Опубликовано: газета “Литературный Крым”, №1, 2021, гл. редактор Вячеслав Килеса
Крутой дворник
Крымская осень так долго сохраняет тепло, что и в октябре можно, не боясь простуды, сидеть на скамейке под тёплым солнцем и листать книгу. Полчаса свежего, пронизанного солнечным светом, воздуха – что может быть лучше.
Когда чуть ли не каждое утро ты отдыхаешь на скамейке в одном и том же месте, то имеешь возможность заметить того человека, которого многие как бы не видят. А тем не менее этот человек тут, в сквере Республики, рядом с величественным зданием Госсовета, играет важную роль, и является он, можно сказать, неофициальным директором этого самого сквера. Седой, лет семидесяти, крепкий загорелый старик в оранжевой жилетке дворника с раннего утра и до самого обеда чистит тротуарную плитку, метёт, скребёт. Иногда рядом с ним останавливаются знающие его прохожие и ведут беседы, слушателем одной из которых я невольно и оказалась.
– Дядя Петя, здравствуйте, как дела, рада вас видеть, – к дворнику подошла худощавая женщина лет сорока, в джинсах и спортивной куртке, с пустой хозяйственной сумкой в руке.
– А, привет-привет, племянница! – дворник опёрся на свою метлу и приготовился к разговору.
По моим наблюдениям, племянниками он в шутку именовал тех, кто его называл «дядей».
Итак, они разговорились, и Клава (так к ней обращался дядя Петя) спросила, не знает ли он, где есть свободное место дворника.
Дядя Петя был отлично осведомлён, где как платят дворникам, где какие льготы, о чём охотно поведал Клаве. Зарплата – восемнадцать тысяч рублей, сообщил он.
– Сходи в парк возле Куйбышатника, там на работу берут. Походи по другим паркам, загляни в Тренёвский, в Шевченковский, там есть шансы. Поспрашивай.
Он сообщил, что его рабочий день с шести утра до двух часов дня. А встаёт в четыре утра.
Слово за слово, и вот уже дядя Петя вспоминает интересные случаи.
– А то повадились сюда ездить эти, чиновники. Сама понимаешь, люди они важные, в пиджаках. Депутаты, или там ещё кто. А мне, знаешь, всё равно. Каждый посетитель сквера – это рядовой гражданин, с одинаковыми правами и обязанностями. А потому изволь быть как все: не мусорить. А они повадились. Подъезжают на машинах то один, то другой, выходят с набитыми мусором пакетами, и тащат сюда, ко мне, в урны! Из дома-то, видно, неохота идти до местного мусорного бака, им проще нырнуть в машину и – в центр, на свою высокопоставленную работу, а по пути и мусор в каком-нибудь парке закинуть в урну. Представь. Пришлось охоту объявить. Не так давно – тормозит машина, выходит один такой, открывает багажник. Я наблюдаю. Ага, пакет, значит, с мусором. Идёт прямиком к урнам, вон, возле каждой скамейки. На меня и не взглянул. Уверенно, будто бюллетеней мешок в урну для голосования несёт. Э, гражданин, притормози. Я ему мозги и вправил. Я ведь тридцать лет торговал запчастями, умею разъяснительные разговоры проводить. Объяснил культурно, что так делать нельзя, и пусть обратно уносит свои картофельные очистки. А если увижу ещё раз с его торбой, то на смартфон занесу, а фотографии мне ребята помогут (есть такие) переправить на самый верх, туда, главе Республики. Припугнул, словом. Надо отдать должное – он понял с первого раза. Извинился и двести рублей мне выдал. Я ему сказал: на эти двести рублей – и бутылку водки не купишь. Он просит: только не надо жаловаться никуда. Я, говорит, пост занимаю в городском Совете, мне неприятности не нужны. Ну, а я ему напоследок: вот что, передай всем вашим, чтобы впредь никто не вздумал ездить сюда с мусорными мешками. Скажи: дворник крутой.
– И что, больше он не появлялся? – поинтересовалась Клава.
– Приезжал один раз. Но уже без мусора. «Я на работе рассказал про крутого дворника. Ребята решили: ты мало ему предложил». Улыбается. И сто рублей вынимает. Добавил, значит.
– Да, бывает… – сказала Клава.
– А ты, Клава, походи, позаглядывай в парки, где-то и найдётся работа.
– Надо попробовать. Ну, счастливо, дядь Петь, пойду дальше.
Клава улыбнулась.
Я тоже улыбнулась. И мне пора идти дальше. Сегодня у меня не получилось почитать свою книжку, да, бывает…
Хрупкая дружба
Я услышала хлопанье крыльев близко над головой, и через секунду на перилах моего балкона сидел голубь. Он смотрел, склонив голову, мне в глаза. Я замерла с мокрой простынёй в руках, боясь спугнуть птицу. Не хотелось, чтобы голубь улетел от меня без угощения.
– Подожди, не улетай, сейчас я тебе хлеба принесу, – сказала я вежливым голосом.
Процесс развешивания белья пришлось отложить.
Видно, приветливая интонация помогла, и голубь дождался моего возвращения. Он внимательно наблюдал, как я крошу хлеб, но близко не подходил.
Хлеба он наелся, лишь когда я оставила его одного и ушла.
С этого дня началась наша дружба. Вместе со Смельчаком, такое имя я ему придумала, прилетала его подружка. Её я назвала Малышкой. В отличие от своего крупного, солидного кавалера Малышка была стройной, изящной барышней. Красотой оба не блистали, рядовые, сизые, но зато у Малышки спинка помимо обычной голубиной окраски высвечивала белыми вкраплениями.
Мы договорились с ними, что обедать они станут не на перилах балкона, а на кухонном подоконнике. Мне так удобнее. Они не спорили и стали частыми гостями. Остатки каш, старый хлеб, недоеденные салаты и прочие объедки – всё у них шло в ход. Прилетали они по нескольку раз в день и топтались по жестяному подоконнику. Очень скоро в их компанию стали напрашиваться воробьи, появились и новые голуби.
Смельчака от чужих я научилась отличать. У Смельчака была неестественно вывернута вследствие давней травмы лапка. Он был не только смелый, но и весьма напористый голубь. Чужаков он вытеснял с подоконника, напирая на них грудью и угрожающе хлопая крыльями. После того, как те улетали, с балкона к Смельчаку перебиралась Малышка, и они поедали лакомства. На юрких и крайне нахальных воробьёв, ворующих у них из-под клювов крошки, внимания уже не обращали.
По утрам теперь я слышала сквозь сон дребезжание наружного подоконника. Мои новые друзья явно удивлялись, как можно так долго спать, когда вовсю светит солнце, а мир наполнен птичьим пением.
Наверное, голуби считают нас, людей, крайне глупыми, думала я. В их понимании люди совершенно не ценят эту прекрасную, полную света и радости, жизнь. Ведь если бы знали цену этой жизни, просыпались бы вместе с восходом солнца и тоже пели бы песни, как делают это они, птицы.
Я поднималась и шла их кормить. Я понимала, наша дружба очень хрупкая, вот-вот, и кто-нибудь сломает её. Основания таким предчувствиям были. Жить в городе в пятиэтажном доме – не простое дело. Надо уметь ладить в первую очередь с людьми, ведь их так много вокруг. Пожалуй, не меньше, чем птиц в небе. Ладить с людьми – это ведь не менее важно, чем кормить птиц или кошек.
Ну вот, мои предчувствия очень скоро сбылись.
Однажды, когда я возвращалась из магазина домой, меня окликнул сосед с первого этажа.
– Галина, – позвал он меня в открытую форточку и помахал рукой.
– Здравствуйте, Николай, – сказала я. – Как ваши дела?
– Потихоньку, – ответил он и тут же сказал то самое, чего мне так не хотелось услышать.
– А вы не знаете, кто это у нас тут крошки под моим окном бросает? – сказал Николай.
Я оценила его деликатность, под которой он замаскировал обращённое ко мне обвинение в размножении мусора. Конечно, он прекрасно понял, кто именно устроил голубиную провокацию. Мне осталось вздохнуть и честно подтвердить вслух его тайные подозрения.
– Это я кормлю голубей на своём подоконнике, – сказала я.
Я знала, сосед трепетно относится ко всему, что касается территории под его окнами. Он расстраивается по малейшему поводу, а таких поводов жизнь ему подкидывает достаточно. Шумные детские игры или те же припаркованные «бессовестными нахалами» чужие автомобили вплотную к подъезду, аккурат под кухонным окном Николая. Это его так расстраивает, что он выходит на крыльцо и громко возмущается, а то и вступает в перепалку или с детворой, или с владельцами машин. Он даже нагромоздил под своим окном несколько крупных булыжников, как грозное «нет» стихийным автостоянкам.
– Больше этого не повторится, – твёрдо сказала я.
Впрочем, не без грусти.
Мне не хотелось терять дружбу с моими Смельчаком и Малышкой. Но спокойствие другого человека всё же стояло выше голубиного счастья.
Николай остался доволен ответом.
И действительно, больше сверху ничего под его окно не сыпалось, и птицы не устраивали возню и потасовки между собой в борьбе за место на моём званом обеде. Всё, обеды закончились.
Но, ах, как горько было видеть мне через кухонное стекло их вопросительные взгляды, они топтались по вымытому мною, чистому подоконнику, в их глазках-бусинках я читала разочарование моим предательством. Ты нас приручила и бросила, как бы говорили они мне. Они ещё довольно долго прилетали на мой, отныне всегда пустой, и более не гостеприимный подоконник.
Моё сердце сжималось при их появлении. Они вновь и вновь удивлялись отсутствию угощений и вопрошающе заглядывали в окно.
– Я дала слово, что не буду мусорить, – говорила я им, но они не хотели меня понимать.
Сидя за своим утренним кофе с бутербродом, я не могла выдерживать их взгляды. Я задёргивала шторы.
Как и раньше, я выносила в дальний угол двора, к мусорному баку, нехитрые угощения для местной живности. Прибегали по обыкновению коты, налетала туча голубей, но среди них я не видела своих, теперь уже бывших, друзей – Смельчака со сломанной лапкой и его подругу Малышку с пёстрой спинкой.