– Мать, – сказал он прорицательнице, – тут, как не крути, а сыну паспорт надо выправлять. Со дня на день повестки в армию пойдут, а у него паспорта нету. Могут заподозрить.
– Почему же сразу в армию? Может, ему четырнадцать? – возмутилась Неупокоева.
– Почему-почему…По мудям!.. Как у быка висят…
– Всяко бывает… – вяло продолжала возражать Неупокоева, краснея.
– «Всяко бывает», – передразнил муж, – надо сходить в почтовый ящик посмотреть, нет ли там повестки…
Из ванной под журчанье воды неслась песня:
«Ой, мамочка, на саночках
Каталась я не с тем!..»
– Точно – наша кровь, – сказала Неупокоева, – теперь мою запел…

Через пять минут из ванной вышла молодая черноволосая девушка похожая на давешнего юношу.
– Вот, чёрт, – сказала девушка, – поскользнулся на розовом шампуне, ударился башкой о раковину и оборотился девушкой с длинной косой.… Даже, как-то неудобно от хозяев…
– А чего неудобно-то? – спросил Неупокоев.
– Дак, как? Одёжи-то нет никакой. А ходить по городу, титьками трясти, – только военкомов пугать…
– Ну, – сказал Неупокоев, – с военкоматом, положим, мы решим… Раз муди, извиняюсь, переместились на грудь, – вряд ли призовут… Жена, не слышишь, телефон звонит? Возьми трубку…
– Сам возьми, извращенец!
– Дура ты! Я ж его, как бы, мля, папа… Алё! Кого?.. Неупокоева, как тебя зовут?
– Вот, даже имя моё забыл, как титьки чужие увидал… А ты, нахалка, сдерни занавеску с окна – стыд прикрой… Ишь, буфера отрастила!..
– Прорицательница! Я звучную фамилию свою тебе дал – Неупокоева! Или тебе мало? Не тяни.… Как тебя зовут?
– Неупокоева и зовут.… Сейчас… Ты куда мой паспорт дел?.. Там написано…
– Алё.… Сейчас…Может, ты – Люся? Тут Люсю спрашивают…
– Это меня, – сказала завернутая в занавеску бывшая собака. – Алё! Привет, Гарик.… Да так, ничо… Ну, не знаю, у меня одеть нечего… Ну, ты – прикольщик! Так я не могу, я – девушка приличная… Алё…Алё… Чё-то прервалось… Вы чё, родители, за телефон не платите, что ли, что даже отключают при общении?
– Какого я буду платить, – сказал Неупокоев, – у нас телефона вообще не было никогда…
– И душа… – дополнила прорицательница… – Ты лучше скажи – кто такой Гарик?.. Почему мы не знаем?…
– Могут у меня быть свои секреты?..
– Могут. Но почему обязательно с армянами?
– Заткнись, Неупокоев, мы – не расисты…
– А кто?..
– Так, – командовала Неупокоева, – ну-ка, повернись задом.… Повернись, сказала!.. Так и знала – на месте хвост…
– Вроде, поменьше стал, – робко предположил Неупокоев. – Тебе как, Люся, хвостик не мешает?
– Уели вы меня этим хвостиком. Как с неродной обращаетесь.… Как с подкидышем. Сейчас пойду – ножом отрежу…
– Не надо! Я когда бреюсь, у меня только сильнее растёт. Надо как-нибудь «помягше»… Массаж, может?.. Я бы…
– На! – сказала Неупокоева, подавая какой-то обмылок. – Вот этим потрёшь, и всё пройдет.
Девушка схватила обмылок и хлопнула дверью ванной…
«Пропала собака, отличный щенок», – запел Неупокоев и пошел «в сапог».
Сапог был пустой.
– Последнее в жизни отнимаешь, прорицательница? На мозоль жмёшь?.. Безо всего могу прожить. Но без вина, что Господом придумано для увеселения и философии, не могу существовать. Куда бутылку дела?
– Тихо, дурак! Слушай!
В ванной была тишина. Никто не пел и вода не журчала. Кто-то просто ворочался и вздыхал.
– Гарик, что ли? Как проскользнул? – шепнул Неупокоев.
– Не Гарик, а Шарик. Я ему не мыло, а свечку свячёную дала. Сейчас откроется вся правда прорицательная…
Дверь ванной грустно скрипнула и в кухню вошла собака, завернутая в занавеску.
– Ну, чё, Неупокоева, – как ни в чем не бывало спросило животное, – сколько мне своей косточки ждать? Или зря сюда тащились?..
– Эх, ты, – сказал Неупокоев жене, – всё испортила своим колдовством и ревностью.
– Ревностью? Да было бы кого ревновать! Алкаш!..
– А где моя бутылка… Как тебя там… Люська?..
– Какая бутылка?
– Что мне этот пацан обещал.
– Пацан обещал – к нему и иди.
– Гады! – сказал Неупокоев и заплакал…
В дверь громко и решительно постучали.
– Открыто, – крикнули Неупокоевы и собака Люська.
В комнату вошли военком и милиционер.
– Где призывник? – строго спросил военком.
– А меня интересуют девушки лёгкого поведения, – добавил милиционер, – вот тут и заявление, подписанное какой-то Неупокоевой.
– Я – Неупокоева, – сказала Неупокоева. – Вот паспорт. Клевета всё это.
Милиционер открыл и прочитал:
– Неупокоева Милиция Сергеевна.
– Ну, и имя у Вас, – сказал военком, – хуже жопы… Извиняюсь, конечно, перед органами…
(«Опять!!!» – вскричал культурный читатель и подавился куриной косточкой).
– Ладно, – сказал милиционер, – раз призывников и блядей нету, может, хоть по стакану нальёте? Пять километров к вам пешком отмахали…
Дверь снова хлопнула, и вошёл представительный мужчина в почти чистой рубашке и красном засаленном галстуке.
– А чего же ты, лейтенант, пешком? Я ж тебе леспромхозовский мотоцикл на той неделе отдал? Пропил уже? – спросил мужчина.
– Владимир Ильич, – засуетился лейтенант, – да как можно пропить такое? Бензина ж нету… этого… и масла… кризис же…
– Ладно, свободны оба, – сказал мужчина. – Ложная тревога.
Военком и милиционер обиженно ушли.
– Ну, здравствуй, Мила! – сказал мужчина и поцеловал Неупокоеву взасос.
– Постойте! – сказал муж Неупокоев. – Как это? Я же – муж!
– Неудобно, как-то, Володя, – сказала Неупокоева, – столько лет не видались.
– Некогда нам, Мила, миндальничать. Жизнь, как говорится, к концу катит, а «концу» (Да!!!) неймется.… Гони этих в шею, и заживем!
– Как это – в шею? – хором крикнули собака и Неупокоев. – Мы здесь прописаны!
– А вот и херушки! – сказал мужчина. – Выписал я вас. Только что. Сто баксов на взятку отдал лейтенанту и полный мотоцикл по жизни!..
– Трудно решиться, – колебалась Неупокоева, – тут ведь бизнес у меня…
– Какой, к черту, бизнес, Валентина!? Ты же – крановщица, руки золотые! Хату продадим и айда в Казань – там у меня брат с сестрой в секте. Не пропадем!
– Почему – Валентина? Я – Милиция по паспорту… – из последних сил колебалась Неупокоева.
– Да, развел я всё в милиции. И с паспортом, и со всем. И дом на себя записал… и даже уже продал. Вот деньги, – мужчина показал что-то в наволочке. – Да вот, и покупатели уже с мебелью…
На пороге стояла пузатая тетка с табуреткой. Сзади тётки стояли краснолицые молодожены в позиции «горько», ещё какие-то пьяные люди, задержавшиеся, чтобы посмотреть драку, милиционер с военкомом, и кричали:
– Кошку, кошку сначала!..
– Какую кошку? Тут барбос… – пробасила тётка.
– А ну, отойдите с линии огня! Сейчас я его из табельного оружия!
– Отставить, лейтенант! – приказал Владимир Ильич. – Стрельбы нам только тут не хватало. Бескровно крепость возьмём.
– Фас! Люська! Фас! – не сдавался Неупокоев, толкая собаку коленом.
– Да какой-тут «фас» против «макарыча»… Пойдем уж.… Проиграли нас в триньку, Серёга… «Пипец»…
– Какой Серёга?.. Ещё один любовник?..
– Да нет. Ты – Серёга. Зовут тебя так. Пошли.
Неупокоев с собакой вышли на улицу и пошли на закат, догоняя мартовское солнце.
– А Серёга – неплохое имя, – сказал Неупокоев, – уж всяко лучше Милиции.
– Не вопрос, – ответила собака. – Правей бери, к теплотрассе… Не май месяц – под кустом не заснешь…

– Не заботься о пище, ибо Бог заботится о ней. Не заботься, во что одеться…
– Ибо ты – собака…
– Люська, не перебивай, сволочь. Услышат, что ты говорящая, с паперти прогонят. Скажут: бесы.
– А мы – кто?
– Мы?
Неупокоев подумал немного и сказал:
– Мы – изгоняющие бесов.
– Из кого это мы бесов изгнали?
– А хоть бы из Милиции. Была прорицательница, а сейчас – христианка и даже самогонкой не брезгует.
– Серёга, кончай уже меня «чмарить». И не юмори на паперти, не КВН…
– А Бог юмор любит – вспомни Содом и Гоморру.… Или хотя бы имя своё … Милиция… Господи, прости…
– Тихо, Серёга.… Услышат, что у неё такое имя – с паперти сгонят, скажут, что мы – коммунисты…
– Уйду я от вас в Иегову, честное слово – уйду… Я что – мало собираю, что ли?.. Под мой чахлый вид основная милостень идет… Уйду опять в Казань…
– Да, ладно, Милка, не бери в голову. Расскажи лучше про Казань. Большой, наверное, город…
– Ну, уж поболе нашего, конечно, будет… Там на горе – Кремль большущий, а вокруг него татары с саблями ходят…
– А на футбол хоть ходила один раз?
– Да на кой он нужен мне, футбол ваш. Через него всё горе… Вовка как ушел в первый день на футбол, так там за три дня всю мою квартиру и пропил…
– А ещё тебе чё понравилось?
– Ну, вокзал, конечно… Я там жила… Шикарно.… Как дворец!..
– А чего ж тогда вернулась, раз дворец?!
– Да про вас вспомнила… Что-то жалко стало… Думаю, помрете без меня. Как вы тут не померли?.. Идут, начали!..
– «А когда подаёшь, не будь, как язычник,– не неси копеечку впереди себя, а положи сторублёвку тайно, и Бог, видящий тайное, воздаст тебе явно»…
– Подайте погорельцам, люди добрые… Нам ведь ещё милиции «крышу» платить, да, брат вот болеет, лежит… Вовка, проснись!..
– Во имя Господа Иисуса Христа нашего и девы его Марии хоть бы десяточку… Ну, пятерочку… Суки!..
– Не ругайся у храма, урод!
– А чего они жмутся за рубль?
– Бог им судья…
– Ага!.. Всесоюзной категории… Ладно, столичная штучка, буди своего запойного, пора стойло искать на ночь.
– Люська, сбегай, посмотри – наши картонки не скомуниздили там?
– Легко…
Собака ловко прошмыгнула между редкими прихожанами и скрылась в подворотне…
Спустя некоторое время немолодая парочка потрёпанного вида вышла из церковной ограды. За парочкой плелся неопрятный человек в белой рубашке черного цвета, подпоясанный красным галстуком.
– Ты, знаешь, я всё время думаю, Милка.… Извини, конечно, глупый вопрос… – спросил мужчина женщину.
Да, говори уж, чего там.
– Он… Вовка этот.… Это самое…
– Чего – это самое?
– Ну, короче.… Трахнул тебя там хоть раз?
– Где?
– Ну, в столице-то… в Казани…
– Дурак ты, Неупокоев… Он, как запил с новыми хозяевами нашей квартиры тогда, так по сей день и пьёт…
– Значит – нет, получается?
– Значит – нет…
– Получается – облом у тебя, Милка, полный… Ни квартиры, ни сексы?.. Жалеешь?.. – весело заключил Неупокоев.
– Да, ничуть.
– А чё так?
– К Богу ближе стала… Прорицательство это греховное бросила…
– Потеряла, значит, талант? Слабо теперь угадать – скомуниздили наши картонки или нет?
– Вовсе «не слабо». Картонки – на месте. Досчитай до трёх.
– Зачем?
– Ну, досчитай!
– Да зачем?
– Истина тебе откроется, дурень…
– Ну, ладно… Господи Иисусе, прости меня грешного… Раз, два, три…
На счёт «три» подскочила Люська с широко распахнутыми глазами и высунутым языком:
– Там, на углу, портвешок-разливуху выбросили за нипочём… Я в очередь, а вы, по шустрому – за мной…
– Люська, постой!
– Чего?
– А картонки – на месте?
– Так тебе же Мила уже сказала.… Ну, давайте, шустрей…
– Бесы вы всё-таки, – сказал Неупокоев, глядя в след Люське, – кроме Вовки… Эй, чучело, проснись! Леспромхоз горит…
Скоро к троице присоединилась собака с трехлитровой банкой чего-то мутного в авоське, привязанной к старому ошейнику…
Замыкающий шествие грустный мужчина оживился ввиду дикого пойла, приосанился, и дерзко заорал в сторону теплотрассы:
– Люди! Ещё один день прошёл!
– Ну, и х.. с ним! – прокричали люди, спугнув с засохших деревьев гордых ворон.
Вороны с веселым цыганским криком поднялись в небо и зависли над теплотрассой, ожидая подачки, или когда кто-нибудь умрёт…
Жизнь…