Читать далее →

Иронический рассказ

Дворник Пустоблюдов сладко храпел на столе возле блюда с куриными объедками и сахарницы с окурками. Феликс напивался вусмерть редко, только по выходным. Они начинались у него вечером в четверг и заканчивались вечером же в понедельник. Иногда, отдых случался и средь рабочих будней, когда начальник ТСЖ Себастьян Веточкин, вынырнув из бесконечных церковных праздников, выдавал зарплату. «Ты кто такой? – каждый раз изумлялся Веточкин, видя перед собой круглую как бильярдный шар, лоснящуюся физиономию Пустоблюдова. – Топай в свой барак, тут милостыню не подают». А потом, протерев глаза, всё же кивал сокрушенно головой и отрывал от сердца замусоленные купюры.
Вообще-то, причина сразу не узнавать Пустоблюдова у Веточкина была. Феликс давно не обихаживал вверенный ему по срочному договору участок жилтоварищества «Шоколад». За него вкалывали окрестные дворники – восточные гастарбайтеры. Они никогда в жизни не встречали дворника-славянина, а потому считали Феликса сотрудником ФСБ, поставленным «на район», чтобы следить за ними. Предположения иностранных метломётов укрепились после того, как Пустоблюдов поймал одного из них в своем дворе на краже детской коляски и здорово отдубасил. Коляска была так себе, без одного колеса, но Феликс держал в ней пустые бутылки, которые умудрялся где-то сдавать.
Он бил «моджахеда» по голове стоптанным ботинком и приговаривал:«Будешь, террорист, знать, как воровать у железного Феликса».
Когда гастер рассказал о «страшных побоях» своим соплеменникам, самый умный из них вдруг вспомнил, что давным-давно у русских был баши, который всем подряд отрубал головы острым мечом. Звали его Железным Феликсом и сидел он в КГБ на Лубянке. О КГБ знали и слышали все гастарбайтеры, а потому сомнения в принадлежности Пустоблюдова к спецслужбам у них отпали навсегда.
Узнав об этом, Феликс не стал облагать иностранцев поборами, как это сделал бы на его месте любой умный человек, а просто велел им ежедневно, по очереди, утром, днем и вечером, мести его двор.
Иногда, протерев похмельные глаза, гастеров наблюдал и Веточкин. Сначала он вопил какому-нибудь худосочному, как метла киргизу: «Кто такой! Топай в свой барак, здесь милостыню не подают!» Но со временем успокоился, махнул рукой: «Все вы, черти, на одно рыло». К тому же двор всегда был выметен и вычищен, как к Пасхе, чему жильцы были очень довольны, а потому, гонять «чертей» в минуты просветления сознания, не было необходимости. И свои черти управдому покоя не давали. Себастьяна несколько раз увозили на скорой в соседнюю дурку, но он быстро возвращался. Его просто оттуда выгоняли, потому что Веточкин спаивал персонал.
Сегодня, в среду, у Феликса был серьезный повод устроить себе полет в нирвану. Утром он провел в своем подвале экстренное совещание с восточными нукерами.
Приняв за шкафом полстакана настойки на коре дуба собственного производства, занюхав рукавом, он вышел к собравшейся дворницкой публике. Гастеры курили гашиш, и дышать было совершенно нечем. Чихала даже крыса Манька, посаженная кем-то еще до Пустоблюдова, в беличье колесо.
-Ша, моджахеды, выключай трубы…- сказал Феликс и тоже зачихал. Вернулся за шкаф, принял еще полстакана настойки. Полегчало.
-Гаси трубы, – повторил он,- а то налогом за нарушение экологии обложу.
Это сразу подействовало.
Когда-то Феликс работал в Росгидромете. Брал в лаборатории на ВДНХ пробы воздуха, измерял температуру, давление. Но однажды начальство вдруг заметило, что спиртовые градусники бьются и пропадают с неимоверной частотой. И однажды Пустоблюдова застукали за преступлением. Он выливал из очередного градусника красную спиртовую жидкость прямо в рот. На этом его карьера в Росгидромете закончилась. Устроился помощником машиниста электрички Москва – Савелово. Не потому что с детства мечтал о «паровозиках», а потому что ему нравилось глядеть, как бегут к электричке опаздывающие пассажиры. Умора, когда перед их носами закрываются двери. Он хохотал почти до конечной станции, чем приводил в изумление старшего машиниста. Но однажды и это веселье закончилось. Двери состава, которые он закрывал на станциях, защемили тещу какого-то важного чиновника. Да так, что её протащило по персону несколько десятков метров. На вопрос следователя линейного ОВД – на кой черт он закрыл двери поезда, когда в него влезала старуха, Пустоблюдов ответил: «А чего она на электричках ездит, когда ей положено с таким зятем на Мерседесе рассекать! А раз не ездит, значит, он её не ценит, тогда и черт с ней». Эти слова, видимо, возымели действие на следователя. И Феликсу удалось избежать ответственности. К тому же, как выяснилось, у старшего машиниста, принимавшего накануне корвалол, в крови нашли следы фенобарбитала, приравненного медициной к наркотикам, и всё свалили а него – мол, не уследил за неопытным помощником. Тем не менее, беседа со следователем не прошла бесследно для Пустоблюдова. Он вдруг понял, что наблюдать смешное отчаяние человека можно не только из окон электропоезда и устроился охранником в следственный изолятор. Его и в молодости, манила тюремная сфера. Феликс любил прохаживаться вдоль высокого забора Лефортовского «казенного дома» и представлять, как за колючкой изнывают в тесных, сырых клетках узники. От этого его, в общем-то, пустая жизнь казалось более яркой, насыщенной и интересной. В изоляторе его душа расцвела. Чужое горе было рядом, кроме того, он получил возможность дозировать его. За деньги передавал зэкам водку, сотовый телефон позвонить на волю или посмотреть порнуху. На всё у него был свой тариф. На этом, собственно, и погорел. Он так опустил цены — считал, лучше меньше, да больше, что другие охранники настучали на него за демпинг «хозяину». Тот долго разбираться не стал, сказал, что в «чужую тюрьму со своим уставом не ходят» и уволил Пустоблюдова с волчьим билетом. Тогда Феликс понял, что в этом мире можно полагаться только на себя и устроился дворником в ТСЖ «Шоколад». После очередного запоя, его выгнала из дома жена, отсудив однокомнатную квартиру, и он поселился в дворницкой.
-Так вот, проходимцы,- говорил на собрании, будто вколачивал гвозди в доску, Феликс. – Решил я из вас сделать приличных людей и приобщить к серьезному делу.
-К серьезному делу,- повторил сидевший ближе всех к Пустоблюдову узбек Жосур, словно впервые в жизни слышал эту фразу.
-Не попугайничай, – погрозил ему пальцем Феликс.
-Не попугайничай,- повторил узбек.
-Тьфу!- сплюнул Пустоблюдов.- Слушайте сюда, моджахеды. Отныне вы не просто «джамшуты», а члены благотворительной добровольной организации «Третий глаз». Со своим резервным финансовым фондом.
-Фондом,- повторил узбек.
-В морду дам!
-Ладно.
-Не ладно, а молчи. Кто-нибудь из вас, чурки, понял что я сказал?
Узбеку Феликс показал кулак и тот промолчал.
-Понял,- подал голос из второго ряда киргиз Абляс.
-И чего ты понял?
-Фонда «Глаз».
-Третий,- поправил Феликс.
Энергетический центр Пустоблюдова в виде «третьего глаза», так ярко вспыхнул у него во сне, что он даже зажмурился от света. Вот оно! – понял Феликс, еще не до конца осознавая, что именно «оно». А под утро прозрел окончательно. Третий глаз – это же иное восприятие действительности, преобразующее пространство. Он даже вроде бы нащупал у себя на лбу этот выпуклый, словно куриное яйцо глаз, и сначала пришел в ужас: не белочка ли его посетила? Но нет, белочка приходит по-другому, успокоил себя Феликс. Сначала царапает душу острыми коготками, выгрызает мозг, наполняя его тяжелым, вязким туманом, а потом приводит следом за собой какого-нибудь черта с аршинными рогами. А здесь прямая противоположность — легкость и просветление.
-Я вижу, вы ничего не поняли, моджахеды. Раз есть фонд, значит, в нем должны быть средства. Словом, делайте взносы и чем больше, тем лучше.
Феликс достал из-под стола коробку от ботинок, купленных на распродаже с сэконд хенде. Снял крышку.
-Ну, давай, подходи.
Никто не двинулся с места.
-Фонда хорошо, только не понятно для чего,- сказал за всех самый многословный киргиз Абляс.
-А-а,- поморщился Пустоблюдов.- Действительно, самое главное сказать забыл. Ха-ха. Минуточку.
Феликс опять спрятался за шкафом, принял очередные сто пятьдесят граммов настойки коры дуба.
-Короче. Вы будете безвозмездно обихаживать окрестных стариков и старушек. Повторяю, безвозмездно.
-Оби…что?
-Помогать им будете. Ну, там, гвоздь в квартире приколотить, балкон почистить, обои поклеить, в магазин сходить.
-Для этого есть социальный работник,- возразил киргиз Абляс.
-А ты не перебивай, когда старший говорит. В морду дам. Соцработники, конечно, имеются, но они приходят к пенсионерам по определенным дням и часам и, в основном, ходят старикам за продуктами. Наши функции будут значительно шире. Обещаю, будете выполнять все мои указания, станете в масле оливковом первого отжима купаться и французское Мерло по сто евро пить.
Это произвело впечатление. Дворники закатили глаза, зацокали языками.
– Но смотрите у меня,- продолжил уже сурово Феликс.- Кто хоть гвоздь у стариков стянет, сразу в унитаз по частям спущу. Теперь мы соратники. Понятно?
«Понятно»,- нестройно ответили дворники, ни черта толком, разумеется, не поняв.
Феликс содрал с гастеров по 500 рублей, еще раз пригрозил кулаком и на этом закрыл собрание.
В тот же вечер узбеку Жосуру было велено расклеить по окрестным домам у подъездов объявление, составленное Пустоблюдовым. Оно гласило: «Граждане пенсионеры! Благотворительное добровольное общество «Третий глаз» готово прийти к вам на помощь в любое время суток. Мы безвозмездно выполним все ваши пожелания. Просьба обращаться в ТСЖ «Шоколад» к руководителю БДО «Третий глаз» Пустоблюдову Феликсу Николаевичу». P.S. Мы видим, слышим и понимаем все ваши проблемы».
К дверям дворницкой он лично приколотил табличку: «БДО «Третий глаз».
И потянулись старики и старушки к Феликсу со своими просьбами и проблемами. В основном, конечно, жаловались на бедность и просили денег. Но денег не было и у Пустоблюдова, кроме тех, что он собрал с «соратников», а потому в средствах вежливо отказывал, но принимал заказы на уборку, готовку и т.д. И гастарбайтеры честно выполняли свои обязанности.
Однажды с пьяных глаз в каморку Феликса, расписывающего заказы пенсионеров, валился начальник ТСЖ Себастьян Веточкин. Роняя похмельные слюни, закричал:
– Что за спектакль, ты чего такое затеял?! Я тебя спрашиваю! На каком таком основании!
– Проспался? Открыл я у себя третий глаз, Себа. И узрел я им пространство и время в новом измерении. И понял я, что жизнь наша без добра и света бессмысленна.
-Что? Какого добра? Где добро, много нахапал?
-И на твою долю хватит. Будет тебе, Себа, слава и почет.
Себастьян славу любил, половину своей жизни он добивался её, чертовки, на подмостках столичного театра. Но так с ней и не встретился по причине непотребного алкоголизма. Конечно, все актеры горькие пьяницы, это такая же аксиома, что лучшее похмелье – 100 граммов с утра. Придерживаясь этой истины, Веточкин порой был пьян уже на дневной репетиции. Обычно это сходило ему с рук, так как он хорошо владел речью и обладал отменной памятью, то есть текста не забывал. Но однажды, исполняя роль Мартынова, застрелившего классика русской литературы на дуэли, сам после выстрела свалился как подкошенный. Получилась немая сцена, после завершения которой артист, исполнявший роль Лермонтова, в сердцах сплюнул и на весь зал сказал: «Больше с этим козлом я на одной поляне….не сяду». Зал грохнул, спектакль был, естественно, сорван. Может и это бы прокатило, однако в бельэтаже сидела супруга одного партийного «шишкана» со Старой площади. Говорят, после этой сцены, она упала в обморок, ну а Веточкина выгнали без выходного пособия.
-Будет слава, Себа, будет, – вновь пообещал уверенно Феликс.- А пока на, восстанови нарушенную пространственно-временную связь с вселенной.
Пустоблюдов протянул Веточкину бутылку водки. Сам он почти не притрагивался к спиртному со дня исторического собрания в дворницкой.
Веточкин тупо посмотрел на бутылку, закинул на затылок тонкий, сальный чуб.
-Будете у меня по струнке бегать,- погрозил он пальцем Пустоблюдову, взял водку и скорым шагом направился к двери. Взявшись за ручку, обернулся:
– «Она с пути разумного сошла и сделалась развратницей»,- произнес он монолог Отелло. Сплюнул и вышел.
Однако Феликс «мавра» не обманул. Все получилось, как он и планировал. Через месяц слава о «Третьем глазе» распространилась по всему району, а вскоре к нему пожаловал журналист из местной газеты. «Как вам пришла в голову мысль начать безвозмездно помогать старикам? – допытывался юный корреспондент.- Вы же сами наверняка небогаты». «В вашем вопросе два ключевых слова,- ответил Феликс.- «Безвозмездно» и «небогатый». Мир, юноша, держится на трех китах: добре, справедливости и любви. Добро – на первом месте. Делаешь добро другим и оно…» «Возвращается,- продолжил за Феликса журналист,- садится тебе на шею и свешивает ноги». Пустоблюдов поморщился, хотя был полностью согласен с корреспондентом. «Фу, как не хорошо. Впрочем, премного наслышан о цинизме журналистов. Без этого качества работать в сей сфере нельзя. Да, я небогат, более того, беден, работаю простым дворником». «И вы не собираетесь добиваться от властей финансовой поддержки?» «Нет и еще раз нет. Деньги – грязь, только чистыми руками можно творить добро. Кстати, хотел бы отметить, что реализация программы безвозмездной помощи пенсионерам в моих руках, а вот идея принадлежит начальнику ТСЖ Себастьяну Веточкину».
Через день в дворницкую с газетой в руках прибежал Себастьян. В его почти трезвых глазах пылали одновременно и гнев, и радость, что могло совмещаться только у актера.
-Что это?! – потряс он перед носом Пустоблюдова промасленной страницей. «Третий глаз — протягивает старикам руку помощи». Чушь какая-то. Как глаз может протягивать руку или ногу?
– Не цепляйся к словам, Себа. Журналисты давно разучились писать. Главное – содержание. Это слава, Себа, которой тебе так в жизни не хватало.
-Меня посадят вместе с тобой.
-Будем играть в одном тюремном театре.
-Не смешно.
-На первом этаже квартира пустует, я ее арендую под офис «Третьего глаза». Не возражаешь? Согласись, не солидно такой знаменитой теперь благотворительной организации сидеть в дворницкой.
-На какие шиши ты ее арендуешь?- выкатил желтые глаза Веточкин.- Или ты все же берешь с пенсионеров деньги?
-Ни гроша, Себа. И нукеры мои честны, я проверял. А деньги скоро будут.
-Откуда? С неба упадут?
-Почти.
И опять Пустоблюдов угадал. Через неделю после заметки в районной многотиражке, к Феликсу пожаловали телевизионщики из столичного канала. Пустоблюдов собрал всех своих «соратников» и дал длинное, пространное интервью, в конце которого заметил, что из дворницкого подвала, конечно, хорошо управлять благотворительной деятельностью «Третьего глаза», но лучше бы перебраться куда повыше. А на следующий день после телерепортажа, в дворницкую вместе с Веточкиным пришел сам глава управы господин Афанасий Никитин. Объединяла его с русским путешественником не только фамилия, но и то, что он вечно где-то пропадал. Носил главуправ рыжую бороду и имел вечно испуганные глаза, будто ему постоянно показывали амазонскую жабу.
-Ай, ай,- всплеснул он первым делом руками, увидев захламленную дворницкую.- Как же так! Разве можно совмещать благотворительность, божье, можно сказать, дело с такой грязью?
-Не хорошо,- поддакнул Веточкин, облаченный впервые за долгие годы в белую рубаху и причесанный с пробором.
-Очень нехорошо,- согласился Феликс, вынимая кипятильник из консервной банки.- На неделе мэр собирался заглянуть, а тут такое. Постараюсь как-нибудь привести в божеский вид помещение.
-Мэр?! – Никитин снова всплеснул руками. – Ай, ай. А откуда это известно?
-Телевизионщики с канала звонили, сказали, что не исключен такой визит. Будут опять снимать.
-Ай, ай. Это же скверно, это же катастрофа!
-Именно,- подтвердил Пустоблюдов.- Катастрофа. Я собирался арендовать на первом этаже квартиру, да хозяева много просят,- пожаловался он как бы мимоходом.
Веточкин кивнул:
-Много, нам не по карману.
-Что вы! О квартире даже не з-заикайтесь. Возле управы освободилось помещение. Там одно время армянские сапожники сидели, халтурщики, моей племяннице туфли итальянские испортили…да. Туда завтра перебирайтесь, я распоряжусь. Ремонт немедленно начнем. Ай, ай. Кстати, а «Третий глаз» официально зарегистрирован?
-Зачем?- пожал плечами Пустоблюдов.- Мы организация добровольная, денег не берем, значит, и налоги платить не нужно, нам финансовая отчетность ни к чему.
-Это не хорошо. Ай, ай.
-Не хорошо,- сказал Веточкин.
-Это скверно,- продолжил Афанасий, качая головой.- Так теперь нельзя. Так теперь не делают. Раз есть организация, она должна быть зарегистрирована. А раз так, должна быть и финансовая отчетность. Приедет мер, что скажет?
-Но у нас нет финансов,- вздохнул Феликс.
-Нет,- подтвердил Себастьян.
-Это плохо, это очень плохо. Ай, ай.
-Куда уж хуже, – ввернул домоуправ. – Вот у нас в ТСЖ отчетность в полном порядке.
Никитин удивленно посмотрел на Веточкина, словно впервые его видел, махнул рукой.
-А-а, не до вашего ТСЖ теперь. Вот что. Вас, гражданин, то есть, господин Пустоблюдов, задним числом срочно оформим индивидуальным предпринимателем, а ваш «Третий глаз», как благотворительную организацию.
– С фондом,- уточнил Феликс.
-Ну да, с фондом.
-Раз фонд, значит, в нём должны быть средства.
-Будут! – крикнул глава управы так, что по углам заскреблись мыши.- Будут, черт возьми! Но и вы уж…
Что «вы уж», тезка великого путешественника уточнять не стал, выкатился из дворницкой, зацепившись рыжей бородой за гвоздь в косяке.
На следующий день Пустоблюдов уже сидел в светлом, чистом помещении, где когда-то не очень честно, по словам Никитина, трудились армянские сапожники. Ночью рабочие втащили в бывшую мастерскую широкий бюрократический стол с зеленой обивкой, поставили на него изящную лампу и ноутбук, в угол задвинули сейф.
Феликс курил папиросу, взгромоздив ноги на стол, пепел стряхивал в кулак. В открывшуюся дверь просунулась блондинистая головка молодой секретарши Зои, которая утром нарисовалась непонятно откуда вместе со столом и сейфом. Она укоризненно потрясла своими милыми кудряшками:
-Ай, ай, как нехорошо, Феликс Николаевич, руководителю такой солидной организации стряхивать пепел в ручку. Как же можно. И вообще вам следует перейти с папирос на айкос.
-На что, простите?
-На электронные сигареты. Теперь такие все солидные бизнесмены курят.
-Я не бизнесмен, я благотворительная организация.
Зоя как-то странно хохотнула.
-В полдень бухгалтер придет.
-Кто?
-Ну бухгалтер, отчетность составлять.
-Как, уже?
-Конечно. Афанасий Михайлович все указания дал. Да, и еще – к совещанию чай подавать или кофе?
Пустоблюдов снял ноги со стола, выкинул бычок в форточку.
-К какому совещанию?
-Ну вы меня прямо удивляете, – игриво сверкнула глазами Зоя, ставя на стол хрустальную пепельницу. О его край она уперлась своим соблазнительным бедром, обтянутым светло-синими джинсами.
-Ваши заместители будут ровно в одиннадцать.
-Стоп, стоп. Какие заместители? Я никого не назначал.
-Да что вы так переживаете? Заместители будут выполнять за вас всю работу, вам и делать ничего не придется. Не назначали, так назначите. У меня уже и приказы на них готовы.
-На кого?
-На заместителей, конечно. На Дерюгина, Квасцова и этого, как его, все запомнить не могу…на Нафталина.
-Какого еще Нафталина?
-Мотя Нафталин, он еще в свое время фонд содействия больным домашним животным возглавлял, потом в Израиль уехал. Там, то ли тоже что-то возглавлял, то ли сидел, не важно. В общем, опытный человек. Да, сейчас штатное расписание принесу, его срочно нужно утвердить и отправить по инстанции.
Пустоблюдов собирался открыть рот, чтобы спросить – какое такое штатное расписание, все его 10 гастарбайтеров официально числятся дворниками в управляющей компании «Бытовик». Но Зоя скрылась за дверью, а уже через секунду в одной руке несла Пустоблюдову стакан чая с лимоном, в другой штатное расписание в красной папке.
«Да уж,- подумал Феликс, постучав пальцев по клетке с крысой Манькой, стоявшей на столе, – кажется, бюрократический маховик раскрутился на полную катушку и его уже не остановить». Это и радовало и пугало одновременно. Изначально и был расчет на «муниципальную помощь», но не до такой же степени. Главное, теперь не попасть в шестеренки этого самого маховика.
Штатное расписание благотворительной организации с фондом «Третий глаз» состояло почти из сотни человек. Пришлось подписать, а куда деваться?
Заместители заявились ровно в одиннадцать. Дерюгин и Квасцов были похожи на не проспавшихся грузчиков из соседнего магазина, а от Нафталина действительно пахло нафталином и если бы у него были пейсы, его невозможно было бы отличить от раввина какой-нибудь захолустной синагоги. Был Мотя сух, невелик рустом, имел желтое, вытянутое лицо и длинный нос, которым можно было открывать бутылки вместо штопора. Те двое сели скромно у входа, а Мотя развалился на гостевом кресле, зашвырнув в угол черную широкополую шляпу и взгромоздив на совещательный стол лакированные башмаки.
-Значит так, шеф,- произнес он, закурив длинную коричневую сигарету,- предлагаю вложить часть средств в акции израильской «Teva Pharmaceutical Industries” или «Яша Блюминг и сыновья», они теперь в цене, другую часть в «Газпром», ну а на остальные открыть дочернюю фирму на Сейшельских островах.
Пустоблюдов чуть не подавился крепким Зоиным чаем.
-Блюминг…
-Да, признаюсь, это контора моего дяди Авшалома, надо с соратниками быть честным. Так ведь?
Двое мятых голубков у входа закивали.
-Этот,- Мотя указал Дерюгина,- будет твоим замом по техническим и транспортным вопросам – знает, где и за счет кого лучше технику и транспортный парк приобрести. Квасцов займется связями с общественностью. Ты не смотри, что он такой стертый. Бывший журналюга центральной газеты, они все такие. Но опытный, гад. Что ни скажет, то в десятку. Ну-ка изреки что-нибудь, Цицерон.
Квасцов заерзал на стуле, потом громким хорошо поставленным голосом произнес:
-Да будет только единая Россия, ибо всякое разделенное государство запустеет! Долой псевдолибералов и демократов, они доведут страну до краха!
-Молодец, так их! – похвалил бывшего газетчика Мотя Нафталин. – Садись, пятерка. Понял, шеф какая мощь пиара? А-а, то-то. Информационная безопасность тебе обеспечена. Команда что надо. Сейчас счетовод подгребет. Ну а я, разумеется, буду твоим первым замом по общим вопросам.
Около двенадцати появился «счетовод». Им оказалась весьма привлекательная, миленькая девушка в белом парике и вызывающе красном приталенном костюме. Правда, если приглядеться, можно было заметить на ее лице следы сибирских трескучих морозов и колючих ветров. Опытный глаз Феликса сразу определил, что девица явно мотала срок.
-Катерина Стрункина,- щелкнул пальцами Нафталин. Он взглянул на девушку, откинув голову назад, но не повернув при этом шею.- Прошу любить и жаловать. Катенька, мы тут посовещались и решили, что лаве нужно быстренько разбросать по трем направлениям, через однодневные фирмы, разумеется.
-Разумеется, Мотенька, – послала она ему воздушный поцелуй, села рядом с Феликсом, забросив одну ножку в ажурных синих чулках, на другую, продемонстрировав при этом кружевное нижнее белье.
Пустоблюдов мысленно облизался.
-Денег еще в фонде нет, – выдавил он из себя.
-Как нет?- округлила сиреневые, не успевшие выцвести на зоне глаза Катерина.- У нас все оперативно. Утром уже поступил первый транш в виде кредита от сахалинского банка «Гелиос», его погасит столичная мэрия. Небольшая порция пока- всего 250.
-Чего 250?- осторожно спросил Феликс.
-Миллионов рублей, конечно,- рассмеялась Катерина.- А вы думали долларов? Ха-ха. Ну, вы, мальчики, даете. Надо поумерить аппетиты. В нашей ведомости аж 100 человек, им всем зарплату надо платить, ну и старушкам со стариками помогать понемногу. А вы как думали! Нет, друзья, сразу стянуть все деньги и разбежаться, это ботва сырая. Придется еще и слегка потрудиться. Так что по трем направлениям пока уйдут только 210, я все подсчитала.
-Умница ты наша,- похвалил бухгалтершу Мотя.- А второй транш когда?
-Недели через 3, не раньше с Уральского банка «Малахит». Не беспокойтесь, в мэрии все поступления уже расписали до конца года.
-Года,- повторил эхом Феликс.
-Разумеется, года, больше вряд ли протянем.
-А потом?
-Хрен с котом,- заржала Катерина и тут же закашлялась тяжелым, таежным кашлем. Только через несколько минут смогла говорить, но изменившимся голосом.- Короче, как только над нами закапает, сразу разбегаемся.
-Куда?
-По разным направлениям. Тебе, шеф, какая страна больше нравится?
-Тасмания,- сказал Пустоблюдов, еще в школе мечтавший побывать на этом далеком австралийском острове.
-Вот у едешь в свою Тасманию. Мотя тебе любую ксиву за час нарисует. Сделаешь, Мотя ему Тасманию?
-Без проблем.- Нафталин прищелкнул пальцами, почесал одну ногу на столе о другую.
-А мне что пока делать?- осторожно поинтересовался Пустоблюдов.
-Ты король,- почтительно сказал Мотя и даже козырнул.- Такое варево заварить не каждый сможет. Почет тебе наш и уважение. Так что сиди в кресле, кушай кофе со сливками и коньяком и езди на совещания.
-Пока «мерина» новой модели нет,- подал голос заместитель по техническим и транспортным вопросам.- Только 17-го года выпуска, но скоро свежак подгонят. Не зыркай на меня так страшно, Катенька. «Мерин» перейдет фонду внепланово от организации ветеранов-инвалидов, транзитом через общество охраны природы Карельского полуострова.
-Хитро.
– А то! – самодовольно хмыкнул Дерюгин. – Так что сегодня домой, шеф, уж извините, поедите на старье.
Пустоблюдов внутренне поморщился. «Домой»…Был бы у него этот дом, кроме дворницкой. Ну, раз пошла такая пьянка, нужно срочно решить жилищный вопрос.
-Сегодня не надо меня никуда отвозить, я сам…Да тут вот что…С женой накануне разошелся, оставил ей квартиру и все барахло, до последней нитки.
-Вот это по-нашему!- воскликнул Мотя.- А не много ей будет, шеф?
-В самый раз. Так вот мне неплохо было бы на первое время…
-Все понял, шеф,- перебил его Дерюгин.- За час решим проблему. Трехкомнатная квартира на Котельнической набережной для начала устроит?
-Я…
-Все понял, – повторил Дерюгин.- Будет там и одежда, и продукты питания в холодильнике. Можно сразу с прислугой.
-Нет, не надо прислуги! – почему-то испугался Феликс. Все происходящее ему напоминало наркотический сон. Неужели все так живут, ну те, что приближенные к вершине?
-Ему Зоя секретарша, наверное, понравилась, – ввернул журналист.- Я бы тоже не отказался.
-А я?! – возмутилась Катерина Стрункина.- Я разве не понравилась вам, шеф?
-Понравилась, конечно, только…
-Правильно!- воскликнул Нафталин.- Спать с бухгалтером, все равно, что с денежным мешком. Никакого удовольствия.
-Сам ты мешок, Мотя! – обиделась Катерина и запустила в него стаканом со стола Феликса.
Стакан, отскочил, видно, от крепкого лба Нафталина и полетел прямиком в окно. Раздался звон разбившегося стекла. Феликс вскочил с кресла, в кабинет ворвалась испуганная Зоя:
-Что, что здесь происходит?!
-Ничего,- успокоил секретаршу Нафталин.- На счастье.
Под вечер в фонд заглянул глава управы Афанасий Никитин.
-Ну как устроились?- спросил он, лукаво глядя на Феликса.
За него ответила Зоя:
-Тесновато для такого великого дела.
-Да, дело великое,- задумчиво произнес главуправ.- Завтра в 10.00 совещание в префектуре округа по вопросу улучшения помощи пожилым москвичам. Подготовьте пару тезисов, Феликс Николаевич.
-Зачем?
-Так положено, привыкайте. В четверг коллегия в мэрии, вы должны быть и на ней.
И понеслось. Жизнь Пустоблюдова переменилась, слово по мановению волшебной палочки. Он попал совершенно в другой мир, неведомый, пугающий, но удивительно полнокровный, сочный и яркий. Феликс оделся в лучшем московском магазине, заместитель по транспорту действительно «вскоре» подогнал новенький Мерседес. На совещаниях и коллегиях, благодаря неожиданному таланту ораторства, который в нем открылся, Пустоблюдова встречали уже как своего. Помощников он больше не видел. Зоя сказала, что они руководят процессом где-то в другом месте.
В конце месяца Катерина Стрункина выдала ему две банковские карточки. Одну «Мир», другую золотую от известного немецкого банка.
-Сюда, – пояснила бухгалтерша, показывая «Мир»,- будет зачисляться ваша официальная, скромная зарплата руководителя благотворительной организации «Третий глаз» – 37.800. А сюда…словом, настоящая зарплата. В России «немцем» лучше не пользоваться. Откройте счет в каком-нибудь банке-середнячке и через него перебрасывайте с «немца» на «Мир» сколько вам нужно на текущие расходы. Понятно?
-Не совсем, но понятно,- ответил Феликс.- А сколько на «немце»?
-Странный вопрос, – наморщила нос Катерина.- Это не мое дело, мне нужно знать только то, что положено знать. Кстати, Нафталин просил вам передать, что скоро «Третий глаз» переберется из сапожной мастерской в Сити, на 225 этаж башни «Федерация».
-Почему на 225?
-Спросите у Дерюгина.
-Я их обоих давно не видел.
-Так они на Сейшелах, – вскинула удивленно Стрункина. – Разве они вам не сказали? Странно. Открывают там филиал «Третьего глаза».
Теперь удивился даже проходимец Пустоблюдов:
– Фонд помощи московским старикам на Сейшелах? Я думал это просто разговоры.
-А почему бы и нет? Какая разница, хоть в Антарктиде. Да, докладываю, транш из Сибири получен, ждем теперь из Красноярска.
-Это, как его…а пенсионерам-то мы помогаем?
-Еще как! В ваш адрес поступают сотни благодарственных писем не только в мэрию, но и в федеральное правительство.
Об этом Феликс, конечно, знал. Ему не раз в мэрии жали руку за «высочайший вклад в дело благотворительности». А одна полная дама на коротких ножках так внезапно и горячо начала его «за это» целовать, что Феликс чуть не задохнулся из-за сдавленного ее цепкими пальцами горла. «Спасибо вам, дружок. Загляните ко мне вечером на пирожок». Пустоблюдов еле от нее отделался.
И все же что-то Феликса настораживало. Он был рад перемене в жизни, но слишком уж эта перемена была гротесковой, неестественной. Сердце подсказывало, что этот цирк может в любой момент закончиться, тем более что почти каждый день по телевизору показывали коррупционеров всех калибров, задержанных органами.
Однако ветер благополучия и удовольствий вскружил ему голову и о своих страхах он забыл.
В один из дней к нему в кабинет ворвался управдом Себастьян Веточкин. Лицо его было красным, пахло от него как всегда сивухой и псиной, но он был трезв.
-Еле прорвался к тебе через твоих бугаев-охранников.- Веточкин вытер пот рукавом с морщинистого лба.- Поднялся до небес, своих друзей не хочешь видеть.
-Когда это мы были с тобой друзьями, Себа, и чего тебе нужно, чего приперся?
-Фу как ты…Местечко себе тепленького прошу возле твоего корыта, вон как «Третий глаз» светит и гремит.
-Ну а ты-то тут при чем?
-Как при чем? Это же я тебе помог подняться, моя идея! Ты сам об этом газетчикам говорил.
-Не верь газетам, Себа и иди с миром.
-Как так?
-Забыл, как нужно ходить, а не ползать спьяну на четвереньках? Встань и иди, пришел ведь как-то. Или ты только перед моим кабинетом на ноги поднялся? Ха-ха. Проваливай и чтоб я тебя больше здесь не видел.
-Напрасно, Феликс Николаевич. Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе.
-Это ты своей благоверной расскажи, после того как она тебя в очередной раз огреет утюгом.
-Эх, Пустя…был Пустей, им и остался. Ты об этом пожалеешь. Это ведь я тебя пристроил в дворницкую, когда ни одна собака брать тебя на работу не хотела.
Феликс поморщился. Пустей его давно никто не называл. Но именно так его окрестил Веточкин, когда впервые увидел его паспорт.
-Ты оказался лучшим из всех встреченных мною псов, Себа,- ответил глава благотворительного фонда.- А теперь лизни мою заднюю лапу, если хочешь, и проваливай.
-Этого я тебе не прощу. Никогда.
-Эй, Зоя!- позвал Феликс.
Когда секретарша заглянула, велел ей позвать охранников из Управы.
-Не надо,- поднялся Веточкин.- Я в провожатых не нуждаюсь. Что ж, Феликс Николаевич, желаю вам всего самого- самого…И скоро вы получите то, что заслужили.
-Проваливай!
В пятницу с Сейшельских островов позвонил Дерюгин. Сказал, что филиал почти открыт, но нужны дополнительные средства. Трубку у него перехватил журналист Квасцов, который тоже оказался на островах. Пьяным голосом он кричал, что благотворительность «Третьего глаза»- это величайшее достижение человечества, тоже заявил, что не хватает денег, хрюкнул и отключился, видимо, опал.
Вскоре после этого странного звонка вошла Зоя, сказала, что переезд в новый офис фонда в Сити состоится через неделю. Уже приглашены журналисты федеральных каналов и изданий. А на 30-е число Пустоблюдову забронировано место в бизнес классе самолета Москва- Виктория.
-Виктория?- не понял Феликс.
-Ну да, это столица Сейшельских островов. Руководитель компании должен присутствовать на открытии филиала. Так что скоро будете в Индийском океане.
Однако Зоя не угадала.
Под вечер, в приемный час руководителя фонда «Третий глаз», приползла сухонькая старушка в белом, театральном парике. Она вообще была похожа на погасшую звезду подмостков, которая всячески пытается светить. Яркий, девичий макияж, тяжелые, позолоченные серьги в виде стрел Зевса, серебряные массивные перстни на тонких пальцах. Пахло от нее тиной, корвалолом и советскими духами, название которых Феликс никак не мог вспомнить.
Она села напротив, постучала пальцами по столу, видно, собираясь с мыслями. Потом достала из ридикюля, с каким, наверное, когда-то ходила в театр, пачку тонких сигарет, попросила огонька. Пустоблюдов собирался сказать, что в общественных местах курить запрещено, но почему-то не посмел. Чиркнул зажигалкой, пододвинул к экзальтированной старушке пепельницу.
-Ну-с, – не выдержал он.- Я вас внимательно слушаю. У вас просьба, жалоба?
-Жаловаться, молодой человек, давно не ходят лично,- ответила она высокомерно, пуская в потолок синие кольца. – Для этого изобретен интернет. Написал в нужную инстанцию и дело в шляпе. Если и не снимут с должности обидчика, так крови ему подпортят изрядно. Политический режим в стране другой, а бюрократическая машина та же.
Феликс поморщился – только еще не хватало выслушивать от старой карги политпросвет.
-Так что же вам угодно, госпожа э…?
-Качалова Мария Ильинична, двоюродная племянница того самого великого Василия Ивановича. Настоящая его фамилия Шверубович. Говорят, что это Суворин придумал ему сценический псевдоним – Качалов, но это не так. Моя семья жила в Санкт-Петербурге и когда Вася приехал из Вильно покорять столицу, мой прадед отдал ему свою нахнаме, это по-немецки – фамилия. И с тех пор…
-Очень интересно, госпожа Качалова, но не желаете ли перейти к делу?- как можно учтивее перебил старушку Пустоблюдов. Ему нужно было ехать смотреть апартаменты на Кутузовском, которые заочно подобрал ему заместитель Дерюгин.
-Простите, молодой человек, для пожилых людей воспоминания – их воздух. Так вот. Мой муж Карл Иванович серьезно болен.
-Сочувствую.
-Спасибо. И я очень больна.
-Мария Ильинична, здесь не поликлиника.
Это едкое замечание старуха оставила без внимания.
-Супруг болеет уже много лет,- продолжила она,- почти не встает с постели. Я ухаживаю за ним из последних сил.
-А-а, – догадался Феликс,- вы хотите, чтобы «Третий глаз» помог вам в ухаживании за вашим супругом. Что ж, для того и существует наша организация.
-Нет, -резко возразила посетительница.- Я хочу, чтобы вы избавили меня от него раз и навсегда.
-Что, простите?
-Что же тут непонятного! Я хочу, чтобы вы его убили.
Феликс заморгал глазами, потом начал медленно подниматься.
-Вы с ума сошли, госпожа, как вас…
-Сядьте,- не попросила, приказала Качалова голосом, каким видно ее великий родственник говорил в образе Бориса Годунова в «Смерти Иоанна Грозного».
Такого жесткого, железного голоса Феликс еще никогда не слышал, а потому ноги его подкосились и он опустился в кресло. Заглянула встревоженная Зоя, но ее взмахом руки выпроводила старушка.
-Да, вы не ослышались. Карлу 90 лет, он сам мечтает об эвтаназии, но она в нашей стране, как вам известно, запрещена. Я моложе его на 10 лет и еще хочу пожить, а с ним я не протяну и нескольких месяцев.
-Вы понимаете о чем просите?- наконец привел в порядок мысли и чувства Пустоблюдов,- это же…
-Пустяковое дело. Я же знаю, в вашем коллективе полно диких азиатов. Им что человека жизни лишить, что малярийного комара прихлопнуть.
-Уходите или я вызову полицию. Зоя!
-Мы с Карлом скопили шкатулочку золотых и бриллиантовых украшений, на пару миллионов, думаю, долларов потянет. Выполните мою просьбу и она будет вашей. А мне уже более, кроме воздуха и свободы ничего не надобно.
В кабинет вошла секретарша, но Феликс ей так ничего и не сказал, сидел с полуоткрытым ртом.
-Вы что-то хотели, Феликс Николаевич?- спросила Зоя, как-то странно поглядывая на старушку. Пустоблюдову даже показалось, что в ее глазах промелькнула веселинка.
-Я? Ах да. Нет, ничего, у меня тут серьезный разговор, просьба никого ко мне не впускать.
Когда секретарша вышла, Феликс перегнулся через стол.
-Каким же образом мы должны…хм, избавить вас от мужа?
-Ну, это вам виднее. Насколько знаю, в свое время вы служили охранником в Следственном изоляторе, так что опыт, как обходиться с людьми, у вас имеется.
Ничего себе подготовилась старуха,- подумал Феликс.- Откуда только мою биографию узнала? На этот вопрос ответила сама Качалова.
-Сын Карла от первого брака, до того как уехал в Израиль, служил в МВД. В его домашнем компьютере осталась база данных на всех жителей страны. Ознакомилась с вашим личным делом, потому к вам и пришла с такой просьбой.
-Вот значит как. – Пустоблюдов потер руки, не зная, что на это еще сказать. А старушка продолжила:
-Так вот, думаю, вам не стоит поручать это дело своим гастарбайтерам, лучше сделайте это сами и не надо будет ни с кем делиться.
-Но я еще ничего вам не ответил!
-И не надо. Вот мой адрес.- Она протянула лист бумаги сложенный вчетверо.- Сегодня ночью меня в квартире не будет, уеду к старой подруге в Подольск, она если что подтвердит мое алиби. Ну а вы…Ключ от входной двери, если всю же решитесь, найдете под ковриком.
-Послушайте…
-Еще раз говорю, дело пустяковое. Карл на ночь принимает снотворное. Тихо и бесшумно накроете его лицо подушкой. И всё.
-А шкатулка?
-Значит, согласны! Шкатулка будет находиться в финском серванте у окна. Но имейте в виду, Феликс Николаевич, открыть ее можно только ключом, который находится у Карла. Он носит его на шнурке, как крестик. Если попытаетесь ее взломать…она просто взорвется. Карл работал со взрывчатыми веществами на кафедре физической химии, он и оснастил ее таким механизмом. Ну а ключик сможете взять только, когда Карл…перестанет дышать.
-Чушь какая-то! Почему вы сами не можете… накрыть его подушкой?
-Бога боюсь, а вы, Феликс Николаевич, организовав свой «Третий глаз», как погляжу, и черта не боитесь. Так что флаг вам в руки.
-На сколько вы говорите ценностей в шкатулке?
-На пару миллионов точно. Но не знаю, сколько теперь стоит кулон с желтым алмазом в платиновом обрамлении. Его подарил моему прадеду сам Василий Иванович Качалов, а ему в свое очередь кулон преподнесли поклонницы во время гастролей в Дании. Не понимаю, уж как его чекисты во время обысков не отобрали. Возможно, вступился Дзержинский, с которым Вася учился в Вильне в одной гимназии. Называется кулон: «Благочестие».
-Благочестие,- повторил Феликс,- а…
-Никакого подвоха с моей стороны, Феликс Николаевич,- перебила Качалова.- Включите свой третий глаз, недаром же вы так назвали свою фирму. Ну, что он вам говорит?
-Не знаю,- честно признался Пустоблюдов.
Старушка затушила очередную выкуренную за время беседы сигарету, поднялась, и больше не произнеся ни слова, вышла из кабинета.
Феликс попросил у Зои водки. У себя в кабинете он ее не держал, боясь войти в штопор. Секретарша же по его просьбе выдавала не больше 50 граммов в день и обязательный бутерброд с сырокопченой колбасой. Теперь колбаса была вареная и Феликса от ее пластилинового вкуса чуть не стошнило.
В тот вечер он не поехал смотреть квартиру. Сидел в съемных апартаментах на Котельнической, глядел в окно на яркие кремлевские звезды и размышлял.
Странная все же старуха – решила избавиться от мужа и вот так запросто пришла к Феликсу с предложением его убить. С другой стороны, в простоте и есть правда. Её понять можно, с паралитиком не жизнь, а одни мучения. Что же это за кулон такой с желтым камнем? Благочестие… Сейчас всё наладилось – большая зарплата, огромные премиальные, замы, филиал открывается на Сейшельских островах, скоро и сам туда поедет. Но это все временное, мыльный пузырь, который рано или поздно лопнет. И что тогда? Тогда можно остаться с носом. Нет, нужно иметь свой, независимый капитал, – думал Феликс,- о котором никто не знает. И с этим капиталом, тихо, незаметно, в один прекрасный день раствориться на краю света, например, в Тасмании. И этот независимый капитал может дать ему…старушка Качалова. Что там подсказывает третий глаз?
Однако теменной энергетический центр Феликса молчал. И около полуночи он решился.
От волнения съел две банки свиной тушенки, закусил сгущенным молоком и копченой скумбрией. Перед выходом выпил стакан виски «Бурбон». Посмотрел на бутылку, сам себя спросил: «И чего тебе не хватает, Пустя, живешь как олигарх Абрамович, так нет ведь, позарился на бабкины бриллианты. Решился на убийство». И сам себе ответил: «Это не убийство. Дед Карл ведь мечтает об эвтаназии, а злое государство не может и не хочет облегчить его страдания. Я стану его спасителем, избавителем от мук, архангелом, который откроет ему врата в царство небесное».
От мысли о «вратах» Феликс поморщился, он давно уже не верил и в бога, ни в черта. И все же в глубине душе мысль ему понравилась. «А кто знает, что там наверху? Так что не исключено, я действительно отворю старику дорогу в рай и или в ад, хрен его знает, что он успел натворить за свою долгую жизнь. Недаром алмаз называется «Благочестие». Возможно, помощь ближнему во встрече со Спасителем и есть истинное почитание бога».
«Мудрено,- вздохнул Пустоблюдов,- но что-то в этом есть». На душе стало легко, а сердце забилось в предвкушении чего-то великого.
Было прохладно, моросил противный дождь. Феликс поднял воротник плаща Армани, спустился в подземку на Китай-городе. Такси осмотрительно решил не брать. Через полчаса он был уже на окраине города, а еще через пять минут возле дома, указанного старухой.
Дождь прекратился, светила окаянная Луна. Она выглядывала из-за крыши старой девятиэтажки, отчего это обычное советское строение напоминало зловещий замок из фильма – фэнтези.
Ночь была глубока и очаровательна, от метро до дома он не встретил ни единой души. Однако у подъезда его бросило в жар. Дверь была с кодовым замком, а старуха не дала магнитного ключа! Можно попробовать нажать все клавиши разом, иногда срабатывает. Или, может, ну его всё к черту, раз дорога перекрыта, не стоит ее пытаться продолжить? Это годами проверенный закон.
Уже собираясь отступить, Пустоблюдов повернулся спиной к двери и вдруг замок ее щелкнул. Белкой отскочил за угол, сам удивляясь своей прыти. Из подъезда вышла тетя с маленькой кривоногой собачкой, свернула за противоположный угол. Опять сделал невероятный скачок, перехватил почти закрывшуюся дверь, вошел в пахнущий кошками, кислой капустой и содой подъезд. Лифтом пользоваться не стал. Бочком по стенам, как – будто кто-то его мог увидеть, поднялся на девятый этаж. Там горела слепая лампа, у двери под №…стояла картонная коробка из под телевизора. Во рту пересохло, ноги дрожали. «Нет, нужно определенно бежать».
Однако рука потянулась к коврику у двери, а под ним действительно находился ключ. Как только Феликс ощутил прохладу металла, страх его внезапно пропал, словно это был не ключ, а оружие.
Уверенной рукой он отпер дверь и оказался в почти темной квартире. Луна светила в кухонное окно, находившееся слева от коридора, поэтому очертания квартиры и предметов были довольно сносно видны.
Миновав на цыпочках коридор, он оказался в небольшой комнате. Теперь уже включил крошечный фонарик на автомобильном брелоке. А вот и сервант у окна.
На нижней полке, среди рюмок и небольших бутылочек, он нашел деревянную шкатулку, обитую по краям и по центру металлом. Она имела довольно внушительный вес. Слегка потряс. Внутри что-то загремело. Испуганно вернул шкатулку на место. Натянул на руки резиновые хозяйственные перчатки, двинулся к слегка приоткрытой двери в другую комнату. Подойдя к ней, прислушался. В комнате раздавался не громкий и неравномерный храп.
Дед явно болеет еще и апноэ, подумал Феликс, и почему раньше не помер во сне от остановки дыхания? Теперь вот возись с ним.
Он достал из кармана капроновую бельевую веревку, натянул. Решил удавить деда ей, а не подушкой, как советовала бабка. Подушка – способ не проверенный, а веревка…опыт был, в детстве истребил таким способом нескольких котов, пока сосед, чей хвостатый друг пострадал, не отдубасил его табуреткой. Да так, что две недели пришлось провести в больнице. Соседа, за это посадили, чему Феликс был очень рад, но котов больше не трогал.
«Тряхнем стариной»,- прошептал он себе под нос и осторожно вошел в комнату. Посветил. На широком диване лежал, укрытый с головой коричневым одеялом, храпящий человек.
Больше никаких колебаний Феликс не испытывал. Уверенным шагом приблизился к спящему, откинул с головы одеяло и набросил на шею веревку, стянул что было силы.
И тут произошло неожиданное. Голова отделилась от туловища и упала к его ногам, больно ударив по пальцам, куда-то покатилась. «Неужто держалась на одной нитке?»- промелькнула мысль. При этом храп не смолкал.
В этот момент в комнате зажегся ослепительный свет. Из комнаты, где он только что был, вошли два спецназовца с автоматами, следом за ними полицейский, державший в руки пистолет. А из-за его плеча выглядывала улыбающаяся…бабка Качалова.
-Что, милок, головка не крепкая у моего деда оказалась? А у тебя и вовсе дырявая, ха-ха! Ты ключик с покойничка сними, да шкатулочку открой, может, чего интересного найдешь.
Пустоблюдов взглянул на диван и увидел на нем манекен, какие выставляют в витринах магазинов, только без головы.
Ржал и мент, только не улыбались спецназовцы. Они двинули Феликсу под ребра автоматом, повалили на пол, застегнули на запястьях наручники.
-Статья 30 Уголовного кодекса Российской Федерации, плюс часть 1 стати 105- покушение на убийство,- сказал полицейский. – Свидетели!
В комнату вошла заспанная баба в халате с бигуди на жидких, рыжих как у клоуна волосах и…начальник ТСЖ Себастьян Веточкин. За его плечами маячила, поднимаясь из любопытства на цыпочки, секретарша Зоя.
-Себа,- невольно вырвалось у Феликса.- А ты каким боком тут?
-Живу я здесь, на пятом этаже. Госпожа Качалова моя старая подруга, вместе в театре работали. Эх. Зоя – ее племянница, тоже как видишь не бесталанная. А ты, я вижу, опустился ниже плинтуса.
-Кто бы говорил, пьянь болотная. Это провокация!- закричал Феликс.- Старуха сама меня подговорила. Я буду жаловаться прокурору!
-Гражданка Качалова,- обратился к старухе полицейский.- Вы действительно подговорили гражданина Пустоблюдова убить своего мужа? Где он?
Бабка замахала руками:
-Вы же знаете, Карл сейчас спит у Зои. А приходила я к Пустоблюдову, чтобы попросить его починить проводку в коридоре, наша управляющая компания «Колобок» не чешется. Вызывать же Мосэнерго – денег нет. Сейчас за всё дерут. Сказала, что «Третьему глазу» я полностью доверяю, уезжаю на пару дней к подруге, а ключи оставлю под ковриком. А он, видишь, как решил. Ограбить, а Карла убить. Нелюдь.
-Ведьма!- крикнул в пол Феликс.- Я знаю, вы специально все подстроили и организовал это Веточкин, потому что я его на работу не взял. Ничего не докажите, я человека не душил, а кукла не в счет.
– В счет, гражданин Пустоблюдов. Ответственность по 30 статье наступает даже тогда, когда только планируется совершение преступление, разрабатывается план. Вы же задержаны при свидетелях на месте преступления в момент его совершения. В комнате была установлена инфракрасная камера, изображение с которой свидетели наблюдали на мониторе в соседней квартире гражданки…э-э, Зои Курочкиной.
Полицейский вынул из-под подушки на диване, где лежала кукла, диктофон, продолжавший «храпеть», выключил.
-Славно получилось, – сказала бабка.- Вот как работают теперь наши правоохранительные органы, любо дорого посмотреть. А ворам и убивцам место в клетке. Тьфу.
Старуха сплюнула под ноги Феликсу, а Веточкин лыбился во всю ширь своей отвратительной физиономии. Когда Пустоблюдова уводили, он крикнул ему вслед:
– Помни, Пустя – добро оборачивается боком, а зло передом. Лучше никогда не делай ни того, ни другого. Подвел тебя третий глаз, ха-ха!
Феликса Пустоблюдова посадили в СИЗО. А его место в благотворительной организации занял Себастьян Веточкин. В мэрии хотели назначить своего человека, но Веточкин бесцеремонно ввалился в администрацию и, глядя прямо в глаза высокому городскому чиновнику, заявил:
-Вы пригрели на груди преступника. И не просто преступника, а убийцу. А ведь идея создания «Третьего глаза» принадлежит мне.
Веточкин достал газету, показал заметку.
-Я же помог следственным органам вывести на чистую воду коррупционера и циничного уголовника Пустоблюдова. И если вы не хотите, чтобы был вынесен сор из вашей светлой избы, поручите фонд мне, не пожалеете.
Вопрос был решен в течении дня. Секретарше Зое пришлось оформлять авиабилет до Сейшельских островов уже на нового начальника.
А через неделю охранник СИЗО передал Веточкину сотовый телефон.
-Алле, шеф!- кричал в трубку помощник по техническим вопросам Дерюгин.- Вы там держитесь, и не раскисайте, скоро вытащим вас из клетки. Нам другого шефа не надо. Фраер кукольный Веточкин на Сейшелы летит, так тут акулы кругом хищные и океан глубокий. Поняли? Мы своих не бросаем!
-Понял,- ответил Пустоблюдов,- очень даже понял! Мы своих не бросаем!
Феликс напряг все свои психоэнергетические центры. Ну, что там подсказывает чакра, как сложится его дальнейшая судьба?
Однако на этот раз третий глаз молчал.

Август 1924, юг Франции, Антиб.

В знойный полдень, когда на соборе непорочного зачатия Богородицы ударил колокол, на храмовую площадь вышел молодой мужчина лет тридцати пяти. Он присел на ступеньки церкви в спасительной тени, снял льняной кремовый пиджак, положил на древние камни. Ослабил тонкий темно-коричневый галстук на рубашке с маленьким, полукруглым воротником. Обмахнул несколько раз красное от жары лицо изящной шляпой из желтой соломки. Взглянув на купол храма, уже поднял руку, чтобы перекреститься, но передумал. Подошел к медной трубе с краном, торчавшей из земли возле боковой стены собора. С трудом повернул маленький вентиль, из которого, к его большой радости, потекла тонкая струйка мутноватой жидкости.
Он пил долго, припав горячими губами к потертому «носику». Затем умыл лицо, протер шею и грудь смоченным носовым платком. Редкие прохожие смотрели на него кто с удивлением, кто с сочувствием. Такой жары на Лазурном берегу давно не случалось. Чуть солнце вставало, становилось невыносимо жарко. А от духоты не было спасения ни днем, ни ночью. И ни единого ветерка какой день, ни с моря, ни с Альп.
Только когда мужчине полегчало, он заметил, что вода несколько попахивает сероводородом. Поморщился, вернулся на паперть, где оставил пиджак и небольшой портфель из хорошо выделанной свиной кожи. Он купил его в Париже на Елисейских полях. Там же приобрел легкую летнюю одежду. Даже в ней в такую жару оказалось невыносимо.
Отдышавшись, мужчина зашел в почти пустой собор, долго глядел на статуи суровых католических святых, на образ Богоматери на одной из белых, высоких колон. Креститься опять не стал. Но скромный поклон сделал. Быстро вышел, растерянно огляделся, явно не зная, куда двигаться дальше.
Его взгляд остановился на довольно плотной женщине средних лет в красном чепчике, которая на углу соседнего дома выкладывала на тележку из ведер овощи: помидоры, баклажаны, огурцы. Погрузила на повозку и глиняные кувшинчики, прикрытые тряпками. Возможно, собралась на местный рынок, который мужчина видел, идя из порта.
Подошел к торговке.
-Здравствуйте, мадам.- Поздоровавшись, он вернул на тележку, упавший на землю баклажан. – Я ищу имение русских дворян Белоглазовых. Мне сказали, что оно недалеко от этого храма. Слышали о них?
-Добрый день, месье. Русских всегда было у нас немало, а теперь особенно,- с готовностью к разговору, ответила розовощекая француженка.- Только «имение Белоглазовых» – звучит громко. Небольшой двухэтажный дом внизу улицы. Но после смерти хозяина, не помню, как его звали, его племянница дом продала. Видать, совсем дела пошли плохо.
-Анна?
-Кто?
– Племянницу зовут Анной?
-Не знаю, месье. Я с ней виделась редко, здоровались при встрече, а как зовут не знаю. Она приехала сюда в 1920 году, кажется, в октябре. Красивая, статная, из дому почти не выходила.
-Где же она живет теперь, если продала дом?
-Возможно, это знает месье Жюль, мой кузен, хозяин бистро, что за часовней Святого Бернардина.
Женщина указала рукой вверх по улице:
-Могу вам показать, месье, мне по пути.
-Благодарю, мадам. Позвольте.
Мужчина надел пиджак, положил свой портфель на тележку, взялся за ее ручки.
-Командуйте, мадам.
-Вперед, дрогой мой помощник! – засмеялась торговка.
Молодой, красивый мужчина, по произношению явно русский, ей понравился. Но он был больше похож на викинга, чем на русского — высокий, белобрысый, с голубыми глазами, тонкий нос, белое ровное лицо. Небольшой шрам над правой бровью, придающий мужественности. Русские, которых ей доводилось видеть, были в основном темноволосыми, кареглазыми «казаками» с несколько грубыми чертами лица. А этот прямо красавец. И выправка уверенная, наверняка офицер. Здесь теперь полно русских офицеров. Потеряли родину, бедные, вот и мыкаются по свету. Чего ищут, кого, а главное, зачем?
На повороте тележка колесом попала в сточную канаву, часть овощей рассыпалась. Принялись оба поднимать и столкнулись лбами. Зажмурились, каждый по-своему выругался, а потом рассмеялись.
-У нас в России это считается знаком судьбы, прологом к дружбе,- сказал мужчина.- Как вас зовут, мадам?
-Амели Бранкар, вдова сапожника Вивьена Бранкара. Умер мой муженек в прошлом году от морской лихорадки. Понесло его на рыбалку в ноябре, и простудился. Вот теперь овощи выращиваю, масло взбиваю. А вы?
-Поручик 4 роты русского лейб-гвардии Преображенского полка Май Луневский. Бывший поручик, конечно. Все мы, русские офицеры, теперь бывшие.
-Мне очень жаль, месье. Несчастная Россия, я слышала, теперь там правят варвары.
-Хуже, мадам. Варвары не скрывают своего варварства, а эти изображают из себя благодетелей, богоизбранных преобразователей мира. А у самих клыки хищные и руки по локоть в крови. Страшно то, что им многие поверили, а, значит, скоро и сами превратятся в таких же вурдалаков.
-Мне очень жаль, месье,- повторила Амели.- Здесь вашему брату тоже, как вижу, несладко. Многие страшно умирают.
Луневского передернуло от этого резкого словосочетания «страшно умирают». Да, она так и сказала «peur de mourir». При этом попала в точку. Именно из-за этого «страшно умирают», он теперь здесь, на Антибе. И именно поэтому ему нужно Анна Белоглазова.
Амели помяла белой, еще не убитой тяжелой работой рукой, персиковый подбородок.
– Если…если не найдете свою Анну, месье…Я живу вон в том доме. Впрочем, вы знаете в каком. Заходите.
Поручик даже остолбенел. Ну и француженки. Много о них слышал, но впервые столкнулся нос к носу. Не успела мужа на тот свет проводить, уже незнакомого мужика в дом, не моргнув глазом, приглашает. А что, может, и надо так жить- легко, по-французски, не заморачиваясь? Устроили лягушатники пять революций и хоть бы что. И Франция жива, и сами не тужат. Правильно. Жизнь коротка, как спичка и так же быстро сгорает.
Возле бистро Луневский попрощался с торговкой лишь учтивым кивком головы. Но посмотрел ей в глаза с таким недвусмысленным выражением, что щеки женщины вспыхнули, она опустила глаза и, игриво захохотав, потянула тележку на рынок.
Трактирщик месье Жюль оказался не менее разговорчивым человеком. Он выслушал вопрос Луневского об Анне Белоглазовой с такой сосредоточенностью на лице, будто тот говорил ему о будущем Франции. Предложил стаканчик прохладного красного Мерло и начал жаловаться: война закончилась победой уже 6 лет назад, а жизнь не становится лучше. Правительство задрало налоги на выращивание винограда, отчего виноделы подняли цены на вино и он вынужден покупать его для своего бистро по бешеным ценам. Это отпугивает клиентов и они предпочитают употреблять самодельную кислятину. После слова «кислятина», он состроил такую кислую физиономию, что Май тут же полез в карман и выложил на стойку несколько франков. Трактирщик взял одну монету, вторую отодвинул обратно Луневскому.
-Спасибо, месье, этого вполне достаточно. Пейте Мерло, я беру его у Пьера Базена из Граса. Он мой старый приятель и знает толк в вине. Нос у него уже фиолетовый словно баклажан, ха-ха.
Май сделал глоток и отметил, что вино действительно вкусное. С оттенками сливы, вишни, оливы и шоколада с кофе, а, значит, Мерло выдерживали положенное время в дубовой бочке. Луневский это знал, потому что его отец Юлиан Павлович выращивал виноград в своем поместье под Сочи и делился своими винодельческими тайнами с сыном. Май хорошо усваивал эти уроки, но сам виноделом не стал, не имел к этому тяги.
-Так что вы знаете об Анне Белоглазовой?- спросил поручик, уставший от болтовни трактирщика.
-Ах, да,- вспомнил тот суть изначального разговора.- Анна теперь живет в маленьком домике возле маяка Гаруп на мысе Антиб. Помогает смотрителю маяка старому Мишелю Бонье. Прибирается в церкви Нотр-Дам-де-ла-Гаруп, что недалеко от маяка. Там хранятся русские святыни, месье, которые были вывезены из России в прошлом веке. А еще есть икона Богородицы с младенцем. Её подарил церкви один из ваших графов. Хорошая девушка, очень красивая и гордая. После того как умер ее дядя, она редко показывается на людях. Все время находится на мысе. К ней пытались свататься и моряки, и владельцы отелей в Ницце, и банкиры. Да, сам помощник директора каннского банка месье Лепаж ей предлагал руку. Но…она предпочитает оставаться одна. Видно, ждала вас, месье…
Трактирщик рассмеялся неприятным смешком, но сразу понял, что сказал что-то лишнее и быстро сбросил улыбку с подвижного лица. Затоптался на коротких, кривоватых ножках.
– Об Анне я знаю, потому что ко мне частенько заходит на огонек старый Бонье,- продолжил он уже с прежним серьезным видом.- Так что ищите ее на мысе, месье. Вниз по улице, у маяка направо, желтый одноэтажный домик с коричневой черепичной крышей. Рядом еще жандармское подразделение. Не ошибетесь.
-Жандармское? – удивился Май, будто ему сказали, что там находится гигантская воронка в земле, ведущая в преисподнюю. – Хм. Это очень кстати.
-Что кстати, месье?
-Это я о своем. Спасибо, месье Жюль.
Осушив до дна стаканчик вина, Май пододвинул монету к трактирщику, которую тот вначале не хотел брать. Но теперь взял, так понял, что русский заплатил ему за важную информацию о девушке, в которую тот, без сомнения, влюблен.
Найти желтый домик за жандармерией оказалось несложно. Сначала Луневский полюбовался издалека огромным маяком, похожим на солончаковый столб с циклопическим стеклянным «глазом», затем, пройдя мимо нескольких харчевен, свернул на вымощенную камнем дорожку и за углом, где стояли двое блюстителей порядка, увидел тот самый маленький домик с коричневой черепичной крышей.
Дверь оказалась заперта, на стук никто не отозвался. Попытался заглянуть в окошко, но тут же его окликнул крестьянин в широкополой шляпе, с лопатой в руках:
-Вам кого, месье?
Май учтиво ответил, что ему нужна русская девушка по имени Анна, которая, по словам месье Жюля, хозяина бистро, здесь живет.
Лицо крестьянина сразу обмякло, видно, Месье Жюля знала и уважала вся округа. Он сказал, что видел Анну утром на маяке, а теперь она должно быть в церкви.
Горячо поблагодарив крестьянина, который указал ему дорогу к храму, Май двинулся вниз по тропинке.
Церковь Богоматери Гаруп находилась в окружении нескольких огромных лиственниц и еще каких-то деревьев. Ее фасад напоминал каменного гиганта с плоским желто-белым лицом, глазами-окошками и разинутым ртом-входом. Церковь, как оказалось, состояла из двух часовен. Зайдя внутрь первой, Май был поражен огромному количеству всяких вещей и картин, висящих на стенах: макеты кораблей, рисунки, вышивки с изображением Богоматери, гипсовые головы моряков. Это были явно подношения прихожан.
Внутри было прохладно, абсолютно тихо и безлюдно. Присел на скамью, чтобы отдышаться от жары. Вдруг заметил, что слева за колонной кто-то стоит.
Сначала он подумал, что это еще одна статуя. На женщине, стоявшей к нему спиной, была светло-кремовая накидка, покрывавшая ее с головы до колен. Она не шевелилась и производила впечатление каменной. Но «статуя» имела вполне «живые» человеческие ноги в стоптанных коричных сандалиях.
Подойдя сзади, Май тихо по-русски спросил:
-Госпожа Белоглазова?
-Господи, и здесь от вас покоя нет,- ответила, не оборачиваясь, «статуя».
Затем всё же обернулась, взглянула своими синими, как морская вода у скал, глазами. Май сразу обомлел от них и даже забыл, что собирался сказать. Анна была очень хороша. Нельзя сказать, что красива, ведь красота – понятие субъективное. Греческие богини тоже красивы, но непривлекательны. Она же имела ту неповторимую, пряную индивидуальность, которая сразу выделяет ее из тысячи, нет, миллиона женщин. Как звезды в небе – вроде все одинаковые, но светят по-разному. От одних стыло и пусто, от других тепло, зажигательно и романтично.
-Вы кто?- В глазах Анны блеснул интерес и сразу погас. Эту искру сразу уловил Луневский и понял, что она сейчас по-женски одинока.
-Позвольте представиться, поручик Луневский Май Юлианович.
Белоглазова вздохнула, откинула со лба густую, пшеничную прядь. Не очень культурно потерла ладонью маленький нос, словно пыталась сдержать чих.
-Что же вам угодно от меня, поручик?
-В первую очередь намерен передать вам привет от Антона Ивановича Деникина. Вспоминает вас добрым словом.
-Намерены, так передавайте. Только я не очень понимаю, чем вызвана его добрая память обо мне? Я фактически провалила операцию, порученную им. Уж не мстить ли вы мне приехали? Давайте, поручик, действуйте. На глазах у Богородицы и смерть не страшна.
– Что вы, мадам, – смутился Луневский. – Или мадемуазель? Впрочем, неважно. Как вы могли такое подумать! Я посвящен в некоторые детали той вашей операции с ротмистром Бекасовым и должен вам сказать…
-Должен, намерен, что вы все расшаркиваетесь, не люблю я этого. Пойдемте отсюда.
Она повела поручика по узкой тропе к нескольким разлапистым лиственницам. Шла впереди, не оборачиваясь, не проронив ни слова. Когда сели в тени деревьев на плоский как доска валун, она вопросительно взглянула в его глаза. Май опять вроде бы заметил в них искру любопытства, но быстро отогнал неуместные теперь мысли.
-Где же теперь Антон Иванович?- спросила она.
-В Будапеште, собирается перебираться в Париж. Полон замыслов и надежд.
-Ах, Антон Иванович.- Анна начертила мыском ботинка на песке что-то вроде рожицы с большими ушами. – Его замыслы, к сожалению, идут не на пользу России. Заварить такую военную авантюру осенью 1919 походом на Москву. Если бы он послушал генерала Врангеля, возможно, Россия была бы спасена.
-Да, печально,- кивнул Май.
-Печально? Это не печально, поручик. Это ужасно!
-Согласен, госпожа Белоглазова. Но теперь уже поздно кого-либо осуждать. Мы все виноваты в трагедии.
-Бросьте, Луневский. Историю делают личности и от них зависит в какую сторону она повернет. Я тоже виновата, хотя не такая уж я большая личность. Махно провел меня вокруг пальца, как последнюю курсистку.
-Он теперь живет в Париже. Говорят, плотничает и шьет домашние тапочки.
-Вот как! Встретиться бы с ним, посмотреть ему в глаза. Впрочем, нет, не хочу. Все в прошлом. Передали привет от Деникина? Спасибо. Мне пора. Я знаете ли, помогаю на маяке.
-Знаю. Не торопитесь. Не погаснет ваш маяк.- В голосе Луневского появились жесткие нотки, что удивило Анну и заставило остаться на месте. – Вам кланяется и Николай Николаевич Юденич. Он живет в предместье Ниццы в Сен-Лоран-дю-Вар.
-Очень приятно, но…
Май перебил Белоглазову:
-Вам известно, что на Лазурном берегу сложилась крайне сложная ситуация для наших эмигрантов? Об этом пишут все французские газеты.
-Я газет не читаю.
Луневский достал из портфеля достал утреннюю «Nice-Matin”, развернул на второй странице.
– Вот. «На южном побережье Франции участились случаи внезапной, загадочной смерти русских эмигрантов,- начал читать Май.- В основном бывших офицеров Добровольческой армии, воевавших с большевиками, а теперь нашедших приют на Лазурной Ривьере. Так в четверг, в своем доме в Ницце, был обнаружен труп генерала Петра Скобеева без каких либо видимых признаков насилия. Как утверждает его лечащий врач месье Денраж, генерал отличался отменным здоровьем. В пятницу на русском кладбище Кокад найдено мертвое тело полковника Михаила Семёнова с огнестрельными ранениями головы. В руке у него был револьвер системы Нагана, вроде бы самоубийство. Однако по утверждению полицейских, пуля, пробившая череп, имела иной калибр, нежели в «нагане», а рядом была найдена гильза от американского пистолета Кольт М1911. В субботу…»
-Достаточно,- перебила Анна.- Я, разумеется, слышала о подобных трагедиях. Они теперь, к сожалению, не редкость. Многие не могут свыкнуться с потерей Родины и добровольно уходят из жизни. Другие от безденежья играют в карты, рулетку, залезают в долги, которые нечем отдавать. С ними расправляются самым жестоким образом.
– Заметка называется «Красная Ривьера». Красная, заметьте. Намек на то, что эмигрантов устраняют агенты ЧК-ОГПУ. Мы тоже считаем, что это дело рук коминтерновцев.
-Кто это мы?
-Члены Русского Союза освобождения Родины. РСОР.
-Господи, какой РСОР, какое освобождение родины? Родина вдали и вряд ли нуждается в вашем участии.
-Но вы же не будете отрицать, что русская эмиграция нуждается в защите?
Анна отщипнула веточку лиственницы, растерла зелень в руках. Втянула ноздрями аромат бурой кашицы.
-Запах вечной молодости и покоя. Что вы от меня-то хотите?
-Мы считаем, что агенты Троцкого – Дзержинского имеют на Лазурном берегу свою подпольную организацию, координирующий центр, который и уничтожает белых офицеров. Чекисты перешли к террору не случайно. Они наверняка знают, что в сентябре состоится объединение разрозненных русских военных организаций в один крепкий союз- РОВС. И возглавит его ваш любимый Петр Николаевич Врангель. Курировать РОВС будут великий князь Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич. Они теперь тоже во Франции.
-Знаю, Николай Николаевич жил здесь с женой на вилле «Тенар». Его знали под фамилией Борисов. Потом они куда-то уехали.
-Живут под Парижем в замке Шуаньи. Великий князь считается претендентом на российский престол, но сам монархических устремлений не проявляет. Но он уверен, что нужно сделать все, чтобы освободить Родину от большевиков. Словом, Российский Общевоинский Союз станет гигантской силой. Так вот, до сентября нам нужно выявить и уничтожить большевистский подпольный центр на юге Франции. Пока комиссары не расправились со всеми нашими офицерами. И поможете в этом нам вы.
Как ни странно, Белоглазова не удивилась этим словам Луневского. На её лице не дернулся ни один мускул.
-Каким же образом?- спросила она.- До сентября всего несколько недель.
-Вы внедритесь в их подпольную организацию.
-Знаете, где она находится, кто ее возглавляет, меня там ждут?
-Смешно. Нет, конечно. Агенты ЧК-ОГПУ сами на вас выйдут. Завтра «Nice-Matin» напишет, что на бывшего атамана отдельной бригады Добровольческой армии госпожу Анну Белоглазову, проживающую на мысе Антиб, совершено дерзкое покушение агентами Москвы. Ее навыки боевого командира позволили отбиться от нападавших. Сейчас с ранением она находится в центральном госпитале Антиба.
– Вы перегрелись на солнце, поручик?
-Да, не выношу жару.- Май снял легкий пиджак, вытер его полой пот с лица.- Для меня подобный климат сущее наказание. Но мозги мои работают вполне прилично. Когда вы окажетесь в больнице, агенты ЧК придут к вам, чтобы добить. Там с ними и познакомитесь. Ваша задача убедить коминтерновцев, что газеты написали неправду. На вас покушались не чекисты, а белые офицеры за ваши «красные» взгляды. Да, да, вы бывший лихой атаман Белой армии, пожили на чужбине и в корне изменили свое представление о западном мире капитала и Советах. Теперь вам близки идеи марксизма. Такие боевые единицы как вы на дороге не валяются, чекисты наверняка захотят взять вас в свою команду. Вы внедритесь в их террористический центр.
Белоглазова в гневе поднялась, потом вдруг рассмеялась:
– У вас фантазия Герберта Уэллса. Это же полный бред, поручик. Сами придумали или Юденич подсказал? Даже интересно стало. Во-первых, как я окажусь в больнице? А во-вторых, с чего вы взяли, что агенты ЧК будут со мной разговаривать? Они могут меня просто сразу пристрелить или подложить через завербованных санитаров мне бомбу под кровать, или подсыпать мышьяк в суп.
-Не исключена такая вероятность, но невелика. Взрывать всю больницу, это уж чересчур даже для коммунистов. Тогда поднимется на ноги вся полиция Франции и агентам не несдобровать. Пока же власти смотрят сквозь пальцы на загадочные смерти белых офицеров, хотя наверняка догадываются, чьих это рук дело. Им, по большому счету, на нас, русских, наплевать. Супом травить – слишком изощренно. Ну а в больницу вы попадете очень просто. Главное, дайте согласие на участие в операции. Назовем её…ну, как заметка в газете – «Красная Ривьера».
– Предположим, я согласна. – Анна улыбнулась с вызовом, хитро прищурив синие глаза.
Этот «вызов» еще сильнее вскружил голову поручику. Еще немного и я потеряю здравомыслие,- подумал он,- а это может помешать делу.
-Раз согласны, тогда приступим,- сказал он. – Эх, где наша не пропадала. Простите великодушно.
Луневский вынул из портфеля револьвер, взвел курок, несколько раз выстрелил воздух, а затем в Белоглазову. Она вскрикнула, схватилось за левое предплечье. Белая туника начала напитываться кровью.
– Police, il y a un meurtre! – крикнул Май по-французски во все горло и спокойно добавил. – Ну, я пошел, мадам. До встречи.
Однако поручик не ожидал, что двое жандармов с винтовками наперевес появятся так быстро. Они стремительно выскочили на выстрелы из-за холма, будто ждали их. На ходу стражи передергивали затворы.
На секунду Май растерялся, а потом сделал несколько выстрелов поверх голов жандармов. Они ответили, одна пуля ударила в ствол лиственницы, отколупнув щепку, которая больно оцарапала щеку поручика, другая взрыла землю возле его ног.
Луневский опрометью помчался по «козьей» тропе, ведущей к морю, перемахнул через низкий каменный забор, помчался вверх по какой-то улице. Кажется, по ней он спускался вниз, а, может, и нет. Всё здесь ему казалось одинаковым.
Куда бежать, где скрыться? Мучила мысль – так вляпаться в собственное дерьмо мог только полный идиот. Не место такому в контрразведке будущего воинского Союза. Ему оказали доверие, а он его не оправдал. Хотя…возможно, и лучше, если поймают. Будет очень достоверно. Он выдаст себя за агента большевиков, пожертвует собой ради выполнения великой задачи спасения русских офицеров. И даже если его сейчас убьют, своей смертью он лишь усилит эту достоверность. Остается надеяться, что Анна Владимировна не подведет. Не должна подвести, всё же бывший атаман, Белая бестия, как ее назвали. Анна (а хороша, стерва) посвящена лишь в первую часть пьесы с ее участием, второе действие ей знать и не нужно.
Луневский не заметил, как оказался возле собора Богоматери, на ступеньках которого в полдень отдыхал в тени. А у дома, что рядом, увидел – о удача!- ту самую торговку Амели Бранкар, которой помогал везти тележку с овощами на рынок. Она отпирала потрескавшуюся дверь своего дома, крашенного ядовито-розовой краской.
Налетев на нее сзади коршуном, Май впихнулся вместе с ней внутрь жилища. Француженка не устояла на ногах, упала на пышную, упругую грудь, охнула. На её спине поручик ощутил себя, как на пружинном матрасе.
-Простите, мадам! – Луневский, не поднимаясь, захлопнул ногой дверь.- Мне очень неловко, но ничего не поделаешь. Обстоятельства.
Она обернулась.
-Вы? Зачем же так неожиданно, месье?
-Страсть, дорогая Амели, лишает разума.
После этих слов он впился своими губами в ее клубничный рот. Слегка прикусил кончик её горячего языка. Она застонала, закатила глаза. Когда долгий поцелуй завершился, Амели томно произнесла: «Je vous ai attendu si longtemps, Monsieur».«И я долго тебя ждал, моя прелесть», – ответил по-русски Май.

Анна Белоглазова лежала в просторной палате Centre hospitalier Antibes, глядела в высокий, лепной потолок и думала. Все же скотина, этот поручик Луневский, взял и без предупреждения продырявил ей руку. Хорошо хоть кость не задел, стрелок брусиловский. Врачи говорят, что через пару недель заживет. Правда, она сказала поручику: «предположим, согласна». Но ведь, «предположим»! Есть же разница между предположением и твердым согласием. Знала бы…Хотя, если бы знала, то что, отказалась бы? Вряд ли. Подумаешь, царапина. Красные совсем распоясались, офицеры гибнут почти каждый день, а полиция бездействует. Вернее, не хочет действовать. Как только союзники поняли, что Белое дело в России выдохлось, сразу отвернулись от русских. Первое время еще как-то терпели, а потом в Турции вдруг потребовали сдать всё оружие, корабли в счет помощи, которую они оказывали во время войны с большевиками. А помощь-то была аховая, лишь называлась помощью. Ничего бесплатно, только за золото или пшеницу. Да еще грабили наши селения. Англия вначале февраля признала Советы, на днях подписала с ней торговый договор. Франция тоже к этому готовится, об этом в газетах пишут. Ну и какое ей дело до несчастных беглецов из России? Никакого. Борьба эмигрантов с агентами ОГПУ – дело рук самих эмигрантов и никто им не поможет. И все же странная, мягко говоря, затея с ее ранением. Во-первых, не факт, что агенты Коминтерна придут ее добивать, во-вторых, если придут, то как она их остановит, каким образом убедит, что покушались на нее белые, а не красные? Будут ли её вообще слушать? И почему было заранее не пустить слух, что ее хотят убить именно эмигранты за её якобы марксистские взгляды? Хм, тогда добивать её придут свои же, что совсем не лучше. Как-то всё непродуманно, авантюрно. А главное, как ей убедить наемных убийц, что она своя, готова вместе с ними бороться с недобитой «белогвардейской сволочью»?
На коленях Анны лежала газета «Nice-Matin», где под заголовком «Очередное преступление красных комиссаров во Франции» было написано о «варварском» покушении на неё возле часовни Гаруп. Рядом с текстом была размещена фотография Белоглазовой. Её сделал корреспондент газеты, который взял у неё короткое интервью в тот же вечер, когда ее привезли в клинику. Анну удивило то, что в заметке довольно подробно изложена ее «героическая военная биография», даже упоминалось её прозвище – Белая бестия. Об этом она не рассказывала журналисту. Откуда же эти сведения у газетчиков?
Впрочем, быстро сообразила- Луневский и Ко постарались. Главный редактор газеты наверняка получил за размещение этой заметки с ее фото неплохой гонорар от РСОР. Союз же и дал подробную информацию о ней, Белой бестии.
Откинув на пол газету, Анна закрыла глаза. День клонился к закату. Уже прошло трое суток, с тех пор как поручик Луневский продырявил ей предплечье, а так никто и не пришел её «добивать».
В палату зашла русская сестра милосердия Катя Варнакова. Это была никогда не унывающая, курносая девушка, с лицом полным конопушек из кауфмановской общины. Сестры этой медицинской общины генерал-адъютанта Михаила Кауфмана, Российского Красного Креста во время войны считались лучшими и спасли немало жизней. Катя принесла апельсинов, еще одну газету и несколько телеграмм. Депеши были от офицеров и гражданских, причем не только русских. В них они выражали поддержку Анне Белоглазовой – истинной патриотке России, желали ей скорейшего выздоровления. Две телеграммы Варнакова подала отдельно. К великому удивлению Анны одна была от Антона Ивановича Деникина, другая – просто невероятно- от Нестора Ивановича Махно. Бывший командующий РПАУ коротко писал: «Вспоминаю с уважением. Выражаю революционную солидарность. Надеюсь на скорую встречу». Деникин же прислал довольно большую, пространную депешу, похожую на письмо. В ней, конечно, «пожелал наибыстрейшего излечения» и выразил уверенность «в окончательной, рано или поздно, победе добра над злом».
Значит, сведения о «покушении» на нее дошли до Парижа и Будапешта, поняла Белоглазова. То есть план организаторов этого спектакля не так уж плох. Он работает. Пока работает. Получила всемирную, можно сказать, известность. Но уж больно неосмотрительно со стороны режиссеров подставлять ее под красных убийц. Она что, скажет им – подождите, не стреляйте, мне поговорить с вами, товарищи, надобно. Ну да, так они и согласятся ее слушать. Что-то здесь не так.
-Вас все поддерживают,- приобняла Анну сестра милосердия,- так вас все любят. Как же это хорошо, когда тебя любят.
Варнакова мечтательно закатила глаза, и Анне стало ясно, что она имеет в виду любовь не общечеловеческую, а сердечную, которой я ей, явно, не хватает.
-Да, да,- подтвердила она.- Любовь- главное в жизни.
-Вами интересовался очень симпатичный мужчина. Сейчас.
Катя выбежала в коридор и вернулась с охапкой цветов.
-Это он вам принес. Такой элегантный, высокий.
-Белобрысый, с небольшим шрамом под правым глазом?
-Ага, но он его не портит. Наоборот. В лице столько благородства. Наверняка обращается с женщинами очень деликатно.
-Деликатней некуда,- ухмыльнулась Белоглазова.
-Просил передать, что торопится на поезд, а потому не может вас навестить лично. Приносит по этому поводу глубочайшие извинения.
-Скатертью дорога,- прошептала Анна.
-Что?
-Деликатный, говорю, очень. Катюша, принеси, пожалуйста, скальпель, кожуру с апельсинов срезать. Ногти не хочу ломать.
Медсестра задержала на Анне взгляд дольше обычного, но скальпель принесла. Когда она ушла, Белоглазова надрезала им свежий, еще с зелеными подпалинами апельсин из Мантоны. По палате распространился изумительный аромат цитруса, который Белоглазова обожала. Припала к апельсину носом, втянула его эфирный запах всей грудью. Словно наркоманка, вдохнувшая кокаина, отпала в эйфории на подушку. Чистить цитрус, однако, она так и не стала. Вытерла салфеткой острое лезвие, спрятала его под матрас.
В газете, что принесла Варнакова, было напечатано обращение Комитета русских эмигрантов во Франции с призывом «сплотить ряды и дать решительный отпор проискам агентов красной Москвы». Каким образом «дать решительный отпор», в газете не уточнялось. Но в ней говорилось, что «покушение на героя Белого движения, пламенного борца за освобождение России, нашу Жанну Дарк – Анну Владимировну Белоглазову – вызов не только русскому сообществу, вынуждено покинувшему Родину, но и всему цивилизованному миру».
Надо же, Жанну Дарк из меня сделали, – не без удовольствия думала Анна.- Еще вчера до меня не было никому дела, а теперь возвели в ранг чуть ли ни святой. Забавно. Впрочем, люди по природе своей любят создавать себе кумиров и им поклоняться. Древние инстинкты. И, тем не менее, приятно, что ты такой значимый, аж для всего «цивилизованного мира».
Вечером Белоглазову навестил сам генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич. Он был в военном мундире с орденами Святой Анны, Святого Владимира, Святого Георгия и Белого орла. Генерал вытер платком свою сияющую лысину, расправил желтым пальцем пышные усы.
-Позвольте выразить вам, Анна Владимировна, свое восхищение.
Конечно, Белоглазова в душе поморщилась – сам наверняка придумал пьесу с ее ранением, старый черт, а теперь «восхищается». Показной визит вежливости. Ладно, принято.
-Спасибо, Николай Николаевич,- скромно ответила она.- Я всегда буду служить России.
На последних словах она игриво подмигнула генералу. Тот заморгал глазами, глубоко, надрывисто вздохнул. Вытер лысину платком.
-Я знаю, вам выразили…хм, поддержку великие князья и великоуважаемый Антон Иванович Деникин.
Князья? – мысленно удивилась Анна.- Никакие великие князья пока «не соизволили» отметиться своими сочувствиями. Впрочем, не исключено, что всё еще впереди. Раз действие началось, его не остановишь. Да, на такую вкусную наживку, как теперь она, грех не клюнуть большевикам.
Белоглазову почему-то раззадорили слова Юденича о князьях.
-И даже Нестор Иванович Махно прислал мне телеграмму.
Она протянула генералу желтый лист, с приклеенными на нем телеграфными лентами.
Николай Николаевич взял депешу, надел монокль, но читать почему-то не стал, положил лист на тумбочку. Закашлялся. Он явно не знал, как на это реагировать. Замешкался. Его вечно печальные глаза стали еще более грустными, а мешки под ними еще более выраженными. Казалось, он сейчас заплачет.
-Позвольте выразить вам…,- начал генерал, но фразы не закончил.
Положил на тумбочку белый сверток, перевязанный желтой лентой и, поклонившись, вышел тяжелой, переваливающейся походкой.
Нет ничего печальнее состарившегося боевого генерала, подумала Анна.- Неужто, в самом деле, это он всё придумал?
В свертке были пахлава, цукаты и шоколадные конфеты. Она жевала их, задумавшись, до тех пор, пока к горлу не подступила тошнота.
Анна думала о Несторе Махно, о том, как он ловко, тогда, осенью 1919 года, провел ее, подставив вместо себя нескольких актеров. Она до сих пор не знает, с кем общалась пред самым расставанием с ним, когда сохранила ему жизнь,- с самим батькой или с очередным комедиантом.
Вообще, ей было ужасно больно и стыдно вспоминать о той проваленной ею и ротмистром Бекасовым спецоперации по нейтрализации командующего Революционно-повстанческой армии Украины, готовившего прорыв из окружения. Восстания, как говорили в Ставке. Батька вырвался из клещей Слащёва и спутал все карты Белой армии. Во многом благодаря ему, русские люди разбросаны по всему свету. И теперь телеграмма Махно, как щелчок по носу. Мол, помнишь, как я гениально провел тебя, героиня? Не хочешь ли повидаться? Очень хочу, Нестор Иванович, горю желанием взглянуть в твои хитрые, водянистые глаза. И обязательно это сделаю, приглашение принято.
Задремала Анна только около полуночи, после ароматного китайского чая, который великолепно заваривала Катя Варнакова. Белоглазовой снился Нестор Иванович в каком-то странном зверином обличии. Похож он был то ли на крысу, то ли на енота, не поймешь. Скалил свои острые зубки и что-то говорил ужасно оскорбительное. Рядом вдруг появился ротмистр Бекасов. «Что ты здесь делаешь, Петя?- спросила его Анна,- я же велела тебе срочно передать в штаб донесение о том, что махновцы готовят прорыв на севере, возле Умани». «Нет, Анна,- возразил Бекасов,- ты велела передать, что наступление начнется на юге». «Да нет же, Петя! На севере! Иначе случится трагедия». «Она в любом случае произойдет». «Почему?» «Потому что ты не выполнила задание полковника Васнецова, не уничтожила Махно. Более, того, отпустила батьку». «Не убила, потому что это был не Махно, а актер». «Ты не знала, что это актер. Ты отпустила настоящего Махно. Но я сделаю то, что не сделала ты. Застрелю его сейчас». Ротмистр вынул «наган», поднес его к виску Нестора Ивановича. Тот же только дико рассмеялся: «Меня нельзя убить, я бессмертный, как идея анархизма-коммунизма. Я вечен». «Сдохнешь, как собака»,- пообещал Бекасов. «Нет, Петя, он не умрет,- возразила Анна.- Он спокойно будет жить в Париже и шить тапочки». Бекасов перевел револьвер на Белоглазову, взвел курок: «Ну, тогда умрешь ты». Еще секунда и прогремит выстрел. И все погаснет навсегда. Врут попы, ничего там за пределами бытия нет, не может быть. Потому что смысл только в жизни. Мертвое никому не нужно.
Анна открыла глаза. Прямо перед ее носом застыло черное дуло пистолета. Антрацитовый ствол отливал желтым, мертвенным светом луны, пробивавшимся через щелку в плотных оконных шторах.
-Ну что, гадюка, сама от страха подохнешь или тебе помощь требуется?- раздался сдавленный, но знакомый голос.
Ужас навалился тяжелой, черной горой, несмотря на то, что Анна готовила себя ко всяким неожиданностям. Но тут же собралась, подобрала нервы – не престало атаману отдельной бригады Белой армии гаснуть перед какой-то тенью.
Нащупала под матрасом скальпель, прикидывая, где может находиться лицо нападавшего. В следующую секунду лунный луч высветил ухо, слегка прикрытое светлыми волосами. И прежде чем подумала, что нужно, как наставлял Луневский, вступить в переговоры с «убийцами», ее рука приняла независимое решение.
Резкий взмах, как когда-то шашкой, и неизвестный захрипел. На Белоглазову брызнуло что-то теплое. Затем раздался выстрел. Пуля ударила в потолок и отрикошетив, разбила настольную лампу.
Почти сразу в палату вбежала ночная сиделка, включила большой свет, зажала рукой рот, чтобы не закричать. «Quel cauchemar, police»,- произнесла она шепотом, а потом завопила во всё горло: «Police!»
Анна сидела на кровати, поджав под себя ноги, со скальпелем в руке. Рядом на полу корчился мужчина средних лет. В одной руке он держал немецкий «Люгер Р08», другой зажимал шею, из которой сочилась кровь.
Слезла с кровати, вырвала пистолет, нагнулась. Мужчина повернул голову, посмотрел на нее печальными, замутневшими от боли глазами.
-Боже,- Белоглазова застыла, словно ее полили каменной водой.- Не может быть. Петя?!
Дальше она даже не знала, что и сказать. Это был ротмистр Бекасов, тот самый с которым она была на задании в повстанческой армии Махно, и который был влюблен в нее без ума. Именно Бекасов снился ей только что и вот, пожалуйста, явление. Петя пришел её убивать. Он агент красных. Мир перевернулся.
Всё еще не веря своим глазам, Анна обернулась на застывшую в ужасе сиделку, крикнула:
-Чего стоите, окажите помощь человеку!
Крикнула по-русски, но сиделка всё поняла, бросилась к медицинскому шкафчику. Добежать до него не успела. В палату ворвались два санитара, старший доктор и…репортер газеты, который недавно брал у нее интервью. «Этот откуда здесь взялся?» – подумала Анна. В руках журналиста была фотокамера. Он быстро навел фокус, снял Белоглазову на фоне Бекасова.
– Вы целы, мадам?- только после этого спросил репортер.- Как вы можете прокомментировать ситуацию?
-Комментируйте ее сами,- устало ответила Анна. Она уже приняла решение- полицейских ждать не будет.
Все столпились возле «assassin», а Белоглазова вышла в пустой коридор, дошла до гардеробной, где хранились вещи больных, забрала свои из ячейки № 46. Тут же быстро переоделась. Простреленную Луневским кремовую накидку брать не стала. Вышла из госпиталя с торца здания. Увидела, что к центральному входу подъехала полицейская машина. Анна тяжело вздохнула, перелезла через невысокую каменную ограду и пошла в сторону мыса Антиб. Луна скрылась, началась моросить дождь. Темная ночь надежно скрывала ее от посторонних глаз.

Август 1924, юг Франции. Пригород Ниццы, Сен-Лоран-дю-Вар.

– Кто-нибудь объяснит мне, господа, что это всё значит?
Николай Николаевич Юденич, по-утиному переваливаясь, расхаживал по небольшому рабочему кабинету своего загородного дома. На лице его застыла страшная обида, словно ему пообещали нечто удивительное и обманули. Он потряс газетой «Nice-Matin» перед лицами застывших перед ним полковника Васнецова- бывшего начальника контрразведки Добровольческой армии и поручика Луневского.
-Вы говорили мне, что операция «Красная Ривьера» продумана до мелочей. Белоглазову тихо заберет из клиники ее воздыхатель ротмистр Бекасов. Поместит ее в нашем конспиративном доме в Ле Руре. О якобы похищении напишут газеты. Агенты красных окажутся в недоумении – кто бы это мог сделать? Через трактирщика в Ле Руре, нашего агента, будет распространен слух, что похищение Белой бестии – дело рук тайной организации Москвы – «Красная Ривьера». Столь дерзкую операцию по похищению «героини» могла провернуть только серьезная компания. Коминтерновцы или кто они там, захотят установить связь с «Ривьерой». Таким образом, мы выйдем на террористическую организацию большевиков и уничтожим ее. Правильно я излагаю, господин Васнецов?
-Совершенно верно, ваше превосходительство,- кивнул полковник крючковатым, как у филина носом, огладив свою неизменную якорную бородку.- Но…
-И что же мы видим в результате? – оборвал Васнецова генерал. – Газета пишет о каком-то кровавом ужасе в госпитале Антиба. Белая бестия полоснула по горлу, цитирую: «напавшего на нее ночью разбойника, вероятно, агента Москвы, который должен был довершить дело покушения на героиню Белого движения Анну Белоглазову. Преступник задержан, а госпожа Белоглазова исчезла. Вероятно, ее похитили подельники раненного террориста». Вот и снимок прилагается. Бестия на фоне истекающего кровью вашего сотрудника, полковник, Петра Бекасова. Это что, я вас спрашиваю?
-Невероятно, господин генерал,- развел руками поручик Луневский.- Лично я выполнил всё, как было задумано. Легко ранил Анну у церкви Богоматери рядом с маяком. Правда, я не ожидал, что так быстро появятся жандармы. Пришлось несколько раз выстрелить для пущего эффекта поверх их голов. Мне удалось спрятаться у одной…словом, женщины. Затем с ротмистром Бекасовым, в вашем же присутствии, мы обсудили наши дальнейшие действия. Но что случилось в больнице, я ума не приложу.
Полковник Васнецов вынул из серебряного портсигара папиросу, обстучал ее о ноготь большого пальца. Юденич вопросительно на него посмотрел, сам он покончил с дурной привычкой, когда перебрался во Францию. Вспомнил, что Петр Николаевич тоже бросил курить, однако привычка «готовить папироску» у него осталась.
-Предполагаю, ротмистр Бекасов напугал Белоглазову, неожиданно появившись ночью перед ней. Вот Бестия и полоснула своего любезного друга по горлу, она ведь ждала нападения. Видимо, ротмистр переиграл, решил сначала пошутить, за что и поплатился. Анна сразу его не узнала.
– Но почему нельзя было заранее предупредить Белоглазову, что к ней придет ее дружок?
-Ваше превосходительство, мы с вами это обсуждали. Все должно было быть естественно и неожиданно для Бестии. Иначе она бы ждала своего Петю и могла волей- неволей сорвать весь спектакль. Мы заплатили главному редактору газеты, но ему стало интересно, как будут дальше развиваться события. Он посадил в клинику своего репортера, который там дневал и ночевал. Мое упущение, что я недостаточно точно проинструктировал Бекасова. Но он опытный контрразведчик, мне и в голову не могло прийти, что он захочет шутить с бывшей атаманшей, сорвиголовой. Их совместная операция в логове Махно – отдельная история. Повторяю, задача ротмистра была просто тихо «похитить» Белоглазову из госпиталя, что бы газетчики выдали это за похищение.
-Это я уже слышал, господин полковник. Мне не нужно несколько раз повторять одно и то же. Получается, я, поддавшись на ваши уговоры, просто оказался в луже. Надо мной будет смеяться вся белая эмиграция. Что скажут Врангель, Деникин, Краснов, Кутепов? Подумать страшно. Генерал Юденич из руководителей Общества ревнителей русской истории переквалифицировался в контрразведчика, пообещал избавить юг Франции от агентов Москвы и успешно провалил всё дело. Так что ли?
-Нет, ваше превосходительство,- возразил Васнецов.- Ваша репутация не пострадает. Мы все исправим и успешно проведем операцию «Красная Ривьера».
-Что же вы собираетесь предпринять, господа?- уже более миролюбиво спросил генерал.
– В первую очередь попытаемся разыскать Белую бестию,- ответил Васнецов, разминая папиросу.
Табак ссыпался на мыски его начищенных до блеска ботинок, но он этого не замечал. Крошки падали на дорогой персидский ковер. Это с неудовольствием отметил генерал, но ничего не сказал.
– Поисками займется поручик Луневский. Я же через жандармское управление постараюсь договориться, чтобы ротмистра Бекасова отправили в тюрьму Граса. По французским законам он не совершил ничего предосудительного, разве что пробрался ночью в госпиталь. Однако он устроил там стрельбу, а Белоглазова пропала. Значит, все равно должно начаться следствие.
-Бекасов же ранен.
-Рана оказалась не тяжелой, вовремя остановили кровь, ротмистр в не опасности. «Красная Ривьера» якобы совершит нападение на грасовскую тюрьму и отобьет Бекасова. Но для красивой инсценировки потребуются деньги, Николай Николаевич. Иначе французы на неё не согласятся.
-Не спрашиваю сколько, но предполагаю немало. – Юденич изобразил еще более печальное лицо, нежели у него было обычно.- Но ради избавления от красных террористов, думаю, наш военный Союз еще может выделить некоторое количество средств. Надеюсь, на этот раз вы не оплошаете. Поберегите и свои добрые имена, и моё. Я вас больше не задерживаю, господа, держите меня в курсе событий. И надеюсь только на хорошие известия.
-Вы будете гордиться нами,- сказал поручик Луневский.
-Ну-ну, – недоверчиво покачал головой генерал Юденич.- Дай то бог.
Полковник Васнецов смял в руке измученную папиросу, положил ее в хрустальную пепельницу и, с высоко поднятой головой, вышел из кабинета.

Утро на южном берегу Антиба выдалось туманным. До слепого рассвета Анна сидела в одной из часовен церкви Богоматери Гаруп. Она знала, где служки на ночь прятали запасной ключ. Однако, чем прозрачнее становился с восходом солнца туман, тем неспокойнее ей было. Скоро придут люди, и нужно будет уходить, но куда? Где спрятаться? Белоглазова была уверенна, что нужно «нырнуть в тень», пока не прояснится сценарий с покушением на нее. Петя, это же был Петя Бекасов, злодей, который пришел ее добивать! Он стал агентом ОГПУ? Во что угодно, но в это Анна поверить не могла. Да, они расстались пять лет назад очень нехорошо.

Сентябрь 1919, Херсонщина.

Сбежав от махновцев, Белоглазова велела идти ротмистру Бекасову на ближайшую станцию и передать в Ставку информацию о времени и месте прорыва Революционной повстанческой армии Украины. Как выяснилось позже, она фактически подставила Бекасова, ведь Махно начал наступление совсем в другом месте, под Уманью. Как он, кстати, и обещал. Сама же она вместе с влюбленным в нее махновцем Костей Талым поехала «откапывать сокровища Махно» в село Гавриловку, что на берегу Днепра. Об этом Бекасов не знал и наверняка решил, что Анна просто решила дезертировать. Костя же был от нее без ума, поэтому спокойно «променял Анну на Батьку». По дороге он признался, что сначала честно участвовал в спектакле, придуманном женой Галей- женой Нестора Ивановича. Но затем «по самые уши», влюбился в Анну. В глазастую бестию, как он ее называл. На ее вопрос – когда Махно заменяли провинциальные актеры, а где им был он сам, Костя ответил, что тоже путался в его образах. Словом, от четкого ответа уклонился.
Под Большой Александровкой наткнулись на разъезд марковцев. Белоглазовой не было смысла открываться своим кто она, пока награбленное махновцами золото не окажется в её руках. О том, где оно находится, Талый ей рассказал, но он мог и обмануть. А поэтому Костю следовало беречь, в том числе и от своих. Анна тогда еще не решила, как поступит с Талым, когда найдутся сокровища. Возможно, просто пристрелит. Хоть он ее и любит, но находиться с ним рядом, было крайне неприятно. Золото же, если оно все же существует, будет очень кстати Добровольческой армии, которая испытывает большую нужду практически во всем – и в продовольствии, и в обмундировании, и оружии. Союзники без денег почти ничего не дают, только обещания и заверения в поддержке в борьбе с большевиками. Кроме того, она рассчитывала, что золото смягчит гнев полковника Васнецова из-за невыполненного задания – «нейтрализовать Нестора Махно». Да, батьку не удалось ликвидировать, но зато она узнала про награбленные ценности и где они спрятаны.
Однако всё пошло наперекосяк. Марковцы, во всяком случае, по форме- черные гимнастерки с белым кантом и черные же фуражки с белой тульей, даже не удосужившись узнать кто в тачанке, начали издали палить из винтовок и револьверов.
Одна из пуль отщипнула большую занозу от борта повозки, которая впилась в щеку Анны. «Гони!» – крикнула она Косте. Но тот был не робкого десятка, участвовал во многих потасовках. Спокойно выдернул занозу из щеки Бестии, сунул ей в руки вожжи, а сам сел за пулемет, быстро вставил в него ленту. «Это ты гони, глазастая, а я уж пощекочу господам нервы». Она хотела его остановить, но другая пуля задела одну из лошадей. Четверка каурых лошадей сразу рванула с места, понесла, куда глаза глядят. Анна упала на дно повозки, ударившись головой о бортик. На какое-то время потеряла сознание, а придя в себя, увидела, что Талый без остановки лупит из пулемета. Гильзы разлетались медным горохом, часть ссыпалась внутрь тачанки, обжигали Анне ноги. К ужасу ее, трое марковцев упали с коней, под четвертым подломилась лошадь. Остальные, начали отставать, всё еще паля им вслед. Это конец,- подумала Белоглазова. Внешность у нее приметная, наверняка кто-то из марковцев сможет ее узнать. Получается, ее руки теперь тоже в крови белых, она ничуть не лучше этого Кости Талого. Что с ним теперь делать? А что делать ей теперь самой?
Она вынула из кармана Браунинг, которым собиралась застрелить Махно, направила его на затылок Кости. Однако заметила, что он слишком низко держит голову, а в следующую секунду опустил ее на горячий, дымящийся кожух пулемета. Анна дернула Талого за плечо и он как тюфяк повалился на бок. В его френче почти в центре груди было рваное отверстие, из которого шел синий дымок. Он улыбался- широко, по-детски. В глазах не было ни грусти, ни испуга. «Дом твой на Антибе далеко от моря?»- вполне ровным голосом спросил он. «Не очень,- ответила Анна, удивленная столь странным в этот момент вопросом. – Вниз от часовни Святого Бернардина, недалеко от Плас Гинмер». «Забирай золото в Гавриловке и езжай на свой Антиб, поставишь свечку за меня в часовне. Я ведь католик. Беги отсюда, здесь уже ничего хорошего не будет, проклятая земля. Мы ее сами прокляли, своими грехами. Не возвращайся к своим добровольцам. Они – прошлое, а нужно двигаться только вперед, в этом смысл жизни».
Анна была потрясена словами Талого – надо же, как ясно и разумно излагает. Его слова сопровождались свистом вырывающего воздуха из груди. Талый попытался заткнуть эту дыру пальцем. «Твои приятели – марковцы тебя сейчас чуть не убили, но смерть с ними ты все равно найдешь. А тебе нужно жить, рожать детей. Без меня, к сожалению». Рука его вдруг задрожала. По всему телу пробежали судороги. Голос стал не таким твердым: «Беги, беги, голубоглазая, пока не поздно. А прорыв будет…»
Талый не договорил, вдруг закричал от боли, по его щекам потекли слезы. «Мне не страшно умирать, – совсем тихо сказал он,- мне страшно представить, что теперь целую вечность, я буду без тебя».
Таких проникновенных слов Анне никто никогда не говорил. Но ее глаза тоже навернулись слезы. Она прижала голову Талого к своей груди. «Господи, за что нам всем такие муки,- зашептала она.- В чем мы перед тобой провинились? За что же мы такие несчастные? Почему, мы истово чтущие бога, вдруг стали слугами сатаны?»
На небе сгустились тучи, пару раз сверкнула молния. Недалеко от дороги Анна увидела полуразваленный сарай, направила коней туда. Внутри сарая находилась большая куча прелого, пахнущего грибами, сена. Она решила перенести раненного под хоть и дырявую, но крышу – пусть хоть умрет спокойно. Сняла Костю с повозки.
В этот момент со стороны перелеска показались всадники. Это были, кажется, те же марковцы, только уже человек пятнадцать. «Прости, Костя». – Белоглазова аккуратно опустила Талого на землю, быстро вскочила в тачанку, верной рукой заправила пулемет. Дернула поводья и когда кони понесли, дала длинную очередь поверх всадников. Если поймают, разбираться не будут. Она ли стреляла по ним и убила их товарищей, или её приятель, неважно. Была в тачанке, значит, виновата. Хорошо если сразу пристрелят. И плевать им на указ генерала Деникина о гуманном обращении с пленными. Да она и не пленная никакая, а просто бандитка. Что им скажет – выполняла задания контрразведки Добровольческой армии? Кто ей теперь поверит?
Обезумевшие кони несли тачанку по колдобинам и оврагам, чуть не перевернув её несколько раз. Она изредка стреляла. На одной из ухабин, ствол пулемета направился точно в сторону преследователей, и не успела Анна опомниться, как несколько марковцев кувырнулись вместе с лошадьми. На них налетели другие, но быстро сгруппировались, продолжили преследование. Вот это уже точно конец,- подумала Белоглазова.
Когда патроны закончились, схватилась за вожжи, но обуздать животных уже не было возможности. Впереди показался глубокий овраг, и Анна поняла, что здесь гонка закончится. Или кони сломают ноги, или повозка опрокинется.
Однако этого не произошло. Каурые благополучно съехали на дно оврага и понеслись, хрипя и разбрасывая пену, по каменистому руслу. Преследователи не отставали. В дерюжной сумке у сиденья Белоглазова нащупала две британские гранаты Миллса. Не исключено из тех, что они с Бекасовым прихватили с собой в логово Махно. Бросать бомбы в марковцев она, разумеется, не собиралась. Но поняла, что для нее самой другого выхода нет.
Разжала усики на гранате, приготовилась вырвать чеку. Но вдруг на вершине оврага, который уже заканчивался, показались конники в серых шинелях и суконных шлемах — богатырках. Один из них был в черной кожаной танкистской куртке и черной же кожаной фуражке Красноармейцы. Хрен редьки не слаще,- ухмыльнулась Анна. Неуправляемые кони почему-то направилась именно в их сторону, на холм.
Кавалеристы вскинули винтовки, начали стрелять в сторону ее преследователей. Красноармеец в кожанке бросился ей наперерез, поскакал рядом, ловко ухватил сбрую коня. Он, видимо, был действительно богатырем, потому что ему довольно быстро удалось их обуздать и, в конце концов, остановить.
Красный улыбнулся Белоглазовой широким, белозубым ртом: «Бомбочку-то швырните, мадам подальше, не ровен час, в руках взорвется». Он перехватил ее ладонь с гранатой, взглянул на запал. «Кольцо на месте, можно не бросать. Ручку-то разожмите. Вот так, спокойно. Должно быть уже с жизнью распрощались? Будем считать, что ангелы-спасители на землю к вам спустились. Лихо вы красных из пулеметика-то покосили, одно удовольствие было за вами наблюдать».
Анна, освободившись от гранаты, разминала затекшие пальцы – слишком крепко она ее держала. Слова комиссара ее удивили:
– Красных?- вскинула она густые брови.
Кожаный ответил не сразу, он явно любовался красивой женщиной. Особенно его поразили искрящиеся на выглянувшем солнце пышные, снежно-золотые волосы. Таких он еще не видел.
-Разумеется, красных,- уверенно, как учитель гимназистке, ответил комиссар.- Теперь здесь у всех такая тактика – переодеваться в форму противника. У нас тоже. Большевики, облачившись в «черных» марковцев, преследуют разрозненные отряды Белой армии, двигающейся на запад. Мы с ними не раз уже сталкивались. Обходилось без стрельбы. До вас. Разве можно было не спасти такое чудесное создание? Ха-ха. Добровольцы хотят окончательно запереть Нестора Махно в его логове. Но у них это не получится.
-Почему?
-Потому что он хитер, как бестия, его замыслы невозможно предугадать и наверняка батька совершит маневр, который не уложится в логику белых.
От «бестии» Анна внутренне передернулась. Мало того, что определение батьки совпало с ее прозвищем, да еще этот кожаный человек совершенно прав относительно Махно. Значит, они не белые и не красные, но кто, зеленые, которых развелось словно сорняков в огороде?
Предугадав вопрос, комиссар театрально вытянулся во фрунт:
-Позвольте представиться — есаул Алексей Наяденцев, бывший штаб-офицер по особым поручениям командующего Кавказской армией генерала Юденича. А это,- кивнул он на своего высокого товарища в «богатырке»,- капитан Павел Ростопчин. Остальные – наши рядовые соратники. Да, мы не за белых, не за большевиков. И те и другие воюют за утопию. Ну, скажите, положа руку на сердце, что будет хорошего, если победят Деникин, Врангель, тот же безмерно раньше уважаемый мною Николай Николаевич Юденич? Повторится история с Временным правительством и снова война? Ну а про красных я уж не говорю – эти идеалисты- марксисты доведут страну до ручки, расстреляют кого только можно, а потом разбегутся, задрав штаны, бросив погибать Россию. Авантюризм никогда до добра не доводил. Поэтому мы создали, по примеру Войска Донского, свое территориальное образование. Оно называется Днепровская православно-монархическая республика.
-Православно- монархическая?- удивилась Белоглазова.- На попов-то вы не очень похожи. И где же ваш монарх?
Наяденцев и его товарищ Ростопчин рассмеялись. Капитан подъехал ближе.
-Да, с попами у нас туго,- сказал он.- Что были, давно разбежались. И с монархом еще не определились. Пока роль верховного руководителя исполняет генерал от инфантерии Грудилин Илья Ярославович. Мы считаем, что Россия неизбежно распадется на множество мелких образований. Вот будет и наша небольшая республика – ДПМР. Монако тоже маленькое княжество, однако, неплохо себя чувствует. Дуализм. Слышали такой термин? Власть монарха ограничена конституцией, но формально он сохраняет широкие полномочия. Но никакого религиозного фанатизма, только русские исторические традиции. Они у нас держатся на православии и монархии.
-Забавно,- задумчиво произнесла Анна. – ДПМР – звучит только как-то неблагозвучно.
-Мы над этим поработаем. Ха-ха. Ну а вы кто, мадам? Тачанка явно махновская и одежка на вас лихая. Вы лихая разбойницы из армии самого Нестора Ивановича?
Про одежду Анна даже и не подумала, не до нее было. Перед тем как пойти «взрывать Махно» в магазин купца Овчинникова, она сняла с себя корниловский наряд, облачилась также как и супруга Батьки – Галя Кузьменко – в галифе и зеленую тужурку, перепоясалась ремнями. На спасение не рассчитывала, но вдруг повезет? Тогда эта одежда была бы в самый раз.
– От Махно еле ноги унесла,- ответила Анна.- Потом от марковцев…то есть, красных.
-Лихо вы от них свои красивые ножки уносили,- не очень учтиво вставил есаул, без стеснения разглядывая высокие ноги Анны.- Что же вас подвигло на этот рискованный шаг?
Соображать приходилось моментально. Курс «экстренной психологии» в Александровском военном училище преподавал полковник Сумароков, который говорил: «В критической ситуации включайте подсознание, оно выведет вас из любого лабиринта. Мысленно поставьте себе задачу и тут же, не задумываясь, начинайте ее выполнять. Говорите первое, что придет в голову».
И Анна начала говорить, что первое оказалось на языке:
-Я была близкой подругой Гали Кузьменко, жены Нестора Махно. Мы познакомились с ней в Гуляйполе, где я оказалась случайно, сбежав от красных из своего поместья под Таганрогом. Она преподавала в местной земской школе, куда я зашла чтобы узнать не нужны ли преподаватели французского. Убежала-то я от большевиков, можно сказать, голая, без копейки. Ну, Гапа, так еще зовут Галю близкие, меня приняла, дала уроки, они еще тогда были кому-то нужны, в основном детям купцов, собиравшихся за границу. Потом кочевала с махновцами, оказалась с ними в Ольшанке. Все бы ничего, да Нестор Иванович вдруг положил на меня глаз. Однажды в трактире полез с поцелуями. Еле отбилась. Донесли Гапе. Она такого не прощает и не важно, кто первый начал. Вот и пришлось уносить ноги.
-Да-а, страшная история,- покачал головой капитан Ростопчин.- Прям Белоснежка и семь страшных гномов. Не плохо для учительницы – положить столько мужиков из пулемета да еще с несущейся враздолб тачанки. Позвольте ваши ручки.
-Что?
-Покажите, пожалуйста, ваши ручки. Раскройте. Вот так, спасибо. Пальчики длинные, аристократичные. Левая ладошка мягкая и белая, а вот правая твердая и мозолистая. А? К чему бы это?
Анна поняла, что капитан, как гадалка, по руке старается заглянуть ей вовнутрь. Попыталась отдернуть ладонь, но он не дал, сжал, словно стальными ухватами.
-Это к тому, мадам,- продолжил он,- что правая ручка часто сжимала что-то твердое, например, шашку и револьвер. Видно, немало вы голов снесли с плеч, прежде чем переквалифицироваться в учительницы французского. Или вы успешно сочетали оба этих занятия? Кто вы?
Капитан схватил Анну за плечо, встряхнул. В его глазах появилась злость и угроза.
Белоглазова прикинула ситуацию. Ожидать что-либо хорошего от этих «православных монархистов» не приходится. Люди явно заблудились. Придумали себе сказочное королевство и живут в нём в вечном страхе. Все их вежливость и учтивость – показные. Эти ребята просто обычные дезертиры и трусы. И они, заподозрив для себя даже минимальную угрозу, пойдут на все.
Но капитана осадил есаул:
-Полно, Павел. Нельзя же так грубо с дамой. Не желаете ли посетить столицу нашей республики? Конечно, Новоалександровка не Санкт Петербург, но свои прелести имеются.
Новоалександровка?- прикусила, чуть ли не до крови губу Белоглазова.- Надо же какое совпадение. Это, кажется, рядом с Гавриловкой, куда она и пробиралась. Именно в Новоалександровку упирается залив Днепра, на берегу которого якобы и спрятано золото.
-С удовольствием.- Анна встряхнула пышной шевелюрой, отчего есаул в душе кисло поморщился. Ему хотелось не вести на допрос к генералу эту красивую бестию с голубыми как карбункулы глазами, а прямо сейчас целиком проглотить. Он даже облизал губы и кивнул своим «рядовым соратникам». Они тут же подхватили Анну под локти. Один из них заломил ей назад руки, ловко стянул веревкой, при этом вежливо поинтересовался:
-Не больно? Ну, так милости просим на вашу тачаночку, кони отдохнули.
Свою лошадь вежливый «соратник» в холщовом шлеме с красной матерчатой звездой, передал товарищу, сам пристроился на козлах. Когда Белоглазова села, дернул поводья, громко причмокнул.
Сзади, почти вплотную, ехали есаул Наяденцев и капитан Ростопчин.
-От кожуха пулемета еще пар идет,- сказал есаул.
-Знает свое дело дамочка. Только ты, Алексей, на нее не облизывайся. Поглядим, что Илюша скажет. Может, пожелает себе оставить или сразу в расход пустит. В каждом чужаке вражеских агентов видит.
-Надоел, Грудастый. Пора скидывать, засиделся.
-У него денег много, без него все наше царство вмиг накроется.
Эти слова краем уха услышала Анна
-Рано или поздно так и так накроется, ответил Наяденцев. – Вовремя бы смыться. Пока красные с белыми и донцами грызутся, им не до нас. А как кто верх начнет брать, так и до ДПМР доберутся. Откуда только золотой запас у Илюшки?
-Кто ж знает. Говорят, махновское золотишко все же нашел.
-Вот-вот. Вырвется Нестор из окружения и сразу сюда. Нет, бежать надо. Если эта красавица не врет, может оказаться полезной.
-Куда бежать-то с пустыми руками? Нужно узнать, где Грудастый найденное богатство прячет. А там поминай нас как звали. К французам на корабль и на Лазурный берег.
– Да-а, – мечтательно протянул капитан.- Английская набережная в Ницце с круассанами и апельсинами из Мантоны.
– Антиб лучше. Там уютнее.
-Ну, Антиб, так Антиб,- согласился Ростопчин. Приехали.

Есаул Наяденцев не обманул. Новоалександровка действительно оказалось необыкновенной. Она была похожа на райский сад с чистыми, что совершенно невероятно по тем временам, прудами. Вдоль дороги тянулись крепкие, еще не убитые войной, виноградники, стояли желтые и синие домики ульев. В центре экзотического сада с фонтанами, возвышался двухэтажный дворец с довольно строгим, симметричным фасадом. Но эту строгость смягчала высокая фигурная башня с куполом и шпилем по центру. Парадный вход представлял собой огромную арку, с широкими террасами по бокам. Стены дворца и башня были посечены в некоторых местах пулями и осколками.
-Это бывшее имение немецкого барона Фальц-Фейна,- не без гордости, видя удивление и восторг в глазах Анны, пояснил есаул.- Шикарный замок. После начала войны барон в интересах своей безопасности переименовал имение в Державино. Когда-то эти земли подарила поэту Державину императрица Екатерина II. Говорят, махновцы убили Фальц-Фейна до нашего прихода. Сокровища здесь искали. Теперь это резиденция нашего верховного руководителя.
Узнали бы «соратники», что и она сюда пробиралась за сокровищами, вот бы удивились. Значит, махновцы все же нашли золото и спрятали его на берегу, там где указывал Талый. Или…Или его уже откопали эти православные монархисты.
-Так нашли сокровища?- спросила она сорвавшимся голосом.
Капитан и есаул как-то странно на нее посмотрели, ухмыльнулись.
-Вам, мадам, это должно быть лучше нас известно, раз вас…хм, уважал сам Нестор Петрович. Неужели его жена Гапа не делилась с лучшей подругой своими украшениями и секретами? Она наверняка знала про золото.
-Нет,- коротко ответила Анна.- Руки-то развяжите, не убегу.
-Да, не хотелось бы вас терять,- улыбнулся есаул и кивнул «соратнику». Тот соскочил с козлов, одним взмахом развязал крепкий узел на связанных руках.
Огляделась. Резиденция верховного руководителя, что называется, на лицо. А где же армия этого государства? Ни в садах, через которые ехали, ни здесь не видно присутствия солдат, лошадей, полевых кухонь и всего остального, что связано с войском. Солдаты в красноармейской форме, что сопровождали ее вместе с есаулом и капитаном, тоже сразу где-то растворились. О неспокойных временах напоминала лишь ее тачанка с пулеметом возле входа в замок и побитые пулями его стены. Было тихо и благостно. Пели какие-то горластые, но неназойливые птицы, голоса которых Анна никогда и нигде раньше не слышала. По земле мягко разливалась фруктово-пряная благодать.
-Пойду доложу,- сказал есаул Наяденцев, слезая с коня.
Через несколько минут в арке башни появился сухонький, седой старичок в генеральской, явно ему великоватой, форме императорской армии. Брюки спущены гармошкой на стоптанные желтые ботинки. Он подвижно и смешно шевелил белой бородкой клинышком и густыми желтыми бровями. В руках держал фуражку. Увидев Белоглазову, о которой ему доложил есаул, слегка поклонился. А потом, пожевав губами, вдруг округлил глаза, всплеснул руками:
-Боже, не может быть. Я не верю своим очам! Вы ли это?
И обернувшись на вышедшего следом есаула, сказал:
-Знаете, кто удостоил нас своим посещением? Это же сама Анна Владимировна Белоглазова. Лихой атаман отдельной бригады Добровольческой армии по прозвищу Белая бестия!
Капитан Ростопчин присвистнул, а Наяденцев вышел на крыльцо, всмотрелся в Анну, словно видел ее впервые.
-Я, конечно, слышал о славной белой атаманше, о ее подвигах, но не предполагал, что судьба когда-нибудь с ней сведет. Вот почему она так ловко управлялась с пулеметом. Впечатлен, мадам, нашим так сказать, неожиданным знакомством. Позвольте…
Но генерал не дал есаулу ничего «позволить».
-Свободны, соратники,- сказал он.- А вы, госпожа Белоглазова, соизвольте пройти в мой кабинет. Чаю и абрикосовки! – крикнул он кому-то в райские заросли. – Ах, да, я не представился — временно исполняющий обязанности верховного руководителя Днепровской православно-монархической республики генерал от инфантерии Илья Ярославович Грудилин. Временно, то есть, до окончательной победы над красно-бело-зеленым мракобесием и установлением мира на русской земле. Прошу.

Кабинет генерала находился на втором этаже сказочного дворца. Он был заставлен кадками с пальмами, кактусами, цитрусами, по стенам вились зеленые и красные лианы и напоминал дендрарий. За массивным письменным столом на кривых ножках из красного дерева стоял большой аквариум, в котором плавали стерлядки. Массивная мебель была обшита разноцветными шелками и парчой, словно во дворце настоящего императора. По обе стороны от окон – картины с пейзажами, портретами неизвестных лиц, средневековыми батальными сценами.
– Присаживайтесь, госпожа, Белоглазова,- учтиво предложил генерал, указывая на широкое кресло, обтянутое шелковыми лилиями. В такие кресла в 18 веке, вероятно, удобно было садиться дамам в пышных платьях.
Генерал театрально взмахнул рукой:
-Все это досталось нам от достопочтенного барона Фальц-Фейна. Ну и соратники, конечно, руку приложили, свезли для любимого руководителя, то есть для меня, все самое интересное из окрестных усадеб. Из тех, что не успели разграбить махновские бандиты. Они тут собирались основательно обосноваться, да белые их отсюда вышибли и сами быстро ушли. Вот мы и воспользовались случаем, заняли этот, так сказать, райский уголок, оазис посреди российской пылающей пустыни. Только не думайте, пожалуйста, госпожа Белоглазова, что мы бесполезные дармоеды.
-Я и не думаю.
-А вот и лжете. Лжете, мадам. Я по глазам вижу, что лжете. Впрочем, правды с первого раза ни от одной женщины не добьешься. Так уж природой устроено- лгать, изворачиваться, чтобы найти лучшего самца и родить от него хорошее потомство. Это, кажется, господин Фрейд сочинил. Австрийский врач. И среди австрийцев попадаются толковые люди. Только, кажется, он еврей, но это неважно. Так вот, мы, мадам, никакие не дармоеды. В Гавриловке создана крепкая крестьянская община из местных людей и моих солдат. Мы выращиваем овощи, фрукты, делаем варенья, джемы, вино. Наладили, можно сказать, международную торговлю. Поставляем союзникам, в частности французам в Херсоне не только овощи, но и тушенку. Да, тушенку! В версте от Гавриловки, на Днепре предприимчивый барон еще 10 лет назад поставил консервный завод, где делал прекрасную Гавриловскую тушенку. Мы восстановили заводик, запустили производство консервов. Поставки французам, правда, небольшие. Скот почти перевелся. Но немалую часть мы уже им отправили. Кое-что еще осталось на складе.
В кабинет вошла объёмная баба в переднике сестры милосердия, только без креста. Она принесла серебряный поднос с графинами, пирогами и кренделями. Поставила на рабочий стол генерала, который выглядел за ним карликом. Из-за столешницы Анне была видна только его маленькая седая голова.
-Сколько раз тебе говорил, Марфа, не взгромождай ничего на мой письменный стол. Здесь я работаю, произвожу мысли, а ты их захламляешь. Для этого есть специальный трапезный столик.
Марфа, ни слова не сказав, приняла поднос, переставила на журнальный столик у пальмы. Ушла, гордо выпрямив спину. В дверях что-то проворчала. Проводив бабу сердитым взглядом, генерал перенес «трапезный столик» вместе с подносом к креслу, в котором сидела Анна. Устроился напротив, открыл сразу два графинчика – прозрачный и светло-желтый.
-Вам какого напитка, чистого или абрикосового? Ах, да, чего я спрашиваю. Лихая атаманша наверняка предпочитает крепкий, ничем не испорченный продукт.
Налил в фужер прозрачного вина, пододвинул к Белоглазовой. Тем же наполнил и свой. Поднял. Вдруг задумался, потер лоб.
– Вот что меня удивляет. Вы же палили из пулеметика по красным, не зная, что они красные. Форма на них была ведь черная, марковская. А?
Генерал изобразил на лице то ли страдание, то ли отвращение.
-Вы что же, как и я, разочаровались в Белом движении? Понимаю. Я был заместителем начальника штаба Петра Николаевича Краснова. Вместе с ним создавал Всевеликое Войско Донское. Во многом я не одобрял его дела и поступки, в частности, временное и вынужденное, как он говорил, сотрудничество с немцами ради разгрома большевиков. Но когда он объединился с Добровольческой армией, тут уж я понял, что нам с ним не по пути. Нельзя дважды войти в одну реку. Россия после событий 1917 года стала совершенно другой, отрезала все пути назад. А Деникин, Врангель, Май-Маевский, а с ними и Краснов, тянут ее именно назад. Но возврата-то нет, пути разобраны. Деникин спровадил, было, Петра Николаевича в Германию, а теперь снова вернул. Краснов командует Северо-западной армией. Начали грандиозное наступление на Москву. Но помяните мое слово, скоро они побегут назад как зайцы. И не потому что красные сильнее, а потому что история не терпит возвращения в прошлое. Они осуждены и обречены диалектикой развития мира. Да, на некоторое время откат возможен, но только на некоторое. Получат удар откуда не ждали. От вашего батьки Махно, например. Вы же от него сбежали, Аннушка?
Назвав Белоглазову «Аннушкой», генерал расплылся в широкой улыбке, обнажив два передних золотых зуба. Залпом осушил бокал, некультурно, по-армейски выдохнул себе в локоть. По кабинету расползся тяжелый дух самогонной сивухи с отдаленным ароматом абрикосов.
-Хороша гадость. Что же вы не пьете?
-Ваше здоровье, Илюшенька.- Анна широко раскрыла рот и лихо, по-казачьи опрокинула в него фужер.
Генерал рассмеялся пуще прежнего:
-Вот это по-нашему! Так и называйте меня по имени, я еще о-го-го! Могу! Ха-ха.
Положил свою ладонь на руку Белоглазовой. Она ее не отдернула.
-Так как же насчет марковцев?- сузил глаза генерал.
Говорить, что она не хотела стрелять в « своих», но и попадаться им не желала, не имело смысла. Грудилин все равно бы не поверил. Ну что, включаем тактику- говори первое, что придет на ум?- подумала Анна.
-Я неправду сказал вашим…соратникам. Я не была подругой Гали Кузьменко, жены Нестора Махно. Я выполняла в Революционно-повстанческой армии Украины особое задание контрразведки Добровольческой армии.
-Ну вот, это уже лучше,- потер руки исполняющий обязанности верховного руководителя. – Позвольте полюбопытствовать, что это за задание?
-Позволю. Я должна была выведать у махновцев, когда они собираются начинать прорыв из окружения и нейтрализовать батьку Махно.
-И как, нейтрализовали?
-Нет, но я узнала когда и куда Махно собирается прорываться.
-Любопытно.
-Из Ольховки на восток. Направление: Лысая гора – Воеводское — Сергиевка – Воссиятское – Дудчаны — Новоалександровка.
Грудилин сразу раскраснелся, засопел волосатым носом.
-Новоалександровка- это название селу придумал барон Фальц-Фейн. Его звали Александром Эдуардовичем. На самом деле это та же Гавриловка, бывшие земли Гаврилы Державина. Что же Махно тут делать?
-Видно, замок ваш ему нравится. Шучу. От махновца Талого, который помог мне бежать от повстанцев, я узнала, что в Гавриловке они спрятали большой клад. Вот за ним, вероятно, и собрался для начала Нестор Иванович. За время окружения он сильно поиздержался.
-По-онятно,- протянул генерал. Наполнил себе бокал уже желтым напитком, не предлагая Анне, выпил.- Значит, вы пробирались к Деникину, чтобы сообщить о прорыве?
-Нет. Я дезертировала, так как сорвала главное задание – не сумела нейтрализовать Батьку. Начальник контрразведки Васнецов мне этого не простит.
-Знаю полковника по Кавказскому фронту. Этот филин точно не прощает чужих ошибок, а сам спотыкается на каждом шагу. Он придумал авантюру с уничтожением Махно?
-Он.
-Ваша красота, конечно, изумительна, Аннушка, с ней можно свернуть горы. Но посылать женщину одну, хоть и атаманшу, на такое задание, просто безумие. Я бы сказал, преступление.
Генерал опять взял руку Анны, поднял ее, поцеловал. По телу Белоглазовой пробежали ледяные иголки – только этого еще не хватало, еще один ужасный воздыхатель. Хотя, может и к лучшему. И это единственный выход.
-Я пробиралась в Гавриловку. Думала, что меня преследуют бандиты в форме марковцев. Не только вы переодеваетесь в чужое обмундирование. Вот и покосила их как сорную траву.
-Зачем же вы ехали в Гавриловку?
-Талый погиб. Перед смертью он подробно описал мне место, где было спрятано награбленное золото, и я хотела опередить Махно. Но опоздала, опередили меня вы.
Резко отпустив руку Анны, генерал поднялся. Подтянул свесившиеся гардинами брюки. Покрутил желтой, морщинистой шеей. Минуты две он молчал, глядя в окно, затем резко обернулся.
-Значит, Махно собирается сюда. И когда же он начнет прорыв?
-По моим сведениям завтра – послезавтра. У него 60 тысяч сабель, 45 тачанок, 25 тяжелых орудий, не считая легких. Вам есть чем защищаться? Я не видела вашего войска.
Вопрос прозвучал с явной издевкой.
-Есть, есть,- рассеяно ответил Грудилин, о чем-то сосредоточенно думая.- Армия республики полностью боеспособна. Мы дадим бандитам решительный отпор.
-Не сомневаюсь, генерал. Так что по поводу махновского золота? Может, поделитесь?
-Что? Ах, золото. Да, да, республика в опасности. Что же делать?
-Извечный русский вопрос. Бежать, генерал. Стыдно не тому, кто убегает, а тому, кого догоняют и бьют. Стыдно быть битым, генерал. Есть, конечно, и другой выход.
-Какой? – искренне заинтересовался Грудилин. Его взгляд снова стал осмысленным и внимательным.
– Сообщить о золоте в Ставку Добровольческой армии и попросить у Деникина защиты.
-Нет, никогда! Мы идеологические противники.
-Я вас понимаю, хорошо жить в раю, но на земле рай в любой момент может смениться адом. В любом случае, рано или поздно, вас раздавят. Какая отдельная республика на Днепре? Даже Краснов не справился с этой задачей. Решайте, генерал. Промедление может обернуться для вас гибелью.
Опять пауза и две рюмки абрикосовки.
-Да, золото у меня. Много золота, бриллиантов, необработанных камней. Черт знает, где бандиты этого всего набрали. Весной я уходил от Царицына с тремя полками казаков, офицеров, кадетов, не пожелавших оставаться в рядах Добровольцев. Мы шли на Херсон, через Золотую Балку по берегу Днепра. Собирались добраться до Крыма, а там как получится. За пять километров до Гавриловки мы столкнулись с разъездом махновцев. Поняли, что дальше находятся анархисты, но сколько их не знали. Сходу атаковали. Они как ни странно, особого сопротивления не оказали, ушли из села. Только издали обстреливали нас до вечера из пушек, но все в белый свет. Я находился на берегу залива с тремя порученцами и начальником штаба. И тут разорвался махновский снаряд у большого гранитного камня. Так получилось, двоих порученцев и начальник штаба убило взрывом наповал, а у меня ни царапины, только уши заложило. Когда окончательно пришел в себя, гляжу, а в воронке под камнем большой железный сундук, как в романах про пиратские сокровища. И замок даже взрывом сорвало. Открыл крышку и обомлел: сокровища Эрмитажа и Лувра вместе взятые. И тут мысль как молния- это ж божий дар. Гляжу, мои офицеры ко мне скачут. Ну, я сундук землей забросал, а на утро с двумя помощниками перепрятал в одно место. И решил я на эти баснословные деньги создать свою республику. А что, их теперь повсюду, как грибов после дождя.
-Камень с розовой макушкой был?- спросила на всякий случай Анна.
-Что? Ах, камень. Розовый такой, да кажется с набалдашником. Ну вот, Аннушка, теперь вы знаете все мои секреты, а, значит, теперь мы связаны одной веревочкой. Иной дороги у вас нет.
-Вы, Илюшенька, не объяснили, какую дорогу я должна выбрать.
-Завтра, мой друг, завтра. Эй, соратник!
В кабинет вошел грузный, как давешняя тетка, принесшая выпивку, мужик с клокастой бородой.
-Чаго?
-Да не тебя я звал, Онуфрий. Соратников.
-А-а, ну этих и кличьте. А то зовут, сами не знают зачем. Может, ешо пирогов?
-Иди.
-С зайцами да капустой, а ешо с царскими грибами есть.
-Иди, говорю.
-Надобно севрюжатину в акфариуме покормить.
-Сейчас тобою рыбок накормлю.
-Сами зовут, сами ругаются. Никакой жизни.
Наконец появился боец, который вез Анну на тачанке. Теперь он был не в форме Красной Армии, а в обычной «царской» гимнастерке без погон с синей нашивкой на рукаве. Внутри этой нашивки был крест в виде пяти серебряных звездочек, увенчанный золотой короной. Видно, герб Днепровской православно-монархической республики,- догадалась Анна.
-Так, значит, завтра-послезавтра?- спросил генерал, подойдя вплотную к Анне, обвел ее оценивающим и почему-то сожалеющим взглядом.
Хочется старику, да уже не можется, догадалась Белоглазова, хотя и бравирует.
-Не позже,- подтвердила она.
-Почему я должен вам верить?
-Можете не верить, черт с вами. Предпринимайте что-нибудь, если есть что предпринять. Потом поздно будет.
Генерал помял острый подбородок, совсем уж некрасиво подтянул синие штаны с лампасами. «Потом поздно будет», – прошептал он, затем погрозил Анне пальцем: «А-а». Что это значило, так и осталось загадкой. Велел проводить «даму в покои».
Покоями оказался подвал в правом крыле замка. В нем держали метла, грабли и прочий хозяйственный скарб. В дальнем углу под окошком-бойницей имелся высокий, узкий топчан.
-Устроитесь как царица,- хохотнул, приведший её «соратник».- Я поручик Вячеслав Одинцов. Рядом буду, если что понадобится, выйти там, водички, стучите.
-Спасибо поручик.
-Да, хотел спросить. Вы замужем?
-Зачем вам?
-Может, я с вами жизнь хочу связать. Такие красивые занозы мне еще не попадалось.
-Занозы могут вызывать гангрену. Спокойно ночи, господин Одинцов. Или как у вас там принято – соратник. Приятных снов.
-Подумайте, будете королевой республики.
-Но вы-то не король.
-Как знать.
-А-а, Славик I. Нет, Славуня I больше соответствует вашему патриархальному королевству. Ха-ха.
Анна сама закрыла за собой дверь пыльной подсобки, улеглась на жесткий, пахнущий мышами топчан. Было, конечно, не до сна. Кажется, ясно, где этот старый пень Грудилин может держать свои сокровища.
Часа через два, когда в окошке на ночлег пристроилась молодая луна, Анна постучала в дверь. Одинцов, словно ждал за ней, вежливо поинтересовался, что нужно даме. Анна попросила срочно позвать есаула Наяденцева. Поручик долго сопел за дверью, не открывая ее, потом послушались его удаляющиеся шаги.
Есаул пришел подтянутый и совершенно не заспанный, словно и не ложился. Сел рядом с Анной на топчан, спросив разрешения, закурил папиросу. Так и не проронил ни слова, ожидая что скажет Бестия.
-Утром Махно начнет прорываться из окружения Слащёва и Петлюры в восточном направлении. Двинется первым делом сюда,- сказала Белоглазова, не глядя на есаула.
Тот опять ничего не сказал. Глубоко затянулся папиросой, будто изголодался по никотину, стряхнул пепел себе в ладонь, сжал.
-Я знаю, где Грудастый, как вы называете своего вождя, прячет богатство.
Наяденцев просунул смятую папиросную гильзу сквозь прутья окошка, вытер руку о галифе.
-Неужели? – наконец подал он голос.- Ну и где же, под подушкой?
-Смешно. Только мне, есаул, сейчас не до шуток. Я хочу уехать во Францию, на мысе Антиб у моей фамилии имение. Поэтому мне нужны средства. Я скажу, где они, а вы дадите мне слово офицера, что третья часть будет моей.
-Третья, не много ли? – Есаул вдруг расхохотался.- И чем предпочитаете взять: золотыми слитками, бриллиантами, а, может, британскими фунтами? Ха-ха. Я думал, вы меня позвали на амурное свидание, а вы решили надо мной посмеяться.
Наяденцев встал, но Анна, опять же не глядя на него, зло и командно, так как она отдавала приказы своей сотне, произнесла: «Сидеть!»
У есаула невольно подкосились ноги. «Действительно бестия,- подумала он.- Голос как из закаленной стали. Надо же, какое удивительное, редкое сочетание в женщине- красота и сила».
-Слушайте, есаул, хватит уже изображать из себя клоуна. Я слышала ваш разговор с капитаном Ростопчиным. «Главное, узнать, где Грудастый прячет найденное богатство. А там поминай нас как звали. К французам на корабль и на Лазурный берег». Это же ваши слова. Вы ведь тоже хотите на Ривьеру, наши интересы совпадают. Еще раз говорю — утром Нестор Иванович наверняка вырвется из кольца. Я просто уверена, что у Деникина не хватит сил сдержать его 60 тысячную лавину. Основные силы добровольцев, насколько вы знаете, задействованы в Московской директиве. Это ошибка Ставки и об этом Деникину не раз говорили барон Врангель и начальник контрразведки армии полковник Васнецов. Но дело не в этом. Я уже сказала вашему Грудилину, что я не учительница и не подруга Гали Кузьменко. Я выполняла особое поручение штаба в Повстанческой армии Махно. Поэтому и знаю о прорыве. Не знаю только точного времени и места. Возможно, Батька уже выдвинулся к Днепру. Награбленные ценности спрятаны его людьми не только тут, но и в Дибровском лесу. Трудно предугадать, куда он пойдет прежде. Но то, что он будет здесь через сутки, факт. Ему крайне необходимы финансы. И вашему православно-монархическому королевству придет конец. А генерал Грудилин, уверена, ждать махновского нашествия не будет. Завтра же сбежит. Без вас.
-Вы плохо думаете о генерале. Он не подлый.
-Он произвел на меня противоположное впечатление. Даже если и сбежит вместе с вами, то вряд ли поделится золотом.
-Где оно?- наконец прямо спросил есаул.
-Так вы даете мне слово офицера?
-Да, черт возьми, если вы еще способны верить офицерскому слову.
-Способна, есаул, потому что сама его всегда держу.
-Да? Вы выполняли секретное задание штаба, но обратно в Ставку почему-то не торопитесь, а? Значит, провалили дело, не сдержали слова?
-При этом я никого не обманула. А в Ставку отправился мой напарник. Только это уже ничего не изменит. Ничего! Именно поэтому я считаю для себя возможным оставить поле боя и уехать.
-Ладно, не сердитесь. Белая бестия, хм, вы действительно бестия. Так, где ценности?
Анна выдержала театральную паузу, потом приблизила к его лицу свое, будто собиралась поцеловать.
-Они закатаны в консервные банки.
-Что?
-Сами подумайте, какое сейчас может быть производство тушенки?
Есаула эти слова пронзили, как неожиданный выстрел в ночи. Он потер лоб, закурил.
-То есть…А ведь логично. Грудастый…Генерал месяц назад отправил французам партию говяжьей тушенки с усиленной охраной. Я ее возглавлял, еще подумал – что за ценность такая эта тушенка, что б ее таким конвоем сопровождать.
-Куда конкретно доставили французам консервы?
– В Николаев. Там в Бугском лимане стояли малые французские катера.
-Кому передали? Есаул, что я из вас каждое слово клещами вытаскиваю!
– Интенданту морской службы лейтенанту Дюменелю. Он и расписку дал. Десять ящиков Гавриловской тушенки. Что же получается, десять ящиков золота?
-Не пугайте меня, господин Наяденцев. Возможно, не десять. Ценности могли быть в нескольких ящик, в других действительно тушенка. Настоящие мясные консервы все же наверняка для прикрытия делали на заводе под Гавриловкой. Эти катера были с какого транспорта?
-С Ориона, он стоит на рейде Очакова. Стоял.
-Ну вот, туда завтра и побежит генерал Грудилин. Возможно, он возьмет вас с собой, но про ценности ничего не скажет. Он наверняка взаимовыгодно договорился с французами. Нужно срочно проверить завод, может еще на складах осталась, хм, тушенка. Желательно найти рабочих, что закатывали ценности в банки, не сам же генерал этим занимался. Странно.
-Что странно?
-Странно то, что вы были не в курсе его делишек с тушенкой. И то, что рабочие завода еще не проговорились. Значит, кто-то над ними стоит, кто-то держит их за горло. Кто, есаул?
-Не знаю, теряюсь в догадках. Окружение верховного руководителя небольшое. Мы с капитаном Ростопчиным, поручик Одинцов, еще пять – шесть офицеров. В основном, с Кавказского фронта. Поручик, кстати, негласно является начальником нашей республиканской тайной полиции.
-Что значит «негласно»?
– Ну, генерал говорит, что у нас свободная республика, а потому нам не нужна внутренняя тайная полиция. Но всё же поручил Одинцову набрать человек десять. Они вроде как ловят шпионов и разбойников. На самом деле, проверяют тех, кто нанимается в нашу трудовую общину. А если сказать правду, обирают. Только за деньги или другую, какую мзду и берут. Здесь действительно, по сравнению с остальным Приднепровьем, рай. Был рай, я так понимаю.
-Пригласите, пожалуйста, Одинцова, есаул.
Наяденцев растоптал сапогом окурок, выглянул в дверь. Окликнул поручика несколько раз, но ответа не получил. Тогда вышел из подсобки. Из коридора слышалось его невнятное бормотание.
Оставаться в «опочивальне» смысла не было. Анна вышла из нее, но никого не увидела. Пошла по длинному коридору замка, освещенному лишь луной, пробивавшейся сквозь узкие окна-бойницы. Справа по ходу сквозь дверную щель пробивался свет, вероятно, там горела электрическая лампа. Белоглазова собиралась взяться за ручку, но дверь тут же открылась сама. На пороге стояли есаул Наяденцев и капитан Ростопчин в нательной армейской рубахе. Он заправлял ее в галифе.
-Нет нигде Одинцова,- сказал есаул.
-Срочно нужно ехать на консервный завод,- тихо сказала Анна и уже громко, в приказном порядке добавила:
– Срочно!
Запрягать ночью коней было не с руки, к тому же все солдаты-конюхи куда -то пропали. Вспомнили про тачанку Белоглазовой. Быстро впрягли отдохнувшую пару каурых, капитан закинул в бричку пулеметную ленту, есаул сел на козлы.
За садами, по степи, вдоль по берегу мчались во всю прыть, полторы версты промахали за несколько минут. Небольшой консервный завод с тонкой кирпичной трубой был темен и безжизнен. Ни сторожей, ни собак.
-Странно, здесь всегда кто-то есть,- сказал капитан, доставая из кобуры револьвер. Взвел курок. Его щелчок громко и зловеще прозвучал в полной тишине.
Есаул спрыгнул с тачанки, включил английский фонарь. Его луч остановился на приоткрытой двери завода. Подошли, прислушались. Дверь отворилась с душевыворачивающим скрежетом.
Внутри небольшого помещения стояло несколько станков для закатки консервов, по углам рядами расставлены пустые жестянки, два чана для варки мяса, рядом, прямо на земляном полу пучки каких-то, видимо, пряных трав. Приятно пахло гвоздикой, укропом, сельдереем. Значит, не так давно готовили очередную партию тушенки.
-Где склад?- шепотом спросила Анна.
Есаул махнул фонарем вперед. В другой руке он зажал немецкий самозарядный пистолет «Маузер».
Вышли с заводика через заднюю дверь. Склад оказался в двадцати шагах от него и выглядел в свете розового рассвета обычным мазаным сараем, где крестьяне обычно держат всякий хлам. Двери его были открыты настежь. У правой створки виднелись подошвы сапог. Есаул посветил. Это был бородатый мужчина в залитой кровью рубахе – косоворотке. Голова неестественно повернута набок.
-Семён, сторож, – сказал сдавленным голосом есаул.
В углу сарая – несколько перевернутых пустых ящиков.
-Банки пропали. – Капитан подошел к ящикам, пнул их ногой.
-А они тут были? – спросила Анна.
-Вчера Илюшка меня сюда посылал, велел пересчитать банки, сказал, что на днях вновь в Николаев французам харчи повезем. Было три ящика, в каждом по тридцать банок.
– Значит, срочно понадобились, раз Семёну шею свернули.
В углу запищала мышь, и в ту же секунду совсем рядом оглушительно застрочил пулемет. Тонкие стены сарая на глазах стали превращаться в решето, осыпаться пыльным градом. На головы полетела соломенная крошка.
Бросились на землю, поползли назад, чтобы спрятаться хотя бы за вторыми стенами сарая. Пулемет не умолкал, словно стрелял сумасшедший, не знающий усталости.
Наяденцев несколько раз выстрелил в пустоту из «Маузера». Его фонарь лежал невдалеке, освещая всех троих. Еще один выстрел он сдал по нему. Желтый глаз погас. Замолчал и пулемет. Ростопчин осторожно выглянул в дверь. На фоне рассвета над темно-синей водой Днепра он увидел длинную малоросскую повозку, а в ней два силуэта. Острый глаз капитана, воевавшего четыре года на Западном фронте и не получившего благодаря везению и сноровке ни одного ранения, сразу узнал кто это.
-Грудастый с Одинцовым,- сказал он.
-Во как, спелись, голубчики,- подал голос есаул.- Я давно подозревал, что они чего-то вместе крутят.
Белоглазова сплюнула попавшую в рот глиняную крошку, ухмыльнулась:
-Вашей институтской наивности, господа, можно только позавидовать. Сразу нельзя было понять, что ваш верховный руководитель при первой серьезной опасности удерет? Республику они создали, посмотрите на них, тоже мне, Антоний и Октавиан во главе с Нероном. Трудно, конечно, было догадаться, что ваш Грудастый отправляет французам, которые с ним в доле, ценности вашей доморощенной республики. Видно, сейчас последнюю партию с собой он и прихватил.
-Так про прорыв Махно вы сочинили? – спросил Наяденцев.
– Повторяю, есаул, прорыв будет, а куда Нестор Иванович пойдет первым делом, не знаю, не спрашивала. Наверняка и сюда заглянет. А Грудилин попался на мой крючок. Впрочем, куда бы он делся? Старичок не дурак и прекрасно понимал, что рано или поздно придется воспользоваться услугами французских союзников. Что вы так противно улыбаетесь, капитан?
-В вас невозможно не влюбиться.
-Спасибо.
-Жалеете, что золото не досталось добровольцам?- усмехнулся Ростопчин. – Они бы его все равно профукали. Зачем было скидывать царя, когда не было понятно что дальше делать с якобы наступившей свободой? С Февраля, который генералы – заговорщики устроили, по октябрь страна катилась в пропасть, а они ничего не предприняли. Корнилов пошел на Петроград, а потом вдруг сдулся. И как закономерный результат – всласть взяли агенты немцев, вооруженные их же теорией марксизма. А теперь они пытаются якобы исправить свои ошибки. Да не получится у генералов ничего, потому что у них опять же нет ясной цели. Вернее, она сесть, старая протухшая, как рыба на крестьянском рынке. А у большевиков есть идея свежая, злая, забористая. Я бы сам на нее поддался, если бы ее не представляли жиды. И теперь задача белых не победить, а вовремя унести ноги. Наивные союзники дают деньги на борьбу с красными, а они ложатся на зарубежные счета белых генералов.
-Откуда вы знаете?- с вызовом спросила Анна, хотя понимала, что возможно капитан и прав.
-Знаю,- коротко ответил Ростопчин.- Наш Грудилин не хуже и не лучше их, такой же фрукт…из Гавриловского сада.
-За золотом я пришла не для Деникина, а для себя,- сказала Анна.- Так что ваша длинная тирада, капитан, напрасна.
Уже почти рассвело, когда прибежали солдаты с синими республиканскими нашивками на рукавах. Наяденцев собрал сход, сказал, что верховный руководитель сбежал, бросив свой народ на произвол судьбы. Сюда идет огромное повстанческое войско батьки Махно. Желающие возглавить республику и организовать оборону, пусть предлагают свои кандидатуры.
Однако желающих не нашлось. «И тут конец монархии,- сказал кто-то из солдат,- пойду лучше к красным запишусь, они, говорят, землю бесплатно раздают. Может, и мне перепадет». «Два на полтора метра»,- ответили ему.
Сход заволновался, зашумел, а потом начал быстро таять. Вскоре площадка перед дворцом совсем опустела.
-И нам пора убираться отсюда,- сказал Наяденцев, поглядев на свои большие армейские часы. Они показывали 8 утра.
-Куда двинемся?- спросил Ростопчин.
-В Николаев, разумеется, на барже, она тут в заливе стоит заправленная, странно, что Грудилин ею не воспользовался.
-Вероятно, сильно тарахтит, по-тихому уйти хотел. Надеетесь, генерала в Николаеве перехватить?- спросила Белоглазова.
-Почему бы и нет? Как вы на это смотрите, Анна Владимировна?
Анна ответила, что смотрит на предложение есаула положительно, в любом случае нужно пробираться к морю, но для начала следует проверить камень.
-Какой камень?- спросил Наяденцев, но быстро догадавшись, покачал головой.- Тот самый, под которым махновцы прятали клад и который нашел по счастливой случайности Грудилин.
-По случайности, – подтвердила Анна,- поэтому, если по — справедливости, клад принадлежит ему.
– Но это не повод из-за него стрелять по своим соратникам из пулемета. Думаете, под камнем могло что-то остаться?
– Не исключено. Генерал так быстро сбежал, что у него вряд ли было время пойти ночью к заливу. К тому же вы говорите, что там стоит баржа, так что мы в любом случае ничего не теряем.
После схода православную республику моментально обуял хаос. Солдаты, офицеры, крестьяне, которых не было до этого видно, тащили какие-то узлы, авоськи, мешки. Кто-то вытаскивал барахло из республиканской резиденции.
-Вот так,- покачал головой Наяденцев.- Как только исчезает власть, сразу наступает разруха и бардак.
Ростопчин и Наяденцев тоже что-то прихватили в больших желтых портфелях, которые погрузили на махновскую тачанку, запряженную «родной» четверкой каурых. Туда же положили корзинку с гранатами, три кобуры с револьверами, три кавалерийские винтовки Мосина, несколько коробок с патронами для «Максима» и две лопаты. Толстая баба из обслуги дворца, вся в слезах, принесла коробку с копченой колбасой, овощами и яблоками, обняла есаула, поцеловала капитана.
-А мне теперь куда ж? – хлюпала она. – Илья Ярославович сбежал, даже спасибо не сказал.
А на последок выдала: «Я ж беременная!
-Поймаем, на веревке к тебе приволочем, – в шутку пообещал капитан.
-Где ж вы его теперь поймаете, охламона? – Баба закрыла лицо руками, всплакнула пуще прежнего, потом, несколько успокоившись, перекрестила есаула с капитаном. Недобро взглянув на Анну, осенила и ее.
-Прощайте, дай вам бог доброго пути.
Гранитный валун с красной макушкой на берегу залива долго искать не пришлось. Его было видно еще с дороги. Он действительно был посечен осколками снаряда, но воронки рядом не было, видно, генерал ее тщательно засыпал. Анна, вспомнив слова Кости Талого, где нужно у этого камня копать, указала место мыском ботинка. Капитан взял лопату, поглядел на Белоглазову.
-А мне все же интересно, с чего вы взяли, что Грудилин здесь что-то оставил, а не выгреб всё подчистую?
-Объясню,- охотно ответила Анна.- Генерал не стал хранить золото в своем особняке, вдруг обслуга что заметит? Перепрятывать тоже опасно, могут увидеть. Вот Грудилин и оставил клад здесь, помня военную мудрость- снаряд не падает дважды в одну воронку. Как теперь понятно, его помощником был поручик Одинцов. Почему-то генерал доверял именно ему, а не вам, господа. Так вот, Одинцов брал отсюда драгоценности по мере необходимости, на консервном заводе их закатывали в банки из- под тушенки и тихо мирно переправляли в Николаев, на французский корабль. Возможно, куда-то еще. Но основная часть, конечно, по согласованию с капитаном «Риона», переправлялась на французский транспорт. Здесь же мог оставить часть клада не Грудилин, а Одинцов. Мало ли что? Вернется в любой момент и заберет. Это «что» теперь и случилось. Не думаю, что много здесь поручик оставил, но на первое время должно хватить. Или, по крайней мере, до Константинополя добраться. Копайте, капитан.
Однако, в указанном Талым месте, ничего не оказалось. На противоположной стороне камня лопата на глубине двух штыков, во что-то уперлась, послышался металлический скрежет.
-Есть! – обрадовался Ростопчин, активно орудовавший лопатой.
Капитан опустился на четвереньки, разгреб руками сухую землю. Это была банка Гавриловской тушенки. Отер ее рукавом гимнастерки.
– Да вы просто прорицательница, Анна Владимировна.
-Ясновидящая,- поправил товарища Наяденцев, взял из его рук банку, потряс. Внутри что-то загремело.
– Мне Одинцову всегда хотелось морду набить, а теперь я бы его поцеловал.- Ростопчин вынул из нагрудного кармана австрийский складной нож, щелкнул лезвием.- Ну-ка, дайте мне сюда.
Он поставил банку на плоскую часть камня, кулаком вбил в нее лезвие австрийского ножа, ловко вскрыл крышку. Заглянул внутрь.
-Ну что там?- нетерпеливо спросил есаул.
-Не пойму.
Поковыряв внутри банки пальцем и так ничего не разобрав, Ростопчин перевернул её вверх дном. Из жестянки посыпались обычные камушки и песок. А затем из нее выпорхнул клочок бумаги. Ее в воздухе подхватила Анна. Развернула и застыла, словно ее окатили жидким азотом.
На листке жирным синим карандашом был нарисован кукиш.

Август 1924, юг Франции, Антиб.
Прятаться на маяке Анна не решилась. Мало того, что поручик Луневский ( кто он на самом деле, черт возьми?) наверняка знает, что она там часто бывает, так еще смотритель маяка, старый, добрый Мишель Бонье очень болтлив. При всех своих положительных качествах, он обладает просто патологическим недержанием речи. Мишель говорит без умолку о чем угодно и с кем угодно. Видно, наложило отпечаток место работы, где часто приходится бывать одному – охотников каждый день карабкаться по крутой лестнице на маяк несколько десятков метров, не много, вернее их просто нет. Местные мужчины предпочитают ловить рыбу и делать вино, женщины выращивать овощи и пить это вино. Сболтнет Мишель ненароком на рынке или таверне о ней и плане её конец. Нет, этого допустить нельзя. Хотя и плана-то, по большому счету, тоже нет, но все равно не стоит искушать судьбу. Уезжать, например, в Монако, Мантону или Канны уже поздно, да и денег нет. Выход пока один – нужно, пока еще раннее утро, добраться до бистро Жюля Дюпона. Ее дядя был в хороших отношениях с ним, а он, кажется, испытывает симпатию к ней. Во всяком случае, при встрече всегда бросает многозначительные взгляды. Заговорить откровенно, правда, ни разу не пытался, но глаза и чутье женщины не обманешь. Он наверняка поможет, если еще и пообещать денег. Где их потом взять – другой вопрос.
Так Белоглазова и поступила.
От часовни, прячась по темным углам, как вор, добралась до Bivd du Cap, а там вверх по улице вышла на тихий переулок, где находилось бистро «Верн». Когда-то забегаловку посетил знаменитый писатель Жюль Верн и отец месье Жюля назвал свое заведение в его честь, переименовав из не очень благозвучного – «Морская тина». Впрочем, местные так до сих пор и называли это бистро- «Тина».
Анна подошла к харчевне, когда хозяин открывал ставни на окнах второго этажа, где он жил с малолетней дочерью. Его жена скончалась несколько месяцев назад от заражения крови, порезавшись на кухне разделочным ножом. Еще довольно молодой Дюпон пытался найти ей замену, но пока безуспешно. И увидев под окнами «очаровательную госпожу Анну», расплылся в улыбке.
-Вы?! День будет удачным, мадам, раз с утра я увидел вас,- помахал он рукой.
-Он будет и для меня удачным, месье Дюпон, если вы мне поможете.
Лицо трактирщика сделалось чересчур озабоченным.
-Что случилось, госпожа Анна?- спросил он, пытаясь более точно произнести по-русски слово «госпожа». Это звучало смешно и трогательно.
Анна тоже улыбнулась.
-Не впустите ли вы меня внутрь?
Жюль помотал головой, видимо, осуждая себя – как он сам не догадался сразу этого сделать?
Ходить вокруг да около смысла не имело. Скоро придут посетители, и разнесется молва из утренних газет о покушении на русскую мадам Белоглазову в госпитале Антиба. Поэтому Анна в общих чертах ввела Жюля в курс дела. Агенты Москвы устраняют на юге Франции бывших белых офицеров, боясь, что они создадут мощный военный союз, который будет угрожать Советам. Когда-то и она воевала с красными в Добровольческой армии, поэтому тоже попала под прицел. Сначала ее подстрелили у часовни Гаруп, а сегодня ночью в госпитале к ней в палату пробрался наемный убийца и пытался, что называется, добить. О первом покушении на нее месье Жюль наверняка читал в газетах.
-Да!- схватил за руку Анну трактирщик.- Когда я узнал эту новость, то чуть от страха за вас не потерял сознание.
Белоглазова вполне откровенно поморщилась:
-Не преувеличивайте, месье Дюпон. Кто я для вас? Просто обычная знакомая из русских эмигрантов.
Жюль сжал ее руку, стал приближать к себе, чтобы, вероятно, поцеловать, но остановился. Наверное, понял, что это будет уж очень смелым поступком даже для француза. К тому же русские женщины не так раскованы, как местные.
-Нет, не просто знакомая. Очень даже хорошо знакомая. Я думаю о вас каждый день. Нет, не так. Каждую минуту. Я самый преданный ваш друг, госпожа Анна, и надеюсь, что эта дружба…
-Тогда докажите, что вы мой друг,- прервала его бурное словесное излияние Белоглазова.- Мне нужно спрятаться, чтобы агенты Советов меня не смогли вновь выследить.
-О-о, конечно, я охотно вас спрячу. Оставайтесь у меня, и никто никогда не догадается, что вы здесь.
Опять Анна поморщилась, укоризненно покачала головой:
-Я ценю ваше желание быть со мной, но ведь вы понимаете, что это невозможно. Хотя бы потому, что у вас юная дочь.
-Да, понимаю, я поторопился, однако…
-Месье Дюпон, я буду вам очень благодарна за помощь, но не сейчас.- Анна положила свою ладонь на его, и ей показалось, что по Жюлю пробежало электричество. Он дернулся всем телом и снова расплылся в улыбке.
-Мое сердце перешло на невероятный галоп, боюсь, оно вот- вот выскочит из груди и оставит умирать бедного, несчастного Жюля от любви.
Вот ведь французы, подумала Белоглазова, умеют преподнести женщине сладкую словесную конфетку, знают, что мы любим в первую очередь ушами. Не то, что наши…Она сразу вспомнила свою любовную историю со штабс-капитаном Половниковым, которого любила так, что темнело при виде него в глазах, а он оказался предателем. Никогда её не любил, да еще был агентом красных. Одно время он прикидывался, что любит её, но все равно никогда не говорил ей таких красивых слов. Или Петя Бекасов, ее давнишний воздыхатель…Петя, что б он провалился, долгие годы вздыхал по ней, а теперь пришел убивать. Возможно, из мести, за то что она так и не ответила ему взаимностью или за то, что бросила «на нож», отправив с донесением о ложном направлении прорыва Махно? Загадка.
-Вот, чтобы несчастный Жюль не умер, ему нужно подумать, где меня лучше спрятать. На время, разумеется. Дня на три, пока всё не уляжется.
-Что уляжется?
-Это такое словосочетание в русском языке, не имеющее ничего общего с кроватью. Пока все не успокоится. Так понятнее?
-Да, понятнее. А когда же уляжется?
Вопрос Анну сбил с толку. То ли Дюпон употребил «уляжется» в переносном, скабрезном смысле, то ли теперь в прямом. Надоел этот трактирщик со своим липким приставанием. Но ничего не поделаешь, приходится терпеть.
-Месье Дюпон, вы поможете?
-Называйте меня просто Жюль. Конечно, помогу. У моей кузины, кажется, троюродной, я уж запутался в родственных связях на маленьком Антибе, вам будет спокойно и уютно. У неё год назад умер супруг. Перепил красного молодого вина Мерло, не выдержало сердце. Хотя Амели всем говорит, что он смертельно простудился на рыбалке. Но я-то знаю, что толстый сапожник Бранкар никогда сетей в руках не держал и его дырявая лодка, лет пять валялась на берегу. Молодое красное вино очень опасно для сердца, в больших количествах.
Он опять сжал руку Анны.
-Вот и поберегите свое сердце, Жюль. Хотя, я скорее не красное вино, а белое.
-Да белое, игристое, бьющее и в голову, и в сердце. Вы ангельская бестия.
-Бестией меня называли. Белой. Ангельской пока нет.
-У меня есть еще много любезных слов для вас, дорогая моя бестия. Но…. Идемте, время терять нельзя.
Наконец-то он понял, что время дорого,- подумала Белоглазова и все же сделала трактирщику приятное – нежно поцеловала его в щечку.
Всю дорогу до собора непорочного зачатия Богородицы, рядом с которым жила кузина, месье Жюль держался за щеку, к которой своими коралловыми губками прикоснулась Анна. Он словно боялся, что поцелуй, в виде маленькой, райской птички, сорвется и улетит навсегда.
К дому Амели Дюпон привел свою спутницу с торца, где двухэтажное жилище с большой плоской крышей было отделено от дороги невысоким каменным забором. За ним находился небольшой фруктовый сад из абрикосовых и апельсиновых деревьев, а также нескольких овощных гряд. Часть баклажан, помидоров, перцев была собрана, другая покрывала коричневую землю изумрудной, свежей листвой.
Жюль перегнулся через ржавую железную калитку, отодвинул сзади нее задвижку. Прошли по благоухающему утренней свежестью саду к дому, трактирщик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Тогда он рванул её на себя. Она оказалось не запертой. На правах родственника смело вошел внутрь.
-Что-то странно,- сказал почему-то шепотом Жюль.- В этот час кузена давно на ногах. А тут даже гряды еще сухие.- Амели!
В ответ тишина. Жюль быстрым шагом обошел две небольшие комнаты внизу, заглянул на кухоньку. Затем начал подниматься по скрипучей лестнице наверх. За ним шла Анна. На втором этаже у двери в одну из комнат стояла метла с крепкой ручкой. Дюпон взял ее как ружье, толкнул ногой первую дверь. Пусто. Вторую дверь он уже почти выбил плечом, ворвался внутрь с палкой наперевес.
Анна, задержавшаяся в коридоре – рассматривала картину на стене, почти такие же приносили прихожане в часовню Гаруп. Не исключено что среди них были и работы бывшего мужа Амели. За спиной Жюля, ворвавшегося в комнату, раздался дикий крик. Она подбежала к нему.
На широкой супружеской кровати с ангелочками по краям, сидела пышная, мягкая как французский сыр Бри с кремовым оттенком, дама. Она прикрывалась розовым в рюшечках одеялом и смотрела на Жюля глазами, полными ужаса. Рядом с ней, кто-то лежал полностью покрытый одеялом.
Однако ужас из черносливовых зрачков дамы тут же пропал. Она всплеснула руками, выпустив концы одеяла. Ее обнаженная, персиковая грудь была достойна кисти художника. Дюпон из вежливости слегка отвернулся, игриво закрыв пальцами глаза.
– Зачем ты вламываешься в мою спальню, Жюль, как русский медведь в берлогу?- строго спросила кузена, не думая прикрываться.- Чего тебе понадобилось в такую рань?
-Рань?- усмехнулся Дюпон.- Обычно ты в это время уже тащишь тележку с овощами на рынок.- Видно, тебе сегодня не до этого, извини.
-Мой муженек уже целый год шастает по райским садам, а мне что теперь киснуть, как молоко на жаре? Да, я завела себе любовника. И что?
Амели хлопнула белоснежной рукой по кому-то, покрытому одеялом. Этот «кто-то» даже не пошевелился и не издал ни звука.
-Да, мы напоили любовью свои, ссохшиеся без любви и ласки души.
Она опять хлопнула рукой по горке рядом с собой:
-К тому же, я спасла человека от преследования красных бандитов.
-Как, и ты спасла? – выкатил на этот раз глаза Дюпон.- Что творится! Лазурный берег превратился в любимое место коминтерновских террористов.
Что-то предчувствуя, Белоглазова сделала шаг вперед.
-А это кто еще с тобой, ты кого привел, Жюль?- спросила Амели, наконец подтянув на себя одеяло.
-Еще одну жертву большевиков, Амели. Ты спасла одну душу, спаси и другую. У тебя это хорошо получается.
-Ее тоже хотят убить агенты Москвы? Куда только смотрит наше правительство.
Эй, гляди, тут твой товарищ по несчастью.
С этими словами Амели сдернула одеяло с «горки».
Анна отстранила Дюпона, вошла в комнату, уставилась на совершенно голого мужчину, который схватил подушку и прикрыл себя ниже пояса.
Это был Май Луневский.
-Здравствуйте, поручик, – ухмыльнулась Анна, сузив по-кошачьи глаза.
-Добрый день, госпожа Белоглазова.
И Жюль и Амели раскрыли рты.
-Вы знакомы?- наконец спросил Дюпон.
-Она тоже русская! – схватилась за голову мадам Бранкар. – Здесь просто филиал России. И что же, вас всех пытаются убить?
Луневский, прикрываясь подушкой, подошел к плетеному креслу, взял с него свою одежду, обернулся на Анну:
-Может, позволите мне все же одеться? А вы, Амели, будьте так любезны, приготовьте яичницу и подайте на завтрак вашего замечательного сыра Реблошон.
-Вот как, уже почти приказывает,- расплылась в довольной улыбке Амели.- Русские все такие, еще в сто лет назад командовали нами: бИстро, бИстро. Только дай вам волю. Ха-ха.
Завтракали все вместе на веранде. Амели быстро накрыла стол, сварила изумительный тунисский кофе. Нарезала сыра, которого просил Луневский, и еще добавила к нему оранжевого Мимолета, вяленых помидоров в кислом соусе, соленых оливок.
Месье Жюль от второй чашки кофе отказался. Сказал, что ему нужно бежать, открывать свое бистро. А то дочка возьмет инициативу в свои руки и натворит по молодости несусветных дел. Мадам Бранкар тоже за столом не задержалась.
-Если не появлюсь в течении получаса на рынке, моё удобное место у ветлы займет пройдоха Леру. – Амели поцеловала в губы Луневского, подскочила на упругих толстеньких ножках и побежала в сад.
-Одобряю ваш выбор, поручик,- ухмыльнулась Анна и впервые за утро взглянула Майю в глаза.
-Спасибо,- процедил сквозь зубы Луневский.- Вы, как я вижу, вполне здоровы.
-Вашими стараниями и стараниями ротмистра Бекасова. Вы, вероятно, читали о моих приключениях в госпитале.
Поручик в сердцах бросил чайную ложку на стол.
-Клянусь вам, Анна, я не знал, что Бекасов, черт возьми, сойдет с ума и начнет стрелять в вас в больнице! Он должен был просто вас похитить. В кавычках, конечно. Ротмистр сам на это вызвался, сказал, что воевал вместе с вами и вы будете рады его видеть.
-Что вы сочиняете, поручик! Наверняка ваши сногсшибательные планы составлял полковник Васнецов.
-Но…
-Не перебивайте. Если так, то Петр Николаевич наверняка рассказал вам в подробностях о провальной операции нашей с ротмистром у Махно.
-Говорил, да, но подробностей не раскрывал. Повторяю, это была инициатива Бекасова, пойти к вам в клинику. Васнецов сначала возражал, мол, неизвестно как при виде его вы себя поведете, ведь расстались вы…не лучшим образом.
-А говорите, не знаете подробностей.
-Больше никаких деталей не знаю! Должен был пойти к вам поручик Одинцов.
-Кто?
-Одинцов.
-Уж не тот ли это поручик, что был помощником генерала Грудилина? Грудастого, как его называли соратники.
-Даже не слышал о таком генерале. Но Бекасов как-то уговорил Васнецова. Словом, вы должны были вместе с ним покинуть больницу, инсценировав ваше похищение.
-Это мне объяснять не надо.
– А уж что там у вас с поручиком произошло…Бекасова арестовали. Как нам стало известно, его переправят до суда в Грас. Хм.
-Ну, давайте, раскрывайте, что вы надумали на этот раз.
– Мы инсценируем нападение на полицейский участок, похитим Бекасова и распространим слух, что это дело рук подпольной большевистской организации «Красная Ривьера». Надеемся, что уж после этого громкого «освобождения истинного борца с белоэмигрантами», агенты Москвы наверняка выйдут на нас. Мы внедрим к ним своих людей, ну а там…
-Именно поэтому вы подстрелили меня? Использовали как куклу, чтобы потом уже без меня провести остальную операцию. Так?
-Почти. Я никак не могу понять, что произошло между вами в больнице, почему Бекасов начал стрелять? Все же полагаю, ротмистр хотел пошутить, напугать вас. И выстрел произошел случайно. Ведь он же не пристрелил вас, хотя имел возможность.
-Это как сказать,- ответила Белоглазова.- Шутник Петя- это что-то новое, особым чувством юмора он никогда не отличался. Этот кретин сунул мне под нос парабеллум, когда я спала. Спросонья, разумеется, не разобрала кто передо мной, ну и защитилась, как смогла. У меня под матрасом лежал скальпель.
И вот здесь что-то кольнуло Анну в сердце. Что-то разорвало в ней ту преграду, которая мешала впустить в ее душу Бекасова. Она всегда испытывала к нему симпатию, но почему-то была убеждена, что между ними, кроме дружбы, не может быть ничего. Хотя, как опытная в любовных делах женщина понимала- между мужчиной и женщиной не может быть дружбы. Если только они не физические уроды и они неприятны друг другу. Как ни странно, именно сейчас, Анна почувствовала, что Петя ей нужен не только для дружбы. Она остро захотела быть с ним и слушать его нудные признания в любви. Дурачок, нашел место и время шутить.
– Зачем же Бекасова освобождать? – продолжила она.- Пусть посидит за решеткой, подумает, лет двадцать. Ха-ха. А вы тем временем дадите проплаченную, так ведь вы делаете, заметку в газете, что бывшую атаманшу Белоглазову, раненную накануне чекистами и сбежавшую из клиники, всё же похитили агенты Москвы. Редакции, мол, стало известно, что это дело рук тайной большевистской организации «Красная Ривьера», ядро которой, опять же по сведениям журналистов редакции, находится, скажем, в городке…
-Ле Руре,- подсказал поручик.- Там у нас свой человек, хозяин местной таверны.
-Ну вот, видите.
-Только всё это никуда не годится, потому что шито белыми нитками. Красные агенты не такие дураки, как вы думаете. Лишь громкое освобождение члена «Красной Ривьеры» может привлечь террористов.
– Хорошо,- неожиданно согласилась Анна.- Будет вам громкое освобождение. Только освобождать Петю Бекасова буду я и без всякой инсценировки.
-Позвольте, но это невозможно.
-Надеюсь, Ваш военный Союз освобождения Родины еще не оплатил полицейским чинам этот спектакль в Грасе?
-Нет, но…Впрочем, не знаю.
-Слишком много «но», поручик. Этого нельзя делать ни в коем случае. Информация о спектакле через жандармов наверняка просочится к красным и тогда все ваши…наши старания, окажутся тщетными. Плохо то, что вы связались с журналистами, проплатили их, и они тоже знают о пьесе. Впрочем, газетчики будут пока молчать, чтобы не упустить сенсацию. Пока, подчеркиваю. Значит, нужно действовать быстро. Вне всякой логики. Мне необходимо встретиться с генералом Юденичем. Он же командует операцией? И очень хочется познакомиться с поручиком Одинцовым. Вы даже не представляете, как хочется. У меня для него записка.

Август 1924, юг Франции. Пригород Ниццы, Сен-Лоран-дю-Вар.

-Рад вас снова видеть, Анна Владимировна. Вы нас изрядно озадачили своим исчезновением из клиники, – расставив широко руки и идя навстречу, говорил генерал Юденич.
Сегодня он был в великолепном настроении, и в его глазах почти не было печали, разве что немного. Он попыхивал гаванской сигарой, бесконца расправлял прокуренными пальцами, пышные усы. На его кителе теперь сияли начищенные ордена Святого Станислава 1 степени, Святого Владимира и Святой Анны.
-А вы-то как меня озадачили тем, что подослали ко мне ротмистра Бекасова. Да еще с парабеллумом. Хоть бы предупредили.
Генерал остановился в метре от Анны, указал на широкое кресло, обитое красным бархатом, устроился напротив, обмокнув кончик сигары в рюмку с коньяком.
-Я был уверен, Анна Владимировна, что всё пройдет гладко. Ротмистр меня уверял, что у вас с ним…хм, исключительные отношения.
-Исключительнее некуда.
-Что? Да. Мол, вы будете ему очень рады и операция «похищение» пройдет без сучка и задоринки. А тут вдруг такое неожиданное развитие событий.
-Дурак он этот ваш Бекасов. Не могли найти кого поумнее.
-Что? Ах, да, то есть не совсем. Но то, что произошло, может, даже и к лучшему. Поручик Луневский мне доложил – вы хотите сами провести операцию по его освобождению.
-Совершенно верно, генерал. Петя хоть и болван, но он мне дорог. К тому же, мое дальнейшее участие в «Ривьере» как нельзя оправдано. Помните, я показывала вам телеграмму Махно? Вы тогда не предали ей никакого значения. А она очень кстати. Не исключено, тайная террористическая организация большевиков каким-то образом связана с махновской эмиграцией и лично Нестором Ивановичем.
-Вот как?
-Пока это лишь мое предположение. Когда внедрюсь в круг террористов, все прояснится.
-Вы собираетесь сделать это сами?
-А кого вы видите вместо меня? Олуха Бекасова, чудака Луневского, который нашел себе толстую торговку и больше, кажется, ему ничего в жизни не нужно.
-Ну вы уж совсем о нас какого-то нелестно мнения, Анна Владимировна. В нашем Союзе немало достойных людей, героев войны и Белого движения.
-Ах, оставьте, ваше превосходительство. Эти герои сначала бездарно проиграли первую войну, потом и вторую.
Генерал неожиданно пружинисто, несмотря на свою грузность, поднялся. На его лице появилась обычная плаксивость. Пепел с сигары упал на его сверкающие антрацитовым блеском, ботинки. Он собирался сказать что-то резкое, но вдруг заулыбался, вернулся в кресло.
-Мне, боевому генералу, больно слышать подобные слова. Но вы правы. Когда в апреле 1916-го я взял Эрзерум, а потом Трапезунд, и представить не мог, что через год случится катастрофа. Мы слишком легкомысленно относились к революционной заразе, витавшей в воздухе. А потом, надышавшись ею, сами устроили апокалипсис – скинули Николая. И что получили? Бездарное Временное правительство.
-Вы до сих пор не можете забыть обиду, нанесенную вам Керенским, который отправил вас в отставку, – глядя прямо в глаза Юденичу, сказала, словно вбила гвоздь в стенку, Белоглазова.
-Пустяки,- махнул рукой генерал.- Больше всего я сам не могу простить себе своих ошибок.
Анна не стала жалеть Юденича.
-Да уж, ваш бесславный поход на Петроград весной 1919-го войдет в учебники истории. Ваша Северо-Западная армия имела все шансы на успех. У вас были бронепоезда, английские танки. Вы уже взяли Царское Село, Павловское. Еще одно движение и город Петра ваш. Но нет, вас, якобы опытного боевого генерала, обвел вокруг пальца какой-то еврей Лейба Бронштейн, не умеющий толком даже обращаться с револьвером.
-Пощадите,- поднял умоляюще руки генерал.
-Вы как побитый пес убрались от Петрограда восвояси и вместо того, чтобы продолжать борьбу, объявили о роспуске Северо-Западной армии.
-Нас предали эстонцы, на которых мы рассчитывали. Союзники не оказали в полной мере обещанной помощи. Я вернул им 227 000 фунтов стерлингов, что они выделяли на войну, но были мною не использованы.
-Вы ставите себе это в заслугу?
-Нет, но…
-Николай Николаевич, я пришла не для того, чтобы осуждать вас, просто вы сами задели мою всё еще кровоточащую рану. Извините. Вы согласны доверить мне освобождение ротмистра Бекасова, а затем внедриться в банду красных?
-Конечно,- горячо согласился и вновь поднялся Юденич.- Да, согласен. Только я, разумеется, хотел бы знать, что вы задумали, и какие средства на это понадобятся.
-Особых средств пока не нужно. Пять гранат Миллса, американский 911 Кольт автомобиль в мое распоряжение. По словам Луневского, Бекасов пока в жандармерии Антиба и повезут его в Грас на днях. Так что всё нужно провернуть сегодня же вечером.
-Что конкретно «провернуть»?- заморгал подслеповатыми, вновь печальными глазами генерал.
-Автомобиль должен стоять на углу крепости, сразу за маяком. Недалеко от жандармского участка.
-С шофером?
– С ключами, водить я сама умею. В багажнике должны лежать гранаты и пистолет. На всякий случай, там же за маяком у пирса, оставьте лодку с мотором. Посмотрю, как сложатся обстоятельства – уйдем морем или сушей. Ваша задача такая. Завтра утром в газетах на первых полосах должна выйти статья: «Громкое похищение из полицейского управления в Антибе». Нужно написать, что вооруженное нападение на жандармерию и похищение бывшего ротмистра Бекасова, подозреваемого в нападении на русскую эмигрантку Анну Белоглазову в больнице Антиба, совершила сама Белоглазова. Как удалось выяснить журналистам, в последнее время она является активным членом троцкистской террористической организации «Красная Ривьера», а попытку покушения на нее дважды совершали именно офицеры-эмигранты, не простившие бывшей белой атаманше ее предательства. Словом, что-то в этом духе. Да, и ни слова о моем предстоящем нападении на участок жандармам, все должно быть по-настоящему. Понятно?
-Оригинально. Но я не понимаю, как вы собираетесь совершить похищение? Вас же застрелят!
-Пусть это будет моей маленькой тайной. Моя тактика меня ни разу не подводила. Надеюсь, полковник Васнецов, который наверняка нас сейчас слушает, все сделает, как я просила.
Генерал укоризненно развел руками:
-Ну как можно.
В ту же минуту в кабинет скорым шагом вошел в полной военной выправке сам полковник Васнецов. На его кителе даже были корниловские погоны. Его хищный нос филина с маленькими ноздрями, шумно втягивал воздух, глаза были прищурены, готовы к атаке.
-Спасибо, что не сказали «подслушивает»,- кивнул он Белоглазовой, взглянув на нее лишь мельком.
-Не за что полковник. Я всегда относилась к вам с уважением.
-С таким уважением, что после посещения Махно в Ольшанке, даже не удостоили меня своим визитом.
-Нечего было хорошего докладывать.
-А-а, и поэтому докладывать «плохое» вы послали своего товарища Бекасова. Его потом за этот доклад чуть не расстреляли. Может, поэтому он решил отомстить вам в клинике?
Анна пожала плечами:
-Не знаю, может быть.
-Вы провалили «махновскую» операцию, а теперь собираетесь провалить «Красную Ривьеру»?
-Вообще-то, я на нее не набивалась. Вы сами подослали ко мне этого чудака Луневского, который без предупреждения продырявил мне руку. Потом сами отправили ко мне Бекасова. Почему вы лично-то не пришли меня похищать, а? Может, у нас с вами все славно бы сложилось, Петр Николаевич.
На это у полковника не нашлось что ответить. А генерал Юденич выпил коньяку из рюмки, в которую окунал сигару, расправил любимые усы.
-Полно, господа, бодаться. Что было, то прошло. Все мы тогда…хм, не лучшим образом себя проявили. Чего уж теперь. Давайте думать, как быть и жить дальше. Как говорит не унывающий Антон Иванович Деникин- победа у нас еще впереди.
При упоминании Деникина, полковник Васнецов поморщился, словно выпил уксуса.
– А теперь послушайте меня, Анна Владимировна,- сказал он.- Автомобиль вам в Антибе не понадобится. Он будет вас ждать в Каннах, за портом, у магазина мадам Крусо. Там есть вывеска. Номер авто- «128-36». А на катере вас здесь встретит у последнего причала за крепостью поручик Луневский. Напрасно вы о нем так нелестно, он очень толков и исполнителен. Обошлись бы без вас, госпожа Белоглазова, но мне понравилась ваша идея внедрить вас в красную шайку. Вы красивы, обворожительны, стали неимоверно популярны, уверен, на вас клюнут. Да и сами рветесь в бой, засиделись. А прошлое, прав Николай Николаевич, у нас у всех не блестящее. Гранат вам много не понадобится, достаточно одной. В 23 часа, когда зайдет солнце, мы устроим небольшой дебош в портовом кабачке, постреляем немножко. Туда прибегут жандармы из участка. В нем останется один дежурный, может, и его помощник. Ну а дальше как вы и задумывали. Покажите им бомбу, потребуете освободить Бекасова. Он там один, бедняга, в клетке изнывает от скуки. Главное, не забудьте открыто продемонстрировать жандарму свое лицо, пусть он вас обязательно узнает. Вы у них в розыске, как жертва. Ну, а утром выйдут газеты с нужным нам содержанием. Однако учтите, если что-то пойдет не так, наш Союз здесь ни при чем.
-Могли бы не предупреждать, полковник. Это звучит как оскорбление.
-Друзья, ну не надо, ей богу словесных пикировок, – опять выступил миротворцем Юденич. -К чему эти уколы?
-Примите извинения, Анна Владимировна, коль вы так расценили мои слова,- слегка поклонился полковник. – В Ле Руре на Route de Nice, куда вы доберетесь из Канн на автомобиле, сразу за ратушей, стоит дом из красного кирпича. Он арендован членом нашего Союза, капитаном Стрельцовым у четы Лафаров. Ключ найдете под камнем слева от крыльца.
– Опять под камнем?- спросила Анна.
-Что?
-Это я о своем. Продолжайте, полковник.
-В общем, поселитесь в доме и не высовывайте из него несколько дней носов. Там в подполе есть все необходимое. Я же постараюсь уладить дело с полицейскими сразу после вашего набега.
-Вы все верно просчитали, Петр Николаевич. Но ваш человек в жандармерии, через которого вы и собираетесь улаживать дело, возможно и сливает информацию террористам.
-Хорошо, с ним мы пока не будем связываться,- сразу согласился полковник.- Если члены террористической организации попытаются на вас выйти, вам об этом сообщит таверньер в Ле Руре Жан Фурнье. В его кабаке «Вежливый кабан» частенько собираются темные личности. К тому же мы уже пустили слух, что Фурнье связан с организацией красных террористов. Да и еще, будьте, пожалуйста, поосторожнее с гранатой Миллса. Потерять вас в очередной раз будет для меня невыносимо.
-Постараюсь, Петр Николаевич.
-Постарайтесь, Анна Владимировна.
Полковник поклонился Белоглазовой на этот раз более учтиво, козырнул генералу и скорым шагом удалился из кабинета.

Август 1924, юг Франции, Антиб.

Вечером впервые за многие дни с Альп сползла прохлада. Несмотря на поздний час природа оживилась и даже море, которое мертвым штилем лежало на Лазурном берегу июль и август, кажется, благодарно зашумело.
Анна и Май ждали условленного сигнала – выстрелов со стороны приморской таверны – в придорожных зарослях акации. Отсюда, под взошедшей Луной и ярким Млечным путем, хорошо просматривался вход в жандармский участок. Луневский должен был ждать Белоглазову у причала на катере, но она решила иначе. При этом убедила поручика не говорить об этом Васнецову.
Выйдя от генерала Юденича, Анна нос к носу столкнулась в холле замка с Майем.
-Вы-то мне и нужны, поручик,- сказала она.
-Получили инструкции от полковника Васнецова?- в свою очередь спросил Луневский.
-Да, и они меня не совсем устраивают. Я хотела, чтобы вы мне оказали поддержку, когда я пойду к жандармам.
-Моральную? – улыбнулся Май. – Всегда готов.
-Этот тон оставьте для вашей сметанной Амели, поручик. Физическую, разумеется. Скажу честно, мне немного страшно. И плечо бравого, боевого офицера мне было бы очень кстати.
-Да, но…
-Разве вы можете отказать даме, когда она просит о помощи?
Слова были произнесены с таким недвусмысленным лукавством, что Луневский сглотнул.
-Нет,- твердо ответил он.- То есть, конечно, не могу отказать. Однако полковник…
Анна его в очередной раз перебила:
-Видите ли какое дело. Я предполагаю, что через Петра Николаевича может просачиваться кое- какая информация к врагам.
-Вы что же хотите сказать, что он предатель?
-Ни в коем случае. Он, разумеется, вне подозрений, а вот его помощники…Кто они?
-Это все хорошо проверенные офицеры – дроздовцы, корниловцы.
-И все же, мы не можем полагаться ни на кого, кроме как на себя. К тому же я предлагаю лишь немного изменить план операции «Красная Ривьера». К жандармскому участку мы пойдем вместе, подстрахуете меня, так сказать, а потом мы уйдем в Ле Руре не морем, а на авто.
-Машина нас будет ждать только в Каннах.
-А вот о ней здесь должны позаботиться вы, не ставя в известность полковника Васнецова.
-Но как? Где я достану мотор?
-Поговорите с месье Дюпоном, кузеном вашей возлюбленной. Он наверняка поможет, к нему ходит весь Антиб.
-С чего вы взяли, что возлюбленной, просто…
-Просто вы с ней спите.
-Она, как бы это сказать, сама предложила.
-А вы, как офицер, не смогли отказать. Безотказный поручик Луневский. Ха-ха.
-Не понимаю, вы что ревнуете?
В глазах Майя появился явный интерес.
-Позвольте, я оставлю этот вопрос без ответа,- кокетливо ответила Белоглазова, чувствуя, что на самом деле, Луневский ее немного волнует. Давно уже ее сердце не трепетало от любви, почти засохло. Мысли о Бекасове её, конечно, волновали, но после его выходки в больнице, она не знала, что о нем и думать. Анна не видела Петра почти пять лет, за это время он мог сильно измениться. Нет, по сути люди не меняются никогда, но вот новое окружение, среда могут настолько сильно деформировать ментальность, поведение человека, что его и не узнать.
-Анна…
-Анна Владимировна, поручик.
-Конечно.
-Так вы поговорите с трактирщиком? Это могла бы сделать я, но мне, как понимаете, ходить сейчас по городку нельзя.
-Да.
-И ничего не скажете Васнецову?
-Нет.
-Ну раз вы перешли на односложные ответы, значит, я вас действительно убедила.
-Анна…Анна Владимировна, я могу рассчитывать?
-На что? На мое расположение?
-Да, то есть именно на расположение.
-Можете, Май…
-Юлианович.
-Слишком помпезно, но ничего не поделаешь. Посмотрим, как говорится, на ваше поведение.
-Я сделаю все, как вы скажете.

И теперь, встретившись у крепости, они сидели в густых кустах акации. Автомобиль «Renault NN Torpedo» темно-зеленого цвета, с заостренной действительно как у торпеды мордой, стоял на пустыре за маяком Гаруп.
Ровно в 23 часа, со стороны моря раздались выстрелы, послышались отдаленные крики. Палили явно из «нагана». Его глухие, раскатистые «шлепки», ни с какими другими не перепутаешь.
Буквально через несколько минут из участка высыпало пять или шесть жандармов, вооруженных карабинами. Дежурного мотора им явно не полагалось, поэтому, перемахнув через придорожный бордюр, они на своих двоих помчались к морю через пустырь.
-Пора,- сказала Анна, доставая из карманов гранату Миллса и Кольт М911, выданный по ее просьбе. Прихватила и свой «Браунинг». Тот самый, которым она собиралась в 1919-ом пристрелить Нестора Махно в Ольшанке.
В «хозчасти» Русского Союза освобождения Родины, который находился на окраине Ниццы, Анна выбрала себе на «операцию» мужской серый льняной костюм, темную просторную рубашку, матовые ботики. Слегка подстригла пышные пшенично-белые волосы, чтобы можно было надеть шляпу. Она стала похожа на молодого, правда чересчур смазливого щеголя. Шофер, который вез ее на итальянском Форде последней модели в Антиб, постоянно оглядывался, цокал языком – красивая девушка в мужском облачении его явно волновала. Высадив ее на пустыре у церкви Богоматери в Гарупе, там, где ее предательски ранил Луневский, шофер тяжело вздохнул и сказал, что надеется на более приятное совместное времяпрепровождение. Белоглазова послала ему воздушный поцелуй и скрылась среди вековых лиственниц. В доме торговки Бранкар скоротать время до вечера было нельзя, соседи могли ее увидеть. К тому же нельзя было впутывать в историю Амели, если не дай бог, операция провалится.
Над жандармерией ярко светила желтая лампа, конкурируя с огнем маяка, который уже зажег старый Мишель Бонье. В ее свете покачивался на альпийском ветерке триколор Пятой республики.
Сначала подбежали к углу здания и не заметив ничего подозрительного, подобрались к приоткрытой двери.
Анна заткнула Кольт за пояс, вынула «Браунинг», передернула затвор. Май держал свой револьвер стволом вверх, вопросительно смотрел на Белоглазову. Та кивнула, направила пистолет на поручика и выстрелила.
Пуля попала ему правое бедро. От неожиданности и боли он взвыл, переломился пополам, выронив «наган», упал на землю.
-Извини, Май Юлианович, во-первых, долг платежом красен, во-вторых, иначе проверить, кто остался в жандармерии просто невозможно.
Май скрипел зубами, зажимая обеими руками текущую из ноги кровь.
Через несколько секунд из участка выскочил жандарм. Он был невысок ростом, с широким лицом, похожим на луковицу. Подскочил к раненному, опустился перед ним на четвереньки.
-Что, что здесь происходит?!
-Перед дверьми вашего охранного заведения расстреливают людей, а вы сидите и спокойно чаи распиваете.
Жандарм повернул голову на Анну.
-Вы кто?
-Не узнали, разве? Я Анна Белоглазова. Это на меня покушались в больнице Антиба, якобы агенты большевиков и теперь меня разыскивает вся полиция Франции.
-А-а, да-да,- приложил руку к широкому, лягушачьему рту жандарм.- Конечно, это вы, мадам. Только я не понимаю…
-Но информация в газетах не верна. Я не жертва нападения агентов Москвы. Я давно переменила свои политические убеждения и теперь сама являюсь активной сторонницей большевиков. Кроме того, я – лидер подпольной коммунистической троцкистской организации «Красная Ривьера», которая и уничтожает русских офицеров-эмигрантов. За что? За то, что они предали Россию, бросили ее на произвол судьбы. На меня бывшие сослуживцы по Добровольческой армии и покушались, желая остановить мой карающий меч. Вы всё поняли, жандарм?
С этими словами Белоглазова направила на мокрый лоб стража порядка американский Кольт.
-Не надо мадам.- Он изобразил на лице жалостливую плаксивость, на которую способны только французы. – У меня трое детей, жена больная. Живот у нее распух, в горячке какой день. Я всё понял.
-Как вас зовут?
-Филипп Морель, мадам.
– Только ради жены и троих детей, месье Морель.
Анна достала гранату Миллса, выдернула из нее чеку, сунула в руку жандарма.
-Крепче сжимайте рычаг, а то дети останутся сиротами. Да не дрожите так, бомба выпадет. Мне, убежденной интернационалистке – коминтерновке терять нечего, я готова на всё ради своей идеи, ради своей борьбы. Кто еще кроме вас есть в участке?
-Никого.
-Ну тогда идемте, чего застыли?
-Куда, мадам?
-Разве я ещё не сказала? У вас тут в каземате томится русский белобандит Петр Бекасов, он покушался на меня.
-Да, мадам.
-Я пришла за ним. Месть – святое дело. Не правда ли?
-Правда, мадам.
-Ну так шевелите ногами, месье Морель, долго рычаг вы не удержите.
-Не удержу, мадам.- По щекам жандарма потекли слезы.
-Вперед!
Морель подскочил на свои коротенькие ножки, невероятно быстро стал ими перебирать.
Внутри участка действительно никого не было. Проходя мимо стола дежурного, Анна увидела на стене свое увеличенное из газеты фото. Внизу надпись: «Жертва кремлёвского ОГПУ». Она остановила Мореля:
-Похожа?
-Очень. Вы очень красивы, мадам.
-Вот ведь французы,- расхохоталась Белоглазова,- даже перед лицом смерти готовы флиртовать с женщинами. Хоть бы часть этого таланта русским мужчинам перепала. Шевелитесь, Филипп, думайте о жене и детях.
Тюрьма при жандармерии находилась в глубоком подвале, вернее в естественной пещерке. Спустились по крутой, железной лестнице. На ней жандарм споткнулся и чуть не выронил гранату. Анна мысленно перекрестилась- умирать совсем не хотелось, еще полно не решенных проблем. А, главное, недополученной любви. Именно теперь, на острие событий, она ощутила жуткую потребность в чувствах.
А потому, когда Морель одной рукой отпер камеру, где томился Бекасов, она обхватила голову Петра обеими руками, притянула к себе и крепко поцеловала. Он даже не пытался высвободиться. А когда все же удалось глотнуть воздуха, сказал:
-Я знал, что ты за мной придешь, но не думал, что так скоро.
Увидев жандарма с гранатой в руке, опешил:
-По-другому никак было нельзя?
-Никак.
-Ты как была бестией, так и осталась.
Бекасов вновь попытался получить поцелуй, но Анна довольно грубо его отстранила:
-Хорошего понемногу, ротмистр.
-Ничуть не изменилась. Такая же — то огонь, то лед.
-Ты мне еще за ночной кошмар в больнице ответишь. Шутник.
-С удовольствием.
Рядом громко засопел, потом застонал жандарм. Его рука с гранатой тряслась как в лихорадке.
-Что-то мы тут загостились, Петр Николаевич, пора и честь знать. Не ровен час месье Морель подорвет нас вместе с собой к чертовой матери.
И уже жандарму:
-Бегом на улицу, гранату подальше в кусты и карету скорой помощи поручику Луневскому.
-Что с ним?- спросил Бекасов.
-Пустяки. Пришлось ляжку ему продырявить для пользы дела.
-Ну ты и бестия. Сколько знаю, столько удивляюсь.
-На себя посмотри, ночной шалун. Скажи спасибо, что я тебе скальпелем в артерию не попала.
-Спасибо,- ухмыльнулся Петр, взявшись за порез, зашитый ему мелкими стежками врачами клиники Антиба.
Жандарм помчался к выходу, словно за ним гнались все собаки Франции. Следом едва поспевали Белоглазова с Бекасовым.
На улице ротмистр бросился к Луневскому, но Анна потянула его в темноту:
-Ничего страшного, стрелять не разучилась, я ему только слегка ткани задела, не зверь же. А он мне руку продырявил совсем неаккуратно, все еще плохо двигается.
-По ней это не заметно, – ответил ехидно Петр.
В зарослях, где недавно сидели Анна и Май, раздался оглушительный взрыв, а затем пронзительная трель свистка. Это жандарм, освободившись от бомбы и спрятавшись в зарослях, звал своих коллег на помощь.
Луневский всё еще постанывал.
-Ведьма,- прошипел он.
-Не ведьма, а бестия,- поправила его Анна.- Выздоравливай, Май Юлианович. Жди теперь ты в больнице террористов, которые придут тебя добивать. Ха-ха. Пока.
-Счастливого пути,- зло бросил поручик.
За маяком вскочили в «Renault NN Torpedo». Но ключей в машине не оказалась.
-Черт,- ударила по рулю Белоглазова.- Как же я так оплошала. Ключи остались у Луневского. Вот почему он пожелал мне «счастливого пути». Сама виновата. Возвращаться, разумеется, нельзя. Так, быстро думаем что делать.
-Извечный русский вопрос только заводит в тупик умного человека,- спокойно ответил Бекасов.- Поцелуй меня.
-Нашел время и место.
-Ну же, и скажу, что нужно делать.
Анна вздохнула, но припала к его сладким, как ей показалось, губам. Поцелуй вышел крепкий, и обоим понадобилось время, что привести дыхание в порядок.
-Ну, что будем делать?- наконец спросила Анна.
-Ехать на автомобиле, разумеется. Только куда – в Грас или куда? Что там Васнецов на этот раз придумал?
-В Ле Руре.
-Еще лучше. Займите, пожалуйста, мое место, госпожа Белоглазова.
Выйди из машины, Анна недоуменно взглянула на Бекасова. А тот залез под рулевую колодку, вырвал из ее основания несколько проводов, соединил их между собой.
-Есть искра, аккумулятор в порядке. Теперь поработайте немного вашими милыми ручками. Знаю, одна из них больна, но уж постарайтесь.
Он протянул Белоглазовой заводную рукоятку.
-Вставлять знаете куда? Хорошо. Крутите. Сильнее, а я соединю провода.
Через несколько минут, когда Анна уже вспотела, а больная рука начала нестерпимо ныть, двигатель «Renault» ожил, у мотора вспыхнули фары.
-Садитесь, Анна Владимировна,- предложил Бекасов,- а то без вас уеду.
-От вас, ротмистр, можно ожидать чего угодно. Скажите, наконец, зачем мне в больнице «Люгер» под нос сунули? Пошутили?
-Давно не видел, соскучился. Решил нашу встречу сделать незабываемой.
-Это аргумент. Откуда же знали, что я сама приду за вами в тюрьму?
-Вы же поняли, что я не хотел вам зла. Значит, непременно должны были исправить свою ошибку.
-Вашу ошибку, Петр Николаевич.
-Мою, Анна Владимировна. Мы с вами вместе столько прошли дорог, столько испытали, ради этого можно многое простить.
Бекасов нажал на стартер, и машина плавно двинулась по извилистой дороге. За крепостью он выключил фары. Разбирая путь только благодаря Луне, свернул с проселочной дороги на главную и там уже прибавил газа.
Только когда выбрались с мыса и двинулись в сторону гор, включил освещение. Все это время молчали. Первым его нарушил Бекасов:
-И все же не пойму, почему вы так грубо обошлись с Луневским?
-Надоел. Шутка. Решила немного изменить сценарий, написанный полковником Васнецовым.
-Даже так?
-Да, мне не всё в нём нравится, но фабула останется неизменной. Итак, мы с вами поселимся в доме, арендованном РСОР в Ле Руре. Местный трактирщик агент Васнецова. По идее, на него, как человека якобы причастного к красным, должны выйти агенты Москвы, заинтересованные в сотрудничестве с «Красной Ривьерой». Надеюсь, это название теперь не улетучится из головы жандарма Мореля и завтра оно появится в газетах. Представляю заголовок: «Белая Бестия — главарь «Красной Ривьеры». Звучит, черт возьми.
-Звучит,- согласился ротмистр.- Только ждать, когда на трактирщика выйдут террористы можно до бесконечности. И выйдут ли вообще, неизвестно. Или он что, каждому своему клиенту должен говорить, где вы находитесь? Куда едем, зачем?

-Не ворчи, Петя, это признак старения. Вообще же я собираюсь в Париж.
-Желаете посетить Лувр, Дом Инвалидов, или взобраться на этот ржавый, железный ужас под названием Эйфелева башня?
-Смешно. Нет, я собираюсь навестить нашего старого знакомого. Нестора Ивановича Махно. Говорят, он теперь шьет войлочные тапки или разводит кур, не помню. Батька прислал мне в больницу телеграмму, в которой выражает революционную солидарность и надеется на встречу. Что ж, нужно уважить человека.

Август 1924, юг Франции. Пригород Ниццы, Сен-Лоран-дю-Вар.

Генерал Юденич скорым, насколько был способен, шагом вращался вокруг гостевого столика в саду, тряс свежей газетой. Рядом с вазой черного молодого винограда, дымилась кубинская сигара. Изредка, откуда-то из глубины цитрусового сада раздавался голос его сестры: «Николя, тебе нельзя курить с утра». Николай Николаевич на секунду замирал, махал в сторону голоса газетой: «Не курю, не курю, Нюсенька». Потом себе под нос: «Тут закуришь и ночью». И уже сидевшим в плетеных креслах полковнику Васнецову, поручику Луневскому, опиравшемуся двумя руками на палку и подполковнику Тужилину, вызванному срочно Юденичем из Ментоны для консультации:
-Я не понимаю, господа. Уже решительно ничего не понимаю. Что, а главное, для чего натворила все это…Белая бестия в жандармском участке? Зачем она стреляла в поручика? Она что, с ума сошла, в чем логика? Вас, господа,- кивнул он на Васнецова с Луневским,- я уже много раз слушал, а теперь хочу узнать ваше мнение, Юрий Михайлович.
Подполковник Тужилин служил в свое время заместителем начальника охранного отделения Екатеринодара. На его счету значились десятки пойманных революционеров-террористов, разгромленных тайных организаций. Во время войны одно время подполковник возглавлял контрразведку Кавказской армии, которой командовал Юденич. Они подружились, пили брудершафт на стенах взятых Трапезунда и Эрзерума, городов западной Армении. Когда в феврале 1917-го генералы скинули императора Николая, Тужилин сказал: «Это вторая роковая ошибка. Первая — вступление России в войну. Бог бы с ними, с сербскими братьями, они все равно никогда не оценят нашу жертвенность. Русскому народу нельзя давать вольницы, как сумасшедшему топора. Он попробовал крови, а теперь ему еще развязали руки. Попомните мои слова – Россию ждут тяжелейшие испытания».
После Октябрьского переворота Тужилин не стал дожидаться «тяжелейших испытаний» и уехал с семьей во Францию. Поселился в апельсиновой Ментоне, в небольшом домике на Rue Prato. Когда узнал, что Юденич обосновался в Ницце, нанес ему визит. Бывшие приятели пили несколько дней подряд, пока у обоих не заболели печёнки. «Я не оставляю идею воссоздания единой, великой и неделимой России»,- сказал на прощание генерал. «Ах, не держи в душе, мой друг, пустые надежды. Они унижают человека, разрушают его душу»,- ответил Тужилин.
Эти слова не понравились генералу, и с тех пор он не проявлял желания встречаться с подполковником. Да и тот не нуждался ни в каком общении. Он заперся в своей мантоновской скорлупке. В РСОР его не приглашали. Офицеры Союза освобождения считали Юрия Михайловича предателем, так как он не воевал с большевиками в Добровольческой армии, а сразу сбежал во Францию. И вот теперь он вдруг понадобился генералу Юденичу.
-Да, поступок Белоглазовой…так, кажется, её фамилия?- Подполковник потер красные, видно, исстрадавшиеся без дела руки.- Ну вот. Кажется абсурдным. На самом деле, он вполне логичен и с точки зрения сыска, грамотным. Насколько я могу судить, атаманша считает, что информация о планах Союза просачивается к террористом. Именно поэтому на ходу и изменила сценарий. Смело, очень смело. Ранила она вас, поручик, как вижу, не серьезно, но специально.
-Отомстила,- вставил поручик.
-Да, мне Николай Николаевич рассказывал, как вы невежливо обошлись с этой дамой по прозвищу Белая бестия. Что же вы хотите? Сами такой ход придумали или кто насоветовал?- Тужилин взглянул на Васнецова. Тот лишь сузил совиные глаза, дернул крючковатым носом.
– Не только отомстила,- продолжил подполковник.- Вы же сами говорили, поручик, что тем самым она выманила из участка единственного жандарма и взяла его, как говорится, в оборот, когда он попытался оказать вам помощь.
-Для этого не было нужды стрелять в поручика,- возразил Юденич, вынимая из пепельницы сигару. А потом, видно вспомнив окрик сестры, положил назад.
-Главное, Белоглазова достигла тех целей, которых добивалась. В газете четко написано то, что и требовалось. Со слов незадачливого жандарма, Бестия назвалась главарем тайной коммунистической организации «Красная Ривьера». Теперь её разыскивает французская полиция, как террористку.
-Ну а вы, поручик? Как вы объяснили жандармам, почему Белоглазова стреляла в вас? – спросил генерал.
-Очень просто,- ответил Луневский.- Шел мимо, стал случайной жертвой какой-то бандитки, ничего не ведал, ничего не знаю. Видимо, террористка посчитала, что я ненужный свидетель. А добить меня помешал герой-жандарм Филипп Морель. Все довольны.
-Почему же, поручик, черт возьми, вы не ждали Бестию на катере, как договорились, а пошли вместе с ней к участку?
За поручика ответил полковник Васнецов:
-Она наверняка убедила поручика в том, что через меня и мое окружение, как только что справедливо заметил уважаемый Юрий Михайлович, просачивается информация к врагам. И решила провести первый раунд по- своему. Главное, Бекасов «похищен», а в газетах невероятный шум. Анна Белоглазова, бывший атаман Добровольческой армии, которую белоэмигранты считали своей, оказалось не просто агентом большевиков, а руководителем террористической организации «Красная Ривьера». Все получилось лучше, чем я задумывал. Надеюсь, дальше Анна Владимировна будет придерживаться нашего общего плана и появится в Ле Руре вместе с Бекасовым.
-А если не появится?- Генерал все же сделал несколько затяжек и опасливо посмотрел в глубину сада. Но окрика на этот раз не последовало. Тогда он взял сигару и не опасаясь, расхаживал с ней по бархатной дорожке.
-Я согласен с господином Васнецовым. Пока нет оснований полагать, что Белоглазова поступает с точки зрения сыска бессмысленно,- сказал Тужилин.- В Сен-Пон, это рядом с Ле Руре, живет моя племянница Анастасия Никольская и я готов, господа, прямо сейчас отправиться навестить её.
Генерал замер возле кадки с цитрусовым гибридом, затушил в ней сигару, удивленно взглянул на подполковника. Он не ожидал, что Тужилин проявит такую инициативу. Приглашал ведь только для консультации, чтобы услышать его мнение. Видно, упрел без движения, старый сыскарь,- подумал Юденич,- а нюх еще есть и гончая кровь играет. Что ж, это кстати.
-Будем вам очень благодарны, Юрий Михайлович,- сказал он, наконец.- Союз выделит вам некоторые средства.
-Не нужно,- поморщился Тужилин, видимо, посчитав, что тем самым приятель пытается сделать из него платного агента Союза освобождения.- Обойдусь своими силами.
-Юрий, раз ты приехал,- перешел на «ты» генерал,- значит, решил помочь не только мне, но и Союзу, всей белоэмиграции. Поэтому не нужно жертвенной самодеятельности. Получишь сколько положено в таких случаях. Агента я из тебя делать не собираюсь. Да я и сам к Союзу имею, как бы это сказать, опосредованное отношение. Возглавляю общество ревнителей русской истории. Но как боевой генерал, убежденный сторонник освобождения России от большевиков, не могу мириться с бесчинствами, которые их агенты творят на Ривьере. Они действительно превратили её в красную. Поэтому не имею права теперь стоять в стороне от РСОР. Надеюсь, в сентябре бароном Врангелем все же будет создан Русский Общевоинский Союз, который станет эффективно бороться с нашими врагами и моего участия в этом деле уже не понадобится.
Тужилин только развел руками, выражая свое согласие. Полковник Васнецов встал, поклонился генералу, предложил Тужилину «пройти в комнаты» обсудить детали его поездки в Сен-Пон и Ле Руре. Поручик Луневский тоже поднялся, опираясь на палку, спросил, нужно ли и ему ехать вместе с подполковником.
На это Васнецов ничего не ответил, лишь пронзил поручика хищным, уничтожающим взглядом и удалился из сада вместе с Тужилиным. Там они беседовали около часа. На прощание Васнецов сказал: «Запомните, французы говорят быстро, но действуют медленно». «Я знаю»,- кивнул Юрий Михайлович. А полковник ухмыльнулся: «Это пароль для кабатчика Фурнье в «Вежливом кабане». Он должен ответить вам тоже цитатой из Вольтера, если у него всё в порядке и может с вами общаться: «Сколько нелепостей говорится людьми только из желания сказать что-то новое».

Август 1924, юг Франции, коммуна Ле Руре.

По предгорью Альп «Renault» бежал довольно шустро. Фары полностью включили, отъехав от Антиба на приличное расстояние. Бекасов еще прибавил скорости. Анна только удивлялась, где Петя так лихо научился водить мотор, уж не таксистом ли подрабатывал? Впрочем, чему удивляться, многие русские офицеры занялись теперь этим ремеслом. Но спрашивать не стала. Почти всю дорогу молчали. И только проехав табличку «Le Rouret», ротмистр сказал, что не помнит, где находится Route de Nice. Анна ответила, что они по ней и едут, а за центральной площадью у ратуши, следует свернуть направо.
Фары опять погасили, поэтому маленькую ратушную площадь едва не проскочили. И все же Белоглазова вовремя заметила среди деревьев, подернутых предрассветным туманом, шпиль местного храма. Несколько лет назад рядом с ним поставили памятник павшим в Первую мировую войну и она приезжала сюда с дядей на церемонию открытия.
Повернув за ратушей на нужную улицу, через квартал увидели двухэтажный дом с заколоченными окнами. На юге Франции немало стояло таких домов —призраков, война разметала их хозяев. Кто-то погиб, другие переехали из глубинки в более людные места, где была работа и пропитание. Франция почти оправилась от послевоенного кризиса, но многие здания по-прежнему пустовали.
Рассвет над морем разгорался быстро, как пожар в сухом лесу. Через несколько минут было уже совсем светло. Анна нашла камень, под которым должен был находиться ключ. Там он и оказался.
Внутри «призрака» царил настоящий разгром- пол был усыпан битым камнем, стеклом, рваной газетной бумагой. Стены ободраны, чем-то обколоты. Кое- где на них висели маленькие, пожелтевшие акварельные картинки. Кругом пыль и паутина. Все это удавалось разглядеть благодаря большому чердачному окну, которое, как ни странно, оставалось целым.
Но самым странным было то, что дальняя комната за высокой узкой дверью, оказалась совершенно чистой и опрятной. В центре стоял стол на кривых ножках, покрытый свежей зеленой скатертью. На нем — ажурная бронзовая лампа с зеленым же абажуром. У стены – диван с фиолетовым покрывалом в синих лилиях, напротив – два массивных кресла в бело-золотую полоску старинной работы. Больше всего Анну удивил открытый шкаф, набитый книгами Вальтера, Русо, Жан-Жака Буасара, Франсуа Рабле. Комната настолько не гармонировала с другими помещениями, что, казалось, она перенесена из другого мира.
-Уютное гнездышко,- сказал Бекасов. – Видно, агент Васнецова постарался. Только не понятно как здесь можно находиться без еды и воды несколько дней. Хотя…
Ротмистр дернул шнур на лампе. Она вспыхнула довольно ярким желтым светом, и комната наполнилась уютом. Указал на люк в полу возле шкафа с книгами. С трудом открыл его, заглянул вниз. Спускаться по широкой деревянной лестнице в полную темень не стал.
-Вероятно, там есть припасы,- констатировал он, развалившись на диване. – А что, мне тут нравится. Давно мечтал уединиться с вами, Анна Владимировна. Идите ко мне.
– А мне вот не нравится.
-Что, предложение идти ко мне?
-Оставь, Петя.
-Как же с тобой тяжело, Анна,- вздохнул он.- Ты же целовалась в машине вполне искренне, вся горела. И вот опять арктический лед.
Белоглазова не ответила. Она подошла к столу, выдвинула центральный ящик. В нем были пуговицы, иголки, игральные карты, еще какая-то мелочь и 500 франков. Анна даже присвистнула. Позаботился агент, как его …капитан Стрельцов, так позаботился.
Заметила, что под лампу подсунут свернутый вчетверо лист. Развернула. Глаза ее расширились, словно в комнате наступила полная тьма. Она протянула листок Бекасову.
На нем жирными буквами, по-русски было написано: «Немедленно уходите из дома, иначе СМЕРТЬ!» Снизу мелким почерком приписка: «Grass, Ave Victoria,7». Еще ниже: «В.О.»
На этот раз присвистнул Бекасов:
-И что сие означает?- Он повертел записку перед глазами, шутливо попробовал ее на зуб.- Не вкусная.
-Это означает, Петя, что нам нужно скорее бежать отсюда.
-Что? Ты думаешь…
Договорить он не успел. В соседней захламленной комнате под потолком лопнуло и обсыпалось стеклянным дождем окно. В следующий миг на пол что-то упало, разбилось, растеклось желто-голубым пламенем. Огненная лужа быстро стала заполнять пространство, подобралась к открытой двери в их комнату. Еще один хлопок, очередная вспышка, которая уже произошла в густом, желтом дыму.
Ротмистр схватил Анну за руку, швырнул на пол. Они смотрели друг на друга полными ужаса и непонимания глазами. Окон в комнате не было. Соседняя уже пылала гигантской огненной печью.
-Это тоже подарок агента Васнецова?- спросил Бекасов.- И что за подпись в виде «В.О»?
-Не знаю. Люк.
-Что?
-В подпол!
Кашляя, закрывая рот носовым платком, ротмистр подскочил к люку, рванул ручку на себя так, что она оторвалась. Попытался зацепить края люка пальцами, но не получилось.
Комната все больше наполнялась едким, пахнущим почему-то горелой рыбой, дымом. Анна достала Кольт, отстранила Бекасова, выпустила всю обойму в ручку крышки. И трех выстрелов хватило, чтобы превратить его в щепки.
Спустились вниз в кромешную тьму.
-Должен быть выключатель, все же Франция! – Петр чиркнул зажигалкой.
Слева от лестницы действительно оказался электрический тумблер. Свет оказался слепым, но всё же удалось разглядеть в конце подпола, заставленного коробками с провизией, пивом и вином, железную дверь. Она была заперта на большой железный замок.
-Стреляйте в него,- посоветовал, закрываясь локтем от дыма ротмистр.
-Вторая обойма в машине, у меня заряженный «Браунинг».
-Мой револьвер тоже в моторе. А этой дамской штучкой лишь орехи колоть, да Луневским ляжки дырявить. Как же не хочется подыхать здесь, как загнанная крыса в норе. Только встретил тебя и вот опять расставание, кажется, навсегда. Давай хоть поцелуемся на прощанье.
-Потом, Петя. Возьми.
-Что?
-Прекрати «чтокать», соберись. – Она протянула ротмистру гранату Миллса.- Одну я подарила милому жандарму Филиппу Морелю, вторая, к счастью, осталась. Всё же какая я предусмотрительная.
-Ты что, с ума сошла? Нас тут размажет взрывом по стенкам.
-Предпочитаешь, превратиться в пережаренный бифштекс?
Белоглазова сама вставила в дужку замка гранату, которая подошла как нельзя лучше, кивнула Петру:
-Наверх, я за тобой.
Беспрерывно кашляя, ротмистр полез наверх.
-Курить нужно меньше,- проворчала ему вслед Анна, вынула чеку. Однако освободившийся рычаг выбил гранату из душки. Она упала на пол под ноги Белоглазовой. «Если «британка» старого образца, рванет через семь секунд, если нового- через четыре»,- пронеслось в голове.
Анна подпихнула ботинком бомбу к двери, бросилась к лестнице. Поднялась на первые две ступеньки, а дальше ее втянул за шиворот в жутко задымленную комнату Бекасов.
Отвалились от люка в угол, зажали уши, открыли рты. «Британка» оказалась «старомодной», взорвалась через 7 секунд. Однако уши все же заложило, а по головам словно прошелся дробильный молот.
Железную дверь в подполе раскурочило, но с петель не сорвало. Через рваную дыру дым выливался наружу желто-молочной рекой. Пролезть в узкое отверстие было невозможно. Петр сходу ударил по двери несколько раз ногой и она с грохотом упала.
Выход из подвала вел в заброшенный фруктовый сад. Нырнули в него как в спасительную живую воду. Пробежали метров пятьдесят, упали в густых, колючих зарослях. Несколько минут жадно глотали свежий альпийский воздух, глядя на пылающий гигантским факелом дом. Где-то со стороны ратуши послышался колокол пожарной машины, крики людей.

Таверна «Вежливый кабан» представляла собой на редкость, для послевоенного времени, чистое, уютное и приятное во всех отношениях заведение для глухой провинциальной коммуны. Слава о «Кабане» давно растеклась по всему Провансу. Сюда на огонек, что на улице Route de Roguefort, заглядывали чиновники со многих окрестных городков , приезжали даже из Марселя и Тулона. Не только выпить и вкусно поесть, но и поиграть в бильярд или перекинуться в вист. И в самые тяжелые военные годы владелец таверны Жан Фурнье умудрялся доставать свежие продукты, которые почти полностью отправлялись тогда на фронт. Конечно, иногда возникали перебои, но свежая кабанятина имелась всегда. Это несмотря на то, что добыча диких животных в Провансе была сильно ограничена. Поговаривали, что Фурнье свел знакомство с товарищем президента Марсаля и получает от него послабления и протекцию. Другие, более приземленные обыватели, списывали все на то, что предок Жана был русским уланом – пришел в 1814 году в Париж с армией Александра I, да так и остался, как многие тысячи русских солдат, решившие поменять свою крепостническую родину на свободную Францию. Фамилия его была вроде бы Иванов или Ванин, а он, женившись на француженке Мари Фурнье, взял ее фамилию.
Сам Жан о своих корнях никогда не распространялся. Был он плотен телом, невысок ростом, с мягким серебристым пушком на почти лысой голове. На широком, мягком по-бабьи лице, с массивным, ноздреватым носом, всегда играла улыбка. Но это не потому, что он пытался всем угодить и расположить к себе. Просто от природы уголки его губ были поддернуты кверху, от того и складывалось такое обманчивое впечатление. Истинную его натуру, как и всех людей на земле, выдавали глаза и смех. Карие, заточенные непростой жизнью глаза, были остры как гвозди, которые он словно вбивал в собеседника. Именно поэтому мало кто выдерживал его взгляд. А смех, даже в самые веселые для него минуты, был сдержан и негромок. Это говорило о том, что он всегда контролировал свои эмоции. И, главное, был неглуп. Потому что только глупые люди не знают этой простой истины про смех и демонстрируют свою настоящую натуру. А разве можно открываться людям? Никогда, считал Жан Фурнье.
Таверньер протирал белоснежным фартуком высокие хрустальные бокалы и проверял свою работу на солнечный свет, заливавший его заведение, словно море во время прилива. Окна «Вежливого кабана» были открыты настежь. Свежий альпийский воздух выметал из таверны вчерашний кислый угар, какой всегда остается на утро в питейных заведениях. Посетителей в «Кабане» почти не было. Лишь в углу под аркой, украшенной охотничьими трофеями-головами косули и волка- склонился над рюмкой Мерло 80-летний старик Делаж. Он всегда приходил в одно время, брал свое вино и около часа молчал в одиночестве. Потом незаметно исчезал. Сегодня он задержался час, смотрел, как пожарные тушат дом у ратуши и автомобиль.
У входа звякнул колокольчик. В таверну вошел высокий мужчина в черном пальто и высокой английской шляпе. В руках – тонкая тросточка с резной костяной ручкой. Ею он оббил от пыли светлые, с коричневыми бортами ботинки, снял шляпу, приветливо кивнул таверньеру. Тот ответил учтивым поклоном, отложил на стойку бокалы.
– Что желает месье? – спросил он, указывая на столик с букетиком свежей лаванды посредине заведения. – Могу предложить бифштекс из кабаньей лопатки с чесночным соусом или вырезку горного козла с грибной подливкой.
-Стаканчик испанского хереса и кофе, пожалуйста.- Мужчина занял указанное таверньером место.
Это был Юрий Михайлович Тужилин, приехавший в Ле Руре из Сен-Пона на автомобиле. Мотор ему передали тот, что поджидал в Каннах Луневского, Белоглазову и Бекасова. Но в силу того, что последние двое исчезли в неизвестном направлении, авто решили предоставить подполковнику. Для этого ему понадобилось морским путем добираться из Ниццы до Канн. Такси решили не использовать. Видно, перестраховывался полковник Васнецов. У племянницы Анастасии Юрий Михайлович не задержался. Столб черного дыма со стороны Ле Руре был хорошо виден в Сен-Поне и, почувствовав, что это как-то связано с пропавшей парочкой, велел шоферу – молчаливому сербу Милковичу – везти его в коммуну.
-Что у вас здесь случилось за огненное представление?- спросил он, располагаясь в широком плетеном ивовом кресле и передавая шляпу хозяину заведения.
-Дом Лафаров сгорел. Подчистую. Молодой Мишель Лафар погиб, кажется, под Верденом, а его старики перебрались сразу после войны в Марсель. Перед этим, вроде бы, кому-то сдали дом. Больше о них никто не слышал. Наверное, умерли. Дом пустовал. Возможно, в него забрались клошары, да с пьяных глаз спалили. Вместе с собой.
На Фурнье обернулся молчаливый старик Делаж. Его красный нос сливался по цвету с Мерло в рюмке.
-Клошары к дому Лафаров на шикарном авто подкатили?- задал он вопрос, отчего Жан аж открыл рот. Подобной длинной фразы он никогда не слышал от Делажа.
-Сгорел и мотор?- спросил с наивным видом подполковник.
-Да,- как бы нехотя кивнул таверньер. – Говорят, что рядом стояло авто.
-А марка?
-Что?
-«Renault NN Torpedo»,- ответил за Жана старик.- Я новинками техники давно интересуюсь. По обгоревшему остову точно «Renault».
-А что же в доме, нашли…ну трупы этих самых бродяг, кости? Или еще что?
-Разве чего найдешь?- ухмыльнулся старик.- Горело, как в преисподней, да еще что-то там взорвалось.
-Взорвалось?
-Да, Муссон и Ниве, что живут неподалеку, говорили, что внутри что-то бабахнуло, а уж потом запылало. Или наоборот, но это неважно. Долго потушить не могли.
Тужилин сделал глоток хереса, как бы ненароком произнес:
-Французы говорят быстро, а действуют медленно.
-Вы, вероятно, месье, англичанин, судя по произношению? – спросил, прищурившись, старик.
А Жан застыл с фужером, натертым уже до алмазного блеска, как будто на него напал столбняк. Он долго смотрел на «англичанина», потом сказал, выделяя каждое слово:
-Сколько нелепостей говорится людьми, только из желания сказать что-то новое.
Делаж перевел взгляд с Тужилина на Фурнье, потом обратно, тяжело вздохнул, допил свое вино и вышел из таверны.
Жан опустился напротив подполковника.
-Вы из Ниццы?
Юрий Михайлович кивнул:
-Николай Николаевич велел вам кланяться. Что здесь произошло, где Бестия с Бекасовым, неужели сгорели?
Таверньер развел руками и чуть не уронил фужер. Поставил его на соседний стол.
-Я и сам толком ничего не пойму. По договоренности с Филином, приготовился ждать, когда на меня выйдут коминтерновцы, чтобы свести их с Бестией. А тут такое.
-Филином?
-Извините, вы, возможно, не знаете, так в Союзе называют полковника Васнецова.
-Хм, он действительно похож на эту хищную птицу.
-Ну да, не в обиду ему. Так вот. – Фурнье приблизил свой ноздреватый нос к лицу Тужилина. – На меня уже вышли вчера интересующие нас люди.
-Вот как! Нападение на жандармский участок в Антибе было совершенно только этой ночью, а на вас уже кто-то вышел. Странно. Белоглазова и Бекасов могли лишь утром приехать в Ле Руре. Если вообще приехали.
-Но дом-то сгорел.
-Они что, приехали и сразу сами себя спалили?
-Абсурд.
-Нет, дорогой мой господин Фурнье. Ничего абсурдного в жизни не бывает. Все имеет свое логическое объяснение. Именно поэтому мы, сыщики, и раскрываем преступления.
-Вы сыщик?- округлил глаза Жан, но сразу потупил взор.- Я хотел спросить…
Но так и не придумал, что он хотел спросить. А Тужилин предложил ему рассказать о беседе с «красными эмиссарами».
-Вчера вечером ко мне в таверну зашел симпатичный молодой человек, с родинкой на щеке.- Фурнье указал пальцем, где у мужчины была родинка под правым глазом.- Глаза голубые, полупрозрачные, будто топазы.
-А ботинки?
-Что ботинки?
-Какие на нем были ботинки? Цвет, стоптанные ли?
-А-а. Хм. Кажется, коричневые, обычные летние. Вполне приличные. Нет, не стоптанные, точно.
-Значит, приехал на своем авто или такси. Понятно. Вы его видели здесь или где-нибудь еще?
-Нет, иначе бы сразу вам сказал.
-Не удивляйтесь моим вопросам, месье Фурнье, а просто на них отвечайте. Руки.
-Что? Ах, руки. Он их все время куда-то пытался спрятать, да. То в карманы брюк, то за лацкан светлого пиджака. На правом указательном пальце, я успел заметить, большой белый шрам. И еще шрамчик над правой бровью. Тоже белый. Размером с оливу.
-Видите как славно, почти получился законченный портрет незнакомца. Так он вам что, сразу и сказал, что ищет контакт с «Ривьерой»?
-Когда все посетители разошлись, он подошел ко мне и заявил, что знает о моих связях с красными бандитами, орудующими на юге Франции, и если я не заплачу ему прямо сейчас 5000 франков, он донесет на меня в полицию.
-Прием «кавалериста». С наскока и шашкой по голове.
-Я сказал, что он ошибается и чтобы уходил, иначе я сам позову жандармов. Тогда он как-то нехорошо рассмеялся и сказал, что руководство «Немезиды», которую он представляет, хочет встретиться в ближайшее время с самой Белой бестией или ее соратниками.
-Немезида, это, кажется, древнегреческая крылатая богиня возмездия. Хм. И что дальше?
– Я ничего не ответил. А он выложил на стол купюру в тысячу франков, пододвинул ко мне. Сказал что встреча, если мои знакомые согласятся, состоится в заброшенном доме у ратуши. В том самом, где должны были ждать от меня вестей Бестия и Бекасов. Но дом Лафаров сгорел, этих двоих нет. И вообще я уже окончательно запутался.
-Не нервничайте, месье Фурнье.
Тужилин достал из внутреннего кармана пальто конверт, положил перед таверньером.
-Здесь 10 тысяч от Союза.
-О-о, месье…
Жан покачал большой, лысой головой, вытер фартуком серебристый пушок на ней. Его мягкие щеки затряслись, глаза наполнились желтым светом.
-Что мне делать дальше?- вкрадчиво спросил он.
-Мужчина представился?
-Нет. И не назвал точной даты встречи в злополучном доме Лафаров.
-Возможно, он вновь скоро объявится. Скажите ему, что представители «Красной Ривьеры» готовы встретиться с «Немезидой». В следующий четверг, с 11 до 12 дня в Грасе. В кафе «Веселый Жюан». Это рядом с парфюмерным домом Молинар на улице Виктора Гюго.
-Вы будете сами?
-Это всё, месье Фурнье. Мы надеемся на вас. Да, если до четверга никто не объявится, что мало вероятно, дайте мне знать в…Впрочем, не нужно. Итак, ждем «Немезиду» в Грасе.
-Но они хотят Бестию!
-Скажите, что с атаманшей их встреча состоится только в том случае, если они нас убедят в своих самых серьезных намерениях.
Не допив вина, Тужилин вышел улицу. С гор тянуло прохладой и ароматом молодых сосен с лавандой. Он наполнил легкие упоительной воздушной смесью, счастливо улыбнулся. Ему нравился Прованс, где почему-то было легко и свободно русскому человеку.
Юрий Михайлович не случайно назначил встречу «Немезиде» в кафе Граса. Он, разумеется, ознакомился с делом Анны Владимировны Белоглазовой и узнал, что одна из ее бывших подруг – кадеток по Александровскому училищу Софья Лозовская, живет в Грасе. Скорее всего теперь, если Белоглазова и Бекасов живы, -рассуждал он,- они направятся именно к ней. Видно, в доме Лафаров произошло что-то непредвиденное. Кто-то собирался их убить. И этот «кто-то», несомненно, знал, что они утром появятся в Ле Руре. Значит, свой, из РСОР. Конечно, вероятна и случайность. Например, Бестия или Бекасов, могли неосторожно обойтись с гранатой Миллса. Произошел взрыв, потом пожар. Но куда в таком случае делись их останки? Нет, скорее всего, они на пути к Грасу. Именно в грасовскую тюрьму должны были перевести ротмистра Бекасова и именно на грасовскую жандармерию, по словам Васнецова, изначально планировалось «нападение» с целью его освобождения. Не исключено, Бестия на ходу поменяла свои планы и задумала устроить какой-нибудь фейерверк в Грасе. Чтобы усилить к себе доверие красного подполья. Нельзя исключать и того, что она сама подожгла дом в Лафаров. Зачем? А затем, что как уже догадался Васнецов, она не верит ни ему, ни его окружению. А потому решила действовать самостоятельно, вопреки логике. Но логика есть во всем. Именно на ней держится Вселенная. Дилетантизм, конечно,- думал Тужилин,- но не лишенный смысла. Недаром дамочку прозвали Бестией. Именно такие оторвы и выходят победителями.
Однако Юрий Михайлович пока никак не мог ухватить осязаемую нить её логики. Кроме того, его настораживало и удивляло то, что представители загадочной «Немезиды» с такой поспешностью вышли на таверньера Фурнье. Еще даже не успели остыть головешки сгоревшего дома Лафаров. Что-то здесь не вязалось и не складывалось в одно целое. Более того, сыпалось сквозь пальцы, как бусинки порвавшегося ожерелья.

-Вероятно, так жили древние галлы,- сказал ротмистр Бекасов, поворачивая над костерком палочку, с нанизанной на неё тушкой горного голубя.
-Скорее, неандертальцы,- ответила Анна, проверяя количество патронов в магазине «Браунинга».- Я в училище слушала курс по мировой истории.
-Ну, значит, неандертальцы,- согласился Петр.- Только они вымерли как мамонты и нас, возможно, ждет такая же судьба.
Они сидели на небольшой горной поляне возле пещеры, в которую вел невысокий базальтовый свод. Анна ловко подстрелила из пистолета голубя, которых здесь обитало в достатке. А Петр, выломав из патрона «Браунинга» пулю, высыпал порох на сухой мох. Затем подпалил его выстрелом выхолощенного патрона. Собрали немного хвороста и теперь жарили общипанную Анной птичку. Без перьев она оказалась совсем маленькой, но всё же хотелось хоть что-то положить в рот, а во-вторых, нужно было передохнуть и определиться с дальнейшими действиями.
-Как же вас, ротмистр, не расстреляли за, хм… неточную информацию, которые вы передали в Ставку о прорыве Махно?
Бекасов давно привык, что Анна называет его то на «вы», то на «ты». Он и сам принял эту игру много раньше.
-Я, Анна Владимировна, не конкретизировал в своей телеграмме место и время прорыва Махно. Просто написал, что оно ожидается в ближайшее время. Конечно, когда я вернулся в Таганрог, уже было известно, что Нестор Иванович пошел на прорыв под Перегоновкой, полковник Васнецов меня чуть живым не съел. Но его удержал Антон Иванович, сказал, что в любом случае у добровольцев хватит сил остановить бандита Махно. Но рейды Батьки совпали с сильнейшим ударом по всему «московскому» фронту комиссара Егорова. Он собрал несколько полков из латышей и китайцев. Зимой Егоров отбил Харьков, Донбасс, Ростов. В общем, стало ясно, что дело идет к закату Белого движения, момент упущен. И здесь, на мой взгляд, не только вина Махно. Прав был Врангель – наступать без подготовки с трех направлений на Москву, растянув тылы — было смерти подобно. Так и получилось.
-И что же, Васнецов с Деникиным не интересовались, куда делась Белая бестия?
Ротмистр снял голубиную тушку с двух рогатин, понюхал, отщипнул кусочек.
-Ничего вкуснее, кажется, не пробовал. – Протянул голубя Анне.- Я сказал, что прорываться из Повстанческой армии нам пришлось порознь, поэтому ничего не знаю о твоей судьбе.
– А когда же узнал?
Бекасов рассказал, что в марте 1920 года, во время панического отступления добровольцев и Донской армии, он оказался под Туапсе в 3-ем Дроздовском полку, который вместе с донскими калмыками, прикрывал эвакуацию военных и гражданских в Крым, Константинополь, Сербию. Паника была необыкновенная. Красных сдерживала британская эскадра, которая била из орудий по горам. 26 марта один из снарядов каким-то образом залетел в расположение дроздовцев. Бекасова контузило. Он и сам не помнил, как оказался на борту итальянского транспорта «Барон Бек». Когда пришел в себя, выяснилось, что пароход идет на Лемнос. Так ротмистр оказался в Греции, а потом в Сербии.
-Так вы оказывается контуженный! – ехидно воскликнула Анна.
-Не волнуйтесь, госпожа Белоглазова, все что полагается, у меня работает как часы.
Ротмистр обнял Анну. Она не сопротивлялась. Попробовала голубя, поморщилась, вернула его на костер, прижалась к Бекасову, подставляя ему свои губы. Петр припал к ним, как роднику в пустыне. После долгого поцелуя, попытался повалить её на землю, но она не позволила:
-Давай не сейчас, Петя. Как ты вообще попал в РСОР и почему не нашел меня раньше?
-Думал, ты счастлива с этим, как его…Ну, с лысым, страшным махновцем Талым.
-Его убили красные.
-Да? Какая жалость. Сербы ограничили пребывание русских военных у себя в стране до нескольких тысяч, пришлось вместе врангелевцами перебраться в Болгарию. Барон вынашивал идею создания Союза, объединяющего всех участников Белого движения в эмиграции. В Софии он сформировал комитет по созданию этого Союза. Я работал в нём. А тут приехал человек из Ниццы от генерала Юденича. Рассказал, что на юге Франции агенты большевиков уничтожают белых офицеров, нужна помощь. РСОР своими силами не справляется. Ну, меня и еще несколько человек Врангель и откомандировал на Ривьеру. В Ницце я узнал, что ключевой фигурой в операции по выявлению агентов Коминтерна, являетесь вы, Анна Владимировна. Ну я не мог удержаться, чтобы не поучаствовать в вашем похищении из больницы. Так и представлял ваше удивленное, прекрасное лицо. Должен был «похищать» Одинцов, но я переубедил Юденича.
-Ну как, поучаствовали? Скажите спасибо, Петр Николаевич, что я вас не пристрелила из вашего же «Люгера». Надо же было повести себя таким кретиническим образом!
-Каким образом?
-Идиотским.
-А-а. Спасибо. Анна…
Петр обнял Белоглазову. Дав себя поцеловать, она опять отстранилась.
-Одинцова зовут Вячеславом?- спросила она, поправляя растрепанные ротмистром волосы.
-Да. Вячеслав Юрьевич.
-А когда и где вы с ним познакомились?
-В Болгарии, в 1922 году. Он тоже работал в комитете. Но уехал во Францию на полгода раньше меня. А потом я встретил Одинцова уже здесь, у Юденича. Вы его знаете?
-Замечали за ним что-нибудь необычное?
-Вы меня озадачиваете, Анна Владимировна. Да нет. Разве что он всегда неплохо жил, в отличие от остальных офицеров-эмигрантов. Снимал в Софии хорошую квартиру, модно одевался, ходил по ресторанам. Пару раз приглашал меня.
-И вы не спрашивали, на какие средства он шикует?
-Это не принято в нашей среде. Сразу видно, что вы жили в затворничестве. На чужбине каждый выживает и спасается от проблем как может. Общевоинский Союз на днях будет создан, нет сомнений. Но он не решит ни одной задачи, которая прописана в его программе. А уж спасти Родину от большевиков…Единственное что мы можем, это не дать красным агентам перерезать себя здесь как баранов. Вот почему я согласился помочь РСОР. По какой причине вы заинтересовались Одинцовым?
-В свою очередь, ротмистр, хочу задать вам встречный вопрос. Тебе, Петя, ничего не говорят буквы в записке, оставленной нам под лампой – «В.О»?
-Ты хочешь сказать, что записку написал Одинцов, а потом он же и закидал нас бутылками с керосином?
-Ну так вот слушай внимательно, когда и каким образом я познакомилась с твоим приятелем.
Анна рассказывала подробно, в ярких деталях как она оказалась в Днепровской православно-монархической республике. О генерале Грудилине, его бывших клевретах – есауле Наяденцеве и капитане Ростопчине. Махновском кладе под камнем на берегу залива и поручике Одинцове, который набивался ей в мужья, а потом сбежал с Грудилиным, узнав, что Махно со дня на день придет за своим кладом на Днепр.
-Бриллианты в консервных банках?- покачал головой ротмистр.- Оригинально. Но о генерале Грудилине я ничего не слышал. Странно.
-Не исключено, что твой Вячеслав Юрьевич Одинцов просто пристрелил своего хозяина Грудастого, как его за глаза называли соратники.
-Ты же говоришь, что банки с драгоценностями они переправляли на французский транспорт «Рион» в Николаеве. Капитан корабля наверняка имел выгодное дело с Грудилиным, а не с его помощником Одинцовым. Без генерала Слава не мог бы ни на что рассчитывать.
– Возможно. Только куда же делся генерал? В вашем комитете наверняка имеются досье на всех высших чинов императорской армии, оказавшихся в эмиграции.
-Конечно, и не только высших чинов. На всех, кто оказался в поле зрения комитета. Досье есть и на тебя. Частично составлял его я. Не волнуйся, в нем только героические страницы твоей биографии. О Грудилине – ничего. О нем может знать Юденич. Так, говоришь, в консервной банке, которую оставил тебе Одинцов, был кукиш?
Бекасов вдруг залился громким смехом, который эхом отозвался где-то в горах. Анна закрыла ему рот рукой, а он начал ее страстно целовать. На этот раз она не отстранилась.
Проснулись под вечер, когда костерок погас. На прутике висела, превратившаяся в уголек тушка голубя. Заметно похолодало, поднялся ветер. Перебрались в пещерку, но разводить огня не стали. В приближающейся ночи его было бы видно издалека. Вопрос- «что делать?» висел как туман, появившийся из-за склона горы.
-До Граса около 12 километров,- сказала Анна. – Если взойдет Луна, дойдем за пару часов, но…
-Нужно сначала заглянуть к месье Фурнье, проверить его «Вежливого кабана».
-Да, насколько он вежлив.
-Одинцов в паре с трактирщиком?
-Не исключено. Вячеслав, как ты говоришь, имел доступ к досье белоэмигрантов. Там наверняка есть их адреса. Так?
-В основном краткая справка- участие в Первой мировой, Добровольческом движении, время и место эмиграции. Но в некоторых личных делах, да, указаны их адреса, а также адреса родных и знакомых. Например, в твоей карточке значатся: Ирина Давальчевская – Милан, Софья Лозовская-Франция, Екатерина Дрейер — Берлин.
-Катенька, дочь генерала Дрейра. Мы вместе с ней на Тверской заставе от большевиков отстреливались. Нас тогда анархисты предали. С ними было заключено перемирие, а они нам в спину с Моховой ударили. Екатерину гранатой контузило. В университетском подвале я ее сутки в чувство приводила. Потом из Москвы через Белый город уходили.
-Кстати, Софья Лозовская, насколько я помню, живет в Грасе. Вы ведь к ней собираетесь, а не на Ave Victoria,7, как указано в записке.
-У вас великолепная память, ротмистр. Сначала в «Вежливый кабан».

Как всегда в горах, начало стремительно темнеть. Спускались до верхней дороги почти на ощупь. Опять помогла Луна. Она взошла в полной своей простоватой красоте и залила окрестности Ле Руре театральным светом.
Таверна находилась не очень далеко от дома Лафаров, поэтому проходя мимо, смогли рассмотреть не только остов, напрочь сгоревшего здания, но и каркас «Renault».
-Хорошая была машинка,- сказал Бекасов.- Жаль.
-Скажите спасибо, что нас не постигла её участь. Мне скажите.
-Спасибо, Анна Владимировна. Я ценю вашу привычку всегда ходить на дело с гранатами. То любовника своего спасать, то к Махно в гости. А теперь вон…
Анна прижала палец ко рту. Они подходили к «Вежливому кабану», в котором ярко горел свет и было, видимо, многолюдно. Возле входа и с заднего фасада стояло несколько авто и одна американская мотоколяска «Harley».
-Целый день в кустах, как ежики, – проворчал Бекасов, когда спрятались в зарослях ежевики с торца таверны. Отсюда хорошо было видно кто входит в «Кабана» и кто выходит.
-Скорее уж, кабаны.- ухмыльнулась Анна, отдирая от ноги колючку.
-Смешно, но не очень. Если нас подпалил Одинцов, то для чего он оставил на записке свои инициалы? Он кретин?
-Это вас нужно спросить, вы с ним по кабакам таскались.
-Знаете что, пока вы тут…
-Тихо. Узнаете?
Из таверны вышел невысокий человек, на кавалерийских кривоватых ногах. На ходу он надевал мотоциклетный шлем.
-Он?- Анна подпихнула в плечо Бекасова.
-Похож.
-Что значит «похож»? Вы не можете выражаться точнее, ротмистр?
-Не скандальте, Анна Владимировна, всех ежей с кабанами распугаете. Он, Одинцов, теперь точно вижу. Ногу правую слегка подволакивает. Говорит, собака красноармейская покусала? Чуть причиндалы не оттяпала.
Анна прикрыла ладонью рот, но сдавленный смех всё же вырвался. Одинцов замер, огляделся, но потом завел мотоциклет, толкая под горку, скрылся в клубах дыма и тьмы ночи.
-Напрасно смеетесь, – сказал громко Бекасов, после того как Одинцов уехал.- В 20-м красные часто использовали натасканных псов, прежде чем пойти в атаку. Где они только их брали в таком количестве? Сами были псами, такие же к ним липли. А Одинцов ведь должен быть в Париже.
-Кто его туда послал, Юденич?
-Разумеется. Узнал, что в Париж приехал Деникин, отправил к нему Вячеслава. Он считает, что у Антона Ивановича много денег и он как честный человек, должен выделить некоторую часть на нужды РСОР. Только зачем Деникину раскошеливаться, когда известно, что со дня на день в Белграде будет создан РОВС? К тому же Антон Иванович не раз заявлял, что политикой больше не занимается. А в Париже теперь полно других попрошаек: генералы Скоблин, Миллер, Трошин. А уж полковниками и прочими офицерами – вообще пруд пруди. Днем и ночью трутся на Пляс Пигаль, льют слезы по потерянной родине.
-Как -то вы нелестно о своих бывших товарищах, с которыми вместе проливали кровь.
-А я и о себе такого же нелестного мнения. Все мы, дворяне-белоручки, угробили великую русскую империю.
-И я?
-Анна Владимировна, – задохнулся ротмистр.- Анна…я о тебе, я о вас только…
-Ладно, Петр Николаевич, после выясним личные отношения. Пора.
Они выбрались из кустов, подошли к задней двери таверны, откуда, обычно, загружают продукты, выносят мусор.
Дверь, над которой горела яркая как Луна лампочка, оказалась незапертой. Вошли в темный предбанник, чем-то громыхнули. Далее находилась еще одна дверь, а за ней крутая винтовая лестница.
Поднялись. В узкой комнатке сидел месье Фурнье в синей рубахе с засученными рукавами, передвигал костяшки счетов, записывал что-то в книжицу.
Бекасов кашлянул. Жан оторвался от записей, глаза его округлились, а щеки провисли и посерели, словно от внезапной болезни. Он пытался что-то сказать, но только беззвучно зашевелил губами. Наконец, поднялся, замахал руками, как будто увидел приведений:
-Вы живы! Слава Создателю. А уж мы думали…
-Кто это «мы», месье Фурнье? – хмуро задал вопрос Бекасов и сделал несколько шагов к Жану. Тот достал из кармана белоснежного фартука носовой платок, высморкался.
-Дом Лафаров-то сгорел, а вас ищут всё полицейские и жандармы Франции.
-Для чего же нас искать, если мы сгорели?- спросила Анна.- Вы знаете, кто поджег дом?
-Нет, клянусь.- Фурнье приложил руки к груди.
-Одинцов?- Бекасов навис коршуном над таверньером, готовым выклевать ему глаза. – Или ты нам сейчас все выкладываешь, пудинг сметанный. Или я запру тебя в кладовке и сожгу вместе с твоим вонючим трактиром. Как вы нас с Одинцовым.
-Я здесь ни при чем!- взмолился Жан.- Я даже не знал, что Одинцов собирается делать.
«Дружить» с РСОР Фурнье начал в 1921 году. В его таверне нередко гуляли русские офицеры и в один прекрасный для него день они предложили ему оказывать им небольшие услуги – подбирать недорогое жилье для вновь прибывших эмигрантов, помогать оформлять вид на жительство и подобную бытовую мелочь. Для Жана это было несложно, так как у него имелись приятельские отношения с чиновниками, полицейскими, руководителями окрестных городков и коммун. Однажды к нему заглянул Вячеслав Одинцов. Быстро нашли общий язык, так как поручик щедро платил за ужины, делал крупные ставки в «вист». Как-то за карточный стол, вопреки своим правилам – никогда не играть с клиентами – подсел Фурнье. И проиграл Одинцову крупную сумму. В пору было продавать свою таверну. Поручик согласился простить долг, если Жан будет поставлять ему информацию о гуляющих в «Вежливом кабане» русских офицерах – чем занимаются, где живут. Клиенты это не скрывали от «добрейшего месье Жана». Так Фурнье стал агентом РСОР.
-Так это ты, жирный кабан, давал Одинцову наводки на офицеров, которых потом убивали террористы?- не сдержался Бекасов.
-Я не знал, клянусь, думал, что адреса нужны Одинцову, чтобы оказывать им материальную помощь.
-Не лгите,- возразила Анна.- Вы не могли так лестно подумать о человеке, который обобрал вас до нитки в карты и посадил на крючок. Он вам, наверняка, еще доплачивал из своего кармана, помимо того, что вы официально получали от РСОР.
-Да,- обреченно кивнул лысой головой таверньер.
-Кого вы сдали Одинцову в последний раз?
Таверньер рассказал о «респектабельном, седом мужчине с орлиным носом, в дорогом пальто с белой тросточкой», который явился якобы от Юденича. Он видел его впервые, фамилии не знает, а мужчина и не представился. Только назвал пароль. Одинцов вроде как поджидал его и велел ему сообщить, что с «Красной Ривьерой» ищет контакт коминтерновская организация «Немезида». Седой назначил встречу с представителем «Немезиды» в следующий четверг, с 11 до 12 дня в Грасе. В кафе «Веселый Жюан», что рядом с парфюмерным домом Молинар.
-Судя по описанию, это подполковник Тужилин, бывший сыскарь,- сказал Бекасов. – Я встречался с ним как-то в Крыму в начале 1920-го. Неделю назад Юденич собирался вызвать его из Мантоны, где живет Юрий Михайлович. Они с генералом бывшие приятели по фронту. Вы, Анна Владимировна, настолько спутали всем карты, что Васнецову потребовалась помощь бывшего сотрудника тайной полиции. Значит, «Немезида». Явно фикция. Хм. Но ни Юденич, ни Одинцов ничего мне о ней не говорили. Экспромт поручика?
-Крылатая богиня возмездия, оригинально. Вероятно, Одинцов решил ликвидировать теперь Тужилина. Нужно его остановить или…
-Помочь ему, – закончил фразу Бекасов.
-Вы, Петр Николаевич, радуете меня своей проницательностью, с языка срываете мои мысли. Приятно иметь с вами дело.
-А уж мне как приятно, Анна Владимировна. Ну что ж, здесь мы почти все дела закончили. Осталось только сварить этого жирного борова в котле и подать посетителям в виде буженины. Зачем нам такой агент, который ничего не знает и не понимает?
-Не надо, – скуксился Фурнье.- У меня жена больная и дочка глухая.
-Дочке повезло, что она избавлена по жизни слушать твои лживые речи. Если о нашем разговоре узнает Одинцов или кто-то еще, я тебя даже варить не буду. Просто настрогаю на бефстроганов и скормлю голубям. К чему это я? Ах, да мы так и не попробовали жареную горную птичку. Быстро собери в сумку еды: мяса побольше, сыру самого вонючего и бутылку вина. Да, зелени не забудь.
-А деньги?
-Какие тебе еще деньги?
-Не мне. Те, что передал мне, ну…Тужилин, 10 тысяч франков. Возвращать?
Бекасов потер лоб, взглянул вопросительно на Анну.
– Видимо, Тужилин передал месье Жану франки от Юденича, значит у генерала на трактирщика имеются свои планы,- сказала она Бекасову, как будто Фурнье рядом не было.- Не станем ему генералу мешать.
-Верно,- кивнул ротмистр.- Деньги забрать всегда успеем и с процентами. Ну, что встал?
Кабатчик побежал выполнять приказание.
-Не врёт?- кивнула ему вслед Белоглазова.
-Думаю, нет. Ему слишком дороги жизнь, трактир и материальная поддержка РСОР. Кто ему Одинцов, чтобы его выгораживать? Мне не дают покоя инициалы «В.О». Для чего Одинцов, если, конечно, это он, их оставил? И что вообще задумал Слава? Я не верю, что он способен стать террористом. Нет, друзья, с вами определенно не соскучишься.
-Возможно, он оставил эти буковки лично для меня. Однажды он преподнёс мне фигу в консервной банке, решил повторить, но в другой форме.
В комнату, кряхтя, вполз Фурнье с большим холщовым мешком, доверху наполненным продуктами. Сверху артиллерийским стволом торчало бутылочное горлышко. Бекасов сказал, что такую ношу не потянет и лошадь, поэтому нужен мотор.
Жан опять скуксился.
-Только до утра. Машину оставим в Грасе на центральной площади,- пообещал Петр.- Договоритесь с клиентами.
С полминуты Фурнье сопел как паровоз, потом поднял большой палец, скатился по винтовой лестнице. Через некоторое время вернулся с ключом.
-Синий «Ford» с одной разбитой фарой и помятой правой дверью. На ней цифра «15». Мотор месье Базена из Граса. Он винодел, ездит вечно пьяным. И теперь уже лыка не вяжет. Будет у меня ночевать. Пожалуйста, оставьте машину у фонтана на центральной площади.
После последней фразы Жан опять изобразил жалостливое лицо. Бекасов пообещал ему денежную премию от РСОР, похлопал по плечу и еще раз пригрозил страшными карами в случае разглашения сегодняшнего разговора.
Анна задержалась на лестнице.
-Кстати, если Одинцов объявится до четверга, скажите ему, что полиция все же обнаружила на пожарище останки двух человек. Но тщательно это почему-то скрывает.
-Хорошо. – Таверньер низко поклонился.
По дороге в Грас свернули в лес. В свете единственной фары отыскали идиллическую полянку. И там, расположившись под высоким дубом, ели кулинарные шедевры из «Вежливого кабана», запивали выдержанным Каберне Совиньон.

Грас встретил Анну и Петра слепым, туманным рассветом. Сразу въезжать в старинный городок не стали. Подождали, когда взойдет солнце, а потом въехали в него с севера по неширокой, сыпучей дороге. Мотор оставили, где просил трактирщик- на центральной площади у фонтана. Рядом находился парфюмерный дом Молинар а вниз по улице- кафе «Веселый Жюан». Хотелось есть, но в уже открывшуюся таверну не пошли, хотя Анну так и подмывало увидеть место, где Одинцов назначил встречу Тужилину с «Немезидой».
По крутым улочкам добрались до дома, где жила подруга Анны Софья Лозовская. Она оказалась у себя и очень обрадовалась Белоглазовой, бросилась обниматься. А потом всплеснула руками:
-Тебя же ищут! Все! Я читала в газетах.
-Потому к тебе и пришла. Поможешь временно у тебя укрыться?
-Конечно, только…
-Кто там, Софушка?- раздался из комнаты несколько раздраженный мужской голос.
-Муж болеет,- пояснила с горечью Софья.- Чахотка. Подхватил еще на Северо-западном фронте и с тех пор мучается. Мы здесь, в Грасе с ним познакомились. В аптеке, представляешь? Добрый, честный, очень порядочный человек.
-Не сомневаюсь. Я все поняла, Софья. Пойду.
Бекасов ждал на улице и с самого начала был против визита к Лозовской. «Сколько воды утекло. К тому же люди в эмиграции становятся совершенно другими,- говорил он.- Лучше снимем номер в маленьком горном отеле». Но Белоглазова очень хотела увидеть свою «кадетку», хотя и понимала, что Петр прав. Здесь, на чужой земле, люди заново пускают корни и многих через некоторое время просто не узнать. Однако она верила, что Софья осталась прежней – доброй, веселой, отзывчивой девчонкой. И теперь Анну больно резанули ее объяснения про больного мужа.
Она приобняла подругу, повернулась к двери. Сзади раздался еще один мужской голос, на этот раз твердый, без всякого раздражения.
-Так быстро уходите? Это просто невежливо, госпожа Белоглазова. А как же чашечка чая за воспоминаниями с подругой о московских боях с большевиками?
Обернувшись, Анна увидела за спиной Софьи высокого мужчину с орлиным носом. Одет он был в черный костюм, ослепительно белую сорочку, туго утянутую под овальным воротником, зеленым галстуком в мелкую, еле заметную голубую полоску. Под галстучным узлом красовалась золотая булавка в виде изломанной стрелы с белым прозрачным камушком на месте наконечника.
Самый шик по последней французской моде, – ухмыльнулась Анна.- И что это за франт? И тут же вспомнила описание Тужилина. Неужто, подполковник, но как он сюда попал? Ах, да, бывший сыскарь, понятно. Просмотрел ее досье.
-Имею удовольствие лицезреть самого господина Тужилина? – не без ехидства спросила Анна.
-Приятно беседовать с умной женщиной.
-Софья, зачем этот спектакль?
За Лозовскую ответил Юрий Михайлович:
-Не сердитесь на подругу, Анна Владимировна, это я упросил госпожу Лозовскую не говорить сразу, что я здесь. Хотел встретить вас, как бы неожиданно. Мало ли…Никак не могу отказаться от своих профессиональных привычек. Да теперь и не время от них отказываться. Что же господин Бекасов, внизу? Софья Аркадьевна, вы позволите пригласить в дом господина ротмистра?
Из комнаты с бархатными занавесками на двери, вышел улыбающийся мужчина в домашнем халате и с газетой в руках. В правый его глаз был вставлен золотой монокль с кожаным шнурком. Он поклонился:
-Позвольте представиться: подполковник Гольц Отто Августович. Немец по фамилии, русский по духу. Мои предки обосновались на московском Кукуе во времена Петра Великого. Под Варшавой в 1916 я попал в плен к бывшим соотечественникам, так они меня чуть на веревки не порезали, только разведчики генерала Маркова спасли. Царство небесное Сергею Леонидовичу, настоящий был русский офицер. Я вот часто думал, почему же мы, образованные, с чистыми помыслами люди, проиграли в битве лапотному мужику? И знаете, к какому выводу я пришел? Потому что мы не понимали своей конечной цели. А мужик понимал – освободиться от нас, кровопивцев. Вообще от всего освободиться. И от себя в том числе, начать новую жизнь с нуля. А мы ему мешали.
-Отто,- одернула мужа Софья,- перестань. Сейчас это ни к чему. Люди устали с дороги, хотят кушать. Извини, Анюта, за черствый прием. Не могла устоять под напором господина Тужилина.
Пригласили в комнаты топтавшегося внизу Бекасова. Все вместе ели французский луковый суп и пили чай с русскими пирогами. Начинку для них делала сама Софья- покупала на рынке лучшую говядину и яйца, делала фарш, добавляя в него лук и чеснок. О деле не говорили. Отто Августович рассказывал о своих военных приключениях, а затем неожиданно перешел на «провальную политику главы Третьей республики Гастона Думерга на международной арене». В конце своей речи Гольц сильно закашлялся, и Софья увела мужа в спальню. Как поняла Анна, чахотка была у него настоящей.
-Ну, вот и пришло время поговорить о важном,- сказал Тужилин.- Пройдемте на веранду. Там у хозяев замечательный маленький садик с видом на горы.

Сентябрь 1924, юг Франции, Прованс, Грас.

День выдался пасмурным. С гор наползли серые, клокастые облака, затянули как мокрой ватой Грас. Кафе «Веселый Жюан» находилось на узкой улочке, петляющей с нижней городской дороги до парфюмерного дома. Здесь же было много сувенирных лавочек, поэтому по улице всегда бродили толпы людей, оседая на уличной веранде «Жюана». Как, впрочем, и в других открытых тавернах по соседству.
В одной из них, под веселым названием «Толстый транжира», за столиком с газетой в руках сидел Петр Бекасов. Его было не узнать. Ему приклеили рыжую норвежскую бородку и теперь он походил на моряка, каким-то ветром занесенным в предгорный городок.
Ротмистр пил кофе из маленькой чашечки, попыхивал тонкой кубинской сигарой. Большая коричневая фетровая шляпа была надвинута глаза, прятавшиеся под синими, словно у слепого, очками. Иногда он их снимал и поглядывал на веранду «Веселого Жюана». Затем переводил взгляд на наручные часы.
Без пяти минут 11 на веранду «Жюана» вошел Юрий Михайлович Тужилин. Он как всегда был строго одет. Подполковник снял белые лайковые печатки, бросил их на столик. Велел официанту принести кофе со сливками, шоколадный круассан и рюмку орехового ликера. Ровно в одиннадцать он достал из кармана жилета золотой хронометр, откинул крышку. Долго всматривался в циферблат, словно не мог разобрать который час.
Стрелки приближались к половине 12-го, но никто к столику Тужилина не подходил. Неужели обманул трактирщик Фурнье?-думал Юрий Михайлович.- Но чутье сыщика подсказывало ему, что Жан сказал правду. Другое дело- не было ли это розыгрышем Одинцова, якобы представлявшего какую-то «Немезиду»? Существует ли она вообще?
Мимо Бекасова скорым шагом прошла мусульманка в сером хиджабе. «Идет от угла обувного магазина «Монблан»,- бросила она на ходу Бекасову,- приготовься». Это была Анна. На нижней улице поджидала Одинцова Софья, которой точно описали его внешность. Поручик, конечно, мог ее изменить, как теперь Бекасов или прислать вместо себя другого человека. Тогда ротмистр должен был действовать по обстоятельствам. Но Тужилин не ошибся, высказав предположение, что Одинцов сам задумал пьесу и сам же будет исполнять главную роль. «Нам повезло, что мы с ним никогда не встречались».
Бекасов обернулся и боковым зрением увидел, что по Rue Amiral de Grasse действительно спокойно идет поручик Одинцов. Он не надел для конспирации даже очков.
Когда до столика Тужилина ему оставалось метров 20, Бекасов положил на стол газету, быстрым шагом пересек улицу, приблизился к подполковнику. Громко, чтобы слышали окружающие, выкрикнул: «Привет от «Красной Ривьеры»! Смерть белым провокаторам!»
После этих слов, он поднял «Браунинг» и сделал 3 выстрела в Тужилина. Тот, словно мешок с картошкой повалился под столик, стянув на себя с него белую скатерть с букетиком лаванды.
Поднялся жуткий дамский визг, мужчины повскакивали с мест, но ничего не предпринимали. А Бекасов, перепрыгнув через барьер, отделявший веранду от внутренней части кафе, ворвался внутрь. Угрожая пистолетом, проскочил мимо застывших в ужасе поваров, пробежал через кухню и вскочил через нее на параллельную улицу.
Поручик Одинцов, наблюдавший всю эту неожиданную картину, осторожно приблизился к лежащему на мокрой брусчатке Тужилину, пригляделся. Затем, ухмыльнувшись, произнес лишь одно слово: «Дураки». Нагнулся к подполковнику, приподнял его голову одной рукой за затылок, другой проверил пульс на шее. Тихо, в самое ухо Юрия Михайловича, прошептал: «Передайте сладкой парочке, чтобы пришли по известному им адресу. Артисты». И уже крикнул толпе:
-Еще одна жертва агентов большевиков! Цивилизованный мир должен объединиться!
Толпа заохала, стала быстро расходиться. Вскоре прибежали жандармы, протиснулась по узкой улице карета скорой помощи.
Слова Одинцова неприятно поразили Тужилина, но спектакля он решил не отменять. Кажется, что-то начало вырисовываться.

-Вы всё так же прекрасны, госпожа Белоглазова. Мое предложение руки и сердца остается в силе.
Поручик Одинцов, глядевший на Анну мартовским котом, подправил пальцем маленькие, торчащие в разные стороны усики. Налил в чашку крепкой чайной заварки, добавил кипятка, пододвинул Белоглазовой. Она положила в чашку кусочек желтого рафинада, подняла на Одинцова глаза.
-Один раз вы уже подсунули мне фигу, поручик, пытаетесь проделать это снова?
-Не пойму о чем речь, Анна Владимировна.
-В консервной банке под камушком, где были спрятаны драгоценности Махно, я нашла записку с нарисованным кукишем. До сих пор храню. Ответ за мной.
Одинцов приложил руки к груди:
-Что вы, дорогая госпожа Белоглазова, это не моя придумка. Это всё Грудастый. Его идея. Полезет, мол, Батька за своим награбленным золотом, а там дуля. Ха-ха, смешно.
Никто из сидевших за столом даже не улыбнулся. Бекасов сосредоточенно курил папиросу, стряхивая пепел в пустую малахитовую чернильницу, Тужилин пил очередную чашку чая, потел, но туго затянутого зеленого галстука не ослаблял.
После «покушения» в «Веселом Жуане» его отвезли в больницу, но, не обнаружив ни одной царапины, врачи его отпустили. Осматривавший Тужилина профессор сказал, что в обморок он упал, вероятно, от стресса, а пули, должно быть, прошли мимо. В больницу заглянул полицейский дознаватель, и врач ему объяснил тоже самое. Однако полицейский сказал, что при осмотре места происшествия следов от пуль не найдено, что очень странно. «Вы что же хотите сказать, что я стрелял сам в себя?- задал ему вопрос Юрий Михайлович. На что дознаватель только развел руками – все живы здоровы и ладно, от этих русских можно ждать чего угодно. Тужилин рассказал Анне и Петру, что шепнул ему Одинцов. Долго по этому поводу не размышляли – поручик ищет встречи, иначе он не стал бы так мудрить.
Тем же вечером отправились на Ave Victoria,7, в маленький беленый домик с одним окошком на краю обрывистого холма, но с большим участком, заросшим виноградом. Там их уже ждал Одинцов с горячим медным самоваром на столе. Одет он был по-русски- в холщовую рубаху с косым воротником и широкие казацкие шаровары, заправленные в сапоги, а потому напоминал полового в трактире.
Первым заговорил Тужилин:
-Как вы узнали, что я появлюсь в Ле Руре и загляну к таверньеру? Вас же не было в Ницце, когда меня вызвал Юденич. И вообще вы должны быть в Париже.
– В Париже я был,- ответил поручик, приглашая жестом всех сесть за стол.- Оттуда телефонировал Николаю Николаевичу по делу, которое он мне поручил. Он и сообщил, что вызвал вас из Мантоны. Не трудно было догадаться для чего и куда вы направитесь первым делом, раз в Ле Руре должны были приехать госпожа Белоглазова с «похищенным» из тюрьмы Антиба господином Бекасовым. Хочу сразу расставить все точки на «и» господа. Да, я агент красных.
-Что?! – поднялся из-за стола ротмистр. Но его усадила на место Анна, внимательно слушавшая поручика.
-Да, агент,- подтвердил Одинцов.- Вернее, член красной организации «Немезида». Мне удалось в нее внедриться с помощью игральных карт, через «вист» если точнее. Ободрал одного заезжего в Ниццу студентика из Высшего института механики Парижа. Как всегда решил поиметь от этого выгоду. Познакомился с ним, предложив скостить долг, и выяснилось, что он член какой-то коминтерновской молодежной организации. Сейчас такие общества модны во Франции. Вот я и решил, с позволения Николая Николаевича, разумеется, в нее внедриться. В расчете на то, чтобы через эту «детскую» организацию потом выйти на настоящую, серьезную.
-Ну, и как, вошел, Слава?- спросил Бекасов.
Вопрос Одинцов пропустил мимо ушей. Он видел, что Бекасов верит ему, но сердится на него. Возможно. ревнует к Анне.
-Об этом мы условились с генералом никому не говорить, в том числе даже полковнику Васнецову, – продолжал поручик.
-И мне, разумеется,- ухмыльнулся ротмистр.
-И тебе, Петя, уж извини. Я поставлял через трактирщика Жюля «Немезиде» фамилии и адреса вновь прибывших во Францию офицеров. Чтобы вырасти в глазах руководителей организации. Но это глупости, потому что список фамилий русских эмигрантов есть в каждой мэрии или управы коммуны. К тому же я передавал не точные адреса и фамилии. Словом, делал вид, что выполняю поручения «Немезиды». Со мной регулярно встречается ее представитель, передает мелкие задания. Однако это все ерунда, к терактам «Немезида» не имеет отношения. А вот месье Жюль всё же, думаю, каким-то образом связан с настоящими террористами.
– Двойной агент? – спросил Тужилин.- Почему бы и нет. Очень может быть, он произвел на меня неприятное впечатление. Не пойму только, поручик, для чего вы назначили мне встречу в «Жюане»?
-Хотел сообщить вам то, что сказал сейчас, а потом…пристрелить. Так же, не по-настоящему. Чтобы в газетах появилось сообщение об очередной жертве красного террора в Провансе. Тем самым, я надеялся подняться по служебной лестницы в «Немезиде» на верхние ступени. А вы спутали мне все карты. Но не напрасно. Те же газеты завтра сообщат о покушении на русского полковника в Грасе и о том, что убийца выкрикивал перед тем, как открыть огонь из пистолета: «Привет от «Красной Ривьеры»! Смерть белым провокаторам!» Хорошо придумано. Ну, а заголовок наверняка будет такой, каким озвучил его я: «Еще одна жертва агентов большевиков! Цивилизованный мир должен объединиться!»
Молчавшая Анна, наконец, заговорила:
-Вы хотели спалить нас с ротмистром в доме Лафаров тоже для того, чтобы упрочить позиции в «Немезиде»?
– Да, но я не желал вас убивать. Я был уверен, что вы благополучно выберетесь из дома, после того как я его подожгу. Со мной был соглядатай из «Немезиды» и я не мог поступить по-другому. Накануне вечером я облазил жилище Лафаров и убедился, что люк в подпол приоткрыт, в самом подвале на дверях не заперт висячий замок. Не знаю, почему получилось иначе. Возможно, вы его просто плохо проверили. Словом, я предложил «Немезиде» расправиться с Белой бестией и беглым ротмистром – двойными агентами – и Кремля, и белых генералов. Они согласились, даже выдали мне на эту операцию 500 франков. Завтра из газет они узнают, что Бестия- главарь «Красной Ривьеры», все еще жива и продолжает мстить своим бывшим соратникам по Белому движению.
-Каким образом, меня никто в кафе не видел,- возразила Анна.
– Бекасов же вопил, как ужаленный на всю округу про «Красную Ривьеру». Теперь она прочно связана с вами, Анна Владимировна. Ни у кого не вызовет сомнений, что покушение на подполковника Тужилина – дело рук незабвенной Белой бестии, которая, оказывается, скрывается от полиции в предгорий Альп. Завтра сюда пригонят целый полк жандармов, так что вам нужно срочно изменить внешность и уезжать в Париж.
-Не знаю стоит ли вам верить, поручик,- покачала головой Анна.- Все что вы говорите как-то дико и не совсем логично. Но понимаю, что если бы вы имели намерение с нами расправиться, непременно это уже сделали. А где, позвольте спросить, ваш бывший хозяин генерал Грудилин, сбежавший с золотом Махно?
Одинцов вновь наполнил чашки ароматным чаем, протер остывающий самовар белым полотенцем, потом им же взмокший лоб. С сочувствием посмотрел на Тужилина, который парился в шерстяном костюме и плотной сорочке. Он рассказал, что тогда, осенью 1919 года, примчавшись с генералом в Николаев, они застали транспорт «Рион» под парами, он вот- вот готовился отойти от причала. Еще несколько минут и было бы поздно. В штабе союзников у порта, где оказался помощник капитана «Риона» Виктор Морель, генерал устроил жуткий скандал. Пригрозил, что немедленно телеграфирует правительству Франции и лично премьеру, что капитан «Риона» жулик и проходимец, а на борту его судна находятся награбленные в России ценности. Мол, тогда всё золото придется передать французскому государству, и капитан останется с носом. Помощник связался с кораблем и вскоре за генералом прислали шлюпку. Капитан судна уверял его в своем самом глубоком к нему расположении и сказал что срочное отплытие связано исключительно с чрезвычайными обстоятельствами. Правда, каким, не уточнил.
– Генерал меня не ставил в известность о количестве консервных банок с золотом, переправленных на корабль. Не только я их на него отвозил. Но было их немало. Грудилин уверял меня, что не обидит и по прибытии во Францию, поделится со мной драгоценностями по-честному.
Однако Одинцов ему не поверил. А потому во время долгой стоянки у Крита, куда заходили по какой-то надобности, он соблазнил сыграть в карты капитана «Риона».
-Как должно противно быть шулером,- поморщилась Анна.
-Ничуть,- возразил поручик.- Я использую свой талант исключительно в мирных целях. Честных, порядочных людей никогда не обыгрываю. Спросите хотя бы ротмистра. Разве хоть раз я позволил себе воспользоваться своим умением против него или наших общих товарищей? Нет и еще раз нет. Это оружие крайнее, вынужденное. Меня пользоваться им научил немец Ульрих в 3-м Денисовском полку, где мы вместе служили до войны. Виртуоз был необыкновенный, карты метал как Зевс молнии и всегда в цель. Выиграть у него было невозможно. Я по сравнению с ним – школяр. Так вот, берешь карту, одну, например бубнового туза…впрочем, господа, не буду утомлять вас излишними подробностями. Словом, выставил я капитана на полный фрунт. Даже золотые карманные часы мне проиграл. И тогда он побежал в трюм и вернулся с консервной банкой с нашего заводика. Потряс над ухом, поставил на кон. В тот вечер я выиграл еще две такие жестянки. Надеялся взять еще, но случилось неожиданное и страшное.
Через час, после того как «Рион» вышел из критского порта Ираклион, он напоролся на мину. Скорее всего, на союзническую, потому как немцы в этот район обычно не заходили. Взрывом разворотила нос судна, и оно за 15 минут ушло под воду.
-В суматохе я побежал в каюту Грудилина, но она оказалась пуста. Куда делся генерал, я так и не узнал. Корабль кренился на глазах. Я распихал выигранные банки по карманам, прыгнул за борт. «Рион» ушел от острова недалеко, поэтому быстро пришла помощь. Меня подобрала греческая рыболовная шхуна. Когда поднимался на борт, выронил две банки, одна осталась. Но и её хватило, чтобы неплохо себя потом чувствовать во Франции.
-Наконец-то я узнал, почему ты никогда не бедствовал, Слава,- сказал Бекасов.
-Так вы больше не встречались с Грудилиным? – спросила Белоглазова.
-Нет. Вероятно, он утонул, как и большая часть команды вместе с капитаном. Спаслись, насколько знаю, только 12 человек вместе со мной.
-А куда Грудилин вообще направлялся, он вам не говорил?
-Почему же, говорил. Собирался поселиться в пригороде Парижа, в Живерни, по соседству с художником Моне и писать картины. Он и сам в замке чего-то рисовал. Сплошная мазня. Не знаю где теперь генерал, на том свете или этом, а вам самой, Анна Владимировна, нужно отправляться непосредственно в Париж. В отеле «Westminster» на Rue de la Paix сейчас проживает ваш старый приятель Антон Иванович Деникин. Приехал по делам из Брюсселя.
-Он недавно прислал мне в больницу сочувственную телеграмму,- сказала Анна.
-Вот видите, будет возможность поблагодарить.
-Но, думаю, не только из-за этого вы настаиваете на мой поездке в Париж?
-Видите ли…Вчера в Белграде генерал Врангель провозгласил своим приказом образование Русского общевоинского союза.
-Вот как! – воскликнул Бекасов. – Наконец-то!
Тужилин и Белоглазова, казалось, на это никак не отреагировали.
-Да, Петр Николаевич реализовал свою мечту. Его ближайшим помощником назначен генерал Миллер. А генерал Кутепов, который помогал ему создавать РОВС, отбыл во Францию в распоряжение великого князя Николая Николаевича. Князь живет в замке Шуаньи в 20 верстах от Парижа.
-Не понимаю, какая взаимосвязь между РОВС и великим князем? – спросил Тужилин.
-Николай Николаевич высказал пожелание встретиться с Деникиным в ресторане отеля «George V».
-Откуда вам это известно, поручик?- недоверчиво взглянула на Одинцова Анна.
За поручика ответил Тужилин:
-Сведения от его друзей из «Немезиды».
-Ошибаетесь, Юрий Михайлович, они слишком мелко плавают.- ухмыльнулся Одинцов.- Теперь нет смысла скрывать настоящий характер моего поручения в Париже. Я передал от Николая Николаевича Юденича предложение Антону Ивановичу Деникину возглавить Русский Союз освобождения Родины.
– Но Врангель, как вы говорите, провозгласил создание РОВС, – удивился Тужилин. – Наверняка об этом заранее знал Юденич. Зачем же ему этот…хм, демарш в сторону барона?
-Кому как не нам с господином Бекасовым знать, что такое все эти воинские союзы. Одна пыль, способ привлечь средства «на борьбу с коммунизмом». Но кто платит, тот и заказывает музыку. Генералы Юденич, Кутепов, Врангель считают что такие союзы нужны. Значит, пусть они будут. Это дает возможность существования тысячам белоэмигрантов. Но генералы друг другу не доверяют и хотя создан РОВС, как бы единая организация, каждый так и будет продолжать тянуть одеяло на себя. А при случае и делать demarce.
-И что же Деникин?- спросила Анна.
-Отказался от предложения. Фактически повторил мои слова. Всякие воинские союзы – это полная чушь.
-Вы повторили его слова,- поправил Тужилин.
-Не имеет значения. Антон Иванович сказал, что сохранить кадровый потенциал Белой гвардии, что является основной задачей РОВС, а значит и РСОР, практически невозможно. Это напоминает шаманизм. Борьба с русским коммунизмом на данном этапе проиграна.
-Это ваши слова или Деникина?
Одинцов на это ничего не ответил. Он закурил папиросу, подошел к окну, за которым клубился предгорный туман. Стоял молча с минуту, выпуская в приоткрытую форточку клубы сизого дыма. Обернулся.
– Ничего за окном не видно, как будущее России. Так вот, встреча великого князя и генерала Деникина состоится в следующую субботу 8 числа, в 19.00. Я уже сообщил об этом соратникам из «Немезиды». Как и то, что вы, Анна Владимировна, готовите на них покушение.
-Очередной спектакль?- устало спросила Анна, хотя поняла, к чему клонит Одинцов.- Вы хотите сказать, что теперь информация об этом уж точно попадет к агентам Коминтерна и они выйдут со мной – атаманшей «Красной Ривьеры», на связь.
-Именно.
– А вы не думали над тем, что эти самые агенты устроят настоящее покушение на Антона Ивановича и Николая Николаевича?- поинтересовался Тужилин.
-Думал. Мы предупредим великого князя и генерала, если агенты Москвы встретятся с Белой бестией раньше, нежели мы предполагаем. Или…словом, как бог даст. Поселитесь, Анна Владимировна, в отеле «Apollo Opera» на Rue de Douai, 31. Я вам уже забронировал номер. На имя своей жены – Одинцовой Маргариты Павловны. Бывшей жены, заметьте.
Бекасова от этих слов передернуло, он покрылся мурашками, стиснул зубы так, что они заскрипели. Это, кажется, доставило удовольствие поручику.
-Как ты все чётко заранее распланировал, Слава.
-Жизнь научила, Петя,- ухмыльнулся Одинцов.- Да не ревнуй ты так, лопнешь от напряжения. Анна Владимировна свободная женщина и сама выберет кто больше мил её сердцу. Надеюсь, меня. Ха-ха. Ну а по документам она уже моя жена. У нас двухгодичный стаж супружеской жизни. Пора заводить детей.
Одинцов достал из тумбочки комода газетный сверток, развернул, протянул Анне паспорт на имя Одинцовой Маргариты Павловны и свидетельство о браке, выданное мэрией Лиона в 1922 году.
-Пришлось выпить море Каберне с регистратором, – пояснил он.
-И я поеду в Париж! – Бекасов поднялся, словно на пружинах, заложил руки за спину, еле сдерживая себя, чтобы не наброситься на Вячеслава Юрьевича.
-Ну куда ж без тебя,- улыбнулся Одинцов, дружески похлопав ротмистра по плечу. – Да остынь, говорю, взорвешься. Паспорта для тебя нового не нашлось, но есть справка на подрядные работы от строительной фирмы «Арман и сын».
-Я Арман или сын?
-На имя Армана Готье. Значит, папаша. Ха-ха. Маскарад свой скандинавский наденешь и вперед. Правда, в рыжей морской бородке ты похож на спившегося рыбака-неудачника, но ничего не поделаешь, искусство, как известно, беспощадно к своим создателям. Больше уверенности в лице и всё получится. Ну, а если серьезно, в Париж мы выдвинемся вслед за Анной Владимировной. Если господин Тужилин составит нам компанию, то мы…
-Составлю, давно хотел побывать в Лувре,- с готовностью сказал тот.
-Вот и замечательно.
-Забыли спросить моего согласия,- нахмурилась Анна.
-Вы против?
-Да. Но у меня нет выбора. Кроме как с Антоном Ивановичем, мне нужно встретиться с еще одним человеком.
-Только с моего ведома, Анна Владимировна. До 8-го числа вам нужно находиться в отеле или недалеко от него.
-А с чего вы вдруг раскомандовались, поручик?- возмутилась Белоглазова.- Кто вас вообще уполномочил?
-Обстоятельства, Анна Владимировна.- Мы должны остановить красных террористов.
На это ни у кого возражений не нашлось.

Сентябрь 1924, Париж.

Отель на Rue de Douai, 31 оказался уютным и тихим. В нем жили мелкие торговцы, коммивояжеры, муниципальные клерки, несколько семей из Польши, стайка щуплых норвежских студентов и отставной полковник финской армии, вечно сидевший за рюмкой вермута в местном баре. Всего человек сорок постояльцев, не обращающих внимания друг на друга.
Анна поселилась на третьем этаже отеля с крутыми старинными лестницами, выстланными красными коврами, пахнущими мышами и сыростью. Но это её не раздражало. Номер был довольно просторным и выходил широкими окнами на базилику Сакре-Кёр, музей Монмартра и остальные архитектурные прелести Парижа.
Несколько дней она бродила по старинным улочкам города, сидела до позднего вечера в различных кондитерских кафе, бесцельно бродила по магазинам. Но, как и велел Одинцов, далеко от отеля не удалялась. Правда, пару раз всё же прокатилась на парижской подземке, чему осталась очень довольна. Раньше не представлялось случая побывать в этом изумительном городе.
Но где бы Анна ни была, каждую минуту думала кто, как и когда к ней подойдет. Через своих «соратников» Одинцов, по его словам, распространил информацию, где живет Белая бестия, ставшая непримиримым врагом русских офицеров-эмигрантов, возглавившая радикальную коминтерновскую организацию «Красная Ривьера». Она опасалась, что о ней могут узнать те самые белые офицеры, выследить и просто пристрелить. Они же не знают хитроумного плана по ее внедрению в настоящую красную банду террористов.
Утром в среду Анна выпила чашку кофе с шоколадным круассаном в кафе отеля. Затем отправилась на прогулку. До встречи генерала Деникина с великим князем Николаем Николаевичем в «George V» оставалось три дня. И никаких известий от Одинцова. А если он все это придумал, если поручик и есть организатор убийств русских офицеров?- думала не раз Анна.- Недаром ведь изначально ее подозрения пали на него. Но нет, слишком сложно. И для чего тогда было ему отправлять ее вместе с Бекасовым и Тужилиным в Париж? Деникин…неплохо бы было встретиться с Антоном Ивановичем до субботы.
Да, твердо решила Белоглазова, так будет лучше. Нужно найти генерала Деникина. А еще того человека, о котором она почти никогда не забывала. Нестора Ивановича Махно. Батька никак не шел у нее из головы. Его трагическая, противоречивая, но честная натура очень ее интересовала. К тому же он прислал ей телеграмму. «Вспоминаю с уважением. Выражаю революционную солидарность. Надеюсь на нашу встречу». Встречу…
Белоглазова дошла до улицы Пьера Фонтена, заглянула в магазин шляпок. Та, которую она приобрела в Грасе, имела слишком темную вуаль и теперь она желала её заменить. Мадам помогла ей примерить несколько шляпок. И только последняя, из прованской соломки, с короткой бежевой вуалью чуть ниже глаз, ей приглянулась. Анна вертелась возле большого зеркала, когда в нём, за ее плечом, появилось мясистое, небритое мужское лицо. Правую щеку человека прорезал шрам, чуть поменьше прорезал лоб над левой бровью. На носу бородавка. На мужчине была коричневая кепка в крупную клетку. Он улыбался большим, лягушачьим ртом.
– Ce chapeau vous va très bien,- сказал он с тяжелым славянским акцентом. Анне было приятно услышать комплимент по поводу ее выбора – «вам очень идет эта шляпка». И тут же её словно пронзило шилом. Не может быть!
Она резко обернулась. Шляпа, задев шторку примерочной кабинки, упала на пол. Но Анна не торопилась ее поднимать.
-Костя, ты?!
-Я, Анна Владимировна,- ответил мужчина по-русски. – Вы необычайно похорошели.
Анна была поражена как молнией. Кого-кого, но Костю Талого, которого спасаясь от бандитов, раненного, она вынуждена была оставить в сарае, меньше всего готова была встретить в Париже.
-Живой,- выдавила она.
-Увы.
-Почему же «увы»?
-Потому что без вас – какая это жизнь? Эх.
Только этого еще не хватало, подумала Анна. Костю она давно мысленно похоронила, конечно, нередко казнилась за то, что оставила беспомощного. Но Белоглазова была уверена, что раны его смертельны и она уже ничем не могла ему помочь. Во всяком случае, так успокаивала себя. А тут на тебе, явление.
Сели в ближайшем кафе. Талый рассказал, что корниловцы посчитали его мертвым и трогать не стали. А его еле живого от потери крови, подобрала местная крестьянка Агафья Стручкова. Выходила, отпоила травяными отварами, медом и молоком. Костя вернулся с покаянной головой к Махно, вместе с Агафьей. Но рубить ее Батька не стал, простил. Вместе с красными, в отряде Семена Каретника, форсировал Сиваш, был опять ранен. И снова его выходила Агафья. В 1921 вместе с Махно ушел сначала в Румынию, потом в Польшу. В 1923 году их дороги разошлись. Нестор Иванович вместе женой Галей попал под следствие якобы за попытку устроить восстание в Восточной Галиции. Косте ареста удалось избежать и он с Агафьей, купив немецкие документы, перебрался в Германию, а затем во Францию.
-То есть, Нестора Ивановича в Париже нет? – с сожалением спросила Анна.
-Он в Берлине. А телеграмму, Анна Владимировна, от его имени, дал вам я.
-Ты, но зачем?
-Я поддерживаю связь с Нестором Ивановичем, иногда звоню ему, докладываю о состоянии анархического движения во Франции. Он сам просит.
-Оно здесь есть?
На вопрос Костя лишь поморщился, в сердцах махнул рукой.
-Какое там. Но мне искренне жаль великого Махно. Для меня он таковым и остался. Так вот, прочитав в газетах о покушении на вас на Антибе, я рассказал об этом Нестору Ивановичу. И он пожелал дать вам поддерживающую телеграмму. Но у него совсем нет денег, живет сейчас по друзьям в Берлине. Мы думаем перевезти его сюда.
-Спасибо, Костя за поддержку. Но как ты меня нашел сейчас? Только не говори, что случайно.
-Не буду. Через некую «Немезиду» нам стало известно, что ты живешь в «Apollo Opera», а встреча Деникина и великого князя состоится в субботу. Поэтому ты в Париже.
-Кому это «вам»?- сузила глаза Анна. В них появились горячие искры.
Это что, получается,- подумала она,- анархисты-террористы уничтожают белых офицеров на Ривьере? А Костя один из них?
– Нам, Союзу левых эсеров и анархистов, которых предали большевики. Называется он «Искупление».
-Кто же вами руководит?
-Бывший генерал, которого ты хорошо знаешь, а он тебя.
-Стоп. Не говори мне его имени. Я сама догадаюсь.
Анна сдавила виски руками. Посетители кафе начали на нее оборачиваться. Одна грузная дама за соседним столиком предложила таблетку от головы. Белоглазова вежливо поблагодарила, но голова действительно у нее разболелась.
-Неужели генерал Грудилин?
-Он самый. Илья Ярославович.
-Но некто поручик Одинцов утверждает, что он вроде бы утонул во время крушения французского судна «Рион», на котором генерал, по сговору с капитаном корабля, перевозил награбленные Махно ценности.
-Не знаю насчет «Риона», а Грудилин попался нашим ребятам под Николаевым. Его не расстреляли потому, что он откупился консервными банками с золотом, сказал, что остальную часть клада на берегу Днепра – куда собственно мы с тобой и направлялись, он оставил нетронутым. Ему поверили и отпустили. А я с ним пересекся уже во Франции, куда мы с Агафьей на последние гроши переправились через Сербское королевство. В общем, когда Грудилин узнал, что ты стала мстительницей, возглавила «Красную Ривьеру», очень тобой заинтересовался. Желает, чтобы тебя доставили к нему.
-Доставили? А этот старый хрыч не боится, что я натравлю на него своих нукеров? Да, я руковожу «Ривьерой», потому что поняла – именно белые генералы и офицеры погубили Россию и теперь они должны понести заслуженное наказание.
Костя опять поморщился, снял кепку, вытер пятерней свою замечательную, угловатую лысину. Бородавка на его носу покраснела как от поднесенной спички.
-Хватит, Анна. Не говори мне этих глупостей. За то короткое время, что я был рядом с тобой, я понял кто ты. Ты не убийца и не кровавая мстительница. Ты человек высоких моральных принципов и веры в справедливость. Именно поэтому ты отпустила Махно. Тогда, в магазине купца Овчинникова, был Нестор Иванович, а не актер. Батька тоже понял тебя. Ты, я уверен, приехала в Париж, чтобы расставить силки на красных террористов, которые залили кровью Ривьеру. И я помогу тебе.

Анна шла по бульвару Клиши в сторону метростанции «Pigalle». Накрапывал мелкий дождь, но зонта своего в мелких ирисах не открывала. Она пыталась привести мысли в порядок. Талый – выскочил, как чертик из преисподней, Грудилин, оказывается, жив – здоров и руководит какой-то эсеро-анархистской организацией «Искупление». К тому же желает ее видеть. Для чего? Грудилин законченный негодяй, но на террориста не похож. Во-первых, слишком труслив. А во-вторых, для чего ему это? Конечно, его могли завербовать коминтерновцы и использовать в своих целях. Ну а эсеры и анархисты злы на всех и вся за свое поражение и мстить будут за деньги любому. Впрочем, это только домыслы и эмоции.
Рядом с Анной пристроился мужчина в темном пиджаке, полосатых панталонах и белых штиблетах. Ботинки, ступающие с ней нога в ногу, в первую очередь и заметила Белоглазова, так как ее задумчивые глаза были опущены вниз.
-Кто с вами беседовал?- спросил мужчина.
По голосу Анна сразу узнала Одинцова. Не обернулась.
-Вы меня обманули, поручик,- сказала как можно ядовитей Белоглазова.- Грудилин в Париже и именно вы передали его «Искуплению» информацию обо мне и о встрече Деникина с великим князем.
Одинцов не перебивал, все так же спокойно шел рядом.
-Никакой «Рион» не тонул у берегов Крита. Вас ограбили махновцы под Николаевым.
-Об этом вам балбес Талый рассказал?- наконец подал голос поручик.- Выследил ведь вас, выжлец. Да, мы попали в руки махновцев под Николаевым, а транспорт «Рион» ушел без нас. Без нас и затонул. Часть махновского золота Грудилин хранил в николаевском банке. Что-то он выделил мне и на этом наши пути разошлись. Я, как вы знаете, оказался вместе с вашим Бекасовым в Болгарии. Уже тогда барон Врангель негласно поручил мне возглавить его тайную канцелярию, если можно так выразиться, по защите от красных шпионов. А через год он отправил меня в Ниццу по просьбе Юденича, когда на Ривьере начался красный террор. Анархо-эсеровская организация « Искупление» сразу попала в поле моего зрения. Только позже я узнал кто ее возглавляет. Но Грудилин не террорист, слишком труслив для этого.
Анна удивилась тому, что поручик почти в точности повторил её мысли.
-Трусливые люди бывают особо жестокими,- возразила она.- У Грудилина могло закончиться махновское золото, а большевики за террор наверняка неплохо платят.
– Террор развязали профессионалы. А кто такие теперь эсеры и анархисты? Обычный эмигрантский сброд. Знаете, чем промышляет «Искупление»? Обложило данью русские подпольные игровые заведения и бордели. Ха-ха.
-Смешно. Не знаю теперь верить вам или нет. Слишком часто вы лжёте.
– Не лгу, Анна Владимировна, просто не раскрываю сразу всю информацию. В ваших же интересах.
-В моих, значит? Надеюсь с Бекасовым и Тужилиным все в порядке? Или потом выяснится, что они пропали без вести.
-Анна Владимировна, ну как вы можете! Вы всё же моя супруга и мужу обязаны доверять. Ха-ха. Они сидят сейчас в отеле и дуются в карты. Короче. Мне не особо нравится, что вас каким-то образов вычислил Талый. Хотя, может, наоборот это к лучшему. И в «Немезиде», и в «Искуплении» теперь точно знают, что вы в Париже, и что я не обманщик. Ждем, когда на вас выйдут настоящие кремлевские агенты.
-А если не выйдут, если эта ваша ловля на живца ни к чему не приведет, встреча генерала Деникина с Николаем Николаевичем в субботу состоится?
-Пока я не могу дать однозначного ответа на этот вопрос, Анна Владимировна. Посмотрим по обстоятельствам. Но я догадываюсь, о чем вы думаете. Ни в коем случае не советую вам прежде субботы попытаться встретиться с Антоном Ивановичем Деникиным. Вы сорвете весь наш спектакль.
-Ваш спектакль, поручик.
-Напомню, меня зовут Вячеславом Юрьевичем. Для вас, глубокоуважаемая супруга, просто Вячеслав.
-Нет, лучше я буду называть вас Славиком или Славуней.
-Замечательно! Только, пожалуйста, не Сливой, как в детстве. Признаюсь, от слив у меня слабит живот, я их терпеть не могу.
Анна остановилась возле входа в подземку, взглянула на Одинцова с прищуром:
-Пока, Славик, иди, прими закрепляющее и ложись спать.
Она постучала кончиком зонта по его белым штиблетам, ухмыльнулась и начала спускаться по железным ступенькам метро.
-Не поскользнитесь! – крикнул ей вдогонку Одинцов.- Лучше, когда рядом с вами надежный человек.
И уже себе под нос:
-Не то, что ваш Бекасов. Эх, какая всё же у меня жена. Никогда такой не было.

В отель Белоглазова вернулась часа через два. Портье передал ей телефонограмму и сказал, что «у входа мадам Одинцову ждет таксомотор с номером «257-КL».
Анна с удивлением приняла листок, на который был наклеен текст: «Срочно жду у себя. Машина за вами послана. Ваш Деникин».
Больше всего поразил не текст телеграммы, хотя, конечно, и он тоже, а подпись – «Ваш Деникин». С генералом она не встречалась уже с 1919 года, да и вообще между ними никогда не было столь тесных, доверительных отношений, чтобы оставлять такие «теплые» подписи.
-Авто за углом, я проверил, – учтиво сказал портье.
Поблагодарив служащего отеля и дав ему франк, Анна вышла на улицу. За углом дома действительно виднелся желтый кузов таксомотора с закрытым кожаным верхом. Она подошла, взглянула на номер.
В ту же секунду задняя дверь авто открылась. Внутри сидел совершенно лысый мужчина в черном костюме с золотым пенсне на длинном шнурке. Его широкая улыбка напоминала улыбку голодного папуаса, увидевшего добычу.
-Анна Владимировна, прошу вас.- Он протянул Белоглазовой сухую, желтую руку.
Несколько поколебавшись и оглядевшись вокруг, Анна села без его помощи на заднее сиденье «Рено». От мужчины пахло дорогим лавандово-цитрусовым одеколоном из Граса. Но слишком резко. Так, что захотелось чихнуть. Но желание сразу пропало, когда передний пассажир, обернулся.
-Алексей!- вырвалось у нее.
-И Павел,- добавил тоже повернувшийся к ней шофер, снимая шоферские очки.
Ей улыбались есаул Наяденцев и капитан Ростопчин.
«Господи, как же мне вас в последнее время не хватало»,- вздохнула Анна мысленно. С ее души непонятно почему свалился камень.

Антон Иванович Деникин принял Белоглазову с распростертыми объятьями.
-Анна Владимировна, дорогая, как я рад вас видеть?
Генерал был одет в великолепно сидевший на нем полосатый пиджак с алым платочком в нагрудном кармане, безукоризненно белые штаны с отворотами, под которыми виднелись синие клетчатые носки. Коричневые броги с декоративной перфорацией, были начищены до блеска. Белая бородка и усы словно из свежего снега. От Деникина исходил гвоздично-пряный аромат. Из глаз струился свет. В них не было обычной задумчивой грусти.
Анна в очередной раз отметила, что Антону Ивановичу повезло с супругой Ксенией Чиж. Ведь только женщина, имеющая вкус, может так искусно одеть своего мужа. Чиж всегда, и это было известно всем, заботилась о нём.
Генерал подскочил к Анне, схватил ее за руку, поднес к своим губам. В этот момент из соседней комнаты вышла его супруга. Белоглазова видела Ксению всего несколько раз – в Екатеринодаре после его взятия Белой армией и позже в Таганроге, в ставке командования – и отметила, что та совсем не постарела. Все такая же «взрослая девочка» с вьющимися короткими каштановыми волосами. И тот же тяжелый, словно придавливающий собеседника, металлический взгляд. Она была в зеленом креповом платье без талии, украшенном на груди черным бисером. Ксению, казалось, не смутила поза мужа, склонившегося перед Белоглазовой. Антон Иванович же, напротив, сконфузился, так и не донес руки Анны до губ, кашлянул, указал на ажурное кресло возле кривоногого столика в стиле барокко.
Ксения поздоровалась с Анной, сказала, что кофе по-итальянски через минуту будет готов и вышла, закрыв за собой массивную дверь.
Расположившись напротив Анны, генерал первую минуту молчал. Буравил ее заинтересованным, восторженным взглядом. Неожиданно в нем появилась тень печали.
-Я иногда думаю, что Белое дело мы проиграли, только потому, что вы преждевременно покинули наши ряды, – сказал он. И тут же опомнился, поняв, что сказал лишнее.- Нет, нет, я вас не осуждаю. Когда вы не вернулись в Ставку из логова Махно, я решил, что вы погибли. Но офицер, с которым вы были…хм, на задании, сообщил, что побег из Повстанческой армии прошел удачно, но вы с ним были вынуждены расстаться. И ушли.
-Да, я решила прекратить борьбу, – ответила Анна.- Посчитала, что Белое дело безнадежно, потому что в нем нет правды.
-Правды?- вскинул брови Деникин.- Мы воевали за свободу России, которую большевики превратили теперь в зловонную, выгребную яму. Разве это не «правда»? Да, теперь в Совроссии экономическая свобода, НЭП, но политической нет. А значит, рано или поздно коммунисты вновь начнут искать врагов, уже внутри себя. Наступит полный хаос с миллионными жертвами.
-Пока они их ищут врагов за пределами Совроссии, в частности здесь, во Франции, и вполне успешно. Убиты десятки наших товарищей. Именно поэтому я здесь, Антон Иванович. А правды не было в Белом движении, потому что в нем не содержалось светлой цели. Да, именно светлой. Тот же Нестор Иванович Махно имел пусть утопичную, но светлую цель – безвластное государство, где все равны и честны друг перед другом. Утопия, конечно, но красивая. А что было у белых? Возвращение к прежним порядкам, которые всем обрыдли. Народ жаждал революции, революционных изменений, а мы им ничего не смогли предложить. И я вижу знак свыше, что именно Махно, остановил продвижение Белой армии к Москве и тем самым положил начало её конца.
Деникин достал из шкатулки сигару, понюхал ее, положил на крышку. Ему явно было неприятно напоминание о «Московской директиве»- наступлении на Москву, которую в 1919 году оспаривали многие генералы. В первую очередь барон Врангель, сменивший «опростоволосившегося» Деникина на посту Главкома. Но и Врангель уже не смог остановить красную лавину.
В глазах Антона Ивановича, кажется, появились слезы, и Анна пожалела, что завела этот разговор. Но ведь не она первой начала «вечер воспоминаний». Вообще, она тоже была рада видеть бывшего главнокомандующего. Даже не знала почему. Вероятно все же потому, что было жаль прошлого, в котором она была лихой Белой бестией.

В автомобиле, в котором оказались есаул Наяденцев и капитан Ростопчин, она узнала, что они являются членами Союза офицеров Венгрии, СОВы в просторечии. В Будапешт приятели попали вместе с отрядом донцов армии Краснова.
-Мы нанялись матросами на греческое рыболовецкое судно, – рассказывал Наяденцев.- Полгода ходили по Средиземному морю, затем уехали в Белград, позже в Венгрию. Через генерала Волгина, с которым мы вместе воевали на Западном фронте, вошли в СОВу. С его помощью, нам с капитаном удалось открыть что-то типа русской харчевни. Тем и жили. Но прогорели как восковые спички. А потом, через того же Волгина, получили место помощников генерала Деникина . На самом деле, его охранников. Сопровождаем в поездках, на различных мероприятиях.
– Антон Иванович настоятельно приглашает вас к себе на чай, Анна Владимировна, – вступил в разговор Ростопчин.- Где вы живете, мы узнали, проследив за Одинцовым, который уже имел беседу с генералом. Не хотел поручик раньше времени вас нам выдавать. Может, ревнует? Ха-ха. Вы очень похорошели.
-Ох уж этот Одинцов, – вздохнула Анна. Ей был очень приятен комплимент Наяденцева. – Вы знаете, что на днях барон Врангель создал РОВС?
-А-а,- махнул рукой капитан Ростопчин. – Все это уже только потуги вдрызг проигравшихся картежников выглядеть приличными. Что не создавай — поздно. Это лишь продлит агонию Русской армии. Да и какой армии? Смешно даже говорить.
-Не знаю, – сказал есаул.- Здесь я не соглашусь с Пашей, войсковые союзы помогают людям выжить.
-Они их только развращают, заставляют надеяться на кого-то, но не на себя,- возразил Ростопчин. – Сколько таких опустившихся солдат и офицеров по всей Европе. Да и по всему миру.
-Вы знаете, что Грудилин во Франции?- спросила Анна.
Кажется, это известие удивило обоих. Они молча переваривали информацию. Первым заговорил Наяденцев:
– В Венгрии до нас доходили слухи, что он погиб на французском транспорте у берегов Крита. Мы даже поставили в церкви Илье Ярославовичу свечку. И чем же он теперь занимается? Неплохо бы повидаться.
-Да, неплохо бы,- хищно улыбнулся Ростопчин.
-Неужели Одинцов вам ничего о нем и о себе не рассказал?
-Представьте, нет. Придется намять ему бока. У нас еще есть время. Не откажите в любезности, Анна Владимировна, рассказать нам немного о себе и вообще ввести в курс дела. А то мы, признаться, запутались кто вы теперь – все та же Белая бестия или руководитель «Красной Ривьеры».
-С удовольствием, друзья.
При слове «друзья» оба расплылись в улыбках. А Анна подробно рассказала, каким образом добралась до Франции, как жила все эти пять лет и как внезапно объявился поручик Май Луневский с предложением сыграть роль жертвы «красных террористов».
Белоглазова описывала все в деталях, а Наяденцев и Ростопчин внимательно слушали, не перебивая ни словом, ни даже движением. Замер и сидевший рядом с ней лысый мужчина в золотом пенсне, который все это время прижимался к ней своим мясистым, горячим бедром.
-Да-а,- протянул он, когда Анна закончила рассказ.- Позвольте представиться – подполковник Антонов Аркадий Аркадьевич. Бывший заместитель начальника контрразведки армии Май-Маевского. Хороший был человек Владимир Зенонович, но подвержен некоторым человеческим слабостям. Я был рядом с ним и в походе на Первопрестольную, и когда он руководил тыловыми частями в Крыму. Очень генерал переживал, что сорвал наступление на Москву. Кто-то сейчас говорит, что Владимир Зенонович его просто «пропил». Но это не так. Именно этот порок не мешал ему быть отменным полководцем. Наступление сорвал…
-Знаю, – перебила Анна,- не утруждайтесь, как вас…
– Для вас просто Аркадий. – Он приподнял шляпу.
-Аркадий, вы не могли бы немного отодвинуться,- попросила Белоглазова.- А то вы меня сильно раззадориваете своим обворожительным телом, а впереди еще важное дело.
Все захохотали, в том числе и Антонов. Он как мог отодвинулся к двери авто, покраснел:
-Извините, Анна Владимировна. Я как бы начальник этих двух олухов, которые даже не потрудились сразу представить меня даме. Да-а, теряем мы культурные манеры. Ничего не поделаешь, такова наша нынешняя неприкаянная жизнь эмигрантов.
И сразу стал серьезным:
-О нашей встрече и предстоящем визите к генералу Деникину Одинцову прошу не сообщать. Договорились?
Анна внимательно посмотрела в глаза Антонову, но так и не смогла в них ничего прочитать.

Деникин разлил кофе по чашкам, втянул широкими ноздрями крепкий аромат.
-Обожаю кофе по-латиноамерикански. Но моя Ксюша готовит его даже лучше бразильцев.
Деникин засмеялся, но сообразив, что смех совершенно ни к месту, поправил зеленый галстук, откашлялся.
-С минуты на минуту должен появится один весьма…хм, важный человек и мы уже перейдем непосредственно к делу. Но сразу хочу предупредить, Анна Владимировна, что оно будут нелегким и опасным. Для всех нас.
Анна не успела что-либо ответить. Дверь отворилась. Ксения сказала, что «гость прибыл и сейчас поднимется в кабинет».
Буквально через несколько секунд вошел высокий словно жердь, моложавый мужчина лет 60-ти в кремовом костюме со светлой бородкой, как у Деникина, и тонкими горизонтальными усиками. Быстрые, внимательные глаза остановились на Белоглазовой. Он ей поклонился.
Анна сразу его узнала. Портреты великого князя Николая Николаевича Романова- младшего, бывшего верховного Главкома сухопутными и морскими силами Российской империи, часто печатались в эмигрантских и французских газетах. Кроме того, она несколько раз видела его на Антибе, где князь жил на вилле Тенар.
Белоглазова поднялась, поклонилась. К ней скорым шагом подошел Николай Николаевич, взял за плечи.
-Полноте, мадам, ну к чему реверансы! Все мы теперь равны и перед Богом, и друг перед другом. Покорнейше прошу садиться,- предложил князь, будто он был тут хозяином.
Это отметила Анна и про себя ухмыльнулась — неистребим великодержавный дух. А ведь они, Романовы, по большому счету, пустили великую империю под откос. Как же князь точно олицетворяет осколок прежней, царской России.
Князь принял чашку кофе из рук Ксении, несколько раз поблагодарил, положил в нее сахар, добавил сливок. Долго мешал ложечкой. Потом произнес фразу, от которой Анна вздрогнула. Николай Николаевич почти в точности повторил ее мысли:
-Знаю, о чем вы думаете, глядя на меня старика. Это один из тех Романовых, что уничтожили Россию, отдали ее на растерзание жидо-большевикам. А вы знаете, я считаю, что великие мученические испытания посланы России свыше и если она их выдержит, то возродиться с неимоверной мощью. Труден будет путь этого возрождения, но он неизбежен.
К чему это оправдание?- подумала Анна. Видимо, нелегко князю. Бичует сам себя уже какой год. Сидит затворником в своих замках и бичует. Однако ведь приехал к Деникину и непросто так.
Николай Николаевич резко перешел на другую тему.
-Я знаю кто вы, Анна Владимировна, и по какому поводу здесь. Мне доложили, что вы решили внедриться в банду большевистских агентов Москвы, представляясь красной террористкой. Что ж, смелое решение. Вы уже разыграли, насколько я знаю, несколько спектаклей и теперь требуется завершающий, главный. При чем с нашим, с генералом, участием. Его придумал…как его…
-Подполковник Антонов,- подсказал генерал.
-Именно. Мне, признаться, по состоянию здоровья, тяжело принимать участие в таких инсценировках, но я понимаю, что от меня зависит жизнь многих русских офицеров, томящихся в эмиграции. И потому я дал свое согласие. Убивайте нас, госпожа Белоглазова!
Последние слова великий князь произнес так громко, будто отдавал приказ идти в атаку своей Кавказской армии. Дверь приоткрылась и в нее заглянула испуганная Чиж. Однако убедившись, что все в порядке, кивнув мужу, исчезла.
-Так как же, господа, мы поступим?
Деникин позвал супругу, спросил, ожидает ли уже в прихожей господин Антонов. Когда узнал, что подполковник на месте, велел пригласить.
Вскоре в номере появился Аркадий Аркадьевич в своем, видно, любимом золотом пенсне. Его лысина блестела на солнце, будто смазанная маслом.
Деникин пригласил его сесть и изложить план. Антонов сказал, что генерал Деникин и великий князь, как и было условлено, встретятся в следующую субботу 8 числа, в 19.00 в отдельном кабинете ресторана отеля «George V». Минут через 15 в ресторан войдет Анна Белоглазова, возьмет столик в общем зале, закажет ужин на имя своего мужа Вячеслава Одинцова. Он будет с пятницы снимать номер в том отеле. Затем Анна узнает у метрдотеля – правда ли что здесь обедает великий князь Николай Николаевич. Независимо от ответа, пройдет в отдельный «розовый» кабинет, где будут сидеть князь с генералом. Вскоре она выйдет и, не притронувшись к ужину, покинет ресторан. А через какое- то время в «розовом» кабинете произойдет взрыв.
-Но ведь могут пострадать посетители, – возразил великий князь.- Спасая одних, мы не можем убивать других.
-Боже упаси, Николай Николаевич!- приложил руки к груди Антонов. – Это будет просто громкий хлопок абсолютно безопасной петарды, которая выпустит облако сизого дыма. Метрдотель, который первым ворвется в кабинет – наш человек. Это подпоручик Сивцев. Медики, которые тут же появятся – помощники господина генерала – есаул Наяденцев и капитан Ростопчин.
Анна ухмыльнулась – санитары, так санитары, ничего не скажешь.
-Вас, господа, врачи на носилках отнесут в карету скорой помощи. Ну а утром газеты выйдут с заголовками об очередном страшном и кровавом терроре большевиков во Франции с портретом лидера «Красной Ривьеры» Анны Белоглазовой. Вы, Анна Владимировна, покинете Париж вместе с Николаем Николаевичем и генералом, поселитесь в Дефансе, ближнем пригороде. Будете ждать, когда на вас выйдут агенты Москвы. Думаю, на этот раз долго ждать не придется. Ваше прикрытие в Дефансе буду осуществлять лично я с вашими друзьями есаулом Наяденцевым и капитаном Ростопчиным. Мы будем находиться в доме напротив. Так что опасаться вам нечего, все будет под контролем.
-Не сомневаюсь, Аркадий.
Деникин захлопал глазами. Как-то не принято даме обращаться к мужчине только по имени, если между ними нет более доверительных, чем деловые, отношений.
Антонов поднялся:
-Итак, до субботы. Честь имею, господа.
Он наклонил свою лысую голову, с которой по стенам побежали солнечные зайчики.

В четверг вечером в номер Анны телефонировал портье. Он сказал, что госпоже Одинцовой оставлена записка, кто оставил – неизвестно, человек не представился. «К вам направить мальчика или сами спуститесь, мадам?»
Через 10 минут Анна спустилась к администратору отеля. Записка была короткой. «Ждем на перекрестке Rue Douai и Rue Mansart».
Кто бы это мог быть? Подполковник Антонов желает что-то уточнить по субботнему «спектаклю» или Петя Бекасов соскучился? Может, телефонировать Одинцову? Он оставил на всякий случай свой номер в «George V». Нет, решила Белоглазова, не годится. Возможно, это уже те, кого я с нетерпением жду.
На углу двух улиц возле кондитерской лавки мадам Куапель, куда Анна не раз заходила полакомиться чудными пирожными с клубничным кремом,стоял небольшой коричневый автомобиль. Из выхлопной трубы итальянского «Fiat 70» вырывался сизый дымок. И не жалко керосина, подумала Анна. В ее ридикюле лежал «Браунинг» и она вспоминала- загнала ли патрон в патронник. Интуиция ей подсказывала, что внутри не друзья – офицеры и не Бекасов.
Она открыла заднюю дверцу просторного автомобиля. Внутри кроме шофера никого не было.
-Садись,- по-русски сказал он, не обернувшись.
С языка чуть не слетел закономерный вопрос: «кто вы?», но задавать Анна его не стала, понимала, что в данный момент это бессмысленно.
Села назад, притворила за собой дверцу. Но она закрываться не хотела. Водитель ждал. Наконец Белоглазова сообразила повернуть на ней рычажок. Дверца закрылась и только тогда машина тронулась.
Ехали долго на север через Сен-Сен-Дени и Сарсель, а возле парка Форе д, Экуан авто резко остановилась. Шофер начал шарить по карманам, Анна незаметно расстегнула сумочку.
-Обронил,- сказал водитель.
-Что?
-Поглядите, нет ли его сзади, перед передним сиденьем?
Анна машинально подалась вперед, и в тот же момент, шофер резко поднес к ее лицу руку, с зажатой в ней ватой. Она почувствовала дурманящий запах эфира. Сознание растворилось в абсолютной пустоте. Это и есть смерть,- последнее, что успела она подумать.
Когда открыла глаза, над ней нависло знакомое лицо. Но она никак не могла вспомнить, кому оно принадлежит. Сознание выбиралось из пустоты тяжело, скачкообразно.
-Здравствуйте, Анна Владимировна,- улыбался лоснящийся от пота или от жира человек.
Ее стало подташнивать. Мужчина поднес к ее носу флакон с нашатырем, который почти мгновенно привел её в чувство.
-Извините, что пришлось прибегнуть к столь суровому обхождению, но это исключительно в целях нашей общей безопасности. Если бы вы даже согласились надеть повязку на глаза, все равно попытались бы подсматривать. Бестия хитра и лукава, а-а, ха-ха, знаю, знаю, матушка. А дорогу ко мне не должен знать никто. Еще раз приношу искренние извинения.
Только теперь Анна осознала, что перед ней никто иной, как генерал Грудилин, лишь постаревший и надувшийся, словно от водяной болезни. Нельзя сказать, что она этому сильно удивилась, но все равно была озадачена.
Голова все еще плыла, была ватной, в висках стучало, язык был сухой, будто она лизала песок в пустыне. Анна попыталась подняться, но поняла, что привязана к лежанке руками и ногами.
-Это тоже в целях нашей общей безопасности, Анна Владимировна. А то наброситесь на старика с кулаками, что мне тогда делать? Здоровья мало осталось, а столько еще нужно сделать! Жаль, шляпы у меня нет, а то я бы снял ее перед вами. Столько удивительных поступков вы в последнее время совершили, так прославились. Это ж надо, главарь «Красной Ривьеры». Звучит! Только меня, дорогая Анна Владимировна, не проведешь, нет. Слишком долгую жизнь я прожил, был даже руководителем целой республики. Впрочем, вы знаете. Ваша «Ривьера» и сами вы, лишь приманка для дураков. Но разве я похож на дурака? Кто угодно, но только не дурак. Всё знаю, всё понимаю и всё вижу. Знаю, например, что намедни вы имели конфиденциальную встречу с господами Деникиным и Романовым, хотя поручик Одинцов, ваш муж, вам запретил встречаться с генералом. Ха-ха.
-Она всегда всё делает по-своему,- раздался голос из темноты.
Зрение Анны все еще выхватывало только передние планы пространства. Но голос она, разумеется, узнала. А вскоре перед ней появилось и лицо его обладателя.
-Ей говорят одно, она делает другое, никакой на Бестию нет управы. Генерал Юденич уже все нервы с ней потерял.
-Рада вас видеть, поручик,- смогла, наконец, сказать Анна.
Перед ней стоял улыбающийся Май Юлианович Луневский.
-Да, это я, мадам. Позвольте и мне еще раз принести вам свои извинения, за тот инцидент на Антибе. Не хотел, ей богу не хотел причинить вам страданий. Каюсь, грешен, так с приличными дамами не обращаются. Знаю, что вы удивлены видеть меня теперь.
-Не особо,- ответила уже более крепким голосом Анна.- Даже не спрашиваю откуда Грудастому…хм, извините, господину Грудилину стало известно о моей встрече с Деникиным и великим князем.
-Ну-ка, ну-ка, продемонстрируйте нам свою интуицию,- потер руки генерал.- Вернее, дедукцию, как писал криминальный романист Конан Дойл.
-Дайте воды, – попросила Анна.
-Конечно.
Через минуту к ее губам Луневский поднес глиняную кружку с чаем, но полностью выпить не дал. Однако и этого было достаточно, чтобы в голове Анны немного рассеялась пелена. В висках меньше стало стучать. Луневского, конечно, встретить у Грудилина она не ожидала, как, впрочем, увидеть так скоро и самого генерала. Но мысли выстроились в стройный ряд. Она начала их излагать:
-Все просто. Наивный, но горделивый Одинцов, возомнивший себя отменным контрразведчиком, похлеще Васнецова, решил разыграть свою партию. Однако практически обо всем он докладывал генералу Юденичу. Тот в свою очередь делился информацией со своим ближним окружением – Васнецовым и вами, господин Луневский. А вы, Май Юлианович, решили подоить сразу двух коровок – Юденича и Грудилина, который вроде как руководит бандитским формированием «Искупление».
-Ну почему же бандитским?- искренне обиделся Грудилин.- Цели и задачи у нас самые благородные. Борьба с оставшимися на планете ядовитыми сорняками, задушившими Россию.
-А вы, значит, её не душили.
-Нет! И еще раз нет! Я всегда был против заговора генералов, решивших скинуть царя. Признаться, даже хотел пустить себе пулю в лоб, после его отречения, но сдержался. И тогда я решил, что буду мстить.
-Что же вы не мстили, когда сидели в своем православном царстве-государстве, не били вместе с красными белых?
-У меня на красных аллергия.
-Но не теперь. Это ведь они вам платят за устранение офицеров-эмигрантов. Только интересно – вы сами теракты осуществляете или особых головорезов нанимаете?
-По-разному,- вздохнул Грудилин.- Когда и самому размяться хочется. Мягкий и добрый я человек, собрал вокруг себя чистоплюев, типа поручика Луневского, -генерал кивнул на Мая,- хороший человек, но белоручка. Приблизил только за светлую голову и как правильно вы заметили, за то, что передает мне сведения, которые Одинцов или кто еще отправляют этому плаксе Юденичу. Николай Николаевич все время же плачет. Не заметили, Анна Владимировна? Вот. И Костя Талый, хоть бывший махновец и бандит, а тоже вдруг чистоплюем сделался. Но я предполагаю, что он просто очень боится отправиться на французскую гильотину. Почувствовал вкус сладкой европейской жизни, не хочет её лишиться. Это ж он вам про меня рассказал, дурачок. Придется наказать. Совсем от рук отбился.
-А вы не боитесь гильотины?
-Боюсь, очень боюсь. Но что делать, справедливость превыше всего. Да, кое-какие средства мы получаем от наших…хм, заказчиков, но это мелочи. Повторяю, мы работаем за идею. За идею очистки Земли-матушки от людской грязи. Ну да ладно, давайте перейдем к делу. Вы изображали из себя «Красную Ривьеру», чтобы привлечь внимание организаторов убийств офицеров-эмигрантов. Что ж, вы этого добились и в следующей мизансцене — липовом убийстве в субботу великого князя и Деникина, нет никакого смысла. Повторяю, в липовом. Но есть острая, я бы сказал жестокая необходимость в реальном уничтожении этих двух выродков племени человеческого.
-Они-то вам чем не угодили?- спросила Анна.- Николай Николаевич уехал из России весной 1919-го и, кажется, вообще не принимал участие в Гражданской войне. А генерал Деникин провалил наступление на красную Москву. За что был изгнан из Главкомов. Получил славу «битого полководца», что стало для него сильной психологической травмой, то есть расплатился за свои грехи.
-Князь бросил свою Кавказскую армию на произвол судьбы в самый ответственный момент, а генерал положил десятки тысяч жизней русских людей ради своих бредовых амбиций. Всем было понятно, что «Московская директива» – липа, что наступление на Москву без серьезного тылового обеспечения и реальной помощи союзников- преступная авантюра. И как он за это расплатился? Да никак. Психологическая травма- чушь! Живет со своей милой женушкой в Венгрии и в ус не дует. Нет, они оба палачи русского народа, а потому должны понести заслуженное наказание.
-Вы тоже свою армию бросили и жировали как поросенок в своем царстве-государстве, когда другие кровь за родину проливали.
-И я за это отвечу, милочка, но потом, когда завершу суд над остальными преступниками.
-Не много ли на себя берете, беглый император?
-Нет, не много. В самый раз, сколько унести могу. А очередной страшный суд свершить поможете мне вы, Анна Владимировна. Короче, в субботу в «George V» состоится не инсценировка убийства, а реальное убийство. И совершите его вы. Пронесете в ресторан некое устройство, оставите его в розовом кабинете, где будут сидеть князь с генералом. Затем спокойно уйдете якобы по дамской надобности. Остальное не ваша забота.
-И думаете, я соглашусь?
-Конечно.
-Почему же?
-У нас есть специальные методы.
-А мне на них плевать и на вас тоже.
-Соглашайтесь, – посоветовал поручик.
-А вы, Луневский, вообще полное ничтожество, я вас видеть не хочу. И вообще я устала.
-Правильно,- кивнул Грудилин.- Отдохните.
Он приблизил к Анне свое одутловатое лицо, оттянул зачем-то ей веки, а потом воткнул в ее правую руку шприц.
Сознание Белоглазовой опять поплыло и растворилось с абсолютной пустоте.

В номере отеля «George V» были плотно задернуты шторы, хотя день еще только клонился к вечерней мессе. На просторной «супружеском» ложе лежала Анна Белоглазова. Вокруг нее стояли генерал Грудилин, поручики Луневский и Одинцов.
-Приведите же свою жену в чувство,- с сарказмом сказал Луневский.
-Я оценил вам зубодробительный юмор, Май Юлианович, но теперь он явно не уместен.
-Не нужно, я сам. – Грудилин отодвинул плечом Одинцова, подошел к Анне. В его руке был наполненный мутной жидкостью шприц.- Сейчас она очнется, словно во хмелю и будет выполнять все мои указания.
-А подействует?- усомнился Одинцов.
-Профессор Бремер утверждает, что нет ничего лучше полусинтетического дигидроксикодеина, когда из человека нужно сделать послушную амебу. А кто как не немцы знают в ядах толк.
-Дигидро…,- попытался повторить Луневский.- Тьфу, не выговоришь.
-Ридикюль её готов?- поинтересовался Одинцов.
-Поручик, здесь не дилетанты работают,- поморщился генерал,- все лично проверил. Портативный баллон горчичного газа иприта, с детонатором от ручной гранаты F-1. Небольшой хлопок и через минуту все мертвы. В том числе и ваша любимая Бестия. Не жалко, а?
Луневский тяжело вздохнул, Одинцов издал какой-то хрюкающий звук. Потом сказал:
-Жаль, конечно. Но ради такого дела можно пожертвовать и красавицей. Сколько обещали за мероприятие?
-Вы получите ровно столько, сколько было обговорено.
-Ну да, верить вам, Илья Ярославович, все равно, что фавну.
Грудилин затрясся от смеха всем своим круглым телом:
-Ха-ха, сравнение-то какое придумали. Смешно.
Он посмотрел на настенные часы, которые показывали без пяти минут 7. В это время зазвонил телефонный аппарат. Его взял Одинцов. «Понял».
-Великий князь Николай Николаевич проследовал в отдельный кабинет ресторана, автомобиль Деникина свернул на бульвар, через три минуты генерал будет здесь.
-Замечательно! – потер руки Грудилин. – Когда впереди серьезное дело, я весь дрожу.
-Дайте тогда, я уколю Бестию, а то промахнетесь мимо вены.
-Не беспокойтесь, не промахнусь.
Генерал поднял руку Анны, сжал у локтя, воткнул иглу во вздувшеюся синюю вену. Стал медленно вводить препарат.
Через минуту Анна открыла глаза, вытерла лоб рукой.
-Где я?
-Все в порядке, милочка,- успокоил генерал,- вы в полной безопасности. С вами все хорошо, вы прекрасно себя чувствуете.
– Пре-екрасно,- повторила Белоглазова.
-Именно. Попробуйте встать.
Анна послушно свесила с кровати ноги, поднялась. Ее слегка покачивало.
-Возьмите свою сумочку.
Указание было выполнено. Затем Грудилин велел проверить ее содержимое.
-Что внутри?- спросил он.
-Не знаю,- ответила Анна, даже не заглянув внутрь.
-И ладно. Вы сейчас спуститесь в ресторан, скажете метрдотелю, что желаете поужинать, а потом пройдете в розовый зал. Там в отдельном кабинете сидят двое господ. Вы поздороваетесь, откроете сумочку и выдернете колечко из этой трубочки. Понятно?
-Да.
-Замечательно.
Опять ожил телефон. «Прибыл Деникин».
-Замечательно,- повторил Грудилин. Вы прекрасно выглядите, мадам.
-Спасибо.
-Ну, всё, пора приступать к делу. Анна Владимировна, спускайтесь на лифте в ресторан и выполните всё, что я вам приказал.
-Хорошо,- ответила Анна, словно механическая кукла.
-Чудный препарат,- сказал Грудилин.- Нужно будет профессору Бремеру выдать премию.
Белоглазова взяла подмышку бархатную серую сумочку, расшитую бисером и мелким жемчугом, направилась к двери. Ее ей открыл Луневский. Одинцов провожал «жену» странным взглядом.
-Ну что ж, нужно посмотреть представление .- Грудилин спрятал шприц в металлическую коробочку, вытер руки носовым платком, который выбросил в камин.- Сядем, как и собирались, на веранде открытого кафе отеля, нам будет хорошо видно что творится за окнами ресторана.
Анна, спустившись на первый этаж, прошла мимо портье, который ей кивнул, а затем что-то записал в журнале. Супруга месье Одинцова прибыла в отель утром в сопровождении двух господ, его друзей. Они сказали, что дама себя плохо чувствует и нуждается в отдыхе. На вопрос портье – нужно ли позвать доктора, они ответили категорическим отказом. Позже появился и сам Одинцов, внес плату за неожиданно приехавшую супругу. И теперь «больная» мадам Одинцова ходит без всякого сопровождения.
Еще больше служащего отеля удивило то, что буквально следом из лифта вышли те двое друзей вместе с ее мужем Одинцовым, но направились не в ресторан, куда пошла мадам, а к выходу. Через некоторое время они заняли места на открытой веранде ресторанного кафе.
Войдя в зал, Анна была встречена метрдотелем, который по-русски ей низко поклонился, передал официанту, который проводил ее до столика у окна. Анна открыла меню, но читать не стала. Взмахом руки она дала понять, что кельнер пока свободен. Когда он удалился, она встала, медленно пошла в розовый зал.
Рядом с двумя финиковыми пальмами в огромных кадках, увитых виноградной лозой, находилась дверь в отдельный кабинет. Возле двери стоял официант. Белоглазова, казалось, не обратила на него внимания. Он было открыл рот, но остановить Белоглазову не решился.
Внутри кабинета, за ореховым столом с двумя медными подсвечниками, в которых горели розовые свечи, сидели генерал Деникин и великий князь Николай Николаевич. При виде Анны, они ей кивнули, затем посмотрели друг на друга.
-Что вам угодно, мадам? – громко спросил князь, чтобы слышно было снаружи.
Анна ничего не ответила, открыла сумочку. Затем четко и тоже довольно громко произнесла:
-Смерть предателям Родины. Привет от «Красной Ривьеры»!
Сидевшие на веранде Грудилин, Луневский и Одинцов не успели выпить и по чашке кофе, как увидели, что за витражом отеля началась суета. Затем из дверей выскочил метрдотель в белоснежном костюме, заляпанном чем-то красным, начал глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег, закричал:
– À l’aide, police! C’est un acte terroriste!
Через минуту к отелю с воем сирен подкатила карета скорой помощи и похожий на утюг полицейский автомобиль. Врачи и полицейские вбежали в ресторан, а вскоре выскочили обратно. За ними следом выбежали служащие отеля некоторые постояльцы.
Толстый мужчина на коротких ножках вытер платком высокий, морщинистый лоб.
– Аcte terroriste! Еn utilisant des substances toxiques
-Акт терроризма с использованием отравляющих веществ,- перевел Луневский.
-Не трудитесь, поручик,- поморщился Грудилин.- Я хоть никак и не освою это галльское наречие, но всё же кое-что понимаю.
Троица покинула веранду, встала на противоположной стороне бульвара, где собралась уже приличная толпа.
Приблизительно через полчаса подъехал грузовик, из которого выпрыгнули военные. Они надели противогазы, скрылись внутри отеля. А еще через 15 минут из него вынесли на носилках несколько тел, полностью покрытых простынями. С одних из носилок свешивалась женская рука с тонким золотым браслетом.
-Ну вот и все. Прощай, любимая женушка,- вздохнул Одинцов.- Мне будет тебя очень не хватать. Великое возмездие свершилось. Уничтожены главные враги России. А теперь, господа, слушайте меня. Такое мероприятие должно быть отмечено не только деньгами. Завтра в Бужевале, в доме с синей мансардой под номером 123, что рядом с виллой Тургенева, жду всех вас.
-К чему это?- недовольно спросил Луневский.- Дело сделано, получим деньги и разбежимся. Теперь, думаю, навсегда. Шуму будет до небес.
-Там и получите деньги и…особую благодарность.
-Что?- прищурился Грудилин.- Так вы и есть тот…казначей, что передаст нам деньги за мероприятие? Век живи, век дивись. Я думал вы пешка, а вы конь.
-Сами вы, Илья Ярославич, конь без попоны.
-Почему же без попоны?
-А потому что вы только за деньги что-либо делаете, а мы боремся за идею.
-Кто это «мы»?
-Завтра и узнаете. Ровно в 12.00 жду. Всё, расходимся, а то еще меня, как мужа террористки, арестуют.

Когда карета скорой помощи доехал до Монмартра, первым простыню с себя скинул великий князь Николай Николаевич.
-Фу, господа, я чуть не задохнулся от этой гадости. Что же это было?
-Совершенно безвредный углекислый газ, окрашенный тальком,- ответил есаул Наяденцев, который исполнял роль метрдотеля.- А вы, Анна Владимировна, прирожденная актриса, вам в кино сниматься надо. Как здорово изобразили сомнамбулу.
– Старалась, есаул,- ответила Анна из-под простыни, а потом тоже ее сбросила.- Рука до сих пор болит. Чем меня укололи?
-Луневский говорил, что незаметно подменил ампулу с препаратом, которую принес Одинцов, на безобидные витамины. Впрочем, если бы поручик обманул, вы бы сейчас находились в ином пространстве.
-Неужели под действием этого, как его…человек превращается в безвольную амебу?
– Полусинтетического дигидроксикодеина, – подсказал Ростопчин. Он исполнял роль официанта у входа в розовый зал. – Мой погибший на фронте брат был медиком – психиатром и он мне рассказывал об этом веществе, которое полностью парализует волю человека. Но, правда, он говорил, что это вещество в стадии разработки. Значит, немцы все же его произвели.
– Да, господа,- подал голос генерал Деникин.- спектакль, кажется, удался на славу. Николай Николаевич выложил круглую сумму на его премьеру- врачи, полицейские, военные.
-Полноте, господа, – сказал великий князь,- деньги не самое важное в жизни, главное-это сама жизнь. Надеюсь, мы спасем многих офицеров от агентов большевиков. Власти Франции, наконец, отнеслись с пониманием к этой проблеме, помогли и людьми, и техникой. Завтра все газеты выйдут с сообщением о нашей смерти. Ехать на мою виллу сейчас опрометчиво, господа. Переночуем в N-ской клинике. А завтра…
-Завтра отправимся в Буживаль, где пройдет встреча «Немезиды»и «Искупления» с настоящим резидентом красных.
-Откуда такая уверенность, есаул? – спросила Анна.
-Завтра и узнаете, Анна Владимировна.
-Но это без нас с Антоном Ивановичем. – Великий князь хлопнул себя по худым коленкам. – Нам лишний раз на таких мероприятиях присутствовать ни к чему. К тому же все должны быть уверены, что отравление было настоящим. Надеюсь, с агентами Коминтерна, развязавшими террор во Франции, завтра будет полностью покончено.
-Не сомневайтесь, Николай Николаевич,- заверил князя Ростопчин.
-Я вот только так до конца и не понял, господа,- произнес задумчиво Деникин.- Неужели генерал Грудилин превратился в такого отъявленного мерзавца? Офицер, награжден за храбрость самим государем. Впрочем… И кто из этой троицы «свой», а кто «чужой»?
Ответила Анна:
-Я об этом, Антон Иванович, вам позже расскажу, во всех подробностях.
-Буду очень вас ждать вас, Анна Владимировна. Я еще на неделю задержусь в Париже.
Деникин взял руку Белоглазовой, поднес к своим губам. Поцелуй получился слишком долгим. Его прервала только резкая встряска автомобиля, попавшего передним колесом в яму.
-Приехали! – крикнул в окошко салона шофер, которым был ротмистр Петр Бекасов.

Дача Ивана Тургенева в Буживале стояла в сосновом лесу. Несколько накренившийся на левую сторону розово-белый домик с тремя балконами, напоминал бригантину, застрявшую на мелководье. В ней было что-то сказочное и неестественное. Почти такой же дом, но поменьше, крашенный зеленой краской и только с одним балконом, прилепился к противоположному склону холма за густым сосняком.
В этом доме и собрались ровно в полдень все, кто так или иначе принимал участие в прошедших спектаклях.
Слово держал Илья Ярославович Грудилин. Он был в новом генеральском кителе, который сшил у господина Жака – самого модного французского модельера. Ему внимали поручики Одинцов, Луневский, Костя Талый и еще пятеро молодых людей в одинаковых костюмах парижских клерков. Они представляли «Немезиду». Ротмистр Бекасов и подполковник Тужилин, приехали на такси чуть позже. Петра сочувственно приобнял Грудилин, похлопал по широкому плечу, посоветовал держаться.
-Героический поступок Анны Владимировны Белоглазовой останется в веках,- высокопарно говорил генерал.- Вчера состоялся высший суд справедливости – были казнены выродки рода человеческого, погубившие великую православную Россию. К сожалению, еще не все наши враги получили заслуженное возмездие, много их еще топчет своими погаными ногами матушку-землю. Но мы продолжим дело Анны Белоглазовой, Белой бестии, как её часто называли за ее мужество и героизм, и клянемся, что не пожалеем своих жизней на этом поприще, как не пожалела свою жизнь она. Царство ей небесное, да упокоится её душа, как души всех доселе усопших, в мире и благоденствии Божьем, – закончил он по-поповски.
Кто-то из «клерков» зааплодировал. На него недоуменно поглядели его товарищи по «Немезиде» и он смущенно спрятал глаза под стул, на краешке которого сидел.
-Я рад, – продолжал Грудилин, что наша организация не одинока в борьбе с «белой пеной» на древней французской земле.
Генерал замолчал. Видно, словосочетание «белая пена» пришло ему в голову спонтанно и он остался ею доволен. А потому смачно пожевал губами, словно пробовал на вкус марочный коньяк и двинулся дальше:
-Сама история этой страны показывает нам, что нельзя стоять на месте, нужно продолжать революцию. Да, господа, революцию, потому что только революция способна очистить землю от скверны. Почему русский народ не пошел за белыми? Потому что они предали революцию, которую сами начали в Феврале. Они были вечными предателями. Сначала предали своего благодетеля батюшку-царя, потом предали Керенского, который благодаря им и стал председателем временщиков, а потом и весь народ, пообещав ему свободу в виде старых порядков. Я же, господа, это многие знают, создал свою Днепровскую православную республику, где все люди были равны, честно работали и молились Богу. Но и здесь белые помешали, порушили наши светлые планы.
Одинцов на эти слова поморщился, так как вместе с Грудилиным удирал на тачанке не от белых, а от Махно, который якобы собирался вернуться за своим кладом в Гавриловке.
-Это, так сказать, история. Но вернемся в наше, не менее сложное время. Я предлагаю выпить, господа, за упокой души рабы Божьей
Грудилин кивнул Луневскому и тот принес из соседней комнаты поднос с двумя бутылками красного вина и бокалами. Начал разливать, ставить перед каждым присутствующим.
Тужилин взял свой бокал, откашлялся.
-Прежде, чем выпьем, я бы хотел кое-что прояснить,- сказал он.
-Слушаю вас..э-э
-Юрий Михайлович, – подсказал Одинцов.
-Еще раз очень приятно, Юрий Михайлович,- кивнул Грудилин.
-Анна ведь не сама пошла на погибель. Это должна была быть лишь имитация покушения. Чтобы привлечь вас, борцов хм… с «белой пеной», а потом и выдать полиции. Ей якобы помогал в этом господа Одинцов, Бекасов и ваш покорный слуга. Но вы, Юрий Михайлович, всех обыграли.
-Не понимаю вас…
-Сейчас поймете, не торопитесь. За то, что вы всех обставили, в том числе и меня, я вас не осуждаю, а наоборот хвалю. Да, господа, еще один спектакль закончился. Благодаря всем вам. Злейшие враги России мертвы. Я передаю вам привет от руководителей Коминтерна и в знак, так сказать, благодарности, некоторую сумму.
Вскинув черный портфель, Юрий Михайлович водрузил его на стол, открыл. Внутри были пачки денег. К столу сразу же подбежали представители «Немезиды». Один из них протянул руку, но другой – самый высокий, с маленькими рыжими усиками, ударил по ней тросточкой, которую все это время держал между колен.
-Значит, это вы…эмиссар Коминтерна? – спросил он, прищурившись на Тужилина.
Подполковник кивнул.
-Очень приятно. Я Ян Беркович,- представился высокий. – Признаться, мы тоже думали, что Белая Бестия постоянно разыгрывает спектакли, чтобы заманить нас, левых эсеров и анархистов, борющихся с «белой пеной», по замечательному выражению господина Грудилина, в ловушку. Рад, что наши опасения были напрасными. Давно из Москвы?
-Я, видите ли…
-Понятно, вы резидент в третье стране.
-Да.
-И сколько здесь?- Беркович указал на портфель.
Тужилин назвал сумму. Ян присвистнул.
-Думаю, часть средств достанется и нашей организации. Ваш успех – наш успех и вместе будем продолжать борьбу.
-Конечно.
Грудилин, тоже жадно смотревший на портфель, поднял бутылку вина.
-Господа, я все же предлагаю, почтить прекрасным вином светлую память Анны Владимировны Белоглазовой.
Все подняли бокалы, стали пить.
В этот момент дверь открылась и в комнату вошла Белоглазова. Кто-то закашлялся, подавившись вином, кто-то произнес: «вот это да…»
-Неприлично пить за даму в её отсутствие,- произнесла она, бросив на стол свежий номер газеты. Сверху на первой полосе – её огромное фото, а снизу санитары несут на носилках тела, покрытые простынями. И крупным шрифтом: «l’apogée de la terreur rouge».
– «Апогей красного террора»,- невольно прочитал вслух Беркович. Глаза его расширились. – Это вы?
-Кто же еще, разве не видите?
-Но, господин Грудилин сказал, что вы…Великий князь с генералом Деникиным тоже живы?
-Конечно. Неужели вы думаете, что Белая бестия будет убивать честных и порядочных людей?
-А-а,- протянул Беркович и вдруг рассмеялся. – Ха-ха, я так и думал, что это спектакль, а товарищи по «Немезиде» мне не верили. Ловушка. Вы плохие актеры, господа, вам нужно поучиться театральному искусству.
-Например, у Махно.
-Да, почему бы и нет?
-Батька теперь, насколько знаю, далек от искусства, шьет тапочки.
-Не имеет значения, временные трудности, как у всех нас. А для вас, господа, трудности теперь закончатся.
Ян выхватил пистолет. Его примеру последовали остальные «клерки». Беркович стянул со стола портфель, набитый деньгами, застегнул его.
-К сожалению, не могу оставить вас в живых, господа, таков закон природы, побеждает сильнейший.
-Да, но я эмиссар,- произнес дрожащим голосом Тужилин.- Вы не имеете права, агенты Москвы вас откопают из-под земли.
-Когда откопают, тогда и будем плакать, а пока поплачьте вы.
Беркович взвел курок американского автоматического пистолета.
-Погодите!- Анна подняла руку. – Прежде чем отправиться на небеса, желательно закончить важные земные дела. Так ведь?
-Так,- неуверенно ответил Ян, не опуская ствола. «Немезидовцы» держали не прицеле остальных.
-Ну а раз так, прежде чем опустится занавес, в спектакле должна произойти финальная сцена. Иначе и спектакль – не спектакль. Итак. Кто-то в последнее время убивает русских офицеров на французской Ривьере. Причем с особой жестокостью, не щадя порой их жен и детей. Первый вопрос- кому это нужно? Ответ очевиден – красным московским правителям, которые боясь создания бароном Врангелем РОВСа, стараются уничтожить лучших представителей русской военной элиты. Для этих целей они создают тайную организацию, которая и проводит теракты. Ее возглавляет, безусловно, опытный резидент Кремля. Или нет? Агенту Москвы слишком сложно управлять такой организацией, не зная структуры эмигрантских военных союзов, их лидеров, членов, где они живут и так далее. Нет. Таковым должен быть человек, который имеет доступ к архивам союзов – РСОР, РОС, СОВе и так далее. И кто же это может быть? Я грешным делом сначала подозревала своего старого друга ротмистра Бекасова. Мои подозрения оформились, когда он пришел меня убивать в больницу Антиба, куда я попала после…
Луневский опустил глаза, а Бекасов не сводил взгляда с пистолета Берковича.
-Впрочем, неважно,- продолжила Анна.- И даже после того, как я организовала Бекасову побег из жандармского участка, мои подозрения не рассеялись. Да, раньше мы с ротмистром вместе воевали и даже имели хм…более близкие отношения. Но люди в эмиграции меняются. Поэтому я ему не верила. Но все мои подозрения рассеялись, когда мы приехали с ним в Ле Руре и чуть не сгорели в доме Лафаров. Его поджег и позже объяснил для чего, поручик Одинцов. Все логично- он должен был зарекомендовать себя в «Немезиде», в ваших глазах Беркович. Но меня стразу насторожила одна вещь – он оставил инициалы на записке, в которой предупреждал, что нам с ротмистром срочно нужно бежать из дома. Эта подчеркнутая насмешка, выпячивание своей неординарной, веселой личности? Я вспомнила о консервной банке в яме с махновским кладом, в которой оказалась записка с фигой. Одинцов мне позже сказал, что эту фигу нарисовал Грудилин. Но это не так. Генерал занимался живописью, я видела в замке его картины. У него есть чувство линий и перспективы, а здесь был рисунок от школяра – корявый и вызывающий. То есть…Одинцов меня обманул.
Поручик пододвинулся к столу.
-Что вы хотите этим сказать?
-А то, поручик, что это вы организатор и, возможно, исполнитель всех массовых убийств русских офицеров на Ривьере.
-Бред! Она бредит, господа. Тужилин ведь признался, что это он эмиссар Коминтерна. А в услужении у него были…
Он посмотрел на стволы, направленные на него, и не решился сказать про членов «Немезиды».
В следующую секунду Одинцов перевернул стол, сбив этим с ног двух стоящих за ним «клерков», ударил кулаком по голове Берковича, который упал как подкошенный, отпихнул Луневского и побежал к балкону. Бросился на витраж всем своим мощным телом, со стеклами полетел вниз.
Где-то рядом раздались выстрелы. В комнату через какое-то время вошел великий князь Николай Николаевич. За ним несколько человек в штатском и трое жандармов.
-Живым не дался, злодей. Сколько сил потрачено на его разоблачение. Спасибо вам всем, господа.
Князь по очереди пожал руки присутствующим. Представил Берковича. Им оказался управляющий его имением, а «клерки» – сыновья баронессы Закамской и графини Бестужевой. Остановившись перед Грудилиным, долго всматривался ему в лицо.
-Вы, кажется, имели возможность возглавлять свою собственную православную республику? Что ж, похвальный опыт. Ну и как царствование?
Грудилин не растерялся.
-Я ваше, императорское высочество, попробовал и понял, что для того, чтобы быть царем нужно быть или Романовым или Рюриковичем. Я же, увы…только лишь Грудилин.
Оба рассмеялись.
-Вам, уважаемый, Юрий Михайлович,- князь остановился напротив Тужилина,- выражаю искреннее свое расположение за ваши профессиональные навыки сыщика. Это ведь он, господа, уговорил меня принять участие в этом представлении. Но как не пойти навстречу однополчанину по Кавказской армии.
Подойдя к Белоглазовой, князь протянул ей руку. Она ее собиралась пожать, но Николай Николаевич тут же поднес ее к своим губам. Казалось, в комнате зазвенел воздух. Луневский, Бекасов и Талый с ревностью глядели на князя. Кажется, он уловил эти сверлящие взгляды. Он лишь приблизил ладонь Анны к губам, но целовать не стал. Почему-то тяжело вздохнул.
-Всем вам, господа, будет выдана денежная награда за столь хорошо выполненный свой долг. Однако успокаиваться рано. Если эту террористическую банду организовал наш собственный перевертыш, то не исключено, что по его пути пойдут настоящие агенты Коминтерна.
Великий князь поклонился и быстрым шагом вышел из дома. За ним последовали Беркович и «дети графинь».
Когда остались одни, Грудилин выпил целую бутылку вина прямо из горлышка.
-Вот ведь змею на груди пригрел,- сказал он.- Да, я тоже грешен, тоже подвержен многим порокам, но чтобы опуститься до такого, до убийства несчастных русских эмигрантов… А ведь вы, господа, думали, что это я Вельзевул. Я сразу заметил, что что-то в Одинцове не так.
-Ладно вам, генерал, оправдываться,- сказал Бекасов.- Никто вас ни в чем не винит.
-Это вы подменили препарат?- спросила генерала Анна.
-Вообще-то я подозревал и Луневского, и Одинцова, поэтому взял у немца лишь витамины под видом опиата.
-А меня, значит, не подозревали?- спросил Костя Талый.
-Я тебя, Костя, подозревала – сказала Анна.- У тебя было немало причин мстить белым.
-Какие же это причины, Анна Владимировна?
-Ты же прислал мне трогательную телеграмму от Махно?
-Ну.
-Всё еще любишь.
-Ну.
-Мстишь мне, за то, что я тебя бросила смертельно раненным. Но я действительно думала, что ты убит.
-Я давно тебя простил.
-Нет, Костя, не простил. И никогда не простишь. Но убить ты меня не посмеешь, ты будешь убивать других, которые якобы сломали твою жизнь. Нас с тобой преследовали корниловцы. Но на самом деле, это были ваши хлопцы-махновцы. А ты мстишь белым, за то, что они якобы отняли меня у тебя. Ты перебрался с любовницей за границу, за вами последовали и «хлопцы», с которыми ты здесь и промышлял. Ты не только убивал офицеров, мстя за меня, но грабил их, как последний подонок.
-Нет!- крикнул Талый.- Да, я люблю тебя, больше всех на свете, и я ненавижу свет, который отнял меня у тебя!
Костя выхватил револьвер Нагана, молниеносно взвел курок, направил ствол на Анну, но тут же выстрелил себе под подбородок.
Кровавые брызги разлетелись по всей комнате, попали на лицо Грудилина. Он стряхнул кровь со своего лицо двумя пальцами.
В комнату вбежал хромающий Одинцов с рассеченным лбом, «клерки», за ними Николай Николаевич. Увидев кровавую картину, поморщился.
-Теперь, наконец, всё? Этот был главным террористом?
-Всё, ваше императорское высочество,- ответил Одинцов.- Теперь осталось взять его банду. Я знаю их адреса.
-А без этого спектакля было нельзя арестовать…Талого и его банду?
-Не было полной уверенности, ваше императорское высочество.
-Ну хорошо,- благосклонно сказал великий князь.- Я слышал, чего кричал перед смертью этот молодчик. Вы действительно, Анна Владимировна, способны свести с ума любого мужчину, довести его до крайности. Красота – роковая сила.
-Надеюсь, Николай Николаевич, вы не ставите мне это в вину?
-Боже упаси, голубушка.
Великий князь резко развернулся и удалился из комнаты державной походкой.
К Белоглазовой подошел Бекасов, неуверенно протянул к ней руку:
– Анна…
-Да отстаньте вы от меня! Как вы мне все надоели!
Впервые за многие годы Анна заплакала и выбежала из дома. Она затерялась среди вековых сосен, а потом сидела на берегу небольшого лесного озера и ловила себя на мысли, что ей очень жаль Костю Талого, которому она была дороже целого света. Главное – не самому любить, а чтобы тебя любили. От своей любви проку немного- это вечные терзания и в конце концов разочарование. А вот чужая любовь может хотя бы на время согреть, исцелить твою душу.
Бедный Костя, сволочь окаянная…
Через неделю в газетах Прованса появилось сообщение об очередном загадочном убийстве бывшего адъютанта командующего Юго-Западным фронтом Михаила Алексеева и героя сражения у Равы-Русской, участника Луцкого прорыва полковника Семена Быстрицкого.

Читать далее →

К очередному своему дню рождения Сёма Кочкин оказался в точке Лангранжа. В астрономии это точка, где на объект действуют равные силы притяжения и он там как бы зависает. Вот и Сёма в 30 лет завис по жизни в точке Лангранжа. Половина женщин ушла от него, половину бросил он. И повис Сёма в пространстве никому не нужный. В том числе и самому себе. Во всяком случае, так ему казалось. Праздники и длинные выходные он ждал со страхом. К кому пойти, к кому прислониться, кому излить свою душу? А ведь без покаяния ближнему, человек не может жить, как организм без выделительной системы, загибается от своих токсинов. Друзей у Кочкина тоже не было.
Приближался Новый год и от этого сводило нижнюю челюсть. Впрочем, верхнюю тоже. Одни знакомые уже укатили на Мальдивы, другие окопались на дачах, предварительно забив закрома деликатесами, водкой и шампанским. Его, конечно, некоторые приглашали в гости, но сквозь губу, явно в надежде на то, что он откажется. И он отказывался. Сёма не любил компании и компании не любили его. Он решительно не знал, что нужно говорить за столом, хотя и был далеко не глуп и даже где-то остер на слово. Но ему было скучно, страшно скучно сидеть и слушать пустые разговоры, особенно «про политику». Для себя он давно расставил все точки над «и»: наша проблема в крайностях, нет золотой середины. Поэтому внимать чужим, нелепым потугам ответить на извечный вопрос «Что делать?», было невыносимо. Эту скуку не развеивало даже любимое красное португальское вино. Кочкин сидел за гостевым столом тихо и только поддакивал всяким дурацким умозаключениям. За это он ненавидел себя и некоторое время назад вообще перестал принимать приглашения. К себе Сёма никого и никогда не приглашал. Его дом – его крепость с бойницами, запиравшаяся на несколько крепких, хитрых замков. Однажды, перебрав любимого португальского напитка, он пошел прогуляться, а попасть обратно в квартиру уже не смог. Не поддался ему хитрый нижний замок, установленный еще папой кустарем – самоделкиным. Так и пришлось трезветь на лавочке у дома, дабы было лето.
А теперь стояла снежная, как никогда, зима и приближался ужасный Новый год с длинными, пустыми словно ржавая консервная банка, праздниками. Чем занять себя во время этого самого тяжелого в году марафона? На несколько дней спасет красное вино, возможно, в совокупности с белым,- рассуждал Кочкин.- А потом можно поехать в Коломенское, погулять возле старинных церквей, по Голосову оврагу, где по одной из легенд Иван Грозный зачем-то спрятал свою библиотеку. Или отправиться в Сокольники покататься на коньках по длинным, великолепно украшенным белыми елками, аллеям парка. Сёма давно лелеял эту мечту- встать на коньки как когда-то в детстве. Но мечта, так ею и оставалась, зато грела душу сладким предвкушением. Кстати, сегодня утром, в первый выходной предновогодний день, он тоже подумывал поехать в Сокольники, хотя бы подышать чистым воздухом. Но отправился все же в магазин за своим любимым вином.
На проспекте встретил школьного приятеля, с которым сидели за одной партой, Ваню Синичкина, по кличке Синяк, потому что всегда ходил с фингалом именно под левым глазом. Ваня и раньше имел довольно крупное сложение, а теперь и вовсе напоминал бобрика с упитанными щеками-закромами, длинными, но редкими усами и носом кнопкой. Правда, у бобра он черный, а у Вани фиолетовый. И как мультяшный бобрик он всегда добр и весел.
– Привет, Сёмга! – Синичкин полез обниматься. Обхватил Сёму своими большими, крепкими лапками, мял, словно пойманную крупную рыбу. Сопел в самое Сёмино ухо, царапал его жестким, колючим усом.
-Здорово, Синяк, давно не виделись, – ответил Кочкин.
Попытался отстраниться, но тот будто приклеился. Наконец все же отлип, оглядел с головы до ног, покачал головой:
-А ты чего такой грустный, как из Загса? Ха-ха.
И Сёма вдруг выложил случайно подвернувшемуся Синяку всё, что наболело у него на душе. Рассказал и о «кретинах приятелях», и о своем душевном одиночестве. Видно, нарыв был настолько зрелым, что одного уса Синичкина вполне хватило, чтобы его проколоть.
-Да-а, – протянул Ваня.- Дело твое дрянь. Сам бывал в таком положении. Пробовал пить, не помогло, только печень посадил, да и белочка в гости как-то зашла. С тех пор только пиво. И все же есть одно средство и ты его знаешь. Это хорошая баба. Во всех отношениях.
-Где ж её взять-то? – тяжело вздохнул Сёма.- Всё какие-то дуры попадаются. Не успеешь им душу приоткрыть, сразу туда с грязными ногами залезают.
-Это верно. Бабы такие, чуть дашь слабину, в момент на голову садятся. Потому и нужна такая, чтоб не садилась. А для этого надо отыскать страдалицу, как и ты. Чтоб на равных были. На какое-то время хватит, а там и она конечно, скурвится. Но душу подлечить хватит.
-Проститутку что ль советуешь?
-Что ты! – Синяк замахал руками, словно на него напал рой пчел.- Ни в коем случае. – Дамы с низкой социальной ответственностью совсем из другого мира. Им фейерверк с шампанским требуется. А какой от тебя фейерверк? – И нелогично закончил. – Хотя, интересная мысль.
Синичкин потряс Кочкина за воротник куртки и чуть его не оторвал.
-Ладно,- сказал Сёма. – Пойду я. Бабу хорошую искать.
Он невесело улыбнулся, в очередной раз тяжело вздохнул и протянул руку на прощание.
– Погоди. Хм. Эта мысль. Видишь вон те окна на седьмом этаже? – Синичкин указал пальцем на 22-х этажный дом через дорогу. – Справа балкон с зеленой спутниковой тарелкой.
Сёма кивнул:
-Ну и что? Там царица Савская живет?
-Напрасно ты так ехидно. По манерам точно аравийская царица. На лицо и фигуру очень даже приятная. И такая же как ты потерянная по жизни.
-Откуда знаешь и почему сам тогда не воспользуешься?
-Куда мне, косолапому, ха-ха. Отгулял свое. Да и жена моя Зина, если узнает, сразу кулаком пришибет. Знаешь какие у нее кулаки? Как у молотобойца. А узнает сразу, у нее нюх на других баб. Даже если в метро к какой прислонюсь, сразу чует.
-Любит тебя.
-Как не любить, квартира-то моя, а она из Пензы.
-Ну я пойду.
-Обожди, говорю. Не торопись, напрасно ухмыляешься. Царицу зовут Натальей, а фамилия…ну, Вяземская. Чуешь? Кровь-то наверняка княжеская. Она работала вместе со мной в нотариальной конторе, на углу. Я помощником нотариуса, она секретарем. Приятель пристроил, у меня все же незаконченный юрфак. Характерами с начальником не сошлись, пришлось уйти. А Вяземская раньше ушла. Шеф стал к ней приставать прямо в кабинете, а был он мелок и плюгав, так Наташа ему на лоб печать нотариальную поставила и бухгалтерской книгой промокнула. Ха-ха. Я видел в приоткрытую дверь. Тоже изначально глаз на нее положил, но после того случая, остыл. Мне таких печатей на голове не надо. А неделю назад встретил её у супермаркета. Как дела?- спрашиваю. А она, как ты сейчас, сразу взяла и душу мне открыла. Тоскливо, говорит, и одиноко. Так что плыви, Сёмга, к ней и не раздумывай. Царица Савская тебя спасёт.
Синичкин предлагал пойти выпить пива по случаю встречи, но Сёма отказался. Сказал, что неважно себя чувствует и, с трудом выдержав прощальные объятия школьного приятеля, направился к своему дому.
-Сегодня же вечером к Вяземской иди,- крикнул ему в след Синяк.- Завтра собиралась в командировку. Сегодня! Седьмой этаж, из лифта налево. Не перепутай!
-Ладно, – буркнул под нос Сёма.
В свой подъезд сразу не зашел. Закурил, стал глядеть на дом, где на балконе седьмого этажа висела зеленая спутниковая тарелка.
Вечером, гуляя по интернету, открыл страницу в энциклопедии про царицу Савскую. Сразу неприятно резанула фраза, что историческое существование царицы не доказано. Возможно, правительница сказочно богатой страны Саба, на юге Аравийского полуострова, лишь персонаж фольклора и литературы многих народов. Может, и Вяземской нет, а Синяк всё придумал, чтоб посмеяться над ним? Но больший ужас ждал дальше. Царь Соломон, которому царица с Юга привезла в дар жемчуга и драгоценные камни, случайно увидел её ноги, поросшие густыми волосами. Он воскликнул: «Красота твоя- красота женщины, а волосы- волосы мужчины. У мужчины красиво это, а у женщины изъяном почитается». А вдруг и у Наташи ноги волосатые? Только этого еще не хватало. Царица Савская испытывала Соломона загадками…Хм. Ну что ж ладно,, я выступлю в роли царя Израильского Соломона, только загадки буду задавать я.
Сёма принял решение немедленно отправиться к царице. А чего терять, когда терять все равно нечего? К тому же Синяк сказал, что завтра Вяземская уезжает. Но нужно ведь что-то с собой взять. На глаза попались строчки средневековых каббалистов, которые считали, что Савскую можно вызвать, как злого духа…Итак, «….возьми один лот золота в аптеке…»Что бы это значило? Не золото же Наташе сразу дарить? Впрочем, почему бы и нет.
Открыл шкаф, нашел в коробочке золотое колечко с маленьким красным камушком, оставшееся от одной из гражданских жен. Она убежала так быстро, что и добро свое побросала, как на поле боя. Ну и черт с ней.
Правда, Кочкин так и не вспомнил, какой именно его сожительнице принадлежало кольцо. Все убегали от него стремительно. Положил его в карман брюк. Так, дальше «… возьми немного винного уксуса и красно вина». Ну это совсем просто. Сёма достал бутылку сухого португальского вина, которую по счастливой случайности еще не откупорил. «Намажься всем этим и произнеси : Ты, царица Савская явись… и не причини вреда или какого другого ущерба. Заклинаю именем Тафтефила. Аминь».
Уксусом мазаться, конечно, не стал, а пол бокала португальского из другой, початой бутылки, принял с большим удовольствием. Щелкнул пальцами: « Что ж, теперь можно и к царице».
Кочкин остановился перед её домом, прикинул в какой квартире она живет. У Сёмы почти такой же дом, так что просчитать было не сложно. В подъезд он зашел с каким-то глухим дедом, который на «добрый день» ответил, что война закончилась еще сто лет назад. Какую именно войну имел в виду старик, выяснить не удалось, так как он перешел к обсуждению политики венесуэльских властей. Обсуждение, правда, ограничилось короткой фразой. «Каракасом правит Гондурас». Возможно, дед считал, что слово «Гондурас» в данном контексте не означает страну. Но он, не пояснив своей мысли, скрылся в квартире напротив той, что была нужна Кочкину.
Он поправил на плече сумку, в которой лежала бутылка португальского вина с замочной скважиной на этикетке. Называлось оно, в переводе на наш, «Грешник». Очень кстати, думал Сёма, примериваясь неуверенным пальцем к звонку. Кочкин так и не решил с чего начать разговор с царицей Савской. Да и царица ли она? А то выползет из двери баба Яга, беги тогда по лестнице, сломя голову, пока не догнала.
Но дверь открыла далеко не баба Яга. Это была брюнетка лет 25 с удивительно милым, загорелым, при этом очень печальным лицом. Казалось, она вот — вот заплачет и только ищет на какое-бы плечо упасть и разрыдаться. На девушке была ситцевая бежевая кофточка с большим вырезом, открывающим вполне привлекательные формы. Под широким левым рукавом – изящный зеленый, узорчатый браслет. На эту же руку спадали густые пряди черно-оливковых волос. На поясе- цветной платок в полевых ромашках, лилиях и еще какой-то растительности. Платок был длинным и прикрывал до щиколоток ее ноги. Сёма подумал- неужели они волосатые? Нужно было что-то говорить и Кочкин произнес заклятие:
– Ты, царица Савская явись… и не причини вреда или какого другого ущерба.
А потом, совершенно неожиданно для себя добавил:
-Вы знаете, если пешком идти с Луны до Земли, понадобится 3200 дней.
Девушка наклонила вбок голову, моргнула почему-то одним большим карим глазом.
-Оригинально. Вы с Луны что ли притопали?
-Нет, из соседнего дома, через дорогу.
-Оригинально,- повторила она.- Только если вы даже с Марса, я сегодня не принимаю.
-Совсем?
-Что значит «совсем»? Разумеется.
-Жаль, надежд все меньше, но они все злее. – Сёмин тяжелый вздох эхом отозвался на верхних этажах дома.
-Сами придумали?
-Нет.
-Уже хорошо. Вы кто?
-Грустный странник в грустном и пустом космосе, застрявший в точке Лангранжа.
-В какой точке? А, знаю, когда ни туда и ни сюда. Верно?
– Да. … И этой дорогой бескрайней, мы молча сквозь звезды бредем, – начал он цитировать чьи-то стихи из интернета,- хотя нам известно заранее, что мы никуда не дойдем.
– Как верно.- Девушка прислонилась головой к дверному косяку. – Никуда не дойдем.
И вдруг продолжила строки:
-Вокруг все как будто застыло, нет времени, смысла, нет слов. Весь мир звездным светом размыло. Отныне во веки веков.
-Надо же,- искренне удивился Сёма, не ожидавший от девушки такой эрудиции.- Вы в самом деле волшебница, царица с Юга, царица Савская.
В глазах девушки грусть смешалась с неподдельным интересом.
-Савская? Меня так никто еще не называл. Я читала легенды про эту царицу. Она приехала в Иерусалим к царю Соломону с дарами. Это поэтому вы вначале заклятье произнесли. Понимаю.
-Да, только я решил переиначить легенду. Царь Соломон сам пришел к царице с подношениями.
Кочкин достал из сумки бутылку вина, а на ладони протянул золотое кольцо с камнем.
«Савская» обомлела:
-Это мне? Вы просто чудо. Ну что ж, раз легенда ожила, нужно ее продолжить. Царица Савская задавала Соломону загадки. «Отгадаешь, я признаю мудрецом тебя…и получишь то, чего желаешь». Так, кажется, она сказала царю Иудейскому?
– Возможно. Только стал бы Соломон разгадывать ее загадки, если бы заранее знал, что ноги царицы, как у мужика, покрыты густой шерстью?
Девушка впервые улыбнулась. Но глаза ее все еще оставались грустными, хотя где-то в глубине что-то начало поблескивать.
-Не волнуйтесь, ноги у меня не покрыты густыми волосами.
Она распахнула платок и оголила стройные, гладкие ноги, почему-то с красными коленками. Словно, она недавно ползала на них.
-Ну как, готовы?
-Конечно,- ответил Кочкин.
-Ну тогда, так и быть, заходите.
Девушка усадила Сёму на кухни, сложила крестом руки на столе, взглянула ему в глаза.
– Что такое сладкое, но не мед, смертельное, но не отрава?- задала она загадку.
Кочкин поставил на стол бутылку, огляделся нет ли рядом ножа. Не найдя, начал сдирать пальцами черно-матовый колпачок с горлышка «Грешника».
-Это совсем просто,- ответил он. – Это то, что все ищут, а потом не знают, как отделаться. Любовь — сладостный миг, если конечно она обоюдная, а затем рутина и тягостное ярмо в виде привычки. И не все выдерживают этот подарок судьбы. Счастлив тот, кто успеет вовремя убежать. Для поисков очередного приключения на свою голову.
-Да, да,- грустно кивнула девушка.- Как вы правы. Так оно всё и бывает. Ищем то, что потом приносит разочарование. Что ж, вы выдержали испытание. Я не царица Савская и не буду терзать вас загадками дальше.
-Нет, вы именно царица. – Кочкин совсем освоился со своей ролью и не испытывал более внутреннего стеснения.- Моя царица. Я искал вас всю жизнь. Разумеется, это не любовь, это гораздо большее.
В его душе и в самом деле происходило нечто странное, до селе неизведанное даже с самыми красивыми и привлекательными женщинами. Вся его грусть куда-то исчезла, растворилась в бесконечном пространстве, а душа наполнилась материальным смыслом, в ней пришли в движение тысячи галактик. Он сдвинулся с точки Лангранжа и стремительно летел к яркой, сияющей невероятным светом, звезде, широко раскинув руки ей навстречу.
Сёма по-хозяйски открыл кухонную полку, достал две фарфоровые кружки с подсолнухами, наполнил до половины вином. Вынул из кармана кольцо, которое уже демонстрировал «царице». Она взяла его в руки, тяжело вздохнула.
– Бедный, у тебя даже нет денег, чтобы расплатиться,- перешла она на «ты»-. Принес колечко. Но вместе с ним ты принес мне то, что не приносил никто и никогда. Ты принес с собой свет. Яркий, теплый, живой. Ты покорил мое сердце выстрелом навскидку, не глядя. Я поражена. Не надо кольца, я сделаю все даром, сама. Как греческая царица своему царю. Милый, мой Соломон.
Она поднялась, начала расстегивать его рубашку. Обхватила рукой шею, притянула к себе.
-Я ни с кем никогда не целуюсь, но с тобой это сделаю с удовольствием.
С этими совами, она припала к Сёминым губам. Но он почувствовал не медовую сладость, а горечь. Что значит, у тебя нет денег, чтобы расплатиться? А-а…Не может быть. Он отстранил девушку от себя.
-Обождите. Как вас зовут?
-Царица Савская. Иди ко мне.
-Я серьезно спрашиваю.
-Не порть о себе впечатление. Ну Светлана. Светик – Семицветик.
-А фамилия?
-Зачем тебе моя фамилия? Ты с фамилией пришел сексом заниматься или с самой красивой женщиной на свете?
-Так вы…как ее… гетера?
– В Древней Греции гетеры привлекали мужчин своими аристократическими манерами и образованием. Теперь этого, к счастью, не требуется. Товар, деньги, товар, как писал классик, и все свободны.
-Формула простого товарного производства,- прошептал Сёма.
-Что?
Звезда, которая так тянула его к себе, погасла и вместо нее рядом повисло какое-то облако из пыли и сажи.
-Ты чем то не доволен, как ты меня вообще нашел?- задала она вопрос после некоторой паузы.
– Синяк подсказал.
-Кто?
-Приятель. Ваня Синичкин. Обманул, гад.
-Синичкин? Не знаю такого. Впрочем, я фамилиями клиентов не интересуюсь. Да что с тобой?
-У вас есть на балконе зеленая тарелка?
-Все зеленые тарелки в космосе.
-Смешно.
Сёма сжал в руке кольцо, осушил кружку с вином. Кивнул, и не посмотрев на царицу, двинулся к выходу. В коридоре сшиб что-то с грохотом с полки, в углу запищала кошка. Только теперь почувствовал, что в квартире дурно пахнет кошачьей мочой.
Выйдя из квартиры, прислонился затылком к холодному дерматину входной двери. Опять промах. Опять козья морда судьбы. Только кажется нашел главное, а это пустой кошелек на веревке. Светик — Семицветик, проститутка. Ну спасибо, Синяк, век не забуду.
Взгляд остановился на соседней сбоку двери, куда входил глухой дед. Под кнопкой звонка была прикреплена табличка с четкими, печатными буквами: «Н. Вяземская». Первая мысль – странно, теперь люди даже номеров квартиры на дверях не оставляют, а тут даже фамилия есть. Видно, очень себя эта дама уважает и требует того же от других. И наконец дошло- как же сразу-то табличку не заметил? Вот где княгиня Вяземская живет. Значит, ошибся в расчетах с расположением квартиры с зеленой тарелкой на балконе.
В этот момент дверь открылась и из нее вышла очень полная блондинка, лет 30, с ярко накрашенными в цвет свеклы губами. На ее широком, беленом лице были перемешаны усталость и презрение ко всему миру. Острые, розовые ушки в массивных золотых серьгах в виде капель, смешно торчали из-под жидких, явно давно немытых локонов. При виде Кочкина, ноздри её маленького, красного носа пришли в движение. Будто с помощью обоняния она пыталась определить кто неожиданно оказался перед ней.
Эта что ль, истинная царица Савская? – подумал Сёма.- Большое тело, большая страсть. Толстые тетки полны эстрогена, а тощие только на зубочистки годятся. Ха-ха. И фамилия- Вяземская, это не какая-нибудь рабоче-крестьянская. Кровь и корни – вот главное в человеке, остальное не имеет значения.
Кочкин поздоровался, задал вопрос:
-Вы знаете, что до Марса идти пешком 1,5 тысячи лет? Это если он приблизится к Земле на максимально близкое расстояние в 55 миллионов километров. Ну а если будет находиться на максимально…
-А до Сатурна сколько топать? – перебила его невесело блондинка. Ее ноздри расширились как у тигрицы, почуявшей добычу.
Сёма замялся. Про Марс и Луну он знал, а вот про Сатурн как-то не поинтересовался. Но ответа и не понадобилось. Женщина вплотную приблизилась к нему, слегка подтолкнула животом:
-Ты кто?
-Сёма, э-э, Семен Кочкин.
-Кочкин? Не знаю такого. Тебе чего? Зачем к женщинам пристаешь? Ментов вызову.
-Я, я, не пристаю,- испугался Сёма,- я просто так. Не надо ментов.
-Просто так – блестит пятак. Раз пришел, значит, тебе чего-то надо. Ко мне ведь пришлепал?
-У вас ведь есть зеленая тарелка на балконе?
– Зеленая? Возможно. К чему тебе тарелка?
– Вы знаете про Савскую?
-Из углового продуктового магазина? А-а, маникюрша в салоне красоты.
– Хм. Наш общий друг Синяк, то есть Ваня Синичкин…
-Ах, этот. Прохиндей, пробы ставить негде. Обещал жениться, да сбежал.
-Неужели?
-Ага. Все вы кобели одинаковые, а бедным, хрупким девушкам страдания. Так он твой друг? Ну тогда пошли, раз всё же явился.
-Куда?
-Туда.
Блондинка схватила Сёму за рукав куртки, потянула к себе в квартиру. Ему стало по-настоящему страшно. Сожрет и не подавится. Нет уж, таких цариц нам не надо. Он схватился за дверной косяк, а блондинка с неумолимой силой тянула его к себе в логово. Лучше уж красивая, умная проститутка,- думал Сёма,- чем толстая, глупая жаба с княжеской фамилией. И, подумаешь – проститутка? Все мы по жизни проституты продажные. Только одни торгуют телом, другие совестью. Нет, рядом надо находиться с теми, с кем тебе хорошо. Простая истина, только не все её помнят.
Он все же вырвался, захлопнул перед носом блондинки дверь, а сам бросился к двери «Савской». Забарабанил двумя руками.
-Открывай царица, твой царь вернулся!
В тот день Сёма так и остался у Светика – Семицветика. Он упала на эту яркую звезду и сгорел в ней без остатка. «Я убью Синяка, когда встречу,- шептал он своей царице, уютно пристроившись у нее на мягкой груди. – Хотя нет, подарю ему бутылку самого дорого виски».
А утром, выйдя от Натальи, он увидел как в лифт садится вчерашний глухой дед. Сёма ему кивнул, на что старик крикнул: « Маннергейм был монархистом, участвовал в коронации Николая II, падла!» Деградация княжеского рода,- подумал Кочкин.
Таблички «Н. Вяземская» под звонком соседней двери не было.

Что-то здесь не так,- подумал Сёма. – Что-то не вяжется.
Вечером он нашел Синяка в известной на всю округу народной пивной.
-Может, объяснишься? – Сёма навис над школьным приятелем коршуном.
-А чего тебе хочется услышать? – ответил Ваня, обсасывая плавник воблы.- Кажется все сложилось успешно.
-Что сложилось, кем сложилось?
-Извини, старик, но мне нужно было пристроить свою сестру Светку к хорошему человеку. Вот подвернулся ты. Разве ты плохой человек?
-Хороший.
-Вот видишь.
-Ничего не понимаю.
-Моя Светка одичала так же как и ты. Ни с кем общий язык найти не может. Тоже повисла в точке, как её, Лангранжа. Ну а как её к тебе пристроишь? Вот я и придумал на ходу сказку про княгиню Вяземскую. Задумка пьесы была моя такая: ты приходишь к «княгине», которая напоминает свинку. Кстати ее роль, как выяснилось, великолепно исполнила подруга Светки Наташка Семицветова. Так в от, от свинки ты быстро приходишь в изумление. И в это момент к ней заходит «за солью» соседка, моя сестра Светка. Вы знакомитесь и ты понимаешь, что тебе нужна именно она, а не толстая баба хоть и с княжеской фамилией. Я сестре, естественно, рассказал про твой задвиг на царице Савской. Она подготовилась. Сосед — дядя Натальи, глухой как тетерев дед. Он за бутылку пива уступил племяннице на вечер квартиру для спектакля.
-Но для чего? Зачем понадобилось тебе это чертово представление? Ты совсем с ума сошел, Синяк?!
-Не кричи, люди культурно пиво пьют, отдыхают, а ты им мешаешь. Кто же знал, что ты ломанешься сразу к Светке, а потом попытаешься сбежать о неё? Когда ты от неё уходил, уходила от деда и Наташка, решившая, что ее участие в спектакле уже не понадобится. Светка ей отправила сообщение. Но увидела тебя, разочарованного и обескураженного и решила все же исполнить свою роль. Для чего? Если б ты был нормальным человеком, то моей пьесы и не понадобилось. Но тебя, старого скептика, уже и кувалдой не прошибешь. Ты сам должен был понять, на контрасте, какая женщина тебе нежна. И ты понял, сделал правильный выбор. Благодаря мне. Теперь только попробуй обмануть мою сестренку, я тебя как воблу разделаю и съем.
Синяк постучал серебряной, пузатой рыбиной по краю стола. Тут же подошел официант и Ваня заказал два графина пива.
-Ты что же хочешь, чтобы я связал свою жизнь с проституткой?- после долгой паузы спросил Сёма.
-С гетерой,- поправил Ваня. – Это несколько разные профессии. Первые просто зарабатывают деньги, другие вкладывают в свою работу душу и интеллект. Ха-ха. Да успокойся, приятель. Боюсь тебя разочаровать, но Наталья не проститутка и не гетера. Это тоже моя выдумка. Без перчинки ты бы не заглотнул наживку. Спектакль на контрасте.
-Почему же боишься разочаровать?- Задав вопрос Сёма почувствовал облегчение и в то же время действительно разочарование. В его глазах ломался некий невероятно притягательный образ женщины – сплав ума, красоты и порока. Ведь именно этого пряного, чудовищного триумвирата большинство мужчин и желает видеть в женщинах. А еще умения слушать и понимать. Но это уже довесок.
-Ты должен молиться на меня. Я повернул твою судьбу на 180 градусов, сорвал тебя с пресловутой точки Лангранжа.
-Да пошел ты, судьбоносец! – Сёма поднялся во весь своей немалый рост. Схватил графин с пивом, явно намереваясь вылить его на голову Синичкину.- Кто тебе вообще дал право издеваться над людьми? Решать что им нужно, а что нет. На себя посмотри- живешь под каблуком у жены, которая бьет тебя как плешивого пса. Лучше бы свою судьбу устроил! Феллини недоделанный.
-Ну давай, окати меня пивом. Я рад принимать его в любом виде. Ха-ха. Только вот что я скажу тебе, Сёмга. Мы можем всю жизнь находиться рядом со своей второй суженой половинкой, да так и не найти ее, не увидеть. И мало кто находит, живет с той, какая под руку подвернулась. И мучается от этого всю жизнь. Как я. Но если ты можешь помочь не себе, а своему ближнему, то грех не сделать этого. Люди должны быть счастливы. Нет, обязаны. Именно в этом смысл существования, короткого осознанного бытия в бесконечности пространства и времени. Тебе было хорошо со Светкой и ладно, я очень рад. А дальше уж решай сам.
Сёма с грохотом опустил на стол графин и почти выбежал из пивной. Долго ходил по аллеям городского парка, сидел курил до вечера на лавочках. А около полуночи пошел к дому Натальи. Там на детской площадке разноцветными, радостными огнями переливалась новогодняя ёлка. Какой-то пьяный плясал возле нее с бутылкой в руке и кричал: «Новый год, новая жизнь! Счастье в наших руках!»
Позвонил в дверь. На вопрос «кто там?», ответил: «Твой царь Соломон, царица. Пришел взять тебя в великое путешествие по реке жизни».

(Детективная история)

Мой друг Коля Мигренёв обладает удивительным и странным, мягко говоря, характером. Пропадает на недели – не отвечает ни на звонки, ни на эсэмэски, а потом вдруг выныривает, как леший из болота, и обвиняет меня в том, что я его совсем позабыл. На мои горячие, аргументированные возражения он лишь повторяет одну и ту же фразу: «Не сверли мне мозг, Сверло». Такое нелестное прозвище придумал мне, разумеется, Коля, при том, что его самого бывшие коллеги окрестили Мигренем. Себя он предпочитает величать — Мегрэ. Нужно сразу пояснить, что Коля – бывший мент, вернее, опер одного из столичных ОВД. Его выгнали из полиции за то, что он нелестно отозвался в курилке об одном генерале – мол, у того «морда уже не проползает в дверь рабочего кабинета». Генералу донесли и через некоторое время Колю сократили под предлогом общей оптимизации МВД. Это версия Мигренёва, но я в неё верю, потому что он абсолютно не сдержан на длинный, на конце несколько раздвоенный, будто у варана, язык. Кстати, бывший его начальник майор Пилюгин однажды назвал Колю в моем присутствии аллозавром, а это в переводе с греческого — странный, необычный ящер. Я тогда только познакомился с Колей и очень удивился, и даже возмутился в душе подобным оскорблением человека, а приглядевшись, понял, что майор абсолютно прав – в Коле действительно присутствуют черты динозавра подотряда тероподов Юрского периода, вымершего 150 миллионов лет назад. Когда Мигрень сердится или просто чем-то недоволен, он так хищно обнажает свои большие, желтые зубы, так многозначительно облизывает раздвоенным языком всегда бледные, потрескавшиеся губы, что становится действительно страшно. Да, он может здорово укусить, словесно, разумеется, и, кажется, получает от этого удовольствие. Но делает Мигрень это незлобиво, как бы вынуждено и быстро остывает. Через минуту он уже забывает отчего на тебя оскалился и, как ни в чем не бывало, продолжает обычный диалог, а вернее монолог. Слушает Коля исключительно себя. К другим, в том числе и ко мне, лишь прислушивается, а если находил в услышанном что-то рациональное, спустя время, выдает чужие мысли или идеи за свои.
Итак, Мигреня выгнали из ментовки, но надо знать его кипучую натуру. Он, конечно, не опустил рук и создал частное сыскное агентство. Назвал незатейливо- «Мегрэ». Однако и на этом поприще ему не повезло – заказов было мало, а налоговая инспекция требовала регулярных финансовых отчетов. Бухгалтерша же, которую он нанял для их составления, оказалась аферисткой, украла последние деньги, набрала «под фирму» кредитов, подделав Колину подпись, и сбежала с любовником на Сейшельские острова. Фирму с большим трудом и скандалом удалось закрыть. После этого Коля зарегистрировался индивидуальным предпринимателем и время от времени, когда подворачивается случай, берется за расследования всякой мелкой «бытовухи». Причём, в основном, по собственной инициативе, когда об этом его никто не просит. Сводками происшествий по району его снабжает бывший коллега и собутыльник лейтенант Семён Одинцов. Коля зовет его Сёмушкой или Сёмгой, в зависимости от настроения, которое меняется у него, как погода в океане. Это Одинцов донес на Мигренёва (Коля знает об этом) и теперь его, видно, терзает совесть. Чтобы как-то с ней помириться, он и помогает уволенному коллеге. Да и самому Одинцову, похоже, лень заниматься украденными детскими колясками, подожженными почтовыми ящиками, исписанными нехорошими словами автомобилями. Коля звонит «терпилам», предлагает свои услуги. Как правило, бесплатно. Иногда по этим делам и делишкам, а главным образом именно делишкам, он ненароком сталкивается со своими бывшими товарищами по службе и они, снисходительно улыбаясь, просят Колю не путаться под ногами. «Исчезни, Мигрень, тебя слишком много развелось», – как правило, говорит ему майор Пилюгин.
Но опять же надо знать Колю – он обнажает свои огромные зубы аллозавра и сквозь них цедит: «Кто разведётся, у того и взовьется. Еще посмотрим чья возьмет». И нередко именно он раскрывает преступление, оставляя с носом своих недавних коллег. Галочки получает, разумеется, Одинцов. Коля- моральное удовлетворение и, порой, кое-какие деньги.
Почти всегда к следствию Мигрень подключает меня. И не только потому, что ему нужен сторонний наблюдатель, который бы оценивал его талант сыщика, а потому что я журналист, работаю в известной газете, немало видел и знаю в силу своей профессии, и могу дать дельный совет. И Мигрень активно мной пользуется. Но, как уже было сказано, почти всегда забывает о моей помощи. Вернее, делает вид. Гордо выпячивая грудь, вопрошает, когда удается «общипать глухаря»: «Ну как, разве я не Мегрэ?» «Только вы истинный Мегрэ и есть, Николай Карлович», – киваю я.
Как ни странно, на Мигреня, Коля тоже не обижается, хотя иногда морщится, когда у меня вырывается это прозвище.
Словом, Коля – неординарная, тяжелая личность. Терплю я его по двум причинам – мне с ним интересно, а во-вторых, несмотря на скверные черты характера – а кто без греха – он добрый, честный и порядочный человек, а это в наши дни очень редкие качества. Ну а главное, общаясь с ним, есть что вспомнить, о чем написать. Взять хотя бы дело, которое Мигрень раскрыл в конце прошлого года. Не без моего участия, конечно.
Итак, стоял хмурый ноябрь. Начало темнеть уже после трех и я в полудреме, укрывшись любимым пледом, под телевизор читал воспоминания Нестора Махно. Вырисовывая для себя характер этого удивительного, неординарного человека, я невольно сравнивал его с Мигренем. И ловил себя на мысли, что они во многом схожи. И тот и другой авантюристы-идеалисты, оба взбалмошны, непредсказуемы, «за счастье трудового народа во всем мире», но без большевистского подавления свободы личности. Коля ярый антикоммунист, но очень уважительно относится к Брежневу. Считает, что короткий век его правления – золотой период нашей истории. При этом с гневом говорит о жуткой коррупции и тотальном дефиците в СССР, которые и развалили советскую империю.
Мемуарный диалог Ленина с Махно («…Вас, товарищ, я считаю человеком реальности и кипучей злобы дня…»), прервал телефонный звонок в прихожей. Пришлось вставать с уютного дивана, босиком топать по прохладному полу. Это был, разумеется, Мигрень. Что называется, легок на помине.
-Можешь приехать? – спросил он тоном, в котором было больше просьбы, чем вопроса.
Ехать до Коли недалеко, всего две остановки на троллейбусе. Коля живет на противоположной стороне Алтуфьевки в трехкомнатной квартире на 20 этаже 22-х этажного дома. Квартира досталась ему от жены Натальи – заместителя директора какой-то рыбоперерабатывающей фирмы, женщины во всех отношениях объемной и тяжелой. Я видел её всего однажды и сразу задался вопросом – как Коля умудряется с ней жить, в частности, спать в одной кровати, раздавит ведь и не заметит. Мигрень, как мне показалось, относился к жене с опаской, был подкаблучником, что при таких габаритах супруги, было не удивительно. И вот однажды Наталья исчезла, оставив на кухонном столе записку: «Я улетела от тебя на быстрых крыльях. Навсегда. Прощай». Коля показал мне газетный клочок бумаги и впервые взглянул на меня страдальческими глазами. Я же произнес первую пришедшую мне в голову фразу: «Какие же железные крылья надо иметь, чтобы унести такую тушу?» Сказал и прикусил язык. Но Коля не оскорбился. Он долго молча сидел с закрытыми глазами на кухонной табуретке, упершись затылком в стену. Лицо его было бледным, как у покойника. Я уж подумывал – не вызвать ли скорую, вдруг еще инсульт разобьет. Но Мигрень вдруг хлопнул ладонями по столу, вынул из холодильника початую бутылку чилийского вина, осушил ее из горлышка до дна. Сказал резко, как вбил гвоздь в доску: «Ну и черт с ней». И после этого как ни в чем не бывало завел разговор совсем на другую тему. Ну а какие темы интересовали Колю? Разумеется, криминальные. Стал меня уверять, что Конан Дойл слабый писатель. В его романах о Шерлоке Холмсе, якобы, ляп на ляпе, всё притянуто за уши и вообще советское кино лучше книги. Именно поэтому английская королева наградила актера Ливанова Орденом Британской империи. Коля в стал у окна, выставил вперед подбородок, сузил глаза и я понял, что он представляет, как королева награждает орденом его. Это было несколько лет назад. Больше у нас не было разговора о Наталье, но как как-то под Новый год Мигрень мне сказал, что супруга прислала ему электронное письмо, из которого стала ясно: она сбежала в Бухарест с молодым румынским красавцем, в котором души не чает. Румын – владелец крупных химических предприятий, доставшихся ему от отца и он тоже безмерно любит Наталью. Она заочно развелась с Колей и в качестве компенсации за психологический стресс, дарит ему трехкомнатную квартиру. Коля в трешке прописан, но как оформить на себя квартиру, не знает — супруга так и не прислала на неё никаких документов. Мигрень иногда ворчит: «Прилетит Наташенька на своих железных крыльях и вышибет меня пинками из уютного гнезда. Приютишь меня, Сверло? А? Да не бойся, я себе сам на свою квартиру заработаю». Однако, как говорилось выше, с заработками у Коли дела обстояли скверно.
Я взглянул на кухонное окно, за которым в пелене тумана и мокрого снега виднелся Колин дом. Выползать на улицу в такую погоду совершенно не хотелось, к тому же надеялся дочитать воспоминания анархиста Махно. Я собирался делать материал о подготовке покушения на него контрразведки Добровольческой армии. Нестор Иванович разгадал планы белых, вырвался из окружения и принялся громить их тылы. Тем самым он сорвал наступление Деникина на Москву. По сути, «прорыв Махно» стал началом конца всего Белого движения.
-Что случилось? – в надежде спросил я на то, что Коля скажет, мол, ничего особенного, просто стало скучно, хочется поболтать. Тогда я отвечу, что занимаюсь статьей для еженедельного номера и приехать не могу. Но Мигрень редко, а вернее, почти никогда меня ни о чем не просит, поэтому понял, что я ему действительно нужен.
А Коля проигнорировал мой вопрос.
-Зайди в «Арфу», купи бутылку чилийского, – уже без всякой просьбы, а в приказном порядке сказал Коля. – С солнышком.
Я опять же хотел возразить, но слова застряли в горле. Почти две недели не видел Мигреня и уже по нему соскучился. Да, Коля обожал чилийское сухое вино с солнышком на этикетке. Но с солнышком именно синим. Говорил, что когда разбогатеет непременно поедет в Сантьяго и заберется на знаменитую Медную гору. Об этой горе рассказал Мигреню я, потому что однажды был почти 3 недели в Чили на авиакосмическом салоне. Сантьяго произвел на меня яркое, неизгладимое впечатление. Вернее, центральная, «цивилизованная» его часть. А вот другая, окраинная, куда мы навеселе забрели с одним известным ныне телеведущим, представляет собой пугающие своей жутким убожеством, латиноамериканские трущобы. Климат в Чили мягкий, как в Сочи, и растения, например, огромные каштаны вдоль реки, такие же. А вот по ощущениям – ты находишься на отшибе мира, на другой планете, что-то стягивает железным обручем душу. Возможно, поэтому там почти нет русских. Может, просто сразу трудно понять и принять Чили. И чилийцы мало знают о России, говорят, что у нас «холодно и нужно пить водку».
Коля поджидал меня в холле на своем этаже и курил в окошко удивительно вонючие свои сигареты. Сделав несколько жадных затяжек, бросил окурок в ноябрьское темное небо, крепко, как это он делает всегда, будто проверяет на прочность, пожал мою руку. Взял у меня пакет с двумя бутылками чилийского, заглянул внутрь, одобрительно посопел носом.
-Моего соседа обворовали, Веню Саврасова. Унесли самое ценное, как он говорит, что у него было – коробку с коллекцией какого-то железного хлама с космодромов.
Я удивленно взглянул на Колю – как-то несерьезно он говорит об ограблении – «коллекция железного хлама». Зачем же коллекцию тогда нужно было воровать, если это хлам?
Мигрень потащил меня на кухню, тут же виртуозно откупорил бутылку вина, наполнил целый стакан, поднес к губам. Потом, будто вспомнив про меня, спросил:
-И ты будешь? Ах, извини.
Достал второй стакан, поставил передо мной, наполнил наполовину. Повторил любимую фразу:
-Бальзам, поеду в Чили, приготовлю себе из этого вина ванну.
Наконец, удовлетворив алкогольный аппетит, Мигрень мне рассказал, что пострадавший – Вениамин Петрович Саврасов – бывший видеоинженер, помощник оператора Новостного федерального канала. Живет один. С женой развелся два года назад. Детей нет. Из родственников- сестра Наталья Ивановна, с которой почти не общается и уже взрослая племянница Таня. С ней он поддерживает отношения. Много лет мотался по всяким командировкам, в частности, не раз ездил на ракетные полигоны и космодромы – Плесецк, Байконур. И тогда придумал себе необычное хобби – стал собирать предметы с космических катастроф. Со временем набралось кое-что ценное и вот теперь коллекцию кто-то унёс.
-Я тебя позвал, Сверло, потому что ты тоже не раз бывал на Байконуре и знаешь тему.
Да, на Байконуре я бывал часто, проводил в космос немало ракет. И догадывался о чем говорит Коля. Как это ни странны, но казахская пустыня до сих пор хранит следы старых аварий. Я сам бывал на «воронке» от лунной, вернее марсианской ракеты «Н-1», взорвавшейся 3 июля 1969 года. Тогда носитель на 23 секунде полета плашмя упал на место старта. Образовалась огромная яма. Крупные обломки солдаты, конечно, убрали, а мелочью все еще усыпана вся округа. Видно, подобное «железо» и собирал Вениамин Петрович. Но Коля прав- это обычный хлам, кому он мог понадобиться?
-Не скажи, – помотал головой Коля, проведя языком по острым, косым зубам. – Это для нас с тобой хлам и для тех, кто может бывать на Байконуре. А для обычных людей?
– Сейчас есть туры на космодром, за несколько десятков тысяч любой может увидеть запуск ракеты.
Я сам узнал об этом недавно. Во время последней командировки на Байконур увидел толпы праздных зевак, в том числе иностранных. Раньше космодром был под семью замками. Теперь приезжай кто хочет. Но посмотреть действительно есть на что. Старт ракеты — это грандиозное, непередаваемое никакой телевизионной картинкой зрелище. Взлетающий, огнедышащий дракон у тебя над головой, не забудется никогда. Дрожит земля, осыпаются комары, кажется, что наступает конец света.
– Не знаю есть ли экскурсии на места падения ракет, – продолжил я, – но местные казахи за «тенге» куда хочешь отвезут. Лучше, конечно, за евро или доллары. Да они и сами, наверняка, сувениры от «погибших» ракет продают. Так что не проблема набрать на Байконуре «хлама», как ты сам выразился.
-Ну вот видишь, ты всё знаешь, недаром тебя позвал. Пойдем.
-Куда?
-К Вене, разумеется. Он, правда, начнет самогоном угощать, а после вина…
-Зачем же тогда просил чилийского, раз знал, что к Вени идти и пить самогон?
-Въедливый ты какой, Сверло, весь мозг с утра высверлишь. Хорошего много не бывает, если знаешь меру. Пошли.
Веня жил на два этажа выше. Я сразу вспомнил его. Да, не раз видел Саврасова на Байконуре в составе съемочной группы одного из телеканалов. Кажется, Первого. Да, точно. Разумеется, он сильно изменился, но основные свои черты не потерял. У Вени это были большие белые усы с желтыми подпалинами от табака, миндалевидные глаза с вечно застывшими в них удивлением и усталостью.
Саврасов меня, кажется, не узнал. Телевизионщики обычно общаются только со своей братией ну и еще с корреспондентами агентств- РИА-Новости, Интерфакс, ИТАР-ТАСС, газетчиков для них вообще не существует. Агентства им нужны, потому что телевизионщики на голубом глазу переписывают сообщения, которые те оперативно передают с мест событий, в частности, с космодромов. А зачем утруждаться? Открыл интернет, а там на ленте ТАСС уже почти готовый текст. По этому поводу иногда возникали конфликты, но хитрые останкинцы начали показывать в эфире лица своих визави и те, обладая как и все журналисты, непомерным тщеславием, успокоились.
Пожав нам крепко руки, Веня усадил нас в кресла у круглого журнального стола. Сам сел напротив на диван, застеленный покрывалом в каких-то апельсинах и арбузах. Постучал сухими ладонями по коленям, подскочил как на пружинах. Оказался у серванта советского производства, открыл крышку бара. Вскоре на столике были: литровая бутыль с темно-коричневой жидкостью, три стакана и ваза с зелеными, блестящими, словно парафиновые, яблоками.
-Настойка на прожилках грецкого ореха, – пояснил Веня, открывая бутылку. – Исключительно полезная вещь.
Да, теперь я точно вспомнил когда и где впервые у видел Саврасова на Байконуре. 7 лет назад на пресс-конференции. Он рухнул, как подкошенный, с «удочкой» в руках во время интервью с генеральным директором космического агентства накануне старта международного экипажа. Прибежали врачи, думали у человека инсульт, а он оказался просто сильно пьян, не удержали ноги. Генеральный был сильно возмущен. Трезвых журналистов, конечно, не бывает, но не с утра же. Видно, он нажаловался руководству канала и Веня некоторое время на космодроме не появлялся. Ну а потом снова начал ездить.
Пить настойку мне не хотелось тем более после вина, но и отказаться было неудобно. Я пригубил стаканчик, а Веня и Мигрень осушили их полностью. Коля крякнул, рубанул воздух рукой, занюхал импортным яблоком: «Хорошо!» Интересно то, что Мигрень никогда особо не пьянеет, во всяком случае, я ни разу не видел его в неадекватном состоянии. Саврасов же сгрыз половину яблока, освежил стаканы. Я не стал говорить, что встречался с ним на Байконуре, сказал лишь что тоже бывал там несколько раз и, что называется, в теме.
-Что было в вашей коллекции? – задал я прямой вопрос.
Это, как я и предполагал, были «запчасти» от Н-1. Точнее, титановая гайка от бака с окислителем. «Детальки» от взорвавшейся 24 октября 1960 года на стартовой площадке Байконура межконтинентальной ракеты Р-16. Тогда погибло 74 человека, в том числе маршал Неделин. Взрыв гептила был такой силы, что останки ракеты разметало на многие сотни метров. И вот два винта от шпангоутов, осколок стрингера Р-16 Веня нашел у бывшей 41-ой площадки, где произошел взрыв, когда снимали сюжет об этой катастрофе. Кроме того, он хранил крошечные обломки от «Союзов», «погибших» во время стартов в 1975 и 1983 годах.
-Но это все мелочи, – пылали глаза Вени сквозь мощные диоптрии. – Самое ценное что у меня было – это стрелка указателя высоты с самолета МИГ-15 УТИ, на котором разбился Гагарин с Серёгиным и часть обугленной обшивки Союза-11. На этом корабле мертвыми вернулись на землю Добровольский, Волков и Пацаев. Ну еще половинка теплозащитной плитки с Бурана, что летал в космос. Челнок находился в монтажно-испытательном комплексе на 112 площадке, пока на него не рухнула крыша. Казахи не уберегли. В 2002 это уже была их собственность.
Об этом я прекрасно знал, потому что сам был в том полуразрушенном МИКе и тоже писал репортаж с «кладбища» Бурана. Признаться, и у меня было желание отколупнуть что-нибудь от «героя» на память, да как-то не случилось. Челнок тогда вытащили из-под обломков ангара и поставили рядом на площадке – обдирай не хочу. Жуткое зрелище – ободранный, словно раздетый до гола, заброшенный, позабытый символ СССР, тлен советской эпохи.
– Где вы хранили свои реликвии, Вениамин Петрович?- спросил я, что по выражению лица Коли ему не понравилось. Он следователь, а я так, для общего фона. Потому и ответил Мигрень за Веню:
-В оружейном сейфе, вместе с патронами.
-Вы охотник? – не удержался я. Сам недавно купил итальянскую вертикалку, но убивать животных не собираюсь, просто люблю оружие.
Веня махнул рукой:
-Какой там. От отца двустволка осталась, я из нее и не палил ни разу. Но охотничий билет есть, собираюсь уже несколько лет уток пострелять, патронов разных накупил. Да все не получается.
-А ключи от сейфа?
Опять ответил Коля:
-Вениамин Петрович хранил их в ящике письменного стола, а тот в свою очередь запирал на ключ, который держит в общей связке при себе. Так?
-Совершенно верно, – подтвердил Веня, демонстрируя объемную связку ключей с двумя пластмассовыми брелоками.
-Не тяжело?
-Что?
-Ну такую железную вязанку постоянно носить.
-А, нет, не тяжело. Привык на студии железо таскать. Четверть века таскал.
-Вы держали коллекцию в отдельной коробке?
-Да, в пластмассовой, в Ашане купил.
-Что-нибудь еще было в коробке, ну помимо космических артефактов?
Мигрень щелкнул пальцами:
-Вот что значит моя школа. Правильные вопросы задашь, Сверло. Да только всё это уже я выяснил. Ничего кроме обломков, то есть артефактов, как ты образно выразился, там не было. Так?
Веня почесал нос, помял бело-желтые усы.
-Именно так я вам и говорил, Николай Карлович, а потом вспомнил, что в коробке еще лежала монета.
-Монета? – округлил глаза Мигрень и кивнул на бутылку. Веня тут же принялся «ухаживать». Коле-то было хоть бы что, а Саврасов заметно «поплыл», но говорил еще связно:
-Да, 2 копейки 1758 года, медный грош времен Елизаветы Петровны. Я нашел монетку на даче, на дороге. Видно, купец какой-нибудь обронил. Я там перерыл потом всю окрестность, но больше ничего не попалось.
-Монета ценная, узнавали?
-Посмотрел, конечно, в интернете. Обычная монета, грошовая по тем и нынешним временам. На сайте за нее предлагают 300 рублей.
-Кто к вам недавно приходил? Друзья, знакомые.
Веня напряг лоб, будто ему задали вопрос про сингулярность Черной дыры. Морщины на его лбу были глубокими и напоминали окопы. Наконец, покрутив правый ус, сказал:
-В воскресенье трое друзей были. Двое с работы, оператор с инженером и старый школьный приятель Женя Курочкин. Мы с ним за одной партой много лет сидели.
-И что отмечали?
-День рождения комсомола, ха-ха,- рассмеялся невесело Веня. – Нам, любителям Бахуса, повода не надо.
Саврасов тяжело закашлялся, замахал рукой:
-Курить год назад бросил, а все как от лихорадки крутит.
-Бросать нельзя, нужно просто захотеть не курить, – нравоучительно сказал Коля.
Лицо Вени сделалось красным, апоплексическим. Он тяжело оперся о стол, попытался подняться, но не получилось. Обратно опустился на диван, поджал под себя ноги. Хлюпнул носом, плаксиво произнес:
-Помогите вернуть коллекцию, друзья, больше у меня в жизни ничего хорошего не осталось.
Веня повернулся на бок и почти сразу захрапел.
-Да-а,- покачал головой Мигрень. – Кажется, сегодня мы от потерпевшего ничего больше не добьемся.
Коля накрыл Саврасова покрывалом с другого дивана, подложил под голову подушку. Налил себе самогону, залпом выпил. Выдохнул: «Хорошее ракетное топливо. Да Сатурна долететь можно. Не тем Н-1 заправляли».
Мы вышли на лестничную площадку. Коля сразу закурил свою вонючую сигарету. Опомнившись, предложил мне. Но я также как и Веня отказался от сигарет несколько месяцев назад. Именно отказался, а не бросил. Здесь я с Колей согласен – бросать бессмысленно, нужно захотеть не курить. Я захотел, потому что от табака стало закладывать голову. Видимо, сосуды, а шутить с ним нельзя, так и до инсульта недалеко. Однако я не держал себя за горло, когда очень уж хотелось, брал сигарету, делал несколько затяжек. Сначала тянуло сильно, потом от таких затяжек стало становиться противно, а затем тяга заглохла. Я до сих пор не уверен, что отказался от табака навсегда, но в любом случае не курю. Главное, себя не насиловать, не запрещать себе что-либо в категоричной форме. Компромисс с самим с собой – решение многих, казалось бы нерешаемых задач.
-Что ты по этому поводу думаешь?- спросил Коля, пуская сизые кольца. Он хлопал ртом как выброшенный на берег карась.
Я пожал плечами:
-Не знаю. Может, Веня сам спьяну подарил кому-нибудь свою коллекцию, да забыл. Только кому она вдруг стала нужна?
– Хм. Скорее всего, её забрал один из Вениных приятелей, с которыми он отмечал день рождения комсомола. Взял ключ у спящего Саврасова, спокойно открыл оружейный сейф. Где коллекция лежит наверняка сказал сам Веня.
-Оператору и инженеру вряд ли она могла понадобиться, – сказал я,- они имели возможность тоже набрать на Байконуре этих «запчастей» сколько угодно.
-На Байконуре – да. А стрелка от высотомера гагаринского самолета? Подобная штучка у ценителей может стоить состояние.
На это у меня не нашлось возражения. Военные в 1968 году собрали на месте катастрофы под Киржачем всё до молекулы. Теперь обломки самолета МИГ-УТИ хранятся в герметичных емкостях 13-го Государственного НИИ Министерства обороны. Как стрелка указателя высоты вообще могла оказаться у Саврасова?
-Вы не спрашивали, Николай Карлович, где он её взял?
-Пока не время.
Я не понял почему не время, но переспрашивать не стал.
– Есть мысли?- пустил кольцо в мою сторону Коля.
– Нужно подробнее узнать кто такой Женя Курочкин, – ответил я.- И монета времен Елизаветы нам в помощь.
– Я тоже подумал о Жене и медном гроше. Одобряю ход твоих мыслей.
-Они еще полностью не сформировались в моей голове, а вы уже их знаете.
– Ага.
-Ну, может, вы и правы, Николай Карлович. Есть малая вероятность, что жулик понесет монету на рынок, только вычислить его таким образом практически невозможно.
-Да, преступник может оставить грош себе, выставить на продажу в интернете. Кстати, одна из основных столичных монетных толкучек находится на Таганке, у магазина «Нумизмат».
Я это прекрасно знал, так как почти половину жизни прожил на Нижегородской улице рядом с Таганкой. Об этом, разумеется, знал и Коля, поэтому выразительно на меня посмотрел:
-Ты прав, Сверло, шанс, скорее, с минусовой вероятностью, но чем черт не шутит. Съездишь?
Хотел спросить, почему именно я, но передумал. В конце концов прогуляться по Таганке, родным местам, где я давно не был, не помешает.
-Завтра, после работы, – пообещал я.
Коля выкинул в форточку бычок, похлопал меня по груди своей жилистой рукой с обкусанными ногтями:
-Сегодня, Слава, сегодня. Толкучка там по выходным дням. А я пока через лейтенанта Одинцова пробью Женю Курочкина. Телевизионщиками займемся потом.
Не успел я выйти из метро на Таганскую площадь, проявился Коля. Сказал, что Одинцов не подвел и оперативно предоставил информацию о Жене. Курочкин, как выяснилось, отсидел 7 лет в Туве за наркотики, после освобождения работал на Главпочтамте подсобным рабочим, уволен по собственному желанию. Пять лет неизвестно чем занимается, в налоговой инспекции как индивидуальный предприниматель не зарегистрирован. Женат, детей нет. Имеет на хранении охотничье ружье «Сайга». Хобби – охота и филателия. Прописан на Инженерной улице, дом №…, но там не живет, квартиру сдает молдаванам-строителям.
-Марки коллекционирует! Ясно? – кричал в трубку Мигрень. Он всегда кричит по телефону, будто разговаривает с глухими.
-Ну не монеты же, – возразил я.
-Мозгами-то поскрипи. Коллекционеры уважают натуральный обмен. Помню, в детстве я собирал спичечные коробки, а менял их на пивные импортные пробки.
Я рассмеялся, представив как Коля чахнет над мешком с коробкАми, и случайно налетел у остановки на тетеньку с рекламными листовками. Она тут же принялась уговаривать меня посетить какую-то парикмахерскую. Я пообещал непременно освежиться в указанной цирюльне и тут же выбросил бумажку в урну. Женщина крикнула что-то нелицеприятное мне вслед, но я слышал только голос Коли:
-Курочкин мог взять монету, чтобы обменять на нужную ему марку.
-Возможно,- ответил я. – А гагаринские часы, обшивку от Союза, теплозащиту Бурана тоже прихватил, чтобы обменять на марки?
-Это пока нам неизвестно. Ты уже на толкучке?
-Подхожу.
-Сбрасываю портрет Жени. Но ты им без дела не свети.
Через минуту на моем смартфоне оказалось изображение Курочкина. Круглое, словно арбуз лицо с оттопыренными ушами. Короткая, прямая челка. Мясистый, смещенный в сторону нос, рассеченная шрамом губа, кустистые брови над маленькими, хитрыми глазами. Сразу видно, что человек бывалый, опытный, словом, уголовник.
Возле магазина «Нумизмат» толпилось несколько десятков мужчин разного возраста- от юнцов до старичков. Они разбились на стайки по три-четыре человека и о чем-то кто вяло, кто оживленно беседовали. Несколько мужчин стояли одиноко, с высоко поднятыми головами, будто высматривали кого-то. Я остановил взгляд на одном из них, пожилом, в драповом синем пальто, наверняка еще советского пошива. Его умное, аристократичное лицо могло принадлежать отставному военному высокого ранга или бывшему крупному ученому. Пышная, ухоженная белая шапка волос имела благородную медную подпалину.
Подошел. Мужчина взглянул на меня и сам завязал беседу:
-Интересуетесь чем-нибудь, молодой человек?
В метро я приблизительно прикинул о чём буду говорить на рынке, немного почитав о елизаветинских монетах.
– Только начинаю, – скромно потопил я взор. – Хочу собрать коллекцию денег императрицы Елизаветы Петровны.
-Что-нибудь уже имеете?
-Да, 1 копейку 1755 года, денгу 1748-го, еще полушку.
-Похвально. Но не богато. Желаете приобрести серебро, ливонезы, монеты для Пруссии?
Видно, я так округлил глаза, что мужчина широко заулыбался. Наверное, он впервые видел на толкучке подобного дилетанта. Начал снисходительно объяснять:
-Монеты для Пруссии чеканились во время Семилетней войны для расчета с польскими купцами за военные поставки, на них же у крестьян-прусаков покупали продукты. Это талеры, гроши, солиды. Ливонезы тоже талеры, только с русским номиналом в копейках.
-Интересно, – облизнул я сухие губы.- Мне бы что-нибудь попроще. Например, 2 копейки 1758 года.
Мужчина сбросил с лица улыбку, потеряв ко мне интерес. Взмахнул рукой:
-Эй, Борода, давай сюда.
От толпы возле больших окон магазина, напоминающих разрезанные пополам сырные круги, отделился человек средних лет в легкой не по погоде светло-серой куртке. Борода у него действительно была знатная: большая, густая, ухоженная. Он подошел, поправил обмотанный вокруг шеи красно-синий шарф, выставил вперед бороду, взглянул на меня своими ясными, удивительно добрыми и внимательными глазами.
-Здравствуйте, – слегка поклонился он. – Станислав Бородин, местные зовут просто Бородой. Кстати, по прозвищу я и отрастил бороду, надо всегда соответствовать реалиям жизни и её, так сказать, запросам. Не находите?
Я, конечно, кивнул. Впрочем, мне нечего было возразить против этой простой, но вполне очевидной истины.
-Чем могу помочь?
За меня ответил пожилой коллекционер:
-Молодого человека интересуют медные монеты Елизаветы Петровны. В частности, 2 копейки 1758 года.
-Вот как? – удивился Борода, словно ему сказали, что я собираю сокровища Агры. – Господин Налимов знает к кому направлять хороших людей. Ха-ха. Какой гурт вас интересует: Екатеринбургского монетного двора, Санкт-Петербургского или Московского?
Я лихорадочно стал перетряхивать свою память, пытаясь найти значение слова – гурт. Но ничего подходящего так и не откопал. На лице моем опять, вероятно, появилась кислая мина, отчего пожилой, которого назвали Налимовым, снова заулыбался:
-Стасик, не мучь молодого человека страшными словами. Он только входит в наше сообщество.
-А-а, молодо-ой, – раскинул руки Стасик, перегнувшись назад так, что мне показалось он сейчас переломится пополам. Не иначе этот Борода служил или служит в театре,- подумал я и, как выяснилось позже, не ошибся. – Не буду, как вы Агафон Иванович, изволили выразиться, мучить новичка. Молодому человеку, значит, нужен грош 1758 года? Хм. Не спрашиваю зачем, это в нашем коллективе табу – интересоваться зачем и для чего. Скажу лишь, что монета о которой идет речь самая рядовая, редкостью не является и не представляет для коллекционеров особого интереса. Этих грошей с началом Семилетней войны напечатали превеликое множество. Причем, производители даже не ставили свою фирменную отметку, но некоторые отличия печатных дворов все же имеются. Например, номинал отчеканивался или над всадником, или снизу на развернутом свитке. В зависимости от изготовителя, стоимость монеты может колебаться от 350 рублей до 15 тысяч. Самая дорогая печать – Московская.
-Спасибо, – поблагодарил я за разъяснения Стаса и тоже слегка поклонился, что наверняка выглядело нелепо.
-За что? – удивился Борода. – Я же ничем вам не помог. На Таганке я подобного медяка давно не видел, но я поспрашиваю у товарищей. Вы заходите через недельку. Или вот что, дайте мне свой номер телефона. Как что, сразу звякну.
Честно говоря, я растерялся. Судя по словам Стаса, никто не приносил сюда в последнее время на продажу елизаветинский грош. И стоит ли в таком случае с Бородой «продлевать» отношения? С одной стороны, контакты Бородина, конечно, взять нужно, вдруг у «Нумизмата» всё же объявится жулик, обчистивший Веню. Речь, конечно, в первую очередь об уголовнике Курочкине. А с другой – что делать, если Стас для меня все же найдет монету, покупать за 15 тысяч? Да еще ему сверху дать нужно будет.
Борода словно прочитал мои мысли:
– Много за посредничество не беру, одну синенькую сверху. Если предмет не дороже 10 тысяч. Ну а дороже – 10%. Устраивает?
– Синенькая это…
-Тысяча. Косарь,- подсказал Агафон Иванович.
-Устраивает, – ответил я и прикусил мысленно язык. И тут же пришла светлая мысль. Если что, расходы лягут на Мигреня. В конце концов, он следователь и он меня сюда послал.
-Кстати, я работаю в Театре на Таганке мастером сцены, – говорил Борода. – Еще при Владимире Семеновиче начинал. Здесь я тусуюсь по выходным, а там меня всегда можно найти.
Мы обменялись с Бородиным телефонными номерами и я, попрощавшись за руку с ним и Налимовым, быстро, так как начался снег с дождем, направился в сторону метро. Однако в подземку заходить не стал, решил прогуляться — спуститься по Гончарной улице к площади Яузских ворот.
Не успел я пройти мимо Успенской церкви, как зазвонил телефон. Опять Мигрень? Но, как ни странно, это оказался Борода.
«Не мог откровенно говорить с вами у магазина, – говорил он извиняющимся голосом. – Понимаете, в нашей среде нет друзей и товарищей, все конкуренты. Впрочем, как теперь везде. У меня есть интересующая вас монета. К тому же не простая». «Золотая?» – с острил я не к месту. Стас рассмеялся: «Нет, даже не серебряная. 2 медные копейки 1758 года. Только у Св. Георгия на ней нет в руках копья». «Как же так, куда оно делось?» «Скорее всего, это пробник. Так называется первая партия отчеканенных монет, иногда с изъянами. Их, естественно, не пускали в обращение, переплавляли, но некоторые «выживали», оседали в чьих-то сундуках. Такие экземпляры особенно ценятся у коллекционеров. Теперь на рынке ходит много новоделов, подделок таких пробников. Я же располагаю монетой настоящей».
«Очень интересно»,- сказал я , не зная как дальше вести разговор. Ясно, что Борода собирается мне «впарить» елизаветинский пробник. Я не ошибся. «Продам по адекватной цене, – продолжал Стас. – Тридцать косарей и плюс 10% от цены. Вещица не моя». «А чья?»- задал я совершенно неуместный вопрос. В ответ опять смех: «Ну какая разница. Девушка одна принесла, сказала, что нашла в дедушкином сундуке. Мне, на самом деле, без разницы. Так будете брать?»
Я остановился возле автозаправки, опустился на мокрую лавочку. «Мне нужно подумать, – наконец ответил я. – Вернее, взвесить свои финансовые возможности. Посовещаться с товарищами…То есть с женой. Зарплату, понимаете ли, регулярно задерживают». «Ничего, я могу подождать». «Перезвоню».
Набрал Колю, который ответил сразу, будто не отнимал телефон от уха, ждал моего звонка. «Ну?!»- закричал он, не дав первым произнести слова. Я подробно рассказал ему о беседе у «Нумизмата» с Налимовым, знакомстве с Бородой и его неожиданном предложении. «Та-ак, – явно обрадовался Мигрень. Это уже что-то». «Не понимаю, какое отношение это может иметь к краже у Саврасова,- сказал я. Веня не говорил, что на его монете у всадника нет копья». «Не важно, назначай встречу с Бородой на ближайшее время. Скажи, что приведешь с собой знающего эксперта. Или нет, про эксперта ничего не говори». «А деньги? У меня нет свободных 33 тысяч на нумизматические забавы». «Это мои проблемы». «Тогда ладно». «Надеюсь, фото Курочкина ты ему не демонстрировал». «Не было смысла». «Ну, так, молодец».
Перезвонил Бородину. Стас обрадовался быстрому ответу. Сказал, что будет ждать меня завтра у служебного входа в Театр на Таганке в 6 часов вечера. Я попросил перенести встречу на час позже. Предстояло интервью с одним историком, боялся не успеть. Но Стас сказал, что завтра на основной сцене дают «Тартюфа» по Мольеру и с реквизитом на сцене будет много хлопот. Пришлось согласиться на 18 часов. «Деньги не забудьте!» – крикнул напоследок Борода. «Обязательно не забуду»,- пообещал я, морщась от своего косноязычия. Порой моему биопроцессору не хватает скорости, чтобы сразу впопад на что-то отвечать. Нужно подкачать в митохондрии тропической энергии солнца. Уже два года без отпуска.
Доложил Коле. «Умница! – похвалил он меня, в общем-то, не понятно за что. – Я позвонил Вене, он утверждает, что на его монете у Георгия Победоносца определенно было в руках копье». «Саврасов же уснул мертвецким сном, – усомнился я. – Как вам удалось с ним поговорить?» «Тебе ли не знать, что телевизионщики как слоны — так же много пьют и также спят стоя с открытыми глазами».
Да, я разумеется, об этом знал. У коллег с телевидения действительно удивительная способность быстро пьянеть и так же быстро трезветь. Работа обязывает — частые, незапланированные прямые включения, всегда нужно быть в форме. Инженерам, каким был Веня, несколько проще, они фактически подсобные рабочие оператора, но и им расслабляться особо не приходится. Хотя Саврасов, как было сказано выше, иногда позволял себе расслабления, несмотря на важную работу. Но ему, как ни странно, всё сходило с рук. Объяснить это можно только одним – он был настоящим профессионалом и руководство его ценило. Я не раз слышал от коллег телевизионщиков, что Останкино – это жестокий, беспощадный мир. Ты можешь быть хоть трижды звездой, но если проколешься или пойдешь против течения, тебя ничто не спасет. Звезды – только для обывателей, на телевидении же все равны. И все знают из чего сделана эта звезда.
На следующий день в половине шестого вечера мы встретились с Колей на Таганке. Он сказал, что у него болит голова и срочно нужно выпить кофе. Время еще было и мы зашли в ближайшую забегаловку. Мигрень заказал себе капучино и рюмку коньяку.
-Пока ты развлекался в своей газетенке, – сказал он, окуная большие губы в молочно-кофейную пенку, – я встретился с телевизионщиками, что были у Саврасова. Это Роман Волков и Дмитрий Груздев. Первый оператор, второй видеоинженер, как Веня, или как они говорят, звуковик.
-Как же вам удалось? В Останкино вход по пропускам.
-Мозги-то включи, Сверло. Женя дал их телефоны, они вышли к проходной.
-Ну и?
-«И-и» у лошадки, – осклабился Коля. – Волков сказал, что у Саврасова на праздновании дня рождения комсомола была еще девица лет 25. Имя – Таня. Веня представил её своей племянницей.
-Вот как. Почему же он о ней нам ничего не сказал?
-Не знаю. Пока, разумеется, не спрашивал.
Коля достал смартфон, нажал пару кнопок. На экране появилось фото — двое мужчин, а посередине девушка на фоне стола с бутылками. Сбоку – чей-то влезший в кадр локоть.
-Они? – спросил я.
-Как догадался? Хм. Разумеется. Снимал Груздев с вытянутой руки. Селфи на троих. И часть Вениного тела. Курочкина на фото нет. Уголовник, видно, решил не оставлять лишних следов. А ничего себе дамочка.
Племянница Саврасова действительно была привлекательна. Какой-то особой красоты в ней не имелось, но в образе присутствовала та миндальная горчинка, которая делает женщину притягательной, желанной. Узкое, почти аскетичное лицо в обрамлении пышных, каштановых волос в живом, естественном беспорядке. И загадочный, магнетический взгляд.
-Что еще рассказали телевизионщики? Они могли взять монету и космические артефакты?
-Сразу два противоречивых вопроса. Вот поэтому вас, журналюг, и не любят. За то, что вы ставите такие вопросы, на которые у вас у самих не хватает ума ответить. Вы паразитируете на других. Ладно, не злись.
А я и не разозлился. У Мигреня нередко возникают подобные вспышки «ненависти» к журналистам. Я давно понял почему. Он, как и многие другие граждане, осуждающие «вторую древнейшую», просто завидует нам. Лишь наша профессия дает человеку возможность увидеть и испытать в жизни то, что обычному человеку и за тысячу лет не увидеть и не испытать. Только профессия журналиста открывает для человека весь мир. А что может быть важнее всемирного кругозора? Подкалывая меня, Коля как бы удовлетворял свою зависть. Я как-то пытался с ним поспорить, но быстро понял бесполезность своих усилий. Мигрень только потирал от удовольствия руки, видя мое кипение. И я оставил эти попытки. Тем более, что Коля в чем-то был прав — мы, журналисты, не знаем толком практически ничего и, в самом деле, питаемся умами других. Лишь помогаем людям грамотно и связно донести их мысли до общества. Да, именно это мы и умеем. Однако заключаем эти мысли в свою субъективную обертку.
– Волков с Груздевым сказали, что елизаветинский медяк Веня при них подарил Тане, – продолжил Коля. – Девица сначала отказывалась – на кой, мол, ей эта железка. А Саврасов сказал, что она дорого стоит и Таня взяла. Других предметов из коллекции Вени они в тот день не видели.
-А вообще, они знали из чего состояла коллекция?
– Думаю, да. Они ж вместе мотались по командировкам. Но я, разумеется, пока спрашивать о коллекции не стал. Спросил что они думают о Жене Курочкине, какое впечатление он на них произвел. Сказали, что он вел себя тихо, даже пришибленно. Почти ничего не говорил, только пил и закусывал, не поднимая от тарелки глаз. При этом совершенно не пьянел. Фотографироваться вместе не захотел. А потом тихо, по-английски ушел.
Я взглянул на часы, выразительно посмотрел на Колю.
-Мой внутренний будильник меня не подводит, – сказал он. И я знал, что это правда, убеждался в том не раз.
Мы подошли к театру без двух минут шесть и я набрал номер Бороды. Он ответил сразу и почти в тот же момент вышел из двери служебного хода. Увидев рядом со мной Колю, несколько смутился:
-Это ваш товарищ?
-Эксперт-криминалист, – ответил за меня Мигрень. – И по совместительству оперуполномоченный уголовного розыска.
Стас напрягся, на его лице появилась кислая мина:
-Не понимаю…
-Расслабься. Монета при тебе?- как всегда на «ты» разговаривал Коля.
Вернулись в тоже кафе, где были. Мигрень снова заказал себе капучино.
-Я все же не понимаю, – переводил Борода взгляд с Коли на меня и обратно. – Чем, я так сказать, заинтересовал полицию? У меня все честно…
-Ты мне сказки-то не рассказывай, – оборвал его Мигрень. – На толкучке только дураки честные, но их там такие как ты голыми руками ловят. Медяк показывай.
Стас потряс бородой, полез в карман полосатого пиджака, взятого, видно, из театрального реквизита. Такие носили в 19 веке. Протянул монету в полиэтиленовом пакетике.
Коля взял её в руки, зачем-то взвесил. Достал из своего любимого замшевого, затертого чуть ли не до дыр портфеля большую лупу. Долго рассматривал через неё двухкопеечный грош.
-Копья, говоришь, у всадника нету? – наконец спросил он, не отрывая взгляда от елизаветинского медяка. – Сам напильником стачивал или кто помог?
Заморгавший почему-то одним глазом Стас, заерзал на стуле и чуть с него не свалился. Приняв прежнее положение, почесал шею под пегими волосяными зарослями.
-Клянусь, я тут ни при чем. Девица одна принесла на рынок. Я говорил вашему…товарищу. Правда ведь, Вячеслав?- взглянул на меня умоляюще работник храма Мельпомены.
Я кивнул.
-Девица тебе, значит, липу принесла, о чем ты сразу догадался, – ухмыльнулся Коля,- а ты решил её впарить первому подвернувшемуся простаку. Знаешь, как это называется на языке Уголовного кодекса?
-Знаю, – обреченно вздохнул Стас, свесив безвольно голову. – Подобные изъяны на пробниках иногда встречаются — короны нет, даты, но без копья всадник лично мне не попадался. Вот я и подумал – девица-то не промах, работа тонкая. Кстати, я не сразу понял подделку. Но прикинул – раз нет копья, значит, скорее всего на пробнике не должно быть и змея. Посмотрел в микроскоп и увидел, что копье-то стачивали, причем не напильником, а…
-Лазером?- догадался я.
-Ну да, если посмотреть на монету с помощью ультрафиолетового фонарика, каким купюры проверят, можно увидеть еле заметные, белесые следы на материале. Вот.
Стас достал из кармана маленький фонарик, направил луч на монетку. И я, и Коля взглянули на грош. Там где у всадника должно было быть копье действительно просматривались какие-то полоски. Да, в любом деле нужно быть профессионалом.
Открыв на смартфоне фото «троицы», Мигрень указал на племянницу Саврасова желтым пальцем:
-Она?
Стас вновь обреченно кивнул.
-Сколько ты ей заплатил за подделку?
-Пока ничего. Договорились, как только найду покупателя, позвоню. У меня строгий тариф – 10%, я честный человек, – ответил Стас и осекся, еще ниже опустил голову. Глаза спрятал под стол.
-Вот что, честный человек, позвонишь Тане, она ведь Таней представилась? Ну вот, позвонишь и скажешь, что покупатель нашелся. Назначишь ей встречу хм…у метро Алтуфьево в Макдоналдсе. Завтра в 11.00. Понял?
Стас закивал, не поднимая головы.
– И смотри у меня, служитель музы, не вздумай по ходу пьесы менять декорации. Загремишь у меня по полной, по 159 статье УК Российской федерации. За мошенничество.
– Вы видели когда-нибудь мужчин, что на фото рядом с Таней? – спросил я.
-Нет.
-А этого человека? – показал я Стасу фото Жени Курочкина.
-Никогда, клянусь. Ну и рожа. С такими субъектами не общаюсь.
-Ну да, ты человек культурный, искусство в массы, так сказать, несешь,- взглянул на Бородина зло Мигрень. – А заодно эти массы и облапошиваешь при случае. Тартюф, одним словом. Обманщик.
-Что вы, я не такой. Это случайно вышло.
-За случайно, как известно, бьют отчаянно.
-Таня вам кроме монеты ещё что-нибудь предлагала? – задал я вопрос.
– Сказала, что, если во мне не разочаруется, взаимовыгодное сотрудничество будет продолжено.
– Понятно, – Коля отхлебнул кофе, прополоскал им рот. – Скажешь, что помимо монет тебя интересуют вещи, связанные с какими-нибудь событиями или личностями. Курительные трубки писателей, тапочки художников…
-Обломки космических кораблей, – вставил я, но Коля остановил меня своим диким, колючим глазом:
– Стоп! Меняем сценарий. Ты, Борода, ничего ей не будешь говорить. Это скажет он,- ткнул в меня пальцем Коля, – покупателем будет Сверло, то есть, Вячеслав Николаевич.
Я хотел было возразить, но так и не нашел подходящих слов. Это было логично, ведь я же интересовался медными монетами царицы Елизаветы у «Нумизмата». Вдруг Таня в тот момент была где-то рядом? Так что Мигреню без меня завтра не обойтись. Придется отпрашиваться на полдня у Главного.
-Мне все равно, – покорно сказал Борода.
-Ну и славно, ну и правильно, – одобрительно похлопал его по плечу Коля.
-Я тогда пойду? – вынул наконец красные глаза из-под стола Стас. – У меня же сегодня Мольер с Тартюфом, то есть Тартюф с Мольером.
Коля отпустил Стаса, взяв у него номер телефона Тани и еще раз пригрозив страшными карами, в случае его «неправильного поведения».

Я вошел в Макдоналдс ровно 11.00. Борода уже сидел с девушкой в красной, стеганой куртке за крайним, угловым столиком от входа. Включил телефон в режим «конференции», чтобы меня и «друзей» слышал Мигрень. Он пристроился в противоположном углу заведения и с аппетитом уплетал двойной гамбургер, запивая его колой из большого стакана. «Конференцию» должен был включить и Стас, но я решил все же подстраховаться. Коля наверняка заметил меня, но виду не подал. Я поздоровался со Бородиным. Он подобострастно протянул мне руку.
-Знакомьтесь, – сглотнув, сказал Борода, кивнув на девушку, – Татьяна. А это Вячеслав Николаевич.
-Просто Вячеслав, – кивнул я широко улыбаясь и уселся на свободный стул рядом с мастером сцены. Без стеснений, в соответствии с заготовленной ролью, оглядел девушку.
Да, она была хороша, еще лучше, чем на фото. Великолепные каштановые, вьющиеся волосы, искрящиеся под белыми лампами. Бледное, слегка осунувшиеся лицо. Усталые, умные глаза. В ней была неземная отстраненность.
Нет, не может такая девушка быть воровкой и фальшивомонетчицей, – подумал я. И тут же себя одернул. Как говорит Коля – все люди потенциальные преступники, всё зависит от обстоятельств и степени самосдержанности субъекта. Одного хватает на то, чтобы не украсть золотые часы из случайно разбившейся витрины магазина, пока никто не видит, другой спокойно ворует последние деньги у собственной матери. Середины, по его словам, нет. Я не согласен с Колей, да, люди подвластны животным инстинктам, а в животном мире нет моральных ограничений. Но от скверных поступков людей удерживает совесть, что и отличает нас от животных. И все же Мигрень прав в главном — человек, к сожалению, слаб и порочен. По лицу же не всегда определишь кто есть кто. Психологи МВД утверждают, что девушки с ангельскими личиками нередко совершают преступления с особой жестокостью. Это мне тоже как-то рассказал Коля.
Не отрывая от Тани оценивающего взгляда, я стал сочинять, что год назад получил немалое наследство от почившего канадского дядюшки и теперь не знаю как его лучше потратить. Вот, начал собирать редкие предметы: марки, монеты, холодное оружие. Стас предложил мне удивительную монету с изъяном, которой я очень заинтересовался и готов выложить за нее «красивые» деньги. В разумных пределах, конечно.
-От канадского дядюшки? – переспросила с ухмылкой Таня. – Ты хохол что ли?
Меня даже передернуло от внезапного, политизированного вопроса и пренебрежительного тона с каким он был задан. Глубокий контраст между загадочной, умной внешностью и реальной сутью.
-Нет, русский, разве не видишь – варяг с голубыми глазами.
-Вижу, – кивнула девушка, ослабив на шее клетчатый шарф.- Просто в Канаде большая украинская диаспора. Власовец?
-Кто?
-Дед Пихто, дядя твой. Как он за океан-то попал?
-А-а, – махнул я рукой. – Диссидентом был, еще при Брежневе.
-Значит, еврей.
-Ну что ты заладила: то хохол, то еврей. Одни кривобокие что ль за бугор сваливают? Скульптором он был, – продолжал я отчаянно врать. – Учился у Эрнста Неизвестного, не ладил с советской властью, потому и уехал. Впрочем, какая тебе разница? Твой товар, мои деньги.
– «Кривобокие», хм. А ты националист, забавно. Не сердись, интересно всё же. Такой симпатичный и, оказывается, богатый. Здорово. И большая у тебя коллекция?
-Нет, говорю же – только начал собирать. Кроме монет и оружия меня интересуют предметы, связанные с историческими событиями. Например, открытки с автографами космонавтов перед стартом. Гагарина, Титова, Терешковой. Их вещи.
Я подобрался к «космической теме» и внимательно глядел на реакцию Тани, но на её лице не дрогнул ни один мускул.
-В этом помочь не могу, – сказала она. – Располагаю исключительно редкой старинной монетой. Цену ты знаешь, давай, выкладывай монеты современные. И живее, у меня времени мало.
-У меня тоже, – сказал я правду и попросил еще раз показать мне грош.
Таня кивнула Стасу и тот достал из внутреннего кармана серой куртки пакетик с монетой, положил передо мной. Я вынул из портфеля лупу-монокль, выданную мне накануне Колей, принялся с заправским видом рассматривать старинный медяк. В какой-то момент Таня рассмеялась, видно, её рассмешил мой вид с моноклем.
-Кажется, копье-то у Св. Георгия подтерто, – сказал я.
-Где? Не врите! – воскликнула на всю закусочную Таня. Перегнулась ко мне, измазав рукав куртки кетчупом от булки Стаса. – Дайте сюда.
Она выхватила у меня грош, сама стала его разглядывать.
-Не врите, – повторила она. – Здесь не видно никакой подтертости, ровная поверхность.
Стас украдкой взглянул на меня, но я покачал головой – мол, молчи, раз не спрашивают.
-Ладно, – вздохнул я. – Не видно, так не видно. Сколько?
-Как и договаривались – тридцать мне и трешку Бороде. Он берет 10%Так ведь?
Бородач кивнул, стал жевать белесыми, возможно, пересохшими от напряжения губами.
-Да, – только и вымолвил он.
Я достал два белых конверта, один протянул Стасу, другой девушке. В этот момент мне стало её жаль. Сейчас подойдет Коля и судьба красотки может потечь совсем по другому руслу. В конвертах были настоящие деньги, которые я занял у замглавного редактора до вечера. У Мигреня денег «на дело», конечно, не оказалось, хотя он и обещал взять расходы на себя.
Таня приоткрыла конверт, стала пересчитывать купюры, удовлетворенно кивнула хорошенькой головкой:
-Всё в порядке. Ну что, мальчики, приятно провести время, я вас покидаю.
К столику со своим недоеденным гамбургером и стаканом с колой приблизился Коля. Опустился рядом с девушкой.
-А вы знаете что на обтекателях космических ракет перед стартом пишут имя «Таня»? – обратился он к ней, посасывая через соломинку напиток. Только с дамами Мигрень на «вы».- Оно приносит удачу. Однажды не написали и случилась авария. С тех пор всегда выводят это великолепное имя. В переводе с греческого Татьяна – устроительница, утвердительница. Её слово – закон, как скажет, так и будет. Но сегодня, Татуся, закон не на вашей стороне.
-Кто это? – округлила синие, несколько водянистые глаза Таня.
-Я его кассир, – кивнул на меня Коля. – И деньги, которые он вам передал, помечены несмываемой краской. Мной. А разговорчик ваш записан аж на три смартфона.
-Что вам от меня надо?! Отстаньте! – возмутилась племянница видеоинженера, попыталась подняться.
-Сядьте, – так зло, грозно и четко произнес Коля, что народ вокруг притих, а Таня безвольно опустилась на место. Стас по своей привычке спрятал глаза под стол, опустив на него свою пегую бороду.
-Не трясите, пожалуйста, своей метёлкой, когда рядом люди кушают, – обратился к нему Мигрень, обкусывая как ни в чем не бывало свой гамбургер. – Сплошную антисанитарию разводите, у вас там микробов наверняка больше, чем в жабьем болоте.
Стас выпрямился, а потом снова поник, как надломленный одуванчик. А Коля вытер пальцы о тряпичную салфетку на столе, достал красную книжечку с золотой надписью: «МВД России» и двуглавым орлом. Это была только обложка, внутри находилось просроченное удостоверение частного сыщика, которое Мигрень когда-то выписал сам себе. Книжечку он всегда демонстрирует только снаружи.
На этот раз обмякла Таня.
-Подставил ты меня, Карл Маркс, – зло и устало сверкнула она глазами на Бородина. – Чтоб ты своего Энгельса больше никогда не увидел. Пидор.
– Давайте классиков материализма сексуальную ориентацию господина Бородина пока оставим в покое, – клацнул огромными зубами Мигрень. – Итак, что мы имеем. А мы, дамы и господа, имеем на лицо состав преступления по 159 статье УК России. Гражданин Бородин знает, что сия статейка означает. Не так ли? Ну вот. Далее. Как я уже сказал, купюры помечены специальной краской, которая осталась на ваших пальчиках, мадемуазель. Или мадам? Не важно. Сейчас подтянем свидетелей, а их тут как гамбургеров в Макдоналдсе,- рассмеялся своей шутке Коля, – и составим протокол их изъятия.
-Какой протокол, какое изъятия! – опять ожила и быстро набралась откуда-то сил Таня. – Никакого мошенничества здесь нет, всё честно.
-Вы, оказывается, тоже хорошо знакомы с Уголовным кодексом! – обрадовался Коля.- Ну, продолжайте.
-А чего, собственно, продолжать? Монета чистая, не украденная, мне её дядя подарил, Вениамин Петрович Саврасов. В интернете сравнила эту монету с такими же 2 копейками 1758 года, которые тогда еще назывались грошами. Увидела, что у «моего» Св. Георгий в руке нет копья. Мне стало понятно, почему дядя назвал медяк ценным, решила продать. Ничего я на монете не стирала. Если вы считаете иначе, докажите, что сделала это лично я, а не кто-то сто лет назад. Конечно, можете прицепиться к тому, что я со сделки не заплатила налог. А вот фигу. Сразу отсюда я собиралась ехать в налоговую инспекцию и заплатить государству причитающуюся ему сумму. А, как вам?
Да, аргументы Тани были железными. Я посмотрел с любопытством на Колю – интересно как он отреагирует? Но Мигрень выглядел совершенно спокойным.
– Ваш дядя утверждает, что ничего вам не дарил, а грош и еще некоторые ценные вещи из его коллекции у него украли, когда вы вместе отмечали день рождения комсомола.
Коля не сказал, что Саврасов скрыл от нас присутствие Тани на гулянке.
-И что?- пожала плечами девушка. – В тот день он был жутко пьян. Впрочем, в последнее время ему много и не надо. Подышит над рюмкой и в ауте. Профессиональный стаж телевизионщика, ничего не поделаешь. Он сам открыл свой сейф и вывалил коллекцию на стол.
– В присутствии Волкова, Груздева и Курочкина?
– Курочкин – это тот хам с кирпичным лицом? Он меня весь вечер пытался хватать за коленки. Еле удержалась, чтобы не дать ему по его наглой роже. Да, в их присутствии.
– И что там было?
-Да не знаю, мусор какой-то в пакетиках, я не интересовалась. Он всучил мне грош и сказал: владей. Я еще ответила, что монеты не собираю и медяк мне не нужен. А дядя сказал, что я дура, ничего не понимаю и что этот грош стоит больших денег. Я и взяла. Как уже говорила, сравнила в интернете. Потом на досуге съездила на Таганку и этот бармалей предложил мне посредничество в продаже. Я согласилась.
-Значит, Саврасов знал, что на монете не достает детали в виде копья?
-Ну, если сказал, что она стоит хороших денег, значит знал. Сами могли бы догадаться, господа сыщики.
-А кто взял остальную часть коллекции, которую вы окрестили мусором, оператор Волков или инженер Груздев? А, может, Женя?
-Этого я уж не знаю. Они все там уже были хороши. Я забрала монету и ушла домой.
-И что же, дядя с тех пор вам не говорил, что его обокрали?
-Нет, нет и еще раз нет. Ему от алкоголизма лечиться нужно. Напьется и себя не помнит. Обокрали. Сам куда-нибудь засунул свое барахло и забыл. Что пропало-то?
– У вас имеются ключи от квартиры дяди?
-Откуда, что мне там делать! Я и на пьянку-гулянку пошла сквозь сердце. Он пригласил. Мать сказала, что нехорошо дядю совсем забывать.
-А сама-то она почему не пошла?
-Они давно в натянутых отношениях. Не враги, но и не сердечные родственники. Кажется, наследство деда не поделили. Точно не знаю. Так что конкретно пропало-то?
-То что пропало, уже пропало. Но ваш дядя говорит, что у него дома, в другом тайнике, хранится еще что-то более ценное. Собирается выставлять даже на Сотбис. Тоже космическое. Потому и интересуюсь у вас ключами от его квартиры.
-Меня это не волнует. Развел тайников.
-Обычное дело. Многие хранят ценности в подоконниках, батареях, под плиткой в ванной комнате и даже туалете. Наивные.
-Дураки. Но мне, повторяю, сие совершенно не интересно.
-Та-ак,- протянул Коля.- Кажется, мне всё понятно. Ладно, можете быть пока свободны, гражданка. Подчеркиваю – пока. Из города не выезжать, если понадобитесь, вызовем.
Татьяна подскочила словно на пружинах, закинула за спину концы клетчатого шарфа, с грохотом отодвинула от себя стул, не прощаясь направилась к выходу.
-А деньги?! – крикнул ей вслед Мигрень.
Она вернулась, с брезгливым, вызывающим видом бросила на стол конверт с тридцатью тысячами. Задержала взгляд на мне:
-Я думала ты человек, блондинчик, хотела с тобой дружбу свести, а ты, оказывается, мент. Фу! Прощай.
Через несколько секунд за ней гневно захлопнулась дверь американской закусочной.
-Можно и я пойду? – осторожно спросил Стас. – Или…
-Проваливай. Монету-то оставь.
-Конечно, – Борода пододвинул к Коле пакетик с медяком и, споткнувшись о соседний стол, поспешил к выходу.
Мигрень стал сосредоточенно есть. Я тоже купил себе пирожок. Так мы некоторое время молча сидели и ели американские булки. Наконец, я не выдержал:
– Что теперь вам всё понятно?
-Ничего,- ответил Мигрень после довольно продолжительной паузы. – Ровным счетом ничего.
Я тоже собрался уходить, давно пора было появиться в редакции. Но Коля меня жестом остановил, набрал на телефоне номер. Догадаться кому он звонил, было не сложно.
Веня ответил уставшим, хриплым, вероятно спросонья голосом. Коля не стал ходить вокруг да около, сразу обрушился на него всей своей реликтовой мощью:
-Ты для чего обманул меня, причем два раза?
Микрофон в мобильнике Мигреня был мощный и я отчетливо слышал ответы Саврасова. После некоторой паузы он сказал:
-Можете не уточнять в чём я вас обманул. Ну первое, я не сказал про племянницу Таню, потому что не хотел приплетать ее к этой скверной истории. Она девушка, честная, порядочная, легко ранимая.
Я, разумеется, ухмыльнулся по поводу слов «легко ранимая». Эта красавица рельсу на путях перекусит и не поморщится.
-Второе, – говорил с тяжелым сопением Веня, – медная монета, как вы наверняка уже выяснили, не совсем обычная. У Св. Георгия в руках нет копья. Брак печатного двора 18 века. Такие монеты ценятся очень высоко, я проверял у знающих людей.
-Это не редкая монета, – прервал его Коля, – а дешевая подделка, которая специалистам видна невооруженным глазом.
-Не может быть,- изумился Веня. И помолчав, добавил, – скверно. Но почему подделка?
-Когда ты ее только нашел в деревне, копье было?
-В том-то и дело что не помню. Нашел, протер, да положил в шкатулку. А только год назад, когда вышел на пенсию, вспомнил про нее, решил изучить от нечего делать. И тут с помощью интернета обнаружился изъян.
-Кто-нибудь ещё знал о монете?
-Нет, никому посторонним не говорил. Жена Лиза, покойница, конечно, знала.
-А племянница?
-Повторяю, не трогайте Татьяну. Она тут совершенно ни при чем. Ну…может, ей Лиза что про медяк и говорила, не знаю. Хм. Выходит, что я подставил свою Танечку. Она решила продать монетку и…С ней всё в порядке?
-Она еще выразит тебе свою благодарность.
-В таком случае, я хочу, чтобы вы немедленно прекратили расследование. Бог с ней, с этой коллекцией. Нет, я даже не просто хочу, а требую. Слышите меня, Николай Карлович? Требую!
-Слышу, не кричите, а то детишки гамбургерами подавятся. Только дело, которые вы мне предложили, прекратить никак уже невозможно. Монета – это чепуха. Но пропали космические артефакты, которые, по сути, являются национальным достоянием. Как они вообще к вам попали? Хм. Стрелка высотомера с самолета Гагарина… Солдаты на месте крушения собрали все до молекулы,- повторил Коля мои слова,- обломки закатали в железные бочки и отправили на вечное хранение. А обшивка с «Союза-11»? С кораблем после катастрофы проводили тысячи секретных экспериментов, выясняя причины гибели космонавтов. Как даже клочок обшивки мог к тебе попасть? Не сам же ты ее украл в музее РКК «Энергия» в Королеве?
– Нет! – крикнул Саврасов.- Я ничего не крал!
– Тогда возникает резонный вопрос – а не липа ли это такая же, как елизаветинский грош?
-Это подлинники, – уверенно сказал Веня.
-Откуда ты знаешь?
-Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Вы, в конце концов, не действующий следователь и не имеете права меня допрашивать. Всё. Забыли. Не было у меня никакой коллекции, я все придумал с пьяных глаз. До свиданья.
Не успел я приехать в редакцию, опять позвонил Коля. Сказал, что лейтенант Одинцов заслужил очередную бутылку коньяка и чтобы я ее готовил. Оперу ОВД удалось выяснить, что Женя Курочкин теперь работает в компании «Промышленные лазеры».
– Ты понял?- радовался в трубку Мигрень.- Лазеры!
-Что делать уголовнику в такой фирме?- попытался унять я ликование Коли.
-В бизнесе только уголовники и трудятся. Тебе ли не знать. Женя там вкалывает рабочим.
Да, Мигрень неисправимый, советский по духу человек. Капиталисты для него законченные враги всего сущего. Однако получая изредка гонорары и накрывая по этому поводу шикарный стол, он мотает над разносолами головой и говорит: «СССР развалился только потому, что за 70 лет так и не смог до сыта накормить народ». О том, что народ наконец-то накормили «проклятые капиталисты», Коля, разумеется, умалчивает.
-Ты думаешь, что Курочкин и стер лазером копье с монеты?
-Не думаю, я уверен в этом.
Не плохо было бы иногда все же думать,- хотел вставить я, но не решился. Зачем обижать «святого» человека. Коля ведь по сути ребенок.
-Возможно, сегодня вечером он тебе позвонит,- продолжал Мигрень.
-Кто?- не понял я.
– Ежик в красном кимоно! Женя, разумеется. Я уже побывал у «Промышленных лазеров» на Тульской. Возле входа для сотрудников есть курилка. Теперь ведь с дуру запретили курить внутри организаций.
Послышались чмоканья и я понял, что Коля раскуривает свою вонючую сигарету. Где он такие берет, для меня до сих пор загадка. Я же пытался уловить ход его мыслей. Но мне это так и не удалось сделать, пока он не уточнил:
-В курилке и у входа на предприятие я повесил объявление: «Покупаю редкие марки, открытки, монеты. Исторические артефакты, связанные с ВОВ и покорением космоса. Дорого». Телефон, разумеется, оставил твой.
-Почему мой?
-А чей надо было написать — угрозыска ОВД или сразу Следственного комитета?
-Свой!
-Нельзя все яйца складывать в одну корзину.
Честно говоря, я не понял, при чем здесь «одна корзина», но больше спорить не стал. Во-первых, бодаться с Колей себе дороже, во-вторых, мне из профессионального интереса очень хотелось пообщаться с этим уголовником Женей.
Коля меня сразу предупредил, чтобы я не увлекался в разговоре с Курочкиным. Только – да, нет, место встречи. То что он позвонит, Мигрень не сомневался. Даже если у Жени уже есть свой покупатель на Венины артефакты, ему все равно будет интересно узнать сколько за них предлагают другие.
И Мигрень не ошибся. Около 8 вечера на смартфоне высветился неизвестный номер. Обычно я игнорирую такие звонки, но тут, конечно, ответил сразу. Мужчина, по голосу средних лет, поинтересовался правда ли, что я дорого покупаю исторические артефакты. Я подтвердил и спросил, что он может предложить.
-Хотел бы продать несколько…очень интересных штучек, связанных с именем Юрия Алексеевича Гагарина.
-Вот как, штучки, – чуть не задохнулся я от радости. Надо же, Коля все таки гений. Всё правильно рассчитал. – Хорошо, я готов её приобрести, ваши штучки.
-Даже не поинтересуетесь что именно?
-Мне дорого всё, что связанно с покорением космоса. А уж с именем Юрия Алексеевича тем более. Хотел бы взглянуть на…штучки. Где можем встретиться?
-Подождите, а деньги?
-Какие деньги?
-В объявлении же написано, что купите дорого.
-А-а, в этом не сомневайтесь, деньги всегда со мной.
-Раз так, давайте завтра в полдень. Чайную на Тульской знаете, рядом с торговым центром ?
-Конечно. Ровно в 12.00. Я буду в черном пальто с желтым шарфом поверх воротника.
-Значит, договорились. Наличные не забудьте.
Я перезвонил Коле. «Здорово!- закричал он.- Учись работать, журналист. Сидите там в своих газетенках, штаны протираете, людям только голову глупостями морочите. Звоню Одинцову, брать будем неблазника по всем правилам».

На следующий день, без пятнадцати двенадцать я был на Тульской. Опять пришлось отпрашиваться у Главного. Начальник сначала сказал, что я могу вообще не приходить на работу, раз мне как видно, в редакции уже не интересно. Но потом смягчился: «Девицу что ль длинноногую нашел?» «Ага»,- кивнул я. «Ну так окучивай её по выходным, а то уволю».
В чайной было немноголюдно. В дальнем углу уже сидел Коля с каким-то молодым мужчиной. Вероятно, лейтенантом Одинцовым. Вид у него был совершенно раздолбайский – кожаная куртка в заклепках, на руках обрезанные черные перчатки, в ухе то ли гвоздь, то еще какая-то железка, я издалека не разглядел. Взъерошенные волосы слегка подкрашены хной. Он жевал резинку, широко раскрывая рот, как жвачное животное. Словом, великовозрастный репер или байкер. Никогда и не догадаешься, что мент. Впрочем, взглянув на Колю тоже не подумаешь, что он опер. Бывших-то полицейских не бывает.
Я заказал индийский красный чай и два круассана. Его подали в стеклянном чайничке, налили в широкую, как блюдце чашечку. Не успел я пригубить индийский напиток, в кафе вошел тот, кого я ожидал. Сомнений не было. Я сразу узнал Женю по фото: круглое лицо с крошечным, деревенским чубчиком на морщинистом лбу, мясистый баклажанный нос, большие губы и, конечно, лопоухие, будто локаторы уши. В общем, личность не самая приятная. Мне стало как-то сразу неуютно, хотя за долгую репортерскую жизнь с кем только не приходилось общаться, и не такие «красивые» субъекты попадались. Я поправил на воротнике желтый, вернее бежевый шарф. Желтым я назвал его Курочкину для большей наглядности моей личности. Так же я специально выпустил шарф наружу, обмотал им воротник, хотя всегда носил его вовнутрь.
Женя меня тоже признал, добродушно кивнул, подсел. От прибежавшей официантки он отмахнулся, сказал, что позовет её позже. Я представился, он тоже. Повисла тягучая пауза. Наконец, Женя её прервал:
-У меня мало времени, давайте сразу к делу. Вы интересуетесь космическими артефактами. У меня есть для вас, как я уже говорил, две интересные вещицы.
Теперь у меня сомнений не было: украденные из коллекции Вени вещи, у этого неприятного типа. Наверняка, в этом не сомневался и Коля, который вместе с опером слушал наш разговор, через мой телефон.
-Показывайте, – сказал я как можно увереннее.
Женя поелозил на стуле, пожевал губами, хлюпнул красным носом, словно у него был насморк.
-Надеюсь, вы знаете расценки,- сказал он, не глядя на меня.
-Давайте без прелюдий, я тоже не располагаю большим запасом времени,- ответил я.
Расстегнув небольшую черную сумку, Курочкин положил на стол бумажный кулек, перевязанный голубыми ленточками.
-Это то, что связано именем Юрия Алексеевича Гагарина?- спросил я.
-Несомненно. Именно с Гагариным.
Я протянул руку к кульку, но Женя пододвинул его к себе:
-Нужно осторожно, я сам.
Когда Курочкин начал развязывать тесемки, к нему подошел «репер» Одинцов.
-Который час?- спросил он.
Женя взглянул на часы:
-Семь минут первого.
-Надо же, уже семь минут первого, а ты еще не в клетке.
-Что?
Отвечать Одинцов не стал. Заломил Курочкину за спинку стула руки. Тут же к столу подскочил Коля, еще двое мужчин, видимо, тоже оперативников. Среди них я узнал майора Пилюгина.
На недоуменные, испуганные взгляды персонала и посетителей, он показал удостоверение:
-Спокойно, господа, мы сотрудники уголовного розыска. Задержали с поличным опасного уголовника-рецидивиста.
Кто-то ойкнул. Коля притащил за руки двух рыжих девиц. Они перепуганными как раз не выглядели. В их глазах горел восторг напополам с любопытством. «Это свидетели»,- сказал он Пилюгину. Тот кивнул.
Я, правда, сразу задался вопросом, почему опера так рано «взяли» Женю, он ведь еще ничего мне не показал, только собирался.
– Итак, свидетели, внимание, – сказал громко, на все заведение Одинцов. Затем обратился к Курочкину:
– Это ваша вещь?
-Моя, – подтвердил тот, пожимая плечами. Руки сзади стула ему сковали наручниками. – Да в чем дело-то?
-Вещь, которую вы принесли на продажу этому человеку, связана с первым космонавтом Земли Юрием Алексеевичем Гагариным? – задал вопрос Пилюгин.
-Да.
-Значит, подтверждаете.
-Да, да, да!
-Не кричите.
-Что в бумажном кульке? Особое внимание, свидетели.
-Кактус.
Все замерли, в том числе и Коля.
-Какой еще кактус? – сдвинул он дремучие брови. – Не морочьте нам голову, гражданин Курочкин.
-Маленький кактусик. Отросток. Юрий Алексеевич увлекался кактусоводством, – начал объяснять с выражением, словно учитель на уроке, Женя. – Привозил из-за рубежа множество крохотных суккулентов в горшочках, иногда дарил их друзьям. Суккуленты – это растения живущие в засушливых местах и запасающиеся водой. Агава, алоэ, кактусы и т.д. Двоюродная сестра моей бывшей жены работала поварихой в подмосковном Центре подготовки космонавтов, теперь это Звездный городок. За вкусные обеды Гагарин как-то подарил ей кактусик, привезенный с Кубы. Естественно, он стал семейной реликвией. Его размножали отростками. Один из них оказался у меня. В свертке потомок того, гагаринского кактуса. Сыночек, можно сказать.
-Что за чушь, – скрипнул зубами Коля. – Какой еще сыночек!
Мигрень нетерпеливо сорвал ленты с кулька, развернул его.
Все действительно увидели бледно-зеленый, шипастый кактус, размером с детский кулачок, похожий на многогранную кремовую звездочку на торте.
Повисла тишина. «Прелесть какая»,- произнесла одна из рыжих девиц-свидетельниц.
Пилюгин дико взглянул на Колю, подошел к столу, взял в руки кактус.
-А кто может подтвердить, что этот цветочек от Гагарина? – задал он, поморщившись, резонный вопрос.
-Никто, – спокойно ответил Женя. – Но в нашей среде коллекционеров не принято обманывать. Мы люди честные. К тому же, не верите, не берите, никто вас не заставляет.
-О честности говорит человек, который отсидел семь лет за сбыт наркотиков.
-Каюсь, было дело. Попал под влияние нехороших людей. По глупости и наивности. Но я за это уже понес наказание, государство меня перевоспитало. Или вы сомневаетесь в нашей пенитенциарной системе?
На это никто ничего не сказал.
Пилюгин переминался с ноги на ногу, не зная что спросить. Наконец задал вопрос, почти не открывая рта:
-Ну а что за вторая вещица?
– Руки-то расстегните.
Когда просьба Курочкина была выполнена, он положил на стол белый конверт, открыл. Взору собравшихся предстала синяя марка в прозрачном пакетике с изображением Юрия Гагарина. Сверху надпись: «Человек страны Советов в космосе». Слева от Юрия Алексеевича — ракета, справа – Звезда Героя Советского Союза. Под космонавтом дата: «12 -IV- 1961» и «Почта, 3 коп».
-Эту марку тоже подарил поварихе сам Юрий Алексеевич, сразу после того, как она была напечатана, – пояснил Женя. – И вот здесь никаких сомнений у вас быть не может. На обратной стороне подпись самого Гагарина. Да не хватайте её грязными лапами! Пинцет для этого есть.
Эти слова предназначались майору Пилюгину, который попытался вынуть марку из пакетика. Но не стал этого делать после окрика Жени. Сам Курочкин осторожно ухватил почтовую марку пинцетом за зубчик, перевернул и все действительно увидели на ее обратной стороне пожелтевшую от времени, незатейливую гагаринскую подпись.
-Так будете брать космические артефакты, господа? – нагло, с вызовом спросил Женя. – Недорого отдаю. Никогда бы не расстался с ними, но в банковские долги влез. Решил приобрести себе японский мотоцикл. С детства мечтал. Вы знаете, в этом году значительно выросло число заемщиков. Как вы считаете – это связано с повышением уровня жизни населения, ведь без гарантий предприятий банки кредитов не дают, или люди залезают в долги от отчаяния? Я все же думаю, что выросли потребности наших граждан в связи с успешным ростом экономики. Вы согласны?
Майор Пилюгин выразительно, а именно, как грибник на клопа, взглянул на Колю, сплюнул ему под ноги и направился широким, страусиным шагом к выходу. За ним поспешили опера. «Да, уж, из кактусов текила хорошая получается», – сказал лейтенант Одинцов, похлопал Мигреня по плечу и последовал за коллегами.
Когда полицейские удались, Коля заказал себе 100 граммов коньяка, медленно, с причмокиваниями выпил. Не было заметно, чтобы он расстроился, словно и не произошло ничего особо для него неприятного.
-И я, пожалуй, пойду,- сказал Женя, приподнимаясь со стола на кулаках,- засиделся.
Он начал сгребать в сумку свои артефакты.
-Не знаю откуда у тебя взялись эти штучки, – не глядя на него сказал Коля,- но ты на них прогоришь.
-Это почему же?
-А потому, что у Вени Саврасова имеются вещицы более ценные, нежели пропавшие. На аукцион Сотбис собирается выставить. Ты ведь понял по какому поводу тебя крутили?
-Конечно. Только не пойму при чем здесь Веня.
-Не перебивай. Стрелка от гагаринского самолета, термоплитка и кусок обшивки – подделки. Товар для фраеров ушастых. Их менты и хотели повязать. Мне же было просто интересно кто этот лопоухий дурачок, клюнувший на пустышку. А вот наручные часы Гагарина, в которых он летал на орбиту, галстук Сергея Королева, что был на нем в день гагаринского старта, – это да. Веня их держит в другом домашнем тайнике. Вот если они пропадут, тогда уж за дело возьмется ФСБ и тебе точно крышка.
-Не понимаю, начальник, для чего вы мне все это говорите, куда клоните. Я тут даже с боку не стоял.
-Не напрягайся. Свободен.
Женя закинул на плечо сумку, шутовски козырнул и, широко улыбаясь, удалился. Он явно чувствовал себя победителем.
-Как-то странно ваши бывшие коллеги сработали, Николай Карлович – сказал я. – Женя еще не успел кулек развернуть, а ему уже руки заломили. Оплошали.
-Одинцов хороший, добрый парень, но дурак, – ответил Коля. – Это не оплошность, а непрофессионализм. Таких как я в ментовке уже не осталось.
-Вы впрямь думали, что Женя принес на продажу Венины штучки?
-А ты нет? С первых его слов, я понял, что наш выстрел мимо. Так нагло сиделец по барыжной статье себя бы не вел, если бы не был уверен в себе. Но встреча прошла не напрасно. Не напрягай морщины, потом поймешь.
-И все же изначально вы ошиблись, Николай Карлович,- пытался продавить я Колю. Мне было обидно, что я сам ошибся в своем предположении.- Подумаешь, с кем не бывает.
-Со мной не бывает, Сверло.
Я на это промолчал, хотя прекрасно знал, что Коля иногда «проседал» в своих логических заключениях. Но все же это случалось не часто. Обычно да, он бил в десятку. Поэтому возражать не стал.
-Вы по-прежнему убеждены, что Женя причастен к краже?
Мигрень ответил уклончиво:
-Курочкин пришел поиграться, отомстить ментам, видно, за прошлые обиды. Смело, ничего не скажешь и хитро. Или его…
– Подбила на это Таня?
-Именно.
-Но откуда они узнали, что объявление возле «Промышленных лазеров» было липовым?
-Интересный вопрос. Думаю на него найдется очень простой ответ, но позже. Что же касается наглой самоуверенности Курочкина… Таня наверняка сделала несколько снимков во время нашей встречи в «Макдоналдсе» и показала их ему. Эта парочка крепко связана одной веревочкой. Но мы их вытянем за эту веревочку.
-Веня просил прекратить следствие. Это его право.
-Опять? Если похищены действительно настоящие артефакты, то это уже не его дело, а государственное. Что-то здесь прощупывается, тебе не кажется? Дальняя родственница Курочкина работала в Звездном городке поварихой. Вряд ли он соврал. К ней в руки, кроме кактуса, могли попасть и стрелка с самолета Гагарина и часть обшивки Союза -11. Ну мало ли, был у нее, скажем, любовник в поисково-спасательном отряде космического центра. Есть ведь такой отряд?
-Разумеется, – кивнул я.- Этот отряд и проводит поиски приземлившихся экипажей.
-Ну вот, я как всегда прав. Этот любовник принимал участие в поисково- спасательных операциях Гагарина и Волкова, Добровольского, Пацаева. Сколько промежуток между двумя катастрофами?
-Три года. Гагарин разбился в 1968 году, экипаж «Союза-11» погиб при посадке в 1971.
-Ну вот, этот некто мог работать и там и там. Возможно?
-Почему бы и нет.
-Нужно установить контакты родственницы Жени с кем-то из сотрудников ЦПК.
-Но это невозможно, столько лет прошло,- искренне ответил я.
-Почему? Я сказал о любовнике поварихе, но это мог быть её муж. Словом, нужно выйти на родственников бывшей жены Жени и пройтись по всей цепочке. Но самого Курочкина по этому поводу дергать не будем.
-Попытаемся узнать через Веню? Он же сидел с Женей за одной партой. Возможно, жена Курочкина была его одноклассницей и Саврасов ее хорошо знал.
-Можешь ведь, когда закончишь, – одобрительно кивнул Коля и громко высморкался в салфетку со стола.
-И поговоришь с Веней ты, Сверло. Думаю, объяснять не нужно почему. Ты ведь тоже «космонавт», ха-ха.
Как всегда раздался не смех, а что-то вроде хрюканья.
-Веня не хочет продолжения следствия, – возразил неуверенно я, хотя, конечно, понял, почему Коля возложил на меня предстоящую миссию.
– Скажешь, что собираешься написать статью о пропавших артефактах. Думаю, Женя сразу поменяет свое решение. Ему вряд ли нужен скандал в прессе с его именем.
Я нехотя согласился зайти завтра утром к Вене и поговорит с ним. Но Мигрень взял меня двумя пальцами за воротник пальто:
-Сегодня, Слава. Сегодня вечером. Мы можем опоздать. После зайдешь ко мне в квартиру и доложишь. Все ясно?
-Вы, Николай Карлович, командуете мной, как своим подчиненным опером.
-Радуйся, что сам Мегрэ оказывает тебе такую честь. Итак, жду с отчетом.
На этом мы с Колей и расстались. Я помчался на метро в редакцию, где меня уже поджидал недовольный Главный со своей вечной саркастической улыбкой: «Кажется, Слава, ты уже с трудом находишь дорогу в редакцию. Все реже и реже тебя здесь вижу. И статьи твои какие-то невыразительные. Расстраиваешь меня, Слава». Я ответил, что темы дает мне он сам, а в редакции он тоже бывает редко – все на совещаниях, да симпозиумах. Главный сказал, что я много на себя беру, а я пообещал ему скоро предоставить очень любопытный материал о краже космических артефактов. Детали уточнять, разумеется, не стал. «Ну-ну,»- только и произнес недоверчиво Главный, после чего заперся у себя в кабинете. А через пару минут я увидел в окно, как он сел в служебный автомобиль и покатил на очередной симпозиум. Обычно они проходили в тайном игорном заведении под Яхромой. Мы, рядовые сотрудники, всё знаем о своих начальниках. Как ни как профессиональные сплетники.
День я провел вполне плодотворно. Записал сразу два интервью по текущей теме. А вечером, не заходя домой, отправился к Вене Саврасову.
Выйдя из метро, я посмотрел на окна Коли. Они не горели. Зато окна Вени, что на два этажа выше, светились, словно в новогодний праздник. Кажется, даже балконная дверь была приоткрыта.
Поднялся на скрипучем лифте на Колин этаж, собираясь зайти к нему. Но вспомнил, что у него выключен свет и нажал кнопку лифта 22-го этажа.
На площадке поперек холла почему-то стояла старая детская коляска. У окна накренилась макушкой к стене искусственная новогодняя елочка с желтыми игрушками, которою, кажется, никогда не разбирают. У двери Саврасова был сбит коврик.
Я нажал на кнопку звонка. Раздался неприятный, пронзительный звук взбесившейся бормашины. По телу даже побежали мурашки. В прошлый раз мы с Колей звонком не пользовались, он просто ударил кулаком в дверь и ее сразу открыл Веня.
Когда звонок смолк, за дверью не раздалось никаких звуков. Подождав немного, я позвонил еще раз. Но результат тот же. Странно, свет в окнах горит, а дома никого.
Поднес к коричневой, дерматиновой обивке ухо. Тишина.
Собирался уже уходить и напоследок взялся за ручку двери. Она тут же приоткрылась с жалобным звуком. «Вениамин Петрович!»,- позвал я. И опять в ответ тишина. Открыл дверь пошире, снова позвал. Ну нет, так нет, не вламываться же в чужое жилище.
И тут в проеме коридорной двери, ведущий в комнату, я увидел голые пятки лежащего на полу человека. Они были неестественно расставленные в разные стороны, как у балеруна.
Меня потянуло внутрь квартиры, будто магнитом. Из кухни, что была слева, несло жаренной картошкой с луком. В комнате, где мы в прошлый раз разговаривали с Саврасовым, грел тусклый свет.
Теперь на входе в эту комнату лежал Веня, широко раскинув руки. Голова была повернута вбок. Глаза приоткрыты, изо рта тянулась тонкая, темно-красная струйка, образовавшая на полу лужицу. На двери тоже кровавые полосы.
От неожиданности я опустился на стул и что-то раздавил. Оказалось, пачку сигарет. Что делать? Нужно срочно вызывать скорую и полицию. Вероятно, Веня поскользнулся и шмякнулся головой о край двери. Со мной тоже однажды такое было, неделю голова болела. Жив ли? Но проверить пульс на шее, как делают сыщики в сериалах, я не решился.
Набрал номер Коли и он тут же ответил. А через пару минут Мигрень уже был рядом со со мной. Он тут же проверил Венин пульс и заявил, что тот уже беседует с архангелами. Или с чертями, что более вероятно для телевизионщика.
-Ты его? – задал нелепый вопрос Коля.
Я даже задохнулся от такой глупости:
-Вы своем уме, Николай Карлович?
-Не кричи. Этот же вопрос тебе задаст майор Пилюгин, так что заранее продумай ответ.
-Да что вы, в самом деле! Сами же попросили, чтобы я вечером зашел к Саврасову и сказал, что собираюсь написать статью о пропавших космических артефактах. Забыли?
– Я ничего и никогда не забываю.
В дверь вошли майор Пилюгин, лейтенант Одинцов и еще двое крепких парней в синих одинаковых куртках.
-Ну, что тут у вас?- устало задал вопрос майор, неприветливо глядя на Колю.
-Вот, факт преступления налицо. Вячеслав Сверлицин, который и обнаружил тело, утверждает, что не убивал Саврасова. Когда он пришел, тот уже был мертв. Так?
Я усиленно закивал:
-Так оно и было.
-Разберемся, – сказал Пилюгин.- Вы как здесь оказались?
Я взглянул на Колю, но тот, кажется, от меня совсем отстранился, что стало полной, неприятной неожиданностью. Вляпался я по его милости, а он вроде как ни при чем. Я ответил, что хочу написать статью о пропавшей коллекции, потому и заглянул к Вене. А тут морг на выезде. Пилюгин задал мне несколько общих вопросов, попросил, чтобы я пока не покидал столицу и отпустил на все четыре стороны. Не сказав Коле до свидания, пылая по отношения к нему праведным гневом, я выскочил на улицу и долго дышал широко раскрытым ртом. От меня шарахались прохожие. Купил пачку сигарет и курил на углу дома одну за другой.
Наконец, я сообразил, что нужно делать. Набрал номер Главного и рассказал, что убит бывший видеоинженер Первого канала, у которого украли уникальную коллекцию космических артефактов. О нем и этой пропавшей коллекции я собирался написать материал-расследование. О том, что тело обнаружил я, разумеется, ни слова. «Что ты от меня хочешь?» – спросил Главный, хотя наверняка он уже догадался. «В утренний номер нужно дать информацию. Она станет анонсом к моей будущей статье. Рейтинг будет обеспечен»,- ответил я. «В интернет-версию не возражаю, звони выпускающему редактору. Скажешь, я разрешил». «Лучше, если разрешение дадите вы лично». «Ладно, уговорил. Когда будет статья?» «Как только, так сразу. Сенсацию обещаю». «Не пугай».
Придя домой, я продиктовал по телефону заметку выпускающему редактору.
Выпил полстакана кальвадоса. Мозги мои вмиг просветлели. Почему Коля появился так быстро, будто стоял под дверью? А главное, каким образом так скоро появились у Саврасова опера? Они что на ковре-самолете прилетели? И почему к дому Вени так и не приехали ни скорая, ни труповозка, я ведь на углу долго курил. Та-а-ак… Понятно.
Выпив еще, позвонил Коле:
-Вам не стыдно, Николай Карлович?
-Догадался, проклятый, ха-ха, – заржал в трубку Мигрень. – Все же ты еще не все мозги растерял в своей редакции.
-У вас вообще совесть есть, так подставлять своего…? Даже не знаю кто я для вас…
-Друг мой, конечно, друг. Ну прости. Всё должно было быть натурально. Ты наверняка уже позвонил в свою газетенку и утром выйдет информация о гибели господина Саврасова. Но это еще не всё. Соседи Вени тоже знают, что он помер и выложат информацию в интернет. А, значит, скоро она станет известна…
-Кому?
-Догадайся с трех раз. Я же не даром сказал всем подозреваемым, что у Вени дома есть еще один тайник, но с настоящими ценными космическими артефактами.
Я вспомнил, что о «другом» тайнике Мигрень в самом деле говорил Тане в присутствии Бороды, потом и Жене Курочкину.
-А Волкову и Груздеву вы тоже сообщили?
-Нет. Они прочтут в утренних новостях. Кстати, для этого в твою заметку нужно внести дополнения. У Саврасова, мол, остались нетронутыми и пока не изъятые полицией настоящие ценные артефакты. Гагаринские часы, галстук и кепка Королева, в которой он отправлял в полет Юрия Алексеевича.
-На Королеве, судя по хронике, не было никакой кепки, – возразил я. – Он сидел в бункере и отдавал команды.
-Не важно. Придумай что-нибудь сам. Так вот, квартира Саврасова де опечатана до вступления в законные права наследников.
-Но это наивная уловка. Всем будет понятно, что после обнаружения тела Саврасова, полиция провела в ней обыск. И если обнаружила тайник, все из него выгребла.
-А если не нашла тайников? Повторяю для слабослышащих – напиши, что пока полиция ничего не тронула. Преступники воспользуются любым представившимся шансом. И прямо сейчас, пока менты действительно все не выгребли.
-Веня-то сам где?
-С Одинцовым на его квартире горькую пьет. Сегодня пятница, так вот до понедельника глаз не продерут. Есть время.
-Есть время, – эхом отозвался я.
Позвонил в редакцию, и слегка заплетающимся от кальвадоса языком, надиктовал дополнения в текст. «А это надо?»- спросил выпускающий. «Делай что говорят!»,- рявкнул я и заслужил аплодисменты Мигреня.
Мы сидели на кухне Коли и поглядывали на экран небольшого ноутбука. На нем в несколько искаженном, сферическом виде отображалась дверь квартиры Вени Саврасова. Миникамера, взятая «на прокат» у лейтенанта Одинцова, была установлена на вечной ёлочке в холле 22-го этажа.
-Ну как, готов сделать ставку?- спросил меня Мигрень, разливая по бокалам чилийское вино. – На кого ставишь?
Я не собирался с ним состязаться, но мне тоже было очень интересно кто же заявится к Вене непрошеным гостем. Честно говоря, в голове моей уже всё перепуталось.
-Ставлю ящик виски Белая лошадь,- сказал Коля. Отхлебнул из бокала вина, оторвал клочок газеты, загораживаясь ладонью, что-то написал.-Теперь ты.
Чтобы не нарушать атмосферы, я тоже взял шариковую ручку. Но писать имя не стал, просто нарисовал смешную рожицу, перевернул бумажку, пододвинул к Колиной записке. Все равно он выиграет, куда мне с ним тягаться. Правда, я согласился спорить только на одну бутылку виски.
-Так и быть, – похлопал меня по плечу Мигрень. – Скоро все прояснится.
Мы уже почти допили чилийское, а к опечатанной квартире Саврасова так никто и не приближался. Около 12 сильно захотелось спать. Я прислонил голову к стенке с позапрошлым календарем, изображающим остров Мадейру, прикрыл глаза. Мысли стали путаться, понеслись нестройными рядами куда-то в знакомую сюрреалистическую даль. В какую конкретно потом, как всегда, и не вспомнишь.
Вдруг Коля подпихнул меня в бок: «Не спи, замерзнешь»,- кивнул он на экран. Человек в черном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном, отдирал от двери бумажную полоску с печатями. Затем, он уверенными движениями открыл ключами два замка, вошел внутрь квартиры, осторожно прикрыл за собой дверь.
Мигрень поправил в кобуре под мышкой травматический пистолет «Гроза», опробовал большие желтые зубы языком:
-Идем.
На 22 этаж поднялись по черной лестнице. Мигрень на цыпочках подобрался к двери Саврасова, взялся за ручку, наполнил легкие воздухом, резко рванул её на себя. Забежал внутрь, я за ним.
-Щупальца за голову, Тартюф, колени в пол! – крикнул Коля.
Он включил в прихожей свет, грозно передернул затвор травмата.
Тартюф? Кажется, Коля решил, что в квартиру Саврасова залез Стасик Бородин. Я, признаться, думал что «расхитительницей гробниц» окажется Таня. Красивая девица, но уж больно наглая, такая ни перед чем не остановится, если почувствует выгоду. Я предполагал, что и Мигрень на нее думает, не даром он рассказал ей о втором дядином тайнике, где якобы находятся еще более ценные вещи. Женю Курочкина я почему-то сразу отмел. Не знаю почему. Возможно, Коля прав- не стал бы он так нагло вести себя с полицейскими. Но Тартюф, как назвал Бороду Коля…Каким образом он мог быть причастен к пропаже Вениных «сокровищ?
От окрика Коли человек в черном, копавшийся в шкафу, присел. Не оборачиваясь, поднял руки, опустился на колени.
-Не стреляйте, – попросил он жалобным голосом.
-Буду стрелять, обязательно буду, прямо в темечко и без предупреждения, ежели ты дернешься, – пообещал Коля. Достал наручники, пристегнул ими человека к массивному креслу.
-Ну рассказывай, Тартюф, как ты до такой жизни докатился, – предложил Мигрень, сдернув с него капюшон.
Вероятно, в тот момент я стал похож на полного идиота с разинутым ртом. Потом меня невольно разобрал кашель. Под капюшоном оказалась седая шевелюра…господина Налимова, того самого коллекционера, с которым я первым познакомился на Таганской нумизматической толкучке. Неожиданность так неожиданность. Похоже, и Коля растерялся, но быстро, как только он умеет, взял себя в руки. Я хотел было сказать ему кто это, но Мигрень лишь махнул рукой:
– Можешь не объяснять. Ты, Сверло, очень хорошо мне описал по телефону эту личность. И я, разумеется, через Одинцова пробил его по базе. Итак, Агафон Иванович Налимов, бывший ведущий научный сотрудник научно-производственного объединения Прикладной механики. Теперь это частная компания «Промышленные лазеры». Ясно? Давно увлекается нумизматикой. На Таганке познакомился со Стасом Бородиным и Евгением Курочкиным, который только что вышел из заключения и не знал куда себя приложить. Случайная дорожка привела Женю на монетную толкучку, где он свел знакомство сначала с Налимовым, потом с Бородиным. Так родилось криминальное трио, которое облапошивало граждан тем, что продавало им искусственно , можно сказать, изувеченные монетки. Убирали с них некоторые детали, например вензели, короны, знаки печатных дворов, копья у всадника Георгия. И таким образом монета получала совсем другой ценовой статус. Убирали с помощью лазера. И занимался этим господин Курочкин, которого в компанию пристроил Агафон Иванович. Правильно излагаю, господин Налимов?
Тот хмыкнул, отвернул лицо в сторону.
-Однако хитрый Налимов понял, что оставаться под одной крышей с исполнителем опасно, к тому же поджимал возраст, и он ушел на пенсию.
-Ерунда, -ухмыльнулся Налимов, – меня просто нагло сократили в связи с оптимизацией производства. Я еще на них в суд подам.
– О, да мы с вами товарищи по несчастью! Будет еще суд, обязательно будет, Агафон Иванович.
-А Таня?- задал, я еле слышно, вопрос.
-А что Таня?- развел руками Мигрень. – Она любит театр, наверняка на Таганке и познакомилась с Бородиным. С чего я взял, что любит театр? Как она профессионально сыграла во время нашей встречи в Макдоналдсе! Ничем не выдала, что имеет со Стасом более тесные отношения, нежели только деловые. Вероятно, Бородин ее и свел с Женей. И импульсивная девица влюбилась в экзотичного, по ее мнению, уголовника. Не исключено, что Женя продолжал продавать дурь и помогал Тане доставать травку, у молодежи это модно. Но это пока только мои предположения. Детали могут отличаться, но суть та же. Словом, оба и Стас и Таня оказались на высоте, даже бровями влюбленных не повели. Артисты! Так вот, продолжаем. Веня Саврасов, как он мне сам сегодня рассказал…
-Позвольте, как сегодня? – повернулся к Коле Налимов.
-Об этом позже. Не перебивай, профессор. Так вот, он сказал, что не раз хвастался племяннице, что у него есть старинная медная монета и некоторые космические артефакты. Но она не проявляла к ним никакого интереса, пока не познакомилась с Тартюфом. Таня, видно, рассказала ему о медном гроше и тот, не долго думая, предложил ей хорошо обкатанную аферу. Лазер так превосходно подчищал монеты в нужном месте, что подделки не замечали даже опытные коллекционеры. Таня сначала не соглашалась. А потом все же решилась. Когда Веня в очередной раз напился и уснул, она взяла монету и отдала ее Бородину. Тот передал медяк на «обработку» Курочкину. Много времени это не заняло и вскоре грош опять лежал в коллекции Вени. В очередной своей приезд Таня заявила дяде, что собирается заняться нумизматикой. Саврасову, вероятно, было жалко расставаться с медяком, но на празднике, после выпивки, он раздобрел и отдал племяннице монету. О том, что он знал будто у медяка нет копья, вранье чистой воды. Это лишь предположила Таня.
– Возможно,- сказал я. – А где же тогда Венины космические артефакты?
-Да никакие они не артефакты, – ответил, широко улыбаясь, Мигрень.- Правда, Агафон Иванович?
Налимов в очередной раз хмыкнул. А Коля продолжал:
-Чушь это. Вене на Байконуре впарил эти вещицы какой-то казах за бутылку водки. Там, как ты сам мне говорил, полно таких продавцов редкостей. А Саврасов повелся. Об этом знали Груздев и Волков, они мне это и рассказали. Но о том не ведала племянница и сболтнула о коллекции своему знакомому Стасу. А это уже не мелочь, как говорится, на толкучке фраерам втюхивать. С отмашки Налимова, банда решила украсть липовые артефакты. Все прошло проще некуда. Когда Веня после пьянки отключился, а телевизионщики ушли, Курочкин забрал космический хлам. Вскоре он попал в руки Агафона Ивановича, но тот, проконсультировавшись со знающими людьми…
-Никакой консультации не понадобилось, – опят перебил Налимов. – С первого взгляда стало ясно, что стрелка – от дешевого будильника, а обшивка- кусок синтетической тряпки. Ну а всякие там гайки и болты только для свалки годятся.
-Не суть важно. Важно то, что вы заглотнули наживку, которую вам подбросил через СМИ мой друг и коллега Вячеслав. Вы наверняка подумали, что Веня, много лет ездивший по командировкам на космодромы, действительно мог иметь, как сказано в утренних новостях, и настоящие, ценные артефакты. И в результате вы попались, Агафон Иванович.
-На чем, собственно, попался? Я ничего не украл, у меня в карманах чисто. Незаконное проникновение в жилье? Чепуха. Мне Таня, с которой я действительно знаком через Бородина и Курочкина, дала ключи, чтобы я проведал ее дядю. Она сказала, что он себя очень плохо чувствуют, а ей нужно уехать.
-А-а, пришли навестить покойного дядю приятельницы. Понятно.
-Я не знал, что его убили. Газет не читаю, телевизор не смотрю, интернетом не пользуюсь.
– Но дверь была опечатана, а вы вломились в квартиру.
-Я человек далекий от юридических тонкостей. Сразу и не сообразил что к чему.
– И не обнаружив Саврасова, сразу полезли в шкаф.
-С сердцем плохо стало, думал найти в шкафу корвалол. Все что вы выше изложили, лишь ваши домыслы. Я, пожалуй, пойду, мне пора.
-Да, – кивнул Коля,- и у нас дел по горло. Конечно, пока можете быть свободны.
Я взглянул на Мигреня. Неужели он вот так легко отпустит «профессора», то есть сдастся? Таня попросила проведать Налимова больного дядю…это ж полная ерунда. Но поди докажи обратное, не исключено, Таня подтвердит.
Агафон Иванович выразительно взглянул на наручники. Коля полез за ключом, вставил его в замочек и вдруг ударил себя по широкому, морщинистому лбу:
-Совсем упустил. Тартюф ведь там стоит внизу на стреме, переживает. Глядишь, подождет еще пару минут да с испугу сбежит. А это будет нехорошо, не по плану. Или там не Стасик возле подъезда топчется? А? Кто, Курочкин или Таня?
-Таня? – озадаченно переспросил я?
-Никогда не говори никогда. Ну, лауреат нобелевской премии, кайся пока не поздно, а то остаток жизни проведешь на лесоповале. Будешь сговорчивым, может, суд ограничится 20 годами каторги. Ха-ха.
Налимов от этих слов дернулся всем телом, но Коля наступил ему нечищеным ботинком на колено:
-Учти, грош медный, я своих слов на ветер не бросаю. Ну, кто там внизу?
-Стас.
-Молодец.
Коля бесцеремонно залез Агафону Ивановичу во внутренний карман плаща, вынул смартфон. Нашел в телефонной книжке номер Бородина. Кивнул.
-Скажешь, чтоб поднимался. И смотри у меня!
Когда трубка ответила, Налимов, тяжело вздохнув, коротко сказал: «Дуй сюда».
Коля отвел Налимова в соседнюю комнату, предварительно надев на себя его плащ. Приковал нумизмата к тумбочке. Велел мне смотреть за ним, и если он откроет рот, дать ему чем-нибудь по голове. Сам Мигрень достал из шкафа в прихожей спортивную сумку, чем-то плотно набитую, опустился в кресло, где сидел до этого Налимов.
Входная дверь скрипнула, в коридоре раздались тихие шаги. Через слегка приоткрытую дверь мне в глаза попал свет из холла, потом стало темно.
-Не включай иллюминацию,- произнес Коля сдавленным, не своим голосом. Он удивительно похоже может говорить разными голосами, лучше всякого пародиста.
-Ладно,- ответил Борода. Это был явно он. – Что-нибудь нашел?
-Наручные часы Гагарина, погоны Титова и кепку Королева. Ордена и медали.
-Живем! – радостно ответил Борода.- Покойнику все равно не понадобятся. Кто его, интересно, угрохал?
-Таня.
-Кто? Таня? С чего ты взял?
-Нужно от нее избавляться, она выведет на нас.
-Но я не могу. Не выношу крови.
-Тебя и не просят. Потолкуй с Курочкиным. Не тяни.
-Да, Курочкин и мать родную не пожалеет. Это ж он женушку свою бывшую за квартиру крысином ядом на тот свет отправил.
-Откуда ты знаешь?
-Сам спьяну проболтался. Сказал, что если и я буду сопли жевать и меня в след за ней отправит, глазом не моргнет.
-Он же Таню любит.
-Любит, пока та травку у него покупает. Для себя и своих дружков. Женя давно хотел ее на герыч подсадить, да та все сопротивлялась. Теперь подсадит. Или просто молотком пришибет. Ха-ха. Сам крови не выношу, но если что подсоблю.
– Ладно. Бери сумку в прихожей и ступай. Я задержусь.
Послышался шорох, непечатное ругательство. Видно, Стас обо что-то в потемках ударился в коридоре.
Затем скрип открывающейся входной двери и сразу же дикий крик: «Всем оставаться на своих местах, руки за голову!» Во всей квартире вспыхнул свет. Я зажмурился. Когда открыл глаза, увидел перед собой перекошенное страхом лицо Налимова.
В прихожей, лицом к стене, растопырив ноги, заложив руки за голову, стоял Борода. Рядом с ним – майор Пилюгин. Лейтенант Одинцов бесцеремонно проверял карманы Стаса.
Оказывается, полицейские с самого начала «операции» находились в автомобиле рядом с домом и тоже наблюдали за тем, что происходит на этаже. Почему сами не решились брать «гостя»? Да потому, что Пилюгин был не уверен в успехе «мероприятия» и если бы оно провалилось, виноват оказался Коля Мигренев, а майор был бы ни при чем. Это мне потом объяснил сам Мигрень. Но на этот раз все прошло как по нотам. Даже майор Пилюгин пожал Коле руку, правда, глядя при этом куда-то в сторону.
Вернувшись в Колину квартиру, я хотел было взять листок, на котором он написал чье-то имя. Но Мигрень меня опередил, первым схватил свою записку, порвал в мелкие клочья и бросил в ведро. Я понял, что у него было заранее заготовлено несколько версий и соответственно речей для «гостя». Одна из них и прозвучала недавно. Мою записку он так и не посмотрел.
Веня через пару дней мне позвонил и каким-то сдавленным голосом выразил благодарность за содействие в «поимке злодеев». Попросил в статье, если я ее все же напишу, не «полоскать» имя его племянницу. «Она, наивная душа, не знала что ее просто используют»,- сказал он.
Как выяснилось позже, Мигрень действительно несколько преувеличил роль Тани в аферах. «Нумизматы» использовали её вслепую. Хотя, девица была не лишена порока стяжательства и понимала, что за ее спиной проворачиваются подсудные дела. Да, она согласилась подделать медный грош. Но он так и не был никому продан, а потому ответственности за это она нести не может. Украденные артефакты, на которые она волей неволей навела, оказались грошовой «липой». К тому же сам Саврасов к ней никаких претензий не имел. Это она предложила Жене подшутить над ментами, когда узнала от него, что возле «Промышленных лазеров» появилось объявление о покупке редких исторических вещей. Сразу поняла чьих рук дело и что «сыщики» теперь знают, что она связана с Курочкиным. Вот и пусть умоются за ее унижение в Макдоналдсе. Сценарий придумала сама и красиво продемонстрировала свои колючки в виде кактуса. И нужно отдать должное Жене, он неплохо сыграл свою роль.
Однажды, уже после выхода в газете материала, где описал все как было, я позвонил Тане. Предложил встретиться, посидеть в каком-нибудь кафе. Но Таня отказалась, сославшись на занятость, обещала перезвонить.
А несколько дней назад я случайно увидел, как она под ручку с Колей заходит в театр на Таганке. Моему изумлению не было предела. А Мигрень после этого пропал – не отвечал ни на звонки, ни на эсэмэски.
Проявился он только через две недели и вновь втянул меня в криминальное расследование, о котором я расскажу в следующий раз.

Читать далее →

Духота

Состав дернулся и наконец-то потянулся, скрепя всеми своими суставами, с узловой станции. В вагоне было душно и смрадно. Кричали дети, ругались между собой мешочники и солдаты. В Конотопе их набилось особенно много. Без погон, злые, кто-то с ружьями. То ли дезертиры, то ли перемещаются по какому-то делу. А какое теперь у них дело, кто ими командует? Новый большевистский главкомверх Крыленко, этот государственный изменник? На его совести смерть генерала Духонина- честного, порядочного офицера. Николай Николаевич твердо сказал большевикам «нет,» когда те по телефону потребовали немедленно начать мирные переговоры с австро-германским командованием. Собирался перенести Ставку Верховного главнокомандующего из Могилева в Киев да не успел. Вот такая же солдатня сначала застрелила, а потом разорвала в клочья его уже бездыханное тело.
На верхней полке купе 2-го класса, а теперь и не поймешь какого, тихо вздыхал и томился этими мыслями довольно полный, небритый человек. Небольшие пепельные усики и такой же еле пробивающийся пушок на голове, слиплись от пота. Одет он был в серый, обрезанный до колен армяк, какие носят спившиеся ямщики, короткие с бахромой, перештопанные штаны грубого сукна. На ногах- раскисшие, со сбитыми гвоздями на подошве, еле державшимися каблуками, сапоги. Человек как человек, каких теперь много носит лихим ветром по России. Да только опытный глаз сразу бы смог различить несоответствие между его простой, потрепанной одеждой и лицом. Нет, в нём не было ничего особенного- нос обычной славянской картошкой, выпирающий, большой лоб, вроде бы нерешительный, мягкий подбородок, словно извиняющиеся за все сразу взгляд. Но в лице присутствовала та вдумчивость и грусть, какая бывает только у людей образованных, умных и занимающих в обществе достойное место. А еще располагающая к себе доброта и заметная порядочность. Отставной директор гимназии или смотритель благотворительного заведения.
Мужчина перевернулся на спину, положил руку на покрывшийся болезненной испариной лоб. Едкий, тяжелого запаха пот, жег веки и виски. В груди давило, горло сжало спазмами. И не поймешь то ли от духоты, то ли от безысходности. Конечно, не все еще потеряно, еще можно призвать Россию к разуму, пусть насильно. Для того и едет на Дон. Но всё это напоминает какой-то дикий спектакль в провинциальном театре. Ужасные декорации, немыслимые актеры. А, главное, какой финал этого спектакля? Удивительно как всё так вмиг перевернулось. Послушные, добрые люди, истово молившиеся денно и нощно богу, превратились в сущих демонов. Безбрежная ненависть и к человеку, и к идеям. Значит, был вековой нарыв, который прорвали большевики. Они ли? А ведь и он, тогда в феврале, стоял у хирургического стола и размахивал над больной империей обоюдоострым скальпелем. Но можно же было обойтись без ножа. Это понятно теперь, когда уже навалилась беда. Нет, не беда, катастрофа. Ошибки, сплошные ошибки. И нерешительность. И обман. Керенский позвал летом генерала Корнилова разогнать большевиков. Но послушал Львова. Тот наплел ему, что Лавр Георгиевич вместе с ними повесит и его. И вместо напора, генерал сдался. А вместе с ним и остальные. И он сдался. Сидели в Быховской тюрьме, как тетерки на току, когда надо было действовать. Где теперь Лавр Георгиевич, доберется ли до донской земли? Один ротмистр в Конотопе говорил, что видел Лавра Георгиевича. Мол подошел какой-то хромой, заросший бородой старик, спросил – с ним ли полковник Гришин? Тот ответил «да» и дед немедленно скрылся в толпе с котелком кипятка. «Но я Лавра Георгиевича сразу признал,- заверял ротмистр.- Вместе в окопах, почитай, несколько лет сидели». Но можно ли верить ротмистру, жив ли ещё генерал? Теперь каждый пребывает в призрачном, придуманном им мире. Ничто не реально, только смерть.
«Под Брежезанами нас офицеры продали,- говорил какой-то солдат в купе. Сверху мужчина мог видеть только верх его заломленной на затылок военной шапки, повязанной красной лентой. – Немцы наступать, а они деру, нас побросали да еще мосты за собой спалили». «Офицерьё такое, Лукьян, – поддакнул другой.- Никакой им веры, одна пакость. Теперь, говорят, на Дону собираются. Хотят Троцкому с Лениным пику вставить». «Куда им теперь, Семён.- Только и большевикам-то не знаешь как верить». «Землю обещают». «Обещал петух золотое яйцо снести».
Солдаты внизу захохотали, задымили кто махоркой, кто австрийскими сигаретами. Мужчина обхватил горло, чтоб не раскашляться. Повернулся на бок к стенке. Слушать солдатские разговоры было уже невмоготу. До этого они обсуждали бога, кайзера Вильгельма и царя Николая. Все трое, как выяснилось, предатели и никчемные существа. От их слов было и смешно, и страшно.
«За Корнилова тоже обещают,- заговорил снова Семён.- Я давеча на станции плакат видал. Генерал де бежал из Быхова с парой сотен текинцев, ну с джигитами». «Того сразу на перекладину»,-сказал Лукьян. «Да ты слушай. Военно-революционный комитет призывает к его задержанию. За поимку награда». «Сколько?» «А я знаю? Там не написано. Уж верно не обидят. Железнодорожникам велено строго проверять поезда». «Уж они проверят. Никакого порядку. Сутками на полустанках топчемся».
На словах о Быхове человек на верхней полке сжался. Ведь не только Корнилова-то ищут. Всех сидельцев. Хорошо, что Николай Николаевич Духонин выпустить из тюрьмы успел, а так бы его горькая судьба и остальных постигла.
«Поймать Корнилова было бы славно. А лучше Керенского»,- опять заговорили солдаты. «А еще лучше обоих, жирнее навар будет».
Опять дикий хохот и одобрительный топот ног, словно в вагон ворвался табун лошадей. «Чем черт не шутит, может, кто из них в нашем поезде едет. Дорого на Дон тут. Вон, морда лежит, полдня башки не поднимает».
Кто-то толкнул мужчину в спину. Он сжал в кармане револьвер. Кажется, в нём три патрона. Два в этих тупых скотов, один в себя. Обернулся, свесил голову:
-Что вам, товарищи?-спросил как можно спокойнее, но голос получился хриплым, с надрывом.
Солдаты, а их в купе оказалось человек десять, уставились на мужчину. Среди них были два матроса. На одном, пожилом, поверх бушлата -широкая кожаная портупея с большой, отчего-то пустой кобурой. «Соль он в ней что ли носит?»- подумал пассажир в армяке. Другой, совсем еще салага, был в летнем, лёгком кителе, белой бескозырке с синими лентами. «Раздели пьяного, или зимнюю форму в карты проиграл,-решил он.- Возможно, просто красуется, молоко еще на губах не обсохло»
-Не похож,- сказал салага.- Керенский да не тот.
Солдаты загоготали.
-Ты кто такой?-спросил пожилой моряк.
-Помощник начальника перевязочного отряда Александр Домбровский. Поляк,- ответил мужчина.- Из Смоленской губернии.
Сказал и прикусил мысленно губу-почему из Смоленской? Нервы. Надо держать себя в руках.
-Что-то рожа у тебя больно круглая для доктора,- сказал молодой матрос.- Поди, раненых объедал. А сапоги шикарные, царские. Махнёмся? Ха-ха.
Моряк продемонстрировал свои кожаные офицерские сапоги:
-Одному высокоблагородию жали. Ха-ха.
-Поляк из Смоленской губернии?- зацепился за слова Александра худой, желтолицый, словно от туберкулеза, солдат в широкой, явно с чужого плеча шинели. На рукаве зияла круглая дырка от пули. В ногах у него стояла трехлинейка.
-Жена Ксения из Смоленска,- соврал Домбровский.- У неё жил.
Сволочи, мародеры,- зло подумал он.
-Куда ж бабу свою подевал? В лазарете на спирт обменял? Ха-ха.
-Где-то я тебя встречал,- встал с лавки, приблизил к Александру свое обветренное, в крупных прыщах на щеках лицо, пожилой моряк. Почесал грудь под матроской. От него пахло чесноком и гнилыми зубами. Его кобура раскрылась еще больше, из нее выпал кисет. Но он даже не заметил этого.- В сентябре в Бердичевскую тюрьму вместе с комиссаром Иорданским генералов-корниловцев вез. Потом их в Быхов перевели. Ты не из тех ли офицериков? Недаром революционный комитет воззвания развесил, по поездам беглых генералов ловить. Кажется, видел тебя. Только, вроде, ты с бородой был. Нет? А ну сползай, разберемся.
Домбровский похолодел. Он моряка не помнил, мало ли конвоиров тогда сменилось. Это конец. Черт принес этого морского волка. В разных передрягах побывал, но здесь шансов нет, не вырваться. Ну пусть хоть некоторые из этих скотов перед смертью поймут, что судьба их напрасно с ним свела.
Начал взводить в кармане курок револьвера. Но тут медленно ползущий поезд дернулся, остановился.
-Что за…,- выругался моряк.
Молодой матрос стал вглядываться в пыльное окно, но в вечерних сумерках и тумане ничего разглядеть не смог. Вскоре в тамбуре послышались голоса. «Сюда заноси, да осторожнее, не стукни головой-то».
У купе, с давно сломанной дверью, появились трое человек в кожанках. Они несли на шинели раненного. Голова – в кровавых бинтах. Перевязана была и грудь какими-то тряпками прямо поверх черной авиационной куртки.
-Давай сюда, что ли.
Солдаты встали, освободили место на правой лавке.
-Комиссар наш, товарищ Эйдгер погибает. Срочно в станицу надо. Здесь врачей нет. На лошадях растрясем, не выдюжит.
Поезд на редкость мягко тронулся.
-Как это нет?-ухмыльнулся пожилой матрос.-Вона доктор, вроде, на верхней полке от безделья томится. Или ты не доктор?
Домбровский понял, что это его шанс.
Спустился вниз:
– Коротко и ясно опишите что за ранение.
-Трех офицеров на Верхней балке остановили,- начал объяснять один из «комиссаров». Ну документы у них…
-Подробности оставьте. По делу.
-Ну, по делу…Короче, один за шашку, другой за наган. Успели, падлы, махнуть и выстрелить. Мы их, конечно, порубали, а товарищ Эйдгер…Я помощник комиссара товарищ Линдгерс.
-Так. Все отсюда вон. Останьтесь только вы, – Домбровский указал на Линдгерса и пожилого матроса.- Найдите спирта или самогона.
-У кого самогон! – закричал один из затянутых в кожу комиссаров, побежал по вагону. Остальные быстро вышли.
-Окно приоткройте, духота невыносимая.
Это указание Александра выполнил матрос.
С комиссара сняли бинты, раздели. Он был в сознании, но говорил что-то бессвязное. Из его слов можно было разобрать только часто повторяемое: «… на свете много чего хорошего…» В лысой, как коленка голове, рана оказалась неглубокой, шашка содрала только часть скальпа, почти не повредив черепа. И с пулей «повезло». Она застряла во втором справа ребре, частично раскрошив его, но не сломав. Видно, смягчила удар пули, которая шла по касательной, авиационная куртка из плотной кожи.
Вскоре принесли штоф самогона. Сначала Домбровский обработал им раны, потом попросил у солдат нож. Ему дали австрийский трофейный с костяной ручкой. На смоченной самогоном и подожженной тряпке прокалил лезвие, а затем ловко подрезав часть тканей раненого, выковырял из груди смятую пулю. Она упала на пол, закатилось под лавку. Ее тут же достал товарищ комиссара, положил в карман.
Домбровский влил в рану самогона. Эйдгер закричал. Его прижали к лавке. Теперь поляк попросил солдат раскурить сигарету, прижег ею кровоточащее отверстие в груди. Комиссар на этот раз взвыл, дернулся несколько раз всем телом, затих.
-Не помер?- спросил матрос.
-И нас с вами переживет,-ответил Александр.
Разорвал на себе нижнюю рубашку, перебинтовал плотно комиссара.
-Рану на голове зашить надо,-сказал поляк.- Найдите иглу с нитками.
Довольно быстро принесли и то, и другое. Домбровский велел матросу стягивать на голове кожу, а сам быстро принялся широкими стежками сшивать её нитками. Когда закончил, обработал самогоном, перевязал. Во время этих процедур Эйдгер не издал ни единого звука. После открыл вполне осмысленные глаза: «Спасибо, товарищ». «Живите долго и счастливо»,- ответил Домбровский.
Ему крепко пожал руку Линдгерс:
-Мы очень вам благодарны, товарищ. У меня нет с собой денег, но вот.
Помощник комиссара достал из кобуры револьвер, протянул Александру:
-Возьмите, от всего сердца, товарищ. Вижу, вы попали в переделку, одежда на вас потрепанная, а лицо…из дворян?
Отпираться было бессмысленно, Домбровский кивнул.
-Это даже хорошо,- неожиданно сказал Линдгерс.- Революция должна сплотить всех, только тогда мы построим новый мир.
На ближайшей станции комиссары вышли. Александра отвел в сторону пожилой матрос:
-Вот что, Домбровский. То, что ты красного комиссара подлечил, конечно, хорошо. В переделку попал? Только исподнее на тебе, которое ты на бинты рвал, чистое, генеральское. Я, брат, в этих делах ушлый. И ты, я смотрю, не промах. Так вот не промахнись в другой раз. Следи за маскарадом. Езжай с миром куда тебе надо, но мой тебе совет- ежели надумаешь с большевиками воевать, больше мне на пути не попадайся. Не пощажу. Знаю, коммунисты обманут народ. По- другому на Руси не может быть. Вам-генералам, дворянам и помещикам в феврале дали шанс, но вы его профукали и нет вам более никакой веры. Теперь праздник толпы. Народ устал от духоты. Он хочет подышать очередным сладким, каким еще никогда не бывало, обманом. Хоть немного. Как кокаином, а там…все одно пропадать.
Краска залила лицо Домбровского, он забрался на свою верхнюю полку, отвернулся к стенке. Более его никто не тревожил, а он думал: это до какого же отчаяния нужно дойти, чтобы ради минутной эйфории сознательно идти на плаху. Вот ответ на то, почему всё происходит. Духота. Как там у Пушкина: «…чем триста лет питаться падалью…» Да, прорвало Россию. У того же Александра Сергеевича: «… обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад» . Да, мы, генералы, скинув царя, ничего не смогли предложить взамен. А когда поняли, что Керенский и Советы ничтожество, не смогли справиться и с ними. Грош нам цена. И теперь ради очередного кокаинового опьянения черные массы пойдут на все, не остановятся ни перед чем. А, значит, почти невозможно их будет победить. Линдгерс сказал- революция должна сплотить всех, только тогда мы построим новый мир. Может, он прав и незачем вступать в битву с большевиками? Нет, всё это лирика. Сегодня я вылечил комиссара, в этом есть символичность. Нужно вылечить всю Россию как бы она этому не сопротивлялась.
За Таганрогом в вагоне почти никого не осталось. Только двое солдат.
Поляк примостился у окна на нижней полке, задумчиво смотрел на пробегающие мимо пустые от листвы тополя. Туберкулезного вида солдат, что сидел рядом, дернул его за рукав:
-А ведь и мне ваше лицо знакомо. Кажется, видел вас в прошлом году на Румынском фронте, во второй дивизии.
Солдат подчеркнуто называл Домбровского на «вы».
-Ошиблись, любезный,-спокойно ответил Александр.
Служивый хмыкнул, но больше вопросов задавать не стал, только весь оставшийся путь постоянно на него косился.
И вот наконец Ростов. До Новочеркасска, куда и держал путь Домбровский, рукой подать. Встретились на перроне со штабс-капитаном Чунихиным, который ехал в соседнем вагоне. С ним вместе сидели в Быхове. Чунихин был одет то ли деревенским коробейником, то ли разорившимся лавочником. На ногах его и вовсе не было сапог. Обувью ему служили берестяные лапти и грязные обмотки.
-Ну как вы?-спросил штабс-капитан.
-Замечательно,-ответил Домбровский.- Успел по дороге извлечь пулю из большевистского комиссара и узнать истинную причину нынешней вакханалии от революционного матроса. Духота.
Чунихин удивленно вскинул брови:
-Вы здоровы?
-Вполне. Правда, от жуткого смрада в поезде до сих пор в груди сжимает. Но это пустяки. Мы на Дону. Слава богу, он еще не во власти черни.
Мимо проходили солдаты из купе. Домбровский их окликнул. Поманил пальцем туберкулезника:
-А ведь вы правы. Мы с вами могли видеться в 16-ом году на Румынском фронте, только наряд на мне был совсем другой.
-Неплохо бы перекусить, Антон Иванович,- сказал Чунихин поляку.-Здесь неподалеку был великолепный ресторанчик Жовтовского.
-Идемте, штабс-капитан,-охотно согласился Домбровский, которого почему-то назвали Антоном Ивановичем.- Кстати, нате вам наган, два мне карманы тянут.
Чунихин засунул револьвер за веревочный пояс. Здесь опасаться было нечего.
Солдат открыл рот, выпучил глаза. Да так с разинутым ртом и смотрел вслед направившимся в ресторан ободранцам.
Вместо мелкого дождя, полетели снежинки. Белая метель только начиналась.

Воззвание

В штабе генерала Корнилова, что находился в обычной квартире новочеркасского доходного дома, было полно народу. Почти все – офицеры и гражданские, курили, отчего адъютанту командующего корнету Хаджиеву приходилось время от времени приоткрывать окно. В комнату врывался свежий воздух и приносил с собой опьяняющую свежесть, такую необходимую для желтых, утомленных жизненной неопределенностью лиц. Но вскоре опять помещение наполнялось табачным смрадом. Адьютант-текинец, укоризненно качал головой. Иногда демонстративно кашлял, но это не останавливало собравшихся, они продолжали нещадно дымить. Дабы теперь на папиросы хватало. По распоряжению командования, с середины декабря офицеры стали получать по сто рублей. Солдатам пока полагался лишь паек. Хоть и тонкой струйкой, но потекли пожертвования от купечества и дворянства. Большевики нависли над Донской землей грозовой тучей.
Лавр Георгиевич сидел у высокого, с потрескавшимися стеклами окна за широким столом. На скатерти в чернильных пятнах стояли нетронутыми сразу два стакана с чаем. Генерал был в простом гражданском костюме, так же как и большинство офицеров штаба. Свежая короткая стрижка, выровненные словно по линейке, усы. Он пребывал в приподнятом настроении. Несколько раскосые, казахские глаза, светились ярким светом – наконец-то должны принять воззвание Добровольческой армии.
«Снова, как в старину, – читал с выражением и пафосом Корнилов, – 300 лет тому назад, вся Россия должна подняться всенародным ополчением на защиту своих оскверненных святынь и своих попранных прав».
Генерал сделал паузу, обвел офицеров и гражданских вопросительным взглядом. Но никто не проронил ни слова. Он одобрительно кивнул, продолжил уже без бумаги, так как знал воззвание наизусть: « Рука об руку с доблестным казачеством, все русские люди собравшиеся на Юге, будут защищать до последней капли крови эти земли, последний оплот русской независимости, надежду на восстановление свободной великой России».
Сидевший за кривоногим бюро эсер Борис Савинков, звонко помешал ложкой в стакане с чаем, несколько раз кашлянул.
-Позвольте возразить вам, генерал, – сказал он.- Казачество за нами не пойдет. Так же как не пойдут и остальные. Офицеры с фронта гуляют сейчас по ресторанам в Ростове и Новочеркасске и им нет никакого дела до Добровольческой армии. Навоевались. О солдатах, кадетах и прочих, я уж не говорю. И главная причина тому – в нашем…движении нет революционного духа, которым пропитана вся Россия.
-Опять вы за свое, Борис Викторович,- поморщился Корнилов.- Вам ваши взгляды социалиста и бывшего комиссара Временного правительства не дают покоя. Нет уже «временных», время их ушло. Нам важно не упустить своё.
– В том то и дело – нельзя упустить своё! Я настаиваю на Донском гражданском Совете,- поднялся Савинков, расправил пальцами в золотых перстнях тонкие усики.- Россия должна знать, что здесь на Дону создается сила, жаждущая революционных перемен и ей не чужды чаяния народа. Будущее России определит Учредительное собрание. И созвать его должен Совет. Не большевистский, наш. Предлагаю включить в него бывшего комиссара 8-ой армии Видзягольского, донского агитатора Агеева, находившегося вместе со мной в ссылке Мазуренко и кого-нибудь из крестьянства.
-И тогда наше добровольческое море начнет живо наполняться людскими реками,- съязвил начальник штаба Лукомский.- Очередная утопия. Нельзя идти на поводу толпы.
-Иначе оно вообще высохнет, не успев наполниться хоть несколькими каплями,- вскинулся Савинков. – С кем вы собираетесь воевать против большевиков? Вы, господа, между собой договориться не можете! Создали какой-то триумвират- генерал Алексеев- финансист и общественник, вы, Лавр Георгиевич – полководец, Каледин- управленец Донскими землями. Но у вас нет ни достаточных денег, ни полноценного войска, ни донских областей для надежного тыла. Вы напоминаете беспомощного дракона о трех головах, который грозится всех спалить, но не способен не только изрыгнуть огня, но даже и дыма выпустить.
От этих слов в накуренной до нельзя комнате многие подавили смешки. Улыбнулся своему случайному противоречию и Савинков.
– Да заканчивайте же в самом деле курить, господа, голова уже кругом идет,- промокнул он кружевным, словно дамским платком вспотевший нос.- Совет! Вот что нас спасет.
-Хорошо,- согласился Лавр Георгиевич,- мы этот вопрос еще обсудим.
-Пока будете обсуждать, сюда уже придут большевики.
Савинков опустился на свое место, выпил полстакана ароматного чаю. Текинец знал в нём толк, тут же долил. Посмотрел на полные стаканы на столе командующего:
-Может, лимону, Ваше превосходительство?
-Не нужно, корнет. Спасибо. Триумвират, Борис Викторович, мера вынужденная и, надеюсь, жизнеспособная.
-Не знаю,- покачал головой Савинков.- Басня Крылова про лебедя, рака и щуку. У вас даже штабы разные. Почему на обсуждении воззвания нет никого из штабов генерала Алексеева и Каледина?
На это Лавр Георгиевич ничего не ответил. Сказал генерал Романовский:
-Вы же знаете, Борис Викторович, у генерала Алексеева много забот по поиску средств, встречи с представителями союзников. Нужно покупать винтовки, пулеметы, орудия наконец.
-У кого? У кого вы собираетесь их покупать? Склады соседних губерний забиты оружием, а вам его не позволяют брать какие-то прапорщики и юнкера. Кому они подчиняются, а? Одному богу известно. А вы сидите и разводите руками- не дают. Да какая же вы власть! Нужно действовать решительно и без каких-либо сантиментов.
-Сами себе противоречите, Борис Александрович,- возразил Романовский.- Мы же не можем идти против народа. Массы должны сами понять…
-Массы – это та субстанция, из которой можно вылепить все что угодно и направить куда угодно. Порой, правда, приходится играть по её правилам. Временно. Вот потому и нужен Совет.
В прихожей послышались шум и голоса. В комнату вошли генералы Алексеев, Деникин, подполковник Неженцев.
Командующий был в своем потёртом, длинном не по росту, осеннем пальто шоколадного цвета. Черные брюки с бахромой гармошкой спадали на военные сапоги. Острые концы белых усов обвисли. Видимо, от сильного ветра глаза прищурены больше, нежели обычно, родинка на правой щеке набухла. И не подумаешь что генерал формирующейся Добровольческой армии. Встретишь на рынке, подашь копеечку. Разве выражение лица. Михаил Васильевич знал себе цену. Ведь именно он начал в Новочеркасске «великое дело».
Когда Алексеев с группой офицеров приехал в ноябре на Дон, атаман Каледин встретил его неприветливо: «Размещать военных негде и вообще в Новочеркасске вам задерживаться ни к чему. Лучше перенести формирование добровольческих сил за пределы города». Сразу возражать Алексеев не стал. Каледин все же молодец- после большевистского переворота ввел на Дону военное положение, разогнал местные Советы, чем смог удержать относительный порядок. Но именно относительный. Войсковое правительство, взявшее на себя всю полноту государственной власти, на самом деле мало чем управляло. Савинков был прав- склады с военным имуществом и продовольствием находились в ведении каких-то многочисленных комитетов, неведомо кем созданных и для чего теперь существовавших. При любым попытках проникнуть в их закрома, охрана оказывала сопротивление. Конфликты Каледину были не нужны и он с этим смирился. Главного же он добился- здесь не было «немецко-большевистской вакханалии», которая творилась совсем рядом, даже в соседней Екатиринославской губернии. Однако на следующий день Алексеев сказал Каледину: «Любезный Алексей Максимович, я благодарен вам за теплый прием. Но позвольте мне самому, как истинному патриоту и генералу от инфантерии, решать где создавать Добровольческую армию». С тех пор между ними пробежала черная кошка.
Не сложились отношения у Алексеева и с Корниловым. Лавр Георгиевич добрался до Дона через месяц после Алексеева, когда добровольческая машина уже была запущена, двинулась хоть и со скрипом с места, а он, что называется, вскочил на подножку. Корнилов относился к Михаилу Васильевичу настороженно. Фаворит государя, который предал своего благодетеля. Эта темная история с телеграммой Николая II Временному правительству, в котором царь отрекался в пользу сына. Депешу Алексеев так и не отправил по назначению. Почему, для чего, куда он вообще её дел? Но главное- это Алексеев арестовывал Корнилова и его сподвижников в августе месяце после «мятежа». Правда, создал им в тюрьме хорошие условия и клялся: «принял на свою седую голову бесчестие только с одной целью, сохранить вам жизнь». Ко всему прочему ходили упорные слухи, что Алексеев принадлежит к военной масонской ложе. Что эта за ложа, какие у нее цели было неизвестно, но все равно настораживало. И разве можно такому человеку доверять?
Алексеев же считал, что Корнилов «просел», как генерал, после своей бесславной капитуляции перед Керенским. Именно тогда в августе можно было раз и навсегда покончить с большевиками, но из-за слабости характера генерал отступил и теперь Россия ввергнута в красный хаос. Да, принял предложение Керенского стать начальником штаба у главкомверха, да арестовывал «мятежников», хоть и разделял их взгляды, но для их же пользы. Не посадил бы в Быхов под надежной охраной, скорее всего Лавра Георгиевича уже не было б в живых. Так что должен всю жизнь благодарить и низко кланяться.
Каледина же Корнилов воспринимал, как человека для себя загадочного и неуравновешенного. Сначала тот не поддержал Февраль, потом отказался выполнять указания Временного правительства, за что и был отправлен в отставку. Но на Дону его приняли с распростертыми объятиями, избрали Донским войсковым атаманом. И сразу после октябрьских событий в Петербурге Каледин кинул клич собираться «всем честным людям» в Новочеркасске для борьбы с большевиками.
Однако всем троим приходилось мириться друг с другом, потому как все они имели большой авторитет- Алексеев и Корнилов у боевых офицеров, Каледин- среди донских казаков.
Офицеры встали в приветствии. Поднялся со стула и Корнилов, слегка кивнул.
-Извините, что без приглашения, Лавр Георгиевич,- сказал Алексеев, отдавая пальто корнету Хаджиеву. Тот сразу предложил чаю.- Не помешаем?
Корнилов покраснел, явно стушевался.
-Мы…посылали, но видно…Обсуждаем воззвание, Михаил Васильевич.
Со стула аж подскочил Борис Савинков:
-Замечательно, что вы пришли. Я требую выдать мне мандат на право вести переговоры с демократическими силами в Москве от имени командования Добровольческой армии. Собирать для нашей борьбы офицерство и всех честных людей.
-Требуете, значит,-ухмыльнулся Алексеев.- А позвольте узнать, сколько вам на то понадобится денег?-Ответа ждать генерал не стал.- Так вот, любезный Борис Викторович, средств на это у нас нет. Ежели по доброй воле, то извольте, бумагу дадим.
-Не понимаю…Не понимаю,- чеканил каждое слово Савинков, обескураженно качая головой. – На всяких проходимцев у вас деньги находятся, а на доброе дело…То господин Корнилов щедро отсыпает монеты какому-то сотнику Грекову, который набрав на них бандитов, грабит людей и обозы под Ростовом, то объявляется некий черкесец Девлет-хан-Герей, обещая поднять за 750 тысяч рублей горские народы. Не понимаю, господа, это выше моих сил.
-Денег мы черкесцу не дали,- сказал Корнилов. – Их опять же просто нет.
-Да, положение с финансами сложное, господа,- с благодарностью принял стакан чаю от корнета Алексеев. – Но основная проблема, конечно, люди. Алексей Максимович Каледин мне доносит, что из донских казаков под наши знамёна готовы встать лишь 149 человек. И записываются в основном мальчишки, господа.
Корнилов мысленно поморщился – ему, ведите ли доносят…не армия, а клуб по интересам. Но виду, конечно, не подал, внимательно слушал. Генерал Алексеев продолжал:
-Один юноша приписал себе аж 2 года к 14, а когда за ним прибежала мать, он залез под кровать, расплакался и ни за что не хотел выбираться. Даже дети готовы встать в наши ряды. Однако нам нужны опытные бойцы. Пока мы располагаем 2-3 тысячами штыков, главным образом из офицеров Южного и Юго-западного фронтов.
Корнилов, конечно, знал эту цифру, но она была приблизительной. Офицеры приходили, а потом, получив месячное жалование в сто целковых, пропадали. Объявлялись, как и говорил Савинков, в новочеркасских или ростовских кабаках пропившиеся, промотанные, а то и побитые. И некому эти разгулы было остановить. Следовало срочно создавать комендантскую роту. Но какие права она бы имела? Офицеры пока никому не присягали. Просто добровольцы. С этим пора заканчивать, думал Корнилов, без дисциплины и жестких требований ничего не получится. А, главное, пора привлекать их к делу. Большевики скоро будут у Ростова. Придется брать и мальчишек. Что ж, каждый имеет право в этот трудный час защищать родину и честь.
-Поэтому я и пришел к вам, господа, без…церемоний,- говорил Алексеев.- Предлагаю в воззвании усилить моральную составляющую нашего дела. Люди просто не понимают чего мы хотим, многие поверили большевикам. Следует четко прописать: Добровольческая армия должна стать на страже гражданской свободы истинного хозяина земли русской- ее народа. И через Учредительное собрание выявит державную волю свою. Перед этой волей должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения. Ну а в конце: вставайте в ряды российской рати, все, кому дорога многострадальная Родина, чья душа истомилась к ней сыновней болью.
Кто-то зааплодировал.
-Я позволил себе, господа, процитировать часть текста воззвания, который составил многоуважаемый Антон Иванович Деникин. Он сейчас пишет Конституцию. Думаю, никто возражать против этих слов не будет.
Никто возражать не стал. Черновой вариант воззвания штаба Алексеева уже многие видели. Все ждали что еще скажет Михаил Васильевич, не за этим же только он пришел к Корнилову да еще с Деникиным и подполковником Неженцевым. Последний был назначен командующим Корниловского полка, но к неудовольствию Лавра Георгиевича, не отходил от Алексеева.
-Слова замечательные,- подал голос Савинков.- Но они только и остаются словами, если ничем не подкреплены. Я все же надеюсь получить мандат и…
-Ладно. Мы изыщем для вас некоторые средства, Борис Викторович,- оборвал Савинкова Алексеев.- Вы, эсеры, умеете добиваться своего и всегда одерживать верх.
Последние слова прозвучали с явной издевкой. В партии эсеров в свое время состоял и Керенский. Правда, позже возглавил трудовиков, но продолжал себя считать именно эсером.
-Позвольте!- взвился Савинков. Он понял куда было нацелено острие Алексеева.- Большевиков проспали не только мы. Вы, господа генералы, сделали все, чтобы…
Корнилов решительно поднялся, постучал по столу, несколько расплескав один стакан:
-Прекратите, господа, сейчас не то время, чтобы устраивать дрязги. Мы все, слышите, мы все виноваты в том что произошло! И я не снимаю с себя основной груз ответственности. В августе нужно было идти до конца,- он с вызовом посмотрел на Алексеева, но тот взгляда не отвел, – а теперь декабрь. Декабрь, господа!
Повисла тишина. Корнилов замешкался, потом обернулся на начальника своего штаба Лукомского:
-Александр Сергеевич, будьте любезны, доложите нам что с артиллерией.
Генерал встал, оправил видавший виды китель без погон. В некоторых местах он был аккуратно заштопан. Огладил «царскую» бородку с усами.
– Мы вынуждены, господа, порой действовать самыми…,- он долго подбирал нужные слова,- неблаговидными методами. Это вам господин Савинков. К тому, что вы учили нас не стесняться в средствах. Извольте слышать, мы и не стесняемся. Два орудия мы, хм…взяли у 39-ой дивизии, что самовольно оставила Кавказский фронт и устроившую в Ставропольской губернии Содом и Гоморру. Попросту украли, да. Юнкера постарались. Еще одну батарею позаимствовали на донском складе. Упросили комитет выдать пушки для отдания почести погибшим товарищам и просто не вернули. Полковник Тимановский пытался купить за 5 тысяч рублей батарею у вернувшихся с фронта казаков. Но донцы неожиданно отказались от сделки. Войсковой штаб почему-то решил, что их батарею распускать рано. С кем и на чьей стороне они собираются воевать, непонятно. Но самое прискорбное другое. Кубанский атаман согласился передать нам десять орудий в Екатеринодаре. Мы послали туда около 40 офицеров и юнкеров. А на станции Тимашовской вагон с добровольцами окружили казаки, разоружили, прицепили к другому составу и отправили к большевикам в Новороссийск. Нескольким юнкерам удалось бежать, они и рассказали о…неудаче.
Корнилов подошел вплотную к Лукомскому, взглянул на него своими острыми, как азиатские клинки глазами:
-Это не неудача, генерал, это позор. Как можно было поступить так неосмотрительно?! Вы же знаете, что под Екатеринодаром казачий разгул. Почему не поставили в известность меня? Нужно было выбрать другой путь.
-Виноват, Ваше превосходительство.
-Оставьте «ваше превосходительство», Александр Сергеевич. Мы теперь все просто солдаты родины. И не имеем права неосмотрительно жертвовать своими товарищами. Сколько у нас всего орудий?
– Двенадцать батарей, ваше…Лавр Георгиевич.
-Что вы по этому поводу думаете, Митрофан Осипович?- обратился Корнилов к подполковнику Неженцеву.
-Еще несколько пушек можно взять у казаков запасного полка в станице Задонской. Они вроде бы готовы вступить в наши ряды. 35 человек.
– Вроде бы…Ну что ж, не числом так умением, как говорил Суворов. Есть сведения из Петербурга?
К столу Корнилова подошел генерал Деникин. Он выполнял обязанности помощника Алексеева. На нем был вполне приличный цивильный костюм. За полторы недели, пока он добирался до Новочеркасска, обноски, в коих генералу приходилось маскироваться, вызвали в нем такое отвращение, что сразу по приезду на Дон, купил себе добротную одежду. Выбирала ее невеста Деникина Ксения Чиж. Она появилась на Дону почти вслед за ним. Теперь Антон Иванович выглядел, в отличии от других штабных добровольцев, сущим франтом. Но его не оговаривали- генерал собирался жениться, а жениху даже в тяжелое время не следуют выглядеть неприлично.
Антон Иванович поправил зеленый в крапинку галстук, заколотый на воротнике снежно-белой сорочки серебряной булавкой, заложил руки за спину:
– Из Петербурга поступает информация, что большевики продолжают переговоры с немцами в Брест-Литовске о мире. Ведет их Троцкий с бароном Кюльманом и генералом Гофманом. Он предлагает отвести армии к границам 1914 года и вывести немецкие войска с оккупированных территорий России. В свою очередь немцы настаивают на предоставлении государственной независимости Польше, Литве, Курляндии, Эстляндии и Лифляндии, выводе русских войск из Турции и Персии. По нашим сведениям Литовская тариба уже заявила о независимости Литовского государства, а в Брест-Литовск, с согласия немцев, направляется делегация украинской Центральной рады. Нет никаких сомнений, что вскоре будет создана марионеточная Украинская республика, которая устроит и немцев, и большевиков. Немцы наверняка предъявят еще кучу дополнительных требований. Но Троцкий и Ленин согласятся на любой, хоть и унизительный для России мир. У них нет другого выбора. А нам придется противостоять и большевикам, и новоиспеченной Украине, и немцам.
-Для чего же кайзеру нужны эти независимые государства, неужто он печется о благе народов?-задал вопрос генерал Романовский.
-Все очень просто, Иван Павлович. Германия в бедственном положении и понимает, что война для неё проиграна. Ей нужно довершить план развала России, начатый с переброски большевиков и прочей террористической нечисти летом из Швейцарии. Что же касается Украины…Открыто она выступать против нас не будет, но, боюсь, может нанести удар в спину в самый неподходящий момент. Некоторая надежда на генерала Скоропадского. Он со своим национальным украинским батальоном, который вы, Лавр Георгиевич, в августе и создали, теперь где- то под Киевом. После ухода немцев он, возможно, попытается взять власть. Но это только предположения.
Офицеры молчали. Тяжелый сизый дым от папирос поднимался к потолку, обволакивал стены с отклеившимися обоями, словно в комнате подожгли дымовую шашку. Как на фронте. Но там было все понятно- здесь наши позиции, там-неприятеля. А теперь получается враги кругом, а противостоять им фактически нечем. Только идеей и желанием.
– Я хорошо знаю Павла Петровича Скоропадского,- заговорил наконец Корнилов,- если бы он взял власть на Украине, это было бы нам на руку. Наша же сегодняшняя задача, Антон Иванович, разъяснять людям всю пагубность и преступность немецко-большевистских предателей родины. Думаю, этот момент нужно усилить в воззвании.
– По моим сведениям,- подал голос Савинков,- среди большевиков нет единства
по мирному договору с немцами. Тот же Троцкий не хочет идти им на уступки, но Ленин его упорно ломает. Дай бог, на этой почве они перегрызут друг другу глотки.
-Дай то бог,- тяжело вздохнул Корнилов.
Эти же слова повторили чуть ли ни все.
– В казне нашей армии сейчас около 2 миллионов рублей,- продолжил генерал Деникин.- По нынешним ценам, этого едва хватит на обмундирование, оружие и патроны для 3 тысяч добровольцев. Мы держим связь с союзниками и рассчитываем на денежную помощь. В их интересах финансировать армию, которая после разгрома большевиков продолжит борьбу с кайзеровской Германией.
-Не знаю,- пожал плечами Корнилов.- Союзники никогда не были нам друзьями, только временными попутчиками. А уж если вспомнить Крымскую войну…При первой возможности растерзают. Но другого выхода у нас нет. В пустое они вкладывать не будут. Нужно показать на что мы способны самыми решительными действиями и в самое ближайшее время.
-Как же с Донским гражданским Советом?- принялся за свое Савинков.
Корнилов с неудовольствием посмотрел на эсера. Его взгляд перехватил генерал Алексеев.
-Мое мнение, нужно поддержать предложение Бориса Викторовича о создании Совета,- сказал он.
Савинков уже несколько дней утомлял Михаила Васильевича этой идеей. А теперь, как выяснилось, упорно донимал и Корнилова. Совет так Совет, во что бы не играть, главное чтоб на пользу дела.
– Может, и в самом деле этот шаг пополнит наши ряды,- озвучил Алексеев свои мысли. – Еще раз подчеркиваю – пока не встанет на сторону добровольческого движения весь народ, мы не победим. Что ж, раз люди заражены революционными идеями, так пусть получат то, чего хотят. Несколько цинично, но…
-Логично,-закончил за генерала Корнилов.
-Ну, что-то вроде того.
-Я тоже пришел к такому выводу, Михаил Васильевич.
-Очень рад, что наши взгляды совпадают, Лавр Георгиевич.
-И я доволен тому безмерно.
Офицеры даже перестали затягиваться папиросами, пристально всматривались в лица Корнилова и Алексеева. Лукавят или говорят искренне? Что за войско, если в нем нет единства и взаимопонимания среди командиров? Такая армия обречена изначально.
-Ах да, – как бы вспомнил генерал Алексеев.- Я ведь еще вот по какой причине зашел…Некоторых офицеров моего штаба подозревают в том, что они якобы называют вас диктатором и даже готовят на вас покушение. Я провел беседу с теми, на кого мне указали. И они искренне, повторяю искренне меня заверили в глубокой симпатии и уважении к вам, Лавр Георгиевич. Надеюсь, недоразумение исчерпано.
-Полностью, Михаил Васильевич.
За окном раздались выстрелы и крики. То ли кого-то грабили, то ли кто-то просто палил из нагана и вопил с пьяных глаз.
Обычные декабрьские дни в Новочеркасске, где зарождался «оплот русской независимости».
На следующий день воззвание Добровольческой армии появилось в газетах. Белая метель усиливалась.

Ледяная цепь

Лед на реке Раба вспух, местами потрескался. Не выдержит артиллерию и телеги со снарядами. Пушек-12, боеприпасов к ним около 700. Весна накатывалась с неудержимой поспешностью на кубанскую землю. Но спешить нужно было и алексеевцам- успеть отдохнуть в южных станицах или черкесских аулах, чтоб со свежими силами двинуть на Екатеринодар.
Разъезд Офицерского полка генерала Маркова пытался найти более крепкий лед близ станицы Некрасовской, но нарвался на красных матросов. Отступили с двумя легкоранеными. При этом удалось уложить несколько большевиков.
Командующий советскими войсками на Кубани Сорокин, назначенный на эту должность в начале месяца, уже какой день наступал на пятки. Иногда его отряды совершали дерзкие налеты на колонну Добровольческой армии с разных сторон. Но всегда получали достойный отпор. Красных не преследовали, а те не ввязывались в прямые бои. Видно ждали когда силы добровольцев иссякнут. И это была верная тактика. Измученные, полуголодные, плохо одетые офицеры, солдаты, кадеты, юнкера и студенты слабли с каждым днем. Порой и между ними возникали конфликты. Особенно задирались друг на друга кадеты и студенты. Пару раз самому генералу Корнилову приходилось показывать им кулак.
Иногда пленили матросов и казаков. Первых сразу пускали в расход- «иди, плавай теперь по небу». Не от злобы поступали так. Как считали- по справедливости. От рассказов местных крестьян о бесчинствах «морячков» по станицам и хуторам у алексеевцев шевелились волосы. Только за то, что те продавали Добровольческой армии продукты, или кто-то из села вступил в ее ряды, людям -старым и малым вспарывали животы, выкалывали глаза, закапывали в землю живьем. «И откуда в русском человеке взялась эта звериная злоба? -сокрушался помощник Алексеева генерал Деникин. – Чернь душит Россию». Боясь мести большевиков, крестьяне отказывались продавать добровольцам припасы, пускать их на ночлег. Приходилось вести долгие переговоры с атаманами станиц, чтоб разместить до утра военных и гражданских. Платить за это немыслимые деньги, которых было в обрез.
Среди пленных казаков попадались земляки, порой родственники добровольцев. Шурин-шурину приставлял к шее заточенную, как бритва шашку: «Ба, Михайло! Что же ты, жидо-большевикам продался?» «А ты генералам – кровопийцам пятки лижешь, иуда!» И свистели шашки- а куда их, пленных, кормить ведь надо, у самих лишь крошки по карманам.
Но не все, попавшиеся в руки добровольцев, были столь смелыми и дерзкими. Некоторые просились принять их в «белую» армию. «Белыми» стали называть себя сами офицеры- алексеевцы. Белый цвет- символ чистоты, правды, истиной власти, порядка и единения с Богом.
И брали. А что делать? Всё Добровольческое войско насчитывало не более четырех тысяч человек, среди которых чуть ли не треть- безусые юнцы. Юнкера да кадеты. В Ростове «гуляли» после возвращения с германского фронта тысячи офицеров, но записываться в ряды Алексеева и Корнилова не спешили- «Снова идти на войну? А, может, красные не такие и страшные, может, ничего, обойдется?» -вопрошали они друг друга за штофом водки в прокуренных кабаках и ресторанах.
Верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев был категорически против отхода на отдых. Предлагал сходу занять Екатеринодар. «Это поднимет авторитет нашего дела, Лавр Георгиевич,- обращался он не раз к командующему армией Корнилову.- Привлечет в наши ряды офицеров и солдат с фронта, казаков наконец». Корнилов отвечал очень резко: «Занимайтесь управлением и снабжением армии, Михаил Васильевич. А военную тактику и стратегию позвольте выбирать мне». Алексеев краснел до корней волос: «Вы командующий, вам и решать, Лавр Георгиевич». «Вот именно».
В Усть-Лабинске, перед переправой через Лабу, Корнилова пытались убедить в необходимости повернуть на Екатеринодар генерал Деникин и начальник штаба Алексеева Романовский. Но генерал был непреклонен- двигаемся на юг.
А на следующий день в случайно попавшейся советской газете прочитали, что красные в начале марта уже взяли Екатеринодар. Атаман Покровский сдал большевикам его без боя. Корнилов показал газету Алексееву и Деникину. «Вот, господа, если бы мы пошли на Екатеринодар, то непременно потерпели фиаско. Теперь рисковать и подавно нельзя». И немного подумав, добавил: «Накануне, Михаил Васильевич, я был с вами…несколько неучтив. Простите. Нервы на пределе». «Никакой неучтивости с вашей стороны, Лавр Георгиевич, не было,-ответил, глядя в сторону, Алексеев.- Обычный разговор двух солдат».
Когда командующий армией ушел, Деникин сказал Алексееву: «Не на пользу дела ваши разногласия с генералом, Михаил Васильевич. Теперь же Лавр Георгиевич прав- на Екатеринодар сразу идти нельзя. Следует отдохнуть». «Спасибо, Антон Иванович»,- непонятно за что поблагодарил Деникина Алексеев.- «Но в Закубанье мы окажемся в сплошном большевистском окружении».
Так и случилось. Теперь красные избрали тактику мелких укусов- по десять-пятнадцать кавалеристов нападали на отставшие обозы с продуктами и раненными, растянувшиеся на несколько верст, разрозненные отряды армии.
Чем южнее, тем меньше становилось снега в степи. Сани и телеги скрипели по камням, проваливались в неимоверную грязь. Она чавкала под размочаленными сапогами офицеров и кадетов, ботинками солдат, юнкеров и студентов. Армия, больше напоминала колонну дезертиров. Двигалась молча, словно обреченно.
Во вторник пошел сильный дождь. Люди промокли до нитки. Река Бзюк оказалась вскрывшейся ото льда. Пришлось искать брод. По пояс в воде начали переплавляться.
А к вечеру похолодало так, что одежда превратилась в ледяные панцири. Окоченевшие пальцы еле удерживали винтовки.
«Ничего,- подбадривал бойцов Романовский,- скоро станица, там и заночуем».
Однако разведчики доложили, что в Ново-Дмитриевской большевики. С левого фланга их артиллерия. Численность не известна. Пойти в лобовую- погибнуть от шрапнели. Остаться до утра в степи-замерзнуть. Выбор невелик. Обойти нельзя- там река Водогай, еще одного «купания» люди не выдержат.
Совещание командующих получилось спонтанным. Поставили в круг сани и телеги, на которых ехали генералы и командиры отрядов. Все мокрые, прозябшие. Гражданская одежда Антона Ивановича Деникина- пальто, фетровая шляпа, полосатые брюки- потеряли форму, висели как тряпки старьевщика на широкой палке. Перед выходом из Ростова потерялся его чемодан с военным обмундированием. Времени на поиски не оставалось, пришлось надеть что имелось. И уже в первые часы он еще раз убедился, что цивильная одежда совсем не годится для военных походов. Впрочем, и офицерская теперь никого не спасала.
-Что будем делать?- спросил генерал Корнилов, согревая дыханием ладони.
Вопрос адресовался ко всем, но никто не отвечал- на таком холоде с трудом шевелились не только руки, но и мозги. Начальник штаба армии Романовский после долгих раздумий предложил произвести обстрел окраины станицы с десяти орудий, а потом со стороны слияния рек Бзюк и Шебш тремя отрядами кавалерии ворваться в неё.
-Мы не знаем сколько в станице красных, может, справа у них как раз основные силы,- сказал генерал.
-С чего бы им там быть?- возразил Романовский.- Вряд ли они нас тут особо ждали.
-Гадала девка на кофейной гуще. Положим за так людей, не восстановимся. Первый поход окажется для Добровольческой армии последним.
-Все одно люди в степи померзнут. Останавливаться нельзя.
-Нельзя,-согласился Корнилов.
Деникин сильно закашлялся, несколько дней назад он здорово простудился. Военный лекарь Шторкер сказал, что это бронхит. Антон Иванович из последних сил сдерживал хворобу.
-Не сомневайтесь, Лавр Георгиевич,- вступил в разговор командир ударного Корниловского полка полковник Неженцев. В полковники за ряд успешных операций он был произведен прямо во время похода.- Большевики и глазом не успеют моргнуть, как мы в станице окажемся.
– Хотел бы напомнить где нужна безрассудная стремительность, Митрофан Осипович,- сказал генерал Марков Неженцеву.-Когда вас одолевают окопные вши. А в военном деле главное- разумный подход и выверенность действий.
-Благодарю за напоминание, Сергей Леонидович,- поклонился Маркову полковник.- Вам виднее как бороться с насекомыми. Предполагаю, только с насекомыми.
-Оставьте, господа!- неожиданно повысил голос всегда спокойный генерал Деникин.- Хорошо что вас не слышит командующий.
Михаил Васильевич Алексеев тоже неважно себя чувствовал, спал теперь после принятого лекарства в крытой повозке в конце колонны. Его не стали будить.
-Что за пикировка в столь трудный час!- продолжал укорять офицеров Антон Иванович.-Оставьте, господа, распри. Очень вас прошу. У меня предложение провести разведку боем станицы с трех направлений. Группами по десть-пятнадцать человек, не более. Откуда получим самый интенсивный огонь, туда и направим стволы наших пушек. И туда же устремим главный удар. Я тоже не думаю, что Ново-Дмитриевскую враг укрепил, как немецкий бастион. Большевики знают, что мы идем на Екатеринодар, но несколько раз наш путь менялся и вряд ли они успели перебросить войска нам навстречу. По нашим данным у комиссара Сорокина не более 30 тысяч штыков. Основные его силы сосредоточены в Донецком бассейне и у Екатеринодара. Он опасается не только нас, но и партизанских отрядов погибшего атамана Каледина. Царство ему небесное.
Все перекрестились. И тут неожиданно у повозок появился небольшой, курносый старичок в мятой шинели. Его печальные глаза были устремлены на облепленные грязью сапоги.
-Что же это вы, господа, без меня дела обсуждаете, я уже не в счет?
-Не хотели будить, ваше превосходительство, – ответил за всех Неженцев.
-Благодарю покорно за заботу. Но, думаю, как член триумвирата, имею права знать все что происходит в армии.
Корнилов подумал, что сейчас Алексеев скажет- в созданной мной армии, но не услышав этих слов от генерала, про себя усмехнулся- а ведь наверняка на языке это у «старичка» вертелось. Армия…сплошные калеки, только он способен привести ее к победе.
К повозкам подошли несколько студентов и два юнкера. Все заляпанные грязью, с красными, мокрыми носами. Правда, фуражки сидят ровно, с достоинством.
-Юнкер Лесин,-представился один из них.- Разрешите обратиться, ваше превосходительство.
– Не видите командующий проводят совещание?- поморщился Неженцев.-Никакого уважения.
-Срочное дело.
-Оставьте, полковник,- сказал Корнилов.- Слушаю вас, юноши. Что стряслось?
-Если мы двинем напрямую в станицу, нас всех положат.
-Это мы уже поняли. Всё?
-Нет, господин генерал. Мы слышали, что батарея красных с краю станицы. Мы подберемся к ней и забросаем гранатами. Вот.
Юнкер Лесин вышел вперед, распахнул шинель. За его ремень были заткнуты четыре ручные гранаты Р-14. Юнкера отодвинул высокий, худой, с таким же чахоточным, как у героя Достоевского, лицом студент. И он продемонстрировал свой запас гранат Рдултовского. Остальные юноши похлопали себя по бокам, давая понять, что и они не пустые.
У Корнилова неимоверно округлились казахские глаза. Алексеев начал чесать свою родинку на щеке. Деникин закашлялся.
-Откуда у вас столько?- спросил Романовский.
– У матросов пленных взяли. Комиссары и очухаться не успеют, как на небесах окажутся.
-И как вы собираетесь подобраться к красным?
-Со стороны реки. Вброд перейдем, я знаю эти места. У Сухой балки можно.
-А ежели вас заметят?-спросил Корнилов.- Надеяться на случайный успех мы не можем.
-Но и ждать благосклонности небес тоже не имеем права,- сказал студент.-Позвольте представиться, ваше превосходительство, Иван Подмёткин.- Не займем до утра станицу, все погибнем. Красные наверняка уже за подкреплением послали.
-Гляди-ка, какие стратеги!- покачал головой генерал Марков. – А что, коль выгорит…
Корнилов подошел к студенту и юнкеру, приобнял их:
-Господи, каких героев родит земля русская. Спасибо вам, сынки, заранее. От имени всей России. Дай Бог вам удачи. Действуйте, будем ждать вашего сигнала. Полковник Неженцев, выдайте юношам…воинам ракетницу.
-Не надо,- засмеялся юнкер Лесин, вынул из кармана немецкую трофейную ракетницу.-Все уже продумали. Дадим зеленую ракету. Впрочем, итак услышите.
Юнкера и студенты, весело переговариваясь, исчезли в полутьме. Некоторое время офицеры сидели молча.
-Вот, господа, еще одно свидетельство того, что у нас правое дело,- произнес наконец генерал Корнилов-. В нас верит молодежь и готова идти на смерть ради свободы.
И вдруг увидел, что мимо «собрания», которое проходило почти в голове армейской колонны, словно тени бредут офицеры и солдаты. Молча, ни на кого не обращая внимания, скрываются за холмом впереди. Лавр Георгиевич даже раскашлялся, как Деникин.
-Куда это они, Сергей Леонидович? Кажется, ваши.
Генерал Марков встал во весь рост на телеге. На его лице изобразилось полное недоумение. Он не знал что ответить.
-Не понимаю,- наконец пробормотал он.
-А кто понимает?!- закричал Корнилов.- Неженцев, Романовский!
Те соскочили с повозок, стали хватать за рукава первых попавшихся добровольцев. Но те, словно зомби, ни на что не реагировали.
-Кажется, на станицу пошли,- сказал Неженцев.
-Что значит «пошли»? Кто приказал?! Остановить!
Но бойцов было много, они двигались толпой, неудержимой лавиной. Шли на почти не гнущихся ногах, будто на ходулях.
Неженцев вскочил на коня, дернул поводья так, что поднял черного скакуна на дыбы. Потом помчался на холм. За ним устремились Романовский и Марков. Генералы Алексеев и Корнилов, путаясь в полах заледенелых шинелей, поспешили на возвышение пешком. Деникина разобрал дикий кашель. Его накрыл шинелью адъютант. Генерал велел везти его на телеге на холм.
Сверху, в полусумраке открылась удивительная картина. По широкому полю, вдали которого еле просматривались домики и куреня станицы, двигались кучками добровольцы. Винтовки за плечами, они даже и не думали о их применении.
Вероятно, дошедшие до отчаяния люди, решили что лучше быстрая смерть под шрапнелью и пулеметами, нежели медленное замерзание в степи.
-Сделайте же что-нибудь!- крикнул в отчаянии Корнилов.- Нельзя гурьбой, цепью!
-Цепью!- подхватил Неженцев.
-Разберись цепью на три сажени, цепью!- крикнул и Марков, поскакал к неуправляемым добровольцам.
Наконец слова командиров дошли до замерзших бойцов, они стали вытягиваться длинной линией. Однако винтовки на изготовку почти никто не брал. Так и двигались как на прогулке.
-Орудия, орудия на холм выкатывайте!- приказал Корнилов.
Пока разбирались где пушки, пока втащили на нужно место две из них, в небе появились несколько белых шрапнельных разрывов. Они вспыхивали в стороне от поля, по которому шли добровольцы. Видно, большевики заметили наступающих, но подобная молчаливая атака стала для них неожиданностью, они растерялись. «Сейчас возьмут себя в руки и станут бить уже прицельно»,- Романовский незаметно перекрестился.
С левой стороны станицы застрочил пулемет. Но добровольцы не отвечали, лишь некоторые взяли винтовки на изготовку для штыковой. Когда до окраины Ново-Дмитриевской оставалось совсем немного, некоторые бойцы побежали вперед с криками, которые невозможно было разобрать. Этот крик слился в один гул.
-Отставить орудия! Марков, где Марков?!- кричал Корнилов.
Но генерал Марков уже взял инициативу в свои руки. С тремя кавалерийскими отрядами Корниловского полка он вброд перешел реку, помчался по левому берегу, выскочил на дорогу и с нее ворвался в станицу.
Здесь укрепления красных оказались довольно жидкими- две батареи и человек сорок казаков. После нескольких выстрелов по алексеевцам, подняли руки. Пулеметы же с левой стороны станицы не смолкали. Изредка била артиллерия. По раскатистому, шелестящему звуку- шрапнелью.
Стемнело уже совсем, пошел снег с дождем и отыскать откуда точно стреляют было трудно. Каждый выстрел- гибель бойцов Добровольческой армии.
И вдруг несколько тяжелых взрывов. Пулеметы стихли. Смолкли и пушки неприятеля.
В центре станицы началась каша- кто где и чей разобрать было невозможно. Марковцы рубили всех без разбору, кто попадался под руку. Добровольцы, врывались в дома, выволакивали всех кто там был на улицу. Стреляли, рубили, таскали за волосы, били головами об стены.
Прискакал с адъютантом Хаджиевым Корнилов.
-Прекратить! Немедленно прекратить вакханалию! Мы не бандиты, а освободители!
Адъютант несколько раз выстрелил из револьвера в воздух. Но это сразу не остановило бойцов, они находились в нервном перенапряжении. «Столько товарищей покосили эти «жидо-большевики». Никому пощады не будет».
Приволокли упирающегося атамана станицы Филимонова.
«На кого руку поднял, собака!»,- пинали его солдаты. Но Корнилов спас атамана от расправы, сказал, что разбираться будет утром, а сейчас все по хатам, греться.
Тем не менее стрельба в станице не смолкала до утра. Только часам к шести в Ново-Дмитриевскую вошел последний обоз Добровольческой армии.
Корнилов, Алексеев и Деникин, несмотря на смертельную усталость всю ночь не спали. Полковник Неженцев им рассказал, что артиллерию и пулеметные расчеты красных забросали гранатами студенты и юнкера.
-Герои,-вздохнул он.- Тот юнкер…как его…Лесин, первым бросился на большевиков. Подорвал себя вместе с ними.
-Остальные-то живы?-спросил Корнилов.
-Так точно, ваше превосходительство.
-Приведите их сюда.
Генералы обнимали «героев», называли из спасителями Добровольческой армии. Корнилов приказал каждому выдать по три месячных жалованья и обещал после взятия Екатеринодара наградить. Чем, правда, непонятно. Царские награды уже не годились, новых пока не было.
Утром генерал Корнилов вышел на площадь станицы. Там под дулами винтовок добровольцев на коленях стояли плененные большевики. Их было около сотни. Среди них немало офицеров. Лица бледные, осунувшиеся. Генерал велел поднять их с колен, обошел строй.
-Нас, добровольцев, воюющих за свободную Россию, всего несколько тысяч- сказал наконец Корнилов-. Вас же миллионы. Тучи обманутой черни. Моральной черни. Но мы вас сегодня разбили. И будем бить впредь, потому что на нашей стороне Бог и правда. А за что и за кого воюете вы? За жидо-комиссаров? Они вам ближе? Что вам обещают? Землю, мир и свободу. Не получите ни того, ни другого. Предатели всегда получают по заслугам. И вы получите. Предать полевому суду,- сказал генерал полковнику Неженцеву.
Некоторые пленные опустились на колени: «Простите, Лавр Георгиевич! Ничего не знали о Добровольческой армии». «Бес попутал». «Насильно удерживали, обещали семью расстрелять».
Корнилов презрительно оглядел пленных, нервно встряхнул головой, пошел прочь. За ним поспешил адъютант Хаджиев. Один из пленных ухватил его за полу шинели: «Хан, мы ж с тобой одной крови!» «Ты одной крови с шакалом»,- ответил корнет.
Полевой суд, который состоялся днём признал пленных невиновными. И оправдал. Неженцев сплюнул- так навоюем. Корнилов, как ни странно, отнесся к решению суда спокойно. «Может, и правильно. Не следует начинать великое дело с крови. Узнают о нашем милосердии, к нам потянутся»,- сказал он генералу Алексееву.
Михаил Васильевич долго смотрел в окно штаба, который устроили в той хате, которую заняли ночью. «С крови, конечно, начинать не хорошо, Лавр Георгиевич. Да только на милосердии армия не держится. Лишь на порядке, дисциплине и жесткости. Чем грозит сердобольная демократия в войсках мы узнали на германском фронте. Половина из этих пленных решила записаться в Добровольческую армию. Но единожды предавший, предаст и в другой раз».
«Вы слишком категоричны, Михаил Васильевич,- сказал генерал Деникин. – Армию на фронте разъела не демократия, а неопределенность идей и целей. За что гибли солдаты? За Константинополь, за парад в Берлине? Теперь же на кону родина».
«Дай Бог, Антон Иванович, чтобы люди это наконец поняли. Что на кону родина. Большевики заключили мир с Германией. Создали Украинскую державу. Отринули Прибалтику и Туркестан, сколько же нам понадобится сил, чтобы снова собрать всё воедино. Эх…Но мы справимся. Я верю, господа, что мы неприменимо справимся».
К вечеру в штабе собрались командующие, командиры полков и отрядов Добровольческой армии. Предстояло решить когда и как следует начать наступление на Екатеринодар- главную цель похода, который многие уже окрестили ледяным.
За окном тесной хаты началась настоящая зимняя метель.

Прорыв

Снаряды взрывались вокруг фермы и в роще всю ночь, не давая Лавру Георгиевичу заснуть. Только прикорнул под утро на охапке сена, принесенной вечером в тесную, двухметровую комнату поручиком Хаджиевым, и вот опять. Рвануло где-то у кузницы, послышались сначала голоса, потом истошный крик. Вышел.
Во дворе, огороженном только с реки Кубани низеньким, плетеным заборчиком, корчился казак. Одна нога у него была оторвана выше колена, вторя неестественно подвернута под себя. Над ним стоял другой казак, качал головой, не зная что делать. Рядом- пулемет Максима, который они, вероятно, чистили.
Из другой комнаты фермерского домика выскочил начальник штаба Романовский. Побежал за санитарами в перевязочный пункт, находившемся в том же домике за углом.
Раненого положили на шинель, понесли. За сапогами санитаров оставался темно-кровавый, пенящийся след. На него хмуро глядели не выспавшиеся офицеры, закуривали папиросы. День начался не лучшим образом, настроение с утра испорчено.
Впрочем, оно не особо поднималось все четыре дня штурма Екатеринодара. Комиссары проявляли невероятное упорство, не желая сдавать город. Разведке штаба удалось узнать только приблизительное количество большевиков- около 18 тысяч штыков. Несколько бронепоездов, полтора десятка тяжелых и легких орудий. Это при численности Добровольческой армии в 4 тысячи человек и 12 орудий. До наступления. А что сейчас не может сказать точно никто. Корниловский и Партизанский полки понесли серьезные потери, Офицерский почти полностью сохранился, хотя тоже есть убитые и раненные.
Генерал Марков держит своих людей в окопах, в бой не бросает, ждет удобного случая. А когда он наступит? С полковником Неженцевым связи нет, пропал и все. Накануне днем поступило донесение, что под огнем добровольческих орудий, красные оставили Артиллерийские казармы на окраине Екатеринодара. Успех, победа? К вечеру сообщение иного рода- большевики опять заняли казармы. Наступившим утром ситуация так и не прояснилась.
Умывшись, генерал Корнилов собрал в своей комнатке совещание. Генералы Алексеев, Деникин, Марков, Багаевский пили крепкий чай, заваренный адъютантом Хаджиевым. Где он такой брал, оставалось для всех тайной, но ароматный, бархатный на вкус восточный чай, у поручика никогда не переводился.
К лепешкам на тумбочке никто не притронулся. Лавр Георгиевич склонился над картой Екатеринодара. Из перевязочного пункта доносился истошный крик изуродованного бомбой казака.
Корнилов расстегнул воротник гимнастерки, повертел шеей, словно ему было трудно дышать, хлопнул карандашом по карте:
-Нет, так невозможно, господа. Как- нибудь успокойте его. Обезболивающего дайте, что ль.
-Дали, ваше превосходительство, самогона, -ответил Романовский.- Ногу отрезают до паха, любой взвоет. Морфин и кокаин у санитаров закончился.
Генерал вздохнул, вновь склонился над картой.
-Иван Павлович,- обратился он к Романовскому,- будьте любезны, доложите нынешнее положение дел.
Романовский занял место начальника штаба армии вместо Лукомского. Тому поручили налаживать связи с союзниками. Почему-то сразу невзлюбили генерала добровольцы. Возможно, потому что ему приходилась брать на себя самые неблагодарные миссии, которые обязан был выполнять Антон Иванович Деникин- наказывать, отказывать, лишать. Характер он имел резкий, бескомпромиссный, что тоже не добавляло ему симпатий корниловцев. Руководителем добровольцев считался генерал Алексеев, однако армия негласно стала называться именно Корниловской. Но более всего ругали Романовского за то, что армия пока не достигла никаких значимых успехов. Корнилову это почему-то прощали. Чтобы поддержать в войсках свой авторитет, Лавр Георгиевич во что бы то ни стало хотел взять Екатеринодар. Так считал генерал Алексеев, хотя понимал, что взятие города имеет и огромное политическое значение. В успехе похода уже сомневались многие офицеры.
Допив, не торопясь до дна стакан чаю, Романовский откашлялся.
-Бригада генерала Маркова, насколько знаю, закрепилась слева, в полуверсте от Артиллерийских казарм. – Марков кивнул в знак согласия.- Конница Эрдели отошла к Садам, Корниловский полк занимает прежние позиции, с генералом Казановичем связи нет, пропал.
-Что значит пропал?- строго взглянул на начальника штаба Корнилов.
-Вечером видели, как он со своими партизанами выдвинулся к окраинам города. Вроде бы связывался с генералом Кутеповым, просил его поддержать в прорыве к центру. Но потом исчез.
-Что же говорит Александр Павлович?
-С Кутеповым тоже связи нет.
-Так наладьте! – крикнул Корнилов и тут же осекся.- Извините, господа, нервы.
В комнату без стука ворвался поручик Хаджиев. Глаза его были красными, сам бледный.
-Неженцев погиб!-выпалил он.
-Как?!-воскликнул Лавр Георгиевич. Закрыл тут же побагровевшее лицо руками.- Не может быть.
Офицеры перекрестились. Деникин тихо произнес: «Бедный Митрофан Иосифович, один из лучших командиров». Потеря Неженцева была для армии тяжелой, но теперь Антон Иванович больше волновался за Корнилова. Неженцев был близким другом командующего и этот психологический удар мог помешать делу. Ведь нужно было принимать немедленные, но хорошо обдуманные решения.
Корнилов довольно долго молчал. Потом спросил:
-Кто сообщил?
-Адъютант Индейкина. Полковник тоже убит.
«Кошмар»,-вырвалось у кого-то. Полковник Индейкин являлся помощником Неженцева.
-Где он?
В комнату вскоре вошел низенький казак с лихим чубом из-под помятой, пыльной фуражки. Его шашка доставала до земли. Видно, не своя, в бою взял. На плече кавалерийская трехлинейка с пристегнутым, сломанным на самом кончике, штыком. Глаза его при виде командующего вспыхнули радостным огнем, будто он не с передовой, где пули и кровь, а с прогулки. Представился:
– Поручик Савельевич, ваше высокопревосходительство.
-Как все случилось?-спросил его генерал.
-Дык как…Когда казармы-то Артиллерийские марковцы взяли, Митрофан Иосифович приказал в атаку подниматься. Он сам на возвышенке находился. Но красные такую пальбу устроили, мама не горюй. Словом, цепи залегли. Стихает, они опять вперед. И опять большевистские пулеметы. Еще пушка им тяжелая помогала, только она сзади бомбы бросала, нас не доставала. То лягут, то встанут. А тех кто вставал, все меньше и меньше. Вот полковник Неженцев и не выдержал, сам в атаку бойцов повел. Я за ним…Пуля ему в голову попала. Взял я его на руки. Он еще живой, хрипит- «Не останавливаться, вперед, корниловцы….» И тут вторая пуля ему в бок, другая мимо моего уха просвистела. И капитана Курочкина позже убило. Ну мы опять вместе с елизаветинскими казаками в окопы да овраги залегли. Там и сидим.
В приоткрытую дверь вошел худой рыжий кот. Обнюхал сапоги поручика Савельевича, по деловому, ни на кого не обращая внимания, запрыгнул на табурет, стал вытягивать шею к тарелке с лепешками. Никто, казалось, животное не замечал. В комнате висела тишина. Вдруг где-то недалеко, в роще разорвалась очередная бомба. С потолка посыпалась пыль. Кот соскочил с табурета и в мгновение ока скрылся за дверью.
-Нельзя вам здесь находиться, Лавр Георгиевич,- сказал генерал Багаевский.- Так шальная бомба не ровен час в окно залетит. Ферма как на ладони с окраин города просматривается. Наверняка комиссары знают что вы здесь, потому и бьют.
-Ах, оставьте, Африкан Петрович,- вздохнул Корнилов.- Не солдат ищет пулю, а пуля солдата. От своей не уйдешь. Сергей Леонидович,- обратился он к Маркову,- берите командование над полком Неженцева. Ох, беда…
-Слушаюсь, ваше превосходительство.
Марков оправил свои длинные усы, которые умудрялся всегда держать острыми, лихо закрученными кверху, козырнул.
-Пойдем,- сказал он Савельевичу.
-Обождите, поручик,- остановил Корнилов.- А что вам известно о резервном партизанском отряде генерала Казановича? По донесениям он вчера ворвался в город.
-Так генерал и пришел нам на выручку. Когда мы залегли, на нас красные пошли. Целая тьма. Думали, ну все, конец. Даже если б мы побежали к реке, нас бы из пулеметов покосили. И тут как ангел-спаситель- генерал Казанович со своим отрядом. Во фланг большевикам ударил. Они не ожидали, помчались обратно к своим позициям. Много их порубали.
-Ну, а дальше? Где теперь Борис Ильич?
-Кто ж его знает,- пожал плечами поручик.- Разве там разберешь! Знаю, он велел капитану Курочкину, пока тот был жив, оставаться на позициях. А сам пошел в город, за большевиками.
-Как это пошел?-спросил Деникин.
-Не знаю, господа офицеры. У вас тут штаб, вы ж армией командуете. Куда он, чего, зачем, мне генерал Казанович не докладывал. Да я и от тела Неженцева – то не отходил. Вроде как генерал давал поручение Курочкину связаться с Кутеповым, чтобы тот тоже в город продвигался, его поддержал.
-Это немыслимо, господа,- сломал в руке карандаш Корнилов.- Немыслимая организация наступления. И я за эту неразбериху несу полную ответственность.
Генерал Романовский подошел к столу, взглянул на карту со стрелочками и кружками. Развернул ее к себе, долго всматривался.
-Все мы несем ответственность за слабую организацию операции, Лавр Георгиевич,- сказал Романовский.- Предлагаю прекратить наступление, отозвать отряды, дабы не потерять всю Добровольческую армию во время первого же похода.
Начальника штаба поддержал Деникин:
-Думаю, это лучший вариант, господа. Нужно отойти к станице Ольгинской, откуда мы и начали наш марш, передохнуть.
Корнилов долго молчал, потом подошел к окну. Из лазарета снова раздался крик раненного, но командующий словно его не услышал. Заговорил тихо, полушепотом:
-Значит, наши жертвы теперь напрасны? Значит, лучшие люди нашей армии сложили головы впустую?- И уже в полный голос.- Одумайтесь, господа офицеры! Честь, совесть, воля, родина, все в выгребную яму? Если мы уйдем без победы, то более уже никогда ее не добьемся. Мы окончательно потеряем доверие людей. Как командующий армией я не могу пойти на это. Положение действительно тяжелое. И я не вижу другого выхода… как завтра же начать наступление на Екатеринодар по всему фронту.
-Это будет катастрофа,- сказал Деникин.
Опять повисла тишина. Ее прервал генерал Алексеев:
-Что ж, командующий не только имеет право принимать решение, но и обязан это делать. Армия верит Лавру Георгиевичу, надеюсь, и нам. Предлагаю наступать послезавтра. Войска отдохнут, проведем перегруппировку. Может, казаки еще подойдут. И вообще, нужно разобраться как следует в ситуации.
-Не возражаю, господа,- сказал Корнилов.- Назначаю штурм Екатеринодара на послезавтра. Решено.
Дверь опять распахнулась. Поручик Хаджиев с порога крикнул:
-Генерал Казанович! Раненный!
Все прильнули к окну, а потом выскочили во двор. Двое добровольцев поддерживали под локти пропавшего генерала. Одна рука его была замотана тряпками и кусками шинели. Лицо заострившееся, злое. Он присел на полуразбитую снарядом телегу, попросил воды.
Выпив целый ковш, обвел всех тяжелым взглядом:
-Что же это вы, господа, меня не поддержали? Я же до самого сердца города дошел. Кутепова ждал. Какое там…А вы здесь прохлаждаетесь. Екатеринодар уже почти был в наших руках.
Корнилов подошел к Казановичу, сел рядом.
-Будьте любезны, Борис Ильич, без нападок. Доложите как было.
Лавр Георгиевич понимал, что «нападки» адресованы именно ему и слышать их было неприятно. Командующий, не знающий что происходит на фронте, которым он командует. Скверно, очень скверно.
Генерал Казанович сплюнул что-то павшее ему рот, начал рассказывать.
Когда он пришел на выручку полку Неженцева, тот уже был убит. Большевики не ждали удара с фланга и побежали. Не теряя времени Казанович со своими 200 бойцами 1 -го партизанского отряда устремился следом. Порубали и постреляли красных, которых удалось догнать, остальные растворились в переулках и дворах. Генерал отправил порученца- кадета Соломина к полковнику Кутепову, зная что он занимает позиции правее, у хлебных амбаров. Послал с просьбой тоже немедленно выдвигаться в город, «пока комиссары не пришли в себя».
Войдя в город, чтобы не наткнуться на основные силы большевиков, повернули влево, к Госбанку, а оттуда к Греческой школе. Мимо лютеранской церкви вышли к Старому базару.
Тишина в городе стояла пугающая, ни одного выстрела, как-будто и не было здесь никогда войны. Генерал послал вперед разведчиков со штабс-капитаном Авдеевым. Те вскоре вернулись, доложив что за базаром стоит артиллерия из двух орудий с приблизительно 40 солдатами.
-Можно обойти и ударить по красным со стороны синагоги, я хорошо знаю город,- предложил Авдеев.- Темнеет, нас не заметят.
-Сейчас не время,- ответил генерал.- Думаю, Кутепов уже начал продвижение параллельно нам. Он наверняка доложил об этом в штаб. Соединимся с ним, а утром ударим по красным вместе, с севера. Надеюсь бойцы Маркова нас поддержит. Продвигаемся к Хлебному рынку.
-От него до железнодорожной станции недалеко.
-Именно, заодно поглядим что у красных на путях- 2 или 3 бронепоезда. С божьей помощью, еще и захватим. Прятаться по углам более не станем, красные, не исключено, нас тоже заметили. Так что вперед, мы- сорокинцы.
И вышли на площадь Старого базара. Ружья за плечами. Увидев отряд, красные поднялись. Один из них вышел вперед.
-Кто такие?-спросил он зычным, хорошо поставленным командным голосом. Видно, из бывших ефрейторов или прапорщиков. Может, унтер.
-Не видишь что ль, свои, – ответил Авдеев.
-Свои все давно по лавкам спят.
-С кадетами у Артиллерийских казарм бились, не успели спать лечь, в отличии от вас.
-Пароль назови.
Авдеев обернулся на генерала Казановича. Тот вышел вперед.
-Так его как час тому сменили. Какой тебе сказать?- спросил он.
-Сменили?-озадачился артиллерист. Товарищ Зильбер…как его мать, все забываю.
Его приятели заржали. Стали подходить ближе, кто-то поднял винтовки.
-Зильберглас,- выговорил наконец фамилию прапорщик.
-Ну, правильно, Зильберглас и поменял,- кивнул Казанович.- Не знаю почему вам не сказали. Бардак.
-Бардак,-охотно согласился красноармеец.- Какой же теперь?
-Самый простой- «Кубань».
-Во как. А был- «25 октября». Надо же, о чем они там думают? А еще хотят кадетов побить.
-А ты не хочешь?
-Своим руками бы передушил вражье племя. С германской ненавижу. Ты-то где служил?
-В 127-ом Путивльском полку,-честно сказал Казанович, который командовал этим самым полком.
-Во-она,- протянул артиллерист,- а у нас тут твой однополчанин есть. Эй, Семен, ты где?
Из тьмы, сгущавшейся каждую секунду, вышел высокий, как жердь солдат.
Авдеев незаметно взялся за рукоятку нагана, сзади за поясом. Но генерал был полностью спокоен- вряд ли кто его узнает в таком виде. В отличии от других генералов, он не носил пышных усов и холеной бороды, сбрил их перед походом. Теперь зарос щетиной и был похож на обычного солдата. Что же касается одежды, то в бой в генеральских шинелях, разумеется, никто не ходил, чтобы первым не попасть на мушку. И вообще, отличить красногвардейца от бойца Добровольческой армии было практически невозможно. И те и другие- без погон, в одинаковой форме, а то и вовсе без нее. Казаки, так те и вовсе как братья-близнецы.
Семен прищурился, стал похож на казаха. Прям Корнилов. Вгляделся в генерала.
-Нет, не помню,- сказал он наконец.
Прапорщик нехорошо ухмыльнулся.
-Ну а полковника Лузового из 4-го батальона помнишь?- спросил солдата Казанович.-Отчаянный вояка был. Он однажды один 15 австрияков в плен взял. С солдатами плясать любил. А в дни рождения каждому старался подарочек сделать.
-А-а!-обрадовался Семен.- Полковника помню. Он однажды мне в харю так дал, что голова три дня тряслась. Но по делу, в карауле закурил.
Красноармейцы заржали.
-Погиб он,- недовольно обернулся на приятелей Семен.-Чего гогочете, и среди их благородий хорошие люди попадались.
-Смотри, комиссару это не скажи,-посоветовал Семену прапорщик.
-А ты меня, Федька, товарищем Зильбергласом не пугай. Он человек рассудительный и понимает, что люди разные бывают. Нельзя всех скопом черным дегтем мазать.
-Ты это корниловцам скажешь, когда они сюда придут и тебя на виселицу потянут.
-А что, Федор,- подошел к артиллеристу Казанович,- думаешь не устоим, дрогнем, побежим от кадетов? Идею свободы, равенства и братства рабоче-крестьянских классов, за которую стоит товарищ Троцкий, предадим?
-Я…,- замялся Федор. – Я такого не говорил, товарищ…Да что там, шли своей дорогой и идите.
Казанович махнул рукой. Тоже сделал и капитан Авдеев. Нестройная колона добровольцев потянулась мимо орудийной позиции красных.
-Вы сейчас куда?-спросил Семён.
Авдеев отодвинул его рукой от генерала:
-Тебе что за дело?
-С вами пойду. Мне к Новому базару надо. Сестра у меня там живет. Хлеба отнести.-Он встряхнул вещь мешок за спиной.- Как эшелон с продовольствием пришел, подкармливаю. У Глашки трое детей. Отпустишь, Федька?
-Совсем устава не соблюдают,- вздохнул прапорщик.-Ну иди, токмо не засиживайся. Туда и обратно. А то комиссары проверку спроворят, тебя в дезертиры запишут…сам знаешь. И мне достанется.
Прошли синагогу, реальное училище, музыкальную школу.
Семен, который шагал рядом с Казановичем, сказал ему:
-Мимом больницы вам идти не следует.
-Почему?- удивился Борис Ильич.
-Потому что там полно красных постов. Из латышей. Те ушлые, не то что Федька-балабол. Вмиг раскусят.
-Что?-схватил за плечо солдата Авдеев.
-А то, что я сразу признал вас, господин генерал. Что же я своего командира Казановича не узнаю? Не ослеп еще. Вы-то меня, конечно, не помните, я в хозвзводе служил, иногда вам ужин в штаб приносил. Знаю я для чего вы в город пожаловали, но не сдам. За пару месяцев я понял что эта за власть такая, большевистская. И не только я. Злоба, ненависть и обман. Латыши с китайцами такое творят, что и во сне страшном не приснится. И русские теперь от них не отстают. Комиссары говорят, генерала Корнилова поймаем, будем его как Пугачева в клетке по России возить. А потом, говорят, голову отрубим, как бешеной собаке и останки сожжем на революционном костре. А я слышал, Корнилов на Германской войне героем был, как и вы…Борис Ильич. Комиссары, гады, с немцами мир подписали. Всех нас продали жидам.
-Что ж, хорошо что ты это про большевиков понял, Семен,- приобнял солдата Казанович.- Дай бог, чтобы и остальные твои приятели быстрее прозрели. Веди нас…на Сенную площадь. Кстати, сколько поездов на станции?
Семен тут же рассказал, что у вокзала 2 бронепоезда. Был третий, но он ушел в Ростов. Вчера пригнали состав со снарядами и хлебом, он стоит на 5-ом пути. Раненых, а их много, увозят на санитарном поезде в станицу Медведовскую, там вроде как разбили большой госпиталь. Завтра должно прибыть большое пополнение в 5 или даже 10 тысяч человек.
-Та-ак, – протянул Казанович. – Замечательно. Только бы Кутепов не оплошал.
Когда совсем стемнело, добрались до Сенной площади. Добровольцы рассредоточились по всему ее периметру- заняли позиции за лавками и магазинами, у фонтана. Что делать дальше было не понятно.
– Где же Кутепов?- нервничал Казанович. – Если бы прорывался, мы бы его услышали. Черт, город вроде бы теперь перед нами как на тарелке- бери не хочу. Ударь в спину красным и они побегут, только пятки будут сверкать. Но одного нашего отряда мало.
Под утро стало понятно, что ни полка Кутепова, ни других отрядов, добровольцы не дождутся. Казанович принял решение уходить из города пока еще не совсем рассвело.
Тем же путем, по совету Семёна, который ни на шаг не отходил от генерала, не пошли. Сделали большой крюк через северную часть города и мимо Хлебного рынка вышли на Кругликовскую подъездную дорогу. Хотели пробраться к реке Кубани через Сады Сельскохозяйственной школы.
Здесь и нарвались на разъезд красных. Сначала вроде бы неплохо поговорили, мол, свои, сорокинцы, идем на передовые позиции к Артиллерийским казармам. Но тут появился еще один разъезд, а за ним немалый отряд большевиков. Может, и обошлось бы, однако кто-то не выдержал, выстрелил в комиссара. Тот свалился с лошади, будто скошенный шашкой стебелек. Фуражка с красной звездой докатилась до ног Семена. Поднял.
-Это ж товарищ Зильберглас, – выдохнул он.
А потом началось…
Прорваться к реке Кубани удалось не всем. Тем не менее, потери оказались не такими уж большими. Шли стремительно, с натиском, нагло.
У кирпичного завода опять бой. Красные успели развернуть пушку, выстрелить шрапнелью. С одного раза уложили 5 добровольцев. Повторить им не дали, забросали гранатами. И это было ошибкой. Снаряды сдетонировали. Взрыв случился такой силы, что уничтожил не только расчет красных, но и столько же корниловцев. Осколком ранило в руку Казановича. Генерала кое-как перевязал капитан Авдеев. Вскоре его самого не ранили в предплечье.
Семен остервенело отстреливался от большевиков. Как будто и не сидел он с ними еще вчера вечером в одном окопе и не ел из одной миски. Видно, здорово они ему опротивели,- думал Казанович.
Фамилии его Борис Ильич так и не узнал. Когда уже до спасения было близко- передовой отряд марковцев открыл по красным отсекающий огонь, появилась из Садов и конница Эрдели, Семена убило рикошетной пулей прямо в висок. Он и понять ничего не успел. Казанович закрыл ему глаза, перекрестил широко, словно поп. «Славный был парень,-сказал он.- Побольше бы таких прозревших. Ничего, скоро все поймут что такое жидо-большевизм».

-Вот я вас, господа штабные, и спрашиваю- куда подевался полковник Кутепов?- заключил вопросом свой рассказ Казанович.-Струсил что ли?
Александр Павлович Кутепов пользовался в армии непререкаемым авторитетом и подобное обвинение могло иметь большие последствия, если бы его услышал сам полковник или его адъютанты. Именно Кутепов в январе разбил, да дважды, красных под командованием Сиверса у Матвеева Кургана. Это была первая крупная победа Добровольческой армии, которая необыкновенно вдохновила людей. Теперь Кутепов был командиром 3 роты 1 Офицерского полка. К счастью, ни полковника, ни его помощников на ферме не оказалось.
-Тихо, голубчик,- попытался успокоить Корнилов Казановича.-Нельзя же так.
-А вы мне рот не затыкайте!- вспылил генерал. Подскочил со сломанной телеги, она изменила центр тяжести, и Лавр Георгиевич упал на землю, смешно задрав ноги.
Кто-то засмеялся. Первым ему помог подняться сам раненный Казанович.
-Простите, ваше превосходительство. Право, не ловко вышло. Не ушиблись?
-Ах, оставьте, Борис Ильич. Пустяки. Я вас понимаю, но и вы поймите…
-Нет, уж это вы меня поймите,- перебил Казанович.
В разговор вмешался Антон Иванович Деникин. Он отряхнул командующего, взял за плечи Казановича.
-Полно, господа, прямо как юнкера. Лучше обсудить все без эмоций.
-Что же тут обсуждать?- уже более спокойно, но так же хмуро ответил генерал Казанович.- Я пробился к центру города, фактические его уже взял. Но…потерял людей практически напрасно.
Санитары начали разматывать тряпки на раненой руке Казановича. Идти с ними в перевязочный пункт он отказался. Красуется генерал, ухмыльнулся про себя Романовский, хочет всем показать, что он кровь проливает за Россию. А мы тут в тылу прохлаждаемся.
Но Казанович вовсе не по этой причине не шел с санитарами. Генерал потерял много крови и боялся, что в душном помещении потеряет сознание, а он еще не все сказал этим «стратегам».
На ферму прискакал запыхавшийся Кутепов. Поручик Хаджиев разыскал его у Артиллерийских казарм. Полковник узнал что убили Неженцева и решил занять его позиции, не дожидаясь расстановки из штаба. Он не знал, что командовать отрядами Неженцева, Корнилов поручил уже Маркову.
-Что случилось, ваше высокопревосходительство?- вытянулся он перед командующим.
Высшие офицеры и командиры могли позволить себе не называть Корнилова «вашим высокопревосходительством», достаточно было лишь «превосходительства», но Кутепов всегда строго соблюдал армейский и гражданские этикеты и не мог позволить себе, как он выражался, «пренебрежения» к командованию.
Корнилов лишь махнул рукой, давая возможность задать вопрос полковнику Казановичу. И тот не заставил себя ждать:
-Извольте объясниться, Александр Павлович. Вы получали мою просьбу с кадетом Соломиным поддержать меня в продвижении в центр города? По параллельным улицам.
-Никакой депеши, уважаемый Борис Ильич, или устного донесения я не получал. Кадета Соломина я и в глаза не видел,- ответил тот.
-Как же так…,- не знал что на это сказать Казанович.
-Видно, это тот парнишка, который бежал к нам от церкви, ваше благородие,- вступил в разговор адъютант Кутепова.- Его красные в спину застрелили, у бакалейной лавки. Помните?
-Да, помню,-кивнул Кутепов.- Знал бы о вашем продвижении, господин Казанович, непременно пошел бы тоже. Плохо согласуем наши действия, господа.
-Очень плохо,- охотно поддержал Кутепова Казанович и посмотрел на Корнилова.
Командующий резко развернулся и пошел в свою комнату.
Однако ни через день, ни через два наступления на Екатеринодар не состоялось. Утром Лавра Георгиевича убило вражеской гранатой, которая пробив стену возле окна, залетела в комнату. Первыми прибежали генерал Казанович и адъютант Хаджиев. Командующий был еще жив, но помочь ему они ничем уже не могли. Корнилова вынесли на высокий берег Кубани. Он открыл глаза, попытался что-то сказать, но не смог.
Начальник штаба Романовский спросил генерала Деникина:
-Вы примите командование, Антон Иванович?
-Да,- коротко ответил помощник Алексеева.
На совещании командиров, обсудив положение, пришли к выводу, что наступать на Екатеринодар- значит погубить армию. Нужно отходить на отдых в южные станицы. Новый командующий Деникин утвердил это решение.
Многие вздохнули с облегчением.
Лавра Георгиевича все безмерно уважали, но будь он жив, о екатеринодарский утес белое движение разбилось бы вдребезги.
Над рекой повис густой туман, а под утро началась тяжелая метель. Весна никак не могла взять власть над кубанской землей.

Белая бестия

В закатный час, когда на тихой воде реки Ея появились отраженные от облаков багровые узоры, на высокий берег выехали два всадника. Один в кавалерийской серой шинели с винтовкой на плече, другой в оливковой казачьей бекеше, с деревянной кобурой для Маузера на поясе. За его широким ремнем- две гранаты Рдултовского. Утомленные кони, в предчувствии водопоя, широко раздули ноздри, выкатили налитые кровью глаза, забили копытами. Верховой в бекеше с черной окантовкой, похлопал своего донского жеребца по гривастой шее:
-Тихо, Смелый, не егози, не люблю.
Конь сразу понял хозяина, присмирел. Всадник сорвал с головы высокую папаху, встряхнул головой.
На плечи упали роскошные светло-желтые, почти белые волосы. Это была молодая женщина лет двадцати, не больше. Синие глаза в оправе густых бровей, небольшой нос с несколько широкими, чувственными ноздрями, яркие, будто нарисованные красной акварелью тонкие губы маленького рта. Такие губы обычно созданы для нежных поцелуев. Родинка-мушка на правой щеке. Но миловидная внешность была обманчива. Если приглядеться, становилось понятно, что эта юная дама знает себе цену и не готова размениваться по мелочам. А уж поцелуи дарит далеко не каждому. В ней было что-то очень холодное, неприступное. Дотронешься и тут же ощутишь ледяное дыхание Снежной королевы. Улавливалась огромная, тяжелая энергия. Только тот кто сильнее, достоин её внимания.
-Гляди, Анна,- обратился второй наездник к юной даме, указывая кнутом за реку,- хуторок заброшенный у холма. В пол версте от него станица.
Он достал из внутреннего кармана массивный серебряный портсигар, закурил. Поправил кобуру с американским Кольтом М1911.Недавно союзники прислали в качестве военной помощи несколько таких пистолетов.
-Вижу, ротмистр,- кивнула Анна.
Тот ухмыльнулся:
– Сколько вместе, а ты меня ни разу по имени не назвала. Или «ротмистр» или «господин Бекасов».
Девушка вздохнула, взяла мужчину за рукав шинели:
-Мы же с тобой давно все выяснили…Петя. Ха-ха. Тебе в Добровольческой армии женщин мало? Почти сто медсестер и целая рота из выпускниц Александровского училища. Чем тебе Зина Готгард из артиллерийской бригады не мила? А вольноопределяющаяся Валя Лозовская? Не девицы, сказка. Была б мужиком, сама за ними приударила.
-Анюта…
-А княжна Черкасская? Огонь баба. Большевиков расстреливает, как семечки лузгает. Правда, ее Лавр Георгиевич Корнилов, царство ему небесное, однажды чуть сам не расстрелял за украденную с кухни курицу. Кушать захотела. Ха-ха. Подворовывает, бывает, но это ничего, в крепких мужских руках исправится.
-Послушай…
-Все, ротмистр,-резко прекратила веселиться Анна.- Мы здесь по серьезному делу. Сосредоточьтесь.
-Слушаюсь, госпожа Белоглазова.
-Так-то лучше.
Ротмистр Бекасов положил глаз на Анну, как только впервые увидел ее в Добровольческой армии. Это случилось после Перового кубанского похода.
Она прискакала в штаб армии из своего поместья под Таганрогом с десятью какими-то офицерами и казаками. Антон Иванович Деникин долго с ней беседовал. Потом выяснилось, что эта девица назначена…атаманом отдельного Партизанского отряда генерала Маркова. Её отряд будет действовать, в основном, автономно, согласовывая, правда, свои действия со штабом. Это было главным условием очень энергичной и, как потом выяснилось, весьма твердой девицы. От других офицеров Бекасов узнал ее историю.
Анна Белоглазова училась в Александровском военном училище в Москве. После Октябрьского переворота вместе с юнкерами, кадетами и офицерами училища, среди которых были еще полтора десятка дам, отстреливалась в Кремле от большевиков. А потом, когда их выбили оттуда пушками, сражалась на улицах города. Но силы были неравны. Погибло несколько её подруг, остальным удалось выбраться из Москвы. Анна пробралась на Дон, в свое родовое поместье под Таганрогом. И пришла в ужас. Большевики отряда Сиверса буквально накануне сожгли её дом, убили мать, дядю, двух сестер. Обезглавленные трупы 12 летних девочек со вспоротыми животами были брошены в колодец. Она даже не заплакала, чем удивила пришедших успокоить ее окрестных казаков и баб, сумевших спрятаться от красных. Окинула взглядом мужиков, среди которого были фронтовые офицеры и солдаты. «И долго вы будете терпеть этих зверей?- спросила Анна.- По норам попрятались, как суслики. Сидите и ждете, когда и вас перережут. Почему в армию генерала Корнилова не записываетесь?»
«Убили Корнилова»,- ответил хмуро один из казаков. «Убили?»-удивилась Белоглазова, хотя пока она добиралась до Дона несколько раз до нее доходили слухи, что командующий погиб. Но не верила. Все кругом теперь врут, потому как не ведают что происходит. «Кто ж теперь вместо него?» « Генерал Деникин. Только у него в войске одни пришлые. Надо в Войско Донское, к Краснову подаваться. Там свои». Среди казаков появился откуда-то поп. Перекрестил народ большим деревянным распятием: «Антихрист на землю пришел». «Ах, оставьте, батюшка, – отмахнулась Анна.- Какой еще антихрист? Обычные двуногие земные твари. Людьми не поворачивается их язык назвать. И бить их можно, как и любого другого зверя».
«Вот ты и побей,- ухмыльнулась одна из баб- Смелая какая. А нам потом без мужиков век куковать. Ты что ль их заменишь? Большевики вона землю обещают. А что твой Деникин? Всю жизнь на нас отъедался, а теперь на нас же в рай въехать хочет». « Цыц, дура!-осадил бабу, видно, ее муж или родственник.- Не смыслишь ни в чем, так молчи».
Однако Белоглазова на бабу не обиделась. «А что,-сказала она.- Добрая идея. Раз мужики трусливее зайцев, так надобно самой охотником становиться. Свой отряд создам. Кто ко мне захочет, приходи завтра на пасеку». «Атаманша-а,- всплеснула руками разговорчивая баба.- Во-она как… Бестия белая».
Ухмыльнулись казаки, а на утро человек тридцать все же пришли на пасеку. Привели коня по кличке «Смелый» и Анне. Тот попытался взбрыкнуть, но был остановлен крепкой, не девичьей хваткой, покорился. Мужики только удивлялись.
Отряд Белой бестии, так сходу Анну и прозвали казаки, не стал сидеть сложа руки. Буквально через несколько дней он совершил налет на оружейный склад большевиков в станице Медведевская. Взяли около 15 тысяч патронов, три ящика гранат, 200 винтовок, два пулемета Максима и даже легкую пушку. На другой день атаковали с помощью нее железнодорожную станцию под Ростовом, где комиссары устроили временный штаб.
Первым же снарядом попали в паровоз бронепоезда. Он переломился пополам с жутким грохотом, выпустив как умирающий дракон, клубы дыма и пара. Опрокинулся носом на рельсы, заблокировав подъездные пути. Ничего не понимая, большевики начали палить куда ни попадя. «Деникинцы! Кадеты окружают!»- стали кричать, выскочившие со всех сторон белоглазовцы, усугубляя панику. И побежали красные. Бросили вагоны бронепоезда. В них, перестреляв тех кто остался внутри, забрались казаки, начали бить из пулеметов по убегающим.
Победа была неожиданной и полной. Слухи о Белой бестии и ее отряде быстро расползлись по донской и кубанской землям. К ней стали приходить офицеры из Ростова, Новочеркасска и Таганрога. Но кормить бойцов только идеей долго невозможно. Людям нужно платить деньги. А с этим было трудно. Поэтому как только Добровольческая армия вернулась из похода после неудачного штурма Екатеринодара, Анна решила познакомиться с генералом Деникиным. Не стыдно теперь командующему в глаза посмотреть.
Антон Иванович принял атаманшу в станице Белая Глина радушно. По-отечески приобнял, предложил пирожные, которые прислали купцы «по случаю счастливого возвращения из похода». «Издеваются? Лучше б денег дали». Но дамы из артиллерийской роты были рады такому подарку. Антон Иванович сам любил сладкое, хоть и скрывал это от подчиненных. Но теперь удержаться не смог, велел адъютанту принести пирожных и себе.
-Кушайте, Анна Владимировна,- угощал он Белоглазову, усадив за стол просторной хаты, где временно разместился штаб армии.- Сейчас и чайку принесут. Не тот, конечно, теперь у нас чай, не тот. Вот поручик Хаджиев, адъютант Лавра Георгиевича Корнилова, царство ему небесное, готовил напиток, это да. Всем чаям чай. Поручик тяжело перенес смерть командующего, говорил, что для него будто солнце исчезло с небосклона. Решил вернуться в родную Хиву. Что ж, вольному воля, я не осуждаю, лихой текинец был. С ним еще десяток таких же орлов. Под Екатеринодаром многие полегли.
-Что же вы город-то не взяли?- прищурившись, спросила Анна. Ее колючий взгляд проникал прямо в душу, царапая там что-то внутри.
Деникин растерялся. Таких красивых, острых глаз он давно не видел. Антон Иванович аж встряхнул головой. И даже не от прямого, обескураживающего вопроса, а именно от этого ледяного, пронизывающего до самых глубин, взгляда. Ответил же обтекаемо:
-Враг оказался сильнее нас.
-Ерунда. Непобедимых врагов не бывает. Любого можно уложить на лопатки, нужно только знать его слабое место. Видно, вы не все просчитали.
Принесли чай. Антон Иванович сам поухаживал за дамой, наполнив простые глиняные кружки довольно ароматным напитком.
-Союзники теперь иногда подбрасывают, колониальный.
-Лучше бы они вам пушек подбросили.
Деникин сел напротив Анны, всмотрелся в ее красивое лицо. Налил себе чай в блюдечко. Он любил его пить так, по-домашнему.
-Я ведь, Анна Владимировна, хорошо знал вашего батюшку. Героическим офицером был,-сказал генерал, макая в блюдце кусок рафинада.- В 1915 году под Лутовиско его батальон 4 стрелковой бригады, которой я командовал, взял в плен почти 2000 австрийцев. Мы их тогда отбросили за реку Сан. Меня наградили орденом Святого Георгия, а…
-Так почему же Добровольческая армия все таки не взяла Екатеринодара?- прервала Анна вопросом воспоминания Деникина.
Генерал, державший блюдечко с чаем, и собираясь уже отхлебнуть, чуть не выронил его. Закашлялся. Вытер полотенцем намокшие от пара белые усы. Встал, подошел к окну.
-Я тоже пытаюсь ответить себе на этот вопрос,- сказал командующий, не оборачиваясь.- Мы были не готовы к походу. Мало сил, снаряжения, средств. Союзники, вы верно заметили, нам только пустяками помогают. Денег обещают какой месяц, 10 миллионов рублей и то под залог российских банков. Дай-то бог хоть так. А ведь мы из 80 дней «Ледяного» похода, 44 дня вели бои. Больше половины из них еще до штурма Екатеринодара. 700 снарядов на 12 пушек, 150 патронов на человека. У большевиков было заметного преимущество во всем.
-Ваши слова, Антон Иванович, звучат как оправдание. Если знали, что у комиссаров, как вы говорите, преимущество, зачем начали наступать на город, почему не скопили достаточно сил и средств? Только людей напрасно погубили.
Деникин вытер ладонью мокрый лоб- верно говорили про эту девицу, настоящая бестия. Вот ведь привязалась. А правильно вопросы ставит. Запутались тогда командиры добровольцев- хотели скорой, весомой победы, чтоб и союзников удивить и своих, сомневающихся на какой стороне воевать- белой или красной. Ведь он сам вместе с Алексеевым уговаривал Корнилова сразу двигаться на Екатеринодар, но тот настоял на отдыхе войск. А потом, когда всё же подошли к городу, ввязались в бои, понял, что сил мало, стал говорить о немедленном отходе. Однако но на это уже не соглашался Лавр Георгиевич. И если б не смерть Корнилова, настаивавшего на продолжении штурма, еще не известно сохранилась бы вообще Добровольческая армия. Эх, нехорошо так думать,- незаметно перекрестился Деникин. Вслух же сказал:
-Ошибок мы сделали много. Но армия вышла в поход с 4000 бойцами, а вернулась с 5000. Это при том, что на полях битв мы оставили 459 героев. Светлая им память. Люди в нас поверили, стали присоединяться. Это была главная наша задача и мы ее выполнили.
-Где гарантия того, что вы не наделаете еще массу ошибок? А потому, я требую признания моего отряда частью Добровольческой армии. При этом настаиваю на полной самостоятельности действий.
– Требую, настаиваю…Позвольте заметить, Анна Владимировна, такого не может быть в единой армии, что б каждый творил все что он пожелает. Это тогда уже не армия, а…анархическое сборище.
-Но ведь вы находите как-то общий язык с атаманом Красновым.
-Да, но Петр Николаевич и не требует, чтобы мы признали его Донское войско частью Добровольческой армии. Он получает средства, ресурсы из своих источников. Однако боевые действия мы, да, иногда согласуем. Иногда, подчеркиваю, что не прибавляет существенных плюсов всему белому движению.
-Хорошо, Антон Иванович,- поднялась Анна.-Думаю, дальнейшие дебаты вести бессмысленно. Вы знаете мои условия. Надумаете, присылайте адъютанта в Хомутовскую.
Белоглазова деланно поклонилась и вышла из хаты. Вскоре атаманша лихо промчалась мимо окон штаба на донском жеребце. За ней так же лихо, со свистом пронеслась ее свита.
Вот ведь бестия,- покачал головой Деникин. А что, от такой сорви-головы может быть немало пользы.
Под вечер Антон Иванович собрал в штабе командиров. Рассказал о визите атаманши Белоглазовой и ее требованиях.
-Ну это, знаете ли, Антон Иванович, никуда не годится. Недоучившаяся кадетка будет нам ставить условия,- развел руками генерал Эрдели.
-Недоучившаяся кадетка, как вы изволили выразиться, Иван Георгиевич, разбила красных под Тимашовской и уничтожила бронепоезд в станице Медведевская, в глубоком тылу врага,- ответил Деникин.- В её отряд стекаются офицеры с Дона и Кубани. Сейчас 250 сабель, завтра, не сомневаюсь, будет 500. Конечно, полной свободы мы ей дать не можем. Но некоторую свободу действий…Как вы считаете, Борис Ильич?- обратился командующий к генералу Казановичу.
Тот ухмыльнулся. Кому как ни ему был свойственен авантюрный дух. Генерал со своим отрядом фактически взял Екатеринодар во время первого похода, ворвавшись в него на свой страх и риск вслед за отступающими большевиками. Занял оборону в центре города, ждал поддержки, но так и не дождался. Пришлось уходить. В результате штурм города провалился.
-А что,- сказал Казанович.- Я одобряю лихость и безрассудность, когда они оправданы, конечно. Эта атаманша навела шороху по всем окрестным губерниям и глупо было бы ее отпихнуть, раз к ней тянутся люди. Почему бы ее отряд не пристегнуть, скажем, к генералу Маркову в качестве отдельной партизанской бригады?
-Благодарю, господа,- подправил кончики лихо закрученных усов Марков,- но у меня своих забот хватает. Только неуправляемой девицы на мою шею не хватает.
-Напрасно вы так,- рассмеялся Эрдели,- она очень даже ничего. Я бы и сам…
-Вот и берите,- вспылил Марков.
-Будет, господа,- поморщился Деникин.- Дело важное. К нам стекаются люди, в нас поверили, вот что главное. Это несомненный успех. Что с обещанной союзниками помощью, Иван Павлович?
Молчавший до этого начальник штаба Романовский поднялся со стула, но командующий его усадил- «не утруждайтесь».
-Буквально час тому Милюков сообщил генералу Алексееву, что вопрос с финансовой помощью Антанты нашей армии решен положительно. Банкиры, под гарантии Англии и Франции, будут готовы кредитовать нас в середине мая, начале июня.
-Замечательно!- воскликнул Деникин.- Значит, в первых числах лета, как мы и планировали, выступаем во второй поход. Раз с финансами вопрос теперь ясен, мы можем позволить себе содержать более крупную армию. Как командующий, я принимаю решение- создать отдельную партизанскую бригаду под командованием атамана…. госпожи Белоглазовой в составе полка генерала Маркова. Это будет еще одним ярким свидетельством всеобщей борьбы русского народа за идеалы свободы и независимости, за Бога и веру, против ига большевизма. Есть возражения, господа?
Ни от кого возражений не поступило. Все уже привыкли, что Антон Иванович довольно часто в последнее время сыпет почти агитационными лозунгами. Лишь генерал Марков тяжело вздохнул и с расстройства сжевал целый кусок хлеба, выпил залпом полный стакан чая. Всех удивило как он не обжегся, ведь напиток был подан сильно горячим и еще не успел остыть.
И Анна показала на что способна. Продолжила успешные нападения на обозы и колонны большевиков откуда те не ждали. За неделю обеспечила Добровольческую армию продовольствием на месяц вперед. Захватила еще один бронепоезд в станице Переяславской. Причем, остановила его сама.
Состав только отошел от станицы в направлении Тихорецкой, когда Анна в простой бабьей одежде, замотанная в серый платок, встала на путях. Ей стали отчаянно сигналить. Машинист высунулся из кабины: «Пошла вон, дура!». «А ты меня не дури,- спокойно ответила Белоглазова. – Там под рельсами ящик с гранатами, а от него провода. Не иначе бомбу кадеты подложили». «Где?» «Выйди да посмотри, вон у водокачки. Да солдатиков прихвати, сам- то, поди, в бомбах не смыслишь».
Машинист что-то сказал молодому напарнику. Тот тоже высунулся наружу, покривился, оглядев бабу на рельсах. «А что нам, дядя,- сказал он машинисту,- больше остальных надо? Ежели что, мы первыми на воздух взлетим. Иди, доложи комиссарам». Тот проворчал что-то типа- вот она ленивая молодежь, сам бы мог сбегать- но спрыгнул с подножки пыхтевшего паровоза, побежал к первому бронированному вагону, стал стучать железным ключом.
Как только дверь открылась, из кустов выскочили партизаны, заскочили внутрь вагона. Он был оборудован одной трехдюймовой пушкой и четырьмя пулеметами. Большевиков быстро перестреляли, перекололи. Два других вагона оказались автономными. Услышав выстрелы, комиссары, сидевшие там, заблокировали замки, начали палить из всех стволов в белый свет.
Пришлось взорвать их найденными гранами, подложив их под колеса. Они отвалились, но снаряды внутри не сдетонировали. Лишь пошел дым из амбразур, раздались стоны и проклятья. Пришлось бросить.
Паровоз с захваченным бронированным вагоном отогнали в тупик у Тихорецкой. Там машинистов отпустили на все четыре стороны.
Генерал Деникин, конечно, похвалил Анну за мужество, но побранил за безрассудность. Романовский же был более категоричен: «Это невиданная глупость- захватить и оставить почти целым вражеский состав на путях. Подгонят другой паровоз, поменяют колеса и бронепоезд опять будет нас убивать. Толку-то от вашего героизма». Анна встряхнула белой шевелюрой, сверкнула своими синими глазами: «А вы бы, господин штабной, бросили здесь штаны протирать, да захватили пару бронепоездов. Тогда бы и советы давали».
Романовский собирался что-то сказать, но передумал. Козырнул командующему, вышел. Деникин вздохнул: «Сложный характер у Ивана Павловича. Но он настоящий герой. Только благодаря ему, армия сумела одержать ряд существенных побед». «То-то я и смотрю,-ухмыльнулась Белоглазова.-Еле ноги из-под Екатеринодара унесли».
Однажды под вечер в отряд, разместившийся на ночлег у одного из хуторов под станицей Плоская, прискакал вестовой из штаба. В депеше от Деникина сообщалось, что большевики-сорокинцы выкопали из могилы тело убитого генерала Корнилова в немецкой колонии Гначбау, где его похоронили добровольцы перед отступлением, и теперь везут по станицам для глумления над ним. Командующий предлагал партизанскому батальону Белоглазовой попытаться перехватить этот отряд. По имеющимся данным, он выступил из Гначбау днем и будет у Тихорецкой утром. «Вы окажете неоценимую услугу не только усопшему герою, но и всему Российскому Отечеству, за которое Лавр Георгиевич отдал свою славную жизнь»,-писал в заключении Деникин. Отряд тут же выдвинулся к селу возле Тихорецкой. Здесь проходила основная проезжая дорога.
Около 8 утра на ней действительно появился отряд красных. В последнее время большевики и добровольцы стали носить на рукавах повязки- красные и соответственно белые. Так можно было хоть как-то отличить своих от чужих. Когда колонна комиссаров, которая состояла приблизительно из сорока верховых, повозки с пулеметом и двух телег, поравнялось с крайним домом села, партизаны бросили несколько гранат. Затем открыли огонь из пулемета. Половина большевиков была убита или ранена сразу. Оставшиеся в живых начали отстреливаться, но смысла в этом особого не было, так как противника они не видели. Когда из-за укрытий выскочили всадники, одни большевики поскакали спасаться в поле, другие заскочили в ближайшую хату, выбили окна стали отчаянно палить. Оборону они заняли умело, со всех сторон, не подойти.
Ротмистр Петр Ильич Бекасов, который был прикреплен от штаба к партизанскому отряду по настоянию генерала Маркова, подобрался к дому сзади, со стороны амбара. Бросил на крышу гранату Рдултовского. Она рванула, но соломенную крышу не подожгла, проделала в ней дыру. Ротмистр собирался швырнуть еще одну бомбу следом, однако его остановила Анна- «я сама». Мигом взобралась на амбар, с него, словно цирковая акробатка, совершила длинный прыжок на крышу дома. Скрылась в дыре. Застрелила трех контуженных, оглохших от взрыва большевиков. Обыскала хату, которая состояла из трех комнат и чулана.
В подсобке она наткнулась на черное дуло Нагана. Его держал, спрятавшийся за дверью, светловолосый мужчина лет 30. На нем был офицерский китель без погон, разорванный и окровавленный на плече. Он глядел на Анну голубыми, как утренние звезды глазами. В них не было ни испуга, ни отчаяния, только решительность. Его глаза сразу пронзили Анну насквозь. Кажется, всю жизнь она такие искала и вот нашла. И в целом он был недурен: соломенный чуб на взмокшем, высоком лбу, аристократичный нос с горбинкой, сочные губы. Явно из родовитых. И только смешные, оттопыренные красные уши, будто за них его только что драли, производили несерьезное впечатление.
Анна невольно рассмеялась, что повергло мужчину в смятение. Он поднял ствол выше, нажал на спусковой крючок. Раздался сухой щелчок. Но выстрела не последовало, видно в барабане закончились патроны.
Белоглазова спокойно вынула Наган из его руки, швырнула на пол. Долго смотрела в его лицо, потом произнесла: «Я взяла тебя на шпагу». И расхохоталась так, что услышали бойцы на улице. Бекасову она запретила трогать пленного. Сама сопровождала его в штаб армии.
Тела генерала Корнилова в разгромленном отряде большевиков не оказалось. Как сказали двое других пленных, их задача была собрать для Красной армии продовольствие с нескольких станиц и пригнать в Ростов мобилизованных А тело генерала, вроде бы, сразу отправили в Екатеринодар и что с ним теперь они не знают.
Голубоглазым красавцем оказался бывший штабс-капитан 8-ой армии Киевского военного округа генерала Брусилова Владимир Половников. Служил при штабе командующего адъютантом, принимал участие в Галицийской битве, боях у Равы-Русской, Брусиловском прорыве под Луцком. С пленным беседовал лично начальник штаба Добровольческой армией Романовский.
-Как же так, Владимир Николаевич,- укорял генерал.- Заслуженный офицер, герой войны и пошли на услужение к губителям России-большевикам. Они же дьяволы! Ввергли отчизну в Гражданскую войну, а не дай бог победят, уничтожат ее до конца.
-Ах, оставьте нравоучения, господин Романовский,- вздыхал штабс-капитан.- Отечество мы сами ввергли, как вы выражаетесь, в пучину, когда влезли в бессмысленную войну. И основная вина на вас, генералах. Это вы не смогли убедить самодержца в пагубности его решения. Это вы потом не сумели нормально организовать фронт. Алексей Алексеевич Брусилов летом 1916 наголову разбил немцев и астрияков в Волыне и Буковине. Как штабной я знаю- захватили 600 орудий, 2000 пулеметов…Наступай дальше, на Берлин. Но вы, генералы, когда победа уже почти была в наших руках, и здесь не смогли ничего сделать. Поражение за поражением, при миллионных жертвах. Унижение, позор русского человека, который верил своим командирам. А они его подло предали. И чего же вы теперь хотите, чтобы народ был на вашей стороне? Да он вам никогда этого не простит. Потому и за большевиками пошел. А за кем еще ему идти, у кого теперь сила, в ком спасение? Да, многие уже теперь понимают, что большевики обманут, ничего хорошего не дадут. Но, главное, вам-то веры нет! Вот в чем дело.
-Именно по этой причине, господин Половников, вы и решили предать Родину?- спросил Романовский.- Нам, значит, веры нет. А проходимцу Троцкому, немецкому содержанту Ленину, есть. Так что ли? Смею вас уверить, большевики скоро перегрызутся между собой, будут убивать друг друга как заклятые враги. Их не жалко, жалко народ, который при этом пострадает. Впрочем, он и так уже страдает.
Штабс-капитан долго молчал. Потом сказал:
– Я встречался с Алексеем Алексеевичем Брусиловым в Москве. Он лечил руку после ранения. Сказал, что теперь другой дороги у нас нет. И он собирается стать красным командиром.
-Наивный Алексей Алексеевич. Большевики еще отплатят ему за его услуги, как и другим перебежчикам. Скорее всего, господин штабс-капитан, вы будете расстреляны.
Содержали пленного красного офицера в подвале казенной винной лавки №105 за решетчатой дверью. Он нашел за огромной дубовой, пустой бочкой бутыль с вином, пригубил. Так и ожидал своей участи.
Вечером пришла Анна Белоглазова. Пожилой солдат, охранявший подвал, нахмурился: «Не положено». «Да ладно тебе, служивый,- улыбнулась Анна.-Хочу комиссара напоследок своим дыханием согреть. На небесах-то, поди, ему никто такого внимания не окажет. Ха-ха. Хочешь, и тебя поцелую». «Тьфу,- сплюнул солдат, а потом тоже расхохотался, махнул рукой.- Ладно, чего уж там. Помилуйтесь. Только не долго. Но ротмистру все одно доложу».
Когда солдат поднялся по лестнице и скрылся в лавке, атаманша подошла к решетке, за которой на корточках, обняв колени, сидел штабс-капитан. Перед ним стояла бутыль с вином.
-Ну что, Володенька, кукуешь? Жаль если такая красота пропадет.
-Тебе чего?- невежливо откликнулся арестант.
-Как что? Я же тебя на шпагу взяла. По законам военного времени ты мой, а тебя хотят у меня отнять. Неправильно, нечестно. Хоть бы дали разок тобой попользоваться, а там уж и в расход. Ха-ха. Да, теперь с врагами строго. Девчонки из артиллерийской роты говорили, что до Первого кубанского похода, полевой суд пленных, в основном, оправдывал. А вот после позора под Екатеринодаром судьи злыми стали, никого не щадят. Так что плохо твое дело, Володенька.
-Не твоя забота.
-Влюбилась я в тебя. Ха-ха. С первого взгляда. Не веришь? Хочешь, вместе убежим? Убью сейчас этого старика и убежим.
-Иди куда шла.
– К тебе и шла. Никогда еще таких глаз, таких пшеничных волос, таких сладких губ еще не встречала. Люблю. Не веришь?
-Уйди уже. Устал от тебя. Спать хочу.
-А со мной не хочешь? Готова на все. Хочешь, перед тобой прям сейчас разденусь?
Половников ухмыльнулся, прильнул к железной решетке:
-Ну, давай.
Анна хмыкнула, скинула портупею, затем сняла оливковый бекеш.
-Да ты больная,- изумился Половников, когда Белоглазова начала расстегивать гимнастерку.
-Ага,-согласилась Анна.
-Солдат!-крикнул, поднявшись Владимир.
Когда страж появился, попросил немедленно вывести «эту даму». «Твоему начальству расскажу. Вместе со мной расстреляют». «Да ну вас,-вздохнул пожилой солдат, уверенный, что девица пришла к своему возлюбленному. Он и представления не имел, что она командир партизанского отряда. Надо ему то знать? Теперь все сажают- и те, и эти. Горе кругом, несчастье, хоть как-то людям жизнь скрасить. Зачтется.
Опять рассмеявшись, Белоглазова пошла к выходу. По пути сунула служивому полтинник. Тот замялся, но взял.
-Эй, как там тебя…- остановил её штабс-капитан.-Если в самом деле любишь, помоги жизнь сохранить.
Анна быстро вернулась, схватилась за железные прутья:
-Все для этого сделаю. Моим будешь.
Генерал Деникин безмятежно отдыхал в своей комнате, когда к нему ворвалась Белоглазова. За руки сзади ее хватал адъютант командующего поручик Востряков: «Я ей говорю, что Антон Иванович отдыхает, а она и слушать не желает, ваше превосходительство». Генерал несколько смутился, что дама застала его на кровати, да еще в полуразобранном виде- в исподней рубахе, с босыми ногами. Хорошо хоть галифе не успел снять. Ну, девица, ну огонь. Хотел спросить, что ей надобно, но Анна опередила Деникина. Подскочила кровати, схватила генерала за локоть- невиданная вольность в армии.
-Отдайте мне штабс-капитана Половникова!- выпалила она.
-Что?-не понял Деникин.-Извольте изъясниться понятнее, госпожа Белоглазова.
В штабе так пока и не придумали, какое воинское звание присвоить атаманше. Московское училище ведь не закончила, переворот Октябрьский помешал. А потому обращение к ней по чину среди офицеров-добровольцев вызывало затруднение. Между собой они звали просто Бестией. В глаза- госпожа атаман. В это они вкладывали некоторый сарказм и пренебрежение. Баба она и есть баба и не следует ей командовать мужиками.
-Ну тот красный офицер, которого я взяла на шпагу в станице Плоской, брусиловец.
-Помню,-кивнул Деникин, показывая рукой поручику Вострякову, чтобы тот подал ему китель.- Позвольте привести себя в порядок.
Анна отвернулась. Одевшись, генерал сел за стол. Сапог надевать не стал, сунул ноги в просторные валеные тапочки.
-Помню,-повторил генерал.-Так что же вы хотите?
-Полевой суд наверняка приговорит его к расстрелу.
-Возможно,-согласился Деникин.- Зверства сорокинцев невозможно описать словами. Впрочем, вы сами все прекрасно знаете.
-Спасите его, ваше превосходительство,- вдруг взмолилась Анна.-Я что хотите для вас сделаю.
Она опустилась перед командующим на колени, чем напугала и его, и поручика.
-Что вы, встаньте, мадемуазель…тьфу, госпожа Белоглазова. Анна Владимировна, извольте подняться!
Под локти атаманшу подхватил поручик Востряков, но она больно ударила его по рукам.
-Ноги вам целовать буду.
-Да что же это такое…,-поднялся Деникин, сдвинув своим грузным телом круглый стол с закрытыми картами. -Вам-то что за дело до штабс-капитана?
-Люблю его!
-Что? Ах, вот как. Были с ним разве ранее знакомы?
-Нет.
-Когда же тогда успели?
-Не знаю, ваше превосходительство. Сердце как шашкой пронзил. Пощадите его.
Генерал собирался возмутиться, сказать, что здесь армия, а не девичий пансион, где можно предаваться любовным мечтаниям. Но прикусил язык. Сам ведь женился недавно на девице Ксении Чиж, которая младше его аж на 20 лет. Любит её больше всех на свете, готов за нее на все, кроме одного-предать Родину. Сердцу не прикажешь и никакая война его желаниям не помеха.
-Так вы что ж…,- замялся генерал, подбирая нужные слова,- хотите сочетаться узами брака?
-Я готова!- выпалила Анна.
Антон Иванович не смог сдержать улыбки.
-Ну а он, то есть штабс-капитан?
-Куда он денется!
Деникин развел руками, восприняв эти слова по-своему.
-Ну, ежели за ним суд не признает серьезных воинских преступлений, коль он захочет искупить свою вину…свой промах кровью в рядах Добровольческой армии, пожалуй, я замолвлю слово.
-Захочет, ваше превосходительство. Благодарю.
Теперь стражу в винной лавке пришлось дать целый рубль. Штабс-капитан мирно похрапывал в обнимку с бутылью, прислонившись головой к железной решетке. Анна бесцеремонно его растолкала за плечо, ударила сапогом по ржавым прутьям.
Когда Половников раскрыл осоловевшие от вина и сна глаза, рассказала ему о беседе с командующим. «Покайся на суде, Володенька, скажи, что по принуждению вступил в большевистскую армию, собирался вот-вот сбежать к добровольцам, но тебя опередили, взяли в плен». «Не привык врать,- ответил упрямо Половников.- Я офицер. Честь превыше всего. Я уже объяснял вашему начальнику штаба, почему пошел к красным. Генералы страну профукали- в Германскую, потом в Феврале, а теперь освободителей Родины из себя корчат. Смешно. Кто ж им поверит? Только дураки. К таковым себя не причисляю. Красные пока что еще ничего скверного для России не сделали. Вон, мир с немцами подписали. Да, сомнительный. Но если не можешь победить, умей вовремя отступить, чтобы выжить.
-Я люблю тебя,-сказала припав к решетке Анна.
-Ты взбалмошная, капризная баба. Не верю тебе, потому что такой любви не бывает.
-Бывает, Володенька!- воскликнула Анна, чуть не плача.
-Все, я спать хочу.- Штабс-капитан спустился на несколько ступеней, сел на лестнице, обхватив голову руками, словно защищаясь от дальнейших речей девицы.-Уходи.
А на открытом полевом суде, который состоял из офицеров и солдат армии, к удивлению Анны, вдруг заявил, что попал к красным по принуждению. Забрали в большевистское ЧК во время облавы в Ростове. Били, издевались, пообещали расстрелять, если не согласится вступить в отряд комиссара Ивана Сорокина. Не выдержал. А теперь просит снисхождения за свою слабость, и готов кровью искупить свою вину в рядах славной Добровольческой армии.
Белоглазова верила и не верила своим ушам. Только вчера Володенька производил впечатление цельной, несгибаемой натуры. Она уж решила, что ничего исправить нельзя. И вдруг…
Полевой суд, на котором присутствовали генералы Деникин, Марков и Романовский, помиловал штабс-капитана Владимира Половникова, учтя его прежние заслуги в Российской императорской армии. Начальник штаба Романовский поздравил Половникова и спросил:
-А вы, господин штабс-капитан, за восстановление монархии или за Учредительное собрание?
Вопрос поставил Владимира в тупик. Но начальник штаба задал его не случайно. В последнее время в армии стали вновь преобладать монархические настроения, в них даже обвиняли и его. Но он был убежденным сторонником революционной демократии. А вот генералы Алексеев и Дроздовский уже не скрывали своих монархических взглядов. Офицеры армии раскололись на два лагеря.
Половников почувствовал подвох в вопросе, ответил осторожно:
– Думаю, сначала нужно закончить Гражданскую войну, а потом уже народ сам разберется по какому пути ему идти.
-Народ легко обмануть,- резко сказал Романовский,- принудить наконец. Если верить вам, то и вы не по доброй воле записались к большевикам. Толпу нужно направить в нужное русло, но обратно, в монархию, которая и погубила Россию, она уже точно не вернется. Во всяком случае, я рад что вы, как я понял, за новое Учредительное собрание.
Однако эти слова относились вовсе не к штабс-капитану. Адресованы они были генералу Маркову, который и приписывал Ивану Павловичу монархические пристрастия. Начальник штаба решил прилюдно еще раз подчеркнуть свою политическую позицию.
– Я не забыл ваших слов, что вы не доверяете генералам,- сказал начальник штаба,- но согласился временно про них забыть по просьбе командующего Деникина.
Анна, конечно, была рада такому исходу, что штабс-капитан выполнил все ее советы. И все же осталась во рту какая-то неприятная горчинка.
Половникова приписали к партизанскому отряду Анны Белоглазовой.
Они теперь жили вместе никого не стесняясь. Девушка была счастлива. Каждый раз, когда она засыпала на плече Владимира, благодарила Бога, что он послал ей такое счастье, которого она, возможно, и не заслужила. Боялась спугнуть. Воевали тоже вместе. Как и прежде отряд совершал внезапные налеты на противника и штабс-капитан показал себя довольно славным воином. Сначала он был в подчинении хорунжего Куликова, а после нескольких успешных операций, Анна позволила ему командовать взводом из пятнадцати казаков.
Как-то в середине мая стало известно, что в станицу Староминскую прибывает эшелон с крупным пополнением большевиков. Решили подорвать пути на мосту через реку Ея. Устроить засаду. В это же время командующий Деникин приказал партизанам Белоглазовой отсечь подвоз боеприпасов красных в станицу Егорлыкская. Пришлось разделиться.
-Справишься?-заглядывала в глаза Владимиру Анна.
-Не сомневайся. Я же пока не давал повода сомневаться в себе.
-Не давал,-припала подбородком к колючей щеке штабс-капитана атаманша.-Люблю тебя.
Владимир, как всегда на проявление чувств ничего не ответил. Он вообще ни разу не сказал, что любит Анну. Но это её почему-то устраивало. Она упивалась своей любовью.
На следующий день пришла скверная весть- отряд Половникова сам попал у станицы Канеловская в засаду. Видимо, комиссары предвидели, что деникинцы попытаются остановить эшелон или на реке Ея, или на Сосыке. Часть партизанского отряда была перебита, остальных вроде бы взяли в плен. Есть ли среди них штабс-капитан, неизвестно.
Ротмистр Бекасов с самого начала подозрительно относился к Половникову, говорил казакам, что «с этим перебежчиком, мы еще хлебнем». Возможно, неприязнь была связана тем, что он сам вздыхал по Анне. В ней для него сошлись все качества женщины, о которых он мечтал: красота, страстность, преданность, решительность. И некая терпкая изюминка, которой не было более ни у кого. Но преданность и любовь были адресованы, к сожалению, не ему. Еще до появления в отряде Половникова, он пытался сблизиться с Белоглазовой, но постоянно, словно стучался в закрытую на тысячи замков железную дверь. Однажды Анна, видя страдания Петра, взяла его за руку:
-Знаете, ротмистр, почему люди влюбляются? Потому что в объекте своего обожания, они видят продолжение себя.
-Нередко ошибочно,- буркнул Бекасов.
-Да, ошибочно, но это не меняет дела. Человек натура несовершенная и пытается другим, дополнить себя. Вами же у меня нет желания себя продолжать, потому что мы слишком с вами похожи.
Но Бекасов не оставлял надежды расположить к себе Белоглазову, даже когда у нее появился Половников.
Теперь же конкурент, возможно, попал в плен или убит. Эту новость Анна, вернувшись с задания, восприняла внешне спокойно. Собрала в хате помощников.
-Что предлагаете, господа?
– По нашим данным, пленных держат в станице Канеловской,- сказал один из казаков.- Но где именно, неизвестно. Там теперь довольно большой гарнизон красных. Наскоком мы не сможем их отбить. Нужно выслать разведчиков.
Белоглазова никому не могла поручить это задание. Хотела взять с собой двух казаков, но к ней в компаньоны напросился ротмистр Бекасов.
-Зачем тебе?-удивилась Анна.- Ты по определению ненавидишь штабс-капитана.
-Но я люблю тебя,- ответил ротмистр,- и сделаю всё, чтобы сделать тебе хорошо.
-Даже во вред себе?
На это Бекасов ничего не ответил.
Теперь они стояли вдвоем на берегу реки Ея.
Спустившись с косогора, рощей добрались до утлого мостика. Подбадривая коней, переправились по нему. В зарослях ивы спешились, привязали жеребцов к стволам деревьев. Когда вышли на поляну, к хутору, уже почти стемнело. У колодца четверо солдат жгли костер. В окнах дома света не было. Возле пристройки и амбара вроде бы тоже никого. Видимо, передовой пост перед станицей.
Анна кивнула Петру: «Как договаривались». Приблизительный план действий прикинули еще по дороге. Если на хуторе окажутся красные сторожевики, одно, если нет- другое.
Бекасов передернул затвор кавалерийского карабина, снова забросил его за плечо, подправил под шинелью Кольт и гранату, перекрестился. Зашагал быстрым уверенным шагом прямо к костру. Увидев его, двое солдат с красными лентами на зимних шапках, поднялись, вскинули ружья: «Стой! Кто такой?»
-Петр Ильич Бекасов,-ответил ротмистр.
-Кто?-удивился ответу один из служивых. У него был длинный, раздвоенный на кончике, как надрезанный ножом огурец, нос.
-Глухой что ли?
-Что тут делаешь, куда идешь?
-Жену выгуливаю?
-Чего?
-Точно глухой. Жену, говорю, выгуливаю, гулящая она у меня.
-Гулящая?- еще пуще удивился солдат.
-Ага. Да вот она.
Из зарослей вышла Анна в оливковом бекеше, с разбросанными по плечам почти белыми волосами. Кобуру с Маузером она оставила на седле жеребца.
При виде красивой девушки, поднялись и остальные солдаты. Не из почтения, из удивления.
-Эта что ль, гулящая,-сглотнув спросил солдат. Остальные его приятели стояли открыв рты.
-Я,- встряхнула великолепными волосами Белоглазова.- Ну, кто желает испытать мою страсть? Ты?
Она подошла к носатому бойцу, притянула его к себе за облезлый ремень. Засопела в его волосатые ноздри: «Ну-у».
-Чего тебе?-испугался солдат.
-Да ты не бойся, пощупай какая я хорошая.
Анна взяла его руку и засунула ее себе под бекешу.
-Чуешь?
Солдат начал моргать.
-Чуешь?-переспросила Анна.
-Чую,-наконец ответил боец.
«Что там, Никодим?»-заинтересовались его товарищи.
-Ну так ответь приятелям, чего застыл, как стеклянный.
-Граната.
-Что?-сделал шаг вперед другой солдат, но остановился, когда Никодим повторил: «Граната».
-Правильно, граната,- одобрительно похлопала по плечу Никодима Анна.-Будете плохо себя вести, отпущу рычаг. Нам с мужем терять нечего. Он такой же псих, как и я. Правда, любимый?
-Правда, жена,- ответил Бекасов. Расстегнул шинель, продемонстрировав две гранаты за поясом. -Ружья кладите.
Солдаты тут же выполнили приказ, подняли руки.
Беседа у костра продолжалась недолго. Выяснилось, что на хуторе больше никого нет. Хозяева давно сбежали- то ли от красных, то ли от белых. В станице Канеловской целого гарнизона красных уже нет. Утром два полка комиссара Сорокина были отправлены ближе к Екатеринодару, так как стало известно, что деникинцы вновь собираются штурмовать город. В станице осталось две роты- пехотная, артиллерийская и штаб. На днях должны выдвинуться и они. Пленных белых казаков расстреляли. Оставили в живых только одного.
-Кого?- взяла Анна за воротник шинели носатого.
-А я знаю? Их в расход за баней пускали. Поставили шеренгой, а перед самым залпом помощник комиссара Берзиньш, латыш, прибежал и одного с собой забрал. Офицера.
Анна и Бекасов переглянулись. На лице Белоглазовой промелькнул испуг.
Солдат заперли в подполе хаты. Петр сказал, что сверху на дверцу приладил гранату и если они попытаются вылезти, сразу же подорвутся. Напоследок узнали где в станице штаб и где квартируют комиссары.
Забрали своих коней. Вдоль реки поехали к станице. За холмом, у первых домов, спешились. Собаки, почуяв чужаков, зазвенели цепями, злобно залаяли. Атаманша вынула Маузер из кобуры, спрятала под бекешу.
Бекасов собрался идти с Анной, но она его остановила:
-Позволь, я сама, Петя….Ладно? Ты же понимаешь…
Пробиралась к штабу вдоль заборов, мимо еще добрых и сожженных домов. То ли бои здесь были, то ли комиссары подпалили жилища неугодных им казаков.
Штаб находился в крашенной желтой краской хате, как и говорили солдаты, сразу за рынком, у магазина с вывеской «Молочная торговля». В доме горел свет.
Белоглазова, пригибаясь, осторожно подобралась к краю строения. Попыталась встать на выступ, чтобы заглянуть в окно. Нога сорвалась и Анна ударилась подбородком о стену. Выругалась. Решила повторить попытку, но кто-то ухватил ее за воротник, встряхнул:
-Что, попалась, птичка?
Её держал за шиворот огромный матрос в бескозырке. Он был опоясан пустой пулеметной лентой, за поясом- Наган. Глаза его горели в ночи желтым огнем, как у кота, поймавшего добычу.
-Чего тебе тут надо, а?
Анна уже нащупала Маузер, но передумала его применять. Услышат выстрел-все пропало.
-Гулящая я,-сказала она, повторив сцену на хуторе.
-Что?
-По желтому билету работаю. Что тут непонятного? Вот, думаю, может товарищам комиссарам на ночь что нужно. Я все умею.
-Так уж и все,- несколько остыл матрос.- Мы, большевики, люди порядочные и высоконравственные, у нас это… запрещено.
-Да ладно, сказки-то рассказывать, запрещено,- покривилась Анна.- Природа у всех мужиков одна или вы больные поголовно, а?
Матрос задумался, потом расхохотался:
-А ты не промах. И на личико ничего себе. Ладно, может и сгодишься.
Матрос потащил Анну по крутым ступенькам крыльца, коленом открыл дверь, потом вторую.
В просторной комнате за круглым столом сидели пятеро мужчин, играли в карты. Двое в кожаных танкистских куртках. Такие теперь носили комиссары. Дым от папирос стоял столбом. Тем не менее, в комнате было довольно светло от нескольких керосинок и двух свечей. Одна из них в бутылке из-под мадеры горела на столе.
-Вот, товарищи, набивается скрасить ваш вечерний досуг,- сказал матрос.
Игроки обернулись. Среди них был штабс-капитан Половников. Он кинул на стол карты, поправил наброшенный на плечи офицерский китель без погон.
-Ну что, Володенька, кукуешь?- повторила Анна с ухмылкой вопрос, который впервые задала штабс-капитану в подвале винной лавки.
-Вот эта встреча!- всплеснул руками Половников. Китель свалился с его плеч. Он остался в белой исподней рубахе.- Знакомьтесь, товарищи. Атаманша, командир отдельной партизанской бригады Добровольческой армии Анна Владимировна Белоглазова собственной персоной.
«Как?!»-воскликнули комиссары хором. Встали с мест.
-Да. И моя сожительница. Влюбилась в меня с первого взгляда, как кошка. Если б не она, расстреляли б меня деникинцы, не моргнув глазом. Благодаря ей же, командованию Красной армии теперь многое известно об этой, с позволения сказать, армии- состав, вооружение, контакты с союзниками, атаманами станиц и, главное, планах. Если б генерал Деникин узнал об этом, он бы собственноручно пристрелил красавицу.
«Краси-вая»,- протянул один из комиссаров.
– Можете оценить эту красоту, так сказать, теперь вплотную,- продолжал Половников.- Сама же пришла. Раздевается, друзья, по первому щелчку. Ну, Анна, покажешь номер?
Высокий, худой как жердь большевик, задвинул с грохотом под стол стул. Выпятил вперед бородку клинышком:
-Как она вас нашла, товарищ Половников? Может, привела с сбой целую армию!
-Успокой своего приятеля, Володенька,- ответила Белоглазова.-Никакой армии за мной нет. Ты верно сказал, я влюбилась в тебя как кошка, с первого взгляда. И вот пришла спасать тебя. А ты, оказывается, ни в каком спасении не нуждаешься.
-Милая Аннушка,- подошел к Белоглазовой штабс-капитан, дыхнул на нее дымом от папиросы,- неужели ты и в самом деле решила, что я свяжу свою судьбу с такой безголовой оторвой, как ты? Что буду воевать на стороне генералов, которые спустили в помойную яму великую империю? Они прошлое, ушедшее безвозвратно. Что они могут дать русскому народу? То, чем он уже сыт по горло- рабство, нищета и бесправие. От вашей армии пахнет нафталином и перхотью. Вас всего несколько тысяч, нас тьма, потому что на нашей стороне свобода и правда.
-Ты прав, Володенька, как всегда прав. На вашей стороне- тьма. Но я пришла сказать, что люблю. Безмерно люблю.
Пухлый комиссар в монокле осклабился. Худой засопел волосатыми ноздрями, упрямо повторил вопрос:
-Как она сюда попала?
-Нетерпеливые какие у тебя друзья, Володенька,- вздохнула Анна.- Что ж, щелкай пальцами, любимый.
Белоглазова засмеялась, но в глазах её штабс-капитан, кажется, увидел навернувшиеся слезы. Это его еще больше насторожило. Пора было прекращать комедию и в самом деле разобраться, как она узнала, что он здесь и как пробралась в станицу. А главное, для чего? Неужто и вправду за ним?
Анна спокойно достала из-под бекеши Маузер. Комиссары застыли будто в немой сцене. Только матрос стал пятиться к двери.
Его она пристрелила первым. Затем уложила комиссара с клинообразной бородкой, задававшего много вопросов. Остальные, вместе с Половниковым, отскочили в угол комнаты, где висела икона с погашенной лампадой. У всех в кобурах были револьверы, но от страха они забыли про них.
Когда прогремели еще два выстрела и большевики упали на пол, забрызганный их кровью штабс-капитан, опустился на четвереньки, пополз к Анне.
-Не стреляй, не надо!
-Что ты, разве я могу убить любимого человека! Я же пришла за тобой. Пойдешь?
-Куда скажешь. Хоть на край света.
-И снова мы будем жить и воевать вместе?
-Да!
На улице раздался взрыв, окно осыпалось осколками, часть рамы провисла в комнату. Внутрь ворвался ротмистр Бекасов. В руке он держал поднятую вверх гранату:
-Ложись, всем на пол!
Но увидев живую- здоровую Анну и убитых большевиков, опустил бомбу. Уставился на Половникова, ухмыльнулся:
-А-а, штабс капитан… В картишки режешься?
Он подцепил мыском сапога червонную даму, отшвырнул к печке с чугунком картошки. Её подняла Анна, покачала головой:
-На червонную даму мне когда-то гадала цыганка, сказала что ждет меня безумная, однако роковая любовь. Ты любишь меня, Володенька?
В углу зашевелился один из комиссаров. Как оказалась, пуля пробила ему плечо:
-Это Половников сдал нам отряд ваших добровольцев, – сказал он с выраженным прибалтийским акцентом.- Специально к засаде привел. Он постоянно держал связь с нашей контрразведкой. Его здесь, по незнанию, чуть не расстреляли, я спас.
-Ты тот самый Берзиньш?
-Вам отсюда не выбраться,- ответил латыш, застонал.
-Видишь, Володенька, что ты натворил,-с иронией сказал ротмистр Бекасов.-Сколько людей из-за тебя погибло- и белых, и красных. Нехорошо.
-Это правда?- не глядя на штабс-капитана, спросила Анна.- Верно, что ты…был агентом большевиков?
Половников нервно раскачивался на каблуках, будто его штормило ветром. Вдруг прорвало:
-Да! Да! Ненавижу вас, ненавижу! Кем я был? Адъютантом самого Алексея Алексеевича Брусилова, героем! Вы же устроили в феврале переворот, отдали власть недоумку Керенскому. А потом не смогли справиться и с ним. Уничтожили всё- и монархию, и страну, а вместе с ней мою карьеру, жизнь. Теперь я хочу одного-свободы! Ото всех!
-Я, значит, виновата…
-В первую очередь, потому что служишь этим…карикатурным, никчемным старикам-полководцам, этим ублюдкам, которые только и могут что витиевато и учтиво изъясняться на собраниях, а за глаза обливать друг друга грязью. Армия…ха-ха..Умственные калеки-генералы, полуспившиеся офицеры-дезертиры, казачий сброд и юнкера-романтики. Ну какой из Деникина командующий? Ему бы только на санях с бабами кататься.
-Я, Володенька, служу только себе. С тобой же мне все ясно. Можешь не продолжать.
Белоглазова подняла Маузер, навела на грудь штабс-капитана. Тот втянул живот, прекратил дышать. Но глаз не отвел. В них пылал отчаянный гнев. Когда палец уже начал сдавливать спусковой крючок пистолета, Анна перевела ствол на Бекасова и выстрелила. Ротмистр упал на тело мертвого матроса. Другим патроном она добила латыша. У Половникова от страха подкосились ноги. Опустился на лавку. Анна взяла его за отворот кителя:
-Ты жаждешь свободы? Иди.
-Что?
В глазах его уже не было решимости, только ужас.
-Ты свободен, иди, я тебя не держу, Володенька. Я люблю тебя.
-Сумасшедшая, ведьма,- прошептал Половников. Нашел силы подняться.- Ну, я пойду?
-Сказала же, иди.
Анна села за стол, положила на него пистолет.
За окном, совсем близко раздались выстрелы, а через мгновение в комнату ворвались несколько большевиков с револьверами и ружьями. «Мать честная,-вырвалось у одного из них, когда он увидел горы трупов,- Это что здесь..?»
-Возьмите её,- сказал Половников.- Это та самая Белая бестия, атаманша отдельного партизанского отряда полка генерала Маркова.
Анну грубо кинули на пол, придавили сапогами. Кучерявый, похожий на Троцкого комиссар в коричневой кожанке и казачьих шароварах, взял ее за подбородок: «Приятно познакомиться, барышня». «И мне приятно лицезреть нос к носу настоящего пархатого большевика. Ха-ха. Пошел вон, скотина».
Она вцепилась зубами в ладонь комиссара, стала рвать ее, словно собака. Атаманшу удалось оторвать от «Троцкого» только ударом приклада по голове. Все лицо ее залила кровь- своя и комиссарская. Анна смеялась.
-Уберите эту сумасшедшую, сам допрашивать буду!- скрипел зубами комиссар, затягивая покусанную руку лоскутом скатерти со стола.
Белоглазову потащили к выходу. Она уперлась сапогом в дверь:
-Обождите. Володенька, так и подарка моего не увидишь, отберут ведь.
-Какого подарка?- хмуро спросил Половников, стараясь унять дрожь в ногах.
-Да как же, не с пустыми же руками я к тебе шла столько верст. Отпустите же, Маузер-то вон, на столе.
Комиссар переглянулся с Половниковым, кивнул. Солдаты отпустили Анну. Она перевела дух, распахнула бекешу, спокойно вынула гранату Рдултовского.
Штабс-капитан присел. Солдаты начали креститься. Белоглазова делала все спокойно, как по инструкции- сжала ручку гранаты Р-14, сдвинула зажимное кольцо вперед, затем передвинула большим пальцем руки предохранительную чеку.
-Запал внутри, можете убедиться,- продемонстрировала она комиссару голову бомбы, оснащенную взрывателем.- Не на земле, Володенька, вместе, так на небесах будем.
-Не хочу! -закричал штабс-капитан.
-Мало ли что не хочешь. Надо.
Анна отпустила рычаг, внутри гранаты раздался хлопок наколотого бойком капсюля взрывателя.
Солдаты попытались выскочить в дверь, но застряли в узком проеме. Половников заметался по комнате. Упал в конце концов под стол, закрыл голову руками. Комиссары стояли раскрыв рты, прижавшись к стенам.
Но…взрыва не последовало. Когда стало ясно, что его и не будет, оттаяли. Комиссар взял бомбу в руки, покрутил перед глазами:
-Вот она прогнившая монархия во всей красе, даже гранаты нормально делать не могла, потому и рухнула.
Подошел к Анне, ударил с широкого разворота кулаком в лицо. Она отлетела в угол комнаты, ударилась о край печи, осела без чувств. Из ушей потекла кровь.
-Вот ведь стерва. Как она сюда попала, Половников? Этот что ль подарок она вам принесла? Чушь какая-то.
Штабс-капитан встал, отряхнул широкие галифе, собирался что-то сказать, но не успел. Ротмистр Бекасов стрелял из-под руки мертвого матроса. Он пришел в себя как раз вовремя сцены с гранатой. Вспомнил, что в него стреляла Анна, но почему- пока задумываться не было время. Пуля попала во фляжку с коньяком, которая лежала у него в нагрудном кармане, в тело не вошла, но от сильного удара, вероятно, сломала несколько ребер. Дышать было трудно.
Выпущенная Бекасовым из Кольта М1911 одиннадцатимиллиметровая пуля попала прямо в глаз Половникову. Кровью и мозгами забрызгало почти всю заднюю стену комнаты. Почти сразу упали на пол комиссары и один солдат. Другому удалось выскочить из дома. Он закричал, что штаб захватили кадеты.
С трудом поднявшись, Бекасов подполз к Анне, пощупал пульс. Она была жива. Приводить в чувство? А зачем, сейчас сюда ворвется свора большевиков, растерзают как волки. Уж лучше пристрелить ее, потом себя. Ну себя, конечно, последним патроном.
Бекасов поменял в Кольте магазин, приставил дуло к виску Анны. Но нажать на курок не мог.
В окне посыпались оставшиеся стекла, пули стали разрывать глиняные, беленные стены. В них появлялись большие черные воронки. По дому били из пулемета, причем одной, длинной очередью. Стали стрелять и по двери. Вскоре она превратилась в решето. «На этот раз точно конец»,- подумал ротмистр.
Внезапно стрельба рядом стихла, теперь она начала раздаваться поодаль, кто-то закричал: «Кадеты! Кадеты!»
В свете яркой майской луны по улице с диким улюлюканьем пронеслись всадники. Через какое-то время, ещё.
Бекасов осторожно выглянул в окно. Это были белоглазовцы. Они гоняли по площади рынка большевиков. Рубили их с плеча, с оттяжкой шашками. «Здесь мы!-закричал ротмистр.- Сюда, братья!»
Прапорщик Ильин из разведгруппы первым приблизился к окну: «Вы что ль, ваше благородие? «Я, кто же еще!» «А где Анна Владимировна?». «Здесь. Вовремя вы объявились. Но каким образом?» «Объявляется черт за колодой, а мы прилетели, как ангелы небесные. Знали же куда вы направились. Девку всегда надобно блюсти, хоть и атаманшу. Сердцем чуял, что вляпаетесь. Слава богу, успели».
Бекасов вынес Анну на воздух, дотронулся трясущейся рукой до ее бледной, измазанной кровью щеки. Она открыла глаза.
-Петя,- прошептала она,- я же тебя убила.
-Плохо значит убила,- ответил ротмистр.-Эй, кто-нибудь, найдите лекаря и повозку.
Казаки помчались по дворам. Там изредка еще раздавались выстрелы. Партизаны добивали в станице красных.
Анна опять потеряла сознание. Видимо, сотрясение было очень сильным.
В какой-то момент она вновь пришла в себя, прижалась к ротмистру, который все еще держал ее на руках. Прошептала: «Я люблю тебя».
Кому были адресованы эти слова- ему, или убитому штабс-капитану Половникову, Бекасов не понял. Но хотелось верить, что ему. Ведь каждый живет надеждой и ожиданием весны.
Без надежды, вся жизнь человеческая всего лишь бесконечная, холодная белая метель.

Особое задание ротмистра Бекасова

Ветер носил по станице Манычской клубы пыли и обрывки газет. Бросал в воды распаренного от раннего лета Дона, напечатанные в них новости о занятии Ростова 1-ым экспедиционным немецким корпусом и установлении в Киеве режима гетмана Скоропадского.
Жутко гудел этот ветер окаянной нежитью в печной трубе хаты, где размещался штаб генерала Деникина. Глиняную трубу утром пробило осколком снаряда, выпущенного с пригорка по станице отрядом большевиков. Откуда он взялся, непонятно. Разведка генерала Маркова, который теперь командовал 1-ой пехотной дивизией Добровольческой армии, накануне докладывала, что сорокинцы находятся по линии станция Торговая- станицы Егорлыкская-Тихорецкая, а это почти на 80 верст южнее Манычской. Конники Эрдели мигом нагнали большевиков. Их отряд состоял из двадцати человек. У них оказалась короткоствольная пушка, из которой они и обстреляли Манычскую. Драться не пришлось. Завидев всадников в черных бурках и низких серых шапках с белой лентой, большевики сразу подняли руки. Нескольких сходу зарубили, остальных погнали в станицу. Эрдели передал пленных марковцам, а те недолго думая, расстреляли их на берегу Дона.
«Как же так, Сергей Леонидович,- возмущался командующий армией Деникин, когда к нему по его приказу пригласили генерала Маркова.- Вы же прекрасно осведомлены о новой статье в Уголовное уложение по борьбе с самосудами. Созданы специальные комиссии, которые призваны нещадно наказывать за подобные проступки. Мы обязаны демонстрировать всему миру накануне нового, надеюсь, исторического похода, наш гуманизм и стремление к справедливости. А такие инциденты не прибавляют нам авторитета. Разве вы забыли слова из листовок, которые мы везде распространяем: Я доброволец- люблю даже тех, с кем сейчас воюю. Я, по приказу своего вождя, генерала Деникина, не расстреливаю, а беру в плен и придаю правосудию, которое страшно только для врагов народа-комиссаров, коммунистов».
Генерал Марков был как всегда в своей белой высокой, не пропорциональной голове, папахе, с аккуратно подстриженной бородкой. В глазах- не гаснущий героический, веселый блеск. Да он и был героем. Именно Марков в начале апреля спас у станицы Медведовской отступающую после неудачного штурма Екатеринодара Добровольческую армию от полного разгрома. В войсках его прозвали «Ангел-хранитель». И он этим очень гордился. Теперь в его дивизию вошли не только Первый Офицерский и Первый Кубанский стрелковый полки, но и инженерная рота саперов и батарея легкой артиллерии. Впрочем, после Первого, Ледяного, как принято теперь было говорить, похода стало ясно, что пушки нужно равномерно распределять по всем дивизиям, а не как раньше держать в одной. И теперь ими располагали полки Боровского, Дроздовского, Покровского и Эрдели.
Антон Иванович Деникин был близким другом Маркова, поэтому укоризненные слова командующего тот воспринимал спокойно.
«Извини, Антон, не доглядел за своими орлами»,- ответил Марков, положив на стол с картами драгоценную папаху. Он редко носил положенную по уставу фуражку с белой тульей и черным околышем. К середине мая, стараниями генерала Алексеева, все бойцы Добровольческой армии оделись в форму в зависимости от принадлежности к дивизиям. У дроздовцев были малиново-белые фуражки и такие же малиновые погоны с черно-белым кантом. У алексеевцев преобладали бело-синие цвета. У всех на погонах начальная буква фамилии командира, а на левом рукаве- шевроны из цветов русского флага, углом вниз.
«Красные концентрируются у Тихорецкой, Торговой, Белой Глины и Екатеринодара. Немцы подошли к берегу Еи,- говорил Марков.- Может, прав атаман Краснов, и нужно наступать на Царицын, там оружие и боеприпасы». «Мы сейчас обсуждаем иную темы, Сергей Леонидович,-поморщился Деникин. Всех подчиненных офицеров он называл по имени-отчеству, несмотря на личные отношения и симпатии. Его же только Марков позволял себе называть по имени и на «ты».- Наша обязанность неукоснительно соблюдать все законы и уложения, которые сами же пишем. Иначе грош нам цена».
«Да пойми, дружище, ну как мои люди могут начать вдруг гуманно относиться к большевикам, когда каждый день находят пленных добровольцев со вспоротыми животами и отрезанными ушами. И мирных казаков, которые не хотят отдавать комиссарам хлеб даром, красные режут, как скот. Мы платим крестьянам за пуд по 15 рублей, а большевики просто их грабят. В прошлую субботу за Пухляковской откопали пятнадцать казаков, шедших к нам записываться в добровольцы. Их большевики зарыли в землю живьем. Половину удалось, слава богу, спасти, мы вовремя подоспели. Ну и как мне остановить своих бойцов?»
«Мы не должны уподобляться этим двуногим зверям, господин генерал, как вы не понимаете!- разнервничался Деникин.- Считаю нужным указать вам на необходимость тщательного соблюдения указаний командования Добровольческой армии. Извольте исполнять».
«Слушаюсь, ваше высокопревосходительство».
В штабе, где шла беседа, повисла тишина. Оба генерала переваривали слова друг друга. И вдруг оба рассмеялись официальному тону, на который перешел их разговор.
«Я разберусь, Антон, с офицерами,- сказал наконец Марков.- Что там положено по Уложению? Несколько месяцев тюрьмы или штраф. Вот и оштрафую их…рублей на 200. Всех. Думаю, больше расстрелянные большевики не стоят. Кстати, среди них было несколько инородцев-китайцев и азиатцев. Обычное теперь дело в рядах большевиков. Трубу вон в штабе пробили. Ишь, ветер завывает. А могли бы бомбу прямо в окно тебе положить, как в свое время Корнилову. Ты нам, Антон, дорог не менее Лавра Георгиевича. Без тебя и армии не будет».
«Не люблю лести, Сергей Леонидович, знаешь ведь. Наше великое дело держится не на личности, а на святой идее свободы».
И вдруг где-то рядом заиграл «Интернационал». Советский гимн врывался в комнату хаты и, казалось, наполнял все её углы ядовитыми миазмами. Генералы переглянулись, выглянули в окно.
У сарая соседнего куреня на кривоногом столе стоял патефон. Его ручку накручивал солдат в потертой шинели, в старых, ещё царских погонах. Видно, из свежего пополнения. Рядом топтались, дымили союзническими сигаретами и махоркой марковцы с дроздовцами, гоготали. К толпе подошли алексеевцы- подпоручик и прапорщик. Тоже рассмеялись.
«Гениальный все же композитор, этот Пьер Дегейтер,- сказал Деникин.- И слова хорошие. Знал бы поэт Коц какому варварству они послужат. Все революции начинаются с благих намерений, а заканчиваются апокалипсисом».
«Сейчас разгоню весельчаков», -сказал Марков.
«Зачем?- остановил его командующий.- Пусть слушают. Мы боремся не с культурой, а с идеей».
«Культура и несет идею».
«Только свободные духом люди могут осмысленно и до конца бороться за свободу. Это есть наш последний и решительный бой…Разве и не про нас? А победит не тот кто сильнее, а тот кто мудрее, человечнее, добрее».
«Ах, Антон, ты жуткий идеалист». «То же самое мне говорит и моя жена Ксения Васильевна. За это и люблю вас, друзья мои».
Интернационал закончился. Солдат поставил другую пластинку. Теперь по улицам станицы, вместе с ветром понеслось «Боже, царя храни!» Кто-то из бойцов опять заржал, другие начали подпевать, креститься. Одни еле заметно, иные открыто, размашисто.
Часы генерала Деникина сообщили изящной мелодией Шуберта о полдне. В штаб командующего вошел генерал Романовский. За ним только что прибывшие в станицу атаман Краснов и кубанский атаман Филимонов. Затем порог комнаты переступили руководитель армии Алексеев, генерал Богаевский и полковник Дроздовский.
Последним вошел, оглядел всех внимательным, колючим взглядом начальник контрразведки Деникина полковник Васнецов. Сел в углу, закинул ногу на ногу, достал золотой портсигар, вынул папиросу, обстучал об палец, но прикуривать не стал. Полковник занял эту должность после возвращения добровольцев из Первого похода. До него контрразведки, как таковой, в армии не было. Грамотно создать ее могли только бывшие служащие Департамента полиции или Жандармского управления. Именно они составляли костяк контрразведывательных отделений Императорских армий. Однако генерал Деникин считал, что в контрразведке Добровольческой армии, борющейся за свободу России, не могут служить офицеры, запятнавшие себя политическим сыском. По его мнению такие люди будут создавать в армии нездоровую обстановку. А потому отказывал даже заслуженным сыскарям. Например, бывшему начальнику Петроградского охранного отделения Глобачеву и бывшему руководителю Особого отдела, директору Департамента полиции МВД Климовичу. Однако контрразведка армии была необходима. В первое время «особыми» функциями занимался сам руководитель армии Алексеев. Так в январе 1918 года он отправил с разведывательным заданием в Петроград опытного следователя, статского советника Орлова. Где он теперь, никому не было известно. И в конце концов контрразведывательный отдел был создан. Ее возглавил полковник Павел Николаевич Васнецов , служивший в свое время при штабе генерала Алексеева. Крепкий, коренастый офицер с якорной бородкой на большом, совиным лице. Круглыми, всегда широко раскрытыми зелеными глазами и крючковатым носом. Такое ощущение, что он всегда высматривал добычу. Высокий лоб, выпуклые надбровные дуги говорили о пытливом уме, а большие, заостренные уши о решительности и даже беспощадности. Ему нравилась его роль «тайного министра» и он с удовольствием ее исполнял. В свой контрразведывательный отдел он отобрал двадцать человек. Полковник тщательно скрывал от Деникина, что некоторые из них служили в полиции, правда обычными городовыми или письмоводителями в конторах. Остальные были бывшими штабными, как и он. Например, ротмистр Петр Ильич Бекасов, в свое время приставленный от дивизии Маркова к атаманше Белоглазовой- Белой бестии, как ее звали добровольцы. После происшествия в станице Канеловской, где она пыталась спасти своего сожителя штабс-капитана Половникова, оказавшегося агентом красных, Анна Владимировна слегла с сильными головными болями. И вроде как даже повредилась рассудком. Командовать отдельной партизанской бригадой Романовский хотел было поручить Бекасову, но начальник контрразведки, узнав как он храбро действовал в тылу большевиков, забрал его к себе. Служба начинала работать довольно топорно. Следили за всеми подряд, даже высшими офицерами. Они это нередко замечали, высказывали свои претензии Деникину. Но командующий только разводил руками- «Ничего не поделаешь, у них служба такая». Однажды генерал Богаевский узнал, что за ним подсматривают агенты Васнецова, когда он уединяется с дамами. Богаевский поймал сотрудника разведки Пяткина и здорово побил. На следующее утро командира 1-ой бригады вызвал к себе полковник Васнецов.
-Не много ли себе позволяете, Павел Николаевич?- вальяжно развалился на стуле напротив Васнецова Богаевский.- Я генерал-лейтенант, а вы всего полковник.
Васнецов, казалось, долго подбирал слова, расхаживая возле генерала, потом резко остановился, приблизил к нему свое совиное лицо:
-Дама, с которой вы вчера изволили быть, жена поручика Сотникова, геройски погибшего несколько дней назад. Моральный облик сей женщины меня интересует мало, но думаю офицерское собрание заинтересует облик ваш, генерал, когда станет известно, что вы вопреки всяким приличиям заняли место мужа, чье тело еще не успело остыть.
Генерал раскрыл рот, но при виде страшных круглых глаз прямо перед собой, не решился ничего ответить. А полковник продолжал:
-1-го января 1915-го года ваш 4-ый Мариупольский гусарский полк попал в засаду. Вы не стали прорываться из окружения австрийцев, а отдали приказ сложить оружие и сдаться. И только подоспевшие войска Брусилова спасли вас от позора. Вы хотите чтобы об этом стало широко известно?
-Нет, но я…,- сглотнул и подавился собственными словами генерал. Хотел спросить откуда это известно Васнецову, но понял, что контрразведчик не даром ест свой хлеб. Встал, поклонился и вышел.
А вскоре Богаевский упросил Деникина отпустить его к атаману Краснову в Донское войско, чтобы якобы «присматривать за своенравным и слишком независимым генералом». Командующий согласился. Но подробности «тяжелой беседы» полковника Васнецова с Богаевским каким-то образом стали известны в армии. И имидж контрразведчика в их глазах резко повысился. С ним теперь наперегонки спешили поздороваться не только обычные офицеры, но и штабные генералы.
-Ба, да здесь концерт, как в Царском селе,- весело сказал полковник Дроздовский.- «Будь нам заступником, верным сопутником…» Славно!
Дроздовский никогда не скрывал своих монархических взглядов, открыто говорил что состоит в тайной монархической организации. Подозревали, что и начальник штаба Романовский не чужд монархическим идеям. Однако он от этого постоянно открещивался и говорил, что сторонник исключительно демократических ценностей. Особенно задевал его по этому поводу генерал Марков. Вот и на этот раз он не удержался, увидев Романовского:
-Прямо, как по вашему заказу, Иван Павлович,- подмигнул он начальнику штаба.
Романовский хотел было что-то колкое ответить, но его опередил генерал Алексеев:
-Не вижу причин для насмешек, господа.
Все знали, что и руководитель армии в последнее время лоялен к монархизму и вроде бы даже создал монархический клуб, о котором открыто говорит Дроздовский. Это не нравилось командующему Деникину, потому что политические разногласия вносили идеологический раскол в ряды добровольцев. Ведь большинство офицеров оставалось верным идеям Февраля и Учредительного собрания, как он сам. И издевка Маркова, как понял Деникин, была адресована не столько Романовскому, сколько Алексееву. Михаил Васильевич в последнее время сильно сдал, плохо себя чувствовал. Стал по виду совсем старичком. Низеньким, согбенным, с еще больше заострившимся носом, со впалыми, печальными глазами.
Атаман Краснов начал сходу:
-Еще раз предлагаю совместное наступление добровольцев и моих донцов на Царицын. Он станет базой для дальнейшего продвижения на Среднее Поволжье.
Краснов, после долгих уговоров, все же решил присоединиться ко Второму походу добровольцев, действовать с ними сообща. Немалую роль в этом сыграл Алексеев, который через союзников сумел повлиять на своенравного атамана и фактически принудить его к совместному выступлению. Однако Петр Николаевич постоянно пытался демонстрировать свою независимость, гнуть личную линию.
-Нам, господа, возможно придется положиться на некоторую помощь Четвертого союза,- сказал он.
-Что?- К Краснову вплотную подошел генерал Богаевский.- Я вас правильно понял, вы предлагаете нам пойти на сделку с Германией?
-Правильно поняли, Африкан Петрович,- кивнул атаман.- Только не на сделку, а на временное соглашение. Мы не атакуем их, они нас. Более того германцы, несмотря на мир с большевиками, ударят по ним под Ростовом и придержат за уздцы украинских националистов, банды которых уже гуляют по всей Кубани.
-Это неприемлемо, Петр Николаевич,-тихо сказал Алексеев.- Никогда и ни при каких обстоятельствах Добровольческая армия не пойдет на сговор с заклятым врагом. Это даже не стоит и обсуждать. Мы собрались для того, чтобы утвердить план Второго похода, главной целью которого является взятия Екатеринодара. Доложите, Антон Иванович.
Краснов развел руками, изобразил на лице обиду, сел у окна напротив Васнецова, приготовился слушать командующего.
Деникин подтвердил, что наступление решено начать в середине июня. Северный Кавказ теперь важнее Поволжья. Первый удар будет нанесен по станции Торговой, через которую проходит железнодорожное сообщение Кавказа с Центральной Россией. Затем армия повернет на Тихорецкую и после захвата нескольких станиц, уже двинется на Екатеринодар. Тактика будет иной, нежели раньше- атаки редкими цепями, каждый взвод выполняет свою отдельную задачу. Управляемый, атакующий хаос. Мелкие укусы с разных сторон, а потом сокрушительный удар железным кулаком из нескольких офицерских полков.
-Теперь конкретно по взятию Торговой. Вам слово, господин Романовский.
Начальник штаба велел ординарцу повесить на стену несколько карт, взял в руку карандаш.
-Вот, господа, извольте видеть. В районе Азов- Кущевка-Сосыка находится армия Сорокина в 40 тысяч штыков при 90 орудиях и 2 бронепоездах. Командующий Калнин почему-то оказался в контрах с Москвой и практически ничем не руководит. Всем заправляет его помощник Сорокин. Итак, у железнодорожной линии Торговая-Тихорецкая порядка 30 тысяч красных из Железной пехотной бригады Жлобы и конной бригады Думенко. Общее число большевистских войск на Кубани не менее 100 тысяч человек. У нас, как вы знаете, 9 тысяч штыков и 21 орудие. Еще одну пушку, захваченную сегодня, чинят. Все наши полки будут сведены в дивизии. 1-ая генерала Маркова, 2-ая генерала Боровского, 3-ая полковника Дроздовского, 1-ая конная генерала Эрдели. Кубанская казачья бригада генерала Покровского и, разумеется, Донская армия атамана Краснова.
-Я уж думал про меня забыли,- ухмыльнулся атаман.- Как вы, господа, усиленно стараетесь не замечать созданного мною независимого государства- Всевеликого войска Донского.
Начальник штаба Романовский поморщился, как от зубной боли:
-Мы безусловно рассчитываем на вас, Петр Николаевич, если ваши отношения с Германией не зайдут слишком далеко.
-Что?!-подскочил со стула Краснов, опрокинув его на пол.- Я поддерживаю с немцами исключительно торговые отношения. И было бы глупо поступать иначе, когда в России нет ни правительства, ни порядка. Главная задача- выжить любой ценой. История нас рассудит. А немцам скоро все равно конец, союзники принудят их к капитуляции. К тому же у них тоже назревает революция. Так с издыхающей овцы, господа, сами знаете что…
-Я не хотел вас задеть, Петр Николаевич,- сказал с несвойственной учтивостью генерал Романовский.- Лишь намерен предупредить. Главное, чтоб о ваших контактах с германцами не узнали союзники, конфуз для всех нас может выйти очень неприятный. Будем выглядеть очень бледно. Позвольте продолжить?
Деникин кивнул.
– Итак, господа, тактика обманных маневров, предложенная командующим генералом Деникиным. Вы о ней уже знаете. Первой с юга начнет наступление на Торговую дивизия Боровского. Редкими цепями. Как только враг откроет огонь, левый фланг прекратит атаку, заляжет. Её продолжит правый фланг, привлекая к себе максимальное внимание. Поддержат орудия Богаевского. С востока выдвинется генерал Эрдели. Его конники на станцию врываться не станут, только пройдут по краю. То есть, Эрдели и Боровский оттянут на себя основные силы большевиков. И тогда с запада со всей сокрушительной силой ударит полковник Дроздовский. Красным не останется ничего другого, как спасаться бегством на север. Здесь, у полустанка Шаблиевка, их встретит генерал Марков и окончательно добьет картечью и ружейным огнем. Донцы атамана Краснова блокируют дорогу от Тихорецкой к Торговой, по которой большевики могут попытаться перебросить подкрепление. Если такового не будет, нанесет упредительный удар по северу станицы. Потом отойдет к захваченной уже нами станции Торговой.
Краснов поднялся, поправил фуражку, оббил синие галифе нагайкой.
-А уж это мне предоставьте самому решать как действовать при атаке на станицу, господа.
На улице опять завели пластинку с «Боже царя храни».
Это почему-то сильно нервировало атамана. Он быстрым шагом пробрался между столом и сидевшими офицерами к окну, распахнул его, чуть не разбив стекла, закричал на солдата, крутившего граммофон:
-Пошел вон, дурень! Шомполами запорю!- И уже офицерам.- Ну и порядки у вас тут, господа офицеры, никакой дисциплины и уважения к командованию. Черт знает что.
С этими словами, атаман Краснов ни с кем не попрощавшись, вышел из штаба. За ним поспешил генерал Богаевский.
Вскоре откланялись и остальные. В штабе оставались командующий Деникин и полковник Васнецов.
-Что ж, Антон Иванович, перейдем к следующему, особо важному делу,- сказал начальник контрразведки, хлопнув себя по коленям, когда все удалились.
-Пожалуйста, Павел Николаевич.
Васнецов позвал адъютанта командующего, велел пригласить в штаб ротмистра Бекасова, который уже ждал за дверью. Тот вошел, лихо отдал честь, вытянулся во фрунт. Правда, от Васнецова не ускользнуло, что ротмистр слегка поморщился.
-Как ваше здоровье?- спросил полковник, медленно обходя Петра Ильича со всех сторон и внимательно рассматривая, будто коня на рынке.
-Благодарю, господин полковник. Я здоров.
Ребра у Бекасова еще побаливали после рейда по тылу красных. Тогда он получил пулю, которая по счастливому случаю застряла в металлической фляге с коньяком, но сломала два ребра. Медсестры сделали невероятное- залечили трещины какими-то мазями за неделю. Правда, все это время пришлось проваляться в госпитале. А когда вышел, узнал, что получил назначение в отдел контрразведки полковника Васнецова. Проводил допросы пленных, переписывал какие-то бумаги, касавшиеся биографии офицеров-добровольцев и уже потихоньку начал сходить с ума без живого дела.
Сегодня же Васнецов приказал ему быть у штаба ровно к полудню и ждать когда его позовут. Его якобы ждет особое поручение. Какое именно не сказал и с утра Петр Ильич томился ожиданием.
И вот теперь он стоял перед командующим армией Деникиным и своим шефом, который прекрасно знал о его выздоровлении, теме не менее задавал вопрос о самочувствии.
-Один из лучших моих сотрудников,-представил полковник Бекасова, не сводя с него тяжелого, буравящего взгляда. Наконец все же отвел глаза, прошел к столу, сел, закинув нога на ногу, вынул папиросу.
Деникин молчал. Он, конечно, уже знал для чего Васнецов пригласил в штаб ротмистра, но только в общих чертах. Васнецов даже перед командующим не раскрывал без необходимости всех своих планов.
-Господин ротмистр, вы ведь служили на Северо-Западном фронте в 12 армии генерала Чурина, потом Горбатовского?-задал вопрос начальник контрразведки.
-Так точно.
– Насколько мне известно, в июле 1915 года вы получили ранение и попали в госпиталь под Варшавой. С вами там же проходил лечение вахмистр Борис Макеевич Думенко.
-Да, это так,- кивнул Бекасов. – Одно время мы даже приятельствовали. Теперь он командует сводным крестьянским полком красных. Но я…
– Не беспокойтесь. Это ни коим образом не бросает на вас тень. У красных много наших бывших знакомых и друзей. Большевики их используют как военных специалистов, а потом выбросят на свалку. Однако не о заблудших офицерах теперь разговор. Это мы оставим священникам. Отряд Думенко сейчас квартирует в Торговой. А неподалеку, по неподтвержденным данным у разъезда Забытый, стоит под усиленной охраной некий состав. В нескольких его вагонах трехдюймовые снаряды с хлорпикрином, фосгеном и синильной кислотой. Кроме того, баллоны с хлором. Вы понимаете что это для нас значит?
-Понимаю, господин полковник.
-Хм. Смею предположить, не совсем. Химические боеприпасы большевики, возможно, перебросили с заводов Москвы и Иваново-Вознесенска, которые начали работать перед самой войной. На германском фронте наши газобаллонные атаки оказались малоэффективными, а снаряды мы и вовсе не успели применить. Теперь эту отраву хотят использовать против нас большевики, но у Сорокина нет военных химиков. Как нам удалось узнать, комиссары послали запрос в Москву с просьбой прислать на Дон специалистов-химиков и теперь ждут их со дня на день. Так вот. Нам нужно их опередить. Теперь вы поняли, господин ротмистр, взаимосвязь между вашим знакомцем Думенко и химическими боеприпасами на разъезде Забытый?
-Нет, Павел Николаевич,-честно признался Бекасов, хотя изо всех сил пытался догадаться без подсказок к чему клонит полковник.
-Плохо, очень плохо, Петр Ильич. Как сотрудник контрразведки Добровольческой армии вы обязаны соображать быстро и бить мыслью сразу в десятку.
Васнецов скомкал папиросу, сунул в пепельницу, достал из портсигара другую, закурил, не спросив разрешения у командующего. Деникин по-прежнему не проронил ни слова.
-Вы ведь знаете как управлять паровозом?-спросил Васнецов.
-Мой отец был смотрителем железных дорог Саратовской губернии,-ответил с недоумением Бекасов.- С детства знаком с этой техникой.
-Замечательно. Сегодня же мы посадим вас тюрьму.
-За что же…ваше превосходительство?- заморгал глазами ротмистр и вопросительно взглянул на Антона Ивановича. Деникин отвел глаза, подошел к окну, стал давить на нем комара.
Полковник Васнецов сделал несколько глубоких затяжек, потом сказал, что в местном каземате ждут полевого суда полтора десятка солдат и комиссар из полка Бориса Думенко. К ним будет подсажен ротмистр Бекасов. По классическому жандармскому приему.
На словах «по жандармскому приему», Деникин поморщился, но опять же ничего не сказал. А полковник, закурив новую папиросу, продолжал:
-Вы совершите вместе с красноармейцами побег, доберетесь до Великокняжеской. Там под парами будет вас ждать паровоз. Машинисты сопротивления не окажут. Управлять паровозом будете сами. Доедите до Торговой. Встретившись с Думенко, скажите, что с 1916-го года служили на Турецком фронте в 13-ом подразделении химических войск. Он наверняка отправит вас на разъезд Забытый, где находится состав с отравой. Повторяю, у красных нет специалистов, вот вы им и окажетесь. Якобы случайно. Бежали из плена, а тут такая неожиданность. Ваша задача угнать состав обратно в сторону Торговой, которую к тому времени мы должны будем захватить захватим.
Бекасов хмыкнул, присел без разрешения, помотал головой, вздыбил отросшие в санчасти волосы.
-Ничего себе задачка,-сказал он.-А если не захватите? И какой я, к дьяволу, специалист по химическим боеприпасам?
– В полку Эрдели имеется один знаток этой темы, он вас просветит кое в чем. Много вам знать и не надо, так как красные вообще в этом ничего не смыслят.
-Так пусть этот знаток и угонит состав. Или хотя бы дайте мне его в подручные.
-Нельзя, Петр Ильич. Лишний человек может вызвать подозрение. А вы скажите Думенко, что пробирались с фронта домой в Саратовскую губернию, навоевались, надоело. Но вас под станицей Ольгинской задержали белые, принуждали к вступлению в Добровольческую армию. Вы отказались, за что вас побили, обещали расстрелять и бросили в тюрьму. Вы ведь не встречались с Думенко после выписки из госпиталя?
-Нет, но…
-Никаких «но», господин ротмистр. Командование поручает вам особо важное задание, от которого может зависеть судьба всего белого движения.
-Вы же сами сказали, господин полковник, что наше химическое оружие не решило на Германском фронте никаких задач, так почему же теперь нам стоит его опасаться?
-Потому что сейчас нас гораздо меньше, чем на той войне, Петр Ильич. На стороне большевиков, к сожалению, тьма, нас меньше 10 тысяч. Химическая атака красных, если она конечно состоится, может вызвать большую дезорганизацию в наших наступающих частях, а нам нужно действовать быстро и решительно. Если и теперь не возьмем Екатеринодара, от нас разбегутся даже лошади.
Полковник издал какой-то гортанный звук, видимо, это был смех на невеселую шутку.
Бекасов попросил папиросу. Генерал Деникин сам поднес ему спичку.
-Задание, вижу, очень непростое, господин ротмистр,-сказал Антон Иванович. -Почти невыполнимое. Но мы сейчас все решаем практически нереальные задачи. От нашей решительности, самопожертвования зависит судьба России. Ну а если без громких слов…мы надеемся на вас, господин Бекасов. Вы, конечно, можете отказаться, даже подать рапорт об отставке, но… кто кроме вас? Думенко поверит только вам.
Выкурив папиросу и затушив ее в чайном блюдце, ротмистр решительно поднялся, оправил алексеевский китель:
-Я готов, господа, взять на себя это особое задание. Только…. как я устрою побег из тюрьмы и каким образом доберусь до разъезда? До него отсюда добрых 90 верст.
Полковник Васнецов сказал, что детали операции сообщит ему позже. Надел черные лайковые перчатки, размял в них пальцы, а потом с размаху ударил ротмистра в лицо. Бекасов отлетел к стене, повалив на себя полку с посудой и коробками.
Генерал Деникин поднялся со стула, заморгал:
-Что вы, полковник!
Однако Васнецов поднял руку, успокаивая командующего. Помог подняться Бекасову, на правой щеке которого расплылся огромный синяк. Распухшая в момент бровь, нависла над глазом, из носа потекла кровь.
-Так-то оно лучше,-удовлетворенно кивнул контрразведчик.- Подпоручик!
В комнату влетел испуганный адъютант командующего Клейменов. Он услышал в штабе грохот. Васнецов схватил Бекасова за мундир, рванул. На пол посыпались пуговицы, туда же полетели погоны.
-Снимите с него алексеевскую форму , облачите в какое-нибудь тряпье. И в кутузку на Озерной улице.
Поручик застыл не зная, как реагировать на приказ полковника, перевел удивленные глаза на Деникина. Командующий вздохнул, обжал ладонью белую бородку, кивнул.
Ротмистр Бекасов стер с подбородка рукавом кровь. Недобро взглянул на Васнецова, заложил руки за спину, пошел к двери. На пороге обернулся:
-Не люблю когда меня бьют,- сплюнул он на пол.

В сыром подвале скобяной лавки, где располагалась тюрьма для пленных, Бекасов лежал с закрытыми глазами в дальнем, темном углу. Почти заснул. Вдруг кто-то пихнул его в колено. Перед ним на корточках сидел казак с длинным и красным, как морковь, лицом. «Морковь» была здорово расцарапана во многих местах. Этот овощ венчала пушная черная шевелюра. На нём были только штаны и обмотки. На шее со вздутыми венами, висел оловянный крест. Казак почесал голую грудь, поскреб всклоченную, давно не стриженную бороду в опилках.
-Что, товарищ, досталось?-участливо спросил он Бекасова, прислонившегося лбом к холодному, влажному камню стены.
По дороге в тюрьму, бойцы из охранной роты, по указанию полковника Васнецова, ему еще здорово наподдали. Для большей убедительности. Да так, что голова теперь гудела как вселенский колокол. А что с лицом, было страшно даже подумать. Изображать из себя мученика и не надо было.
-Кому достанется, у того всё потом станется,- хмуро пробубнил ротмистр.
-Терпи и мне вона как досталось. От кадетов доброго не дождешься. Еще до войны понял кто такое «ваше благородь», звери, не люди. Как что, так в зубы, а то и кнутом по хребту. Потому и к большевикам подался. Чтоб отомстить за все свои унижения. А теперь уж и не знаю,- вздохнул он.
-Чего ж ты не знаешь, Илья?-спросил казака большой, как сказочный великан солдат в рваной гимнастерке и кальсонах без завязок. Доброе, простое лицо с картофельным носом и назревшим прыщом на кончике.
За таким в атаку ходить хорошо,-подумал Бекасов,- ни одна пуля тебе не достанется. Видно, не просто было этого борова заломать. Штаны- то кому его понадобились? Хоть и печется Антон Иванович Деникин о гуманном отношении к врагам, но одно дело приказы, другое-жизнь.
-А вот то и не знаю,- ответил с вызовом Илья, по-турецки поджав под себя ноги,- верно ли сделал, что к большевикам подался. Да, били всю жизнь господа, но нет- нет и пряником жаловали. А от жидов пархатых, пожалуй, и того малого не дождешься. Ить среди комиссаров одни жиды и масоны. Раньше не верил тому, пока своими глазами не увидел. От иудеев одни беды. И теперь из-за них вляпался. Верно, расстреляют.
В углу зашевелился человек в офицерском мундире без погон. С дырой там, где вероятно, была награда. Большевистская.
-Как вы можете так рассуждать, товарищ,- укоризненно сказал он.- Вы боец Рабоче-крестьянской Красной армии, защищаете идеалы национального и расового равенства и братства. Все мы, живущие на планете, одной нации-земляне. Нет наций плохих и хороших, есть хорошие или плохие люди. При буржуазном строе- купи-продай-, люди друг другу волки. Мы же боремся за новый мир, мир справедливости, добра и равных прав, где все люди были бы честными и порядочными. Что ж, может, нас расстреляют, но наша жертва будет не напрасной, за нас отомстят.
-Да плевать я хотел на твои идеалы, комиссар,- повернулся на говорящего тот, кого называли Ильей. Его морковный нос смешно дергался.- Наслушался уже вашей пропаганды, зубы от нее ломит. Мои идеалы- жена и пятеро детишек. Отправят меня на небо, ты что ль их кормить будешь, Ларнак?
Бекасов сразу и не понял, что означает слово «ларнак», а потом догадался, что это фамилия.
-А я так думаю,-заговорил солдат-великан в рваной гимнастерке,- всех белых и красных давно пора в расход пустить. Но… пока все же лучше к деникинцам записаться. Я-то не по своей воле у красных оказался. Казаков из моей станицы, кто смог зерном откупиться, не тронули. А я комиссару из продотряда, видно, рожей не понравился. Если, говорит, к нам добровольно не запишешься, все закрома твои вычистим, а ежели согласишься в наш отряд вступить, то половину оставим. У меня ведь тоже трое по лавкам. И куда деваться? Записался. А добровольцы, слышал, по сто рублей в месяц артиллеристам платят, да еще форма из английского сукна. У красных токмо важные комиссары в кожанках расхаживают, остальные в фронтовых обносках, как наш Ларнак. То же ить еврей. Нет, я, пожалуй, к Деникину попрошусь. А ты, комиссар, нам теперь не указ.
Офицер лишь хитро улыбался. Черной, кучерявой головой, крючковатым носом, узким средиземноморским лицом он действительно был похож на иудея. Только голубые, пронзительные глаза вызывали вопрос. Впрочем, подумал Бекасов, глаза обманчивы, не раз встречались чистокровные евреи именно с «озерными» очами. И не в нации конечно, дело, прав этот Ларнак, среди всех народов полно подонков. А уж как теперь поступают по отношению друг к другу русские…Да-а, потомки воинственных варягов-русей, несокрушимых ордынцев, отчаянных славян. Гремучая кровь, как серная кислота, растворяет даже железо.
-Попросишься к Деникину, ежели раньше к стенке не поставят, Тимофей,- сказал Илья.
-Как вам не стыдно!- вскричал Ларнак.- Выберемся отсюда, я вас под революционный трибунал отдам.
-Ты сначала выберись,- ухмыльнулся Тимофей, растянувшись на каменном полу. Заложил руки за голову, закрыл глаза. Остальные пленные, которых было человек десять, в разговор не встревали, вероятно, думали о своей участи.
– Вы тоже собираетесь переметнуться к белым?- обратился Ларнак к Бекасову. И тут же представился.- Комиссар 1-ой кавалерийской роты крестьянского полка Мокей Борисович Ларнак. Мой командир- Борис Мокеевич Думенко. Уловили? Мое имя, только отчество наоборот. Забавно, да? Меня в Красной армии просто зовут- товарищ Мокей.
-Думенко?-приподнялся Бекасов и тут же схватился за распухшую щеку, за которой еле просматривался глаз, застонал.
-Эва, как вас отделали,- вздохнул Ларнак. Оторвал от своей нижней рубашки лоскут, намочил в чашке с водой, приложил ко лбу ротмистра. Тот поблагодарил. Сказал, что не хочет больше ни с кем воевать, а, значит, слово «переметнуться» по отношению к нему неуместно.
– Наш отряд взяли у станицы Хомутовской, везли в Тихорецкую собранную с казачков продовольственную дань,- говорил Ларнак.- Я тоже против бессмысленного насилия над населением, но революцию надо кормить. Она всегда хочет есть, как прожорливый птенец. Сожрала бы и своих родителей, коль представилась бы возможность. Впрочем, все еще впереди. Вы-то как сюда попали, раз ни с кем не собираетесь воевать?
Бекасов ответил, как и было условлено с Васнецовым, что возвращался с фронта в свою Саратовскую губернию, а под Голыми Буграми сегодня утром наткнулся на белых. Послал их куда подальше на предложение вступить в их ряды. Избили до полусмерти и вот бросили в подвал.
Рябой, словно получивший в лицо заряд дроби, солдат, лежавший рядом с великаном Тимофеем, приподнялся на локтях, уставился на Бекасова:
-Я, кажись, тебя под Екатеринодаром месяц тому назад видал, когда Корнилов город брал. Только ты был в форме ротмистра. Из пулемета по нам строчил. А?
Мысленно сглотнув, Бекасов подумал, что ответственное задание, которое ему поручили, он не успев начать, успешно провалил.
-Не было меня никогда под Екатеринодаром,- как можно спокойнее ответил он.- Но вы, солдат, почти провидец. Я действительно служил ротмистром кавалерийского полка Северо-Западного фронта. Лечился в госпитале с Борисом Думенко. Подружились. А потом наши дорожки разошлись. Меня перевели штабс-капитаном в 13-ое химическое подразделение Турецкой фронта.
-Да ну!-всплеснул руками Ларнак.-Вы знакомы с нашим командиром?
-Не только знаком, но даже, можно сказать, его близкий товарищ. За одной медсестрой ухаживали, Зиной Куликовой. Но я отступил, куда мне до красавца Бориса.
-Ха-ха. Да-а, командир- парень видный. Я ведь, как и вы из благородных. Мой отец-столбовой дворянин имел крупное поместье под Пензой. В 1905- году мужички, как и везде, взбунтовались, сожгли наш дом вместе с хозяйством. Одни головешки от родового гнезда остались. Правда, никого из домашних, слава богу, не тронули. Батюшка очень расстроился, запил. От вина и помер. Только значительно позже я понял, что мужички-то не виноваты в своем злодействе, просто опостылела им их скотская, беспросветная жизнь. Да и не только крестьянам, а всем нам, россиянам тяжело дышать в родном отечестве. Но что нам мешает нормально жить, что нас всех гложет? Стал я об этом крепко думать. На фронте служил с тремя звездочками на погонах, поручиком 165-го Луцкого пехотного полка генерала Духонина. И вот там, на передовой агитаторы-социалисты открыли мне глаза- прогнила империя насквозь, нужно ее ломать, строить другую страну, свободную. Тогда и счастье всеобщее будет. Хорошо, в Феврале царя скинули, но лучше не стало. Почему? Да потому что нужно крушить старое не только вокруг себя, но и в себе. Следует освободиться от моральных и физических оков, сдавливающих сердце и горло, тогда изменится и окружающий мир. Ни эсеры, ни кадеты, ни анархисты так глубоко не глядели и только большевики впервые озвучили эти простые, но очень верные, как мне показалось, мысли. Ну а когда в Питере произошел Октябрьский переворот, я долго раздумывать не стал с кем в новую жизнь пойти. Хм…Надеюсь, подружимся,- протянул товарищ Мокей руку Бекасову после своего довольно длинного монолога. Ротмистр её пожал.
Принесли ужин- кастрюлю кукурузной каши, буханку хлеба. Бекасов от еды отказался. После того, как Ларнак быстро расправился со своей порцией, ротмистр отвел его в сторону:
-Ждать полевого суда бессмысленно. Деникин издал приказ о гуманном обращении с пленными, но всем на него наплевать. Вчера за станицей расстреляли 30 красноармейцев. Сам видел. Нужно бежать.
Почему ротмистр назвал число «30» и как он мог видеть вчера кого и где расстреляли, когда его самого только сегодня якобы взяли белые, он и сам не знал. Действовал по интуиции, шел напролом. Заметит ли оплошность Ларнак? Вроде бы пропустил мимом ушей. Но нужно хорошо думать, прежде чем говорить.
Перед тем как отправить Бекасова в тюрьму, полковник Васнецов подробно обсудил с ним план «побега». Впрочем, говорил в основном глава контрразведки, так как у ротмистру из-за побоев трудно было открывать рот.
Итак, в первую очередь Бекасов должен был определится с «сидельцами»- кто есть кто. Затем предложить самым отчаянным бежать. Наверняка кто-нибудь да согласится. План же таков. Ночью Бекасов попросится по нужде на двор. Когда войдет охранник, он выхватит у него из «случайно» расстегнутой кобуры револьвер и угрожая им, свяжет его ремнем. Задними дворами, вдоль Дона, беглецы выберутся из станицы. На хуторе, в двух верстах к югу от Манычской, они найдут в конюшне четырех лошадей и крытую повозку. На них к утру и доберутся до разъезда Забытый, где «захватят» паровоз.
«Как-то все очень просто»,- усомнился Бекасов, ожидая от полковника какого-то необычного плана. Но Васнецов прищурился: «Запомните раз и навсегда, ротмистр, незамысловатость действий- самая верная и короткая дорожка к успеху».
Ночью Бекасов толкнул в плечо, дремавшего с полуоткрытыми глазами Ларнака. «Пора». На побег товарищ Мокей, так он просил себя называть, согласился сразу. Ротмистра он окрестил- «товарищ Бекас». Решили остальным сидельцам пока ничего не говорить, на всякий случай. А потом уже действовать по обстоятельствам. Но эти обстоятельства сложились для ротмистра самым неожиданным и неприятным образом.
Как и договорились теперь уже с Ларнаком, Бекасов настоятельно забарабанил в дверь кутузки, попросился у охранника в клозет- «в животе жутко режет».
Когда дверь открылась и на скрипучую лестницу ступил пожилой солдат с керосинкой, на него коршуном набросился Ларнак. Опрокинулся вместе с ним вниз подвала. Лампа упала на пол, но не потухла. Ротмистр и опомниться не успел, как комиссар выхватил из подошвы ботинка что-то вроде заточки, полоснул охранника по горлу. Кровь обильно брызнула во все стороны, будто зарезали буйвола, а не человека. Окрасила бурыми пятнами все четыре стены подвала. «Что вы делаете!»,-только и смог выдавить из себя ротмистр. «Ничего, товарищ Бекас, прорвемся. Иначе нельзя».
Ларнак вынул из открытой кобуры лежавшего на животе охранника револьвер, вытер окровавленные руки о его гимнастерку.
-Ну чего сидите!- крикнул он арестантам.- Кто со мной и товарищем Бекасом, присоединяйтесь. Трусливые, пропадайте.
К лестнице ринулись все, кроме Ильи и великана Тимофея. Многодетный папаша Илья сказал, что все равно беглецов поймают, а так, может, снисхождение от полевого суда выйдет.
-И я так считаю,- поддакнул Тимофей.-Ни к чему судьбу испытывать и на рожон лезть.
-Дураки,-ухмыльнулся Ларнак,- кто ж вас теперь в живых оставит, когда вы добровольца зарезали.
-Мы?- задвигал морковным носом, словно принюхивался, Илья.- Мы ни при чем.
-Это вы на дыбе деникинским контрразведчикам будете рассказывать. Черт с вами, оставайтесь.
-Обождите!- крикнул, видимо, быстро соображающий Илья.-Я с вами.
Ротмистр же пребывал в полной растерянности. Такого развития событий, с убийством охранника, он не предполагал.
Однако далее события разворачивались еще более стремительно и непредсказуемо.
Выскочив из скобяной лавки, которую, разумеется, никто не охранял, часть беглецов устремилась к Дону, другая к его притоку Манычу.
-Куда, бараны!- сдавленным криком попытался остановить последних комиссар Мокей.- Все к Манычу, мать вашу, там катер.
Кто-то вернулся, остальные растворились в стороне Дона.
-Откуда вам известно про катер?- удивился ротмистр.- Говорю же, в двух верстах отсюда хутор, там кони.
-К черту хутор и коней,- схватил за рукав Бекасова Ларнак, обдал несвежим дыханием.- Рекой уйдем, через лиманы доберемся до наших.
Мокей поймал за полу шинели, суетившегося рядом Илью, который не знал куда ему бежать.
-Катер должен быть за мысом,- указал комиссар рукой на высветившейся луной за колокольней изогнутый берег Маныча. Приказал Илье.- Бегите туда, ждите нас.
-А вы, ваше благородь, то есть, товарищ Мокей?! -испугался Илья.
-У нас еще тут дело. Негоже возвращаться с пустыми руками. Идем!
Ларнак потянул ротмистра за собой.
-Куда?-изумился тот.
-Штаб беляков в двух кварталах отсюда, проверим как там дела. Ну!- цыкнул он на Илью,- Исполнять!
-Слушаюсь, ваше… Тимофей, ты где?
Его приятель оказался где-то рядом. Выполз черной горой из-за угла. Что-то проворчал, побежал за Ильей.
У штаба Ларнак и Бекасов притаились за забором, прислушались. Тихо. Охраны нет. Ларнак собирался дернуть за ручку входную дверь, однако в последний момент заметил, что со стороны рынка приоткрыто окно.
Бекасова подмывало садануть товарища Мокея по затылку и присоединиться к остальным беглецам. Катер, конечно, хорошо, но ведь иначе задумывали. Впрочем, переиграть уже невозможно, нужно действовать по обстоятельствам. Останавливало то, что Ларнак явно не последняя фигура у красных. Знает Думенко, кажется, ему поверил. С комиссаром будет гораздо сподручнее.
Влезли в окно. В штабе кто-то спал на лавке под иконой, укрывшись шинелью. Возможно, подпоручик Клейменов, адъютант Деникина,- подумал ротмистр. Сам командующий обычно ночевал в доме купца Стромынова, за Торговой площадью.
Ларнак хотел «разобраться» со спящим, но его отстранил ротмистр- «Я сам».
Он подошел на цыпочках к похрапывающему человеку, приоткрыл на лице шинель. И чуть не икнул от неожиданности. Это же якорная бородка начальника контрразведки Васнецова! Что он тут делает? Полковник пожевал во сне губами, а потом вдруг открыл глаза:
-Ты?!
-Я,-кивнул Бекасов.- Эх, не люблю когда меня бьют.
-Что?
Ротмистр со всей силы саданул кулаком полковника в лоб. Тот сразу обмяк. Из носа пошла кровь. «Только бы не помер,-мысленно перекрестился ротмистр, закрыл Васнецова шинелью.
Ларнак, лихорадочно сгребал со стола карты, засовывал себе за пазуху.
– Кто это?-спросил он.
– Вероятно, порученец Клейменов.
И осекся- откуда ему знать фамилию адъютанта Деникина!
-Он меня и задержал за станицей,-соврал ротмистр.
-Да?-застыл на мгновение товарищ Мокей.- Ладно, времени нет. Уходим. Погоди.
Ларнак схватил с полки большую керосиновую лампу, вырвал фитиль, стал обрызгивать вонючим содержимом стол и углы комнаты.
-Спички, где тут спички?- стал он шарить по полкам.
«Что делать?- лихорадочно соображал ротмистр. – Еще не хватало собственного шефа живьем сжечь».
-Бегите к катеру,- сказал он Ларнаку.- У вас важные документы. Я найду спички и догоню.
Мокей замялся, но потом одобрительно хлопнул ротмистра по плечу:
– Молодец.
Вылез в окно и, пригибаясь, побежал под взошедшей полной луной мимо пустых торговых лавок.
Ротмистр действовал быстро и четко. Английскую зажигалку он нашел в кармане Васнецова, на всякий случай пощупал его пульс за подбородком. Жив.
Проверил сени. Никого. Порученец, видно, ночевал в доме напротив, в сенях у Деникина. В штабе никому не разрешалось находиться ночью. Правда, охранять его должна была рота капитана Быстрякова. Куда она подевалась и почему здесь оказался Васнецов?
Однако на долгие размышления времени не было. Бекасов сгреб с полок еще какие-то карты, засунул их под шинель полковника, не без труда вытащил его в окно, отволок саженей на двадцать. Только бы товарищ Мокей, черт бы его побрал, за мной не наблюдал,- думал он.
Со стороны мыса раздался выстрел, потом еще один. Затем стрельба стала довольно интенсивной, застрочил пулемет.
Вернулся в дом, дрожащей от напряжения рукой подпалил пропитанную керосином скатерть на столе. Огненный дракон, словно давно ждавший этого момента, сразу разинул свою страшную пасть, стал с треском поглощать штаб Добровольческой армии.
Подбежал к полковнику Васнецову. Тот зашевелился, застонал. «Прости, Павел Николаевич, работа у нас с тобой такая, чтоб все достоверно было»,- сказал Бекасов и рассмеялся своим словам.
С Озерной улицы скатился по крутогору к берегу Дона. Луна светила словно фонарь- ярко, назойливо. Вода в реке напоминала плавленное золото, перемешанное с глубокой чернью ночи.
Проваливаясь по колени в прибрежную жижу, ломился через молодой камыш на голос неутомимого пулемета.
Срезал мыс у впадения притока в Дон, увидел у причала заведенный катер. Клубы пара и дыма от него стелились по гладкой воде. Вот-вот отойдет. Побежал уже не хоронясь. «Стойте, я здесь!»
Его заметил Ларнак, стоявший за пулеметом на носу катера. Несколько мешков с песком составляли амбразуру. Один из беглецов, кажется, Илья, заправлял в Максим ленту.
-Скорее! -поторопил ротмистра Мокей. Перевесился через борт, подал Бекасову руку. Обнял, словно давно не виделись, кивнул на зарево:
-Хорошо горит.
-Старался.
Пули стали бить по борту судна, на котором стертыми буквами было написано «Св. Павел». Имя великого апостола совсем не вязалось с разбитым, непонятно как державшемся на плову корытом.
-Я за штурвал, вы за пулемет, сейчас опять прибегут, а то и пушку прикатят. Ну что застыли!- подтолкнул Бекасова красный комиссар.
Ротмистр встал к пулемету, поправил планку прицела.
-Новая ленту заправил,- сказал Илья. Это был он. Тимофей подтаскивал коробки с патронами.
-Вы же хотели остаться,- сказал Илье Бекасов.
-Мечтала вдова снова замуж выйти, да в зеркало на себя глянула…Ха-ха…Куда нам теперь в рай, когда черт на загривке сидит и погоняет. Поздно. Да и не рай тут. А знаете почему? Потому что и здесь наши русские люди. Куда ни плюнь, всюду где они, одинаково. Так чего нам шило на мыло-то менять? За себя надо воевать, а на какой стороне- неважно. Теперь мы никому, кроме себя не нужны. Так-то, ваше благородь.
-Как вы меня назвали?
-Ваше благородь. А как еще, товарищем? Да у вас на лбу «благородие» отпечатано, а у нас там след от поросячьего хвоста. Мы с вами лишь временные попутчики и никогда товарищами не станем.
-Кончай балаболить, Илья,-осадил приятеля Тимофей.- Вон, кадеты опять к берегу подбираются.
Со стороны амбаров и крайних домов появились добровольцы. При свете луны были видны фуражки офицеров – корниловцев с красной тульей и черным околышем. Несмотря на гибель Лавра Георгиевича Корнилова во время Ледяного похода, форма, введенная погибшим тогда же полковником Неженцевым, не только осталась, но стала предметом особой гордости добровольцев, знаком особого отличия, принадлежности к высшей армейской касте.
-Что застыли!-подтолкнул под руку Бекасова Илья,- на гашетку-то жмите.
И ротмистр нажал. Пулемет задрожал в его руках. От береговых строений полетели щепки, а он верил и не верил тому что сам теперь делал. «Это же какой-то абсурд». Разбил голову, дай бог, не сильно, своему шефу Васнецову, теперь палит по своим же друзьям и братьям.
А «друзья и братья» залегли. Лишь изредка с берега раздавались выстрелы. Бекасов поливал белый свет свинцом так, что добровольцы не могли поднять головы. Старался брать как можно выше, но Илья настойчиво махал вниз указательным пальцем:
-Куда задрали, к земле давай ствол, ваше благородь.
Катер наконец-то отошел от причала, окутав тяжелым, ядовитым дымом всю округу. Пули, летевшие в него, поднимали в воде редкие фонтанчики, иногда с глухим стуком ударяли в борт ржавого судна.
-Давай, Павлуша,- подбадривал «Св. Павла» Илья.
Мотор катера стучал тяжело, неровно, как сердце старика. Но, главное, работал.
-Не кощунствуй,- перекрестился Тимофей.
Из рубки высунулся Ларнак:
-Молодец, товарищ Бекас.
-Старался,- ответил ротмистр.
Он полез по ящикам к рубке, чтобы сверху оглядеть медленно удаляющий берег. Мокей выкрутив штурвал до отказа влево, направил катер к другой стороне реки. Луна зашла за тучу, всё погрузилось во тьму. Со стороны станицы все еще сверкали огоньки ружей. Странно, что добровольцы как-то квёло стреляют и пушку не прикатили, думал Бекасов. Поняли, что побег пошел не по намеченному плану и решили беглецам дать уйти? Но какого черта! Об этой секретной операции никому кроме Васнецова и Деникина не известно. Полная ерунда. И как действовать дальше?
Очередная редкая пуля ударила в железную стойку рубки. Стружка отлетела в глаз Бекасову. Ротмистр выругался, рефлекторно протянул руку вперед, ухватился за Ларнака. Тот не удержал равновесия, навалился грудью на штурвал, отчего катер дал резкий поворот вправо.
Если бы не этот неожиданный маневр, следующая пуля, попала бы не в металлическую стенку кабины, а через открытую дверцу рубки в Мокея. А так она с глухим стуком, словно в мешок картошки, вошла в спину ротмистра. Он упал к ногам Ларнака.
-Помогите товарищу Бекасу!- крикнул Мокей.- Он спас меня, собой закрыл! Держись, Петр Ильич, держись дорогой. Ну твари белопузые, вы нам еще за все ответите.
Мокей погрозил кулаком уже невидимому берегу.
А ротмистр перед тем как погрузиться в свою темноту, подумал: «Напрасно Васнецов мне доверился. Плохой из меня был контрразведчик. Но что-то здесь не так».

«Говоришь, сам в штабе Деникина карты взял? Лихо. А чего ж так запросто, почему секретные бумаги не сторожили? Приходи любой и забирай все что надобно? Странно»,- услышал Бекасов чью-то речь.
Открыл глаза. Он лежал в тесной комнате с желтыми, драными обоими. На стене громко тикали ходики с хитрыми кошачьими глазами.
«Так ведь у кадетов такой же бардак, как и у нас»,- после некоторой паузы сказал другой человек. Ротмистр узнал голос комиссара Ларнака. С кем он разговаривает? «Да-а, протянул его собеседник,- тут уж возразить нечего, хоть мы и враги с кадетами, а одной крови, от одного дерева, одного поля ягоды. Бардак нас, русских, всегда губил и губит. Все равно не пойму, как вам удалось уйти. Добровольцев ведь в станице тьма тьмущая». «Так пока они поняли что происходит, пока за ружья схватились, мы уж и уплыли. Катерок-то по началу чадил, а потом добрую прыть показал. И товарищ Бекас славно из пулемета деникинцев покосил. Лихой парень, он и бежать предложил».
«Знаю Петра, ротмистр не промах. Мы с ним в госпитале сошлись. Мне ногу осколком посекло, еле прыгал, ему руку. За медсестрой одной вместе ухаживали». «Знаю, за Зиной Куликовой». «Верно. Значит, Бекасов тебе, рассказал. А для чего?» «Какой-то ты подозрительный, Борис Мокеевич, стал, -сказал Ларнак.- Зачем, почему…Когда в подвале сидели, о тебе заговорили, он и обмолвился. Я его за язык не тянул». «Как Бекасов?» «Фельдшер сказал- ничего страшно, пуля рикошетом прошла по касательной через мягкие ткани спины. Скоро очнется».
Бекасов зажмурил глаза. Пока нужно тихо послушать разговор комиссаров. Один из них, теперь не могло быть сомнений, Борис Думенко. Но каким образом командир крестьянского корпуса здесь оказался, где вообще он находится?
«Куда, говоришь, Бекасов после госпиталя попал?» «Не я говорю, он. На Турецкий фронт в 13-ое химическое подразделение. «Надо же, какое нужное совпадение». «Что?» «Судя по картам, которые ты привез, Деникин скоро начнет наступление. И первый удар нанесет не по Торговой, как мы ожидали, а сразу по Тихорецкой, через Егорлыкскую. Если карты, конечно, не липовые». «Что ты, Борис Мокеевич, из самого белого логова. Мне не веришь, у Бекаса спроси, когда в себя придет». «Хм, Петю, конечно, спрошу. Ну, предположим, кадеты пойдут через Егорлыкскую, тогда…». «А другого пути у них все равно нет». «Не перебивай. Надо бы их встретить у станицы. Небольшими силами. А основной удар нанести с запада, от Ильинской». «Как же малыми силами 10 тысяч бойцов остановить?» «Здесь, в Торговой, на запасных путях стоит пара вагончиков. Видимо, они предназначались для Южного фронта, да так здесь на полтора года и застряли. И в тех вагончиках- баллоны и снаряды с отравляющими веществами. Они бы нам очень теперь пригодились. Понимаешь?» «Понимаю,- ответил Ларнак.- Но не очень».
Повисла тишина, кажется, оба закурили, запахло дымом. А Бекасов размышлял. Первое, он уже на станции Торговой. Вероятно, на катере по лиманам через Шаблиевку по Среднему Егорлыку добрались. Второе, химические снаряды находятся здесь с Германской. То есть, не красные их сюда из Москвы привезли. Это хорошо, значит скорого химического пополнения комиссарам ждать не приходится. И, пожалуй, самое важное- карты из штаба фальшивые…Полковник Васнецов, во время последнего инструктажа ему говорил, что первый удар будет нанесен как раз по Торговой. Дивизией Боровского. С востока выдвинется генерал Эрдели, их поддержат орудия Богаевского, ну и так далее…А по этим картам выходит по-другому. Что бы это значило?
« Наш химический заслон у Егорлыкской остановит белых. Для того, чтобы открыть баллоны с газом много бойцов не нужно. Поэтому обойдемся малыми силами. Штук двадцать противогазов Зелинского есть. А когда ветерком кадетов проветрит, тех, что уцелеют, мы кавалерией помнем. Остальные побегут к Кагальницкой. У станицы Мечетинской, мы их окончательно добьем двумя засадными дивизиями». «Лихо»,- сказал несколько дрогнувшим голосом, как показалось Бекасову, Ларнак. «Да, лихо. Только одна беда- нет у нас специалистов по химическому оружию. Разве что…Петя поможет».
Бекасов зажмурился так, что заболели глаза, чем чуть себя не выдал-вдруг бы в этот момент посмотрели на него. Получается, Думенко поверил, что добровольцы начнут наступление на Егорлыкскую. Но почему о подложных картах ему ничего не сказал Васнецов? И если бы Ларнак не побежал тогда в штаб, как бы липовые карты попали к красным? Никак. То есть получается…Нет, этого не может быть…
«Ладно, пусть пока Бекасов поспит. Если ранение несерьезное, завтра очухается, он парнем крепким был. Странно, что еще в себя не пришел». «Фельдшер ему морфина вколол».
Хлопнула дверь, это, вероятно, вышел Думенко. Вскоре ушел и Ларнак. Ротмистр приподнял голову. Заломило в затылке то ли от ранения, то ли от морфина. Оглядел себя. Туловище до пояса перевязано холщовыми бинтами. Именно бинтами, а не какими-то тряпками. Неплохо у красных поставлена медицинская помощь, подумал ротмистр. И морфин даже есть, не то что у добровольцев. Все обезболивающие, в том числе и кокаин перевели в Ледяной поход. И не только по прямому санитарному предназначению.
Дотянулся с лежанки до маленькой беленой печки, взял чайник, влил в себя почти все содержимое. Когда пил, осознал, как жадно требовал жидкости организм. В спине болело, но не сильно. Поднял правую руку, сжал и разжал пальцы. Слушаются,значит, действительно не сильно зацепило.
Что же делать дальше, как общаться с Ларнаком? Ясно, что он тоже человек Васнецова. Но как он мог зарезать, словно поросенка пожилого охранника в тюрьме? Или для достижения глобальной цели все средства хороши? Ладно, царство небесное служивому, но почему в штабе оказался полковник Васнецов и, главное, для чего Ларнак предложил Бекасову с ним разобраться? А если бы он его убил? Что, и это средство было бы приемлемо для выполнения особого задания? Какое же задание у Мокея? Вопросы, вопросы, на которые нет ответа. Ясно только, что вагоны с химической отравой в Торговой и до них нужно во что бы то ни стало добраться.
Как и обещал полковник Васнецов, к Бекасову перед посадкой в тюрьму, привели «знатока», служившего в химическом подразделении. Правда, как выяснилось, в хозяйственном взводе. Тем не менее азы применения боевых отравляющих веществ прапорщик знал. Описал как выглядят снаряды с хлорпикрином и синильной кислотой, как маркируются. Что представляют собой баллоны с хлором, как их располагать на передовой, как и когда открывать, учитывая направление и силу ветра. В общем, ничего сложного. Обладая хорошей памятью, Бекасов все это легко запомнил.
За крохотным окном домика железнодорожного смотрителя, а Бекасов не сомневался, что находится именно в нем ( рядом пути и паровозная водяная колонка), послышались голоса.
Прыгнул на топчан, закрыл глаза. Дверь скрипнула.
«Я тебе говорил, Тимофей, что нужно слушать Ларнака, с ним не пропадешь». «Поглядим,- ответил Тимофей.- Хитрый ты больно, Ильюха, гляди как бы на свою хитрость тебе не напороться». «Не пугай, еще хуже будет». «Не сомневайся».
Бекасов открыл глаза, изобразил улыбку.
– Принесли вам каши,- сказал без всяких эмоций Тимофей,- товарищ Мокей велел. Говорит, как очнется есть захочет.
Великан поднял котелок с кашей. Запахло вареной кукурузой.
-Будете, что ль?
-Обожди, -сказал Илья.- Пусть глаза-то хоть нормально продерут, все же раненный.
-А-а,-махнул свободной рукой Тимофей,- у меня таких ранений на фронте десяток было. Подумаешь, пуля слегка мясо порвала.
-Да-а, повезло вам, ваше благородь.
-Спасибо, товарищи,- наконец ответил Бекасов.- Умыться бы.
Тимофей помог ротмистру дойти до рукомойника, который был прибит у входной двери. Под ним стояло ржавое ведро.
Не успел как следует сполоснуть лицо, в комнатку вошел Ларнак. Велел Илье и Тимофею удалиться.
-Вижу вы в полном порядке,- весело сказал он.
-Думать и ходить могу,- ответил Бекасов.
-Это главное. Чудом мы спаслись. Я обязан вам жизнью, товарищ Бекас, вы закрыли меня своей грудью, вернее, спиной.
-Полно, товарищ Мокей,- сделал вид, что засмущался ротмистр. Он, разумеется, не собирался выкладывать своей догадки Ларнаку. Сам рано или поздно раскроется. – Пустяки.
-Мы на станции Торговая. Завтра сюда приедет помощник главкома Красной армии Сорокин,- продолжал уже по-деловому комиссар Ларнак.- Ваш приятель Думенко уже здесь. Он, кстати, заходил когда вы спали. Будет военный совет, на который хотят пригласить вас. Так сказал Думенко.
-Зачем?
-Не знаю,-соврал Ларнак. Не сказал, что Бекасов нужен красным, как специалист по химическому оружию.

Лихого казака, помощника главкома Красной армии Северного Кавказа Ивана Лукича Сорокина встречали помпезно, с хлебом солью и оркестром. Думенко расцеловался с ним три раза в обе щеки, крепко стиснул в объятиях.
Сорокин теперь был в силе. Алексея Автономова, командовавшего до Карла Калнина Северокавказской армией и обеспечившего оборону Екатеринодара от Корнилова, за непослушание Троцкому, отозвали в Москву. Творил Алексей Иванович что хотел, никто ему был не указ. Да еще напрочь поругался с гражданской властью Кубано-Черноморской республики, из-за чего затруднилось снабжение армии продовольствием, а часть ее бойцов и вовсе перешла к белым. Положение латыша Калнина тоже, как многие считали, было шатким. И он чем-то не угодил Троцкому. Возможно, тем, что когда возглавлял войско Кубано – Черноморской республики, не смог предотвратить конфликт гражданских властей с Автономным. Такого раздрая и бардака Москве на Дону и Кубани было не надо.
Сорокин же оказался на белом коне в прямом и переносном смысле. Нарком Красной армии Лев Троцкий очень его ценил. Именно Сорокин в марте 1918-го занял Екатеринодар, который без боя оставил генерал Покровский, а затем умело организовал его оборону. По расхожей легенде, именно Сорокин выпустил снаряд из пушки, которым убило командующего Добровольческой армией Лавра Корнилова. Кто ж знает, может так и было. И именно по его приказу тело погибшего генерала от инфантерии было выкопано из могилы, раздето донага, изрублено шашками и провезено на телеге по станицам. Вот, глядите казаки и казачки, что стало с командующим армией, которая нам противостоит- тлен и гадость.
После торжественной встречи красноармейцы встали в большой круг. Вдоль него на лихих конях понеслись Сорокин и Думенко, выделывая на ходу лихие фигуры- то на седло ногами встанут, то через шею жеребцов перелезут, то на коленях задом наперед поскачут. Не командиры, а циркачи. Бойцы хлопали, одобрительно свистели. Вслед за командирами кавалерийские навыки стали показывать обычные казаки.
Думенко и Сорокин с адъютантами и остальной свитой расположились за столом, который был накрыт на берегу реки, под вишнями. Угощали помощника главкома довольно скромно, но обильно- высокими белыми караваями, вареными курами, мамалыгой и кукурузным же самогоном. Он почти ничего не ел, только пил.
– Известен конкретный день начала наступления Деникина?- спросил Сорокин, кроша на стол серый хлеб.
-Из тех бумаг и карт, что удалось добыть товарищу Мокею, следует, что наступление начнется 10 июня, то есть через полторы недели. Удар будет нанесен по станице Егорлыкской,- ответил Думенко.
Помглавкома ухмыльнулся:
-Если белые знают, что их планы у нас, они наверняка перенесут дату и направление удара.
-Откуда им знать? Штаб, как утверждает Мокей, полностью сгорел, никто его там не видел.
-А Мокею можно верить? Может, его завербовала деникинская контрразведка.
-Хм. Пятнадцать человек бежали вместе с ним из плена. Семеро добрались до Торговой. Все утверждают, что товарищ Мокей вел себя как настоящий герой. Убил охранника тюрьмы, потом захватил катер, сам им управлял. Среди бежавших мой старый приятель Петр Бекасов. Они вместе отстреливались из пулемета, положили, как говорят, добрую сотню белых. Кому и чему ж тогда верить?
-Только обстоятельствам, товарищ Думенко. А они для нас довольно неприятные. Растет сочувствие к белым среди казаков. Полно дезертиров, перебежчиков. Деникин платит рядовым 30 рублей в месяц, офицерам 150, мы же кормим бойцов только идеей и не всегда свежей кашей.
Сорокин поднял миску мамалыги, понюхал, бросил её на стол. Каша разлетелась, обдав сидевших рядом адъютантов, бело-желтыми ошметками.
Бойцы притихли.
-Прошу прощения, товарищи,-извинился Сорокин. Выпил полстакана самогонки, следом еще. Вытер ладонью усы, сгреб со стола накрошенный хлеб, забросил себе его в рот.- А что ваш приятель, как его…Бекасов. Он кто, перебежчик? надоело генералам служить?
– Товарищ Мокей утверждает, что Бекасов оказался в тюрьме белых случайно- шел домой с фронта в Саратовскую губернию, да напоролся на деникинцев. Те предложили записаться в белую армию, а он их послал куда подальше. Ну и схватили. Мы с Петром вместе в госпитале под Варшавой лежали. Его белые при побеге ранили. Но, как бывший военфельдшер 3-го линейного полка, могу сказать, что ранение пустяковое. Главное другое- Бекасов после выписки из госпиталя, служил в химическом подразделении.
– Вот как. То есть, он знает как обращаться с отравой.
-Несомненно.
-Замечательно. Когда еще из Москвы химиков пришлют, а Деникин уже готов к прыжку. Но мы его прыть-то охолоним. Дадим понюхать хлору. Ха-ха. Позовите товарищей Мокея и Бекасова, хочу лично взглянуть на героев.
Адъютанты Думенко сорвались с места и вскоре перед столом уже стояли комиссар Ларнак и ротмистр Бекасов. Петр Ильич был в солдатской шинели, наброшенной на плечи.
Сорокин расправил указательным пальцем усы, крепко расцеловал обоих.
-Спасибо, товарищи, вы истинные герои-казаки. Мы воюем за справедливое, интернациональное дело. Да, враг еще силен, но мы верим в победу, потому что среди нас есть такие, как вы. Спасибо!
Помощник главкома снова расцеловал «героев». Подошел к столу, налил три полных стакана самогона, протянул Бекасову и Мокею, чокнулся с ними, залпом выпил. «Герои» последовали его примеру.
Сорокин снял с гимнастерки нагрудный знак- красную звезду с плугом и молотом в обрамлении лавровой и дубовой ветвей, попытался нацепить на шинель Бекасова. Но звезда упала в лужу. Иван Лукич ее поднял, обдул, сунул в ладонь ротмистру.
-Носи с гордостью, товарищ. Шел домой никем, а стал красноармейцем. Мы не можем теперь, когда горит наш русский дом, сидеть по куреням, у баб под юбками. Или ты и теперь откажешься служить родине?
-Почту за честь воевать в рядах в Рабоче-крестьянской красной армии, товарищ главком,- ответил ротмистр.
-Ну-у,-поморщился Сорокин.-Пока только помощник главкома, но думаю скоро…Эх.. А тебе, товарищ Мокей, вот.
Он вынул из деревянной кобуры маузер, протянул за ствол Ларнаку.
-Стреляй наших врагов, как ворон на кладбище, не жалей, тем более глаз у тебя меткий.
Выпил еще стакан. Облокотился на плечо Думенко:
-Мне бы прикорнуть часок, утомился с дороги.
Адъютанты повели Ивана Лукича в соседний купеческий дом, крашенный розовой краской, где ему был отведен весь второй этаж. В дверях Сорокин обернулся, вскинул сжатую в кулак руку:
-Пролетарская революция победит во всем мире!
-Несомненно,- кивнул Думенко, взял Бекасова под локоть.- Пойдем-ка поговорим с глазу на глаз.
Они сели на лавочку у крутого спуска к Среднему Егорлыку.
-Жалко, спивается Иван Лукич, а хороший казак, лихой,- сказал Думенко, прикуривая папиросу.- Знаю, ты ранен и тебе лечиться надо, но тут такое дело, Петр…За Одесской улицей, у Бровки стоит баржа. В ней несколько десятков пудов химических снарядов и несколько дюжин баллонов с какой-то отравой. Ты ведь специалист в этом. Нужно определить что за гадость такая, как ею пользоваться. И перебросить в Егорлыкскую. Судя по картам, которые вы с Мокеем прихватили, наступление Деникина скоро начнется именно с нее. Сможешь?
-Снаряды какого калибра?
-Обычные, трехдюймовые и пара ящиков, кажется, для 122 миллиметровых полевых гаубиц. Страшно даже к ним лишний раз подойти, здесь знаток нужен.
-Борис, а не боишься, что и белые хлор применят?
-Нет. Они ж теперь из себя цивилизованных изображают, пленных почти не расстреливают, говорят, что соблюдают все международные конвенции. В статье 23 Гаагской конвенции от 1899 года говорится о полном запрете химических боеприпасов, предназначением которых является отравление живой силы противника. Я изучил вопрос.
-То есть, они соблюдают конвенцию, а вы…
-Да брось, Петя, когда идет речь идет о жизни и смерти, папу родного уксусом отравишь. Ха-ха. Шучу. Мы ведь только попугаем кадетов хлором, выведем из психологического равновесия, а потом уже и честно шашками порубаем. Ну так согласен оказать хотя бы консультацию?
-Где, говоришь, баржа стоит?
-За мысом у Бровки, отсюда пара верст будет. Посудина называется «Беляна». Завтра нужно все перегрузить с нее на железнодорожные вагоны и отправить в Егорлыкскую. Отдыхай пока, а утром вместе двинем на Бровку.

После самогона опять разболелась голова. Бекасов лежал в тесной комнате смотрителя и напряженно думал- допустить отправление химических боеприпасов в Егорлыкскую нельзя. Если их завтра загрузят в вагоны, будет поздно, нужно действовать сейчас. Но как?
Дверь приотворилась, без стука вошел какой-то казак, закашлялся.
-Доброго здоровья,- наконец сказал он.
Что-то знакомое показалось ротмистру в лице казака в черной мохнатой шапке, но Бекасов не мог вспомнить где его видел.
-Мы с вами от белых на баркасе бежали. Я Май Луневский, бывший унтер-офицер 1-ой русской армии генерала Ренненкампфа. Помните того рябого солдатика в кутузке, что в вас ротмистра признал?
Бекасов промолчал, явно чуя недоброе.
-Это Сёмка Вольнов, он тоже с нами убегал. Так вот…я слышал как он Думенко шептал, что видел вас весной под Екатеринодаром в рядах корниловцев и вы де стреляли по нашим из пулемета.
-И что же Думенко?- треснувшим голосом спросил Петр Ильич.
-Думенко поблагодарил рябого за бдительность, сказал что представит к ордену. Тот стал просить хоть сто рублей, но комкор его прогнал. В общем, мое дело, конечно, сторона. Не знаю зачем вы тут, но вам нужно уходить.
-Что за бред!
-Да бог с ним, с Сёмкой. Я ведь тоже глаза имею. И видел вас в Манычской в форме алексеевца, нас тогда на телеге мимо штаба везли, а вы с каким-то полковником душевно беседовали.
Повисла тишина. Ходики на стене, казалось, стучали прямо по голым мозгам ротмистра. Провокатор, подосланный Думенко? Но для чего бы тогда этот Луневский со странным именем Май, стал предупреждать о доносе рябого? Попытка спровоцировать на необдуманные действия, только с чего вдруг Думенко стал его подозревать?
-Зачем вы пришли?- в лоб спросил, приподнявшись на топчане, Бекасов.
-Хм. Пригляделся я к большевикам и понял, что гнилые они. И не потому что среди комиссаров сплошь жиды, да латыши. Нет, красные начали якобы справедливое дело с крови и теперь эту кровь они льют сплошными реками, причем кровь мирных людей. Я и представить не мог, что в русском человеке может быть столько страшного зверя. Если красные победят, они всю страну в голгофу превратят. Какое семя посеешь, то и взойдет. Кровавое семя большевики посадили, и пока вся земля кровью не пропитается, не уймутся. И с немцами подлый мир подписали. Цари земли веками собирали, русские солдаты за них жизнями платили, а они их немцам подарили. Словом, беги, ротмистр, прямо сейчас, пока не поздно. Я видел перекосившееся лицо Думенко, он поверил рябому Сёмке.
Бекасов встал с лежанки, поправил бинты на плече. Видимо от нервов спина разболелась. Взял с печи стакан чаю, пару раз отхлебнул. Думал что сказать Луневскому. Но тот заговорил первым.
-Я готов идти с вами. Знаю, что возможно погибну, но пусть это будет искупление за мои грехи, которые я совершил в рядах этих упырей.
-А где Ларнак?-спросил Бекасов.
-Не знаю,-пожал плечами бывший унтер,- но вам лучше с ним не встречаться.
-Это почему?
-Он явно что-то замышляет, не пойму чего.
-И я не пойму,- кивнул ротмистр.- Вот что, Май…

Когда стемнело, Бекасов и Луневский, пробрались темными переулками к дому купца Савельева, где квартировал замкомандарма Сорокин. Перед этим унтер сходил на разведку, узнал, что дом практически не охраняется. Адъютанты Ивана Лукича разместились в соседнем доме, откуда доносились пьяные крики. А еще Луневский сбегал на Балку и подтвердил, что ржавое судно «Беляна» действительно стоит у причала.
План ротмистра был прост и опасен. До утра Думенко, даже если он поверил рябому, Бекасова все равно не тронет. Поэтому действовать нужно незамедлительно- а именно, взять в заложники пьяного комиссара Сорокина и прикрываясь им, угнать баржу с химическим снарядами. Такая важная птица будет очень кстати добровольцам. Куда угнать судно? В Манычскую, разумеется. Вода теперь поднялась, плоскодонная баржа пройдет через лиманы, где «Св. Павел» бы непременно застрял.
В окне комнаты где квартировал Сорокин, горел тусклый свет. «Странно,- подумал ротмистр,- зачем пьяному свет? Наверное, адъютанты на всякий случай оставили».
Бекасов и Луневский поднимались по скрипучим ступенькам, старясь как можно меньше наступать на них. Дверь в комнату комиссара была приоткрыта. Первым вошел внутрь Май, за ним шагнул ротмистр. Он держал в руках два револьвера. Дело не требовало много времени. Кляп в рот, ноги и руки связать ремнем и вперед. Луневский вынесет Сорокина. О лодке он уже позаботился.
Адъютанты все так же пьяно голосили в доме напротив.
Однако к изумлению Бекасова кровать, на которой явно кто-то недавно лежал, была пустой.
-Опустите револьверы, ротмистр,- раздался голос сзади.
Бекасов с Луневским обернулись. В углу довольно просторной комнаты, под образами на стульях сидели Ларнак, связанный Сорокин, с выпученными от ужаса глазами и Илья. У последнего в руках была кавалерийская винтовка Мосина. Мокей улыбался:
-Не ожидал, что сюда придете, Петр Ильич. Думал, сразу на барже встретимся. Думенко мне сказал, что химические снаряды в вагончиках, здесь в Торговой, на запасных путях находятся. Обманул, хитрец. У Ильи родители были глухонемыми, по губам прочитал слова Думенко, когда он с вами разговаривал.
Илья со значимостью кивнул и тут же начал чесать свой овощной нос.
-Так мне стало известно, что отрава на барже- продолжал Ларнак-. Что ж, наши пути сошлись, ротмистр. Еще не поняли? Я работаю на полковника Васнецова с февраля. Нет, не подумайте, не по принуждению я сделал свой выбор. Сам пришел к выводу, что с Троцким и его выкормышами мне не по пути. Ленин, кстати, более взвешенный и разумный политик, я слышал в Петрограде несколько его выступлений. Разумный, но тоже псих. Ха-ха. Ну скажите на милость, какая может быть Всемирная пролетарская революция, когда весь мир видит какой кровью обернулись для России Февральская и Октябрьская. Она пойдет на пользу не нам, а Европе. Местные буржуи просто улучшат жизнь своим рабочим. А сытый человек воевать не будет, нет. Но большевикам такие умные, как Ленин не нужны. Они его отравят или застрелят. Вот увидите. Им нужен всемирный хаос, а счастья они кроме самих себя, дать не могут никому. Глупость императора Николая в том, что он ввязался в войну, когда страна только только начала кормить себя до сыта. За это я его ненавижу и презираю. И поэтому всегда поддерживал Февраль. Но потом мне показалось, что малодушные генералы, скинувшие царя и испугавшиеся пустышку Керенского, сами ни на что не способны. Не способны, а туда же- воевать за Россию. И я записался в Рабоче-крестьянскую армию. Сначала был помощником комиссара у Якира, потом перебросили на Дон перед Первым походом добровольцев на Екатеринодар, к Карлу Калнину. После того как убили, комиссара 1-ой кавалерийской роты крестьянского полка, я попал к Думенко. Меня поймали бойцы генерала Эрдели в феврале под Ростовом, куда я ездил для налаживания связей с атаманами станиц, симпатизирующих красным. Со мной долго беседовал полковник Павел Николаевич Васнецов и открыл мне глаза на мои заблуждения.
Бекасову надоело слушать длинную исповедь Ларнака. Он уже давно понял, что Мокей сотрудник Васнецова и подробности его биографии узнавать именно теперь у него не было желания. Но все же один вопрос он хотел прояснить.
-Почему же полковник не сказал, что мы работаем вместе?
-Странный вопрос. В разведке это называется двойным ударом. Агенты находятся рядом, но до поры до времени не знают, ни друг о друге, ни какое задание кто выполняет. Это делается в целях страховки. Если один провалится, другой не потащит его за собой. Признаться, Васнецов доверял мне больше, чем вам- я знал о вашем задании, вы о моем нет.
-Странно,- протянул Бекасов.- Очень странно и непонятно. Вы зарезали охранника в тюрьме.
-Ерунда. Заранее приготовленный пузырь с бычьей кровью.
-Поэтому так и брызнуло?
-Да. Думал сразу догадаетесь.
-А штаб, а Васнецов, спящий на лавке?
-Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как там ночью оказался полковник. Бог его, знает, может, выпил да и уснул. Я разрешил вам с ним разобраться, потому что знал, что вреда вы ему не причините. Карты и схемы, разумеется, липовые.
Сорокин с кляпом во рту замычал, страшно вытаращил глаза. Илья отвесил ему подзатыльник. «Выпить еще хочешь?». Иван Лукин затряс своими черными усами, пытаясь сказать что-то явно оскорбительное. Но Илья больше его бить не стал, только показал кулак.
-Какого же дьявола, спрашивается, тогда добровольцы меня подстрелили?
-Да и вы, помнится, палили по ним из пулеметика без остановки.
-Старался брать выше.
-Ну да, конечно. Спортивный бой порой переходит в реальный мордобой. Когда нервы, здесь уж не до церемоний. Всюду хватает метких стрелков. Радуйтесь, что только поцарапали. Ах да, самое главное- моя задача доставить в штаб Добровольческой армии этого усатого таракана по фамилии Сорокин. Ваша, насколько знаю, украсть у красных химические боеприпасы. Вы посчитали, Сорокин вам пригодится.
-Вы невероятно догадливы, товарищ Мокей.
-Ха-ха. Не сердитесь. Я хотел уйти с, хм…трофеем на «Св. Павле», но теперь уж давайте вместе.
В комнату вошел Тимофей. Увидев Бекасова и Луневского, напрягся. Но Ларнак кивнул-можешь говорить.
-Шлюпка у берега,- сказал Тимофей, все еще глядя исподлобья.
-Ба-ардак,- протянул Бекасов.- Вся агентура контрразведки Добровольческой армии собралась в Торговой.

На двух лодках тихо подошли к барже за мысом. Начало светать. Название «Беляна» сильно контрастировало с ее черно-ржавым обликом. У трапа, перекинутого на посудину, сидели двое солдат. Они, кажется, дремали, опершись на ружья с примкнутыми штыками. Илья и Тимофей бесшумно скрылись в прибрежных кустах, а через некоторое время оба красноармейца уже лежали на земле. Илья махнул рукой.
Тяжело дышавшего и все еще дико вращающего глазами Сорокина, закинул на плечо Мокей, подпихнул локтем: « Какой же ты разговорчивый, Иван Лукич ,надоел». Первым по трапу на посудину вбежал унтер Май Луневский. Осмотрел палубу, помахал рукой.
-Я на рубку,- сказал Ларнак, когда все оказались на барже.-Нужно быстрее уходить.
– Сначала следует удостовериться, что химические снаряды здесь,-ответил ротмистр.
-Как ты в этом удостоверишься? в трюме темно, как у слона…в ухе. И фонаря не найдешь.
-У меня есть,- сказал Тимофей.- Он достал из безразмерных галифе карманный сигнальный фонарь Pertrix, который тут же вспыхнул в его руке.-В будке железнодорожника одолжил, где господин ротмистр квартировал.
Связанного комиссара оставили на палубе под присмотром Луневского, остальные стали спускаться на корме по крутой лестнице в трюм. Дверь в него отворилась с жутким скрипом, перевернув внутри Бекасова все печенки.
Он вошел внутрь первым, оказался на металлической площадке. Тимофеев посветил вниз фонарем.
По обоим бортам баржи стояли ящики разных размеров, с нарисованными на них цифрами. Их было не меньше двадцати. За ними в глубине корабельного чрева стояли ряды красных баллонов с синими кранами. Приблизительно из таких немцы, англичане и французы травили друг друга. Газобаллонная атака, организованная русскими войсками под Сморгонью 24 августа 1916 года провалилась, так как неправильно выбрали место газопуска. Ну а потом императорское химическое подразделение немцы накрыли артиллерией. Об этом рассказал Бекасову человек полковника Васнецова, который просвещал его на эту химическую тему.
-Баллоны с жидким хлором,- без сомнения сказал ротмистр.
-Да, видел я такие,- вздохнул Тимофей.- Хорошо хоть на себе не испытал. А моим приятелям не повезло. Их немцы потравили этой гадостью под Болимовым. Один еле уцелел, он и рассказал.
Спустились вниз. Бекасов внимательно осмотрел баллоны, на которых было зелеными буквами написано «CL+3000». Рядом нашел ящик с противогазами Зилинского-Кумманта. Одну маску с прикрученным квадратным, словно кирпич, фильтром, надел, одобрительно кивнул. Его примеру последовал Ларнак, засмеялся в резиновой маске, как ребенок. Вдруг закашлялся, стал задыхаться. Бекасов открыл в его фильтре снизу затычку. Тот сразу успокоился, показал большой палец, мол, теперь все замечательно.
И тут зажегся тусклый желтый свет. На площадке у двери показались улыбающийся комкор Думенко и помощник командарма Сорокин в окружении красноармейцев. Они держали за шиворот окровавленного Мая Луневского. Унтер был бледен как простыня.
-Здравствуйте, господа шпионы,- заулыбался еще шире Борис Мокеевич.-Давно не виделись. Зачем же вы так необходительно обошлись с товарищем Сорокиным? Вы ведь «ваши благородия», белая кость, не то что мы крестьяне-малороссы. Не хорошо-с. Думаю, помощник командарма остался очень не доволен подобным обхождением и это заметно скажется на вашем дальнейшем самочувствии. Ха-ха.
Илья начал медленно поднимать револьвер, но его остановил Тимофей:
-Не надо, друже,- он взялся за ствол Нагана приятеля.
-Так это ты…нас сдал?- ужаснулся Илья.
Тимофей тяжело вздохнул всей своей богатырской грудью:
-Я подумал и решил, что с красными мне будет лучше, извини, брат.
-Скотина!
-Все мы скоты, одни меньше, другие больше. Мне вон за вас комиссары теперь денег дадут и орден, а что ты получишь от ваших благородий? Пулю и яму в несколько саженей. Так что еще раз прости.
Сорокин и Думенко спустились вниз. Иван Лукич расправил усы, ударил в лицо Мокея. Но так как тот был в противогазе, лишь разбил себе руку о металлическую окантовку стекол. «Жидовская морда»,- процедил он сквозь зубы.
-Плохо вас обучили в контрразведке.- К ротмистру, который тоже не снял противогаз, вплотную подошел Думенко. Нервно дернул головой.- Попались в мышеловку, как глупые зверьки. Да-а, я о полковнике Васнецове и его сотрудниках был гораздо лучшего мнения. Эх, Петя, не с теми ты мальчиками связался. Знаешь что сталось с той девушкой, за которой мы вместе в госпитале ухаживали? Она сбежала к немцам и,говорят, вышла замуж за какого-то пузатого бюргера. Ха-ха. Вот она сделала правильный выбор. Хорошо там, где можно неплохо поживиться. А что тебе дали твои генералы? Сами-то сюда не сунулись, тебя на заклание послали. Ладно. Товарищи, берите этих неудачников, допрашивать буду их лично.
Красноармейцы начали спускаться вниз, оставив на верхней площадке унтера Луневского одного.
-Держи дверь, Май!-крикнул ему Бекасов и тут же выдернул защитную чеку из ближайшего красного баллона, повернул до отказа синий вентиль.
Раздался резкий свист. Из баллонного крана пополз желтый дым, запахло царской водкой. Ротмистр бросил противогаз из ящика Илье. Находившийся рядом предатель Тимофей схватился за горло, со стуком, будто ноги у него были каменные, опустился на колени. Думенко и Сорокин закашлялись, ринулись по лестнице к выходу. Их попытался остановить унтер Луневский, но подскользнулся на ступеньках, ударился головой о железные поручни лестницы. Несколько красноармейцев свернулись на полу, остальные побежали за своими командирами. Когда большевики скрылись за дверью, Бекасов крикнул Ларнаку «В рубку!» Тот кивнул. Ротмистр завернул кран хлорного баллона.
На палубе никого не было. В наступившем рассвете было видно, как большевики во главе со своими командирами, во всю прыть убегают прочь. Несомненно Думенко и Сорокин не понаслышке знали, как действует боевой хлор.
Мотор завелся сразу. Ларнак дал полных ход, обогнул мыс. Старая баржа свободно делала 15 узлов. В это время Илья с Бекасовым вытащили на палубу Луневского. Тимофей и нескольких красноармейцев выползли сами. Не успели сильно отравиться хлором.
Когда богатырь отдышался, сложил перед Ильей молитвенно руки:
-Прости.
-Пошел вон,- сказал ему Бекасов.
-Что?
-Прыгай за борт и вы все туда же! Ну, живо!
-Вас рябой Сёмка выдал,- сказал великан.- Я лишь подтвердил Думенко его слова. Он ко мне прицепился как клещ, говорит, знаю что вы лазутчики. Или рассказывай все как на духу, или к архангелам отправлю. Думал, все само образуется, потому и рассказал. Мне за вас мученическую смерть принимать не охота. Кто вы мне?
-Действительно, кто я тебе? Подумаешь, пару раз на фронте на себе раненного волок, угрюмо сказал Илья.
-Прости.
-За борт,-повторил ротмистр.
Красноармейцы перекрестившись, прямо в шинелях сиганули в реку. Тимофей, размазывая слезы то ли от хлора, то ли от страха, прыгнул следом.
-Напрасно, ваше благородие, отпустили. Надо было прикончить гадов,- сказал Илья.
-Никогда не убивай без надобности, ни людей ни животных, ни даже букашку,- ответил тот.
Луневского тошнило. Илья зачерпнул ведром за бортом воды, помог ему умыться.
Станцию Торговую прошли спокойно. Красные не приближались к берегу. До моста через железную дорогу их видно не было. А вот с моста, еще издали начали палить по барже из пулемета и ружей.
Однако Ларнак пронзительным гудком «Беляны» напугал красных. Они оставили пулемет, скрылись за насыпью. Видно решили, что беглецам нечего терять и от отчаяния они взорвут себя вместе с баржей у моста. Ветер с реки и от отравы будет не спастись.
В рубке баржи Ларнак обнаружил початую пачку папирос, закурил. Предложил Бекасову, но тот отказался. Ему казалось, что тяжелый запах хлора ощущается даже здесь, на свежем воздухе. Мокей выпустил несколько синих колечек.
-Эх,- вздохнул он,- провалил я задание, упустил Сорокина. И все из-за вас. Погрузил бы комиссара на «Св. Павла» и уже был бы в Манычской.
-Вас никто не заставлял следовать за мной,- хмуро ответил Бекасов.- Выполняли бы свое поручение. И предателя Тимофея на груди пригрели.
На это Ларнак ничего не ответил. Докурил папиросу, принялся за другую.
-Ладно,-сказал он,- по крайней мере ваше задание вместе выполнили, отраву у красных отобрали.
-Еще не вечер, до Манычкой плыть и плыть.
-А вы что же и в самом деле хотите эту гадость доставить Деникину?
Бекасов сразу даже и не понял сути вопроса, а когда до него дошло, внимательно взглянул в глаза Ларнака.
-У вас есть другое предложение?
-Да, есть. Спрятать эту гадость там, где ее не найдут ни белые, ни красные. Пусть война будет честной. Антон Иванович Деникин высоко порядочный человек и не станет против русских людей применять хлор, иприт, фосген и прочую мерзость. А если он погибнет? Представьте, что вместо него командующим станет, скажем, наш с вами шеф- полковник Васнецов. Я не уверен, что у него дрогнет рука.
Вышли на широкий простор, огромное озеро в полторы версты шириной, которое образовывали реки Маныч, Селенка и Чепрак. Тут с правого берега послышались раскаты и почти сразу впереди баржи вздыбилась двумя фонтанами вода. Ларнак заложил резко влево. Следующие разрывы легли за судном. Третий залп положил снаряды близко к правому борту. Бекасова окатило водой, он почти оглох. Судно накренилось резко на бок. «Вот и выход,- подумал он,- сами красные его и подсказали».
-Все само собой решается, не нашим ни вашим!-крикнул он Мокею.
Обернулся и увидел, что Ларнак сидит за штурвалом, откинувшись назад, со стеклянными глазами. Из распоротого горла пульсировала кровь.
Илья сидел на носу баржи, сдавив уши ладонями. Рядом что-то ему говорил Май Луневский.
-За борт!- закричал ротмистр. – Прыгаем, иначе потонем вместе с корытом. Что же они, чудаки, фугасами-то лупят. Попадут в трюм, все реки вокруг потравят. А посудине самое место на дне, здесь ее никто не достанет.

Только успели спрыгнуть с «Беляны» и отплыть саженей на десять, как она с жутким стоном и свистом от вырывающегося из чрева воздуха, ушла под воду.
Из пушек больше не стреляли, пару раз полоснули по плывущим беглецам из пулемета. Повезло. Откуда-то быстро наполз белый, густой туман. Впереди же было чисто.
Обессиленные легли в густых прибрежных кустах. Даже не обратили внимание на двух гадюк, проползших мимо. Подумаешь змеи, от красного дракона сбежали. Первым заговорил Илья. Он мял все еще гудящее от разрыва правое ухо.
-Я к Деникину больше не вернусь,- сказал он.- Надоели все. Большевики обещают коммунистический рай, белые демократический. А не может быть на земле никакого рая, потому что человек по своей натуре всегда чем-то недоволен. К тому же всем не угодишь. Одному окружающий мир кажется раем, другому адом.
Ротмистр удивился столь серьезному рассуждению простого крестьянина. А тот продолжал:
-Нет у меня никаких пятерых детей по лавкам и жены. Ничего нет. И у Тимофея нет. Это нас так в контрразведке научили, чтобы правдивее биография была. Сам себе удивляюсь. Не в жизнь бы не согласился шпионом быть, если б не Ларнак. Уважал я его за ум и силу, а еще за человечность. Раз он согласился кадетам служить, значит, так надо, так правильно. И мы с Тимофеем согласились. Вместе с Тимошкой на фронте вшей кормили. Эх, да что там…
Илья завздыхал, обхватил плечи руками, пытаясь согреться:
-Никак я в толк не возьму как Тимошка мог меня предать. Перевернулся мир с ног на голову, кто ранее двумя руками крестился, тот теперь теми же руками брата своего душит. И за что нам такое наказание, господи, за какие такие грехи!
-А почему Сорокин назвал Ларнака жидовской мордой?-задал неожиданной вопрос Луневский.- Если комиссары сами все жиды, как ты говоришь, так они их любить должны.
-Черт их разберет этих комиссаров,-ответил Илья.- Сами не знают кто они и зачем. Ну, будьте здоровы, не хворайте.
-Ты теперь куда?-спросил Май, когда Илья решительно поднялся.
-Далеко, очень далеко. Возможно, на другой конец света. Слышал я, что нашим эмигрантам в Константинополе бразильские власти предлагают перебраться за океан. Дают бесплатно земли и подъемные. А что? Раз русская земля не хочет, что б на ней мирно хлеб растили, пусть бразильская от моих рук плодоносит. Бог один и белый свет один. Уйду через Грузию в Турцию, нам не привыкать версты ногами мерить. А вы уж тут сами, без меня разбирайтесь. Только одно могу сказать- на крови поставленное, в крови и утопнет. Ни белые, ни красные не победят, война будет продолжаться еще сотни лет, в головах. А у меня столько времени в запасе нет.
-Погоди,- встал Май Луневский.- Я с тобой.
-Вот значит как.- Бекасов выплюнул изо рта горькую травинку.- Вы в теплые края, а родина пусть пропадает.
Май присел перед ним на корточки.
-Я ведь бывший штабс-капитан. В унтеры меня разжаловали за драку с майором Протасовым. Редкостная, доложу вам, была свинья. Жульнически обыгрывал офицеров в карты, не брезговал и солдатами. И вот перед самым наступлением на Вильно, я не удержался и дал ему в рыло. У него были какие-то штабные связи и меня и разжаловали в унтеры. Я к чему говорю. Родина- это не кудрявые березки с лубочными церквями, это в первую очередь люди. Разочаровался я в русском человеке. Такой грех, какой он теперь на себя взвалил, ему до нового пришествия не отмолить. От русского человека я хочу убежать, от самого себя. Да, может, пожалею. Но уверен, еще больше пожалею, если останусь в России. Мы ее предали, Россию, все вместе предали. Советую и вам, господин Бекасов, последовать нашему примеру. Ну к чему вам возвращаться в Добровольческую армию? Вы ведь не просто так сказали, что химические боеприпасы не должны достаться никому. То есть тоже не верите ни тем, ни другим. Идемте с нами. Начнем новую жизнь. Здесь уже ничего хорошего не будет.
Ротмистр Бекасов не ответил ничего. А Илья и Май отдали ему честь и уверенно зашагали по мокрому от росы лугу, заросшему буйной полынью. Петр Ильич смотрел им в след и думал – куда их занесет выбранная дорога? Может, действительно там, за синими океанами и высокими горами эти двое найдут свое счастье. Ведь для него и нужно-то совсем ничего: гармония с самим собой и миром. Ну дай-то им бог.

Луна-16

Давно уже Феликс Бабочкин не подходил к домашнему телефону. То реклама пластиковых окон, то «выгодные» банковские предложения, а то и вовсе эскорт- услуги. В советские времена в очереди на телефон стояли годами, а теперь не знаешь куда от него спрятаться. Стоит на всякий случай, мало ли что.
Феликс и теперь не собирался брать трубку. Он только открыл глаза- лег около трех после встречи с бывшим студенческим приятелем Васей Трубкиным- и раздумывал ехать ли ему сегодня в редакцию. Сценарий о борьбе Юрия Андропова с советской торговой мафией, был утвержден на канале и он собирался обсудить с шеф-редактором новую тему для документального фильма. Но это можно было сделать и завтра, не горело. К тому же после «встречи» в голове жужжали какие-то синие мухи и кусали за нейроны.
Однако звонок оказался на редкость настойчивым. Он затихал после продолжительного надоедания и почти сразу начинался снова.
Ну и кто это такой неугомонный?- морщился, лежа на широких пуховых подушках, Феликс. Их покупала еще его подруга Алиса Бурцева. Она так же резко пропала из его жизни, как и появилась. Что их связывало, Феликс до сих пор и не понял. Абсолютно разные- он, как почти все журналисты, задумчивый, весь в себе пофигист и зануда, она- веселая, расчетливая, целеустремленная юная стервочка. Правда, довольно красивая, как и положено стервочке. Работала, кажется, в какой-то внешнеторговой фирме, точно Бабочкин и не знал. Познакомились на выставке в Сколково, где Феликс собирался записывать интервью с одним из директоров инновационного предприятия. Она все время где-то рядом дышала на него своим молочно-пряным дыханием. Он не выдержал, просто представился: сценарист документального кино Феликс Бабочкин. Девушка рассмеялась, протянула ему свою мраморную ручку. Бабочкин даже поежился от этого каменного холода, но сердце-то как раз наполнилось теплом. Так и стали жить вместе. Объединял их не только великолепный, отвязанный секс. И уж конечно, не любовь, а что-то непонятное. А в один прекрасный, вернее дождливый день, она пропала. Оставила лишь лаконичную записку на кухонном столе: «Пока. Спасибо». Переживал ли Феликс? И да, и нет. Но скорее второе. И все же порой ему не хватало Алисы. Возможно, только потому что пока не нашел ей замены. Так часто бывает. Женщина кажется незаменимой лишь до следующей женщины.
Может, Бурцева, совесть что ль в ней проснулась? Впрочем, почему совесть? Она не сделала по отношению к нему ничего предосудительного. Жили вместе, но независимо друг от друга. Алиса покупала себе всё сама и на него средств не жалела, так же как и он на неё. Равные, свободные в материальном и моральном отношении люди. Каждый свободный человек имеет право на свой выбор. Она его сделала.
Нехотя сполз с дивана, босиком прошлепал на кухню, где стоял телефон. Казалось, трубка на аппарате аж вибрировала. Вздохнув, взял её в руки. И сразу понял, что это далеко не Алиса. В ней кашляли, словно во время эпидемии чахотки. Наконец, раздался голос: «Извините, это господин Бабочкин?» «Так точно,-почему-то по-военному, довольно раздраженно ответил Феликс. Правда, голос ему показался знакомым, поэтому он не стал сразу, как обычно рекламщикам, говорить- мне ничего не надо, до скорых встреч.
Человек в трубке опять закашлялся. «Несколько лет назад вы брали у меня интервью о «Луне-16»,- продолжил он ровным, спокойным голосом.- Вернее, о её буровой установке, конструктором которой, я был. Благодаря моему буру удалось доставить на Землю лунный грунт».
Ах, да!- прищелкнул пальцами Феликс. Конечно он помнит. Кажется, господин Милованов. Нет, Миловидов. Точно. Ездил к нему в подмосковный Королёв, в Технологический университет, где он преподавал, кажется, физику и термодинамику. Как его по батюшке…?
Но гадать долго не пришлось. Звонивший представился сам: « Поликарп Матвеевич Миловидов, доктор технических наук, профессор».
Ну, разумеется,- на этот раз постучал себя пальцами по лбу Феликс. Как мог он забыть это патриархальное имя-отчество? Конструктор лунной буровой установки. Что ему вдруг понадобилось? Бывает так- долго уговариваешь человека на интервью, а потом от него тряпками не отмашешься, предлагает себя как на панели. Но здесь прошел почти год. Как нашел? Правильно, тогда в визитке был его домашний телефон, а мобильный у него изменился. Поэтому Миловидов и позвонил на домашний. «Слушаю вас, Поликарп Матвеевич». «Мне нужно срочно с вами встретиться, Феликс Николаевич. Срочно».
Бабочкин машинально взял с кухонного стола стакан с холодным недопитым с ночи чаем, сделал глоток. Срочно, надо же. Лунное затмение что ль надвигается? Не смешно. «Что стряслось?»-спросил он, подавившись чаинкой и тоже закашлялся. «Поверьте, это очень важно. Для меня». «Хорошо, но…» «На улице Гагарина, недалеко от Технологического университета где вы были, есть кафе «Мотылёк» с уличной верандой. Я буду ждать вас там ровно в полдень». «Подождите, это в Королёве?»
Однако ответа не последовало. Трубка закашляла, а потом в ней раздались короткие гудки. Феликс взглянул на часы- времени в обрез даже если ехать на своей машине. Но заводить ниссан после бурной встречи с приятелем было неосмотрительно. Что это я?- вдруг остановил себя Бабочкин. Думаю о поездке, как о решенном вопросе. С какой стати я помчусь сломя голову за тридевять земель, что понадобилось старику? Ну да, ему кажется уже тогда было глубоко за семьдесят. Как держали в институте, непонятно, вероятно за прежние заслуги. С другой стороны, человек бы не стал просто так звонить журналисту и требовать срочной встречи. А-а, ну понятно, наверное Миловидова хотят по старости вынести из института и он надеется на помощь прессы. Но он ошибся, Феликс теперь не имеет отношения у федеральным СМИ, которые как-то могли бы повлиять на эту ситуацию.
Раздумывая так, Бабочкин даже не заметил, что уже чистит зубы. Значит решено, он едет в Королёв. Нельзя игнорировать человека, даже если ты думаешь, что не можешь ему помочь. Может, твое слово и будет для него реальной помощью. Через мобильное приложение заказал на одиннадцать часов такси.

По дороге в Королёв с помощью смартфона восстановил в памяти некоторые факты по «Луне-16». Вообще, журналист Бабочкин, как скульптор работал только с тем материалом, который был нужен ему теперь. Потом быстро его забывал. Не помнил порой о чём писал на прошлой неделе. Так его мозг освобождался от ненужного хлама, чтобы ничего не мешало создавать новую иллюзию. Любой сюжет или фильм – это иллюзия автора, его субъективный взгляд на события. На основе некоторых вроде бы реальных фактов, за достоверность которых не может ручаться никто.
Итак, «Луна-16» совершила мягкую посадку в районе Моря Изобилия 20 сентября 1970 года в 8 часов 08 минут. На борту станции был установлен буровой станок. О конструкции этого бура и о её создателе, Феликс и делал сюжет прошлой осенью для научно-популярной передачи «Технопарк». С помощью уникальной буровой колонки впервые в мире автоматическая станция доставила на Землю лунный реголит. Именно автоматический режим управления аппаратом, стал главным достижением той космической миссии.
Феликс почувствовал очередную ностальгию по прошедшим временам и безвременно исчезнувшей из эфира, вполне приличной, рейтинговой программы, где он, как журналист, играл основную скрипку. В передаче преобладали авиационно-космические темы, и Бабочкин, фактически как главный редактор, позволял себе высказывать в ней всё, что считал нужным. Это редкая удача для телевизионщика- не иметь дышащих в затылок редакторов и вечно придирающихся по поводу и без повода начальников. Главная мысль всех его прошлых сюжетов- мы не одиноки во вселенной, потому что в бесконечности не может быть исключений. Передача канула в лету вместе с каналом, на котором выходила. Время от времени Феликс подумывал о воскрешении программы. Космическая тема была мила и близка его сердцу. Но на нее нужны были спонсорские деньги. Раскошеливаться же никто из бизнесменов- толстосумов в нынешние тяжелые времена, не торопился.
Профессор Миловидов сидел в дальнем углу крытой коричневым тентом веранды кафе «Мотылёк». Заведение была довольно уютно- резные деревянные перегородки между рядами столиков, увитые зелеными плющами и диким виноградом, декоративные, в виде старинных керосиновых ламп, светильники на тонких, витых столбиках.
Перед Поликарпом Матвеевичем стояла полупустая чашка с кофе на крохотном блюдце, пачка отечественных сигарет и пепельница с тремя окурками. Значит, пришел много раньше. Он сидел, свесив на грудь седую, в желтых подпалинах голову. Казалось, дремал. Непослушные, густые не по годам волосы, были растрепаны, придавая его виду некоторую небрежность. Однако костюм на нём был шикарный-черный в мелкую, еле заметную синюю полоску. И красный, почти алый галстук, завязанный крупным узлом под воротником иссиню-белой рубашки. Картофельный нос с крупными порами покачивался, словно шхуна на волнах. «Храпит что ли?»
Феликс вежливо закашлялся. Нет, профессор не спал. Он тут же встал, крепко пожал Бабочкину руку, даже слегка поклонился. Жестом предложил занять место напротив. Подошедшего официанта он попросил принести «молодому человеку кофе». «Что-нибудь еще?»-поинтересовался служащий кафе. «У нас серьезный разговор»,- не оборачиваясь, ответил Миловидов. Официант, довольно откровенно покривившись, ушел выполнять заказ. Профессор протянул Бабочкину пачку сигарет. Когда тот сказал, что несколько месяцев назад бросил, положил её обратно на стол, вздохнул. Видно, тоже давно пытался решиться на этот поступок. Однако почти сразу вынул сигарету с белым фильтром, жадно прикурил. Сделал глоток из чашки.
Вернулся официант с кофе, вежливо поставил его перед Феликсом, встал рядом. Бабочкин внутренне поморщился- вроде с виду приличное заведение, а персонал назойлив, как торгаши на рынке.
-Хотите коньяку, Поликарп Матвеевич?-неожиданно для самого себя спросил Феликс.
-Конья-яку?-протянул задумчиво, что-то прикидывая профессор.
-Столько не виделись, за встречу.
-Хм. А что ж, пожалуй, принесите двести, нет триста граммов.
На этот раз официант вроде бы остался доволен, даже не стал спрашивать какого именно коньяку и что подать на закуску.
Профессор закашлялся, явно не зная с чего начать разговор. Феликсу уже стала надоедать эта неопределенность- не коньяк же он в конце концов приехал сюда хлебать за семь верст. Приятно, конечно, видеть в очередной раз легендарного создателя космической техники, но это не повод вытаскивать его из постели и звать бог знает куда, чтобы вот так сидеть и томить своей загадочностью.
– Вы сказали, что у вас ко мне срочное дело, господин профессор,-пришел на помощь Миловидову Феликс. «Надо поскорее узнать что ему надо, а то выпьет коньяку и вообще забудет зачем звал».
-Ох, не люблю я это обращение «господин». Раньше мы все были товарищами, а теперь один «в князи, другой в грязи». Но ни тот ни другой себе не господин. Тот кто якобы «в князи», зависит от более жирного князя, ну а нищие просто рабы князей. Вот если бы на выборах победил…
Феликс нервно забарабанил пальцами по столу. Обсуждать политическую ситуацию в стране в его планы теперь тоже не входило. Но профессор понял, что его понесло не туда, не закончил фразу. Он сделал пару глубоких затяжек, закашлялся, потушил сигарету. Пепел и искры полетели из пепельницы, словно от взрыва. Бабочкин обмахнул себя носовым платком, а Поликарп Матвеевич положил на его руку свою морщинистую ладонь.
-Хорошо, к делу,- сказал он решительно. Попытался сделать из чашки очередной глоток, но поняв что в ней более ничего нет, отставил на край стола.- До сих пор не утихают споры- были ли американцы на Луне. Я всем отвечаю так. 20 июля 1969 года первые шаги по Луне Нила Армстронга в прямом эфире смотрели наши партийные лидеры в Кремле. Сигналы шли именно с Луны. Кроме того, в тот же июльский день на её орбите находилась наша автоматическая станция «Луна-15». Корректировка орбит «Луны-15» и американского «Аполлона- 11» проводилась в согласовании с двумя Центрами управления полетами в СССР и США. У нас он тогда находился в воинской части на Фрунзенской. «Луна-15», правда, разбилась о поверхность 21 июля, на 237 секунде снижения. Но главное доказательство присутствия американцев на Луне в том, что лунный грунт доставленный на Землю аппаратом «Луна-16», полностью совпадает по своих физико-химическим свойствам с тем реголитом, что привезли «Аполлоны». Часть этого грунта США в 1972 году подарили нам. Сей факт скромно осветили советские газеты. Понятное дело, наша лунная пилотируемая программа была уже практически свернута. Глушко решил заняться многоразовыми кораблями.
Опять Бабочкин внутренне поморщился. Ну и следовало ехать в такую даль, чтобы услышать от профессора эти прописные истины? Разумеется, американцы на Луне были, сомневаются в этом только дремучие обыватели и псевдопатриоты, которые своим невежеством наносят колоссальный ущерб национальной идее, которую и отстаивают. Идее честности, здравомыслия и порядочности. Советская лунная программа «Н-1 Л1-3» терпела неудачу за неудачей, поэтому посол СССР в США Вячеслав Добрынин отказался присутствовать на запуске «Аполлона-11». Ну как смотреть в глаза «буржуям»? Однако советская военно-морская эскадра из 8 кораблей подошла к Кубе и наблюдала запуск американского космического корабля к Луне. А после старта 16 июля внимательно следила за полетом «Аполлона» к Луне на всех его этапах. Эти факты давно известны, что еще тут скажешь?
-Вы мне уже рассказывали об этом, профессор,- как можно вежливее сказал Феликс.
-Пожалуйста, не перебивайте,- несколько нервозно ответил Миловидов.- Дело именно в лунном грунте. Американцы привезли базальты, сформировавшиеся путем плавления пород в ранний период формирования Луны, а так же брекчии. Это обломки горной породы. Наша же «Луна-16» доставила разнозернистый реголит темного цвета. Средняя величина частиц менее 1 миллиметра. С помощью нейтронно-активационного анализа определили количество алюминия, марганца, натрия, других металлов, а нейтронный генератор показал сколько в реголите кислорода.
-Знаю, -не выдержал Феликс.- «Луна-16» доставила на Землю 101 грамм реголита.
-Да в том-то и…,-профессор так стукнул кулаком по столу, что на нем подпрыгнула его пустая чашка, а кофе Феликса пролилось, образовав черную лужицу. Бабочкин поднялся из-за стола, чтобы кофе не попало на его светлые брюки.
Вовремя появился официант. Он быстро промокнул салфеткой лужицу, поставил на стол графинчик с коньяком и блюдце с нарезанным лимоном, двумя плитками шоколада. Разлил коньяк по рюмкам.
Когда наконец ушел, профессор перегнулся через стол, чуть не окунув кончик алого галстука в рюмку:
-В том-то и дело, что не 101 грамм. Длина бурового снаряда колонки составляла 417 миллиметров и вошло в него…136 граммов.
Феликс впервые заинтересовался словами профессора.
-Как же так? Официально сообщалось именно о 101 грамме реголита.
-Официально…Давайте выпьем.
Профессор не чокаясь опрокинул в себя содержимое рюмки. Пригубил и Феликс. Как ни странно, коньяк оказался очень приличным и Бабочкина теперь забеспокоило сколько за него придется выложить.
Промокнул губы салфеткой, Миловидов опять закурил.
-Теперь соберитесь, Феликс Николаевич. Утром 24 сентября 1970 года возвращаемый аппарат станции «Луна-16» приземлился недалеко от Джезказгана. А поздно вечером того же дня контейнер с грунтом был в Химках, в НПО имени Лавочкина. Начальство уже ушло домой и контейнер на ночь закрыли в одной из лабораторий. А я не уходил с работы. Сидел в своем конструкторском бюро и гадал-есть в колонке грунт или нет. А если нет? Это же провал, позор на весь белый свет, конец карьере. И не выдержал. Да…Я знал где хранится дубликат ключей от той лаборатории- за аппаратом с газированной водой у входа. Тогда всё было просто и незатейливо.
Видно было, что рассказ дается профессору не легко. Он часто прерывался, нещадно мял свою белую густую шевелюру. Феликсу казалось, что сейчас он вырвет из нее клок. Насчет того, что раньше было всё просто и незатейливо, Бабочкин не сомневался. Недавно он писал сценарий про похищение из Пушкинского музея картины Хальса «Святой Лука». Так украл её в 1965 году без всяких затей реставратор по дереву того же музея некто Волков. Просто подошел и снял раму, а потом ножом вырезал из нее холст. И никакой сигнализации, и никаких охранников.
Миловидов допил свой коньяк, пожевал губами. Одобрительно хмыкнул. Итак, стояла ночь с 24 на 25 сентября. Поликарп Матвеевич проник в лабораторию. На столе у окна, под обычной холщовой тряпкой, стоял контейнер. Он представлял собой цилиндр, покрытый толстым слоем изоляционного материала на основе асбеста. Внутри находилась ампула или как еще говорили, буровой снаряд. В нём и должен был быть лунный грунт. Чтобы понять есть ли он там, нужно было вырезать ампулу из цилиндра. Просто открыть его, из-за окалины, не представлялось возможным. Миловидов взял цилиндр в руки, прислонил к уху, как будто мог что-то услышать. И тут вдруг осенило- в производственном цехе, что в подвальном помещении, есть фрезерные станки.
Даже не предполагая, что он скажет дежурному техотдела, инженер Миловидов отправился в производственный цех.
-Я спускался по ступенькам,-говорил профессор,- а ноги мои подкашивались, руки тряслись, я боялся выронить шар и разбить его. Хотя прекрасно понимал, что разбиться он не может. В цехе Точной механики дремал мой старый знакомый старший инженер Петя Керн. Оказалось- ночной дежурный он. Над ним посмеивались- его жена была полной тезкой любовницы Пушкина, которую поэт… « с помощью божьей на днях уеб», ха-ха, Анной Петровной Керн.
Миловидов рассмеялся в кулак, что позабавило Феликса- впервые он увидел профессора веселящимся. Год назад, когда писали с ним интервью, он ни разу не улыбнулся.
-Так вот, коллеги его подначивали,-продолжал отсмеявшись профессор,- смотри мол, Петя, чтоб твою Анну Петровну кроме Пушкина еще кто-нибудь не…уговорил. Ха-ха. Все её знали, она работала в ОТК. Красивая, глазастая. Да… Ну мы ещё о ней поговорим. Растолкал я Петра Васильевича и объяснил ситуацию- нужно до приезда комиссии самими убедиться, есть внутри контейнера грунт или его там нет. Думал придется уговаривать. Но Керн согласился сразу, сказал, что все понимает, а потому вынет ампулу так, что комар носу не подточит. В общем, он включил нужный станок и через минуту в его руках уже находилась внутренняя капсула. Он её потряс, внутри зашуршало. Есть! Нужно еще добавить, что «керн» в геологии-это образец горной породы, извлеченный из скважины. Забавное совпадение, не правда ли? Но я тогда не придал этому значения, хотя на ум аналогия пришла сразу. Итак, лунный грунт с помощью моей буровой установки, доставлен на Землю. Я уже представлял, как лично генеральный секретарь партии прикалывает к моему пиджаку звезду Героя.
И вдруг Миловидов с ужасом увидел, как инженер Керн гаечным ключом откручивает крышку капсулы. Она хоть и была покрыта окалиной, но быстро поддалась. Конструктор открыл рот, чтобы запретить это делать, но слова застряли у него в горле, раздался только хрип, хотя он пытался сказать- «не смейте». А Петр Васильевич без доли сомнения, высыпал темно-серый, почти черный порошок, каким оказался лунный грунт, на клочок обычной газеты «Советский спорт».
Поликарп Матвеевич смотрел на происходящее и не верил своим глазам.
-Вы что что наделали?!- наконец крикнул он.
-А чего?- ухмыльнулся Керн.- Мы с тобой заслужили, чтобы первыми воочию увидеть и пощупать кусок Луны. Ты придумал эту шайтан- колонку, а я точил для нее детали. Засыплем грунт обратно, никто и не узнает. Не переживай. Ты ведь сам сюда цилиндр принес, я не настаивал.
-А бактерии, а вирусы! Они же попадут в образцы.
– Так уже попали, если успели. Ладно, уговорил, возвращаю грунт обратно. Только…
Петр Васильевич ногтем подцепил черный, с антрацитовым блеском камушек и тут же сунул его себе в нагрудный карман.
У Миловидова чуть глаза не выпали из орбит.
-Ну чего моргаешь,- ухмыльнулся Керн.- Вон еще один камушек, кажется, осколок от моего,- он взял второй осколок, сравнил со «своим».- Ага, точно, края совпадают. Бери. На всю жизнь память останется. А космические аппараты еще камней с Луны на Землю натаскают.
Инженер Керн ловко высыпал лунный реголит обратно в ампулу, закрыл крышку, а второй камушек бросил в карман белого халата Поликарпа Матвеевича. Тому показалось, будто бедро его обожгло плавленым железом.
Миловидов попытался нащупать среди скрепок, кнопок и спичек лунный камушек, чтобы немедленно вернуть в колбу, но тут в цех Точной механики вошел ни кто иной, как непосредственный начальник Миловидова- Виктор Ефимович Крылов. За ним появился начальник химико-аналитической лаборатории Иван Семенович Коршунов.
-Меня словно громом ударило,- рассказывал уже без пауз профессор.- Как начальник узнал, что я в производственном цехе? Но он сказал, что догадался, что я мол не утерплю и до приезда комиссии вскрою внешний контейнер. И правильно де сделал, что вскрыл,- похвалил меня Крылов, – а если грунта внутри нет? Надо ведь заранее продумать что говорить высшему руководству, чем и как оправдываться. Так что насчет грунта?» «Есть», – ответил я, не зная что делать. Доставать из кармана «свой» камень, а потом выворачивать карманы Пети Керна? И что будет? Это не то что конец карьеры, это тюрьма с высылкой всей семьи в Магадан. В лучшем случае. «Надеюсь, вы еще не открывали внутреннюю капсулу?»- спросил исподлобья Коршунов. «Нет, конечно, как вы могли подумать!»,-хором закричали мы с инженером Керном,- только вскрыли внешний контейнер. Внутри капсулы шуршит, значит есть реголит».
На веранде кафе, где кроме профессора Миловидова и журналиста Бабочкина никого не было, повисла тишина. Поликарп Матвеевич налил себе и Феликсу коньяку, чокнулся о его рюмку, выпил, занюхал костяшками волосатых пальцев, потом все же отломил кусок шоколадки.
-Прошло сорок с лишним лет, а камень «Луны-16» всё жжет мне сердце. Понимаете?
-Да-а, догадываюсь, – неуверенно сказал Бабочкин. – Неужели его нельзя было вернуть как-то в лабораторию НПО? «Луна-20», насколько я знаю, тоже доставила грунт. Подмешать что ли его можно было в новый реголит. И совесть бы не мучила. Она вас всё это время жжет, а не камень.
– «Луна -20» мелочь привезла, около 50 граммов, у нее колонку заело. Но не в этом дело. Я не мог рисковать своей репутацией. Не дай бог, подмена бы обнаружилась. Да она и не могла не обнаружиться. На украденных лунных камнях уже полно было земных бактерий. Никаким жидким азотом полностью их следы не уничтожишь. У Керна оказался кусочек ильменита в 10 граммов, у меня в 25.
Профессор достал из внутреннего кармана пиджака прозрачную пластиковую коробочку, вероятно, от запонок, внутри которой к розовой подушечке был приколот или пришит маленький, черный, блестящий камушек. Он был похож на кусочек антрацита.
Бабочкин протянул было к коробочке руку, но тут же отдернул.
-Что, страшно?- рассмеялся нехорошим смехом Миловидов. Феликс увидел точно такой же антрацитовый блеск в его глазах.- В последнее время я неважно себя чувствую, Феликс Николаевич. Кажется, орбита моего корабля стремительно снижается и вероятно скоро он войдет плотные слои атмосферы. Закат и пустота. Одна в жизни радость осталась- резьба по дереву. Фигурки всякие делаю, типа японских нэцкэ. Так вот, я хочу чтобы вы приняли от меня этот камень.
-Нет!- крикнул Бабочкин так, что из внутренней части кафе выглянул официант.- Я не могу принять столь…этот подарок.
-А-а, понимаю, принципиальному журналисту стыдно брать ворованное. Хм. Только не надо, Феликс Николаевич, рассказывать мне сказки про моральную чистоплотность вашего брата- телевизионщика. Поверьте, я многое знаю об Останкинском творческом цехе. Заказные репортажи, сюжеты и фильмы. И безропотное подчинение кремлевским кураторам. Вы променяли свободу на деньги, порядочность на подхалимство.
Опять наступила тишина. Бабочкин не знал каким образом расценивать слова профессора- как защиту или как нападение. Скорее, первое. А потому промолчал, не стал обелять ни себя, ни и своих коллег, тем более что Миловидов был во многом прав. А Поликарп Матвеевич, видно, понял, что перегнул палку. Извинился:
-Я не хотел вас обидеть, Феликс Николаевич. Поймите и меня. Если камень после моей смерти каким-то образом окажется в государственной лаборатории, то по микрочастицам сразу же установят его принадлежность к «Луне-16». А, значит, будет очернено мое имя. Да, я тогда смалодушничал, поступил нечестно, но ведь и немало полезного я сделал для отечественного космоса. Не хочу, чтобы мое имя вымарали из учебников космической истории, как какого-нибудь врага народа в 1937. Выбросить камень или где-нибудь закопать, я тоже не могу. Мы с ним за десятки лет сроднились. К тому же…хм. Впрочем, если примите его, сами все поймете.
-Что пойму?
Но Миловидов не ответил на вопрос. Опять выпил.
-Петр Васильевич Керн умер через два дня после того, как мы вскрыли с ним капсулу.
-Не может быть,- вырвалось у Феликса.
-Именно так. Скоропостижно. Вроде как оторвался тромб. После похорон, я осторожно поинтересовался у вдовы, не находила ли она в вещах мужа нечто необычное. Она сказала что нет, и я больше не мучил Анну Петровну Керн вопросами. Да. Собирался переговорить с ней на эту тему через несколько дней. Но…
-Неужели и она умерла?-догадался Бабочкин.
-Да, так же скоропостижно. Сердечный приступ. Любопытно, что их дочь тоже Анна Петровна Керн. Ей уже за сорок. Так вот я недавно был у неё.
Бабочкин, разумеется, не стал спрашивать по какому поводу и так было ясно. Он лишь поторопил с ответом профессора, который закурил сигарету и опять надолго замолчал:
-Ну и…?
-Сначала она сказала, что ничего про камень не знает. А потом, когда я уже собирался уходить, предложила купить его за 20000 долларов. Сами понимаете, Феликс Николаевич, я и в глаза таких денег никогда не видел. Поэтому откланялся и ушел. Не квартиру же в Королёве продавать. Есть и дача, но она-память о моей жене, где мы провели с ней самые счастливые годы своей жизни. Кстати, продал бы квартиру, если б не внуки – Ирина и Илья, как лишишь их такого наследства? Мои единственные наследники по завещанию. Дочь моя Ксения, их мать, погибла двадцать лет назад в автоаварии, отец же был неизвестен никогда. Впрочем, они не бедные, теперь работают за границей…Один я здесь, как заблудившийся луноход в Море Дождей…И во мне исчерпаны изотопные источники тепла. Да…Очень боюсь, что рано или поздно этот второй осколок Луны где-нибудь всплывет. Возьмет да и вывезет Анна Петровна его за рубеж на какой-нибудь Сотбис. Всё же первый лунный ильменит, доставленный автоматической станцией. И опять позор обрушится на мою голову. А поверьте, под занавес чувствуешь, что посмертный позор гораздо страшнее прижизненного, потому что он вечен, его не исправишь. Только когда два камня с «Луны-16» окажутся в ваших руках, я буду спокоен. Я почему-то вам верю, как себе.
Теперь Феликс всё же взял коробочку, повертел перед глазами. Ему показалось, что «антрацит», переливаясь разными цветами радуги как бриллиант, издал высокий, словно комариный писк. Он даже огляделся- нет ли где насекомого.
-Я знал, что вы согласитесь, Феликс Николаевич,-облегченно вздохнул профессор, хотя Бабочкин еще не сказал возьмет ли он камень.- Кому как не вам обладать этим реликтом. Вы ведь тоже немало сделали для космонавтики, освещая ее успехи и проблемы в новостях и документальных фильмах. Только…не доверяйте камню слишком, особенно в полнолуние. В эти дни он дает странные советы. И вообще, не глядите на него долго. Я это недавно понял.
А-а, подумал Феликс.- Ну теперь наконец всё прояснилось. Дед окончательно спятил под занавес. Ему наверняка мерещатся голоса зеленных лунных человечков, которые он слышит из этого осколка. Понятно, старческий маразм на почве длительного самобичевания из-за похищенного лунного камня. Бывает. А он- то, легковерный, отнесся по началу ко всему серьезно. Ну ладно, пора откланиваться, еще можно успеть заехать в Останкино к шеф-редактору.
-Если долго глядеть на луну, можно стать идиотом,- процитировал Феликс генерала Иволгина из «Особенностей национальной охоты».
-Мне пора,-поднялся Миловидов и сразу же ухватился за спинку стула.- Расслабился. Не будете ли так любезны, Феликс Иванович, довести меня до автобусной остановки? Сейчас я живу за городом, на даче.
Однако Бабочкин не стал рисковать- вдруг Поликарпу Матвеевичу станет плохо в общественном транспорте. Вон сколько коньяка выпил. Хоть и очудачился конструктор, но это не повод его осуждать и поступать по отношению к нему непорядочно. Еще неизвестно, что станется с Феликсом в таком возрасте. Если конечно доживет. Если из него раньше времени не выпьют всю кровь всякие Алисы Бурцевы.
Вызвал такси и вскоре они уже были в предместье города. Возле одного из деревянных домов под № 15, заросшего за забором соснами и яблонями, а перед ним сиренью и боярышником, профессор попросил остановить машину. Дом был розового цвета, с высокой, покатой крышей, крытой зеленым андулином, большими окнами и двумя башенками по бокам. Он напоминал теремок из какой-то сказки. Широкая, плоская веранда была увита диким, а может быть и настоящим виноградом. Когда Феликс довел профессора до калитки, Поликарп Матвеевич взял его за руку.
-Знаю, Феликс Николаевич, вы думаете, что я сошел с ума. Возможно и так. И всё же поговорите с Анной Петровной, это очень важно не только для меня. Сами потом всё поймете. Объедините осколки камня. Дачный дом Кернов через две линии отсюда, с синим резным крыльцом и широкой, как шляпка шампиньона, мансардой. Не ошибетесь. Скоро увидимся.
После этих слов профессор крепко обнял Феликса. Только бы целоваться не полез, подумал журналист. Нет, нельзя пожилому человеку пить столько крепких напитков. Но целоваться Поликарп Матвеевич не стал. Он внимательно поглядел на Феликса и Бабочкину показалось, что на глаза старика навернулись слезы.
Профессор почему-то вдруг поморщился, будто надкусил зеленый лимон, резко развернулся и скрылся в густом, благоухающим свежестью и наливающимися плодами, саду.

Неделю к ряду Феликс писал «кирпич»- черновой вариант нового сценария о процессе над советскими валютчиками 1960 годов и совсем забыл о профессоре. А в субботу утром он открыл ноутбук и обомлел. В первых строках ленты новостей сообщалось о смерти «одного из выдающихся конструкторов космической техники в СССР, создателя буровой установки для межпланетных космических станций «Луна-16, 20 и 24» Поликарпе Матвеевиче Миловидове. Бабочкин даже нервозно зачесал коленку.
Конечно, если разобраться, думал Феликс, в этом нет ничего странного, конструктор сам говорил, что скоро его корабль войдет в плотные слои атмосферы, поэтому и назначил встречу, передал ему камень. Камень…
Он открыл ящик письменного стола, вынул коробочку с кусочком «антрацита». Вспомнил слова Миловидова- «не доверяйте камню слишком, особенно в полнолуние. В эти дни он дает странные советы. И вообще, не глядите на него долго».
Рассмеялся грустным смехом. Да, какими бы великими не были люди, какими бы грандиозными делами не занимались, а финал у большинства смешной и жалкий. Вообще, нет ничего великого, все это лишь человеческие фантазии. Бабочкин часто вспоминал, как брал интервью у известного ученого Самойлова в институте Молекулярной генетики по поводу царских останков, найденных под Екатеринбургом. Только что в Англии закончилась их генетическая экспертиза. Она подтвердила их принадлежность императору и его семье. Самойлов вывалил на стол из обычной обувной коробки груду костей, взял одну из них в руки. «Вот эта часть бедренной кости, а теперь нет никаких сомнений, принадлежала императору Николаю Александровичу,- сказал он.- А эти останки,- открыл ученый другую коробку,- Александры Федоровны и царевны Марии». Тогда Феликсу стало дурно. Нет, не от вида человеческого праха, а от того, что нечто великое, непостижимое, грандиозное, о чем и ком он с трепетом читал в учебниках истории, стало тленом, мусором, валяющимся теперь на лабораторном, пахнущим химикатами, железном столе. Вот она, история человечества от «а», до «я», от рассвета до заката. Да, нет ничего великого, наверняка и наша вселенная ничем, по сути, не отличается от других вселенных. Великое только одно — физико-химические процессы, происходящие в пространстве. Движение ради движения, жизнь ради жизни.
Бабочкин вернулся из глубин своей памяти, почесал теперь подбородок, открыл коробочку. Внимательно рассмотрел осколок. По форме он напоминал Скандинавский полуостров с Норвегией и Швецией, а часть Финляндии, вероятно, находилась у Анны Петровны Керн. Он вдруг почувствовал тяжесть в глазах и как будто пространство между ним и камнем стало вязким. Попытался убрать взгляд с осколка, но сразу не смог. И только с усилием сделать это ему удалось. Что за чепуха?- засопел Бабочкин и вновь взглянул на камень. Теперь он отчетливо услышал комариный писк, такой же как ему послышался в кафе «Мотылек».
Как и у всех телевизионщиков, у Феликса почти круглосуточно дома работал телевизор. Субботним утром на канале шло «Русское лото». Краем уха Бабочкин слышал как шары падали в лузы и ведущий называл их номера. «А теперь последний номер,- с пафосом и придыханием говорил он,- это будет….»
Сквозь комариный писк Бабочкин отчетливо услышал собственный голос- «шесть». «Шесть!»,- через несколько секунд крикнул теле конферансье, будто сам сорвал заветный джек-пот.
Феликс облизал вдруг ставшими сухими губы. Вдруг вспыхнули уши. Следующую цифру из барабана- «пять» камень не угадал. И все же, что это было? Бурцева заявила бы, что я в своем репертуаре- тихо и верно мое серое мозговое вещество превращается в прокисший кефир.
Снова взглянул на осколок. Писк не стихал.
Ну, скажи еще что-нибудь, – то ли в шутку, то ли всерьез попросил Феликс. Ждать особенно долго не пришлось. «Сейчас Алиса позвонит. Наверняка погорела на очередном любовнике. Пошли её куда подальше»,- раздался его голос.
Когда Феликс уже было решил, что последнее «предсказание» плод его тайного ожидания, а про «шестерку» ему просто показалось, зазвонил мобильный. Прежде чем достать телефон из сумки, Бабочкин тщательно высморкался, сделал несколько глотков чая. На экране смартфона высвечивалось имя- «Алиса». После того как она пропала, Бабочкин решил удалить Бурцеву из телефонной книги, вычеркнуть из жизни навсегда. Так и сделал, но она почему-то не удалилась.
Теперь уже зачесалось уже все- от самых пяток до макушки. От ушей можно было прикуривать.
Феликс нажал кнопку на телефоне. «Привет!- как ни в чем не бывало, весело прощебетала Алиса.- Знаешь, я тут подумала и решила, что была не права. Ха-ха. Ты на меня всё еще сердишься? Нужно увидеться».
Мысли начали роиться в голове Феликса, как пчелы перед первым вылетом. Надо же, вернулась. Впрочем, к Феликсу возвращались все женщины, которые его бросали. Только они ему были и уже не нужны. Нужна ли ему была теперь Алиса, он не знал. С одной стороны, одному бывает скучно, с другой- никто не раздражает его галактику своими привычками, запахами, мыслями, внутренними противоречиями, которыми полон каждый человек. Можно жить только с тем, кто не нарушает твоего пространства или, по крайней мере, делает это изредка. Алиса не норовила, как многие женщины, поселиться в его вселенной, залезть в неё с ногами, занять в ней место центральной звезды. Но при этом она порой была настолько липкой, обволакивающей, что сковывала Феликса, парализовала волю. Так жены превращают мужей в подкаблучников. Для Бабочкина это было неприемлемо. Тогда бы, как он считал, потерял бы свою индивидуальность, а значит закончился бы как творческая личность. Хотя, скорее всего, это была отговорка. Несмотря на то, что Бабочкин жил с Алисой, он не считал её своей второй половинкой и в глубине души был уверен, что рано или поздно они расстанутся. Кроме того, Бурцева никогда не говорила ему комплиментов, не восхищалась его талантами, что обычно крайне необходимо всем мужчинам и без чего они не могут жить и совершать подвиги. Это же подвиг- каждый день биться в неравной схватке с самим собой. Иногда получается побеждать.
Наоборот, она считала возможным даже подсмеиваться над ним, подшучивать, иногда очень колко и обидно. Он понимал- так она демонстрирует свою независимость, отстаивает свое «я», и всё равно было неприятно.
Поэтому, когда Алиса от него сбежала, особо и не переживал. Теперь он, может, и поговорил бы с ней «по душам», но совет из камня- «пошли её куда подальше», стал почему-то решающим.
Бабочкин сжал телефон в руке так, что тот затрещал. «У меня нет на вас времени!»- крикнул он. От его пронзительного вопля зазвенело сервантное стекло, перестала жужжать муха на окне. Он отключил сотовый, сел, обхватил голову руками. Сходит с ума или лунный камушек в самом деле что-то ретранслирует? Откуда он узнал номер шара «Русского лото» и о предстоящем звонке Бурцевой? Самое любопытное, что осколок вещал его голосом. Забавно. Значит, профессор Миловидов сказал правду?
Взял коробочку с камнем, вынул его, положил на левую, взмокшую от напряжения ладонь. Зачем-то подул на осколок. Больше никаких писков и голосов не слышалось. Чудно. Открыл календарь в интернете. Восход Луны в 8.15. Полнолуние- 9.30. Луна в Козероге. Что же это получается, с помощью камушка можно играть в лотерею, предвидеть события? Ерунда. Явно раскордаш головы, нельзя до глубокой ночи сидеть над сценариями, переписывать на свой лад историю. Глядишь, скоро чертики или души героев твоих фильмов из стен, как упыри в гоголевском романе «Вий», вылезать начнут.
Во вторник Феликс вспомнил, что сегодня должны состояться похороны конструктора Миловидова. Поехать? Но кто я ему- брат, сват? Встречались всего два раза в жизни. К тому же кладбищенская обстановка не добавляет оптимизма,-думал Бабочкин. Он не выносил погостов и похоронных церемоний. Вообще считал, что людей не нужно хоронить. Нужно сжигать, а пепел распылять над сельхоз полями, всё польза от бывшего человека. Кладбища же должны быть исключительно виртуальными. Хочешь, создавай своему усопшему родственнику или другу в сети любые памятники, а Землю нечего захламлять и так в ней полезного места остается все меньше. И все же что-то подталкивало поехать на похороны. В голове звучала последняя фраза Миловидова – «Скоро увидимся». Однако Феликс успокоил себя тем, что мысленно пообещал посетить могилу Поликарпа Матвеевича потом, как-нибудь, когда будет время.
А в субботу Бабочкин включил «Русское лото», достал камень и стал его слушать. Шары выскакивали из барабана один за другим, ведущий как всегда голосом счастливого идиота объявлял сколько человек и что выиграли, но осколок молчал. Ах, да,- хлопнул себя по лбу Феликс,- сегодня же не полнолуние.
Он открыл календарь и узнал, что полная Луна теперь будет только в сентябре.
Ладно, потом проверим. Но в прошлый-то раз камень точно разговаривал, причем его голосом.
Или может, к психиатру сходить?- подумал он.- Посторонние голоса-это серьезно. Но тут же отринул эту мысль. У Миловидов что, тоже были проблемы с мозгами? Он же предупреждал, что камень дает советы, причем странные. Да, странные, очень странные. И вот еще что…Почему супруги Керн умерли один за другим, случайное совпадение? И почему камень дает неточные советы, потому ли что разбит на две части? Возможно. Это понял профессор Миловидов, как он сказал недавно, потому и решил забрать второй осколок у дочери Кернов. Но она заломила бешеную сумму. Значит, тоже что-то поняла? Не исключено. В любом случае, нужно собрать «Луну-16» воедино. По крайней мере, попытаться. «Объедините осколки камня»,- вспомнил он слова профессора.

Думал отложить поездку к Анне Петровне Керн на будущую неделю, но в воскресенье ноги сами понесли Феликса в Королёв, причем с самого утра. Машину опять заводить не стал. Почему, он и сам не знал. Возможно, просто хотел прогуляться, потому как от сидячей работы развился остеохондроз. На этот раз воспользовался электричкой, а на вокзале Королёва уже взял такси. Вышел у дачного дома профессора, отпустил машину.
Сказочный мини замок усопшего конструктора выглядел, как показалась Феликсу, печальным и поникшим. Буйная виноградная лоза стала буро-красной, как листья клена по осени и почти полностью опутала не только крыльцо дома, но и весь его фасад до самого конька на крыше.
Бабочкин подошел к калитке. Она была заперта на щеколду и на медную проволочку, сжатую в трубочку с краю. Так делал Феликс и на своей даче. Если кто в его отсутствие проникал на участок, непременно, не замечая, разгибал проволочку.
Видимо, внуки такие же хитрые,- решил Бабочкин.- Наверное, приезжали на похороны. А может и нет. Калитку запер сам Миловидов, а помер в городе. Или помер здесь, а потом уже набросил проволочку. С него станется.
Из-за крыльца вышел большой коричневый кот с поднятым хвостом, уставился на Феликса зелеными фосфорными глазами. Поводил носом, фыркнул, поднялся по ступенькам, улегся на потертом коврике перед дверью. Приблудный или всё же в доме есть хозяева? Так и подмывало окликнуть хозяев, но что он скажет, если выйдет внук или внучка или еще какой объявившийся родственник? Если у вас есть недвижимость, наивно полагать, что вы никому не нужны. Здравствуйте, я Феликс Бабочкин. Ваш дед (дядя, брат, сват и т.д.) подарил мне кусок лунного ильменита. Он, как вам известно, недавно помер, а я вот теперь приперся на его дачу и сам не знаю для чего. Так что ли?
Бабочкин, погруженный в свои мысли, не заметил, как повис локтями на штакетнике калитки. Еще соседи увидят, полицию вызовут.
Быстро отошел от миловидовского «замка» , отряхнул джинсы от налипшей с калитки пыли. Пошел по грунтовой дороге вдоль по поселку искать дом с зеленым резным крыльцом и широкой, как шляпка гриба, мансардой. Искать дом, где жила Анна Петровна Керн, полная тезка любовницы Пушкина.

Вдоль водоотводной канавы тянула тачку с дровами женщина в цветастых, легких штанах и такой же почти газовой кофточке. Если брюки Шемахинского покроя были покрыты розовыми цветами, то верхняя часть одежды цветами сиреневыми, бОльших размеров. Её густые рыжие волосы до плеч спадали живописным каскадом вдоль белого, ровного, хотя и уже не очень молодого лица, на довольно крепкие, мужские плечи. Видно, она на них немало вынесла в своей жизни.
Тачка передним колесом заехала в канавку. Несмотря на отчаянные усилия дамы, вырулить обратно на дорожку, у неё не получалось.
-Разрешите я вам помогу,- вежливо предложил Феликс, косясь на высокий, массивный деревянный забор с такими же крепкими воротами, какие ставили раньше в Сибири, а позже новые русские на своих фазендах. Ворота с ярко- синим номером «67» были несколько покошенными. Краска кое- где на них облупилась, в некоторых местах отошли декоративные узоры из фанеры, в виде двух зайцев, играющих на одном барабане. Один из зайцев висел вниз головой. Судя по тому, что его некому было вернуть в прежнее положение, женщина жила в доме с грибовидной мансардой, возвышающейся над забором, одна.
Она подняла голову, скинула со лба тяжелую прядь волос. Да, молодость с её лица уже улетела в дальние края, но при этом оно было не лишено свежести и привлекательности. Крупные, синие, умные глаза, аристократичный прямой нос и коралловые губы, не обремененные излишеством помады, чем обычно уродуют себя женщины в таком возрасте, производили приятное впечатление. Под полупрозрачной одеждой дамы просматривались вполне еще аппетитные формы и нижнее белье. Очень даже сексуально, – подумал Бабочкин.
-Что ж, помогите, – сфокусировала на Феликсе взгляд женщина, тоже его оценивая. Но судя по оживившимся глазам, осталась довольна.
Бабочкин хорошо знал как обращаться с подобным видом дачного транспорта. Поднял колесо тачки, надавив всем весом своего тела на ручки, развернул её на 90 градусов и быстро вывел на дорожку. Правда, в траву упало несколько березовых поленьев. Странно, подумал Феликс, неужели в поселке рядом с городом нет газа и люди вынуждены пользоваться дровами? Его мысли словно услышала женщина.
-Люблю топить камин, в любую погоду. Огонь завораживает. Свои дрова закончились, у соседа заняла. А вы любите топить камин?
-Я?- несколько растерялся Бабочкин. Он думал совершенно о другом- как лучше перейти к делу. Он уже не сомневался, что перед ним Анна Петровна Керн.- Да, иногда люблю.
-Для меня это целый священный ритуал. Только дымить немного начал мой любимый каминчик, мастера надо вызывать. Но теперь всё дорого. Денег нет.
-Это поэтому вы хотели продать профессору Миловидову некую вещицу за 20000 долларов?- в лоб спросил Феликс и мысленно прикусил язык. Такая резкая психологическая атака во время интервью бывает очень действенной, но не всегда. Если не срабатывает, «жертва» замыкается как улитка в раковине и потом выманить её обратно на свет божий, бывает крайне затруднительно.
Женщина остановилась, уперлась кулаками в бока:
-Профессор Миловидов недавно умер. А вы кто?
Теперь её глаза превратились в колючие, царапающие гвозди. Феликс представился, не сказав, разумеется, что он журналист.
– Я бы хотел с вами поговорить. Вы ведь Анна Петровна Керн?
-Керн, – не очень удивленно ответила женщина, снова внимательно с ног до головы оглядев Феликса.-Хм, Бабочкин, не слышала, – пожала она плечами.- Что же вам нужно?
-Здесь как-то не с руки говорить о серьезных вещах. Может, пройдем к вам в дом?
Теперь глаза Анны Петровны расширились насколько это было возможно:
-Ничего себе! Только «здрастье» и сразу в гости. Хм. Поликарп Матвеевич был вашим родственником?
– Нет, просто знакомым. Во время последней нашей с ним беседы он…словом, просил с вами встретиться и кое-что обсудить. Поэтому я здесь.
-Да-а,- протянула Керн,- выдающимся конструктором был профессор Миловидов. Лучшие уходят, царство ему небесное. Ну что ж, идемте в дом. Я уже в том возрасте когда насильников надо не бояться, а усиленно заманивать. Ха-ха. А брать у меня нечего.
Феликс оглядел ворота и понял, что в калитку с высоким приступком тачка не проедет. Но открывать ворота хозяйка не захотела, сказала что перенесет дрова на руках. Ей, конечно, помогал Феликс.
Вскоре березовые и сосновые поленья уже лежали возле простенького, обрамленного синей плиткой, какой обычно покрывают стены ванной комнаты в недорогих гостиницах, камином. Анна Петровна сразу же сложила в его чреве домик, однако поджигать не стала. Снизу вверх посмотрела на Бабочкина:
-Хотите вина?
Однако предложеньице, – ухмыльнулся про себя Феликс,- с места да в карьер. Ну и дамочка. Еще и одиннадцати, кажется, нет.
Отказаться все же не решился. Человека всегда нужно расположить, прежде чем брать у него интервью.
-Не откажусь,- ответил он.
Анна Петровна достала из низенького, старенького шкафчика явно прусской работы, наверняка когда-то вывезенного из Германии, два широких бокала и початую бутылку молдавского сухого красного вина «Каберне». Поставила на низенький столик возле камина.
-Поухаживайте, молодой человек, за дамой.
Феликсу польстило обращение «молодой человек». Ему уже было глубоко за тридцать. Но выглядел гораздо моложе своих лет и подобным образом к нему обращались многие женщины. И каждый раз он с удовлетворением отмечал, что ещё «боец» хоть куда, а, значит, еще что-то есть впереди. Очень важно верить, что впереди еще что-то будет хорошего. Ведь после 30 регулярно накатывает отчаяние- всё, самое лучшее уже позади, а впереди только старость.
Он рассматривал Керн боковым зрением и впрямую, как барышник кобылу на ярмарке, и всё больше убеждался в том, что она тоже еще очень даже на многое пригодна- округлые, но не полные формы груди и бедер, вполне тонкая для её лет талия. Как будто и не рожала ни разу, ведь после родов у многих женщин животы обвисают, а потом наполняются, словно бурдюки, жиром.
Сняв светлый австрийский пиджак, чтобы не дай бог не забрызгать «краской», Феликс аккуратно и умело разлил молдавский напиток по бокалам. Вино было недорогим, но и неплохим, он сам иногда покупал такое.
-За знакомство,-подняла Анна Петровна свой бокал и сделала несколько жадных глотков.
Кажется, плохо дело, подумал Бабочкин. Когда женщина так пьет вино, да еще с утра, это уже признак алкоголизма, а женский алкоголизм, как известно, не лечится. Странно, но по лицу не заметно, что Анна Петровна пьющая. Обычно на женских лицах довольно быстро проступают черты даунизма.
-Вы думаете я алкоголичка?- вернула она бокал на столик.- Что ж, не буду вас разубеждать. Какая мне разница, что вы считаете. Вижу вас в первый раз и скорее всего в последний. Но как врач скажу, что ресвератрол, содержащийся в красном вине, сильнейший антиоксидант. Он чудесным образом влияет на обменные процессы в организме и омолаживает его. Продлевает жизнь.
Не с утра же, хотел сказать Феликс, но сдержался. В конце концов у каждого свои тараканы. Хм, врач, по какой же интересно, специальности?
-Так вы пришли ко мне по поводу лунного камушка?-спросила Анна Петровна.
-Да, «Луны-16».
-»Луны-16»?
-Камень доставил на Землю аппарат «Луна-16». Вот я его так и называю. У любого предмета должно быть имя, тем более уникального. За несколько дней до смерти профессор Миловидов подарил мне его осколок, а второй, по его словам, находится у вас.
На это Анна Петровна ничего не сказала. Взяла в руки бокал, посмотрела сквозь красную жидкость на яркое солнце в окне.
-Я его боюсь,-наконец тихо произнесла она.
-Кого?
-Камня.
И после долгой паузы:
-Слушайте. В 1970-ом мне было пять лет. Однажды, когда я уже легла спать, услышала громкие голоса родителей в их комнате. Они ругались. Я всегда боялась скандалов, потому что порой отец после них бил маму. Она не кричала, а только охала, тяжело, будто билась о мешок с картошкой. Для меня это было трагедией.
Анюта слезла с постели, на цыпочках подошла к их двери. Они сидели за круглым столом, над которым горел желтый абажур. «Зачем ты украл этот проклятый камень?- всхлипывала мама.- Ты нас всех погубишь. Тебя самого посадят в тюрьму или даже расстреляют, меня выгонят с работы и отправят в ссылку, а дочку в детский дом». «Успокойся,-отвечал отец,- никто никогда не узнает, что я взял осколок. Миловидов будет молчать до гробовой доски, он ведь тоже прихватил ильменит». «Ты ему подсунул». «Да, но он не отказался и промолчал, когда пришло начальство. Теперь ему поздно сдавать назад, иначе конец его карьере. СССР официально объявил на весь мир, что «Луна-16» доставила на Землю 101 грамм лунного грунта. Представляешь что будет, если выяснится, что советские ученые-воры?» «Это ты обворовал страну». «Брось. Какую страну? Союз все равно рано или поздно развалится, здание построенное на кровавом песке, обречено, его эти зыбучие пески и поглотят. Здесь заслуги не страны, а конкретных людей. Вспомни, Сергея Павловича Королёва. Его коммунисты чуть не сгноили в магаданских рудниках. Курчатов с Туполевым едва не загнулись в сталинских шарашках. Эта страна всегда воевала против своих граждан, а они совершали великие дела не благодаря её заботам, а вопреки. Я этими самыми руками собирал из железа «Луну-16» и что, не имею права получить часть своей заслуженной награды? А что мне дала страна? Сорок рублей премиальных. Спасибо. Этот же камушек- на века. Его впервые в истории доставила на Землю автоматическая межпланетная станция. Через некоторое время он будет стоить десятки тысяч, миллионы. Долларов, марок, фунтов». «Ты всегда был антисоветчиком». «И никогда не скрывал это от тебя». «Пропади ты пропадом со своим камнем»,- после паузы устало сказал мама. «Если пропаду, сразу последуешь за мной,- усмехнулся отец,- одной веревочкой по жизни связаны».
Анна Петровна замолчала, налила себе вина, Феликсу, погруженная в тяжелые воспоминания, не предложила. А он и не настаивал, ловил каждое слово Керн.
-В субботу утром отец поехал на рыбалку. Его нашли через сутки на Химкинском водохранилище. Никаких признаков насилия, вроде как оторвался тромб. Только…
-Что? – невольно вырвалось у Бабочкина.
-Во рту у него был небольшой черный камень.
-Тот самый?
-Нет. Обычный, земной. Так сказали врачи, но он не мог быть причиной смерти. Лунный камень был спрятан под аквариумом, прилеплен ко дну пластилином. Я помню как после похорон отца она сидела над ильменитом в своей комнате и плакала. А вскоре умерла и она. И у нее…
-Тоже во рту нашли черный камень?- ухмыльнулся Бабочкин. – Прям детская страшилка про всё черное. В черной, черной комнате стоял черный, черный аквариум, а к нему был прилеплен черный, черный камень.
-Да,- не обиделась Анна Петровна,- страшилка, как вы выразились. Когда родителей не стало, я переехала к тетке, сестре мамы, в Королёв. На соседней улице поселился и Миловидов. Он устроился преподавателем в технический ВУЗ.
-Погодите, а камень?
-Я о нём долго не вспоминала. Квартира родителей в Химках стояла нетронутой. Тетка моя была набожная, считала, что там обитают их души. За жилплощадь платила, а жить там никому из родственников не позволяла. Держала её до моего совершеннолетия. Когда мне стукнуло 18, я сразу же выскочила замуж и перебралась в родительское гнездо. И здесь на антресолях нашла старый аквариум. Осколок был там же, снизу. Сразу вспомнила ту беседу отца с матерью. Рассказала обо всем мужу Владику. Он долго смеялся, говорил что никакой взаимосвязи между смертью моих родителей и этим «булыжником» нет и вообще его нужно продать барыгам на «плешке», которые дадут за него хорошую цену. Поехал узнавать сколько за осколок Луны могут предложить на черном рынке, а по дороге исчез.
-Как же так?
-Бесследно. Ни слуху ни духу. В милиции сказали, что скорее всего, он от меня просто сбежал. И до сих пор я не знаю где мой Владик.
-А камень?
-Я спрятала его…надежно и не вспоминала о нём до тех пор, пока не объявился профессор Миловидов. Сначала он просто попросил его продать, предложил тысячу рублей. Я рассмеялась в ответ и сказала, что меньше чем за 20 тысяч долларов и обсуждать эту тему не буду. Тогда он заявил, что камень приносит беду, недаром, мол, умерли мои родители всего через несколько дней после обладания им, и не случайно пропал мой супруг. Откуда он узнал о муже, для меня до сих пор загадка, мы никогда с ним об этом не говорили. А виделись в жизни всего-то несколько раз.
-А профессор не говорил, что…осколок что-то советует, куда-то направляет?-вставил осторожно вопрос Бабочкин.
Снова внимательный взгляд на Феликса. Рука Керн дрогнула и она расплескала вино из бокала.
-Нет, подобных глупостей я от него не слышала. Что это мы все про камень, а?
В глазах Анны Петровны появился игривый блеск. Она опустила бокал на пол и неожиданно обняла Феликса за шею, стала медленно приближать к нему свое лицо, пристально глядя на его губы. Её же коралловые уста стали приоткрываться. Еще секунда и они припали бы к нему. Бабочкин вдруг понял, что поцелуй, возможно, будет ему приятен. Но как-то не вязалась деловая поездка с утренним любовным приключением. К тому же с немолодой уже дамой. Конечно, если бы он выпил водки, и была бы вечерняя, интимная обстановка, то он даже и не стал сопротивляться. Теперь же Феликс напряг все мышцы, как бы защищаясь от агрессии. Видимо, любовница Пушкина была такой же страстной, – подумал Бабочкин,- иначе стал бы поэт-бабник с ней связываться.
Но в самый последний момент Анна Петровна остановилась. Вздохнула, опустила глаза, откинулась на спинку стула.
-Не пугайтесь, молодой человек, я не собираюсь вас насиловать,- несколько обиженно и разочарованно сказала она.- Вы просто очень мне симпатичны и я не смогла устоять, чтобы не ощутить вблизи головокружительный магнетизм вашего мужского эго. Я чувствую его силу, притягательную силу.
Бабочкин сглотнул. Признание в любви с утра пораньше? Приятно, конечно, но он никогда не считал свое эго сильным, наоборот его личность всегда находилась в конфликтном противоречии с окружающим миром. Хотя, если посмотреть на эго с точки зрения Фрейда, то не всё уж так у Феликса запущено. Согласно теории «сильного эго», человек обладающий им, объективно оценивает окружающий мир и себя. Да, Феликс смотрит на мир и себя всегда трезво, объективно. Но вот когда его оценивают, пусть и справедливо, как это делала например Алиса Бурцева, его ломает как нежить перед иконой. Человек с крепким эго всегда планирует свои поступки, а решения принимает не колеблясь. И здесь проблема. Феликс никогда не заглядывает слишком далеко, а решения ему даются очень непросто, после долгих раздумий и колебаний. При этом выбор, нередко, оказывается ошибочным. Феликс не поддается слепо своим желаниям и считает, что приносит обществу пользу. А разве нет? Даже Миловидов говорил, что журналист Бабочкин немало сделал для отечественной космонавтики. Феликс всегда имеет свое мнение, независимо от того, что говорят вокруг. Правда, мнение свое он как правило скрывает. Его поведение нередко схоже с поведением капризного ребенка, импульсивно и определяется моментом, а это как писал старик Фрейд, признак слабого эго. В общем, ни рыба ни мясо, как порой позволяла говорить про него Алиса. Но Феликс на это отвечал- лангуст тоже не рыба и не мясо, однако самый полезный, вкусный и дорогой продукт. «Лангуст ты мой»,- хохотала Бурцева и в эти минуты он ее ненавидел. Теперь Бабочкин как раз вспомнил об Алисе, ее слова о «лангусте», однако ничего негативного в её адрес не почувствовал. Наоборот, почему-то именно сейчас вдруг ощутил как её ему не хватает. Закон жанра- всегда нужна та женщина, которой нет рядом. А появится и взгрустнешь от скуки.
-Вы мне тоже очень симпатичны, Анна Петровна,- сказал наконец Бабочкин.
Она вновь посмотрела на него. В глазах опять вспыхнули искры, но быстро погасли.
-Оставлю вас ненадолго,-сказала она и вышла из комнаты.
А Феликс мысленно сжался. Вдруг вернется в ночной рубашке, а то и вовсе голая, что тогда делать? Свел же случай с нимфоманкой. Конечно, она женщина приятная во всех отношениях, но не сразу же залезать к ней в постель. «Вот если бы была на ее месте Алиса…»
Бурцева сбежала от Бабочкина около года назад. Разумеется, он регулярно встречался с другими женщинами по мере мужской потребности, иногда даже прибегал к услугам жриц любви, но постоянно представлял, что он с Алисой.
Анны Петровны не было довольно долго. Феликс уже начал волноваться- уж не забыла ли она про него после вина. Она вернулась как ни в чем не бывало и к облегчению Бабочкина в том же наряде- широких полупрозрачных брюках и газовой кофточке. Керн не стала извиняться. Молча села на свое место, взяла в руки бокал, в который Феликс предусмотрительно подлил вина. А зачем в конце концов,- вдруг подумал он,- отказываться от десерта? Сделаю приятно даме, да и мне наверняка противно не будет.
Однако Керн больше заигрывать с ним не собиралась. Её как подменили, на лице женщины застыла тяжелая сосредоточенность.
-Вы наверняка хотите взглянуть на мой камень,- сказала она не оборачиваясь на Феликса. Она пристально глядела на так и не зажженные дрова в камине.
-Хотелось бы,- кивнул Бабочкин.
Анна Петровна опять тяжело вздохнула, ушла в другую комнату. А когда вернулось на её лице был даже не испуг, а жуткий страх.
-Его там нет,- с ужасом произнесла она, прижав ладонь к губам. Глаза её, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
-Кого нет?- задал неуместный вопрос Феликс.
-Камень пропал.
Керн стала опускаться на пол и Бабочкин едва успел её подхватить. Положил на продавленный диван под старинными ходиками с кошачьей мордой. Она обхватила шею Феликса, прижала его голову к своей груди. «Нет, это уже невыносимо,-пробормотал Бабочкин,- я ведь тоже живой человек, а не просто какое-нибудь философское эго по Фрейду, Юнгу или другим фантазерам-психологам». Феликс сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду с обрыва, положил руку на горячую, вздымающуюся грудь Анны Петровны. Она издала сдавленный стон облегчения. Впилась в шею Феликса губами, словно изголодавшийся вампир. И ему не было неприятно, более того, он будто погрузился в волшебные, теплые воды небесной реки. «Мальчик мой,-горячо шептала Анна Петровна,- тебя мне подарила вселенная». «Если точнее,- отвечал Феликс, качаясь на волнах блаженства, – «Луна-16».

Феликс был совершенно разбит. Ему казалось, что его разобрали на запчасти, а потом собрали неумелыми руками. Где ноги, где голова, непонятно. Он даже не сообразил заказать такси к дому Анны Петровны, а шел, шатаясь, по улицам к началу дачного поселка. Там, наконец, выбравшись с грунтовки с крупным гравием, на котором чуть не поломал ноги, на шоссейную дорогу, остановил какой-то грузовик. Доехал на нем до вокзала в Королёве, сел на лавочку в сквере, закрыл лицо руками. Да, такого секса у него не было ещё ни с кем. Алиса, конечно, тоже была очень изобретательна в этом вопросе, но Анна Петровна оказалась просто колдуньей. И делать-то Феликсу ничего не надо было, он просто закрыл глаза и погрузился в поток волшебной неги. Несло его этим потоком среди изумрудных садов, синих планет и горячих звезд. И все же привкус от этой негаданной встречи остался слишком приторным, с пасленовым тяжелым оттенком. От этого или от физической усталости Бабочкина подташнивало. Он даже на время забыл, что лунный осколок, за которым собственно и приезжал к Керн, пропал. Украли? Кто, когда, почему? Решил оставить решение этой задачи до Москвы. Сел в вагон электрички и весь путь предавался воспоминаниям о мягком, податливом, необыкновенно сексуальном теле Анны Петровны Керн.
А дома его ждало потрясение. В кресле возле телевизора сидела Алиса Бурцева и спокойно поедала соленые орешки. Когда она его все же заметила, махнула рукой- мол, не мешай, дай досмотреть забавный эпизод. Словно её не было не год, а всего-то десять минут- ходила за хлебом. Феликс сел в кресло напротив, взял пульт со стола, выключил телевизор.
-Ну и как ты здесь оказалась?- спросил он, глядя в сине-стеклянные глаза девушки.
– Не делай такой ужасный вид, Бабочкин, как будто ты не рад меня видеть.
У меня ключи от квартиры свои были,- невозмутимо ответила Алиса.-Забыл? Впрочем, у тебя всегда с памятью было плохо. И как ты журналистом работаешь, не понимаю.
-Ты пришла, чтобы наговорить мне очередных гадостей?
Феликс нередко думал о Бурцевой, иногда очень хотел её видеть, но теперь, когда она появилась перед ним спустя почти двенадцать месяцев, испытывал раздражение. Возможно, потому что из головы не выходила Анна Петровна.
-Нет, конечно. У тебя выпить есть?
Так, еще одна алкоголичка,- недобро подумал Феликс. Достал из холодильника две банки пива, одну протянул Алисе. Но та открывать банку не стала, лишь благодарно кивнула.
-А я ведь теперь тоже журналист,-сказала она, подмигнув Бабочкину.- Надоело во внешнеторговой фирме бумажки перекладывать. Один мой приятель, бывший ухажер, устроил меня в телевизионную редакцию научных новостей- «Сайнс ньюс». Эфир, правда, только в интернете, но передачи делают солидные. Я и ведущая и корреспондент и комментатор.
-Так в дрянных телекомпаниях и бывает,- съязвил Феликс.- Один за всех и все на одного. Каждый в редакции должен заниматься своим делом, тогда будет толк. Телевидение-дело коллективное, а так- это просто кухонная самодеятельность.
Но Алиса почему-то пропустила колкие, но справедливые слова Бабочкина мимо ушей.
-Первое время трудно пришлось,-продолжала Бурцева.- Я нашла выход- стала делать сюжеты на твои темы, в том числе и космические. И в декабре записала интервью с конструктором лунной буровой установки Поликарпом Матвеевичем Миловидовым.
Феликс напрягся. Это что еще за новости, куда это Алиса клонит? А Бурцева отхлебнула пива из банки, облизала пухлые, розовые губы. Поправила пшеничную челку на несколько выпуклом лбу, потрогала пальцем маленькую родинку на
щеке, будто собиралась её стряхнуть. В прозрачных её глазах плескалось море эмоций и информации, которые она собиралась выплеснуть на Бабочкина.
– В апреле Поликарп Матвеевич мне позвонил и предложил срочно встретиться.
-Та-ак,- вырвалось у Феликса.
-Не стони, -фыркнула Алиса,- дальше тебе будет еще интереснее. Он пригласил меня в кафе у Технологического института, кажется «Комарик».
-Мотылек,-подсказал Феликс.
-Именно. Сказал, что скоро его космический корабль…
-Сойдет с орбиты,-не выдержал Феликс,- и подарил тебе осколок лунного камня. Так?
-Разумеется. Точно такой же как и тебе.
-Откуда ты знаешь?
-Дурак бы догадался по твоим воплям. Только я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.
Алиса расстегнула красную сумочку, выложила на стол коробочку от запонок, внутри которой находился черный, блестящий осколок в виде Скандинавского полуострова, но без Финляндии.
-Не может быть,- протянул Бабочкин.- Это просто какой-то абсурд.
Он вынул из своего портфеля точно такую же коробочку с антрацитовым камушком внутри.
-Ничего не понимаю,-взъерошил волосы Феликс.- Профессор что, нас разыграл? Подожди, но ведь другой осколок ильменита находится у дочери инженера Керна, который по словам профессора, первым похитил камень из капсулы, а вторую его часть положил в карман Миловидова. Вернее, находился у Анны Петровны.
-Знаю, ты только что от неё. Ну как немолодое, но страстное тело?- Алиса посмотрела с вызовом на Бабочкина.
-Не твое дело – какое тело!
Феликс открыл свою банку, выпил половину. Только теперь он понял как хотел пить после утреннего сухого вина Анны Петровны и ее страстных объятий.
-Но как ты узнала, что я от неё?
-Глупый, от тебя до сих пор пахнет её ужасными пасленовыми духами. Была у неё после встречи с профессором. Хорошо запомнила этот чудовищный аромат. Таких тошнотворных духов больше никогда ни у кого не встречала.
-Чепуха, это не повод делать конкретные выводы. Она тебе позвонила и сказала, что я у неё.
Феликс вспомнил долгое отсутствие Керн. Если Алиса была у нее, наверняка оставила свой телефон.
-Верно,-сразу согласилась Бурцева.- Все же журналистская профессия иногда приносит пользу даже таким тугодумам как ты. Ха-ха. Не обижайся, это я любя. Ты бы хоть душ принял, Бабочкин, вижу хорошо тебя Анна Петровна помяла. Ха-ха.
На этот раз в её голосе послышалось ревнивое раздражение. Все женщины одинаковы, рассматривают мужчин, даже брошенных ими, как свою собственность.
-Не твое дело,- повторил Феликс.
-Фу, какой грубиян, совсем одичал без меня.
-Что ты думаешь о выходке профессора и куда пропал ильменит Анны Петровны?
-Не знаю,- сделалась вполне серьезной Алиса. -Вообще, я считала подарок Миловидова старческой глупостью. Ну да, решил покаяться на склоне лет, дрожит за свою репутацию. Поехала к Керн. Анна Петровна рассказала мне историю про родителей, которые поругались из-за камня, а потом умерли друг за другом.
-Тоже самое она поведала и мне. Она показала тебе свой осколок?
-Нет, сказала, что хранит его в банковской ячейке, продавать же категорически отказывалась.
-Даже за 20 тысяч долларов?
-Профессор называл сумму в тридцать пять.
-Вот как, Поликарп Матвеевич интерпретировал. Значит, ты ей предлагала 35 тысяч? А если она бы согласилась?
-Не глупи, Бабочкин. Я назвала сумму чисто умозрительно, хотела узнать ее реакцию. Но Анна Петровна сказал категорично- «нет». При этом заявила, что очень боится этого камня и возможно когда-нибудь, она отдаст мне его просто так.
-Кстати, а ты не проверяла свой камень?- спросил Феликс, взяв коробочку бывшей подруги в руки,- Один в один, как с 3D принтера. Ну, профессор.
-Да, Миловидов, мне сказал, чтобы я особо не доверяла лунному осколку, особенно в полнолуние. Ну достала я его из коробки, когда Луна была полностью круглой.
-И что? Ничего не услышала?
-Нет, конечно. А ты, разумеется, услышал.
-Да!-крикнул на всю квартиру Феликс.- Услышал! И не надо делать из меня дурака, Бурцева, как это ты делала всегда.
-Успокойся, Бабочкин, хлебни пивка. Верю тебе, верю. Что же ты услышал?
Феликс несколько секунд раздумывал-говорить Алисе про цифры и ее звонок или нет? Опять психом назовет. А-а, решил он, в ее глазах я все равно никогда не поумнею, а история вырисовывается забавная. Пусть знает всё. И рассказал про «Русское лото», и про то что голос из камня предупредил о её телефонном звонке.
-А ты не пил накануне?- спросила Алиса.- Я тебе всегда говорила, что много алкоголя тебе вредно.
И вдруг перестала ерничать:
-Кто же украл камень Анны Петровны, или, может, она врет? Ты правда спал с ней сегодня, я угадала?
Ну женщины, ухмыльнулся про себя Феликс,- никогда не отделяют личное от общественного. Весь мир для них умещается в одном флаконе.
Алиса подошла к нему, поставила банку на стол, взъерошила его колючие, непослушные волосы.
-Иди в ванну, я тебя помою.
-Что?-выкатил глаза Бабочкин, а сам подумал: «Еще одна женщина утром? Это интересно, будет с чем сравнить. А ведь Алиса не успокоится, она как агрессивная львица теперь будет доказывать, что я её собственность и только её». Почувствовал необыкновенный прилив сил, как будто и не отдал последние Анне Петровне. Послушно встал, направился в ванну. Через некоторое время к нему пришла Алиса. «Будешь знать, как изменять мне со старой бабкой»,- приговаривала она, страстно лаская поцарапанное в некоторых местах соперницей, тело Феликса. Потом уже лежа в постели: «Правда, я лучше?» «Правда»,- ответил сквозь дрему Бабочкин.
А утром нашел на кухне записку: « Камни лучше проверить в Геохи РАН. Скворцов Максим, научный сотрудник, тел…8495…Спасибо. Пока». Чёрт, что за манера у Алисы исчезать не объяснив причины. Зачем приходила- только ли рассказать про свой камень от Миловидова или просто для секса? С неё станется. Да нет, вероятно Бурцевой тоже интересна эта история.
Бабочкин заметил на холодильнике рядом с хлебницей Алисину коробочку с черным камушком. Доверяет ему или ей просто на всё наплевать? Путаница, просто какая-то путаница. Итак, что вырисовывается? Профессор Миловидов почти всю жизнь хранил у себя осколок лунного камня, который оказался у него в 1970 году благодаря инженеру Керну. Инженер и его супруга умерли почти сразу после того как другой осколок ильменита оказался у них. Перед этим они поругались и женщина сказала: «Пропади ты пропадом со своим камнем». «Если пропаду, сразу последуешь за мной,- ответил супруг,- одной веревочкой по жизни связаны». Случайное совпадение? Миловидов перед смертью попросил выкупить этот осколок Кернов у их дочери, якобы для того чтобы камень где-то не всплыл и не опорочил его честное имя. Камень у Анны Петровны пропал, если конечно не обманывает. Но самое главное не это, а то, что профессор, оказывается, «подарил» осколок «Луны-16» и Алисе, которая стала заниматься научной журналистикой и ему.
«Чепуха какая-то!- воскликнул Феликс на всю квартиру, пытаясь разобраться в этой путанице.- Значит, один из камней Миловидова поддельный. А может оба? Возможно, вообще инженер Керн ничего не крал из капсулы аппарата, а Миловидов всё придумал? Но для чего? Старческий маразм? Нет, камень ведь оказался у инженера Керна давно, Анна Петровна слышала разговор родителей. Может, конечно, и украденный у нее осколок был липовым. Ладно, Алиса права, для начала нужно проверить камень на его лунную принадлежность».
Бабочкин взял записку Алисы. Скворцов? Хм, не помню такого, хотя в Геохи был пару раз. Впрочем, не удивительно, там много отделов.
Максим Скворцов оказался младшим научным сотрудником лаборатории метеоритики института Геохимии и Аналитической химии на улице Косыгина. Он сразу спросил- не из-под Челябинска ли метеорит, а то в последнее время сотрудников лаборатории замучили черные старатели, которые несут в институт всякий чебаркульский хлам. «Впрочем, в этом для нас некая польза. Мы стали брать с метеоритных старателей денежку. За проверку их кирпичей. Ха-ха»,- расхохотался в трубку Скворцов. – Но для журналиста проведем анализ, разумеется, бесплатно, в надежде попасть на телеэкран. Ха-ха».
Феликс быстро собрался и поехал на улицу Косыгина. По дороге думал что бы соврать Максиму. Не говорить же правду о Миловидове! Уже на Фрунзенской придумал- эти камушки попросил исследовать один известный космонавт из Звездного городка, которому их якобы подарил американский ученый, астронавт Харрисон Шмитт, член последнего экипажа Аполлона -17, побывавшего в декабре 1972 года на Луне. Имя нашего космонавта Феликс по известным причинам раскрыть не может. Именно поэтому космонавт сам не обратился в лабораторию Геохи, а попросил это сделать журналиста Бабочкина, который недавно брал у него интервью.
Максим оказался очень общительным, кудрявым парнем лет 25. Он был сделан словно из каучука: казалось, шевелил даже ушами. Оливковые глаза его, острые как гвозди, все время над чем-то смеялись. Но на собеседника не смотрел, даже когда к нему обращался. Он сходу начал рассказывать Феликсу чем занимается его лаборатория. Это изучение эволюции вещества в солнечной небуле, то есть туманности. Метаморфизм, аккреция и экзогенная история космических тел. Геохимия, петрология ударных процессов. И, конечно, исследование рассеянного космического вещества, метеоритов и лунного грунта.
-Стоп! – поднял руку Бабочкин, не желающий больше слушать непонятные космические термины, кроме двух последних. Он обычно так и поступал, когда брал интервью у всяких академиков. Давал им немного высказаться, продемонстрировать свою научную осведомленность и значимость, а потом резко прерывал- «а теперь давайте на обычном человеческом языке». Академики снисходительно улыбались и переходили на понятную простому смертному лексику.
Максим рассмеялся, видимо, ему уже приходилось не раз общаться с журналистами, понял, что им нужна ясная конкретика. Взяв в руки две коробочки с черными осколками, он повертел их перед малюсенькими очками, какие носят ювелиры или продвинутые преподаватели лицеев, изобразил кислую гримасу:
-Могу сразу сказать, что скорее всего это не лунные камушки.
-Как?-вырвалось у Бабочкина.
-А вы были уверены, что они с Луны? Тогда зачем же приехали сюда?
-Видите ли…
-Извините, господин…
-Феликс Николаевич.
-Извините, Феликс Николаевич, за резкость,- кивнул учтиво Скворцов.-Не исключено, что это кусочки обычного кузбасского антрацита, вырезанные по одному лекалу. Напоминает Скандинавский полуостров без Финляндии.
Ах, вырезанные,- подумал Бабочкин, вспомнив слова Миловидова, что теперь у него в жизни осталась одна радость-резьба по дереву. То есть, всё это липа. Значит, и у Керн тоже была подделка, только непонятно кто и зачем тогда её украл? И все же ерунда какая-то, Анна Петровна в детстве слышала, как родители ругались из-за камня, получается он был настоящий. Для чего же тогда профессор Миловидов подсунул ему и Алисе эти куски угля?
-Да, без Финляндии,- повторил эхом Феликс.- Вы уверены в своем вердикте? Все же уважаемому космонавту нужен убедительный ответ.
-Не спрашиваю кто он, но догадываюсь, ха-ха. Конечно, сейчас проведем физико-химический, нейтронный и спектральный анализ камушков на новейшем квантовом анализаторе. Наша лаборатория веников не вяжет. Ха-ха. У нас тут аппаратура высшего класса, успели купить в Штатах, пока с ними не поругались. Ковбои, конечно, странные люди, порой непредсказуемые, но мы с ними во многом похожи. И у нас и у них- невероятный набор генов от многих народов, поэтому за нами будущее.
Максим велел ждать Феликсу в гостевом зале под широкими фикусами с маленьким прудиком, в котором плавали золотые хвостатые рыбки. А неплохо нынче живут космогеологи,- отметил Феликс. Стал опять думать кто украл у Анны Петровны осколок. После некоторых сомнений набрал номер Керн. Она ответила сразу и радостно:
-Здравствуй, мой хороший! Как ты?
Бабочкина передернуло. Ну все бабы одинаковые. В отличии от мужчин, для них секс то, что связывает железными канатами. Не всех конечно, но почти. Сразу начинают лезть тебе в душу. Какое ей дело до того, как я?
-Спасибо, хорошо,-сдержанно ответил Бабочки.- Анна Петровна, потрудитесь, пожалуйста, вспомнить когда в последний раз вы видели на месте свой…ну осколок.
-Я уже говорила тебе…вам, что боюсь его и проверяла редко. Месяц назад он был как всегда в греческой вазе на серванте.
-То есть, не в банковской ячейке?
-А-а, это вам Алиса Бурцева рассказала. Да, я ей соврала, так, на всякий случай.
-Когда она была у вас?
-Три недели назад. Вы что же, хотите сказать…
-Пока ничего, Анна Петровна.
-Мне было с тобой невероятно хорошо, Феликс,- произнесла она вдруг приглушенным голосом.- Я живу вчерашним днем, вернее, утром. Жду тебя и надеюсь.
-Надейтесь,- сказал Феликс. И после паузы,- Мне тоже было хорошо.
Ну за что обижать женщину, которая доставила тебе невероятное наслаждение? Она ведь ничем его не обидела, чтобы был повод издеваться над ней. Но почему опять сбежала Алиса? И зачем украла у Анны Петровны её камень? То что это сделала она, никаких сомнений.
Младшего научного сотрудника Скворцова не было минут тридцать. Он вышел из лаборатории, вытирая руки о несвежий белый халат, несколько расстроенный. Положил на журнальный столик пластмассовые коробочки с осколками. Сел рядом, стал мять подбородок. Наконец всё же заговорил:
-Видите ли, как я и предполагал, исследуемый образец- уголь вполне земного происхождения.
-Что и требовалось доказать,-вздохнул Бабочкин и собирался протянуть для рукопожатия руку. Больше в лаборатории ему делать было нечего. Но ученый явно не собирался заканчивать беседу.
– Подождите. Один образец- антрацит, а вот второй, ваш, под номером «15»
-Пятнадцать?- удивился Феликс.
-Да, снизу осколки помечены фиолетовыми чернилами- «15» и «7». А вы и не заметили?
-Нет,- честно признался Бабочкин. Ему и в голову не приходило вынимать камни из коробки.
-Так вот,-продолжал Максим.- Квантовый анализатор показал, что образец №«15»- настоящий лунный ильменит. Сомнений нет. На нём присутствуют нано частицы гелия-3. Это самый легкий из стабильных изотопов гелия. Состоит из двух протонов и одного нейтрона. Он, конечно, есть и на Земле, в мантии, проникает в атмосферу, но из нее быстро улетучивается в космос. Его производят искусственно при распаде искусственного трития для атомных бомб. А вот на Луне другая история. Он накапливается в грунте-реголите под действием солнечной радиации.
-Стоп!- опять резко перебил ученого журналист. – Вы хотите сказать, что американец подсунул нашему космонавту наряду с оригиналом и липу? Но зачем?
– Не знаю,- пожал плечами Максим, – это нужно спросить у астронавта Харрисона Шмитта. Возможно, как вы говорите, липу, он рассматривал лишь как сувенир, чтобы наш космонавт мог его кому-нибудь подарить и забыл об этом предупредить. А может космонавт об этом просто забыл. Не молодой ведь уже, а? Ха-ха. Ох, уж эти янки! Непонятно каким образом настоящий ильменит вообще оказался у Шмитта. Насколько нам известно, весь лунный грунт, до грамма, находится в Америке в специальном хранилище в Неваде. Впрочем, это не так и важно. Можете обрадовать своего космонавта- один из образцов, под номером «15», подлинный. Кстати, а вы не могли бы подарить…хм нашей лаборатории дубликат, ну второй осколок. У нас здесь огромная коллекция. На оригинал, разумеется, не претендуем, а подделка…
– Я спрошу у космонавта.
-Будьте так любезны. Надеюсь, на понимание. Всегда рады помочь, заходите.
-Непременно.
Выйдя из института, Бабочкин сел в ближайшем сквере. Закурил, хотя уже несколько месяцев вроде как бросил. Носил с собой пачку сигарет на всякий случай и закуривал только когда что-то выводило из равновесия. На этот раз было чего «обкурить». Что за номера на камушках? Почему один осколок подлинный, а другой фальшивый.
Бабочкин открыл одну из коробочек, высвободил кусок из зажима, перевернул. На нем стоял номер «15». Значит, это «изотопный» ильменит. Но для чего Миловидов всучил Алисе подделку?
После сомнений набрал номер Бурцевой. Она, кажется, ехала в метро или машине, в трубке что-то гремело. Феликс задал прямой вопрос:
-Зачем ты украла у Анны Петровны её камень и почему ничего не сказала мне об этом?
-Сообразил. Молодец. Просто решила её освободить от ужаса. Она мне долго рассказывала как его боится и потому держит в банковской ячейке. Но меня не проведешь. У любого человека рефлекторная реакция- говоря о каком-то предмете, он хочет видеть его. Когда она вышла из комнаты, я подсмотрела за ней. Она направилась к серванту и заглянула в большую греческую вазу. А потом, когда Керн вышла во двор, я просто взяла коробку из вазы.
-Но это же воровство!
-Ох, как ты распереживался за свою престарелую любовницу, Бабочкин. Не иначе мечтаешь снова оказаться в её потных объятиях. Но я ведь лучше, правда? Лучше, да?
-Лучше, – сквозь губу процедил Феликс.- Так куда ты дела ее камень?
-Как куда? Совсем ослеп? Подарок Миловидова я оставила на холодильнике у хлебницы, а ту что…ну, взяла у Керн на твоем письменном столе у компьютера.
-А вместе не могла положить?!- закричал на всю улицу Феликс, вспугнув двух игравших рядом девочек, которые тут же бросились к матерям.-Что за дурацкая логика!
-Ты же знаешь, у женщин нет логики. Не кричи. Так получилось. Ты торопишься в Геохи?
Бабочкин ничего не сказал про посещение института. Рулил до дома так, что наверное собрал все штрафные квитанции ГИБДД. Лифт как назло не работал, котом взлетел по черной лестнице на десятый этаж. Открыв квартиру, даже не закрыл за собой дверь, бросился к рабочему столу.
Действительно, у клавиатуры под монитором лежала точно такая же пластмассовая коробочка из-под запонок, в ней пришпиленный к подушечке черный осколок. Вернее, не совсем черный. Феликс, поднеся его к свету, сразу заметил, что в отличии от тех двух, этот, в виде Финляндии, имеет зелено-голубой оттенок.
День клонился к вечеру, в городе скоро должны были начаться пробки, поэтому вновь машину заводить не стал, поехал на метро, а от Ленинского проспекта до института Геохимии на автобусе. Максима Скворцова застал в дверях, когда тот выходил из института.
-Вот,- протянул он коробку с осколком.- Нужно срочно установить принадлежность к Луне.
-Как?! Еще один американский подарок известному космонавту? Не могу сейчас, тороплюсь, может завтра, а лучше на следующей неделе.
-Нельзя на следующей неделе,- схватил за лацкан пиджака Максима журналист, приблизил свое раскрасневшееся лицо к носу младшего научного сотрудника.-Дело чести национального космического героя.
-А-а,- снял очки Максим.- Теперь я не сомневаюсь кто этот таинственный космонавт. Алексей Архипович?
-Он,- соврал Бабочкин.-Его личная к вам просьба. Сказал, что будет безмерно вам благодарен.
-Не знаю, право…Лабораторию с квантовым анализатором могли уже закрыть.
И все же она оказалась открытой. Максим опять усадил Бабочкина под фикусами, а сам удалился в лабораторию с каким-то лысым коллегой. Процедура на этот раз заняла не больше пятнадцати минут.
Камень оказался подлинным лунным ильменитом. Лысый сотрудник лаборатории даже определил точное месторождение этого осколка- «Море Изобилия, возраст- 3,5 миллиарда лет. По окислам на поверхности- пребывание на Земле- около 45 лет».
Феликс попросил написать официальное заключение на бланке института. Передавая его Бабочкину, Максим сказал:
-Очень рад были помочь Алексею Архиповичу. Надеюсь…об этом…ну, анализе… не станет широко известно? Заключение только для него.
-Нет, конечно,-заверил Феликс.-Это не в интересах, доверившегося мне и вам лица.
Он положил в нагрудный карман Максима тысячную купюру и, крепко пожав руку, почти выбежал из института.
А дома выпил бокал красного вина, положил перед собой коробочки, стал внимательно их рассматривать. И вдруг наконец заметил, что они несколько отличаются. На донышке оказались разные названия производителей запонок. Та, в которой лежал его ильменит, помеченный цифрой «15»- Рязанская фабрика «Рассвет», а две другие от «Paul Hewitt gold”. Интересно, откуда у Миловидова могла оказаться коробка из-под дорогущих немецких запонок. Ну предположим, ему подарили внуки, они вроде как работают за границей. Но как могла оказаться точно такая же коробка, от той же фирмы у Керн? Стоп…
Феликс начал о чем-то смутно догадываться, но пока еще четко не оформил свои мысли. И как Максим Скворцов вдруг понял, что осколок с номером «15» принадлежал ему, когда он не говорил где какой и чей осколок? Странно.
Бабочкин открыл все три коробки, стал прислушиваться. Все они молчали. И вдруг в донышке «своей» заметил маленькую квадратную рамку. Надавил на неё. Рамка тут же отскочила от дна и Бабочкин увидел внутри коробки круглую батарейку, какие обычно вставляют в часы. Он выковырял ее ножницами, положил на ладонь. Так вот разгадка странного писка…Кажется, где-то читал, что импульсы на определенной частоте могут воздействовать на мозг. Это что, фокусы Миловидова? Возможно, но для чего? Тут же позвонил своему старому приятелю со школы Юре Афанасьеву, который теперь преподавал физику в МВТУ им. Баумана. Спросил что он знает про влияние комбинации высоких частот на разум. Юра долго сопел в трубку, потом сказал, что подобные эксперименты над людьми запрещены, но военные их несомненно проводят. Это называется- ретрансляция собственной интуиции. Под влиянием определенных частотных колебаний мини-резонаторов, головной мозг начинает просчитывать возможные варианты событий на основе своих скрытых и явных желаний и выдавать ответы. Но эти опыты пока, насколько он знает, успехом не увенчались.
-Но для чего они вообще нужны?-спросил Феликс.
-Как для чего?-удивился Юра.- Человек всегда хочет знать что с ним будет и какая карта ему выпадет.
-Кто конкретно этими исследованиями занимался?
-Не могу сказать.
-В Королёвском Технологическом университете могли?
-Ну там многие на космос завязаны и на оборонку, так что не исключено.
-Ты знал профессора Миловидова?
-Не встречался лично, но слышал о нём много, разумеется. Он недавно умер. Кстати, он ведь разрабатывал, кажется, что-то для лунных аппаратов.
-Да, бурильные установки в НПО имени Лавочкина.
-Ага. Оттуда все лунники. Кстати, там же была секретная в свое время лаборатория высокочастотных датчиков навигации и ориентации кораблей в пространстве. Проект «1124 – «Амёба». Возможно, оттуда ветер дует, который тебя…потревожил. Ха-ха.
-Почему амеба? Чудное название.
-Вероятно, что-то аморфное, неопределенное, постоянно меняющее свою суть.
Странно, все это очень странно.
Вечером Алиса не пришла, но он не очень и удивился. Ночью почти не спал, ворочался с боку на бок. А утром, около десяти, нашел в интернете номер ученого секретаря института Геохимии РАН. Ответила помощница. Феликс представился журналистом, который пишет о новых методах изучения метеоритов. Хотел бы узнать подробности о новой квантовом анализаторе внеземных камней и взять интервью у сотрудника метеоритной лаборатории Максима Скворцова. Помощница секретаря, слушая Феликса, громко сопела в трубку, а потом сказала, что такого анализатора в институте нет, а младший научный сотрудник Скворцов уволился еще месяц назад. «Как же так?-озадачился Бабочкин,- я же только вчера у вас с ним». «Не знаю с кем вы общались, молодой человек. Каждый видит, что хочет видеть, а потом выдают свои иллюзии за истину и морочит людям головы,-философски заключила помощница ученого секретаря.
Та-ак, потер лоб, ставший потным Феликс. Совсем интересно. Значит, ответ напрашивается один и совершенно простой. Всё подстроила Бурцева. Это она украла камень у Анны Петровны, а теперь захотела завладеть частью ильменита, который есть у Феликса. Для того и разыграла спектакль. Несомненно, Максим с ней в сговоре. Решили продать на Западе образец лунного камня, который доставила на Землю автоматическая станция «Луна-16». Если найти задвинутого коллекционера, то на пару миллионов долларов можно вполне рассчитывать. Этого, кстати, и опасался Поликарп Матвеевич. Ну, Алиса… Потому и прибежала. Да, все бабы одинаковые, ради достижения своих меркантильных целей, ни перед чем не остановятся, даже перед железной стеной.
Однако Алиса, выслушав по телефону обвинения Феликса, сразу сказала, что Бабочкин потерял остатки разума. «Да пойми же ты, ильменитовая голова, я не дура, чтобы вести за границу украденный профессором камень, чтобы засыпаться самой и опорочить его имя, чего Миловидов очень боялся. Я, конечно, стерва, но не до такой же степени». «Рад наконец-то услышать от тебя самокритику. Но это же ты посоветовала мне обратиться к Скворцову!» «Не кричи, на Луне услышат. Его телефон мне дал сам Миловидов. Сказал- мол, если я захочу вдруг проверить подлинность камня, могу обратиться в Геохи РАН к научному сотруднику лаборатории метеоритов Максиму Скворцову. Он сын его приятеля, будет держать рот на замке. Мне это уже тогда показалось странным. Якобы хранил всё в глубокой тайне, и вдруг выясняется, что оказывается доверился еще какому-то Скворцову. Мне было как-то недосуг звонить Скворцову. Только когда выяснилось что точно такой же осколок и у тебя, дала тебе его телефон. Только и всего. А чего уж он тебе там наплел… «Ты и вправду украла осколок у Керн?» «Я была у Анны Петровны и видела как она проверяла содержимое греческой вазы. Заглянула внутрь, когда она вышла. Да, он был там. Но я его не брала. Никогда не была подлой, Бабочкин. Неужели не успел заметить? Рассказала эту байку, чтобы тебя позлить. А еще придать тебе куражу для «поиска истины». Ха-ха. Мне кажется, профессор Миловидов именно этого и добивался, чтобы завести нас, журналистов, и с небес посмеяться над нами. Хотя, глупость, конечно».
На это Феликс только промычал что-то неопределенное. Вообще-то Алиса права, она никогда не была подлой. Вредной, неуправляемой, взбалмошной, неадекватной, какой угодно, но только не подлой. Ему стало стыдно, что так нехорошо подумал о ней. Значит, Скворцов…Но откуда он вчера взялся в институте? На это Алиса громко крикнула в трубку: «Не знаю! Разбирайся с ним сам». «Ты сегодня придешь?»-спросил после некоторой паузы Феликс. «А ты хочешь?» «А ты?» «Детский сад. Посмотрю по настроению».
Дозвонился до Максима только с третьей попытки. Скворцов сказал, что занемог и лежит дома с головной болью. Тогда Феликс использовал старый, проверенный годами прием. Сказал, что нужна срочная консультация Максима, как эксперта, по одному вопросу, за которую Бабочкин хорошо заплатит. «Это не связано…ну с теми камушками, что вы приносили?»-осторожно спросил Скворцов. «Нет»,- твердо ответил Феликс. Это, скорее, касается этической проблемы». «Этической?» «Не более».
Договорились встретиться через час на Краснопресненской. Феликс тут же завёл действительно бледного, больного на вид Максима за угол здания метро в заросли сирени, схватил за ворот рубахи в горошек.
-Ты каким образом в институт ходишь, когда месяц назад из него уволился?
Скворцов попытался высвободиться из крепких рук Феликса, но безуспешно, только затрещали швы на его рубашке. Поняв, что сопротивление бесполезно, признался:
-Удостоверение не сдал. Да и институт не секретный. Охрана все время спит, сами видели.
-Лохов, что метеоритики приносят, разводите? Говорите что простые камни, а сами их себе в карман, так?
-Не совсем.
-Но меня это мало интересует. Зачем меня одурачил, кто научил?
-Да отпустите же, не убегу.
-Надеюсь.-
Скворцов оправил рубашку, заправил ее в веселые, короткие брюки цвета апельсина.
-Извините, конечно, что так вышло. Но это Миловидов меня попросил.
-Поликарп Матвеевич?
-Да. Как-то он был в гостях у моего отца, профессора института физики Земли. Мы познакомились. Через неделю он мне перезвонил, сказал, что его одолевают глупые, настырные журналисты, которым вроде бы стало известно, что аппарат «Луна-16» с его буровой установкой, доставил на Землю не 101 грамм грунта, а 136. И что часть реголита была якобы при вскрытии похищена. Журналисты ему настолько надоели, что он хочет их разыграть. Подсунуть им липовые, якобы похищенные камушки, наплести им дурацкую историю и посмотреть, что они будут делать. А потом, когда они поднимут общественную волну, их публично высмеять. Проверять подлинность камней они придут ко мне, потому что он даст им мой номер телефона. Ну и надо чтобы я ему подыграл. Пусть мол корреспонденты поломают свои головы. Я и забыл про его слова. Но он позвонил и сказал, что операция «Луна-16» началась, камни пошли вход и даже если он умрет, я должен выполнить их уговор. Уговора-то на самом деле еще не было, однако Миловидов сказал, что готов перевести на мой счет 50 тысяч рублей. Я, разумеется, согласился. Признаться я тоже не люблю вашего брата, журналиста. Вы всюду лезете своими острыми, крысиными носами, вынюхиваете, а потом, практически ни в чем не разбираясь, делаете сногсшибательные выводы. Напыщенные ничтожества, уж извините. От вас только моральный мусор.
-Ну и как, перевел вам Миловидов деньги?-даже не поморщившись от характеристики коллег по цеху, спросил Бабочкин. Максим был во многом прав. В последнее время уровень отечественной журналистики опустился до нижних пределов. Сплошная желтизна почти на всех каналах. Только бы удивить, огорошить, выделиться, а там хоть трава на Луне не расти.
-Все до копеечки. А потом вдруг раз и помер.
-Вы или ваш отец были на похоронах?
-Нет. Я не выношу подобные мероприятия, а отец сильно болен, почти с постели не поднимается. Видно, скоро и его корабль сойдет с орбиты.
-Что? Также говорил Поликарп Матвеевич.
-Да, он мне кинул эту фразу во время последней беседы. И вам? Хм. Человек-созидатель своей судьбы. Мысль тверже любой материи. Вы уж извините, еще раз, господин Бабочкин.
-То есть, камни которые я вам давал, вы не проверяли? Хотя, да, у вас и анализатора-то нет.
-Квантового нет, но есть спектральный. И чего их проверять! Я же вам сразу сказал, что это обычный антрацит.
-И другой, ну тот что вроде как Финляндия?
-Обычный земной ильменит- титанистый железняк, трёхатомный оксид железа и титана. Правда, на нашей планете встречается редко, на Луне его гораздо больше. Луна несомненно в прошлом часть Земли, вернее, формировалась из того же газопылевого облака, поэтому породы во многом идентичны. Я знаю, что Миловидов увлекался резьбой по дереву. Вероятно, занялся и резьбой по камню, то есть каменному углю. Хм. Есть еще вопросы?
-То есть, это просто срежиссированная им комедия?
-Конечно,- пожал плечами Максим.- Разве вы не заметили батарейку в коробке под номером «15»? Писк-то из-за нее. А вы, вероятно, изначально подумали…Ха-ха.
– Подумал,-хмуро кивнул Бабочкин, ощущая себя оплеванным дурачком, о которого еще и вытирают ноги. Видно, в душе Максим над ним смеялся в полный голос. Да уж… ну профессор Миловидов, ну спасибо…умыл так умыл опытного журналиста. Тьфу.
-Ладно,-похлопал по груди Скворцова Бабочкин,-больше вопросов не имею. Кстати, номера-то на коробочках вы рисовали?
-Что вы!- умоляюще сложил руки Скворцов. – Даже и не думал. Мне-то зачем? Всё плод творческой фантазии Поликарпа Матвеевича.
Бабочкин уже собрался идти прочь. Не зная чего сказать напоследок, чтобы уж совсем не выглядеть кретином.
-Вот что, гражданин космогеолог, на первый раз я вас прощаю,-сделал широкий жест Феликс.- Деньги только верните в кассу.
Максим ни слова не говоря, достал из сумки паспорт, внутри которого находилась синяя купюра. Будто специально держал, чтобы вернуть.
Скомкав бумажку, Бабочкин засунул ее в карман пиджака и твердо решил напиться. Таким простофилей в своих глазах он еще не выглядел никогда. То что про него говорит Алиса- чепуха. На то она и баба, чтобы нести всякие глупости.
И Феликс сдержала свое слово. Зашел в какую-то гостеприимную харчевню на Большой Дмитровке, заказал триста граммов водки и соленых орешков. Больше в горло ничего не лезло. А потом в магазине у дома купил три бутылки крымского портвейна «Лидия», любимого напитка императора Николая Второго, и уже вдрызг напился перед телевизором, по которому случайно шел в повторе документальный фильм по его сценарию. «Дрянь,-заключил Бабочкин.- Это тебе не «Луна-16»
Через его тело, сползшее с дивана, брезгливо переступила Алиса, выкурила на балконе сигарету, осушила недопитый Феликсом бокал и пошла спать в другую комнату. А рано утром, когда Бабочкин еще храпел, забрала кое-какие еще остававшиеся в квартире свои вещи. В дверях задержалась. «Алкаш. Странно, что профессор Миловидов доверил ему такое серьезное дело»,- бросила она странную фразу.

В тот вечер Феликс Бабочкин оделся как можно теплее- ночи августовские в нынешнем году выдались прохладными и дождливыми. А потому поверх шерстяного серого джемпера накинул, давно забытый в дальнем углу шкафа, темный плащ. Надел по самые брови пыльную, валявшуюся на антресолях в темно-зеленую клетку кепку, черные джинсы и такие же черные ботинки. Поднял перед зеркалом воротник плаща. Хм. Может, темные очки надеть? Нет, это уже будет перебор, и так на шпиона похож. Хотя, скорее на домушника, каковым ближайшей ночью и собирался стать. В последнее время его тянуло в дачный дом профессора Миловидова, словно магнитом. Что-то говорило ему в полный голос, что разгадка странной игры Поликарпа Матвеевича находится именно там.
Пытался забыть историю с конструктором, но не мог. А тут еще Анна Петровна позвонила- телефон-то Феликса у нее остался. « Здравствуй милый, я скучаю. Ты меня забыл?» «Нет»,- честно ответил Бабочкин. Ему порой очень хотелось вновь оказаться в её мягких объятиях. Алиса, как ни старалась, не могла её заменить. Но теперь было не до интимных встреч с Керн. Он писал очередной сценарий и был глубоко погружен в интересную, но сложную историческую тему. «Может, как-нибудь заглянешь?» «Может»,- рассеянно ответил Бабочкин и вдруг понял, что это шанс. Хороший, можно сказать, «официальный» повод появиться в дачном поселке. А ночью, когда Керн уснет… «Хорошо, я приеду в субботу». «Милый, как я рада! Что тебе приготовить?» «Трюфелей под шоколадной глазурью и гавайскими ананасами. Кстати, родственники Миловидова на даче не появлялись?» «Миловидова? А почему ты спрашиваешь? Нет, не видела их давно, кажется, они живут за границей, где-то под Ниццей».
Ну да, подумал Феликс, Миловидов говорил, что Анна и Илья работают за границей. В Ницце…хм. Кем же они там трудятся? Впрочем, не имеет значения, главное, чтоб на дачу не нагрянули когда не надо.
«Камень не нашла?» « Пропал и ладно, мне на душе спокойнее. Не пойму только кому он понадобился». «А кто-нибудь из семейства миловидовых еще на дачу приезжает?» «Ни разу никого в их доме, кроме самого Поликарпа Матвеевича не видела. Если что надо было по хозяйству сделать, ну водопровод починить, огород вскопать, он узбеков приглашал. Да мы все тут их услугами пользуемся. Дешево и сердито. Джамсуды рукастые. Так приедешь?» «Обязательно, жди, готовь трюфеля».
Бабочкин еще раз оглядел себя придирчиво в зеркало, ухмыльнулся. Усы бы еще для полного антуража приклеить. Проверил портфель. Всё что может понадобиться для проникновения на дачу Миловидова на месте- плоскогубцы, стамеска, отвертка, маленький молоток с гвоздодером. Что и говорить, джентльменский набор вора-рецидивиста. Только «фирменных» отмычек не хватает.
Достал из холодильника заранее припасенную бутылку шампанского и коробку австрийских шоколадных конфет- не поедешь ведь к женщине с пустыми руками. Цветы пошло, а конфетки в самый раз. Да еще с шампанским и…Бабочкин сжал в руке коробочку с мелаксеном – довольно сильным снотворным, которое продают в аптеках без рецепта. Сам несколько раз пробовал. Сон от него глубокий и долгий, в самый раз. Анне Петровне понравится.
В Королёв, а затем и до дачного поселка, добирался окольными путями. Доехал на метро до ВДНХ, там пересел на автобус. В Королеве еще на один. Когда вошел в поселок, уже почти стемнело, начался сильный дождь. Накинул капюшон плаща, портфель спрятал под полу. Ливень быстро наполнил канавы на грунтовой дороге. У дома №15 уже шагал по грязи. Остановился. Может, ну её Анну Петровну? Взять и прямо сейчас вскрыть калитку или сзади перелезть через забор. Нет, нельзя, могут соседи увидеть, вон вокруг в домах огни. Вызовут полицию и тогда конец. Нужно действовать, как и задумал, по плану.
Анна Петровна аж всплеснула руками, когда увидела Бабочкина в таком наряде.
– Вы похожи на прораба со стройки или шпиона из фильма про Джеймса Бонда,-сказала она вместо приветствия.
-Спасибо, Анна Петровна,- стряхивая рукой воду с плаща, сказал Бабочкин.
-Я пошутила, милый.
-Догадался.
-Очень рада тебя видеть, спасибо что приехал.
-Трюфеля-то готовы?
-Трюфеля? Ах да, готовы,- расхохоталась Керн.
С женщиной нужно всегда держать дистанцию, повторил про себя Феликс старую истину. Как только дашь слабину, приблизишь, сразу залезет на шею во всех отношениях. Только дистанция. Нужно великодушно позволять ей себя любить и тогда все будет хорошо.
Трюфелей в шоколадной глазури Керн не приготовила, но от запаха тушеного кролика с пряными итальянскими специями, у Феликса закружилась голова. Для начала Анна Петровна подала заливное из судака с лимоном, наполнила рюмку Феликса собственной настойкой на клюкве и жимолости. Напиток напоминал густую, черную кровь. Впереди предстояло серьезное дело, но от ароматной настойки Бабочкин отказаться не смог. Еще две рюмки были выпиты под оливье с докторской колбасой и крабовыми палочками, а уж когда дело дошло до кролика, настойка полилась рекой. Кстати, Анна Петровна в этом деле почти не отставала от Феликса, и он даже подумал, что напрасно прихватил с собой снотворное. Однако Керн, как ни странно, совершенно не пьянела, а только разрумянилась и теперь напоминала свежеиспеченный, аппетитный пирожок. Когда она улыбалась, на щеках её появлялись изумительные ямочки и Феликсу очень хотелось эти щечки поцеловать. Алиса опять куда-то пропала и после того разговора о Максиме Скворцове не появлялась. Да и бог с ней, говорил себе Феликс. Не иначе опять с кем-нибудь спуталась, возможно, с этим больным метеоритчиком. Подхватишь от нее еще какую космическую заразу, потом лечись всю жизнь.
Когда Феликс уже окончательно разомлел и расстегнул почти до живота рубаху, она села рядом, положила мягкую ладонь на его грудь.
-Ты же приехал, чтобы пробраться на дачу Миловидова,- сказала она неожиданно.- Я для тебя так, прикрытие.
Бабочкин аж подавился куском тушеного кролика, закашлялся. Керн постучала его по спине.
-Я не такая уж дура, как ты думаешь, Феликс. Все правильно. Возможно, именно на даче профессора находится ключ к загадке, которую ты пытаешься разгадать. Кстати, вот что я тебе скажу. Ты наверняка думаешь, или думал, что мой камень украла ну та журналистка о которой ты спрашивал- Алиса.
-Она моя любовница. Я с ней живу, вернее, жил, опять куда-то пропала.
Керн ничуть не удивилась словам Феликса, погладила его по голове:
-Милый, хороший. Я одна на тебя не претендую, не заслужила такого большого счастья.
От этих слов Феликс зарделся еще больше. Так откровенно женщины его еще никогда не хвалили.
-Но Алиса, насколько я успела заметить,- продолжала Керн, -себе на уме и жуткая эгоистка. Ни перед чем не остановится. Перешагнет через любого и тебя. При этом не исключено, что искренне тебя любит. Да, таковы мы, женщины, полны противоречий. Любовь наша часто граничит с ядовитым эгоизмом. Впрочем, любовь это и есть чистой воды эгоизм. Но одни женщины могут иногда сдерживать свой эгоизм, другие нет.
-Ты, конечно, можешь.
-Могу. Для этого нужно любить мужчину очень и очень сильно, как самого себя, вернее, как часть самого себя. Так вот. Алиса камень у меня не крала. Его взял…
-Миловидов.
-Да. Сначала я ему предложила купить его за 20000 долларов, прекрасно понимая, что таких денег у него нет. Потом подумала и решила- пусть этот камень будет лучше у него. Почему сама не отдала? Не знаю, вероятно, хотела посмотреть как профессор поступит.
-И он…
– Ага. Я ему сказала, что держу камень в соседней комнате в греческой вазе у телевизора. А когда вышла во двор, увидела, что он вошел в эту комнату и забрал коробочку с осколком из вазы. Почти сразу он сказал что у него дела и откланялся. Странно. Он даже не боялся, что я загляну в вазу и обнаружу пропажу. Знал, что я не обращусь в полицию- какой смысл мне порочить имя своего отца.
-Но для чего же тогда профессор сказал мне, что камень по-прежнему находится у тебя?
-Думаю, это была подстраховка.
-Что?
-Подстраховка. Профессор наверняка знал, что не излечимо болен и что дни его сочтены. Он доверился именно тебе и хотел чтобы именно ты проник в его дачный дом после его смерти. Там наверняка есть то, ради чего он все это затеял. А я нужна в этой истории только для одного- если ты сам не сообразишь попытаться раскрыть тайну на его даче, то это подскажу тебе я. Что, собственно, и делаю, хотя ты сам уже принял решение поступить так, а не иначе.
-Так вы, значит, меня специально…пригрели?- перешел на «вы» Бабочкин.
-Дурачок. Милый дурачок.
-Не называй меня дураком!-вспылил Феликс. Надоело терпеть моральное унижение от Бурцевой, так нашлась ещё одна оценщица его интеллекта.
-Ладно. Не буду. Самый лучший, самый умный. Ты мой и больше ни чей.
После этих слов она припала к его губам и Феликс опять растаял в мягких сладких небесах.
Анна Петровна разбудила Феликса ночью, когда ему снился профессор Миловидов в какой-то стеклянной банке. Он умолял выпустить его оттуда, а Феликс только хохотал в ответ. Тогда конструктор достал непонятно откуда взявшийся у него парабеллум Люггер Р-08 и выстрелил в стекло. Банка разлетелось вдребезги, а Поликарп Матвеевич навел ствол на Бабочкина. Курок он нажать не успел.
-Что?-поднял мокрую от пота голову Феликс. В ней еще шумела и перекатывалась тяжелыми волнами ягодная настойка, разбиваясь о внутреннюю часть лба.
-Пора,-сказала Керн.- В крайний раз, когда профессор приходил ко мне и украл камень, он сказал что очень торопится, так как должны прийти гастарбайтеры чинить запор на заднем окне дома. Сказал, совсем запор не держится, того и гляди воры залезут. Понял?
-Что?-опять только смог произнести Бабочкин.
-Феликс Николаевич, любимый, включай мозги, время не ждет. Сейчас самое оно.
-Как же, включишь мозги после ваших настоек,- проворчал Феликс, наконец несколько освободившись от сна.- Значит, заднее окно.
-Да. Скорее всего в его починке не было необходимости. Думаю, он давал подсказку, как лучше проникнуть в дом. С тобой не пойду, извини.
-И не приглашал. С бабами вместе хорошо только в баню ходить.
-Не смешно, Феликс Николаевич.
-Не смешно,- согласился, вздохнув журналист.
Дождя на улице уже не было, но всё равно Феликс надел плащ, надвинул капюшон. Портфель с инструментами не взял. Положил в глубокие карманы только отвертку и плоскогубцы. И еще небольшой светодиодный фонарь, который ему выдала Анна Петровна. Свой взять из дома Бабочкин забыл.
Было тихо и прохладно. Светало. Из леса наползал густой, низкий туман. Казалось, это спустились на землю облака. Он шел по краю улицы вдоль дачного поселка и размышлял к чему приснился ему дурацкий сон со стеклянной банкой. Через одну линию от дома Керн, там где грунтовая дорога поворачивала к лесу, перешел на другую ее сторону, туда где стоял дом Миловидова. Тихо было так, что ему казалась, будто скрип гальки под его ботинками, слышен на другом конце Земли.
А вот и зеленая крыша, крытая андулином. Между забором Миловидова и соседским участком имелся небольшой промежуток в метр шириной, заросший крапивой и чертополохом. Феликс опустился на четвереньки, пополз сквозь траву к позадам участков. Она была мокрой и колючей, норовила залезть в нос и рот, царапала лицо. Но подниматься Бабочкин не решался.
В какой-то момент он увидел перед собой два огненный глаза. Чуть не вскрикнул от неожиданности. На него зло и пронзительно глядел большой рыжий кот. Он фыркнул, шмыгнул в заросли. Бабочкин перевел дух. Вот ведь пакость хвостатая, шастает где ни попадя, только людей порядочных пугает.
Забор Миловидова был длинней соседского и уходил вниз к зарослям ивняка, которые представляли собой небольшой круглый островок. Его Феликс увидел всё же поднявшись после того, как распорол штанину и порезал коленку о бутылочный осколок.
Именно в этом месте в заборе Миловидова оказалась прореха- от него откололись несколько планок. Феликс нырнул в дыру и оказался в яблоневом саду. На ветках висели крупные плоды Антоновки, Белого налива и Шафрана. В яблонях Бабочкин знал толк, сам выращивал их на даче в Тверской области. Некоторые плоды под своей тяжестью свешивались на ветках к земле. Эх, рогатинку бы поставить, подумал Бабочкин, сгниют ведь, жалко.
Возле дома росли уже сливы и вишни, а также большая, полная еще зеленых плодов, груша. А к самой стене примыкал небольшой виноградник из трех крепких, хорошо разросшихся лоз. На некоторых из них были видны кисти с маленькими ягодками. И виноград Феликс тоже выращивал. Вообще, москвичи чуть ли не поголовно увлеклись на своих дачах выращиванием винограда. Не Сочи, конечно, но иногда урожая вполне хватало на одну-две бутылки своего «черного» вина. Белого вина, как и настоящие виноделы, Феликс не признавал. Именно в красном вине содержится ресвератрол – сильнейший антиоксидант, который по мнению некоторых ученых-геронтологов, омолаживает организм и продлевает жизнь. В разумных пределах, разумеется. Только где этот разумный предел, знать бы.
Стараясь не повредить лозу, Феликс встал к окну, потянул на себя раму. Она легко поддалась, причем абсолютно бесшумно, словно была смазана маслом. Встав на кирпичный выступ фундамента, он спокойно перекинул правую ногу на подоконник и вскоре мягко спрыгнул в темную комнату.
Прислушался. Сердце бешено стучало. А вдруг в доме кто-нибудь есть? Или в кресле у камина сидит…сам мертвый Миловидов в мантии судьи…А-а, скажет попался, черт лохматый, славно я тебя заманил. А теперь подставляй шею, кровь из тебя пить буду.
Феликс сплюнул и невесело рассмеялся в душе над своим глупыми, детскими страхами. Включил светодиодный фонарик, который залил бледным светом комнату. Она была довольно просторной. В углу у двери- кожаный диван, тумбочка с ажурной зеленой лампой под старину. Рядом с окном письменный стол, с кривыми ножками, обитый синей материей. Феликс тоже хотел купить себе такой же. Большое значение на чём творишь. Великие писатели Дюма, Золя, Алексей Толстой заказывали себе столы из специальных пород дерева и предпочитали работать только за ними. Бабочкин был творческим человеком и тоже собирался стать если и не писателем, то хотя бы читаемым сочинителем. Писателей, на самом деле, в истории мировой литературы раз два и обчелся, остальные именно сочинители. Такие же увеселители толпы, как циркачи или актеры. Вся жизнь- это борьба со скукой. Одни борются с ней сами, другие им помогают. Справа от стола- телевизор Самсунг на высоком комоде. Рядом видеоплеер.
Внизу, под столом увидел серый квадратный сейф величиной с коробку из- под обуви. Такие обычно ставят в гостиницах.
Мозг работал быстро, слаженно. Итак, одна коробочка с осколком была пронумерована цифрой «15», другая семеркой. Нажал соответствующие кнопки на сейфе. Ничего. Наоборот. Тот же результат. Что, бесполезно сюда забрался? Не может быть… Думай, Феликс. Ответ должен быть рядом, совсем близко. Иначе бы профессор сюда его не позвал. А он его звал? Может, все это его воображение? И Анна Петровна тоже чего-то напридумывала. Странно, что он ей доверяет. Доверяет ли? Разве женщинам можно верить? Нет и еще раз нет.
На стенах репродукции картин Виктора Васнецова и Валентина Серова. Первый был представлен «Богатырями» и «Иваном Царевичем на сером волке». Серов- «Девочкой с персиками» и несколькими портретами Александра III. А между ними- советский плакат «Наш триумф в космосе-гимн Стране Советов».
Триумф,- произнес вслух Бабочкин. – Для Миловидова его космический триумф состоялся, когда «Луна-16» с его буровой установкой полетела на Луну. Или вернулась на Землю?
Феликс открыл интернет на смартфоне. Так, пуск ракеты-носителя «Протон К/Д» 12 сентября 1970 года. Набрал на сейфе цифры- 12091970. Мимо, опять в чреве железного сундука ничего не щелкнуло. Приземление- 24.09.1970. И снова ничего. Бабочкин прикусил губу. Кажется, до крови, во рту появилась соленость. Не сдаваться. Мягкая посадка на поверхность Луны в районе моря Изобилия-20.09.1970. И на этот раз сейф не подал никаких обнадеживающих звуков. Феликс разнервничался так, что решил закурить. Достал сигареты, но вовремя одумался. Неужели осечка? Обидно. Анна Петровна засмеет- скажет, дурачок ты и есть дурачок. А уж если рассказать Алисе… Нет, об этом уж лучше не думать. Вот еще цифры- посадка в Море Изобилия с координатами- 0 градусов 41 минута южной широты и 56 градусов 18 минут восточной долготы. Ну уж если и теперь не получится…Однако после того как была нажата последняя цифра «8», сейф пискнул. Бабочкин повернул ручку и дверца открылась. Пот, стекавший со лба на глаза, мешал видеть. Вытер их рукавом, но плащ только размазал едкую влагу по лицу. Достал носовой платок, протер веки, щеки, высморкался. Ай, да Феликс, а бабы говорят что дурачок, что глупый. Сами они Валаамские ослицы.
Внутри сейфа лежал DVD диск в полиэтиленовом пакетике и больше ничего. Задернул плотнее тяжелые шторы на окнах болотного цвета в крупную полоску, включил телевизор и плеер. Вдруг заметил на комоде две небольшие, орехового цвета нэцкэ. Вероятно, работы Миловидова. Пригляделся и обомлел. Один нэцкэ был похож лицом на профессора, другой на него. Но не это главное. Оба- и он и профессор- были в космических скафандрах с открытыми шлемами, словно готовились к полету.
Вставил диск в плеер. Через несколько секунд на экране появился сам профессор Миловидов. Был в клетчатом веселеньком пиджаке желтого цвета, будто собирался на свидание, в белоснежной рубашке, тщательно причесан и гладко выбрит. Лицо его источало спокойствие и оптимизм, вроде как профессор и не собирался в ближайшее время «сходить с орбиты».
«Здравствуйте, Феликс Николаевич,-поздоровался с экрана Миловидов и слегка поклонился.- Если вы смотрите эту запись, то я всё правильно рассчитал, сделав ставку на вас. Но прежде всего хочу перед вами извиниться за эту…хм, небольшую комедию, которую я разыграл и в которую вас втянул. Но вы поймете, что я сделал это вынуждено, чтобы зацепить вас крепко, намертво, извините за выражение. Может, мои методы были не совсем, на ваш взгляд, адекватны, однако каждый поступает в меру своих способностей. Уж простите, если что не так. Да вы садитесь в кресло, отдохните. Кресло немецкого мастера Отто Шуллера, настоящий моренный вюртембергский орех, купил в свое время в антикварном магазине.
Феликс обернулся и действительно у камина увидел узкое, готической формы кресло. Вряд ли в нем было бы удобно, но он послушно сел. А Миловидов, словно видел Бабочкина перед собой, продолжал:
«Сначала я сделал ставку на вашу подругу, она сама мне сказала, что с вами знакома- Алису Бурцеву. Вручил ей такой же кусочек угля, ха-ха, как и вам. Но потом, посмотрев её сюжеты, быстро понял, что она не тот, кто мне нужен. Слишком резка в суждениях и оценках, а материалы ее во многом поверхностны».
Что правда, то правда,-отметил про себя Феликс.
«И тогда я решил подключить к своему делу вас. Мне нравились ваши репортажи и фильмы о космосе. Вы подходите к ним неформально. Например, великолепный у вас получился фильм о гибели экипажа «Союз-11»- Волкова, Добровольского, Пацаева. Раньше, лет 10 назад на космическую тему хорошо писали и снимали многие журналисты, я даже запомнил их фамилии- Тихонравов, Соколов, Герасимович. Но они куда-то все пропали. И только вы остаетесь верным космосу, а, значит, вселенной. Космонавтов я упомянул не случайно. Я ведь тоже собирался им стать. Должен был войти в первый дублирующий лунный экипаж. Вы наверняка знаете, что в основной экипаж межпланетного корабля «Л-3» должен был войти Леонов и Макаров. Их дублерами могли стать Быковский — Рукавишников, Волошин -Добровольский, Ершов и ваш покорный слуга- инженер-конструктор НПО им. Лавочкина Поликарп Миловидов. Не знали? Ха-ха. А кому это теперь надо помнить. Я ведь не только буровую установку создавал для лунных аппаратов, но и многое другое. Об этом подробно как-нибудь в следующий раз. Однако лунная ракета Н-1, а вернее марсианская, ибо изначально он создавалась именно для Красной планеты, никак не хотела летать. Американцы уже несколько раз побывали на Луне и наше руководство, под давлением нового руководителя космической отросли Глушко, отказалась от лунных планов. А напрасно. Последний, пятый старт мог бы быть удачным. Так вот, мой полет, а я тогда не сомневался, что основной экипаж заменят на наш, дублирующий, должен был состояться в начале 1972 года. Я намеревался вернуть на Луну…то что я и инженер Керн похитили. Если я не могу отдать ворованное в лабораторию, то пусть камни вновь окажутся там, где и родились. Вот они…»
Профессор продемонстрировал на ладони два черных осколка, затем сложил их вместе и получился Скандинавский полуостров.
«Это настоящий ильменит. Один мой, другой я…хм украл у Анны Петровны Керн. А что было делать? Она заломила немыслимую сумму. Когда она вышла из комнаты, я просто взял осколок из греческой вазы, в которой она его держала. А вам в коробочку из-под запонок вмонтировал высокочастотный резонатор, работающий от батарейки. Ну да, признаю, грубая шутка, но наверняка подействовала. А? Резонаторы тоже часть космической программы, уже военной ее составляющей, над которой мне приходилось работать. Был такой проект- «Амеба». С помощью высокочастотных излучателей мы должны были выводить из строя экипажи американских космических станций. Резонаторы как бы обостряют интуицию, заставляют в неё поверить. В результате у человека происходит раздвоение личности и он сходит с ума. Правда, иногда резонансная интуиция оказывается верной. Частично верной. Возможно, если потрудиться над этой темой, можно создать резонатор повышенной четкости и угадывать…хм, даже номера лотерейных шаров. Кстати, не пробовали, Феликс Николаевич? Ха-ха. Да, но эту тему тоже в свое время закрыли, поэтому мне уж очень захотелось тряхнуть стариной. Ну да .К чему это я все…Ах, да, самое главное. Раз вы здесь, значит мы наконец сможем вернуть камушки. Да, эти самые, на Луну. Вы не ослышались, на самую настоящую Луну. Полет, который не состоялся в 1972 году, случится теперь. Поверьте, Феликс Николаевич, для меня это очень важно. Я уже говорил о чести, но не только…Эти камни, собранные вместе, имею огромную разрушительную силу. Они те самые природные резонаторы, что я хотел создать искусственным путем. Ну что, вы согласны?»
Бабочкин смотрел на экран и думал- и стоило рисковать, чтобы выслушать очередную ахинею профессора! Сразу видно, что психиатрическая клиника по нему давно плакала и корабль его не случайно так быстро сошел с орбиты.
«Ну что, согласны?»-переспросил профессор.
– А если я скажу что согласен,- вслух произнес Феликс,- что будет?
Эх, думал в доме найдет что-нибудь оригинальное, а тут очередная глупость.
Он встал, чтобы выключить телевизор и удалиться через окно.
«Я так и думал, что вы согласитесь, – кивнул удовлетворенно Поликарп Матвеевич.- Спасибо. Не даром я на вас рассчитывал.
Профессор опять вытянул вперед руку с осколками: «Возьмите их, они за люком в потолке».
Феликс поглядел наверх. В потолке он не увидел никакого люка, но он понял профессора. Такой же невидимый глазу люк «от воров» был и у него на даче. Бабочкин взял стул и стал пытаться приподнять доски потолка по углам. В противоположном от окна конце, ему это удалось. Он отодвинул в сторону четыре скрепленные между собой доски, запустил руку в черную дыру. И сразу что-то нащупал. Это была небольшая мельхиоровая шкатулка. Она оказалась не заперта. Внутри неё на желтом бархате лежали два черных осколка. Аккуратно взял их и…соединил. Они сразу слились в одно целое. Или так просто показалось.
Бабочкин услышал тонкий, пронзительный писк. Гораздо более сверлящий мозг, чем тот, что он слышал дома, исходивший от коробки с батарейкой. Голову сдавило, на глаза будто набросили черное покрывало. Кажется, еще секунда и мозг разлетится на мелкие осколки, как та банка во сне, в которую из парабеллума выстрелил конструктор Миловидов. Сознание собралось в точку и понеслось по краю гигантской газово-пылевой космической воронки с бешеной скоростью, неумолимо приближаясь к центру всепоглощающей черной дыры.

Очнулся Феликс от сильной тряски. Он не верил своим глазам, потому что находился ни где- нибудь, а внутри космического корабля. Перепутать было невозможно, потому что сам не раз, снимая репортажи, забирался внутрь пилотируемых «Союзов», на которых космонавты отправлялись к «Миру», а потом к МКС. Правда, этот корабль был более просторным, по сравнению с «Союзом». Но в общем всё то же самое- приборная панель, мониторы, хотя еще какие-то совсем простые, черно-белые.
Тряска усилилась. Из-за приборной доски появилась голова в шлеме с микрофоном. Это был профессор Миловидов, только очень молодой. Не узнать его было невозможно, основные характерные для него черты лица не изменились. Поликарп Матвеевич улыбался, обнажая большие, белые зубы.
-Ну что, готовы, Феликс Николаевич?-спросил он.
-К чему?
-К полету, разумеется.
«Альтаиры! – раздалось по громкой связи.- Счастливого пути!»
-Ну что же вы, Феликс Николаевич, скажите что-нибудь историческое для потомков. Только не «поехали».
-Куда поехали?
-На Луну, разумеется. Давайте, говорите, руководитель полетом ждет. Не вежливо ничего не отвечать на пожелание доброго пути. Ну же! Тумблер связи переключите.
Феликс напрягся. Снится что ли всё? Разумеется, какой еще полет на Луну! Сказать нужно чего-то историческое? ну извольте. И во сне нужно быть на высоте. Нащупал тумблер на гарнитуре, какие были во время его службы радистом в войсках ПВО под Серпуховом. Переключил.
-Хм. Американцы протоптали на Луну маленькую тропинку, наша страна проложит на Луну широкую магистраль,- сказал он не без пафоса.
Вероятно, в ЦУПе бурно зааплодировали.
-Замечательно,- сказал Миловидов. -Вот что значит журналист. Недаром вас включили в дублирующий экипаж.
Тряска стала запредельной, а потом Феликса придавило, словно гигантской ладонью к креслу-ложементу. Ремни стянули грудь, врезались в бедра. Стало трудно дышать. Перегрузка росла с каждой секундой. Ракета явно отрывалась от стартового стола. Бабочкин закрыл глаза. Лучше уж проснуться, чем терпеть эти невыносимые вибрацию и перегрузку.
«Двадцать секунд, полет нормальный, – раздалось в динамики. -Пятьдесят секунд- все системы носителя в норме…. 125 секунда полета, отделение блока «А». Есть включение блока «Б».
Вскоре вибрация заметно ослабла, а рука, вдавливающая в кресло, отпустила. Феликс посмотрел на Миловидова. У того на лице застыла блаженная улыбка.
-Если меня включили в дублирующий экипаж, почему же я лечу?
-Основной экипаж сняли с полета за два дня, у Леонова появилась на груди странная сыпь. Ха-ха. Моя Полина постаралась, на проводах подсыпала Алексею Архиповичу в салат устричный порошок, на который у него жуткая аллергия. Пока разбирались…Первые дублеры Быковский – Рукавишников по счастливой случайности попали в автоаварию, не серьезную, но всё равно посылать их на Луну не решились. Вторые- Волошин -Добровольский оказались политически неблагонадежными. Кто-то написал в ЦК письмо, что Волошин читает по ночам Солженицына и спьяну хает советскую власть.
-Вы анонимку настрочи?
-Я,- охотно и радостно согласился Миловидов.-Государственной комиссии ничего не оставалось, как послать на Луну нас с вами. Не откладывать же старт.
-Но как я-то попал в экипаж?
-В Политбюро решили, что первый полет СССР на Луну должен освещаться подробно и ясно, хорошим литературным языком, что называется, изнутри, одним из членов экипажа. Для этого он должен быть профессиональным репортером. Вы выиграли всесоюзный конкурс среди журналистов, пишущих о космосе.
-Политбюро, всесоюзный конкурс? Какой же теперь год?
-Ну разумеется 1972. Какой же еще! 15 января. Американцы закрыли свою лунную программу запуском «Аполлона-17», а мы не сдаемся.
-То есть, это тот пятый запуск Н-1, который отменили и мы в корабле Л-3?
-Конечно, другого у СССР нет. Сутки на орбите, несколько витков вокруг Земли для разгона гравитацией, и к Луне. А там, через открытый космос в скафандре «Кречет», я перейду в спускаемый лунный модуль.
-Да, знаю. В этом вся абсурдность проекта- между лунным орбитальным аппаратом и лунным кораблем нет переходного отсека. Проект делался на бровях, лишь бы догнать американцев.
-Мелочи, главное, что мы на пути к достижению своей цели.
-Вы на пути. Мечтаете вернуть украденный камушек Луне. Но вы же украли его не у Луны, а у СССР, которого уже нет.
– В 1972 Союз еще дышит полной грудью, а долги нужно возвращать.
На это у Феликса не нашлось что сказать. Выяснять как он вообще оказался в брежневской эпохе, было совершенно бессмысленно, потому что этого по определению быть не могло.
Бабочкин взглянул в широкий иллюминатор, в котором медленно удалялась, становясь все более голубой и невероятно красивой, Земля.
«Есть выход на промежуточную околоземную орбиту,- сообщил по радио голос оператора ЦУП.- Высота 220, наклон орбиты 51 и 8».
«Поздравляю, Альтаиры,- сказал руководитель полетом.- Всё по плану. Слушайте сообщение ТАСС».
Через некоторое время в динамиках загремел торжественный голос Юрия Левитана:
«Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза. Передаем сообщение ТАСС. Сегодня 15 января 1972 года в 10 часов 02 минуты с космодрома Байконур осуществлен успешный запуск советского пилотируемого космического комплекса «Н-1Л3»- «Звезда» к спутнику нашей планеты -Луне…»

Читать далее →