Посмертные публикации Бориса Охоты.

Борис Витальевич в 1970 году был студентом факультета радиоэлектроники и приборостроения ДВПИ и одновременно проводил занятия по физике для абитуриетов.

Гаудеамусы идут.
И вот – аудитория пустая.

Раскрыты окна настежь в май звенящий,

А по столам, бумажки чуть листая,

Гуляет ветер, пряный и манящий.

Закаты блики ниспадают косо

Над широченной чёрною доскою.

В последний раз красивых формул россыпь

Я разбросал по ней своей рукою.

Рука вся в белом – это и обычно,

А необычно лишь моё унынье:

Мел, что держать мне стало так привычно,

Кажись, в последний раз держал я ныне.

Нет больше ни стремлений, ни желаний,

Душой я в пустоту куда-то сгинул,

Лишь набежит волна воспоминаний

О тех, кто меня только что покинул…

Мы славно целый год прожили вместе.

И этот год мне было страшно трудно,

Но вместе с этим, говоря по чести,

Прекрасно было! Превосходно! Чудно!

Весь год я жил – жил жизнью настоящей –

Дай бог другим всем жизнью жить такою:

Горячей, напряженной и струящей

Тот редкий интерес – и без покоя.

И были у меня такие люди –

Их в жизни встретит далеко не каждый.

Но если встретит, то всегда полюбит,

Пусть лишь увидит их, хотя б однажды.

В них юность восторженность бурлила,

И мысли все всерьёз – не шутки ради;

Была у них умов пытливых сила.

И искренность – в движении, слове, взгляде.

Я старше их едва-едва – учтите!

Признать иль – нет? – а как бы вы решали?

Но, кажется, я был для них учитель,

По-моему, меня всё ж уважали.

А я любил их искренне, безмерно –

Как только можно в мире сем подлунном.

Я им служил самозабвенно, верно

И чувствовал себя счастливым, юным…

И вот они ушли. Огонь заката

Ползёт по стенке вверх, всё выше, выше…

Ушли в мне неизвестное куда-то,

Их голосов я больше не услышу.

Пройдёт чуть-чуть – начнёт ещё семестр

Во времени упруго разгоняться,

Но никогда столь слаженный оркестр

Не будет мне так тонко подчиняться.

Я никогда расхаживать не буду

Перед доской задумчиво – сурово,

И больше любознательному люду

Я не скажу по существу ни слова.

Никто ни звука больше не услышит

Из навсегда захлопнувшегося рта,

Речей моих никто уж не запишет…

Но что ж так больно сердце рвёт на части?

Они ушли навек и вместе с ними

Ушла девчонка – белая березка.

С глазами очень синими такими

И с красотой – особой, не броской.

Я знал: ответить мне оно не сможет,

Но чувств, зажжённых, сразу не погасит

И долго будет душу мне тревожить,

Пока уйдёт оттуда восвояси…

Да, всё ушло – ушло без повторений.

Незримые следы мгновенно смыло.

И лишь в руках моих букет сирени

Внушает, что когда-то это было…

Ушло! Ну что ж – отнюдь не протестую,

Но сохраню я в памяти навечно

Закат, аудиторию пустую,

Рой формул на доске, сирень и вечер.

23.05.1970г.
Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – Охота Борис
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448

Посвящается мой любимой жене и другу Наташеньке.
О, Женщины! Для нас вы – мрак и свет,
Падение и взлёт, тоска и радость,
Источник счастья и ужасных бед,
Страданий горечь и блаженства сладость.

Изменчивы, капризны как весна,
ВЫ, то обычны, то необычайны;
То Ваша суть прозрачна и ясна,
То вдруг полна извечной светлой тайны.

Не делая как будто ничего,
И повстречавшись ненароком как-то,
Творите вы над нами волшебство,
Подчас одним существованья фактом.

То вознесёте нас на небеса,
То ввергните в отчаянье пучины;
То гибнем мы, то снова воскресать
Безмерно жаждем, истые мужчины.

Но, в мартовский по счёту день
Всё мрачное уходит прочь в забвенье.
Весенняя в сердца стучится звень,
И вспыхивает истины мгновенье.

Случится всё в грядущем, и не раз:
И боль, и радость, – Но, в конечном счёте
О, Женщины! Мы нежно любим Вас!
Во все века Вы властно нас влечёте.

Нас невозможно исчерпать до дна,
Но обретаем силы мы под сенью
Любви высокой к Вам. Для нас она –
Могущество, отрада и спасенье.

Для нас она во все века жива.
Ну, так подымем враз бокалы пены.
О, Женщины! Святые существа!
Прекрасны будьте и благословенны.

8.03.1980.

Борису Охоте тридцать лет. Жизнь послала
испытания, перевернувшие все привычные жизненные устои…
Болезнь любимой жены – друга.
Поражает глубина страданий.
Печаль окрасила своими черными красками и
творчество и науку…
Выстроила перед ним дорогу в НИКУДА.
Но как через неподдельную муку просматривается
величие души, высоко поднятая голова.
Именно этот мощный внутренний стержень поможет
достойно выстоять в дальнейшей жизни, о чем говорят поздние стихи.
(sherillanna).

Венок сонетов любимой Наташе.

Я одинок.
Плету венок.
Что ни сонет–
Таит секрет.

1
Я жутко одинок средь жизни океана

Смотрю вокруг себя: пустынен горизонт.

Нет! Нет тебя со мной! Кровавит в сердце рана;

Один лишь солнца жар и неба синий зонт.

Вонзит в меня лучи светило беспощадно,

А деться мне куда? Не спрятать даже вежд.

Ну, только шевельнусь – снуют акулы жадно.

Едва обломок лишь от корабля надежд

Случайно уцелел от прежней страшной бури.

Находит мысль на мысль в бредовом каламбуре

А меж житейских волн уже мои следы

Теряются совсем. Сознанье реже, реже…

Охватывает зной, тобою всё я брежу.

Изгнанник вечный из любой людской среды.

2

Изгнанник вечный из любой людской среды,

Влачащийся всю жизнь средь самой мерзкой мути,

Карабкаюсь вперёд, но все мои труды

Равны Сизифову по изначальной сути

Удел изгоя – знать повсюду лишь запрет,

Гасящий без надежд, взлёт мысли вдохновенной.

Живу вовек один! Друзей мне в мире нет

И только ты – мой друг, и верный и бесценный.

Заветная мечта: увидеть тебя вновь.

Наташа – Натали! Спасенье и любовь!

Изгладит память боль средь забытья бурьяна

Наедине с тобой… Но тщетен мой призыв

Единственный ответ мне – ветра злой порыв

Таранят волны обстоятельств меня рьяно.

3

Таранят волны обстоятельств меня рьяно,

Являя зверью суть мне бытия сполна.

Готовиться на дно ещё как – будто рано.

Утихнет, может быть, свирепая волна?

Чего ни приняла душа за эти годы:

Елей фальшивых фраз и ненависть врагов,

Истошно адский труд, закаты и восходы.

Сомнений и надежд вдали от берегов

Оставленной земли уверенности твёрдой

Нет сил, держаться мне, но нрав крутой и гордый

А будь попроще я? То не было б беды?

Твою любовь ко мне спасительная сила,

Однако ты вдали, как на небе светило

Игриво бьёт в лицо поток людской воды.
4

Игриво бьёт в лицо поток людской воды.

Губами брызги я отчаянно хватаю

Рыча, плюю, а волны катятся седы,

А солнце всё палит, и я от жажды таю.

Издревле страшно нам средь выжженных пустынь

Добычей зноя вдруг себя найти однажды.

Росинкой высохнуть, но океана синь

Умеет, как пески смерть принести от жажды

Горит моя гортань и мумия лица.

Соль! Соль в людской воде! Ей не видать конца

Оплакать бы себя, повыть бы как на тризне.

Но влаги в теле нет. А значит не до слёз.

Едва ли мозг уйдёт в страну надежд и грёз

Тоскливо утонул корабль надежды в жизни!
5

Тоскливо затонул корабль надежды в жизни.

Остался лишь кусок ничтожный подо мной.

Свершилось! Что ж роптать в бесценной укоризне?

Кого ж обвинять, что крут был путь земной.

Летало как стрела моё былое судно.

Им разум управлял и чистая душа.

В историю войти – и то совсем нетрудно:

Отменно лёгкий ход, оснастка хороша…

Ежовых рукавиц мне, что ль не доставало?

Борясь, не рассчитал, не удержал штурвала?

Разбился всё ж корабль! И сам себя вини.

Есть нынче подо мной единственный обломок.

Мечусь по воле волн, хоть воли злой потомок,

Я яростно спасал его младые дни.
6

Я яростно спасал его в младые дни,

Родной корабль надежд – прибежище изгоя.

Ещё чадят в душе обугленные пни

Мучительных страстей. Но, ни на что другое

Совсем уж нету сил. Я тяжко отрезвлён.

Тревожно захриплю, прозревший вмиг невежда.

А может утаить мольбу к тебе и стон,

Любимая моя?! Последняя надежда!

Всегда готова ты на помощь мне прийти,

Не знаешь ты сейчас, что сбился я с пути.

Единственный мой луч! Мне свет спасенья брызни!

Туманится твой взор: не видишь ты меня.

Удавится мой хрип, на ярком гребне дня.

Щепотка праха я, ненужная Отчизне.
7

Щепотка праха я, ненужная Отчизне

Ехидствую сейчас жестоко над собой.

Томился, прозябал в пошлейшей дешевизне

И хватки не имея, один борясь с судьбой.

Ну что же? Поделом! Летать не буду лихо!

Ирония судьбы мне крылья обожгла.

Торопится мой дух оставить тело тихо.

Склонятся надо мной другие два крыла:

Я в грёзах вижу их: твои святые руки.

Волшебный голос твой – как благовеста звуки.

Родная! Вот же я! Ладони протяни!

Ещё пока я жив, но видно чутким глазом:

Мой путь в небытие определён и разом

Яснеет. Только где же гавани огни?

8

Яснеет. Только где же гавани огни?

Раскрытой для меня, просторной, и в которой

Изведав боль разлук, останемся одни,

Торжественно сойдясь под вечною Авророй.

Слиянье жадных губ, сплетенье жарких рук,

Я знаю, без конца в забвении продлится.

Сомненья все падут: чисты мой верный друг.

Та жажда и тоска навеки утолится.

Родится близость душ, неведомая рана.

Охватит нежность нас у наслажденья грани

И сладкий фимиам навеет нам Эол…

Тускнеют блики грёз в бредовой чертовщине.

Усталый, наконец, исчезну я в пучине,

Чужой всему и всем, невыносим, тяжёл…
9

Чужой всему и всем, невыносим, тяжёл.

Естественный удел – быть выкинутым всюду.

Гонимым странником я в этот мир пришёл,

Отчаявшимся ввек поверить счастья чуду.

Счастливая судьба, однако ж, нас свела.

Единственную нить, вручив, как Ариадна,

Раскрыла мне глаза ты в лабиринте зла

Дарила щедрый свет, и шёл к тебе я жадно.

Царица моих грёз, души, ума и тела

Ужель расстались мы! Как сердце не хотело!

Но август постучал, разлуки злой посол.

А вот теперь я здесь, перед чертой загробной

Давлю последний стон, сам бешеный и злобный

Откуда ж стал таким, ужаснейшим из зол.
10

Откуда ж стал таким, ужаснейшим из зол?

Беда или вина своё творили дело?

Давно б в могилы я осиновый вбил кол

Умеющим судить огульно – оголтело.

Есть много на земле махровых подлецов.

Топор их не достал к несчастью в прошлые века.

Паскуды – дети от поскуднейших отцов.

Радеет напоказ ханжа о человеке

Однако сущность их отчетливо видна:

Хороший человек для них, что Сатана.

Ломать его! Топтать! А мать-земля что бренна.

Активно носит всех, грехи, сокрывши мглой.

Дурманит оттого мне разум демон злой

А океан затих: ни ветерка, ни крена.
11

А океан затих: ни ветерка, ни крена.

Горит светила жар на небе, хоть умри.

Обгонит чуть меня задиристая пена,

Но снова мёртвый штиль. Гори огонь, гори!

И как случилось так, что океана сила

Юдоль последних мук моих вдруг обошла?

Давно ль она меня пылинкою носила,

Удары нанося, топила, как могла?

Хотя и полный штиль в житейском океане,

Аккорды новой смертоносной страшной брани,

Готовы зазвучать в любой нежданный миг.

Уж если жажды вдруг меня и пожалеет,

Бесспорно, новый шквал мгновенно одолеет.

Я вновь к обломку корабля щекой приник.
12

Я вновь к обломку корабля щекой приник.

Стараюсь вновь уйти в спасительные грёзы.

Наташи слышу я призывный звонкий крик

Ей отвечает даль, где вяло, ропщут грозы.

Искристые глаза под цвет морской волны

Бездонны и чисты как дивные озёра.

Устало я прильну к глазам родной жены.

До одури вкушу в прохладной влаге взора

Усладу, без которой сердце век пустело

Томленьем полное, до слёз родное тело

Любовь мне подарит, раскрыв души тайник,

И, обезумлю, я любимую лаская…

Целует не жена меня, а зыбь морская.

Агония, тоска и жажда… Где ж родник?
13

Агония, тоска и жажда… Где ж родник?

Божественный родник для отщепенца злого?

Умрёт пусть навсегда мой дьявольский двойник,

Рассыплется в прах, а я восстану снова.

Я снова возрожусь, покладист и терпим,

Пусть только даст мне бог глотнуть целебной влаги.

Редчайшей верностью любовь с тобой скрепим

Ославят нашу жизнь баллады, песни…

Моя прекрасная! В тебе моё питьё!

Чудеснейший нектар, страданий забытьё

Играет океан, предсмертных мук арена,

Телесной грешной оболочкой для проказ

Стряхнёт мой разум мысль уже в последний раз

Я гибну… Где же ты святая Иппокрена?
14

Я гибну… Где же ты, святая Иппокрена?

Возник бы милый глас в пустыне голубой,

Едва ль поющая волшебница – сирена

Рассчитывать могла б соперничать с тобой.

Юродивый, мою тебя об исцелении,

Утешь и утоли, мой животворный ключ!

Внимаю звукам всем вблизи и в отдалении.

И что же? Всё мертво. Лишь зной звереет злой.

Желал от сердца я, чтоб в мире под луной.

Умерить жажду мог тобою лишь одной.

Тебя бы вознесла стихов моих осанна…

Есть только слабый хрип, тонущий в глубине.

Безумие моё останется при мне.

Я жутко одинок средь жизни океана.

1980 г.

Наследие Бориса Охоты.
Из записной книжки… 19 лет.
-Меня поразила в Белоруссии сосна,
изрешеченная пулями…

Пробитая пулями сосна…
В самой чаще лесной без покоя и сна
Всё вздыхает и шепчет о чём-то сосна.

Доживает свой век: видно, скоро пора…
Как морщинистый лик – броневая кора.

Её лапы мощны, ствол на редкость матёр.
Жребий пал пережить ей ровесниц-сестёр.

Жили тоже они. Красовались, стройны.
Но нагрянуло вдруг лихолетье войны.

По лесному ковру, что так мягок и мшист.
Сапогами затопал захватчик-фашист.

Своре фрицев приказ был неслыханный дан:
Истребить все леса, чтоб разбить партизан.

И могучие сосны, в соку и крепки.
Гибли, словно солдаты, от вражьей руки.

Сколько было загублено – не сосчитать.
Пала прямо во цвете древесная стать.

Но боялся фашист шибко в заросли лезть:
Караулила всюду народная месть.
Уцелела случайно вот эта сосна:
Близ костров партизанских стояла она

И была так прекрасна и так молода
В те далёкие, полные горя года.

Что есть жизнь? Что есть смерть? Ей, пожалуй, видней.
Помнит много она с достопамятных дней.

Вдруг уловит сквозь время дрожанье земли:
То несчётной ордою каратели шли.

Ветер реял тоскливо над чащей лесной.
Был отчаянный бег партизанской связной.

Накануне отдав много жизней и сил.
Под суровое утро отряд отходил.

Только горсть храбрецов, всё, прикрывши собой.
Навязала неравный карателям бой.

Привалившись к сосне за разлапистый ствол.
Юный хлопец огонь зло и яростно вёл.

Всюду ливень свинцовый и взрывы гранат.
Бился в юных руках, как живой, автомат.

Только вдруг замолчал. Стали дали красны.
Лбом, простреленным, парень коснулся сосны.

Голова опустилась к земле вдоль ствола.
С жаркой кровью смешалась густая смола.

Нет! Сосне не забыть тех, кто фрицев косил,
Кто горячею кровью вес лес оросил.

И хотя уж давно отгремела война,
О погибших героях всё шепчет она.

Кто б отважился выслушать в жизни хоть раз
До конца этот горестный страстный рассказ?!

Но – лета тишины исподволь натекли.
Молодые сосёнки вокруг наросли.

Дочки, внучки, правнучки – поди, разбери.
Не встречали они той зловещей зари,

Не крестили их кровью, свинцом и огнём,
И лепечут беспечно они о своем.

Весь их выводок юный к смертям не привык.
Старой бабки древесной неясен язык.

Ну а той лишь остался (как я поглядел)
Быть непонятой всеми печальный удел.

Выйдя в праздничный лес в молодую весну.
Вы послушайте, люди, седую сосну.

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – Охота Борис
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448

 

Борис Охота
Борис Витальевич Охота, служил офицером в ракетных войсках и артиллерии Вооруженных Сил СССР с 1976 по 1978 год.
Военная часть стояла в Белоруссии.
Цикл стихов посвящен природе Великой Белоруссии.

ОЧАРОВАННЫЙ ЛЕС…

Немало писано картин
Про лес в заснеженном убранстве.
Но вот ты вдруг бредёшь один
Меж сосен в сказочном пространстве.

Неощутим снежинок вес,
А воздух синей звеню плотен.
Нет! Не уступит этот лес
Любому, что глядит с полотен.

Мелькает хоровод чудес,
Таинственный, неповторимый,
И слово Родина вот здесь
Вдруг обрастает плотью зримой.

Тряхни уснувшей ели ветвь
И, весь в тончайшем, блёсткам прахе,
Замри. И тишь тебя в ответ
Окликнет писком дальней птахи.

Земле до самых, до небес
Покой торжественный дарован.
Недвижно всё. Сегодня лес
Самим собою очарован.

Но тронь недоброю рукой
Кусочек мира над страною –
И лес, забывши про покой,
Зловещей вздыбится стеною.

Смерть понесёт его краса
Для недруга без слов изящных.
Чужие вздрогнут небеса
От мощи рук его разящих.

Затихнет где-то вражий плеск,
Оплавлен камень, станет даже…
Не трогайте страну и лес,
Стоящий день и ночь на страже.

1976 г.

УЧЕБНЫЙ БОЙ

Лес густой, задумчивый, волшебный
Нынче тяжким шумом поражён.
На площадке бой идёт учебный,
Каждый собран, зол и напряжён.

Бой – и нас представить живо тянет,
Как бегут, стреляя на ходу,
Тот – падёт убитым и не встанет,
Тот – пройдёт в штурмующем ряду;

Бой – несутся танки, самолёты,
Громыхают взрывы, вьётся стяг…
Здесь же бой – обычная работа
Без пальбы на страшных скоростях.

Пару слов: «работа боевая»
Вряд ли прежде кто произносил.
Бьют они друг друга, восставая.
И противоречат что есть сил.

Тут кого угодно озадачит
Что в одном неясность, что в другом.
Если бой – мы знаем, это значит
Смерь и разрушение кругом.

А работа – это жизни ради
Созиданье благ и мирный рост.
Зубы сломишь в смысловой преграде.
Примирить слова – вопрос не прост.

Но рискнём, не мудрствуя лукаво.
Если здесь начнут и вправду бой –
Должен быть подавлен враг неправый
Точно к сроку и ценой любой.

Это значит, сохранится где-то
В синем вдалеке родной земли
Всё, что рождено, рукой согрето,
Взращено, построено, воспето,
И всё то, что впредь создать смогли.

Значит, не поведают преданья
О слезах ещё одной войны.
Значит бой здесь – просто созиданье
Пояса защитного страны.

Сохранится счастье человечье,
Строек шум, цветы и в поле рожь.
И выходит, нет противоречья
В двух словах далёких ни на грош.

Замер лес, чарующий, волшебный.
Лязг стоит, пронзителен и крут.
Где-то рядом бой идёт учебный.
Потная работа.
Адский труд.

1976 г. Белоруссия

РОСИНКА

Разгорался неспешно восток.
Ночь сбирала последние грёзы.
Тишины необъятный поток
Залил сосны в лесу и берёзы.

И в потоке тиши не найдя
Никакого звучания брода,
Чистой – чистой, как после дождя,
Утонула в безмолвье природа.

Лес, молчанье, испив досыта,
Кладезь тайн своих прятал заветный.
Ах, какая была красота
В этот утренний час предрассветный!

Только вот и последняя мгла
Пелену свою с мира спустила.
Из-за сосен, как из-за угла,
Зорким глазом взглянуло светило.

И добавив природе красы,
Осветил его первенец-лучик
Безмятежную каплю росы
На одной из ершистых колючек.

На одной из колючек в ряду
На железной натянутой нити.
Солнце ввысь затевало езду,
Чтобы в полдень быть точно в зените.

Еле слышно дышал холодок.
Еще снов не прогнав наваждений,
Сном натруженным спал городок
За щетиной стальных заграждений.

Населенье его таково
(если перефразировать песню)
Неженатых ребят большинство,
И нет девушек – прямо хоть тресни.

По приказу Отчизны они
Собрались из – под отчего крова.
В цвет защитный окрашены дни;
Протекают тревожно, сурово.

Бой у них был учебный вчера,
Бой чертовски и сложный, трудный.
Пусть рассвета прекрасна пора –
Неподвластен ей сон беспробудный.

Здесь хранят мира тонкую грань.
До красы ль занятому народу?
И никто в эту дивную рань
Не посмотрит на сказку-природу.

Ну а капля, лучом озаряясь,
Ни единым не зримая глазом,
Многоцветно играла, искрясь,
Как сестра первородным алмазом.

Раскалялась небес высота,
Высыхала росинка безвестно,
Не поняв, что её красота
Здесь в суровом углу неуместна.

Чуть бы солнце пригрей посильней –
И пропала бы капля из виду,
Затаив на усталых парней
В виде облачка пара обиду.

Но нечаянно вышел один,
Повседневно для строя одетый.
Не старик у бессонных седин,
Не чудак, что так любит рассветы;

Он и сам бы поспал от души,
Если б вдоволь, признаться, давали.
Сон других охранял он в тиши,
В эту ночь сам забылся едва ли.

Он, ту каплю росы, подглядел,
Что нависла слезинкою грустной.
Вырвав время в сумятице дел,
Этот стих сочинил безыскусный.

1977 г. Белоруссия

КРАСОТА

Красота, волшебная, лесная,
Словно в сказке или царстве сна.
Можно думать (ежели не зная),
Будто заповедная она.

Может показаться, в самом деле,
Девственным сей лес на первый взгляд.
Посмотри: берёзки, сосны, ели
Здесь стоят свободно, где хотят.

Эти встали почему-то кругом,
Эти – в ряд, а эти вот – толпой.
Нет порядка в царстве древ упругом –
Лишь игра случайности слепой.

Здесь в глуши, в забытой богом точке
Всё сокрыл разлив лесной волны.
Здесь трава шелкова, цветочки
Простодушной нежности полны.

В цветики бы эти повалиться,
Взгляд, упрятав в синих небесах,
И забыться… Будут грёзы литься
О воздушных замках, чудесах…

Сам себе покажешься незваным
В дивном мире, что и стар, и нов.
Будет мниться столь обетованным
Это царство тишины и снов.

Можно замечтаться, и резонно,
Будто первозданен этот лес …
Только это боевая зона –
Вовсе не паноптикум чудес.

От цветка прекрасного бутона
Беззаботным взглядом оторвись.-
Всё же здесь площадка из бетона –
Грозный старт в заоблачную высь.

Пусть лесов трепещущая крона
Тихо колыбельную поёт.-
Всё же здесь Отчизны оборона
Зримым воплощеньем предстаёт.

Всё же если надо будет снова
Вражеские выпады пресечь,
Именно отсюда и готова
Родина поднять разящий меч.

Тишь стоит, но как она непрочна!
И не дать поруки никакой,
Что в соседний миг мгновенно, срочно
Не взорвётся адом весь покой.

Есть сигнал – и тишину взрывают,
Лязгом, заполняя всё кругом.
Спешно люди в зону прибывают
И отнюдь не шагом, а бегом.

Бухают в галопе резвом ноги.
Для учений, к счастью, не всерьёз
Люди пробегают по тревоге
Между сосен, елей и берёз.

В постороннем, безразличном, шатком
Увязать вниманью, не дано.
Лишь к бетонным стартовым площадкам
Существо людей устремлено.

Каждый предстоящим боем занят,
Каждому – задача не проста.
И никто в горячке и не глянет,
Как вокруг бушует красота.

Как в закате золотятся сосны,
Не клоня стволов своих громад,
Как ромашки льют на травы, росы
Предвечерний терпкий аромат.

Как кивают кудрями берёзы,
Провожая уходящий свет…
Что ж, в суровых буднях ратной прозы
Для красот по штату места нет.

Прелестей ничтожнейшая долька
Всё здесь благородит. Вместе с тем
Красота сопутствует – и только,
Вроде маскировки для систем.

Правда, разве может быть иначе,
Что краса вниманья лишена?
Выполненья боевой задачи
Вовсе не касается она.

Вдруг, как знать, и вправду мир когда-то
Навсегда избавится от войн.
Может, станут не нужны солдаты,
Будни подготовки боевой

Может быть, решат под вид музея
Это место в память возродить,
И начнут, по сторонам глазея,
В зоне посетители ходить.

И монументальные скрижали
Кое-что поведают о нас:
Как мы жили, как врага держали
На прицеле всякий день и час.

Пыль десятилетий, оседая,
Чуть смягчит суровый здешний лес.
В ком-то наша техника седая
Вызовет потешный интерес.

Вызовет улыбку мир нервозный,
Бывший в наши дни, и пьедестал,
Содержащий архаично грозный,
Смертоносный некогда металл.

Да! С усмешкой превосходства вечной
Ходят все потомки, только вдруг
Смолкнут, поразившись человечной
Красоте, что разлита вокруг.

С местом, что готово было адом
Стать в момент из царства тишины,
Красота соседствовала рядом,
Здесь на грани мира и войны.

Не боясь, пасть первым под косою
Смерти, неразборчивой ни в чём,
Нежил взгляд нам лес своей красою
И зелёным прикрывал плечом.

Ночи опускались, зори тлели –
Здесь работа боевая шла,
Но сердца теплели и светлели,
Сень приняв зелёного крыла.

Таки краса служила вместе с нами.
И потомки, помыслом чисты,
Вдруг поймут под здешними соснами
Мужество подобной красоты.

А найдя его в немой природе,
Правильней подумают о нас,
О лесном загадочном народе,
Мир хранившем всякий день и час.

1977 г. Белоруссия

ПОЛОСА

На рассвете в лесном гарнизоне
Мой гуляет Пегас по росе.
Если сказано слово о зоне,
Надо вымолвить о полосе.

По периметру зону объемля,
Разметалась она, полоса.
Кроют впрямь заповедную землю
Заповедные вправду леса.

Прячут зону от глаз любопытных,
На подходах – запрета печать.
Здесь и хищных зверей, и копытных
Хоть нечасто, но можно встречать.

Много в дебрях лесного отродья
Ненароком увидишь живьём.
Только не для охоты угодья –
Полоса. В ней не бродят с ружьём.

Здесь зимою на редкость красиво.
Белый-белый, примерив наряд,
Перед голой берёзкой спесиво –
Разодетые сосны стоят.

Там, где снег навертели метели,
Где на равных и сказка, и быль,
Разметались пушистые ели.
Пудрит ветви им белая пыль.

Я пышнее не видывал ёлок.
Не сдержу восхищения жест.
Хоть в Москву, хоть в медвежий посёлок
Вот такие нужны для торжеств.

Появись и руби без разбору.
Хоть какую – ведь время не ждёт.
Только в предновогоднюю пору
С топором здесь никто не пройдёт…

Время месяцы резво листает.
Одурь сброшена зимнего сна.
Ярким пёстрым ковром расцветает
В полосе непоседа-весна.

Свищут птицы, и ветер-мятежник
Пошалить залетает сюда.
Из цветов первым выйдет подснежник,
Чтобы сгинуть в свой срок без следа

Так не сорванным. Но без команды ж
Кто отважится шествовать здесь?
В мае выглянет тоненький ландыш –
И увянет, нетронутый весь.

Никому не дано здесь букета
Для любимой собрать от души.
За весною прокатится лето,
Благодатное в здешней глуши.

Травы буйные шорохам внемлют
И тоскуют по острой косе.
В пышной зелени озеро дремлет.
Чудо-озеро, но – в полосе.

Сонной гладью прохладу разносит.
Так и хочется к влаге прильнуть
И на мягком песчаном откосе,
Всё, забыв, хоть на миг отдохнуть

От забот, треволнений и тягот.
Но пустынно – кому загорать?
И грибов здесь безбрежье и ягод.
Но безлюдно – кому собирать?

Вот и осень опять на пороге.
Вестник грусти, сентябрь восстаёт.
Я иду в полосе без дороги.
Еле видно тропиночка вьёт.

Величавость, какая разлита!
Тишь такая, что страшно ступать.
Живописцев и бардов элита
Здесь могла б вдохновенье черпать,

Постигать совершенство высоты
И творить – чтоб вскипала слеза.
Только жаль, что такие красоты
Очень редкие видят глаза.

Очень редкие бродят здесь ноги,
И безлюдье дано на года.
Я, случайно, – один из немногих,
Кто по службе заходит сюда.

Я иду в одиночестве гордом.
Облетает с травинок роса.
Многоцветным могучим аккордом
Льётся в душу лесная краса.

Всякий шорох вокруг – канонада
В том царстве покоя и сна.
Ничего мне отсюда не надо,
И запретная сущность ясна.

Пусть стоит полоса под запретом:
Коль незваным никто не вошёл,
Значит, в мире, под солнцем согретом,
Всё спокойно и всё хорошо.

Значит, дети смеются на свете,
И войны не преступлена грань.
Не кипит на безумной планете
Мировая смертельная брань.

Пусть никто за дарами не выйдет
В этот тихий задумчивый лес.
Пусть никто никогда не увидит
Первозданных зелёных чудес.

Пусть бесследно все отзвуки тонут
В этом омуте вязком тиши.
Пусть стоит он, неведом, нетронут,
Не встречая людей ни души.

Пусть он спит – и безмолвье веками
Пеленает дремучий массив.
Неухоженный ввеки руками,
Всё же он несказанно красив.

Много лучше тягучая дрёма,
В коей, кажется, жизнь не слышна,
Чем раскатами адскими грома
Разорвётся вокруг тишина.

Тайны плащ – да укроет полами
Всё живое в окрестном лесу,
Чем пожрёт ненасытное пламя
Заповедную жизнь и красу.

Нам беды ли не помнить минувшей?!
Будоражится память, светла…
Пусть безмолвье природы уснувшей,
Чем природы, спалённой дотла.

1978 г. Белоруссия.

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – Охота Борис
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448

Коротая персональный век,

Меченный превратностью любою.

Склонен изменяться человек,

Но при этом быть сами собою.

Все, что изначально,-не сберечь.

И порой становятся другими

Взгляды, мысли, поведенье, речь,

Тело, и лицо, и даже имя.

Но метаморфозы бытия

Претерпев на почве жизни зыбкой:

“Это Я, конечно, это Я!»

Все твердит сознанье без ошибки.

Что ж такое, это наше «Я»?

Прозвучит ответ, отнюдь не ново.

Память, что у каждого своя,-

Вот бессменной сущности основа,

Непрерывно вьется память – нить,

И пока ты смертью не повержен,

Это то, что к счастью не сменить,

Твой и только твой заветный стержень.

Память – мера и добра и зла.

Только в том я вижу необычность,

Что покуда память в нас цела.

Существуем сами мы как личность.

Время метит в памяти свой бег.

След судьбы в известном этом чуде.

Память – это значит ЧЕЛОВЕК.

Вашу память берегите люди.

1999г.

Не терпит суеты служенье музам
И парадигмам истинных наук.
Все выкованы мы тем самым вузом,
Что век пахал, не покладая рук.

Он – знаний храм, дарящий добрый свет,
А если выражаться в смысле точном –
Технический он университет
На краешке страны дальневосточном.

Дыхание истории от стен,
Но молод будь, наш славный «ПОЛИТЕН».
Приплыли в никуда – сушите вёсла.
В разгуле социальный беспредел.

Но наша твердь – конкретные ремёсла,
Что не дают остаться не у дел.
Вуз учит строить, возводить, ваять,
Растить потенциалы созиданья,

И кто придумал, что нельзя объять
Во всём объёме бездну мирозданья?
Возвысившись над мутью перемен,
Иди вперёд, наш славный «ПОЛИТЕН».

В насилии, во лжи и вероломстве
Жить невозможно – рушится страна.
Но счастлив вуз в своём большом потомстве,
Что руку даст в любые времена.

И поддержать, намерены всерьёз.
Его младые и седые дети,
Кто вскормлен знаньем и умом возрос
В техническом же университете.

Превозмогая разрушенья тлен,
Незыблем будь наш славный “ПОЛИТЕН”.
Нет «технарей» и узких подмастерий.
Подвластно всё: от грунта до стихов.

Достигнет «политех» любых материй
И совершенства признанных верхов.
Пусть по вселенским меркам – лишь момент
Жизнь и дела любого человека,

Но вуз стоит как мысли монумент
В преддверии очередного века.
Кто мыслью смел – тот вечно незабвен.
Живи, дальневосточный «ПОЛИТЕН»

 

1999 г. Владивосток.

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – Охота Борис
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448

Полуопальным жизнь прожив поэтом,
Познав и травлю, и злословья шквал,
Разил стихом, как будто пистолетом:
Прицельно, беспощадно, наповал.

Он был борец: уже клеймённый раной,
Слабея на алеющем снегу,
С клокочущей неистовостью рьяной
Всё целил в грудь заклятому врагу.

Салонный сброд вставал за той фигурой
С усмешкой злобной глаз и ядом фраз.
Но не стихом – банальной пулей-дурой
Он высказаться мог в последний раз.

Была ль виной нелепость рикошета,
А может, просто не хватило сил,
Но он не дал достойного ответа
И сам себе, должно быть, не простил…

Торжествовали недруги живые,
Не думая по тупости голов,
Что за него ответит вся Россия
Из тысяч поэтических стволов.

 

1999г.

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – Охота Борис
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448

Сии слова изрёк поэт
Уверенно – непоколебимо.
Сомнений на иоту нет:
Была Россия им любима.

Он верил – как тут ни пиши –
Наперекор всегдашней мути
В непостижимость русской сути
Для хитрой западной души.

Для нас теперь одно лишь плохо:
Другая – то была эпоха.
Был нипочем британский сплин.
Всё брали силой, а не сделкой.

Тогда восточный исполин
Стращал глаза Европе мелкой.
Империя, как третий Рим,
На континенте утверждалась,

Держава мощная рождалась,
И был народ необорим.
Страна, на сколько необъятна,
Была на столько непонятна.

С тех пор прошло лет сто с лишком…
Наш люд развиться не старался.
Но Запад медленно, тишком
К стране все годы подбирался.

Россию поняли умом,
Пытать на силу перестали
Компьютерами просчитали
И затопили всю дерьмом.

Теперь в конечном результате –
Ни мощи, ни особой стати.
Христос России не спасёт
И дурь аршином не измерит.

Кто больше с Родины сосёт,
Тот непременно меньше верит.
И, русскую припомнив мать,
Скажу по чести: россиянам

(Тем – воровитым, этим – пьяным)
Пора б хоть что-то понимать.
А не поймём, не протрезвеем –
Россией вряд ли уцелеем.

1999 г.

На сельском кладбище средь праха
В три ночи, в жуткий час быка
Упорно распевает птаха,
В тени укрывшись дубняка.

В самозабвенной птичьей страсти
Она щебечет, что есть сил.
Луна причудливо контрастит
Скелеты мрачные могил.

Вещает заповедник смерти
О том, что тленно естество,
А в птичьем радостном концерте –
Сплошное жизни торжество.

Могильных плит, надгробных статуй
Смысл скорбный, не уразумев,
Смакует жизнь певец пернатый
Через руладу, трель, напев…

И с этой песней нету страха
В ночной кладбищенской глуши.
Лишь на мгновенье смолкнет птаха
И вновь зальётся от души.

1978г.