Борису Охоте тридцать лет. Жизнь послала
испытания, перевернувшие все привычные жизненные устои…
Болезнь любимой жены – друга.
Поражает глубина страданий.
Печаль окрасила своими черными красками и
творчество и науку…
Выстроила перед ним дорогу в НИКУДА.
Но как через неподдельную муку просматривается
величие души, высоко поднятая голова.
Именно этот мощный внутренний стержень поможет
достойно выстоять в дальнейшей жизни, о чем говорят поздние стихи.
(sherillanna).
Венок сонетов любимой Наташе.
Я одинок.
Плету венок.
Что ни сонет–
Таит секрет.
1
Я жутко одинок средь жизни океана
Смотрю вокруг себя: пустынен горизонт.
Нет! Нет тебя со мной! Кровавит в сердце рана;
Один лишь солнца жар и неба синий зонт.
Вонзит в меня лучи светило беспощадно,
А деться мне куда? Не спрятать даже вежд.
Ну, только шевельнусь – снуют акулы жадно.
Едва обломок лишь от корабля надежд
Случайно уцелел от прежней страшной бури.
Находит мысль на мысль в бредовом каламбуре
А меж житейских волн уже мои следы
Теряются совсем. Сознанье реже, реже…
Охватывает зной, тобою всё я брежу.
Изгнанник вечный из любой людской среды.
2
Изгнанник вечный из любой людской среды,
Влачащийся всю жизнь средь самой мерзкой мути,
Карабкаюсь вперёд, но все мои труды
Равны Сизифову по изначальной сути
Удел изгоя – знать повсюду лишь запрет,
Гасящий без надежд, взлёт мысли вдохновенной.
Живу вовек один! Друзей мне в мире нет
И только ты – мой друг, и верный и бесценный.
Заветная мечта: увидеть тебя вновь.
Наташа – Натали! Спасенье и любовь!
Изгладит память боль средь забытья бурьяна
Наедине с тобой… Но тщетен мой призыв
Единственный ответ мне – ветра злой порыв
Таранят волны обстоятельств меня рьяно.
3
Таранят волны обстоятельств меня рьяно,
Являя зверью суть мне бытия сполна.
Готовиться на дно ещё как – будто рано.
Утихнет, может быть, свирепая волна?
Чего ни приняла душа за эти годы:
Елей фальшивых фраз и ненависть врагов,
Истошно адский труд, закаты и восходы.
Сомнений и надежд вдали от берегов
Оставленной земли уверенности твёрдой
Нет сил, держаться мне, но нрав крутой и гордый
А будь попроще я? То не было б беды?
Твою любовь ко мне спасительная сила,
Однако ты вдали, как на небе светило
Игриво бьёт в лицо поток людской воды.
4
Игриво бьёт в лицо поток людской воды.
Губами брызги я отчаянно хватаю
Рыча, плюю, а волны катятся седы,
А солнце всё палит, и я от жажды таю.
Издревле страшно нам средь выжженных пустынь
Добычей зноя вдруг себя найти однажды.
Росинкой высохнуть, но океана синь
Умеет, как пески смерть принести от жажды
Горит моя гортань и мумия лица.
Соль! Соль в людской воде! Ей не видать конца
Оплакать бы себя, повыть бы как на тризне.
Но влаги в теле нет. А значит не до слёз.
Едва ли мозг уйдёт в страну надежд и грёз
Тоскливо утонул корабль надежды в жизни!
5
Тоскливо затонул корабль надежды в жизни.
Остался лишь кусок ничтожный подо мной.
Свершилось! Что ж роптать в бесценной укоризне?
Кого ж обвинять, что крут был путь земной.
Летало как стрела моё былое судно.
Им разум управлял и чистая душа.
В историю войти – и то совсем нетрудно:
Отменно лёгкий ход, оснастка хороша…
Ежовых рукавиц мне, что ль не доставало?
Борясь, не рассчитал, не удержал штурвала?
Разбился всё ж корабль! И сам себя вини.
Есть нынче подо мной единственный обломок.
Мечусь по воле волн, хоть воли злой потомок,
Я яростно спасал его младые дни.
6
Я яростно спасал его в младые дни,
Родной корабль надежд – прибежище изгоя.
Ещё чадят в душе обугленные пни
Мучительных страстей. Но, ни на что другое
Совсем уж нету сил. Я тяжко отрезвлён.
Тревожно захриплю, прозревший вмиг невежда.
А может утаить мольбу к тебе и стон,
Любимая моя?! Последняя надежда!
Всегда готова ты на помощь мне прийти,
Не знаешь ты сейчас, что сбился я с пути.
Единственный мой луч! Мне свет спасенья брызни!
Туманится твой взор: не видишь ты меня.
Удавится мой хрип, на ярком гребне дня.
Щепотка праха я, ненужная Отчизне.
7
Щепотка праха я, ненужная Отчизне
Ехидствую сейчас жестоко над собой.
Томился, прозябал в пошлейшей дешевизне
И хватки не имея, один борясь с судьбой.
Ну что же? Поделом! Летать не буду лихо!
Ирония судьбы мне крылья обожгла.
Торопится мой дух оставить тело тихо.
Склонятся надо мной другие два крыла:
Я в грёзах вижу их: твои святые руки.
Волшебный голос твой – как благовеста звуки.
Родная! Вот же я! Ладони протяни!
Ещё пока я жив, но видно чутким глазом:
Мой путь в небытие определён и разом
Яснеет. Только где же гавани огни?
8
Яснеет. Только где же гавани огни?
Раскрытой для меня, просторной, и в которой
Изведав боль разлук, останемся одни,
Торжественно сойдясь под вечною Авророй.
Слиянье жадных губ, сплетенье жарких рук,
Я знаю, без конца в забвении продлится.
Сомненья все падут: чисты мой верный друг.
Та жажда и тоска навеки утолится.
Родится близость душ, неведомая рана.
Охватит нежность нас у наслажденья грани
И сладкий фимиам навеет нам Эол…
Тускнеют блики грёз в бредовой чертовщине.
Усталый, наконец, исчезну я в пучине,
Чужой всему и всем, невыносим, тяжёл…
9
Чужой всему и всем, невыносим, тяжёл.
Естественный удел – быть выкинутым всюду.
Гонимым странником я в этот мир пришёл,
Отчаявшимся ввек поверить счастья чуду.
Счастливая судьба, однако ж, нас свела.
Единственную нить, вручив, как Ариадна,
Раскрыла мне глаза ты в лабиринте зла
Дарила щедрый свет, и шёл к тебе я жадно.
Царица моих грёз, души, ума и тела
Ужель расстались мы! Как сердце не хотело!
Но август постучал, разлуки злой посол.
А вот теперь я здесь, перед чертой загробной
Давлю последний стон, сам бешеный и злобный
Откуда ж стал таким, ужаснейшим из зол.
10
Откуда ж стал таким, ужаснейшим из зол?
Беда или вина своё творили дело?
Давно б в могилы я осиновый вбил кол
Умеющим судить огульно – оголтело.
Есть много на земле махровых подлецов.
Топор их не достал к несчастью в прошлые века.
Паскуды – дети от поскуднейших отцов.
Радеет напоказ ханжа о человеке
Однако сущность их отчетливо видна:
Хороший человек для них, что Сатана.
Ломать его! Топтать! А мать-земля что бренна.
Активно носит всех, грехи, сокрывши мглой.
Дурманит оттого мне разум демон злой
А океан затих: ни ветерка, ни крена.
11
А океан затих: ни ветерка, ни крена.
Горит светила жар на небе, хоть умри.
Обгонит чуть меня задиристая пена,
Но снова мёртвый штиль. Гори огонь, гори!
И как случилось так, что океана сила
Юдоль последних мук моих вдруг обошла?
Давно ль она меня пылинкою носила,
Удары нанося, топила, как могла?
Хотя и полный штиль в житейском океане,
Аккорды новой смертоносной страшной брани,
Готовы зазвучать в любой нежданный миг.
Уж если жажды вдруг меня и пожалеет,
Бесспорно, новый шквал мгновенно одолеет.
Я вновь к обломку корабля щекой приник.
12
Я вновь к обломку корабля щекой приник.
Стараюсь вновь уйти в спасительные грёзы.
Наташи слышу я призывный звонкий крик
Ей отвечает даль, где вяло, ропщут грозы.
Искристые глаза под цвет морской волны
Бездонны и чисты как дивные озёра.
Устало я прильну к глазам родной жены.
До одури вкушу в прохладной влаге взора
Усладу, без которой сердце век пустело
Томленьем полное, до слёз родное тело
Любовь мне подарит, раскрыв души тайник,
И, обезумлю, я любимую лаская…
Целует не жена меня, а зыбь морская.
Агония, тоска и жажда… Где ж родник?
13
Агония, тоска и жажда… Где ж родник?
Божественный родник для отщепенца злого?
Умрёт пусть навсегда мой дьявольский двойник,
Рассыплется в прах, а я восстану снова.
Я снова возрожусь, покладист и терпим,
Пусть только даст мне бог глотнуть целебной влаги.
Редчайшей верностью любовь с тобой скрепим
Ославят нашу жизнь баллады, песни…
Моя прекрасная! В тебе моё питьё!
Чудеснейший нектар, страданий забытьё
Играет океан, предсмертных мук арена,
Телесной грешной оболочкой для проказ
Стряхнёт мой разум мысль уже в последний раз
Я гибну… Где же ты святая Иппокрена?
14
Я гибну… Где же ты, святая Иппокрена?
Возник бы милый глас в пустыне голубой,
Едва ль поющая волшебница – сирена
Рассчитывать могла б соперничать с тобой.
Юродивый, мою тебя об исцелении,
Утешь и утоли, мой животворный ключ!
Внимаю звукам всем вблизи и в отдалении.
И что же? Всё мертво. Лишь зной звереет злой.
Желал от сердца я, чтоб в мире под луной.
Умерить жажду мог тобою лишь одной.
Тебя бы вознесла стихов моих осанна…
Есть только слабый хрип, тонущий в глубине.
Безумие моё останется при мне.
Я жутко одинок средь жизни океана.
1980 г.
