(чистая правда)

Прорицательницу Неупокоеву укусила за жопу собака. Неудобно, конечно, что собака укусила Неупокоеву именно за это место. И ей неудобно, и мне, как автору, согласитесь, не очень приятно на весь белый свет (что б он зачитался!) писать эти четыре паршивые буквы.
(«Вот, – скажет какой-нибудь ханжа, – нечем читателя расшевелить – сразу «жопа» в первом предложении»).
Да, есть чем, дядя! Просто – невозможно в данной ситуации избежать. В условиях острой конкуренции на литературном рынке авторы вынуждены писать правду, невзирая на неудобства. Так уж история повернулась к искусству… Да! Именно самым этим местом (см. первое предложение).
Вообще, нам с прорицательницей Неупокоевой интересно и мы думаем: «Почему собаки кусают людей именно за (см. первое предложение)? Ведь есть же там другие части тела сзади… И ноги, и руки, и плечи, на которых руки висят… Нет! Именно за …!»…
Это что? Чтобы унизить нас посильней?..
Главное – маленькая шавка, ей бы за пятку в самый раз, а она, собака, подпрыгнет из последних сил и таки за… Большой, солидный, пенсионного возраста барбос, вскормленный на крови придурков-хозяев… Ну, цапни за плечо. Оно – вот оно, перед твоим мокрым носом… Сейчас! Нагнётся, скотина, скрипя старыми костями, и… (да, чего там!) за жопу!..
Собака, укусившая женщину, вела себя странно. Она или он (Неупокоева не разбиралась в собаках) отошло на пять метров в сторону и спокойно улеглось на брошенную кем-то вечернюю газету. «Как это так, – подумала прорицательница Неупокоева, – что я не смогла догадаться, что оно меня укусит? Это, наверное, или я – не прорицательница, или оно – не собака…»
Оно сидело неподалеку, чмокало губами, как бы пробуя сладкую плоть Неупокоевой, как это делают дегустаторы вина, на послевкусие и рассматривало тусклые газетные картинки…
«Наверное, оно умеет читать»,- проницательно подумала прорицательница и решила взять собаку домой.
– Пойдем, – сказала она, – если новое кримпленовое платье не порвалось и на теле моём белом нету крови, – будешь жить у меня.
Собака вздохнула, вставая, свернула газету вчетверо, сунула её под мышку и пошла за Неупокоевой.
– Выкинь газету, она – грязная, – сказала Неупокоева.
Собака неохотно выкинула.
«Подчиняется, – подумала прорицательница, – это – судьба».
Это, действительно, была Судьба.

У Неупокоевой был муж – Неупокоев. Муж Неупокоевой был безработный и пил. Впрочем, он был не совсем безработный, а работал Дедом Морозом на детских ёлках, потому что обладал талантом – огромным ростом и громким голосом. Но работа эта была временная. Эта работа была временная по трем причинам:
Во-первых, Новый год, хоть и каждый год, но длится – максимум – неделю, а потом опять состаривается и все о нем забывают.
Во-вторых, работать постоянно муж Неупокоев считал унизительным для себя, как для существа мыслящего и читавшего кое-что из Библии.
А в-третьих, даже неделю он не выдерживал…
Уже на пятый день у него от бесчисленных стопок, которые подносили счастливые родители детей, которых он обманывал, что он – Дед Мороз, а не алкаш Неупокоев, отказывал речевой фильтр и он выдавал перлы по типу:
– А, ну-ка, дети, все хором крикнем: «Ёлочка, мля, зажгись!»…
Дети орали:
– Елочка, зажгись!
Электрик включал тумблер, ёлка зажигалась, дети начинали визжать.… Но мощный рык Деда Мороза возвращал всех во мрачную действительность:
– Стоп! Электрик, погасить ёлку! Надо кричать правильно, как сказал Дед Мороз: не «Ёлочка, зажгись!», мля, а «Ёлочка, мля, зажгись!»… Чего, мля, непонятного? Три-четыре!
– Ёлочка, мля, зажгись! – кричали дети, и ёлочка зажигалась уже навсегда.
– А теперь – танцы! – объявлял Дед Мороз, – дамы приглашают кавалеров!..
И уходил пить «вусмерть». На все, заработанные за четыре дня непрерывной работы, мятые купюры…
Когда купюры кончались, он воровал у жены-прорицательницы гадальные свечи и продавал их на паперти православным прихожанам. Бог подавал ему мало, но в меру. Ровно столько, чтобы к вечеру быть пьяным, а к утру – способным добывать пищу и питьё…

– Это кто? – строго спросил полупьяный муж, когда Неупокоева ввела лохматую и грязную собаку в квартиру.
– Такая же собака, как ты, только трезвая, – ответила Неупокоева.
– В Библии слово «собака» не упоминается ни разу, зато слово «пёс» – 87 раз и всегда негативно, – блеснул знаниями муж.
– Посмотри, – попросила прорицательница мужа, – у меня сзади платье не порвано?
– Нет, – опередила собака, – я так, слегка прикусил… Прикусила…
– Не понял, – сказал муж, – «прикусил» или «прикусила»? Это же – большая разница. Или вы, извиняюсь, сука, или ты…
Муж напрягся, но вспомнить антоним слову «сука» не смог…
– Или кобель, – дополнила Неупокоева.
– Да, мне и самому интересно, – оживилась собака, – вроде была кобелём, а как стала разговаривать,- стала сомневаться…
– Неупокоев, – сказала прорицательница, – посмотри.
– Куда?
– Ну, куда в этом случае смотрят?
Муж, кряхтя, нагнулся и посмотрел под услужливо задранную собакой ногу.
– Что там?
– Что там… Что там.… Заросло всё шерстью.… Но блох, вроде, нет…
– Да, я и сама удивляюсь… – тявкнула собака и добавила, – мне бы душ принять. Чувствую себя не совсем ловко… Шерсть скомкалась.… Кстати, может, и обнаружим что-нибудь? Ванная где у вас?..
– Мыло возьми хозяйственное, а шампунь – коричневый, – сказала Неупокоева, открывая дверь ванной, – полотенце – тоже коричневое…
Когда дверь за собакой закрылась, муж обиженно заметил:
– А почему, собственно, шампунь и полотенце оно будет использовать моё?
– Потому что «оно», по-моему, кобель…
– Почему – кобель?!
– Послушай, – поднесла палец к губам прорицательница.
Сквозь журчание душа послышалось энергичное пение:
«Мы – старые кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ!..»
– Баб-кавалеристов не бывает… И потом, ты в душе тоже про кавалеристов поёшь…
Неупокоев хотел поспорить, но, поняв, что слово «кавалерист» выговорить не сможет, сказал:
– Тьфу, срам один! – и пошел к сапогу, в котором прятал бутылку.
– Подожди, – сказала Неупокоева, – давай договоримся так: ты будешь собаку выводить дважды во двор, чтобы оно писало детям на песок, а я за это буду отводить и забирать детей из садика…
– Каких детей? У нас же нет детей?
– Ну, когда будут…
Муж опустил голову вниз, покосился на башмак с бутылкой и сказал:
– А если – не будут?
– Тогда чужих каких-нибудь буду водить… Их полно в песочнице…
– Ладно, – не выдержал Неупокоев и метнулся к сапогу…
После «сапога» Неупокоев помудрел на мгновение и рассудительно заметил:
– Ты бы свечей прикупила.… С говорящей собакой твой охмурёж подняться должен…

Через пять минут из ванной вышел молодой черноволосый юноша, похожий на прорицательницу и её мужа в молодости.
– Вот, чёрт! – сказал юноша. – Поскользнулся на хозяйственном мыле, ударился башкой о раковину и оборотился юношей.… Даже как-то неудобно от хозяев…
– Почему же – неудобно-то? – спросила Неупокоева и почему-то покраснела…
– Дак, как?.. Одёжи-то нет никакой. А ходить по городу, мудями трясти, – только милицию пугать…
– Глаза-то от мудей подними, – сказал Неупокоев жене, – а ты ходи в коридор, там старое чего-нибудь из сундука возьми. Только сапоги мои не трожь!
– Да, я непьющий, – сказал юноша и пошел, виляя круглым упругим задом, в прихожую. Из зада торчал маленький аккуратный хвостик.
– Всё, – заключил Неупокоев, – или пить надо бросать, или тебя…
– Погоди пока, – сказала прорицательница, – приглядимся сначала…
– Пойду, помогу крестнику, – сказал муж и вышел из кухни. В коридоре послышалось хлюпанье и торопливые глотки.
«Надо бы свечи посчитать», – подумала Неупокоева…
– В пору тебе мое старое, – сказал муж прорицательницы, глядя на юношу в одежде 1980 года, и икнул. – Хорошо, что я это говно не выбросил.
– А, по-моему – ничего. Мне нравится.
– Нравится, тогда плати. Вещи денег стоят.
– Нет у меня денег.
– Чтобы у черта, да денег не было?
– Какой я вам черт.… Это, видно, собачий хвостик не совсем отмылся. Сейчас коричневым шампунем потру и отойдет… А насчет денег… Может, мы сделаем так: сколько бы Вы из бутылки в сапоге не отпивали – она всегда полная будет?
Неупокоев заглянул в сапог и, точно, обнаружил там непочатую бутылку.
– А огурец? – нагло спросил он.
– В другом сапоге.
Неупокоев проверил жидкость на градус и огурец на хруст.
– Хорошо. Уговорил, стервец! Прости меня, Господи Иисусе. Иди, отмывай хвост. Только не моим коричневым шампунем, а еённым женским, розовым. А то брезгую я тебя.
– Ладно, папа, – сказал юноша и снова пошел в ванную.
Неупокоев «хватил» ещё из бутылки, чтобы не пропадало пол-огурца, которые болтались в руке, и пошел на кухню…