Простые    истории.

 

 

 

«Помни  днесь  и  присно,  что

При  враге ненадобно  болтать. Ты  раб  того,  кто  сможет передать слова  твои.

Будь  в  жизни  незаметен.

Страшись  всегда  и  новостей  и       Сплетен».

 

 

 

–  Дождусь   я   наконец-то   чего-нибудь  веселого,  смешного  – тоска  и  серость,  не  только  за  окном,  но  и  впереди;  и  хотя  наше   трагикомическое  соединение – напоминает  хлипкий    дорожный  триллер… хотелось  бы  обойтись  в  дальнейшем  без   резких  огорчительных  катаклизмов.

Лиза  произнесла  монолог  с  чрезмерной  артикуляцией,  казалось,  наблюдала  и     оценивала   реакцию  зрителей. Но  услышал  её  только   один  верный  и  покорный  слушатель,  которому  по  роду  службы  положено  внимать  и  благословлять   все,   сказанное  своей  священной  половиной.

– А  тебя  совсем  не  веселит  такое  сверхъестественное  совпадение,  такой  нереальный,  какой-то  киношный  сюжет – даже  я  уже  настроился  после   приземления   на   минорно-мажорный  лад. Где  в  минусе – некое   бытовое  неудобство,  в  плюсе – новые  впечатления;  за  ними,  возможно,   свежие (ну  это,  видимо,   надо  закавычить)  соприкосновения  с  людьми. Потом,  ты  же  знаешь  мою  любовь  к  перемещениям,  тем   более  таким  неожиданным  и  не  запланированным.

– Да   уж   точно   мы  с  тобой  ни  разу  не  пережидали  время  в  таком  скромном  аэропорту,  в  таком  кавардаке  и  бедламе.

– Но  все  же, как  тебе  такие  совпадения,  такие  параллели,  ведь  будем  вспоминать  это  через  некоторое  время,  совсем  с  другим  настроением,  скорее  всего,  с  другим  знаком  и  уж  точно  с  гораздо  более  веселыми  нотками.

– Я  вижу,  ты прямо   всем  этим   наслаждаешься:  если  тебе   так  хорошо,  то  организуй  что-либо  интересное – может  быть  и  вправду   в  далекой перспективе  останется  в   памяти.  Да  и  хочется  разговорить   нового  кавалера  Наташи,  пока  они  не  сбежали  в  лаунж-зону – я  расслышала  их   тишайшие  переговоры.

– Хорошо,  Лиза.  Вернутся  разведчики,  и  начнем  встряхивать  воспоминания,  фантазии,  желания.

–  Теперь  хорошее,   я  считаю,  что  твой  совет     оказался  пророческим  и  уместным:  ему  здесь  вряд  ли  понравилось  бы. С  другой  стороны,  в  кои-то  веки  такой   декабрь:  буран  прямо  как  у  Пушкина,  да  не  в  степи,  а   по  всему  русскому  северу  и  центру.

В  этот  самый  момент  на  них  накатил  шум,  красиво  перекрывающий

традиционные  звуки  аэропорта:   гомон  пассажиров,  объявления  диктора,  редкий,   для  данного  дня,  рокот  самолетов, –  это  веселая,  разухабистая  компания,  но  уже  не  в  прежнем  составе,  а  вместе  с  новым  лицом – мужчиной,  пропитанным  многолетним    экваториальным  солнцем,  вернулась  со  свежими  идеями  и  озарениями.  Однако  Лиза   сразу  же  обратила  внимание  на  странное (можно  даже  сказать  наэлектризованное)  состояние  Кости  и  Наташи  и  несмотря  на  то,  что  с  ними  они  пересеклись  буквально   сейчас,  и  Костя,  к  тому  же  был  для   них   новой  фигурой,   все  равно  чувствовалась   критичная,  как  потом   обобщил   Тимур,  масса  ядра,  близкая  к   расщеплению.  Но   эти  слова   относилось   только   к  ним – молодой   человек,    неожиданно   внедрившийся  в  коллектив,  являл  собою  непроницаемую  и  в  тоже   время  располагающую  к  себе   особу. Но  как  только  он  открыл  рот  и  произнес  первые,  обычные,  стандартные   слова  приветствия-представления,  тут  же  Лиза (Владимир  чуть  позже)  узнали  в  нем – Вячеслава,  прежнего  любезного  контактера   Натальи,  милого   участника  их  египетской  одиссеи.  И  хотя  время  очень  сильно  изменило  его (в  лучшую  сторону: он  сильно  развился  физически;  и  заметно  отличался  от  аборигенов  земли  русской – каким-то  уверенным  светом  глаз,  знающим  себе   цену  обликом),  все  равно  простота  общения    осталась  прежней – обаятельной.  Рядом   с  ним  только  Валерия  выглядела   тождественно: её  легкий  путь  по  волнам  житейских   морей,  убедительное,  практически   в  любых  обстоятельствах,   достоинство   создавали   взаимно  покладистое   поле  общения   друг  с  другом,   что  они   и  демонстрировали,  открыто,   с   удовольствием. В  тоже  время, на  Якова  смотреть   было   больно:  прекрасное новообретение   на  глазах   становилось   ренегатом   и   непонятно   было,   каким   образом   будет  истребована   индульгенция?   Лера   после  непродолжительного   брака   с   Родионом   зареклась   гербово   декорировать   свои  отношения,  вследствие   чего   не  испытывала   жестких   терзаний   от  своих   шалостей  (да  и  раньше  не  переживала),   так   что   мучения  Якова   становились   перманентными    и   придавали   им – отношениям   не  только   горчинку,   но   и  перчинку.  Володя,  дабы  разрулить  предаварийное  движение   по  встречной,  резко  переключил  знаки  на  себя:

– Пока  вы,  друзья,  пиршествовали,  прогуливались,   мы  решали,  как  нам   всем   развернуть   время,  растянуть   его  в   какой-либо   любопытный   промежуток,  который   мы   бы  сами   и  наполнили.

Лиза,   с  любопытством   посмотрела   на  мужа – интересно,  когда   близкий  человек  передает   твои,   даже  не  слова,  а  интонации,  мысли   в  верном  направлении.  Стали   устраиваться  поудобнее:  не   обошлось   без   привычных   претензий   ученого   трио,   однако,   Яков   скучно   исполнил   свою   партию – он   все   ещё   нервно  посматривал   на   Славу;  однако   премудренькая  Лера   присела   рядом   с  ним,  подняла   и  положила  ноги  ему   на  колени,  и   он   растаял.

 

Бродя   по  забитым  залам   аэропорта,  я   порядком   надоел   сам   себе.  Нарезая   очередной   маршрут,   услышал   знакомый  фальцет   бывшего  однокашника   по  альма-матер, неожиданно –  провидение   снизошло  и   прислало  мне   интересную,  во  всех   отношениях   компанию.  Тимур   меня   познакомил   с  собравшимися,   пригласил   присесть,  угостил   чашечкой   кофе.  Надо  заметить,  дорожное  знакомство   имеет  свои   прелестные   особенности: скороговоркой  присматриваются,   поверхностно   прислушиваются,  нейтрально  поддакивают,  то  есть   оставляют    большую   нишу   для   личного   пространства,   в  которое   при   малейшем   неудобстве   ныряют.  Я  заметил,   что   знакомя   меня   с   пилигримами,   сам   он   запинался  и   даже  буркал   скороговоркой   некоторые   имена,   что   убедило   в   шапочном   знакомстве   Тимура   с   отдельными   путешественниками,   благополучно   возвращающимися   с  новых   мест   зимнего   паломничества:  с   Юга,  Юга-Востока,  ну   и,  в  крайнем  случае, – Юго-Запада.  Так   как   я  не  знал   никого,  первое  впечатление,  естественно,   было   весьма   поверхностным.  Начну   с  женщин,  я   всегда   обращаю  внимание   сначала  на   дам   и  часто   делаю   первые  выводы   о  мужчине – по  его  второй  половине.  Тем   более  их  было   только  три  и  это  не очень  четко  ложилось  на   традиции  выезда   на  юг,  а  уж   приезда,  тем  более. Мужчин  было  семеро – подруг  три;  как  я  понял  из  путаных  объяснений   Тимура,   команда  оказалась  сборной     двух  столиц:   номинальной  и  региональной  (бывшей,  в  прежние  времена,  культурной,  так,  во  всяком  случае,  принято  было  обозначать   свою  воспитанность).  Девушки,  мне  привиделось,  как  будто  намеренно  подобрались  совершенно  разные:  высокая   шатенка,  с  глубоко  скрытыми  глазами,  если  о  подобном  можно  сказать  фигурально,  не  выделялась  ничем  и  это  было  её  ключевой  особенностью;   в  тоже  время  весь  её  вкрадчивый,  писаный  сухими  мазками   облик,  одновременно  с  высоким  и  тихо  зовущим  голосом  эскизно  передавал  её  внешность  и  чуть-чуть  более. Здесь,  правда,  мои  наблюдения  прервали,  как  я  понял   в  дальнейшем,  продолжением   разговора,  который  я   ненароком   перебил. Речь  шла   о  таком    редком   явлении  как   обычный,  тривиальный  рассказ  о  своем  прошлом,  желательно      особенный  и  нестандартный.  Не  все  поддержали   сразу  такое   предложение.  Громче   всех  возражал  худенький,  остроносый   приятель   Тимура – он  все  время  пытался  подключить   к  своим  доводам  подругу,   решительно  разнящуюся   не  только  от  него,  но  от  всей  компании.  Лера – не  только  выделялась   внешне,  но  и  вела  себя  иначе: само  естество  прямо  и  незамысловато  выпирало  из   всех  её   внешних  и  внутренних  органов,  причем   столь   безыскусно,  что   проще  всего   было  назвать  её – дитем  природы,  хотя,   я  думаю,  здесь   лишь   мой  поверхностный  взгляд. Но  глаза  мужчин   на  неё  ложились   сладко – уж  больно  ладно  и  привлекательно  выглядела  сочная  блондинка,  а  это  всегда  дополнительный   бонус  для   будущей   мелодрамы. Её  оруженосец, вскоре  я  узнал   его  имя – Яков,  смотрелся   странно,  если  не  сказать  смешно: он  постоянно  теребил  и  задирал   Валерию  бессмысленными   замечаниями; со  стороны,   удивительно  было  наблюдать,  как   Лера  успокаивала  его  незатейливыми   и  ласковыми  пассами.  Наташа  была  более    привычна  и  для  глаз,   и  для  слуха: в  ней  сразу  ощущалось  легкое  обременение  дитем – не  тяжестью  ноши,  ни  в  коем  случае,  а  определенной  оглядкой  на  кого-то  вдали  с  неким   просительным  выражением  лица;  хотя  через  некоторое  время   я  в  этом,  на  первый  взгляд  легко   читаемом  человеке,  обнаружил  такой  ящичек  Пандоры,  что  остальные  девушки  показались  наивными  простушками. Я  довольно  быстро  заметил  странную  геометрию  между  двумя  мужчинами  и  Наташей – такой  корявый,  надломанный  треугольник,  состоящий  из  хаотичных  линий, неизвестно  где  встречающихся. Константин,  мне,  по  первому  впечатлению,  не  показался  homo cogitus,  скорее  человек  успешно  потребляющий. Он,  безусловно,  знал  себе  цену  и  вполне  успешно  превращал  свои  ценностные  возможности  в  мажорные. Да  и  внешне:  он был  по-спортивному  подтянут,   не  вычурен   в  одежде,  хотя  самый   завалящий  кутюрье  отметил  бы  в  его  наряде  спокойную   не броскость  хай-класса. Вячеслав  в  отличие  от  своего  визави  серьезно  выпадал  из  ансамбля,  прежде  всего  внешне – правильной  смуглостью  кожи,  видимо  нажитой  многолетним   пребыванием  в  зоне  низких  широт,  совсем  не  такой,   как  у  других  путешественников,  лихорадочно  атакующих  южное  светило (часто  с   привычными   последствиями);  он  вообще  не  демонстрировал  себя  никак – ни  за,  ни  против,  только  была  заметна  неуловимая  ирония,  даже  я  бы  сказал  самоирония,  толком  не  понятная,  во  всяком  случае,  мне,  как  бы  существующая  вне  времени,  вне  места. Они (Костя  и  Слава) – это  легко  читалось,  были  давно  и  плотно  знакомы  друг  с  другом,  но  очень  сдержанно  общались   между  собой,  не  вынося  диалог  на  публику,  но  находя  другие  способы  взаимодействия:  мимику,  жесты,  взгляды. Наипростейшим   было  бы  поместить  Наталью  в  центроид    отношений  и  этим  объяснить  банальность  треугольника,  но  очень  не  хотелось  упрощать  и  обобщать  жизнь  ради  классической  схемы. Кто  ещё остался  неохваченным  моим  зорким  взглядом?  Мой  прежний  сокурсник – Тимур,  понятно  представлял  собой  не  того,  знакомого   мне   шалопая,  какими  мы  все  были  в  определенном  возрасте,  в  известных   обстоятельствах. Внешне  он  почти  не  изменился – что  такое  5-7  лет  при  взлете;  а  из  двух-трех   фраз   сложно  признать  изменения   в  человеке   из   прошлого.  Вот  и  наступил  черед  его  питерских  приятелей,  может  быть  и   друзей,  но   об   этом    судить  сложно,   тем  более  точно,  при  беглом  знакомстве. Яков – я  уже  подметил  выше,  отличался  нервическим  темпераментом,  правда,  легко  управляемым  девушкой,  подозреваю,  что  практически  любой;  Родион –   оставался  вне  перекрестных  отражений – туманно,   зыбко  я  припоминал  отдельные  обрывки  разговоров,  особенно  при  ночных  глинтвейновых  посиделках,  где-то   вроде  мелькало  имя  Радик,  но  пока  ничего  существенного   вспомнить  не  мог. Подожду.  Остались  двое:  Владимир  и  я. О  себе  не  буду – скромным  надо  быть;  не  принято  у  нас  копаться  в   собственном,  в  чужом – за  милую  душу. Володя,  на  мой  взгляд,  настолько  слился  со  своей  молодой  женой,  что  производил  впечатление  долгожителя  брачного   профсоюза. Их  степенные  речи,  мягкие,  спокойные  взоры – наполняли  всю  близлежащую  территорию  такой  дремотной  аурой,  какую  с  трудом   и  большим   напряжением  создают  доморощенные  экстрасенсы  на  своих  шоу,  впоследствии,   обосновывая    свою  состоятельность,  скорее  даже  состояние   умением   работать   с   массами. Однако  сие  мнение  я  вскоре  изменил: в  здешней   тишайшей  сеньории  бушевали  серьезные  страсти,  приглушенные,  но  не  истребленные:

« Друзья,  вскричал,  послушайте  меня: сюда,  ко  мне,  пусть каждый  тянет  жребий!»

Так  кончился  пролог  и  начался  1-ый  тайм  или  первый  акт – это  кому  что ближе  по   интересам.

«Решению  судьбы  все  покорились. И  рассказать  нам  story  согласились».

 

Рассказ   Якова.

– Всегда  мне  уготована   особая  роль:  неизменно  я   спереди – когда   пахнет  жареным,   а  сзади – когда   распределяют  победные  медальки.

Володя  решил  все  же  подтолкнуть  Якова  к  действию  и,  желательно,   увлекательному:

– Давай  не жаловаться. Отнесем   твои  слова  к  прологу,  который  настраивает нас   к   слушанию  забавной  истории.

–  Я…  у  меня  как раз  история совсем  не  юморная – вижу,  вы  на   это  настроились;  скорее  в  тренде  современного  желтенького ТВ,  однако  данная  семейная  летопись  правдива,  хотя  и  прозвучит  неожиданно  для  моих  друзей.  Я  никогда  раньше  не  касался  этой  темы,  на  самом  деле    раньше  беспокойно  было,  по  разным  причинам,  рыться  в  домашних  запасниках.

Мой  дед,  Яков,  меня  назвали  в  честь  него,  во  время  гражданской  войны  в  Испании  занимался  вывозом  детей  и  раненых  в  Советский  Союз.  Их  доставляли  в  Одессу  на  больших  транспортных  судах,  которые,  в  свою  очередь,  привозили  оружие,  продукты  и  все  необходимое  для  войны  и  тыла  в  Испанию – это  происходило  очень  давно  и  я  не  историк,  чтобы   вам  точно   изложить  по  датам    перипетии  тех  событий – поэтому  расскажу  только  о  маленькой  семейной  истории  далекого  прошлого.  После  того,  как  последние  транспортники  прибыли   в  Одессу,  деду  поручили  отвезти  группу  ребят  в  детдом  в  Подмосковье;  расположен   он   был  в  старинной  дворянской  усадьбе.  Его  самого,   в   свою   очередь,  перевели  в  «отдел  детских  домов  специального  назначения».  К  нему  сильно  привязалась  маленькая  девочка,  у  которой,  дед  это   выяснил  позже,  не  осталось  никого  из  родных –  подробностей  их  судьбы  я   не  знаю.  И  вот  пока  их  перевозили,  пока  устраивали    дед  Яков  и  девочка настолько  прикипели  друг  к  другу,  что,  в  конце  концов,  он  её  вместо  детдома  привел  в  нашу  семью.   До  сего  момента   история  достаточно  привычная,  во  всяком  случае,  в  то  время  так   происходило  довольно  часто  и  не  требовало  длительной  бюрократической  тягомотины.  Абелла – имя  девочки,  была  родом  из  Наварры;  точнее   о  её  родном  месте  могу  сказать   только   то,  что   где-то  рядом  с    монастырем  бенедиктинцев,  то  ли  Лейре,  то  ли  Лейреко.  Отец   рассказал  мне,   вкратце,  историю   монастыря: он  был  построен  в  IX—XII  веках,  но  «Старый» монастырь  сохранился  лишь  фрагментарно: северная стена  с  порталом,  окнами  и  рядом  подковообразных  завершений,  ещё    дошла  до  наших  дней  старинная  квадратная  башня.  Так  вот  после  кровопролития  1938  года,  дед  с  группой  наших  военспецов  оказался  как раз  в  этом  районе  с  заданием  вывезти   оттуда   раненых  лидеров  республиканцев  и  заодно нескольких  сирот,  которых  приютили  монахи,  никоим  образом  не  выказывавших  симпатию  ни  к  одной  из  сторон  войны. Как  им  удалось добраться  до  Барселоны, пробиваясь  между  армией  генерала  Мола  и  фалангистами  южного  крыла – это  отдельная  песнь (а  у  меня  в  данной  истории  другой  именинник, скорее –  именинница);  так  вот,  практически  сразу   после   этого  рейда  всех  их    посадили  на  тот самый  пароход.  Едва  ли   не  последний! Пчелка – так  звали  девочку  дома,   у  нас  сразу  потеряла  первую  букву  в    имени,  и  стала  она  –  Белла. Два  последних  года  были  для  неё  не  только  трагическими  из-за  потери  родителей,  они  были  кошмарными   вообще – на  самом  краю   существования;  это  время   многих   ставило  у   самой   грани  и  за   ней.    Потом,  оказавшись  в  Москве  1939 года,  окруженная любовью,  не  только  семьи,  но  и  всех  вокруг, пчелка   ожила  и  расцвела. Возраста  она  была  чистого,  не  порченого – 10 лет,  ума – восприимчивого, хваткого: сразу  отлично  пошли  языки,  гуманитарные  предметы,  с  креном  в  искусство  и  литературу. Белла  экстерном  пролетела  среднее образование  и  поступила  в   Военный  институт  иностранных  языков,  само  собой  с  её  анкетой  и  уровнем  знаний  все  складывалось  удачно,  и  даже  скорый  брак  в  18  лет  не  остановил  горячую  пиренейку  на  взлете. Только  проблемой  все-таки  стал  жених: профессор,  зав.  кафедрой,  правда,  с  небольшим  изъяном – он  был  старше  Беллы  на  33 года.  И,  несмотря  на  все  его  достоинства,  он  забыл,  что «жениться  следует  ровне  с  ровней,  и  однолеткам  в  паре  быть  одной.  Попав,  однако,  в  старую  ловушку,  он  не  пролить  старался  счастья  кружку».  И  так  как  «она  была  стройна,  гибка,  красива,  бойка,  что  белка,  и,  что  вьюн  игрива»,  он  недолго  нес  столь  ценный  груз,  хотя  Абелла  ни  разу  не  дала  зафиксированного  повода,  для  отставки.  Разошлись  они  так  же  скромно,  как  и  сошлись:  были  внятные  причины,  как  для   первого,  так  и  для  второго. Дед  предполагал  о   «невыносимости  постоянного  сомнения»,  и  если  я  в  юности  совсем  не  понимал  глубины  и  точности  этих  слов,   то   сейчас  уже   познал  сам  в   полной  мере. После  развода  Белла,  уже   аспирантка,  чуть  позже  доцент,  поимела  не  просто  успех – триумф  своего телесного  магнетизма  для  армии  воинов,  вернувшихся  с  победой. Но   то,  что    может  быть   казалось  откровенным  эротизмом (слово  почти  не  применяемое  в   то  время) – всего  лишь  выделяло  её  из  обычного,  привычного  ряда,  по  своему  привлекательных  отечественных  женщин.  Таков  антропогенез  моей  жизни: я  думаю,  кто-то,  конечно,    догадался,  о  ком  я  так  долго  рассказывал – о  своей  бабушке. Абелла  еще  три  раза  официально  регистрировала  брачный  союз,  для  неё  было  неприемлемым  вступать  в  отношения  де-факто,  без  де-юре. Конечно,  сказывалась  природа  католички  с  одной  стороны  и   нефламенкость  наших  мужчин  с  другой.  Может  быть  в  этом  больше  её  вины,  чем  нашей,  но   с  возрастом  она  все  же  обтесалась   до   традиционных   лекал  и  стала  своей  среди  чужих. Вот  так  между  вторым  и  четвертым  браком  появился  мой  отец  и  его  сестра – моя любимая  тетя  Роза.

– Вижу  по  вашим  глазам,  что  мой  рассказ  кажется,  пусть  извилистой,  но  обычной  семейной  хроникой   и,  предвидя  такое, – прошу  ещё  немного  внимания,  так  как  главное  ядрышко  впереди.

Самыми  тяжелыми,  с  точки  зрения  вживания,  для  бабушки  оказались  не  морозные  зимы,  как  можно  было  предположить,   а  мрачные,  серые  дни  и  недели,  когда    солнце  проживало  свои  дни  где-то  на  далеких  берегах.  В  конечном  итоге  её  сердце  не  ужилось  с  нашей  мглой: острая  форма  ишемической  болезни  унесла  пчелку   в  мир  иной  на  46   году  жизни;  тогда  я  ещё  не  родился  и  лишь  по  фотографиям  и  рассказам  отца  представлял  её – совсем  молодой,  красивой,  так  и  не  покорившей  возраст  успокоения. Вот  и  подошел  я   к   точке  невозврата  моего  откровения. В  1995  году  мне  пошел  10  год  жизни;  в  один  из  длинных  книжных  вечеров (осень – лучшее  время  для  книголюбов) отец  торжественно  посадил  меня  напротив  себя  и  сказал:

– Ты  уже  взрослый  и  должен  не  только  отвечать  за  свои  поступки,  но  и  иметь  мужество  принимать  решения. Семейные  решения!

После  этих  слов – а  они  меня,  откровенно  говоря,  испугали,  ну  что  вы  хотите  от    десятилетней  малявки,  он  рассказал  мне   историю  тайного  завещания  бабушки,  то  есть  не  того  стандартного  набора  материальных  мелочей,   которые  знакомы  всем,  а  тщательно  хранимой  сокровенности – известной  только  Абелле и  моему  отцу.  А   с  этого  дня  и  мне!  Речь  шла  не  просто  о  предмете  уникальной  ценности,  не  только   о  его   материальной  составляющей – нет,  прежде  всего,  об  его  исторической,  общемировой  значимости. Бабушка   перед  конечными  своими  горячечными  приступами успела  подробно  сообщить   сыну  последнюю  волю.  И  исполнить  её  надлежало  нам  с  папой.

Почти  все  слышали  что-либо  о  чаше  Грааля,  но  мне  кажется,  всё  больше  на  уровне  мифов  и  сплетен. Обычно  считалось,  что  это  чаша  с  кровью  Иисуса  Христа,  которую  собрал  Иосиф  Аримфейский  с  тела  распятого  Христа. То есть  –  она  стала  прообразом  святынь – драгоценных символов  и   материальных вместилищ,  имеющих   целительную  силу.  Считается,  что  сия  чаша  служила  Христу  и  апостолам  во  время   Тайной  вечери,  была  потиром (сосудом  для  причащения)  первой  литургии. Фактически  чаша  не  просто  символ  Веры, а  евхаристический  знак  первого  причастия – реликвия  первозданного  духа.  Существовали  несколько  версий  судьбы  святой  чаши: одна  из  них  отправляла  чашу  самим  Йосифом  в  Британию  в  местечко  Гластонбэри. Предполагали,  будто  чаша  Грааля  укрыта  где-то  в  подземельях  аббатства  Гластонбэри,  другие  называли  возможным  местом  хранения  волшебный  замок  Сальват  на  севере  Испании. Сегодня  единственным  экземпляром,  признанным  Ватиканом  в  качестве  подлинного,  считается  чаша  Кафедрального  собора  Валенсии. Это  такой  образовательный  экскурс  по  предмету  моего повествования.   На  самом  деле,  пусть   мои  слова  кажутся  фантасмагорией,  чаша  была  привезена  бабушкой,  в  далекие  от  нас  времена.  Реликвия  скрытно  хранилась  в  нашей  семье,  и  я  стал,  собственно,  вторым  после  отца  человеком,  который  не  только  узнал  об  этом,  но  и  увидал,  более  того,  держал  в  руках,  любовался  её,  пытался  познать  тайный  дух,  сакральную  ауру  вековечного  сосуда.  Чаша  подобна  той,  что  выставлена  в  зале  капитула  собора  в  Валенсии – темно-коричневого  агата,  но  без  оклада  и  без  ножки – без  испанских  ювелирных  красивостей  средневековья; в   ней  сама  суть,  сама  сущность – такова  истина первородного  Абсолюта.  К  ней  не  надо  добавлять  пышных  прибамбасов  католических  дарохранительниц,  сама  по  себе  она –  Всё. Я  рассказываю   о  собственных  ощущениях,  тем  более,  тогда  мне  было  11  лет,  и  острота  восприятия  была  из  ряда  вон  выходящей. Когда  я  держал  чашу  в  руке,  то   истории  тысячелетней  давности  роились  в  голове;  добавил  свою  толику  отец –  он  был  прихожанином  единственного  в  Москве  никогда  не  закрываемого  католического  собора  Святого  Людовика,  что  на  Лубянке: тогда  он  поведал  мне  всю  историю  нашей  семьи  и,  по  сути,  привел   меня  к  храму.

Бабушке  передал  чашу  монах-хранитель  того  самого  монастыря,  откуда    дедушка  забирал  беженцев  и  раненых. В  этот  момент   война  оказалась  совсем  рядом  и  монах,  опасаясь  потери  раритета,  отдал  её  на  сохранение  моей  бабушке,  взяв  с  неё  клятву  на обязательное  возвращение  реликвии  назад. Подхожу  к  финальному  аккорду: на  следующий  год  после    разговора  с   отцом    мы  отправились  в  Испанию,  самостоятельно  оформив  туристическую  визу. Для  меня  эта  поездка  была  первой,  если  не  считать  короткого  вояжа  на  математическую  олимпиаду  в  Польшу.  Летели  мы через  Мадрид,  но  с  очень  коротким  стыком,  и  планировали  остановиться  там  после   исполнения основной  цели. В  Памплону  прилетели  поздним  вечером,  остановились  в  небольшом,  скромном  отеле  в  центре (это  сейчас  я  оцениваю,  таким  образом,  его  непритязательность,  тогда  он  показался  мне  великолепным). Утром  отец  взял  такси  и  минут  за  сорок  мы  доехали   до  монастыря.  Он  не  произвел  какого-то  большого  впечатления  на  меня,  да  и  мог  ли  я  в  том возрасте  быть  ценителем  архитектурных  форм  и  стилей. Запомнились  только  арочные  колонны  с  непомерно  тяжелыми  капителями,  как  будто  встроенными  в  середину,  но  потом  во  взрослые  годы,  просматривая  фотки,  я  разобрался  в  своих  наивных  детских  впечатлениях. Я  в  то  время  ещё  плохо  знал  испанский,  так  что  сейчас  во  мне  в  основном  папины  диалоги  с  их  последующей  расшифровкой. Отец  вел  себя  на  редкость  спокойно – это  было  необычно,  не  свойственно  его  натуре; он  долго  бродил  около  алтаря,  амвона,  выходил  во  двор,  общался  с  монахами,  в  конце  концов,  его  свели  с  пресвитером  и  только  после  долгого  разговора  с  ним  отца  познакомили  с  очень  древним  монахом,  как  я  потом  узнал,  хранителем  священных  реликвий. Так  прошел  первый  день. Отец  только  в  конце  второго  дня,  уединившись  от  всех,  включая  меня,  в  подробностях  изложил  ему  нашу  историю. А  вот  передать  чашу  он  хотел  при  мне  и,  как  рассказал  потом,    его  также  попросили  сделать  это  сокровенно,  не  привлекая  внимания. Задумали  утром   исполнить  последнюю  волю  Абеллы,  так   достаточно  казуистки  –  не  в  своей   стилистике   объяснил  отец  суть  принятого  решения. Отец  долго  не  мог  уснуть  и  всё  время  обращался  ко  мне  то  ли  за  советом,  то  ли  успокоением  каких-то  своих  мыслей;  сейчас  я  понимаю,   что  это  был  разговор  с  самим  собою.  И  вот  на  рассвете  отец  передал  монаху  чашу.  Святой  сосуд  в  его  руках  и  в  лучах  южного  солнца  преобразился: как  будто  вся  накопленная  и  сжатая  северными  ветрами  красота  вырвалась,  наконец,  наружу. Агат  из  темно-коричневого,  почти  однотонного  внезапно  стал  играть  протуберанцами  вертикальных  лучезарных  бликов – неровных,  хаотичных,  нервных,  первозданных  как  сама  мать-природа. У  меня  до  сих  пор  та   картина  стоит  перед  глазами – словно  могучее  откровение  жизни. Монах-хранитель  повел  нас  в  темные  подвалы собора;  в  одной  из  комнат  он  усадил  нас  за  стол,  угостил  монастырскими  напитками   и    поведал  легенду   о  происхождении  реликвии.

Настоятель  древнего  монастыря  пытался  разгадать  тайну  вечности: он  не  понимал,  как  можно  жить  вечно  и  не  стать  несчастным? Он  просил  Бога  дать  ему  ключ  для  понимания  этого. Однажды  настоятель  прогуливаясь,  добрался  до  фонтана  монастырского  сада  и  присел  отдохнуть. В  тот  самый  момент  пение  соловья  очаровало  его,  и  он  стал  слушать.  Когда  он  спохватился,  было  поздно,  и  он  быстро  направился  в  монастырь,  чтобы  успеть  к  вечерней  службе.  Он  не  сразу  увидал  монаха,  в  странном  облачении,  неспешно  идущего   за  ним.  Когда  они  подошли  к  входу  в  обитель,  произошла  заминка: проход  им  загородил  послушник,  ни  он  не  узнал   настоятеля,  ни  настоятель – его;  но  настоятель  так  уверенно  гнул  своё,  что  он,  в  конце  концов,  пропустил  их. Так  как  в  обители  никто  не  узнавал  пришедших, то  стали  рыться  в  старинных  книгах  об  истории  монастыря  и  выяснили,  что  более  400  лет  назад  пропал  настоятель. Сие  открытие  было  оглашено  в  главном  зале, и  в  этот  момент  свод  открылся  и  торжественный  голос  изрек:

– Если так  быстро  для  тебя  прошли  400  лет,  слушая  пение  соловья,  если  для  тебя  одним  мгновением  пронеслись  события  в  соборе  Святой  Софии,  представь  себе,  как проходит  время  в  компании  с  Богом.

Так  настоятель  понял  мистику  вечности. Потом  он   вспомнил всё:  и   последнюю  литургию,  и  чудо  евхаристии,  произошедшее  с  ними,  и  такое   неожиданное  перемещение  к  дому   божьему.  Он   вспомянул,  как    во  время праздничной  литургии  в  великий  Собор  Святой  Софии  ворвались  янычары  Мехмета II – они  убили  всех,  кроме  настоятеля  и  монаха,  стоящих  с  Чашей,  в  которой  вино  обратилось  в  кровь  –  в  тот  же  миг  они  оказались  около  монастыря. Вот  таким  образом  чаша  Грааля  обрела  свою   обитель. Сама  чаша в  собор  попала  из  православного  собора  города  Патры,  куда  её  привез  Святой  Андрей  Первозванный,  в  свою  очередь,  получив  из  рук  Иосифа  Аримафейского,  важного  члена  Синедриона.

А  закончил  он  своё  повествование  словами  благодарности   отцу  и  покойной  бабушке и  последней фразой:

– Мы  всегда  веровали  в  божественное  возвращение  Святого  Сосуда  и  готовы  были  ждать  столько,  сколько  Богу  угодно.

 

Я  с  большим  интересом  ожидал  поток  вопросов,  сомнений,  нетривиальных  версий,  но  к  моему  разочарованию  он  состоялся  бессловесно –  только  мимикой   и   взглядами. Яков,   после  своей  истории,  сразу  встал  и  ушел,  как  он   выразился,  по  делам. Образовалась  небольшая  пауза  перед  следующим  сказителем – Лерой;  мне  интересным  показался  такой   своеобразный  фортель  жребия. Более  разных  людей,  на  первый  взгляд,  сложно  подобрать  даже  при  активном  желании,  тем  паче,  связанных   друг  с  другом  короткими,  сокровенными  нитями.  После  необычного,  можно  сказать   сказочного  повествования,  многое  в  Якове   проявилось  иначе,  чем  при   беглом  знакомстве:  во  всяком  случае,  я  вспомнил  его  вспышки  гнева  и  ревности  с  большим  пониманием,  и  быстроту  возвращения  в  нормальное  состояние  тоже.  Да  голос  крови,  как  бы  он  не  подвергался  сомнению  некими  специалистами  пушистого  крыла,  подпитывает  наши  поступки  настоящим   духом   сокровенности   и  в   конечном  итоге – истинности. Ну  вот,  кажется,  все  вернулись (включая  Якова)  и   соревнование  менестрелей   продолжилось.

 

Рассказ  Валерии.

Моя  история  совсем  не   такая  живописная,  какую  мы  услышали    от  Якова;  я   не  буду  тут  жаловаться  о  моем   полном   неведении    Яшиных  легенд,  я  думаю,  это  мы    выясним  с  ним,  отдельно,  в  темном  углу  у  стеночки,  потом.  Мне  пришла  в  голову  неожиданная  мысль:  дабы  не  выдумывать  и  выжимать  из  себя  что-то  маловразумительное,  лучше  я  прочитаю  вам  заметки  моей  французской  подруги   о   нас.  Записала  она  их,  работая  со  мной  в  одном  шоу,  дописала  потом  дома – в  Бордо.  Сама  она  из  смешанной  семьи,  где  бабушка – русская  и,  видимо,   очень  близкая  по  духу  своей  внучке,  иначе  она  вряд  ли  знала  бы  русский  язык   так   хорошо.  С  Ириной (или  Ирэн)  мы,  не  сказать,  что  сильно   сблизились  сначала,  но  после  моей  поездки  к  ней  и  совместной  работы  сообща  нам  стало  как-то  хорошо  друг  с  другом… Прошу  без  ухмылок – все  на  душевном  уровне. Мы  с  ней,  и  после  моего  возвращения  в   Питер,  много  общаемся,  благо  в  настоящее  время – не  проблема  быть  на  расстоянии,  и  в  тоже  время –  рядом;  ну  что  я  говорю  элементарные  вещи. Ну,  вот,  наконец,  открываю  планшет  и  начинаю:

–   Записи  мои  фрагментарные,  ты  уж  не  обессудь  Лера,  я  их  и  не  правила  особо.

Есть  качество,  приводящее  наших  мужчин  в  абсолютный  восторг – очарование  русских  женщин,  резко  диссонирующее  с  нашим  французским  дамским  фрондерством.  Даже   charme,  столь   назойливо  внедренное  в   сознание   людского  потока – это другое. Еще  замечательно,  в  смысле  удивительно  то,  что  женщины  очень  редко  и  мало  говорят  о  сексе,  даже  в  такой  среде,  где  это  кажется  нормой.  Разнообразные  постельные  подвиги  мужей,  любовников  тем  паче  не  являются  любимой  темой  для  обсуждения. Такая  дилемма:  тратится  масса  энергии  для   того,   чтобы  выглядеть  сексапильно,  но  при  этом  сама  тема  в  некоторой  степени  табуирована. Мне перед  отъездом  говорили,  что  русские  женщины  одеваются  как  проститутки. Это,  конечно,  ложь,  хотя  юбок  короче,  чем  в  Москве,  я  не  видела  нигде.  И  это  при  минусовой  температуре. Думаю,  что  такие  оборотные  высказывания  вызваны  глухой  завистью  по  отношению  к  стройным  ножкам  твоих  соплеменниц. Когда  я  ближе  познакомилась  с  россиянками,  в  том  числе  в  Москве (я  со  временем  узнала   много  очень  красивых  девушек  других  национальностей,  особо  отмечаю  татарок),  то  поняла,  что  в  России  избыток  красивых,  хорошо  образованных,  компетентных  женщин  и  дефицит  работных  мужчин,  без  вредных  многообразных  зависимостей.  Ты  понимаешь,  что  я   имею  в виду?   Правда,  и  мужчины  воспринимают  женщин  как  существ  более  высокого   порядка: вообще-то  они   считаются  более  образованными,  культурными,  утонченными,  чем  мужчины  и  это  при  всем  том,  что  они  в  тоже  время,  естественно,  более  эмоциональны  и  слабы. Русские  мужчины  бывают  настолько  галантны,  что  не   сразу   привыкаешь  к   тому,  как   они   придерживают  дверь,  платят  за  кофе,  подают  руку  при  выходе  из  транспорта,  кстати,  совершенно  не  преследуя  цели  завести  интрижку.  Правда  это  все  же  больше  касается  Петербурга,  а  не   Москвы. Но  думать  о  том,   что  мужчины  доминируют  во  всем  и  везде  не  правильно:  слабый  пол   предоставляет  мужчинам  возможность  почувствовать  свою  значимость,  важность,  в  тоже  время,  манипулируя  русскими  мужчинами  и  добиваясь  многого  хитростью.  И  вообще  жить  намного  легче,  когда   показываешь  себя  слабой,  беспомощной,  имеющей  надобность  в   мужской  опеке. В  целом,  я  почвы  для  развития  нашего  феминизма  в  вашей  стране  не  обнаружила. Ещё  для  меня  оказалась  большим  откровением  та  часть  русской  аудитории,  которая  до  сих  пор  живет  рядом  с  миром  классики: в  литературе,  в  искусстве,  в  истории. Это   понятно – русская  культура  внесла  такой  вклад  в  мировую,  что  современный  пиетет  и  живой   интерес   у  вас  сильно  отличается  от  наших  сегодняшних  реалий.  Но,  с  другой  стороны,  та  часть  мировой  культуры,  которая  обращена  к  модернизму,  к  авангардизму  не  пользуется  широким  успехом. Я  обратила  внимание,  на этот, такой  сущностный  для  вас  перекос:   у   моих  собеседников,  когда  я  касалась   тем  современных  веяний,    настоящего  понимания  и  перенимания  я  не  заметила,  хотя   отдельные  поклонники,  безусловно,  есть.

Поражает  всеусердность  и   занимательность,  с  которыми  русские  люди  проявляют  себя  в  общении  друг  с  другом,  да  и  не  только – узнав,  что  я  француженка,  забросали  меня  вопросами  такого  рода,  какого  я  совсем  не  ожидала.  Почему  я  так  хорошо  говорю  по-русски?  Разве  Ирина  французское  имя?  Почему  у  нас  такие  хорошие  дороги?  Почему  испортились  межгосударственные  отношения?  Причем  мелких  тем,  приземленных  вопросов  не  было. Только  о  жизни  и  смерти,  о  любви  и  ненависти,  о  насилии  и  ужасах  войны,  о  катастрофах  и  о  китайской  мифологии. Необыкновенная  увлеченность  беседой –  не  для  проформы. Мне  сначала  казалась  непривычной  такая  открытость,  а  сейчас  после  возвращения  домой, её   как  раз  сильно  не  хватает… Я  прочитала  предыдущий  текст  и   пришла  к  выводу,  что  и  на  меня  подействовала  атмосфера русского  тягучего инфернального  пространства – вместо  спокойного  внимательного  наблюдения  получился  какой-то  панегирик,  почти  ода  радости  и  счастья. Исправляюсь! Продолжить  заметки   хочу    более спорными  моментами. Огромный  пласт –  коллективные  действия,  общинные  так  сказать. Можно  много  об  этом  срезе  русской  жизни  читать,  слышать,  но  лучше  один  раз  увидеть  и  окунуться  в   него   самому. Пожарить  шашлык,  собраться  на  пикник – не  важно,  какая  погода,  какое  расстояние  надо  преодолеть –  без   проблем.  Главное  вместе  и  все  довольны. Молодое  поколение,  да   и  не   только  молодое –  это земля  обетованного  материализма,  лихорадочно  рвущегося  к  ранее  малодоступному  обществу  потребления,  в  Москве – особо  и   без   сантиментов. Город – в  высшей  степени  анти сентиментальный. Прямо  яркий  пример  эволюции  в  действии.  Слабые – на дно,  где-то  фигурально,  а  где-то  реально,  сильные – наверх. Жители  Нью-Йорка  нервно  курят  в  сторонке. О  выпивке  хочу  сказать  совсем  не  тривиальные  слова. Мне  кажется,  что  многовековая  культура  потребления  спиртного  выработала  свою  манеру  поведения. В  отличие,  от  молодых  людей   Германии,  Скандинавии,  других  северных  стран,  где  молодые  парни,  пьяные  в  стельку,  шатаются,  где  попало,  мочатся  посреди  улицы  и  ведут  себя  предельно  агрессивно.  Русские  подростки  тоже  весьма  охотно  употребляют  спиртное,  но  чаще  я  видела  их  играющих  в  компании  на  гитарах,  поющих. Как-то  в  более  замкнутом  пространстве – интровертном. Здесь  правда  Лера  поперхнулась,  закатила  глаза,  но  справилась  и  продолжила. Теперь,  совсем  о   плохом. Водораздел  между  русским  человеком  и  европейцем,  состоит,  прежде  всего,  в  таком  базовом  принципе,  как  отношения  между  властью  и  человеком. Ваше  государство  создало  и  поддерживает  мифы,  помогающие  ему  манипулировать  сознанием  населения. Это  постоянные  обращения  ко  Второй  мировой  войне,  без  осуждения  и  анализа  ужасающего  количества  жертв.  Это  создание  армии  чиновников  для  установления  тотального  контроля  над  населением,  чтобы   исключить  малейшую  угрозу  себе  с  их  стороны.  Сегодня  треть  трудоспособного  населения – 25  миллионов  человек – заняты  на  федеральной  или  муниципальной  службе.  Такого  не  было   даже  в  СССР. Результат  на  лицо: коррупция  расцвела,  как  никогда,  любые  движения  заморачиваются  бумажной  волокитой,  борьба  с  жуликами  превращается  в  показательные,  размноженные  подвластными  СМИ,  единичные  акции. Элита   поддерживает  иллюзию  сопричастности,  посредством  выборов,  всевозможных  флэш-мобов,  типа   активный  гражданин,  живой  пенсионер;  обывателя  убеждают  в  существовании  обратной  связи,  в  том,  что  он  на  что-то  влияет,  а  он  обманываться  рад. А   жестокая  реакция  на  любые  выступления  оппозиции,  оборачиваются  негативным  откликом  общественных  организаций,  при  всем  том,  что  она – оппозиция  имеет  крайне  низкий  уровень  доверия  у  людей. Я  часто  видела,  как  число   журналистов  едва  ли   не   превышало  число  демонстрантов. Я  думаю,  если  перестать  эту  маленькую  группу  постоянно  сгибать,  то  и  интерес  к  ним  само  собой  пропадет. Получается – в  стране   отсутствуют  какие-либо  императивы – есть  только  разные  способы  выжить  и  устроиться  в  ненадежной,  нестабильной,  несправедливой   среде.  Естественно,  море  общественной  жизни,  гражданское  сообщество  остаются  на  далекой  обочине.  Думы  лишь  о  своем  благе  и     своих  близких.  Мне  странным  кажется  и  такое  обожание  президента,  но  русские  выбрали  такой  путь,  и  не  сегодня.  Всем  иным  доводам  они  не  внемлют,  первостепенное  желание – сохранить  подобное  ради  спокойствия. Мне  ясно:  Россия  не  такая,  как  Европа. Россия  никогда  не  станет  такой,  как  Европа. А  если  станет,  то  это  будет   уже  не  Россия.  Самое  интересное –  я,  в  конце  концов,  люблю  её  такой,  какая  она  есть.

Как  ловко  Валерия  ускользнула  от  собственной  идентичности – таким  маневром  можно  многое  сказать  обо  всем  и  ничего,  о  себе. Бурного  обсуждения  данное  эссе  не  вызвало: большинству  по-моему  оспаривать  было  нечего,  а    абстрактные  комплименты   людям  свойственно  собирать  в  свою  корзину.  Гораздо  сложнее  с  умозрительной  критикой – ей  место  только  в  чужой  планиде.

Дальше  наступила  очередь  Владимира:  заметна  была  сложная  метафизическая  связь  между   ним  и  Лизой,  правда  непонятно  было:   вырваться  он  желает  или  растянуть  эти  невидимые  нити,  освободиться  или  остаться  рядом.

Рассказ   Владимира.

 

«Но  внешности, отрады  из  отрад,

Был нрав  её  прекраснее  стократ.

Все  качества соединились в  ней,

Которые  мы  ценим  у  людей».

 

Этот  случай  произошел  рядом  с  Петербургом, в  одном  из  райцентров, с  примерно  стотысячным  населением,  точнее  не  скажу.  Фамилий  называть  не  буду,  только – имена. В  этом  городе  жила  девушка  с  отцом,  но  без  матери,  которую  при  мне  ни  разу  не  упоминали,  да  и  я  не  проявил  любопытства  и  желания  вторгнуться  в  семейные  склепы. Татьяна  была  настолько  отлична  от  своих  сверстников,  настолько  её  мир   разнился   с  их   банальными  пристрастиями,  что  мне  даже  сложно  описать обычными  словами    особость,  уникальность  этой   девочки. Когда  она  появлялась  где-либо,  то  впечатление   было   сравнимо  со  свежим  утренним  ветерком   около  деревенской  чистенькой  речки. Ей  не  раз  предлагали  принять  участие  во  всякого  рода   конкурсах  красоты  и  не  только  в  своем  городе – приглашали  и  в  Петербург,  но  она  отказывалась   так  мило  и  сердечно,  что  попытки  прекратились,  даже  со  стороны  прожженных  циников  оберточного  мира. Отец  буквально  молился  на  неё,  он  все  время  был  как  на  иголках  от  такого  счастья: за  что  мне  боженька  послал  такого  ангела,  так  он  заклинал  время  и  пространство. Сам  отец,  владел  небольшим  заводиком,  скорее  мастерской: вместе  с  ним  там  работали  всего  три  человека,  правда,  в  сезон  он  брал  ещё  2-3,  временно. Артель  производила  заборы,  ворота,  решетки – все   из  металла. Не  весть,  как  прибыльно,  но  жить  можно.

Здесь  же  проживал  и  работал  молодой  человек – способный,  хваткий,  амбициозный,  иначе  говоря,  герой  нашего  времени,  к тому  же  занимающий   одну  из  жизненно  важных   позиций  города. Ко  всем  его  достоинствам  надо  присовокупить   образование (университетское), спорт,  достаточно  высокого  уровня,  внешний  вид – не ослепительный, но привлекательный  для  некоторых  категорий  дам,   склонных  к   легкому   приапизму   партнера. Татьяна,  так  и  не  смогла  вспомнить,  при  каких  обстоятельствах  они познакомились,  точнее  сказать,  он  её  высмотрел. Затем  последовали  обычные,  особенные,  потом  и  странноватые способы  знакомства. Но  все попытки  Вениамина  установить  с  девушкой  густые  и  тесные  отношения  оказались  безуспешными – резонанс  не  случился,  и  Таня  пошла  дальше,  без  всякого  сожаления.  Это,  видимо, было  бы  концом  истории  где-нибудь  на  презренном,  распадающемся  Западе  или  стремительно  врывающемся  в  новый  цивилизационный  мир,  допустим,  Сингапуре. Но  в  нашей  благословенной  империи  вновь  и  вновь,  словно  в  петле  Мебиуса  неизменно  воспроизводится,  в  полинялых  тонах,  с  книксенами  в  адрес  разных  там  критиканов,  все  та же  феодальная  вольница,  где  право  юридическое  и  право  первой  ночи  находятся  на  расстоянии,  измеряемым  в  парсеках.  Надо  право  сказать – право  первой  ночи – это  не   художественное  преувеличение… нет,  тут  просто  этакое  замещение  многих  социально-экономических   особенностей  родовых  пенатов,  где    равновесная   конституция  вступает  в  непреодолимое  болото   жизненных  понятий,  которые  без  всяких  усилий  одерживают  практически  всегда  победу. Ну,  может  быть,  иногда,  в  качестве  примера,  прилюдно  охаживают  кнутом  некоторых  господ – и  не  потому,  что  зарвались – нет,   потому,  что   забыли    нужное  «ку»  вовремя  изобразить  сюзерену. Вот  такой  пассаж  нервического  плана  перед  развязкой   этой  истории. Вениамин,  кстати,  состоял  на  должности  районного  прокурора…

– Я  прошу  не  шуметь  и   не  надо  нервно    размахивать  руками,  дослушайте  меня  до  конца,  пожалуйста. Дальнейшие  события  я   тоже  рассказываю,   как  косвенный   участник,  со   всем  субъективизмом  свойственным    всем  людям,  а  если  вас  посетит  сомнение,  то  можете  обратиться  к  противоположной   стороне.

Итак,  Вениамин, используя  своё  влияние,  свои  прокурорские  возможности,  для  начала,  по  дутому  предлогу  и  при  любезной  помощи  руководителя  следственного  органа  привлекает  к  уголовной  ответственности  брата  отца  нашей  красавицы. Я  не  буду  вникать  в  подробности,  тем  более  я  сам   не  все  знаю. Скажу  лишь,  что  обвинение  строилось  на  показаниях  двух  граждан:  полицейского  и  вечного  городского  маргинала,  который  отличался  в  худшую  сторону,  от   такого  же   вечного  обязательного  городского  сумасшедшего – он  регулярно  оказывался  свидетелем  многих   происшествий,  которые  без  его  «честных  и  правдивых»  свидетельств  могли  бы  сильно  подпортить  картину  «маслом»  соответствующих  органов. Тоже  произошло  и  в  данном  случае: дяде  сначала  инкриминировали какие-то  налоговые  недочеты,  но  быстро  разобравшись  в  мизерных  суммах  проводок,  поняли    бесперспективность  данного  дела  и  обвинили  его  в  оказании   сопротивления  работнику  полиции  с  нанесением  побоев (справка,  естественно  прилагалась).  Мало  того,    о  какой-либо  подписке,  о  невыезде, других  мягких  формах  уголовного  преследования  речи  не  шло – только  предварительное  заключение  и  никаких  соплей. Судебное  решение  по  мере  пресечения  было  принято  быстро  и  безальтернативно,  тем  более  что  адвокат  был  определен  по    назначению.  Почему?  Дядюшка  был  настолько  милым,  покладистым  человеком,  что  уговорить  его  не  составило  никаких проблем,  так   что   запоздалые  попытки  брата  исправить  ситуацию  выписывали   доброжелательный  и   удивленный  ответ:

– Ваш  брат – взрослый  человек  и  сам  знает,  что  ему  делать;  не  надо  противодействовать  ходу  следствия.

Пока  семья,  совершенно  не  подготовленная  к  таким   настырным  действиям,  раскачивалась,  машина   правосудия  включила  турбо режим.  Сам  прокурор  ненадолго  отлучился  и   издал  приказ  о  временном  исполнении  обязанностей  районного  прокурора своего  помощника.  Так  четко  и  продуманно  работала  система,  правда  не  в  качестве  государственного  ока,  а   как   сообщество   получившее  вотчину  на  кормление.  Приняв  полномочия,  я  думаю  не  только  юридические,  помощник  в  течение  нескольких  дней  обеспечил  давление  по  всем  фронтам: вызывались  в  качестве  свидетеля  отец,  сама  Таня (сначала  было  непонятно  зачем),  рабочие  отцовой  артели. Незаметно  и  уверенно  брату  выплывала  статья  неприятная,   да    ещё   с   обстоятельствами,  отягчающими   наказание,  без  всяких   шансов  на   будущую   мягкость   бытия,  в   силу  его  практически  полного  несоответствия  реалиям  будущего   общежития – сиречь  тюрьмы.  Каток  напрягся   и   двинулся   под  горку   как  непреодолимая   сила,   обезличивающая   всех   по   стандартным   лекалам,   созданным   лучшими   вершителями   отечества. Крайний,   для   Тани,   разговор  прошел   в   кабинете  дознавателя,  именно   в   тот   самый   момент,  когда   желание   помочиться   возникло   неожиданно   и   непреодолимо.  Да  и   зачем   бороться   с   физиологией  и  не   только   с   ней?  В  промежуток  явился  помощник,  то   бишь,  временно-главная   персона  по  надзору   и   попечению,   лицо,   назначенное   специальным   приказом   прокурора,   именно   в  то   самое   время,   когда   оно   понадобилось   непременно.   Почему  “оно”?   Поймете   дальше.   Средний   род – это   самое   мягкое   определение   сего   млекопитающего,   может   пресмыкающегося?   Хотя   совсем   не   хочется   обижать   животный   мир,   в   котором   эволюция   вела   все-таки   вперед,   что    далеко   не   всегда   бывает,   как    видите,   у    высших   приматов,   увы.  Предложения  помощника  были   циничны  и  откровенны –  то,  что    происходило   ранее – было   цветочками,   в   прямом   смысле   слова. Прокурор,   умывший   руки,  поручил   расправу-круцификс   самому   одаренному   приспешнику,   не   зря    подвизавшемуся   в   качестве   помощника. Увы,  Танечка  не   обладала   и  толикой   тех  современных  качеств  младого   поколения,   которые   позволяют  держать  нос  по  ветру,  штаны   подтянутыми,  компромат  свежим.  Она     не   могла  предвидеть  то,   что   ей   расскажут  в   стенах   государственного   учреждения;  так   что   о   каком-либо   записывающем   устройстве   она   не   подумала,   хотя   вполне   могла   бы   выручить   и   дядю,   и   отца,   да   и   себя,  в   конце   концов.    Основательного   анамнеза  не  было – сразу   коллапс  и   патологоанатомическое  заключение,    в   качестве   результативной   части.  Татьяна  и    по   прошествии   времени   содрогалась,  её   буквально  выворачивало  от  воспоминаний  того  разговора. Из   её   беглого   нервического  откровения  я  понял,   что   помощник   жестко   объяснил  ей  невозможность  дальнейшего  игнорирования  тела   шефа   и   разъяснил  все   о  будущем   не  только  дяди,  но   и   отца,  на   которого  уже  в   полной  мере  готовы  материалы   и  свидетели.  И   времени   для  принятия  решения – нет!  Она  должна  быть  готова  к   исполнению   своих   жертвенных  обязанностей   к   концу сегодняшнего  дня.

Тем  вечером,   даже  ночью,  я   впервые  увидел  её:  как  выглядит   человек  при   практически  удавшемся  суициде,  я   рассказывать  не  хочу.  Одно   могу   сказать  точно – здесь   исключается   попытка     фигуры   давления;  я  достаточно  наблюдал   дамочек,   для  которых   аггравация  такого   рода превратилась   в  особый  аттракцион   по   выканючиванию  штучных  воздаяний. Просто  случилось  чудо:  сначала   вовремя  зашла  подруг,  затем   её   брат,  работающий   на   скорой,  оказал    профессиональную  помощь  и   привез   её   в  нашу  больницу.  У   нас   она    не   только  получила  лечение   надлежащего  уровня,  но   и  следователя,  который   провел  честное   расследование  о  противоправных   действиях,  вызвавших   доведение  лица   до   самоубийства.  И  хотя  ему  всячески   препятствовали   органы  прокуратуры,  делу,  дабы   не   производить  чрезмерный    шум,  все  же   дали  ход.  В  результате: брата   Татьяниного   отца  отпустили,  что-то   там  о  недоказанности,  или  непричастности  подозреваемого,  самое  главное – он  на  свободе. Почти  голливудский  хэппи-энд?  Вижу,  у   вас   есть   вопросы?  Предваряю  их,  кратким  экспозе: Татьяна  переехала  к  тетушке   в   Петербург,  готовится  поступать  в  медицинский,  её  отец  и  дядя  продали  бизнес  и   стали   обычными  пенсионерами,  доблестных  прокурорских  работников  перевели  в  другой  район,  с   понижением, и,  наконец, следователь – уволился  и  канул  в  лету. Счастливый  конец?!

Мне  не  до  конца  ясной  показалась  тема  и,  особенно,  настроение  данного   повествования – все  же  место  и  время  диктовали  более   радужные   воспоминания,  но   видимо  зачин   Якова  оказался   заразительным  для  откровений  памяти. Подошла   очередь  Родиона,  самого  незаметного  до  настоящего  момента  пилигрима.  Судя   по   ухмылке – он  собирался  начать  свой  монолог  с  иным  настроем. Попутного  ветра – его  намерениям.

 

Рассказ    Родиона.

 

В  купе   поезда.
— Мужчина, вы еще долго  будете  молчать? Я для кого тут стесняюсь?

Эти  слова  в  полной  мере   относились  ко  мне,  но  когда-то   давно,  в   другой   жизни,  где  мой   досуг   исчерпывался   безмятежным   кругом   друзей   и   счастливым   вниманием   матери.  Но  все   проходит – все   заканчивается,   где  смехом – где  фарсом. У  меня  был   и  смех,  и   радость,  и  такое   новообретенное  чувство  перемен,  что   я,  иногда,  по   утрам   сам   сомневался  в   реальности   происходящего  и   задавал   себе   вопрос: “За  что? Почему  мне? Как  долго  продлится?”  Теперь  понимаю – удача  прилипает   к  уверенным,  а   поражение – сомневающимся.  И  даже   веселое  замечание  Тимура  меня  совсем   не  торкнуло   в  нужном  направлении,  сейчас   его  слова  я   понимаю   иначе:

– Родион,  ты  знаешь,  что   обозначают   кольца  на   крыше   свадебного  авто?

– Нет,  не   знаю.

– Начальный  счет – 0:0.

Не  мог   я   ожидать  каких-либо  подвохов   вообще.   Зачем     думать   о   сложностях   бытия,   когда   тебя   одурманивает   звонкий   колокольчик  радости,   и   ты   носишь   неиссякаемый   праздник   собственной   сингулярности  на   ладони. И   потому  тишайшая   обыденность   подплыла   ко   мне  как   айсберг   к  “Титанику” – неожиданно   и  апокалиптически;  оказалось – я  совсем  не   готов   быть  опорой  нашего  общего    дома.  И   когда   повседневность   уже   обрела   такой   скучный   вид,   что   на   работу   бежали   с   охоткой,  невиданной    в   первые   месяцы   совокупленной   жизни,  вдруг   поступило   резкое   предложение – встряхнуть  будни  небольшим,  но   интересным   приключением.  Ещё   не   выбран   маршрут,   только   слегка  взбудоражено   вербальное   пространство,  но  это   и  есть  главный   фактор  движения,  и  уже  всё  равно   куда,  в   какую   область   действительности:  науку,  спорт,  искусство  или   как   в   нашем    случае,   всего   лишь   в   дорогу.  Без   такого  рода  возмутителей  спокойствия,   мир   бы  замер   в   статичной  релаксации   теоретиков,  пусть  и  гениальных.

И  когда  я   прозондировал  настроение   Леры,   то  в   ответ   получил  радостный  всхлип   о   том,   что   давно  пора,   так  как   от   такой  жизни   она  стала   толстеть,   даже  набирая   жирный   шрифт   в   Word-e.  Через  небольшой  промежуток   времени  мы   с   приятелем,  достаточно   легко  разрулив  ситуацию   на  работе  (в  научно-творческом  коллективе  время  имеет  свою  константу,   с   лирично-условной  направленностью),  начали  подготовку  к  рыболовно-туристической  саге. Но  возникли  проблемы  с   Валерией,   так  как   конец   августа   любим   практически   всеми,  и  её   желание   сильно   напрягло   коллектив.  Спасла   ситуацию   подруга  из   бывших: она  имела   педагогическое  образование   и   тоже  вела  какой-то  танцевальный   класс,  который  как   раз   сейчас  во   время   летних  каникул  был  тоже  на   отдыхе.  С  некоторыми   мягкими   терками   ситуация  разрешилась   благополучно,   тем  паче   Лера  пообещала  нас   в   качестве  завлекательных   физиков-просветителей,  в   стилистике  ТВ  каналов  особой,  химерической  природы,   на   кофейные   посиделки,  не  сейчас   конечно,  а   потом   когда-нибудь  в   другой  жизни.  Ну,  последние  слова – это  я   сейчас  прибавил.  Сам   инициатор   нашего  вояжа  уже   бывал   в   Астраханской   области,  с  отцовской    компанией,   давно – ещё   в   отроческие   годы:  изредка    он   вспоминал  в   стилистике  “Тысячи   и  одной  ночи”   о   тех   местах   и    тех   яствах,  которые,   видимо,   оставили   незаживающую   зарубку    в   его  желудке  и  памяти.  Таким   образом,  мы   и   оказались   на   далеком   огромном   острове,   в   километрах   150  от   Астрахани;  остров   назывался   как-то   птичьи,  сейчас   уже  не   помню.  База   скорее   напоминала  дом   отдыха,   с   наваристыми  крепкими   братаниями   по   вечерам,  со   сладкими     мускусными  запахами   рыбачек   из  соседнего  двора,  с  публикой   достойного  возраста   и   положения.  Мы  чувствовали   себя  не   вполне   комильфо  среди   аборигенов  дебаркадера,   который   и   был   основой   этого   благословенного  заведения. Было   решено  оставить  базу  в   качестве   тыла,  а   самим   найти   какое-либо  место   для   настоящего  слияния   с   природой. Здесь  нам   опыт   приятеля   не   пригодился,   так   как   он  плохо   ориентировался   в   своих  воспоминаниях,   где   он   был   ведомым   опытных  людей. Первые   два  дня  прошли   бестолково,  но   полезно: мы  уяснили    себе,  что  не  будем  делать  и  разобрались,   что  же   мы  хотим?  К  плюсам   освоения  можно   отнести  и   близкое  знакомство  с   ветераном   рыбацкого   мастерства,  рассказавшим   после   вечерних  посиделок,  о   некоторых   тайных   точках   на   ериках,   протоках   и  воложках. Совсем   недалеко   оказался   летний   лагерь  медицинского   института  одного   из  волжских  городов.  Вот  там   оказалось,   более  сходственное   нам   и   по  возрасту   и   по   темпераменту   народонаселение,   особенно,   для   приятеля,  который   рассчитывал    на   более   живой   досуг.  Итак,   было   решено   освоить   два   из  проговоренных  мест: после  веселого   и  непродолжительного   спора   наметили  одно – в  Банном  ерике,   а  второе – в  небольшом   заливе  при  впадении  одной  из  проток.  Приятель  обещал  нам   праздник   рыбы,  арбузов,  помидоров  и  других  натуральных  плодов  земли  южнорусской. С  некоторыми  поправками  оказалось   правдой – разочарование  постигло   в  главном  ингредиенте  банкета – в  рыбе.  Судя  по  его  воспоминаниям,  еще  15-20  лет   тому  назад  предлагали  черную  икру,  прямо  с  пылу,  с  жару,  баловались  стерлядкой  и  осетриной,  а  воблу  можно  было  купить  не  поштучно,  а  мешками.  Он  поминал   о   том   времени  и   о    тех  разносолах   с   плохо   скрываемой   ностальгией,  и,  кстати,   подтверждал  это   не   только   словами,  но   и   многочисленными  фото. Но  фотографии,  как  и   видео – все-таки   документы  скрытого   подавления   собственных  амбиций,  а  каждому   индивидууму  необходимо  реальное   наполнение  глаз  и  живота  вышеперечисленными  вкусностями. Уже  потом,  на  исходе  путешествия,   аборигены   нам  все   объяснили: Волга   гибнет,  рыбы  почти  не  осталось, много  лет  подряд  приток  воды  мизерный,  места  нерестилищ  практически  обезвожены,  заводы  по  производству  малька,  в   сравнении  с  советским  периодом,  бездействуют,  плюс  чиновничье  браконьерство  на  монструозных  катерах,  без  всяких  ограничений. Но при  всех  пакостях  нынешнего  периода,  и  нам  довелось  сорвать  немножко  счастья.  На  ерике  уже   следующим   утром   окрестности   оживил  мой   вопль – сом.  Это  сразу  же   после  восхода  я  вытянул  закидушку   с  семикилограммовым   экземпляром,  и  хотя   для  местных  умельцев  это   была   дежурная  добыча,   моей  радости   не  было  предела. Вообще   ерик   обеспечил  нас  и  ухой,  и  жареной   рыбой,  и  прекрасной  стоянкой   на   тихой   зеленой  поляне,  необычной  для  данной  местности. Проводник,  доставивший  нас  на   место,  потом  перебросивший   на  новое,  объяснил  просто:

– Место  то  редкое. Сбоку  то  болото то. На  машине  то   не  подойдешь  то. И  зелено  то,  за   болото  то.

А  в   другом  месте   бенефициаром  стал  приятель: он   удачно  закинул  несколько  донок,  а  в  заливчике  поставил  резинку,  затем  мы  вместе   поставили  перемет  там  же. На  донки  пошел  судак – видимо  на  стаю  наткнулись: один   в  один на  1-1,5  кило,  7 или  8  красавцев; на  перемете  подняли  жереха – килограмма  на  4;  а  на  резинке,  на  червячка – лещи  и  подлещики (их  мы  почти  всех  отпустили  обратно). Жерех  оказался   для  нас  воистину    подарочным,  даже   наш   местный  проводник  его  высоко  оценил. Кстати,  у   меня   есть   документальное  подтверждение  всех   наших   трофеев,  можете   посмотреть  на   флешке.  Вечером  мы  пировали   судаками,  запеченными  в  фольге  и   жареными  лещами,  жерех   решили  привезти  на  базу  (хотелось  немножко  славы;  что  там   говорить,  в  каждом   мужчине  тайно   и   глубоко  наличествует  первобытный  добытчик).  Незаметно  и  насыщено  прошли  четыре  дня  палаточной   экспедиции,  а   впечатлений  оставили  целый  короб.  В  отличие   от  длинных   суетливых,   обязывающих  быть  на  стремнине  множественности,  дней   в  мегаполисе.  Там,   как  раз,   за  лесом  и  ворохом   колебаний  остановится   невозможно,   и  только   постоянное   движение   нагнетает   в   кровь   мазохистское  чувство   удовлетворения.  С  жерехом  наперевес,  со скучающе – скромным  видом   и,   в    тоже   время,   упоительным  настроением   мы   вернулись   на  базу;  в  этот  же  вечер   пригласили   соседей   в   гости – не   так   угостить,  как  усластить   собственное   самолюбие  рыбацкими  побасенками  и  блаженными  фото историями. У  нас  было  ещё  пять  дней – и  хотелось  их  провести  так  же  интересно,  как  и  предыдущие. Поэтому  мы  решили  навестить  наших  соседей   по  острову,  тем  более  что   мы,  ещё  при  первом  знакомстве,  обратили  внимание  на  активную  спортивную  жизнь,  в  частности,  на  волейбольных  площадках:  жизнь  бурлила,  да   и  не  только  внутри,  но  и  вокруг – болельщики   так  страстно  принимали  участие  в  каждом  выплеске   энергии,  что  вся  атмосфера   состязания  представляла  бесконечное  безумие  молодого  жаркого  настроения.  В  первый   же  вечер   после  прибытия  мы   отправились  к  студентам.  На  входе  мы   легко   прошли  фейс-контроль – он  вообще-то  носил   несколько   юморной   характер,   и   сейчас,  вспоминая   всё,   относиться   к  нему   серьезно  нельзя: территория   была   огромной   и   центральные    ворота   были  забавной  добавкой   к   летнему   настроению.  Правда   впустили   нас   с  условием   активного   участия   в   спортивно-музыкальной  жизни;  насчет  музыкальной  отбился   я,  а  по  спорту – приятель – он,  вроде  бы,  прилично  играл  в  волейбол  и  мы   с   Лерой  были  спокойны  за  наш   будущий   рейтинг.  Как  мы  и   полагали  все  пошло  замечательно: Ти…,  оп,  уже  на  второй  день  вошел  в  основной  состав  одной   из  команд,   с  которой  он  почти  безвылазно  побеждал,  мы  с   Валерией   потрясали  танцзал   в   спортивном   рок-н-ролле.  Только   к   вечеру,  ближе   к   ночи  возвращались  на  базу.  Два   дня   как   сплошной   карнавал,   как   нескончаемая   фиеста,  где,   в  какой-то  момент,  теряется   граница   благоразумия,  и  вы   бесовски  погружаетесь  в  стихию   инстинкта.  Наш  друг,  надорвав    традиции,   наконец,  отпустил   тормоза   и   рванул   по   полной,   и  все,   подавляемые    городом,   воспитанием,   привычкой,   части   естества   вывалились   наружу.  И  когда  я   увидел  его  под    сенью  небесно  щебечущих   девушек  в   цвету – понял,  что   пропал  наш   кавалер.  Но  он  не   только  себя  пустил  под  откос,  но  и  меня  тоже.

– Точка,  все   ты  надоел  бахвальством  и   обманом,  уж   насколько   я  терпелив,  но  пора   положить    конец   твоим  измышлениям.

Стало   любопытно: мы  и  не   помышляли,  что  “приятель” – это  скромнейший   Тимур,  что   Лера   в   данном  эссе  превратилась   в  почти   эфемерное  существо,   что   Родион   так  откровенно   вывалил   наружу   не  только   путевые    заметки,   но    и   свое  отношение   к   близким   людям,  пусть  и   в   туристическом   жанре,  предполагающим    определенную   воздушность   бытия  и   несерьезность   восприятия.

– И,  где  же  я   приврал,   и   в  чем  хвастовство – это  тебя  я  в  лучших   красках   описал: и  спортсмен  выдающийся,  и  рыбак   отменный,  и  Казанова  не   пальцем   деланный.

– Да,  ты   продолжаешь  ерничать. Хорошо,   пусть   будет   так.  Я   ведь  тоже  не  подслеповатый   котенок   и   четко   помню  ту  поездку.  Припоминаю   как   ты,  видимо,  от  зависти   стал   клеится   ко   всем  подряд   и   так   как   взаимности  не  получил,  связался  с   такой  девой (потом   мне   рассказали,   о   её настолько  пуританском  нраве,  что   данным   обстоятельством   попользовались  все   желающие  острова   и   окрестностей),  потому   я   вовсе   не  удивился   вполне  естественной   реакции  Валерии;  я   бы   сказал,   в   сложившихся   обстоятельствах, – даже   очень   спокойной.  И  как  ты  потом   попросил   меня  поговорить   с   ней,  объяснить   твои  глупости  какими-то  таблетками,  спайсами,  что   было   заведомо   глупой   ложью.  Это   ведь – Юг. Пронзительное  в   своей  голубизне   небо,  солнце, обволакивающее  негой  тепла  и   томления  и,  в   конце   концов,   ночная    звездная   россыпь   не  требуют  никаких   добавок  для   открытия   шлюзов  в   человеке,   для   вдохновения   и   горения.

И  уж  не  обессудь – хорошо  врезалась   в   память  Лерина   вспышка,  я  не   буду   детали   упоминать,  но   особо  запомнился   её  ответ   на  моё   замечание  о  необязательном  применении  грубой  силы:

– Не  нашлось   под   рукой,  знаешь,  веера.

– Теперь   я   её    понимаю   полностью,  да  и  сейчас    меня   возмутили   не  твои   слова – больше,   твое  барственное   отношение  к   людям;   интонации   с   которыми   ты   делишься   своим   блистательным   опытом   покорения   людей   и   пространства.  Интересно,   ты   сам   воспринимаешь   адекватно   мир   вокруг   себя   или    у   тебя   все   закольцовано   вокруг   планеты   по   имени   Родион?

– Тебя,  наверно,   укусила  бешеная  собака – я   не  вижу   никакой  причины  для  подобной  истерики. Я  такой  же,   как   всегда,  я   и  не  предполагал,   что   кого-нибудь  обижу. Если   всё  же    ненароком   обидел  кого-то,   то  прошу   извинить   меня.

– Легко,   легко   и   быстро   ты   улепетываешь   от    любых   неприятных,   тягучих   вопросов – так  и  сейчас.  Извините – и  можно   дальше  катиться  колобком    от   одной   проблемы   до   другой  и   далее   всегда.

У  Валерии   видимо   пробудилось   что-то  глубоко   запрятанное,   и   сейчас   она   срывала   банк   на   мизерах.

– Я   только  сегодня,  слава   богу,  благодаря   Тимуру, наконец-то   разобралась      с   прошлым:  твой   загул   меня   мало  взволновал – я  и  сама  не  промах…  была,  а   вот   твой  постоянный   выпендреж   меня,   я   теперь  это   поняла  окончательно,  достал   именно   тогда,   так   что   хулиганская   сцена   была  просто   последней  каплей.  И   уже   на   десерт – твое  заявление   о  черной   полосе   как  компенсации   за  счастливые  дни.  Где  же  я   столько   счастья  поимела   раньше  и   не  заметила?

Последние   слова  Валерии   окончательно   закрыли   разговор. Литературный   вернисаж,  по   мере  появления  новых  персонажей,   незаметно   превратился   в  трагифарс,  с   почти  эсхиловскими   страстями.  Из  ячеек   памяти  как

предвестники  срама  выползали  тщательно   утаиваемые  эпизоды   прошлой  жизни – они  роились  клубком   взаимно  уничижительных  алогизмов  и  завершали   диалоги   разрушительным    финалом. И  совсем  не  было  желания   принимать  чью-либо  сторону.  Что  же   нас  ждет  дальше?

Дальше  нас  ждал  перекус – сообщили  о  ланче:  авиакомпании   кормили  своих  пассажиров   при  длительных  задержках,  кто  лучше,  кто  хуже,  но  съедобно,  одним  словом – удобоваримо.

Еда  и  пауза   сняли   возникшее   напряжение   не  полностью,  но  в   той  мере, когда   возникает  желание  “step  by  step”  двигаться   дальше. Как-то  само  собою,  после  предыдущего  действия,  стало  понятно,  что  намеченное  по  жребию    выступление  Тимура  прежней   перепалкой  и   ограничится. И  потому   наступило  время  Елизаветы.

 

Рассказ   Елизаветы.

«А  почему?  Да   потому,  что                                                   Богу  угодно  было  женщину  в  подмогу   нам   сотворить».

 

У  меня  были  наметки  по  иной  теме,  но  я  решилась  на   изменения,  чтобы   немного  ободрить  нас  более   аппетитной  историей;  тем  паче  имена,  точное  место,  время  мною  не  будут   указаны. Миниатюрная  преамбула: я  специализируюсь  на  коммерческих  проектах  в  сфере  искусства,  в  частности,  на  аукционах,  на  выставках,  на  общении  с  частными  лицами;  по  образованию  и  по  любви – античная  Греция,  императорский  Рим. Если   глубже  нырнуть   в  предпочтения,  то  эпоха  эллинизма  для  меня   при соотнесении  с  любыми  другими   периодами  мирового  искусства  является  не  только  любимейшим,  но  и   нравственным  императивом. Посмотрите – вся  совокупность,  всё  сочетание  многообразных  направлений  человеческой  мысли, разнообразных  художественных  вкусов, гармоничностей физического совершенствования – это  эллинизм,  практически  в  чистом  виде; ведь  там  строительство  человека  как  божественного  эталона  выражалось  во  всем  и  касалось  всего. Ваяние из  камня,  благоговение  перед  идеальным  телом   были  одинаково  важны,  не  говоря  уже  о  том,  что  высшим  мерилом  личности  был   разум,   превращающий аттический  мир   в  общество  поэтов,  ораторов, писателей.  Сейчас   мы  вспоминаем  афинскую  школу  в  качестве  совершенного   символа  Абсолюта.  Дальше,  как   это  и  происходит   на  протяжении  тысячелетий,  любая идеальная   модель  заходит  в  тупик,  предварительно,  ароматно  разлагаясь  и   заражая  собою  окружающий  свет,  в  то  время   представляющий,  всего  лишь  Римскую  империю. Высшим  проявлением   эволюции  латинян  становятся  Колизеи,  цирки,  военные  завоевания,  Калигула  и  Нерон – всё   на  продажу,  такой,   знаете   ли,  античный   мир   потребления.  Конечно  остаются  непревзойденные   артефакты  того  времени   и  это   не  маленькие  остракизмы,  а   величественный  Пантеон, Форумы, мега  города  и  весь  сонм  философов, драматургов,  писателей,  создателей  латинского  права;  однако  пресыщающий  всё  и  всех  досуг    приводит  империю  не  к  быстрому  концу,  а  к  ужасу  без  конца. Так  что,  молодые,  чистые  в  смысле  рефлексии,  народы,  грубо  осваивают  империю  как  молодой,  застоявшийся  жеребец  кобылу  в  эстральный  период. На  этом  предисловие  заканчивается – начинается  сама  история,  а  краткое  вступление,  это   введение  в  курс  дела

по  специальности  и  моим  приоритетам.

У  многих   людей   помимо   родного  края  есть  и  любимая   страна-мечта,   часто  далеко  не   такая  на   самом  деле   какой   он   её   вообразил,  но  от   этого   не   менее   романтичная.  Для  меня –  это   Италия;  ещё  задолго   до  первого   посещения   я  была   очарована  её;  когда  же  увидала   впервые,   то   моё   восхищение   реализовалось   в  полной   мере: начиная   с  Севера (мы  спускались   вниз   с  альпийских   перевалов),  все  меня  остро,  по-детски,  радовало,  будто  бы  я  попала  в  сказку,   сначала   зимнюю,   потом   весеннюю  и,  наконец,   в,  долине   Тибра,   летнюю.  Замечательная  живописность    красок  и  плодов  вокруг  движущегося  автобуса  завораживала  скоростью  изменений:  мы  за  пять  часов   увидали  итальянскую   панораму,   словно   с   борта  планера.  И,  хотя   первая   поездка   была  скоротечной,  вернее   всего   легковесной – после  неё   слова: «лучше   поездки  в  Италию,  может  быть,  только  следующая…»,  стали   моим лейтмотивом     навсегда. Но   это   лишь   общая,   несколько   абстрактная   коннотация.  Вам   я   рассказываю   о  конкретном   деле,   кстати,   неудачном,  но   захватывающем,  по   возможному   результату. По   долгу    службы,   по   велению  души   я   посещала    музеи   Италии: маленькие,   провинциальные,  малоизвестные,   удаленные   от   туристских   банальностей,   но    содержащие   в   экспозициях    артефакты,   способные   практически   в   любой   точке   мира   стать   бенефициарами   элитного    порядка.  И   каждый   визит,  даже   повторный,   становился    для  меня    праздником;   исторически   совсем   недавно,   практически  при  жизни  многих   современников   в  Калабрии   на   озере  Риачи    обнаружили   две   бронзовые   скульптуры   и  когда   их   выставили   в   80-х    годах,   то   они   вызвали    бурное   восхищение: эти   работы  принадлежали   современникам    Фидия    Аргосу   и   Алкамену   и,   на   сегодняшний   день   они,   в   ряду    самых   выдающихся    бронзовых    работ,  дошедших   до    наших   дней.  Я,   по  возможности,  находясь   в   южной   части   сапожка    наведываюсь   в   Реджо – Калабрия,   чтобы   увидеть  аргосских   героев    вновь, – прошли  тысячелетия,   а   подобных   скульптур,   на   мой  взгляд,   больше    нет.  Пусть  специалисты   и   подчеркивают   уникальность   прорыва  Веррокио   в   его   кондотьере  Коллеоне  и   могучую  пластическую  телесность   Микеланджело,   для   меня   античная   скульптура – №1.   Что   говорить –  надо  видеть  и   проникнуться,   вбирая   в   память   каждый   завиток   волос   Тидея,  его  кровавые   губы,   печально-циклопический   глаз   Анфиарая,   весь  эллинский   порог  совершенства. Представьте,   после  моих   восторгов,   неожиданно,  поверьте   здесь   не   фигура   речи,  узнаю   в   пиццерии,  будто   какой-то   местный   рыбак (добытчик  кальмаров)  увидал   недалеко   от   берега   группу  то   ли  обломков  скульптур,  то   ли  амфор.  Мне    удалось,   активно   подключив   улыбку   и  обильное,    хотя   и  скромное   угощение,   разговорить   немолодого   ныряльщика;   я   смогла,     вопросами,   не   пережимая,    узнать  практически   все  возможное  по  этому   месту.  Дальше   были,   где-то  уверенные,   а   где-то  дерганые  действия – мне  не   хочется   касаться  всех   сложностей   данной   операции (этот  термин  я  применяю  не  зря). В   конце   концов,  когда     практически  уверенно   определилась  с  точкой, я   вернулась   вместе   с  племянником   и,   арендовав   в   одном  месте   лодку,  в   другом – дайв  оборудование (снаряжение  мы  взяли  своё),   поторговавшись   о  цене  набивки  баллонов,  мы  реально   приступили  к  поиску. Я  первоначально  толком  не   решила   для  себя,   в  чем   же  главная  цель   данного   предприятия?  И  что  я   хочу   добиться   или   доказать  себе   и   миру?  Видимо   такова  женская  природа:  ввязаться  во   что-то,  толком     не   предвидя  конечного   результата,   но  тем   не   менее  предпринять   максимальные   усилия   для   достижения   иллюзорных    замыслов. Но   мой   юный  родственник  думал   иначе:  он  строил  грандиозные   планы   нашего   триумфа,  восторженно  придумывал  фантастические  картины  будущего  признания.  Леня,  несмотря   на  возраст,   совершил   около   200  погружений  и   поэтому   пытался  взять  на   себя   условный   брифинг:  он   горячо   брался   за   все – от   подготовки   оборудования  до   одиночного  ныряния,  без   бадди,   то   есть    меня.  Я   не  была    опытным  дайвером,   так   что   столь   самоуверенно  относиться   к   погружениям   не   могла   и   меня,  по  настоящему,   интересовала   и  тревожила  экспозиция   погружений: глубина,  течение,  видимость  и  другие  факторы,  усложняющие  экспедицию.  И   только   после   того,   как  я   жестко   предупредила   о   свертывании   поездки,  он  подчинился   и   стал   выполнять  мои   указания,  с   превеликим   удовольствием,  как   вы   понимаете.  Мы   не  сразу  сориентировались   в   бухте,  данная   сложность   учитывалась   мною   при  планировании;  в   какой-то   мере   приятной   неожиданностью   стало  обнаружение   мраморных   останков  уже   на  второй   день.  Казалось,   будто   мы    оказались   под   счастливой    звездой: глубина   от   12   до   23   максимально,   видимость   20   метров,   волнения   нет.  А  у   нас   впереди  ещё   куча   времени.  Когда   я      прикоснулась    к   этим   мраморным   фрагментам  в  первый   раз,  то  у   меня,   по  настоящему,   перехватило   дыхание,   отчего   даже   пошла   кровь   из   носа,   но   эта   маленькая   неприятная  деталь   не  испортила  праздника.  Самым   большим   разочарованием   оказалась   глубина: легкость  погружения – да,  но   скульптуры   на  такой   глубине  за  тысячелетия   подверглись   такой   атаке   бурь,  штормов,  что   превратились   в   крупные   мраморные   обмылки,   с   почти   не   просматриваемыми   контурами.  Собирать   было   нечего – даже   намека  на  Бельведерский  торс  не  предвиделось: все   было   укатано   временем  и   морем   до   болванок. Разочарование  было   большим – у  Лени – черным: он   возненавидел   море,  Солнце,  Италию,   себя,   наверно   и   меня,  с   трудом  сдерживался.  Казалось,   пришло   время   поднимать  якорь   и   двигаться   к     истинным   ценностям,   вдаль  от   фантомов    собственных   грез.  Я   запланировала  ещё   3   погружения   и   все; хотелось  пройти   несколько   песчаных   отвалов,  в   надежде   наткнутся  на   какой-либо   фрагмент   былого;  все-таки   надеялась   подсластить   поездку   в   конце. Мы   взяли  с   собою   два   гребня  разной  частоты,   и   ушли   на   стандартную   глубину (мы  ни  разу   и  близко  не  приблизились  к   декомпрессионному   пределу); решили   уйти   несколько  в   сторону   от   черепков   и   чуть   глубже. На   глубине   25-29  метров   мы   высмотрели   песчаный   откос   и   стали   его   тщательно   прореживать,   используя   большой   гребень.  Буквально   сразу,   если   точно,   по   компьютеру,   на   7-ой   минуте   гребень   на   что-то   наткнулся;  мы   стали   лихорадочно   очищать   от   водорослей   и   наслоений    что-то,   увы,   тут   мы   обнаружили   лишь   кусок   мореного   дерева,   то   ли   от   корабля,   то   ли   из   леса. Потеряв   надежду   и   терпение,   я   предложила    Леониду   всплыть   и   отдохнуть,   но   он   заартачился,   беспрерывно   махал   руками    и   мы    ещё   раз   попытали   удачи   справа   от   последнего    места.  Леня     вновь   взял    гребень   и   стал   шерстить   песок;  я   безнадежно   парила   рядом;  через   несколько   минут   он   стал   активно   подзывать   меня   к   себе.  Он   наткнулся   на   укутанную   отложениями   и  водорослями    фигуру,  непонятного   вида   и   свойства. Внутри  у   меня,  на   всякий   случай,   замерло  все – мы   не  смотрели  друг   на  друга,   боясь   разрушить   надежду.  Дальше  действовали   как   в   забытье: аккуратно  перепеленали,  обвязали   канатом,  Леонид   поднялся   на   борт,   установил  лебедку,   затем   я   сопровождала  находку   в   воде,   поддерживая   и   направляя  подъем.  Даже  противный   визг  компьютера   о   возможной   декомпрессии  меня  не  напугал – я   не  верила,  но  ждала   откровения! И   оно  пришло – после  нежной,  ласковой   очистки   скульптуры   в   сарайчике,  где   хранилось  и  сушилось   наше   снаряжение,   случилось  чудо – перед   нами   предстала  Диана,   может   быть   даже  сама   Артемида   и   не   торс,  которым   я  не   раз  любовалась  в  Риме,   в   Палантинском  музее,   а   полная   скульптура   с   очаровательной   величавой   головой   в   прекраснейшем   хитоне;  подобное   я   не  видела   нигде   и   никогда,   может  быть   только   Виктория   Симмако   из  коллекции   в   Монтемартини – статуя   из  серого   мрамора   в   облегающей  накидке  поздней  эллинистической   эпохи   была   столь   же   прекрасна.  Но,   вы   поймите,  Артемида – почти   полностью  сохранившаяся,  исключая   небольшой   фрагмент  ступни,  такое   пришествие   казалось  наваждением;   и   если   Леонид   просто   упивался   самой    победой,  я   понимала   её  уникальность –  поэтому,   через   некоторое  время,   я   задумалась – о  безупречном  и   вечном.  Не  смейтесь.  Россия   ничего  подобного   не   смогла  приобрести  на   протяжении   многих   столетий – и,  наконец-то,  такой     исключительный   случай;   да   и   червячок   собственного   профессионального   гонора  шевельнулся. Да,   вот   такой   замороченный  вопрос   и   встал   передо  мною   тогда – советоваться   было   не  с  кем,  а   решение   я   обязана  была   принимать  быстро. Я  вижу  много   вопросов,  сомнений  на  ваших   лицах. По   порядку  отвечаю: статуя  тяжелая,  но  не   Венера  Милосская – пониже,  полегче,  однако  поднимать  и  переносить  её  мы   были  не  в   состоянии – не  атланты,  так  что   с  лебедки  на  тележку  и  только   таким  образом  перемещали  в   самом  начале;  материал – белый  мрамор;  острейшее  впечатление – летящая  накидка,  с   тонкими   линейными  переливами  от  движения,  от  ветерка,   изгиб  изящной  головки,  который,  лишь   через  тысячелетие    в  «Благовещении»   Симоне   Мартини, в  его  мадонне – одном  из  самых  грациозных  и  очаровательных   созданий   всего   итальянского  искусства.  Такая   же  недоступная,  замкнутая   красота  поражает   и   в   нашей  Афродите.  А   вот  изображение  я   вам  не  смогу  продемонстрировать –  есть   причина. Продолжим? Дальше  я   сокращу  детали,   только  сухой   результат. Тем  более – он  пока  далеко-далеко.  Я  оставила   Леню  на  отдых,  а  сама   вернулась  домой,  в   Санкт-Петербург.  Чтобы  недолго  мучать  вас  техническими   подробностями,   скажу   просто – дело   организовал  Владимир.  Когда   вернулась   на  место   и  убедилась  в   целости   и  сохранности   двух  дорогих   предметов – изваяния  и  племянника,  немного  успокоилась. А  после  события   приобрели  откровенно  авантюрный  характер – сегодня   я   понимаю,  насколько   наивна  была: казалось,  главное –   благое  желание,  чистые  помыслы (абсолютно  отсутствовала  мысль  о  деньгах  и  у   Леонида  тоже),  участие  серьезных  мужчин   и   потом  уже…

Вот   дальнейшее  растворялось  в   эфире  радужных  надежд – неопределенных,   но  велеречивых,  глубоко   затаенных,   надуманных   грезах. К   берегу   подошла  небольшая  яхта,   одного   из   близких   приятелей   Володиного  друга;  не  без  ужаса – дальнейшее: погрузили,  затем  дрейфовали  несколько  дней   около  берега,  считалось – мы  отдыхаем  и  маскируемся,   таким   хитрым   образом. И   когда,  наконец,  решились   плыть,  будто   бы   в  Сицилию,  обнаружили    катер   пограничной   службы  по  траверсу   лодки. Дальше – я   в  ступоре;  Михаил (хозяин  лодки)  мигом  вываливает   через   борт  драгоценный   груз.  Потом   галантное  посещение  яхты  офицерами  береговой  охраны,  поверхностный,  так   мне  показалось,  осмотр  судна,  проверка  документов,  их   убытие;  почти   сразу   же   моя  истерика   и  успокоительный   сеанс  водной  терапии,  по  жесткому  настоянию  Михаила. Он  пытается  меня   привести  в  чувства: сообщает   о  локализации  места,  рассказывает  подробности  о   выносе   тела  (так   он  ещё  шутил),  поит  меня  чем-то  крепким   и  отправляет  в  каюту. Потом,  уже,  приходят  подробности: выдворять  статую  с  борта,  прикрытого  рубкой   от   катера,  помогал   Леня;  глубина   там   значительная – от   85  до  90   метров;  расстояние   от  берега   575  метров. Это  не  дайвинг – это  техно;  и  вопросы,  вопросы,  сдобренные  глухой  депрессией,   из  которой   я   выходила  долго,  тяжело.  Очень  помогли    Володя   и  Леня – особенно   его   слова   о   том,   что  мы   единственные   люди,   видевшие,  прикасавшиеся   к   сему  чуду,   поэтому    кому   как   не  нам   совершить  “come  back”  и  вернутся   со  щитом. На  этом  высокопарном   заявлении   я  пока  и  остановлюсь.

Я  ожидал    горячего   обсуждения    этой  истории,  однако  несколько   мелких   замечаний,  да  нервный,   корявый   вопрос   Тимура  поставили  то   ли  точку,  то   ли  многоточие   в  данной   новелле. Сложилось  впечатление –  каждый  затаился   в   коконе  собственного  подсознательного   и   распечатывается   только   в   сольной   партии.

 

Рассказ   Константина.

Мои    заметки  покажутся,  после  ранее  услышанных,  скучными  и  не  интересными,  но  ничего  выдумывать    не  хочу,  что  имею,  то  пою.  Это  воспоминания  о  прежних  временах  и  давних   отношениях;  больше  скажу –  я  сам   здесь,  в  общем,  с  боку  припеку  пристроился…  Когда  мы  были  молодыми  и  вишни  сладкие  цвели…

На  этой  то  ли  цитате,  то  ли  импровизации  все  зашумели,  засмеялись  и  стали  переспрашивать – когда  же  заканчивается  молодость  и  начинается  взрослая   жизнь. Но  Константин  прервал  всплеск   анархии  и   продолжил  повествование.

Два  молодых  человека  познакомились  на  футболе – не  трибунном,  а  реальном,  где   сам   влияешь   на  счет. Кто  их  свел,  уже  и  не  важно,  главное  –  сам  футбол – соревнование,  вызов,  страсть,  то  есть,  цитируя  классика (футбола) – это  больше  чем  спорт – это  жизнь. Один  из  них – назовем  его  Х,  к  тому  же  был  успешным  бизнесменом,  в  свою  очередь – второй,  само  собой  У обладал  важнейшим  качеством  в  дружбе – искренностью,  иногда,   правда,  граничащей  с  недалекостью. Постепенно  их  точкой  соприкосновения  стали  не  только  спорт,  но  и  многое  другое: Х  ввел  У   в  свой   круг,  сначала  приятельский,  потом  деловой,  затем  помог  заняться  своим   лоскутом,  хотя  и  мелкого,  но   самостоятельного   дела. Не  всё   складывалось  успешно   с   У: он  далек  был   от  финансовых  изысков   сознания,  легкие  коммерческие   комбинации  вызывали  у  него  мозговую  аллергию. Х  помогал   ему   словом,   в   основном,  но   практически  никогда   делом,  потому   что  считал   бизнес,  как   и   спорт,  игрой,   где   побеждает  сильнейший;  в  крайнем   случае,  на   пьедестале  есть  место  для  троих   и   чтобы   его  занять  необходимо   очень  хотеть   и   мочь. И  в  этом   и   во  многом   другом  его   будущее   оставалось   неопределенным. Во   время   текущих   событий,   перемен,  вызовов   У  никак  полнокровно  не   включался   в   мир   современных   отношений – ему  не  хотелось  пачкаться (так  по  обыкновению  он  комментировал  свои   промахи),  а   вот   сохранять   прежний  статус – достаточно  высокий  и  качественный – хотелось. Но  Х   относился   к   У   настолько    благожелательно,  что,   несмотря   на   критику   партнеров   по  бизнесу,   не    замечал   мечтательно-созерцательный   стиль   приятеля   в   делах    и   в    силу   своего  авторитета   гасил  негативные    мнения,  высказывая    надежду  на  его будущие  успехи.  Более   того  они   вместе   проводили   практически   большую   часть   свободного   времени.  Даже   дальние   поездки  они   стали  планировать  и   осуществлять   совместно: два  года  подряд   они  с   подругами (временными,  так   бывает   часто  по   молодости   лет)  объездили   интересные,   с   точки  зрения   их   вкуса,   острова   Индийского   океана.  И  хотя  У   обладал   удивительной   способностью  интриговать  и  назойливо  кокетничать  с девушками   друзей,  данное   мелкое   обстоятельство  не  мешало   им,   даже,   я   бы   сказал,   добавляло   чуть-чуть   горчинки   в  идиллически-пресную   среду,  заставляло   их   напрягать   мускулы,   остальные   члены,  да   и    голову    тоже.  Правда   все   же   один   раз   кошка   перебежала   им  дорогу,  но   кошка   была   рыжая,   дерзкая,  крикливая,  более  того   сие  добро   сочеталось   с  зелеными,  призывными,  вызывающе  крупными   глазами;   да   и   остальные   участки   тела   были   под   стать  глазам: груди   тоже   были   на   редкость  бесцеремонные – они   подавляли     любые   темы,  любые   отклонения   от  беспрекословного  телесного   поклонения  перед   этим   произведением   антропометрического   искусства,  а  длиннющие  конечности   вступали   в   жарчайший   спор   с   великим  нашим   Всем   о   бесперспективности  поиска   грациозных  ножек   у   наших   мамзелей. Она   источала   такое   амбре  чувственности – но  не   запахом,  а   подернутыми   дымкой   глазами,  мечтательными   движениями  из-за  чего   желание   коснуться    её  было  настолько   сильным,   что  единственным   препятствием   становился    страх   мальчишеского  ослепления   и   взрыва.  Прошло   время – вроде  бы   она   надежно   припала   к   Х,    жарко   принимала   различные   поощрения   материального,  благоговейного  характера   и    споро   пускала   его   в  себя,   да   так   верно,  будто     Х   пришелся   ей   впору   как   новое   бикини. Х,   в   первое   время,  находился,   верней   всего   сказать,  оказался  в беспамятстве,   сравнимым   с   первым   содержательным  коитусом  в   далекие   юные   времена.  Приятель  ухмылялся   и  ерничал,  наблюдая   за   “счастливым”  любовником;  Х  потерял   в   какой-то    момент,   свойственное   ему   рацио,  и   не  заметил   двойную   игру     рыжеволосой   самки,   охаживающей   У   по   совместительству. Когда   он   пробудился,  У   уже  готовился   к  явке   с   повинной,   но  им   не   понадобилась   сценка   из   провинциальных  анекдотов: решено  было  соскользнуть   по-английски.   Верней   всего,  мужчины  и   девушка     получили      лишь   то,   что   валялось   у   дороги: ничего   другого  на   обочине  и  не  ищут,   поэтому   эпизод   истлел  без  продолжения;  может  быть,  только   Х   не   сразу  очнулся   от   магнетического   вожделения.   Но   небольшой  временной  интервал   и  свежие   доходчивые  красавицы  излечили  окончательно.  Сочную  страницу   из   их   взаимоотношений   я  привел,   чтобы   понятнее  было   грядущее. Вы   понимаете,   само   собою   их   дальнейшее содружество  не   сильно   изменилось – не   мог   частный   случай   на   отдыхе  испортить   отношения   кардинально,   так   что   все   шло   своим   чередом. Но  до   одного   случая,   который   и   стал   точкой   невозврата,  своеобразным  ultima  ratio …  Опять,   в   общих   чертах,  вроде  бы   банальный   треугольник,  но  в   силу   того,  что   женщиной   оказалась – Она,  так   высокопарно  Х  нарек   её,  не   получилось   прежнего  карнавала,   не   случилось  всепрощения  шведской   семьи.  Тут   и  закончился   их   дружеский   союз: правда,  надо  сказать –  их   отношения  к  тому   времени  исчерпались  досуха,  можно   предполагать – причина  все   равно  нашлась  бы,  ведь   человек   способен  материализовать    самые   сокровенные  мысли,  не  произносимые   вслух,  даже   в  одиночестве. Она  оказалась   очень   податливой,  в   своих  слабостях,  женщиной   и  Х   не  просто  поместил   её   под   своё  крыло – он  получал   наслаждение   от   всей   совокупности   обхаживания,  от   хлопот   и,   совершенно,  не   считался   с  тратами. Её   маленького  сынишку   он  принял   в  качестве  дорогого  и  нужного  дополнения  к  любимой   женщине. Со  стороны   он  даже  мог   показаться  несколько  странным,   в   неожиданном,  по  стремительности,   собственном  преображении: крепко  знающие  его  люди,  дивились   решительным   изменениям  его   эгоцентричной   натуры. Но  с  её   стороны  не   было  такого   же  ответа: она  принимала  его  любовь  ровно  и  спокойно. Весь  её   облик,  вся  суть   вылезали  наружу  при  общении  с   друзьями   Х;  она,   вообще,  принимала   мужские  ухаживания,  словно   кукла   в  инвентаре   ребенка:  очаровательная  данность  любимого  предмета. Все   бы   ничего,  но  её   истомлено-меланхоличный    вид  вызывал  у  мужчин  определенную   реакцию,  довольно   прозрачную   понятную,  терпимую  какое-то  время,  но   затем   невыносимую  для   Х,  особенно   проявившуюся,  когда    ему   доложили   об   её,  вероятной   связи   с   У,   да    ещё    на   работе,  которую  он  специально   для   неё   подобрал,   с   тщательностью   и   нежностью.  Но   настоящий  шок     произошел   при   выяснении   отношений: она   не  только   призналась  в  измене,   но   и  очень   спокойно,  без   слез,  объяснила  её   не  затмением,  не   ошибкой,  не   поведением   У,   а  равным   чувством   к   ним   обоим. И   весь   вид   её    в   этот   момент   вызвал   у    Х    двойственное   желание: жестко  прогнать с  глаз   долой  или   немедленно   и   грубо   взять   её   и  только   затем   брезгливо    изгнать   из   своей   жизни. Выбрал   второе.  А  она   с   какой-то   животной   грацией  приняла  его   и   столь   желанно   утолила,  что   закончилось  всё   мокрой   слезливой   сценкой,  где   правый   и   виноватая    слились   в   единый   стон.  В   итоге: У   был   отчислен  из   состава   команды;  он   растворился   в   тумане   далеких   краев,  хотя    нет,   точнее   сказать,   в    мареве   южных   морей.  А   Она  успокоилась  и   нашла   своё   место    в   сложном  беспокойном   мире,  обретя    надежную  опору   для    себя   и   сына.

 

Рассказ    Натальи.

Мне  не  хочется  свой   текст   закавычивать   буквами   инородного   алфавита.  Это – раз;  в  тоже  время,  нет   желания  своё   нижнее   белье   выставлять   напоказ;  это – два.  И,  тем  более,   не   надо  видеть   в  нем (в  рассказе)  какой-то  вызов   или  ответ. Просто   у  меня,   как  и  любой  нормальной  женщины   имеются   трезвые  приоритеты,  тщательно   охраняемые   личные   обязательства.   Так   и   у   меня   ничего   сверхсложного    не   произошло:  обыкновенное   чудо – ребенок,  обыденное – мужчины; Миша  для  меня  гораздо   более  сложный  и  интересный  человек,  чем  представители  сильного  пола,   тем   паче  таким  определением  они  сами   себя    и  обозначили. Мне,   кажется,  у   них   гордыня   регулярно  вступает   в   противоречие   с  простыми   человеческими   эмоциями;  тогда   поза,   внешний   статус,  оглядка   на   ближний   круг  ломают,   изначально   чистые   линии   отношений   и   делают   их   марионетками   каких-то   сценариев,  часто  визионерских.  А  выйти   за   рамки    табуированных   обществом  понятий,  за  границы   положенного  им   не  хочется: гадким   утенком   не  каждому  дано  быть – ведь  в  толпе  легче  затеряться  и   успокоиться.  Мне  в  жизни  повезло;  я  думаю – далеко   не  все  женщины   спокойно   вспоминают   своё   прошлое.   Вы  не  о  том  подумали –  вижу   по   вашим  лицам;  не  собираюсь  отчитываться  об  интимном,   не   надейтесь. Я  просто  говорю  о   своих   друзьях   мужского  пола,   с   которыми  мне  удобно   в   буднях  и  праздниках,   тем  более   я   не  представляю  себя   одинокой.  Фраза   о   том,   что   лучше   быть   с  самим   собой,   чем   с   кем   попало – не  обо  мне.  В  одиночестве  я  хирела,  превращалась  в  бесполезное,  бесполое   создание,  рядом   с   которым   страдали   и  другие,   потому   я   всегда   была   расположена  к   знакомству – даже  к  большему,  и   не   предъявляла   чрезмерных   претензий  к  претендентам   на   место  рядом.  Для   многих  женщин  ребенок  становится  препятствием   в   отношениях   с  мужчинами – у  меня   наоборот,   не   только   не   мешал,  а  помогал.  Я  не   прятала  Мишу  и   не    искала  с   ним      покемонов – он  был   естественным   партнером,  другом,  попутчиком.   В  каждом   возрасте   разным,   но   одинаково   необходимым   мне. И   только   тогда,  когда   мой  нутрец   принимал  Мишку  соответственно,   я   пускала   его   в   наш  общий   мир.    Вот   чего  я   избежала – это   слезливой   жертвенности:   когда   ты   с  бесконечным   упоением   жалеешь   себя,  ребенка   и,   в   конце   концов,   превращаешься   в   рыхлое   существо,   дерганное   и   застегнутое   на  все   пуговицы.  А   потом – неизбежное    и   скорое   старение,   не    возрастное,   не   телесно   физическое,   иное – когда   происходит   окукливание   множественности   в  затёртый   мирок  твоих   бытовых   повседневностей   и   в   результате   жизнь   превращается   в   многоточие   без  края. Встречала   не   раз  таковых  – до  сих  пор   оторопь   берет  от  таких   товарок.  Даже  более   страшные  слова   вертятся  на  языке,   но   нет  желания   погружаться   в   занудство.  А  теперь   пора  вернутся   к   нашим   баранам,   то   бишь  козлам:   дефицита  внимания    у  меня   не  было   никогда,   так   было   ещё    до   Миши,  так   продолжилось   и  после. Казалось – ну  куда   мне   до  многих   подруг   с   их  модельными   конструкциями,   с   журнальными   личиками, – что   я  медом   мазана – сама   не  понимала; да   и   не  была  я  особо   доступна,  так   или  иначе  все  же   могу   судить   здраво. Пытался   объяснить  частности   моей   странной   привлекательности   Слава,  но   я  отнеслась   критически  к   его  словам.  Что   вы   говорите? Рассказать   поподробнее?  Ой,  я    смотрю,  вы   неожиданно  возбудились   и   встрепенулись,  ну   клубнички  то   не  будет,   не    рассчитывайте. Он   сказал,   будто   от   меня  исходят   какие-то  флюиды (где   он  их  увидал,  вынюхал  не  понятно?); и   вообще   вопрос   не   ко   мне,   так   мне   кажется.  Сложности   возникли   помимо   моей   воли: сказать   просто   об  этом   я  не  могу – мудрено,   значит   излишне  подробно,  тут   я   пас.  Я  и   сейчас   раздваиваюсь    по   итогам прошлого,   да   вы   и   сами   вряд  ли   разберетесь   в  хитросплетениях  своих    давних   отношений    и   в   конечной   оценке    промежуточного   выбора,  хочется   надеяться – не  окончательного,  ведь   время   у  нас  еще   есть.  У   меня   совсем   нет  желания   излиться   болью   и   жалостью   в   конце   жизни,   вспоминая  единственный   эпизод   как  самую   солнечную   и   праздничную кляксу   прошлого.  Так   случилось,   когда   моя   бабушка   в   нескольких   шагах   от  своего  последнего   дня    поделилась   самым   сокровенным.  Остались   сожаление,   боль   и   обида  из-за   такого   исхода,   из-за   такого   финала,   вот,   и,  проецируя   на   себя  подобный   жизненный   путь,  в   противовес   возникает   желание   броситься   как   в   омут   во   все  тяжкие,   чтобы    шансов  поучаствовать  в   карнавале   было   больше. Предполагаю – многие   задумывались   о   том   же,   немногие    рвали   узду – обреченно;   большинство,  ясно,  дрейфуют   к   тихой   гавани,   легко   объясняя   свой   выбор,   обстоятельствами  места,  времени,  мочи. И  я   тоже   пленница,   часто   придуманных  самой   собою  обстоятельств,   в   рамках   которых   и  живу.  Но   стыдно   жаловаться,   когда  по  гамбургскому  счету  у  тебя  все   вполне  прилично: и   сын,  и   родные,  и  работа   по   душе,   и   ласка  с  любовью   фрагментами.

То  ли   все  устали  слушать   и   выступать,  то   ли  ожидали   чего-то   похлеще,  но  отклика,   за   исключением   Кости,  практически   не  было.  Да   и  Константин – лишь   криво   улыбнулся,  дернулся,   желая   видимо   высказаться,   но      запнулся  и,   оберегая,  прежде   всего,    чувство  собственного  достоинства  замкнулся   в  обереге.  Вот   и   подошел   черед   “последнего   из   рода  Болейн”: Вячеслав   тихий   и     вполне   счастливый      своей   неприметностью    вышел   на  финишный  этап.

 

Рассказ   Вячеслава.

Случайно   встретились – попутно  объяснились – без   сожалений  разлетелись.

Редкая  возможность  вылиться   наизнанку  и   удрать;  так   что   исполняю.

 

Любовь,  для   многих, – унижение  чувств  или  экстаз  души,  а,  по-моему, – быстротечный  катаклизм,   взрыв   эмоций,  глупостей,  несуразностей;  категорически – не   длительная  цепочка   книксенов,  поклонов,  расшаркиваний  по  делу  и  без. И   если  начинается  маета  с  постоянными  расценочными  доводами –  бери   манатки  и  делай  ноги – догоревшие  угли   уже  не  раздуть.   Если  ты   не  готов   к   жизни   как   цепочке   постоянных   звеньев-дней,  если  не  решился  сковать   себя,   ради  светской   обрядности  привычного,  тогда   ты   мягко   отбиваешься  от  полу-завистливого   нытья   друзей   и   соглядатаев  и   уходишь  зигзагами   мимо  флажков,   наряженных  в   пышные  сарафаны,  прозрачные  топики,  диоровские  разлетайки.

Я  специально  начал  с  лирического   предисловия:  тем   самым  обрисовал  свое  нынешнее  положение  и  чуть-чуть  прошлое,   которое   всегда   рядом,  даже,   если   мы   вышвыриваем   его   подальше  и  забываемся   в   новых  ойкуменах,  среди   свежих  впечатлений,  в   толпе   новых  прожигателей   ежедневности.  Само  собой,   все   мы,  отягощенные   возможностью   поглощать  без  разбора   сладкие  диковинные   возможности,   находим   слова,   где   сия   праздничная   будничность,  возвещается  в   качестве   философской   установки,  приправленной   набором   эвфемизмов,   успокаивающих  всех   и  каждого.  Даосизм,  буддизм,  индуизм,  синтоизм – лишь  символы – фантомы  дела – пунктирные  линии,  будто   специально  избранные  кем-то   для   уверенного   входа   и  выхода; входа –  в  тайное,  закрытое  пространство,  выхода – из  старых  прав  и  обязательств.

Теперь,   мне   кажется  надо   ответить  на   монологи   предыдущих   сказителей. Почему  сказители?  Надеюсь,  объясню.  Если  схематично – то  присутствовал   простой  обыкновенный   любовный   треугольник.   Правда,   этой    геометрической   фигурой   пытаются   объяснить   всё,   тем  самым   упрощая   отношения     до  примитивной   схемы,  выставляя  стороны   в   классической   парадигме. У   меня   случилось  наваждение:  быстрое,  моментальное – может   быть  и  обоюдное.  Я   до   такой   степени  истекал   желанием,   что  не  способен   был   говорить   с  ней   ни   до,  ни   после; подобное  не  случалось  со   мною   никогда  ранее.  Больше   скажу,  и   мне   не   стыдно   в  этом  признаться,  я   знал   о  её   по-прежнему   близких   отношениях   с   моим   приятелем,  и  когда  она   прибывала  ко  мне   после,   то  я  испытывал  какое-то  неповторимое    наслаждение   от  её  тела  и,  как  мне  казалось, многоярусного   амбре…  Да  и  она  принимала   меня  с  каким-то   пронзительным  чувством  и   желанием;  особенно   горячими   и   бурными   становились  соития   на  конюшне,  где   она  работала,  когда   к  её  аппетитному  фимиаму  примешивался  мускусный   запах   лошадей. Пусть   и  выглядит   смешно   сия  деталь   и   напоминает  банальный  перепев   прежних  событий,  но   так   я   чувствовал   и   ничего   иного   вспоминать   не   хочу.   Часто    припоминаю   её   рядом   с   ахалтекинкой: смотрелись   они  восхитительно; и  чтобы  наяву  оценить   красоту  нераздельного  лада,   надо   было   увидеть   их  самим.   Особо    выделялись  их  глаза:   крупные – они   необычно  смотрелись  со   стороны    в   своей   дуэтной   композиции: темные,  волоокие   на   величавой    голове   у  изящной   лошадки   и   мягко-изумрудные  под  завесой  мохнатых  ресниц  у   заманчивой   женщины. Казалось – их  подобрал   талантливый   живописец   в   качестве   модели,    и   сложно   было    разделить   такое   совершенство;   столь   же   безнадежно,   казалось,  найти   равноценную   замену   каждой. Эти  прекрасные   воспоминания   портит  лишь   один   заносчивый   кадр – он  совсем   некстати   выскакивает  как   черт   из  табакерки   и   занимает   сознание  такой   замечательной   пустотой,   что   в  голове  все   зависает   и  долго  не  загружается.

После  этих   слов   заметно   дернулся  Константин   и   явно   собирался   вступить  в   тему,  однако   Слава   сделал   упреждающее   движение   руками,  будто      мулетой   уводил   быка   от   прямой  атаки. После  краткой   паузы,  скорее  заминки,   Вячеслав  продолжил.

Я   предполагаю  и  сейчас   он,  вспоминая   прежние   времена,  считает   меня   сухопарым   гностиком  материального   мира. Его   поведение   в   те   времена   было   по-своему   логичным: убрать   с  дороги    препятствие   любым   путем,    сохранив    внутренний   комфорт   и  спокойствие. Видимо,   тот   финансовый  бонус   одновременно   с   доходчиво-убедительным   прессингом  при     встрече,  спустя   некоторое   время   обеспечили   ему   душевное   равновесие. Вынужден,   минуя   время,  разочаровать   в   данном   посыле (как  минимум  двоих – касается  напрямую); все  так  и  не   так, потому   что   я   помню   тот  разговор   практически  дословно, более  того,  он  изредка  выскакивает  как  черт  из  табакерки  и  напоминает  о  себе – обременением  памяти:

 

– Я  тебя   выслушала,   как    видишь,   спокойно,   и   пусть   тебе   кажется    моя   реакция  безразличной   или   чрезмерно   рассудочной,  вовсе   не  так.  Тебе,   Слава,  сложно   влезть   в   мою   голову,   тем   более   в  предполагаемое  будущее;  мужчины,   в   основном,  живут   по   шажочкам,   по   интервалам – очень   немногие – на   длинную; а   нам – женщинам,   если    не  пошли   вразнос,   необходимо  строить  капитальное   помещение   для   долговременной   жизни. Вот   и   подумай – в  какой   мере  мое   решение  спонтанное,   в  какой –  выстраданное  и   обдуманное.

– Вы   как  будто   сговорились: недавно  Костя   мне  бубнил   про   какие-то  скрытые   возможности,  которые   необходимо  реализовывать,   сегодня   ты,  если  не  притворяешься,  даешь  четкий  сигнал – на  выход.  И  что   же   мне   делать?  Цепляться,  надрываться,  а   для   чего?   Что   бы   в    чуть   изменившихся  обстоятельствах  ты  снова   дала  бы   мне   от   ворот   поворот.      Я,   видимо,   здесь   присутствовал   в   качестве   игрушки   и   даже   не   любимой,   а    так – из   секс-шопа,  по   приемлемой   цене.

 

Тут-то  у   Наташи   возникло   непреодолимое   желание  мне   врезать,   и   я  с  большим  трудом   погасил   вулкан.  Дальше,  заканчивали   разговор  уже   поспокойнее:

– У  меня  возможно  и  будут  сожаления   в  будущем,  но  я   не   перст   одинокий,  чтобы   плакать  в   жилетку    по   обстриженным   волосам.  Жизнь  не  кончена – какие  мои  годы.

– Тогда  и  прекратим  на   этом  наш  разговор,  Слава. Спасибо  за   откровенность,  правда,  надо   сказать,  со   временем  в   памяти  у   обычных   людей   остается  наилучшее,  а  уж   негативное  стараются   не   вываливать   на   голову  друга,  пусть  и   бывшего.

 

На  такой   то  ли  благодарности,  то  ли   эпитафии   и  закончилась  наша   совместная  история.  Я  понял,   наконец,   главное – от   меня  не   ждут   никаких  реальных   подвижек,  потому   что   они   страшны   своей   будущей   непредсказуемостью   и   вступают   в   противоречие   с   её   жизненной   доминантой: уровень  потребления  непререкаем!   И   только   после  этого   я   согласился   с   предложением   Кости   и  надолго   убыл   за   границу.  Больше  того – я  воспользовался  тем   финансовым  бонусом,  что   он  мне  определил,    как  бедному   студенту.  Слава  богу,  мне  удалось  самостоятельно  реализовать   себя  в  той  или  иной  мере.  Во  всяком  случае,  сегодня   мне  живется   и  дышится  вполне  комфортно.

 

Вот  так  грустно  заканчивалась  наши   литературные   посиделки,   начинавшиеся  как   веселый  южный   междусобойчик.

После   собрания  эпистол  вываленных  на   расслабленные   головы  курортников  хотелось   чистого   воздуха   и    немного   одиночества;  взамен  этого – густая,  плотная,  пропитанная  разноречивой  памятью   ноосфера   накрыла   нас   какой-то  мечтательной   безнадегой.  Только   надежда   и   придавала  сил   для    какого-либо  продвижения. В  конце   Костиного   монолога   я  предполагал   ретироваться  по-английски, –  желания  погружаться  в  топкую   вязь   взбаламученного   роя   не  было.  Но   неожиданные  обстоятельства   изменили   ход   вещей: на  взлетно-посадочной  полосе   что-то  шлепнулось,  подобно   большому   неуклюжему   утюгу,  почти   сразу   завыли   разноголосые  сирены,  начался   обычный,   в   подобных  случаях,  переполох,   сдобренный   острым  любопытством   многочисленных   зрителей.  Представление,   никоим   образом   не   рисковое  по   отношению   к   жаждущим   зрелища   обывателям,   несет   в  себе   толику     живой   воды,  несмотря   на  драматизм   происходящего.  Так  бывает   всегда – когда   замещаются  прошлые,   пусть   даже  сверхважные,   события   новыми,  свежими,  да  к  тому   же   ещё   с  запахом  крови   или  не   дай  бог   смерти.

Любопытно   было   наблюдать   за   изменением   коллективного   сознательного (несколько  искусственного  – в   замкнутом   пространстве)  на   индивидуальное   бессознательное;  атомизация   каждого   проявилась  мгновенно,  но   я   не   смог   бы  описать  тогда,    тот  сонм  быстротечных  перемен   произошедших   с   каждым  из   нас. Потом,  спустя   некоторое  время,  я   просмотрел   видео   на   айфоне,   несколько   лихорадочное   и  дерганое – видимо,   как  и   состояние   снимающего,    и   понял   о  каждом   из  нас  гораздо   больше,   чем   за   всё   предыдущее   время. И   более   всего   я   счастлив   тому,   что  это   осознание   осталось  во  мне,   хотя   и  не   смогло  поместиться  полностью. Человек – жертва  и  бог  случайных  обстоятельств.

 

«У  вас,  читатели,  прошу   прощенья

За  то,  что  не искусен  мой  рассказ,

Что  он  не  вызывает  восхищенья

Разнообразием своих  прикрас.

Но  я  его  пересказал  для  вас,

Легенде,  следуя,  её   словами.

Коль плох  мой  труд,  его  исправьте

Сами».