Случилось это во времена давние, когда завершилась победоносно яростная война с аланами, народом отважным. Много было пролито крови, но это ещё не конец был: аланы являлись частью державы великого готского короля Германариха, и предстояла новая война, не менее яростная, с готами, воинами бесстрашными, не знавшими никогда поражений. Стал тогда ханом Баламир, второй из великих гуннских вождей, и повёл он орду свою на запад. Хотя и была орда гуннская немногочисленна, но, то были воины умелые и бесстрашные, всадники неудержимые. Казалось, что для них не будет преград. Но доблести Баламир-хана, и отваги его воинов всё же не доставало для преодоления неприступных рубежей реки Тан, защищаемых стоявшими насмерть готами и герулами.

И явил тогда Дайчин-Тэнгри своё знамение. На Тамане случилось это. Один из гуннских дозоров, состоящий из юных егетов, добывая пропитание охотой прошёл далеко по полуострову, смотрящему на Таврию через море, бывшее в том месте узким. Пролив этот считался непреодолимым для войска, не имеющего кораблей.

И стояла на самом краю земли олениха. И вид её манил изголодавшихся охотников, которыми и был дозорный отряд. Бежать ей было некуда: с трёх сторон окружала олениху морская вода, а с четвёртой двигались к ней всадники, не достававшие луков и стрел, уверенные, что животное никуда не денется.

И случилось то, во что гуннские всадники не поверили бы, если бы не увидели того своими глазами. Вошло чудесное животное в воду солёную, и направилось прямо на алеющий закат, что опалял еле различимый, скорее угадываемый, чем видимый, берег далёкой Таврии. Уверенно двигалась олениха, не торопясь, с достоинством; оглядывалась иногда, и казалось уставшим егетам, что манит она за собою, зовёт войти в воду. Удаляющаяся фигура направлялась прямо в центр солнечного диска, красного, огромных размеров. Кровавая заря – знак Дайчин-Тэнгри, и поняли гунны, что это он указывает им путь через само море. И был то путь к победе, ведший к сердцу готского королевства, войска которого не были готовы к появлению врага со столь неожиданного направления. Закат тот алый, принявший священную теперь олениху, предрёк кровавый закат готского владычества и их короля Германариха. То был столетний старец, а отряд гуннов, которым открыт был путь – молодые егеты, удалые и неудержимые…

Так было… и возвысился Баламир-хан.  Загремела по четырём углам света слава гуннской доблести…

 Начинался новый день, и солнце поднималось над Узёй, не принося уже с собой зноя. Осень начиналась в стране агасиров. Поля были убраны. Стада и табуны приумножились, окрепли в это благодатное лето, обеспечивая достаток привольный, обещающий зиму не тягостную. Обильные благодарственные жертвы были принесены Тэнгри, а также Ер-Су благосклонной и Умай милостивой. Не забыты были и умершие, к которым присоединилось, за последние годы, слишком много отважных воинов: изнурительны были западные войны.

Теперь же закончились битвы доблестные, оставив память о себе, гордую в сказаниях и песнях победных, и тоску о славных походах в сердцах батыров удалых, приведших в трепет множество народов. Вернулась и гуннская орда обратно, сюда, в Адель-Куз благословенный, добытый когда-то Баламир-ханом, героем, первым из всех, и его батырами неустрашимыми на конях быстроногих. И предстояли теперь, казалось ханам агасиров и гуннов, мирные годы. Хотя Дингиз-каган и совершал ещё походы в Паннонию. Но то было данью сыновнему долгу и верности илю, чтимым им превыше всего: ведь там остались отдельные аймаки и разрозненные малые орды иля гуннского. Отцу его, небоподобному Адель-кагану, служили они верно, за честь, не за награду, и сын не мог оставить их на расправу германцам – законы степные не допускали такого…

Лето закончилось. Под небом синим, по траве зелёной сил набрались табуны лошадей, и стали готовы к походу осеннему. Дингиз-каган объявил сбор войска. Прибыли уже первые отряды. Многолюдным становился головной стан каганата, расположенный на правобережье Узи. Издревле жили люди в этом поселении, и второй раз уже становилось оно Великим станом державы гуннской; в первый раз сделал его верховным городом иля ещё Баламир-хан легендарный. Илькала… – это было поселение, огороженное деревянной стеной со всех сторон, кроме той, что выходила к берегу реки. Множество деревянных строений разных форм и размеров было здесь, а также множество шатров.

Начинался новый день, и солнце поднималось над Узёй…

В начале дня предстала Илькала взору Аслан-багатура. И увидел он множество знамён, на утреннем ветру развевающихся, над многими постройками величественными и шатрами, и над башнями сторожевыми. Множество шатров располагалось и вне опоясывающего Илькалу ограждения, – то отряды войск собирались, Дингиз-каганом призванные. Вид войск, расположенных во многих местах вокруг города – шатров не много, но большое количество кибиток, – сказал Аслан-батыру, что готовится поход. Осень – хорошее время для этого, но это должна быть поздняя осень, начало морозов. Сейчас же – рановато для боевого похода конницы: наступает время дождей и слякоти. Значит, есть на то причины у столь искушённого в войнах войска, как гунны и агасиры. Кто-то начал войну против них? Много уже дней Аслан-батыр шёл по землям агасиров, но не слышал ничего о каких-либо боевых действиях…

Солнце поднималось всё выше. Илькала приближалась, блеском развевающихся знамён на древках со значками сверкая; блеском шлемов и оружия стражников на башнях сторожевых, искусно сложенных из брёвен, сверкая; блеском крыш разноцветных, позолоченных, сверкая, и ярких шатров шелковых, – подобно украшению из камней драгоценных, светом переливающемуся, представала Илькала, взор радующая.

Огромный путь оставив позади, Аслан-батыр не торопился теперь: казалось ему, что здесь и будет конец его путешествия. И не мог предположить он, что всё это было лишь началом. Неузнаваемо изменился батыр, на путь этот вставший, что привёл его сначала к Золотым Горам, а теперь сюда, в Адель-Куз. В этом был великий смысл, но который ещё не виделся его внутреннему оку, и о котором он даже не подозревал…

И свершилось это в самой вершине дня: степей батыр, всадник с Золотых гор, о котором ходили уже легенды в Степи, подошёл к северным воротам Илькалы. Стражники беспрепятственно пропустили Аслан-батыра – ждали они его появления, наслышанные, и узнали тотчас. С нескрываемым удивлением, почтительным излишне, что не давало им смелости задавать ему вопросы, провожали они прибывшего взглядами, стараясь каждую чёрточку его внешности запечатлеть в памяти. Раньше Аслан-батыр возгордился бы от такого к себе внимания, но сейчас он был другим, и не возгорелся в нём огонь тщеславия. Даже наоборот: что-то в этом не по душе пришлось ему,.. словно приняли его за знатного бега. А ведь он же, внутреннее око в себе взрастив, не мог ощущать себя выше кого бы то ни было – таковой была теперь его суть…

Начальник стражи, верхом, на коне огромном, каких не видел ещё Аслан-батыр, подъехал к нему, и, жестом руки приветствуя, заговорил:

– Я слышал, долог был твой путь, странник. Мы рады видеть тебя в Илькале, и мы ждали тебя. Я начальник сторожевой сотни, моё имя Агиш, назови же и ты своё имя, батыр.

– Аслан, сын Юлбарис-багатура. Это столица великой державы гуннов?

– Да, Илькала – верховный город каганата. Вести бегут быстрее самого быстрого коня – мы ждали тебя, Аслан-батыр. Следуй же за мной, тебя должен увидеть Кочле-хан.

Агиш повернул коня направо и двинул его медленным шагом, сделав приглашающий жест гостю. Аслан поехал рядом, по левую руку. От длинного строения, возле которого было расположено много коновязей, к ним быстро приблизился верховой.

– Дигур, – обратился к нему Агиш, – прими коня. Напои его и накорми. Смотри за ним хорошенько.

Аслан передал Дигуру поводья своего запасного.

Агиш принял правее. Теперь они удалялись от городской стены, направляясь к центру Илькалы. Мало мужчин было видно на прямых улицах города. Большинство домов и юрт были украшены флажками голубого цвета, цвета знамени Адель-кагана, и значило это, что дома отмеченные находятся под защитой его власти, вершили которую теперь его сыновья, а хозяева же тех домов – в войске гуннском. Женщины занимались делами хозяйственными, а малые дети, и мальчики и девочки, играли в игры, большинство из которых были военными. И все оставляли свои занятия, и замолкали, когда проезжал Аслан-багатур, сопровождаемый главой стражи города. Люди стояли и смотрели, безмолвные. Старики, по возрасту непригодные к боевым походам и потому оставшиеся дома, утирали глаза сухие. Тишина воцарялась там, где проходил путь Аслан-багатура. Это было необычно для Илькалы, где приход любого чужака сопровождался неистовым лаем собак. Теперь же была тишина… Но кое-где… позади, где люди так и стояли, замерев… в тишине начинались негромкие, еле слышные поначалу песни.… А глаза стариков переставали быть сухими…

Строений становилось всё меньше. Дома и юрты уступали место плодовым деревьям и кустарникам, давно уже отцветшим. Становилось их всё больше – далее начинался огромный сад, весной и в начале лета дивно прекрасный, что было видно даже теперь. А впереди, в самом центре Илькалы, угадывалось пустое пространство, окружавшее дворец владетеля города, Кочле-хана. Вскоре Аслан увидел его – красивейшее из строений, вокруг которого виднелись строения малые – для стражи и для слуг.

Дворец был велик размерами, деревянный, восьми углов, искусно сложенный из ровных брёвен, одно к одному. Крыша была дощатой, украшена резьбой причудливой, а середина её поднималась высокой башней, имеющей собственную крышу. Красиво было строение это, и по углам его, по всем восьми, развевались знамена ханского рода – зелёного цвета, пятихвостые, с изображением оленихи. А на самом верху, над башней, реяло знамя Адель-кагана – чистого голубого цвета – и было оно выше всех знамён в Илькале. У входа, занавешенного золотой тканью, стояло шестеро воинов стражей.

– Спешивайся и иди к ним, – сказал Агиш. – О коне не беспокойся.

Аслан-батыр так и поступил: оставил коня своего, поводья которого тут же подхватил Агиш, и направился к стражам ханского дворца. Один из них, по положению старший, обратился к подошедшему:

– Приветствуем тебя, посланник Золотых гор. Кочле-хан ждёт тебя, ты можешь войти.

Аслан вошёл внутрь. Помещение, в котором он оказался, было дивно красивым, светлым, освещаемым множеством искусно изготовленных окон. У одного из этих окон стояло несколько человек, и мужчин и женщин, и выделялся один из них своим величием. Это был пожилой человек в богатых одеяниях и золотом шлеме, символе власти. Кочле-хан, глава Илькалы и одного из сильнейших гуннских улусов. Повернувшись к вошедшему Аслан-батыру, он сам подошёл к нему, что было великой честью, оказываемой не каждому из гостей.

– Так ты и есть Аслан-багатур, посланник сестёр, поющих с Ер-Су?

– Да, моё имя Аслан, и я прибыл с Золотых гор, посланный Матерями, – ответил гость.

– Кочле-хан, глава гуннов Оленихи, рад приветствовать тебя в Илькале. Долог и опасен был твой путь, отважный багатур. Теперь ты должен отдохнуть. Пройдём же со мною в гостевой сад, там уже готовят угощение.

Гостеприимный хозяин оказался прав. Когда он привёл туда своего гостя, то Аслан увидел великолепный сад, в центре которого стоял огромный шатёр без стен, лишь с островерхой крышей, голубой воздушной ткани. Под этой крышей установлен был стол резной и резные скамьи, и множество людей несли туда блюда с самыми разнообразными кушаньями и чары с напитками.

Хан и гость подошли к каменному умывальнику и омылись прохладной водой. Юные девы, стоявшие наготове рядом, подали им расшитые полотенца. Обтерев лица и руки, мужчины вернули полотенца служанкам. Затем Кочле-хан подвёл Аслана уже к столу и, взяв две чаши, наполненные вином, одну из них вручил гостю.

– Выпей же, Аслан-багатур, чтобы ушла усталость после дальней дороги. И я выпью с тобой, за твоё благополучие, дорогой гость.

Вино было прохладным и вкусным; ещё никогда не доводилось Аслану пробовать такого.

– Благодарю тебя, Кочле-хан, за радушие и гостеприимство.

– Теперь же садись за этот стол и угощайся. Роксай! – хан подозвал молодую светловолосую женщину в сверкающих одеждах, что стояла неподалеку. – Позаботься, чтобы гость наш отдохнул и был доволен. Прости меня, багатур, но я должен отправляться в военный стан Дингиз-кагана – он здесь, за стенами Илькалы, – чтобы самому рассказать о твоём прибытии. Дингиз-каган ждёт этой вести.

– Дингиз-каган, сын Адель-кагана? – спросил Аслан-багатур.

– Да, глава всего гуннского иля. Я сейчас же должен доложить ему о тебе. Таковым было его желание.

– Прости меня, великий Кочле-хан, но я покажу себя плохим гостем, потому что откажусь от твоих щедрых угощений. Я должен ехать с тобой. Путь мой – к главе великого гуннского иля Западного края, и я не могу задерживаться на этом пути.

Хан задумался. Да, это не просто гость, и не чей-нибудь посланник… Дингиз-каган может и рассердиться, что его не сопроводили сразу к нему. Но тут заговорила мудрая Роксай-катун, сверкающее украшение Илькалы:

– Послушай, багатур. Завтра, у Орлиной горы состоится праздник в честь Священной Оленихи. Все главнейшие вожди гуннов будут там. Это великий праздник для нас, и если ты, багатур, явишься к Орлиной горе в этот значимый день, это будет исполнено особого смысла и особой силы.

– Верно, – согласился с ней хан Илькалы. – Ты должен появиться там завтра. Так будет лучше.

На это Аслан не стал возражать: – предложение было разумным. Эта Роксай не только красива, но и очень умна.

– А сейчас же будь нашим гостем. Сядь на скамью, за этот стол для почётных гостей. Я буду следить, чтобы чаша твоя не опустела, и чтобы тебе не стало скучно.

Аслан подчинился уговорам прекрасной хозяйки, Роксай-катун: сел за стол, богато уставленный самыми разнообразными и диковинными кушаньями.

В это время из трёх красных шатров, стоявших неподалёку, вышли несколько девушек в одеяниях воздушной ткани.

– Эти юные красавицы споют и станцуют для тебя, багатур, – сказала Роксай. – Все они веселы и игривы, и они – прекраснейшие девы из подчинённых Кочле-хану стран. Любая из них рада скрасить твой отдых.

Аслан задал вопрос:

– Так они ваши невольницы?

– Не все, – ответила Роксай-катун. – Некоторые из них свободны и могут покинуть дворец, если захотят.

– Они и вправду очень красивы, – сказал Аслан, слегка захмелевший. – Но ты, Роксай-катун, прекрасней их.

– Спасибо, багатур, за тёплые слова. Говорят, что ты никогда не лжёшь.

– Вы очень хорошо принимаете гостей.

– С тобой, Аслан-багатур, должен был сидеть здесь хан Илькалы. Но ты уже знаешь, что ему надо к Дингиз-кагану. Так что принимай моё гостеприимство. Я – Роксай-катун, сестра жены сына Кочле-хана. И я рада принимать тебя в нашем дворце.

Сейчас девушки начнут петь для тебя свои добрые песни. Но, может быть, тебе не понравится их пение, и тогда я сама, Роксай, Сверкающая Луна, спою для тебя свою песню. А сейчас ешь и пей, и наслаждайся танцами красавиц. Затем ты сможешь искупаться в ванне из ромейского камня и отдохнуть на мягких подушках в том зелёном шатре. Но это позже, когда утолишь голод с дальней дороги.

Дивные танцы стройных красавиц радовали взор, их сладкозвучное пение тешило слух багатура. Речи Роксай-катун, гостеприимной хозяйки, были приятны, и согревали они сердце его теплом радушия женского. А потом, когда Аслан отдыхал в зелёном гостевом шатре, объятый покоем, хозяйка спросила его:

– Какие они, Сёстры Ер-Су, Матери с Золотых гор?

При воспоминании о них улыбка появилась на лице Аслана.

– Это женщины великой мудрости и великих знаний. Три года я провёл в их святилище в Эргене-Кун. Их суть – забота о сотворённых Небом и Землёй созданиях, которых они не делят на добрых и злых.

– И это они отправили тебя сюда, в нашу страну?

– Да. Там, в центре Степи, отчётливо видно, что нарушилось равновесие, установленное законами Неба. Матери знают, как его восстановить. Но для этого я должен побывать здесь, в Западном крае.

– Ну вот, ты уже здесь, – сказала Роксай. – Это был дальний путь.

– На моём пути было множество поселений и городов. Но ваша Илькала прекрасней их всех. Покажешь мне город, Роксай? – попросил Аслан.

– С радостью, – согласилась хозяйка. – Когда?

– Прямо сейчас.

– Хорошо.

Местом, откуда можно было увидеть сразу весь город, и даже его окрестности, была восточная башня дворца, самое высокое сооружение в Илькале. Именно туда и повела Роксай своего гостя.

День завершался, солнце склонилось к западу, когда они поднялись на вершину деревянного строения с островерхой крышей. Отсюда видна была вся Илькала, широкая река на востоке, и раскинувшиеся вокруг поля и зелёные леса. А на западе, под не жарким солнцем, вдали от пределов города, на вершине большого холма располагался огромный стан, поражающий великолепием белоснежных и красных шатров.

– Это стан Дингиз-кагана? – спросил Аслан, внимательно изучая взглядом его расположение.

– Да, – ответила Роксай. – Именно этот стан и есть центр власти гуннского иля. На рассвете отправимся туда.

– А кто такая Священная Олениха? – спросил гость, вспомнив о завтрашнем празднике.

– Священная Олениха когда-то привела нас в эту страну. По её зову Баламир-хан привёл сюда народ гуннов. И уже здесь мы обрели великую силу и могущество, позволяющие нам править всеми народами.

Вся западная равнина вокруг главного стана полна была множеством военных лагерей, и войско это огромно и выглядит грозным.

– Для чего Дингиз-каган собирает войско?

– Чтобы вернуть Паннонию, наследство своего великого отца. Он лишён его, но всё ещё не хочет признавать этого.

– Войско Дингиз-кагана велико, – сказал Аслан. – С таким можно овладеть любой страной.

Роксай, с горечью в словах возразила:

– Но не Паннонией. Там у Эллака, старшего сына Адель-кагана, было ещё большее войско, и оно было разбито гепидами и готами. – Теперь в голосе женщины была печаль. – И сам  Эллак погиб там, несравненный герой.

Аслан внимательно посмотрел на Роксай, но ничего не сказал. Сама же хозяйка, встряхнув головой, словно избавляясь от наваждения, заговорила уже по-другому:

– Тебе нравится Илькала?

– Да, ваш город прекрасен.

– Его начал строить ещё Баламир-хан, когда овладел этой страной, взяв её у Германариха, готского кагана. Было это ещё при наших дедах и их отцах. А какие города там, на востоке? Самый дальний, о котором я знаю, это Сарытау на Иделе. – Роксай повернулась в обратную сторону и подошла к восточному краю смотровой площадки, увлекая за собой гостя. Перед ними протекала могучая Узя, а далее раскинулась бескрайняя степь. – В старых преданиях говорится ещё об Имянкале, нашей древней родине.

– Я тоже слышал об этом городе Трёх Иделей. Я прошёл через многие города и поселения, но такого большого, как Илькала, не было на моём пути. А ещё до Идели, в восточных степях, доводилось мне слышать о городах из камня, где-то на севере, в горах и лесах.

Роксай повернулась на север, а потом медленно на юг, указывая при этом жестом, полном тонкой красоты, на всё окружающее.

– С этой башни, – сказала она с гордостью, – хорошо видна вся Илькала. Я люблю сюда подниматься. Правда, делаю это всегда в одиночестве. Но сегодня, когда я показываю всё это тебе, Аслан, мне особенно приятно. Надеюсь, тебе понравилось здесь со мной и ты доволен.

– Я доволен, Роксай. Ты великолепная хозяйка. И я не знаю, на что приятнее смотреть: на прекрасный город или на его прекрасную хозяйку, Сверкающую Луну.

– Благодарю за тёплые слова, багатур. А теперь пойдём вниз, проедем по Илькале верхом, если хочешь.

– Я не против.

– Хорошо, но сначала я отдам распоряжения своим людям. К возвращению тебя будет ждать настоящий пир, и тогда я буду настоящей хозяйкой.

Уже начинало смеркаться, и поездка их не могла быть достаточной, чтобы можно было осмотреть весь город.

В вечерней прохладе по улицам Илькалы ехал багатур, о котором слышали уже все. В рассказах тех было много необыкновенного, но не внушали они недоверия никому из тех, кто видел его, всадника с Востока. А сопровождала его красивейшая спутница, чудесное украшение гуннского племени Сверкающая Луна Роксай, прекрасная в доброте и покровительстве. С великой любовью принимала их Илькала: слышались приветствия, добрые пожелания, и красивые, часто весёлые, песни.

На одной из площадей Роксай остановилась и указала остановившемуся также Аслану на какого-то старца. Тот сидел в центре этой площади на большом камне, укрытом войлочным покрывалом.

– Это великий Сойми, Читающий В Облаках, – с благоговением сказала Роксай. – Его дом далеко за стенами Илькалы; здесь, я думаю, он ждёт тебя.

– Так и есть, – подтвердил Аслан со странной для его спутницы уверенностью. – Подойдём же к нему.

Они спешились. Роксай подозвала одного из находившихся поблизости мальчиков и попросила того подержать их коней.

– Да, Роксай-катун, – с радостью подчинился мальчик, восхищённо разглядывая её багатура. Ему теперь долго будут завидовать товарищи.

Аслан и Роксай шли к старику Сойми, который, поднявшись, тоже направился им навстречу. А на небе потемневшем можно уже было разглядеть тусклое еще сияние первых звёзд. Вот они подошли друг к другу и остановились. Старец, чьи глаза сияли живым светом, полном силы и духа, пристально рассматривал Аслана, долго не говоря ни слова. Затем заговорил:

– Приветствую тебя, багатур Золотых гор, – и, переведя взор на женщину, – доброй ночи, Роксай-катун.

– И мы приветствуем тебя, Сойми-бобо. Доброй ночи.

– Багатур, здесь, в Западном крае, тебя приняла несравненная женщина, лучшая из гуннских красавиц. Когда будешь искать Волка, слушая зов, помни об этом.

Это были странные слова. Старый Сойми продолжал:

– Вижу, что ты не понимаешь меня сейчас. Но это только сейчас – время настанет.

Когда после этих слов Сойми, белобородый старец, вытянул руку, Аслан снял с себя шапку, чтобы подставить голову под его ладонь. Возложив сначала одну руку на голову багатура, старик затем возложил и другую, и тепло от них пронизало Аслана до пят. Долго старик стоял так, неподвижно, прикрыв глаза в отрешённом безмолвии. Потом заговорил, снова задав странный вопрос:

– Путь твой был долог, но знаешь ли ты, багатур, что не прошёл ещё и половины его?

– Да, старый Сойми, – ответил Аслан, – мне предстоит и обратная дорога, когда здесь выполню предначертанное.

Теперь Сойми уже снял свои руки с головы Аслана.

– Возвращение это возвращение, я говорю не об этом, – сказал он. – Предначертанное – то, что ты должен выполнить, чтобы свершить путь, освещённый пением Сестёр, – вот что ещё далеко. Но силой для его исполнения ты наделён достаточной, багатур, взращённый под крыльями Умай.

Он говорил тихим, задумчивым голосом, обращённым, казалось, к самому себе:

– Завтра священный день для нашего народа – день обретения родины. Это было великое нисхождение. – Но вот он заговорил громче: – Завтра, багатур, ты вберёшь это нисхождение, саму его суть, его дух. Я знаю это, вижу в твоих глазах, которые сияют по-особому, уже пронизываемые им. – Голос старика зазвучал уже торжественно: – Я, Читающий В Облаках, рад, что сила, поднявшая нас в могуществе слова Небес, не пропадёт, – через тебя она проявится вновь, в трепете вечного обновления. Ступай, Аслан-багатур, Небо поддержит тебя в великом предназначении. Пусть ясным и открытым будет твой путь.

В почтительном молчании выслушал Аслан речь Сойми-бобо. Слова его не совсем понятны, но так и должно быть: мудрость прорицателей особенна.

Теперь старец стоял неподвижно, с прикрытыми глазами, погружённый в себя. Аслан отошёл к Роксай, ожидающей его в сторонке. Она тихо сказала:

– Пойдём, нам пора возвращаться.

И они возвратились во дворец, где багатура ждал уже по-настоящему торжественный прием, оказываемый великому гостю. Щедрым пиром, полном веселья и гостеприимства, с несравненным достоинством правила великолепная хозяйка, сама Сверкающая Луна Роксай.

Коротка эта ночь, и завершается быстро, и скоро уже рассвет.

Оставшееся до него время Аслан спал в своём гостевом шатре, а вокруг царило безмолвие: – все без шума разошлись, по велению хозяйки, и ничто не нарушало тишины.