У нас в подъезде уже третий месяц творится настоящий ужас напополам с пугающей мистикой. А началось всё аккурат на Покров. Утром, на следующий день после его бурного отмечания (а мы всё и всегда у нас в подъезде отмечем бурно. Чего скрывать: бывает, что доходит и до мордобоя. Такая вот у нас сложилась добрая подъездная традиция.), народ начал выходить из квартир, чтобы идти кто на работу, кто в баню, кто в зоопарк, кто освежиться, кто опохмелиться – и что же все эти уважаемые граждане увидели? А увидели в подъезде, на площадках и лестницах – лужи крови! Причём всюду, с первого по девятый этажи. И плюс к тому на стенах кровь, и даже на потолке. Ужас! Натурально скотобойня в разгар мясозаготовительного сезона, а не рядовой подъезд рядового панельного дома сомнительного заселения, весёлого поведения, привычного глумления и необразцового содержания!
После ахов и охов, естественно, вызвали милицию. Она приехала, всё в подъезде сверху донизу обыскала – ни одного трупа не нашла. Все жильцы живы-здоровы, некоторые даже успели освежиться, в смысле – похмелиться (и когда успели? И как? Всё же было оцеплено тройным кордоном со свистящими и сверкающими «мигалками»! Ну, люди!). В общем, все оказалось в сохранности и наличии. Даже Ложкин-Загребулин из пятнадцатой квартиры, наш выдающийся поэт земли русской. Которого никогда дома не застанешь, потому что он с утра до ночи то на выступлениях, то в президиумах, то на встречах с читателями, то в вытрезвителе. А в этот день специально дома остался, чтобы на него не подумали-не заподозрили (даже чисто теоретически!), что это он – безжалостный убийца, садистический извращенец и серийный сексуальный маниак.
Милиция даже собаку привела. Специальную здоровленную. Которая натаскана на запах крови. Она всех обежала, всех обнюхала, после чего села на свою могучую задницу, жутко взвыла, после чего заполошно подскочила, поджала свой шерстяной хвост, вздыбила свою загривочную шерсть и ускакала из подъезда гигантскими скачками.
Вот какая это образцовая собака! Вот какие у неё неподражаемые клыки! Вот какая у неё мохнатящая шерсть! Вот какая выдающаяся жо… хм… Таким собакам памятники надо при их собачьей жизни ставить, а не нервировать их нервную собачию систему такими кровавыми человеческими ужасами! Совсем обнаглели, негодяи! Защитников животных на вас нету! А также бесстрашных гринписовцев.
Да-а-а… В общем, милиция вместе с собакой уехали ни с чем. Как говорится, не солоно хлебавши – и даже без закуски. Жильцы ещё с пару часов поорали, поахали-поохали, после чего успокоились и с весёлым матерком принялись отскрёбывать искомое кровавое с пола, стен и потолка. Отскребли уже к вечеру, после чего устроили коллективное дружеское застолье по причине окончания тяжёлого отскрёбывательского труда. Упрели, в общем. Как говорится, не приведи Господь.
Произошедшее начало постепенно забываться – и вдруг, бац! Ровно через неделю, день в день, опять утром, когда опять начали кто на работу, кто в баню, кто в пивную – точно такой же жуткий ренессанс! На полу – всё те же кровяные лужи, стены и потолок как будто неделю назад и не отскребёхивали. И опять ахи-охи, яростные восклицания на злобу дня (в том смысле, что за что боролись и артель «Напрасный труд»!) За что неделю назад корячились ( даже Ложкин-Загребулин упрел, скребыхая), если как будто и не корячились, поскольку картина – один в один к недельной давности!
Произошла вторая серия «марлезонского балета»: опять милиция, опять собака, опять поголовное обнюхивание, опять все живы, целы, здоровы, а некоторые даже уже и освежённы. В том числе, и Ложкин-Загребулин, этот выдающийся, чтоб его черти сжевали со всеми его выдающимися поэмами, сонетами и кантатами, поэт. В результате милиция опять укатила с полнейшим на то разочарованием, жильцы опять схватились за тряпки и швабры, опять до вечера.., опять дружеское застолье… опять этот наш подъездный Гораций со своими поэтическими стансами, стаканом и гармошкой…
И с тех пор понеслось как по расписанию: раз в неделю – очередная кровавая картина. Надоела она до безумного скрежета. Даже милиционерам. Даже их прекрасной собаке. Её, как и в последний (в смысле, самый свежий) раз, к подъездной двери подвели, она её узнала (во память! Настоящая собачия!), тут же завыла, всеми своими четырьмя лапами в асфальт упёрлась, а хвостом закрутилась за декоративную решётку. Чтобы, значит, для гарантии, что с места не сдвинут. Поэтому два милиционера её за ошейник вперёд тащили, ещё двое сзади своими резиновыми дубинками подталкивали. В подъезд, в конце концов и с неимоверными усилиями, её затолкали тире запихнули, припёрли за ней дверь, чтобы вырваться не смогла, и только тогда отпустили. Так она тут же ещё хлеще взвыла, подскочила, разбежалась, что было силы и возможности, и всем своим могучим мускулистым натренированным телом вынесла подъездную дверь (железную! С кодом! Просто так хрен откроешь!) и скрылась в туманной дали гигантскими скачками. Говорят, до сих пор ищут. Даже на кладбище. Даже в пруду (вдруг утопилась?)
Тогда милиционеры, озлобленные её позорным побегом, совсем озверели. Объявили вех жильцов подъезда подозреваемыми в групповом кровавом бандитизме и со всех взяли подписку о невыезде. Чтобы все сидели по своим квартирам, не гавкали и даже не освежались. В ответном слове мы, жильцы нашего кровожадного подъезда, их горячо уверили и заверили, что каждый жилец нашего подъезда всегда готов совершенно безвозмездно и яростно-беспощадно помогать своим внутренним органам (в смысле, нашим. В смысле, милицейским или как их сегодня…) в расследовании этого, ставшего уже хронически нераскрываемым, кровавого безобразия тире недоразумения. В чём каждый из жильцов нашего подъезда готов хоть сейчас расписаться и подписаться хоть чернилами, хоть карандашами, хоть кровью.
Так что я же и говорю: ужас и мистика. Как теперь на работу идти, если о невыезде подписались и раскорячились? А в баню как? А похмелиться? Особенно Ложкину-Загребулину. Он же привык каждое утро как штык… Такой вот это невероятно творческий человек. Одно слово, творец!