являются не менее чудесными, чем дорогие картины, выставленные здесь. Чаще всего, они надолго останавливаются напротив юрты. Их восхищает то, что каракалпакское народное ремесло идеально сформировалось вокруг неё. И хотя каракалпакская юрта внешне ничем не отличается от юрт других тюркских народов, изнутри она поражает своим своеобразием и изысканностью, украшениями, внутренним убранством, присущим этому народу, со всеми обычаями и традициями. К примеру, когда ставят юрту, серьёзное внимание уделяют направлению ветра, расположению её на западе или востоке. Дверца юрты обязательно должна быть направлена на восток, а венчающий купол, именуемый на каракалпакском языке «шанарак», удерживает весь каркас этого необычного жилья. На самой макушке юрты есть отверстие, которое служит днём окошком, откуда спадает свет, а ночью оно выполняет функцию дымохода. А ещё оно олицетворяет собой солнце на небе и пламя на земле. Предки каракалпаков когда-то поклонялись богу Солнца и считали святым огонь как малое божество на земле. На куполе юрты изображались смысловые узоры. К примеру, солнце и огонь обозначали восток; месяц, вода – запад; земля, дом – юг; ветер, прохлада, холод – север. Не случайно в каракалпакской юрте нашли своё отражение события, связанные с богом солнца и огня, потому что в древние времена саки-массагеты и хорезмийцы подобно гуннам, продвигаясь в сторону Европы, поклонялись огню. Когда-то наши бабушки, чтобы прогнать злых духов, ставили фитиль возле очага, а на свадебных торжествах родня жениха заходила в комнату невесты со свечой в руке, а когда жених привозил в дом невесту, он вместе с ней семь раз обходил вокруг зажжённого костра, затем тут же стар и млад веселился, пел и плясал, что свидетельствовало об обычаях и традициях далёких предков, прочно вошедших в нашу жизнь. В знак уважения нашей религии даже были попытки исламизировать такие обычаи и ритуалы. Казалось, что дух народа будто не хотел покидать древнюю оболочку. И тот огонь во времена Папы римского, ставшего свидетелем событий, когда правитель гуннов, на флаге которого был изображён волк, угрожал войти в столицу, основанную детьми[58], которых выкормила волчица, был тем же, что и в фитиле бабушки, свече родни жениха, костра, вокруг которого веселился народ. Когда я говорил о людях, пришедших с крестом под руководством Папы римского, которые в признак уважения обошли огонь и перепрыгнули через него, чтобы очиститься, это означало, что как бы мы ни были просты, наш образ жизни был отнюдь не простым. В этом и был глубокий смысл древних символов на узорах каракалпакских юрт. Сама природа требовала в кочевом образе жизни освящать небесные светила и единство природы. Поэтому человека не трудно было понять по этим событиям. (Кстати, в поздних религиях небо в жизни человека нисколько не утратило своего значения, а, наоборот, оно как место обитания Всевышнего ещё более возвышено). Таким образом, все земные события, которые было сложно понять, невольно полагались на его решение. «Чем темнее ночь, тем ярче звёзды, я вспоминаю Всевышнего, чем тяжелее дни»[59]. Поэтому не стоит удивляться, что германцы, финны и угоры, этнические корни которых уходили вглубь веков – к племенам, которые двинулись в Европу из Азии, вели когда-то кочевой образ жизни, но после того, как осели, стали поклоняться земле. Это и стало причиной того, что им наскучила пасмурная природа Европы, небо которой покрыто тучами. Поэтому они постепенно стали отворачиваться от небесных светил и искать божественные тайны на земле. В обоих случаях воплощены поучения, столь важные на сегодняшний день и которые выбивают из колеи экологическую ситуацию на земле. По той же причине начали появляться и признаки Судного дня, когда природа уступит власть человеку. В то время, когда жители прибрежных земель поклонялись океану, обитатели лесов – растительности, а горцы – высоким вершинам, не было таких неприятностей. Добрые слова о том, что всё для человека, отныне вылилось в бесстыдное опустошение природы, стало созвучно неслыханному разбою. (Кстати, не стоит забывать, что понятие “человек” слишком абстрактное). Следует отметить, что все богатства мира сегодня сосредоточены в руках кучки миллионеров и миллиардеров, которые в периоды смены власти или в переломные моменты истории, скажем, во время революций, пользуясь случаем, мастерски и хитро сколотили себе состояние, которое принадлежит человечеству. Эти люди не успевают подсчитать свои несметные богатства, накопленные нечестным трудом, в то время, как миллионы людей голодают по всей планете, а многим не хватает даже глотка воды. Их азарт в целях увеличения своего состояния угрожает будущему человечества, а правительству, которое не сможет сдерживать свои желания, остаётся только играть в кукольный театр. Свидетельством тому являются конкретные факты экспертов, по мнению которых такой значительной разницы между богатыми и бедными история не видела даже в рабовладельческий период. Возможно, Всевышнему и в голову не приходило такое социальное неравенство. В то время, когда человеку в качестве высшего создания было вручено всё, что существует в природе, стали появляться религиозные взгляды и понятия. Видимо, Всевышний тогда не представлял, что человек в образе дракона может свернуть горы, подобно киту проглотить целые реки и при этом ни каплей не поделиться с другими. Более того, всё это напоминает концепцию “Золотого миллиарда”, которую выдвинул и обосновал ещё в далёком восемнадцатом веке английский учёный и служитель культа[60], который отмечал, что если и дальше так пойдёт, то за считанные годы исчерпают себя подземные богатства, такие как нефть, газ, энергетические ресурсы. Особенно, он указывал на появление опасности нехватки питьевой воды, проблема которой затронет все регионы. А ещё учёный утверждал, что мировые запасы следует распределить только среди 1 миллиарда людей, на большее количество населения ресурсов земли не хватит. Особое значение он придавал тому, что единственный приемлемый путь борьбы с ростом населения – разжигать войны и распространять вирусные заболевания. О том, что прогнозы священника, имя которого в годы советской власти нигде упоминалось, сегодня сбываются с точностью до миллиметра можно судить и по тому, как в разных местах планеты происходят экономические и политические кризисы и разжигаются войны. Эти места называются горячими точками планеты и они не случайны.

”Землю пленят цепями, протянут железные дороги, построят дома-котлы, уничтожат глубокие реки, разрушат горы, будут вредить друг другу, протянут руки к подземным ископаемым, в каждый период будут кровавые войны, будут избивать друг друга до крови, и будет только грусть, печальные глаза, нерадостный вид, никто видел этот траурный мир в радости и веселье”[61].

Словом, в период, когда человек, водил на привязи песочного цвета верблюда[62], считал эту землю, где паслись его стада овец и табуны лошадей, самым счастливым местом, огонь почитался как один из четырёх элементов. Его можно было увидеть везде: это небесный огонь в качестве символа религии, огонь, спрятавшийся в дереве, горящий огонь, которому поклонялись в святынях, святой огонь, молния, а также огонь, дарующий жизнь человеку, т.е. температура тела. По словам предводителя верблюдов, история свидетельствует о том, что желание человека искать самое комфортное место на земле и расширение её территории никогда не угаснет. Это, в свою очередь, активизировало народы и послужило сильным фактором, двигавшим людей, освобождая их от лени (никакого культурного фактора в том, что в сегодняшнем глобальном мире тысячи людей разных наций, ставших жертвами насилия, перебегают границы государств в поисках счастливой жизни. И, наоборот, для экономически развитых стран они являются дешёвой рабочей силой и считаются обычным винтиком большого механизма). Поэтому тупо считать дикостью и варварством кочевой образ жизни, что напоминает попытку маскировать лень и пессимизм. Не зря говорят, что “дорогу осилит идущий”, а “под лежачий камень вода не течёт”. Старинный и современный смысл этих народных поговорок отличается друг от друга как небо и земля. Не следует забывать, что в основе активного движения правителя гуннов и дикой первобытности, вышедшей из Азии, которая заставила содрогнуться землю, были и большие положительные изменения. Само собой понятно, что их никак нельзя сравнить с силами сегодняшнего военно-морского флота, который в мгновенье ока способен превратить в пепел целые города. Не трудно себе представить, что культурное варварство современного главнокомандующего, дающего распоряжения, не выходя из своего уютного кабинета, уничтожая миллионы людей, намного ужаснее первобытной дикости правителя, который верил в очищение посланников, перепрыгнувших через святой огонь. Словом, очаги культуры, которые они восстановили, перевозя на верблюдах и скакунах, сегодня в пух и прах разбивают реактивные самолёты, вносят ясность в смысл и содержание исторических событий. И тогда какой-то светлый луч из прошлого вносит что-то тёплое в наш уставший дух, вырвавшийся из бесчисленных тисков высоких технологий, и успокаивает. В это время мы осознаём не только историческую память, но и её культуру, и силой своего мышления превращаемся из маленького винтика в близкого соседа природы. В беседе с ней мы бесконечно подпитываем наш дух. Приблизившись к костру чабана, который можно заметить издалека в пустынях Каракумов и Кызылкумов, глотая чай из чугунного чайника, который обжигает губы, от слабости невольно из глаз наших текут слёзы. И тогда костёр оживает и разгорается, словно протягивая языки пламени на помощь. И тут мы вспоминаем, что горящий костёр, отражая нечто святое или дух предков, считается ещё и небесным огнём – великим богом, как средство доведения до солнца духа умершего человека. А огонь похожий на солнце считается маленьким солнышком. Тёмной ночью, приводя в действие маленькое солнышко, под руководством наивного чабана разбиваем лагерь вокруг него, словно, планеты вокруг светила. Понятие единства божества в те времена олицетворялось в образе Солнца, в честь которого приносили в жертву лошадей и проводили своеобразные ритуалы жертвоприношения, которые были тогда широко распространены. И хотя человек живёт сегодняшней жизнью и стремится в будущее, мы вспоминаем выдвинутые психологами гипотезы о невозможности навсегда вычеркнуть из глубины сознания духовную оболочку предков, прах которых смешался с землёй ещё тысячи лет назад. И тут мы даже не сомневаемся, что родившийся сегодня и горланящий во всё горло ребёнок, в то же время и седовласый старик, поглаживавший бороду несколько веков назад. Мы поражаемся тому, что духовный мир может отчётливо передавать картины прошлого человечества, которые давным-давно смешались с землёй. Особенно, мы не можем скрыть своё волнение, когда это состояние находит своё отражение в элементах художественного творчества и даже в строках, написанных экспромтом. “От самой микрочастицы до Юпитера, ты Учитель – дай весточку Солнце”[63]. “Днём солнце, ночью луна – кормилицы наши”[64]. Даже в таких простых, казалось бы, строках проявляются фрагменты исторической памяти, и убеждения и взгляды тысячелетней давности тайно напоминают о себе. Возможно, сила и величие народа в том, чтобы не потерять этот естественный инстинкт. Мы даже не замечаем, что наше восхищение вручило нам заветный ключ от народного творчества.

Солнце – это бог, огонь – маленькое божество. Возможно, от этого и произошло поклонение солнцу и маленькому божеству. Место, где хранился огонь[65], считался священным и там проводились разные ритуалы. Специально подготовленные жрецы наблюдали за этим зрелищем и были глубоко уверены, что беспечное отношение любого человека к священному огню может плохо кончиться. Такой образ жизни наших предков позволяет нам вспомнить историю древнегреческого героя, который неосознанно выкрал огонь, чтобы подарить его простым людям, за что и был жестоко наказан. “На другом конце земли в стране скифов есть укромное место, куда не ступала нога человеческая. Острые, ужасные, огромные скалы возносятся к небу. Вокруг нет ни единой растительности, даже крохотной травинки. Всюду пусто и темно. Куда ни посмотришь – груды больших чёрных глыб, отвалившихся от скал. Шум прибоя. Плещутся солёные капли морской воды. Прибрежные утёсы покрыты морской пеной. Далеко-далеко за скалами виднеются снежные вершины Кавказских гор. Облака, постепенно возвышаясь ввысь, прикрывают собой лучи солнца. Вся округа окунается в ужас. Это страшное и неуютное место. Здесь никогда не было людей. Именно сюда, на край света слуги Зевса когда-то привели богатыря Прометея – титана со связанными руками и ногами[66]. Привели для того, чтобы крепко- накрепко приковать его цепями к вершине скалы. В глазах палачей не было ни капли жалости. Они наказывали Прометея за то, что он выкрал огонь богов и подарил его простым смертным. При свидетельстве небесных сил, гуляющих ветров, текущих рек, под шум морских волн и, вообще, всего живого, что двигалось, летало и плавало, он отдал людям с ещё совсем слабым мышлением и отсталым сознанием украденный огонь – божественный элемент, несущий в себе великую силу и потенциал. Таким образом, он научил их ремеслу, способному украсить их жизнь, освободить от проблем, сократить дорогу и продлить жизнь”.

Века и годы сменяли друг друга как быстроногие кони и порывистые ветры, сколько народу со времён появления человечества унесла смерть, но они не унимались, меняли облик континентов и гор. Старые государства, словно, обветшалые деревья, исчезали с лица земли, на их месте появлялись новые. Казалось, что извечное изречение “нет созидания без уничтожения” не имело никакого отношения к тому божественному элементу – огню, который был выкраден когда-то. За это время он нисколько не изменился. В противовес времени он запылал ещё сильнее, служил факелом в руках людей, пришедших на место огромных титанов. Благодаря этому огню люди с отсталым мышлением превратились в обладателей великой силы, о чём когда-то мечтал Прометей. Благодаря освоению огня они стали могущественными, овладели всем на земле. Теперь и огненные оружия в их руках способны были уничтожить любого всесильного богатыря. Но почему-то только теперь стало ясно, почему Прометей, выкравший огонь, был обречён мучиться на скале, куда каждый день прилетал орёл с распростёртыми крыльями, усаживался на его грудь и принимался клевать его печень. И только теперь было понятно, почему гордыня и высокомерие могли скрыть истину от простого человека, несмотря на его силу и отвагу. Каким бы сильным, волевым и гордым ни был наш великий герой, ему мешала не всесильность. Бесполезно себя упрекать в том, что он потратил силы на напрасное дело. И хотя из-за его проклятий рушились прочные скалы, ломались крылья орла, останавливались сильные ветры, осушались реки, успокаивались морские волны и в удивлении замирало всё живое, что летает, ползает и ходит, он сам не обретал покой. Но поскольку теперь бесполезно изнурять себя, великий потенциал будет торжествовать над незрелым мышлением. Возможно, поэтому в песнях наших предков, плясавших вокруг огня, звучали молитвы от всяких бед. Быть может, в этом и кроется причина, из-за которой они заставили посланников обойти несколько раз вокруг огня, а затем перепрыгнуть через него, и только после этого им разрешили войти. В этом заключалась не только цель сжечь нечистую силу и злые духи, но и оказание почёта и уважения огню. В этом и и была причина того, что потусторонний мир считался священным местом и поэтому когда кто-то умирал, чтобы отправить его на тот мир чистым, сжигали труп в огне, чтобы уничтожить всё зло в его теле. Огонь очищал между двумя мирами и они верили в это.

Когда он пришёл на эту землю, его необычное прошлое местное население стало забывать. Это было время, когда любое слепое внешнее подражание принималось за культуру, когда молодёжь, забыв об уникальных ценностях, веками почитавшихся предками, стали поклоняться тому, что подсовывали. А ещё это было время, когда начало давать свои всходы сознание, напичканное новыми идеями. Помнится, у нас ходили слухи о том, что такие молодые люди были и в наших краях. По слухам, в то время в одном из дальних горных посёлков парень, который был лидером комсомольской организации в школе влюбился в девушку-пионервожатую. И они решили пожениться. После помолвки, возник вопрос, как провести свадьбу. Конечно, это была забота родителей, но почему-то и жених-комсомолец и невеста-пионервожатая не стали молчать и выдвинули свои передовые идеи по этому поводу. Таким образом, когда жених с друзьями пришёл в дом невесты, он сказал, что народные традиции изжили себя. К примеру, обычай, когда друзья жениха рвут на куски лоскутной коврик под ногами. Он пролепетал, что нужно что-то вроде “красной свадьбы”, которая была придумана специально для того, чтобы народ забыл старинные обычаи и традиции своих предков и внедрить в образ жизни местного населения новшества. (С тех самых пор подобные чуждые обычаи, не имеющие никакого отношения к нашим древним ценностям, поднимутся чуть-ли не до уровня национального сознания, которое нельзя было отрицать). Словом, наглость жениха, несмотря на угрозы и упрёки, была ничто по сравнению с бесстыдством невесты, которая, впервые переступая порог чужого дома, не думала, что своими действиями ранит родственников-братьев родителей, которые ради неё готовы были на всё. Она осмелела и была уверена, что за ней, словно, щит, стоит целое общество, которое защитит её. Короче говоря, молодёжь помолвили, прошла и свадьба, которая расстроила всех. А через неделю молодожёны, которые начали совместную жизнь, отказались от святого чимылдыка. Им не понравилось, что вокруг лоскутного дастархана вместе с ними сидят родители жениха. Молодые стали обвинять родителей в дикости, которые в жизни не сидели на стульях. Свекровь не выдержала и завопила во весь голос “лучше бы вместо тебя я приютила собаку, которая охраняла бы дом”. Эти вопли подлили масла в огонь, усилив и без того назревающий большой скандал. Вскоре после того случая в этом доме крики и шум стали обычным явлением. В итоге молодых переселили в комнату в конце двора и даже отгородились от них большой разделяющей стеной. Скандал на какое-то время вроде бы утих, но обида свекрови не проходила и она иногда печальным голосом причитала, что вырастила непутёвого сына. Представители новой культуры, как ни в чём не бывало, отныне стали обедать за круглым столом, который где-то откопали, а вместо лоскутной скатерти на столе была застелена газета, от которой они не поднимали головы во время трапезы. Говорят, они в свободное от чтения газет время бурно обсуждали вопрос о том, что если родится мальчик, они не будут ему делать обрезание, чтобы не причинять, видите ли, боль сыну, а если родится девочка не будут стричь ей волосы, а прикрепят белый бант. Других тем для разговора у них не было. Ходят слухи, что они пренебрегали молитвой богу после еды, раскрывая ладони. Считали это отжившим себя явлением и пережитками феодализма, а сами они, видимо, не понимали, что превратились в манкуртов-зомби, у которых давно уже были уничтожены все чувства. Таких нелюдей, которых на местном наречии называли “чулчут”ами[67], местные жители обходили стороной. Такие неприятные случаи наблюдались и в Каракалпакстане. В то время, когда Он приехал сюда, в  народе постепенно перестали использовать ювелирные изделия, ковры ручной работы, необычным образом сшитую одежду, украшения для юрты, конское снаряжение и другие подобные вещи, на смену которым приходили искусственные краски и европейская одежда. А он не переставал собирать повсюду старинные украшения для юрты, ковры, сюзане, подковы, мешочки для еды, бурдюки, сбруи, сёдла и т.д. Он не стыдился этой работы и даже получил за это прозвище “старьёвщик”.  О том, что человек на пути к своей цели в любой ситуации может быть выше всех сплетен и обид, может доказать его личность. Он не смог равнодушно наблюдать за тем, как великая и неповторимая красота человечества может исчезнуть под песками. Он был как волшебник, способный привести в первоначальное состояние даже те вещи, которые уже давным-давно потеряли свой первозданный вид. В основе его волшебства были глубокие знания, глубокое чувство культуры, сообразительность и человеческая ответственность. Теперь ему было на руку то, что он сохранил связи с малословными и скромными реставраторами, которые ни работой своей, ни личными качествами не бросались в глаза в Москве, но считались настоящими академиками своего дела. Он не обращал внимания на работы, про которые говорили: «У них попона дороже, чем сам осёл», но с азартом торговался за стоющую вещь, давал обещания, что заплатит сполна, словом, настаивал на своём. Это было что-то неслыханное и невиданное доселе в культурной среде – те, кто имел возможность жить припеваючи, самоотверженно и тихо работали дни и ночи, выполняя свой сыновний долг перед Родиной, отодвинув тружеников в сторону. Вот это самое блогородство можно сказать всегда хранило их от обид, всяких опал и мучительной боли.

“Верни его на землю, к жизни”. В этой мольбе было эхо, идущее из далёких глубин истории и которое отзывалось в его сердце. В этом звуке оживал облик предков, которые уничтожили границы между прошлым и настоящим. Казалось, что они и во сне и наяву словно сообщали, что  прожили жизнь не просто так, а стремились оставить что-то для человечества. Отзвуки далёкого прошлого в его глазах, как говорил мудрый поэт Востока[68], словно, призывали смотреть под ноги, как следует оглядываться вокруг, оживлять частички древнего крошившегося кувшина. Возможно, мелодии метаморфоз были созвучны желанию человека убрать мрачный занавес из жизни, восполнить пустоты, сберечь себя и стремиться к будущему. На опустевшие планеты нагрянет утихший шум. Да, заполнят первобытным говором безлюдные дома потоки людей, в глазах которых светится любовь, в которых ещё не успели сформироваться смешанные чувства, а седовласые младенцы сначала захихикают, а потом захохочут над непостоянством жизни, которая кажется намного серьёзней. Пустой дом. Двор, полный народа. Да, покажут свой облик за занавесом в чьём-то подсознании или же в действиях и взглядах мысли, перевернувшие мозг постаревших младенцев; и да вступит он или они в бой с духом демона[69], проникшего в их жилы, где кипит горячая кровь. Глядя на забитый в землю кол в центре опустевшего двора, хозяева которого перебрались отсюда навсегда в город или ещё куда подальше, он задумался. События прошлого как будто вчера пробежали перед глазами. В этот момент будто узкоглазый всадник с чёрной шляпой на голове, прикусив в зубах плётку, начал седлать фыркающего жеребца. Он даже представил, как наездник шлёпает коня по крупу, пытаясь успокоить его. Перед его глазами отчётливо предстало вплоть до мельчайших деталей конское снаряжение: попона под седлом, блестящая кожа на узде и удилах и крючок подпруги. Он отчётливо увидел, как всадник, оседлав коня, левый носок ноги засунул в стремя, а правую ногу перекинул через седло, сел верхом и поскакал с возгласом “чу!”. Он вздрогнул от такого видения и пришёл в себя, когда, словно, конский топот содрогнул опустевший двор. Вспоминая мимолётное виденье, он какое-то время стоял как ошеломлённый. Затем бросил смущённый и рассеянный взгляд на бескрайнюю и оголённую землю. Ранним утром, когда собрались в дорогу, злой порывистый ветер, готовый разнести всё на своём пути, теперь немного приутих, словно, понял, что от такой работы нет прока, и занялся тем, что стал гоняться за перекати-полем на барханах. Поодаль его приятель безрезультатно засмотрелся на горизонт, будто искал на тусклом небе тайны бытия. Перед его глазами всё ещё стоял тот образ благородного всадника, который, оседлав норовистого коня, куда-то ускакал. Далёкий мираж, мерцавший в пустыне, словно, взбудоражил всё его тело.

Истина в том, что сила представления, которая не случайно приходит в движение на своей территории, способна вытворять чудеса, которые никогда не приснятся обычному человеку, о чём свидетельствуют истории с Архимедом, который спустился в тазик, чтобы помыться и неожиданно выкрикнул “Эврика!” или же с Ньютоном, которому на голову упало яблоко и он не оставил этот случай без внимания. Это было прозрение людей, которые доказали несравненные открытия в истории человечества. Он не мог не осознать определённые знаки свыше в образе оживших в его представлении всадника и коня. Он хорошо понимал, что отнюдь не следует это принимать за продукт утомлённого сознания. Возможно, подобные напрасные явления происходят только с сумасшедшими. Но теперь он, не отрывая глаз от загнившего деревянного кола, который кишмя кишел насекомыми, вспомнил религиозные трактаты[70] о судном дне и воскрешении простых смертных, которые он когда-то слышал от дедушки-лингвиста. В это время он думал о людях, живших здесь тысячи и миллионы лет назад, прах которых лежит где-то под землёй. Он инстинктивно верил, что существуют тайные явления, связанные с конкретными людьми, пусть и непонятные, но которые внезапно появляются как появился этот всадник в своём собственном дворе. И вот сейчас перед его глазами ожила странная картина и природное чутьё подсказало ему, что ловкие движения узкоглазого всадника, представшего в его воображении, означают знак свыше. И он почему-то воодушевился, а на его губах заиграла еле заметная улыбка и глаза засверкали как раскалённые угли. Глядя на приятеля, который всё время о чём-то суетливо хлопотал, он вдруг снова начал различать вдохновенные степные мелодии. В пустыне подпрыгивали перекати-поле, из песков торчали, словно, плывущие коричневатые и кое-где почерневшие телеграфные столбы, барханы двигались даже при дуновении малейшего ветра. Мотивы мелодий, которые доносились сквозь заросли саксаулов и тамарисков[71] будто тайно шептали ему о чём-то важном. Внезапно его сознание прояснилось. Он обрадовался возникшей мысли. Как же всё-таки это правильно и обворожительно. Да, он сделает так. Да, он обречён на это. Да, его душа пришедшая в трепет от древних напевов, повелевает это. Да, теперь он по всей бескрайней пустыне по крупицам соберёт конскую сбрую, которая только что представилась ему на миг, отпечаталась в памяти и исчезла из виду. Он воссоздаст её в единое целое. Ведь не случайно перед глазами предстал этот всадник. Если рассказать кому-нибудь эту историю, то вряд ли кто поверит. А ведь он уже сколько времени ломал над этим голову, но по причине того, что не представлял, какими бывают конские доспехи и какого они цвета, он не знал с чего начать работу. И вот теперь всё ясно. Он отчётливо представил всю картину. “Ибо каждый просящий получает, ищущий находит, а каждому постучавшемуся дверь отворяется”. Да, и обязательно надо верить в это. Издревле под копытами коней, топтавших земли Востока и Запада, лежали неотъемлемые частички жизни человечества. И достоверна только история, основанная на аргументах и фактах. Иначе она превратится в игрушку в руках тиранов. Когда-то в наших краях в первой четверти двадцатого века в национально-освободительной борьбе против захватчиков кони в отличие от двуличных предателей оставались верными своим хозяевам – отважным патриотам, достойным сынам Родины.

“Забьёт он колоду во дворе, насыпит туда пшеницу. Когда они соберутся  в дальний путь, конь досыта наестся. Это будет конь-скакун, они поскачут в путь со свистом. Конь будет всегда сытым, у него будет целый табун таких жеребцов. В степях будет расти трава, тулупы хозяев будут ватными, конь будет вороным и пусть возлюбленная состарится вместе с ним”. В этих строках того времени пожелания и молитвы отражают гордость за породистых коней древнего племени[72]. По преданиям, когда скакуны спасли от неминуемой смерти верных сынов Отечества, захватчики запланировали, в первую очередь, уничтожить их коней. Они загнали табун в пропасть и накрыли их сверху землёй. В детстве, когда мы играли в биту возле холма под названием “кладбище коней”, с заходом солнца наши матери и бабушки с какой-то тревогой звали нас домой. Они не позволяли нам заходить в дом после заката. По их словам с наступленеим темноты из-под холма доносилось ржание коней, а затем через какое-то время белокрылые скакуны прилетали откуда ни возьмись и, словно, орлы, садились у подножья холма, где мы играли в биту. Но когда мы подросли и стали зачитываться книгами, мы вспоминали легенду о древней долине скакунов[73] и сколько бы мы ни пытались днём у подножья холма найти следы от белых конских копыт, всё было тщетно. Но на самом деле эти предания были не случайны и позже мы понимали, что это был духовный протест против насилия. И невольно на наши глаза наворачивались слёзы. Мы были благодарны им за них. А ещё мы признательны ему за то, что он собрал эти факты, призывающие нас к бдительности, т.е. оглянуться на эту бескрайнюю пустыню. Мы искренне верим, что это не просто предметы и ткани, а душевные напевы, прелестная поэзия и вечное искусство. Благодаря этой вере, наши сердца наполняются вдохновением, нам снова хочется жить и мы понимаем, что стремление к прекрасному – это не только пристально разглядывать искусственные цветы в горшке. Осознание этого вдруг просветляет все тёмные закоулки, невидимые глазу.

Дождь, ливший весь день, к вечеру перешёл в снег. Спокойная умиротворённость на улице проникла и в помещение. Нетрудно было заметить, как поменялось к нему отношение медсестёр, которые в день его поступления в больницу смотрели на него как на обычного пациента. Теперь все, и врачи, и медсёстры уже с порога, завидев его, улыбались, при этом расспрашивая его о здоровье. Все желали ему скорейшего выздоровления и продолжения уникальной, бесподобной и самоотверженной работы. Бесконечным был и поток друзей, которые делали всё, чтобы спасти его от смерти и пытались продлить его жизнь. В больницу приходило и множество  поклонников прекрасного. Но в это время, когда он вкушал достойные плоды своего труда, его тело почти было готово к смерти, а душа не находила покоя. Он вспоминал свою дружную семью, где каждый представлял собой особый мир, перед глазами появлялась его первая любовь. Его любимая осень расстилала на земле ковёр из падающих жёлтых листьев. Ветер, врывавшийся через приоткрытую форточку, вызывал громкий хриплый кашель в груди, а тяжёлые, влажные, свинцовые тучи, словно, давили на него. Впереди ещё сколько не завершённых дел. Желание довести их до конца не давало ему покоя. Вот уже тридцать лет как для него потеряли своё значение смена дней и ночей. Его беспокоило и состояние фотографий, графики, уникальных книжных экземпляров и журналов, которые он отправил для библиотеки Нукусского музея в двух контейнерах. Как же всё-таки душевное состояние великих личностей завораживает всех одновременно. Об этом свидетельствовал и шёпот медсестёр, их особо трогательное и доброе отношение к нему. Из глубины его ясных глаз будто смотрела, исчезнувшая когда-то, безграничная духовность. Казалось, что  ещё один образец бессмертных шедевров на тему любви был завоёван. Да, и сам он становился величественным памятником, полным тайн, несравненным символом прекрасного, долговечной ценностью. Достаточно было для этого разговоров этих простых медсестёр, чтобы человек сразу поменял своё мнение о нём и был очарован им. Сами того не осознавая, они пробудили всеобщее восхищение им. Ибо в нём всё было божественно: не случайная, плодотворная жизнь, чувство прекрасного, богатый внутренний мир, способность понимать Вселенную. Эти его качества со временем только возрастали. И в этой глубине бездонной была сила, способная разверзнуть горы. Мускулы или длинные слащавые умные речи ничто по сравнению с содержанием жизни человека. Ибо смысл человеческой жизни состоит в том, как он жил и что после себя оставил. Он всё время, словно, улыбался, а ведь всё дело было в этом. Те, кто слышал о его жизни, чья любовь тоже была отвергнута, и те, кто одним словом отреклись от своей любви, невольно задумывались о своём прошлом. Перед глазами появлялись молодые годы, когда они летали, словно, на седьмом небе от счастья, полные искренних и чистых чувств. Вспоминалось и то, как они упустили своё счастье из-за чрезмерной гордыни и эгоизма и для них наступало озарение, которое подсказывало, что только самопожертвование на этом пути раскрывает истинную суть любви. Они понимали, что теперь было поздно и поезд ушёл, но от горькой обиды этих мгновений в глазах появлялась невинная слеза, которая, словно, луч света озаряла их жизнь. Тут невольно возникал вопрос: неужели, крошки хлеба имеют такую великую силу? Да, имеют, ответят вам свыше. Хорошее воспитание, чистота души, самоотречение сделали его сильным до величия. Мысли этого трудолюбивого человека всё еще были в тех пустынях и степях. От невыносимой боли он закрывал глаза и события прошлого путались в его полуживом сознании. Он вспоминал, как вместе с каракалпакским художником они бродили по деревням, где всё время что-то обсуждали. Он вспоминал, как дрожали его колени при виде силы красоты, которая называлась искусством. Он сбежал от идеологической гильотины огромной страны в пустыню, с песчаными бурями, и в одиночку победил критиков, искусствоведов, знатоков, политиков, партократов-бюрократов, обывателей, поклонников, а также союзы и кабинеты. В то время, когда он в пустыне “памятник себе воздвиг нерукотворный”[74], полуграмотные профессора со своим нелепым вздором бросали себя в пучину небытия на пути нравственности и коммунистической идеологии. Это были “те, кто пел дифирамбы деспотам и тиранам, обожествлял их при жизни, сотворял из них кумиров”[75]. Такая картина его огорчала. “Как же вы всё-таки жестоки по обношению к себе”, говорил его молчаливый грустный взгляд. И в этом взгляде как бы угасало его завещание человечеству. Наконец, его глаза тихо закрылись, на его всё повидавшем лице навеки застыла ласковая улыбка, такая, будто он увидел облик вечной бесподобной красоты. Звуки мелодии, исходящие от нежных струн лиры Орфея, музыка степи, звучавшая в просторах бескрайней пустыни, и светлый луч в вечном приюте, исходящий от его души, будто говорили, что смысл жизни человека не заканчивается с его смертью. А, наоборот, это только начало. Это эхо, которое пробуждало в людях угасающие человеческие чувства, вытаскивало из небытия исчезнувшие цивилизации, восстанавливало целые города, сметённые с лица земли. Ибо в этом мире ничто не исчезает бесследно, всё равномерно находит своё место. С тех пор как на земле появилась жизнь сколько талантливых людей создали величайшие произведения о любви, а сколько было тех, кто покончил жизнь самоубийством из-за любви, сколько было обиженных на своих возлюбленных и сколько было дервишей, которые искали любовь не среди жасминов, а во всей Вселенной. Когда все они проходят перед глазами, невольно вспоминаешь уникальность и неповторимость прекрасного подобно его последнему дыханию. Его страсть нисколько не была похожа на любовные романы всех народов, она была своеобразной. Его измождённый вид нужен был для момента, чтобы он забил в набат и прокричал, что отныне красота не спасёт мир. И даже смерть его была как бы в движении. Когда образцы неповторимого искусства уничтожались на глазах, его душа, как и он сам, стремилась к красоте. Согласно завещанию, его похоронили на его любимой земле – в пустыне, на общем кладбище в Нукусе, где с одной сторны покоятся мусульмане, с другой – христиане. В короткой и трогательной эпитафии на его надробном памятнике из чёрного мрамора написано: “Гениальному спасителю красоты – от благодарных потомков”. И хотя эта надпись на общем фоне кладбища кажется немного странноватым, эти слова также необходимы как луч света, который проникает в темницу даже через щель размером в игольное ушко.

Это было время, когда только-только стали появляться первые признаки великой паники в сознании людей, у которых не было забот, кроме как наполнить свой желудок и издеваться над чувством прекрасного, лишившись всех ценностей. Теперь у них будто ничего святого и не осталось. Это было время, когда никто не удивлялся проделкам людей, которые украли надгробный памятник великому человеку и превратили его в мельничный камень. Ладно, украсть-то они украли, но ужаснее было то, что никто этому не удивился. Точно также никто не удивился, когда украли скульптурную композицию Орфея, установленную на мраморной плите. И вместо того, чтобы думать, как бы поскорее найти и вернуть на место скульптуру, поговаривали о каком-то бомже, который, вытащив эту статуэтку из-за пазухи, на барахолке пытался обменять её на полбутылки водки торговцам старыми вещами. Также рассказывали о трупе человека с перерезанным горлом, которого обнаружили возле речки, а рядом с ним нашли ту самую статуэтку. Но никто толком ничего не знал. Было ясно одно, что вакханалии продолжались, как и в древние времена, когда вышвырнули мёртвое тело Орфея во взбушевавшиеся и пенящиеся волны Стикса. На празднествах в честь бога виноделия Диониса, окружавшие его полупьяные вакханки кричали, пели, танцевали и, словно, хищные птицы нападали на Орфея. Одна из них замахнулась и бросила в него деревянным молотом, но от сильного удара его спасла прилипшая к инструменту повилика. Другая вакханка бросила в него камень, но он в знак уважения к волшебной песне Орфея покатился к его ногам, словно, прося у него прощение. Затем с шумом и грохотом на него посыпались камешки. Его жалобный стон никто не слушал, его нисколько не жалели. В отличие от деревьев, камней и глыб, которые внимательно слушали его завораживающие песни, пьяные вакханки были безжалостны к нему. Весь окровавленный, он замертво рухнул на землю, но вакханки не унимались, они растерзали его тело и выбросили его вместе с лирой в реку Хебра. Из струн лиры вдруг понеслась грустная мелодия в волнах быстротечной реки, которая подпевала ей, выходя из своих берегов”.

“Верни её на землю, верни к жизни”. Вся эта боль была ничто в сравнении с его мольбой. Кстати, надо сказать, что знание недолговечности страданий успокаивает не только певца, но и обычного человека. Но мольба до наступления судного дня ждёт своего ответа и упрекает Всевышнего. А преходящая боль не имеет никакого отношения к вечности. Поэтому и местный бомж-алкаш, ночующий под навесами в тёмных закоулках, и спутницы Диониса – вакханки были связаны между собой вечными узами. И если вакханки с головой ушли в пьянство, то местный вор-алкаш не знал, что с образом прекрасного за пазухой он никогда ничего не добьётся, а, наоборот, будет лишь проклят навеки. Как только статуэтка попала в руки вора, она потеряла свою ценность. Но её истинная ценность, сравнявшись с вечностью, нашла своё место в сердце великого человека, лежавшего в этой могиле.

“Верни её на землю, к жизни”. Даже в момент, когда пьяные спутницы Диониса оскорбляли Орфея нецензурной бранью и жестоко закидывали камнями и палками, он просил только об одном – вернуть её на землю, к жизни. Его беспокойный дух не утешался и даже при огромном желании вернуть обратно свой взгляд, полный бесконечной скорби и обиды, он не посмел этого сделать, потому что он хорошо понимал, что достаточно было в его жизни бессмысленных условий беспощадного бога, из-за которого он пострадал. В это время из струн золотой лиры прозвучала музыка, пробуждающая ни с чем не сравнимые святые чувства, такие, как восприятие искусства и прекрасного, которые возвышают мечты и подобно крепким опорам поддерживают жизнь на земле. Поэтому и издаёт она душевные мелодии, смысл которых означал непризнание границ родины и времени и поэтому жизнь, от которой  он отвернулся, вновь кажется ему ещё роскошнее и очаровательнее. Певец прекрасного, перенёсший все горести и оскорбления вновь обрёл свою Эвридику, которая вернулась к жизни из потустороннего мира. Он сумел исполнить просьбу Орфея, этот мужественный великий освободитель. Он вернул на землю, к жизни бесподобную красоту, которая вдохновила талантливых людей и прославила их работы. И теперь  прелестная красавица Орфея, его заветные мечты никогда не застрянут в тёмном царстве. Отныне можно было и не беспокоиться за это. Потому что теперь Он мог спокойно обернуться назад.

                                                                                         октябрь 2015 года

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] Джалалиддин Румий

[2] Фраза Гульханий

[3] М.Булгаков «Собачье сердце»

[4] Подразумевается Л.Толстой

[5] жилой квартал в Узбекистане

[6] Ф.Кафка

[7] Боборахим Машраб

[8] подразумевается Дон Кихот

[9] Джалолиддин Румий

[10] Гувернантка – воспитательница, женщина, которую специально нанимали дворяне и аристократы для воспитания своих детей.

[11] намёк на фразу Карла Маркса “Призрак бродит по Европе, это призрак коммунизма”

 

[12] фраза Ш.Монтескье

[13] подразумеваются Иосиф Сталин и Адольф Гитлер

[14] фраза Филиппо Томмазо Маринетти (знаменосца футуризма)

 

[15] Амир Темур Курагани.

[16] Цербер – согласно древнегреческой мифологии трёхглавый пёс, охранявший врата ада.

[17] Геката – согласно древнегреческой мифологии богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства.

[18] строки А.С.Пушкина

[19] подразумевается Геродот

[20] На тюркском Укуз; на китайском Гуй-шуй, Уху, Пакшу; на армянском Вехрод; на санскрите Вахшу, такими именами называли реку Амударья, которую в средние века называли ещё и Джайхун. Клавихо же назвал её Виадми. Возможно из-за территориальной принадлежности её еще называли Балх, Термез, Келиф, Ургенч, Хорезм и т.д.

[21] Из записей Геродота

[22] народные эпосы каракалпаков

[23] каракалпакский народный музыкальный смычковый инструмент

[24] низкорослое дерево с глубокими корнями, растёт в пустынях Каракалпакии

[25] дерево – кустарник, с фиолетовыми мелкими цветочками и ароматным запахом, растет также  в пустынях Каракалпакии, другое название Тамарикс безлистный встречается вдоль рек в засушливых районах. Хорошо растет на засоленных и щелочных почвах. Известно также под названиями бо́жье де́ревогребенчу́к и би́серник, жидови́льник и астраханская сирень, в Средней Азии — дженгил.

[26]подразумевается В.И.Ленин

[27] из трагедии Софокла “Антигона”

[28] Гипнос – бог сна в древнегреческой мифологии

[29] строки Эргаша Жуманбулбула

[30] строки Захирридина Мухаммада Бабура

[31] подразумевается Иброхим Адхам

[32] подразумевается Ахмад Яссавий

[33] подразумевается Боборахим Машраб

[34] коммунистическая идея – “Блестящее будущее”

[35] строки Александра Блока: “держали щит меж двух враждебных рас”

[36] Радий Фиш

[37] подразумевается Академик Марат Нурмухаммедов

 

[38] пятнадцатилетний парень Евгений Александрович Лысенко(1899 – после 1974) в 1918 году приехал в Ташкент. Неизвестно, откуда он прибыл. Работал проводником на железной дороге. Заинтересовавшись живописью, поступил в Ташкенсткую художественную студию. В 1919 году учился в студии А.Тишера в Москве. В конце 1920 года вернулся в Ташкент. Многие его картины и рисунки были уничтожены. Игорь Витальевич Савицкий нашёл его работы в очень плачевном состоянии. Лысенко серьезно заболел и уехал к берегам Волги и там же умер.

Евгений Лысенко бóльшую часть жизни прожил в Узбекистане. Неизвестны подробности его биографии, утеряна основная часть его работ. Около трехсот его картин, написанных на холсте, бумаге, дереве, ткани, были обнаружены через много лет после смерти художника в одном из провинциальных городков: их хранили на чердаке, а одним из полотен закрыли прореху на крыше.

Картины молодого художника «Силы земные» (Композиция) и «Бык» показывают, насколько талантливым был их автор. Говорят, что Игорь Витальевич купил картину «Бык» за четыреста советских рублей (примерно за такое же количество долларов США). Сегодня начальная цена этой картины составляет семь миллионов долларов США.

 

 

[39] из впечатлений  Жака Ширака (экс-президента Франции)

 

[40] в переносном смысле

[41] Хусайн Воиз Кошифий

[42] из поэзии Абдуллы Арипова

[43] подразумевается Марко Поло

[44] Спагетти – итальянское блюдо, похожее на лагман

[45] фраза Константина Циолковского

[46] Первая из трех частей “Суры Кахф” в Коране называется “Асхобул‑кахф”(т.е.“Хозяева пещер”)  согласно которой тёмной ночью то ли пятеро, то ли семеро молодых мужчин убежали из города от гнёта царя-тирана и когда  они проходили через пастбище к ним присоединилась местная собака пастуха. К утру вместе они добрались до ближайшей горы и спрятались в большой пещере. Когда молодые люди легли спать, собака растянулась у входа в пещеру. Но когда они проснулись, оказалось, что минуло триста лет, кончился гнёт царя, начались благоприятные дни. Ни в облике мужчин, ни в собаке не было никаких изменений, всё это напоминает проведение современного медицинского эксперимента, который демонстрирует возможность оживления людей после клинической смерти.

[47] строки Ашика Вейсала

[48] Эльдорадо – остров сокровищ

[49] Как описывается в одном из восточных преданий, на земле не осталось места, которое не завоевал бы Александр Македонский и он запланировал отныне завладеть подводным царством. С этой целью он отправил туда своих посланников. Хозяин подводного царства, вручив посланникам чашу, на дне которого виднелся глаз, поставил условие: наполнить её золотом, а иначе он не подчинится. Обрадовавшись, что легко можно осуществить желаемое, посланники вернулись к Александру. По его приказу всё золото казны положили в чашу, но она никак не наполнялась. И тут свита царя задумалась. Тогда один мудрый старец сказал, что надо в чашу положить горсть земли. Так и сделали – чаша тут же наполнилась. Поняв смысл логической задачи, что только смерть может остановить ненасытные желания человека, Александр отказался от плана  завладения подводным царством, признав свою ошибку.

[50] подразумевается Аттила — правитель гуннов в 434—453 годах, объединивший под своей властью тюркские, германские и другие племена, создавший державу, простиравшуюся от Рейна до Волги

[51] подразумевается Папа Римский Левний

[52] по преданиям, после того, как Аттила вернулся назад, отказвашись от мысли о захвате Рима, исходя из политических соображений он женился на Германской принцессе. Но под непрерывным натиском врагов принцесса убила его, отравив. И чтобы позже не разграбили уникальный гроб с его телом, украшенный драгоценными камнями и чтобы не был растоптан дух великого правителя гуннов, сотрясавшего землю, перекрыли реку Дунай и похоронили в её русле. Затем сняв преграду вновь пустили воду.

Кыргызский писатель Чингиз Айтматов несколько по другому излагает это событие: “Через два года после Каталонской битвы Аттила задумал жениться на красивой Ильдионе, сестре короля Бургундии. Началась подготовка к свадьбе. Весь завоёванный им мир ждал с нетерпением дня свадьбы. Но именно в этот день предводитель гуннов умер тайным образом. Представители сорока тюркских племён, которые завоевали под предводительством и флагом Аттилы Азию и Европу, сильно будут страдать из-за его смерти. К сожалению, загадка смерти убитого гения в день свадьбы до сих пор не разгадана”. (см.: Чингиз Айтматов, Мухтар Шаханов. “Плач охотника над пропастью”. Т.”Шарк” НМК. 1998 г. с.303)

Русский писатель Николай Васильевич Гоголь по иному описывает дальнейшую жизнь Аттилы, опираясь на сведения европейских историков, согласно которым после того, как с поклоном пришёл к нему Папа Римский, Аттила отказался от захвата Рима и вернулся обратно.

“Пришла пора проверить силы объединенной армии западных народов, но внезапная смерть его спасла ее. Аттила умер необыкновенным образом. Суровый, воздержанный, не позволявший золотым украшениям и камням убрать даже рукояти сабли и войлочного седла своего, он в один день изменил свою жизнь. Сочетавшись браком с дочерью бактрианского царя, необыкновенною красавиецею, упоенный вином и пиршеством, он с таким неистовством предался сладострастию, что выпил за одним разом всю железную жизнь свою. Кровь у него пошла из ушей, из носа, изо рта – и он задохнулся.

В неведомой пустыне, среди глубокой ночи, копали могилу Аттиле сопровождая песнями о его подвигах. Тело его было положено  в тройной гроб из золота, серебра и меди; с ним легли его оружия, его конные сбруи. На могиле его были заколоты все рабы и копавшие землю, чтобы никто из живущих не ведал о месте, где лежат кости великого человека.

После смерти Аттилы гунны вдруг рассеялись и рассыпалисиь, как всякой азиатский народ, связанный только могущественною волею предводителя. Тогда европейские народы шире и вольнее раздались и более приняли самостоятельности, и на востоке начали виднее показываться племена славян…(См.: Н.Гоголь. Арабески. – М.:Мол.гвардия. 1990. с. 342‑343)

Следует отметить, что каждая нация, желая удовлетворить чувства гордости за свою историю, ищет факты утешения в истории. Так, по словам Огюстена Тьерри ”детали смерти великого правителя гуннов, имя которого в истории человечества стоит в одном ряду с именами Александра Македонского и Юлия Цезаря ” в разных народах толкуются по-разному. И никто не сможет отрицать тот факт, что Аттила воздержался от разгрома столицы всемогущей империи только из-за того, что к нему с поклоном пришёл сам Папа Римский. Это очень важный урок истории для нас, когда во всем мире сегодня исчезает роль и значение личности, а ее место занимают оружия массового поражения, что грозит человечеству серьезной опасностью.

[53] фраза Гюстава Флобера

[54] строки Джалолиддина Румий

[55] В результате препятствия первого секретаря Коммунистической партии Советского Союза Никиты Хрущёва, русский писатель Борис Пастернак не смог поехать в Стокгольм на церемонию награждения его международной Нобелевской премией по литературе, он не получил из рук короля Швеции заветную награду. Заметьте, что в то же время были все возможности у поэтов-любителей, которые считали себя творческими деятелями, написав несколько никчемных строк типа “В небо летит ракета Да, здравствует Никита”. Просматривая фрагменты сохранившейся до наших дней записей киноленты из заседания, посвященного обсуждению “Дела Бориса Пастернака”, можно увидеть отвратительные их рожи. Как же мы ненавидим их за то, что они собрались в величественном зале столицы, чтобы облить грязью талантливого писателя, гениальность которого признавал весь мир. Эти бездари, называвшие себя поэтами, воодушевившись обличительной речью руководителя страны, не могли даже усидеть на местах и радостно вскакивали с мест, чтобы стоя аплодировать, громко хлопая в ладоши. А сколько было таких из братских республик. Сегодня их никто не вспоминает. Их нелепая мазня не выдержала испытаний временем. А имя Бориса Пастернака осталось в истории навсегда. Каждое поколение считает своим долгом прочитать его произведения и это стало традицией, которая передается из поколения в поколение. Он остается одним из самых читаемых авторов в мире и популярность его только растет из года в год среди читателей независимо от их расы и нации. Истинное лицо Советской власти раскрылось к концу двадцатого века и как чёрное пятно в истории человечества оно навсегда кануло в лету. Позже, когда Хрущева взяли под домашний арест, он прочитал тот самый нашумевший и запрещённый им же самим роман “Доктор Живаго”. Он признал, что в нём нет ничего, что противоречит существующему политическому строю государства, но он поздно понял, что окружавшие его идеологи-подлизы обманули его и сбили с толку, и он горько сожалел об этом.

[56] Лев Гумилев

[57] Бо Цзюй

[58] Согласно древнегреческой мифологии, справедливого царя Нумитора, выходца из рода защитников Трои, убил его завистливый брат Амулий, который занял его место на троне. Более того, он приказал человеку, которому было поручено опекать несовершеннолетних детей убитого брата – Ромула и Рема, прикончить их. Опекун не смог убить младенцев  и оставил их в норе волчицы, которая выкормила их как своих детей. Братья совершили много геройств и позже основали город Рим.

[59] строки Абдуллы Тукая

[60] подразумевается Томас Мальтус

[61] строки Мухаммада Ходий

[62] Зороастр

[63] строки Гафура Гуляма

[64] строки Абдуллы Арипова

[65] Святыни, построенные в честь святого огня, в культуре древних народов назывались “оловхона”, “оташкада”,”оташхона”, т.е . местом поклонения огню. Кроме поклонения огню основной задачей этих святынь считалось сохранение огня. Деятельность этих святынь была разнообразной; они были центрами проведения религиозных обрядов, праздников, ритуалов, жертвоприношений и т.д. Неудивительно, если распространённые сегодня, в основном, в Ферганской долине, корни чайханы  ведут к таким святыням. Когда же в наших краях стала распространяться исламскя религия, храмы огня постепенно исчезли, часть из них превратили в мечети. Несмотря на это, их корни все еще сохранились в горных посёлках, на примере гостиниц и мест сборищ людей, которые называются “гаштакхона” или “гапхона”, т.е. мест, где можно отдохнуть и поговорить. В осенне-зимний период, когда на полях заврешались работы, мужчины  по утрам и вечерам собирались под крышей и в соответсвии с возрастом и профессией разделялись на группы и  рассаживались по обеим сторонам прохода на ватных одеялах, разостланных на софе. Посередине в проходе снимали обувь, в конце коридора в большом казане готовилась еда, здесь были установлены очаг и дымоход. Возле очага были специально отведённые места для хранения дров. Люди изготовляли дрова заранее, когда подходила их очередь. А если не было дров или их не хватало на приготовление еды, то “гап-гашак”, т.е. посиделка, считалась не состоявшейся. Раскалённые угли клали в сандалы, т.е. под низкий квадратный столик, который ставили над углублением в земляном полу с горячими углями и сверху накрывали ватным одеялом; он служил для согревания рук и ног зимой и для согревания ног ночью во время сна. С началом весенних полевых работ на очаг ставили большой казан и за счёт собранных общих денег специально приглашённый повар готовил “чалпак” (формой, напоминающий блины, но жареные на масле), а женщины приносили из дома по девять таких чалпаков. Под руководством главного по кишлаку чалпаки раздавались всем присутствующим поровну, в посуду женщин, принесших чалпки из дома, тоже клали их долю, а остальное ставили на стол и начинался праздник. Люди произносили молитвы богу, чтобы год был урожайным, чтобы ни одно зерно не пропало даром, чтобы  урожай не испортили насекомые и птицы,и чтобы в домах был всегда достаток. Слышались звуки карнаев, сурнаев и доиры, люди пели и плясали до захода солнца. Корни таких обычаев уходили вглубь веков, когда на земле появилась культура земледелия.

[66] из трагедии Эсхила “Прометей прикованный”

[67] непонятливый, бестолковый

[68] имеется ввиду Омар Хайям

 

[69] после того, как Адам и Ева были изгнаны из рая, было много преданий о первой их встрече на земле с Дьяволом, а также о том, как он их обманул. В одном из них Дьявол подослал к Еве своего сына по имени Ханнос в облике ягнёнка и Адам, вернувшийся с охоты без добычи, от радости поцелует его, затем оба отведают его мяса и таким образом Дьявол навечно найдёт своё пристанище в жилах людей.

[70] Во всех монотеистических религиях существует весть о признаках Судного дня. В священных книгах считается поучительным намёк на воскрешение людей после смерти и предстоящий ответ их за все грехи при жизни. Такие предсказания открывают широкие горизонты для современных учёных, которые стремятся раскрыть все тёмные стороны отношений между человеком и Вселенной, а также сложное строение мира. Конечно удивительными являются  открытие молекулы дезоксирибонуклеин (ДНК) – биологического строения, вобравшего в себя всю информацию о живом организме, сохранение информационных программ и генетических ресурсов, передающихся из поколения в поколение, факт клонирования, сохранение устных текстов откровения.

[71] Род растений семейства Тамарисковые, небольшие деревья и кустарники. Произрастают, преимущественно, вдоль рек в тугайных лесах, на солончаках, по краям такыров, а иногда и на барханных песках.

[72] Локайцы, представители одного из тюркских племён, занимались животноводством, а также прославились как искусные наездники. А породистые кони локайцев были очень знаменитыми. Предводитель локайцев Мухаммад Иброхимбек до последнего вздоха отважно боролся против врагов Родины.

 

 

[73] Государство Довон, что в переводе означает “перевал”, и который появился в Ферганской долине, был окружён горами и считался плодовитой землёй. Есть разные сведения в древних китайских источниках о том,  что издревле между Довоном и Китаем поддерживались добрососедские отношения и издревле были установлены взаимные политические и социальные связи. Между ними время от времени происходили и военно-политические столкновения. Согласно записям в китайских источниках, в государстве Паркана-Довон разводились священные божественные кони (известный путешественник и дипломат Чжан Чян пишет об этом следующее: “довонцы вели кочевой образ жизни, занимались земледелием, выращивали пшеницу и рис, а из винограда они делали вино. У них было много скакунов. Из тела их божественных коней из породы небесных скакунов после скачки выделялся красный пот наподобие крови”). Слава этих коней распространилась по всему миру и многим хотелось иметь их у себя. Когда однажды войска китайского императора победили довонцев при битве в качестве дани он потребовал таких коней. Эту землю называли ещё и “долиной небесных скакунов”. Существуют сведения о том, что в начале второго века до н.э. китайцы напали на Довон и окружили его столциу – город Эрши. Тогда горожане откупились от врага двумя тысячами породистых скакунов.

[74] строки А.С.Пушкина

[75] фраза Ч.Айтматова

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.