После того как в «Правде» сократили ставку музыкального обозревателя, я долго не мог найти работу. Тыкался в разные издания и везде мне отказывали, в эпоху шедевров типа: «Рыбка моя? я твой глазик. Банька моя? я твой тазик» специалист по Малеру и Шёнбергу никому был на фиг не нужен. Я уже был согласен обозревать новинки эстрады, но, как только редактор узнавал, что я закончил консерваторию, да ещё и диплом защищал по Малеру, так сразу давал мне от ворот поворот. Тут нужно было, видимо, обладать особым складом ума и живостью пера, каковыми, по мнению работодателей, человек с консерваторским образованием по определению обладать не мог.

Нет, я не умирал с голоду, не ютился на чердаке, я по вечерам лабал в шашлычной и вполне себе зарабатывал на безбедное существование. Но пьяные хари вокруг, бесконечные «А сейчас для нашего гостя с Кавказа…» и ночные возлияния вымотали меня вконец. Точку поставил представитель малого северного народа, который пытался заказать что-то национальное. Я его спросил: «Ноты есть?». Нот у него, конечно, не было, и тогда я сказал: «Напеть можешь?», и он стал издавать нечто невообразимое, нечто между рёвом медведя и любовным кличем северного оленя. Я сыграл: «Увезу тебя я в тундру», и он был страшно доволен, настолько доволен, что заказывал это десять раз подряд. Я, конечно,  сыграл, а куда деться бедному лабуху, но решил, что в шашлычную больше не пойду.

И тут мне позвонил Копытко и сказал, что «В российских новостях» освободилось место экономического обозревателя. Мой одноклассник Копытко был далек от журналистики, но хорошо знал многих главных редакторов, потому что работал банщиком в Сандунах. Вообще, банщики, охранники и водители персональных машин очень влиятельные люди. Они часто становятся депутатами, губернаторами, а один банщик так и вовсе был министром иностранных дел.

– Старик, завтра в десять ты должен быть в кабинете у редактора, – сказал Копытко тоном заговорщика, – и не вздумай опаздывать – претендентов на место много.

– С чего ты взял, что меня возьмут, ведь я в экономике совершенно не разбираюсь.

– А кто разбирается? Наши бизнесмены постигали премудрости капитализма по книге «Незнайка на луне», и ничего – рубят бабло почем зря. В общем, не дрейфь, я за тебя замолвил словечко. Тебе нужно только прийти, написать заявление и заполнить анкету.

Все прошло гладко – Главный меня вообще ни о чем не спрашивал, подписал заявление и пожелал успехов. Авторитет банщика сработал.

Работа оказалась легче лёгкого. С утра я пробегал по просторам интернета в поисках материала для обзоров, потом за полчаса из собранных обрывков лепил обзор, и вот я уже вольный казак, нужно было только отметиться в книге, где регистрировались местные командировки, и идти на конференцию, брифинг или симпозиум. Обычно такие мероприятия начинались с кофе-брейка в буфете и заканчивались банкетом в ресторане. Поначалу я старался вникать в суть выступлений, но потом плюнул и стал все записывать на магнитофон. Потом машинистка делала расшифровку, которую я опять же за полчаса обстругивал до аналитической статьи. Но ходил я далеко не на все мероприятия, о которых писал в книге учета командировок. В большинстве случаев я шёл в кино или прямо домой.

Жена шутила: «Ты, Олежка, самый высокооплачиваемый журналист – час твоего рабочего времени стоит дороже, чем час министра». Так-то оно так, но была у нас в редакции крупная деваха по прозвищу Кроха, чей час был еще дороже, потому что её работа сводилась только к подшиванию газет, с чем она справлялась за пять минут. Она числилась референтом Главного, и можно было подумать, что раз она ничем другим не занята, то  он использует её для каких-то специфических услуг, но ничуть не бывало, сексуальные пристрастия начальника не распространялись на представительниц женского пола.

Я долго не мог понять,  почему её держат в  редакции, пока мой сосед по кабинету, не рассказал мне, что она заложница. Нет, никакие террористы здесь были не причем. Просто её мать, которая когда-то работала в редакции спецкором, поссорилась с Главным. Она была в курсе его махинаций с заказными публикациями и обещала вывести его на чистую воду. Ей все-таки пришлось уволиться, правда, с «золотым парашютом», но она оставила в редакции дочь, которую нельзя было обижать ни словом, ни делом. В противном случае мать обещала большие неприятности любителям поживиться за государственный счет. И наоборот, Кроху моментально бы уволили, если бы матери вздумалось вновь проявить принципиальность.

Мы с Крохой подружились. Мы были в редакции белыми воронами, паршивыми овцами, которые портили все стадо, трутнями в редакционном улье, и это нас объединяло. Кроха была милой, доброжелательной девушкой. Если она шла в столовую, то непременно заходила ко мне, чтобы спросить, не нужны ли мне мандарины, пирожок или коржик к чаю. И когда шла курить на лестничную клетку, заходила за мной, чтобы поговорить по душам.

У нее было две проблемы – ей не везло в любви, и она тяготилась своим положением в редакции. Ей уже минуло тридцать, а она все никак не могла найти порядочного человека, с которым можно было бы свить гнездо. У нее была прекрасная фигура, вполне миловидное лицо, но рост… Крупным женщинам трудно найти себе пару. Хотя нельзя сказать, что мужчины  не обращали на неё внимание. Ещё как обращали, но надолго не задерживались.

– Ну почему мне так не везет с мужиками? – жаловалась она мне. – Я же не урод какой-нибудь, не стерва. Я к ним всей душой, а они бегут от меня, как от заразной какой.

– Может быть ты слишком доступна. Мужчинам нужно непременно преодолевать трудности в любви. А ты им подносишь свою любовь на блюде, как хлеб-соль дорогому гостю. Гость откусил и пошел дальше, а ты осталась со своим блюдом.

– И что я, по-вашему, должна их динамить?

– Мужчине нужно дать понять, что ты готова только к серьёзным отношениям.

– Так он же сразу свалит, если я ему скажу что хочу замуж.

– Не надо ничего говорить, надо его вываживать, как рыбак вываживает рыбу. Если её резко выдёргивать из воды, она сорвётся с крючка, а если вываживать, то она в конце концов смирится со своим положением, и тут-то её и бери голыми руками.

Наивная девочка, она сделала в точности всё так, как я её учил, и очередной ухажер, редакционный шофёр Валера, сбежал от нее на третий день, а когда я спросил его, в чём дело, он сказал:

– Придурошная какая-то – два дня гуляли, а она все молчала и только кивала, как лошадь в стойле. А когда я прямо предложил пойти ко мне, она встала на дыбы.

– А о чём ты с ней говорил?

– Да о бегах, я же каждое воскресенье езжу на ипподром, знаю всех лошадей и всех наездников. На прошлой неделе выиграл три тысячи.

– Недалёкий ты человек, Валера, с женщинами нужно говорить о них, любимых. Это им, как бальзам на уши.

А Крохе я сказал:

– Милая, ты сама виновата в том, что Валера в тебе разочаровался. Он тебе рассказывает о самом главном, что есть в его жизни, а ты молчишь. Надо было перед свиданием почитать что-нибудь о коневодстве, чтобы поддержать разговор.

Следующим её ухажером был фотокор Аркадий. Перед свиданием Кроха прочитала «Справочник юного фотографа», но тот оказался фанатом «Спартака» и терпеть не мог разговоров о работе.

– Не помогают ваши рецепты, Олег Иванович, не могу я знать про всё, что у них на уме, – пожаловалась Кроха. – Видно, одиночество у меня на роду написано.

– Не унывай, детка, – успокоил я её. – Есть одно универсальное средство, как поддержать разговор на любую тему и понравиться мужчине. Не переставай его хвалить, какую бы чушь он не нёс. Если ты думаешь, нам, мужикам, нужен от вас только секс, ты глубоко ошибаешься. Ради секса не стоило городить огороды вокруг любви – писать стихи, покупать цветы и кольца, водить любимых в рестораны, строить для них замки. Всё это делается для того, что нас хвалили, говорили, что мы самые умные, красивые и крутые. Все признают, что критика – это полезно, но никто её на дух не переносит. А лесть, даже самая откровенная, приятна для уха.

Универсальное средство сработало, и у Крохи, наконец, появился постоянный кавалер – охранник Хабибулин. Он был небольшого роста, едва доставал ей до плеча, и слегка плешивый, но зато щедрый и верный.

А началось всё с того, что он заплатил за неё в столовой. Просто по-дружески дал взаймы, потому что она по рассеянности оставила свой кошелёк на рабочем столе. Но она так восхищалась его благородным поступком, что в следующий раз он пригласил её поужинать в пельменную напротив. И она сказала ему, утирая губы салфеткой: «Рашид, ты просто чудо, никогда в жизни я не ела таких вкусных пельменей», и он скромно ответил: «Ну что ты, пельмени обычные, просто я знаю, что их нужно есть не со сметаной, как украинские галушки, а с уксусом и черным перцем, как едят в Сибири».

Через неделю он пригласил её в кофейню и угостил меренгами и красным вином, и тут она ему сказала, что даже не предполагала, что  мужчины умеют так красиво ухаживать, и получила в награду чайную розу.

До ресторана у них так и не дошло – она пригласила его к себе в гости, и он остался у неё на ночь. Но на этом их роман не закончился, он оказался большим любителем комплиментов и приглашал ее то в кафе, то в кино и даже на футбол. При этом оказалось, что она тоже болеет за «Динамо» и знает всех игроков команды по фамилиям.

В общем, проблему её одиночества мы с грехом пополам решили. С работой у Крохи дела обстояли куда хуже. Ей было совестно бездельничать целыми днями на виду у людей, который как пчелки переносили информацию с одного места в другое. Весь день раскладывать пасьянс в компьютере было утомительно. Можно было, конечно, найти себе какое-нибудь другое занятие, но читать она не любила, а вязать не умела, да и совесть не позволяла.

Конечно, она могла уволиться, устроиться на ту же должность в другую контору, несмотря на уговор между матерью и Главным, но она не хотела менять шило на мыло. Ей не нравилась бумажная работа, ей хотелось осязать результаты своего труда. Как-то она попала на мастер-класс к гончару и с гордостью показывала всем кривобокий кувшинчик, который она сама сделала и расписала своими руками. Но гончар сказал, что таких любителей, как она, много, и сбыть продукцию практически невозможно. Сам он кормится тем, что ведёт кружок в каком-то досуговом центре.

– А вы бы с Рашидом окрыли пельменную, он ведь любит пельмени и, наверно, знает, как их готовить, – посоветовал я ей.

– Да, – обрадовалась она, – это хорошая идея. Я сегодня же с ним поговорю.

– Только нужно всё как следует посчитать, составить бизнес-план. Это дело серьёзное тут нельзя действовать с бухты-барахты.

– Конечно, мы будем советоваться с вами.

– Я плохой советчик в этом деле.

– Я спрошу у Ашота, он заведует столовой, он на этом деле собаку съел.

– Вот именно, и с нами делиться.

Весь день Кроха порхала по редакции на крыльях надежды. А, когда я её увидел на следующий день, от её хорошего настроения не осталось и следа.

– Ашот говорит, что пельменная окупится, только если она будет у станции метро или в торговом центре, а там аренда неподъемная. Можно, конечно, взять кредит в банке, но это большой риск. Да и не дадут нам кредит, ведь у нас нет никакого залога – у меня комната в коммуналке, а Рашид вообще в общаге живет. А оборудование, а посуда, а реклама… Мы подумали и решили не связываться с этим. Вот, если бы что-нибудь поближе к природе…

– А как насчёт цветочного магазина?

– Мы с Рашидом думали над этим, но опять же нужен стартовый капитал, а значит кредит, и потом цветы ведь быстро вянут, три дня продержатся – и на помойку. Под праздники спрос есть, а в остальное время «мёртвый сезон».

– Ну, тогда пасека – это уж совсем близко к природе и потом на хороший мёд всегда есть спрос.

– Нельзя – у меня аллергия на пчелиный яд. В детстве меня укусила пчела, так я чуть не умерла.

Изо дня в день моя незадачливая подруга ходила, как в воду опущенная. Мне было тяжело смотреть на её офисные страдания. Но чем я мог ей помочь? Я и сам чувствовал себя неуютно в редакции, как будто я украл чужое место, и беззастенчиво взгромоздился на него с ногами.

А потом она исчезла, и не было её неделю, а когда она, наконец, появилась, то вся загадочно светилась, как луна в ясную ночь, и выложила мне на стол пакет с воблой.

– Это вам, Олег Иванович, за всё хорошее, что вы для меня сделали.

– И что такого я тебе сделал?

– Вы помогли мне найти себя.

– И где ты себя нашла?

– На Кубани. Мать подарила мне землю и домик, который достался ей от деда, и я ездила принимать хозяйство.

– Что, барская усадьба?

– Какое-там: десять соток пустыря и домик, скорее даже сарайчик. Но главное – шесть овец в придачу.

– Лучше бы кот в сапогах. И что ты будешь делать с этим хозяйством?

– Займусь овцеводством.

– Это на десяти сотках?

– У меня есть книжка «Стойловое содержание овец». Там сказано, что овец можно круглый год содержать в помещении и кормить сеном, соломой, зерном и сахарной свёклой. Свёклу можно посеять на участке, а сено и зерно покупать на базаре. В сарае можно держать голов тридцать. Они быстро плодятся. Овца – это ведь не только мясо, но и молоко, и шерсть. Из молока можно делать сыр, шерсть прясть – пряжа стоит дороже. В общем, пока за животными будет следить мужичок, которого я наняла, а весной мы с Рашидом уволимся с работы и уедем к себе на Кубань.

– Мужик-то, которого ты наняла надежный, не пьянь какая-нибудь?

– Кузьмич-то, вроде ничего, он дальний родственник матери. У казаков не забалуешь, пьяниц в станице нагайками лечат.

Это было начало животноводческой эпопеи моей наивной подруги. Она ещё ходила в офис, таскала бумаги с этажа на этаж, подшивала газеты, но она уже была не офисным планктоном, а овцеводом, и все мысли её были о том, как там живётся ее парнокопытным друзьям. Она штудировала пособия по овцеводству, узнавала в интернете, где и почём лучше покупать корма и всей этой информацией щедро делилась со мной.

За какой-нибудь месяц я узнал, что, оказывается, у овец прямоугольные зрачки, что у них прекрасная память и острый слух, что ягнята узнают свою мать по голосу, что одна стрижка взрослой овцы может дать до десяти килограммов шерсти и, что овцы могут скрещиваться с козами.

– Вы представляете, – говорила Кроха, едва сдерживая восторг, – овца редкой породы может стоить миллион долларов.

– Так, может, тебе ограничиться одной такой овечкой, и на кормах можно сэкономить, и вообще её можно держать в московской квартире.

– Что вы, это же стадные животные, в одиночестве они нервничают, и в конце концов умирают от тоски.

– Надо же, какие они нежные.

– Да, очень нежные. Я очень беспокоюсь, как они перенесут зиму, но Кузьмич пишет, что всё в порядке, вот только корма всё время дорожают.

На день рождения я подарил ей прялку, не настоящую, конечно, а из сувенирной лавки, но она так обрадовалась подарку, что перемазала мне всё лицо губной помадой. Теперь каждая рабочая неделя начиналась у меня с вестей из кубанской станицы. Кроха взахлёб рассказывала о привесах, а когда Кузьмич написал ей, что две овцы вот-вот должны окотиться, её радости не было границ. Вся её жизнь, прежде такая тусклая и безрадостная, превратилась в сплошной праздник. «Сейчас март, а на Кубани снег сходит раньше, чем в Подмосковье, значит, в начале мая можно будет уже собирать манатки и перебираться в станицу к своим овечкам, обустраиваться и заводить настоявшую ферму», – рассуждала она.  И Рашид, если ей верить, вполне разделял её планы. И вдруг она исчезла, говорят, взяла три дня за свой счёт и пропала. У меня было нехорошее предчувствие, и я разыскал Рашида.

– Уехала в станицу, – объяснил он мне внезапное исчезновение подруги. – Сосед позвонил и сказал, что Кузьмич в больнице, он его пьяного вынул из петли.

Когда Кроха вновь появилась в редакции, лицо у нее было землистого цвета, а под глазами чёрные круги, как у актрисы немого кино.

– Представляете, Олег Иванович, эта сволочь напился до чертиков, поджег сарай и решил повеситься.

– А овцы?

– Овец он давно продал, а на деньги, которые я посылала ему для того, чтобы он покупал корм скотине, он приобрел мотоцикл и пил беспробудно.

– Пусть продает мотоцикл, свой дом, участок и возмещает убытки.

– Да нет у него ничего – давно все пропил. В нашей сараюшке и жил, а мотоцикл разбил на второй день. Так что, взятки с него гладки.

– А что говорит Рашид?

– Нет Рашида, расстались мы с ним. Не хочу, говорит, с тобой дел больше иметь, потому что ты лохушка. Я его не осуждаю, лохушка и есть, а он столько денег угрохал на мою затею.

Вскоре я ушёл из газеты – с помощью все того же могущественного приятеля Копытко мне удалось устроиться обозревателем в журнал «Русский рок». Ушёл и потерял из виду свою невезучую подругу. Но как-то раз я встретил её в метро и пригласил в кофейню выпить по стакану глинтвейна. Напротив нас сидели двое военных и девушка в красном. Девушка была так себе, и ребята с завистью поглядывали в нашу сторону.

Кроха выглядела прекрасно – румянец во всю щеку, а в глазах весёлые искорки. Убавить ей сантиметров пять росту – цены бы ей не было.

– Ты всё там же? – спросил я, не надеясь на положительный ответ.

– Да, – сказала она. – Но уже недолго осталось – летом мы с Рашидом уезжаем на Кубань.

– Как с Рашидом? Как на Кубань? Разве вы опять сошлись и продолжаете свою овцеводческую эпопею?

– Да что вы, это была страшная глупость, разводить овец, не имея опыта, земли и подходящего помещения. Мы с Рашидом теперь разводим улиток. Вот закупили партию отборных виноградных, платили за каждую по пятьдесят рублей. Они пока у нас в ванне живут, и скоро начнут откладывать яйца. Годика через два мы уже сможем их продавать в сочинские рестораны. Я узнавала – они заинтересованы, готовы платить. Мы уже всё подсчитали: кило улиточьего мяса стоит триста рублей, в месяц уже на второй год мы сможем продавать двести кило – это шестьдесят тысяч. А там можно и расширить дело. Летом мы будем держать их на участке, кормить листьями, травой. Корм, считай, дармовой. Это же не овцы, которым нужны тонны дорогих кормов. На зиму, когда они впадут в спячку, их можно держать в сарае.

– А разве он не сгорел?

– Сгорел, конечно, но Кузьмич построил новый, там и живет.

–В станице есть автомастерская, Рашид будет там работать, а я устроюсь воспитательницей в садик. Снимем квартиру. Ничего, как-нибудь перебьемся. Улитки – это вам не овцы, тут просматривается хорошая перспектива.

– А что вы думаете насчет лягушек?

– Да, ну вас, Олег Иванович, вы всё шутите, а жизнь штука серьёзная Но ведь нужно время, чтобы раскрутиться, а пока на что вы будете жить.

– .