Архив за месяц: Июнь 2016

ТРИ МАМИНЫХ ЗЯТЯ. (рассказ)

BodyBuilding6

Каждая мама, любовно растящая чадо и с умиленьем следящая за его феноменальными успехами и опережающим сверстников развитием – словно садовник, возделывающий прекрасный сад. Она растит его не для себя, а для общества, или для ей неизвестных пока индивидуумов – фрукты с деревьев, увы, придут собирать другие. А это значит, что в перспективе каждая мама может стать тёщей, если любимое детище – девочка, или свекровью, если оно же – мальчик. Отдать золотого ребёнка в чужие – притом неизвестно какие! – руки, вступить – притом неизвестно с кем!- в почти что родственную связь…
21й век внёс коррективы в и без того непростые семейные отношения, что требует особой психологической подготовки. При современном раскладе вещей вашей невесткой может стать также вполне симпатичный усатый хлопец, который вкусно готовит и вышивает крестиком, а зятем- грубоватая девица с татуировками по всей поверхности тела. И у них, в свою очередь, есть семья – папы- мамы, сёстры и братья, с которыми вам предстоит познакомиться и сродниться.
Новые родичи – дополнительный стресс; случаи взаимной приязни с первого взгляда и гармоничного сосуществования довольно редки; к радости нового статуса тёщи или свекрови порой привыкают годами…ну, что ж, вы всё это знали и так- убедились, поди, на собственном опыте.
A что касается меня, то я подарила маме такую радость – стать тёщей – трижды. Клянусь: раз от раза я честно пыталась выбрать ей зятя пoлучше, руководствуясь всё более завышенными критериями…но то ли на маму не угодишь, то ли с возрастом она утратила былую гибкость и толерантность – после третьего раза она разуверилась и попросила меня прекратить эксперименты.
Я пообещала, но не могу зарекаться. Сейчас мне слегка за пятьдесят, то есть я вроде созрела для правильных выборов и решений, и если вдруг девичье сердце забьётся вновь – кто сможет ему приказать: “не бейся”?..
Smoker's Delight

ЗЯТЬ ПЕРВЫЙ: САМОРОДОК, ОН ЖЕ – АЛМАЗ НЕОГРАНЁННЫЙ.
Бывают юноши в русских селеньях (а также в кубанских станицах) с умом пытливым и склонным к ученью. Так и Сергей Недогузенко в возрасте 19и лет, подобно Ломоносову, в далёких 80х подался в город Ростов-на-Дону из станицы Динской, чтоб поступить в мединститут. До этого он изучал новый по тем временам предмет- информатику, и был полон решимости сделать прорыв в науке, “открыв что-то на стыке”( его слова)”физики и медицины”. Знания, полученные в техникуме, те, которые собирался он получить в мединституте, плюс вера в мощь собственного интеллекта заставляли его ощущать превосходство над серыми и бестолковыми массами. Как большинство амбициозных парней (вспомним Ленина, Гитлера, Наполеона и прочих), он был невысокого роста и хлипкого телосложения, но весьма доволен собой. Незаурядность ума, при недостатке образования и деревенском происхождении, делавшая его “самородком”, не могла пройти незамеченной: незаурядных людей и самородков я вычисляла сразу и безошибочно. А “неогранённым алмазом” он назван здесь из-за своей неотёсанности и невоспитанности, которые вначале забавляли и казались даже оригинальными, но вскоре стали действовать на нервы.
Впрочем, на тёщу он произвёл хорошее впечатление: золотистые кудри и голубые глаза вызывали в памяти что-то такое, есенинское…Взяв его в дом из студенческого общежития, мама вдруг обнаружила, что у него: a) запущенный случай грибка на ногах и б) имеются вши.
После курсов лечения микосептином и керосиновых аппликаций на голову, он был “приведён в божеский вид”, т.е. избавлен от паразитов и дезинфицирован, что лишь укрепило в нём веру в себя. Плотно пoужинав, cидя в удобном кресле в халате и шлёпанцах, он “тестировал” тёщин умственный потенциал.
– Ну, что Вы думаете, – говорил он ей благодушнo, тоном экзаменатора, – о поле, о материи?..
Tа пучила глаза в замешательстве. Инженер по профессии, она выполняла скромную работу, порученную ей начальством в НИИ, и никогда не задавалась вопросами такого порядка, решать которые положено эйнштейнам в совсем других ведомствах. Она пыталась припомнить определения поля и материи, которые учила когда-то в институте.
– Ээ…материя – это… гм, не помню. А поле…
Но зять Недогузенко был неумолим, настаивал:
– Не надо мне заученных определений! Скажите, что ВЫ ЛИЧНО думаете о материи!
К сожалению, у тёщи личных соображений на этот счёт не было.
– Ну, значит, Вы – бестолочь! А ещё инженер, – делал он вывод, и, махнув безнадёжно рукой, аннулировал тёщу как личность.
На лице у неё появлялось обиженное выражение. Впрочем, кубанский эйнштейн разговаривал в этом “топорном”стиле не только с тёщей, но и с моими друзьями- на учтивые просьбы позвать меня к телефону, он неучтиво и подозрительно спрашивал:
– А ты-то кто будешь? Хахарь?!
Я стала вдруг замечать, что всё меньше людей звонит и приходит в гости, вокруг меня создавался ваккум.
И c преподавателями в институте, что явно не помогало в учёбе. Уже во втором семестре первого курса у него возникли проблемы с рядом предметов, а латынь и английский, который не изучали, как должно, в станице Динской (ввиду удалённости от международной жизни), ему не давались никак. Как-то раз латинист Оганесян вдруг пригласил меня в класс, где экзаменовал Недогузенко.
– Вот послушайте, как отвечает Bаш муж!- предложил он с сарказмом, и посадил меня рядом.
Хотя ситуация и показалась сразу неправильной, а метод – непедагогичным, отказать преподавателю я не могла. Cтaвя меня в пример, как одну из лучших студенток, он стыдил и гномил несчастного самородка – вплоть до полной деморализации. Выйдя из класса, двоечник Недогузенко злобно возненавидел меня, как свидетельницу своего унижения; причём, как он считал, я, “в сговоре с Оганесяном( с которым у нac, несомненно, что-то да есть, какие-то шуры-муры – иначе зачем весь этот спектакль?) наслаждалась его унижением”.Напрасны были мои оправдания и заверения в том, что с Оганесяном- хотя бы уже потому, что бедняга болен каким-то нервным недугом, нарушившим его речь и координацию движений – нас не связывало ничего, кроме групповых уроков латыни.
Тёще пришлось ходить в деканат и уговаривать преподавателей дать дорогому зятю возможность опять пересдать зачёты, а мне интенсивно позаниматься с супругом английским, после чего успехи его в этом предмете заметно улучшились.
Чего нельзя было сказать о манерах и уважении к людям. Во время праздничного застолья, где многие из присутствовавших лично знали ректора мединститута Н.Н.Пыжова, раненого на войне ниже спины, Сергей Недогузенко захохотал и заявил, очень уместно и громко:
– А, ректор Пыжов! У него же нету полж..пы!
Летом, по давней советской традиции, студенты-медики ехали в стройотряды и на поля колхозов. А Недогузенко – тот почему-то решил, что раз он попал “в семью врачей”( имелась в виду моя тётя), то должен быть освобождён (пусть ему выпишут справку!) от всяких работ. Но никто ему справки не дал, и зять номер один был отправлен на стройку в г.Волгодонск. Через неделю пришла телеграмма:
” Приезжайте срочно зпт тяжёлом состоянии тчк”.
Мама, в сильном волнении собрав для зятя баул, полный еды, питья и белья, отправила дочку спасать больного в тяжёлом состоянии. Добравшись в Волгодонск, я застала студентов окрепшими и загоревшими, как и подобает быть членам трудовых молодёжных бригад. Oдин лишь Серёжа лежал в постели – бледный, небритый, с чреслами, обвязанными полотенцем. Оx, боже мой! Что случилось?..
Ocтpый радикулит, следствие свозняков и неподъёмных тяжестей; хотя, возможно, я этого и добивалась – избавиться от него на месяц, чтобы самой в это время бог знает как куролесить в Ростове? Hо куролесить долго мне не удастся: возможно, теперь на всю жизнь останется он инвалидом, и мне придётся возить его в кресле-каталке… Я, потрясённая трагизмом ситуации, предлагала ему еду и питьё, но баул был гневно отвергнут пинком ноги. В ужасе бегала я по инстанциям, к командиру отряда и прочим, скептически считавшим студента Недогузенку лентяем и симулянтом, умоляла отправить его в Ростов на лечение. С большой неохотой его отпустили. Угрюмым и согнутым в пояснице он сел в автобус, и только отъехав на безопасное расстояние, вдруг распрямился и, улыбнувшись, похлопал меня по плечу, заверив, что с ним всё хорошо – он “просто хотел, чтобы моя игра была как можно естественней”- и тут же умял все припасы из тёщиного баула. Просил, однако, “тёще не говорить, пусть думает, что я взаправду болен”. И “надавить на неё, чтоб скорей прописала его в квартире” – а то сколько будет он жить у нас так, непрописанный?
Пролежал ещё пару недель, изображая больного, не желая даже вынести мусор – не мужское, мол, это дело… и исчерпал тем самым моё терпение.
Мне было тогда 18, и я решила, что этот “алмаз” огранить не удастся, и, в общем, рано себя обременять мужьями – пора мне вернуться к свободе. А Недогузенко – в общежитие.
Так и поступили; вскоре мы развелись и как-то забыли об этом браке – встречаясь в институте, здоровались, а потом и вообще потерялись из виду.
После такого “фальшстарта”, был долгий период свободы, нормальной студенческой юности. Время от времени дружбы и увлечения становились (или казались) настолько серьёзными , что над матерью вдруг нависала угроза потенциального “тёщинства”. Однако теперь она стала капризной: во всех моих кавалерах ей что-то не нравилось. Один, например, приходил к нам в гости “специально, чтобы пожрать”, и “был способен зараз съесть батон колбасы, без хлеба”. Ну, что же, многие студенты и вправду были вечно голодными. Другой, зацикленный на идеальном порядке, “приученный к чистоте”, позволял себе критиковать неидеальный порядок в нашей квартире, и как-то раз даже хлопнул демонстративно ладонью по нашему креслу, подняв облако белой пыли и вызвав мамино возмущение:
– Ты посмотри! Ишь какой, понимаешь, инспектор!! Нахал!
А на моём горизонте тогда маячили потенциальные свекрови. Одна из них учила меня, как нужно, в случае чего, ухаживать за сыном: готовить ему – “в холодильнике должно быть всегда как минимум два вида мяса”; стирать и гладить рубашки, трусы и носки. Весь этот её материнский уход “за мальчиком”, все эти виды обслуживания, к которым она его приучила, должна была в деталях освоить будущая невестка. Другая вообще говорила, увидев меня на пороге , вместо “здравствуйте” – “господи боже ты мой!”, и тяжко вздыхала. Ни одной из них я, как ни странно, не нравилась.
А почему? Что было во мне такого уж страшного- вот что хотелось бы знать?! Oни будто чуяли исходившую от меня угрозу – для них самих и драгоценных чад. И совершенно напрасно. Я мало общалась с первой свекровью, пусть земля будет ей пухом- помню только, как в доме своём в станице она причитала: “Ой, горе! Сыночку женим!…”, зато со второй жила мирно и дружно, царствие ей небесное, и с третьей моей, итальянской, тоже давно покойной свекровью, не вступила ни разу в открытый конфликт.

ЗЯТЬ ВТОРОЙ: ТОЖЕ ГЕНИЙ, В ТО ВРЕМЯ ЕЩЁ НЕПРИЗНАННЫЙ.
Второй зять Елены Васильевны выгодно отличался от первого по многим параметрам. Pостовчанин, oн не нуждался в прописке, не претендовал на жилплощадь, не рассуждал о докучных и каверзных поле-материи. Читал русских классиков – Чехова и Достоевского, сам сочинял стихи. Шутил и острил, брал смело аккорды на банджо и на гитаре, дарил хризантемы ( то был осенний период) – чем произвёл на меня впечатление. Алексей, с выразительным взглядом тёмных и выпуклых глаз, казался романтиком и добряком. Настораживал, правда, рост – опять невысокий, и телосложение – хрупкое… Но если в маленькой голове Алексея и зрели большие амбиции- он их умело скрывал: был скромен, не бил себя грудь, не объявлял себя гением. Благоразумно ждал, пока это скажут другие.
Лишь Елена Васильевна не верила в нового зятя – искала подвоха. Рано или же поздно крупный дефект должен был всплыть, выйти наружу… и-таки всплыл. Несмотря на раннюю молодость- 24 года, Барашкин был алкоголиком. Время от времени взгляд выразительных глаз становился слегка косым, а речь, обычно литературная – глумливой и вызывающей, в сопровождении всяких гримас и даже высовыванья языка, что означало: Барашкин пьян.
Привыкнув к студенческой жизни, полной компаний и шумных попоек, я не принимала это всерьёз: пить в тот период, сумбурный и перестроечный, представлялось вполне нормальным, не пить – почти подозрительным. И засомневалась впервые, когда на обеде, устроенном родственниками специально, чтобы узнать получше Алёшу, на вопрос о его профессии Барашкин-строитель внезапно ответил:
– Я врач.
Моя кузина и тётя (медики), мама и все остальные удивленнo воззрились на Алексея.
– А какой же Вы врач?- уточнила тётя.
– Э-пин-диолог!- куражась, весело выкрикнул Алексей. Тут стало ясно, что хоть обед и только что начался, каким-то образом он ухитрился уже дойти до нужной кондиции.
Гости, будто стыдясь, примолкли и отвели глаза…
Всё осложнялось тем, что молодые советские семьи, за неимениeм средств и отдельных квартир, должны были жить с родителями. Таким образом, первые годы пришлось провести у свёкров, а когда пожилые Барашкины нам намекнули, что мочи их больше нет – перебраться к Елене Васильевне. Как-никак, Алексею тёща была обязана спасением дочери от распределения в область и рождением внучки Катюши…
Вначале Барашкин вёл себя вроде прилично: работал, играл в музыкальной группе, сопротивлялся искусам зелёного змия. Но вскоре, обжившись у тёщи, стал пропадать всё чаще на репитициях, реже являться домой, а иногда исчезал и вовсе на несколько дней, что означало победу змия над человеком. Если родная мама(свекровь) закрывала на это глаза, была снисходительна к слабостям сына – то Елена Васильевна не собиралась им потакать. Она была женщиной очень простой, приземлённой, и не принимала богемного образа жизни, жизни в искусстве. Такое, считала она, могут себе позволить те, у кого нет детей. A те, у кого они есть, думать должны прежде всего о детях, а уж потом – о своих удовольствиях. Барашкин смиренно с ней соглашался – но только когда был трезвым; в пьяном же виде он ёрничал, явно глумился и как-то назвал её “полным ничтожеством”.
Этого тёща стерпеть не могла; под руку ей в тот момент подвернулся совок, которым она и огрела Барашкина.
В её оправдание можно бы было сказать, что то был единственный случай рукоприкладства с её стороны – если бы рукоприкладству вообще имелось какое-нибудь оправдание. Даже будучи скверным и нерадивым зятем, Барашкин – он, безусловно, не заслужил битья лопаткой для мусора. Удар совком из лёгкой пластмассы не мог нанести серьёзной физической травмы, но ранил достоинство личности и самолюбие, а потому навсегда отравил отношения зятя и тёщи. Нельзя сказать, что развод был вызван этим прискорбным событием- к нему привела масса различных факторов, но совок свою роль определённо сыграл.
Шли годы, Алёша Барашкин развил многочисленные таланты, став художником и музыкантом, поэтом и модельером, известной в Ростове личностью. Приобрёл экстравагантные привычки, подобающие каждой знаменитости: oн никогда не платит по счёту в кафе-ресторанах, а лишь оставляет автографы на салфетках. Hе водит сам никакого транспорта, будь то автомобиль или же мотороллер, ходит повсюду пешком, не удаляясь, притом, от дома больше, чем на полтора километра. Этот круг на карте Ростова радиусом в 1,5 км стали со временем называть Кругом Барашкина, и не сомневаюсь, что в будущем его будут показывать туристам как достопримечательность. Теперь, говорят, Алексея зовут “Королём ростовского андерграунда” и “позиционируют как гения”. Народ посещает выставки и концерты, покупает одежду марки “Барашкин”. И недалёк тот день, когда какой-нибудь автор напишет его серьёзную биографию.
Если бы бывшая тёща знала об этом заранее, наверняка нe повела бы себя хулиганским образом, побоявшись войти в историю как реакционная гонительница таланта, поднявшая руку на гения…
Ну, что взять со старушки? Надо отдать Барашкинy должное: он, как истинный джентельмен, не только не дал Васильевне сдачи, не стал ей мстить – но и годы спустя пусть нехотя, но контактировал с бывшей тёщей. Даже брал ей билеты на самолёт

ЗЯТЬ ТРЕТИЙ, ЗАМОРСКИЙ: МАРЧЕЛЛО.
Марчелло Коцци стал маминым зятем лет двадцать тому назад, побив все рекорды выносливости и терпения. Уже сама цифра “3” приводит его в смущение; и часто Марчелло просит “никому из знакомых в Италии не рассказывать”, что я – в третий раз замужем. “Ещё два раза- куда ни шло. Но три…” Сам он женат впервыe.
И, как и следовало ожидать, маме его я не нравилась. А также папе и брату. То есть, я нравилась им, пока приезжала с подарками и деньгами, удачливая коммерсантка, продающая где-то там, в им неизвестном Ростове, итальянское prêt-à-porter. Так продолжалось несколько лет, пока в 98м наш рубль внезапно не обвалился, и торговать итальянским prêt-à-porter стало невыгодно и несподручно. Тут Коцци мне ясно дали понять, что на поддержку с их стороны расчитывать нечего. Невестка С ВОСТОКА – без денег, работы, с ребёнком – им, очевидно, не требовалась. К радости нового статуса свёкров привыкали болезненно, трудно…
Но не хочу повторять всё те же, рассказанные раньше, истории. Здесь главное – выяснить, чем же Марчелло Коцци лучше в качестве третьего зятя(если и вправду лучше) других? Kак он справляется с ролью?
Кое-что в нём напоминает двух предыдущих: как Недогузенко был уроженцем кубанской станицы, так и Марчелло можно назвать “деревенским”- он родом из самой глухой глубинки Абруццо. Зато глаза у него большие и выразительно-круглые – прямо как у Барашкина.
Необразован, и по сравнению с ним оба российских зятя – настоящие кладези знаний. Но приспособлен, что очень важно, к практической жизни: умеет собрать, разобрать, прибить, завинтить, починить, приготовить… Хорошо разбирается в международной политике.
Никакого тщеславия, ноль амбиций, но по количеству разных пороков и вредных привычек Коцци легко переплюнул бы десять любых, вместе взятых, зятьёв: привычка к вину – с детского возраста; а чего стоит одна лишь людомания – склонность к азартным играм?…
Сперва Елена Васильевна его просто идеализировала – пока гостила у нас недолго и не узнала зятя получше. Он – и “добытчик, работник”, и “помогал воспитывать Катю” (на самом деле – это ещё как посмотреть, кто там из них кого воспитывал и продолжает воспитывать). На первых порах и Марчелло с Еленой Васильевной старался держаться как можно дипломатичней, водил её в рестораны, встречал и провожал в аэропорт. Постепенно, однако, по мере того, как мама стала задерживаться подольше – стали возникать неизбежные разногласия. Чаще они касались важнейшего для итальянцев вопроса- еды, но также- порядка в доме, и иногда – международной политики.
Внимательно наблюдая за тёщей, Марчелло со временем изучил все привычки её и повадки, и пришёл к основному выводу: у нас нет культуры питания. Вместо того, чтобы готовить пару раз в день и есть свежие блюда, тёща готовила борщ и наслаждалась, разогревая его семь дней в неделю. Мазала хлеб сливочным маслом, любила сало, а также паштет из печёнки, от вида и аромата которого зять содрогался. Вернувшись домой, он открывал холодильник и доставал брезгливо одну за другой различные банки с остатками пищи: жира со сковородки, пюре и котлет, обнюхивал их и кривился, что раздражало тёщу.
– Что ему надо?! Чего он всё крутит носом?
А если готовил Марчелло, Елена Васильевна часто пеняла, что макароны al dente (“на зуб”) настолько тверды, что их не прожевать, даже надев зубные протезы- напрасно он ей объяснял, что наоборот, в неразваренном виде они лучше усваиваются организмом. Она вставала из-за стола, чтоб полить их то кетчупом, то майонезом – кощунство и неуважение как к макаронам, так и к его искусству кулинарии. Вообще, отличаясь редкой прожорливостью, тёща питалась в течение дня неоднократно…
Замечая его недовольство, Елена Васильевна тоже сердилась:
– Чем это он опять недоволен? Зануда!
И чем больше старалась ему угодить, тем чаще видела “неблагодарность”. Тогда она собиралась домой:
– Ну, всё: вижу- я вам надоела.
Жизнь в итальянской деревне, на положении гостьи, маму не привлекала. И всё же, с последним зятем на протяжении долгих лет ей удавалось ладить. В чём здесь секрет?
Секрет простой: незнание языка.
Чтобы с кем-то ругаться, нужно в достаточной мере освоить язык, а Елена Васильевна, хоть и прилагала усилия, но итальянским не овладела. А зять Марчелло и вовсе усилий не прилагал, он выучить русский и не пытался, поэтому каждый из них мог говорить всё, что заблагорассудится, не рискуя быть понятым. А если бы им и хотелось вступить в дискуссию, то поневоле пришлось бы привлечь меня в качестве переводчика; а я, понятное дело, перевожy всё по своему усмотрению- как говорится, “фильтруя”.

Я, КАК ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ ТЁЩА.
wedding
Я давно отдавала себе отчёт в том, что, как Катина мама, когда-нибудь – очень нескоро, но всё же – cмогу стать чьей-нибудь тёщей. И разумеется, точно была уверена: если настанет момент – я, умудрённая опытом мамы и прочих свекровей-невесток-тёщ-и-зятьёв, буду держаться от всех этих дел подальше, предоставляя решать Катерине – с кем, как и когда строить, или же нет, семейную жизнь. Никаких советов, эмоций, вмешательств, симпатий и антипатий! Да ради бога. Я не настолько глупа, чтоб портить нервы себе и другим; буду примером нового типа тёщи – мудрой, спокойной и беспристрастной.
Вплоть до вчерашнего дня, когда Катюшин приятель Франческо- тот самый, который звонит ей ночью и днём, и нет от него покоя – пожелал внезапно прийти и поговорить со мной “о чём-то ужасно важном”. Раскалывалась голова, и я попросила его повременить с визитом, пока не пройдёт…
Но уже через полчаса, как будто я говорила с ним по-турецки, он был у нас! Выпив ещё две таблетки ибупрофена, я села напротив него, приготовившись слушать “о важном”, сдавив руками виски.
В двух словах он мне объяснил, что их отношения с Катей – намного серьёзней, чем я себе представляю, и конечно, их ждёт совместное будущее. Я приняла это к сведению, раздражённо думая про себя: “Маленькие, близко посаженные глазки, длинный лоснящийся нос, тонкие губы…Катя, такая красивая девочка – не могла найти кого-то получше?..”
Так вот, продолжал дочкин жених, поскольку Катя заслуживает самого лучшего, и он ей желает, естественно, самого лучшего, а я не принимаю всерьёз их отношения…( я продолжала массировать виски, не понимая ещё сути дела)… A впрочем, я вообще не уделяю дочери должного внимания…
– Простите?!.. не поняла, – возможно, я говорила с будущим зятем холодным и настороженным тоном, сквозь зубы – но это лишь оттого, что у меня болит голова.
Тогда Франческо мне объяснил, что поскольку Катя не водит машину, а мы живём далеко- практически у чёрта на куличках – ему приходится КАЖДЫЙ РАЗ забирать и потом опять отвозить невесту домой. Не могла бы И Я иногда, видя серьёзность их отношений, подвозить ему Катю, или потом её забирать?…Так ему меньше придётся расходовать времени (и денег – естественно – на бензин).
Теперь от спокойствия уж не осталось следа: на сидящего передо мной маленького, наверняка ниже метра семидесяти, наглого амбициозного наполеончика я смотрела со смешанным чувством злости, гадливости и возмущения, скрывая весь этот коктейль за желчной, холодной улыбкой. Даже боль головная вроде прошла.
И, обдумывая подходящий ответ, я поняла: вот оно, началось.
Это чувство к зятьям – в крови. И не будет ему конца.