Чем больше живу, тем больше фраза: «ты за все в ответе» убеждает меня, в том, что это действительно так.
Позавчера вызвал Рамазанова к доске. Как обычно. Как всех.
– Рамазанов, – говорю. – к доске.
– Отвечаешь? – говорит.
– Как понять – «отвечаешь»? Это ты должен сейчас отвечать, раз я тебя вызвал.
– Отвечаешь, что я отвечаю, раз вызвал?
– Ну, отвечаю, – говорю.
А что было сказать?
Этот говорит:
– Ну, и отвечай!..
И хлюп назад на парту. Недоросли ржут, конечно, от счастья. Что с них возьмешь?…
Да не обиделся я… Просто заметил однажды, что сам я, как бы, усыхаю, а ответственность во мне растет.
Действительно – отвечаю.
Не опаздываю никогда. Долги отдаю. Все платежи вовремя… В общем – дурак – дураком…
В 7 вечера в субботу с утра звонок…
Как это в семь вечера с утра?..
Да как-как! Просто кто-то звонит весь день с утра до вечера без перерыва. Не в дверь, Слава Богу, в телефон. Но всё равно же надо с лесов слезать, руки мыть, шея привыкла вверх смотреть – шею разминать… Чёрт с тобой, думаю, заодно “по малому схожу” .
“Иду по малому”, другой рукой говорю:
– Алё?
– Сорок три семьдесят пять шестнадцать?
– Да.
– Подняли всё-таки суки! Когда нужна была не выгонишь, а сейчас, когда час мой последний близок рожи не кажете!? Телефоны не берёте?
Голос знакомый, но всё равно с первого раза не могу определить. Конечно, так бы можно было «послать» да и всё, а вдруг знакомая?..
– Извините помехи Вас плохо слышно. Кто это?
– Воду выключи, слышнее будет…
– Да у меня тут прорвало… Ну, выключаю. Всё. Стряхиваю… Ой, опять плохо слышно… Повторите пожалуйста, кто это?
– «Повтолите позалуста!»… Нассать вам всем на меня… Что мне повторять, я и не говорила ещё ничего? Из ума ещё не выжила, как вы там все, толстокорые. Когда нужна была не выгонишь, а сейчас, когда час мой последний близок рожи не кажете!? Телефоны не берёте?.. Не узнают они кто им звонит! Коростелёва я Анна Алексеевна!
Да с укоризной так. Самое главное, что Коростелёва Анна Алексеевна ко всем подходит. Вспомнить не могу – кто это. Но с уверенностью сказать, что никого такого в моей жизни нет с фамилией Коростелёва Анна Алексеевна тоже не могу.
– Простите, какое несчастье, я сейчас супругу приглашу.
– Да уж сделайте одолжение! – ехидно говорит Анна Алексеевна…
Несу трубку в другую комнату – нету жены. Пошла-таки за водкой, «колода» вологодская. Проснулась совесть. «Чего тут обмывать? Эко дело потолки новые приклеить?»…
– Видите ли, Анна Алексеевна, супруга видимо в булочную вышли…
– Пи-пи-пи-пи…
Это вот что теперь делать? Сделал я уже «пи-пи»… Трубку бросила зараза! Номера не знаю, чтобы перезвонить…
Положил трубку, жду обратного звонка. Звонила же весь день. Значит, сейчас снова позвонит… Минут пятнадцать жду. Там клей сохнет…
Слушай! А может она померла в момент разговора? Господи, прости меня грешного! Да что же ж такое то… И «колоды» моей нету…
– Наконец-то! С утра упёрлась. Водку принесла?
– Какую водку? Я к соседке ходила духи мерять. С какой радости водку кушать?
– Да не с радости. С горя. Анна Алексеевна только что умерла.
– Какая Анна Алексеевна?
– Так Коростелёва же!
– Да ты что?…
Сидим, поминаем. Не чокаясь.
– Ты своим позвонил?
– Кому своим?
– Брату, золовке… Кому в таких случаях звонят?
– Чего я буду своим звонить, если Коростелёвы с твоей стороны?.. Золовка это чё?..
– Да нет с моей стороны Коростелевых…
– Здрасьте! А чего же она тогда тебя спрашивала?
– Кто?
– Да Коростелёва же!
– Так значит она не померла?! – и водку недопитую в шкаф тарит….
– Водку положь на место!
– Нарочно, тобы нажраться поминки придумал? А потом проговорился, козел?…
– Дура! Она во время разговора померла. Обозвала тебя сукой и померла!
– Это за что это сукой?!
– Суки, говорит вы! Когда нужна была не выгонишь, а сейчас, когда час мой последний близок рожи не кажете!? Телефоны не берёте?.. Да не чокайся ты!..
– Может материна какая подруга… Коростелёва… Коростелёва… Коростелёва…
– Да чья бы не была. Стыдно как-то. Когда нужна была не выгонишь, а сейчас, когда час её последний истёк рожи не кажем…
– А куда казать? Адрес-то хоть сказала?
– Говорю же не успела! Прямо во время беседы – пи-пи-пи…
– Вот ведь неудобно-то как… Я сейчас прозвоню друзьям родственникам… Да ты своих повспоминай… Не чокаясь…
В общем никого конечно не нашли. Клей засох. На душе тревожно было.
Я раз пять в «комок» бегал «освежаться». К утру только прилег. Да даже не прилег, а в диван падал – телефонный звонок. Прямо на лету, как лебедя. Дзынь! «Вот же» – думаю – «Окончательнейшие суки вы, товарищи Коростелёвы!»…
– Отец Николай?!
– Да… И отец (у нас со Светкой двойняшки, у тёщи ремонт пережидают)… и Николай…
– Умерла мама. Мы за Вами машину послали.
Пи-пи-пи…
Нет, ну как тут не ехать?.. Попытался жену растолкать. Куда там? «Колода» и есть «колода». Только время потерял, которое на переодёвку…
Вышел, как был.
Точно. Во дворе такси ждет. Какой-то мужик выходит.
– Здравствуйте, батюшка. Мне Ваш телефон по справочной дали. Миша просил побыстрей. Мы измучались все.
– Жена, извините, не может. Мигрень знаете… Перенервничала…
– Конечно…. Конечно…Вы ничего с собой брать не будете?
– А сколько надо?..
– Ну, вам видней… Ладно, если Вы не против, мы бы хотели по быстрому. Если честно, там не такие уж верующие… Просто принято… Как это?.. Отпеть в общем… Ну, вам виднее…
– Да отпеть надо конечно.
– Ну, вот и славно. Хотели, чтобы Вы заживо застали, и чтобы при Вас преставилась… Но уж как получилось, отец Николай…
Пьяная голова с трудом сопоставила события и разговоры.
– Стало быть, Вы хотите, чтобы я отпел? Вы серьёзно?
– Ну, а кто, батюшка? Геннадий Борисович захворали пьянством. От вас вот тоже пахнет, но вы хоть ходите…
Если бы я не был ответственный, послал бы всех и пошёл спать. Но люди же полгорода проехали. Горе у них. Что же я, как Геннадий Борисович что ли?.. Слава Господу мы хоть и принимаем, но не запойные… Собрался, как смог…
– Гони. Сделаем всё. Люди же. Не кошки какие-нибудь…
Ехали быстро…
– Батюшка просыпайтесь! Прибыли!
– А? Что?
– Покойница там. В доме…
Потемки перед рассветом. Какие-то люди ходят, как тени.
Прошли в дом.
Наклонились над гробом. Чернявая покойница поморщилась, когда я на неё дыхнул. А может, показалось…
– Простите, – прошептал хозяин, подавая руку, – Михаил. А почему у Вас на штанах написано «Адидас» и этой штучки с дымом нету на цепочке?
– Вы срываете меня среди ночи недоспавшегося прямо машиной и сейчас хотите, чтобы я уехал назад? – прохрипел я в ответ – Извольте. Где транспорт?
– Извините. Я же просто спросил. Почему Вы обижаетесь. Мы ничего не понимаем. У нас ещё никто никогда не помирал. Опыта никакого.
– Хорошо. Давайте без обид. Закапывать нельзя без отпевания. Это ясно. Всё сделаем, только не вмешивайтесь. Вы сами евреи, надеюсь? – почему-то спросил я
– Конечно… конечно… За это прошу не беспокоиться…
– Тогда принесите трёхлитровую банку томатного сока, открывашку, бинты, спички, постное масло, ножницы, два стакана и гречку…
– Гречку одну штучку или как?
– «Или как» конечно!..
Вокруг пошла суета. Действительность наполнилась смыслом.
Я вспомнил Рамазанова и подумал про себя: «Отвечаю!» …
– Всё!
– Что?
– Проснитесь отец Николай, мы всё принесли.
– Не сплю уже вторую ночь… Покойники мешками… Извините…
– Конечно… Мы понимаем… Даже вот у нас, хотя казалось бы…
– Откройте банку с соком… Дайте сюда…
Пить хотелось страшно. Как догадался про томатный сок?
«Не чокаясь!» – подумал я и сделал семь глотков.
Публика смотрела на меня с недоумением.
– На се-мя-си-цу-у-у! – церковно пропел я, повернулся направо, снова сделал семь глотков, снова пропел, снова семь глотков, снова пропел…
После нескольких оборотов в банке осталось на донышке.
– В огороде дерево есть?
– Есть.
– Какое?
– Груша.
– Пойдет. Вылейте остатку из банки под грушу, а саму банку отдайте бедным.
– А бедных где найдем?
– Не отвлекайтесь.
Я деловито проткнул ножницами оставшуюся от банки крышку, ещё раз утвердив население в мысли, что банка приносилась не зря и это часть ритуала.
– Налейте в один стакан масла… Просуньте один конец бинта в дыркину крышку (вот тут была маленькая шероховатость) и опустите в масло, а другой конец что б на два сантиметра торчал.
Я взял спички и зажег фитиль.
– А этот стакан зачем?
– Какой?
– С гречкой.
– В головах у покойницы поставьте, рядом с фитильком. Будем по всем обычаям отпевать…
Мысль лихорадило…Что же спеть то?…Погрустнее надо чего-нибудь. Может «Сиреневый туман»?.. В соответствии с цветом объекта?.. Я взглянул на гроб. Покойница играла желваками. Или показалось?..
Страха и неуверенности не было совсем. Просто находил выход из положения. Тем более дело серьёзное. Я же не мальчишка.
Решил свою спеть, народную. Подстроился, конечно, под церковное. Перекрестился и погнал:

А пожалел хозяин коня
Взял да помирать отпустил
Этот конь похож на меня
Не дожил… дожил… не дожил…

Всё вроде подходит. Пою тихо жалобно. Хозяева шепчутся:
– А чего он нашу покойницу конем называет? Если уж на то пошло – лошадь хотя бы…
– Тихо!… Кто их знает… Наверное, у русских обычаи такие – когда умер – пол отменяется…
– А может, бабушка за ЦСКА болела?
– Ты хоть помолчи, Ёсик. Тебе в школу через пять минут!
– Вот ещё! Не пойду я в школу на самом интересном месте.
– Говорила я – надо было раввина позвать!..
– Я же вам объясняю опять и снова. Раввин в запое, а синагога на замке. Не держать же нам её месяц. Раньше он не закончит.

А пожалел хозяин коня
Взял да помирать отпустил
Этот конь похож на меня
Не дожил… дожил… не дожил…

– Почему он все время поет один куплет? Припев почему не поёт?..
– Роза не позорьте меня. Это не концерт. Я слышал у них, у русских всегда всего по сорок… Даже градусов… Потерпим…
«Нальют» – подумал я и приободрился…
Сорок, однако, не выдержал на тридцать седьмом разе (да кто их там считал?) решил остановиться. Сердце зашлось. Хоть рядом c Коростелёвой ложись.
– Прости Господи грехи наши, прими новопреставленную рабу твою Анну Алексеевну Коростелёву! Аминь!… Можно зарывать…
– Миша, почему он нашу бабушку Милю назвал Анной Алексеевной Коростелёвой?
– Когда уж вы отстанете все от меня? Нету у них у русских в этих самых святцах Розы!.. Наверное…
– А Коростелёва стало быть есть?
– Всё, достали! В следующий раз, чтобы я чего-нибудь для вас старался!.. Никогда!.. Как кошек закопаю всех под грушей, никаких нервов нет!..
– Не пристало у гроба ссориться. Грех это. Где у вас туалет? – сделал я хозяевам замечание.
– Извините. Раньше мы под грушу ходили. Сейчас, наверное, нельзя… Я вас провожу…
Ловкая рука сунула мне в Адидас какую-то бумажку.
«Оп!» – подумал я, – «Значит, не нальют. Решили деньгами»
– Вы не провожайте. Я помню, где машина. Идите, распоряжайтесь…
– Спасибо батюшка.
– Не за что, голубчик.
– Ёсик, проводи батюшку…
На улице совсем рассвело.
– А я вас знаю, – сказал Ёсик, – Вы в седьмом классе ботанику ведёте, когда Лизы Ароновны муж Геннадий Борисович месяц пьянкой болеют.
– Молодец, отрок. Наблюдательный. Дай тебе Бог здоровья! Иди, сейчас будут конфеты раздавать…
Как оказался дома, не помню. Помню, что проснулся как всегда от голоса жены.
– Просыпайся алкаш. Доклеивай потолок, я клей размочила. Завтра на работу.
Жена стояла надо мной. Одной рукой раскручивала бигуди, а другой придерживала стакан с гречкой.
– Слушай, Светка, ты не помнишь, зачем у покойников в головах ставят стакан с гречкой?.. Это что я принес?
– Что?
– Гречку.
– От тебя дождешься. Тебе бы лишь бы повод за каких-нибудь Хрусталевых нажраться. Это я у соседей заняла.
– Не Хрусталёвых, а Коростелёвых… Почему я один должен был на похоронах отдуваться?
– Каких похоронах? Ты дрых всю ночь!
– Так я что, ночью не ходил никуда?
– Куда бы ты пошел, если ты ходить не мог?! Я тебя час поднимала на диван…
– Так я получается, как Геннадий Борисович… И денег получается нет?
– Каких денег?
– Где мои спортивки?
– У тебя на жопе – они к ней приросли!
Я проверил карманы. В одном хрустнуло.
«Слава Богу, я ещё хожу!» – подумал я.
В кармане был конверт.
– Дай посмотрю!
– Руки убери от добытчика! Спать меньше надо!.. Ладно. На, читай «кюпюру»!
Жена разорвала конверт и прочитала вложенную в него записку:
«Вообще-то она Миля Исааковна Туманд, а не Коростелёва»…
Денег не было. Денег не бывает никогда …