ЧУДОВИЩЕ. Сказка

На берегу синего моря стоял замок, а в замке жила Принцесса. Не было ещё на свете женщины прекрасней, но не было и холодней.

Каждый вечер на закате дня она выходила на балкон, садилась расчесывать косы и смотреть, как тонет в море оранжевое солнце, рассыпающее по воде золотые искры точь-в-точь такого же цвета, как и ее волосы. И каждый вечер, как сама она за солнцем, неведомо для нее из-за прибрежного камня следили за Принцессой два глаза – жарких, бессонных – смежающихся только тогда, когда девушка вставала и уходила с балкона в дом.

«Морское Чудовище», так называли это черное бесформенное существо с выпученными глазами и огромной челюстью. Да оно и являлось настоящим чудовищем: жестоким, жадным, плотоядным! Но впервые при виде человека оно желало не нападать и рвать на части, а желало смотреть  – и только – и из этого следовало одно: Чудовище полюбило прекрасную Принцессу.

Постепенно оно перестало есть рыб и утаскивать на дно неосторожных купальщиков, а все время сидело за огромным прибрежным камнем и смотрело на высокий балкон, ожидая, когда выйдет на него златокудрая неземной красоты девушка смотреть на вечернее солнце и причесывать свои длинные волосы.

Чудовище никогда не видело себя со стороны и не ведало о собственном безобразии. Ему казалось, что у него вместо липких ядовитых щупалец такие же прекрасные, как у Принцессы, стройные руки и ноги, а вместо страшной раздутой морды – тонкое человеческое лицо. Оно следило а Принцессой и мечтало, как выйдет в один из таких золотых закатов на берег, и Принцесса, сойдя вниз, протянет к нему свои тонкие нежные руки.

И вот однажды вечером, совершенно опьяненное этой мечтой, увидав, что девушка спустилась к морю поискать на берегу перламутровых ракушек себе на ожерелье, Чудовище выползло из-за огромного камня  к ней навстречу.

– Я люблю тебя, – сказало оно нежно. И хоть слова эти были произнесены очень нежно, в его устах они прозвучали как рёв – утробный, грубый для слуха.

Принцесса подняла глаза, но не испугалась, а только удивилась – ведь она была очень холодной и, наверно, поэтому не поняла того, что сказало ей Чудовище. Она пробыла на берегу еще немного, а потом ушла в свой замок, улыбнувшись на прощанье застывшей перед ней черной массе с выпученными глазами и огромной челюстью – ведь она была девушкой не злой, а просто холодной!

А Чудовище отползло за камень, и стало ему сначала грустно, а потом невыносимо больно от того, что ему вдруг стало понятно, что никогда прекрасная Принцесса с легкими золотыми волосами не выйдет к нему навстречу и не протянет к нему свои тонкие хрупкие руки. И страшная жалость овладела им – то ли жалость к себе, то ли к почти хрустальной невесомой Принцессе, которая сидела на высоком балконе, открытая всем ветрам, и каждый вечер, дотрагиваясь гребнем до своих чудесных, будто позолоченных закатом волос, большими глазами глядела на тонущее в море солнце.

И тогда впервые за свою долгую жизнь поглядело Чудовище на небо и стало безмолвно просить его всем своим существом уберечь тонкую прекрасную Принцессу от всяческого горя и дать ей радости и счастья  независимо от того, радостно или нет будет жить ему самому, бедному, безнадежно влюбленному в нее Чудовищу. И просило оно за Принцессу долго и без устали, надеясь и веря, что небо услышит, что небо примет молитву и от такого безобразного, грешного, отвратительного существа, потому что помочь-то ему возлюбленной было больше нечем и потому что надеяться ему больше было не на что.

 

 

ЗЕРКАЛО. Сказка

nrk8DmE

 

Однажды Королю в день его рождения подарили Зеркало, которое сразу же поместили в особую комнату, потому что это было необычное Зеркало: всякий, кто бы не посмотрелся в него, видел там не самого себя, а… впрочем, нельзя ведь ручаться за всякого, скажу лишь только, что Король увидел в нем… чертей. Да, да, самых обыкновенных чертей: черных, мохнатых, с горящими глазами и лаковыми копытцами на ножках. И Министры все до одного увидели в нем чертей. И даже Королева, цветущая красавица с мраморной кожей, увидела в необычном Зеркале все тех же чертей, извивающихся в непонятном танце. Да что там говорить, если маленькая Принцесса, нежная капризная девочка с золотистыми локонами, и та увидела в королевском Зеркале этих же самых чертей, таких огромных и косматых, что она страшно испугалась и с тех пор стала еще капризней. Маленькая Принцесса, едва заглянув в Зеркало, закатила такую истерику, что три дня проревела без остановки, не давая себя утешить сорока Придворным Нянькам, двадцати четырем Придворным Музыкантам и двенадцати Придворным Сказочникам всем вместе взятым.

А слава о Зеркале разошлась по всему королевству, и скоро все – от Главного Королевского Постельничего до Младшего Королевского Подпаска – были не прочь порассуждать на досуге о необычном Зеркале и его не менее необычных свойствах, дивясь изобретательности и чувству юмора Мастера, сотворившего его. Само же Зеркало продолжало висеть в Особой Комнате, ключами от которой владел только Король. Каждый вечер он поднимался в нее из своей опочивальни и упорно смотрелся в необычное Зеркало, словно надеялся увидеть в нем еще что-нибудь. Но день за днем в зеркале продолжали извиваться все те же черти, исполняющие свой только одним им известный адский танец. Король подолгу стоял перед странным Зеркалом, не сводя с него внимательных глаз, но черти оставались чертями и никуда из Зеркала не исчезали. Тогда Король опускал веки и, задумавшись, уходил прочь, ловя себя на том, что становится с каждым днем злее обычного. Конечно, он понимал, что беспокоиться ему нечего, если все во дворце – и Королева, и Придворные, и даже маленькая Принцесса – видят в Зеркале то же самое, но все-таки Королю не давало покоя чувство, что что-то здесь не так, и он даже стал плохо спать ночами. А днем его основной заботой стали не дела государства, нет, а то, чтобы заставить всех людей при дворе, включая Младшего Королевского Подпаска, поглядеть в Зеркало, а потом узнать, что же они там увидели.

Каждый день Хранители Придворного Порядка выискивали среди множества челяди тех, кто еще не глядел в Зеркало. И каждый день они докладывали Королю, что кроме чертей никому ничего в нем разглядеть еще не приводилось.

Слуги развлекались, описывая друг другу виденное ими в необычном Зеркале, поражаясь точности сходства своих впечатлений, несмотря на то, что люди они были,
в общем-то, разные.

– Вот так Чертово Зеркало! – каламбурили они, вновь и вновь восхищаясь искусством неизвестного им Мастера.

А Король постепенно успокоился и повеселел. Он перестал ходить в особую комнату и глядеть в необычное Зеркало и даже подобрел немного, насколько вообще возможно было подобреть Королю…

 

Но однажды Хранители Придворного Порядка вспомнили, что в суете совсем позабыли про Главного Королевского Художника, жившего не во дворце, а в домике-
мастерской на берегу реки и появлявшегося во дворце только изредка, чтобы показать Его Величеству свои работы, увековечивающие славу Короля для потомков.

Это был молчаливый молодой человек с грустными карими глазами. На его мольберте давно уже стоял огромный неоконченный парадный портрет Короля, над которым Художник, казалось, непрестанно работал. Но наблюдательный человек мог бы заметить, что палитра перед портретом давно уже высохла, а на столе рядом лежит огромная, пухнущая день ото дня папка рисунков с изображением одной и той же прекрасной женщины с мраморной кожей – о, да, да, Королевы! Но Хранители Придворного Порядка были, к счастью Художника, не столь наблюдательны, сколь рьяны в исполнении приказов. Они не заметили всего этого. Они лишь огласили перед Главным Королевским Художником приказ Его Величества и повели его во дворец.

Художник давно не был во дворце, и сердце его бешено билось, когда он шел по бесконечным анфиладам, отражаясь в бесконечном количестве зеркал, в которых, может быть каждый день отражалась… он удивлялся своему, бесконечно размноженному в них испуганному взгляду.

Наконец, в присутствии Главного Хранителя Придворного Порядка он поглядел в то самое необычное королевское Зеркало.

– Что видишь? – фамильярным тоном, которым он привык разговаривать со всеми, кроме Короля, спросил важный Главный Хранитель Придворного Порядка. Но Художник молчал, застыв перед Зеркалом.

– Ну, так что? – усмехнувшись, повторил свой вопрос королевский вельможа.

– Ангелов… – еле слышно прошептал Художник.

– Что?! – испуганно и теперь уже совсем не важничая воскликнул Главный Хранитель Придворного Порядка.

– Ангелов… – повторил, улыбаясь, Художник, и в глазах его появились слезы.

– Покажи! – сказал Главный Хранитель Придворного Порядка и, грубо оттолкнув Художника, заглянул в Зеркало. – Ха-ха-ха! – засмеялся он через мгновение, – Хороши же ангелы: все черные, с хвостами!!! Ха-ха-ха!!! – и живот Главного Хранителя Придворного Порядка заколыхался в такт его смеху. – Ну, надо же: все нормальные люди видят чертей, а этот – ангелов! Ха-ха-ха!!! Уморил, ей-Богу!!!

– Не может быть! – сказал Главный Королевский Художник и снова посмотрел в Зеркало. – Ну да, точно: кем же еще могут быть эти неземные существа, такие белые, крылатые, чистые, как снег или… любовь?! – заворожено глядя в Зеркало, тихо произнес Художник, слегка запнувшись на последнем слове.

– Ты так думаешь? – перестав вдруг смеяться, с подозрением произнес Главный Хранитель Придворного Порядка и вдруг, поглядев в его лицо, понял, что Художник говорит правду, что это так и есть на самом деле: все, действительно, в Зеркале видели чертей, а он один увидел ангелов. Да, пусть только он один, но ведь увидел же! И в этом нет никакого сомнения, стоит лишь заглянуть поглубже в его глаза: распахнутые, карие… страшные!

– Иди работать! – сказал Художнику Главный Хранитель Придворного Порядка. А сам пошел к Королю.

– Ничего страшного! – спокойным голосом сказал Король и отпустил Главного Хранителя Придворного Порядка.

«Какой ужас!» – подумал он про себя, когда остался один и вдруг почувствовал острое желание пойти и посмотреть в Зеркало, чтобы еще раз увидеть в нем… чертей или, может быть, на сей раз ангелов?! Ведь могли же свойства Зеркала измениться как раз перед тем как в него заглянул Главный Королевский Художник!..

В Зеркале были все те же черти: черные, мерзкие, извивающиеся в своем, только им одним понятном адском танце. И Король догадался, что дело, как он и подозревал, не в Зеркале, а в нем самом и в тех сотнях разных людей, которые видели в нем одно и то же, что само по себе было бы не так ужасно, если б не было на свете вот этого, единственного, кто в том же самом Зеркале увидел вместо отвратительно-грязных чертей чистых невесомых безгрешных ангелов. И Король поймал себя на том, что опять становится злым, как раньше.

– Позвать Главного Королевского Художника! – приказал он Главному Хранитель Придворного Порядка.

Грустный Художник едва успел захлопнуть папку со своими заветными рисунками и схватиться за высохшую кисть перед королевским портретом, когда Главный Хранитель Придворного Порядка без стука вошел в его мастерскую.

– К Королю! – с торжествующим сочувствием объявил Главный Хранитель Придворного Порядка, и Художник, поняв все, попросил оставить его в одиночестве хотя бы на минутку.

– Нельзя, – заученно ответил ему Главный Хранитель Придворного Порядка и с притворным сожалением пожал эполетами.

– Очень жаль… – сказал Художник и, быстро схватив папку с рисунками, даже не поглядев на нее, бросил в камин…

 

– Здравствуйте, Ваше Величество, – сказал Главный Королевский Художник, глядя в глаза своему Королю, когда они остались одни.

– Здравствуй, – ответил Король, чувствуя что, в общем-то, не имеет злобы к этому странному человеку и уже почти готов отпустить его… – А какие они, ангелы?! – вдруг спросил Король и, прежде злые, глаза его стали почти беззащитными.

– Они… святые… – сказал художник и, остановив глаза, улыбнулся, видимо вспомнив, какими они были те чистые ангелы, которых он увидел в самом чудесном в своей жизни Зеркале.

Но эта улыбка вызвала в душе у совсем, было, уже размягчившегося Короля такую неодолимую зависть, что он неожиданно для себя самого стал звонить в колокольчик.

– Что угодно Вашему Величеству? – спросил явившийся тут же, потому что все время стоял за дверью, слушая разговор, Главный Хранитель Придворного Порядка.

– Отрубить ему голову! – опять неожиданно для самого себя сказал Король и, поморщившись, потер себе переносицу.

– Будет исполнено, Ваше Величество! – равнодушно сказал Главный Хранитель Придворного Порядка и вывел ошеломленного Художника из королевских покоев…

 

Но история о Зеркале на этом не закончилась. Более того, она продолжается и, вероятно, будет продолжаться, сколько бы люди не заглядывали по очереди в одно и то же единственное на всех Зеркало Жизни. И одни из них непременно увидят в нем чертей, а другие – ангелов. Почему? Этого никто не знает, а если и знает, то так запросто не расскажет, потому что тот чаще всего и оказывается особенно нем, кто все знает.

КРАСНЫЙ ПРИНЦ. Сказка

god4

 

Однажды настала на земле будто знакомая, но почему-то совсем неожиданная и пугающая ночь. Поднялся ветер и разогнал все облака на горизонте, и вот тут-то появилась над ним новая лучистая точка – огромная звезда, действительно, новая, потому что была она не голубоватая или зеленоватая, как почти все остальные звезды, а ярко-красная.

Новая звезда появилась и в следующую ночь, а потом стала восходить на одном и том же месте, лишь смещаясь немного вправо и всё приближаясь.

Начиналась весна, и люди были очень заняты. Они чаще смотрели себе под ноги, чем на небо, и натрудившись за день быстро засыпали, едва опускалась на землю ночь. Наверно поэтому никто ещё новую звезду не заметил. А дел было много: кому-то надо было пахать и сеять, кому-то чинить дома или строить новые, а кому-то надо было спешить любить и растить в себе новую жизнь, и это тоже было очень важное дело, едва ли не самое важное на земле.

Земля сама, казалось, оживала, дышала, ворочалась во сне, беспокоилась и стонала, и всё живое вокруг было полно сочувствия к ней, и всё было, как никогда, заодно с ней и хотело только того, чего хочет она – жить, просто жить и жить долго!

Время шло. Земля была уже вспахана и засеяна, новые дома придуманы и заложены, новые стихи рождены и записаны, новые сердца пронзены и наполнены – всё говорило о близости счастья.

Но Красная Звезда, незамеченная никем, неумолимо приближалась. И в одну из ночей, когда всё живое вокруг спало, сошёл с неё на землю Красный Принц со своим бесчисленным войском, и разлетелось оно на своих огненных конях во все стороны света. А утром, когда люди проснулись, они увидели голую землю там, где прошли подковы, и ещё – по горстке пепла, забившегося в каждый лошадиный след.

Красный Принц решил покорить землю. Каждую ночь он носился по ней, оставляя за собой пепел. Но этого было ему мало. Надо было покорить людей, и чтобы это лучше сделать, придумал он  злую шутку!

Однажды утром испуганные и голодные люди проснулись от вкусного запаха варёной и жареной пищи. Несмотря на страх они выбежали из домов и увидели, что вода в реке кипит, и в ней варится рыба, а горящий лес полон изжаренной живьём дичи! И глупые люди обрадовались, благословляя Красного Принца, забыв сразу про то горе, которое он им принёс. Развеселились они и стали кто во что горазд тащить в свои дома рыбу и дичь, спеша, ругаясь и даже, случалось, убивая друг друга за столь легко доставшуюся им добычу.

– Ай да Красный Принц! – говорили они один другому во время бесчисленных трапез в своих домах. – Вот это благодетель! Вот так придумал! Теперь и рыбу удить и на охоту ходить не надо – всё под носом! Вот счастье-то! – говорили глупые люди, искренне полагая, что в этом-то и есть счастье, забывая, к своему горю, о завтра.

Люди были покорены.

И с тех пор на земле стало твориться невообразимое: вместо жизни балом стала править смерть, вместо счастья пришло на неё горе. И только посеянный хлеб не знал, что ему делать и всё ещё продолжал делать то, что умел: рос и рос на огромной ниве вопреки огню, превращаясь, как в сказке, из изумрудного в золотистый, наливаясь и клонясь к земле, будто кланяясь ей за жизнь свою и свою плодовитость.

Видел всё это Красный Принц, решивший покорить себе землю. Хотел он сначала приказать сжечь людской хлеб своим конным воинам, оставлявшим после себя лишь по кучке пепла в каждом отпечатке от лошадиной подковы, но потом раздумал и решил сделать ещё хуже: поставил он вокруг полей стражу и приказал никого не подпускать к хлебу, ведь глупые люди, съев всю дичь и рыбу, стали опять голодными и растерянными. Они целыми днями сидели теперь в своих домах, тряслись от страха и глядели в окна на созревший хлеб, шумящий под ветром точно так же, как это было сто и тысячу лет назад. Люди умирали от голода, а хлеб лился из колосьев на землю. И никто не осмеливался пойти и убрать его, потому что вокруг хлебных полей на каждом шагу стояли воины Красного Принца, превращающие в пепел всё, к чему только они не прикоснутся. И тогда люди поняли кто такой на самом деле Красный Принц и решили просить защиты у своего Короля. Собрались они вместе и пошли ко дворцу, где жил Белый Король, их монарх и заступник.

Не без страха вышел испуганный Белый Король на балкон, увидев столько голодных людей на дворцовой площади. Послушал он их и заплакал от жалости к ним, а ещё пуще – к самому себе, потому что знал, что ничего не может сделать для своих подданных и даже для себя самого, так как он тоже до смерти боялся Красного Принца и его войска, оставляющего после себя только пепел в каждой ямке от конской подковы.

Но тут вслед за отцом на балкон вышла принцесса – Белая Принцесса, как называли её во дворце и в народе. Она и вправду была белая – и душой, и телом – и люди, увидев её, стали рыдать и просить, чтобы хоть она помогла им. Они знали, что у девушки честное и доброе сердце, и каждый из них, что греха таить, расчитывал на чистоту Принцессы. И толпа, конечно, своего добилась: Белая Принцесса сказала, что сама пойдет к Красному Принцу и будет просить его о том, чтобы он позволил людям убрать созревший, тяжёлый жизнью хлеб.

Она помолилась, села на белого коня и вопреки мольбам и уговорам отца отправилась к Красному Принцу, отправилась вопреки собственному страху, надеясь лишь на то, что белый цвет её души удивит его и отпугнет его злобу.

Бедная Белая Принцесса! Она не знала, что не всегда и не всех останавливает белый цвет, не знала, что иных он только подзадоривает на бóльшую ненависть и на бóльшую злобу и что Красный Принц был именно из их числа, и что давно уже его глаза приобрели стойкость к белому цвету!

И всё-таки он очень удивился, когда Белая Принцесса на белом коне въехала в его шатёр. Широко раскрыл он свои огненные глаза и увидел, конечно, её белое тело, а не белую душу, как на то надеялась чистая смелая Белая Принцесса. И захотелось ему, распалившись от вожделенья и злости, сжечь это белое тело дотла.

Позвал он своё бесчисленное войско, и в одно мгновенье слетелось оно к нему со всех сторон света. Прилетели и те, кто сторожил хлеб на нивах. И приказал он им плотным тройным кольцом окружить свой огромный шатёр, чтобы прекрасная смелая Белая Принцесса не смогла убежать, и стал ждать ночи, чтобы даже с небес было видно, как будут гореть её белое тело и её белая душа, которую он умел не замечать, потому что боялся заметить и оттого ненавидел до смерти и жаждал уничтожить скорее…

А люди в это время спешили убрать хлеб. Из последних сил сжинали они тяжёлые колосья и улыбались своими обезображенными голодом и горем лицами от… счастья!

Так Белая Принцесса, до конца этому не веря, превратилась в горстку пепла. Но её белая душа вопреки всему осталась жива. Оправившись от боли, улетела она на небо и стала белым туманом, который окутал вдруг разом всю землю и стал душить воинов Красного Принца. Шипели они, как от воды угли, и не могли больше оставлять по горстке пепла в каждом следе от лошадиной подковы. А потом они и вовсе ушли за своим Красным Принцем на ту самую новую Красную Звезду, что взошла над землёй однажды…

С той поры люди и стали тревожиться, замечая Красную Звезду на горизонте. Но до сих пор они ничего не могут поделать с её непонятной им силой и идут, как к удаву кролик, к ней навстречу, помогая сбываться всем приметам и всем пророчествам и, всё-таки, втайне веря, что когда-нибудь сбудется среди них ещё одно, последнее, и родится на земле тот, кто навеки спасет её от Красного Принца с Красной Звезды, и тогда наступит на ней уже вечный, как сама жизнь, Мир.

 

2005 г.

ПЕСНИ СВЕРЧКОВ. Стихи

 

***

Зреют слова, виноградом вися на строке,

строки, как лозы, родят стихотворную вязь.

Время безжалостно давит вино из стихов:

самому лучшему – самая долгая жизнь.

 

 

***

Побольше воздуха набрать –

и петь про серебристый вечер,

про неминуемую встречу,

про проливную благодать,

про дождь,

про справедливость веры,

про неслучайность голосов,

про откликаемость на зов,

про чистый тон небесной сферы,

про сны, мешающие спать,

про одиночество благое,

про нас, когда нас было двое…

Лишь только б воздуха набрать!

 

 

***

От круглого сиротства нет спасенья,

лишь солнце вдруг щеки коснется нежно,

и птицы посвятят свое мне пенье,

а небо – высь,

вода – безбрежность.

 

И золотом сверкнет мне древний купол,

и город растворит в себе любовно,

и Провиденье, что на ласку скупо,

войдет в стихи почти дословно.

 

 

***

Соловьи замолкли в Гефсимани,

караваны не нашли дороги,

оттого, наверно, в этой рани

стало ближе близкого до Бога.

 

Он камней неласковых касался,

Он горячим лбом уткнулся в землю,

Он был тем, который Сам спасался,

и который был оставлен всеми…

 

Ничего о том не знали люди,

укачавшись времени волнами:

соловьи лишь бдили, и верблюды

втягивали близкий свет ноздрями.

 

 

***

Как будто без прощаний и прощений

расстались. Но отрезаны пути

в былую бесконечность повторений,

где есть всегда надежда впереди.

 

И так, вот, без прощаний и прощений

парим над миром – некому поймать,

забытые. как два стихотворенья,

что поленилась ночью записать.

 

 

***

В два голоса мычат коровы,

сверчки стрекочут в унисон,

справляют сети звероловы,

и лето тяжело, как сон.

 

Стоит на всем жары проклятье –

и звезды сыплются с небес:

кому в знак нынешнего счастья,

кому в счет будущих чудес.

 

 

***

Дождь золотой –

короткий дождь.

И наглядеться

не успеешь,

как слезы,

ангельские сплошь,

вслепую

землю вдруг

усеют.

 

И свет не тот уже –

иной,

словно по-новому

сгустился.

Поплакал Ангел

над тобой:

он посветлел –

ты просветлился.

 

 

***

Быть сложным легко и просто –

попробуй. вот, стать простым,

как ангелы и как звезды.

как облако или дым,

 

как дерево и как голубь,

как ждущее часа зерно,

и как ничего уже, кроме

того, что тебе дано…

 

От сложного к простому

святой пролагает путь,

чтоб там, где все видят омут,

благую увидеть суть.

 

 

***

Гениальность

при всей неподъемности

имеет

столь малый

удельный вес,

что, практически,

не оседает,

а летит

непременно

вверх.

 

 

СРЕТЕНИЕ

Солнце тьму разорвало,

назначив день встречи

между прошлым и будущим.

на перекрестке

между долготерпеньем

и светом надежды,

где конца еще нет,

но уже есть начало

понимания всех

перевернутых смыслов,

парадоксов и равенства

бóльшего с малым

и того. что стоит

над твоей головою,

наклоняясь все ближе,

оставаясь все там же.

 

 

ДЕНЬ  ПАМЯТИ  БРОДСКОГО

В день Святого Фомы Аквината*

он свернул и поплыл на попятный.

То рябила вода, то пестрела,

и, как будто, ей не было дела

кто там плыл иль кого уносило,

Аониды по ком голосили,

и она вслед за ветром бежала –

а в тот день было ветра немало! –

она падала, снова вставала,

но концы заплелись за начала.

________________________

*28 января по григорианскому церковному календарю

 

 

***

У сверчков последние песни

торжественны, словно бденье,

и стоит в траве в конце лета

предапокалиптический гул,

под который грубеют стебли,

цвет один на другой меняя,

и фантазии, не сбываясь,

улетучиваются в трубу…

 

И любить с каждым днем больнее

в конце лета, почти в конце жизни,

когда сотнями падают звезды

с расщедрившихся вдруг небес,

когда в море всплывает рыба,

чтоб послушать последние песни

в исполнении жадных до жизни,

но готовых на смерть сверчков.

 

 

***

Со среды и до субботы

дождь наполнил мир на треть,

репетицию потопа

приглашая посмотреть.

 

Из окна дивится кошка,

как канавку у ворот

переходит вброд прохожий,

и собачка вслед плывет…

 

Кошка покачнет портьеру,

спрыгнет, чтобы не глядеть,

чтоб поесть и до премьеры

вдоволь выспаться успеть.

 

 

***

Погоди,

не руби, как смоковницу,

дай мне шанс:

может быть зацвету –

обещанию легче исполниться.

чем отозванным быть на лету!

 

Погоди,

еще зерна не собраны,

еще плевелы в мерах кишат,

еще не до конца уловлена –

не совсем до конца – душа.

 

 

***

Равнина. Небо. Пчелы. Зной.

И клонит в сон барашка,

и рог его уж час-другой

форсирует букашка.

 

А там, в провинции иной

гремит, и ветер мрачный

вступает с мельницами в бой,

как рыцарь из Ла-Манча.

 

Барашек ухом поведет,

опять смахнет букашку –

и день упрямо поплывет

на встречу с днем вчерашним.

 

 

***

Соломинка моя, меня держи:

соломенными волосами…

медово-карими глазами…

умело-хрупкими руками…

лавстори нашей весом в жизнь.

 

 

***

Сверчок уснул, а небо сине,

как будто Вечность в нас глядит,

и мы ей кажемся большими,

такие малые на вид.

 

И нам самим порою снится.

что с чем-то бóльшим наравне

мы будем длиться, длиться, длиться

и, может, вечно длиться в ней.

 

Сверчками петь, сверчками молкнуть,

сверчками славы не желать,

и души из объятий мертвых

уметь легко высвобождать.

 

 

***

Горят закаты, далеки

на ближних небесах.

и листья, как еретики,

сгорают на кострах.

 

Унять волнение души

никак нельзя, когда

взволнованно листва шуршит,

волнуется вода.

 

Волнует птицу на лету

и в небе облака

схожденье света в темноту

и времени в века.

 

И тот же трепет на челе,

в росинке на листке.

в пере на ангельском крыле,

в карандаше в руке.