Стоит только обозначить стены дома, да прихлопнуть их крышкой поверху, как извне начинает заползать всякая живность и обустраиваться по углам, отгораживаясь друг от друга перегородками и создавая миры-пузырики. По ночам сквозь выемки окон миры выпячиваются наружу выпуклыми разноцветными свечениями, а по утрам западают вовнутрь пустыми безжизненными безднами….

     ВальВанна не любит ночь, по ночам она бессильна, разнокалиберные окна слепят её взор разнузданностью своего сияния, на фоне которого движущиеся хаотично фигурки сплетаются в причудливый узор, неподвластный уму постороннего наблюдателя. То ли дело зарождающееся утро, когда инъекции солнца медленно впрыскиваются в податливую мглу и мгновенно разносятся по еще сонным артериям едва подрагивающего пространства. В это время особо привольно дышится, бодро шагается и в мельчайших деталях видятся все изъяны бытия.
      Вон груда бутылей из-под спирта и газировки, пересыпанная конфетными фантиками, еще хранит отпечатки пальцев малолетних отморозков с соседнего дома, а там – зверски обломанные цветы на клумбе НилПалны – надо бы сообщить ей, кто с вечера болтался поблизости со стаей стихийно реющей где попало мелюзги. Около маленькой кучки гавна ВальВанна замерла, моментально вкопавшись по щиколотку в землю – эти какашки она узнает среди многих – конечно, же это экскременты вонючей шавки со второго этажа, запах, консистенция, особо мерзкие завитки по бокам и в центре – это невозможно забыть, вынести немыслимо. ВальВанна душераздирающе вздохнула и, вытащив пакетик из кармана, брезгливо поморщилась и загребла зловонную кучку в серединку целлофанового мешочка. «Что ж! – смиренно вздохнула она про себя, – кто-то должен взять на себя эту непростую обязанность убирать чужое дерьмо, это зачтется, в конце концов, зато мир станет немного чище». Далее она шла медленней и более пристально озиралась по сторонам. Сломанная рейка на лавочке, Вовка-алкаш, безмятежно храпящий у мусорки, корявая нецензурщина на стенах садика, пестрые бумажные объявления, бесстыдно трепещущие на столбе, окурки под балконом квартиры № 47… –  хамство человеческое не имеет границ, оно множится и ширится, бороться с ним бессмысленно, но необходимо хоть кусочек мира сделать пригодным для комфортной  жизни нормальных людей…
      ВальВанна отломала рейку, воткнув её укоризненным штырём рядом с лавочкой, старательно и метко плюнула на Вовку, каллиграфическим почерком приписала рядом с матюками строгое замечание: «Падлы, сколько же можно! Где же совесть!», небрежно посдергивала и посбрасывала в грязь рекламки, притоптав их сверху каблучками изящно скроенных, но уже изрядно замызганных замшевых сапог, аккуратно собрала и сосчитала все окурки, после чего по одному закидала их в приоткрытое окошко квартиры № 47….
    Обогнув дом, она усталым шагом подошла к подъезду, медленно поднялась на второй этаж и, достав из кармашка пакетик с гавняшками, неторопливо-задумчивыми движениями размазала зловонное содержимое по полированной поверхности двери. «Гав-гав- визгливо затявкала собачонка по другую сторону проема. «Повякай мне ещё, сука – пробурчала ВальВанна и, победным флагом прицепив на загогулину дверной ручки опустошенный целлофан, устремилась вниз по лестнице к своей каморке, упакованной снаружи в золотисто-коричневый дермантин. Теперь можно принять душ и выпить чаю, наконец… Заслужила…
    Давненько уже торчит дом, вонзаясь макушкой в небо, и ветры его обдувают со всех сторон,  и дождик поплевывает свысока, и кошаки орошают ссаками со всех сторон… Дом, как дом, торчит и торчит, мало ли таких…

Были отчетливые очевидности, ради которых не стоило ворочать языком, типа “И снова дождь”, “А все-таки Ленка корова”, “Какая тоска – эта внешнеэкономическая коммуникация”… Иной раз сказать “Привет” было всё равно что садануть булыжником о ближайшее дерево – и лень, и все тело ломит от несуразности, и невнятно хочется вроде, а толку-то никакого – одно сотрясение воздуха и общественная девиация. Молчаливая я была девица, все больше безмолвствовала в кругу говорливых подруг, невнятными жестами отделывалась, да улыбками отпихивалась от досужей коммуникабельности. Мне “Здорово!” вопят, издалека помахивая конечностями – я лыбу чпок, ресничками хлоп, “Уффф!”, пронесло, далее топаю в тишине собственного неговорения.

А порой как прорвет, словно трещинка какая в большую дырень прорастает, и ширится и глубится в необозримой безграничности, и начинаю я лепетать чушь всякую несусветную – всю белиберду, по потайным карманчикам души распиханную, невпопад наружу повыплескиваю, да как-то вдруг и замолкну, ударившись об изумление собеседника… И снова – лыбу чпок, ресничками хлоп, невинно так плечиками пожму, ладошками перед лицом поведу, наваждение отряхивая: “Чур меня, фуу…” И вновь тишайшая благодать обезвреженного словоизвержения, и умирающие фразы, тихонько скворча, угасают в придорожных лужицах..

А ведь так хотелось тогда сказать что-нибудь. Поймать первого встречного и наговорить ему сотни две слов, громоздя одно на другое, сооружая на его голове шаткую пирамиду своего волнительного недоумения, а потом второго поймать, и третьего, десятого, сотого, тысячного мимопроходящего, мимопадающего во тьму ежеминутного забвения…  И поведать им всем, что я умру, и они умрут, и, наверно, есть бог, а, возможно, его нет, и не известно, что хуже…. и если он есть, то почему же…, а если же его нет, то как же… а у теток в автобусах невыносимо пустые лица, смиренно самодовольные, пугающие своим безразличным мертвенным покоем … а у бездомных собак такие заведомо виноватые глаза, когда они боком, поджимая хвост трусят по обочине дороги… и пока я брожу по улицам, я могла бы выучить все диалекты китайского, и сдать кандидатский минимум, и, влюбившись, переспать с полдюжиной парней, и, разлюбив, разочароваться, наконец, в любви и самоутвердиться в работе…  но так тошнотворно ничего не хочется, лишь бы отворились створки воздуха и высветился кусочек неба, стянутый пеленой облака…

А когда по утрам, вырождаешься из сна, порой не понимаешь где ты, словно бы нитки все поистерлись, прорехи зияют в пространстве и надо быстро наляпать заплатки, чтоб не выпасть изнутри НАРУЖУ. На обнаженную пустоту утра отчаянно натягиваешь вчерашние события, подмазывая щели смутными воспоминаниями, кое-как создаешь целостность времени, чтобы как-то идти дальше, опираясь на шаткие цели и призрачные ориентиры…

Я сейчас уже научилась общаться, в этом я стала дока: “Привет – я машу руками какой-нибудь неведомой тени – Однако, ну и погодка”….

Читать далее →

             Когда медленное течение жизни замирает, охлёстанное резким возгласом кого-то извне – кого-то, кто бродит, прячась в шелушащейся под ногами листве, шевелит чуткими ушками, испуская вовне ультразвуки, разбивающиеся о глухую броню непроницаемого неба, что бесшумно осыпается лоскутьями рвущихся облаков…
            Когда сгустившийся сумрак опутывает все явления бытия, растушевывая их контуры, пририсовывая причудливые тени строгим геометрическим фигурам торчащих из земли домов, превращая их в уродливых чудищ, жадно распахивающих пасти светящихся в темноте подъездов…
             Когда последний мультфильм испускает свой дух под сладкое посапывание самого стойкого из всех зрителей, облаченных в радужные пижамки, отплывающих на пиратских шхунах в райские земли непобедимых мутантов и неисчерпаемых киндер-сюрпризов…
Тогда мальчики нахлобучивают кепки, девочки чернят глазки, дамочки румянят щечки, дяденьки приглаживают волосики, дверки тихонько взвизгивают, машинки, фыркнув, отчаливают, цок-цок – каблучки постукивают. сдавленные смешки – ну, что, пошли!? лиц не разобрать – зато какие силуэты! ау, где ты?
Утихомирилось дневное шебушение,
Начинается ВЕЛИКОЕ БРОЖЕНИЕ…

– Привет.
–Привет.
– Ты чо?
– Ничо. А ты?
-И я. Пошли?
-Куда?
– Туда.
– Не-а.
– А чо?
-Ничо. Я не хочу и это всё.
– Тогда туда?
– Ну да?! Хотя… Пошли… Туда все ж не туда…
– Ага.

                      А на остановке куча народу толпилась в ожидании общественного транспорта, который уже часа два как принципиально не ходил ни в одном из имеющихся в наличии направлений. Весь транспорт бездыханным железом сгрудился на дворе автопарка, движущая сила его, состоящая из бесчисленных элементов живой природы, накачавшись пивом, свалила в разные концы сего города доживать драгоценные мгновенья, оставшиеся до начала следующего трудового дня. А люди бродили взад-вперед по остановке, греясь в лучах фонаря, исподтишка оглядывали случайных соседей, выискивая в близстоящих, близлежащих, и близ-непрерывно-ходящих телах признаки возможной совместимости и сокрушались о невозможности прочитать астрологический прогноз на грядущие пару часов своего существования. А вот и девчушка с русым хвостиком на макушке, сияя перламутровым блеском, теребит сигаретку, нарочито отрешенно таращась на проносящиеся мимо машины.
– Придут менты и меня посадят – Грустно прошептал ей на ушко тщедушный субъект, незаметно подкравшийся сзади. Печальный ботаник с чахлой грудью и усами, струящимися вдоль слюнявого рта.
– Что? – очи распахнулись, как плошки – молоко до краев, а посередке шоколада островки плавают.
– Вы такая юная – безнадежно покачал головой тот – Сколько – четырнадцать, пятнадцать?…
– Вот еще – манерно передернулась тоненьким телом, всунутым в самый центр мешковатого джинсового тряпья, перепоясанного всевозможными ремешками, по-женски прикусила нижнюю губу, подтверждая достоверность своих слов демонстративно презрительным прищуром глаз. – Мне восемнадцать. С половиной.
– Да? – оживился тот и деловито похлопал себя по бокам – Тогда, может, а…, скрасим одиночество друг друга в эту ветреную ночь…
– Да пошел ты.
– Да пошли лучше вместе… Всякого вкусненького накупим, шоколадок, мармеладок, пиццу закажем, посидим, поговорим, подружимся, может быть…
– С тараканами дружи, козел старый…
– Ай,яй,яй, какая грубиянка, ну ничего, тебе еще можно, это пройдет, просто молоденькая, ой какая молоденькая, а я думал, еще моложе, выглядишь – совсем девочка девочкой. А ты, кстати, девочка еще? – он суетливо потирал ладошки, поеживался, тревожно поглядывая по сторонам и с развязным подобострастием похихикивая.
             Девчонке тоскуется – раз, девчонка красуется – два, девчонка волнуется – три.
Фигурки, на месте замри! Стоп!
            Всё – проехали.