ГЛАВА XXIII –  XXXVII

ГЛАВА XXIII

 

 

                       СРЕДНЕВЕКОВЬЕ.  ПЛАХА. ТОПОРЫ.

                        (ИСПОВЕДНИКИ, ОНИ ЖЕ ПАЛАЧИ.)

                                                  строка:  Средневековье. Плаха. Топоры.

                                                              я становлюсь мишенью до поры.

 

 

Ещё раз оговорюсь: все театральные эпизоды имели прибли­зительно одну точку   временного      отсчета. За исключением протяженности и окончания сюжетных линий.

Пересечения и объединения имели приблизительно первые три года.

Позднее, одни линии затухли ранее, иные ещё дотлевали… Изна­чальный импульс, выброс -…и погасание световой интенсивнос­ти…(почти по Декарту…)

Подобно нитям макраме, разные в креплении, но, объединяясь, плетут общие  узлы    и, чрез какое-то повторение раппорта – расходятся розно, образуя отдельные кисти и самостоятель­ные петли, и т.д., и т.д…

(строка: подобно ниткам макраме, берущим разное начало…)

Итак: изложенные истории шли параллельно.

И, несомненно, учителем за номером один – психологиня.

На грани нервного срыва, она делилась сокровенным… меня поразили два откровения…

Ей вменялось в обязанность раз в квартал ( плюс-минус) про­верять сотрудников (агентов) на профпригодность.

Делалось сие довольно варварским способом: сотрудника прис­тегивали к столу, подключали электроды и она задавала вопро­сы, постепенно прибавляя ампер.На определенном этапе мужиков начинало трясти и колбасить, они, естественно, жутко матерились, но дама продолжала ставить наводящие вопросы, желая получить исчерпывающие ответы…

В такие “проверки^”  её ненавидели все отделы и все сослуживцы, смыкались ряды …И бедняга ощущала вкруг сплоченный сгусток негатива. Прессинг, так – скать…

Но не это подорвало её драгоценное,- а любовь с последую­щей изменой… кого бы? Плейбоя!

Т.е., она, стоя у плиты в его шлафроке и тапочках, мнила себя потенциальной женой… (так думали все его жертвы, а соседи по общежитию только констатировали смену женских тел в оном халате и домашних туфлях…)…

И, наконец, наскучив, она оказалась вытряхнутой из того и другого, выставленной вон. И одной прекрасной ночью, поздно возвра­щаясь с работы и пересекая окрестности театра – увидела, как встречная девушка вдруг упала и забилась в приступе эпилеп­сии.

Вместо того, чтобы броситься на помощь, психолог быстро-быстро перебежала на противоположный тротуар и поспешила прочь.

Хотя – кроме них никого в столь поздний час на улице не было и никто не смог бы оказать молодой особе помощь… Причин подобного поступка было две: то, что за долгий и кровопролитный процесс расставания с ловеласом она очерст­вела и возненавидела весь мир.

И второе: ей ПОКАЗАЛОСЬ, что эту красивую женщину она уже видела, и не иначе, как… на той же самой кухоньке, в том же самом родном, махровом халате…

(Понятное дело –  дорого мне встало и сие откровение, и краткий срок близости с мадам..

Но.

Эта же психологиня из кегебе, всё же проникла в святое – святых.

Дружба закончилась обычными разведданными и их стратегическим применением в полевых условиях!

Изначально советуется, вот если администратором?

я:- И – ты не увидишь актеров. А тебе, как я полагаю, хочется поближе к сцене?

Разумеется, хочется. Поближе… совсем близко. Тепло…  Совсем горячо…

-Тогда иди помрежем.

-А что входит в обязанности?- дотошно и прагматично… Я же была – в омут с головой, хоть кем!

Смеюсь:- Обязанности?…  много чего. Ну, например,1-го января ездить в автобусе по домам и собирать актеров на утреннюю репетицию.

Зелёные, ярко-зеленые глаза вспыхнули зловеще…

…да, знать бы тогда её истинные цели…

Волосы её ярко-ярко рыжие от природы. Таких не бывает прос­то!

Просит не распространяться, где она работала…

Да, вода во рту… Понятно, молодому человеку об этом я сказала, чуть позднее… Он обрадовался:

-Главное, совсем незаметная! как пожарная машина!

Но речь пока не об этом…

А о том, что психолог приносит тесты. Всяческие.

Меня всё веселит, что разнообразит…

Тестирует вампиретку. И меня.

…На день рождения приносит торт… А речи – всё об этом, всё об этом. Я ведь готовилась на психологический, в свое время, перечитала кое-какие книги… но-не сложилось…Не срослось.

-И не надо,  – коварно улыбается мадам…

Фруктовый тест. Той, вампирше, нравятся яблоки.

-И – что?

Вот тут, кстати, о профессиональной этике. Всю информацию, полученную в результате опытов, она пользовала прежде всего в личных целях и направляла впоследствии против того или иного ^”пациента^”. И борьба была изощренной: она точно знала, куда и в какой момент впрыснуть свою инъекцию…

Условимся? я всего этого подспуда пока не знаю… Я откры­та для целого мира, мне двадцать пять. Я счастлива.

-Яблоко. Его можно съесть буквально до семечек. Некоторые оставляют вообще, лишь корешок, огрызка нет, как такового.

А это значит,- человек, предпочитающий яблоки – прост до примитивизма. Его можно съесть, а семечки выплюнуть. Ничего сложного.

Дальше я, персик.

-Персик,- смотрит лучезарными змеиными глазами, изумрудными до безобразия!- На первый взгляд кажется, простым и мягкоте­лым, легко поддающимся. Человек расслабляется,- и вдруг встре­чает твердое ядро. И нечто скрывается внутри, и остается за­гадкой.

Загадки нет – в моем столе каждый день лежат пер­сики. Три штуки. И я их смакую весь рабочий день…

-Должно быть, ты хороший психолог… – хочется быть комплементарной, коль и тебе польстили.

Она всегда улыбается, как и я, только глаза при этом цепкие и колючие, узкие и зеленющие.

-Нет, я психолог на букву “X”..,-смеётся изверг.

Позднее мне будет дана таковая возможность – убедиться. Да и не только мне!- полтеатра вздрогнет от её фокусов.

А пока – она может позволить себе быть полуоткровенной, полукритичной, полуироничной… Ибо ставит силки и подольщает. Цель сиюмоментно не ясна.

Позднее, вползя за кулисы, она уже не церемонится.

Но сейчас:

-Просто у меня есть глазки. И ушки. Я смотрю. И слу­шаю. Человек сам всё скажет. И покажет. Даже свое слабое место. Тем, что подсознательно пытается его укрыть, спрятать от пос­торонних взглядов.

-Значит,- продолжаю я мысль, но свою, на тот момент единственную! мысль, о тролле,- Если он носит длинные, распущенные волосы и скрывает затылок, то…

-…то это самое слабое и проблемное его место,- заканчивает подачу змий, слегка приподняв бровь, мол,- делаешь успехи, кук­ла.

Кукла. Именно так впоследствии станет меня дразнить. А я – беситься и свирепеть. А она, глядя с высоты цинизма, проф. жес­токости, приобретенных ТАМ садистских наклонностей, будет повторять:- Кукла.

Но сейчас она откровенно называет актерский  “сброд”- плебеями.

Я бы даже сказала – плебисцитом – поелику так отзываются о её затее ТАМ. А пока – она рвется на вольные хлеба, на грани нервного срыва, и говорит, говорит… (порою чудовищные вещи…)…Да и много чего… За сии откровения опосля, отрезвев, успо­коившись и вновь войдя в колею, возненавидит до последнего и попытается выместить.

***

(сноска: забегая вперёд…

Её месть подалась не то, что бы холодным блюдом – а совершенно  al dente.

Когда уже плейбой распродавал вещи и сидел на чемоданах, предвкушая великое переселение народов в дорогую сердцу Германию… его вдруг с регулярностью пригородных электричек стали приглашать в известное серое здание…и собеседования стали всё более и более походит на допросы…

Первоначально – весь в эйфории – дон жуан не определил направления ветра…

Но коль скоро чудовищная подстава стала очевидной – он возник в моих владениях – в пролете стёкол и зеркал – испросить, где же найти эту стерву – адреса, квартиры, явки… – что б вправить ей седьмые шейные отделы…

– А ведь она только того и ждёт, – предположила я: – Что б ты прокололся  и тебя точно никуда никогда не выпустили… Не поддавайся на провокации! Это же очевидно…

Тот самый случай – когда встаёшь на крыло – перед тобою – чайки, море, пальмы…Но цепь со звоном размотавшись ровно на собственную длину выдёргивает тебя обратно, едва не ломая шею – к будке, миске  и всё тем же лицам…

Всё то же, всё в то же…

И ты, брат, развёл вокруг себя много хищников…

(…Остряк коровьев творчески  переосмыслил его звучную фамилию – заменил буковку, добавил лишнюю  – и вот уже из благозвучной немецкой фамилии получилась двоякосмысловая аллюзия: пенисхер.)

****

ГЛАВА XXIV.

                 ЛЕСНИК, МЯСНИК И КОСОЛАПЫЙ МИШКА.

 

                                           Ты – как белый лебедь в парке,- такой же

                                           зелёный…

                               ***

                            В большинстве своём, люди внутри ещё

                             более непривлекательны, чем снаружи.

                              ***

                            Зачастую мужчина думает, что он эпоха

                            в жизни женщины. Тогда как он даже не

                            этап, а эпизод.

                            ***

                            Если женщина не хочет впускать

                            муж­чину в свой духовный мир,

                            это не зна­чит, что такового у неё нет.

                              (просто тебе там не место).

И вот, в тот злополучный день, как вечером случиться ливню, знакомлюсь с неким хамоватым парнишей  – коего после про­веду по сцене…

Мы говорим, говорим, и в процессе – достаю из стола персик – и протягиваю. Он- отпрянул.

Я:- Мытый.

Он берет… держит в руке какое-то время (это позже выяснилось что зашел-то он меня ПРОУЧИТЬ за какую-то фразу, некоторое время назад высказанную. Но – я его не помнила, незапоминающий­ся, а сейчас он подготовился – и явился.

А тут – я, такая неземная, вся возвышенная, со своими персиками. …Ибо пока что люблю весь мир, с ангелами и насекомыми лич­ностями и личинками, сучками и сУчками, тычками и тычинками..) И, не зная, как к сему относиться, взвешивает его на ладони, за­тем нюхает…А потом вонзает в него два больших пальца у основания и начинает разрывать, раздирать по шву, ровно так, беспощадно…сок брызжет в разные стороны,-аналогии недвусмысленны  -персик разламывается пополам. Пополам разламывает­ся и косточка, и в одной из половинок остается зернышко… Триллер… Просто триллер.

Смотрю, не отрываясь на этот кошмар и спрашиваю:

-А-а… с людьми… вы… тоже так?

А этот экземплярец поднимает нарочито тяжёлый взгляд, про­тягивает ту половинку, где семечко, и говорит раздельно:

-А это – как получится…

(история повторялась после каждый день – ровный разлом – и косточка пополам.)

Сказала об этом психологу. Она:

-Интересно… Ты в следующий раз, когда придёт, спроси, имеет ли он отношение к Гамбургу.

Дурак…

Ведь – спросила! не зная, о чем речь. Ну, не знала, кто такой Гамбург – и всё тут! А – спросила… глядя на проделанную про­цедуру… А его – аж повело. Помрачнел:

-К НЕМУ я не имею никакого отношения.

И только поняв плюху, после ухода, позвонила приятельнице и узнала – это главный психиатр города.

Злая, утром говорю ей:- Как ты могла?! Ты бы хоть сказала, кто это!

Молча прозмеила усмешку в губах.

….Но еще ночью, следующую за знакомством, мы внезапно стол­кнулись под проливным дождем.

С одной стороны – нас двое, после спектакл ,- и он навстречу, из      мокрого мрака  ночи… И ни одной души окрест -вымерло!

Он бы не узнал вот в этом мокром, маленьком существе ТУ, кому явился мстить. Волосы узкими сырыми, длинными полосами налепились на всё лицо. Одежда налипла… Полночь, мрак,- всполохи грозы,- и вдруг вижу в темноте, подобно взгляду Люци­фера  – сверкают очки… Была ещё надежда – не он… Ан,- нет…

Оно! Поравнялось… проходит мимо… ещё секунду – и я благополучно неузнанна, и я ушла б. Не тут-то – иронично поворачиваю голову и делаю кивок-приветствие, мол, наше вам.

Только что был один человек: самоуверенный, с нахальной физиономией, довольный прошедшим днем, и что ЖЕРТВА (я) клю­нула …

И – вдруг, с высоты самодовольствия, видит мокренькую, масенькую фигурку – уж никак непохожую на то, что он себе нарисо­вал с утреца… Оторопь, растерянность, остановка…

Но я не замедлила – дальше иду, и он… сделав несколько шагов вперед спиной,- уже с другим настроением поплелся до дому, до хаты…

Немая мизансцена… Полный крах.

(Признаюсь – с обеих сторон).

На следующий день-совсем другой. Подавленный и выбитый, без рисовки, без картинных поз, безо всего…

Во мне играет ретивое:

-Ну, и как прогулки под дождем?- лукаво вопрошаю: – Кры­лышки не замочили?

Помолчал, вздох тяжелый гася и – еле слышно:

-Что же теперь поделаешь…

Однако…

Но – не отказался от затеи. Лишь на некую долю выбитый из колеи, он продолжал.

Спустя год, два, три, вечность – не помню, уже став вражинами, говорю:- Ну, зачем, зачем ты всё — это затеял?!- цветочки, ягодки и проч.,

-А ты не знаешь?- зло и недоверчиво:- Будто бы?

-Я?! Откуда?!

-А подумать?

-Да нечего думать!

-А если вспомнить?

-Что? что вспоминать?

-Нашу первую встречу,- доводит в ручную  (как автомат калашникова).

-Ну, и что?- ну, мистификация, ну, персики, ну?

-Не ту, а – ПЕРВУЮ,- настаивает он.

-Да не было никакой встречи. Я тебя в упор не знала и никогда не видела!

-Точно?

-Да точно! Я б запомнила.

Ра-зо-ча-ро-ван…

Оказывается, он зашел за неделю до.

Спросил два билета. Со вздохом полез за деньгами. А я, якобы я! и говорю насмешливо:

-Что ж с такой неохотой, будто вас под дулом автомата сюда пригнали? – и выдаю ему.

Он, якобы молча посмотрел, ничего не ответил. А живет напротив.Зашёл, глянул на себя в зеркало,- а дома ремонт,- “рожа вся в побелке”,- посмотрел так, подумал: ну, подожди… -приоделся, приумылся, подготовил (как бы я тут заметила СЦЕНАРИИ СОБЛАЗНЕНИЯ – и явился. Наказать по полной программе. (Только… зря старал­ся… по-станиславски  – не вижу! Причем, в упор…)

-Да не помню я! Ни побелку на роже, ни саму рожу!

-Точно не помнишь? – зануда… всё ещё не верит, что его, ЕГО!- и можно не заметить.

После он этот же сценариус применит к одной из студенточек артфака… (та, как ему казалось, прошла мимо слишком надменно. Не удостоив его взора…в то время, как он в “фуфаёзе ” рассекал по консерватории…и план мести возник тут же…он не мог допустить, что не представляет из себя для неё никакого…да и – просто того, что девчонка чудовищно близорука…   да и просто того – что – ну не представляет…ни для кого…)

Но пока они с психологиней стали первыми, кто оттачивал на мне свой цинизм и вымещал ВСЕ СВОИ детские обиды и юношес­кие комплексы. …Подобралась компания: лесник, мясник и косолапый мишка…

Если он не отказался (по отсутствии благородства) в первый же (или во второй) вечер от своей идеи-фикс, то решил быть последовательным и пройти путь до конца.

Точнее, довести интрижку до её логического завершения.

(По американским разработкам, словарного запаса, жизненного багаже и вычитанной информации, мужчине хватает на 100 часов разговорного жанра. Он тормозит, вследствии меньшего в 4 ра­за количества нейронов меж правым и левым полушариями. Заканчивается 100 часов болтовни,  заканчивается и сама интрижка.

Тогда, по той же причине, мужчина меняет объект внимания, т.е. попросту говоря, начинает повторяться и искать новую ауди­торию для своих сто часов счастья).

Это был классически ТОТ САМЫЙ СЛУЧАЙ!

Остроты из О’Генри вскоре закончились. А О’Генри не написал ему новых… Является каждый день.

…Мне он уже не интересен. И больше нечего сказать… Молчу. Он ждет продолжения банкета. Десять минут… Полчаса… Час… Молчу и ковыряю скрепкой столешницу: ну, нет общих мест! (Напоминало историю с мадам де ’Сталь… Все только и ждали, когда она выпустит остроту или анекдот, чтоб тут же подхва­тить и разнести по иным салонам… Если в течение вечера она молчала, то и раут считался заведомо испорченным…)

После продолжительной паузы, он крутит лошадиной мордой, словно конь в стойле, и резюмирует:- Да – а… просто праздник какой-то…

…В один прекрасный момент, кульминационный, когда по его раскладу выходило, ЧТО Я ДОЗРЕЛА, доведена до определенной кондиции, он решил выйти на финишную прямую, идти ва-банк, и… Внезапно приходит, как показалось, слегка        подшофе,очень слегка, для храбрости… И смотрит незастекленным взо­ром… И что-то в глазах такое необычное и странное…

…Это после на меня мужчины время от времени смотрели ТАКИМИ глазами и я понимала их значение, но до этого на меня ТАК еще никто не смотрел. Или – не замечала, а здесь – вдруг… Но… Но, по – счастью,-слишком ребенок,-не поняла.

А он – смотрит и вдруг вкрадчиво и просяще, тихо:

-Впусти меня…

Не поняв, указываю пальчиком в сторону дверей:

-Сюда?

Перекривился в усмешке, отвернулся… Разворот бычьей шеи… После поднимает взгляд, в нем всё то же самое,- но плюс,- ускользающая частичка жестокости, с прищуром:- Не- ет,-и гипнотически всматривается…

Начинаю ощущать легкую тревогу, но ещё не въезжаю в смысл – одно только: ощущаю холод по кишкам.

Но, делаю попытку угадать: пальчиком на себя:

-В смысле, в душу?

Молниеносное озлобление и цинизм:-

-Зачем мне – твоя душа? В ней я и так всё знаю.

Оп – ля!

До меня с бо – ольшим запозданием доперает… Не знаю, как себя вести, вот что! Смущаюсь страшно и спрашиваю:- Ты выпил, что ли?

-С тобой запьешь..,- и ёрзает – время упущено, всё пошло не так! – Я в сквере тебя подожду?

Торопливо киваю, да, конечно, в сквере, именно в сквере подож­ди!

-А не обманешь опять?

Не – ет, разве можно!

Удаляется.

Рассматриваю спину – а сама лихорадочно готовлю план отступ­ления,- и быстрее вон, через балкон, подвалы, через служебку – Вон! Ухожу огородами. Не пересеклись!

Следующим     днем – зол, как сто чертей. Это уже, почти, ещё чуть-чуть,- и тот, кто стал врагом, потому, что не стал…

И фраза: надо же, так подставился.

  Рассмотрим с этой точки: ведь холодно и вполне адекватно рассматриваю всех людей, с их плюс-минусами.

Ловила же себя на мысли: а смогла бы я – поцеловать его?

С его ничем невыдающимся затылком. С его ничем непримечате­льным носом. С его узкими плечами при достаточном (сто восемь­десят пять) росте… И – особенно-с этими губами. Выдающими темным цветом избыток холестериновой пищи. Губы, похожие на две говяжьи котлеты, цветом сырого, венозного мяса…

Нет, не смогла бы. Особенно, когда он их оттопыривает самодо­вольно  – точно непрожаренные отбивные.

Да и вообще: мужчина с темным цветом глаз был для меня прос­то невозможен. Во всяком разе – на данном промежутке времени.

Не существует, как класс.

И потом – великовозрастный мамсик, задвинутый на сказках и фентези.

…И постоянно кому-то подражает. То отрабатывает бес­шумную походку, по Брюс Ли, то косит под Шварценеггера – даже стрижется а-ля дядюшка Арни … (позднее дошли слухи,- он-де отпустил хвост. Понимаю – закосил под Сегала.)

(В период неких романтических иллюзий,  однажды он пропал дня на четыре. Чего с ним не случалось. При той навязчивости.

И – появляется с некой растительностью, подразумевающей усы. (Всякого рода плесень на щеках меня не возбуждает).

Не знаю, под кого  попытался “закосить” в этот раз… только смотрелось    дико    смешно. Это его СМЕШНИЛО. Внешне сохраняю спокойствие, но иронично     отмечаю, как бы ПРО между прочим:

-Усишки решили отпустить,- и смешинки в глазах.

Хотя он-то ожидал иной, более бурной реакции,- ведь так пыхтел, так старался ошеломить. Промолчал. Но скуксился. Быстро ретиро­вался.

А ввечеру того же дня явился чисто выбритым. Теперь не отреагировало и вовсе. И темы не возникло.

(Кстати, о подражательности в      целом. Заскакиваю к даме циничной, с братишкой практичным,- и        удивляюсь       её жуткой стрижке:- Что с тобой?

Довольство: – Правда, круто? Под Сукачева решила закосить.

Ужас.

Недолго ждать. Прихожу, а она:- Эх! Вот это у тебя причесон!

-Да вот, под Елизавету Английскую кошу.)

Были, конечно, моменты (наверно, когда где-то прищемили что-то), он вдруг рассказывал трогательные вещи,- например,- как сам в  детстве пришивал плюшевому мишке оторванный язык…

И мои глаза мутились слезой жалости. И тут готова была -на безрассудные поступки и на декабристские ссылки.

Но,    Господь мой    Бог, какое     счастье – меня уберегли. И как бы смешна и нелепа, более нелепо, выглядела б я …подтаяв от жалКости, и если б в тот миг меня этой жалостью чуть- чуть дожали…

Причем, излагал с разомлевшим, подтопленным  взором,(сняв очки, люди всегда выглядят либо косоватыми, либо пьяноватыми,  в целом – беззащитными)… Столь    трепетно        и нежно трактует, ужас… Хочется броситься на шею и разрыдать­ся от сентиментальности и чувственности … Давлю непрошенную слезу обратно. Останавливает: а кто мне после пришьет назад? язык, лапки, ушки?

Мужчины любят манипулировать женской жалостью. Прискорбно.

Или, после моего бегства, особенно удручён:

-Я как тот неуловимый Джо… А почему неуловимый? Да никому (на хрен) не нужен…

Меня тут же прогрызает совесть, словно моль в несвежей шерсти. Хочется утешить, но не знаю способов.А тот, к которому  исподволь подвигает – неприемлем…

Или – хамит да хамит…

А меня только что другие уста назвали маленькой Феей, и я ещё под впечатлением…

Наконец:

-А между прочим, сегодня меня назвали маленькой феей, в отличии от вас, молодой человек.

Замолк на минуту, отпрянул, прищурился, разлепёшил отбивные:

-Ну, о-о-очень маленькая,- и показывает пальцами дюйм.

-Хам.

 

                         ЛАМПА И ПОЦЕЛУИ

 

На моём столе – роскошная лампа с молочным абажуром. Полусферическим.  Глубоким. Матовым. Он сияет подобно луне. Шикарно. ВЛЮБЛЕНА в эту лампу, свет и ореол таинственности.

В один прекрасный момент специально крашу губы и особо тщательно целую абажур.

Теперь на нём мерцает отпечаток.

Входящие вначале удивляются, потом прикладываются. Своеобыч­ная картотека-тест.

Постепенно одна сторона вся усыпана губками.

Предлагаю своей непосредственно начальнице, мол, давайте, а? Смотрит с особым ударением:- Ну, что я, ненормальная, с лампой целоваться?

Bo-от…А по абрису я бы точно узнала…

Джо – офигевает:- Ну и лампа у тебя!

Я:- А … где здесь – мои?

-Ну-ка, поверни..,- смотрит, сравнивает всё, и внезапно, указуя па особо шикарно выписанный бантик:- Это.

Молчу. Потрясена. Надо же…

Ни ухом, ни рылом. Не ведь попал!

***

Подошел к стеклу. А я заполняю накладные, они перечеркнуты толстой красной полосой, диагонально, ибо  на возврат нереали­зованного.

Он оживился, показывает:- На тебя похожи,- и глаза смеющиеся. Совершенно не понимаю:- В смысле?

-Ты тоже такая же, как они.

-Какая?

-СКЛОННА К ПОБЕГУ.

 

                               Три капли о хамстве:

После ”Крестного отца”, под впечатлением, в мрачном расположе­нии духа пребываю.

Приходит Джо:- Что смурная такая?

-Да вот,- говорю:- Сравниваю похоронные процессии: медленно шикарные авто “линкольны”, черные, море живых цветов, катафалк в цветах (в цвету…), католический сверкающий гроб с блестя­щими ручками…Красотища…И у нас…-запихнут ящик в проф­союзный автобус, галопом до кладбища, там могильщики пьяные в драных телогрейках…хорошо, не уронят.., забросают кое-как, прихлопнут лопатой, бумажные венки. Галопом обратно – и водку жрать, а после забудут, по какому поводу собрались, развеселят­ся начнут анекдоты травить…

-Успокойся,- смерив меня снизу – доверху, даже шаг назад сделал, прикидывая:- Тебе и автобуса не надо: я твой гроб под мышкой донесу.

-Сволочь ты, все-таки…

***

Джо :

-Ты ставишь человеку жесткие рамки. А постоянно себя контро­лировать невозможно. Соответствовать твоим представлениям cложно. Так нельзя.

-Почему бы нет? Я прижала тебя иголкой к листку, обвела по контуру. А когда ты выползаешь за черту, иголкой же под­талкиваю тебя обратно.

-Но я-то – не такой!

Жму плечами. А мне-то…

Извольте соответствовать, коли рядом.

***

Полёт чертя.

 

…У него была мечта…

Его старший брат однажды, на выпускном вечере, вдрызг раз­лаялся с одноклассницей. Та его оскорбила, этот озверел, (“он вообще-то бешенный немного”),- и бросился на неё,- держите меня семеро, -…Еле его скрутили и угомонили.

Проходит время. С годок. Вдруг – звонок в дверь.

Открывает – она. Но он-то отходчивый, кивает, заходи, мол, а сам-на кухню “привычка у братана такая,- кто бы ни пришел,- чайник ставить… “ Возвращается в зал,- а она,- уже, сидит на диване ВСЯ РАЗДЕТАЯ и смотрит на него с вызовом, изучающе. Ну, он- то долго думать не стал, молча сгреб всё её барахлишко – и на лоджию. И с седьмого этажа сбросил. А после берет её за шиворот – и на лестницу нагишом выставил. И дверь захлопнул.

ОН МЕЧТАЛ ПОВТОРИТЬ ПОДВИГ БРАТА… И отбирал кандидатуру для эксперимента…

Боже мой, подумалось мне, однако… Вот так и зайди. В гости. Чайку попить.

Полетишь с седьмого этажа. И парашют не раскроешь…

 

                          ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ

 

Звездная болезнь-болезнь очень страшная. Ещё и тем, что когда она проходит,- то очень сильно тошнит. И  тошнит-то на тех, кто не успел увернуться.

О девчонке, чьего пуделька джо намеревался как-нибудь разделать, сокурсник обмолвился:

-Да-а, сильно её накрыло. Нас перестала узнавать.

О ней же: та, что ”хорошо быть камнем”:

-По юности я тоже позёрничала на сцене, ножку этак выставишь, спинку изогнешь. Любовалась собой – и демонстрировала себя. Собственно, и играть-то некогда было,- надо себя успеть преподнести, всю себя, красивую, показать… А потом повзрослела,- и так играть понравилось… Уже и не думаешь, как ты со стороны…

…И о ней же, о звездной студентке – после особо драматичной сцены, где горе, все в слезах, где крах… Главный герой (Людовик) заходит за кулисы оглушенный внутренним переживанием, без сил, изможденный, несчастный…

И она, его партнерша, только что хныкавшая на подмостках – весело впархивает, смеясь, да-авольная сама собой с возгласом: -Yes! Я ему отомстила!

И, наблюдающая за этим служительница богемы, делится впечатлением:  -Да… Холодная она какая-то…Наверно, не получится из нее актрисы…

 

                          О Джо и эротике:

В красиво освещенном застекленьи, красиво подана сцена соблазнения, где Вальмон – и ОНА, только чиркнув ножкой по стеклу.. Краем глаза наблюдаю, как Джо напрягся, подался вперед, и, будто не на соседнем кресле,- а ТАМ, с нею, вместо Вальмона… Мне ценно любое наблюдение.

Тоже, своего рода, коллекция…

 

                    О ДЖО И СОВМЕСТНЫХ ПРОСМОТРАХ.

Исторически сложились три-четыре совместных просмотра, в начале великой иллюзии, где наши места ОКАЗЫВАЛИСЬ рядом.

Или он находил в антракте и подсаживался, или заранее интересовался:- Ты сегодня будешь?

И вот где-то перед или после заманчивого предложения  “впустить его”, мы сидим возле, темный зал, перед нами действо.

Моя рука на подлокотнике.

И вдруг…

Он берет мою ладонь…

Я никак не реагирую, ибо НАБЛЮДАЮ за дальнейшим.

Какое то время он обвыкается с физико-физиологическим кон­тактом.

Но.

Поскольку никакого электро-магнитного импульса не следует,— ни с моей, ни с его стороны, а узнать о моих реакциях и отношениях к происходящему ох, как хочется, то внезапно, но по-садистски медленно, наслаждаясь процессом, подныривает пальцами под мои и начинает осторожно (боясь, что спугнут), но неуклон­но раздвигать указательный со средним.

Ассоциация настолько откровенная и ошеломляющая, что внутренне меня собирает в комок отвращения, но на всякий случай, про­должаю НИКАК НЕ РЕАГИРОВАТЬ и руку не убираю.

А юный натуралист всё раздвигает, до шпагатного состояния мои бедные пальчики…

Э-э, брат… А его вид и глаза, и напряжение выдают острое желание        и перенесение опыта, проводимого сейчас, в более реальное пространство и время…

…И подумалось: а ведь он, доведись, и в постели будет ставить зксперименты словно крыс: жрать жертву заживо и при этом смотреть ей прямо в глаза.

Настолько надо быть кем-то в чем-то когда-то обиженным, что до сих пор холит и лелеет обиду и готов при случае отомстить ВСЕМ женщинам, без исключения…А я, дрянь такая, не предостав­ляю ему такой возможности!

У-у-у…

 

                              ЭПИЗОДИКА и два эпизодика.

Одержима идеей.

Но! НЕ МОГУ тотчас же броситься воплощать.

Ибо.

Всё, что мне сейчас необходимо: чуть-чуть времени, тишины, одиночества – и разворот листа бумаги. Омокнуть кисть в тушь…

…И – таинство творчества…

А Джо-здесь! Подле, трактует. О чем-то своем…

Аутически слушаю, то наматывая, то распуская с костяшек паль­цев пояс…

-Ну-ка, ну-ка!- удивляется он:- Так делают бойцы. Только ещё в битое стекло нажимают, чтоб поражающую силу увеличить. Кро­вищи,  кровищи-то!

То есть, у наших – тальк, у них-чан с битым стеклом,- а принцип-одинаков.

-Где видела?

Вообще нигде и никогда. Подсознательное желание вломить.

***

Начало зимы. Без снега – но жутко холодно. Сопли стынут.

Втроем – он, вампиреза и я – выходим из театра. После спектакля. Стою и пропускаю трамвай за трамваем.

Джо недоумевает. Вампирша догадывается…

Слово за слово (а не пойти ли вам всем?),- и она психанув, ухо­дит семимильными шагами, со страусиным размахом полутораметровых ног – вдоль шпал. Ей не хочется быть ТРЕТЬИМ ЛИШНИМ…

Он:- Садись в следующий. Я её догоню. Только обязательно – в следующий, слышишь?- и срезает путь диагонально, по дворам.

Как же,  приказ, пока при вас…

Подходит следующий. И послеследующий…

Ночь. Улица. Фонарь. Одна…

И вот, наконец! из-за угла появляется Тролль – припозднился сегодня!  и видит меня, одну, в ночи глубокой.

Кого в одиночестве может ждать девушка в столь поздний час? Конечно, его.

Радостно заходим в трамвай. Болтаем.

Я сижу, он стоит надо мной. Улыбки от уха до уха…

На следующей остановке видим столь же оживленно беседующих Их.

-О! и она здесь! – удивляется тролль.

Но я-то,- на условленном месте, освещенная, в окне, будто в раме . Он меня видит. Шумно заваливают со средней площадки, начинают протискиваться в моем направлении.

И внезапно  улыбка Джо меркнет – он понимает, КОГО Я ЖДАЛА на остановке…

Убит.

Но, проскользнув по отраженьям стекол,- не оборачиваюсь в их сторону,- зачем они, коль рядом – Тролль? его лицо дорогого стоит…

***

День вторый. Она, врываясь в кабинет:- Знаешь, кто ты? (предполо­жительно догадываюсь). Он так радовался, что наконец тебя провожает! И вдруг – вы подъезжаете, счастливые такие, и на него – нулями… Да его словно по лицу ударили! Ты б видела…

-А я видела.

Не лошадка же, с шорками на беговой дорожке, всё вижу…

Хороша бы я была! Он не отказывает при мне пофлиртовать с подружками, лишь с тем, что б посмотреть, взвинчусь я, или нет…

…Однажды, достопамятно, в роли сводни выступает “ещё краси­вая, уже умная”.

На вечер наметили с ней встречу, она несколько раз уточняет, точно ли я приду, нет, точно? И точно ли в семь?

Мне б заподозрить подвох…

Прихожу.

В атмосфере некая наэлектризованность. Не допонимаю, посему она столь суетится и смущается… Всё, вроде бы, как всегда… …Но дело-то-к войне!

Вдруг – звонок. Она оживленно – в прихожую. И…-голос…

От которого уже потряхивает: – ОНА – здесь? Пришла?

И, якобы, смутясь:- Представляешь…

Джо – с шампанским и с девкой. (Той самой, что впоследствии умыкнет Принца…)

Конечно, кого бы менее всего ЗДЕСЬ и  ТЕПЕРЬ ожидала встретить… от шампани отказываюсь (ибо голодна, устала, и меня развезет окончательно, а вкупе, НЕ  ТО общество, где можно дать слабин­ку).

Он перемещается с девкой на диван, развалясь жамкаются, тискаются. И! смотрят на меня с таким вызовом и любопытст­вом  – особенно угонщица. Ей-то, в принципе, всё равно, где и с кем обжиматься.

Но в совокупности, при её участии – дико неудобно…

И, главное, все подшофе и всем весело. Кроме меня, трезвой.

Сижу, как дурень. И маленьким язычком: тра-та-та, по поводу засады: обложили…А отдохнуть хотелось как раз от него…

И, внезапно -он подле, слева, и смотрит испытующе и нежно, и вкрадчиво, и пальчиком вдруг ведет по ткани брюк ,и весь отдался этому занятию, натуралист…И всё в нем,-и боязнь прикоснуться сильнее и желание не прекращать этого касания. …Уж ни в какие рамки… Смотрю в его подтопленные, шоколадные и влажные глаза…

-Кстати,- вдруг говорю недобро:- Тебе по гороскопу в эти дни – таскаться по притонам и злачным местам в сомнительной ком­пании…

Хозяйка -ос-кор-бле-на:- Что ж, у меня притон, по-твоему?

Смотрю:- Да нет. Просто, компания подобралась сомнительная…

    Назавтра она:

-Зря я это затеяла, конечно…  когда ОН вошёл, у тебя ТАКОЕ лицо было – аж страшно стало. Я сразу поняла, что что-то не так сделала…

-Главное, больше ТАК не делай, хорошо?

 

                  О БЕСШУМНОСТИ ПОЛЕТА, КАК ТАКОВОМ…

 

Апробация бесшумной, брюс – лиевской походки…

Ко мне нельзя подкрасться бесшумно,- малейшая тень в преломлениях зеркал и стекол,- видно в отражениях все подступы, плюс весь сквер.

Но он – пыхтит, пытается…

Что в нем, всё же, удивляет… Бывало, идёшь, тоска, день ли, ночь, любая часть города,- пересадка на вокзале, проспект, парки, скверы,- что угодно!- и думаешь: а появись сейчас, прикола ради,-БАЦ, является.

Однажды, глухой, глубокой ночью, заполночь, часа два, плетусь со дня рождения. Транспорт, соответственно, уже не ходит. Машин – ну ни одной,- и ни души окрест, на тихих, пустынных улицах.

Всё ярко освещено, а окна домов черны. Марш-бросками покры­ваю полгорода – трезва, зла, измотана, ещё пилить и пилить. Постовая машина снизила скорость; высунулись, отследили – объехали – и скрылись. И опять тишина…

А завтра-открытие сезона, вот что!

Доползаю до перекрестка,- слева театр мрачным кубом,- спра­ва темная аллейка вдоль дома, занимающего квартал. Вхожу в тень… И вот вижу: сзади бесшумно догоняет тень, перекрывает мою, идёт по следу.

Прикидываю: слезосопливый баллончик – в сумке, сумка в пакете, на самом дне. Всё равно не успею. Но и не оборачиваюсь, иду, смотрю на тень – жду.

-И откуда так поздно?- осведомляется до коликов знакомый голос.

Закончил играть в следопытов и ровняется,

Продолжаю топать, не поднимая головы:

-Со дня рожденья.

-А там что не осталась?

-Мне кота кормить.

-Шутишь! Ему в твоей общаге тараканов на два года хватит!

Ходок. Знает все общаги, все притоны. Осведомлен, значит…

-А денег на такси нет,- продолжает в том же духе.

И тут думаю, ну, держись, юморист, ты у меня поглумишься. Молниеносно прикидываюсь вдребезги пьяной и поднимаю на него ТАКИЕ масляные и развратные глаза, каких он во мне отродясь не видывал и не подозревал о их существовании.

Шарахается ошеломленный, удивленный, обрадованный.

-Шутишь? Какие деньги в отпуске, после дня рождения? Подарок, цветы, то, сё. Да и зачем такси? Мы уже пришли,- киваю на его дом, – Сейчас к твоим завалимся, сильно не удивятся?

-Э-э-э!…-останавливается он, видя, что я не шучу:- Да ты – совсем пьяная!!

Потаскушно прикрываю глазки – словно лицо под теплые струи дождя подставляя, и мурлычу:- Н-да-а, совсем…

Де-мо-ра-ли-зо-ван! Столбом стоит:- И – как?

-Ну, раз к себе не приглашаете – такси поймаешь.

-У меня денег нет.

-Н- да? Тогда потопали дальше, провожай.

-Не пойду,- он тоже не хочет пилить пёхом. Джентльмен.

-Знаешь,- его осеняет. Кивок в сторону светящихся слов служебного хода:- Давай, постучим. И попроситься переночевать до утра.

-Однако! А репутация?! Среди ночи-с черте – кем! Не- ет, брат, завтра первый рабочий день. Мне надо соответствовать.

Доходим до следующего перекрестка.

-О!Машина!- обрадовалась и вскидываю руку. Вижу – мигает поворотником, повезло.

Но – он,- дерево – деревом, вяло сопротивляется:- А чем платить будешь?

Поднимаю неотразимый взгляд, закусываю губку и делаюсь ещё более куртизанкой:

-Обижаешь! Порядочная женщина всегда найдет, чем платить – открываю дверцу, сажусь, на пике куража.

А он, как держал дверь, так и стоит швейцаром с обескураженнейшим видом. Буратино….

Меня уже начинает душить хохот, но держусь, весело спрашиваю, показывая на дверцу:- Ну?

-Подол подбери,- выговаривает он еле-еле.

Забрасываю канареечный шлейф в салон. Он – закрывает. И мы отъезжаем. А бедняга ещё какое – то время смотрит вслед. Додумывает увиденное…

Беспричинное веселье разрывает, рожа – до-овольная! Начинаю искать пятаки и гривенники,- и набираю в горсть необходимые три рубля. И тут из выпотрошенной сумки вываливается баллон. Толстый, зелено-черный, угрожающий, на миллион единиц… Водитель покосился настороженно. Я, смеясь, нагибаюсь доставать. Подъезжаем. Протягиваю мелочь.

Он:- Да не надо, девушка, ладно…

-Надо, надо,- ссыпаю пригоршню на сиденье:

-СЫ-ПО-СИ-БА!

***

Утром, чуть свет прибегает, смотрит во все глаза. А я молчу, и ничем не выдаю.

Его распирает, он ищет ответы на свои вопросы,- но во мне их- не находит.

Наконец:

-Эх, ну, ты вчера-а-а!- полный восторг во взоре.

Недоуменно переспрашиваю:- Что – вчера?

-.. .Нашла, чем платить?

-Разумеется, трешкой.

Разочарованно:- Так у тебя были деньги?!

Повожу холодно плечами:- А я похожа на того, кто ловит машину- без денег?

-А чё тогда пешком шла?

-Гуляла.

-И не страшно было?- не доверяет.

-Так я же вооружена,- показываю.

Смотрит, ищет варианты:

-Ну, да… Ты б вчера и пикнуть не успела!

-Успела б. Я твою тень, впереди себя, за пол – квартала увидела. Шла – и смотрела, кто это ночью в прятки со мной играет.

Ужасно…- он, со своей-то бесшумной походкой! Но – не сдается:

-Да брось – видела! А что же не обернулась-то?

-А ты вообще заметь – я никогда не оборачиваюсь.

Даже по фамилии окликнут – не обернусь. Он – знает… Огорчён.

И тут довершаю начатое:- Более того. Я и пьяной-то не была.

-Ну, да! Вдребезги!- подпрыгивает он:- Я же видел!

-А запах? То-то и оно… Я пьяная из дома не выйду.

Аргумент.

Шарит мозги влево, вправо:- А зачем тогда притворялась?!- ух, раздосадован – то!

-Разыграть хотела.

-А – зачем?

-Проверка. На вшивость. Провожать – не пошел ведь,- то-то.

Ещё в самом начале проверить его “на вшивость” – предлагала психологиня. Но мне, романтической, жутко не понравилась формулировка. Оскорбилась страшно.

Теперь-вспомнила, по определению. И засмеялась.

 ***

Второй проверкой было – пригласить к себе. Пригласила.

Первый, медовый месяц новоселья в трущобы, делила с бывшей соседкой. Та достраивала квартиру. А поскольку выперли обеих, то от предложения не отказалась,- ночевать ей, как и мне,- негде.

И джо – явился с коньяком.

Однако… Мужской напиток.

А в доме,- шаром покати,- блюдо ягод,- и всё.

(Лирическое отступление.

Характеристика по месту требования):

Самое замечательное в ней – было: графа в паспорте – (чуть изменю, но колорит передаваем: “Матильда Рихардовна Бергер  – РУССКАЯ…”)

Ребенок тех самых, когда-то сосланных немцев…

И как же она бюргерствовала…

По понедельникам – весь день принуждена находиться с ней в четырех стенах,- и не иметь ни точки соприкосновения, ни темы для разговора, ни общих мест и граней (кроме мест общего пользования…) как же я маялась-то…

Движимая  здоровым эгоизмом, пыталась растормошить эту махину, монолит равнодушия и жвачного состояния. Такая флегма! Подсовываю книги, которых та со школы не брала в руки. Но!- бедняга засыпает за чтивом, даже не взирая на адоптированную литературу, типа Дюма…

Пытаюсь вытаскивать в театр,- либо покупаю за свой счет ей место, либо выписываю контрамарку,-и мучительно жду до третьего звонка в оговоренный заранее день…Но, сколько бы раз не напомнить перед выходом,-как правило, застаю её дома, на кровати, лузгающую на газету семечки…

…А музей живописи…

А кино “не для всех”… с которого она тянет меня что есть силы и нудит до конца сеанса…

Самой себе представляюсь домкратом, поднимающим неподъемное…

…и вот уже эвакуатор подъехал,- а объект лежит, где лежал – ни с места, врастая в пласты…

…Меня раздражает, впрочем и то, как она пользует по прямому назначению молодых людей, ко мне зашедших, но меня либо не заставших, либо застать не хотевших…

Она не имеет обыкновения отказывать…

…И визиты её брателло… когда он, раздеваясь по пояс, обрушается на стул, ни сколь не замечая развешанный на спинке только что отутюженный мой костюм на выход… И при­липает к блузкам и юбкам потной, мужичьей спиной… И курит, стряхивая пепел в мою сахарницу… (Я люблю людей, из моей сахарницы – подсвечников, рапанов – делающих пепельницы…)

…Слегка удивляет, что не отказываясь от приготовленного ужина и пирожных из театрального буфета,- она, тем не менее, прячет свои запасы под кровать…

…Пользуя мои утюги и фены, свои держит новенькими, в коробках. …Но – верх пилотажа- буфет кинотеатра, когда мне удается – таки её вытащить… Моя Матильда Бергеровна покупает огром­ную кружку пива, тарелку сосисок,- и наслаждается по-немецки, традиционно…

Хмель тут же бьет ей в голову, морда краснеет… И наступает  амнезия и жажда подвигов и авантюр…

А я – сгораю рядом от стыда…

Время от времени она интересуется, не жидовка ли я, часом… Подозрение её усиливается фильмом “Закат^”, на  который её приволокла… И силовыми приемами удерживала в кресле. Параллельно с этим, она-живой пример для племянницы(влюбленной в плей-боя),

“Посмотри,-говорю восемнадцатилетней стрекозе:-ДАЖЕ такая ленивая Гретхен,-а читает книги, в отличии от тебя!”

И…в один момент брат, явясь в гости к сестре, но её не застав, не торопится к выходу, напротив!..

 Хотя мы-то с племяшкой собираемся чай пить и никого не приглашаем разделить трапезу…

Нисколь не смущаясь, он занимает центральное место, подвигает к себе блинцы, уничтожая стопку, рассуждает, полагая ,однако, что делает мне комплимент:

-А ты – молодец! Приучила-таки сеструху к книгам. А то она до тебя вообще ничем не интересовалась.

(Кроме секса, разумеется)…

Под столом на ногу наступили… И смеющиеся зеленые глаза девчушки…

Весь воспитательный процесс…

И после, стоило открыть рот на тему повышения культурного уровня, она ответствует ехидно:- Знаем, знаем, как твоя Лотта книги любит читать!

***

Но, вот мы, наконец-то! разъезжаемся.

И Рейнхорновна спрашивает меня тихо, потупив глаза:- Скажи…  ну ведь ты правда –   ЕВРЕЙКА…?

И я вдруг понимаю, что BCЕ ЭТИ ДВА ГОДА! она, бедняжка души­ла и гасила в себе ГЕНЕТИЧЕСКУЮ неприязнь своих предков.

-И ТЕБЯ ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ МУЧИЛ ЭТОТ ВОПРОС?!- восклицаю пора­женно я.

-Уху,- кивает она… И опять, заискивающе:- Ведь, правда?…

-Бедный, бедный ты мой адольфик! – обнимаю ея на прощенье:- Живи с миром. Увы! я не   еврэй!

(А ведь, всякий раз, приезжая в ночи ОБНАРУЖАЮ запертую дверь, ибо соседушка категорически забывает, что проживает в комнатушке не одна… А дублировать ключ ей и лечь, и не хочется, и мне не дает…

И вот я пилю в поисках, в ночи, к кому-      либо на ночлег.

И хорошо, коли летом… А вот зимой…

Странность поведения, коли ничем не объяснимо, наводит на мысль о присутствии тактики….)

***

С первого наперстка меня повело страшно.

Взглянула, при свечах, на “соседку” -… глазки её блестят не по-детски… щечки красные… Всё, думаю, привет…

Надо отдать должное – выпить Гретта любила, и много… И нарываясь на приключения, утром всякий раз обнаруживая себя в чужой постели, или-в своей кроватке – неопознанный лежачий объект,- когда уже ВСЁ БЫЛО, мучительно вспоминала, как же это произошло-то…(спит, не чует, что на ней матрос ночует…) Таковым образом, зная её слабые места, приходилось с некоторых пор держать ухо востро. Ибо на данный промежуток времени, она уже отметилась недобро, подвела под расстрельную статью,- и верить было уже по мере крайней,-… опрометчиво и неумно.

Незаметно, благо темно, зацепилась рукой за столешницу, обхватила ножку стола ногой, приняла удобно – устойчивое (НЕПОКОБЕЛИМОЕ…) положение и решила стоять насмерть…(а вспомнить, что сама же она и отучила пить в компании, если кому-либо не доверяешь, то здесь я не доверяла обоим.)

А комната уже кружилась… И основной задачей – ничем не выказать дурацкого состояния.

В час ночи намекаю, что у меня-то лично завтра – рабочий день.

И лишь закрылась      дверь,- отцепляюсь от стола, – и проваливаюсь в небытие. Успевая, впрочем, сказать: дверь запри.

***

Днём следующим.

Джо огорчен:- Надо было две бутылки коньяка приносить.

-Зачем?- не поняла я.

-Та сразу спеклась. А ты – ни        в одном глазу. Только под конец злее говорить стала.

-Злее?- припоминаю нечто саркастичное: – И тем не менее – если в прошлый раз я была трезва, то вчера – не вязала лыко.

-Не может быть! У тебя даже взгляд не изменился!

-И всё же. Я вырубилась, только ты вышел.

-А зачем было притворяться?- весьма не доволен: – Не понимаю!

-Я, обычно, не пью в компаниях с теми, кому не доверяю. А вам – я не верю.

(В “гостях” он первый и последний раз).

-Зато теперь тебя есть, чем щемить,- нагло заявляет.

-В каком смысле?

-Ну, раньше тебя щемить нечем было, вот ты и смелая. А теперь…

-Да что изменилось-то?- помню, он бесился, помню, говорил, что я такая смелая – мне терять нечего. А я смеялась: – Нечего!

Смотрит – маленькие глаза ещё меньше от ехидства:-Не догоняешь? Теперь – у тебя зверь есть.

-А вот это – уже подло.

-А зато можно щемить!

(После он точно так же делился соображениями, КАК будет “щемить” актриску: у неё же любимый пуделёк, стукнуть собачо­нку. Та – станет убиваться. А тут – появляется      он – и приносит точно такого же щена.

Думалось даже – это вообще – комплексы, бравада,- или в сам-деле –подлость? Осведомилась у общей знакомой. Та пожала плечами: – В подлостях не замечен.

Значит, просто хамство от бессилия.

Ещё с первого дня всех, кого видел рядом со мною женского пола, обсматривал и ЗАЦЕНИВАЛ.

Ту, что молодая, но умная,- “купил по дешёвке”,- в смысле – усту­пил ей один из двух последних билетов на вечер.

Мне, в день знакомства:- Странно. У тебя такие глаза живые, блестящие.

-Что же странного? Я – и сама живая.

-В том-то и дело. Живая. А вот подруга твоя (см. выше)- мертвая.

Аж морозом дохнуло, я суеверна: — Да что вы такое говорите!

-У неё глаза неживые. Пустые.

А после – и у той, и у той, и у той. Все-дрова, а просто…- виноград кислый, вот что.

Та же, что “по дешёвке”,- назвала его “хам трамвайный”.

Именно.

И трамвайное хамство полезло, когда и я попала в разряд “ну, о-очень” кислого винограда.

Если вначале джо делал комплименты моим живым глазам, улыб­ке, и дарил шикарные черные розы на древовидных стеблях, впо­ловину моего роста… То годка через три-четыре-пять,- уж и не знал, за какой бок куснуть,- кругом скорлупа.

Стоит, злится, думает, думает и выдает:

-У тебя улыбка вампира.

Надо же! какое противоречие самому себе!

С тех пор его приход удостаивался не приветственной улыб­кой, а прокисшей миной.

Главное – и говорить-то не о чем уже,- все темы перетерты.

И как же некстати стал являться, боже ж мой…

Я – Пушкин напротив,- и вдруг  – впирает ОНО… Словно по иконе -да пыльной тряпкой…

Самой себе я стала напоминать кусок сырого, парного мяса: аром­ат, приятно щекоча обоняние, притягивал всякого рода зверьё. Оно приходило полакомиться и поживиться, кто чем.

Но в один момент, потеряв бдительность, оно, зверьё моё, сунулось на прикормленную точку,- а мясо уже на стальной пру­жине, щелкает и стрижет, кому – лапы, кому хвост.

 

(Сноска:

Людоведка:- Состояние влюбленности – твое обычное состояние.  Вся беда в том, что когда тебя обидят – обида затаивается на долгие годы. Ты не сможешь ответить обидчику тем же, а обидишь совершенно другого человека. Причем – незаслуженно. Со всеми происходит одна и та же история…)

 

( Ссумируя ассоциативный ряд:

Странное совпадение…

Гораздо позже высыпаю фотографии знакомых перед философом, с целью определить их будущность.

 Он определяет…И, как покажет время -безупречно точно.

Но помимо прочего,- констатация смерти,- он иронически заме­чает: круг моих знакомых лежит в плоскости давно прижмурившихся людей.

Они духовно, душевно, уже того… умерли, кто намедни, кто надысь. Об одной из них усмехнулся:

-Ну, это мертвяк, время от времени себя реанимирующий.

0″кАричеквом коте“:- А эта уже и не пытается – давно мертва. Ей так спокойнее и комфортнее.

То есть, в определенном смысле,- поднимите мне веки..,-по­давляющий процент жизни мною тратится на  тормошение давно усопших. И что вокруг – лишь упыри и вурда­лаки. И, главное – обижаться не на кого: ЭТО Я САМА СЕБЕ, ЛЮБИ­МОЙ, УСТРОИЛА… Подобрала компашку…)

Несколько мыслей по существу:

Главное, что бы внутри человек оставался живым до самой смер­ти.

Безразличие и равнодушие верные признаки, что человека-то внутри оболочки уже нет.

Нет на месте.

Он смотрит рыбьими глазами на твои попытки его расшевелить, а ответной волны нет. И не оттого, что это противоречит его принципам, или существует ряд условностей, мешающих ему шевельнуться, и даже не от презрения, к тебе испытываемого,- а в силу самого факта отсутствия ЕГО В НЕМ, как такового… Заколоченные фанерой глаза, ответ “нет” – на всё, касаемого слуха, и всякое вялое отсутствие мысли во взоре, упертое, точечное, остановившееся созерцание. Подобно терминаторской на­водке, – исключительно для ориентирова­ния. По топографии местности. И на тепловой объект…

Вначале – … обидно и задевает, но заглядываешь, попада­ешь в пересечение осей,- а за глазами – мрак и ночь. Огонь внутри давно потушен.

Безразличие и равнодушие  – это не свойство души, а наполнитель помещения, где она когда-то находилась.

Даже – заменитель души.

Равнодушие – где вместо души – ровно.

Пусто, никакой рельефности, ни единой выемки, где подо­бно влаге, могла бы сохраниться частичка души и духовности.

 

 

                                Характеристика по месту требования №2.

 

…У них с друзьями была своеобразная игра: подцепить хоть на час, хоть каким-либо иным способом красавицу (ноги от бровей, фотомодель). И ПРОЙТИСЬ с ней вечером, в условленный час, например, с семи до десяти, по “арбату”.

Приятели сидят в засаде, где-либо в кафе на открытом возду­хе, а тут – он идёт с та – акой лялей, что у всех челюсти отвисают.

Своего рода тотализатор – кто подцепит и продемонстрирует “опоссума” покрасивее… Игра так и называлась: “охота на опоссума”.

Дальнейшие условия игры мне не были известны и  что’ после происходило с пушистыми зверьками – тоже.

 

Мне он о перспективах женитьбы излагал красиво:

-Жена должна быть – надежная. Месишься, колбасишься – прислонился спиной,- а там стена. Отдохнул – и опять месишься и колбасишься…

Довольно женский критерий выбора: жена – стена…

Вампирезе он же аспекты выбора кандидатуры трактовал иначе:

он, джо, венец своего рода (клана). Предки долго( и муторно) старались. И методом естественного отбора, путем селекции, в конце  – концов получился вот такой идеальный субъект. И на нем теперь лежит ответственность, какую супругу осчастливить, коея так же являлась бы не продуктом вырождения, а эталоном совершенства, достойная его рода.(То есть, без единого изъяна.)

В доказательство собственного совершенства, Джо демонстри­ровал собственный овал лица…

Н- да… понятное дело, мне бы он поопасся высказать данную теорию размножения. Ибо ничего достойного внимания я в нем, увы, так и не находила. Особенно – в овале физиономии.

Наши сходки – подобны словесной перепалке.

Сходимся, отстреляем магазин – и расходимся по исходным.

Мне уже не больно, как несколько лет назад,- на мне уже глу­хой бронежилет.

Раньше, в той, ДРУГОЙ жизни, он доводил меня до слёз. Наматывал кишки на кулак,- и наслаждался мучениями.

Теперь – фигушки. Учителей много. И уроки не проходят даром.

В конце – концов – это утомительно.

-Да как ты с дамой разговариваешь,- прохладно осаживаю, а в глазах – ледяной иронизм.

А он, оживляясь:- Дама! Дамы бывают трех видов. Дам. Не дам. Дам – но не вам,- и доволен да чертиков:- А ты вот – к какой категории относишься, не пойму?

А мне смешно, морда моя расползается и сексуальным тембром приговариваю, с придыханьем:-       Да-ам -м..,- и захохотала:-

-Но,- и развожу ручонками, этак пролизывая губки язычком беззастенчиво. И смеюсь:- НЕ ВАМ!

…-но не нам,- мрачно кивает джо и отворачивается, показывая безынтересный затылок:- Поня – атно…

Вот, собственно, и всё. Иди – и будь счастлив.

Нет. Не всё! Придумал, оборачивается:- Ты вообще по ошибке роди­лась, просто в той местности контрацептивов не было!- и такое бешенство. И такое…,- не знает, ну, как ещё-то тяпнуть.

Прикрываю глаза и спокойно соглашаюсь:- Аха. Ну, у тебя-то всё-е будет по- другому. Надеюсь.

Есть моменты, когда всё уже сделано для непродолжения знакомства. Но остаются какие-то нездоровые интересы.

Вот уж, воистину…

Является, смотрит, перекосив отбивные и медленно дос­таёт из внутреннего нагрудного письмо, когда-то мною по неосмотрительности  посланное.

И начинает издевательски медленно его разворачивать, поглядывая нагло и, якобы, не вслух, читать.

А я,- ну совершенно не помню, какими словами в нем опериро­вала и что же там  может быть такого, чтобы ухмыляться столь мерзко и распущено.

Вот оно. Одно неосмотрительное движение. Ружьё из первого акта.

Теперь приходит попросту поиздеваться. И на любую резкую фразу -демонстративно лезет в карман,- и достает мой жанр эпистолярный.

Тоже своего рода бронежилет.

А я мучительнейше вспоминаю – и не могу воспроизвести, что же там такого компрометирующего, столь тешащего его само­любие.

(“как же его не задеть, оно у тебя такое большое!”- его дав­нишняя фраза.)

Понимаю – да и после подтверждалось,- он проводил сеансы одновременной игры на нескольких досках. И, по Чичикову, если где-то “зацепил-потащил-сорвалось – не спрашивай”,- он мчал­ся вымещать неудачи на мне, благо – рядом с домом и всегда на месте. Где-то кто-то стучал ему по соплям, а бесновался он здесь.

Некая девочка для бития.

Мне удается обменять его давешние подарки (два китайских шарика) на своё письмо. Конкретная зачистка ото всего, кос­венно напоминающего.

Прочитываю письмецо,- а в нем,- ну НИЧЕГОШЕНЬКИ… вообще. Ошеломлена!

Будь мужчиной, не нашла бы, чем потешиться – нечем! По нулям.

Спустя время, из других закомплексованных уст вновь услыша­ла:  “ну, надо же, так подставился!”,- и опять оскорбления, злобливость и мстительное гаженье по углам.

А суть столь неприкрыта и ясна (строка…)

Вампиретка обронит однажды любимую формулировку своего отчима:

О Наполеоне. Да неважно, что он Москвы не взял. Важно – он там был!

Столь примитивно. Но столь ярко характеризующее мужскую логи­ку.

 

/Помнится,  Лермонтов сожалел, что первоначальная идея стихо­творения:  ”Как дай Вам Бог любимой быть другим…” – принадлежит не ему. Далее он построчно разбивает, комментируя. И на поверку вышло бы совершенно обратное. Ибо. Он-не желал бы ей быть любимой. Не желал бы счастья с другим. Если она отве­ргла и они расстались, то пусть во всей полноте ощутит страдания и мучения. Пусть, пусть мучается, как и он.

В свете подобных рассуждений и герой его времени – это ма­ленькая,  сладкая месть всем его женщинам.

Наверное, поэтому я и люблю Пушкина.

(Ещё точнее выразился герцог: ”даже у хреновенького мужичка есть своя хреновинка”)

***

Предпоследние кусочки – пазлы. В идеале отомстить актрисе неу­ловимый джо планировал так: влюбить её в себя(а ухаживать он мог нудно, долго и навязчиво, то есть ,взять измором для него -ничего не стоило).

И вот, когда она влюблена и уже пригласила к себе, и “мясами ёрзает, желая отдаться” (по – Маяковскому),- в этот самый моме­нт он СО СМЕХОМ встает-и удаляется.

(почему – со смехом, зачем…)

…Не знаю, не знаю…

Оказавшись в подобной ситуации -смех и уход приняла б за… что-то не в порядке… За реальное мужское фиаско. То самое – быть, но не взять.

Пожала бы плечами – и забыла.

Но! каков… Столь гнусно откровенничать. А я взираю на его…портрет, слушаю,-поскольку НЕКУДА ДЕТЬСЯ,-и думаю, эк тебя заносит…что рядом с нею -ты?-когда вокруг неё – ТАКИЕ! (герцог, например…)Кому в подметки ты, конечно, да.., но не больше.

Переворачиваем страницу.

Не знаю, жива ли осталась собачонка… А вот птичку -жалко…

***

Симпатии и антипатии слагаются из мелких мелочей.

Мне, извините за дурной тон, импонируют мужчины в белых носках. Если вижу такое, мне жутко приятно, я смотрю на носки. Пусть, не вижу в них мужчины.

Но более всего ненавижу мужчин В КРАСНЫХ НОСКАХ.

Внутренняя враждебность возникает тут же.

И практически, в самом начале знакомства – он появляется именно в них.

Отчужденность молниеносная. Даже если тебе их купила мама,- а ты надел,- тебя это ничуть не извиняет!

(…и вот, ОБЪЕМШИСЪ мацутаки, он соблазнять решил ея крас­ными носками…)

Творчески (на моем творчестве), это отобразилось тут же: “…человек бежал вприпрыжку, на ушах болтался галстук, из-под чёрного торчали дико-красные носки…”

Так что, и я внесла посильный вклад в образ героя… не своего романа!

Построчно, поштучно, штрихи запоздалые…

…встречая тех, кто когда-либо соскочил с крючка, их-с  кем- либо из молодых людей,- ту, другую, третью,- комментировал: – Вчера встретил…с каким-то клоуном…Да-а,-и морда презре­ния полна…

-Сегодня встретил… эту… с каким-то клоуном…

И всё- то мужчины, почему-то назывались КЛОУНАМИ.

Странно.

или же:- Встретил… Поправилась… На один бок.

Именно о той речь, чьим именем он воспользовался, дабы втереться в доверие.

Его коронное:

“К каждому человеку можно подобрать ключик”,- он подошёл и спросил:- А вы…(имя, фамилия) знаете?

Давно не получая информации, насторожилась, рой мыслей: – Да-а…а что случилось?

Всё! моё рассеянное внимание сфокусировалось – и картинке выдала ЕГО. До сего момента мой видоискатель скользил в иных плоскостях, и приди он хоть ТЫЩУ раз -…не щелкнуло бы. Но теперь изображение запечатлено.

И не знаешь, в какую раму вставить… а ему только того и надо.

 

Но есть, есть девочка, беспощадно щелкающая его по носу. Она шикарна. Просто шикарна. И пишет шикарнейшие стихи.

А джо носится за ней, высунув язык. А она – от него. Наконец – добился свидания.

Является. В назначенное место (на “арбат”!). В означенный час. С цветами. И что он видит? В назначенном часу и месте? Её! целующуюся на лавочке с другим… И глаз лукавый по нему скольз­нул…

В гневе мчится добивать… меня!

Однажды крутит головой, душимый переполняемыми чувствами – и аж слов  не      подберет:

-Да… некоторые стихи пишут… Да – а…

Позднее, по иным каналам, попадает подборка её стихов и рассказов.

Стихи – великолепны.

Понимаю, от каких именно скрутило неуловимого джо.

Дословно      не      воспроизвести за давностию лет, начало:

“Мы занимались сексом на паркете…,”-

и далее: “в туалете, у папы в кабинете…у мамы на столе…” и полным списком, где именно ЭТО происходило, а под конец:

“Как жаль, что это всё приснилось мне”…

Шикарно. Полный восторг.

А вот рассказ с названьем…- “КЛОУН”…

Читаю…

-и черта за чертой вырисовывается портрет общего знакомо­го. И -главное, столь точная характеристика! Просто – браво.

 

По счастью, являлся ко мне он всё реже и реже.  А после и вовсе редко.

Но и эти явления вместо улыбки вызывали ущемление лицевого нерва  -меня резко перекашивало.

-Да, кстати,- говорю при очередном визите:- Читала ЕЁ стихи. И рассказ – о тебе.

-Это не обо мне!- торопливо воспротивился джо.

Столь поспешно. Хотя – и не упомянула названия.

-О тебе. О тебе,- киваю:- О ком же ещё…,- если не о тебе – чего ж так поспешил отнекаться?

 

 

 

ГЛАВА XXV.

 

                        СЫН ТАКСИДЕРМИСТА.

 

                                                                ОН делал чучела из животных.

                                                            И сын его был – законченное чучело.

                                                                                                 ~* ~

                                                                       Любить не людей, а свои

                                                                            представления о них.

                                                                               ~ *~

 

                                                                          Супермен Шариков…

                                                                                ~* ~

                                                           “Закономерность: уйдёт одна сволочь,

                                                                    тут же появляется другая…”

 

Опять же – когда причина утаена, как неожиданно следствие…

Всё еще о закомплексованных личностях, садящихся на тачки и едущих давить тех, кто тени своей не боится…

 

В один момент, не помню, как, но можно сказать – одновременно, коим-то образом прибивает ребенка лет пятнадцати.

Романтического, несчастного, всего такого обиженного.

Он приходит, долго крутится. А после – жилетке для соплей обнаружена – начинает жалоститься. Жизнь ужасна. Родители – монстры. Он любит всех, его – никто,- и так далее.

 И опять на глаз… на левый… нет, на правый, набегает слеза сострадания – боже мой, как я его понимаю, сама была маленькой и одинокой, когда-то…

На пять минут кто угодно может убедить меня в чем угодно.

А звери-родители рычат и лязгают кровожадными клыками… (как узнаваемо!)… и мир кишит сволочами, ловкачами, смехачами – в общем и целом – по-олнейшее родство душ. И мнится,- а вот посмотрела бы я, в какого прекрасного лебедя превратит­ся этот гадкий утёнок лет… ну, через десять. Свой возраст как – то ближе к телу…

А я-то хожу к адвентистам. И они похаживают ко мне. И одна взрослая дама вдруг застает мальчика,- и по лицам обоих что-то такое проскальзывает. Он – смывается. А я, на её удив­ление, объясняю, как с ним жестоки родители, ребенок столь несчастен, без присмотра,  одинок…

Она изумляется ещё   более:

-Да?! Я знаю этого мальчика. Он из хорошей семьи. У него прек­расные родители. Странно…

В следующий раз говорю:

-А что вы так быстро сбежали? Знакомую встретили?

-Нет,- поспешно отвечает дитятя.

-А она вас знает,- добиваю я:- И вашу семью.

-Это… она сказала?- ужасается пацаненок и не знает, куда бы провалиться.

-Она.

-А вы её, что, знаете что ли?

-Относительно часто видимся.

-Ну, И ЧТО ОНА ЕЩЁ ВАМ НАГОВОРИЛА?- тон резко меняется, выра­жение глаз резко нехорошеет. Это уже щенок, что нагадил и сей­час укусит.

Перемена разит.

-Да то! Что вы из хорошей семьи. И скорее не у вас с родителями,­  а у них с вами сплошные проблемы. Стыдно, молодой человек!

-Что – стыдно?- совсем нагловатенько и ехидненько.

-Врать стыдно, в столь юном возрасте. И не хорошо.

Больше она его не видела…

 

Лет несколько…

А когда он возник опять – подумала, что это похожий человек, но не тот, обещавший обернуться лебедем.

Думаю, ошиблась. Но, нет, затевает разговор.

-А вы меня не узнаете?

-Простите? – переспрашиваю, ибо слишком уж в неприятного субъекта ОНО выродилось за это время.

-Я как-то заходил к вам, давно. Часто. Меня зовут….

Да- а… Прогнозы не подтвердились….

В выражении глаз, лица… – нечто скользкое, ужасающее…

Мне вообще везло на неуловимых мстителей. Вот не заладилось сначала,- и ничего не поделаешь.

Теперь это был неотвязчивый, жуткий ЮНОШ. Хамоватый, озлоб­ленный, замордованный недостатками внутренними и внешними.

В конце концов даже моё, на тот момент, ангельское терпение лопнуло. Есть же предел подловатости.

Он рассказал о своем родителе.

Стоит, рассуждает, с таким злорадным осуждением.

История, в двух словах, такова:

Жил-был талантливый художник. Работал, нищенствовал, без квартиры, без денег, но с женою и ребенком.

На сделки с совестью не шел, понятно (хотя и предлагали). Но и продолжаться так дальше не могло – родился второй  ребенок (непосредственно – рассказчик).

И у жены закончилось терпение.

У любой бы женщины, с двумя-то детьми, думаю, закончилось бы.

…А квартиры художникам не светили, понятное дело – кому они нужны…

И после очередного всплеска семейной драмы – он отправляется работать ТУДА, куда давно звали – и куда идти до сего момента не позволяла совесть. А именно – изображать для власти ильичей, лозунги и транспаранты.

Сразу же материализовалась трехкомнатная квартира. Стабиль­ный, неслабый_, заработок. И жизнь вошла в ИНЫЕ русла…

…До сего момента история не вызывала во мне живого отклика, сопротивления или протеста. Всё слитком обычно. Попыжившись и помытарившись, я бы и сама пошла на сделку с совестью. Только мне её никто не предлагал. Хорошо быть макси­малистом и идеалистом в юности, когда один. Но детям нужны корм и дом. А не постоялые дворы.

Поэтому слушаю вполуха, без эмоций. Не зная пока, куда выво­дит линию рассказчик…

…И вот наконец, художник попытался написать портрет жены – и получилось как-то вымучено.

-Не очень-то тут мама на себя похожа,- заметил сын.

Отец огорчился. А сын утешил:

-Просто_, ты давно не писал.

В один прекрасный момент является сын. А папа сидит на кух­не, над тазом, и задумчиво чистит картошку.

Сын:- Папа, идем на выставку Глазунова.

Папа, продолжая чистить тазик картошки, тихо и спокойно:

-Да я у него всё видел, сынок. Учились вместе.

И сын ехидно заявляет:- Что, завидно, папочка? Человек делом занят, знаменит. А ты?  Ты – чем занимаешься?

-Я?- отец показал картофелину и ножик:- А я- картошку чищу.

И вот тут поднимаю глаза, впервые за весь рассказ:

-Слушай-ка, да ты – подлец?

А по лицу видно,- ждал-то он иной реакции,- а моя – не соотносилась с его мироощущением. У чего на личине – ещё бахвальст­во и самодовольство: как он ловко уел, уделал беспринципно­го папу-художника,- мина не торопится смениться.

-Как же ты смел? Как ты вообще посмел сказать ему такое?

И – за что? За то, что живешь в этой самой, его, квартире? Лопаешь на его зарплату? На ЭТУ САМУЮ зарплату. И в институт поступил? А не вваливаешь где-нибудь… Да если бы ни это – ты бы с голода передох. Свинья же ты. Всё, иди отсюда. Разговор окончен. И чтоб ноги твоей больше здесь не было.

 

Всверлиться, ввинтиться, вкрутиться – и всё перепортить. Например, завалиться на проходную, когда я на десять минут опаздываю на работу,- и устроить скандал, отчего, мол, касса до сих пор закрыта и он, страждущий зритель – не может купить билета!?

То есть, так бы никто не заметил моей досадной задержки, а этот подонок,- мало того, подставил под удар начальства,- так еще и зашел рассказать мне об этом, со скользкой ухмылкой…

А я, только что обхамленная новым руководством, мчусь через весь театр ОБИЛЕТИТЬ зрителя,- отдергиваю шторку,- а там это рыло, никакого   билета в принципе купить не желающее и не могущее, а поболтать припершееся…

Как я могу смотреть на него? Какими, отгадайте с трех раз, гла­зами?

***

 

Или:

Романтическая встреча дома, при свечах, с неким блондином.

Тем, что спросил однажды:

-Девушка, вы стихи – любите?

-Читать, или – писать? – слегка цинично остужая пыл, буркнула я. Оказалось,- и он,- поэт. Сошлись на этом. (И ещё, немаловажно –  западаю на блондинов…)

Свечи на столе. Окружье полумрака… Чуть вино пригубили…

Два тонюсеньких бокала, рубиновые тени пляшут по столешнице… От дуновения обоюдонаправленных дыханий… Поздний вечер… Предчувствие, привкус НАЧАЛА…

Я – никого не жду.

Нас – двое… Достаточно, для СЮЖЕТА…

Вдруг… – грохот в дверь. Я – никого не жду. А раз так, то:

-…А нас нет дома…,- тихо комментирую я.

Тихонько целуемся…

Пинки в дверь.

-…а нас опять нет дома…,- озвучиваю шёпотом.

-Надо же, какие мы нехорошие…-  подхватывает, смеясь, блондинчик, продолжая чуть сладкий и хмельной поцелуй…

Грохот усиливается.

-Свет, наверно, видно,- осторожно предполагает он.

Страшный грохот.

-Пусть думают, что пробивает с улицы.

-…а они ведь именно так и подумали…- смеется блондОн.

Дверь – сотрясается под ударами. Нечего и думать отсидеться. Видимо, консьержка внизу сказала, что я дома.

-Ничего не поделаешь,- открываю,- и к ужасу,- врывается сынишка художника.

-Сидите?! – злорадно торжествует он:- А почему без света?!- шарит по стенкам, находит выключатель, врубает освещение:

-Ага! А почему – не открывали?!

Мы оба жмуримся, ошеломленные наглостью. Интимность, брызнув, разлетелась в прах…

-Тебе чего? – тонко намекаю выйти вон.

-Да я на пять минут,- зашел бесцеремонно, встал в центре и стоит, лихорадочно озираясь по сторонам.

-Ну? – моё настроение портится.

Озирается:- В гости зашел,- видимо ищет признаки легкого бес­порядка

-А тебя приглашали?

-Ага, вино пьете,- судорожно соображает тип.

-Тебе налить?- спрашивает блондОн, скорее, механически, неже­ли приглашая разделить трапезу.

-Да, нет, не надо. Я на минуточку.

Но тот ставит фужер, наливает.

-Нет, нет, я вино не буду,- отнекивается и кокетничает щен: -Водка  ecть? – тот, на ком природа сильно отдохнула, поскольку у неё случился выходной, ломается и выделывается, потом залпом выпивает бокал. Наливает ещё, залпом выпивает,- и так почти всю бутылку – и уходит.

***

Сидим, при свете, протрезвевшие, обескураженные – в полнейшем недоумении… Вечер – испорчен? – нет!- изгажен! Состояние пакост­ное.

-Странный товарищ,- после паузы проговаривает поэт.

-Да более чем,- возмущена я.

На следующий день забегает на работу, гаденыш:

-Я вам, наверное, вечер испортил?-   радость неописуемая, даже не пытается скрыть – распирает изнутри от счастья.

Но. Надо знать меня.

-Какое самомнение,- отрицаю:- Сходили за шампанским, хлопнули, хорошо посидели,-ничего этого не было, конечно, но пусть поз­лится. Не уступлю ни пяди.

И он злится. Начинает дёргаться и грубить.

-Конечно, красивый парень,- с завистью, ненавистью и закипанием.

-Других не держим,- соглашаюсь я, и гляжу вполглаза, как при мигрени: ну, достал…

-Такие девушкам нравятся,- продолжает накручиваться сынишка.

-Именно такие и нравятся девушкам,- соглашаюсь я.

-Главное, чтоб внешность была красивой,- бесится юный негодяй.

-Форма определяет содержание,- подтверждаю я.

-И часто он к тебе в гости ходит?

Нейтральная полоса пересечена.

-Тебя заносит, не находишь?

-Ну, извините!- поганенок, ни дать, ни взять.

…-Но я отвечу: часто. И именно в неосвещенное время суток.

От бешенства готов всех покусать.

***

Время спустя. Поздний вечер, ночь. Укладываюсь спать – оста­лось бигуди накрутить.

Стук.

-Кто?

-….

-О, нет!

Порядочный человек поймет и уйдет с первого раза. Мерзавец будет думать, что с ним шутят. Их-в дверь,- они-в окно.

-Пусти.

-Я сплю! Поздно. Поздно!

-Да я мимо шел.

-Вот и иди дальше мимо, мимо!

-Да я извиниться зашел.

-Бог простит.

-Ну, открой, неудобно, люди тут…

Открываю:- Чего тебе ещё надо?! Поздно!

-Я на пять минут, – заходит, усаживается, бодрый и целеустремленный. А я остаюсь в дверях, ежусь в халате и жду.

– Может, чаем напоишь? – предлагает сынишка.

-Дома попьешь, я сплю.

-А я чаю хочу.

-Там бы пил, откуда идёшь.

-Да я обманул. Я не мимо. Я к тебе… В гости.

-Поздно,- что же это такое, господи… Прохожу, сажусь:-Ну, извинился? Иди отсюда.

-А трамваи уже не ходят.

-Автобусом доедешь.

-Автобусы тоже не ходят.

-Пешком дойдешь.

-Как же, пешком?! Я далеко живу!

-Далеко? Час ходу. Если быстро.

-А если меня ночью убьют, тебе не жалко будет?

-Не жалко.

-И не стыдно?

-Не стыдно.

Вот ужас-то…

Однако, он думает, чем ещё аргументировать…

-Послушай, мой юный друг. Мне рано вставать. Я хочу спать.

-Я понимаю, понимаю…,- долгая пауза:- Но если я больше не приду, значит, меня убили.

-Не убьют. Люди в час выходят,- в два уже дома. А сейчас только полдвенадцатого. Полпервого уже чай будешь пить. Всё, иди.

Ни с места!

-Послушай, если сейчас ты не выметешься, мы поссоримся оконча­тельно. Не смей больше приходить, ни туда, ни сюда.

-Я понял, понял. Я ухожу… Но если меня убьют…

-Да скорее бы!

 

В очередную аудиторскую проверку чудовище является вновь к ночи ближе и радостно сообщает:- А я – выпил.

-Прекрасно. Только закусить у меня нечем. Так что, домой, домой.

-Да ты не бойся, я себя буду хорошо вести.

-Ну, слава Богу. Что на тебя не похоже…

Садимся друг против друга. Его тянет пофилософствовать.

-А ты заметила? мужчины чаще влюбляются в принцесс, но женят­ся не на них?

-Да – а? И что же вам в принцессах не так?

-А потому что принцессы – те кто и умные, и красивые, и самые- самые необыкновенные,- не для семейной жизни. Их можно любить. Обожать. Ими можно восхищаться. А как представить её дома. В халате. С мусорным ведром – и всё.

-Да? А почему б тебе самому мусорное ведро не вынести?

– Я? Мусорное? Да никогда!

-То есть, это будет делать жена.

-Конечно, жена.

-А принцесса этого делать не должна.

-Не должна.

-Трактуй дальше.

Он разговорился ни на шутку:

-…а женятся мужчины на женщинах похожих, как брат и сестра, идет пара,- сразу не поймешь, кем они друг другу приходят­ся.

Согласна, есть похожие мужья и жены.

…но меня больше беспокоит мусорное ведро…

-Согласна, встречала и такое. Но считаю, их похожесть – следст­вием притирки от совместной жизни (от обмена жидкостями).

-…они живут долго и счастливо. Лет двадцать пять. А после мужчина всё равно уходит к Принцессе. Бросает всё – и уходит к мечте. От детей, от жены, от быта.

…понятное дело, от быта. Который так и не успел наладить. За четверть века…

-Да-а…А принцесса -которой жизнь поломали, не женясь, а проваландавшись -либо старая дева. Либо, такая умница, красавица, без мужа и детей, всю жизнь ждала, когда ты к ней придешь: старый,брюхатый и лысый.

Он подсаживается поближе и начинает тянуть ручонки к кудрям, отклоняю голову, но он:

-А ты не находишь, что мы с тобою – похожи?

-В смысле?- если внешне – то умереть, не встать…А коли внутренним содержимым,-то и подавно,-страх божий…

-Ну… мы одиноки. В духовном плане. И вообще…

-Да- а?!- ернически обрадовалась я (особо – про одиночество!):

-Ты – одинок?!

-Да. И ты. Поэтому мы и познакомились.

-Да ты что? И ты так же одинок, как я?!- продолжаю резвиться я, мысленно, пред взором прогоняя строевым маршем валетов, всех, исключительно, бубновой масти…

-Одинок. Поэтому я тебя хорошо понимаю. Никто тебя не понимает, как я.

-Ну, если И ТЫ ТАК ЖЕ ОДИНОК, как я, то это-не одиночество! – я-то имею совсем иное ввиду, но он-то в тот момент слышит исключительно себя, не различая иронических     нюансов,-на глазах печные заслонки, некая идея занимает все его внима­ние, – и он гнет и выводит на СВОЮ линию – напролом.

-Да, ТЕПЕРЬ МЫ НЕ ОДИНОКИ,- он пересаживается совсем близко. Горят свечи.

-Вот положи мне голову на колени.

-С какой стати?

-Я хочу потрогать твои волосы. Не бойся, я ничего плохого не сделаю.

Э-э, брат. Я уже опытна в подобного рода забавах…(…и тем паче, ты уже допустил ТОТ САМЫЙ непростительный промах – поелику МЫСЛЕННО уже сделал со мною  и в     меня   всё..)

То есть, он настолько уверен в развязке встречи, что позволяет не контролировать слова и жесты. Итак – он говорит…

…о нашей похожести…Т.е., попросту, упирает на некую мою ущербность, родственную его безобразности…

Однако…

Но раз тебе не терпится нарваться – изволь.

Забрасываю на его колени все 580 кудри, и лежу, глядя на огонь свеч…

Страшненький персонажик копошится в волосах, перебирает – и -разомлевает, не веря собственному счастью.

Чувствую – всё, дело обретает серьезный оборот. И – этот-туда же! И главное – уверен, что и я  – убога, сира и никому не нужна, как сам.

Видел прямые доказательства обратному – но не сделал орг. выводов.

Ну, вот, хочется ему думать так, а не иначе – и трава  пожухни.

Перебирал, перебирал, нёс вздор… И вдруг ощущаю знакомый холодок – всё, критическая масса. Дальше играть опасно.

Поднимаю голову…

-Нет, нет! не шевелись,- торопится он:- Сегодня такая ночь… Ничего не меняй. Так хорошо…

Ба, ба, ба… Из колыбели  – да в кобели…

-Дружок, А ИЗ ЧЕГО ТЫ –  ВЫВЕЛ МОЕ ОДИНОЧЕСТВО? У меня всё есть. Может быть, в отличии от тебя.

-Врешь, этого быть не может,- начинает беспокоиться звереныш.

Я улыбаюсь:- Ну, ну. Напрягись.

Он лихорадочно думает, сопоставляет. И вдруг:

-?!-

-Да, именно.

Он – в бешенстве, но ещё слабо надеется на благоприятный исход:

-Да ты.., да ты..,-и внезапно задает совершенно сногсшибательный вопрос:

-Ты, что же, И ЦЕЛОВАЛАСЬ с ним!!- и вне себя от яр­ости.

Нет, но такого детства – не ожидала. Вначале тихо, потом гром­че, смеюсь:

-И целовалась,- тут хохот грянул:- И не только!

Бедняга встает, тычется во все углы. Ошеломлен, оглушен, обезоружен…

 -И потом: Я НЕ ЕМ МАЛЕНЬКИХ МАЛЬЧИКОВ,- с плотоядной рожей добавляю

я.

И тут – та же фраза:

-Эх, эх дурак… НАДО ЖЕ ТАК ПОДСТАВИЛСЯ,-

Юный натуралист… Пришёл с одним, а улепетывает, поджав хвост – и как же громко тявкая!

Случится  же такое несчастье в семье… Когда у порядочных и талантливых, людей – и вдруг… От яблони ждали яблок. Зацвело. Натурально. Пошло в завязь. А созрело… Даже не шишки, а шиш.

Сдается, и все эти задвиги на хоббитах, на сказках, и все эти детские, совершенно каля- маля у взрослого человека, все это застрявшее детство (спустя десять лет – те же хоббиты, тот же набор слов  -случайный телефонный звонок-и ясно,-э-э, бра­тан, как же судьба и впрямь, тебя обнесла …)Так вот, кажется – в детском саду, в горшочной комнате, девчонки слишком сильно дернули его за причинное место.

Иного объяснения –нет.

 

 

 

ГлаваXXVI.

 

 

                           …ВИЖУ АНГЕЛА С ЛОПАТОЙ…

 

 

Чудовищная способность притягивать нечистоты.

А ведь были и другие люди.

Но их инициативы я либо не замечала, либо не поддержала. И их затёрло в общей массовке. Наверное, мерзавец всегда распихает локтями и прорвется. В первые ряды. На лучшие места.

“…талантам надо помогать, бездарности пробьются сами…”

А порядочный – затеряется. Или не проявится. Несправедливо…

Как в кабеле световоды в параллельном пучке, так и в обыден­ности  -всё настолько параллельно и впритирочку…

Пока я тратила нервы и кровь на подлецов, из племени кан­нибалов, -появлялись иные действующие лица. Достойные, но не удостоенные внимания.

Однажды мне подарили голографическую открытку с алыми парусами, и подпись инициалами: ^”Г.А.”

-От кого, от кого это? – домогается знакомая.

А я:- Там же всё написано.

А там – про солнечную улыбку и всё такое…Мелочь, но приятно…

-Нет, здесь просто “Г.А.” Кто это?

-Ну, что же не понятного? Грей. Артур…

А если без шуток, один молодой мужчина, артистично одевающий­ся, богемно, так скажем, на каждый праздник приносил розы или тюльпаны.

А на Валентинов день – валентинки.

Говорит, всякий раз захожу, просто так, даже не хочется на спектакль,-а Вы-как улыбнетесь, и я беру билет. И иду…

Однажды, наверно в марте, было жутко холодно; он зашел перед спектаклем с приятелем. Смотрят на меня, улыбаются. И я – не в долгу.

…А он вдруг поднимает розы и протягивает их сквозь окошеч­ко, вперед стеблями. А я живо схватилась и говорю:

-А я ведь возьму!

Они засмеялись.

Без претензий.

Год, два, три. Ходит – и носит.

Наконец, зашел и говорит:

-Завтра какой день?

-Понедельник! Выходной,- радостно оживляюсь.

Укоряюще, тихо:- Забыли… а завтра – день влюбленных,-и протя­гивает валентинку. Смутилась и спрашиваю:

– Послушайте… Вы столько лет ходите, а я даже не знаю, вашего имени…

-Зато я знаю Ваше.

***

 Или.

Совершенно восторженный, благовоспитанный юноша – весь в романтических грезах…

До того доходит, что в один чудесный день является дама.

Я улыбаюсь. Она смотрит, тоже улыбается. Расположена поговорить, а почему и нет. И я говорю… О том, о сем, да обо всем. А она – слегка изучает…

И вдруг:

-Мой сын в таком восторге от вас.

Словно на бегу в грудь, влёт   остановили:

-Какой сын?

-Он часто к вам приходит. А дома только о вас и говорит:” мама, такая девушка!” “Мама, она самая необыкновенная!  А как улыбается!” И что нам обязательно нужно познакомиться. Вот. Я и решила зайти, посмотреть. Теперь я его понимаю. Пра­вда, если он узнает…

-Да кто, кто ваш сын-то?- настороженно интересуюсь я. Ибо, их столько сюда приходящих, что не всех в лицо помнишь. Понят­ное дело, для мамы он единственный, но знать бы, о ком речь… Оказалось, тот самый оператор с телевидения – высокий и благо­нравный, начитавшийся лирики…

(как-то он, пытаясь завести разговор, спросил, какое время года мне больше нравится.

Достаточно часто, видя чересчур возвышенных юнцов, отвечаю нарочито прагматично. В данном случае:

-С пятнадцатого апреля, по пятнадцатое октября.

(Ибо уже сухо и не нужно тратиться на такси…)

Его охолонуло. Юмор в моих словах не        прослеживался.

И ВОТ – эта приятная во всех отношениях дама – ЕГО МАМА…

Так далеко меня не заводило…

Если ко мне начнут приходить ВСЕ мамы и папы ВСЕХ случайных знакомых, то…

-Так это – ваш сын..,-меняясь на глазах, словно меня дефор­мирует в разные стороны:- Ваш сын-всё выдумал себе, он живет в иллюзорном мире, понимаете? а меня он – совсем не знает, какая я. Да ему, в принципе, и неважно, понимаете? Он и меня выдумал, ОТ и ДО.

Она ошеломленно смотрит на изменение образа. На те метаморфозы… И сама меняется в лице от ужаса.

А меня изнутри колотит,- каков мальчишка, а?

-Я – совсем иное, не то, что он там себе намыслил, так ему и скажите.

Она полностью убита. Понимает – влезла, так уж встряла.., и вряд ли буду я впредь любезна с её сыном.

-Извините…

И удаляется.

Помнится, более молодой человек для приватных бесед не являл­ся. А если позже, изредка мы и сталкивались в зале, то исключительно по долгу службы.

Я и забыла эту историю.

Но, уже с бородкой (даже и не узнала),он приблизился, поприветствовал…

А у меня – жуткая память на лица. На столькое количество лиц.(И если человек изначально был в зимней шапке, пос­ле – без неё,-не узнаю. А если что-то изменить в облике – тем более).

По моему взгляду понимает, что стоит напомнить. И он напомнил:-Помните, К ВАМ ОДНАЖДЫ ПРИХОДИЛА МОЯ МАМА…

Видимо, надолго врезался в память и визит мамы ,и последовавшее затем разоблачение.

-А я – женился,- зачем-то говорит он…

Киваю:

-Поздравляю.

И что-то в лице его выдает: он НИКОГДА больше не делился своими соображениями, по поводу девушек – с мамой…

Я – смотрю на него. Он-на меня. Нам не о чем говорить… И – легкая тень сожаления. Обоюдного…

Минутная задержка,- ему так многое хотелось поведать,- он с этим и приблизился,- а взглянули друг другу в глаза,-и ясно без слов…

Тихо кивнул головой, отходит…

И я с сожалением провожаю его спину…

С тех пор мы кивали друг другу. Издалека.

Если мамы столь плотно опекают своих сынишек, то сколько же разочарований им предстоит. Когда выдумки – не будут соответствовать реальности…

 

 

Исход:

…И вот, спустя многие лета, растеряв       связи времен и народов, проведенная через все виды подлости и предательства и продолжаемая в них бултыхаться… Иду, печально размышляя на тему очередного неблагопристойного поступка относительно собственной персоны…

Уже взрослая и местами состоявшаяся. Единственно, в чем так и несостоявшаяся – так это в любви. Любви, как в некоем божественном субстрате…

и мысль  ея посещает: “а если ему когда-либо и следовало появиться,- ему, любимому, единственному, неповторимому…то пусть сейчас, сию секунду, когда так плохо и беспроглядно…”

Она подумала…

С пригорка обозрима площадь, забитая народом.

Видимо, час прухи и давки – нечего и мечтать быстро уехать…

(А как – раз тот год и случай: все-все проблемы, наращиваемые за предыдущую жизнь, сгруппировались, отловили, обступили – и потребовали немедленного закрытия темы.

Столь долго убегала огородами,- что не оставила подступа к очередному бегству,- какую дверь ни распахни – кругом кирпичная кладка.

И именно сейчас – вижу ангела с лопатой, слетевшего ВСЁ ЭТО разгребать…)

Так вот. Только что: давильня, месильня, запоздавшие салоны ло­мятся. Сонмы -молниеносно раздувает ветром – чистая площадь. Лишь я. И – он.

Единственно, не забывавший про день Валентина…

Радость неописуемая. С обеих сторон.

-Как хорошо, что я вас встретила!- щебечу, хотя ещё назад мину­ту еле-еле мирилась с действительностью:

-Мы так неожидан­но потерялись тогда.

-Да, вы вышли замуж, сменили фамилию…- согласился он:- Никто не знал, где вы живете…

Ба!(все знали…)Ничего этого не было.., но ,видимо, театральные доброхоты порадели…

Но – не спешу разуверять – замужем, так замужем, пусть предполагает благоприятное:..-Но не в этом дело, самое главное…

-…у вас ребенок родился.

Остолбеваю – он в курсе всего, со мной происходившего следо­вательно, интересовался…

….И внезапно спрашиваю:- А вы могли бы мне помочь?

-Охотно!- с живостью соглашается он.

-Наказать подлость?- продолжаю я.

-А как?- словно всю жизнь только этим и занимался, с готовностью ухватился он:- Что нужно делать?

-Ничего. Просто: звонок в дверь. И вы – открываете, в тапочках и халате.

-И всё?- смеющимися глазами смотрит он.

-Да, собственно, да,- киваю я.

И даю телефон. Всё, что успела… И меня перекрывает огромная тень,- кого совсем не ожидала зреть -сектант.

-Мой троллейбус. Вы- co мной? – интересуется заговорщик.

 Но видит вцепившегося с разговорами типа – и мое обескураженное лицо. Все-то понимает:

– Тут я вас и оставляю?- раскланивается грей:-значит,я позвоню?

-Конечно!

Немного досадно, что сектант пристроился на аудиенцию, – но не попишешь… У некоторых – несовпадения по фазам…

Досаднее, ЧТО ВСЁ ПОШЛО НЕ ТАК,- и полгода меня не оказалось по данным координатам…

Упущенная, красивая возможность…

…Финал…

 

 

Глава XXVII.

 

 

                       ОПУСТОШАЮЩИЙ НАБЕГ

 

 

Ведь был и ещё персонаж, вплотную не вошедший в мою жизнь, но наследивший порядочно. Не будь этой встречи, не было бы и другой… Ничего бы не было…

Всё как-то само – собой выкладывается, как у паркетчика…

Тот самый пират с тяжелой челюстью и в черной косынке.

Он просто ворвался, по пиратски, на мою игровую площадку. Буквально.

Сияло солнце, отражаясь во всех стеклах и мраморе,- и вдруг… в вестибюль вломились два…я бы сказала очень пьяных… и сказала бы -отморозка,-если бы ни дальнейшие события…

Так вот,- ворвались,- и стали всё крушить, рвать афиши, унич­тожать репертуар, опрокидывать стенды…

Шок полнейший, ибо… Ибо не взирая на отсутствие доступа в вестибюль и замкнутое пространство,-Я ЗА ЭТО ПРОСТРАНСТВО ОТВЕЧАЛА,-за всё, что в нем происходило.

Не имея возможности в него попасть с этой стороны зазеркалья, могла воздействовать на бандюэлей чисто риторически.

В данной ситуации они б меня и не слышали – так увлеченно всё уничтожали и ворочали…

Некий замкнутый круг: видеть, слышать, обонять – и ничего не мочь противопоставить разрушению.

Причем, даже и после того, как начинался спектакль и я кулуа­рами уходила прочь, даже в момент моего отсутствия,- если наутро уборщица выгребала из углов сигареты и использованные изделия…,- на меня смотрели ТАКИМ взором, что лучше было б самой их использовать и разбросать.

Итак.

Они бесновались и сокрушали. А после – исчезли.

А я осталась, ошеломленная. Обескураженная. Но не долго.

Вечером, запирая сейф и собираясь – внезапно ощущаю спинным мозгом блондина,- оборачиваюсь,- и вижу одного из тех, двоих. Совершенно тверёзый. И глаза оттаявшие. Похож на домашнего, сытого кота, который смотрит на мышку, и ясно,- есть он её не станет, ну, просто слегка поохотится…Не съест, так лапкой поваляет….

А скорее – и двигаться не станет – хорошо ему: утром напрыгался.

-Я что пришел-то,- начал отвечать на мой немой вопрос блондОн:

-Утром мы тут немного… Того…Так вот -мне просто сказали, здесь мол, такой необыкновенный человек, дай , думаю, проверю…

-Кто сказал?- устало сажусь на стульчик, вяло спрашиваю -мне не интересно(в морду бы тому плюнуть, кто сказал…).

Хочется жрать. И спать. Пожрать побольше. А поспать подольше…

-Да, одна…вы с ней у адвентистов встречались. Так вот: никакая ты не необыкновенная, а самая обычная. И реакция у тебя на все это,- показал на еврейский погром:- Обыкновенная.

Не возбухаю даже, кто бы спорил. Смотрю. Сам всё скажешь. Подождал минутку,- нет реакции и закончил, собираясь на выход: – А чего зашел-то,-я сюда больше не приду, пока.

-До свидания,- кивнула я. Собственно, больше и не надо: хва­тило мне, маЛЧик, визита вашего.

Уходит. Большой и белый.

А утром!Едва открылась лавочка: бзинь -фигура. И с таким удивлением говорит:

-Вот! Пришел!

А куда бы ты делся! внутренне не то, чтоб обрадовалась, а просто довольство: лишняя звездочка на фюзеляж…

“…значит, всё как всегда и дело к войне…”

 

Глава XXVIII.

 

                              ВНУТРИ И В ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ…

                                                  (срезки)

 

( К  слову:

Приколист он, пожалуй, был ещё тот…

Однажды заскочил забрать меня на свой  день рождения –  в одном джемпере, с мокрой башкой – под – бриолином, повязанной банданой на манер пиратского платка – тяжёлые глаза, тяжёлый же подбородок – тонкий хрящевидный нос…- ( если я сомневалась: идти – нет ли в компанию, где никого не знала  – то увидев его практически голым в конце декабря – без машины! – живёт напротив – я дрогнула…)

Бабушки – билетёры – ужаснулись при его виде :

-Зимой – в одной косынке! – от них и пошло пиратское прозвище…

А учесть – пуржило – то и вообще…

***

В другой раз, взявшись организовывать выставку – поехал к потенциальному спонсору в абсолютно пижонском виде – “ стрижка а – ля – Фёдороff” –немыслимый галстук и чуть ли ни смокинг. Занятые спонсоры сказали прийти следующим днём…  И во второй визит он добил их окончательно. Тоже выпендрившись, чуть ли ни во фраке – а там ”прикинь-два мурла, задолбанных нелегальным бизнесом – в зачуханном офисе, в бронежилетах, морды небритые…глаза от неспячки воспалённые…”

…посмотрели на него НА ТАКОГО…И денег, естественно, не дали…   Хотя первоначально – “вы – нам рекламу. Мы вам – бабло..”Но… Не фиг тут расхаживать – при бабочке и бриолине! ”пока русский народ с голоду пухнет!”

“вот и пусть сами надевают  на себя коробки из под холодильников – и бегают в них по проспекту, – резюмирует корсар: – Или, из чего они там отстреливаются..?”

Всё время, в довершение образа, хотелось подарить ему пижонский оранжевый галстук… К невообразимо зелёным, тяжёлым глазам…)

 

***

                                      “ПОЙДЁМ  НАВЕРХ!!”

 

В один прекрасный момент потребовалась контрастная фотография для периодического издания – чёрно – белая и в интерьерах театра…

Людовик, он же персонаж из “Опасных связей” – носит за мной кресла, выбирая с фотографом лучшее освещение и ракурс…

Я, с обречённо – удручённым видом следую их маршруту…

Для фото надо было зверски выразительно накрасить глаза, что, собственно и сделано – зверски…

Со стороны всё это мельтешение с мебелью чудовищно напоминает сцену из “опасных связей”, где Вальмон, таскает за героиней кушетку и его знаменитое: “пойдём наверх”,где, собственно, и происходит сцена соблазнения…

И вот, испробовав все возможные позиции, но не найдя нужного освещения, интерьера, ракурса, Людовик вдруг оборачивается и произносит коронное:

-Пойдём наверх?!- игриво поводя бровями.

Я как заору дико: – НЕТ!

Фотограф едва не роняет свои объективы…

***

…Впрочем, у них на курсе есть трогательный, перспективный мальчик, подающий бо- ольшие надежды – прокаченный и с совершенно детскими пухлыми щёчками. Этот – играет как – то застенчиво – и особенно чистенько светится улыбкой…Имя моё произносит с простецки – панибратским окончанием, и, сам с завидной регулярностью качаясь в тренажерной – заходит, поигрывая мышцОй:

-Идём, – бодибилдерская стойка:

– Подкачаемся?- и мордаха при этом уморительная…

(это – я – то…помнится, однажды дома решила позаниматься – легла на пол, закинула ручонки с гантельками за голову – там ручки и остались…)

 

….После ряда коллизий…то Маэстро требует сбросить мышечную массу…то отрастить бороду ( по духу своему и подобию)… то то, то другое… И наконец – юноша и вовсе исчезает из театра…И спустя время вдруг появляется – крутяга, весь в коже, бороде и, что странно, с еле уловимым акцентом!-ушёл с головой в коммерцию…  И лишь по круглой кошачьей рожице определяется прежний он…

-Ба!- ошарашена я: – Ты та – ак стал похож на татарина…

-Ещё бы! Так я с ними работаю! – подразумевается полнейшее вхождение без остатка в предлагаемые обстоятельства и декорации…

…А жаль…такой лучик света скользил в “Чевенгуре” и – в стенах театра вообще…

 

…впрочем, выкрашенного почему- то теперь – в абсолютно чёрный цвет…Каким – то чудом – забыли замазать сажей потолок в моём закутке…и это – единственное белое пятно во всём здании…

 

***

                                ЯБЛОКИ  И ГИЛЬОТИНА…

…Коровьев, вернувшись из отпуска, привозит два совершенно огромных, размером с дыню, яблока, завёрнутых в фольгу – и не пролезающих в стеклянную нишку – и ему придётся оббежать театр и зайти со служебного –  из – за яблок… Глядя на монстрически огромные плоды, предполагаю в них чернобыльское происхождение…

Он же как- то, зашёл и доверительно посетовал на редеющие волосы:

-Ты не знаешь средства от облысения?

-Гильотина, – брякнула я первое, что ближе лежало…

Он так:

– Спа – асибо, – и глаза….

Стало слегка стыдно…самую малость…  А он так долго и пристально глядит, хотя я уже ощутила, и  вполне….(не фиг жрать чернобыльские яблоки…)

Ну, что поделаешь – нет во мне прежнего фанатского трепета…Да и – было ли?

***

 

                                         ФОЛЬКЛОРИСТ

 

В костюмерную заходит хорист – невзрачный бородатый мужичонка  – мелкий,   но гарно берущий басом – (с ним так и здороваюсь – товарищ бас) – в псевдо – национальном костюме – косоворотка, сапоги…  но – белые штаны!  –  и просит иголку с ниткой –  штаны зашить.

Костюмер выдаёт катушку с иголкой,  иронично замечая:

-Ты у меня и вчера и позавчера зашивал….

-Так ведь рвутся.

-Что же ты в них делаешь?

-На девочек смотрю.

Немного спустя впархивает волоокая хористка – красотка, требуя зашить рубаху – вырез – до пупа, даже не прилично – демонстрирует это безобразие.

-Вот! Восклицает костюмер:- Ты с вырезом до пупа тут ходишь! А у него – штаны рвутся!

***

…Колоритный и калорийный начальник звукооператоров мог, например, тучно расположась рядом с вахтёром и,  наблюдая за процедурой подписи и выдачи ключа от моих владений, завести фривольную беседку на тему, мол, вот если тебе нужна музыка там какая из “Чевенгура” или там ”Делитантов”…да любая –  он мне запишет, только кассеты принеси…

Я, вполуха, киваю, поскольку…не на пальцах же мне крутить эти записи! воспроизводящей аппаратуры у меня нет и, к слову, не будет ещё лет – ндцать…

И вдруг он говорит:

-… или – из “Декамерона”     –   хочешь? где твой любовник играет…

Рука моя останавливается против графы с фамилией и ручка зависает, удивлённо поднимаю на него глаза, не допонимая :

-То есть?!- ведь там, по ходу , только один исполнитель всех мужских ролей, и это – Коровьев:-Какой?

-Как какой, – и подтверждая фамилией, прибавляет его ко мне принадлежность: – …твой.

Я ещё более удивлённо перевожу взор на бабушку – консъержа, потом – вновь на кудлатого – бородача и, видимо, глаза мои превышают все допустимые нормы и форматы:

-В смысле?!

-Да ладно! Я видел, как вы с ним взасос целовались, – безапелляционно продолжает  шутку оператор.

-Где?! – ещё более негодующе вопрошаю я.

-Да где! Прям здесь, на вахте…

Я забираю ключ, ещё раз смотрю  на бабушку и, не ответив, удаляюсь…

Вот так, оно, собственно и обрастает слухами… что б я – да ещё на проходной…И – с кем?…

****

        О ВОЕННЫХ И ЦВЕТОЧНЫХ ГОРШКАХ.

 

                                                            Офицерская  форма идет всем,

                                                            вот только – солдатская,- никому.

                                                                                                                                                                                               ~ * ~

 

                                                            … как в  армейском оркестре:

                                                            нотный листок подколот к суровому

                                                                                                          сукну шинели впереди стоящего…

 

Вальяжной, прогулочной походкой вальируем из пункта “а” в пункт “б”…

Лето, солнце, хорошее настроение.

Побалтываем.

Тротуар пуст. И вдруг нарастающий гул и грохот заставляют нас оборвать речи и дико обернуться. И что же: в том же направлении, что и мы, движется нечтое.

Рекогносцировка.

Полки и пехотинцы. Армия. И вражеский десант.

Строенные попарно человек сто двадцать курсантов в полном облачении, марш – броском ать – двакают сапожищами. И! у каждого в руках – по цветочному горшку с растениями!

От неожиданности, начинаю смеяться, но темпа не сбавляем и не прибавляем – ибо ПОЗДНЯК МЕТАТЬСЯ! они лавиной накрывают сзади.

И я, дабы перекричать гул и грохот, ору приятельнице:

– Это что же, типа маскировка теперь такая? “Когда б все взяли по дубовой ветке”?! Или это-часть обмундирования?!- приятельница тоже хохочет, но меня просто-таки тащит во всех направлениях:

– Вот интересно, теперь вся армия с горшками ходит? или только отдельно взятый военный гарнизон?

Каждый из солдат, топая мимо, зло скашивает в мою сторону глаза, но молчат и, стиснув зубы, маршируют со своими геранями и фикусами.

Но! я-то не унимаюсь!

-Смотри, а с кустами-то даже интересней! Вот так подкрадутся – и не заметишь! Может, это походная оранжерея?! Они, наверно, горшки всегда теперь с собой носят! Что б в казарме не уперли!

И тут ведущий не выдерживает. Злобно зыркнув на меня, он громко рявкает:

– Ро – ота! Бегом – арш!

И рота рванула от нас бегом, по пустынному тротуару – и топотом заглушила словесные изыски.

Слабая нутром спутница, оседая, ухватясь за живот и аж стонет от смеха: идти она не может.

И я стою растерянно, уговариваю:

-Да поднимайся, что ли… ну, хватит уже…

И – после, много позже, как только она вспоминала об этом безобразии, то теряла управление – и опять начинала сгибаться пополам:

-А помнишь? Как они… от тебя… припустили…

Ничего веселее в своей жизни она не   видывала.

 

***

 

 

ГЛАВА XXIX.

 

                          РОЗОВЫЙ ФЛАМИНГО.

 

Будучи молодой и авантюрин, праздную что-то в шумной компа­нии более зелёных, зубастых, победительных.

Дошли до игры в ассоциации. Первой выпала девчина, её загада­ли фауной. И мой вариант звучал: розовый фламинго.

Во-первых – тот редкостный случай абсолютной красоты, что называется -кровь с молоком, нежная кожа, румянец во всю щеку, глаза-маслины,-то что любили писать живописцы прошлых сто­летий  -в тюрбанах, с жемчугами и персиковой кожицей.

Сюда же прибавить все возможные таланты: акварели, скульптура, графика, стихи, композиторство, музицирование – и потрясающий вокал, грудным голосом.

То есть, настолько разносторонние дары в одном лице, и каждый из них может стать основополагающим.

И – плюс – недюжинный для юной особы рост – метр восемьдесят пять…

У меня же на тот момент случился очередной промежуток эйфории… Да  и когда встретишь ВСЕ ЭТО в одном месте – просто хочется быть комплиментарной.

Впрочем, не все были благорасположены в данном обществе. В какой-то момент, по отдельным фразам и штрихам, замечаю – вну­три коллектива идёт давнишняя борьба и грызня, и шутки колки. И замечания едки. И фламинго здесь не в чести…

И девицы иные взвинчены. Некая нервинка разлита в воздухе.

Я здесь новичок и подводные камни на моих лоцманских картах не обозначены. Пока.

Сообщество напоминает банку с разнообразно собранными насекомыми, банку, которую нечаянно закрыли крышкой… Воздуха стало не хватать – и все приподнялось и закопошилось…

Доходит дело до моей персоны, загадывают зверьком.

И я с интересом выслушиваю всё-всё-всё. Вплоть до “маленькой, серенькой, умненькой мышки”.

С любопытством смотрю на сказавшую девчонку. И через два образа, в свою очередь, ассоциируюсь с пушистым рыжим котенком – и колесо проехало далее.

(Когда-то, года четыре до этого, в дальнем сибирском городке, мне уже говорили: – Заканчивай бегать серой мышкой. Ты же можешь быть…ого-го-го какой девицей…

Во в тот период пушить павлиний хвост было и незачем, и, что существеннее – не перед кем,-в тогдашние планы не входила ловля на живца, с последующим вечным поселением среди снегов. А стиль и впрямь: дурацкий пучочек на макушке, ноль косметики, ноль цвета: серый свитерочек, серенькие брючки. Для фанфарон­ства цель нужна, а коли нет -пустая трата денег.

В тот, подготовительный этап – я лишь намеревалась выйти из тени и копила силы для рывка.)

И …- надо же, женщины видели во мне мышь. В то время, как мужчины, после первой же ночи – кошь…

В течение вечера сориентировалась в расстановке игровых фигурок.

Девчонка, меня хамкнувшая за пятку – неровно дышит во-от к тому мальчишке, а он делает вид, что ничего не происходит, ибо в его интересах в оной общине, не проколоться, что на данном временном промежутке с ним сплю я.(Мы условились заранее: приходим в разное время ,садимся в разные углы и делаем морды чайником – мне слухи на работе не нужны. И вообще…  у меня не возникало желания афишировать… пока это было не тем, чем можно потешить самолюбие…)

И вот теперь-то неимоверно забавно и его двойственное положение. И внутренняя борьба меж двумя претендентками: одна, попутно моей светлости нахамившая – всё время порывается встать и уйти, а её усаживают и увещевают. Её когда-то ^“домагивался” он. А вторая, сильно полная, говорят, ”домагивается” его и сохнет уж несколько лет (но на её фигуре иссыхание не очень – то заметно…)

Информатор, сидящий слева, подробно разъясняет в полголоса, кто кем и кому как доводится в сообществе…

И по мере вхождения в сюжет, в правила игры,- я всё с большим интересом посматриваю на партнера…по бизнесу…Надо же.., кто бы мог подумать…что за него такая давка…Уж мне бы точно не предположить…

И, если бы ни договоренность, встать вот этак и произнести: так сотоварищи, соратники,- ты – оставайся спокойно веселись, не рвись сбежать (догонять-то некому…), а ты – безуспешно продолжай худеть, ибо пока место не вакантно. Хотя, чуть-чуть – и освободилось бы…

И, что самое-то диковинное, сие противостояние и искра продлило и мой к нему интерес, и роман ещё на полгодика…

Именно этот попытается приучить меня штопать вышедшие в тираж носки и вторично заваривать спитой чай. Чему нутро моё противится:

-Да я просто не буду этого делать! Купи себе новые носки.

(Как несостоявшийся мужчина, он искал женщину, чьи запросы стремились бы к нулю. Поздно ли, рано, такие типы оказываются известно где, в обществе как раз неприхотливых дам…)

Он ленив и катастрофически нищ. И оттого выдвигает встречную концепцию, на завтрак, обед и ужин:

-Жена должна стирать носки и варить щи!

-А мужчина? Он что-нибудь должен? (в смысле, подсуетиться, броситься, подыскать место, равнозначное собственным амбициям).

Нет, мужчина в принципе ничего не должен.

-Хорошо. А если жена пишет, рисует, работает?

-Тогда щи варить будет муж.

(Больше не варил никто…)

В один прекрасный момент, задумчиво и с долей удивления:

-Иногда мне кажется, что ты – умнее меня…

-Надо же!- смеется подруга:- Ему ИНОГДА и только КАЖЕТСЯ! Одна-а-ако… Молодец!

 

Если один постепенно сваливает на другого, частями, но по наро-стающей, всю текущую работу, второй начинает не то, что бы сомневаться(в правильности выбора),а бунтовать.

В очередной раз, мудохаясь над стиркой совершенно невменяе­мых брезентовых плащ-палаток, принципиально и не могущих уместиться в бельевом, разнесчастном тазике, даже теоретически(и это после очередного бунта стирать чужое исподнее, якобы уступка, мол, хорошо, а снаряжение буду чистить я).

Внезапно задумываюсь: А оно мне надо?

Вот ЭТО ВСЁ? И вывихнутые пальцы? Скрюченные в ледяной воде? И мой перламутровый маникюр, облезающий в грязной жиже?

Мои кудри свисают, крылья сломаны, две скупые слезы роняются в пучину, вызывая экзотермическую реакцию, подобно растворимо­му аспирину…Меня, меня, маленькую, ломают об колено, а я, а что же я?

Щедро посыпаю месиво сверху порошком, задвигаю в самый дальний угол – и исчезаю…

Выставки, работа, работа, работа, вечеринки, прорыв, крылья понем­ногу отмягчают и распрямляются. Жизнь вновь прекрасна и удивительна…

И возвращаюсь ровно тогда, когда по подсчетам, ситуация дозрела.

Вижу енота-полоскуна. Сомкнутые зубы. Горящие глаза.

-Да, забыла сказать,- мимоходом роняю:- Я ТУТ ТЕБЕ снаряжение заквасила.

-Вот – именно! Что заквасила!- прорывается вопль ответа. Ибо: ну, немыслимо ворочать этакую монстрятину в отсутствии про­точной горячей воды. Ощутил. И в полной мере.

Но! более никто и никогда не сгибает мою гордую выю над жестяными изломами брезента и парусины! И я не давлюсь, пуская носом по поверхности мутного суглинистого хаки радужные мыль­ные пузыри. Тема закрывается раз и навсегда.

Но! Сколько подобных тем необходимо было ещё закрыть, чтоб окончательно раскланяться…

 

И, по аналогии:

Театральные связи, вязи, подразделялись на нужные и ненужные. Нужные (случай с греем) -с кем бы еще пообщалась,-утратились сами собой по увольнении с места.

А ненужные еще до- олгое время громыхали за мной, словно пустые консервные банки.

Одна из таких дамочек, любительница то и дело прилечь в больничку,- подлепить истерзанную душу,-ЕЙ НРАВИЛОСЬ, что ТАМ все любезны и взаимовежливы, заботливы, обращаются исключительно “деточка”,- и главное,- никто ничего от неё не требует.

Не то, что хамы на ^“свободе”.

Но совершенно сногсшибательный аргумент её стремления вновь и вновь посещать клинику:

-И НЕ НАДО ВАРИТЬ ЭТИ УЖАСНЫЕ ЩИ!

(А ведь, действительно, щи она варила ужасные!)

Щи, точнее кастрюлька со щами, представляется неким краеуголь­ным камнем, о который разбиваются корабли.

Острова, архипелаги погибших кораблей, сгруппировавшиеся вкруг одной -единственной кастрюльки щец…

 

ГЛАВА XXX

                                             ФАНТИК.

 

                                                                                   Люди-книги,

                                                      Люди-фразы,

                                            … люди твари и заразы…

Иногда важно не столь знакомство, сколь некий посыл, та мысль, которую человек вдруг, неожиданно высказал,- и, что самое замечательное – правильно сформулировал.

Порою общение незначительно по своей мимолетности,- пара часов, пара суток,- а вдруг, сверкнет…Да еще в самом непредс­казуемом месте.

На заре юности…

Начало 93 – го…

Появляется нечтое. С развинченной походкой, как по фильмам, у блатных …такой походкой, по ассоциации,ходят по твоему жилицу только что подобранные с улицы котята: немного подпры­гивая от наглости и счастья.

Вопросительно смотрю.

А он, так небрежно, сверху-вниз:

-У меня здесь встреча.

Ну, раз встреча – ждите. Непотенциальный зритель мне без инте­реса.

Вновь опускаю глаза к своим делам – не делам – делищам!

Впрочем, боковым зрением составляю психологический портрет. Фантастический      …пацан /блин, в натуре/…Юный, темново­лосый и темноглазый – не мой тип. Но нечто в манере, в нервинке, в одежде, -бе-зу-преч-ной,-такое улавливается…

Кент, в общем.

На мякоти большого пальца – крошечное тату: скрипичный ключ. Ногти -потенциального преступника. Форма черепа, профиль – всё бе-зу-преч-но. Но особенно – глаза. Маленькие, но такие ясные и чистые,-и страшны своею фатальностью. Такой взгляд видела лишь однажды у Дин Рида…То есть -невыносимая тоска и предопределенность-фатум.

И подумалось мельком: не жилец.

И – стало жалко. Чуть-чуть.

А время шло… А никто не подходил.

И Кент слегка начал подпрыгивать, разволновался, насвистывая что-то, всем своим видом пытаясь слепить безразличие.

Наконец:- А который час,будьте любезны?

Ответила.

Он:- Разрешите представиться…,- имя столь сногсшибательное, что восторг полный:

-Ух, ты! уж не Гранин ли?

-Пока нет,- и произносит фамилию, дворянскую.

Я: – Кра-асиво.

-А то.

Он еще подождал. И,ОТ НЕЧА ДЕЛАТЬ, так осматривая меня с боку, прикидывая…Тут его взор упадает ЗА стекло на стол -и:

-Ба!

А доложить надобно – я пыхтела над статьей об Ахматовой, битый день пытаясь ЛИТЕРАТУРНО перевести текст с ИХ -на наш. Но, мои познания английского языка таковы, что за каждым 5 словом приходилось лезть в словарь – огромный ин-фолио, фисташкового цвета.(Теперь, отдать должное, лезу в словарь за каждым 3 русским…)

-Ба!- оживился юный шельмец:- И – где! В кассе!- он не прочь по ёрничать и поиздеваться над матроной(позднее, и не от него, узнаю, что он-то сам учился в английской школе).

Но – тут,- компенсация бестолковому ожиданию – он готов поехид­ничать:

-И зачем кассиру – английский язык? Иностранцы дони­мают? (подразумевая глухомань ) Или – в Англию уезжаете?

Вот уж хамства – я меньше всего…и, поднимая глаза, вдруг говорю первое, что приходит на ум:

-…ТАК ВЕДЬ В ШВЕЙЦАРИИ КВАРТИРЫ ОЧЕНЬ ДОРОГИЕ…

Надо видеть, как изменилось его лицо… Улыбаться он перестал:

-Странно…А я в Швейцарию уезжать собрался-изучающе смотрит, но – непонимающе, как дети на нечто новое неизведан­ное:-Поехали вместе?

-Прям – щас?- иронически осведомляюсь:-Или -попозжее?

-Нет, вот только телефончик один наберем, внутренний, и пригласим-ка мы….

-…музыкантов,- продолжаю я, набирая внутреннюю связь…

-А-а… откуда? – изумился он.

Постукиваю пальчиком себе по тому месту, где у него тату,- и протягиваю трубку.

Тут выясняется,- зашел он не с того подъезда. Но теперь, в данную минуту “тут у него образовались кое-какие дела”, зайдет позже,- и отдает трубочку назад.

Смотрит, уже видно, “ставит кадр”.

–К тебе можно как-то зайти?

-Всё заперто. До спектакля.

-А после работы – я зайду за тобой.

-А после работы – я буду писать отчёт,- вру я.

-И – до?

-И – пока не напишу.

-Я-асно… Значит, завтра.

Причем, не спрашивает, а констатирует…

-Не хочу вас пугать,- начинаю отмазываться я.

-У тебя есть ребенок?!- ужасается он.

Теперь изумление с моей стороны, пауза, удивление, и смех:

-Нет! Слава Богу, нет пока.

-Хорошо,- успокаивается он.

-А почему сразу-ребенок?

-А что может быть ужаснее для молодого мужчины, когда у девушки – ребенок…            .

-У девушки? действительно… ребенок…А если у нее -есть ОН?

-Он? – осматривает:- Нет у тебя никого.

Иронично прищуриваюсь:

-Значит, по- вашему, я здесь жду Алые паруса?

-А что, не ждешь?

-Уже нет..,-и вдруг неожиданно откровенно, самой удивитель­но, но настолько глаза его ужасны своей предсмертной пронзи­тельностью, – так смотрят люди, которые знают, что-то непости­жимое или видели больше других.., или оповещены о смертель­ном диагнозе:

-Я – как у Светлова: рубль упал и разбился на десять гривенников. Так и я – разменяла свой рубль на гривен­ники.

Задумался, мрачнеет, тихо:

-Это плохо…

-Да и вообще,- у меня нет желания его подсаживать и вводить в заблуждение:

-Мы,- кивок на себя,- слегка деталями не укомплектованы.

Не знаю, на что он подумал, но еще тише, но упрямо:

-Неукомплектованных нам не надо…

Иди ж ты! Пожала плечами, мол, твои проблемы.

Исчерпано.

Но, вдруг, за парою ещё каких-то попавших в цель замечаний, он внезапно говорит четко, но растерянно:

-Либо ты – великая актриса. Либо я – ничего не понимаю. Конечно, не понимаешь ничего.

-Маленький потому что.

-А как ты думаешь, сколько мне лет?

Смотрю. Сопляк, конечно. От силы – лет двадцать…Если бы ни глаза хорошо пожившего человечка…

-Лет двадцать пять.

Промолчал.

На след. день – хитрое бестие. Пришел перед самым спектаклем.

-Мадам, я пришел! – полон счастья, аж светится.

Маленьким язычком: там-дам-та-та,- а кто тебя звал… Протягивает брелочек:

-Сувенир. На память.

…как паучок паучихе муху в лапках…ну – ну…

Тут скрипнул ключ в дверях. Он ткнул пальчиком:

-Так я пошел? – и вот он здесь.

Он застал врасплох – не отвертеться. Ну – не знаю, что выдумать, чтоб он ретировался,- и дал мне спокойно уйти.

Речи пошли о поэзии. Что он поет, пишет. Поет в кабаках. И эту ночь ночевал в машине. Проснулся – и не помнит, где. Переб­рал вчера. Всю ночку бузил:

-Мадам, я всю ночь пил шампанское!- и с таким вызовом, мол, не пошла, а зря.

-Всю ночь? Это хорошо. Принесли бы, в клювике.

-Зачем же в клювике?закрывай, поехали.

-Куда же? На ночь глядя?

-К тебе.

 Однако… Как бузить – так в кабак…А ко мне-то ехать хочет­ся  менее всего!

-Да никуда мы не поедем,- усмехнулась, представив на секундоч­ку, как этот…хлыщ вруливает в мерзкие, осклизлые коридоры, в темь, в ор, в грязь и вонь…Стало весело -он бы дал задний ход тут же -трущоб он, думаю, ещё не видывал…(Он -весь такой кент с иголочки -и местный интерьер…,и местный коло­рит…,и …-мой…супер-хрен,- для большего колорита, для пущей убедительности, так – скать… Веселуха…)

-Тут и ocтановимся.

Заглянула дама-администратор. Глаза масляные, как водится в подобной ситуации, слащавым голоском:

-Ребятки, вам пора закрываться…

-Да, она право,- оживился кент: – А? поехали.

-Я же вчера сказала: у меня – он.

-Врешь.

Дёрнула БРОВЬМИ. Ну, не верится человеку.

….Причем, поэзия…Часто из того, что он напевал ЗА СВОЁ, были городские романсы. Но я помалкивала, и он мыслил за то, что и это слопали.

Дальше – больше.

Он изложил жизненное кредо:

Жить не стоит, если раз в две недели полностью не менять гардероб – ОТ и ДО.

Промолчала. Осмотрела. ОТ и до. Хорош, стервец, ничего не скажешь – но -НЕ МОЁ, от и до.

(Если бы я подыграла, ввязалась в интрижку, то сказала бы ему на ушко, томным сексуальным шепотом щекоча и обжигая  слух: “Молодой человек, УВЫ, вы не представляете для меня ника­кого интереса…”

Он бы посмотрел недоверчиво и досадливо: “Будто бы.”

А я бы томно прикрыла глаза и кивнула: “К глубочайшему сожа­лению, вы не та дичь, которой охотник может похвастаться.”

Да мы и оба! не те трофеи!

Но мне- то! Мне ли бить птенцов по гнездам! (разве, чтоб заменить им мамку и таскать червячков до совершеннолетия?До станов­ления на крыло… Да и…О чем вот с ним, к примеру, говорить? Целых-то 100 часов? Ботать по фени?

Бред…)

…Впрочем –  И ОH-TО УЖЕ допёр, что я – не его,- но поздно было отступать. Надо было довести интрижку до логического конца – он не мог себе позволить уйти с пустыми руками.

Ему необходим сам факт – что он там был. На одну ночь, дабы оправдать два пустых дня… И брелок…И, самое удивительное – я – боялась грубо обидеть его чем-либо циничным.

…И тогда он изменил тактику.

Он принялся рассказывать о себе. И такую ужасную вещь, к примеру, что его, мол, готовили в профессионалы, но во время спох­ватился. (Бандюжья романтика мне как-то не казалась созвучь­ем собственным понятиям…Не трогала.)

Профи заключался в нижеследующем: имитация самоубийства. То есть, лежит человек в ванной, вены вскрыты, дверь заперта изнутри.

-Как – это?- не поняла я.

Он сделал этакий мимически – жестовый кивок, и руками:

-Так.

-Хорошо, если ЭТО действительно тебя обошло,- неожиданно прекращаю лепить под дурочку:-О чем-то таком я догадывалась.

-В смысле?

-Об… авантюрности характера.

-Как – это?

-У тебя ногти убийцы.

Господи! Как оскалилось это прекрасное лицо! Я испугалась метаморфозе. Только что,- нормальное,(без явных признаков деградации )и вдруг-такая страшенная, жуткая улыбка.

Он моментально отдернул руки и спрятал ногти в кулачки.

И какое-то время смотрел на меня, как на привидение,- даже мимо, сквозь меня.

Как хорошо! не выляпала, что на нем печать близкой кончины.

Хоть об этом промолчала, умница, и то – спасибо.

Он пересел ко мне ближе, на банкетку. Разглядывая пристально- ~пристально(не понятно даже, что хочет  -завалить или соблаз­нить…)И шепотом, причем, ЭРОТИЧЕСКИМ шепотом, аж мурашки по позвоночнику:

~Ну – у… а что ты ещё  про меня знаешь? Кроме Швейцарии, ногтей -что ещё?

-Знать вам не положено, – смеющимися, хитрыми глазенками брыз­нула в ответ и тоже игриво закусила губку…

Он перетянулся через меня, отключил свет – и поцеловал.

Впрочем, не встретив сопротивления.

В поцелуе стало ясным ещё и то, что в постели это – эгоист, тя­нет одеяло на себя, не стремится доставить женщине наслаждение, и ведет, скорее, как капризный ребенок, нежели любящий муж­чина. Поцелуй потребителя. Не хотела бы я такого приключения. Даже на одну ночь.

Включаю свет.

-Выключи.

На манипуляции со светом заглянула администратор:

-Ребятки, а не пора ли вам домой?

Тра-та-та… доброжелатель чертов…

-Да! поехали домой,- тут же подхватил он. И глаза… всё….пове­ло… курок взведен,-тепло-талые, опасные глаза:-Поехали, а?

-У меня там-ОН,- не могу сдержать улыбку:- Ты – понимаешь? Русским языком, да? ОН.

-Он?- ах, как ему не терпится, как ему уже не хочется соображать:

-Он…- (с таким выражением, будто в принципе, нет местоимения ^ион”, есть только “я”, будто он в эдемском саду,- кто такой “он”? если больше нет никого…)

-Он…А мы попросим его выйти.

-?!-начинаю смеяться:- Как это – выйти?

-Как? Ножками – и в дверь. И погулять- часа полтора..,-он здесь, он жаждет, он готов: – Поехали…а?

-Из-за полутора часов,- ломать две жизни? Не-е… Милый Даня – Данечка-Данюша…

-Как? Как ты меня сейчас назвала?- повторяет в последователь­ности – и перестает соображать совсем:- Меня так никто… толь­ко мама…

…конечно, мама, фильм- то – старый… А я – старше тебя не на пять – на целую жизнь (как выяснилось позже – тогда ему было – двадцать…)

-А давай – здесь?- вдруг брякает кент. Настолько, видимо, приперло!

Мои глаза превращаются в глазища:

-То есть, как это – здесь? Ты – сумасшедший?- (экстрима в сексе с меня хватило… Бывало, найдешь укромное местечко, чащобу, дре­мучий лесомассив, дикие заросли малины, располагающие к уеди­нению. Пригубишь ликера, полакомишься с куста, разомлеешь… Предашься близости… Открываешь дымные глаза: а через тебя перешагивает пионЭрский отряд, с горнами, речёвками и барабанами…

Или – седовласый грибник с лукошком, ищущий в траве, делающий вид, что ничего не произошло…

Ужас… Лучше бы через меня лось проскакал…)

Единственно подвернувшийся аргумент:

-…А АДМИНИСТРАТОР?

-А она умная, не войдет…,- защищается пылкий юноша.

Да, это очевидно, следует из вышеперечисленного…

– Я не сплю, где работаю. И не работаю там, где сплю.. Так, давай, встаём – мальчики налево, девочки – направо. И будем – те друзьями.

-Я не хочу… друзьями…- и смотрит…Господи, как же он смотрел. Так, впрочем, только он и мог…

-Выходи. Мне надо закрыть и опечатать.

-А ты – выйдешь? Не обманешь?

-Выйду.

Надо было так, как хотелось – огородами. Но тогда бы он при­шел и завтра. Надежду необходимо убивать в зародыше.

И вот мы стоим, препираясь, на перекрестке.

Я не ловлю машину, он-не намерен   убраться…

Холодно до костей. Время идёт.

Полчаса, час, полтора…

-Я сейчас под машину брошусь,- переходит к шантажу, но серьезным тоном так, угрожающе.

-Перестань..,-огрызаюсь я:- Тем более, что сам так не думаешь, -начинаю и злиться, и нервничать, и нос по – утиному красный, и зубы стучат.

-Ты-мне-не веришь? – с вызовом и зло.

-Верю. Верю,- лязгая и вздрагивая, ежусь я, всегда одетая не по сезону:- Иди домой, а? а то я простыну.

-Ты – простынешь. А я – под машину,- зло бурчит кент, мол, ощути разницу положений.

-Не надо торопить события..,- и вдруг спохватываюсь, сглаживаю:- Завтра зайдешь –  живой и здоровый, хорошо?- хотя знаю: не придет. Ни завтра…ни после завтра…  Не любит, когда ему отказывают.

А после, ещё голосуя, смотрю на его сердито-удаляющуюся спину. И-походняк такой…- кент.

След.день. Администратор:

-А кто здесь был вчера, ангелоподобный?

(о как…)

-Понравился?

-Твой?

-Чужой.

-А зря.

 

Подводка:

Когда человек (объект) быстро вращается, то невольно притяги­вает и затягивает объекты, удельного веса не имеющие.

Позднее, год-полтора спустя, когда он же пересек орбиту сильфиды, – та не пощадила, вывалила ему всё-всё-всё, о чем я рассказала: и о ногтях, и о том, что застрелят, и о многом другом, для ушей его не предназначавшемся…

С хирургической жестокостью…

А спустя ещё три года – его застрелили… (информация сильфиды, за его судьбой следившей…)

Но волей случая являет жизнь порою двойников…

Не то, чтоб лицо, близкое к оригиналу,- но и голос, и мимика, и жесты, будто один и тот же папсик наблудил…

Смотрю глупейший сериал… И вдруг видоискатель задержался: опа! Вот это, чуть заматеревшее, губастенькое…

Шарю в титрах – нет, не оно, хотя фамилия тоже из благородных.. Но слишком…притянута за уши, будто псевдоним.

Но, внезапно, в крупном       кадре   руки…Левая…И то же самое тату! На том же месте…

Деморалитэ…

Поди ж ты…

А теперь, на моё замечание об этом, что, мол, видела копию ори­гинала, она, словно и не сливала предыдущей информации о застрелительстве:

-А КТО СКАЗАЛ,ЧТО ЕГО УБИЛИ?ОН-ЖИВ.

Ба.

Что за нужда вводить в заблуждение…

Может, и в случае с…..она намеренно подтверждает предположение о гибели..?

Просто  -ЕЙ БЫ ХОТЕЛОСЬ,ЧТОБЫ ОНО БЫЛО ТАК…

  Я даже успела подумать – высшим бы пилотажем с её…-ИХ стороны, было б  оказаться в конце истории мирно живущими где-нибудь в обещанном мне домике с камином…

А что, вполне в её манере…

 

ГЛАВА XXXI

ВСЕГО ДВА СЛОВА, НО КАКИХ!

Ещё в питерский период, когда мы только-только познакомились с психологиней, и жизнь была по-летнему прекрасна, расположе­на анфас, а …изумруды в охре… не начали свои опыты против человечества…       т.е. –  над     моей неопытной сущностью… В тот же самый промежуток. У  неё вдруг нарисовался случайный командировочный любовник…

Это был стиль взрослого, добротного, делового женатого мена, напористого, хваткого, то есть, то, что надо.

Он мог проходить сквозь стены и заслоны, а мне- импонировала способность устранять препятствия, ибо сама пока не обла­дала сим даром.

Позже, уже без психологини, узнала -он занимается теневой экономикой.

А пока – видела то, что показывали.

Пройти кардон наших бабушек невозможно. Но не ему.

Секунда, и он уже по – хозяйски проходит в святое святых, распо­лагается на стуле, ОБЛОКОТЯСЬ О СЕЙФ. При виде подобной наглости, питерские дядечки-интеллигенты помрачнели:

-Молодой человек, как вы сюда вошли?

-Как и все, через дверь,- как ни в чем, отвечает теневик.

-А здесь нельзя посторонним.

-А кто здесь посторонний?- прищурившись на него, смотрит наглый гость.

И не ясно, да, а кто, собственно, лишний?

Секунду стоит тишина. Я в ужасе. Но с интересом наблюдаю, чья возьмет.

Еще не утратив способность краснеть и бледнеть от двусмысленностей – ни жива, ни мертва.

-Вы – посторонний. И прошу,- жест,- на выход.

-Во-первых, на двери не написано, что посторонним вход воспрещен. А во-вторых, может я-ОБХСС?- так же развязно заявляет он:- А ну-ка, предъявите всю наличность и накладные.

-Ах, так,-начинает кипятиться шеф:-Предъявите удостоверение.

-Один-один,- соглашается теневик. Не трогаясь с места. И инци­дент исчерпан.

Впоследствии он     проходит       беспрепятственно. И мои петербуржцы нахохлившись, терпят его наглое присутствие…

Не в его стиле ожидать на входе, на подхвате.

Она приближается, озираясь и спрашивает, не подходил ли?

Лицо озабоченно – видимо, долго ждала на ступенях.

-Подходил,- киваю я.

-Ушел..?- ещё более растерялась зеленоглазая пожар­ная машина.

Отгибаю уголок шторки – и она видит удобно разместившегося его.

Полнейшая неожиданность.

И – неприятная тень мелькнула по её личине…

Говорю: дам ему отнести розы на поклон (Федору Иоаннычу…)

Она:

-Он не пойдет,- уверена в предмете.

-Почему?

-Потому, что ОН ВЗРОСЛЫЙ И СЕРЬЕЗНЫЙ МУЖЧИНА.

Тогда-обращаюсь непосредственно к нему. И…ОН ПОШЕЛ на сцену, и очень даже быстро! Вижу – на спине    и под коле­нями светлый костюм изрядно замят. Одним словом – командиро­вочный …

Ей было неприятно ошибиться в прогнозах… Внутри неё назре­вало, но она сдерживала негатив…

Итак, с ней нас развело. А после и вовсе та уехала в Москву – удачный брак по расчету…

Но вот он,-…приезжая непременно наносил визиты. По старой памяти. То ли в память о ней. То ли-в память ярких впечатле­нии того лета…

Последнее появление совпало по времени и действию с концом зимы. Вечер, к завершению рабочий день… Вдруг стремительно к парадному подъезжает шикарное, бандитское по тем временам авто, вишневого цвета, и врывается он. С невероятным шумом, радостью и эмоциональным всплеском. Даже немыслимо, что один человек может создать подобное движение воздушных масс…

Я жутко обрадовалась, увидев его(привет из далекой юности…):

-ТЫ!

-Я!закрывай лавочку!

Показываю, знаками, что за стеной – дежурный голубой – настучит сиюминутно:

-Нельзя…

-Вот пусть и сидит один, давай, быстрее, жду.

А как быстрее? там зима, сугробы, гололед, скользота…Ему некогда дожидаться -подхватывает на руки -и бегом к машине,

У него всего два дня.

-Как ты удачно появился – у меня выставка ещё не закрылась,- лопочу я.

-Завтра заскочу. Ты  будешь там?

-Нет. Но там книга отзывов.

-Напишу.

Они с коллегой, и времени в обрез.

Следующим днем голубок аж ёрзает:

-Что это за мужик вас вчера утащил в машину? Какие у вас знакомые…

“Мужик”, “тащил”,- и по глазкам видно,- разболтал кому надо и не надо…В красочках…Да и про марку автомобиля тоже…

А – ближе к вечеру, сидим, в том же составе: я, вся в трудах, администраторишко – весь в доносах,- и опять врывается с шумом и грохотом теневик,- да с преогромным и толстенным альбомом по живописи…

Восторг полнейший.

-Ну, как тебе?

Разводит руками:- Вообще!

-А что ты написал?

-После почитаешь.

-А как я узнаю, ты подписался хотя бы?

-Подписался.

Причем, стиль: интеллигент, но забуревший, в тонких дорогих очечках, “ботаник”, выкрест из юридической среды, по типу: забандитевший адвокат.

Посидели, поболтали о том, о сем, обнялись, как братаны, на прощанье…

Голубой все время нашей ”свиданки” тихонько сидел, пришипившись, в предбаннике, ни гу-гу .Даже как-то запуганно, что его настолько игнорируют, не считают за присутствующего…

После отбытия осторожно заглядывает:

-А подарок-то дорогой,- замечает недобро…

Позднее, демонтируя выставку, я листаю лихорадочно книгу откликов: не то, не то, опять не то…,- и внезапно ОБНАРУЖАЮ. Его. Буквально два слова. Но какие!

“ЭТО – О…-ТЕЛЬНО!”

(и имя.)

 

ГЛАВА XXXII.

 

                      ТЕАТРАЛЬНЫЕ СРЕЗКИ

Тем не менее, лишь двое, из всего театра! были истинными джентльменами -элементарно!- целовали дамам ручки. Один – кудрявый, тонкий, высокий юноша-осветитель. И второй, как ни странно зву­чит – завгар….

***

Присутствие ТАКОГО психолога в театре, всех возбудило на тесты и анкеты.

Мы с вампирезой просто-таки открыли филиал астрологический на базе кассы.

И! даже народные! – потянулись вереницей…

Уморительно, сколь доверчивы люди…

Заходят, в администраторской восседает вамп, с рунами, картами, узелками, монетками…

-Ну, и где у вас тут судьбу предсказывают?

-Там,- кивает за стеклянную стену она: – А я- её заместитель!

***

Коровьев приносит тесты, американские. Деловито опрашивает. Выясняется – всерьёз и навечно я влюблялась 25 раз…

И резюме, с осуждением во взоре и голосе:

-Значит, ты никого никогда не любила!..А со всеми кокетнича­ешь…Всем улыбнуться -никому не даться. Так – нельзя!

Льзя…Героев нет, одни любовники…

Заходит под вечерок Тролль… Смущенно разговариваем, ерзаем, каждый на своем стульчике.

Вдруг – барабанная дробь по стеклу, торопливо… Отодвигаю стеклышко – и каскад, россыпь, поток сверкающих бликов, горя и переливаясь карнавально, с хрустом, просто-таки, новогодним, обрушивается на стол. Благодарный зритель, мужчина, ничего не говоря, удаляется. А я сижу -по плечи в шоколадных, разных, больших и малых,  сладостях, румяная от удовольствия и предвку­шения .Поднимаю счастливые глаза на тролля. А он, растерянно и озадачено:

-Эх.., а я тебя всё “орбитом “без сахара угощаю…

***

                          ЭТО – ВСЁ…

 

Не пропускаю ни единого спектакля с герцогом…

Раз в месяц ИДУ. В предвкушении.

Наизусть знакомые жесты, мизансцены, речи…

В конце первого акта герцог с факелом в руке, обнаженный по пояс, в лайковых штанах и ботфортах с четырехугольными носами,- будто светоч несущий,- убегает в глубь необозримой сцены и долго-долго, под выстрелы-видна его фигура и крестно расходящиеся лучи пламени, преломленного экраном…

 Сколько казусов происходило за всё это время…

То героиня, близоруко опускаясь над подсвечником, загоралась, – и огонь молниеносно взвивался по её шикарным волосам…

И герцог бросался гасить пожарище…( И так дважды.)Жуткое дело…

Тон густых, роскошных по длине волос, такой необычайный…  Вроде бы и каштановый, и в то же время, красного дерева, но с каким-то лиловато-ежевичным отливом…

Ещё пара спектаклей и героиня облысела бы…(Сгорел, бук­вально, на работе…)

Тo вдруг, в поднебесьи, на тросе застревала Помпадур, ни тпру, ни но…

То вдруг вспыхивал плащ на Фортуне(в дублирующем исполнении маргаритищи…)

Да, мало ли…

В этот раз он, будто античный герой, убегает под выстрелы… Конец первого акта.

Антракт.

И второй акт подозрительно долго не начинают…

Зрители прохаживаются туда, сюда, фланируют в буфет и обратно. Наконец, звонок.

И…

Я не узнаю герцога: он немыслимо бледен, походка нетверда, губы -совершенно бескровны, серы; одни глаза сверкают лихорадочно(алмазной обработки…)

И по мере спектакля ощущается, что все слегка растеряны.

А герцогу всё хуже и хуже… и наконец он хромает и еле-еле движется, и его знобит, и речь замедляется.

И спектакль идет в ускоренном темпе, с сокращениями.

И вот финальная сцена, он сидит перед казнью в темнице, на изящно-медвежьем, грубо струганном табурете, с выпилом по центру, -мертвенно-белый, лицо сливается по цвету с кудрями, в предобморочном состоянии, вытянув несгибаемую ногу,-и не мо­жет встать…

И, Бегемот, подходя его бить (они в самом начале условились биться по-настоящему, без дураков, и всякий раз эпизод изби­ения чудовищен своим натурализмом.)

На сей раз герцог кое-как приподнялся с табурета, нетвердо стоя, ждет, а палач-Бегемот смурно надвигается,- и, охватив его, что-то шепчет на ухо. Затем замахивается, один удар – Лозен на полу. Финиш. Встать он уже не смог.

На поклон выходят без главного героя.

-Какие мы гордые, даже на поклон не вышел!- цедит соседка по зрелищу.

Все какое-то время стоя аплодируют, надеясь вызвать герцога – тщетно.

И все расходятся. (На полчаса раньше обычного.)

Это то, что видим мы.

Ракурс изнутри:

Бег. Хлопки выстрелов…И вдруг истошно, в темноте кулис:

-… убили!

Все бросаются на подмостки – и видят скомканного калачиком, с поджатыми к подбородку коленами, растерзанного на досках настила, буквально в луже крови – его, блондина…

Он корчится, катается, а из живота, как всем почудилось,- хлещет кровь…

(“0н, обычно такой огромный, а здесь какой-то маленький-маленький на полу…Так страшно…” -поделилась очевидица.)

Но слава Богу, вечно отсутствующий, театральный доктор(по- совместительству -бармен)в этот вечер оказался на рабочем месте(Редкий случай. Обычно, он где-то левачит.)

И, след. днем мрачно делится со мной:

-Вот странное дело, когда кому-то херовато – я всегда на своем месте. Вот его застрелили,- я тут как тут. Опять же, с Маргаритой предынфакт – я в наличии… а не окажись меня вчера,- он бы до скорой помощи ещё скончался б, от кровопотери. Чуть-чуть,- и аорта. И всё, ага…)

Пока герцога разжали-видят, бедро пробито. Перетянули. ^“Скорая^” ждет у служебного крыльца,- а он-доигрывает второй акт…

И то, что созерцала я – и бледность, и озноб, и вмиг помертвевшие уста, и стук зубовный -объяснялось мощной потерей крови, вытекающей из него по ходу действа…

***

День втОрый….

Заходит Фортуна№1-Помпадур,-блистательная,манкая блондин­ка, по совместительству супруга Палача:

-Как мы вчера перепугались, думали, застрелили насмерть наш секс-символ… Зато! Подстрелили герцога -и спектакль живее пошел!

 

Пост-фактум:

Администрация театра, установив покусителя, твердо намерева­лась примерно покарать снайпера и передать в руки правосудия.

Но.

Герцог, узнав имя обидчика, мрачно так заметил:

-Не надо. Мы с ним сами, по-  мужски, разберемся. Э то НАШЕ С НИМ ДЕЛО…

Но, сдается, ещё многие и многие обиженные мужья пытались свести с ним счеты, карауля из-за угла и по большим дорогам…

…А ведь рассчитай правильно немыслимую длину аристокра­тических ног -и стрелок действительно мог бы попасть туда, куда целился…

 

Ассоциативный ряд:

                           “…что мне нравится в черных лебедях,

                               так это их красные носы…”

 

Что мне нравится в гусарах, так это их белые штаны…

Коту Бегемоту надлежало играть императора.

При гренадерской комплекции и пышнотелости, на него надели мундирчик, лосины… – и ВСЁ…

Во-первых, ОН И САМ не знал, как бы этак сложить пухлые ручки, чтоб заретушировать излишнюю откровенность костюма… Мужс­кие достоинства так и пёрли из лосин…

Во-вторых, все взоры просто-таки автоматически примагничива­лись к огрехам художника по костюмам.

“ЭВОН-ЧЁ”!

-Ну, хоть бы пояc какой повесили! – возмущается женская часть населения.

Мужская…,- просто понуро ощущает собственную ущербность. Первые спектакли император предельно скован лосинами. В прямой и переносном…

И все пытается занять белее выгодную позу, уйти в тень.

Но!

Спустя время, неудобства исчезли, он понял выигрышностъ ситуа­ции и, отправляясь из-за кулис на реплику, бросает гордо:

-Эх! В этих штанах есть чем поиграть!

…

Однажды сокрушенно делится: вышел из гримёрки, а по коридору, где -то на дверном просвете, видит, дефилирует такая попка! в таких шортиках! и ножки такие!-

“Кто такая, почему  не знаю?”- и бегом за ней… Догоняет – и в сердцах сплевывает:- Тьфу ты, блин, а это-наш педик- …!

 

                                 КИТАЙСКИЕ ИЕРОГЛИФЫ

 

Меня бранят за подростков, сидящих и греющихся на батарее, и регулярно отрывающих трубу.

Отчитывают же все, кому не лень: водопроводчики, уборщицы, конт­ролеры, администраторы:

-Безобразие! Вы б хоть объявление пове­сили, чтоб не садились!

Знаю по опыту: объявления не возымеют… Но, доведенная до отчаянья, беру перо, чёрную тушь и от руки, почти по-китайски, вывожу нижеследующее:

“НЕ САДИТЕСЬ  НА  БАТАРЕЮ  ПОПОЙ,  А ТО ОТВАЛИТСЯ”

Эффект – ошеломляющ.

Подходят любители погреться, смотрят на лозунг, на меня, на трубу, на свои попы:

-А что отвалится: попа или батарея?

-И то, и другое,- нарочито мрачно изрекаю.

Покатываются со смеху – и не претендуют.

Долгое время зрители хохочут, подходя.

Но! администрация! зла, как сто чертей, однако, не ропщет, хму­ро терпит, ибо! Не течет же!

Воодушевленная, мыслю второе воззвание:

“Не пользуйтесь в фойе презервативами, а то думают на меня”- но не рискую осуществить.

 

                                 О ЕВРЕЯХ И ПИСТОЛЕТАХ

 Питерцы, три богатыря:

-А вы всё кокетуете, всё кокетуете…

Людоведка:

-Гран-кокет. Вот во времена Пушкина это было б уместно…

Видимо, после Питерцев и нашего с ними братания на редутах и брустверах, администратор, отливающий всеми цветами (…где сидит фазан…), тоже стал кое в чем сомневаться, вниматель­нее в меня всматриваться:

-А вы кто по национальности у нас? – интересуется он, якобы мимоходом.

-По паспорту? Русская…

-А я думал, еврейка…

-…но прабабка была с западной Украины,- корректирую его я.

-Я- асно. Значит, польская еврейка…

 

А время мутное. Никто не знает, на ком бы сорвать накипевшее. Подходит. Очень красивый, очень юный…Но ,какой-то…

Говорим. Ничего ни на что покупать не собирается. Просто изливает душу… А тему подводит скользковатую. И сам же себя резюмирует:

-В общем, бей евреев?

-А вы – типа антисемит? – недобро и гадливо интересуюсь я, слег­ка отстраняясь, ибо всякая ограниченность в суждениях настораживает и отталкивает.

Он оценил и мой взгляд, коим был окачен, и тон, и движение отстраненности:

-По-моему, по внешности видно, что я – наоборот.

Смотрю, да, скорее да, чем нет. Но к чему провокации?

Он, оказывается, сваливает от беспредела в землю обетованную.

У меня тоже есть несколько живых примеров.

Знаю, как задолбасили мальчика с курса, по национальному признаку. Уехал в первопрестольную, развернулся, продюсирует – и фамилия уже на слуху. И им уже, как однокурсником! гордятся…

-Вы опасаетесь погромов?- испрашиваю причину отъезда.

-Зачем же?- вываливает на ПРИЛАВОК… пистолет, отрицает он:

-На эту тему я спокоен.

А сам слегка, краешком глаза, наблюдает за моей реакцией на ствол (слегка по-садистски даже…)

 “Вот так, наверно, берут кассу,- подумалось мне: “Может…ему на билет не хватает…”Опасение шевельнулось, но и раньше-то видела, более того, держала, более того, ПЫТАЛАСЬ ОТДЕРНУТЬ промасленный предохранитель, и оттого – ОБТЕКАЮ посетителя, перевожу на третичные темы.

А оружие лежит и отливает черно…

Но при приближении шагов, он прячет пистолет в карман.

 

И сюда же.

Через меня, в навес, к телефону, лезет, перегнувшись, охранник коммерческого директора…- огромный дядька и, оттопырившись из-под мышки, мне по башке едва ни кобурой.

-Ого!- обрадовалась я:- Настоящий?!

-Настоящий,- набирая номер агентства, косится незнакомец.

-Дай стрельнуть!

-В кого?- продолжая дозвон, мрачно интересуется он.

-Просто так.

-Просто так – не дам. А конкретно в кого-то, пожал-ста.

Спустя многие лета.

Выдаю зрительнице билеты и вдруг, пристально меня рассматри­вая,  останавливает на себе внимание:

-Надо же, сколько лет прошло. А вы все такая же. И улыбаетесь по-прежнему, не разучились…

Словно обрезалась. Замедлила жесты, вопросительно смотрю…

Да не такая… Да-авно уже не такая…Это просто КАЖИМОСТЬ –  ПРЕЖНОСТЙ…

Просто не видно, ЧТО ТАМ,ВНУТРИ СО МНОЙ СДЕЛАЛОСЬ. И сделали. Каждый, в меру испорченности…

Но не комментирую.

Ей, отчего-то, хочется сделать приятное. И вдруг приносит дорогущую губную помаду:

-Мне кажется, это ваш цвет. Такие губки надо подкрашивать. Деморалитэ…Не люблю ощущения сала на губах. От силы – десять минут. И тут же-носовым платком – вжих…Но, как отказать?

И, ведь, убей, не помню, как мы с ней знакомы…Может, ТА САМАЯ МАМА?

Беру. Передариваю.

Опять приносит:

-Наверное, та вам не понравилась?- в смыс­ле, губы как не были, так и не накрашены.

Неудобно крайне. Она замечает всё, в том числе и мелочи. Но теперь-то и вовсе отказываться неудобно!

И, главное, спросить неудобно: кто вы?

Сноска:

Где-то в глубине души(но очень глубоко! в неосвещенных ея пластах)мне жаль. Что инстинкт самосохранения не оказался столь сильным(не сильнее предлагаемых обстоятельств).И я- уже не ТО, чем числилась в начале…

…ХОРОШО БЫТЬ КАМНЕМ…

Но с другой стороны, с подветренной-…Глупо было б отсиде­ться и наблюдать ЗА жизнью издалече…

Но и нельзя форсировать события, дабы не смазать текущую реакцию и получить искомый результат.

Я была еще в самом начале метаморфозы.

 

                                    О, ТЯЖЕЛА ТЫ…

В питерский же сезон выдалась        жара   неимоверная.

Тридцать пять.

В зале – не продохнуть, без кондиционеров, без вентиляции, без движения воздуха. Стойло. И хотя держали распахнутыми все “карманы”, все запасные к боковые ходы – мало помогало.

В зале – только хруст и шелест, словно тутовые шелкопряды – шуршат программки, афишки, газетки, веера, опахала и опахальца…

И вот на фоне этого пекла – трилогия Толстого, от Федора Иоанныча, до Бориса Годунова…

Вообразить себе: спектакль крупнобюджетный: меха, норки, собо­ля да парча. И всё это боярство и царство, в жутких своих шубах, на грани теплового удара – сверкают золотом, подобно золотым рыбам, и так же дышат, и глаза уже вылазят на соболи­ные папахи…

Шикарный спектакль.

Из удушенного партера происходящее на сцене смотрится почти как фильм ужасов. Только пострашнее. Ибо все мы здесь, в одной парилке… душилке… морилке….

И вот заговор, попытка подмены царицы и Иоанныч кричит: ишь, чего удумали, мою Аринушку!… -и т.д..:-Я АЖ ВСПОТЕЛ.

Бурные овации и хохот из зала.

А у царя – хотя бы реальный повод промокнуть струящееся лицо.

***

Нет, я все понимаю.

Кроме платья, весом в 17 кг.

Нет, всё это шитьё, стразы, корсеты, кринолины, шлейфы, фалды…Но чтоб ВСЁ ЭТО -на металлической сетке…Сродни средневековому садо-мазо…

А внутри этой роскоши – наша Маргаритища … Измучена, задавлена, споткнулась, упала – и встать не смогла…

***

Каждодневные полупустые залы слихвой перекрывались дет­скими утренниками.

Ребячьи сказочки тоже были… слегка… запредельные… задвинуто садистские, вне возрастные…

Плейбою лепят нос и он отплясывает буратино…

Ради интереса и по причине отсмотра всего, мною после рекомендуемого или же НЕ рекомендуемого зрителю – один раз сходи­ла, посмотрела…

Странная гамма чуйств… Всех жалко.

…А меж утренниками казанова стоит на лестничных пролетах, с колпачком в руке, уныло свесив картонную бутафорию… и отрешенно смотрит в пол…

Жуткое зрелище, предел несостоявшейся карьере, нераскрытость, недореализованность,- единственно-главная роль – и та…

И где-то я его понимаю: в дипломном -Макмерфи, успех, голово­кружение, казалось, впереди -простор, полет…

И вот, шесть лет спустя…Стоит в уголке лестницы: носатость, полосатость, обрушение мечт.

Казалось бы, мне хватит впечатлений оного порядка, довольно.

Ан, нет.

 

                                КАРЬЕРНАЯ СТУПЕНЬКА.

 

Подходит однорукий бандит.

Старый, страшный, рыжий, безобразный и наглый.

И – менторским тоном:

-Ну-ка, милочка, выпиши-ка контрамарочку.

Обескуражена. Глотаю жабёнка:

-Во-первых, я вам не милочка. А ВО-ВТОРЫХ, КТО ВЫ ТАКОЙ?

-Ба!- нахально осматривает:- Да меня все знают! А она-кто я такой! -оценивает исходные данные-:-Кстати, а вот я -тебя помню: ты у меня в студии играла.

-Да никогда! И не  “ты^”, а “вы”,- возмущаюсь я и отсылаю к блон­динке .

Спустя, спрашиваю у неё, коль скоро та зашла выписать свобод­ное место для рыжего:

– Что это было?

Маленькая изящная блондинка-зам. видя мой гадливый озноб и растерянность:

-ЭТО! Это-мнящее себя знаме­нитостью. Успокойся, он ТАК со всеми разговаривает..

…и не подозревает: насколько смешон…

…И!

поворот сюжетной линии (то самое ружьишко!)

случайная соседка по общаге, джазбендша, в далеко идущих планах закручивает с ним роман.

-Да ты что?!- в ужасе шарахаюсь я, вспоминаю вот ЭТО:

-Как же может быть такое?- ибо   те     табуны молодых жеребят,ею отоваренных, ещё куда ни шло… Вроде бы подразумевалась некая степень избирательности…

-Что же мне, ждать, пока заметят и пригласят куда-нибудь? А если-не пригласят никуда? Ничего… противно, конечно, но потер­плю как-нибудь уж.

И, исповедуясь, раз за разом, делится:

-Прикинь! он мне: если ты с кем-нибудь, с моего курса будешь мне изменять! Ух! Жалкий такой, безобразный, в одежде-то еще ничего, а когда ТАК – во – ще! бегает и орет: ты меня не любишь! Ты меня не любишь! А я: да что ты! ТОЛЬКО тебя и люблю. Прикинь: я – люблю! старого, страшного калеку,-и фамилию неблагозвучную, смешную довешивает, для точки:- Умо-ора!

Судя по – всему, никогда ей не было столь весело.

А я – чего-то наглухо недопонимаю.

Кроме контральто – в ней нет ничего СВЕРХ.

И – …эти стада…

-Я чего-то не вижу?- переспрашиваю собственного мена.

-Мужчины берут там, где дают,- отвечает тот лаконично и убе­дительно.

 

ГЛАВА XXXIII.

 

                               ЛЮДИ И МЫШИ. СТЕЙНБЕК.

                                               (театр, как он есть.)

 

Пензенский спектакль ”люди и мыши^” чрезвычайно будоражит… Хочется посмотреть, КАКОЙ ОН ИЗНУТРИ.

И, улучив момент, когда декорации выстроены, а в театре – ни души: ни людей, ни освещения,- я УГЛУБЛЯЮСЬ ВГЛУБЬ постановоч­ного материала.

И первое: острый, щекотящий привкус слежавшегося сена, хлева и конюшен бьет по ноздрям. Жадно затягиваюсь…

С мешков, тюков, с сеновала – опрометью спрыгивают и россыпью исчезают во мраке кулис дикие, театральные, камышовые кошки.

Заманчиво и красиво бликующий из зрительного зало, источ­ник -оказывается жестяным поддоном с водой.

Я тихо стою средь живых запахов, в полнейшем беззвучии и сумерках -и наслаждаюсь фактурой…

Долго дышать прелым силосом  – трудно и тяжко.

Постояв несколько минут ВНУТРИ, так же осторожно удаляюсь – исхожу….

Кошки, отслеживавшие из разных уголков мрака горящими точечками глаз,-потихоньку стягиваются на насиженные места…

…

Я полностью удовлетворена.

В другой раз надо короткой перебежкой пересечь наискосок зал и нырнуть за кулисы. Но в сумраке сцены стоят люди и тихо беседуют…

 Отступаю и жду. Жду полчаса. И вновь заглядываю.

   Но фигуры в сценических платьях никуда не ушли.

И я опять жду.

Наконец, рискую. И крадучись проникаю в закулисье -повернуть за угол,-и уже на проходной,-но ступив на подмостки,-вдруг подпрыгиваю и едва не визжу от ужаса: то, что принималось за женские фигуры, оказывается безликими манекенами.

Причем, позже выясняется, и все, пробегая мимо сцены, шара­хались и вскрикивали с непривычки: мрак, группа людей, живое шевеление ткани и перьев на сквозняке, а на поверку – куклы.

***

Слабость нервинки людям театра не свойственна.

Чужеродные людские частички проносились по пищеварительной системе театра быстро.

Лица мелькали нескончаемым потоком.

Каждый месяц – новые лица, через два – уж и  не вспомнишь имени. Ортодоксы вообще не приживались. На фоне вечного капустника.

Если человече ходит ошарашенно, с чугунным лицом, или наоборот чрезвычайно изумленно округляет глаза от всего происходящего – его снесет вниз по течению. Текучесть страш­ная. Будто и впрямь, по судоходной реке сплавляют бревна.

А среди них – возвышаются суда, чей порт приписки постоянен. …сквозняком проносит мимо мусор, кошек и мужчин…

Никто точно не уверен, не вылетит ли он завтра с треском из одной двери в другую, общая неустойка и мандражэ.

Достаточно неловкого движения, над тобой проносится меч кара­ющий  – и ты свободен – никто не заступится.

От этого, наверное, лучше всего сидеть лицом к выходу. (Подпояшенным и с опресноками…) И что б никто не маячил за спиной. За спину лучше вообще никого не пускать. Ни боже ж мой.

От постоянного напряжения, нервы у всех предельно истончены.

Но уж те, кто остался… такие зубры!

Мы все друг другу улыбаемся. Но не успеешь моргнуть глазом – и твой рабочий график уже не соответствует договору на два часа в обе стороны. За ту же себестоимость.

И стоит проглотить одно хамство – как вот ты уже выполня­ешь чужую работу, без прибавки к жалованью, на общественных началах…

Это касаемо производственных издержек.

На коие первоначально не хочется тратить душевных сил… Которые не стоят душевных затрат…

Но постепенно ты уже становишься питательным бульоном для хреновой прорвы паразитов. И они разрастаются вокруг со страшной силой.

 

                                    живожрущие живородящих

 

Театральная же свита, отнюдь, королей не делает…

В театре все играют. В большей или меньшей степени и в силу специфики занимаемой должности.

Мои “финансисты” виртуозно подсовывают на подпись левую ведомость, хотя еще утром, до обеда, я имела счастье её видеть на двойном бланке. Вечером та же ведомость выглядит одинарной и сумма моих чаевых, относительно        утренних, ужата втрое.

Но. Они артистично делают вид, что НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО.

А я – артистично, что дурак и ничего не заметила.

Над тем, дабы обсчитать и обчистить мне подобных, трудится це­лый семейный подряд (мама, дочка, их племянница, тетка…)

А я столь великодушна к слабостям людским, что пока ещё готова позволить себя обшлепывать…

 (..я сижу себе, душегубствую, губошлёпствую…)

После каждой удачно-провернутой аферы, под их тройными, щитовидными подбородками появляется дополнительный ряд золотых цепей. И я знаю: в оных цепях есть несколько золотых звеньев и от меня…

Не спрашивай, по ком звенят цепи, они звенят по нам…

Но.

 

Пока ещё готова переносить материальные неудобства, ровно нас­только,  насколько они не причиняют неудобств морально- этических.

Я-то ПОКА уверена, что посмотрев в четыре пары бесстыжих глаз, (в пять… десять…)- от меня, маленькой, не убудет.

Мысленно называю моих финансистов-мародеров “остронуждающимися”.

Ибо. После общения с – бухами, я забьюсь за серый шелк бель­этажам  – и буду наслаждаться.

А им,  духовно, увы, наслаждаться не дано…

Совесть-чувство врожденное, в то время, как чувство такта нужно воспитывать.

И, в конце – концов, если ни я, то кто же? (если ни меня, то кого же?).Ведь нищем на паперти я не подаю…

Свяжешься с мелким чёртом, – и сама      измельчаешь …

 

 

ГЛАВА XXXIV

 

 

                       ОРАНЖЕВЫЕ ЗЕРКАЛЬНЫЕ ФОНАРИ

                       (фонаришки, фонарята, фонарели фонари…)

                                           ПЕРЕВОРОТ.

 

В связи с чем в театр сослали группу чиновников – не выгонять же на улицу…

Все они были идеологами. И, собираясь втроем за стеклянной перегородкой, начинали митинговать друг перед другом. Забывая, что их не только хорошо слышно. Но в зеркалах еще и отлич­но видно. Слушать их воистину пламенные        лозунги, было за­бавно.

Дядька, у которого в складках губ постоянно скапливалась слю­на, и это отвлекало подчиненных, типа меня, орал, что ВСЕХ ИХ надо повесить на столбах…

Я живо, калькируя бумажки, представляла его, с обильным слюно­отделением, сидящего на перекладине проспектовского оранжевого фонаря и сучащего вревицу, – и улыбка расползалась от уха до уха…

Тётька, чья фамилия прямо-производное от древесины сетова­ла и стенала, безобразие мол, раньше мы когда-либо стояли в очередях? все на дом… Ужасно, мол, все одним днем потерять.

-Эти-то,- кивок в мою сторону:- Никогда ничего не имели! им и терять нечего!

и я живехонько представляла (пластилиновая мультипликация),- как эта самая тётька, в      кожанке Щорса, в  бурке Чапая , в красной косынке, с наганом поперек необъемлемого бюста, в восьмой раз приходит экспроприировать моих деду и бабу. А те уже заранее прикру­тили мебеля к полу и  зарыли столовое серебро и драгоцен­ные империалы в хлеву.

Но, с другой стороны, может, как раз в её буфетах-сервантах и стоит их фамильная столовая утварь…

И опять весело.

 

Слюнявый дядька изначально пытается втереться ”в народ” и приходит рассказать мне об одном великом актере, которого он, якобы, видел в Ялте с двумя девицами в обнимку…

 А я смотрю на него, любителя жареного, столь откровенно смор­щив нос…

Что в следующий раз, допустив собственный ляп, он в бешенстве примчался орать на меня… за пьяного в зале…

Будто у меня стойка, разливочная и распивочная…

И чем далее он визжит и брызжет, тем более ярость поднимается и в недрах моих.

Я ещё не умею выражаться нецензурно, но близка к тому…

Тихо и зловеще, раздельно диктую, по слогам:

-НЕ СМЕЙТЕ НА МЕНЯ ОРАТЬ. НИ-КОГ-ДА. Вы разрядились. А мне разрядиться не в кого. Я – доступно излагаю?

И он осекается. Смотрит огорошено в мою перекошенную от ненависти режу, тихо разворачивается – и удаляется…

…Как оказалось – СТУЧАТЬ на меня шефу.

А тот, ай, браво, иронично выслушал, меня-то он ни первый год знает,-да-авненько лицезреет,-а ты-то, кум с горы, кто такой? и ответствует:

-Ах, она вас обидела? А вы-то куда смотрели, такой большой? Всё вам  маленькие виноваты…

Опосля, по счастью, слюнявого позвали работать в мэрию… (с его-то опытом партийной работы……И как он, должно быть, радовался, что не успел развесить работодателей по оранжевым, зеркальным фонарям…

Но производное от древесины осталось, и, памятуя о спесивом нраве, попыталась истребить меня морально и материально. Поначалу – морально.

Из вышеизложенного, когда на герцога совершенно очередное преднамеренное, размышляет, отменять следующий спектакль, нет ли… и, откровенно нагло, во всеуслышанье:

-Или, вот к примеру,-…она же у нас бес комплексов, пусть на сцене сбацает.

(Ребро адама: хи-хи-хи, глаза бегают…)

взгляд стороннего наблюдателя:

От неусыпной и неустанной борьбы, её партийные плечи ритмич­но передергиваются в нервическом тике.

То есть, буквально, эти плечи вынесли многое и многих.

Оттого прямое хамство относительно моих недугов выглядит неубедительно.

Скорее по – Фрейду: её гнетет иное- она, ещё, в принципе,не совсем старая женщина, принуждена отсиживаться допоздна на работе, даже в собственные семейные праздники,- ибо идти-то домой ей ой как не хочется…

-Странно,- удивляются бабули:- День рождения сына, а она бро­дит в выходной по театру. Спектакль-то давно начался… Стран­но …

Не странно.

Что её ждет дома: парализованный муж, оставивший её, даму в соку, без элементарных радостей жизни.

(Спустя десятилетия узнаю изумленно, как, оказывается, перемывались и обсасывались косточки моих  “поклонников” на относительно ^“высоком” уровне…

Ба! А мне-то – настолько не было дела до остальных-прочих, что убеждена-таки,- и до меня им нет никакого…

Ан – нет!)…

То есть, еще ДО классовой неприязни, глаза древесины застилала неприязнь чисто женская.

Пару-тройку раз отпустив прилюдно колкости по поводу некоей ущер­бности -вопрос воспитания, не больше -и не заметив результа­тов, она изменила тактику.

Ей хотелось нащупать самое слабое… Даже совестно – целых 2 года она занималась исключительно интригами против столь незначительной персоны.

 Не исключительно!

В  мясорубке похрустывали и иные. Просто на оном временном промежутке    казалось, будто закручивают в фарш лишь меня…без инородных ингредиентов…

Улучив момент, в ожидании сверхприбыли от супер – гастролере, она милостиво ставит всем прочим 3%,а мне-2% от выручки…

И победоносно посматривает в мою сторону с высоты идеологического борца… Предвкушая… Потирая ручки…

Но, внезапно, не учтя театральных нюансов и скромного обоня­ния личности(скромного обаяния буржуазии…),на выходе столь блистательной, как поначалу казалось, интриги -она с ужасом узнает: мои-то доходы составили более, чем их, вместе взятые… Кипя и бурля, но не забыв наклеить улыбочку, ДСП отворяет дверь, вставляет в мои владения прошитую тиком стать и улыбчиво-елейно молвит:

-Видишь? Я ДАЛА ТЕБЕ ЗАРАБОТАТЬ. С тебя-бутылка коньяка.

Я, тоже улыбаюсь, ПОСТУКИВАЯ КАРАНДАШОМ ПО СТОЛУ(за отсутствия чем бы постучать внушительнее) и столь же елейно ответствую:

-Два процента вам от коньяка, два процента!

Далее можно не продолжать…

…С хрустом порубав всех наших бабуленций -культурный до­исторический пласт, и навтыкав всюду свои уши и глаза, ДВП,- раззудись плечо, практически выкосила ту изначальную атмос­феру театрального храмовничества, ощущаемого уже на входе, на подступах, на контроле билетиков…

 

                                    Об оранжевых фонарях

(продолженение)

 

Как-то задвигается леди-босс (большая, лампу лобызать не возжелавшая) Её и без того огромные, на манер серны, круглые глазища, округлены до немыслимых пределов… Видимо – она чем- то потрясена… И молвит:

-Представляешь… Слышу на нашем этаже ор, крики, визг,гвалт невообразимый, бросаюсь на помощь… думаю, беда какая-то …А это…-и она без сил оползает на стул:- Наши новые ТО­ВАРИЩИ ПЛАНЕРКУ проводят…

Гробовая пауза…

-Сколько работаю,- не припомню, чтоб у нас ТАК орали. Кошмар.

 

Понятное дело. Огнем и мечем… Они не НЕ ВЪЕХАЛИ В СПЕЦИФИ­КУ ПРОИЗВОДСТВА, и взялись со свойственным им рвением РУКОВОДИТЬ. На полном серьёзе. Как бы ежели заводом, целиной неподнятой или жил. конторой…

Впрочем, ВЫЧИСТКА культурного пласта из театральной почвы – не было самой удачной из её афер.

Чуть позднее она провернула операцию гораздо эффектную: ей удалось заложить в банк ЦЕЛЫЙ ДЕТСКИЙ ТЕАТР, с потрохами, под политические выборы слюнявого….И всего-то …- за три миллиона!…дешева слеза ребенка…

Видимо, неудачная идея ”всех перевешать” – обрела более витие­ватые планы, тактику и стратегию идеологической мести: втереться в ряды противника и разложить их изнутри, или – потравить всех к чертовой матери на каком-нибудь фуршете.

Но пока, наблюдая за разгулом косы косящей, абстрагируюсь: …Из глиняной глазурной бутылки – терпкий, вырви глаз, баль­зам .СТРУЯСЬ С ЧАЙНОЙ ЛОЖКИ В ЧАШКУ, бальзамом на душу населе­ния…Я буквально ЗАЛИВАЮ глаза, дабы не видеть идеологов. С их идеологией…

 

Причем, ДОКЛЕВАТЬ ПО ЗЕРНЫШКУ, добить, как им казалось, лежащего, потянуло всех, кто сколько- нибудь был материально во мне заинтересован.

Первыми оживились финансисты, вдруг резко осознав, что с не­которых пор, а именно, с исходом из театра джентльмена – хозяина – за мною никто более не стоит…И возобновили артналеты.

Я, допустим, искренно не понимала, почему за отмену спектакля должна выплачивать разницу театру из собственного кармана. Или, отчего, если требовалось срочно, в конце дня выплатить гонорар столичной художнице по костюмам, её вели ко мне, “по приходному ордеру” изымали деньги из сейфа, отслюнивали жалованье. а когда та улетала, то требовали с меня возместить ущерб…

Раньше, одним звонком джентльмену-с-римским-профилем, я прекратила подобные безобразия раз и навсегда. Тётьки – “сродственницы^” злобно зыркали в мою сторону, но проворачивать махи­нации не решались.

Но однажды, главная мародёрша возникает в моих владениях (я – царствую, сундук еще не полон…) и победоносно требует.

-А ну-ка! Покажи-ка мне накладную за поза-поза-позапрошлый год, месяц такой-то, число такое-то!

(доледниковый период мезозойской эры…)

-Минуточку,- отвечаю и начинаю из обширного бюро доставать ,стопка за стопкой, прожелтевшие, пропыленные, ссохшиеся от клея и времен гроссбухи и сооружать из них на двухтумбовом столе китайскую стену. И, по мере громадья, недобро и с сожа­лением окидывая все эти завальни и розвальни, она меняется в лице.

-Так, месяц, число,- разворачиваю с хрустом подборку подклейку, подшивку я, и, отманикюренным пальцем отслюниваю свалявши­еся 6ланки:-Какое, вы говорите, вас интересует?-но не успеваю до конца слово молвить, как тетка, в сердцах:

-Ну, ты тут… развела…бюрократию!-и в гневе ушла еще лет на несколько.

Но всё еще вынашивая, при ветре перемен, счесать с меня золо­тое руно…

 

                           ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

 

Где-то начало зимы: холодно, темно, одиноко.

Подле-возвышается Джо, пытаясь кое-как мною развлечься. Но. Плавники моей души плещут вяло, ибо устала, продрогла, оголо­дала и жду окончина работы. Разговор не клеится и не может клеиться, поелику персонаж изрядно надоел по ПРОШЛЫМ ЖИЗНЯМ.

( И! Тем не менее. Именно джо принес, как-то вначале славных дел, книгу Або Кабэ. И среди жутких рассказов задел самый наижутчайший, где девочка всё время уменьшалась в размерах, в конце – концов столь истаяла, что её попросту не заметили в креслах – и сели на неё…Шевельнулось: а ведь и я…и со мною не станут церемониться…)

 

Внезапно появляется совершенно убойный тип, типаж – упитый и утасканный в дым. Зашел бодро, но увидев часового, поубавил прыть и стал ожидать ухода, почтя его за   посетителя.

Но и   ДЖО        выжидал того же самого. Иронически осматри­вая забулдыгу и кивнув:

-Ну, попёр зритель.

Наконец тот приближается, и, хотя неприятен свидетель ,как таковой, вдруг достает из широких штанин золотые серьги и говорит:

–   Купи, хозяйка, дешево отдам.

НИКТО И НИКОГДА не подъезжал с подобного рода предложения­ми.  Опешиваю, смотрю то на мужика, то на серьги. А они из тех, старушечьих, не изящной работы, без камней, без изысков, а просто, на вес, две громадные полусферы, ни уму, ни сердцу- булыги.

Конечно, в стране и глад, и мор. Конечно,  торгаш тянет на выно­сящего последнее из дому. Но. Что-то есть во всем этом… чудо­вищное. И сама ситуация неожиданная, противоестественна, про­вокационная. И сами украшения… Чуть ли ни с патиной вре­мени… Это не те, коеи только что носили на теле, и не те, долго пролежавшие в бархатной коробочке в комоде… Мысленно, словно в тотальной мультипликации, или комбиниро­ванной съемке, молниеносно проношусь неким путем в замкнутом, абсолютно-черном пространстве, и внезапно понимаю, ОТКУДА эти серьги.

-А сережки-то с ушками,- говорю минуту спустя.

Рожа, точнее даже, мурло становится злобным и отвечает:

-Я же тебе ушки не предлагаю. А только серьги.

Отшатываюсь. Будь одна, он нахамил бы больше. Но присутствие охраны…

И тут Джо, которому уже было НАСТОЛЬКО НЕЧЕГО терять в моих глазах, неожиданно стал торговаться, предлагать тому подождать, пока сходит за деньгами.

-Сколько ждать?- интересуется хмырь.

-Полчаса.

-Нет,- боязливо отбрыкивается тот.

-Тогда идем со мной, я бабки вынесу.

-Никуда не пойду,- и ретируется.

С любопытством озираю неуловимого Джо:

– Ты, что, в сам – деле не понимаешь, что он гробокапатель?

-А мне-то по барабану. Золото не пахнет.

Во-от. Стала бы я втирать о памяти вещества, заключенной в кристаллической решётке или в молекулярном строении. Осо­бенно металла и камня…

-И ты бы в самом деле купил? У этого? Шутишь?

-Ха! Купил! Треснул бы по башке. И дело с концом.

Не понятно, прикалывается или откровенен.

Но – сам факт: ни в пивную, ни в гастроном, ни в ларек, куда и логичнее и дневная выручка больше – но в драмтеатр… Нонсенс.

Если случайность, то не повторится. А если злая шутка, под­става, то повторится. До трех раз.

Минуло около месяца. И подходит тип. А двое подельников тол­пятся на паперти. Оценив ситуацию, жду. И алкач предлагает мужское обручальное кольцо. Кольцо только что снятое, сверкаю­щее, теплое живой энергетикой. Интересен сам факт, откуда дровишки. Ибо, будь оно родное, он бы его заложил лет десять назад.

…И… отчего столь упорно… Тащат да тащат…

В этот раз я одна. И стоило выпроводить посетителя с трес­ком вон. Как вдруг… Дверь, спустя пять минут, отворяется – и является древесинушка. Довольно неожиданно для данного вре­мени суток. И, улыбаясь той самой, плотоядной улыбкой насы­тившегося крокодила, вопрошает:

-Ну, как, идет торговля?

-Бойко,- отвечаю я:-Эльдорадо.

Хотя из наших, театральных, никто и ни в коем разе не назо­вет сие торговлей, а по-особенному – распространением билетов..

Случайность… совпадение… закономерность…

И- что ты думаешь?! Ровно через месяц – регулы!-вновь идет. И по общему виду догадываюсь ЧТО. ЛЕЖИТ. У НЕГО. В КАРМАШКЕ.

Леплю не менее плотоядную улыбочку, предвкушаю.

На этот раз предварительно осведомившись:

-Хозяйка, золотом интересуешься?

Отрицательно повела головой. И вдруг – ОСЕНИЛО!- вдогонку: – Привет передавайте!- и адресата называю.

Ничего не ответив, кивнул, ушел.

Более ходоков не было…

 

 

И, наконец-то! выстроив стройную систему интриг, доносов, подсидки, стравив прорву времени, дабы свалить-таки меня, маленькую, идеолог достигает вожделенного…

• • • •

И вот мы сидим (лето, жара),с девчонкой из тайной канце­лярии, пьем французское шампанское за мое увольнение. И – вне­запно, все подспуды начинают выпластовываться на поверхность.

-Удивительно, как ты спокойно относишься к увольнению, мол­вит сотрудница:- По-моему, ты меньше волнуешься, чем людоед­ка .

-А она-то что разволновалась?- недоумеваю я.

-Да как же! Да она, наверно, ночей не спала, когда узнала, что ты первая по театру на получение квартиры. Все к шефу бегала, справлялась, как продвигаются твои дела. Было очевид­ным, что она все силы приложит, чтоб ты этой квартиры не полу­чила.

Ба!

Я-никогда не интересовавшаяся своими собственными квартирными продвижениями – и она,- ночей не спамши, в лице переменивши, только этим и интересовавшаяся…

Чудеса!

Ай да дерево! Отдать должное: железная хватка. То есть, инстинкт отнять и поделить въелся в её гены, и она просто ничего не может с собой поделать, чисто аутически ведет захватнические войны и мародерствует, где придется, независимо от желания. Так её запрограммировали…

Но после и ещё три обстоятельства возникли и сумировались в памяти.

Не то, чтобы сие было полнейшей для меня неожиданностью,-но все тут же улеглось в логическую цепь. Довыстроилось.

Ведь еще в декабре ко мне уже подъезжал суетливый пройдоха с их стороны: нюхал вокруг меня атмосферу (как говорю: толкал носом воздух),т.е., ЗНАЮ  ЛИ Я, что вот-вот на меня рухнет такое счастье.

Я-не знала.

И тогда он предложил СРОЧНО уступить ему всю-всю документаций. Но, даже уходя огородами и избегая встреч с “коммерсантом”, я не удосужилась узнать, а отчего, собственно, вкруг меня вдруг поднялась такая камарилья…

Оказывается, вон чё: запахло квартиркой и запах сей стал непереносим для желающих прибрать лакомый кусочек…

…Причем, из окна реквизиторской, отъем собственности выгля­дел так: по расхлябям, к служебке подъезжает рыдван. Из авто высовывается нога, в бывалом башмаке, затем всё остальное, и, не успеваю перелезть через снежный вал, как тут же, шедший вроде бы мимо, дядя, будто вспомнив:

-ДА, КСТАТИ,- и, ПОМАХИВАЯ ПАКЕТОМ словно школьник (само по

себе характеризует неуверенность в результате), нагнувшись низко-низко, нижайше, просто-таки НАВИСНУВ надо мною, начина­ет торопливо ПРЕДЛАГАТЬ прописаться в театральном общежитии,(с параллельном проживанием у черта на рогах, но тоже на птичьих правах)(птичка -на чертовых рогах…образно.).

-Вы сегодня, что же, добрым волшебником работаете?- якобы наивно вопрошаю, знавшая чётко, что вот на этих необозримых полях, я-то с ним вместе не сяду ни по какой надобности.

-Волшебником. Злым,- оговаривается прощелыга, методично дожимая тему, сколь быстро надлежало мне метнуться и сдать все бумажки на жилье в их необъятные карманы.

 

Характеристика по месту требования:

От “простого”  грузчика он совершил кульбит до коммерческого директора, принципиально ничем не гнушаясь; с лакейской суетливостью, согбясь спиной, он подавал шефу пальто, вытирал туфли, не брезговал ничем, лишь бы потихоньку продвигаться, в toм числе и по трупам, вверх по карьерной лесенке. Но стоило макушке упереться в потолок,- и он по локоть отжамкал руку, его прикормившую).

 

Линии пересечения:

Начало. Юность. У меня наивные глаза и по-куклячьи глупая мордашка.

Он, где-то с задворок истории, из недр постановочной части, протягивая  липкие ниточки своей, ещё невидимой, супер – паутины, внезапно возникает в стекле и солнце:

-Давай-ка, как тебя зовут? тут кое-чем торговать будешь, мес­то у тебя хорошо оборудовано,- брякает с порога он, прикидывая и примериваясь.

Я. Лучезарно ОТВЕРТЫВАЮ птичью головку от панорамы вестибю­ля  и  в видоискателе, без особой резкости ПЕЧАТЛЕЮ его:

-В смысле? А я, по-вашему, что делаю?- киваю на кипы бланков.

-Нет, давай я тебе буду приносить видеокассеты, а ты – продавай их зрителям.

– В смысле? С записями спектаклей, что ли?- не врубаюсь я.

-Да нет, просто кассеты, кассеты,- чего, мол, проще, въезжай ско­рее, кукла ты, разэтакая.

-Как это?

-Ну, ты продаешь, я тебе – процент платить буду,- думая, будто бы я набиваю цену, идёт на уступки он.

-Так я же – бессребреник!- смеюсь я.

-Тем более! – обрадовался дядя:- Продавай бесплатно!- во- ще свезло.

-А как же – лицо театра?- продолжаю брызгать лучиками я.

-Какое лицо? – забеспокоился он, не понимая в свою очередь, о чем речь.

-Ну, – развожу вокруг руками я:- Театр-это храм, в смысле…

-Да брось,- уже морщась и осознавая провальность идеи, недо­волен он:-Так берешься? Мне другое   место  оборудовать  как-то нет времени, а ты – уже сидишь.

-А как вы думаете, КАК к этому отнесется ОН?- имя грозное директора-интеллигента.

-Да мы ему не скажем,- успокаивает он.

-Мы? Или вы?  – и по роже моей видно, что я-то, лично, скажу.

-Понятно… ладно, забудь… И, это, не болтай тут лишнего…

***

-Конечно, правильно, что отказалась,- кивает большеглазая серна – босс:-Но, ой, смотри теперь в оба -он злопамятный и опасный человечек. Будет гадить.

-А я к нему – никаким боком не отношусь. Он – где? зав. пост. А я- то – не в его подчинении.

-Ну-ну, посмотрим … – предполагает она…

 

Проходит пара лет.

И!

Вот уж он садится на финансы! Теперь все-все-все театральные деньги струятся через него, вокруг него и из него. А сито мелкое…

И, памятуя о моем бессребреничестве…

Более никогда сей скромный труженик, то бишь, я, не видывал ни поощрений, ни премиальных, ни-че-го.

От нашего стола – вашему.

Ничего не забыто!

 

 

                                      Характеристика №2

 

И этот! – застав меня за чтением – жестикулирует – ну – ка, мол, покажи, я закрываю  переплёт. Поднимаю на него глаза, он читает автора на обложке и – снисходительно – иронично – уменьшительно – пренебрежительно: – Не сложновата книженция – то?

 

Лестью и лизоблюдством он настолько втёрся в доверие к Маэстро, что мог надуть тому в уши любую сумасшедшую идею.

Например, любитель попутешествовать за козённый счёт, он выдумывал творческую командировку на пустом месте, под самым фантастическим предлогом, например, съездить втроём в Испанию, отснять корриду вживую для предстоящей премьеры. И – когорта – он, шеф, главный персонаж – снимаются и отбывают…и именно в один из двух испанских городов,  где коррида – запрещена!

За нечем делать – покупают  готовую видеокассету с бойней, и не солоно хлебавши – едут обратно…Правда, шеф ещё прикупает альбом репродукций Дали…И , каким – то немыслимым кульбитом – сей альбом лежит на моём столе – и я созерцаю….не видя, впрочем особой разницы между репродукциями Дали, купленными в ИСПАНИИ и репродукциями Дали же – купленными на книжном развале…на “арбате”….

Другое путешествие – не менее гротесково – посмотреть пражскую весну – ну, хочется,  хочется ему – и они опять снимаются междусобойчиком – и едут. Якобы пообщаться с чешским драматургом. Чья пьеса репетируется вовсю… На поверку автор «Крематора» оказывается глубоким стариком в глубочайшем маразме – и общения, само собой разумеется, как такового…

Шеф – вне себя от ярости.

Зато наш чичиков – вполне себе доволен! где бы он ещё погулял весной да по Праге…

***

Как – то обмолвилась. Неужели шеф не видит, что за тип подаёт ему пальтишко…

Он же беззастенчиво льстит в своих целях…

-Лесть – всем приятна, – резюмирует ребро…

-Глупцам – может быть, но умный – то человек…

-Умным – тоже приятно! Парирует мамзель.

***

В конце концов, пройдоха красиво обувает шефа – подлец – он на генном уровне подлец – прихватив финансовые активы театра и часть верных ему людей – польстившихся на богатые посулы – он отбывает в вскормивший его когда – то тюз, оставляя Маэстро с всклокоченной бородёнкой. Превратившегося в знак вопроса: Как?!?!

Но – поздняк метаться и рвать на себе волосы – “ты этого хотел, Жорж Данден” и идёшь по собственным граблям…

А ещё спустя срок – и сам маэстро раскоронован окончательно и выслан вон…

-Он очень долго рубил сук, на котором сидел… – резюмирует сотворение по Чарлзу…

Да, но  это – в спину, в довесок сверженному кумиру….когда уже безопасно высказать собственное мнение…

***

…Одна, обутая тем  же великим комбинатором на крупную сумму, дама делится впечатлением – как – то по пьяни он жаловался ей на свою жизнь и изливал душу….И ей стало реально его жалко: – Вообрази – ведь он – только с виду ген. директор, а в душе – так и остался монтировщиком!..

…И вот теперь он гонит меня густою чащей на открытое поле, под ружья…

-Конечно, правильно, что ты не       отдала ему     квартиры,-выслушав исповедь, речёт босс:- Но, смотри…

 Да куда уж больше! смотреть-то…

Bo-на…оказалось-желающих-то было более, чем мог вместить её метраж…

…И, раз кусок пошел НЕ  ПО ТОМУ НАПРАВЛЕНИЮ СТОЛА, остронуждающиеся приняли волевое решение: так не доставайся же ты никому.

…Она  провела маленькую контроперацию под названием: “смерть куклы””.

 

***

(По истечении классовой борьбы, вырвавшись из-под катка и уже имея силы взглянуть на все отстраненно, вдруг с любопытст­вом замечаю; никакого она и не гренадерского телосложения.

А обычная серая мышка. Просто распираемая изнутри идеями, выше означенного сорта.)

Красиво выпереть меня из театра, как требовали того партийные наклонности, ей, увы, так и не удалось…

Она-то намеревалась устроить показательное изгнание из рая…

И весь рай уже знал, с её слов разумеется, какая я засранка. Но. Этого не знала я.

 И ей во что бы то ни стало захотелось донести до моего сведения эту приятную новость и собствен­ные соображения.

Ей органически требовалось триумфального растерзания и пляски на моих костях. Но как раз этих костей-то она и не могла нигде  обнаружить. (Планировалась пляска на костях. Но клиент их во время не предоставил…)

Маленькая победоносная война закончена.

Я украла у нее победу. А смириться и остановиться бедняга уже не могла…

Горечь победы еще и  в том, что мыслилось: нет, не все еще экспроприировано! И ежели хорошенько меня потрясти и порыться в комодиках и буфетиках, можно наварить больше, го-ораз- до более имеемого. И что-то они со мною не доработали…

А раз так…

То идеолог довела ситуацию  и свое  отчаянье       до абсурда: не имея возможности поймать меня где-либо по пристрелянным ею позициям и как-то воздействовать иными способами, – а оное исчезновение внезапностью заводило алгоритмически её в тупик: так не должно быть. Всё должно было разворачиваться по законам жанра и в установленном ею по­рядке, – а я СЛОМАЛА СТЕРЕОТИП.

 

И идеологиня,в её-то лета, с её-то опытом борьбы,-за-ме-та- лась..(и замоталась).

На коем-то этапе до неё вдруг дошло: в моем лице она теряет самого благодарного и безропотного зрителя. Который нахо­дясь в подчинении, переносил, по долгу службы, её изыски, но уйдя на вольные хлеба, более, ОТЧЕГО- ТО, не желает её видеть и НЕ МОЖЕТ ОЦЕНИТЬ красоты дальнейших комбинаций мести.

А она ведь не все осуществила и показала: может ведь и так, и вот так, и вот этак…

То есть, поняв, что поспешила, поторопилась помешать самой себе дать насладиться…

ВСЁ УЖЕ ПРОИЗОШЛО. Но как-то очень быстро…А хочется прог­нать пленку еще раз несколько, во всех направлениях.

…И бедняга, выбитая из кодирования, маниакально набегала на означенную ночлежку, с регулярностью скорого поезда…Раз от раза не    заставая(или я делала вид, что меня не застали)на месте.

Первоначально оставляя записки и устные приказы через кон­сьержа, ожидала: вот сейчас же явятся во фрунт ,и она устроит там-та-ра-рам…

 

И, раз к разу все более и более распаляясь…

…И вот однажды, в очередной арт-налет, ей повезло, мне-меньше. Идеолог бьется всем телом об дверь, а я, на беду пробужденная, да столь некстати, в тепленькой постельке лежу и счи­таю удары.

-Откройте! Я знаю, что вы дома!- общается с дверями монстр. (Сродни знаменитому: “Вова, открой, я тебе горлышко перегрызу!” хотя, на “вы”,-это я загнула…)

Время идет…Судя по продолжительности процедуры, мы обе никуда не торопимся. Но уж, если взял паузу, то держи её!

Лежу. И ВСЁ ЭТО живописно представляю со стороны: бесконечный черным-чернущий коридор, задымленный парами марихуаны, Словно из нор высовывающиеся любопытствующие,-и зкс- начальство, до положенья риз колошматящееся и грызущее замок….

…И ея лицо оползает по зеленой фанере зачуханной двери…

В общем и целом, жалкое зрелище.

…В принципе, самолюбие частично вознаграждено: стучите, да откроют.   Но -не я.

Через час батарейки садятся, всё затихает – она перестает метаться туда-сюда меж дверьми и консьержем.

Наступает тишина.

Всё болото вновь погружается кто во что: кто в сон,  кто в ана­шу.

И я – начинаю потихоньку просыпаться, снимаю бигуди, чищу перья …И сия скрижаль летописная поднатужась, перелистнулась… С пудовым клацаньем и облачком пыли…

Финита.

***

Но думалось позднее: встречу где-нибудь, мир тесен, и спрошу:

-Ну, что, людоедка, всё ещё человечинкой питаешься? Или диетолог не советует?

(Больше всего по поводу моего увольнения кипятился коровьев – какой- то там профсоюзный деятель по совместительству – рубаху на груди рвал:

-Гадом буду, если её уволят!

…а с момента увольнения прошло месяца полтора…

-Вот, гад! – сказала я.)

***

 маленькая концовочка,

пост-фактум:

Итак.

Карнавальное шествие с там-тамами и валторнами, в масках и перьях, на ходулях и в плащах, с картонными носами и бутафор­ными слезами -всё это промчалось мимо.

И, как знаменитый Аметистофф, философически:

“Ну, расстреляли меня в Баку,- показал пулеметную очередь, прошившую шинельку:-Что ж, думаю, делать нечего. Пора в Моск­ву перебираться”…

То есть, из всякого, заведомо затруднительного положения най­дется ещё более затруднительное.

Коль скоро ил и пена, страсти и ловля вкруг меня опали и улеглись,-обозрела представленную панораму -чесменская бит­ва… А тех, кто чудом уцелел, выплеснуло, аккурат подкатило к противоположным берегам акватории…

Нешуточные страсти (как ни странно) – оказались шуточными,- производимые в одном, отдельно-взятом пункте.

Позже и монстрятина попадется под горячую и скорую на само-суд десницу шефа – (но он-то не привык разводить чайные церемонии)- и будет послана конкретно, далеко не интеллиген­тно – на…три буквицы. Столь прямой и недвусмысленный посыл огорошит и обезоружит ея, ибо… Всё повидавшая, всех повалив­шая на своем веку и пути мадама…Но ТУДА её ещё не посыла­ли.

Таковым образом, грабельки, всё те же,-они-то стояли, всё в том же уголке, за бархатом кулис…И били без промашки. Пряме­хонько промеж глаз. По пристрелянной траектории. Ни того, так следующего.

…Надо было тоньше знать СПЕЦИФИКУ ПРОИЗВОДСТВА…

…И, вспоминая вот об этом,

гори оно, прощальным светом…

 

 

Глава XXXV

 

                     СЕМЕЙСТВО ФРАНКЕНШТЕЙН.

 

 

                                      свет в конце тоннеля,-

                                     это ещё и проход сквозь кишечник.

 

 

…А история с вампиреткой закончилась достаточно банально…

Вампирка:

-Вчера была в церкви. От меня икона отвернулась.

-Как это?

-А прямо – доской к стене.

***

Она сожгла все свои руны, карты, всю ведьмовскую символику и атрибутику, скоропостижно вышла замуж и, в очередной раз совершая налет,(цель всё та же -вернуть кольцо),я подоспела к развязке.

Логической. Иначе и быть-то не могло: случай привел меня в нужное время к нужному событию.

Обе комнатушки коммуналки были заперты. Странно, что не оказалось всех вместе. Легкая тревога – значит, рожает.

А на улице- мрак, дрожь, изморозь, и обратный путь – на другой конец города.

Порядком иззябнув, иду через дворик – и вижу встречно её “клоуна”.

Двухметровый, костлявый, жилистый, контуженный спецназ. Она столь картинно представляла ЭТО за неземную любовь, судьбу и прочая, что поневоле разуверишься хоть в каком-нибудь присутствии вкуса…

Характеристика – совершенно секретно:

видимо, агрессия-последствие обширной травмы. Но и врожденной предрасположенности тоже. Сам тип личности -встречала пять-шесть раз подобных людей, даже черты лица сходны, будто при общем диагнозе: желтые, прямые волосы, бесцветно-желтоватые, блекловатые гла­за, особое строение челюстных костей, лоб – отдельно взятая статья: неандертальский. И, хотя знаю, что это неправильно, но внутренним пользованием определяю сие как: ФЕНИЛАКТОНУРИЯ. Понятное дело, до такого возраста они б не дожили…А -ВДРУГ? Ибо сам подтип, подразумевающий на определенной стадии развития отсутствие какого-то витамина. В данном случае: виноградной кислоты.

Ужасно, коли встречаю подобный тип людей среди публичных – бомонда -актеров, например. Сразу включаются красные огни, внутреннее сопротивление: стоп, не верю.

И те моменты, когда я боковым зрением наблюдала его, сло­жили довольно отталкивающий портрет. СТРАННО. Но в целом, ПАРА ПОЛУЧИЛАСЬ.

Подобное, наверно действительно, притягивается подобным. (Во­преки законам физики!)

Сидит, ест и смотрит телевизор. И вдруг начинают показывать “суперменов”.  Настроение резко портится. Молотит челюстями. На скулах – желваки. Он -весь не тут-там, в картинке, в месилове и мочилове. Злоба на лице нарастает слой за слоем. Но вот сюжет окончен, он возвращается к окрошке. С ненавистью швы­ряется ложкой в хлебалове. И вдруг:

-У тебя каратисты знакомые есть?

-Смотря зачем,- в принципе, можно выйти там через кое- кого, но – зачем?

-Только не ниже черного пояса,- продолжает он, резко жуя и не слыша собеседника:- И предупреди их, что бить буду жестко. До конца.

-А не проще ли тебе в клуб какой-нибудь записаться?- осторожно уточняю я. Да, держи – я тебе своих знакомых подс­тавлю, ЩАС. А они – своих… А у тебя коротко замкнет -и привет.

…Порою вижу пару – и вообще не могу понять, как же они обща­ться-то     будут, когда трах-перетрах отойдет на вторые планы и начнутся беседы, духовные     открытия. Или – закрытия… А поговорить-то – и не о чем…

 

Хорошо, если ребенок родится во время, т. е,- сразу (как в дан­ном случае).Тогда женщина -тут же переключится на него и ей будет достаточно общения с ребенком.

А если-нет? Мужья часто вопят: вот, совсем на меня перестала внимание обращать, будто меня нет вообще.

(а тебя и нет, вообще…)

Ревность к ребенку. Обида.

Так это,- ребенок,- лишь следствие целостной переключки внима­ния с одного объекта (ничего из себя не представляющего),на другой. А причина…-ну, подойди, посмотри ж наконец на себя в зеркало…Что видишь, брат..? И кроме “фентези”,-никакого чтива. Стопор в развитии.

А здесь – существо развивается. И ты – вместе с ним. С нулевого цикла.

И! может хоть из него что-то получится!

Тихо спрашиваю у вампирши:- А вы с ним разговариваете? – Разговариваем.

-О чем?

-Обо всем.

***

(Наблюдения: если человек, попользовавшись туалетной комна­той, не вымыв руки, берется за хлеб… То я не стану сидеть с ним за одним столом. Ибо для данного субъекта нет ничего святого.

…Если хлеб – есть тело Господне…

в равной степени, если под его ногтями – черные ободки…Удивительным образом жизнь подтверждала всякий раз этот психо­логический тест…Это даже не моветон, а ярко выраженная натура: ТАК ОН ВЕДЕТ СЕБЯ ПОВСЕМЕСТНО. Во всех сферах дея­тельности.)

***

…И теща типовая такая получилась, всё время его тихонько булавит, подкалывает. Толи не замечает, что такого лучше не злить – себе дороже.

Конечно, она желала дочери лучшей доли, а не сторожа. Но… Помню, в холостяцкой своей жизни, ещё на пике моего энергети­ческого донорства, – часто приезжала к ним.

И мать всё время удивлялась, что волосы у меня такие блестя­щие, почему? И всегда на этом заостряла внимание.

А у дочки – после всех видов хим. атаки – кукольные кудельки, подобно вате.

Вот потому и такие блестящие- ни хим. завивки, ни лака, ни геля – ни-че-го,- но – помалкиваю. Не обижать дабы.

Но! стоило мне один раз заехать с молодым человеком, и – тактика изменилась!

-Тебе пора седину подкрашивать,- заявляет со свойственным ироническим оттенком, при нем!

Я удивленно на неё посмотрела, смеющимися глазами, круглыми-таки: ай -да.., да вы, матушка, хам.., но – понять можно: дочку бы замуж, срочно. А тут – ну, не пруха.

***

…И поражало восточное хлебосолие – они постоянно ели, ели, ели, причем, без перерыва на обед. Словно тутовые личинки – ток – ма хруст стоит.

Заехала как-то с эскизом – дабы раскатать в афишу, а рути­ну выполнять -ну,   ни сил, ни желания. И за четыре часа переговоров такая сценка:

-Вот оладышки со сметанкой, деточка, заянька, рыбка моя, киска, сейчас окрошечки покушай, творожок принесу, чайку попьем с пахлавой. А вот супчик готов, лапочка, ребенок, пельмешек поку­шай… А плов с шафраном готов, садитесь к столу… А я рыб­ки пожарю пока.

Сплошная сиеста. По нарастающей. Наконец, ребенок, рыбка, заянька отваливается на диван – и заходит мама с тарелочкой картошечки.

-Всё, не могу,- хрипит вамп.

-Ну, ещё немножечко,- уговаривает её маман. И всегда: сю -сю,

вначале сей метод общения шокирует, все время кажется, что сюсюкают в шутку, розыгрыш – эпатировать гостя. А потом видишь  – нет, поросеночек, синичка, цыпленочек -это надолго.

Манера, конечно, обусловлена тем, давнишним обхождением с тяжелобольным, со страхом за дитятю и проч., но…но…Дитя выросло. А гули-гули-остались.

***

День рождения. Усиленно обхаживается некий молодой человек (приятель Джо).

Из гостей – я, да он. А впечатление – помолвки.

Аж неловко. Время от времени переглядываемся. Мне просто любо­пытно, как он, из огня да в полымя, зашел на день рождения,- а его чуть ли ни женят (зашел на аменины, попал на собствен­ную свадьбу…)

Ничего, ерзает. Но терпит. Рожа красная аж, но терпит!

Сю-сю-сю…

Бр-р… жутко неудобно.

 

(Справка:

лет до шестнадцати пропускав недужные пузыри, она поздно подошла к литературе, и здесь мы уже не совпадали на целую жизнь. Всё, читаемое в подростковом максимализме-изучалось ею      только что. В том числе, приходит и говорит, мол, “Таис Афинскую” читаю…

-И – как?- спросила я, смутно припоминая коллаж былых ощущений от чтива.

-Чё, как… Дошла, как они расстелили плащи на только что вспа­ханной земле… Представляешь?

-Представляю… земля мягкая, пышная, теплая, звезды сверху… Романтично.

-Ни фига-се, романтика! В грязи… (матом сам процесс акта)кувыркаться.

Вообще, вульгарн и пошлость в юной особе…эт-то что-то… Ненорматив столь не шел к её розовым щёчкам…

Но мама и дочь общались именно так, легко, игриво впуская в обмен нецензурные фразы…Поначалу-шокирует. Но! Стоит поя­виться мужчине-Претенденту – всё чинно и благонравно. Ни гу-гу.

Этот (см. выше) стал загружать её неопытный мозг, консистен­ции молочного киселя – лагерной темочкой, нашедшей по тем временам читательский спрос…

(Причем, он поинтересовался, читала ли я? Ответила, что такую литературу не читаю.

-А зря. Такую литературу НАДО читать,- глубокоумно изрек тот.)

…Из чего она вынесла лишь похабле и скабрёзности. Чем и не замедлила со мною делиться.

Острое желание вымыть ей рот, а себе уши с мылом присутство­вало на всем протяжении общения… Она не было циничной.

Для этого нужен ум. Она была откровенно пошлой (Пошлость – синоним глупости.)

Живо представляла, в какую гром-бабу превратиться эта глыба туловища и полкило мозга со временем…

Да ещё с уникальным приспособленчеством к ближнему.

Всё зависело, к какому субъекту оно притулится,-вот этакое массивное обрамление малому интеллекту.., и хорошо -если к нравственному…А коли нет? Неуправляемое животное – вот чем чревато обернуться и закончится. Её выход их – под родительс­кой опеки под иное крылышко, зависел целиком от выбора дан­ного крылышка. И мать это понимала, и столь тщательно и тщетно подыскивала, отсеивала кандидатуру из тех, кого дщерь приволакивала в гнездо…

Пока – бац! на долю секунды контроль ослаб – и извольте радоваться. Уже сидит, на диванах нечтое, невообразимое.

Было очевидным, равновесие полетит в тартарары, когда уберут штатив-маму…

 Но, вернемся к своим (воистину) баранам. Я – и отряд особого назначения.

Вижу, как он походя пинает бордюры тротуара и клумб. И – чуть ли не разговаривает сам с собой. Вхожу в свет. Сближаемся. Заметил меня -и сходу:-Щас бы морду кому набить.

Ба!

-Вышел бы кто – пришиб на месте.

Ба!.. и я тут как тут… осторожно уточняю:

-…Что-нибудь случилось?…

-Случилось!

-С…?

-Да с ней-то что сделается!

Так, думаю, привет. Значит, у этой субретки, пожелавшей когда-то, чтоб мой ребенок не родился – произошло нечтое.

-…так она…- родила?-опасливо пытаюсь выведать.

-Родила!- с яростью и свирепостью рычит муж.

-А…ребенок?..

-Ребенок! Какой там ребенок!- орёт спец:- Девчонка!

-Девочку родила?- более свободно вдыхаю я, вопрос только,- что он бесится-то:- И…всё у них…в порядке?

-ДА ХОТЬ БЫ ОБЕ СДОХЛИ!- продолжает бесноваться он.

Вначале не допонимаю, на всё это глядя и всё это видя:

-Да    ты что? Что случилось-то?

-Пойду сейчас, сумки брошу, вернусь, вызову врача – и убью.

-А врач…-что?- опять не допонимаю я:- Что случилось-то?!

-Это он принимал. Вот я ему сейчас устрою. УБЬЮ СВОЛОЧ!

Так, думаю, плетясь следом за ним до дому, до хаты,- а ведь, действительно, перебьет пол – роддома…И персонал, и новорожден­ных…

…А уже темно, и домой бы надо…

-А теща – где?

-А её нет? На работе, значит… Ничего не знает…  ты ей не говори, что девчонка, скажу – сын, мужик.

Входим. Он – зверь-зверем ! Но, и не такое зверье мы повидали. Начинаю потихоньку сбивать струю…

(Прошедшие горячие точки – ярые женоненавистники. С чего бы?

Они возвращаются почему-то НАМ МСТИТЬ. Может, за то, что мы не играем в их игры?

И сидели дома, пока они мудохали всех подряд.

Или за то, что ТАМ не очень-то женщины “мясами ёрзали”, желая им,  победителям, отдаться.

И вот они вернулись – добивать нас по теплым углам кухонь­кам и постелькам.

 

Вот такой образ воина – освободителя вырисовывался, глядя на… Обычно, такие,  опосля военных действий, идут в силовые струк­туры и лютуют уже на законных основаниях.

Так что, сторожовничество – самая безобидная комбинация в оном случае. Ну, кого он сможет замочить на складе? крысят да, если повезет, воришку. Страшнее было б, коль он, катая желваки – то, гнул через колено кого-либо в линейном отделении милиции.)

Самое непостижимое: он глубоко убежден, что ребенок поменял пол на выходе, благодаря уколу стимуляции!

Приход тещи совпал с более-менее разряженной атмосферой. По лицам она все поняла.

-Поздравляю! У вас внук!- брякает счастливый отец:- Мужик родился!

-С чего бы?- иронически отвечает теща:- И узи показывало девочку. С самого начала все знали, что девочка, внучечка.

-А родился пацан!-упорствует тот.

-Ерунда. Я уже звонила и все знаю.

Спецназ ставит иглу на начало диска. И пошло-поехало, но уже без ненавистных реплик “чтоб все сдохли”, ибо, в женском-то коллективе, оказаться на улице после подобных излияний, в адрес поросеночка,- да просто за не фиг делать…

-Чего же ты ждал? С самого начала же ясно было,-посмеивается она.

-Я наследника хотел!

-А чему у тебя наследоватъ? Ты – Рокфеллер, что ли?- издевается матушка.

Тот сопит, гол ,как сокол, но аргументирует:

-Пацана бы я многому научил!

-Научил, да-а-а? А что ты умеешь?- продолжает ерничать та. Под­разумевая, что и образования-то у тебя, касатика, нет, и про­фессии в руках -тоже.

Пауза, метание мозгов. Наконец:

-Ну, там, драться, например, научил бы.

-Драться?- усмехается маман:- Не велика наука.

-Тогда я из девчонки пацана воспитаю!- брякает тип.

(И сразу в памяти то лагерное чтиво вампирезы, где живопи­сались тюремные тети-дяди…Тоже, наверно, чье-то вот такое ущербное воспитание, с потерей ориентиров…)

-Да? А не проще ли сына родить? Если получится…

-Если только её подружка мне родит! Она-то в меня влюблена!- огрызается спец.

-Вот и прекрасно,- продолжает насмехаться дама; в голосе обширно посыпано и сарказмом, и издевательством, и полнейшим през­рением к зятьку. И видно не вооруженным! что он-то её побаи­вается :-Что же тебе мешает?

(Сноска: подружка болезненно переживавшая замужество, не могла смириться со вторым планом в теперешней расстановке акцентов. Оплакивала женскую дружбу, из-за которой бежала следом из сопредельной южной страны. Ревновала к новому объекту. И!

Не нашла ничего лучшего, как перенести свою любовь с объекта на объект, видимо, подобной сублимацией желая вновь всесторон­не привлечь внимание подруги.

Это недавнее откровение вампиркиной приятельницы меня не колыхнуло. Ибо слушала исповедь несчастной, обиженной и “предательски “брошенной(в чужой стране)-и отчетливо видела: ЭТОГО НЕТ И БЫТЬ-ТО НЕ ДОЛЖНО, учитывая объективные обстоятельст­ва.

“Да-а… нашли девки…в кого влюбляться”,-думалось…Узна­ваемая композиция! В принципе, он ей и даром не надь! но жаль порушение женских привязанностей. В обыденности её бы взор не остановился на типаже. Но! он уж тем хорош, что муж моей подруги!)

-Что же тебе мешает?

Мол, скатертью дорога, и метись-ка ты из нашего гнездышка. Чем мог-помог, а воспитаем – без тебя!

Сопит.

После выдает на гора:- Ну, куда девке- моя морда?

Морда у вас… действительно… слегка …олигофреническая… с признаками патологического преступника…

Но теща!-

– А почему обязательно она на тебя похожа? Может, в мамочку.

Мечется мысленно во все пределы, в таких колоссальных мас­штабах, как сегодня, его мозг еще никогда не работал. Но выходит из положения, ВДРУГ выдавая истинную причину ярости:

-Мужики теперь меня засмеют. Я С НИМИ НА ЯЩИК КОНЬЯКА ПОСПО­РИЛ, что сын будет. А ТЕПЕРЬ МНЕ ВСЮ БРИГАДУ – сорок человек – ПОИТЬ!

Да – а… А ларчик просто открывался…

Теща иронически посматривает на меня, усаживает кормить зятя и конфликт исчерпывается. Он ещё повякивает, какие-то тупые фразы, но в общем и целом – врача не забьет.

И вот это – подавалось нам в соусе любви безмерной и безум­ной …

В принципе, не притворяясь хорошей, за все те ужимки и прыж­ки, за откровенно барские жесты, которыми меня отодвигая, она ШУТЯ предлагала себя взамен..( за похлебать из моего корыта…),- я удовлетворена услышанным и увиденным. Теперь ей станет гораздо труднее разыгрывать предо мною пьесу под названием: ЩАСТЬЕ внеземного происхождения.

Далеко-далеко в юности, подруга-филолог рассказала поразив­ший её факт: Лев Толстой частенько, да почти всякий день, заха­живал к некой супружеской чете, где жена угасала от чахотки.

Он бесцеремонно и жадно впивался в неё глазами, наблюдая предсмертные преображения, нагло и открыто ИЗУЧАЯ её болезни и страдания в качестве литературного материала… В конце концов хозяин-отказал ему от дома, ибо НЕПРИКРЫТОСТЬ ПОВОДА болезненно ранила и оскорбляла его…

…И вот – надо ж такому!.. – я -почти что в похожих целях смотрю и наблюдаю, может ли из заведомо кривого, но посаженного на благодатную почву, вырасти прямое…

И так полагаю – не может.

Не могу не чувствовать неприязнь, исходящую от этой развесе­лой семейки, но делаю вид, будто и не ощущаю вовсе…

Это сродни садизму, – а пусть покорчатся, поизображают ещё что-либо подтверждающее гипотезу…как и  надо мной. Когда – то…

Сторонняя наблюдательность и наблюдательность отстраненного делает столь явственными и очевидными дальнейшие линии.

 

Глава XXXV

              …И БРЕЗЖИЛ ДЕНЬ, РАССТРЕЛА ПОСЛЕ…

 

 

 

                                …хочется, чтоб люди не то, чтоб

                                 пощадили, а не добивали ногами.

                                 Либо человек исправляет ситуа­цию.

                                 Либо ситуация исправляет

                                                         человека…

Сколько к тому времени… отрежессировано!

Причем, человек невольно,  но по собственной воле, включается в игру…

Позже, позже значительно позже, ”БОЛЫНОЙ, ВЕСЕЛЫЙ, СТАРЫЙ ДОКТОР”, пришедший уничтожить и меня, и иллюзии в самом зародыше, пос­мотрел пристально темно – синими, СЛИВОВЫМИ глазами…И я на него посмотрела…

Глаза его смеялись – он-то, со своим опытом работы, был в себе так уверен, просто  сил нет.

И я была в себе уверена не меньше, и мои глаза смеялись (хотя по большому счету, было не до смеха).

Но -… сопротивление материала во враждебной среде…- это конечно…

Однако,  мне был необходим НЕКТО, на кого можно было б в этом кошмаре положиться.

Так вот, ЛЕЖУ, на узкой, палатной кровати – он берет мою руку, рассматривает ногти, глаза наши встречаются. И он неожиданно, тихо и серьезно спрашивает: – Ну, что, трудно быть умнее всех?

Молчу, удивленно, но думаю: “Э-з, брат, вот ты-то мне и поможешь!”

И – ведь впрягся! и повез, между двумя огнями.

С одной стороны давят коллеги-с другой – я, такая неземная… Он не мог подвести коллектив и старших по званию. Но и смот­реть в мои невозможные глаза без угрызения совести -тоже не мог.

Иногда-его прорывало…; Он ещё колебался меж зав. отделени­ем и совестью. И устраивал мне истерики. Но!

Мудрая знакомая, наблюдавшая эту щекотливую ситуацию изнутри, заметила:

-А знаешь, ты ведь ему дана свыше.

                     Когда-то, давно, в молодости, он, видимо, уже пошёл

                     против совести и сделал нечто такое, что ему в

                     страшных снах до сих пор        является…

                     А теперь – всё повторяется, и он видит

                     возможность искупления в твоем лице.

                     Ему – не поза­видуешь  – попасть против струи…

                     Н – да…Вот теперь и должен отработать

                      свои давние грехи, грехи юности…

В один прекрасный момент спрашиваю:

-И за какие грехи вас мною наказали?

Он:- Эхе-хе, горюшко ты мое луковое…

 

Однажды утром вижу, что-то стряслось у него. Внешне-ничего не произошло, но внутри засело темное… Плохо, плохо ему. Душа гниёт…Ничего не сказала. Просто вечером включила в список, за кого молюсь. И на второй, и на третий день. Молчу. И молюсь. Смотрю, пришел, сияет, отпустило.

Внимательно осмотрела и тихо спрашиваю:

-Отпустило?

А он, с мудрыми, смеющимися глазами старого змия, отвечает:

-Твоими молитвами…

Та-ак удивилась.

***

Вообще, он мог что-то выдать этакое… запредельное.

Один раз сопалатнице пригрезился сон, девчине двадцати двух лет… а надо сказать, все пациентки в него слегка влюблялись.

И вот дывчина рассказывает с утреца сон… понятно, какого содержания:

– Ой, даже просыпаться не хотелось!

Через два часа обход… Все, улыбку гася, ждем, под впечатлением  рассказчицы.

Он, обычно, заходит, сгружает наши папочки на стол, усаживается, греет руки, а после начинает обходить…

И в этот раз уселся, пауза, вдруг снимает с плеча длинный волосок, смотрит только на этот вьющийся волос, и так, МЕЖДУ ПРОЧИМ, сам себе:

-Надо же, шатенка прицепилась,- и вдруг смотрит на дивчину ТАКИМИ хитрыми и насмешливыми глазами -что всех оторопь взя­ла, аж заёрзали на коечках.

***

Первоначально им занята позиция –  во что бы то ни стало сломить моё сопротивление.

Пробирует всевозможные методы. Вплоть до нечистоплотных.

Метод первый, действовавший до сего момента беспроигрышно: запугивание.

“А знаешь, что ты можешь умереть в любую минуту? Во всяком случае, во время операции точено не выживешь.” (Ты помрешь, оно помрет, короче, все помрут, а я в тюрьму сяду) -другие, поплакав, похныкав, соглашались с ним…

У меня, только что испытавшей нечто боле страшенное и ничего не теряющей, аргумент:

-И, что же? Как биологическая единица, я себя исчерпала.

-Да ты сумасшедшая! Тут твоего согласия и не надо, если дело касается жизни и смерти!

На сумасшедшую обиделась. Навсегда. Но –  сейчас нет места амбициозности, так, на полях отметила. До поры…

Да и… Ворон ворону глаз клюет… У самого – вся левая рука исхлестана от локтя и ниже.

-Считайте, что это – один из способов самоубийства,- тихо гово­рю ему.

Он удирает.

***

Способ второй: увещевательный. Давит на эстетическую сторону:

-Представляешь, во что ты превратишься? Сначала выкрошатся зубы, потом размякнут кости, потом…

(Фильм ужасов просто – таки)…

Чья-то жизнь перевешивает эстетический аспект.

Можно подумать. Да я никогда не была красоткой, а только обаяшкой…

***

Убегает. Думает. Придумывает. Шантаж.

…-А вместо этого ты бы занялась своим талантом. Ты думаешь, у тебя останется время на картины, на графику, на стихи? Ничего подобного, всё это закончится, здесь и сейчас…

Да -а, а то… и художник-то на букву… И поэт, “зовусь я цветик, от меня вам балалайка…”

И тогда он ещё чуть-чуть поднапрягся – и ударил в самое боль­ное место – у меня все места больные,-но это особо уязвимое.

-Ты посмотри, КТО рядом с тобой. Тебе знаешь,  какой муж нужен?

-Какой?- а то не знаю без тебя…

-Который утром в постель завтрак подаст. На серебряном под­носе. И создаст идеальные условия и для твоего ребенка, и для твоего таланта, и для тебя самой. И это – вовсе не тот мужчина, которого ты сейчас имеешь.

Один-один. Сделал, конечно…

Но и это – не аргумент.

Сказочник… В каком страшном сне видали вы такого мужа?

(А всё потому, что я не встречала  100 % мужчин,  “YY”,  ибо таковых

природой не предусмотрено. А всё попадались  50 % мужчины “ХY”,  ибо этот подвид распространен повсеместно).

…Потом вам всем будет мучительно стыдно…

***

Да… а то ведь я не знаю, кто’ рядом со мной и кто именно мне  нужен…какой наив!

Этот –  учитель за номером бесконечность – пугал меня картинами предстоящих ужасов. В том числе, подкрепляя их иллюстрациями медицинских антологий, – а   я  опосля жру валерианку пузырьками (как в своё время людовед , растроганная сценами театрального действа, сопереживая  вымышленным героям, за отсутствием сочувствия людям реальным)…день за днём  капая на мозг и выстраивая радужную перспективу полнейшей безнадежности, при сим очень пристально смотря сливовыми глазами в мои(точь в точь крыс, жрущий и наблюдающий жертву)….Ловлюсь на мысли – он и впрямь уготовал  мне  роль чуть ли ни жертвы сакральной…

И – ведь многих ему  уже удалось уболтать! и отказаться от “идеи фикс”….

Но, на данном временном отрезке…вы, сударь, будете…как бы это помягче выразиться… похилее меня в плане облико – аморалэ…

С определённого момента им, по- моему, овладел спортивный азарт – чей характер превозобладает – да и не может быть, нежели кто – то потвёрже его! И вместо тихого, созерцательного течения ”болезни” – мы занимаемся с ним перетягиванием каната – за обоими две вспаханных пятками борозды – но и только….

…”И твоя духовная сила  – ничто. По сравнению с физической немощью…”- подводит, догоняет патрон в ствол больной – весёлый – старый доктор… Ну, ну, мыслю я, ну, ну…

И кому потом будет стыдно?

 

 

ГЛАВА XXXVII.

 

 

 

            О ДЕЙСТВИИ ЗАВЕРШЕННОМ И НЕЗАВЕРШЕННОМ

                              (трактат).

.

Та же дамочка, что пыталась окрутить философа, рассказала две иллюстративные истории, ” о завершенном и незавершенном действии”.

***

Сюжет первый. Действие завершенное.

Ночь. Накрапывал дождь.

В компании художников закончились сигареты. Молодой человек с зонтом, шикарным, с деревянной загнутой ручкой, отправился к ближай­шему ларьку за дешёвыми сигаретами.

Протянул деньги – и в этот момент подлетает, с воем тормознув, машина, крутая и навороченная, из неё выскакивает гопник, нас­тупает молодому человеку на ногу, отпихивает, и требует соот­ветственно ,са -амые дорогие и са-амые навороченные сигареты (не помню названия),продолжая стоять на его ноге.

-Парень, ты мне на ногу наступил,- сдержанно говорит персонаж. Тот жует жвачку и нулями.

-Ты мне на ногу наступил,- повторяет юноша.

-Да пошел ты!- и конкретно, куда, как далеко и долго.

Тогда молодой человек, быстро, ручкой зонта притягивает шею гопника-не вырваться – и перочинным ножном режет тому кру­тую кожаную куртку.

Тот, видимо подавясь резинкой,- со скрюченной шеей визжит:

-Придурок, ты меня порезал, в натуре!

-А ну быстро, сел в машину и уехал отсюда,- убедительно говорит интеллигент.

Сразу трусливый и суетливый парнишка забывает о сигаретах, о крутизне, да обо всем на свете!- бросается к авто,-и  -тут та самая пауза, когда могут открыться все остальные дверцы и их, трое, вылезут добивать.

Прокрутив возможные варианты и не давая тем опомниться, он подлетает к машине и со страшной бранью начинает бить по машине, по стеклу, по крыше, по капоту зонтом и орать, что ЩАС ВСЕХ       ПЕРЕРЕЖЕТ.

Секунда – авто срывается с места – и тягу.

Он возвращается к киоску – люки задраены, ларек срочно погрузился во тьму.

Он стучит – ему не открывают. Он стучит,- а ему, на такое веселье глядя, не хотят открывать!

Наконец он озверевает и, когда всё же латочник испуганно высовываются, требует ТЕ САМЫЕ, крутые, дорогие, что так хотел прикупить гопник.

Ему безоговорочно, скоренько выбрасывают- и не требуя разни­цы, захлопываются.

Он возвращается на перекресток, курит – и ждет, а не опомнят­ся ли и не вернутся ли автомобилисты. Ждет полчаса – не опомнились…Не вернулись..

-Тебя за чем посылали? А ты чего принес?- удивились друзья и подружки.

Пришлось рассказать всё…

-А зачем же ты ещё и ждал?!- удивляется  после компания.

-А хотел проверить.

И понял, что в случае чего, пойдет до конца.

***

История вторая: действие незавершенное.

Шел по улице художник, в длинном драповом пальто…

О, строка!

Шарф длиннющий, белый вокруг шеи…

Это был не день Бекхема! – печаль, тоска, депрессия, жизнь раз­вернулась не самым приглядным ракурсом…Он шел, опустив голову, глубоко засунув руки в карманы,-и было ему так тошно и муторно, хоть волком вой. А вид, в своем длиннющем светлом пальто, шарфе и с хвостиком, он имел (не как тот, из предыду­щего сюжета) богемный…

И тут, проходя мимо остановки, он услышал в свой адрес наглое:

-Козёл.

Он уныло и печально посмотрел – стоит бычара с двумя нахаль­ными девахами. Мог бы и дальше пройти, но – всё так же, апатично, РУКИ В КАРМАНАХ, подошел и спросил:

-Что ты сказал?

Тот дал ему кулачищем в глаз…

…И он пошел дальше, НЕ ВЫНИМАЯ РУК – в тоске, депрессии и -с синяком на пол- морды.

-А это – действие незавершенное,- нравоучала рассказчица. – Не хотел драться,- нечего было переспрашивать. Или, хотя бы, руки из карманов вынул.

Хорошо же…

***

В моём лексиконе нет определения, как “законченное” и” незаконченное”, “завершенное” и “незавершенное”.

Я пользую другое: ситуация, доведенная до абсурда.

Иду по жесточайшей жаре к ней. А надо представить: живет-то она в  татарских двориках, идти пёхом, в гору – и транспорта в ту часть города просто -нет…

И вот, она, здрасте – навстречу мне…Видно, в запарке, срочно(как всегда),и возвращаться не намерена. А я! почти весь путь прошла! по спинке течет, язык на плече…

Дает ключ и говорит:

-Я через полчаса приду!- и бегом дальше.

Подхожу к её по уши осевшей в землю избенке, открываю. Разме­щаюсь в уголке, на кухоньке…

Полчаса проходят мучительно. А её -нет-с. Но я теперь с ключом_, который некуда деть.

Ещё спустя время – её нет…

Расположилась поудобнее, с чайком…

…И вдруг. Мои уставшие глаза натыкаются на кипу лощеных предвыборных листовок. С портретом самодовольного и доб­рого президента. В 1001 раз баллотирующегося на этот пост.

И с надписью такой дурацкой, типа: Я СПАСУ ТЕБЯ,РОССИЯ!-или- РОССИЯ ПОБЕДИТ!

То есть, некая двусмысленность, некая интрига, не от себя ли самого спасать собрался, и во-ще…

Меня посещает счастливая мысль. И начинаю декорировать листовками её жилье: посудную полку, дверцу холодильника умываль­ник без слива, форточные шпиндели, печные    заслонки        и       т.д.

Последним: открыла крышку чистенького помойного ведерочка,- и положила в него портрет. Далее поле деятельности перенеслось во дворик, с двумя соседскими домишками.

Все торчащие гвоздики были задействованы: на ставнях,дверях, бельевых прищепках, сучках деревьев, лавках, мисках собак…Наконец,   оформление     двора закончено, общие туалеты охвачены,- и последний штрих:        входные, желез­ные воротца.

Всё.

Я села в уголке кухоньки и стала пол полировать ноготки, приготовясь ждать.

Но ждать пришлось недолго.

И…-совсем не той реакции.

Во дворе послышалась брань, торопливые шаги,- и ворвалась она!-с руками, ПОЛНЫЯ скомканных плакатов.

Лицо ея… Лучше не надо о лице.

Общий порыв ярости, негодования и готовности прибить на месте…

Смутно догадываюсь, что где-то, в чем-то имелись перегибы, но она не дает опомниться.

Потрясая руками, забитыми обрывками и комками бумаги…может, и ногами тоже потрясала, не помню, но общая мысль:

-Ты что же это делаешь, а?! Ты-меня с соседями поссоришь! Ты – что же хочешь?!А? Чтоб они ,не дай БОГ! подумали, что я -ЗА НЕГО?!Да они со мной разговаривать не будут!!

Отмотать сюжет слегка назад: понятно, с какими чувствами она промчалась через свой оскверненный дворик. Но! Когда ворвалась в домишко -и взору предстал истинный размах разрушения -она сжала кулачки, и ,сдергивая с печных задвижек, с косяков, плиты – завопила:

-ВОН! ВОН ОТСЮДА!- гневный жест на дверь:- И чтоб ноги твоей!

Я спокойна. И хладнокровна. Мне не понятна вся эта бурька в стакашке. Ну-не-по – ни-маю!

Оказывается, она взяла дополнительную работу, ночами оклеи­вать город, когда никто бы и не узнал её гражданской пози­ции.

Наши отношения закончились внезапно и бесповоротно.

Молча собираю в сумочку разложенные пилочки, ноженочки, зерка­льце , щипчики.

И вдруг с ней случается приступ дикого хохота: она открыла свой совдеповский, одутловытой формы, старенький холодильничек где кроме бутылки молока и одного яйца, -ни-че-го не было.., никогда.

Она всегда восторгалась: работает, как зверь, приморозит курицу – не выдернуть.

И вот, открывает свой зверски пустой складень,- а там, на морозилке, уже крепко вмерзший, счастливый и набриолиненный Президент: Я СПАСУ ТЕБЯ, РОССИЯ!

Несколько минут она сидела на полу, с открытой дверцей,- и истерически покатывалась, глядя на сочетание: яйцо, портрет, бутылка молока…

Всё, СИТУАЦИЯ ДОВЕДЕНА ДО АБСУРДА.

-Ладно, оставайся,- размягчается вконец…

Выкладываю пилку, щипчики, ноженочки…

Она кое-как отдирает от морозилки свою дополнительную халтурку, соскребает след, в бумажных ошметках, и сожалеет горько:

 -Столько бумаги испортила: на той стороне рисовать можно: думала, часть себе возьму, эх!…

Продвигается в сенцы, с руками полныя…,-открывает крышеч­ку ведерка, а там…Лицо её вновь свинцевеет, смотрит на меня, на портрет вождя и тихо так, от безысходности:

-Сволочь ты, всё-таки…

И тут с улицы послышался зычный оклик соседки-татарки. Бабулька имела невероятный акцент, хорошо изображенный когда- то Костей Райкиным в описании своей няни.

Половины из того, что говорила бабуля,- я не понимала, но и в той, остаточной половине присутствовал неподражаемый юморище, слушать её всегда было весело.

(Например: её камышовый котяра, сидя на кирпичном крыльце, философски, с по локоть засученной шубенкой, выуживает из сере­дины тарелки лапши кусочек курочки…Делает он это аккурат­но ,брезгливо ,сосредоточенно .

Вдруг ахом распахивается дверь -кота вмазывает в стену дома и, видя вертикально оползающий плоский, мохнатый портрет род­ного котейки, бабуля в ужасе сокрушается:

-Пырасти! Кыса, кыса! Это ошибка!0шибка!)

 

На  оклик бедняга вся встрепенулась, прощальным взором метнула в меня,-и к дверям. А в дверях! Бабуля, огромная, пышная, с характерно-повязанным платком на голове,- и с портретом на грудях.

Та ещё речь начать не успела – однокашница завопила:

-Это не я! Это она!- схватила меня, проволокла через кухню,- и на предъявителя:

-Это всё она! Вы же меня знаете! Я-никогда!

Бабуля разворачивается пышной комплекцией ко мне и с такой укоризной закачала головой, зацокала языком и молвила:

-Э-э! Дурь башка,- тупой башка!3а Лэйбеля голосовать надо!

Я стояла с довольной и нашкодившей мордахой,- и не въезжа­ла, за кого надо. Мне-то, лично, не надо никогда….

Подружка нагнулась и тихо перевела:

…-за Лебедя…,-

Так закончилась агитация в отдельно взятом татарском двори­ке.

Я-завершила!! Действие оконченное и неоконченное.

 

 

 

ГЛАВА XXXVIII

 

                           О БЕСОВСТВЕ КУЛЬТУРЫ.

                                       (эпилог).

 

                                           Бог сотворил мир. Дьявол написал к нему сценарий.

                                                               ***

                               Каждая творческая личность немного деспотична.

                                              …а при определенном раскладе и демонична…

 

Сидели два мощных старца: Юрский и Басилашвили. И рассуждали. О бесовстве современной культуры.

А чему дивиться? если близ   стоит, при дверях…

…а я смотрела на них по ЭТУ сторону супер черного экрана… с чашкою холодного чаю без сахара, с лимоном, с кусочком льда… (если в 1-м акте у Шиманской синее блюдце, то в пятом акте у меня прозрачный синий сервиз…)… И думала…

…а мысль шла… а они говорили…Главное то, что я сама уже и ощутила, и осмыслила.

Например, что вместо лиц пошли рыла. За редким исключением. (Сначала градация от мордатых, потных сталеваров до интеллигентов – энциклопедистов, затем,  через шикарных секс – символов,  вновь деградация к бандюкам  – уркам татуированным.

…впечатление, будто б театральные вузы набирают студентов рейдом по местам не столь отдаленным. И портрет героя выда­ет агрессивный замес родителя…И, аналогично – фронтовикам, возвращавшимся и идущим в театральное,-в шинельке, с вещ­мешком, с грудью в орденах…нынешние абитуриенты ОТКИНУВ­ШИСЬ С ЗОНЫ, поступают в вуз на амплуа героя наших сериа­лов. . .Странный ,странный крен предпочтений в сторону крюгеров  -без-грима…

И уж лучше, в воспитании нашего эстетического вкуса, остановиться было б на роскошных красавцах – суперменах. По мере крайней и глазу,  и душе приятнее…)

Конечно, он великий Сценарист…(И! его сценариусы столь различимы!)Но,  до смешного доходит: иногда и за рогатого обидно. Коль в кадре роль его исправно выполняет (пытается воплотить) существо бугристое и страшенное, на черта лысого, безусловно, похожее, но заведомо тупое. По определению. И, оперируя в кад­ре цитатами из Данте и Канта, видно за весту – ЗА кадром -не читал и даже после воплощения, не удосужится -в ручонки ни того, ни другого не возьмущего.

(ни один типаж, ни восточный, ни западный – до сих пор не совпал с внутреннем представлением МОЕГО Люцифера…)

***

…И что –  ну нельзя брать Гоголя и Чехова – и делать из них… простите…немыслимо что. Они ж в гробу переворачиваются от подобного рода интерБРЕДАций. Ну, возьми, напиши что-то новое  -и извращайся на здоровье, в духе времени и супер-современном стиле.

А то, подобно янкам – берут классический     ,всем   известный сюжет – и начинают досочинять, кусочничать – им-то всё равно, мифология ли, сказки, классика…

Словно берется дорогое платье, разрезается по швам, или вполне произвольно, затем кромсается в мелкие лоскутки, раздвигается и заполняется инородной, дешевой тканью до немыслимых раз­меров, до лоскутного одеяла. И, вроде бы, некоторые фрагменты узнаваемы – ан, нет, вещь загублена. И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ИНОЕ.

Мы хотя бы знали и   помним        сюжетную     линию. Но – младшие братья наши – обо всем поимели искаженное представление.

Творение. И растворение.

***

 

…сколько-нибудь значимый предмет искусства всегда мистичен по внутреннему посылу, ибо творится демиургом, в данном случае — всё равно, поэтом ли, живописцем ли. И, неся      на себе его энергию,  оно имеет странное переплетение с судьбой создателя, либо ведя, либо преследуя его по жизни.

 

Как черная вдова джокондо приводила к нервному срыву зрителей, не всех разумеется, а тоже сколь-нибудь творческих, типа Стендаля (впрочем, шалевшего и от архитектуры, если та не вписывалась в его внутреннее представление о гармонии.)

 

***

                              О неумолимости подтасовок:

 

Смущает некая ЗАКОНЧЕННОСТЬ сюжетной линии, со всеми её парадоксалъными поворотами.

…нам не дано предугадать… И не надо!

Или – дано ? и надо? Если на секундочку остановиться и вдуматься. В  мелькатне – сто раз мимо. И вдруг. Ужас рока:

ВЕДЬ ШАРФ ДУНКАН ЗАТЯНУЛСЯ ПЕТЛЕЙ НА ЕСЕНИНЕ.

(не глумись над женщиной. Тем паче, много старше тебя.)

 

И множество таких невероятных переплетений… Видимых и хорошо просматриваемых не в массовке, где пятаки и – гривны, а в личностях публичных, тех, что на виду ПРИ ЛЮБОМ РАСКЛАДЕ…

Можно выпустить кого-то из видимости, но вернувшись к объекту – нцать лет спустя с изумлением и трепетом заметить, как же, всё-таки, ружьё-то из первого акта его биографии…Мистицизм…Да и только.

 

***

 А мысли шли…

…Точно так же сумасшедшие гении, гипертрофируя собствен­ные сны, создают дикие полотна, суть собственных страхов и кошмаров.

Суть уродцев, бесконечных     выдвижных     развороченных ящичков (в которых, должно быть, ищут свою больную, потерянную, (проданную) душу…),развороченной плоти и конструкторности собираемого образа.

С некоторыми полотнами следовало бы стремглав бежать к психоаналитику, а не на экспозицию.

Всё, что может дать Бог человеку  – дар, талант. Это из области духовного. Которое после, переходя в матери­альное, делает пребывание человека на этой земле более разно­образным и,  что лицемерить, менее рутинным и голодным.

В своё время Дьявол дает только материальное, в обмен на духовное. Но зато много и сразу.

В чем, собственно, и отличие людей бездарных, но богатых, от людей одаренных и, как следствие,  внутренне благополучных…

Талантливым дается и приумножается.

Бездарным дается – но вычитается. Они постоянно платят то этим, то другим, ни сна, ни отдыха, в отсутствии души.

Зароешь талант  – и ничего-то не останется, и ничего-то не материализуется.

***

 

Однажды, в каком-то советско-немецко-фашистском фильме, немец­кий офицер, присутствуя при расстреле, вдруг посмотрел на свою правую руку – и стал пролизывать писчую мозоль среднего пальца…

Я была-у-див-ле-на, и мои симпатии переметнулись к нему.

…Поскольку и я тысячу раз, ВДРУГ, ни к месту, делала это движе­ние, ибо акварель ВЪЕДАЕТСЯ в морщинки, и нужно много и тщательно чистить щеткой, чтоб отмыть её…Но и это ещё не факт…

 

Искренно полагала: в творчестве интересен сам процесс созида­ния, РАБОТА   НАД ОБРАЗОМ.

И завершенная вещь-не прибавить, не убавить – обретая самостоятельность, отдаляется – и интересует в малой степени. Уходит. И внезапно, априори, мнение сторонней творческой личности: эн, нет, процесс – лишь промежуточное явление, тягостное и тянущее своей незавершенностью, побыстрее проскочив его и получив результат – вот истинная цель творчества.

Когда не ты работаешь над ним, а оно начинает работать на тебя… Отрабатывать твое время, потуги и материал, на него потраченные…

Может, то две полюсные позиции мужчины и женщины?.. (Интересно, к коим из двух категорий относимо Сотворение мира…)

Ты выкладываешься не просто так, ради собственного удовольст­вия, а ждешь отдачи, окупаемости творения. И сам процесс – он не был частью работы души,- а лишь позывом голодного чрева… Но! если б вдруг спустился Бог…

И прокалькулирует свое творение…и выдаст чек, что виясь опустится с заоблачной на зем­лю…Чек на культуру…

 

Все не лукавя признают, что лицедейство – бесовство. Или… лука­вят?

Большинство классических сюжетов основано на неинформированности главных персонажей.

Владей они оперативно информацией – и сюжет исчерпан… (Мушкетерам достаточно было б сбросить Констанции на пейджер мол,  опасайтесь появления белокурой дамы,  каким бы именем она не назвалась – и всё, конструкция романа  осыпается.

 

В данной ситуации, герои просто не успевают переработать море поступающей информации, но сюжеты в основном крутятся на недосказанности. Кто-то кого-то обманул, утаил       часть  правды, во время не предупредил – и пошло-поехало.

Обладай герой долей провидения – и ни один литературный роман не состоялся бы… Т.е., вся литература применима только к нам,  смертным, ТАМ, наверху, где все провидцы – интриги не работают, сюжет не развивается, мелодраму и паче – детектив – не сработаешь (не дадут. Опередят. Разоблачат.)

Это (заблуждаться) удел простых смертных. Боги начинают интриговать лишь в мифах, ибо авторство человека очевидно.

И в тех местах, где поведение и деяния Бога объясняются с точки зрения позиции человека – Библия сильно проигрывает.

Бог обретает черты (ревнителя, мстителя, карателя) ему не свойственные,  (?или, всё же, свойственные?.. может себе позволить? Наказать – то некому…)

Бесовством является сама мысль человеческая, что он творец и созидает. Под созиданием разумея перелицовку облика земли (как творения Божия) сообразно собственным кубическим поня­тиям.

***

Вообще, всякий кубизм и квадратура (даже вписанная в круг),не является формой божественной (вид макрокосма: шарики да СПИРАЛЬКИ).

Цивилизация, в каком бы стиле она не ваяла, далека от гармонии с окружающим ландшафтом, а стало быть, инородна и к божественному, творческому началу не имеет ни сколечко, ни граммулечки отношения.

Бесовством, под таким углом зрения, выступает всякая человеческая деятельность, где он, называя себя творцом и царем, элементарно не блюдет формы.

И архитектура – наиболее яркий представитель бесовского ук­лада.

(Замечено ведь – всякая тварь божия вызывает острое желание её потрогать,  погладить и потискать, ибо она гармонична. И даже зная о хищниках, что они хищны – сие нисколь не умаляет умильного созерцания (ибо и звереют-то они – исключительно в зверинцах, а не вдали от присутствия человеческого)(Звере­ет всё, что в силу обстоятельств вырвано из привычной среды. Человек тоже.)

 

То, что понаваяло племя людское благородства облику земли не прибавляет. И вряд ли планировки и грамадъё сойдут впоследствии за марсианские пейзажи.

Ежели от этой цивилизации останется один петергофский ансамбль – куда ни шло. Иные миры взрыднут о нас на плече истории.

А если сохранится лишь то, что видит средний обыватель из своего окна на втором этаже?..

 

Так и иные крупицы творчества.

Если сохранится одно-разъединственное полотно Босха… А приговор озвучат всему сообществу…То даже обидно.

Да…и автор тут же, осознав всю полноту ответственности и полномочий перед грядущим, засунул личностную амбициозность и “кушать хочется” куда подале -и стал ваять…согласно прейскуранту…доброе, светлое и вечное…

Но! если даже паразиты самозабвенно самовыражаются, засев в недрах некоего художника, чтоб пошевелить его руками и ногами, по отсутствии своих собственных…

То куда деваться целому дееспособному диаволу? С его взгля­дами и представлениями о мироздании.

Не в силу дурного вкуса, о, нет, скорее, напротив, а потому что у всякого лица должен быть затылок.(И у каждого фасада-зад.)

В данный момент, возвращаясь к “всеобщему бесовству”, творческая элита тем и занята. И ей пока не до великого и вечного.

Надо успеть потаскать золотого осла за хвост, дабы побольше насыпалось в лопату.

 

                                       О бесовстве…

 

С творческим человеком и вообще – то происходит какая – нибудь чертовщинка (даже не в формате – Гоголя – Булгакова – По и т. д…ни с такими величинами!)

…Ты случайно напишешь – оно случайно сбылось. Назвать сие бесовством –  вряд ли… Просто – творческий человек , по идее должен следить за словами, если они обладают подобной силой –  и не в плане банального  ”мысль материальна”,  что у всех набило оскому, а в конкретном бытовом, не макрокосмическом уровне – не снисходить до кликушества….  Всё –  таки,   пожалеть ради красного словца….

Вот  – и ещё один критерий творчества – если за всё твоё творчество с тобою не произошло ничего сверхестественного – то и грош цена такому творчеству – не трать чернила и бумагу. Не вымучивай окончания, привязывая одно слово к другому или мучительнейше выдавливая рифмы, словно пасту из конченного тюбика…

(а уж как должен следить за идеями!  учитывая невозделанную,  в большинстве своём читательскую почву.. где вкусы не привиты…Ты просто пошутил – а оно воспринялось всерьёз и культивировалось, хотя тех смыслов, что прочли в них горячие головы – ты и не имел вовсе…Не имел – а всё равно ответственен? Вроде бы…и пошли боже , в таком разе, умному писателю – умного читателя. А умному режиссеру  –  умного зрителя…)

 

***

Театр, несомненно, тоже бесовство .

На каком – то этапе вдруг понимаешь, что бутафория на сцене выглядит убедительнее, чем привезенная из Испании мраморная мебель…

Что фанерные колонны, обклеенные вафельными полотенцами и забрызганные аэрографом – действительно, более каррарский мрамор, чем в самой каменоломне….А иллюзия обмана – издалека – абсолютна…

Актерам свойственно привлекать внимание к собственной персоне мистицизмом игры в Булгакова. ..Он – сыграл того – другого – третьего персонажа из романа. Или полетал в гробу  – и умер года через два не от пьянства непробудного, что вы – а по мистическому предначертанию – за роль! На меньшее – никто никак не согласен!

***

Если поднажать – из бытия почти всякого человека можно накропать хоть одну какую –нибудь да новеллу… Но – не всегда роман…(  Если сюжета не набралось ни на то, ни на другое, можно считать – это житиё  лишено всякого смысла)

Есть настолько неинтересные объекты…например, совершенно случайный персонаж, пойманный автостопом, вдруг предлагает совершенно экшеновский сюжет, случившийся с ним – настолько необычный и настолько его потрясший, напрашивающийся на роман – ушёл в армию, а девушка – не дождалась – вот это – поворот, вот это – драма!

А ты помалкиваешь, ибо скажи ему, что tete-a-tete общалась с дьяволом, один раз – но не передаваемо – вот где сюжет и вот где драма! И драматичнее всего – на вопрос – чего же ты хочешь? Ответить – ничего… Ничего! Хотя желаний так много…..

И – попутчик от подобного поворота – всенеприменнейше выскочит из собственного автомобиля на полном ходу, почтя за неадекват.

***

Помнится, Бернард Шоу на вопрос, что для него предпочтительнее – ад  или рай, ответил – в раю хороший климат, тогда как в аду – общество.

Между климатом и обществом и я бы предпочла хорошее общество..

Ну, а ежели дьявол предпочитает людей талантливых, а бог – сирых и убогих, – то и здесь предпочтения очевидны  Искусство и должно – то быть эстетским – на то оно и искусство – насыщать эстетический голод в первую очередь и поднимать душу, если таковая в наличии,  порядком выше. Сирым и убогим – искусство не нужно в принципе, поелику те заняты исключительно заботами о хлебе насущном, как единственным родом занятий. А все остальное – культура, эстетика, философия – суть жиробешения. Не более…

А за возрастающей невостребованностью всякого рода изысков… – вообще усматривается резкое пополнение в полку сирых и убогих… В сравнительно недалёкие ”времена оны” – невежеством не было принято кичиться и оно не было столь воинствующим…

Мягкий климат – да, оно бы хорошо…но  полноценное общение на равных…куда как лучше.

 

Не будем – те далеко ходить – в каком – нибудь заштатном городишке – миллионнике – только тысяча – ходит в театры, та же тысяча – в консерваторию, филармонию, на выставки…Люди уже знают друг друга в лицо и кивают при встрече.

Что делают остальные девять сот тысяч,  друг друга в лицо не знающих… Может и впрямь – читают Эмануила Канта…? На кухне…

 

 

                               А ЧТО ВЫ ХОТЕЛИ…

 

Мне нравится вопрос: а что вы хотели сказать своими (книгой, стихами, картиной…достроим ассоциативный ряд: спектаклем…) Что хотела, я сказала.

У каждого автора есть свои книги. У каждой книги – свой чита­тель. Но все недоразумения происходят, когда читатели читают книги, им не предназначавшиеся.(Не всегда у умненьких и тонких книг такой же умненький и тонкий читатель.).

Или смотрят фильм не своего уровня.

Если  книга  непонятна, но имя автора в моде – таким вопросом не зада­ются, дабы не выказать невежество.

Но во всех других случаях: А что вы хотели?…

 

Я шугалась, коль мои бумагомараки попадали под раздел, под расчленёнку:

“А почему на твоем “древе познания ”висят одни огрызки?”

А сам – то ты как думаешь?

Или –  он идёт, добросовестно пытается найти хоть одно не надкушенное яблоко, считает все огрызки, а после говорит:

– Ну, хоть бы одно целое повесила!

Хотя, картинка куда как: вот дерево. Вот змий. Вот обглодки.

Чё щё на?

Разве есть для него в этой жизни что-то тайное?

Или, тоже ценитель, своего рода, разглядывает рисунок ^“Клетка^”, где меж ребер, на месте сердца, сидит слепой соловей. И – РЕКОМЕНДУЕТ:

-А одной точечки-не хватает.

-Какой?- не отсюда отвечаю я.

-Глазок нужен.

-Так им специально выкалывали, что 6 звонче пели,- напоминаю я.

 

Но, конечно, верх пилотажа, это:

 

 

 

ЖУРНАЛИСТИКА…

Гиблая тропа…

Чем отличается хороший журналист от плохого…

Хороший интервьюирует актера ли, знаменитость ли, или пишет статью таким образом, что читая, создается целостная картина фактов, событий, личности. И можно отсылать или ссылаться на статья, как на документ (чем вообще характеризуется публи­цистика, если ни этим?)

Что делает плохой:

он берет интервью, адаптирует услышанное ПОД СЕБЯ, себя такого каков он есть: тупой, приниженный, пошлый, похотливый, завистливый, неудачник,- в целом, личность серая и ничем не примечательная, но с амбициями и желанием   ПРОСЛЫТЬ.

Вот во всем этом перемешивает полученный материал и выбрыз­гивает инсинуацию на бумагу. Получается пасквиль.

Что бы сделал Пушкин после такой “статейки^и? прислал бы журна­люге секунданта.

И эта серость бы наверняка застрелила б гения. И этим бы вошёл в историю.

Отличительная черта папарацци: им не важно раскры­тие образа, ими движет самовыражение хоть за чей счет..

Каждый из них мечтает убить Пушкина. Или Лермонтова (лишь бы заплатили!) Поплясать на костях Есенина. А лучше пойти в “Англетер” и потуже придушить, а коли не получится – то хоть на ногах у того повиснуть, для груза.

Они в душе Дантесы, они в душе иуды…

И каждому из них не пропустить бы случая.

 

…в иных стихах (спектаклях, картинах, статьях) есть некий программный посыл, доля кликушества (бесовства в чистом виде.)

Три эпизода из личных ощущений!

 

 

                       КЛИКУШЕСТВО, КАК ТАКОВОЕ:

 

…много – много лет назад, будучи почти ребёнком, прочла статью, точнее – обрезалась глазами о заголовок: ^“В дальнейшем – Даль…”

Зловещий, ускользающий в перспективу смысл… Многоточие. Безысходность… Жуткое предзнаменование.

И точно. Самой статьи – то и не помню – лишь название. А человека нет, почти вскорости.

Эпизод второй:

Сибирь. Чужбина. И вдруг попадается на глаза цветное… фото? коллаж? Художественный изыск фотографа:

Лицо, до половины нормальное, а с центра и далее – растянуто и искажено через декоративное, ребристое стекло “метелица”… Будто чрез” О”- переход уходящая в небытиё натура(…одно лицо, твоё лицо, искажено в метаморфозах..)

Цой.

Гамма смутных предощущений. И привкус тот же самый… И за два года ДО финала, четко осознала: его уже нет, а смертный приговор – вот это фото…

 

Третий.

Недавний изыск местного журналиста. За год приблизительно ДО тиснуть статейку под заголовком: “Бодрова больше нет”.

А через год – действительно – больше нет. И-  у-пи-ва-ться собственным “пророчеством”.

Хотя налицо кликушество в чистом виде.

Хочешь, чтоб мечта сбылась – напиши её, четко, буковками на бу­маге.

Они любят “кричащие” заголовки…

И ради красного словца не пожалеют никого. Чтоб после, пост – фактумом, щеголять: а я был последним, кто довесил ему перед смертью.

Подержал табурет. Намылил веревку. Да мало ли…

А с актерами – так нельзя…

Точнее, с людьми, у кого, подобно счищенной коже на кончиках пальцев, зачищена вся оболочка и душа обнажена, и вылетает на раз.

Журналистика, в теперешнем её виде, безусловно – самое бесовс­кое ремесло.

Отсюда и творческая вороватость.

Ты – ПЫТАЕШЬСЯ бить меня…- моим же оружием!

Забывая при этом: – ЭТО МОЁ ОРУЖИЕ! и на твоей стороне оно ведет себя, как провокаторо в пользу автора).

…я слишком здесь,

сейчас и в этом,

чтоб – не сейчас,

не здесь,

в другом….

 

                            ЭПИЛОГ:

 

Ночь абсолютна. И вязка. Словно в желатине распустили черни­ла. А ещё точнее: печную сажу.

 

Сегодня мне приснились мыши, которых послали за камнями.

И хотя камней было много, все бегали, суетились и возвраща­лись с пустыми лапками.

И только две мышки, споткнувшись на камнях, догадались, взяли по камешку и побежали к Главному.

И тут же остальные, хотя, повторяю, вся земля была усыпана, потянулись лапками именно к этим двум и схватились за камешки со всех сторон.

Почему вас так много, а камня только два?- спросил Мышь.

Это наши камни! мы их принесли!- закричали все в один голос.

Странный сон…

Потому, что ТЕ – валялись…

А ЭТИ – уже были чьи-то… (?)

 

                                              13 ноября    2000- 06г.

 

 

©