Архив за месяц: Апрель 2018

Особое задание ротмистра Бекасова

Особое задание ротмистра Бекасова

Конец мая 1918 года. Добровольческая армия под командованием генерала Деникина готовится выступить во Второй Кубанский поход на Екатеринодар. Однако контрразведке штаба армии становится известно, что у большевиков имеются запасы химических боеприпасов, которые они собираются применить против добровольцев. Для того ,чтобы сорвать планы комиссаров, в логово красных направляется сотрудник контрразведки ротмистр Петр Ильич Бекасов…

Ветер носил по станице Манычской клубы пыли и обрывки газет. Бросал в воды распаренного от раннего лета Дона, напечатанные в них новости о занятии Ростова 1-ым экспедиционным немецким корпусом и установлении в Киеве режима гетмана Скоропадского.
Жутко гудел этот ветер окаянной нежитью в печной трубе хаты, где размещался штаб генерала Деникина. Глиняную трубу утром пробило осколком снаряда, выпущенного с пригорка по станице отрядом большевиков. Откуда он взялся, непонятно. Разведка генерала Маркова, который теперь командовал 1-ой пехотной дивизией Добровольческой армии, накануне докладывала, что сорокинцы находятся по линии станция Торговая- станицы Егорлыкская-Тихорецкая, а это почти на 80 верст южнее Манычской. Конники Эрдели мигом нагнали большевиков. Их отряд состоял из двадцати человек. У них оказалась короткоствольная пушка, из которой они и обстреляли Манычскую. Драться не пришлось. Завидев всадников в черных бурках и низких серых шапках с белой лентой, большевики сразу подняли руки. Нескольких сходу зарубили, остальных погнали в станицу. Эрдели передал пленных марковцам, а те недолго думая, расстреляли их на берегу Дона.
«Как же так, Сергей Леонидович,- возмущался командующий армией Деникин, когда к нему по его приказу пригласили генерала Маркова.- Вы же прекрасно осведомлены о новой статье в Уголовное уложение по борьбе с самосудами. Созданы специальные комиссии, которые призваны нещадно наказывать за подобные проступки. Мы обязаны демонстрировать всему миру накануне нового, надеюсь, исторического похода, наш гуманизм и стремление к справедливости. А такие инциденты не прибавляют нам авторитета. Разве вы забыли слова из листовок, которые мы везде распространяем: Я доброволец- люблю даже тех, с кем сейчас воюю. Я, по приказу своего вождя, генерала Деникина, не расстреливаю, а беру в плен и придаю правосудию, которое страшно только для врагов народа-комиссаров, коммунистов».
Генерал Марков был как всегда в своей белой высокой, не пропорциональной голове, папахе, с аккуратно подстриженной бородкой. В глазах- не гаснущий героический, веселый блеск. Да он и был героем. Именно Марков в начале апреля спас у станицы Медведовской отступающую после неудачного штурма Екатеринодара Добровольческую армию от полного разгрома. В войсках его прозвали «Ангел-хранитель». И он этим очень гордился. Теперь в его дивизию вошли не только Первый Офицерский и Первый Кубанский стрелковый полки, но и инженерная рота саперов и батарея легкой артиллерии. Впрочем, после Первого, Ледяного, как принято теперь было говорить, похода стало ясно, что пушки нужно равномерно распределять по всем дивизиям, а не как раньше держать в одной. И теперь ими располагали полки Боровского, Дроздовского, Покровского и Эрдели.
Антон Иванович Деникин был близким другом Маркова, поэтому укоризненные слова командующего тот воспринимал спокойно.
«Извини, Антон, не доглядел за своими орлами»,- ответил Марков, положив на стол с картами драгоценную папаху. Он редко носил положенную по уставу фуражку с белой тульей и черным околышем. К середине мая, стараниями генерала Алексеева, все бойцы Добровольческой армии оделись в форму в зависимости от принадлежности к дивизиям. У дроздовцев были малиново-белые фуражки и такие же малиновые погоны с черно-белым кантом. У алексеевцев преобладали бело-синие цвета. У всех на погонах начальная буква фамилии командира, а на левом рукаве- шевроны из цветов русского флага, углом вниз.
«Красные концентрируются у Тихорецкой, Торговой, Белой Глины и Екатеринодара. Немцы подошли к берегу Еи,- говорил Марков.- Может, прав атаман Краснов, и нужно наступать на Царицын, там оружие и боеприпасы». «Мы сейчас обсуждаем иную темы, Сергей Леонидович,-поморщился Деникин. Всех подчиненных офицеров он называл по имени-отчеству, несмотря на личные отношения и симпатии. Его же только Марков позволял себе называть по имени и на «ты».- Наша обязанность неукоснительно соблюдать все законы и уложения, которые сами же пишем. Иначе грош нам цена».
«Да пойми, дружище, ну как мои люди могут начать вдруг гуманно относиться к большевикам, когда каждый день находят пленных добровольцев со вспоротыми животами и отрезанными ушами. И мирных казаков, которые не хотят отдавать комиссарам хлеб даром, красные режут, как скот. Мы платим крестьянам за пуд по 15 рублей, а большевики просто их грабят. В прошлую субботу за Пухляковской откопали пятнадцать казаков, шедших к нам записываться в добровольцы. Их большевики зарыли в землю живьем. Половину удалось, слава богу, спасти, мы вовремя подоспели. Ну и как мне остановить своих бойцов?»
«Мы не должны уподобляться этим двуногим зверям, господин генерал, как вы не понимаете!- разнервничался Деникин.- Считаю нужным указать вам на необходимость тщательного соблюдения указаний командования Добровольческой армии. Извольте исполнять».
«Слушаюсь, ваше высокопревосходительство».
В штабе, где шла беседа, повисла тишина. Оба генерала переваривали слова друг друга. И вдруг оба рассмеялись официальному тону, на который перешел их разговор.
«Я разберусь, Антон, с офицерами,- сказал наконец Марков.- Что там положено по Уложению? Несколько месяцев тюрьмы или штраф. Вот и оштрафую их…рублей на 200. Всех. Думаю, больше расстрелянные большевики не стоят. Кстати, среди них было несколько инородцев-китайцев и азиатцев. Обычное теперь дело в рядах большевиков. Трубу вон в штабе пробили. Ишь, ветер завывает. А могли бы бомбу прямо в окно тебе положить, как в свое время Корнилову. Ты нам, Антон, дорог не менее Лавра Георгиевича. Без тебя и армии не будет».
«Не люблю лести, Сергей Леонидович, знаешь ведь. Наше великое дело держится не на личности, а на святой идее свободы».
И вдруг где-то рядом заиграл «Интернационал». Советский гимн врывался в комнату хаты и, казалось, наполнял все её углы ядовитыми миазмами. Генералы переглянулись, выглянули в окно.
У сарая соседнего куреня на кривоногом столе стоял патефон. Его ручку накручивал солдат в потертой шинели, в старых, ещё царских погонах. Видно, из свежего пополнения. Рядом топтались, дымили союзническими сигаретами и махоркой марковцы с дроздовцами, гоготали. К толпе подошли алексеевцы- подпоручик и прапорщик. Тоже рассмеялись.
«Гениальный все же композитор, этот Пьер Дегейтер,- сказал Деникин.- И слова хорошие. Знал бы поэт Коц какому варварству они послужат. Все революции начинаются с благих намерений, а заканчиваются апокалипсисом».
«Сейчас разгоню весельчаков», -сказал Марков.
«Зачем?- остановил его командующий.- Пусть слушают. Мы боремся не с культурой, а с идеей».
«Культура и несет идею».
«Только свободные духом люди могут осмысленно и до конца бороться за свободу. Это есть наш последний и решительный бой…Разве и не про нас? А победит не тот кто сильнее, а тот кто мудрее, человечнее, добрее».
«Ах, Антон, ты жуткий идеалист». «То же самое мне говорит и моя жена Ксения Васильевна. За это и люблю вас, друзья мои».
Интернационал закончился. Солдат поставил другую пластинку. Теперь по улицам станицы, вместе с ветром понеслось «Боже, царя храни!» Кто-то из бойцов опять заржал, другие начали подпевать, креститься. Одни еле заметно, иные открыто, размашисто.
Часы генерала Деникина сообщили изящной мелодией Шуберта о полдне. В штаб командующего вошел генерал Романовский. За ним только что прибывшие в станицу атаман Краснов и кубанский атаман Филимонов. Затем порог комнаты переступили руководитель армии Алексеев, генерал Богаевский и полковник Дроздовский.
Последним вошел, оглядел всех внимательным, колючим взглядом начальник контрразведки Деникина полковник Васнецов. Сел в углу, закинул ногу на ногу, достал золотой портсигар, вынул папиросу, обстучал об палец, но прикуривать не стал. Полковник занял эту должность после возвращения добровольцев из Первого похода. До него контрразведки, как таковой, в армии не было. Грамотно создать ее могли только бывшие служащие Департамента полиции или Жандармского управления. Именно они составляли костяк контрразведывательных отделений Императорских армий. Однако генерал Деникин считал, что в контрразведке Добровольческой армии, борющейся за свободу России, не могут служить офицеры, запятнавшие себя политическим сыском. По его мнению такие люди будут создавать в армии нездоровую обстановку. А потому отказывал даже заслуженным сыскарям. Например, бывшему начальнику Петроградского охранного отделения Глобачеву и бывшему руководителю Особого отдела, директору Департамента полиции МВД Климовичу. Однако контрразведка армии была необходима. В первое время «особыми» функциями занимался сам руководитель армии Алексеев. Так в январе 1918 года он отправил с разведывательным заданием в Петроград опытного следователя, статского советника Орлова. Где он теперь, никому не было известно. И в конце концов контрразведывательный отдел был создан. Ее возглавил полковник Павел Николаевич Васнецов , служивший в свое время при штабе генерала Алексеева. Крепкий, коренастый офицер с якорной бородкой на большом, совиным лице. Круглыми, всегда широко раскрытыми зелеными глазами и крючковатым носом. Такое ощущение, что он всегда высматривал добычу. Высокий лоб, выпуклые надбровные дуги говорили о пытливом уме, а большие, заостренные уши о решительности и даже беспощадности. Ему нравилась его роль «тайного министра» и он с удовольствием ее исполнял. В свой контрразведывательный отдел он отобрал двадцать человек. Полковник тщательно скрывал от Деникина, что некоторые из них служили в полиции, правда обычными городовыми или письмоводителями в конторах. Остальные были бывшими штабными, как и он. Например, ротмистр Петр Ильич Бекасов, в свое время приставленный от дивизии Маркова к атаманше Белоглазовой- Белой бестии, как ее звали добровольцы. После происшествия в станице Канеловской, где она пыталась спасти своего сожителя штабс-капитана Половникова, оказавшегося агентом красных, Анна Владимировна слегла с сильными головными болями. И вроде как даже повредилась рассудком. Командовать отдельной партизанской бригадой Романовский хотел было поручить Бекасову, но начальник контрразведки, узнав как он храбро действовал в тылу большевиков, забрал его к себе. Служба начинала работать довольно топорно. Следили за всеми подряд, даже высшими офицерами. Они это нередко замечали, высказывали свои претензии Деникину. Но командующий только разводил руками- «Ничего не поделаешь, у них служба такая». Однажды генерал Богаевский узнал, что за ним подсматривают агенты Васнецова, когда он уединяется с дамами. Богаевский поймал сотрудника разведки Пяткина и здорово побил. На следующее утро командира 1-ой бригады вызвал к себе полковник Васнецов.
-Не много ли себе позволяете, Павел Николаевич?- вальяжно развалился на стуле напротив Васнецова Богаевский.- Я генерал-лейтенант, а вы всего полковник.
Васнецов, казалось, долго подбирал слова, расхаживая возле генерала, потом резко остановился, приблизил к нему свое совиное лицо:
-Дама, с которой вы вчера изволили быть, жена поручика Сотникова, геройски погибшего несколько дней назад. Моральный облик сей женщины меня интересует мало, но думаю офицерское собрание заинтересует облик ваш, генерал, когда станет известно, что вы вопреки всяким приличиям заняли место мужа, чье тело еще не успело остыть.
Генерал раскрыл рот, но при виде страшных круглых глаз прямо перед собой, не решился ничего ответить. А полковник продолжал:
-1-го января 1915-го года ваш 4-ый Мариупольский гусарский полк попал в засаду. Вы не стали прорываться из окружения австрийцев, а отдали приказ сложить оружие и сдаться. И только подоспевшие войска Брусилова спасли вас от позора. Вы хотите чтобы об этом стало широко известно?
-Нет, но я…,- сглотнул и подавился собственными словами генерал. Хотел спросить откуда это известно Васнецову, но понял, что контрразведчик не даром ест свой хлеб. Встал, поклонился и вышел.
А вскоре Богаевский упросил Деникина отпустить его к атаману Краснову в Донское войско, чтобы якобы «присматривать за своенравным и слишком независимым генералом». Командующий согласился. Но подробности «тяжелой беседы» полковника Васнецова с Богаевским каким-то образом стали известны в армии. И имидж контрразведчика в их глазах резко повысился. С ним теперь наперегонки спешили поздороваться не только обычные офицеры, но и штабные генералы.

-Ба, да здесь концерт, как в Царском селе,- весело сказал полковник Дроздовский.- «Будь нам заступником, верным сопутником…» Славно!
Дроздовский никогда не скрывал своих монархических взглядов, открыто говорил что состоит в тайной монархической организации. Подозревали, что и начальник штаба Романовский не чужд монархическим идеям. Однако он от этого постоянно открещивался и говорил, что сторонник исключительно демократических ценностей. Особенно задевал его по этому поводу генерал Марков. Вот и на этот раз он не удержался, увидев Романовского:
-Прямо, как по вашему заказу, Иван Павлович,- подмигнул он начальнику штаба.
Романовский хотел было что-то колкое ответить, но его опередил генерал Алексеев:
-Не вижу причин для насмешек, господа.
Все знали, что и руководитель армии в последнее время лоялен к монархизму и вроде бы даже создал монархический клуб, о котором открыто говорит Дроздовский. Это не нравилось командующему Деникину, потому что политические разногласия вносили идеологический раскол в ряды добровольцев. Ведь большинство офицеров оставалось верным идеям Февраля и Учредительного собрания, как он сам. И издевка Маркова, как понял Деникин, была адресована не столько Романовскому, сколько Алексееву. Михаил Васильевич в последнее время сильно сдал, плохо себя чувствовал. Стал по виду совсем старичком. Низеньким, согбенным, с еще больше заострившимся носом, со впалыми, печальными глазами.
Атаман Краснов начал сходу:
-Еще раз предлагаю совместное наступление добровольцев и моих донцов на Царицын. Он станет базой для дальнейшего продвижения на Среднее Поволжье.
Краснов, после долгих уговоров, все же решил присоединиться ко Второму походу добровольцев, действовать с ними сообща. Немалую роль в этом сыграл Алексеев, который через союзников сумел повлиять на своенравного атамана и фактически принудить его к совместному выступлению. Однако Петр Николаевич постоянно пытался демонстрировать свою независимость, гнуть личную линию.
-Нам, господа, возможно придется положиться на некоторую помощь Четвертого союза,- сказал он.
-Что?- К Краснову вплотную подошел генерал Богаевский.- Я вас правильно понял, вы предлагаете нам пойти на сделку с Германией?
-Правильно поняли, Африкан Петрович,- кивнул атаман.- Только не на сделку, а на временное соглашение. Мы не атакуем их, они нас. Более того германцы, несмотря на мир с большевиками, ударят по ним под Ростовом и придержат за уздцы украинских националистов, банды которых уже гуляют по всей Кубани.
-Это неприемлемо, Петр Николаевич,-тихо сказал Алексеев.- Никогда и ни при каких обстоятельствах Добровольческая армия не пойдет на сговор с заклятым врагом. Это даже не стоит и обсуждать. Мы собрались для того, чтобы утвердить план Второго похода, главной целью которого является взятия Екатеринодара. Доложите, Антон Иванович.
Краснов развел руками, изобразил на лице обиду, сел у окна напротив Васнецова, приготовился слушать командующего.
Деникин подтвердил, что наступление решено начать в середине июня. Северный Кавказ теперь важнее Поволжья. Первый удар будет нанесен по станции Торговой, через которую проходит железнодорожное сообщение Кавказа с Центральной Россией. Затем армия повернет на Тихорецкую и после захвата нескольких станиц, уже двинется на Екатеринодар. Тактика будет иной, нежели раньше- атаки редкими цепями, каждый взвод выполняет свою отдельную задачу. Управляемый, атакующий хаос. Мелкие укусы с разных сторон, а потом сокрушительный удар железным кулаком из нескольких офицерских полков.
-Теперь конкретно по взятию Торговой. Вам слово, господин Романовский.
Начальник штаба велел ординарцу повесить на стену несколько карт, взял в руку карандаш.
-Вот, господа, извольте видеть. В районе Азов- Кущевка-Сосыка находится армия Сорокина в 40 тысяч штыков при 90 орудиях и 2 бронепоездах. Командующий Калнин почему-то оказался в контрах с Москвой и практически ничем не руководит. Всем заправляет его помощник Сорокин. Итак, у железнодорожной линии Торговая-Тихорецкая порядка 30 тысяч красных из Железной пехотной бригады Жлобы и конной бригады Думенко. Общее число большевистских войск на Кубани не менее 100 тысяч человек. У нас, как вы знаете, 9 тысяч штыков и 21 орудие. Еще одну пушку, захваченную сегодня, чинят. Все наши полки будут сведены в дивизии. 1-ая генерала Маркова, 2-ая генерала Боровского, 3-ая полковника Дроздовского, 1-ая конная генерала Эрдели. Кубанская казачья бригада генерала Покровского и, разумеется, Донская армия атамана Краснова.
-Я уж думал про меня забыли,- ухмыльнулся атаман.- Как вы, господа, усиленно стараетесь не замечать созданного мною независимого государства- Всевеликого войска Донского.
Начальник штаба Романовский поморщился, как от зубной боли:
-Мы безусловно рассчитываем на вас, Петр Николаевич, если ваши отношения с Германией не зайдут слишком далеко.
-Что?!-подскочил со стула Краснов, опрокинув его на пол.- Я поддерживаю с немцами исключительно торговые отношения. И было бы глупо поступать иначе, когда в России нет ни правительства, ни порядка. Главная задача- выжить любой ценой. История нас рассудит. А немцам скоро все равно конец, союзники принудят их к капитуляции. К тому же у них тоже назревает революция. Так с издыхающей овцы, господа, сами знаете что…
-Я не хотел вас задеть, Петр Николаевич,- сказал с несвойственной учтивостью генерал Романовский.- Лишь намерен предупредить. Главное, чтоб о ваших контактах с германцами не узнали союзники, конфуз для всех нас может выйти очень неприятный. Будем выглядеть очень бледно. Позвольте продолжить?
Деникин кивнул.
– Итак, господа, тактика обманных маневров, предложенная командующим генералом Деникиным. Вы о ней уже знаете. Первой с юга начнет наступление на Торговую дивизия Боровского. Редкими цепями. Как только враг откроет огонь, левый фланг прекратит атаку, заляжет. Её продолжит правый фланг, привлекая к себе максимальное внимание. Поддержат орудия Богаевского. С востока выдвинется генерал Эрдели. Его конники на станцию врываться не станут, только пройдут по краю. То есть, Эрдели и Боровский оттянут на себя основные силы большевиков. И тогда с запада со всей сокрушительной силой ударит полковник Дроздовский. Красным не останется ничего другого, как спасаться бегством на север. Здесь, у полустанка Шаблиевка, их встретит генерал Марков и окончательно добьет картечью и ружейным огнем. Донцы атамана Краснова блокируют дорогу от Тихорецкой к Торговой, по которой большевики могут попытаться перебросить подкрепление. Если такового не будет, нанесет упредительный удар по северу станицы. Потом отойдет к захваченной уже нами станции Торговой.
Краснов поднялся, поправил фуражку, оббил синие галифе нагайкой.
-А уж это мне предоставьте самому решать как действовать при атаке на станицу, господа.
На улице опять завели пластинку с «Боже царя храни».
Это почему-то сильно нервировало атамана. Он быстрым шагом пробрался между столом и сидевшими офицерами к окну, распахнул его, чуть не разбив стекла, закричал на солдата, крутившего граммофон:
-Пошел вон, дурень! Шомполами запорю!- И уже офицерам.- Ну и порядки у вас тут, господа офицеры, никакой дисциплины и уважения к командованию. Черт знает что.
С этими словами, атаман Краснов ни с кем не попрощавшись, вышел из штаба. За ним поспешил генерал Богаевский.
Вскоре откланялись и остальные. В штабе оставались командующий Деникин и полковник Васнецов.
-Что ж, Антон Иванович, перейдем к следующему, особо важному делу,- сказал начальник контрразведки, хлопнув себя по коленям, когда все удалились.
-Пожалуйста, Павел Николаевич.
Васнецов позвал адъютанта командующего, велел пригласить в штаб ротмистра Бекасова, который уже ждал за дверью. Тот вошел, лихо отдал честь, вытянулся во фрунт. Правда, от Васнецова не ускользнуло, что ротмистр слегка поморщился.
-Как ваше здоровье?- спросил полковник, медленно обходя Петра Ильича со всех сторон и внимательно рассматривая, будто коня на рынке.
-Благодарю, господин полковник. Я здоров.
Ребра у Бекасова еще побаливали после рейда по тылу красных. Тогда он получил пулю, которая по счастливому случаю застряла в металлической фляге с коньяком, но сломала два ребра. Медсестры сделали невероятное- залечили трещины какими-то мазями за неделю. Правда, все это время пришлось проваляться в госпитале. А когда вышел, узнал, что получил назначение в отдел контрразведки полковника Васнецова. Проводил допросы пленных, переписывал какие-то бумаги, касавшиеся биографии офицеров-добровольцев и уже потихоньку начал сходить с ума без живого дела.
Сегодня же Васнецов приказал ему быть у штаба ровно к полудню и ждать когда его позовут. Его якобы ждет особое поручение. Какое именно не сказал и с утра Петр Ильич томился ожиданием.
И вот теперь он стоял перед командующим армией Деникиным и своим шефом, который прекрасно знал о его выздоровлении, теме не менее задавал вопрос о самочувствии.
-Один из лучших моих сотрудников,-представил полковник Бекасова, не сводя с него тяжелого, буравящего взгляда. Наконец все же отвел глаза, прошел к столу, сел, закинув нога на ногу, вынул папиросу.
Деникин молчал. Он, конечно, уже знал для чего Васнецов пригласил в штаб ротмистра, но только в общих чертах. Васнецов даже перед командующим не раскрывал без необходимости всех своих планов.
-Господин ротмистр, вы ведь служили на Северо-Западном фронте в 12 армии генерала Чурина, потом Горбатовского?-задал вопрос начальник контрразведки.
-Так точно.
– Насколько мне известно, в июле 1915 года вы получили ранение и попали в госпиталь под Варшавой. С вами там же проходил лечение вахмистр Борис Макеевич Думенко.
-Да, это так,- кивнул Бекасов. – Одно время мы даже приятельствовали. Теперь он командует сводным крестьянским полком красных. Но я…
– Не беспокойтесь. Это ни коим образом не бросает на вас тень. У красных много наших бывших знакомых и друзей. Большевики их используют как военных специалистов, а потом выбросят на свалку. Однако не о заблудших офицерах теперь разговор. Это мы оставим священникам. Отряд Думенко сейчас квартирует в Торговой. А неподалеку, по неподтвержденным данным у разъезда Забытый, стоит под усиленной охраной некий состав. В нескольких его вагонах трехдюймовые снаряды с хлорпикрином, фосгеном и синильной кислотой. Кроме того, баллоны с хлором. Вы понимаете что это для нас значит?
-Понимаю, господин полковник.
-Хм. Смею предположить, не совсем. Химические боеприпасы большевики, возможно, перебросили с заводов Москвы и Иваново-Вознесенска, которые начали работать перед самой войной. На германском фронте наши газобаллонные атаки оказались малоэффективными, а снаряды мы и вовсе не успели применить. Теперь эту отраву хотят использовать против нас большевики, но у Сорокина нет военных химиков. Как нам удалось узнать, комиссары послали запрос в Москву с просьбой прислать на Дон специалистов-химиков и теперь ждут их со дня на день. Так вот. Нам нужно их опередить. Теперь вы поняли, господин ротмистр, взаимосвязь между вашим знакомцем Думенко и химическими боеприпасами на разъезде Забытый?
-Нет, Павел Николаевич,-честно признался Бекасов, хотя изо всех сил пытался догадаться без подсказок к чему клонит полковник.
-Плохо, очень плохо, Петр Ильич. Как сотрудник контрразведки Добровольческой армии вы обязаны соображать быстро и бить мыслью сразу в десятку.
Васнецов скомкал папиросу, сунул в пепельницу, достал из портсигара другую, закурил, не спросив разрешения у командующего. Деникин по-прежнему не проронил ни слова.
-Вы ведь знаете как управлять паровозом?-спросил Васнецов.
-Мой отец был смотрителем железных дорог Саратовской губернии,-ответил с недоумением Бекасов.- С детства знаком с этой техникой.
-Замечательно. Сегодня же мы посадим вас тюрьму.
-За что же…ваше превосходительство?- заморгал глазами ротмистр и вопросительно взглянул на Антона Ивановича. Деникин отвел глаза, подошел к окну, стал давить на нем комара.
Полковник Васнецов сделал несколько глубоких затяжек, потом сказал, что в местном каземате ждут полевого суда полтора десятка солдат и комиссар из полка Бориса Думенко. К ним будет подсажен ротмистр Бекасов. По классическому жандармскому приему.

На словах « по жандармскому приему», Деникин поморщился, но опять же ничего не сказал. А полковник, закурив новую папиросу, продолжал:
-Вы совершите вместе с красноармейцами побег, доберетесь до Великокняжеской. Там под парами будет вас ждать паровоз. Машинисты сопротивления не окажут. Управлять паровозом будете сами. Доедите до Торговой. Встретившись с Думенко, скажите, что с 1916-го года служили на Турецком фронте в 13-ом подразделении химических войск. Он наверняка отправит вас на разъезд Забытый, где находится состав с отравой. Повторяю, у красных нет специалистов, вот вы им и окажетесь. Якобы случайно. Бежали из плена, а тут такая неожиданность. Ваша задача угнать состав обратно в сторону Торговой, которую к тому времени мы должны будем захватить захватим.
Бекасов хмыкнул, присел без разрешения, помотал головой, вздыбил отросшие в санчасти волосы.
-Ничего себе задачка,-сказал он.-А если не захватите? И какой я, к дьяволу, специалист по химическим боеприпасам?
– В полку Эрдели имеется один знаток этой темы, он вас просветит кое в чем. Много вам знать и не надо, так как красные вообще в этом ничего не смыслят.
-Так пусть этот знаток и угонит состав. Или хотя бы дайте мне его в подручные.
-Нельзя, Петр Ильич. Лишний человек может вызвать подозрение. А вы скажите Думенко, что пробирались с фронта домой в Саратовскую губернию, навоевались, надоело. Но вас под станицей Ольгинской задержали белые, принуждали к вступлению в Добровольческую армию. Вы отказались, за что вас побили, обещали расстрелять и бросили в тюрьму. Вы ведь не встречались с Думенко после выписки из госпиталя?
-Нет, но…
-Никаких «но», господин ротмистр. Командование поручает вам особо важное задание, от которого может зависеть судьба всего белого движения.
-Вы же сами сказали, господин полковник, что наше химическое оружие не решило на Германском фронте никаких задач, так почему же теперь нам стоит его опасаться?
-Потому что сейчас нас гораздо меньше, чем на той войне, Петр Ильич. На стороне большевиков, к сожалению, тьма, нас меньше 10 тысяч. Химическая атака красных, если она конечно состоится, может вызвать большую дезорганизацию в наших наступающих частях, а нам нужно действовать быстро и решительно. Если и теперь не возьмем Екатеринодара, от нас разбегутся даже лошади.
Полковник издал какой-то гортанный звук, видимо, это был смех на невеселую шутку.
Бекасов попросил папиросу. Генерал Деникин сам поднес ему спичку.
-Задание, вижу, очень непростое, господин ротмистр,-сказал Антон Иванович. -Почти невыполнимое. Но мы сейчас все решаем практически нереальные задачи. От нашей решительности, самопожертвования зависит судьба России. Ну а если без громких слов…мы надеемся на вас, господин Бекасов. Вы,конечно, можете отказаться, даже подать рапорт об отставке, но… кто кроме вас? Думенко поверит только вам.
Выкурив папиросу и затушив ее в чайном блюдце, ротмистр решительно поднялся, оправил алексеевский китель:
-Я готов, господа, взять на себя это особое задание. Только…. как я устрою побег из тюрьмы и каким образом доберусь до разъезда? До него отсюда добрых 90 верст.
Полковник Васнецов сказал, что детали операции сообщит ему позже. Надел черные лайковые перчатки, размял в них пальцы, а потом с размаху ударил ротмистра в лицо. Бекасов отлетел к стене, повалив на себя полку с посудой и коробками.
Генерал Деникин поднялся со стула, заморгал:
-Что вы, полковник!
Однако Васнецов поднял руку, успокаивая командующего. Помог подняться Бекасову, на правой щеке которого расплылся огромный синяк. Распухшая в момент бровь, нависла над глазом, из носа потекла кровь.
-Так-то оно лучше,-удовлетворенно кивнул контрразведчик.- Подпоручик!
В комнату влетел испуганный адъютант командующего Клейменов. Он услышал в штабе грохот. Васнецов схватил Бекасова за мундир, рванул. На пол посыпались пуговицы, туда же полетели погоны.
-Снимите с него алексеевскую форму , облачите в какое-нибудь тряпье. И в кутузку на Озерной улице.
Поручик застыл не зная, как реагировать на приказ полковника, перевел удивленные глаза на Деникина. Командующий вздохнул, обжал ладонью белую бородку, кивнул.
Ротмистр Бекасов стер с подбородка рукавом кровь. Недобро взглянул на Васнецова, заложил руки за спину, пошел к двери. На пороге обернулся:
-Не люблю когда меня бьют,- сплюнул он на пол.

В сыром подвале скобяной лавки, где располагалась тюрьма для пленных, Бекасов лежал с закрытыми глазами в дальнем, темном углу. Почти заснул. Вдруг кто-то пихнул его в колено. Перед ним на корточках сидел казак с длинным и красным, как морковь, лицом. «Морковь» была здорово расцарапана во многих местах. Этот овощ венчала пушная черная шевелюра. На нём были только штаны и обмотки. На шее со вздутыми венами, висел оловянный крест. Казак почесал голую грудь, поскреб всклоченную, давно не стриженную бороду в опилках.
-Что, товарищ, досталось?-участливо спросил он Бекасова, прислонившегося лбом к холодному, влажному камню стены.
По дороге в тюрьму, бойцы из охранной роты, по указанию полковника Васнецова, ему еще здорово наподдали. Для большей убедительности. Да так, что голова теперь гудела как вселенский колокол. А что с лицом, было страшно даже подумать. Изображать из себя мученика и не надо было.
-Кому достанется, у того всё потом станется,- хмуро пробубнил ротмистр.
-Терпи и мне вона как досталось. От кадетов доброго не дождешься. Еще до войны понял кто такое «ваше благородь», звери, не люди. Как что, так в зубы, а то и кнутом по хребту. Потому и к большевикам подался. Чтоб отомстить за все свои унижения. А теперь уж и не знаю,- вздохнул он.
-Чего ж ты не знаешь, Илья?-спросил казака большой, как сказочный великан солдат в рваной гимнастерке и кальсонах без завязок. Доброе, простое лицо с картофельным носом и назревшим прыщом на кончике.
За таким в атаку ходить хорошо,-подумал Бекасов,- ни одна пуля тебе не достанется. Видно, не просто было этого борова заломать. Штаны- то кому его понадобились? Хоть и печется Антон Иванович Деникин о гуманном отношении к врагам, но одно дело приказы, другое-жизнь.
-А вот то и не знаю,- ответил с вызовом Илья, по-турецки поджав под себя ноги,- верно ли сделал, что к большевикам подался. Да, били всю жизнь господа, но нет- нет и пряником жаловали. А от жидов пархатых, пожалуй, и того малого не дождешься. Ить среди комиссаров одни жиды и масоны. Раньше не верил тому, пока своими глазами не увидел. От иудеев одни беды. И теперь из-за них вляпался. Верно, расстреляют.
В углу зашевелился человек в офицерском мундире без погон. С дырой там, где вероятно, была награда. Большевистская.
-Как вы можете так рассуждать, товарищ,- укоризненно сказал он.- Вы боец Рабоче-крестьянской Красной армии, защищаете идеалы национального и расового равенства и братства. Все мы, живущие на планете, одной нации-земляне. Нет наций плохих и хороших, есть хорошие или плохие люди. При буржуазном строе- купи-продай-, люди друг другу волки. Мы же боремся за новый мир, мир справедливости, добра и равных прав, где все люди были бы честными и порядочными. Что ж, может, нас расстреляют, но наша жертва будет не напрасной, за нас отомстят.
-Да плевать я хотел на твои идеалы, комиссар,- повернулся на говорящего тот, кого называли Ильей. Его морковный нос смешно дергался.- Наслушался уже вашей пропаганды, зубы от нее ломит. Мои идеалы- жена и пятеро детишек. Отправят меня на небо, ты что ль их кормить будешь, Ларнак?
Бекасов сразу и не понял, что означает слово «ларнак», а потом догадался, что это фамилия.
-А я так думаю,-заговорил солдат-великан в рваной гимнастерке,- всех белых и красных давно пора в расход пустить. Но… пока все же лучше к деникинцам записаться. Я-то не по своей воле у красных оказался. Казаков из моей станицы, кто смог зерном откупиться, не тронули. А я комиссару из продотряда, видно, рожей не понравился. Если, говорит, к нам добровольно не запишешься, все закрома твои вычистим, а ежели согласишься в наш отряд вступить, то половину оставим. У меня ведь тоже трое по лавкам. И куда деваться? Записался. А добровольцы, слышал, по сто рублей в месяц артиллеристам платят, да еще форма из английского сукна. У красных токмо важные комиссары в кожанках расхаживают, остальные в фронтовых обносках, как наш Ларнак. То же ить еврей. Нет, я, пожалуй, к Деникину попрошусь. А ты, комиссар, нам теперь не указ.
Офицер лишь хитро улыбался. Черной, кучерявой головой, крючковатым носом, узким средиземноморским лицом он действительно был похож на иудея. Только голубые, пронзительные глаза вызывали вопрос. Впрочем, подумал Бекасов, глаза обманчивы, не раз встречались чистокровные евреи именно с «озерными» очами. И не в нации конечно, дело, прав этот Ларнак, среди всех народов полно подонков. А уж как теперь поступают по отношению друг к другу русские…Да-а, потомки воинственных варягов-русей, несокрушимых ордынцев, отчаянных славян. Гремучая кровь, как серная кислота, растворяет даже железо.
-Попросишься к Деникину, ежели раньше к стенке не поставят, Тимофей,- сказал Илья.
-Как вам не стыдно!- вскричал Ларнак.- Выберемся отсюда, я вас под революционный трибунал отдам.
-Ты сначала выберись,- ухмыльнулся Тимофей, растянувшись на каменном полу. Заложил руки за голову, закрыл глаза. Остальные пленные, которых было человек десять, в разговор не встревали, вероятно, думали о своей участи.
– Вы тоже собираетесь переметнуться к белым?- обратился Ларнак к Бекасову. И тут же представился.- Комиссар 1-ой кавалерийской роты крестьянского полка Мокей Борисович Ларнак. Мой командир- Борис Мокеевич Думенко. Уловили? Мое имя, только отчество наоборот. Забавно, да? Меня в Красной армии просто зовут- товарищ Мокей.
-Думенко?-приподнялся Бекасов и тут же схватился за распухшую щеку, за которой еле просматривался глаз, застонал.
-Эва, как вас отделали,- вздохнул Ларнак. Оторвал от своей нижней рубашки лоскут, намочил в чашке с водой, приложил ко лбу ротмистра. Тот поблагодарил. Сказал, что не хочет больше ни с кем воевать, а, значит, слово «переметнуться» по отношению к нему неуместно.
– Наш отряд взяли у станицы Хомутовской, везли в Тихорецкую собранную с казачков продовольственную дань,- говорил Ларнак.- Я тоже против бессмысленного насилия над населением, но революцию надо кормить. Она всегда хочет есть, как прожорливый птенец. Сожрала бы и своих родителей, коль представилась бы возможность. Впрочем, все еще впереди. Вы-то как сюда попали, раз ни с кем не собираетесь воевать?
Бекасов ответил, как и было условлено с Васнецовым, что возвращался с фронта в свою Саратовскую губернию, а под Голыми Буграми сегодня утром наткнулся на белых. Послал их куда подальше на предложение вступить в их ряды. Избили до полусмерти и вот бросили в подвал.
Рябой, словно получивший в лицо заряд дроби, солдат, лежавший рядом с великаном Тимофеем, приподнялся на локтях, уставился на Бекасова:
-Я, кажись, тебя под Екатеринодаром месяц тому назад видал, когда Корнилов город брал. Только ты был в форме ротмистра. Из пулемета по нам строчил. А?
Мысленно сглотнув, Бекасов подумал, что ответственное задание, которое ему поручили, он не успев начать, успешно провалил.
-Не было меня никогда под Екатеринодаром,- как можно спокойнее ответил он.- Но вы, солдат, почти провидец. Я действительно служил ротмистром кавалерийского полка Северо-Западного фронта. Лечился в госпитале с Борисом Думенко. Подружились. А потом наши дорожки разошлись. Меня перевели штабс-капитаном в 13-ое химическое подразделение Турецкой фронта.
-Да ну!-всплеснул руками Ларнак.-Вы знакомы с нашим командиром?
-Не только знаком, но даже, можно сказать, его близкий товарищ. За одной медсестрой ухаживали, Зиной Куликовой. Но я отступил, куда мне до красавца Бориса.
-Ха-ха. Да-а, командир- парень видный. Я ведь, как и вы из благородных. Мой отец-столбовой дворянин имел крупное поместье под Пензой. В 1905- году мужички, как и везде, взбунтовались, сожгли наш дом вместе с хозяйством. Одни головешки от родового гнезда остались. Правда, никого из домашних, слава богу, не тронули. Батюшка очень расстроился, запил. От вина и помер. Только значительно позже я понял, что мужички-то не виноваты в своем злодействе, просто опостылела им их скотская, беспросветная жизнь. Да и не только крестьянам, а всем нам, россиянам тяжело дышать в родном отечестве. Но что нам мешает нормально жить, что нас всех гложет? Стал я об этом крепко думать. На фронте служил с тремя звездочками на погонах, поручиком 165-го Луцкого пехотного полка генерала Духонина. И вот там, на передовой агитаторы-социалисты открыли мне глаза- прогнила империя насквозь, нужно ее ломать, строить другую страну, свободную. Тогда и счастье всеобщее будет. Хорошо, в Феврале царя скинули, но лучше не стало. Почему? Да потому что нужно крушить старое не только вокруг себя, но и в себе. Следует освободиться от моральных и физических оков, сдавливающих сердце и горло, тогда изменится и окружающий мир. Ни эсеры, ни кадеты, ни анархисты так глубоко не глядели и только большевики впервые озвучили эти простые, но очень верные, как мне показалось, мысли. Ну а когда в Питере произошел Октябрьский переворот, я долго раздумывать не стал с кем в новую жизнь пойти. Хм…Надеюсь, подружимся,- протянул товарищ Мокей руку Бекасову после своего довольно длинного монолога. Ротмистр её пожал.
Принесли ужин- кастрюлю кукурузной каши, буханку хлеба. Бекасов от еды отказался. После того, как Ларнак быстро расправился со своей порцией, ротмистр отвел его в сторону:
-Ждать полевого суда бессмысленно. Деникин издал приказ о гуманном обращении с пленными, но всем на него наплевать. Вчера за станицей расстреляли 30 красноармейцев. Сам видел. Нужно бежать.
Почему ротмистр назвал число «30» и как он мог видеть вчера кого и где расстреляли, когда его самого только сегодня якобы взяли белые, он и сам не знал. Действовал по интуиции, шел напролом. Заметит ли оплошность Ларнак? Вроде бы пропустил мимом ушей. Но нужно хорошо думать, прежде чем говорить.
Перед тем как отправить Бекасова в тюрьму, полковник Васнецов подробно обсудил с ним план «побега». Впрочем, говорил в основном глава контрразведки, так как у ротмистру из-за побоев трудно было открывать рот.
Итак, в первую очередь Бекасов должен был определится с «сидельцами»- кто есть кто. Затем предложить самым отчаянным бежать. Наверняка кто-нибудь да согласится. План же таков. Ночью Бекасов попросится по нужде на двор. Когда войдет охранник, он выхватит у него из «случайно» расстегнутой кобуры револьвер и угрожая им, свяжет его ремнем. Задними дворами, вдоль Дона, беглецы выберутся из станицы. На хуторе, в двух верстах к югу от Манычской, они найдут в конюшне четырех лошадей и крытую повозку. На них к утру и доберутся до разъезда Забытый, где «захватят» паровоз.
«Как-то все очень просто»,- усомнился Бекасов, ожидая от полковника какого-то необычного плана. Но Васнецов прищурился: «Запомните раз и навсегда, ротмистр, незамысловатость действий- самая верная и короткая дорожка к успеху».
Ночью Бекасов толкнул в плечо, дремавшего с полуоткрытыми глазами Ларнака. «Пора». На побег товарищ Мокей, так он просил себя называть, согласился сразу. Ротмистра он окрестил- «товарищ Бекас». Решили остальным сидельцам пока ничего не говорить, на всякий случай. А потом уже действовать по обстоятельствам. Но эти обстоятельства сложились для ротмистра самым неожиданным и неприятным образом.
Как и договорились теперь уже с Ларнаком, Бекасов настоятельно забарабанил в дверь кутузки, попросился у охранника в клозет- «в животе жутко режет».
Когда дверь открылась и на скрипучую лестницу ступил пожилой солдат с керосинкой, на него коршуном набросился Ларнак. Опрокинулся вместе с ним вниз подвала. Лампа упала на пол, но не потухла. Ротмистр и опомниться не успел, как комиссар выхватил из подошвы ботинка что-то вроде заточки, полоснул охранника по горлу. Кровь обильно брызнула во все стороны, будто зарезали буйвола, а не человека. Окрасила бурыми пятнами все четыре стены подвала. «Что вы делаете!»,-только и смог выдавить из себя ротмистр. «Ничего, товарищ Бекас, прорвемся. Иначе нельзя».
Ларнак вынул из открытой кобуры лежавшего на животе охранника револьвер, вытер окровавленные руки о его гимнастерку.
-Ну чего сидите!- крикнул он арестантам.- Кто со мной и товарищем Бекасом, присоединяйтесь. Трусливые, пропадайте.
К лестнице ринулись все, кроме Ильи и великана Тимофея. Многодетный папаша Илья сказал, что все равно беглецов поймают, а так, может, снисхождение от полевого суда выйдет.
-И я так считаю,- поддакнул Тимофей.-Ни к чему судьбу испытывать и на рожон лезть.
-Дураки,-ухмыльнулся Ларнак,- кто ж вас теперь в живых оставит, когда вы добровольца зарезали.
-Мы?- задвигал морковным носом, словно принюхивался, Илья.- Мы ни при чем.
-Это вы на дыбе деникинским контрразведчикам будете рассказывать. Черт с вами, оставайтесь.
-Обождите!- крикнул, видимо, быстро соображающий Илья.-Я с вами.
Ротмистр же пребывал в полной растерянности. Такого развития событий, с убийством охранника, он не предполагал.
Однако далее события разворачивались еще более стремительно и непредсказуемо.
Выскочив из скобяной лавки, которую, разумеется, никто не охранял, часть беглецов устремилась к Дону, другая к его притоку Манычу.
-Куда, бараны!- сдавленным криком попытался остановить последних комиссар Мокей.- Все к Манычу, мать вашу, там катер.
Кто-то вернулся, остальные растворились в стороне Дона.
-Откуда вам известно про катер?- удивился ротмистр.- Говорю же, в двух верстах отсюда хутор, там кони.
-К черту хутор и коней,- схватил за рукав Бекасова Ларнак, обдал несвежим дыханием.- Рекой уйдем, через лиманы доберемся до наших.
Мокей поймал за полу шинели, суетившегося рядом Илью, который не знал куда ему бежать.
-Катер должен быть за мысом,- указал комиссар рукой на высветившейся луной за колокольней изогнутый берег Маныча. Приказал Илье.- Бегите туда, ждите нас.
-А вы, ваше благородь, то есть, товарищ Мокей?! -испугался Илья.
-У нас еще тут дело. Негоже возвращаться с пустыми руками. Идем!
Ларнак потянул ротмистра за собой.
-Куда?-изумился тот.
-Штаб беляков в двух кварталах отсюда, проверим как там дела. Ну!- цыкнул он на Илью,- Исполнять!
-Слушаюсь, ваше… Тимофей, ты где?
Его приятель оказался где-то рядом. Выполз черной горой из-за угла. Что-то проворчал, побежал за Ильей.
У штаба Ларнак и Бекасов притаились за забором, прислушались. Тихо. Охраны нет. Ларнак собирался дернуть за ручку входную дверь, однако в последний момент заметил, что со стороны рынка приоткрыто окно.
Бекасова подмывало садануть товарища Мокея по затылку и присоединиться к остальным беглецам. Катер, конечно, хорошо, но ведь иначе задумывали. Впрочем, переиграть уже невозможно, нужно действовать по обстоятельствам. Останавливало то, что Ларнак явно не последняя фигура у красных. Знает Думенко, кажется, ему поверил. С комиссаром будет гораздо сподручнее.
Влезли в окно. В штабе кто-то спал на лавке под иконой, укрывшись шинелью. Возможно, подпоручик Клейменов, адъютант Деникина,- подумал ротмистр. Сам командующий обычно ночевал в доме купца Стромынова, за Торговой площадью.
Ларнак хотел «разобраться» со спящим, но его отстранил ротмистр- «Я сам».
Он подошел на цыпочках к похрапывающему человеку, приоткрыл на лице шинель. И чуть не икнул от неожиданности. Это же якорная бородка начальника контрразведки Васнецова! Что он тут делает? Полковник пожевал во сне губами, а потом вдруг открыл глаза:
-Ты?!
-Я,-кивнул Бекасов.- Эх, не люблю когда меня бьют.
-Что?
Ротмистр со всей силы саданул кулаком полковника в лоб. Тот сразу обмяк. Из носа пошла кровь. «Только бы не помер,-мысленно перекрестился ротмистр, закрыл Васнецова шинелью.
Ларнак, лихорадочно сгребал со стола карты, засовывал себе за пазуху.
– Кто это?-спросил он.
– Вероятно, порученец Клейменов.
И осекся- откуда ему знать фамилию адъютанта Деникина!
-Он меня и задержал за станицей,-соврал ротмистр.
-Да?-застыл на мгновение товарищ Мокей.- Ладно, времени нет. Уходим. Погоди.
Ларнак схватил с полки большую керосиновую лампу, вырвал фитиль, стал обрызгивать вонючим содержимом стол и углы комнаты.
-Спички, где тут спички?- стал он шарить по полкам.
«Что делать?- лихорадочно соображал ротмистр. – Еще не хватало собственного шефа живьем сжечь».
-Бегите к катеру,- сказал он Ларнаку.- У вас важные документы. Я найду спички и догоню.
Мокей замялся, но потом одобрительно хлопнул ротмистра по плечу:
– Молодец.
Вылез в окно и, пригибаясь, побежал под взошедшей полной луной мимо пустых торговых лавок.
Ротмистр действовал быстро и четко. Английскую зажигалку он нашел в кармане Васнецова, на всякий случай пощупал его пульс за подбородком. Жив.
Проверил сени. Никого. Порученец, видно, ночевал в доме напротив, в сенях у Деникина. В штабе никому не разрешалось находиться ночью. Правда, охранять его должна была рота капитана Быстрякова. Куда она подевалась и почему здесь оказался Васнецов?
Однако на долгие размышления времени не было. Бекасов сгреб с полок еще какие-то карты, засунул их под шинель полковника, не без труда вытащил его в окно, отволок саженей на двадцать. Только бы товарищ Мокей, черт бы его побрал, за мной не наблюдал,- думал он.
Со стороны мыса раздался выстрел, потом еще один. Затем стрельба стала довольно интенсивной, застрочил пулемет.
Вернулся в дом, дрожащей от напряжения рукой подпалил пропитанную керосином скатерть на столе. Огненный дракон, словно давно ждавший этого момента, сразу разинул свою страшную пасть, стал с треском поглощать штаб Добровольческой армии.
Подбежал к полковнику Васнецову. Тот зашевелился, застонал. «Прости, Павел Николаевич, работа у нас с тобой такая, чтоб все достоверно было»,- сказал Бекасов и рассмеялся своим словам.
С Озерной улицы скатился по крутогору к берегу Дона. Луна светила словно фонарь- ярко, назойливо. Вода в реке напоминала плавленное золото, перемешанное с глубокой чернью ночи.
Проваливаясь по колени в прибрежную жижу, ломился через молодой камыш на голос неутомимого пулемета.
Срезал мыс у впадения притока в Дон, увидел у причала заведенный катер. Клубы пара и дыма от него стелились по гладкой воде. Вот-вот отойдет. Побежал уже не хоронясь. «Стойте, я здесь!»
Его заметил Ларнак, стоявший за пулеметом на носу катера. Несколько мешков с песком составляли амбразуру. Один из беглецов, кажется, Илья, заправлял в Максим ленту.
-Скорее! -поторопил ротмистра Мокей. Перевесился через борт, подал Бекасову руку. Обнял, словно давно не виделись, кивнул на зарево:
-Хорошо горит.
-Старался.
Пули стали бить по борту судна, на котором стертыми буквами было написано «Св. Павел». Имя великого апостола совсем не вязалось с разбитым, непонятно как державшемся на плову корытом.
-Я за штурвал, вы за пулемет, сейчас опять прибегут, а то и пушку прикатят. Ну что застыли!- подтолкнул Бекасова красный комиссар.
Ротмистр встал к пулемету, поправил планку прицела.
-Новая ленту заправил,- сказал Илья. Это был он. Тимофей подтаскивал коробки с патронами.
-Вы же хотели остаться,- сказал Илье Бекасов.
-Мечтала вдова снова замуж выйти, да в зеркало на себя глянула…Ха-ха…Куда нам теперь в рай, когда черт на загривке сидит и погоняет. Поздно. Да и не рай тут. А знаете почему? Потому что и здесь наши русские люди. Куда ни плюнь, всюду где они, одинаково. Так чего нам шило на мыло-то менять? За себя надо воевать, а на какой стороне- неважно. Теперь мы никому, кроме себя не нужны. Так-то, ваше благородь.
-Как вы меня назвали?
-Ваше благородь. А как еще, товарищем? Да у вас на лбу «благородие» отпечатано, а у нас там след от поросячьего хвоста. Мы с вами лишь временные попутчики и никогда товарищами не станем.
-Кончай балаболить, Илья,-осадил приятеля Тимофей.- Вон, кадеты опять к берегу подбираются.
Со стороны амбаров и крайних домов появились добровольцы. При свете луны были видны фуражки офицеров – корниловцев с красной тульей и черным околышем. Несмотря на гибель Лавра Георгиевича Корнилова во время Ледяного похода, форма, введенная погибшим тогда же полковником Неженцевым, не только осталась, но стала предметом особой гордости добровольцев, знаком особого отличия, принадлежности к высшей армейской касте.
-Что застыли!-подтолкнул под руку Бекасова Илья,- на гашетку-то жмите.
И ротмистр нажал. Пулемет задрожал в его руках. От береговых строений полетели щепки, а он верил и не верил тому что сам теперь делал. «Это же какой-то абсурд». Разбил голову, дай бог, не сильно, своему шефу Васнецову, теперь палит по своим же друзьям и братьям.
А «друзья и братья» залегли. Лишь изредка с берега раздавались выстрелы. Бекасов поливал белый свет свинцом так, что добровольцы не могли поднять головы. Старался брать как можно выше, но Илья настойчиво махал вниз указательным пальцем:
-Куда задрали, к земле давай ствол, ваше благородь.
Катер наконец-то отошел от причала, окутав тяжелым, ядовитым дымом всю округу. Пули, летевшие в него, поднимали в воде редкие фонтанчики, иногда с глухим стуком ударяли в борт ржавого судна.
-Давай, Павлуша,- подбадривал «Св. Павла» Илья.
Мотор катера стучал тяжело, неровно, как сердце старика. Но, главное, работал.
-Не кощунствуй,- перекрестился Тимофей.
Из рубки высунулся Ларнак:
-Молодец, товарищ Бекас.
-Старался,- ответил ротмистр.
Он полез по ящикам к рубке, чтобы сверху оглядеть медленно удаляющий берег. Мокей выкрутив штурвал до отказа влево, направил катер к другой стороне реки. Луна зашла за тучу, всё погрузилось во тьму. Со стороны станицы все еще сверкали огоньки ружей. Странно, что добровольцы как-то квёло стреляют и пушку не прикатили, думал Бекасов. Поняли, что побег пошел не по намеченному плану и решили беглецам дать уйти? Но какого черта! Об этой секретной операции никому кроме Васнецова и Деникина не известно. Полная ерунда. И как действовать дальше?
Очередная редкая пуля ударила в железную стойку рубки. Стружка отлетела в глаз Бекасову. Ротмистр выругался, рефлекторно протянул руку вперед, ухватился за Ларнака. Тот не удержал равновесия, навалился грудью на штурвал, отчего катер дал резкий поворот вправо.
Если бы не этот неожиданный маневр, следующая пуля, попала бы не в металлическую стенку кабины, а через открытую дверцу рубки в Мокея. А так она с глухим стуком, словно в мешок картошки, вошла в спину ротмистра. Он упал к ногам Ларнака.
-Помогите товарищу Бекасу!- крикнул Мокей.- Он спас меня, собой закрыл! Держись, Петр Ильич, держись дорогой. Ну твари белопузые, вы нам еще за все ответите.
Мокей погрозил кулаком уже невидимому берегу.
А ротмистр перед тем как погрузиться в свою темноту, подумал: «Напрасно Васнецов мне доверился. Плохой из меня был контрразведчик. Но что-то здесь не так».

«Говоришь, сам в штабе Деникина карты взял? Лихо. А чего ж так запросто, почему секретные бумаги не сторожили? Приходи любой и забирай все что надобно? Странно»,- услышал Бекасов чью-то речь.
Открыл глаза. Он лежал в тесной комнате с желтыми, драными обоими. На стене громко тикали ходики с хитрыми кошачьими глазами.
«Так ведь у кадетов такой же бардак, как и у нас»,- после некоторой паузы сказал другой человек. Ротмистр узнал голос комиссара Ларнака. С кем он разговаривает? «Да-а, протянул его собеседник,- тут уж возразить нечего, хоть мы и враги с кадетами, а одной крови, от одного дерева, одного поля ягоды. Бардак нас, русских, всегда губил и губит. Все равно не пойму, как вам удалось уйти. Добровольцев ведь в станице тьма тьмущая». «Так пока они поняли что происходит, пока за ружья схватились, мы уж и уплыли. Катерок-то по началу чадил, а потом добрую прыть показал. И товарищ Бекас славно из пулемета деникинцев покосил. Лихой парень, он и бежать предложил».
«Знаю Петра, ротмистр не промах. Мы с ним в госпитале сошлись. Мне ногу осколком посекло, еле прыгал, ему руку. За медсестрой одной вместе ухаживали». «Знаю, за Зиной Куликовой». «Верно. Значит, Бекасов тебе, рассказал. А для чего?» «Какой-то ты подозрительный, Борис Мокеевич, стал, -сказал Ларнак.- Зачем, почему…Когда в подвале сидели, о тебе заговорили, он и обмолвился. Я его за язык не тянул». «Как Бекасов?» «Фельдшер сказал- ничего страшно, пуля рикошетом прошла по касательной через мягкие ткани спины. Скоро очнется».
Бекасов зажмурил глаза. Пока нужно тихо послушать разговор комиссаров. Один из них, теперь не могло быть сомнений, Борис Думенко. Но каким образом командир крестьянского корпуса здесь оказался, где вообще он находится?
«Куда, говоришь, Бекасов после госпиталя попал?» «Не я говорю, он. На Турецкий фронт в 13-ое химическое подразделение. «Надо же, какое нужное совпадение». «Что?» «Судя по картам, которые ты привез, Деникин скоро начнет наступление. И первый удар нанесет не по Торговой, как мы ожидали, а сразу по Тихорецкой, через Егорлыкскую. Если карты, конечно, не липовые». «Что ты, Борис Мокеевич, из самого белого логова. Мне не веришь, у Бекаса спроси, когда в себя придет». «Хм, Петю, конечно, спрошу. Ну, предположим, кадеты пойдут через Егорлыкскую, тогда…». «А другого пути у них все равно нет». «Не перебивай. Надо бы их встретить у станицы. Небольшими силами. А основной удар нанести с запада, от Ильинской». «Как же малыми силами 10 тысяч бойцов остановить?» «Здесь, в Торговой, на запасных путях стоит пара вагончиков. Видимо, они предназначались для Южного фронта, да так здесь на полтора года и застряли. И в тех вагончиках- баллоны и снаряды с отравляющими веществами. Они бы нам очень теперь пригодились. Понимаешь?» «Понимаю,- ответил Ларнак.- Но не очень».
Повисла тишина, кажется, оба закурили, запахло дымом. А Бекасов размышлял. Первое, он уже на станции Торговой. Вероятно, на катере по лиманам через Шаблиевку по Среднему Егорлыку добрались. Второе, химические снаряды находятся здесь с Германской. То есть, не красные их сюда из Москвы привезли. Это хорошо, значит скорого химического пополнения комиссарам ждать не приходится. И, пожалуй, самое важное- карты из штаба фальшивые…Полковник Васнецов, во время последнего инструктажа ему говорил, что первый удар будет нанесен как раз по Торговой. Дивизией Боровского. С востока выдвинется генерал Эрдели, их поддержат орудия Богаевского, ну и так далее…А по этим картам выходит по-другому. Что бы это значило?
« Наш химический заслон у Егорлыкской остановит белых. Для того, чтобы открыть баллоны с газом много бойцов не нужно. Поэтому обойдемся малыми силами. Штук двадцать противогазов Зелинского есть. А когда ветерком кадетов проветрит, тех, что уцелеют, мы кавалерией помнем. Остальные побегут к Кагальницкой. У станицы Мечетинской, мы их окончательно добьем двумя засадными дивизиями». «Лихо»,- сказал несколько дрогнувшим голосом, как показалось Бекасову, Ларнак. «Да, лихо. Только одна беда- нет у нас специалистов по химическому оружию. Разве что…Петя поможет».
Бекасов зажмурился так, что заболели глаза, чем чуть себя не выдал-вдруг бы в этот момент посмотрели на него. Получается, Думенко поверил, что добровольцы начнут наступление на Егорлыкскую. Но почему о подложных картах ему ничего не сказал Васнецов? И если бы Ларнак не побежал тогда в штаб, как бы липовые карты попали к красным? Никак. То есть получается…Нет, этого не может быть…
«Ладно, пусть пока Бекасов поспит. Если ранение несерьезное, завтра очухается, он парнем крепким был. Странно, что еще в себя не пришел». «Фельдшер ему морфина вколол».
Хлопнула дверь, это, вероятно, вышел Думенко. Вскоре ушел и Ларнак. Ротмистр приподнял голову. Заломило в затылке то ли от ранения, то ли от морфина. Оглядел себя. Туловище до пояса перевязано холщовыми бинтами. Именно бинтами, а не какими-то тряпками. Неплохо у красных поставлена медицинская помощь, подумал ротмистр. И морфин даже есть, не то что у добровольцев. Все обезболивающие, в том числе и кокаин перевели в Ледяной поход. И не только по прямому санитарному предназначению.
Дотянулся с лежанки до маленькой беленой печки, взял чайник, влил в себя почти все содержимое. Когда пил, осознал, как жадно требовал жидкости организм. В спине болело, но не сильно. Поднял правую руку, сжал и разжал пальцы. Слушаются,значит, действительно не сильно зацепило.
Что же делать дальше, как общаться с Ларнаком? Ясно, что он тоже человек Васнецова. Но как он мог зарезать, словно поросенка пожилого охранника в тюрьме? Или для достижения глобальной цели все средства хороши? Ладно, царство небесное служивому, но почему в штабе оказался полковник Васнецов и, главное, для чего Ларнак предложил Бекасову с ним разобраться? А если бы он его убил? Что, и это средство было бы приемлемо для выполнения особого задания? Какое же задание у Мокея? Вопросы, вопросы, на которые нет ответа. Ясно только, что вагоны с химической отравой в Торговой и до них нужно во что бы то ни стало добраться.
Как и обещал полковник Васнецов, к Бекасову перед посадкой в тюрьму, привели «знатока», служившего в химическом подразделении. Правда, как выяснилось, в хозяйственном взводе. Тем не менее азы применения боевых отравляющих веществ прапорщик знал. Описал как выглядят снаряды с хлорпикрином и синильной кислотой, как маркируются. Что представляют собой баллоны с хлором, как их располагать на передовой, как и когда открывать, учитывая направление и силу ветра. В общем, ничего сложного. Обладая хорошей памятью, Бекасов все это легко запомнил.
За крохотным окном домика железнодорожного смотрителя, а Бекасов не сомневался, что находится именно в нем ( рядом пути и паровозная водяная колонка), послышались голоса.
Прыгнул на топчан, закрыл глаза. Дверь скрипнула.
«Я тебе говорил, Тимофей, что нужно слушать Ларнака, с ним не пропадешь». «Поглядим,- ответил Тимофей.- Хитрый ты больно, Ильюха, гляди как бы на свою хитрость тебе не напороться». «Не пугай, еще хуже будет». «Не сомневайся».
Бекасов открыл глаза, изобразил улыбку.
– Принесли вам каши,- сказал без всяких эмоций Тимофей,- товарищ Мокей велел. Говорит, как очнется есть захочет.
Великан поднял котелок с кашей. Запахло вареной кукурузой.
-Будете, что ль?
-Обожди, -сказал Илья.- Пусть глаза-то хоть нормально продерут, все же раненный.
-А-а,-махнул свободной рукой Тимофей,- у меня таких ранений на фронте десяток было. Подумаешь, пуля слегка мясо порвала.
-Да-а, повезло вам, ваше благородь.
-Спасибо, товарищи,- наконец ответил Бекасов.- Умыться бы.
Тимофей помог ротмистру дойти до рукомойника, который был прибит у входной двери. Под ним стояло ржавое ведро.
Не успел как следует сполоснуть лицо, в комнатку вошел Ларнак. Велел Илье и Тимофею удалиться.
-Вижу вы в полном порядке,- весело сказал он.
-Думать и ходить могу,- ответил Бекасов.
-Это главное. Чудом мы спаслись. Я обязан вам жизнью, товарищ Бекас, вы закрыли меня своей грудью, вернее, спиной.
-Полно, товарищ Мокей,- сделал вид, что засмущался ротмистр. Он, разумеется, не собирался выкладывать своей догадки Ларнаку. Сам рано или поздно раскроется. – Пустяки.
-Мы на станции Торговая. Завтра сюда приедет помощник главкома Красной армии Сорокин,- продолжал уже по-деловому комиссар Ларнак.- Ваш приятель Думенко уже здесь. Он, кстати, заходил когда вы спали. Будет военный совет, на который хотят пригласить вас. Так сказал Думенко.
-Зачем?
-Не знаю,-соврал Ларнак. Не сказал, что Бекасов нужен красным, как специалист по химическому оружию.

Лихого казака, помощника главкома Красной армии Северного Кавказа Ивана Лукича Сорокина встречали помпезно, с хлебом солью и оркестром. Думенко расцеловался с ним три раза в обе щеки, крепко стиснул в объятиях.
Сорокин теперь был в силе. Алексея Автономова, командовавшего до Карла Калнина Северокавказской армией и обеспечившего оборону Екатеринодара от Корнилова, за непослушание Троцкому, отозвали в Москву. Творил Алексей Иванович что хотел, никто ему был не указ. Да еще напрочь поругался с гражданской властью Кубано-Черноморской республики, из-за чего затруднилось снабжение армии продовольствием, а часть ее бойцов и вовсе перешла к белым. Положение латыша Калнина тоже, как многие считали, было шатким. И он чем-то не угодил Троцкому. Возможно, тем, что когда возглавлял войско Кубано – Черноморской республики, не смог предотвратить конфликт гражданских властей с Автономным. Такого раздрая и бардака Москве на Дону и Кубани было не надо.
Сорокин же оказался на белом коне в прямом и переносном смысле. Нарком Красной армии Лев Троцкий очень его ценил. Именно Сорокин в марте 1918-го занял Екатеринодар, который без боя оставил генерал Покровский, а затем умело организовал его оборону. По расхожей легенде, именно Сорокин выпустил снаряд из пушки, которым убило командующего Добровольческой армией Лавра Корнилова. Кто ж знает, может так и было. И именно по его приказу тело погибшего генерала от инфантерии было выкопано из могилы, раздето донага, изрублено шашками и провезено на телеге по станицам. Вот, глядите казаки и казачки, что стало с командующим армией, которая нам противостоит- тлен и гадость.
После торжественной встречи красноармейцы встали в большой круг. Вдоль него на лихих конях понеслись Сорокин и Думенко, выделывая на ходу лихие фигуры- то на седло ногами встанут, то через шею жеребцов перелезут, то на коленях задом наперед поскачут. Не командиры, а циркачи. Бойцы хлопали, одобрительно свистели. Вслед за командирами кавалерийские навыки стали показывать обычные казаки.
Думенко и Сорокин с адъютантами и остальной свитой расположились за столом, который был накрыт на берегу реки, под вишнями. Угощали помощника главкома довольно скромно, но обильно- высокими белыми караваями, вареными курами, мамалыгой и кукурузным же самогоном. Он почти ничего не ел, только пил.
– Известен конкретный день начала наступления Деникина?- спросил Сорокин, кроша на стол серый хлеб.
-Из тех бумаг и карт, что удалось добыть товарищу Мокею, следует, что наступление начнется 10 июня, то есть через полторы недели. Удар будет нанесен по станице Егорлыкской,- ответил Думенко.
Помглавкома ухмыльнулся:
-Если белые знают, что их планы у нас, они наверняка перенесут дату и направление удара.
-Откуда им знать? Штаб, как утверждает Мокей, полностью сгорел, никто его там не видел.
-А Мокею можно верить? Может, его завербовала деникинская контрразведка.
-Хм. Пятнадцать человек бежали вместе с ним из плена. Семеро добрались до Торговой. Все утверждают, что товарищ Мокей вел себя как настоящий герой. Убил охранника тюрьмы, потом захватил катер, сам им управлял. Среди бежавших мой старый приятель Петр Бекасов. Они вместе отстреливались из пулемета, положили, как говорят, добрую сотню белых. Кому и чему ж тогда верить?
-Только обстоятельствам, товарищ Думенко. А они для нас довольно неприятные. Растет сочувствие к белым среди казаков. Полно дезертиров, перебежчиков. Деникин платит рядовым 30 рублей в месяц, офицерам 150, мы же кормим бойцов только идеей и не всегда свежей кашей.
Сорокин поднял миску мамалыги, понюхал, бросил её на стол. Каша разлетелась, обдав сидевших рядом адъютантов, бело-желтыми ошметками.
Бойцы притихли.
-Прошу прощения, товарищи,-извинился Сорокин. Выпил полстакана самогонки, следом еще. Вытер ладонью усы, сгреб со стола накрошенный хлеб, забросил себе его в рот.- А что ваш приятель, как его…Бекасов. Он кто, перебежчик? надоело генералам служить?
– Товарищ Мокей утверждает, что Бекасов оказался в тюрьме белых случайно- шел домой с фронта в Саратовскую губернию, да напоролся на деникинцев. Те предложили записаться в белую армию, а он их послал куда подальше. Ну и схватили. Мы с Петром вместе в госпитале под Варшавой лежали. Его белые при побеге ранили. Но, как бывший военфельдшер 3-го линейного полка, могу сказать, что ранение пустяковое. Главное другое- Бекасов после выписки из госпиталя, служил в химическом подразделении.
– Вот как. То есть, он знает как обращаться с отравой.
-Несомненно.
-Замечательно. Когда еще из Москвы химиков пришлют, а Деникин уже готов к прыжку. Но мы его прыть-то охолоним. Дадим понюхать хлору. Ха-ха. Позовите товарищей Мокея и Бекасова, хочу лично взглянуть на героев.
Адъютанты Думенко сорвались с места и вскоре перед столом уже стояли комиссар Ларнак и ротмистр Бекасов. Петр Ильич был в солдатской шинели, наброшенной на плечи.
Сорокин расправил указательным пальцем усы, крепко расцеловал обоих.
-Спасибо, товарищи, вы истинные герои-казаки. Мы воюем за справедливое, интернациональное дело. Да, враг еще силен, но мы верим в победу, потому что среди нас есть такие, как вы. Спасибо!
Помощник главкома снова расцеловал «героев». Подошел к столу, налил три полных стакана самогона, протянул Бекасову и Мокею, чокнулся с ними, залпом выпил. «Герои» последовали его примеру.
Сорокин снял с гимнастерки нагрудный знак- красную звезду с плугом и молотом в обрамлении лавровой и дубовой ветвей, попытался нацепить на шинель Бекасова. Но звезда упала в лужу. Иван Лукич ее поднял, обдул, сунул в ладонь ротмистру.
-Носи с гордостью, товарищ. Шел домой никем, а стал красноармейцем. Мы не можем теперь, когда горит наш русский дом, сидеть по куреням, у баб под юбками. Или ты и теперь откажешься служить родине?
-Почту за честь воевать в рядах в Рабоче-крестьянской красной армии, товарищ главком,- ответил ротмистр.
-Ну-у,-поморщился Сорокин.-Пока только помощник главкома, но думаю скоро…Эх.. А тебе, товарищ Мокей, вот.
Он вынул из деревянной кобуры маузер, протянул за ствол Ларнаку.
-Стреляй наших врагов, как ворон на кладбище, не жалей, тем более глаз у тебя меткий.
Выпил еще стакан. Облокотился на плечо Думенко:
-Мне бы прикорнуть часок, утомился с дороги.
Адъютанты повели Ивана Лукича в соседний купеческий дом, крашенный розовой краской, где ему был отведен весь второй этаж. В дверях Сорокин обернулся, вскинул сжатую в кулак руку:
-Пролетарская революция победит во всем мире!
-Несомненно,- кивнул Думенко, взял Бекасова под локоть.- Пойдем-ка поговорим с глазу на глаз.
Они сели на лавочку у крутого спуска к Среднему Егорлыку.
-Жалко, спивается Иван Лукич, а хороший казак, лихой,- сказал Думенко, прикуривая папиросу.- Знаю, ты ранен и тебе лечиться надо, но тут такое дело, Петр…За Одесской улицей, у Бровки стоит баржа. В ней несколько десятков пудов химических снарядов и несколько дюжин баллонов с какой-то отравой. Ты ведь специалист в этом. Нужно определить что за гадость такая, как ею пользоваться. И перебросить в Егорлыкскую. Судя по картам, которые вы с Мокеем прихватили, наступление Деникина скоро начнется именно с нее. Сможешь?
-Снаряды какого калибра?
-Обычные, трехдюймовые и пара ящиков, кажется, для 122 миллиметровых полевых гаубиц. Страшно даже к ним лишний раз подойти, здесь знаток нужен.
-Борис, а не боишься, что и белые хлор применят?
-Нет. Они ж теперь из себя цивилизованных изображают, пленных почти не расстреливают, говорят, что соблюдают все международные конвенции. В статье 23 Гаагской конвенции от 1899 года говорится о полном запрете химических боеприпасов, предназначением которых является отравление живой силы противника. Я изучил вопрос.
-То есть, они соблюдают конвенцию, а вы…
-Да брось, Петя, когда идет речь идет о жизни и смерти, папу родного уксусом отравишь. Ха-ха. Шучу. Мы ведь только попугаем кадетов хлором, выведем из психологического равновесия, а потом уже и честно шашками порубаем. Ну так согласен оказать хотя бы консультацию?
-Где, говоришь, баржа стоит?
-За мысом у Бровки, отсюда пара верст будет. Посудина называется «Беляна». Завтра нужно все перегрузить с нее на железнодорожные вагоны и отправить в Егорлыкскую. Отдыхай пока, а утром вместе двинем на Бровку.

После самогона опять разболелась голова. Бекасов лежал в тесной комнате смотрителя и напряженно думал- допустить отправление химических боеприпасов в Егорлыкскую нельзя. Если их завтра загрузят в вагоны, будет поздно, нужно действовать сейчас. Но как?
Дверь приотворилась, без стука вошел какой-то казак, закашлялся.
-Доброго здоровья,- наконец сказал он.
Что-то знакомое показалось ротмистру в лице казака в черной мохнатой шапке, но Бекасов не мог вспомнить где его видел.
-Мы с вами от белых на баркасе бежали. Я Май Луневский, бывший унтер-офицер 1-ой русской армии генерала Ренненкампфа. Помните того рябого солдатика в кутузке, что в вас ротмистра признал?
Бекасов промолчал, явно чуя недоброе.
-Это Сёмка Вольнов, он тоже с нами убегал. Так вот…я слышал как он Думенко шептал, что видел вас весной под Екатеринодаром в рядах корниловцев и вы де стреляли по нашим из пулемета.
-И что же Думенко?- треснувшим голосом спросил Петр Ильич.
-Думенко поблагодарил рябого за бдительность, сказал что представит к ордену. Тот стал просить хоть сто рублей, но комкор его прогнал. В общем, мое дело, конечно, сторона. Не знаю зачем вы тут, но вам нужно уходить.
-Что за бред!
-Да бог с ним, с Сёмкой. Я ведь тоже глаза имею. И видел вас в Манычской в форме алексеевца, нас тогда на телеге мимо штаба везли, а вы с каким-то полковником душевно беседовали.
Повисла тишина. Ходики на стене, казалось, стучали прямо по голым мозгам ротмистра. Провокатор, подосланный Думенко? Но для чего бы тогда этот Луневский со странным именем Май, стал предупреждать о доносе рябого? Попытка спровоцировать на необдуманные действия, только с чего вдруг Думенко стал его подозревать?
-Зачем вы пришли?- в лоб спросил, приподнявшись на топчане, Бекасов.
-Хм. Пригляделся я к большевикам и понял, что гнилые они. И не потому что среди комиссаров сплошь жиды, да латыши. Нет, красные начали якобы справедливое дело с крови и теперь эту кровь они льют сплошными реками, причем кровь мирных людей. Я и представить не мог, что в русском человеке может быть столько страшного зверя. Если красные победят, они всю страну в голгофу превратят. Какое семя посеешь, то и взойдет. Кровавое семя большевики посадили, и пока вся земля кровью не пропитается, не уймутся. И с немцами подлый мир подписали. Цари земли веками собирали, русские солдаты за них жизнями платили, а они их немцам подарили. Словом, беги, ротмистр, прямо сейчас, пока не поздно. Я видел перекосившееся лицо Думенко, он поверил рябому Сёмке.
Бекасов встал с лежанки, поправил бинты на плече. Видимо от нервов спина разболелась. Взял с печи стакан чаю, пару раз отхлебнул. Думал что сказать Луневскому. Но тот заговорил первым.
-Я готов идти с вами. Знаю, что возможно погибну, но пусть это будет искупление за мои грехи, которые я совершил в рядах этих упырей.
-А где Ларнак?-спросил Бекасов.
-Не знаю,-пожал плечами бывший унтер,- но вам лучше с ним не встречаться.
-Это почему?
-Он явно что-то замышляет, не пойму чего.
-И я не пойму,- кивнул ротмистр.- Вот что, Май…

Когда стемнело, Бекасов и Луневский, пробрались темными переулками к дому купца Савельева, где квартировал замкомандарма Сорокин. Перед этим унтер сходил на разведку, узнал, что дом практически не охраняется. Адъютанты Ивана Лукича разместились в соседнем доме, откуда доносились пьяные крики. А еще Луневский сбегал на Балку и подтвердил, что ржавое судно «Беляна» действительно стоит у причала.
План ротмистра был прост и опасен. До утра Думенко, даже если он поверил рябому, Бекасова все равно не тронет. Поэтому действовать нужно незамедлительно- а именно, взять в заложники пьяного комиссара Сорокина и прикрываясь им, угнать баржу с химическим снарядами. Такая важная птица будет очень кстати добровольцам. Куда угнать судно? В Манычскую, разумеется. Вода теперь поднялась, плоскодонная баржа пройдет через лиманы, где «Св. Павел» бы непременно застрял.
В окне комнаты где квартировал Сорокин, горел тусклый свет. «Странно,- подумал ротмистр,- зачем пьяному свет? Наверное, адъютанты на всякий случай оставили».
Бекасов и Луневский поднимались по скрипучим ступенькам, старясь как можно меньше наступать на них. Дверь в комнату комиссара была приоткрыта. Первым вошел внутрь Май, за ним шагнул ротмистр. Он держал в руках два револьвера. Дело не требовало много времени. Кляп в рот, ноги и руки связать ремнем и вперед. Луневский вынесет Сорокина. О лодке он уже позаботился.
Адъютанты все так же пьяно голосили в доме напротив.
Однако к изумлению Бекасова кровать, на которой явно кто-то недавно лежал, была пустой.
-Опустите револьверы, ротмистр,- раздался голос сзади.
Бекасов с Луневским обернулись. В углу довольно просторной комнаты, под образами на стульях сидели Ларнак, связанный Сорокин, с выпученными от ужаса глазами и Илья. У последнего в руках была кавалерийская винтовка Мосина. Мокей улыбался:
-Не ожидал, что сюда придете, Петр Ильич. Думал, сразу на барже встретимся. Думенко мне сказал, что химические снаряды в вагончиках, здесь в Торговой, на запасных путях находятся. Обманул, хитрец. У Ильи родители были глухонемыми, по губам прочитал слова Думенко, когда он с вами разговаривал.
Илья со значимостью кивнул и тут же начал чесать свой овощной нос.
-Так мне стало известно, что отрава на барже- продолжал Ларнак-. Что ж, наши пути сошлись, ротмистр. Еще не поняли? Я работаю на полковника Васнецова с февраля. Нет, не подумайте, не по принуждению я сделал свой выбор. Сам пришел к выводу, что с Троцким и его выкормышами мне не по пути. Ленин, кстати, более взвешенный и разумный политик, я слышал в Петрограде несколько его выступлений. Разумный, но тоже псих. Ха-ха. Ну скажите на милость, какая может быть Всемирная пролетарская революция, когда весь мир видит какой кровью обернулись для России Февральская и Октябрьская. Она пойдет на пользу не нам, а Европе. Местные буржуи просто улучшат жизнь своим рабочим. А сытый человек воевать не будет, нет. Но большевикам такие умные, как Ленин не нужны. Они его отравят или застрелят. Вот увидите. Им нужен всемирный хаос, а счастья они кроме самих себя, дать не могут никому. Глупость императора Николая в том, что он ввязался в войну, когда страна только только начала кормить себя до сыта. За это я его ненавижу и презираю. И поэтому всегда поддерживал Февраль. Но потом мне показалось, что малодушные генералы, скинувшие царя и испугавшиеся пустышку Керенского, сами ни на что не способны. Не способны, а туда же- воевать за Россию. И я записался в Рабоче-крестьянскую армию. Сначала был помощником комиссара у Якира, потом перебросили на Дон перед Первым походом добровольцев на Екатеринодар, к Карлу Калнину. После того как убили, комиссара 1-ой кавалерийской роты крестьянского полка, я попал к Думенко. Меня поймали бойцы генерала Эрдели в феврале под Ростовом, куда я ездил для налаживания связей с атаманами станиц, симпатизирующих красным. Со мной долго беседовал полковник Павел Николаевич Васнецов и открыл мне глаза на мои заблуждения.
Бекасову надоело слушать длинную исповедь Ларнака. Он уже давно понял, что Мокей сотрудник Васнецова и подробности его биографии узнавать именно теперь у него не было желания. Но все же один вопрос он хотел прояснить.
-Почему же полковник не сказал, что мы работаем вместе?
-Странный вопрос. В разведке это называется двойным ударом. Агенты находятся рядом, но до поры до времени не знают, ни друг о друге, ни какое задание кто выполняет. Это делается в целях страховки. Если один провалится, другой не потащит его за собой. Признаться, Васнецов доверял мне больше, чем вам- я знал о вашем задании, вы о моем нет.
-Странно,- протянул Бекасов.- Очень странно и непонятно. Вы зарезали охранника в тюрьме.
-Ерунда. Заранее приготовленный пузырь с бычьей кровью.
-Поэтому так и брызнуло?
-Да. Думал сразу догадаетесь.
-А штаб, а Васнецов, спящий на лавке?
-Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как там ночью оказался полковник. Бог его, знает, может, выпил да и уснул. Я разрешил вам с ним разобраться, потому что знал, что вреда вы ему не причините. Карты и схемы, разумеется, липовые.
Сорокин с кляпом во рту замычал, страшно вытаращил глаза. Илья отвесил ему подзатыльник. «Выпить еще хочешь?». Иван Лукин затряс своими черными усами, пытаясь сказать что-то явно оскорбительное. Но Илья больше его бить не стал, только показал кулак.
-Какого же дьявола, спрашивается, тогда добровольцы меня подстрелили?
-Да и вы, помнится, палили по ним из пулеметика без остановки.
-Старался брать выше.
-Ну да, конечно. Спортивный бой порой переходит в реальный мордобой. Когда нервы, здесь уж не до церемоний. Всюду хватает метких стрелков. Радуйтесь, что только поцарапали. Ах да, самое главное- моя задача доставить в штаб Добровольческой армии этого усатого таракана по фамилии Сорокин. Ваша, насколько знаю, украсть у красных химические боеприпасы. Вы посчитали, Сорокин вам пригодится.
-Вы невероятно догадливы, товарищ Мокей.
-Ха-ха. Не сердитесь. Я хотел уйти с, хм…трофеем на «Св. Павле», но теперь уж давайте вместе.
В комнату вошел Тимофей. Увидев Бекасова и Луневского, напрягся. Но Ларнак кивнул-можешь говорить.
-Шлюпка у берега,- сказал Тимофей, все еще глядя исподлобья.
-Ба-ардак,- протянул Бекасов.- Вся агентура контрразведки Добровольческой армии собралась в Торговой.

На двух лодках тихо подошли к барже за мысом. Начало светать. Название «Беляна» сильно контрастировало с ее черно-ржавым обликом. У трапа, перекинутого на посудину, сидели двое солдат. Они, кажется, дремали, опершись на ружья с примкнутыми штыками. Илья и Тимофей бесшумно скрылись в прибрежных кустах, а через некоторое время оба красноармейца уже лежали на земле. Илья махнул рукой.
Тяжело дышавшего и все еще дико вращающего глазами Сорокина, закинул на плечо Мокей, подпихнул локтем: « Какой же ты разговорчивый, Иван Лукич ,надоел». Первым по трапу на посудину вбежал унтер Май Луневский. Осмотрел палубу, помахал рукой.
-Я на рубку,- сказал Ларнак, когда все оказались на барже.-Нужно быстрее уходить.
– Сначала следует удостовериться, что химические снаряды здесь,-ответил ротмистр.
-Как ты в этом удостоверишься? в трюме темно, как у слона…в ухе. И фонаря не найдешь.
-У меня есть,- сказал Тимофей.- Он достал из безразмерных галифе карманный сигнальный фонарь Pertrix, который тут же вспыхнул в его руке.-В будке железнодорожника одолжил, где господин ротмистр квартировал.
Связанного комиссара оставили на палубе под присмотром Луневского, остальные стали спускаться на корме по крутой лестнице в трюм. Дверь в него отворилась с жутким скрипом, перевернув внутри Бекасова все печенки.
Он вошел внутрь первым, оказался на металлической площадке. Тимофеев посветил вниз фонарем.
По обоим бортам баржи стояли ящики разных размеров, с нарисованными на них цифрами. Их было не меньше двадцати. За ними в глубине корабельного чрева стояли ряды красных баллонов с синими кранами. Приблизительно из таких немцы, англичане и французы травили друг друга. Газобаллонная атака, организованная русскими войсками под Сморгонью 24 августа 1916 года провалилась, так как неправильно выбрали место газопуска. Ну а потом императорское химическое подразделение немцы накрыли артиллерией. Об этом рассказал Бекасову человек полковника Васнецова, который просвещал его на эту химическую тему.
-Баллоны с жидким хлором,- без сомнения сказал ротмистр.
-Да, видел я такие,- вздохнул Тимофей.- Хорошо хоть на себе не испытал. А моим приятелям не повезло. Их немцы потравили этой гадостью под Болимовым. Один еле уцелел, он и рассказал.
Спустились вниз. Бекасов внимательно осмотрел баллоны, на которых было зелеными буквами написано «CL+3000». Рядом нашел ящик с противогазами Зилинского-Кумманта. Одну маску с прикрученным квадратным, словно кирпич, фильтром, надел, одобрительно кивнул. Его примеру последовал Ларнак, засмеялся в резиновой маске, как ребенок. Вдруг закашлялся, стал задыхаться. Бекасов открыл в его фильтре снизу затычку. Тот сразу успокоился, показал большой палец, мол, теперь все замечательно.
И тут зажегся тусклый желтый свет. На площадке у двери показались улыбающийся комкор Думенко и помощник командарма Сорокин в окружении красноармейцев. Они держали за шиворот окровавленного Мая Луневского. Унтер был бледен как простыня.
-Здравствуйте, господа шпионы,- заулыбался еще шире Борис Мокеевич.-Давно не виделись. Зачем же вы так необходительно обошлись с товарищем Сорокиным? Вы ведь «ваши благородия», белая кость, не то что мы крестьяне-малороссы. Не хорошо-с. Думаю, помощник командарма остался очень не доволен подобным обхождением и это заметно скажется на вашем дальнейшем самочувствии. Ха-ха.
Илья начал медленно поднимать револьвер, но его остановил Тимофей:
-Не надо, друже,- он взялся за ствол Нагана приятеля.
-Так это ты…нас сдал?- ужаснулся Илья.
Тимофей тяжело вздохнул всей своей богатырской грудью:
-Я подумал и решил, что с красными мне будет лучше, извини, брат.
-Скотина!
-Все мы скоты, одни меньше, другие больше. Мне вон за вас комиссары теперь денег дадут и орден, а что ты получишь от ваших благородий? Пулю и яму в несколько саженей. Так что еще раз прости.
Сорокин и Думенко спустились вниз. Иван Лукич расправил усы, ударил в лицо Мокея. Но так как тот был в противогазе, лишь разбил себе руку о металлическую окантовку стекол. «Жидовская морда»,- процедил он сквозь зубы.
-Плохо вас обучили в контрразведке.- К ротмистру, который тоже не снял противогаз, вплотную подошел Думенко. Нервно дернул головой.- Попались в мышеловку, как глупые зверьки. Да-а, я о полковнике Васнецове и его сотрудниках был гораздо лучшего мнения. Эх, Петя, не с теми ты мальчиками связался. Знаешь что сталось с той девушкой, за которой мы вместе в госпитале ухаживали? Она сбежала к немцам и,говорят, вышла замуж за какого-то пузатого бюргера. Ха-ха. Вот она сделала правильный выбор. Хорошо там, где можно неплохо поживиться. А что тебе дали твои генералы? Сами-то сюда не сунулись, тебя на заклание послали. Ладно. Товарищи, берите этих неудачников, допрашивать буду их лично.
Красноармейцы начали спускаться вниз, оставив на верхней площадке унтера Луневского одного.
-Держи дверь, Май!-крикнул ему Бекасов и тут же выдернул защитную чеку из ближайшего красного баллона, повернул до отказа синий вентиль.
Раздался резкий свист. Из баллонного крана пополз желтый дым, запахло царской водкой. Ротмистр бросил противогаз из ящика Илье. Находившийся рядом предатель Тимофей схватился за горло, со стуком, будто ноги у него были каменные, опустился на колени. Думенко и Сорокин закашлялись, ринулись по лестнице к выходу. Их попытался остановить унтер Луневский, но подскользнулся на ступеньках, ударился головой о железные поручни лестницы. Несколько красноармейцев свернулись на полу, остальные побежали за своими командирами. Когда большевики скрылись за дверью, Бекасов крикнул Ларнаку «В рубку!» Тот кивнул. Ротмистр завернул кран хлорного баллона.
На палубе никого не было. В наступившем рассвете было видно, как большевики во главе со своими командирами, во всю прыть убегают прочь. Несомненно Думенко и Сорокин не понаслышке знали, как действует боевой хлор.
Мотор завелся сразу. Ларнак дал полных ход, обогнул мыс. Старая баржа свободно делала 15 узлов. В это время Илья с Бекасовым вытащили на палубу Луневского. Тимофей и нескольких красноармейцев выползли сами. Не успели сильно отравиться хлором.
Когда богатырь отдышался, сложил перед Ильей молитвенно руки:
-Прости.
-Пошел вон,- сказал ему Бекасов.
-Что?
-Прыгай за борт и вы все туда же! Ну, живо!
-Вас рябой Сёмка выдал,- сказал великан.- Я лишь подтвердил Думенко его слова. Он ко мне прицепился как клещ, говорит, знаю что вы лазутчики. Или рассказывай все как на духу, или к архангелам отправлю. Думал, все само образуется, потому и рассказал. Мне за вас мученическую смерть принимать не охота. Кто вы мне?
-Действительно, кто я тебе? Подумаешь, пару раз на фронте на себе раненного волок, угрюмо сказал Илья.
-Прости.
-За борт,-повторил ротмистр.
Красноармейцы перекрестившись, прямо в шинелях сиганули в реку. Тимофей, размазывая слезы то ли от хлора, то ли от страха, прыгнул следом.
-Напрасно, ваше благородие, отпустили. Надо было прикончить гадов,- сказал Илья.
-Никогда не убивай без надобности, ни людей ни животных, ни даже букашку,- ответил тот.
Луневского тошнило. Илья зачерпнул ведром за бортом воды, помог ему умыться.
Станцию Торговую прошли спокойно. Красные не приближались к берегу. До моста через железную дорогу их видно не было. А вот с моста, еще издали начали палить по барже из пулемета и ружей.
Однако Ларнак пронзительным гудком «Беляны» напугал красных. Они оставили пулемет, скрылись за насыпью. Видно решили, что беглецам нечего терять и от отчаяния они взорвут себя вместе с баржей у моста. Ветер с реки и от отравы будет не спастись.
В рубке баржи Ларнак обнаружил початую пачку папирос, закурил. Предложил Бекасову, но тот отказался. Ему казалось, что тяжелый запах хлора ощущается даже здесь, на свежем воздухе. Мокей выпустил несколько синих колечек.
-Эх,- вздохнул он,- провалил я задание, упустил Сорокина. И все из-за вас. Погрузил бы комиссара на «Св. Павла» и уже был бы в Манычской.
-Вас никто не заставлял следовать за мной,- хмуро ответил Бекасов.- Выполняли бы свое поручение. И предателя Тимофея на груди пригрели.
На это Ларнак ничего не ответил. Докурил папиросу, принялся за другую.
-Ладно,-сказал он,- по крайней мере ваше задание вместе выполнили, отраву у красных отобрали.
-Еще не вечер, до Манычкой плыть и плыть.
-А вы что же и в самом деле хотите эту гадость доставить Деникину?
Бекасов сразу даже и не понял сути вопроса, а когда до него дошло, внимательно взглянул в глаза Ларнака.
-У вас есть другое предложение?
-Да, есть. Спрятать эту гадость там, где ее не найдут ни белые, ни красные. Пусть война будет честной. Антон Иванович Деникин высокопорядочный человек и не станет против русских людей применять хлор, иприт, фосген и прочую мерзость. А если он погибнет? Представьте, что вместо него командующим станет, скажем, наш с вами шеф- полковник Васнецов. Я не уверен, что у него дрогнет рука.
Вышли на широкий простор, огромное озеро в полторы версты шириной, которое образовывали реки Маныч, Селенка и Чепрак. Тут с правого берега послышались раскаты и почти сразу впереди баржи вздыбилась двумя фонтанами вода. Ларнак заложил резко влево. Следующие разрывы легли за судном. Третий залп положил снаряды близко к правому борту. Бекасова окатило водой, он почти оглох. Судно накренилось резко на бок. «Вот и выход,- подумал он,- сами красные его и подсказали».
-Все само собой решается, не нашим ни вашим!-крикнул он Мокею.
Обернулся и увидел, что Ларнак сидит за штурвалом, откинувшись назад, со стеклянными глазами. Из распоротого горла пульсировала кровь.
Илья сидел на носу баржи, сдавив уши ладонями. Рядом что-то ему говорил Май Луневский.
-За борт!- закричал ротмистр. – Прыгаем, иначе потонем вместе с корытом. Что же они, чудаки, фугасами-то лупят. Попадут в трюм, все реки вокруг потравят. А посудине самое место на дне, здесь ее никто не достанет.

Только успели спрыгнуть с «Беляны» и отплыть саженей на десять, как она с жутким стоном и свистом от вырывающегося из чрева воздуха, ушла под воду.
Из пушек больше не стреляли, пару раз полоснули по плывущим беглецам из пулемета. Повезло. Откуда-то быстро наполз белый, густой туман. Впереди же было чисто.
Обессиленные легли в густых прибрежных кустах. Даже не обратили внимание на двух гадюк, проползших мимо. Подумаешь змеи, от красного дракона сбежали. Первым заговорил Илья. Он мял все еще гудящее от разрыва правое ухо.
-Я к Деникину больше не вернусь,- сказал он.- Надоели все. Большевики обещают коммунистический рай, белые демократический. А не может быть на земле никакого рая, потому что человек по своей натуре всегда чем-то недоволен. К тому же всем не угодишь. Одному окружающий мир кажется раем, другому адом.
Ротмистр удивился столь серьезному рассуждению простого крестьянина. А тот продолжал:
-Нет у меня никаких пятерых детей по лавкам и жены. Ничего нет. И у Тимофея нет. Это нас так в контрразведке научили, чтобы правдивее биография была. Сам себе удивляюсь. Не в жизнь бы не согласился шпионом быть, если б не Ларнак. Уважал я его за ум и силу, а еще за человечность. Раз он согласился кадетам служить, значит, так надо, так правильно. И мы с Тимофеем согласились. Вместе с Тимошкой на фронте вшей кормили. Эх, да что там…
Илья завздыхал, обхватил плечи руками, пытаясь согреться:
-Никак я в толк не возьму как Тимошка мог меня предать. Перевернулся мир с ног на голову, кто ранее двумя руками крестился, тот теперь теми же руками брата своего душит. И за что нам такое наказание, господи, за какие такие грехи!
-А почему Сорокин назвал Ларнака жидовской мордой?-задал неожиданной вопрос Луневский.- Если комиссары сами все жиды, как ты говоришь, так они их любить должны.
-Черт их разберет этих комиссаров,-ответил Илья.- Сами не знают кто они и зачем. Ну, будьте здоровы, не хворайте.
-Ты теперь куда?-спросил Май, когда Илья решительно поднялся.
-Далеко, очень далеко. Возможно, на другой конец света. Слышал я, что нашим эмигрантам в Константинополе бразильские власти предлагают перебраться за океан. Дают бесплатно земли и подъемные. А что? Раз русская земля не хочет, что б на ней мирно хлеб растили, пусть бразильская от моих рук плодоносит. Бог один и белый свет один. Уйду через Грузию в Турцию, нам не привыкать версты ногами мерить. А вы уж тут сами, без меня разбирайтесь. Только одно могу сказать- на крови поставленное, в крови и утопнет. Ни белые, ни красные не победят, война будет продолжаться еще сотни лет, в головах. А у меня столько времени в запасе нет.
-Погоди,- встал Май Луневский.- Я с тобой.
-Вот значит как.- Бекасов выплюнул изо рта горькую травинку.- Вы в теплые края, а родина пусть пропадает.
Май присел перед ним на корточки.
-Я ведь бывший штабс-капитан. В унтеры меня разжаловали за драку с майором Протасовым. Редкостная, доложу вам, была свинья. Жульнически обыгрывал офицеров в карты, не брезговал и солдатами. И вот перед самым наступлением на Вильно, я не удержался и дал ему в рыло. У него были какие-то штабные связи и меня и разжаловали в унтеры. Я к чему говорю. Родина- это не кудрявые березки с лубочными церквями, это в первую очередь люди. Разочаровался я в русском человеке. Такой грех, какой он теперь на себя взвалил, ему до нового пришествия не отмолить. От русского человека я хочу убежать, от самого себя. Да, может, пожалею. Но уверен, еще больше пожалею, если останусь в России. Мы ее предали, Россию, все вместе предали. Советую и вам, господин Бекасов, последовать нашему примеру. Ну к чему вам возвращаться в Добровольческую армию? Вы ведь не просто так сказали, что химические боеприпасы не должны достаться никому. То есть тоже не верите ни тем, ни другим. Идемте с нами. Начнем новую жизнь. Здесь уже ничего хорошего не будет.
Ротмистр Бекасов не ответил ничего. А Илья и Май отдали ему честь и уверенно зашагали по мокрому от росы лугу, заросшему буйной полынью. Петр Ильич смотрел им в след и думал – куда их занесет выбранная дорога? Может, действительно там, за синими океанами и высокими горами эти двое найдут свое счастье. Ведь для него и нужно-то совсем ничего: гармония с самим собой и миром. Ну дай-то им бог.