Когда кто-нибудь из наших учителей болел – я говорю «учителей», хотя у нас, кроме физрука Аванеса Кареновича, были одни женщины. Так вот, когда наши школьные «учители-мучители» болели, их практически всегда заменяла ОНА. Заменяла не ахти как, но уж как могла: все ж таки женщина старалась и руководство не подводила. Кто – «она»? Конечно же, наша библиотекарь Тамара Альбертовна, или просто «тетя Тома», как мы ее часто по-свойски называли.

Не то чтобы тетя Тома была очень уж добренькой к нам, обалдуям и обормотам, возвращающим ей учебники невесть в каком состоянии и никогда не просящим почитать хорошую книжку «для души». Да нет. Как почти все взрослые люди, вынужденные задержаться дольше, чем на час, в стенах этого детско-юношеского учебного заведения, Тамара Альбертовна не могла обойтись без ежедневного надрыва собственных голосовых связок – и, разумеется, отнюдь не от пения, а от привычного и в школе порой само собой разумеющегося ора на детвору.

Как любой уважающий себя воспитатель, нарываясь на пути в библиотеку или учебные кабинеты на «приколы» учеников друг над другом – в виде драк, побиваний портфелем по чьей-то макушке, либо на дикий, истошный детский визг, Тамара Альбертовна считала обязанностью и долгом чести гаркнуть на юных беспредельщиков – да так, чтобы перекричать всю эту распоясавшуюся и не менее горластую молодежь.

А ее собственный сын Роман был совсем не такой. Умный, тихий, чистенький и воспитанный мальчик, прилежный ученик, отличник. Вообще-то, Ромку я знала еще первоклашкой, он был младше меня на год. И он-то все годы своей учебы, в отличие от нас, недотеп, постоянно околачивался в маминой библиотеке, читая умные книжки да тихонечко, скромненько, почему-то всегда в одиночку, жуя где-то в уголке сытные материнские бутерброды с дорогой колбасой.

Роман Гамов – любимец учителей, гордость школы, гордость матери!

Как же она была рада и горда, когда ее сын, сдав экзамены экстерном, поступил – не куда-нибудь – в университет в Оттаве! Наверное, тогда только дошколятам и первоклассникам не показывала тетя Тома копии его документов о зачислении в солидный канадский вуз. Я и сама их видела.

«Ну почему же это не я? – думала я тогда с досадой. – И мои родители гордились бы…».

– Достойный парень растет, – говорили все о Ромке, почти открыто завидуя его счастливой матери.

Не знаю, помог ли Роме с поступлением его отец, потому что, говаривали, что он их к тому времени бросил, в другую семью ушел.

Тамаре Альбертовне было тогда лет сорок пять.

 

***

С тех пор много воды утекло.

Уставшая, я возвращалась с работы. От метро до дома – минут десять пешком. И школа, и вуз – давно за плечами. Тружусь, как вьючное животное, а материальный результат – почти ноль… А как хотелось родителям помочь, дом купить, по заграницам их повозить! Не вышло. Работаю-то, и ежику ясно, добросовестно, а получаю – копейки. Почему-то вдруг вспомнился Ромка. Вот кто всегда был – молодцом, всеобщей гордостью…

И тут – я глазам своим не поверила. Идет мне навстречу… как раз Тамара Альбертовна!

Я искренне обрадовалась: давно ее не видела. Все-таки неплохой человек из моего далекого детства… Мы ведь в те времена нередко общались с ней на продленках (я только сейчас вспомнила, что она ж и группы продленного дня у нас вела!), чай вместе пили со столовскими, пропахшими содой и плохим маргарином, «пирожными»…

Я радушно бросилась моей давней знакомой навстречу.

– А, здравствуй, – почему-то очень медленно произнесла она, слегка кося глазами. – Кажется, Стелла?.. Едва тебя узнать. Ты очень повзрослела.

Внезапно я поняла, что – нет, не она, а я – и как только я-то сама ее узнала?!

Тамара Альбертовна сильно поседела, посмуглела, осунулась. От нее отвратительно пахло дешевым спиртным, действие которого (может быть, отнюдь не кратковременное), как я теперь заметила, отчетливо пропечатывалось на всем ее, когда-то симпатичном, лице, искажало ее речь и походку. Мне стало за нее больно.

Спивается?! Наша библиотекарь, любительница книжек?! Но почему?!!

– Тамара Альбертовна, может, вам чем-нибудь помочь? – после некоторой паузы, оторопело, еще не придя в себя от увиденного, вежливо спросила я.

– Зачем? – нефальшиво удивилась она. – Ты что же, думаешь, я – нищая?! – казалось, женщина возмутилась. Но через несколько секунд добавила: – Хотя знаешь, Стелла, а у тебя небольшой суммы на хлебушек не будет? В долг. Я верну! Обязательно.

Денег у меня с собой не было. Да если б и оставались после магазина, – не любитель я пьющим людям деньги давать, только больше на погибель их обрекать. Совсем другое дело – именно что хлеб или другая какая еда или одежда.

Я от души предложила ей свежую сладкую булочку и большую пачку печенья. Она не отказалась – неожиданно быстрым, почти воровским, движением все спрятала в грязноватую, тоже не французскими духами пахнущую, рваную сумку.

– Ну, пока, – заплетающимся языком, грустновато промямлила она, сразу отчаливая.

И тут, видя ее удаляющуюся фигуру, я вспомнила, что рассказывали мои бывшие одноклассники: сын ее Роман уже несколько лет не шлет матери никаких посылок из-за рубежа, да и вообще не пишет. Бросил, забыл. Совсем. И о том, что Тамара пьет и попрошайничает, тоже рассказывали. И как я об этом забыла? Скорее, верить не хотелось…

И чем я могла ей помочь? И как? Хотя желание было. Я знала, что вразумлять алкоголика, да еще сразу после бутылки – бесполезно. И лишь всей душой молила Бога, чтобы выпивать она перестала, чтобы все у нее образовалось, наладилось. Я ее не судила – только сострадала.

 

***

И снова промчались целые годы.

Я снова возвращалась с работы домой – грустная, озабоченная какой-то неприятностью на работе. Шла от метро – как обычно, по тротуару, вдоль шоссе.

На расстоянии метра от меня остановился блестящий кремовый автомобиль. Меня окликнули. Кто это? Голос вроде был знакомый…

– Привет, Стелла!!!

Я подошла ближе к авто. Из его открытой дверцы неуклюже выходила упитанная, холеная, хорошо одетая женщина лет семидесяти с чем-то.

Тамара Альбертовна? Опять я была удивлена самой себе – что узнала ее. Вообще же – другой человек! Она не дала мне опомниться, затараторила:

– Знакомься, Стелла, это моя внучка Лиля – вон, в машине сидит.

Юная Лилия, не вылезая, через открытую дверь машины, вежливо поздоровалась – как мне показалось, с акцентом.

– Она почти месяц назад из самого Монреаля приехала – к родной бабушке! – трещала Тамара. – Сын так и не объявился, а она – сама меня нашла. Целый год собиралась, документы оформляла. А я так ждала ее – и видишь, дождалась.

Я была очень рада за Тамару Альбертовну. Ведь услышал Бог… Но как же моя знакомая так измениться сумела? Как, словно из пепла, из земной грязи выкарабкалась, поднялась?

Она словно мои мысли услышала.

– Ты удивляешься, что со мной все так хорошо? – заметила она, подмигнув. – А знаешь, я думаю, что мне когда-то твои булочка и печенье здорово помогли! Очень уж сладкими они оказались, милосердными, добрыми. Ты была единственной, кто меня тогда не осуждал. Я ела твои дары – и жить вдруг захотела, в Господа Бога и в себя поверила…

Я просияла. И куда исчезли мысли о неприятностях? Все это – такие мелочи! Ведь главное – ХОТЕТЬ ЖИТЬ. И хоть что-то сделать, чтоб и другим – этого хотелось.