Архив рубрики: Новости

Алые аллеи (12-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

12-я серия

 

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

МАРИЯ

Слышь, Сергей Александрович…

(смотрит на Сергея)

Ты это… Сам запомни… И дружкам всем своим скажи. Чтобы даже не думали… С нами. Ни – с плечевыми. Ни – по вызову. Ни – на хатах. Понял, Серёжа? Нет для тебя и дружков твоих таких, как я. Дошло? Если не хочешь на тот свет загреметь. Не с трепаком, конечно. А – с той дрянью, что меня гробит нынче. А сколько таких сук, как я? Чёрт его знает. Не одна. Это уж – точно. Кто со зла мужиков косит. Кто – чтоб заработать успеть. Побольше… Кто – по дурости бабьей. Кто… Словом, даже не думай, Серёжа… На девок за бабки лезть. С женой живи. Одной. А если жены – мало… Так нормальных баб трахай. По – любви. А – не за бабки…

(поднимается со стула)

Ладненько… Что-то мне… Не дышится как-то… Пойду я… Всё успели снять? И не надо меня… Как это у вас называется? Замазывать… Когда по телику показывать будете… Пусть мужики с бабами видят… Меня… Настоящую… Слышат пусть… Мой голос. А – не какой-то… Лягушачий. Пусть… Пусть видят. И думают. Если – думалки остались…

 

МАРИЯ выдыхает воздух. Медленно выходит из жёлто-белого овала света. В оглушительной тишине проходит по павильону и, тяжело открыв массивную дверь, переступает порог.

 

НАТ. СТУПЕНЬКИ КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА медленно, как сомнамбула, спускается по ступенькам лестницы.

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

ОЛЕГ

Ну?

(смотрит на Сергея)

И что со всем этим мы будем делать? А, Серёж? Что молчишь? Ты со всей этой хренью собираешься завалиться в кабинет Трегубова?! Чтобы он нам всем по пятое число выдал?! Кто?! Кто всё это пустит в эфир?! Ты подумал?! Ты подумал – что потом будет?! Нас всех за это… Нас за это не просто за яйца подвесят! Нас просто всех закроют! Не студию, в смысле… Нас! Тебя. Меня. Верку. В тюрягу закроют! За пособничество! За то, что бешеную больную девку не схватили! Ментов не вызвали! Прямо – сюда! Чтобы прямо здесь её – в кандалы! И от людей живых – подальше! Хоть – куда!

 

ВЕРА

Мальчики, мальчики… Не ссорьтесь… Пожалуйста. Не надо ссориться. Надо просто подумать… Подумать – что со всем этим дальше делать… Да?

(помолчав)

О, Господи… И жалко её… И мерзко всё это… Кошмар – просто какой-то… И люди страдают… Она ведь не шутила… К чему ей шутить? Зачем? Вот сейчас… Сейчас выйдет отсюда… И снова поедет людей заражать… И как её остановить?! Чем?! Я слушала – что она говорит… И у меня самой всё внутри холодело… От ужаса…

(помолчав)

Нет… Ну, какой дурак это покажет? Трегубов?! Да – ни за что! Ни за какие коврижки! Чтоб его самого потом упекли! Студию закрыли! Лицензии лишили! Он что – идиот?!

 

СЕРГЕЙ

Короче, так…

(помолчав)

Никакой съёмки сегодня не было, ясно? Вас здесь тоже не было. Никогда. Вы ничего не видели и не слышали. Что делать с материалом… Я сам решу. Я. Один. Понятно? Я лично всё снял. Сам. Своими руками. Я потом найду – где это смонтировать. Убрать ваши голоса. Убрать из кадра Веру. И – прочее лишнее. А потом… Потом найду канал… Который захочет это показать. Это надо показать, Олег. Это нельзя не показать. Если мы это не покажем… То, возможно… Да, Вер… Возможно тогда пострадают десятки людей… Понимаете? Да, эта Мария не шутила. Сколько успеет, стольких и возьмёт с собой… И никто её не остановит… Никакие милиции… Изменит внешность… Переедет в другой город… И продолжит… Своё дело…

 

ОЛЕГ

Серёж, ты понимаешь – что несёшь?

(закашливается)

Или до тебя не доходит?! Канал он найдёт! Тебе такой канал найдут, что… Что лет пять будешь небо в клеточку видеть! Хочешь приключений на свою задницу?! Какого чёрта надо было вообще с этой психованной связываться?! Откуда она взялась?! Кто её привёл?!

 

ВЕРА

(тихо)

Я. Она позвонила. В редакцию молодёжных программ. Сказала, что видела их передачу. Про – СПИД. Помните, Олег Викторович, пару месяцев назад вышла? И хочет сказать несколько слов… Сказала, что хочет помочь людям… Не заболеть… Сказала, что знает – как не заболеть… Они там, в «молодёжке» как-то… Не знаю… Ничего не стали делать… Или просто забыли… А я… Я телефон этой девушки узнала… И сама ей перезвонила… И – вот… Она пришла…

 

ОЛЕГ

Так что сейчас-то будем делать?!

(смотрит на Сергея)

Что?!

 

СЕРГЕЙ

Сделай мне, пожалуйста, кофе, Вер…

(помолчав)

Только – покрепче…

 

ВЕРА

(опешив)

Что?

 

СЕРГЕЙ

Кофе… С одним кусочкам сахара… С одним, слышала?

(улыбнувшись)

А то я тебя уволю… Если – два кинешь… А если…

(смотрит на Олега)

И ты, Олежек… Если будешь орать на весь город… Я тебя тоже уволю… Пойдёшь вон… Свадьбы да офисные гулянки снимать…  Да выруби, наконец, этот чёртов свет!

 

Яркий жёлто-белый овал света медленно тухнет.

 

ИНТ. КВАРТИРА СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА медленно открывает металлическую дверь квартиры. Не зажигая света, вылезает из чёрных «балеток». Проходит по тёмному коридору. Пересекает гостиную. Зайдя в спальню, осторожно присаживается на большую двуспальную кровать. Всхлипывает. Глазами, полными слёз, смотрит на размытое, тусклое окно. Боком валится на подушку. Подтягивает на бордовое покрывало обе ноги. И замирает.

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ КУТУЗОВСКОГО ПРОСПЕКТА МОСКВЫ – ДЕНЬ

 

По проспекту, время от времени перестраиваясь, мчит чёрная BMW X6.

 

ИНТ. САЛОН BMW X6 – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(за рулём, про себя, тихо)

Толково отснялись…

(улыбается, про себя, тихо)

Посмотреть это чудо решило… Чем это я занимаюсь. Не кручу ли с девицами студийными? Не крутят ли со мной актриски всякие? Она ж… Ревнивая… По – самое не могу… Вон, в Питере, мне какой тарарам выдала… Чуть не пришибла… Потом, правда, отошла… Когда – поняла: никого и никогда у меня уже не будет… Кроме – одной вечно загорелой крымчаночки… С серебряным колечком – на пупке…

(помолчав, про себя, тихо)

Да нет… Уже не ревнует. Отревновала. А, может, точно… В Питер махнуть? Димыча напрягать не буду: пусть спокойно в своих хоромах на Васильевском косточки перед камином греет… Да на белом рояле лабает… Созвонюсь с Жориком Кравцовым… Если, конечно, он свою дачку в Комарово в божеский вид привёл…

(улыбается, про себя, тихо)

Рулить ей невтерпёж… А что? Пусть порулит… Права получит… К «бумеру» моему попривыкнет с недельку-другую… И – на Питер… С ветерком… Гнать, конечно, не дам… Естественно, никаких ночей… Утречком выкатим… К вечеру приедем… В нашу северную Пальмиру…

(помолчав, про себя, тихо)

А к совершеннолетию… И «тачку» подберём… А что? Хватит уже пассажирить да ножки об асфальт изнашивать… Дивные, милые ножки… Подросшие – кстати… Была мне макушкой – до середины груди… А нынче уже почти – под ключицу…

(улыбается, про себя, тихо)

Растёт моё чудо… И грудка чуть больше стала… Округлилась… Просто – неземная прелесть…

(смотрит в правое боковое стекло джипа, про себя, тихо)

Оп! Пусть вечером попищит… От – вожделенного восторга… Вот как она умеет так пищать? Тоненько-тоненько… С каким-то – завыванием даже… Пару раз пищалка из завываний даже в рычалку переходила… Утробную-хищную – какую-то… Из – самого животика…

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ КУТУЗОВСКОГО ПРОСПЕКТА МОСКВЫ – ДЕНЬ

 

Чёрная BMW X6 в три ловких движения перестраивается из крайней левой в крайнюю правую полосу и тормозит у тротуара. Из машины вылезает СЕРГЕЙ и, пробравшись сквозь полноводную людскую реку, ныряет в чрево ресторана.

 

ИНТ. КВАРТИРА СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА медленно заходит в ванную. Смотрит на своё отражение в зеркале: спутанные угольно-чёрные волосы; заплаканное, чуть припухшее загорелое лицо; испуганные глаза. Не переставая смотреть в зеркало, поворачивает синий кран ванной. Включает душ. И, не раздеваясь, становится под холодные обильные струи.

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, стоя перед закрытой дверью квартиры, пытает провернуть ключ в скважине нижнего замка.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Что за – чёрт?

(крутит ключ по часовой стрелке)

Так. Сейчас – закрыл…

(крутит ключ против часовой стрелки)

Открыл…

(вставляет другой ключ в верхний замок)

И этот… Ничего не пойму… Двери, что ли, это чудо забыло запереть?

 

СЕРГЕЙ нажимает на ручку нижнего замка, и дверь неожиданно открывается.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Оп-паньки… И вторая дверь – настежь…

(прислушивается, про себя, тихо)

А, может, кто залез? Сдуру… Красть-то нечего… Разве что «плазму» метровую со стены стырить… Да кожаный диван с холодильником уволочь…

 

СЕРГЕЙ осторожно входит в прихожую и закрывает обе двери на замки.

 

СЕРГЕЙ

Жасминка!

(прислушивается к звукам квартиры, тихо, про себя)

Что за – дела? Ничего не пойму…

 

СЕРГЕЙ осторожно ставит тёмно-вишнёвый кожаный портфель и нагруженный цветной полиэтиленовый пакет на коричневый коридорный пуф. Вылезает из туфель. И внезапно слышит какие-то булькающие звуки. Крутит головой. Тихо приоткрывает дверь ванной. ЖАСМИНКА – в чёрном от воды джинсовом костюме, мокрой майке, спутанными, прилипшему к лицу волосами – сидит в ванне под струями душа и рыдает.

 

СЕРГЕЙ

(выключает душ и нагибается над ванной)

Так… Душа моя… Вылезаем…

(поднимает Жасминку и осторожно сажает на край ванны)

Ты – что, родная? Клюкнула где? Или тема новая пошла: в одёжке душиться? Давай-ка… Всё мокрое – с себя…

 

ЖАСМИНКА громко всхлипывает и, испустив длинный воющий вопль, снова заходится рыданьями.

 

СЕРГЕЙ

(испуганно)

Родная? Ты – что?

(трясёт Жасминку)

Что случилось-то? Что произошло? Ты меня видишь?! Это – я! Твой Серёжа! Твой муж!

 

ЖАСМИНКА

(отчаянно, сквозь рыдания)

Она! Я! По… Му… Чему! Бо! Я!

 

СЕРГЕЙ

(крепко прижав Жасминку к себе)

Успокойся… Не надо, родная… Это – я… Твой Серёжа… Я – с тобой… Мы – вместе… Я тебе привёз суши… Ты же любишь суши?

 

ЖАСМИНКА безумными, бешеными глазами смотрит на СЕРГЕЯ. И вдруг, присев, издаёт такой нечеловеческий, страшный, воющий вопль, что СЕРГЕЙ невольно разжимает руки. ЖАСМИНКА медленно оседает на кафельный, чёрно-красный пол ванной и замирает.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

О, Господи…

 

СЕРГЕЙ, глядя на ЖАСМИНКУ, достаёт из внутреннего кармана куртки смартфон и быстро набирает номер.

 

СЕРГЕЙ

(в смартфон, быстро, тихо)

Женька? Ты – на работе? Нет? А – где? В Сокольниках? Женечка, дорогой, я тебя умоляю: перенеси всё на потом. И мигом – ко мне. Домой. Да, на – Вернадского. Мигом, Женька. Да, случилось. С женой. Не знаю – что. Не знаю, Жень. Припадок. Не истерика, нет… Что-то – похуже. Больше, чем истерика. Да, серьёзно. Очень серьёзно. Никогда такого не было. У меня просто кровь заледенела. Так заорала, что я… Как – зверь, заорала… С воем… Каким-то – утробным, животным, жутким… И без чувств свалилась. В ванной…

(слушает)

Не знаю, Женя. Ничего не знаю. Я тебя жду. Не дай Бог что – с Жасминкой… И мне не жить… Жду. Когда? Понял. Жду.

 

СЕРГЕЙ суёт смартфон в карман куртки. Осторожно поднимает ЖАСМИНКУ с кафеля ванной. Толкнув ногой дверь, выходит в коридор. Аккуратно, придерживая рукой голову ЖАСМИНКИ, протискивается в гостиную и медленно опускает девушку на чёрный кожаный диван. Прикладывает указательный палец к сонной артерии ЖАСМИНКИ и вплотную приближает лицо к полуоткрытым губам девушки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Пульсация есть… Слабая – правда… Но – есть… Дышит, слава Богу…

(смотрит на Жасминку, про себя, тихо)

Так. Надо её…

 

СЕРГЕЙ аккуратно стягивает с ЖАСМИНКИ мокрую одежду: носочки, джинсы, куртку, майку, бюстгальтер, трусики. Промокает большим носовым платком влажное лицо девушки. Дотягивается до сложенного на спинке дивана клетчатого пледа и, широко взмахнув руками, укрывает ЖАСМИНКУ. Не громко тренькает дверной звонок.

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ открывает входную дверь.

 

ЖЕНЯ

(удивлённо)

Тю. Ты-то чего – весь белый?

 

ИНТ. ПРИХОЖАЯ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Проходи… Проходи, дорогой…

 

ЖЕНЯ

(не сводя взгляда с лица Сергея, заходит в прихожую)

Ты-то сам – как? Чего – бледный такой? Перетрухал малость?

 

СЕРГЕЙ

Не разувайся. Так проходи.

(машет головой)

В комнате – она. На диване.

 

ЖЕНЯ

Сначала – руки.

(щёлкает выключателем и заходит в ванную)

Кофеёк мне сделай, Серёж. Покрепче. А то я чуток коньячку пригубил…

(моет руки)

И сам не психуй. Всё будет хорошо. Держи себя в руках. Так сделаешь кофеёк?

 

СЕРГЕЙ

(поморгав)

Кофе? Да. Конечно. Сейчас.

 

ЖЕНЯ

(выходя из ванной)

Ну? Где – твоя болезная?

 

СЕРГЕЙ

(открывает дверь гостиной, тихо)

На сонной пульс есть… Дыхание – тоже…

 

ЖЕНЯ и СЕРГЕЙ входят в гостиную.

 

ЖЕНЯ

А где же – жена? Ты говорил: жене плохо стало…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Жасминку, тихо)

А она есть жена.

(помолчав, тихо)

Я у неё – первый… И – мужчина… И – муж…

(помолчав, тихо)

А она для меня – жена… Да – не первая… Но – последняя.

 

ЖЕНЯ

(внимательно смотрит на Сергея)

Да-а-а, Серёж… Видать, ты до сих пор… Ни черта… Не понял…

(присаживается на край дивана)

Эй, малышка…

(аккуратно приподнимает веки Жасминки, тихо)

Зрачки реагируют…

(большим и указательным пальцами слегка зажимает правое запястье Жасминки)

Пульс – равномерный… Аритмии, тахикардии нет…

(смотрит на Сергея)

Спит.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

То есть? Как – спит?

 

ЖЕНЯ

Так. Молча. Глубокий сон. Ну-ка, Серёж, из прихожей мой саквояж притащи… Измерим давление. Послушаем тоны.

(смотрит на лицо Жасминки)

Проснётся – уточним неврологический статус: по рефлексам и прочему…

 

СЕРГЕЙ бесшумно выходит из гостиной и спустя несколько секунд возвращается. ЖЕНЯ достаёт из тёмно-рыжего саквояжа тонометр и стетоскоп.

 

ЖЕНЯ

(прикладывая кругляш стетоскопа к груди Жасминки)

Чего это она у тебя – голая? Любовью, что ли, занимались?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ага. Любовью. Сидела во всей одёжке в ванне. Под – душем ледяным. И выла. Жутко. У меня аж мороз по коже пошёл…

 

ЖЕНЯ

Нет, тоны – отчётливые… Наполненные… Лёгкие – чистые. А чего такая – чёрненькая? Мулатка – что ли? Или негритоских кровей? Или ты её в каком Таиланде прокоптил? По – самое не могу. Подай-ка тонометр.

(аккуратно надевает манжету на руку Жасминки)

А мне, между прочим, кто-то кофеёк обещал…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Да, Жень. Сейчас. Сейчас сделаю. Покрепче?

 

ЖЕНЯ, работая грушей тонометра, кивает. СЕРГЕЙ осторожно  выходит из гостиной. На кухне насыпает в большую серебристую турку несколько ложек молотого кофе, заливает водой и, включив малую горелку, ставит на огонь. Открывает и закрывает холодильник. Из встроенного бара достаёт бутылку «Hennessy» и два пузатых бокала. Деревянной палочкой помешивает кофе. Разливает по бокалам коньяк.

 

ЖЕНЯ

(входя на кухню)

Чуть понижено. Сто – на шестьдесят. Ничего страшного. Проснётся, глотнёт кофейку и всё придёт в норму. Ну, муж? Давай-ка. Рассказывай. Всё – по порядку.

(берёт бокал и залпом выпивает)

Что тут у вас случилось? Поскандалили? Девчонка взбрыкнула? Или – что? Честно – только, Серёж. Без игрищ.

(закуривает)

На кой тебе – эта соплячка? Совсем на старости лет сбрендил?

(выдыхает дым)

Мужику – шестой десяток, а он… Школьниц себе в койку тащит… Ничего, я вижу, тебе в ум не идёт…

(помолчав, тихо)

И эту девчонку решил угробить?

 

СЕРГЕЙ

(разливает по чашкам кофе, тихо)

Не городи ерунды, Жень…

(садится на табурет)

Ты мне что тогда наказал? Не помнишь? С бабами, сказал, завязывай. Кончились они, мол, для меня. И – всё такое прочее…

(залпом выпивает коньяк)

Ну, вот… Я и завязал. Навсегда. Нет для меня больше никаких баб. Нет и не будет, Женька. А есть…

(закуривает)

А есть только это божественное создание… Да-да, Жень. Не смейся. Может, вся моя жизнь была только репетицией этой встречи…

(помолчав)

Я и сам не ожидал… Что – полюблю. Да, Женька, именно полюблю. Что эта загорелая дево… Нет, не девочка – женщина… Что эта юная женщина застит всю мою жизнь… И жизнь наполнится новым смыслом… Наполнится такими восхитительными, волшебными чувствами, которых во мне никогда не было… Никогда и ни с кем, понимаешь?

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Слушай-ка, Серёж… Всё это, конечно, – чудесно… Чувства, новые смыслы, любови…

(помолчав)

Сколько – ей? Лет двадцать? Не больше?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Семнадцать. Восемнадцатый пошёл. Только школу закончила…

 

ЖЕНЯ

Очень мило. Восемнадцатый пошёл. А – тебе? Шестой десяток, Серёженька. Через несколько лет седьмой десяток пойдёт. А любови твоей четвертак стукнет. Только. И что она в свой четвертак с тобой будет делать? Со – старпером. Когда ты сможешь ей – ну, дай Бог, пару-тройку раз в месяц – палку кинуть… И то – хилую. Ты об этом подумал, Серёж? Или опять только яйцами думаешь? Пока – не засохли. Школу закончила…

(разливает коньяк по бокалам)

А я тебе скажу: что она будет с тобой делать, Серёжа. Пошлёт тебя к чёртовой матери. И к какому молодцу пришвартуется. А, может, и ещё – веселее: тебя, богатенького да умненького не бросит, но на сторону бегать начнёт. Или – во много сторон. Так, для – тела… А, может, и – для души. Тебе, Серёж, свинарник нужен? Инсульт? Инфаркт?

(залпом выпивает коньяк)

Я за свою практику… За двадцать пять лет – в профессии насмотрелся на таких… Седина – в бороду, бес – в ребро… Из мужика уже песочек сыплется, а ему девочку подавай… Эта девочка через пару лет его обдирает, как липку… Квартиры, «тачки», денежку на себя оформляет… И – адье, любимый… Аривидерчи. Да – гуд бай. Ты этого хочешь, Серёж? Этого?!

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Не ори, Евгений Станиславович.

(помолчав)

Я хочу… С этой женщиной… Прожить… Сколько – мне осталось…

(помолчав)

А она… Нет, Женя… Жасминка никогда этого не сделает… Никогда. В том-то и дело, Жень, что… Не нужны ей ни мои деньги, ни «тачка», ни квартира… Ничего ей этого не надобно, Женечка… Ничего…

 

ЖЕНЯ

(с ухмылкой)

А что – надобно? Твой – член полувековой, что ли?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я. Весь. Целиком. Нет, даже не – я. Мы. Единое. Целое. Неделимое.

(помолчав)

Мы – вместе почти три года… И она мне ни разу ни в чём не соврала. Ни – в чём, Жень. Никогда. Даже – в мелочах. Даже – самую малость. Она просто не способна на ложь, понимаешь? Забыл – чем занимаюсь? Враньё в кадре и в жизни на раз чую. Мигом. Даже – до того, как только кто-то соберётся соврать.

(помолчав)

И никаких расчётов в ней нет… И никогда не было… Она меня вообще толком не знала, когда со мной из Крыма в Сочи махнула… Из Сочей – в Питер…

(улыбается)

А когда в Феодосии расписывались, чуть сознание не потеряла… От – волнения… Какие, к чёрту, – расчёты, Жень? Я что – миллиардер какой? Рокфеллер? Шейх саудовский?

 

ЖЕНЯ

Кстати, Серёж… Ты сказал: в ЗАГСе чуть сознание не потеряла… И – этот обморок… У ней, вообще, со здоровьем-то – как? Есть проблемы? С наследственностью – что? В роду алкашей, психов, эпилептиков не было?

 

СЕРГЕЙ

(пожимает плечами)

Вроде – нет… Не знаю… Не выяснял… А – что?

 

ЖЕНЯ

(закуривает)

А то, что обмороки на пустом месте не бывают, Серёж. Анемии у неё, вроде, нет… Слизистые – розовые, ногти не слоятся, кожный покров не шелушится, волосы не лезут… Тощая, правда. Ты что: её не кормишь? Или она сама сидит на воде с сухарями: фигуру блюдёт?

 

СЕРГЕЙ

Ха! Не кормишь… Да она за один присест может столько уговорить, сколько мы с тобой вдвоём за неделю не сожрём… Не кормишь…

 

ЖЕНЯ

(стряхивает пепел в блюдце)

Открой окно, Серёж…

(помолчав)

Это – хорошо. Значит, метаболизм – в норме… Желудочно-кишечный – а порядке…

(Сергей открывает створку стеклопакета)

Хороший обмен веществ… Но биохимию надо сделать… Обязательно. На сахар, на гормоны кровь сдать… А лучше, Серёж, на пару неделек в стационар лечь… И прогнать девчонку по полной: кардиограмма, томография, энцефалограмма, узи, прочее… Хочешь: переговорю с Лёвой Лавровым? Он положит. В свою неврологию. Прогонит твою зазнобу. По – всем кабинетам. Будем, хотя бы, знать. Причину. А, может, и устраним.

(помолчав)

А раньше… Раньше было нечто подобное? Неадекватности, обмороки, сумеречные состояния, потери сознания и прочие отключки…

 

СЕРГЕЙ

(помолчав)

Да. Было. В первый же раз. В Феодосии – ещё. На пляже. Затряслась вся. Заорала на весь Крым. И без чувств свалилась. Я её полчаса водичкой отливал. Морской. Тоже перепугался. По – самое не могу.

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Вот – так, без причины? Шли по пляжу и вся эта карусель началась? Ни с того, ни с сего?

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Ну, как – без причины? Увлёкся я, видать… Такую камасутру мы с ней в тот вечерок забабахали, что индусы отдыхают… Часа три кувыркались… А я, к тому ж… Первый мужик у неё был… Представляешь – первый? До меня – никого… Вот, видать, и сломалась чуток…

 

ЖЕНЯ

А, нет… Такие дела бывают… Когда один оргазм – за другим… По – нарастающей…

(улыбается)

К тому же – в первый раз… Да – с таким лосем сохатым… Хорошо, что хоть не померла… Под – тобой…

 

СЕРГЕЙ

А больше… Больше – нет… Ни обмороков, ни каких других жутей не было… Ныряла со мной… На глубину приличную… И на куполе десанта раз с «восьмёрки» сиганули… В тандеме – правда… Да и любились… Не часами – иногда… Сутками… И никогда – ничего такого…

 

В квартире что-то стукает. СЕРГЕЙ и ЖЕНЯ поворачивают головы и видят, как голенькая ЖАСМИНКА медленно выходит из гостиной и, прошлёпав босыми ногами по ламинату коридора, скрывается в прихожей. Скрипит дверь туалета.

 

ЖЕНЯ

Она – что? Всегда голая по дому шастает? Нудистка, что ли? Или – бесстыжая такая?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Иногда. Когда – жарко. Или – лень одеваться. Купальников, ночнушек, кстати, тоже не признаёт. Дитя природы.

(помолчав)

Нет, Жень… Не на письки с сиськами я повёлся…

(закуривает)

Хочешь верь, хочешь – нет, но… Полюбили мы друг друга, Жень… Понимаешь: по-лю-би-ли?

 

ЖЕНЯ

(улыбается)

Да, я понял-понял, Серёж… Не – слепой… Вижу…

(смотрит на Сергея)

У тебя даже лицо меняется… Когда – о своей зазнобе говоришь… И помолодел, чертяка… На – годков пятнадцать… Полтинник тебе точно никто не даст…

(смотрит на часы)

Давай-ка – на посошок, Серёжа… И я поеду… Оклемалась твоя и – слава Богу… Я с Лёвой переговорю… И отзвоню тебе сразу… А ты супружницу свою юную настрой: мол, надо недельку-другую на себя потратить… Да обследоваться… Во избежание рецидивов или чего похуже… Да, Серёж? Со здоровьем не шутят…

 

В прихожей стукает дверь туалета. ЖАСМИНКА, зевая на ходу, прошлёпывает по коридору и скрывается в гостиной.

 

ЖЕНЯ

(поворачивает голову)

Нет, ну… Фигурка, конечно, – классная… Попка, ножки, грудка… Чуток подрастёт – вообще…

(смотрит на Сергея)

Последнюю голову потеряешь…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Она деток захотела… Родить хочет… Представляешь, Жень? Деток мне наделать хочет…

 

ЖЕНЯ

А что?

(улыбается)

И наделайте… Пока она – молодая… Пока ты – в силе мужицкой…

 

Дверь кухни вдруг медленно открывается, и на пороге –

босиком, в длинной оранжевой маечке – застывает ЖАСМИНКА.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я пить хочу…

 

СЕРГЕЙ

(вставая из-за стола)

Может – кофе, родная?

(Жасминка, пожав плечами, смотрит на Женю)

Познакомься, душа моя: Соколов Евгений Станиславович. Врач. Мой друг. Давний друг.

 

ЖЕНЯ

(чуть приподнявшись с табурета, кивает)

Женя. Просто – Женя.

 

СЕРГЕЙ

(подвигает табурет)

Садись, родная… К кофе – что будешь? Сыр? Конфетки? Суши я прикупил сегодня… Ты же любишь суши, да?

 

ЖАСМИНКА

(отрицательно машет головой)

Ничего. Я пить хочу.

 

ЖЕНЯ

(смотрит на Сергея)

Может – коньячку?

(слегка улыбается)

На – брудершафт. Чуток, да? Хороший коньячок с кофе – божественный эликсир.

 

ЖАСМИНКА

Вы… Вы – Женя? Правильно? Ты – врач?

(смотрит на Сергея)

Какой – врач? Зачем нам – врач? Серёжа? Я не пони…

(замирает)

Ой… Я вспомнила… Господи… Эта девушка… Мария… Боже…

(блестит глазами)

Серёжа… Как же она… Она же… Она же умирает… И никто… Ни врачи… Ни ты… Что – вот так она и умрёт? И никто ничего не сможет…

 

СЕРГЕЙ

(снимает с плиты турку)

Это – актриса, душа моя.

(наливает в большую красную чашку дымящийся кофе)

Пей, родная. Мигом проснёшься.

 

ЖАСМИНКА

(не шевелясь)

Как – актриса? Какая – актриса?

 

СЕРГЕЙ

Никифорова. Татьяна Никифорова. Профессиональная актриса. Театра и кино. Работала в провинции где-то… В Саратове – вроде. Снималась иногда. В эпизодах. В Москве – полгода. Никто её пока не знает. Но скоро узнают. Талантливая девочка. Да, душа моя? Ты же поверила? Поверила ей?

(улыбается)

Пей кофе. Только – осторожно. Горячий.

 

ЖАСМИНКА

(смотрит на Женю)

Я не поняла…

(смотрит на Сергея)

Эта Мария – актриса? Это всё было понарошку? Не взаправду? Она – не больна? Не умирает?

 

СЕРГЕЙ

(наливает в чашку Жасминки несколько капель коньяку)

Вот… Пей, душа моя… Сразу кровушка заиграет…

(улыбается)

Да, родная… Актриса… Хорошая – кстати… Текст, что я написал, под себя адаптировала… Под – свою органику… Под – свою психофизику… Импровизировала даже… Вошла в роль, словом… И да…

(помолчав)

Прожила эту Марию… Как свою жизнь, прожила… Без дублей весь короткий метр отсняли… За – одну смену…

 

ЖАСМИНКА

(медленно выдыхает)

Серёжа… О, Господи… А я… Я же поверила… Я от ужаса… От ужаса всего этого… Я чуть с ума не сошла… От кошмара этого… Как – ребёночка её убить хотели… Как – из машины выбросили… Как – болела она… Как…

(закрывает руками лицо)

Боже…

 

ЖЕНЯ

(смотрит на Жасминку)

Голова не кружится, милая? Не тошнит? Слабости нет?

(смотрит на Сергея)

Давай-ка… Кофе допивай, девонька… И мы тебе давление поме…

 

ЖАСМИНКА

(открывает влажное лицо)

Это – правда, Серёж? Она – актриса? И вы снимали кино? Она – не Мария? Точно – не Мария?

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

Точно. Актриса. И абсолютно здоровая. И помирать не собирается. Но ребятки мои… Ни Вера, ни Олежек ничего не знали… Не сказал я им ничего… Иначе бы… Всё насмарку пошло… Знал только я… И актриса – конечно…

(помолчав)

Поэтому тоже поверили… Включились в тему… И невольно подыграли героине…

(смотрит на Женю)

Да, иногда приходится и так работать… Чтобы потом зритель забыл про орешки, колу, чипсы, пиво и прочее… Чем – телик запивают… Дома, на мягком диване… Волновать людей надо… Чувства в них пробуждать… Человеческие: сострадание, доброту, отвагу, нежность, бескорыстие… А не пичкать круглосуточно мылом: банным, хозяйственным да туалетным…

 

ЖАСМИНКА

(виновато, тихо)

А я поверила… Каждому слову этой Марии поверила… И, да… Переживала за неё… Очень… Очень-очень… Так больно и страшно за неё было, что… Что я даже дышать под конец не могла… От – ужаса…

(помолчав)

А это всё ты придумал…

(улыбается)

Какая я – дурочка… Я – дурочка наивная, а ты… А ты, Серёж… Ты просто… Ты просто – гений, родной… Точно – гений…

 

ЖЕНЯ

(тяжело поднимается с табурета)

Серёж… Ну, я покатил… Мерси за коньяк с кофе…

(смотрит на часы)

У-у-у-у… Пятый час – уже…

 

СЕРГЕЙ

(встаёт)

Погоди, Жень… Сейчас «тачку» вызову и покатишь… Куда тебе – за руль? Подшофе…

 

ЖЕНЯ

(улыбается)

Серёж, Лизка моя джипярой рулит… Она ж у меня – и жнец, и швец, и на дуде игрец… Не суетись.

(смотрит на Жасминку)

Мы тут, малышка… Пока ты спала… Пошептались кое о чём с Серёжей… Ты уж мужу не перечь, красотка, да? А как он скажет, так и сделай… Ради – себя… Ради – семьи вашей… Это я тебе, как врач, говорю… Как – друг Серёги… Как он скажет, так и сделай. Да, милая?

 

ЖАСМИНКА

(смотрит на Сергея)

Я не пере…

(смотрит на Женю)

Пошептались? О чём пошептались? Что такого Серёжа скажет?

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Серёж, проводи меня…

 

НАТ. ДВОР ДОМА СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ закуривает и видит, как во двор дома медленно въезжает чёрный «мерседесовский» джип.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Жень… Спасибо – тебе… Если бы не ты…

 

ЖЕНЯ

Слушай, гений…

(смотрит Сергею в глаза, тихо)

Береги эту девочку… У неё психика только-только твердеть начинает… Не ставь на ней свои дурацкие эксперименты… Видишь: чем твои опыты обернулись?

 

СЕРГЕЙ

Погоди… Ты думаешь, что… Вся эта карусель из-за моего короткого метра закрутилась? Что Жасминка… Что она…

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Вот ты – умный мужик, Серёж… А иногда такое творишь, что хоть святых выноси… Опыты свои на актёрах ставь, а не на девчонках сопливых…

(помолчав)

Не знаю – что ты там нагородил на своих съёмках… Но раз у жёнки твоей крышу приподняло конкретно… Видать, не хило нагородил… Что малышку до обморока довёл… Хорошо, что сама оклемалась… А в следующий раз так может закоротить извилины, что не выкарабкается… Ни – сама, ни – со мной, ни – со всем Минздравом… Понял, гений? Будешь потом себе локотки кусать… Да поздно будет… Что онемел? Дошло?

(хлопает Сергея пухлой ладонью по плечу)

Отзвони мне, как с женой переговоришь. Бывай.

 

ЖЕНЯ залезает в подъехавший к подъезду джип. СЕРГЕЙ провожает взглядом выезжающий со двора «Мерседес» и осторожно тушит окурок о край металлической урны.

 

ИНТ. КУХНЯ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ осторожно заходит на кухню и видит, как ЖАСМИНКА ловко запихивает противень с бутербродами в духовку газовой плиты.

 

ЖАСМИНКА

(оборачиваясь, весело)

Серёжик, я решила нам бутриков запечь! Вкусненьких! Одни бутрики – с красной рыбкой и сыром, другие – с курочкой и…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Ещё клюкнула?

 

ЖАСМИНКА

(весело)

Ага! А что: вам одним клюкать? Я – чуточку, Серёжик…

(быстро вытирает руки цветным полотенцем и обнимает Сергея)

Когда ж… Когда ребёночек во мне будет… Тогда ж нельзя будет клюкать… Ни – капельки…

(помолчав)

Серёж… Ты только не ругайся… Хорошо? Да? Не будешь ругаться?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Тебе Женька не понравился?

(пожимает плечами)

Ну, да… Не любишь ты лечиться… И врачей не любишь…

(целует Жасминку в висок)

Но он – мой друг… Давний друг… Лет двадцать пять дружим… И – толковый врач… К тому же…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Нет, Серёж. Не – это.

(помолчав, тихо)

Я поняла. Я поняла – кем хочу стать.

(помолчав, тихо)

Я хочу стать актрисой. Вот.

 

СЕРГЕЙ

(оторопев)

Кем? Кем ты хочешь стать?!

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Актрисой… Ты не думай, Серёж… У меня получится… Я… Я, когда ты про эту Марию сказал…

(помолчав)

Ну, не знаю – что во мне случилось… Это же… Это же – так здорово проживать чьи-то жизни… Как – свои… И тебе верят… Так верят, что во мне мороз пошёл… Всё внутри заледенело… Так я поверила… Так поверила, что…

 

Мобильный телефон СЕРГЕЯ играет Моцартом.

 

СЕРГЕЙ

(в телефон, тихо)

Да. Да, Женька. Что?

(смотрит на Жасминку)

Нет, всё – нормально. Да. Оклемалась. Коньяку ещё клюкнула… Ага…

 

ГОЛОС ЖЕНИ

(в телефонной трубке)

Значицца, так, Серёж: с Лёвой я переговорил. Завтра чтоб со своей бесстыжей африканкой был в клинике. К девяти. Но – не в приёмном, а сразу поднимаетесь на третий этаж пятого корпуса, во вторую неврологию. Лёва лично твою красотку посмотрит и положит. И лечащим у неё будет. На – всё время. Не опаздывайте только… А то у него потом – обход. Часа три зря промаетесь. Понял меня?

 

СЕРГЕЙ

(глядя на Жасминку, в телефон, тихо)

Да, Жень. Ясно. Понял. Ты думаешь, что обязательно нужно…

 

ГОЛОС ЖЕНИ

(в телефонной трубке)

Я не думаю. Я договорился с Лёвой. И не дури мне голову. Если – не хочешь угробить малышку. К тому ж и рожать собралась… Или уже – залетевшая? А, Серёж? Может, на этом фоне и все эти дела начались?

 

СЕРГЕЙ

(глядя на Жасминку, в телефон, тихо)

Нет, Женя, нет… Пока только – в планах…

(помолчав, тихо)

Хорошо. Мы будем. Спасибо – тебе.

 

ГОЛОС ЖЕНИ

(в телефонной трубке, весело)

Грошей-то хватит отдельный бокс оплатить? Чтоб твою малыху в общую палату, на шесть коек не…

 

СЕРГЕЙ

(в телефон)

Ну, откуда – у меня гроши? У тебя займу.

 

ГОЛОС ЖЕНИ

(в телефонной трубке, хохоча)

Ну, бывай. Не забудь. К девяти. Как – штык.

 

СЕРГЕЙ

(в телефон)

Ага. Будем. Спасибо, Жень…

(смотрит на Жасминку)

Родная…

(помолчав)

Ты взаправду деток хочешь? Точно? Всерьёз?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Да, родной мой… Хочу… Очень хочу…

(помолчав)

И актрисой стать хочу… Меня же примут, правда? Ты мне скажешь – что надо выучить… Я выучу… И меня примут… Да?

(помолчав)

Ой… Я и сама не знаю – чего хочу… Если детка… Если ребёночек во мне будет, то… Как же тогда – институт?

 

СЕРГЕЙ

(отпивая кофе)

Вот что, душа моя… Давай так сделаем: институт от тебя никуда не убежит… На актёрский до 25-ти лет принимают… А тебе ещё 18-ти нет…

 

ЖАСМИНКА

(оживлённо)

Да? Правда? Тогда давай ребёночка сделаем! Да, Серёжик?! Прямо сейчас сделаем! Я его рожу… Откормлю грудкой… Он подрастёт… И через пару годиков… Да, через два года поступлю! Да, родной?!

 

СЕРГЕЙ

Конечно. Но только вот перед тем, как деток делать, надо пройти обследование. На пару неделек. В клинике.

(Жасминка открывает рот)

Без вопросов. Без капризов. Все женщины проходят. Все, кто деток решил заводить. Анализы там всякие сдашь… Кардиограммы разные… И прочее – по мелочам…

(улыбается)

Завтра вот утречком подъедем… И начнём… Да, душа моя? Чего тянуть?

(целует Жасминку в висок, тихо)

Я очень хочу от тебя деток… Очень, родная… Очень…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Завтра? Прямо – завтра? Вот так – сразу?

 

СЕРГЕЙ

Да. Завтра. С утра.

(улыбается)

Будешь – в отдельной палате. Одноместной. Телик там есть… Холодильник. Душ. Туалет. Я буду каждый день приезжать. Тебе по блату всё быстренько проверят… Сделают… Посмотрят… И отпустят.

(помолчав)

Чтобы мы с тобой были уверены: всё – в порядке… Что – ни мамочке будущей, ни ребёночку ничего не грозит…

(утирает со щеки девочки одинокую слёзку)

А то ведь… Беременность, душа моя, – весёлая штука… Интоксикация пойдёт… Тошнота, рвота… Потом центр тяжести твой начнёт меняться… По мере роста плода… Нагрузка на позвоночник… Да и сама ты…

(улыбается)

Начнёшь становиться другой… Другой Жасминкой, понимаешь? Ребёночек наш у тебя – в животике будет делать тебя другой… Новой… Подчас тебе самой не знакомой…

(улыбается)

Я же… Всю эту карусель уже дважды проходил… От и – до… Ты же знаешь…

 

ЖАСМИНКА

(помолчав, тихо)

Да. Хорошо, Серёжа. Я всё сделаю. Я всё сделаю ради нас. Всё…

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ КВАРТИРЫ – ДЕНЬ

 

МУЖЧИНА

(аккуратно поправляет шелковистый янтарно-рыжий локон на виске женщины)

Лен?

 

ЛЕНА

М-м?

(тихо улыбается)

Боже… Как хорошо…

 

МУЖЧИНА

Лена…

(вытягивает левую руку из-под головы женщины)

Лен… Скажи…

 

ЛЕНА

(открывает глаза)

Боже… Как мне хорошо… Саша… Ты меня просто сводишь с ума… Я просто… Не знаю… Я с тобой… Я с тобой улетаю… Я с тобой, Сашенька…

 

САША, не мигая, смотрит на бирюзовую жилочку женского виска.

 

ЛЕНА

(скашивает глаза)

Что? Почему ты так смотришь?

 

САША

(нагнувшись, тянется за сигаретами)

Ничего…

 

ЛЕНА

Что?

(опирается на локоть)

Что случилось, Саш? Что – с тобой? Не молчи… Саша?

 

САША

Ничего.

 

САША быстро прикуривает, затягивается, выпускает густую струю сизого дыма и смотрит на дисплей мобильного телефона.

 

САША

У-у-у… Четыре часа – уже… Пятый час…

 

ЛЕНА

Саша…

 

ЛЕНА садится в кровати и подтягивает фиолетовую шёлковую простыню на обнажённую грудь.

 

ЛЕНА

Саша… Что случилось? Тебе было плохо? Почему ты молчишь? Не молчи…

(помолчав)

Что тебе сказать? Что я должна тебе сказать?

 

САША осторожно опускает сигарету в большую хрустальную пепельницу. Встаёт с кровати. Подходит к тёмному окну.

 

САША

(глядя в окно)

Новый Год – скоро… А снега нет… Чёрти что… Ни снежинки… Вон… Дождина хлещет… Декабрь…

 

ЛЕНА

Саш…

(замирает)

Не молчи… Что случилось? Что опять случилось? Мне уйти?

 

САША

Зачем тебе уходить?

(двумя быстрыми рывками натягивает трусы и джинсы)

Это – твоя квартира… Ты её снимаешь… Для утех своих… Уходить надо мне… Я здесь – гость… Один из многих…

 

ЛЕНА

Са…

 

САША

Лен…

(помолчав)

Лен… Ты мужа совсем не любишь?

(Лена пристально смотрит на Сашу)

Скажи… Не любишь?

 

ЛЕНА

(поворачивает голову к окну)

Дай мне сигарету…

 

САША

Ты же не ку…

 

ЛЕНА

Дай мне сигарету!

 

САША

На…

(присаживается на кровать и щёлкает по дну пачки большим пальцем)

Не кричи только…

 

ЛЕНА

(вертит в пальцах сигарету)

Зачем тебе это?

 

САША

(подносит к сигарете огонёк зажигалки)

Что – это?

 

ЛЕНА

(комкает сигарету)

Это! Зачем тебе это?! Зачем тебе знать – люблю ли я мужа?! Какое тебе до этого дело?!

 

САША

Никакого.

(тушит зажигалку и пожимает плечами)

Абсолютно. Нравится тебе ставить ему рога – ради Бога.

(Лена резко поворачивается)

Ну?

(улыбается)

Что ты так дёргаешься? Я просто спросил…

 

ЛЕНА

Пусти!

(гулко стукает кулаком по спине мужчины)

Пусти меня!

 

САША

Я тебя не держу…

(улыбается)

И не держал никогда…

 

ЛЕНА

Не держал…

(садится на край кровати)

Не держал… Дурак… Ещё как держал… Ещё как держишь… До – сих пор… Идиот… Ни черта не видишь… Ставить ему рога…

 

САША

Что я не вижу?

(с силой тушит сигарету в пепельнице)

Что ты для всех – примерная жена? Заботливая мать? Радушная хозяйка? Владелица салона? Этого чёртового… С кухнями твоими элитными… Милая, умная женщина?! Со статусом! С квартирой! Мужем! Детьми! Дачей! Любовниками! С тряпьём своим модельным! У которой всё есть! Всё! Кроме – любви!

(Лена каменеет)

Всё есть! А опостылеет счастье это – мне звонишь! Или – Пете! Или – Васе! Чтоб – телом отдохнуть! Подзарядиться! Тяжко же счастье изображать! Подпитка требуется! Иначе проколешься! Нервы не выдержат! Вранья круглосуточного! Нет?! Не так?!

(Лена, закрыв глаза, не шевелится)

Нет, всё – правильно…

(соскакивает с кровати)

Всё – правильно… Кто я – тебе? Никто. Так… Очередной… Отдушина… Розетка… В которую можно вставить штепсель… Подзарядиться… И дальше жить… С мужем опостылевшим… Дела свои крутить… Романы… Врать… Направо и налево… Про жизнь свою счастливую…

 

ЛЕНА

(не шевелясь, с закрытыми глазами, тихо)

Саша…

 

САША

Я – Саша уже сорок пять лет!

(медленно застёгивает синюю джинсовую рубашку)

И я – не слепой, Лена… Я вижу…

 

ЛЕНА

(не шевелясь, с закрытыми глазами, тихо)

Что ты видишь?

 

САША

Вижу то, Лена, что никого не любишь… Давно… Никого… Кроме – себя… Своих Таньку с Димкой… А на остальных тебе плевать… Глубоко…

 

ЛЕНА

(не шевелясь, с закрытыми глазами, тихо)

Сашень…

 

САША

Не надо врать, Лена…

(проходит босиком по тёмно-коричневому ламинату пола)

Не надо мне врать, Лена… Не надо себе врать… Я понимаю, что врать удобно… Комфортно… Легко… Потому что ты сама уже поверила в эту ложь… Она уже давно в тебе поселилась… Смешалась с твоей кровью… Стала компонентом… Обмена веществ… Стала тобой… Ты уже не сможешь без неё жить… Как наркоман не может жить без наркоты своей… Лиши его «дури» – и сразу ломка пойдёт… По самое не могу… Так начнёт колбасить, что мало не покажется…

 

ЛЕНА

(открывает глаза, тихо)

Зачем ты…

(закрывает глаза, тихо)

Господи, Саша… Зачем ты это… Что я тебе сде… Боже…

 

САША

Лена!

(присаживается на корточки перед кроватью)

Ты пойми, наконец… Пойми, девочка… Пойми: нельзя так жить… Нельзя… Тебя просто выжжет изнутри… Этой ложью… Это – не бытовые врашки… Пойми ты это, наконец! Это – ложь! С большой буквы! И ты сама знаешь это! Но ничего не можешь поделать! И ничего не хочешь сделать! Ты даже перестаёшь понимать это!

 

ЛЕНА

Что…

(медленно поднимается с кровати)

Что ты от меня хочешь? Что тебе от меня надо? Зачем ты…

 

САША

Ты понимаешь?!

(вдруг хлопает ладонью по стене)

Ты понимаешь, что нельзя жить в нелюбви?! Нельзя жить во вранье! Нельзя! Это – отвратительно! Мерзко! Это разрушает! Всё! Тебя! Тебя, Лена, тебя! Пойми, наконец! Ты никого не любишь! Никого! Мужа не любишь! Меня не любишь!

 

ЛЕНА

(опускается на кровать)

Почему?

(еле слышно)

Лю…

 

САША

Да потому что твоё сердце уже не способно любить! Твоё сердце уже выжжено ложью! Каждодневной ложью! Круглосуточной ложью! Сердце уже не способно любить! Твоего сердца уже нет! Ты понимаешь это, Лена?! Остался только мускульный мешок! Который пока ещё качает кровь!

 

ЛЕНА

Саша…

(поднимает блестящие лучистые глаза)

Сашенька…

 

САША

Знаешь…

(подходит к тёмному окну)

У лётчиков есть такие понятия: время принятия решения и точка не возврата… И если это время пропущено, то вернуться уже… Уже нельзя вернуться… Не на чем вернуться… Уже нет горючего, чтобы уйти на второй, третий круг… Нет горючего… Нет сил… Духа нет… Потому что силы даёт сердце…  А оно у тебя уже – не живое… Оно уже не способно полюбить… Доверить себя другому человеку… Дать этому человеку нежность, страсть, заботу, взаимность… Я не знаю…

(вытряхивает из пачки сигарету)

Я не знаю – когда это произошло… Год назад… Два… Пять лет назад…

(закуривает)

Не знаю… Возможно, у тебя был шанс… Был момент, когда всё можно было изменить… Не изменяя себе… Начать жизнь заново… С любимым человеком… Но ты пропустила это время… Или просто не заметила… Что ты стала не живой… Что огонь, который в тебе горел, погас… Раз и навсегда… Навсегда, Лена… И я – не волшебник… Я не смогу тебе помочь… Я не смогу снова заставиться биться твоё сердце… Не смогу, Лена… Даже, если мы оба этого захотим… Прости…

 

ЛЕНА

(тихо)

Какой же ты всё-таки него…

 

САША

(свистящим шёпотом)

Ты пойми, Лена! Ты уже разрушаешься! Изнутри! Снаружи! Тебе всего – тридцать четыре! А в кого ты превратилась?! Посмотри на себя в зеркало! Ещё год-другой такой жизни и ни один нормальный мужик не посмотрит в твою сторону! И пацанам двадцатилетним ты тоже не будешь нужна! Им своих девок хватает! Молодых! С сиськами нормальными! С волосами живыми! Ну, попробовать тётку сорокалетнюю… Может, попробуют… Но не более того…

(Лена каменеет)

Извини, Лена… Я не хотел тебе всего этого говорить… Нет, хотел… Хотел сказать… Сказать, что больше не могу так… Не могу жить во лжи… Притворяться… Изображать… Быть на подхвате… Играть роль очередного любовника… Противно… Понимаешь, противно, Лена… До тошноты…

 

ЛЕНА

(тихо)

Какой же ты – гад…

(укутавшись в фиолетовую простыню, встаёт с кровати)

Сволочь…

 

САША быстро наливает четверть стакана коньяку и залпом выпивает. Делает глубокую затяжку, медленно выпускает дым и сминает окурок в пепельнице.

 

ЛЕНА

А ты сам есть кто таков?

(смеётся)

Кто?! Да – никто! Нищий!

(хохочет)

Нищий голодранец! У которого ничего нет! Ни – денег! Ни – квартиры! Ничего! Старая битая «тачка»! И – кисточки с красками! Кому нужна твоя мазня?! Ты об этом думал?! Мужику – под пятьдесят, а он цветочки малюет! За которые никто гроша ломаного не даёт!

(хватает бутылку с коньяком и делает несколько глотков)

Да! Не люблю я мужа! Не люблю! Давно всё выгорело! Давно! Уважаю. Как – отца детей. Терплю. Потому что, если выгоню, сопьётся. Под забором жизнь свою кончит. Не хочу я этого. Дети его любят. Он их любит. Но не мужик – он. Никогда и не был мужиком. Так… Тряпкой. Что ему велят, то и де…

 

САША

А если не любишь, какого чёрта мучиться?! Разведись! Начни новую жизнь! Без вранья! В любви! С тем, кто тебя любит! С тем, от кого ты – без ума!

 

ЛЕНА

(усмехнувшись)

Разведись…

 

САША

Да! Да, Лена. Разведись. Уйди. Как – все нормальные люди. Витька вон… Трегубов… Со своей стервозой… Сколько мучился… Пятнадцать лет… И детей они нажили… И – добра… И – дач-кляч… А потом его инфаркт прихватил… На пустом месте, думаешь?! А как оклемался… Короче, подали на развод… И сейчас каждый живёт, как хочет… По правде живёт… Витька другую встретил… Полюбил… Жёнка его бывшая – тоже… К кому-то прилепилась…

 

ЛЕНА

(уголком простыни промокает глаза)

А – дети?

 

САША

А что – дети?! Что – дети, Лена?! И дети из всего этого кошмара выпрыгнули! Думаешь: дети не видят, как их родители друг друга терпят? Слепые, думаешь?! Всё они видят! И всё чувствуют! Почище – нашего! И если родители их живут во лжи… Живут, не любя друг друга… Понимаешь, Лен, они вас уже ненавидят… За эту ложь… По-детски… Наивно… Не понимая – что происходит… Но ненавидят… И никогда вам этого не простят… Какими бы подарками ты их не осыпала… И свою жизнь построят по вашему подобию… Неосознанно… Не желая этого… Но так же начнут врать… Всем… Себе…

 

ЛЕНА

Саша…

(проходит по комнате)

Я никогда… Я никогда не разведусь с Андреем… Понял? Никогда. Значит, это – мой крест… И мне его нести… До конца…

 

САША

Между прочим…

(закуривает)

У меня в марте – выставка в Голландии. И в Германии хотят выставить. Сейчас каталог готовлю… Я тебе не хотел говорить… Зачем? Для тебя моя жизнь – ничто. И я для тебя – никто. Получила своё и дальше покатила. Кухни свои торговать… Детей растить… Муженька ублажать… Чтобы не спился…

 

ЛЕНА скидывает простыню и начинает медленно одеваться.

 

САША

(отвернувшись к окну)

Я хотел тебе это сказать ещё в прошлый раз… У меня просто не хватило духа… Я не могу жить во вранье, Лена… Понимаешь, не могу. Я не могу быть тебе любовником… Одним из многих… Сколько их – у тебя нынче? Три, пять, двадцать? И самое отвратительное в том, что все всё знают… И понимают… Ты знаешь, что живёшь в гря… Нет, конечно, не в грязи… Это для тебя – нормально… Переспала с одним… Дала другому… Подзарядилась… Ну, и мужу, может, иногда перепадает… По выходным…

(натягивает чёрный свитер)

Ты меня больше никогда не увидишь… И не услышишь… Идиот… Я хотел… Хотел тебе предложение сделать… Ни одной женщине за последние двадцать лет не хотел… А тебе захотел… Потому что полюбил… До безумия… Как никогда и никого… Хотел, чтобы мы жили… Вместе… До конца жизни… Чтобы у нас были дети… Идиот… Слепой идиот… Встретишь когда-нибудь ты человека, который будет за тебя готов жизнь отдать? Умереть за тебя?! Нет… А я бы отдал… Не задумываясь… Чтобы ты жила…

 

ЛЕНА

(вдруг хохочет)

Чокнутый придурок…

 

САША

Да.

(помолчав)

Да. Придурок. Что – полюбил. Такую, как ты. Что открыл своё сердце. Что доверил тебе всего себя. А ты наплевала на всё это. Просто наплевала. Потому что для тебя ничего не значит. Ничего. Ни другой человек. Ни его чувства. Ни взаимность. Ты просто уже не живёшь, Лена… Так… Биологически существуешь… Ешь, пьёшь, торгуешь, совокупляешься… То с тем, то с другим… Но не живёшь… Ты никогда никого не сможешь полюбить… Тебя уже нет… И возвратить к жизни тебя уже не получится… Я – не волшебник… И оживить тебя не смогу… При всём своём желании… А быть некрофилом я не хочу…

 

ЛЕНА

Кем?

(поправляет тёмно-бордовое шерстяное платье)

Кем ты там не хочешь быть?

 

САША

Найдёшь… В интернете…

(натягивает куртку)

Прости меня. Прощай…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из темноты павильона)

Стоп! Снято! Всем – спасибо!

 

Гаснет свет софитов.

 

ЛЕНА

О, Господи…

(опирается о плечо Саши)

Слава Богу… С третьего дубля… А то всю ночь куковать в этом са…

(сочно зевает)

В сарае этом…

 

К ЛЕНЕ с САШЕЙ подлетает худенькая встревоженная костюмер.

 

КОСТЮМЕР

Ребятки, ребятки… Переодеваться… Скоренько… В гримёрочки… Быстренько отработали… Молодчинки… Всегда бы так… А то как затянут канитель… Это им – не так… То – не в тему… Как будто…

 

ЛЕНА

Нет уж…

(закуривает)

Фигушки – вам… Сами в своей гримёрке раздевайтесь… Сначала щели в окнах законопатьте… А то так свищет – всю задницу себе просквозишь… Пока – переоденешься…

 

КОСТЮМЕР

Светлана Павловна…

(поджимает тонкие малиновые губы)

Что вы такое гово…

 

СВЕТА

Сюда неси одёжку…

(смотрит на мужчину)

Сюда. Поняла? А по вашим ледяным гримёркам сами шастайте… У меня – работы по горло… Некогда из-за вас с простудами валяться… Правда, Олежек?

 

ОЛЕГ

(кивает)

Тебе сейчас – куда? Домой?

 

СВЕТА

(проглотив зевок)

Ой… Господи…

(тушит окурок об обитый металлом порог павильона)

А ты сам – куда?

 

ОЛЕГ

Меня Венька Шаповалов…

(утирает потное лицо)

Короче, днюха – у него. Сорок пять. Я, свинья, всё обещал, обещал… Да вот… То – одно, то – другое… Неудобно… Надо заехать… Хотя бы на пару минут…

 

СВЕТА

Шаповалов?

(помолчав)

Это – который в столичке домишки строит? Или – какой? Он же, вроде, в Испании осел… Нет? Чего это его в нашу «рашу» занесло? С какого испугу?

 

ОЛЕГ

(пожав плечами)

А Бог его знает… Бизнес… Крутит всё… То – там… То – тут… За лет пять последних хорошо поднялся…

 

КОСТЮМЕР

(вынырнув из темноты с двумя наряженными вешалками)

Ребятки, ребятки… Вот – ваши одёжки… Переодевайтесь скоренько… Все – люди, как люди… По гримёрным… А вам, вишь, с доставкой… Олег Иванович…

(смотрит на Олега)

Что ж вы по туфлям-то ходите?! Дорогущие же туфли! Светлана Павловна вас за эти туфли убьёт!

 

СВЕТА

(хохочет)

Убью! Вот прямо этой туфлёй и убью! Олежек?

 

ОЛЕГ

М-м?

 

СВЕТА

А ты сейчас – куда?

(быстро вылезает из платья)

К своей благоверной? Под бочок?

 

ОЛЕГ

А – куда же?

(влезает ступнёй в мокасину и замирает)

Чёрт… Ничего у них нет… Вечно… Ни ложечки… Ни гримёрки нормальной… А – ты? Тоже – домой?

 

СВЕТА

(заправляя в джинсы блузку, весело)

А что я забыла в этом «домой»?

 

ОЛЕГ

А – муж?

 

СВЕТА

(хохотнув)

Объелся груш! В Тверь какую-то укатил! К дружкам! Бабло ищет! Здесь уже никто не даёт – думает там подадут! А Лёшка – у матери… У бабки, то есть… В деревне… Дышит…

 

ОЛЕГ

Погоди…

(выпрямляется)

Он же у тебя, вроде, челночил… В эту… Польшу катался… В Турцию… За шмотками…

 

СВЕТА

Да прогорел!

(взбивает короткие смолистые волосы)

Как швед – под Полтавой… Погнали его с рынка… Без гроша в кармане… То ли – свои же… То ли – менты наехали… Чёрт его знает… Я и не спрашивала… На кой мне его дела? У меня своих хватает… Лёшка вон заикаться начал… Бегала, как ошпаренная, с ним по логопедам…

(припудривает лицо)

А твоя… Твоя – что? Там же? В конторе своей? Юридической… А – сынок? В каком классе – уже? Или закончил? Я уже не помню…

(берёт Олега под локоть, тихо)

Слушай, Олежек… А давай куда закатимся? Перекусим… А то я в театре только кофе глотнула… С булочкой… И на студию рванула… С утра нормально не ела… А? Олежек? Ну, что ты такой хмурной опять стал? Перекусим… А потом… Потом давай… У меня – ключи от хатки Дашки Смыкаловой… Она в Италию укатила… С женихом… Типа – медовый месяц… А меня напрягла попугаев кормить… Три какаду – у неё… По-нашему, между прочим, лопочут… Прикольно так… А? Олежек? Я бы тебя домой позвала… Но не могу дома… В той постели, где я… Где мы с мужем…

 

ОЛЕГ

(вдруг)

Да ты понимаешь?! Ты понимаешь, что нельзя?! Нельзя без любви! Нельзя просто спать! С кем попало! Нелюбовь выжигает! Изнутри! Всё! Всё живое выжигает! Остаётся пустота! Пепел!

 

СВЕТА

Пере…

(пытается вырваться из цепких рук Олега)

Перестань… Не надо меня трясти… Сумасше… Чокнутый…

 

ОЛЕГ

Нельзя так просто жить! Нельзя, Света! Жить в одной квартире! Спать в одной кровати! Есть за одним столом! Это – гадко! Омерзительно! Нельзя жить без любви! Нельзя!

 

СВЕТА

Ты что?!

(выдёргивает локоть из пальцев Олега)

Из роли не вышел?! Идиот! Переклинило?! Так лечиться надо! В психушке! Жить нельзя… Все так живут! Ради детей живут! Ради близких своих! Вид делают! Терпят! Нельзя жить ему… Не живи! Разведись со своей мамзель! На другой женись! Или с крыши сигани! Чтоб не мучиться!

 

СЕРГЕЙ

(подходя к актёрам)

Мальчики, девочки…

(смотрит на лица Светы и Олега)

Что тут – у вас? Что за – крики? Не наигрались? Смена закончена. Марш по домам. У меня и так от вас голова звенит… А мне ещё две серии монтировать…

 

ОЛЕГ

Простите, Сергей Александрович…

(вытаскивает из серебряного портсигара сигарету)

Мы просто… Мы…

 

СЕРГЕЙ

И не курить здесь…

(смотрит на Свету)

Ты, Орлова, сегодня – молодчинка… Отработала – дай боже… Через три месяца запускается Нефёдов… В Питере… С полным метром… Ищет героиню… Порекомендую… А теперь – брысь отсюда… Чтоб через пять минут я вас тут не видел…

 

СВЕТА

Да, Сергей Александрович…

(смотрит на Олега)

Да. Мы сейчас…

 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(из глубины полутёмного павильона)

Сергей Александрович! Вас! Девичий голос! А кто – не говорит! Мне что ответить?! Сказать, что вас нет?! Сергей Алексан…

 

СЕРГЕЙ

Нет, Танюш!

(ныряет в полутьму)

Я – сам. Кофе мне сделай, будь добра. Без сахара…

 

СВЕТА

Ну?

(помолчав)

Бзик прошёл, Олег Иванович? Едем? Или – как?

 

ОЛЕГ

(тихо)

Да… Прости… Выходи… Ты – на машине?

 

СВЕТА

А как же!

(смотрит на дисплей мобильного)

Во… Мои уже растрезвонились… Соскучились по мамке… Восемь пропущенных…

 

ОЛЕГ

Иди заводи…

(вертит в руках портсигар)

Я – сейчас… С Санычем только пошепчусь… Пару минут…

 

СВЕТА

А твоя «тачка» – где?

(суёт мобильный в сумочку)

Грохнул? Такой «мерсик» конкретный! Или – благоверной подарил?

 

ОЛЕГ

В сервисе…

(глухо откашливается)

Коробка застучала… Чёрт… Скоро совсем голос посажу… С утра – репетиция… Лопахин, представляешь? Во хмелю буйство… С криками-воплями… Радио – потом… Сказки… Про белого бычка… Озвучка – после… Спектакль… Потом – смена эта…

 

СВЕТА

Олежек, только – не долго, да?

(обнимает Олега)

А то я – голодная-голодная… Всюду… Дошло? Всюду-всюду… Мужика нормального хочу… Жрать хочу… Выпить хочу… «Мартини»… Позакрывают кабаки… Куда помчимся? А от этих пицц-сушей привозных меня уже воротит… Чёрти что туда суют… Правильно… Кто ночью заказывает? Алкаши да любовники… Которым всё равно – что есть… У них под другое мозги заточены… А у Дашки в холодильнике мышь повесилась…

 

Один за другим, с гулкими щелчками, потухают павильонные софиты.

 

СЕРГЕЙ

(в мобильный телефон, тихо)

Родненькая, ну не канючь… Ещё несколько дней и будешь дома… Что?

(слушает)

И курсы свои закончишь… А права получишь – я тебя за руль «бумера» нашего посажу… И погонишь на Питер… Сама. Да? Ты же – умничка. И джип у тебя шёлковым станет… Что?

(слушает)

Не, родненькая, сегодня уже – поздно… А завтра с утра я буду… К девяти, до – обхода… Привезу тебе всякие вкусности… Будь умничкой…

(улыбаясь, слушает)

Нет, это я тебя люблю… Безумно люблю, душа моя… Байкай крепенько… И пусть тебе приснится, что ты уснула, и во сне видишь – как спишь…

 

ТИТРЫ

Конец двенадцатой серии

Алые аллеи (11-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

11-я серия

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ – РАННЕЕ УТРО

 

ЖАСМИНКА

(уткнувшись носом в ключицу Сергея, тихо)

Серёжа… Серёженька… А давай…

(помолчав)

Родной мой… А давай ребёночка сделаем? А? Давай, родненький?

 

СЕРГЕЙ открывает глаза.

 

ЖАСМИНКА

(закрывая глаза, тихо)

Ой, Серёж… Не смотри на меня так…

(прижимается левым ухом к груди Сергея)

Я захотела… Я хочу родить… Понимаешь?

(помолчав)

Не знаю – что со мной случилось… Проснулась… Тебя почувствовала… Родного… Большого… Тёплого… И захотела… Захотела от тебя ребёночка… Очень захотела…

(забирается на Сергея и прижимается к нему, тихо)

Я подсчитала, Серёжик… Я всё подсчитала… Как раз сегодня начались «опасные дни»… Ну, дни – самые лучшие, чтобы ребёночка начать делать… У меня же…

(хихикает)

Всё, как часики, работает… Тютелька – в тютельку… Ты же знаешь… Нет, раньше… Когда одна была… Да, иногда вдруг – раз и задержка… Я даже пугалась… Или раньше лажа начиналась… А с тобой тютелька – в тютельку… И – не больно… Совсем не больно…

(целует лицо Сергея)

Ты меня заколдовал собою… Своею любовью… Такой – огромной… Такой – нежной… Такой – сильной… Ну, открой глаза… Ну, пожалуйста… Я хочу видеть твои глаза…

(замирает)

Ой… Ну, вот опять ты плакаешь… Такой – громадный и большой, а плакаешь… Снова мушка попала?

(целует глаза и щёки Сергея)

Я зацелую твои слёзки, да? Слёзки надо не платком промокать, а зацеловывать… Какие солёненькие у моего Серёжика слёзки… Горячие и солёненькие…

(помолчав, тихо)

Я хочу, Серёж… Чтобы мы… Чтобы ты… Чтобы наша девочка или мальчик родились… И мы бы вместе росли… Любили друг друга… Чтобы мы ни капельки ничего не пропустили… Чтобы мы вместе успели наших деток…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Чтобы я успел. Да, родная? Ты это хотела сказать?

(Жасминка замирает)

Чтобы я успел увидеть – как наши детки растут… Как – взрослеют… Да?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Нет. Нет, Серёжа. Уже давно нет тебя и меня. Есть мы. Навсегда. Навечно.

(помолчав)

Я хочу родить. Слышишь? Хочу. Одного ребёночка. Потом – другого. У меня – много сил. Ты не думай. Я не боюсь. Я с тобой ничего не боюсь, родной мой.

(помолчав)

Но я не хочу – без тебя… Ой…

(вдруг хохочет)

Ой, конечно, без тебя не смогу… Никто без тебя не родится…

(помолчав, тихо)

Только я хочу… Я хочу, чтобы мы вместе этого захотели… Очень-очень-очень… Вместе бы захотели… Вместе бы ждали ребёночка… Вместе бы радовались… Вместе бы рожали… Всё – вместе… Да, мой родной? У нас же с тобой – одна жизнь… И другой жизни нам не надо, правда? Мы в этой нашей жизни – так счастливы, что… Что я просто… Что я просто с ума схожу от счастья… И наши детки будут счастливы…

(помолчав, тихо)

Я хочу родить, Серёжа… Да, родненький мой? Давай родим ребёночка…

(помолчав, тихо)

Почему ты молчишь? Ты не хочешь этого? Да?

 

СЕРГЕЙ

(осторожно целуя губы, щёки, веки, шею Жасминки, про себя, тихо)

Боже, как же я обожаю это восхитительное создание… Каждый шепоток этого загорелого чуда… Каждый вздох… А как она вздрагивает, когда спит… Всею – собой… Что ей в ту секунду снится? Кошмарики? Небо? Я?

(вслух, тихо)

Хочу, родная… Я очень хочу от тебя деток… Очень, душа моя… Но…

 

ЖАСМИНКА

(сразу)

Что – «но»? Что – «но», Серёженька? Ты думаешь, что я… Ты боишься? Чего? Ты не думай: я всё выдержу. Я с тобой такая сильная стала, что всё выдержу. Всё-всё-всё. Я выношу, даже не думай. У нас с ребёночком всё будет чудненько. Понимаешь? Я не знаю – как сказать… Я хочу… Нет, не хочу, а готова… Я готова дать жизнь… Понимаешь, родной: я хочу и готова дать нашему ребёночку жизнь…

(блестя глазами)

Дать новую жизнь… Нашей девочке… Или – мальчику… Мне скоро целых восемнадцать годиков стукнет… А, кажется, что… Мне иногда кажется, что я целую жизнь прожила с тобой, родной мой… Огромную счастливую жизнь…

(помолчав)

Так много всего за эти года с нами было… Такого – чудесного… Волшебного… Волнительного… Я с тобой безумно счастлива, Серёженька… И хочу, чтобы наши детки тоже были счастливы… Как – мы с тобой…

(смеётся)

И Сашке твоему братики-сестрички будут!

(садится в кровати по-турецки)

Обалдеть! Да, Серёж?! У Сашки твоего дочурке сколько – нынче? Три годика, да? Твоей внучке – три годика! А, если у нас тобой через годик девочка или мальчик родится, Марте Сашкиной уже четыре будет! Внучке – четыре, а наш сынок или дочурка только родится!

(хохочет)

Дочурка – младше внучки! Прикинь, Серёж! Точно! Наш с тобой ребёночек будет младше твоей внучки!

(вдруг, тихо)

Только ты… Ты не подумай, Серёж… Мы должны это вместе решить… Только – вместе… Слышишь, родной: только – вместе…

 

СЕРГЕЙ

(осторожно целуя губы, щёки, веки, шею Жасминки, тихо)

Значит, прямо сейчас вместе и начнём… Я тебя обожаю, родная… И не ты… Не ты одна… А – мы… Мы со всем справимся… Ты выносишь… Без проблем… И легко родишь… Ты – очень сильная, смелая, дивная женщина… Я очень этого хочу, родненькая… Очень…

 

ЖАСМИНКА

(сразу)

Да? Правда? Ты точно этого хочешь, родной? Точно-точно?

(тихо выдыхает)

Ой… А я… Так боялась… Так боялась, Серёж… Ужас – как боялась…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Кого ты боялась, родная? Меня? Я такой – страшный?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Себя. Себя боялась, родной. Боялась сказать.

(помолчав)

Я не хотела… Сама… Без тебя… Знаешь – как бывает: бах и жена мужу заявляет… Что – беременна… Как – в кинульках этих дурных… Типа: радуйся, дорогой… Как молотком ему – по голове…

(хихикает)

И стоит этот муж… Столбиком… И не знает – что ему делать… От – заявы такой… Вроде, надо радоваться… А не радуется никак… Внутри там, у мужа этого, ничего не радуется… Потому что не хотел он никаких ребёночков… Нет, может, и хотел… Но – не сейчас… Вот – так: с бухты-барахты… Ни с того, ни с сего… Бах – и такая заява от жёнушки!

(помолчав)

Я так не хочу. Я хочу, чтобы мы оба этого захотели… Очень-очень захотели… Вместе… А – не по «залёту»…

 

СЕРГЕЙ

(осторожно)

А как же… Как же твой институт? Передумала поступать? Ты ведь хотела в этом году…

 

ЖАСМИНКА

(подпрыгивает на кровати)

Ой… Не знаю, Серёж… Не знаю я про институты… В какой – институт? Чему учиться? Зачем?

 

СЕРГЕЙ

(осторожно)

Затем, чтобы потом…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я с тобой целую жизнь прожила… Или – много жизней… Мне ещё только восемнадцать стукнет, а я…

(помолчав)

А во мне – ты, родной… Огромный, сильный, удивительный, чудесный, нежный…

(помолчав)

И я больше ничего не хочу. Только – быть с тобой, родненький… Любить тебя… Заботиться о тебе… Беречь тебя… Нас беречь… Ребёночков нам рожать…

(улыбается)

А этому ни в каких институтах не учат… Не учат – как стать счастливой… А я уже счастлива… Каждую минуту… Каждую секундочку… Как мы встретились на том пляжике, так я и – счастлива… Представляешь, Серёж: за эти года я каждую секундочку – счастлива. Безумно счастлива. Ты меня сделал самой счастливой женщиной – на Земле.

(замерев)

Самой счастли… Ой, Серёж… Ты – опять?

(целует глаза и щёки Сергея)

Ну, не плакай, родной… Теперь я тебя расплакиваю, да?

(улыбается)

Ты меня всё расплакивал… Раньше… А теперь я тебя расплакиваю… Видишь: я тоже умею Серёжиков расплакивать…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я сварю кофе…

 

ЖАСМИНКА

Я сама сварю! Лежи!

(спрыгивает с кровати и ныряет в бордовую майку)

Лежи, родной! Я – мигом!

(из коридора, громко)

С фисташками, да, Серёжик?! У нас фисташки ещё остались! Такие – вкусненькие! Солёненькие!

 

СЕРГЕЙ

(лёжа в постели, про себя, тихо)

Боже, как же я люблю это чудо…

(помолчав, про себя, тихо)

Да, наверно, она – права… И во мне – эта волшебная девочка… Озорная, нежнейшая, сильная, восхитительная, бесконечно родная…

(помолчав, про себя, тихо)

И я тоже больше ничего не хочу. Только быть с ней… Любить её… Заботиться о ней… Беречь… Деток с ней делать…

(улыбается, про себя, тихо)

Жасминка – права: этому ни в каких институтах не учат… Не учат – как стать счастливой… И я тоже – счастлив… Каждую минуту… Каждую секунду… Как мы вечером встретились на том пляже… Так я и – счастлив… Эти года я каждую секунду – счастлив. Безумно счастлив. Эта упоительная девочка меня сделала самой счастливым человеком – на Земле.

 

ИНТ. КУХНЯ КВАРТИРЫ – РАННЕЕ УТРО

 

ЖАСМИНКА, деревянной палочкой помешивая кофе в турке, кидает в рот несколько фисташек. Вынимает из холодильника сыр и ловко нарезает аккуратные жёлтые квадратики. Вдруг смотрит в залитое алым утренним солнцем окно и замирает с ножом в руке.

 

НАТ. ДВОР ДОМА – РАННЕЕ УТРО

 

Окна сонной девятиэтажки – напротив – вспыхивают багрово-золотистым румянцем.

 

ИНТ. КУХНЯ КВАРТИРЫ – РАННЕЕ УТРО

 

ЖАСМИНКА, открыв рот, завороженно смотрит на горящие рассветным солнцем окна дома – напротив. Кофе, шипя, медленно переливается через край серебристой турки.

 

ЖАСМИНКА

(резко повернувшись)

Ой…

(снимает турку с плиты)

Бли-и-и-ин…

(тихо)

Насвинячила…

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ

(помолчав, про себя, тихо)

Да… Эта упоительное юное существо сделала меня самым счастливым человеком – на Земле.

(помолчав, про себя, тихо)

А всё остальное… Писанина моя, съёмки, дружки, прошлая жизнь, прочие дела – где-то там… Нет, конечно, всё это есть… Было, есть и будет… Но… Самое главное, что только может быть в жизни… Самое ценное, что небо выдало… На кухне… В одной маечке… Лохматенькое… Загорелое… Босичком… Варит кофе…

(помолчав, про себя, тихо)

И больше ничего не надо. И никого не надо. Никогда. Это и есть счастье.

(улыбается, вслух, тихо)

Ребёночков она захотела…

(помолчав, про себя, тихо)

Да, наверно, – готова… Стать мамочкой… Несомненно готова… И я знаю точно: Жасминка будет дивной мамочкой…

(усмехается, про себя, тихо)

А я опять – папочкой… На – старости лет… На – шестом десятке… Нет, почему это – на старости лет? Вон, прадед мой цыганский мою бабушку в шестьдесят семь смастерил… Прабабушке девятнадцать было, а прадеду – под семьдесят… И – ничего… И – родили… В двадцать первом году того века… В самое лихолетье… Первая Мировая только-только отполыхала…

(помолчав, про себя, тихо)

И чудесное чадо смастерили… Такую – красотку, что от румынских гимназистов ей, видать, проходу не было…

 

В спальню с подносом, на котором две большие, прозрачного стекла чашки с кофе, блюдце с фисташками и несколькими жёлтыми ломтиками голландского сыра, вплывает ЖАСМИНКА.

 

ЖАСМИНКА

(останавливается)

Ой, я сок забыла… Сейчас прине…

 

СЕРГЕЙ

(садится в кровати спиной к подушке)

Да Бог – с ним… Иди ко мне, душа моя…

(тихо)

Я соскучился…

 

ЖАСМИНКА

(опускает поднос на край постели)

И – соль… Ты же сыр с солью кушаешь… Хотя орешки – солёненькие… Принести соль, Серёж? Соль и сок, да?

 

СЕРГЕЙ, улыбаясь, большим пальцем правой руки аккуратно вытирает следы апельсинового сока вокруг рта Жасминки.

 

СЕРГЕЙ

Сама-то уже уговорила? Сок свой…

(целует Жасминку в губы)

А, радость моя?

 

ЖАСМИНКА

(замерев)

Ой, Серёж…

(закрывает и открывает глаза)

Давай ты… Давай мы кофе попьём… А то я… Тебя… Сейчас… Ты же знаешь… Стоит тебе… Меня… И я сразу… Как – не нормальная… Закипаю… На – раз…

 

СЕРГЕЙ

(вдруг, улыбаясь)

А я в тюрьме сидел… Не долго – правда… Два месяца… Но сидел…

 

ЖАСМИНКА

(оторопев)

Как сидел? За что? Я не поняла… В какой тюрьме? Когда? Ты ничего не говорил про…

 

СЕРГЕЙ

(пригубливает кофе)

Дивный кофеёк… Умничка. Но холодный – лучше.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Почему ты молчишь, Серёж? Ты пошутил? Да? Ты не шути так… Не надо… А то у меня… Во мне сразу холодно стало… Не надо так шутить…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Испугалась?

(отпивает кофе, тихо)

Ты про деток заговорила, и я… Вспомнил… Нет, не вспомнил… Потому что и забывал никогда… И не забуду…

 

ЖАСМИНКА

(замерев, тихо)

Что? Серёженька, не молчи… Что ты опять вспомнил? Я… Я так иногда боюсь… Ужасно боюсь… Когда – ты ныряешь… Куда-то… В свои воспоминания… В своё прошлое…

(помолчав)

Мне… Мне не надо было… Мне не надо было о детках говорить? Да, родной? Но мне… Мне, и вправду, захотелось… Чтобы у нас с тобой были детки…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Вот говорят, что горе сближает… Даже – двух разных людей с разными горями…

(помолчав)

Да, когда моя Ленка… Моя дочка разбилась в Штатах… А сообщили мне об этом… Даже – не бывшая жена, а почти незнакомые люди… Спустя… Спустя три с лишним месяца после похорон, я…

(помолчав)

Это – было даже не горе, родная…

(прикрывает глаза)

Это – было… Ну, примерно, – как, если бы кто-то: щёлк и выключил меня из жизни. Вообще.

(помолчав)

Я просто не чувствовал ничего… Ни – цвета… Ни – запахов… Ни – вкуса… Ни света… Я почти мгновенно превратился в слепоглухонемое существо… С заткнутыми ноздрями…

 

ЖАСМИНКА

(блестя глазами, тихо)

Божечки… Родной мой… Серёженька…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Абсолютно не помню до сих пор: как работал, что делал, где спал… Да, очевидно, какая-то малая моя часть, процентов около трёх, всем этим занималась… Чисто – механически… Рутинно… Инстинктивно…

(помолчав)

Остальная же… Прочие же девяносто семь процентов меня умерли… Вместе с дочкой… Истлевшая сигарета пузырила красными волдырями мои пальцы, а я даже… Не чувствовал боли… Выпивал две бутылки коньяку…

(усмехается)

Грубо… Из горлышка… Не закусывая… И никак не мог захмелеть… Садился за руль машины и, выбрав какой-нибудь железобетонный забор, утапливал педаль газа… А моя тёмно-серая «аудюха»… Буквально за секунды три… До столкновения вдруг юзом… Ломая кусты и сжигая шины… Уходила в сторону… И глохла… Намертво…

 

ЖАСМИНКА

(не шевелясь, шёпотом)

Ты… Хотел… Убить… Убить себя? Родной мой… О, Господи… Серёжа… Какой – ужас…

 

СЕРГЕЙ

(чуть улыбается)

Машина ведь – умней человека… Но – только тогда, когда она становится частью тебя… А мы были с «немкой» вместе…

(помолчав)

Да, на тот год уже лет пять… Вот она меня и берегла… И – себя, кстати…

(допивает кофе)

Я выйду покурить, родная, да?

(улыбается)

Ну, пусти меня… Жасминка? Я – на балкон и обратно… Пусти меня, солнышко…

 

ЖАСМИНКА

(держит Сергея за руку, не шевелясь, тихо)

Не пущу. Кури здесь. Не уходи. Не уходи, родной.

 

СЕРГЕЙ свободной рукой достаёт из прикроватной тумбочки пачку сигарет, зажигалку. Закуривает.

 

СЕРГЕЙ

А однажды…

(медленно выпускает дым)

Пришёл в себя, когда вдруг нечем стало дышать… Потому что сверху на меня…

(улыбается)

Навалилось… Штук пятнадцать… Разного звания служивых… От щупленьких милицейских сержантиков… До – толстого багрового майора… Далее…

(стряхивает пепел в кофейную гущу)

Далее – кандалы… КПЗ районного околотка… И – знаменитая «Володарка»… СИЗО №1, то есть…

 

ЖАСМИНКА

(держит Сергея за руку, не шевелясь, тихо)

Тюрьма? Тебя бросили в тюрьму? За – что?

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Оно, это здание, кстати, всегда было тюрьмой… Выдержано в стиле раннего классицизма… Возведено, дай Бог памяти, в 1825 году… Между прочим, одна из самых надёжных тюрем мира… За всю историю существования побег удался только одному человеку…

 

ЖАСМИНКА

(держит Сергея за руку, не шевелясь, тихо)

Кому? Тебе? Ты убежал оттуда? Как? Дырку в стене сделал? Как – этот… Как его звали? Ну, который – в фильме… Прополз… Его там на много посадили… На – всю жизнь, кажется… А, вспомнила… «Побег из Шоушенка» называется… А гадкий начальник тюрьмы потом застрелился… И так ему и надо…

 

СЕРГЕЙ

(отсмеявшись)

Нет, чудо моё… Я не убежал… А вот Феликс Эдмундович смог… Каким-то – макаром…

 

ЖАСМИНКА

(держит Сергея за руку, не шевелясь, тихо)

Кто? Какой это – Мундович? Когда? Вот просто взял и убежал? Или охрану подкупил? И за ним на вертолёте его дружки прилетели? Да?

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

Да-а-а, родненькая… Рано тебе аттестат выдали… Всю историю, видать, проспала на уроках…

 

ЖАСМИНКА

(отпускает руку Сергея, обиженно)

Это почему я всё проспала? Ничего я не проспала… Просто не интересно рассказывали… И ничего не запоминалось поэтому… А сама читать начинала – засыпала… Так скучно там – про всех этих… Я только про Спартака помню… Он восстание поднял… А враги его убили… Так, Серёж? Так? Ты же всё про всех знаешь…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Ага. Всё – про всех. А Феликс Эдмундович – это Дзержинский. Не слышала про такого? Не проходили? Пламенный революционер… Соратник Ленина… Потом – «чека» возглавил… И пошёл косить людишек направо-налево… «Контру» всякую… Буржуев… Кто – не сбёг от советской власти…

(целует Жасминку в висок)

Я – сейчас, родненькая…

 

ЖАСМИНКА

(живо)

Ты – в душик, Серёж? Я – с тобой! Да?! Давай подушимся! Вместе! В душике – не так, как – постельке, да? Я – вся мокренькая… Ты – мокренький… Я люблю, когда мы под душиком любимся! Я тебя одного в душик не отпущу! А потом мы с то…

(замирает)

Ой… У меня ж сегодня – вождение! Я совсем забыла. В девять. Фёдор Иваныч в прошлый раз сказал, что в город поедем! Прямо – в город! Я и «змейку» классно прохожу! И на горке торможу! И трогаюсь потом! Сама! И не глохну! И задком паркуюсь! Типа – в гараж. А в город…

(помолчав)

Не знаю… Страшно… Нет, не страшно, а как-то… Нет, я все знаки вызубрила… И разметку знаю… И – как перестраиваться… Но там же… В городе… Столько дурачков всяких носится… Подрезают, да? Помнишь, как нас на той неделе подрезали? Ну, «тачка» у них крутая была… «Лексус», да? И музыка дурная на весь проспект орала… Так что? Надо под колёса бросаться?! Дурачьё, ей-богу…

(помолчав)

Ой… Серёж… Ты… Ты – что: и вправду – про тюрьму? Или прикалываешься? Я не поняла…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Родная, ты меня отпустишь пописать?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Только – пописать. Туда и – обратно. Ко мне – в постельку. Больше – никуда.

 

СЕРГЕЙ натягивает длинные чёрные «адидасовские» шорты, открывает балкон и выходит из спальни. ЖАСМИНКА сладко потягивается и распластывается на постели.

 

ЖАСМИНКА

(вдруг, громко)

Серёжик! А давай в Питер слетаем! А?! Ну, сколько в этой Москве сидеть?! Я на права сдам и… Нет, давай я права получу и на машинке помчимся! Я за рулём буду! Я нас до Питера домчу! По трассе – не страшно, да?! Никаких тебе – светофоров! Пробок нет! Пешеходов! Никого не задавишь! Давай?!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, входит в спальню)

Наверно, скоро на Володарке откроется музей «Миролюбия, Человечности и Законности»… Сходим с тобой на экскурсию… Да, душа моя? Посидим пару-тройку часиков на металлической «шконке»… Похлебаем рыбкиной баланды… Попялимся на «луну» – лампу у самого потолка, над дверью камеры… А, родненькая?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Зачем, Серёж? Зачем нам – в тюрьму? Я в Питер хо…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Как это – зачем? Заварим самопальной «кипятилой» – два бритвенных лезвия, переложенных спичками – кипяточек, переживём пару-тройку «шмонов»… Отхватим тяжеленой резиновой палкой несколько раз по почкам…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Зачем – по почкам? Серёжа… Не пугай меня…

 

ИНТ. КОРИДОР СИЗО – ДЕНЬ

 

КОНВОИР

Стоять.

(Сергей останавливается)

Лицом – к стене.

(Сергей поворачивается)

Стоять.

(с лязгом открывает дверь камеры)

Заходим.

 

ИНТ. КАМЕРА СИЗО – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ медленно переступает порог камеры и видит  прыщавого белобрысого молодого человека. Дверь за спиной СЕРГЕЯ захлопывается.

 

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК

(смотря в лист бумаги)

Следователь отделения внутренних дел Центрального района Судак. Садись.

 

СЕРГЕЙ

Мудак?

 

СУДАК

(багровея прыщиками)

Судак! Следователь отделения внутренних дел Центрального райо…

 

СЕРГЕЙ

Так что надо, юноша?

(зевает и опускается на табурет)

Говори и вали отсель…

 

СУДАК

(наливаясь багровой кровью)

Я те повалю! Так повалю, что кровью ссать станешь! Забыл – что накуролесил?! Память отшибло?!

(Сергей улыбнувшись, пожимает плечами)

Так щас напомню! Коли – склероз!

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

В сухом остатке выходило следующее: такого-то числа… Да, восьмого августа, кажется… Около полуночи… Я зачем-то оказался на пятачке у гостиницы «Планета»… Есть в Минске такая… И сцепился… Абсолютно – трезвый, кстати… С тремя подвыпившими гражданами «кавказской национальности»…

 

ЖАСМИНКА

(восторженно)

Подрался?! Подрался с ними, да?! Да, Серёжик?! Их трое было, а ты – один?! И что – потом?!

 

ИНТ. КАМЕРА СИЗО – ДЕНЬ

 

СУДАК

(смотря в лист дела)

Потом гражданину Аминашвили выбил колено правой ноги… И сломал левое предплечье… Саякану сломал три ребра и нижнюю челюсть… А Баеву…

(переворачивает лист дела)

А Баев с тяжёлой черепно-мозговой травмой – в реанимации больницы Скорой медицинской помощи… Мало того…

(смотрит на Сергея)

При задержании оказал сопротивление: нанёс телесные повреждения средней тяжести сотрудникам внутренних дел… Сержанту Хохлову и лейтенанту Тарасову…

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ – РАННЕЕ УТРО

 

ЖАСМИНКА

(восторженно)

Ты их побил?! Всех побил?! Правильно! Нечего на моего Серёжика нападать!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Да… Настукал шишек да синячков сержантикам… Это уже потом пришла государева подмога… И меня, как-то всё-таки уронив, завалили сверху… Всеми служивыми телесами… Каковые только имелись в наличии… Вокруг да около…

 

ИНТ. КАМЕРА СИЗО – ДЕНЬ

 

СУДАК

(довольно смотрит на Сергея)

Словом. Налицо: телесные повреждения – средние и тяжкие. Плюс: сопротивление органам внутренних дел при исполнении. Статей пять-шесть на себя повесил. Чего молчишь? Очко заиграло? Дошло – чего натворил? Подписывай давай…

(кидает на исписанные синими каракулями листы бумаги шариковую ручку)

С моих слов записа-а-а…

(зевает)

Записано верно. И подпись – вни…

 

СЕРГЕЙ

(спокойно)

Ты свою макулатуру себе в попку засунь. И конвой жми. Я тоже не выспался. И катись отсюда. К чёртовой матери…

 

СУДАК

(зеленея лицом)

Да я тебя щас…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я хоть – и в браслетах, мудила… Но одной ногой могу тебя сейчас в пожизненного инвалида превратить… С трубочками – во всех дырках… Пока – конвой прибежит… Да и ему мало не покажется… Больше ко мне свою рожу мусорскую не суй… А приспичит с кем говорить, то телефон…

(выводит на листе бумаги цифры)

Адвокатша моя. Сидоренко. Татьяна Владимировна. Запомнил? Знаешь такую? Нет? Скоро познакомишься. Она таких судаков-мудаков ретивых на раз делает…

 

СУДАК

(кипя гневом)

Ты мне тут бу…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

И – ещё, сучонок… Если тут по вашей мусорской милости на меня какие наезды начнутся… Ты читал, что я с теми тремя пьяными боровами под полтораста центнера каждый за пяток минут сделал? Так вот, Судак-мудак… Если кто здесь по твоему наущению ко мне полезет, будете братков штабелями из «хаток» в больничку таскать… Или – в морг… Хрусту да ору будет на всю Володарку и окрестности… Понял меня, Судак? Об остальном же… По тому телефону… С моей адвокатшей…

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ – УТРО

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

А-бал-деть… Нет, правда, Серёж…

(помолчав)

Ужас – какой… Мой родной Серёжик – в тюрьме… Армян этих избил… Но ты же – не нарочно? Не нарочно – да? Наверно, они сами к тебе полезли… Пьяные… Дурные… Да, Серёж?

(замирает)

Погоди. А как же ты… Как ты оттуда выбрался? Тебя отпустили? Или – что? Кто тебя вытащил? Эта? Адвокатша твоя… Она тебя спасла, да?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Друзья меня вытащили. Нарыли, что у всех моих покалеченных армян рыльца – в пушку…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Как – в пушку? Я не поняла…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Так. Один «левачил» на своей фирме со стройматериалами… Налоги не платил… Совал взятки всяким проверяющим… Другой – жил сразу с тремя русскими жёнами… Которые абсолютно не ведали друг о друге… А третьего, который отдыхал в реанимации… Того Ашота, как оказалось, уже полтора года безуспешно разыскивала его же армянская милиция… Якобы, набрал у людей денег под какие-то призрачные будущие прибыли и утёк из жаркого Еревана в прохладный город-герой Минск…

 

ЖАСМИНКА

(обнимает Сергея)

Вот и чудненько. Вот и славно. Моего Серёжика спасли. Моего родного Серёженьку от беды уберегли.

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Душа моя… Каждого из нас есть за что посадить… И государство это прекрасно знает… Поэтому, когда тебя сажают за то, что ты никогда не совершал, просто представь, что сидишь за то, о чём никто не знает, кроме тебя…

 

ЖАСМИНКА

(обнимая Сергея, тихо)

Ой, Серёж… Хватит про «посадить»… Я тебя никому не отдам… Никогда… Ни за что…

(вдруг замирает)

Ой… Мне ж на вождение надо лететь! Уже сколько – времени? А давай… Как-нибудь… Когда ты чуток освободишься… Ты меня сам водить поучишь… Поучишь? Ты же так классно водишь! Сколько ты уже водишь? Когда начал водить? Лет с двадцати, да? Или – раньше?

 

СЕРГЕЙ

С пятнадцати.

 

ЖАСМИНКА

С пятнадцати?! Как – с пятнадцати?! Тебе права в пятнадцать выдали?! Тогда в пятнадцать права выдавали?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

У деда тогда «Победа» была… Бежевая… Он же у меня был лётчиком… Всю войну прошёл… До полковника авиации дослужился…

(помолчав)

И рыбалку любил… И меня, малого, с собой на рыбалку тягал… На «Победе» своей… И как-то раз… Едем на Нарочь… Есть в Беларуси такое озеро дивное… Едем с дедом на рыбалку… Вдруг дед тормозит… На грунтовке просёлочной… Среди поля… Ну-ка, говорит, давай, выходи, внучок… И сам из машины вылезает… Садись, говорит, за баранку… Я – в «Победу»… Дед – справа… Левой, говорит, сцепление по-тихому отпускай… Правой – газку прибавляй… А переключение передач на «Победе» на рулевой колонке было…

(улыбается)

Вот так и поехал… Сам… Я ж в пятнадцать уже такая каланча был… Под – метр восемьдесят…

 

ЖАСМИНКА

Нет. Мы с тобой вечерком в душик сходим. Вместе. Да, родной? Уже…

(смотрит на часы)

Уже – начало девятого… А мне к девяти рулить… Не хочу второпях…

(тихо)

Хочу, чтобы – долго… Не спеша с тобой любиться…

(улыбается)

Мы же с тобой как начинаем любиться, так… Про всё забываем… Вон вчера… На кухне начали… Потом в коридоре оказались… Из коридора – на балкончик… Потом – на диване… А закончили здесь, в постельке…

 

СЕРГЕЙ

Знаешь, родная…

(помолчав)

Я готов был бы отсидеть. Хоть – сто лет.

(помолчав)

Лишь бы можно было сделать так… Чтобы в тот серый осенний день из-за поворота возле маркета не выскочила бы на полном ходу грузовая «Газель»… И, не тормозя… Не снесла бы с узкой дороги… Упоительно счастливую… Оглушённую и ослеплённую этим счастьем молодую женщину… Которая, уже с проломленной грудной клеткой… Пролетела метров двадцать… Размозжила голову о бетонный фонарный столб… И, как мешок с костями, упала… Возле чугунной решётки сливной канализации…

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Мотор.

 

ГОЛОС ОПЕРАТОРА

(из-за кадра, тихо)

Есть мотор.

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Начали.

 

ДЕВУШКА

(в ярком овале света)

Ну…

(хохотнув)

Были слова… И вдруг разбежались… Так о чём говорить?

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, осторожно)

Расскажите…

 

ДЕВУШКА

(в ярком овале света)

Нет, я – дура, конечно…

(смотрит в сторону)

Что – вас выдернула… Ни к чему всё это… Никто и смотреть не станет… И вам показать не дадут… Ни за какие конфетки…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Мария…

(помолчав)

Вы же так просили вас называть, да? Или – Марина?

 

ДЕВУШКА

Пусть будет Мария…

(прикуривает тонкую сигарету)

Или – Марина… Или – Ирина… Или – Карина… До фонаря – мне… Ясненько? Захотят «менты» – всё равно найдут… Или – клиенты… Бывшие… И – будущие… Или – бандюки… Что это дело «крышуют»…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Мария, расскажите…

(помолчав)

Расскажите о том, как вы…

 

МАРИЯ

Как я до такой жизни докатилась?

(смеётся)

У-у-у… Как же я до такой жизни докатилась?

(стряхивает пепел в белое кофейное блюдце)

Докатилась… Да. Вот… Докатилась… Слушай…

(помолчав)

Блин… Тоже забыла… Саша тебя зовут? Или – Слава?

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Сергей Александрович. Можно просто – Серёжа.

 

МАРИЯ

Серёж…

(выпускает дым)

Как ты там говорил? Лицо замажем? Голос изменим? Или – как? То есть, вместе фэйса моего пятно какое-то мутное будет? А голос мой мужицким станет? Так, что ли?

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, мягко)

Да, не волнуйтесь… Вас никто не узнает. Никто. Абсолютно. Я вам гарантирую. Ваше лицо на монтаже обезличим. Голос опустим. Ну так, чтобы только слова можно было разобрать… А исходники я уничтожу. Лично. Не волнуйтесь. Вас никто не узнает. Гарантирую вам. Никто не узнает – как вы выглядите, как вас зовут…

 

МАРИЯ

Так вот…

(медленно заминает окурок в блюдце)

Не надо… Ничего не надо… Как ты сказал? Обезличим? Голос опустим? Не хочу, Серёжа… Пусть смотрят… На меня… Такую, какова я есть… И голос мой пусть слышат… Мой… Нормальный… А – не опущенный какой-то… Понял? Пусть смотрят… Видят… Меня… И слышат… А потом…

(улыбается)

А потом я… Я ж в театральный хотела поступать… Что? Смешно? Ну, да… За семь лет… Поизносилась… А была – пальчики оближешь… И в самодеятельности школьной участвовала… Пела…

(хохотнув)

Пела, блин… Песенки… И соврать могла так, что ни один комар носа не подточит… И голос меняла… На какой хочешь… Могла и ребёнком говорить…  И – старушкой… И – парнем даже… Наряды сама себе шила… Закачаешься… Я даже…

(смеётся)

Однажды… Нам кто-то позвонил…

 

В телефоне СЕРГЕЯ играет Моцарт.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Чёрт…

(громко)

Стоп!

(смотрит на дисплей смартфона)

Да.

(слушает)

Одну минутку, Жас…

(встаёт из-за плейбека, в смартфон)

Одну минутку…

 

ИНТ. КОРИДОР КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(выходит из павильона, в смартфон)

Да, душа моя… Что? Да, работаю, солнышко… А ты…

(слушает)

Откаталась по столице? Удачно? Никого не задавила? Ни во что не въехала? Умничка. Я освобо… Что?

(слушает)

Где – ты? Где? Внизу? В каком – «внизу»? Здесь? На киностудии? Что ты хочешь? Посмотреть? Посмотреть – что я делаю?

(помолчав)

Хорошо. Поднимайся. Скажи охране, что… Нет, ничего не говори. Я сейчас перезвоню на пост. И тебя пропустят. Иди по коридору налево. До – лестницы. По лестнице – вверх, на второй этаж. Потом – по коридору напра… Что? Нет, у меня – съёмочная смена. Ещё – пару часов. Поднимайся, родная. Я тебя жду. Быстренько давай. Если – хочешь посмотреть.

(нажимает «отбой» и быстро набирает номер)

Геннадий Петрович… Там, возле тебя, – красотка одна объявилась. Загорелая вся такая. Видишь, да? Жена моя. Ага. Соскучилась, понимаешь. Будь добр, пропусти её.

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

МАРИЯ

(улыбается)

А никого дома не было… Папка – на даче… А мать – на дежурстве… В больнице… Я трубку подняла… И папкиным голосом – низким таким… Бархатным… Густым… Аллё, говорю… Вас слушают…

 

ОПЕРАТОР

(девушке, в углу павильона)

Вер… Иди-ка Серёгу найди… Мне через три часа дочуху из школы забирать… А ещё работать толком не начали…

 

ВЕРА

(тихо)

Да. Я – сейчас, Олег Викторович.

(встаёт)

Может, Сергей Александрович перекусить зашёл? В кафешку нашу… Я сейчас его найду.

 

Открывается дверь, и в павильон заходят СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Вот на этот стул садись и смотри. Только – ни звука. Да?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Здрастье… А что вы тут снима…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Сиди и смотри. Мы пишем синхрон. Звук, то есть. Поэтому рот – на замок. Поняла?

 

ЖАСМИНКА

(опускается на стул, тихо)

Ага.

 

СЕРГЕЙ

Работаем, Олежек.

(Марии)

Мария, вы – готовы? Прямо – с того места, где прервались. Про театральный вы говорили… Потом вам позвонил кто-то… Вы – готовы?

 

МАРИЯ

(в ярком овале света, тихо)

Да. Готова. На всё – готова. Ко всему. Теперь уже – ко всему.

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Мотор.

 

ГОЛОС ОЛЕГА

(из-за кадра, тихо)

Есть мотор.

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Начали. Говорите, Мария…

 

МАРИЯ

(помолчав)

Так вот… Телефон зазвонил… А я одна дома была… Отец на дачу укатил… Мама – в больнице, на дежурстве… Я трубку подняла… И папкиным голосом – низким таким… Аллё, говорю… Вас слушают…

(улыбается)

И тут какая-то девица мне как защебечет в ухо… Мол, Боренька… Милый мой… Дорогой… Мол, я сегодня не могу… Мне надо – в парикмахерскую… Потом – ещё куда-то… Давай, щебечет, мы с тобой завтра созвонимся… После обеда… Я, говорит, тебя буськаю крепенько… Всюду, всюду, всюду… Ты ведь меня ещё любишь? Конечно, отвечаю я папкиным голосом… Конечно, люблю, дорогая…  Беги, говорю, в парикмахерскую… Созвонимся завтра… Вот так…

(отхлёбывает кофе и быстро закуривает)

Вот так я узнала, что у моего папки любовница есть… Потом даже видела её… Как она на проспекте Мира в наш «фордик» ныряла… Ничего такая… Смазливая… Волосы – светлые… С кудряшками… Стройненькая… Лет на двадцать моложе… Мамки моложе… А что? Мамке – за сорок… Гипертония… Ноги опухать стали… Мешки – под глазами… Словом… Какая тут – любовь? Так… Привыкли и живут… Разводиться, что ли? Барахло, хату, дачку делить? Это я, дурочка, не знала, что у папки – молодая да задорная… А мамка, я думаю, знала… Давно знала… Просто вида не подавала…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

А почему же вы тогда не поступили…

 

МАРИЯ

(вскидывает узкие, чёрные бровки)

В театральный?

(пожимает плечами)

Так… Пришла… Смотрю: там толпень – такая, что… Тьма-тьмущая… Девки накрашенные… Как – куколки… Парни, как – Делоны… Красивые… Высокие… И все уже – такие артисты! Большие артисты! Ржут… Байки травят… Не знаю – сколько на первый тур привалило… Человек тысячу… Или – больше… Весь сквер перед институтом заняли… Как – саранча… Ну… Я походила там… Потолкалась… Послушала… А потом меня одна красотка под локоток подхватила… За забор института вышли мы… Закурили… Ну, познакомились… Кристина её звали… Из Рязани прикатила… Тоже – в артистки… Короче, говорит она, мол, не парься, подруга… Тут, говорит, без блата шиш влезешь… Или блат нужен или папик конкретный… Который смог бы тебя пропихнуть… Через койку, словом… Ты ему даёшь, а он тебя в актрисы пропихивает… Есть, говорит, у тебя такой? Мамашка – Гундарева какая-нибудь… Или батька – Боярский… Или – папик богатенький… Нет, говорю… Откуда?  Так, Кристина эта мне говорит, нечего париться даже… Ничего тебе не светит… С первого тура скинут… Сразу… Чтобы глаза не мозолила… Посмотри на себя, говорит… Кто ты есть такая? Ну, личико ещё туда-сюда… Миленькое… Голос, вроде, есть… Не заикаешься… Так тут таких, говорит, – тысячи… И – таких, и – во сто раз тебя краше… А мест всего – двадцать три… Разумеешь, говорит? Так что, не парься зря… Иди поступай – где попроще… В «мед» какой-нибудь… Или – в «пед»… К чему, говорит, у тебя душа лежит?

(улыбается)

Это я уже потом узнала, что таких дурочек, как я, спецом выпроваживают…  Чтобы воздуху было больше… Чтобы, не дай Бог, кому дорогу не перешли… При поступлении… А ведь могла… Блин!

 

МАРИЯ резко дёргает рукой. Истлевшая до белого фильтра сигарета падает на коричневый ламинат.

 

МАРИЯ

Блин… Палец обожгла…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Ничего, ничего… Мы потом уберём… Не волнуйтесь… Сильно обожглись? Давайте прижжём йодом и заклеим пластырем… Верочка, будь добра, сходи…

 

МАРИЯ

Не…

(прихватывает губами обожжённый палец)

Не надо…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Послушайте, Мария…

 

МАРИЯ

Не надо…

(смотрит на ожог)

Не надо ничего… Ерунда…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Хорошо. Пишем, Олежек?

 

ОЛЕГ

(из-за кадра, тихо)

Угу.

 

МАРИЯ

(вдруг смеётся)

А я думала сначала… Что – не смогу… Вообще не смогу говорить… Ехала к вам… И какой-то комок в горле торчал… Нет, камеры я не боюсь… Ни – камеры, ни – фоткаться… Всегда везде классно выходила. Хоть кривлялась, хоть – боком, хоть – не накрашенная, хоть – как… Всюду – здорово… Как это… Блин… Называется… Забыла…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, не громко)

Киногеничность.

 

МАРИЯ

(хохотнув)

Во-во! Именно! Нет, дело даже…

(помолчав)

Дело даже – не в том… Что боялась сниматься… Чего мне уже бояться? Когда осталось… Ну – год, может… Или – полтора… Уже лимфоузлы… Как – вишни… На шее, в подмышках, меж ног… Язвы гнойные появились…

(указывает пальцем в низ живота)

Там же… Даже мне смотреть страшно… А уж показать кому… Парню какому… Да – ни в жизнь! Никогда. Чтобы у него навсегда на баб член на пол шестого повис… От ужаса моего… Я их, правда, замазываю… Но всё равно… Понос потом пошёл… Такой, что… Через каждые пять минут бегала…

(помолчав)

А боялась… Боялась, что не смогу говорить. Понимаете? Просто язык онемеет. Или – губы. Или… Разрыдаюсь… Как – дура… А потом… Что-то во мне отпустило… Знаете, наверно? Перед смертью раковым всегда легче становится… Боли вдруг уходят… Аппетит появляется… Хотя пару дней назад выворачивало… Из-за химии всякой… Облучения… Я видела однажды… Как моя двоюродная тётка помирала… От рака желудка… Не орала от боли… В последние дни… Даже – яичницу с беконом уговорила… Весёлая была… А через три дня умерла… Просто вышла на балкон… Подышать… И упала… Муж её, Александр Петрович, в комнату зашёл… Укол ей надо было ставить какой-то… А тётка моя уже… На балконе лежит… На плитке… И не дышит…

(запрокидывает голову вверх)

Короче… О чём это я говорила? Чёрт… Забыла уже…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, тихо)

Вы рассказывали – как поступали в театральный инсти…

 

МАРИЯ

(оживлённо)

Точно. Я на другой день, правда, ещё в одно училище подкатила… В «Щепку»… А там – ещё больше народу… Девицы, как – с журналов… Глянцевых… Парни-красавчики… И жара – ещё… Под – сорок… Такое пекло, что… Мне аж дурно стало… Кое-как добралась до вокзала… Села в электричку… И домой поехала… Только приехала – Надька Тара… Словом, одна подруга звонит… Как, говорит, дела? А – никак, говорю. Устала, говорю, как собака… Чуть не спеклась сегодня… Слушай, Надька говорит: я завтра поеду подавать документы в «пед»… Я, говорит, одна стремаюсь чего-то… А взять с собой некого… Брат работает… Димка, френд её, тоже по делам каким-то своим укатил… В Ростов… Давай, говорит, вместе прокатимся… Я документы отдам… А потом я знаю одну кафешку не дорогую возле Патриарших… Морожко покушаем… Хочешь? Чего тебе одной по такой жаре дома сидеть? Ладно, говорю, давай…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра)

Мария… Это всё, конечно, – очень интересно…

 

МАРИЯ

(растерянно)

Что – чушь молю? Не надо про это рассказывать? Да? Не интересно вам?

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из-за кадра)

Рассказывай, рассказывай, Маришка. Всё – интересно. Рассказывай. Всё, что хочешь рассказать. Всё-всё-всё. Да, Сергей Александрович? Вы – не против?

 

СЕРГЕЙ

(помолчав, из-за кадра)

Конечно, рассказывай, Мария. Куда нам спешить? Правда?

 

МАРИЯ

А это…

(смотрит на Олега)

Плёнки-то у вас хватит? На – всё. Или у вас там много кассет с собой? Могу и час говорить? И – два? И – три? Нет, три не смогу… Не хватит меня – на три…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, тихо)

Мария, вы не волнуйтесь… У нас – не плёнка. Цифра. Можете говорить – сколько хотите… Сколько вам нужно… Хоть – до вечера…

 

МАРИЯ

Не, до вечера не могу.

(улыбается)

Мне к шести Дашку к логопеду вести надо… Платному… Дашка несколько букв не выговаривает… Эль… Ха… И – ша… Вместо «молоко» говорит «момоко»… А вместо «шарик» – «чарик» какой-то… Я уже давно заметила… Думала сначала, что придуривается… Даже ругалась на неё… А потом смотрю: нет. Не придуривается. Что-то у ней там со звуками в ротике случилось…

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра)

А Дашка – это твоя…

 

МАРИЯ

(улыбается)

Доча моя. Я же всё-таки родила. Несмотря ни на что. Пять лет тому назад. Четыре с половиной, то есть. Пять Дашке только в ноябре стукнет… Слава богу, что Дашке через меня ничего не передалось… Когда – беременной Дашкой была… А теперь… Уже – большая совсем… Пять годиков – скоро…

(помолчав)

Не знаю… Успею ли… Поздравить… Всё-таки… Из годиков – в лета… Был один годик… Три годика… Четыре… А пять уже – лет. Потом – шесть лет. Восемь. Десять. Пятнадцать…

(зябко поводит плечами)

У-ух… Глотнуть бы… Чего… «Мартини»… Или – коньячку… Капелек двести… Что-то мне… Как-то…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, тихо)

Вам – не хорошо? Что случилось? Вам – плохо, Мария?

 

МАРИЯ

Нормально…

(прикрывает глаза)

Ничего… Сейчас пройдёт… Сколько ж… Собак… На нас с Дашкой… Спустили…

(смотрит на белую кофейную чашечку)

Как будто не женщина – я… Не человек… А – преступница… Беглая… С каторги… А я ведь и сама ничего не знала… Ничегошеньки… Ну, простуды стали чаще… Ну, тошнило иногда… Ни с того, ни с сего… Вдруг… Без причины… Ну, там… Голова кружилась иногда… Нет, не иногда… Часто кружилась… Сильно кружилась… В обморок несколько раз падала… Ба-бах… И уже лежу… На асфальте… Где-нибудь… Посреди города… Как – дурочка… Похудела сильно… Кило десять скинула… Вдруг…

(помолчав)

Смотрю: а у меня уже рёбра выпирают… И ноги, как – не мои… Тощенькие – такие…

 

МАРИЯ вдруг с размаху шлёпает ладонью о поверхность оранжевого пластикового стола. Чашечка с кофейной гущей подпрыгивает, а блюдечко, перевернувшись в воздухе, с лёгким шлепком плюхается на ламинат.

 

МАРИЯ

Как волка, травить стали! Как задержка случилась, я анализы сдала… Ба-бах! Пять недель, говорят! Пять – уже! Месяц во мне уже Дашка жила! Месяц!

(переводит дыхание)

Рожать, спрашивают, думаешь? Карга эта чёртова… Из консультации… Сучка крашеная… И лыбится… А глаза, как у акулы… Холодные-холодные… Я, как впервые её зенки неживые увидела, меня аж мороз прошиб… Вот же, думаю, глаза… Акульи… Словно из акулы глаза эти достали и в бабу вставили…

 

МАРИЯ закуривает, глубоко затягивается и стряхивает пепел в кофейную чашечку.

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из-за кадра, тихо)

Вера, достань пепельницу… Мария, с вами точно всё – нормально?

 

МАРИЯ

А потом…

(затягивается и выпускает из ноздрей дым)

А потом эта… Я ей сказала: конечно, буду. Буду рожать. От Игорька какая ж девка не захочет родить? Тогда сразу и не подумала, что… О, Господи…

(помолчав)

Я совсем и забыла, что на дачке той проклятой… С этим… Как – его? Арабом этим… Смуглый весь… Высокий… Волос – чёрный… Кучерявый… Глаза, как – угли… Полыхают… Ну, и… Дала ему… Не устояла… А он… Я думала, что… Я ему… А он… Раз, два, три… И кончил… Джинсы натянул… Банку тоника выдул… В тачку прыгнул… И свалил, гад… Без презика – всё… Я и сама забыла про… Так захотелось вдруг… Просто крышу снесло… И про Игорька забыла… Про всё забыла… Боже… Какая я была дура…

(помолчав)

Нет, ну… Перепихнулась… Своё чуток отхватила… И забыла как-то… Так… О чём это я говорила?

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, не громко)

Вы говорили о том, что…

 

МАРИЯ

Короче…

(тушит окурок сигареты в кофейной чашечке)

Короче, мы с Надькой на следующий день рванули…

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра)

Погоди, Маш…

(помолчал)

Я не понимаю… Ты что – не лечилась? Нигде? Никак?

 

МАРИЯ

(вдруг хохочет)

Лечилась? Ага. Лечилась… А как же? У всех светил! Сразу! И – по очереди!

(трогает рукой шею)

Нет, ну… Лечилась, конечно. Уже – после того, как Дашка родилась. Не хотела её химией травить. Понимаешь, подруга? Там же – такие «колёса», что – мама не горюй. Азэтэ – тот же. Олька где-то достала. Ну, это уже – после того, как родила. Потом… Ещё – что-то… Зидо… Чёрт, забыла. Зитовудин, кажется. Ещё какой-то «вудин». Ставудин, вроде. Тоже, Олька откуда-то приносила. Сама покупала, наверно. За свои деньги. Или, может, у знакомых доставала. Всё-таки старшей сестрой была в больничке. Связи, видать, остались.

Короче… О чём это я говорила?

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра, тихо)

Про – институт… Ты сказала, что…

 

МАРИЯ

А!

(хохотнув)

Сели с Надькой на электричку и – вперёд. И не жарило уже так… Прикатили в её «пед». Комиссию приёмную нашли. Надька подала документы. И вдруг говорит мне… Слушай, Ирка, говорит… А давай и – ты. Чего бегать по этим… Твоим… Театральным… Всё равно ведь не пролезешь. Только нервы попортишь. И год потеряешь. Давай, завтра я уже с тобой подкачу. И ты подашь. Сюда. И вступительные, говорит, веселее будет сдавать, а? А чего, я говорю. Как-то так что-то во мне щёлкнуло… Не знаю… Чего, говорю, – завтра? У меня ж… Сумочку открыла. А там – мой аттестат, паспорт, прочие бумажки. Я ж, как приехала вчера, так и не доставала. Так и лежали. Короче, достала всё и тоже подала. Я ж без троек школу закончила. Даже четвёрок было всего… Несколько было. По физике. Обществоведению, кажется. По инглишу. И – ещё по чему-то… А остальные – пятёрочки. Достала всё. И тоже подала. В «пед» этот. На русский язык и литературу. Вышли… Ирка «вау-у-у!» вопит. Вот, говорит, умничка! Поступим! И вместе в институт гонять будем! А сейчас пошли… По – морожку! С ликёрчиком!

 

МАРИЯ вдруг откидывается на спинку пластмассового стула и хрипло закашливается.

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра, тихо)

Девочка моя… Что случилось? Тебе снова поплохело? Скажи, не стесняйся. Мы перерыв сделаем… Да, Сергей Александрович?

 

СЕРГЕЙ

Мария, вам – плохо?

(входит в жёлто-белый овал света)

Мария? Маша?

 

СЕРГЕЙ осторожно трогает бледную кисть девушки.

 

МАРИЯ

(открывает глаза)

Ничего. Сейчас пройдёт. Поплыло вдруг. Всё. У меня же… Словом… Сейчас. Сейчас пройдёт. Чёрт… И сигареты кончились. Есть у тебя?

 

СЕРГЕЙ

(помедлив)

А вам… У меня только – крепкие… «Camel».

(достаёт из кармана джинсов портсигар)

Вам можно сейчас курить?

 

МАРИЯ

Нужно.

(цепляет ноготками сигарету)

А я курила раньше… «Marlboro» курила… Батя доставал где-то… А в институте даже – наши. То есть, не наши. Болгарские. «Opal». Ещё – какие-то. Уже не помню. Знаешь, какие-то месяцы просто провалились. Просто – белые пятна. Года даже некоторые не помню. Как будто… Точно вообще не жила их… Хочу вспомнить… Второй курс, например. «Педа» моего проклятого. И не могу. Ничего не помню. Ни – как училась. Ни – как сессию сдавала. Ни – с кем тусовалась. А вот третий курс… Начало самое… Третьего курса…

(Сергей щёлкает зажигалкой)

С мальчиком…

(прикуривает)

С мальчиком познакомилась… Я говорила? Нет? Про Игорька? О, Господи…

(выдыхает дым)

С универа, короче… Физфак. От нашего «педа» – рукой подать. Вот осенью и познакомились… В гостях одних. Нет, просто тогда познакомились. Смотрю: парень, как парень. Худой, правда, очень. Молчит всё. А глаза – умные-умные. Голубые-голубые. А потом уже… На конкурсе студенческих театров пересеклись. Я там, вроде, в актрисы записалась…

(улыбается)

Ну, не пропадать же таланту. Что-то из Чехова играли. Я уже и не помню – что. Что-то смешное. А Игорёк в «Маленьких трагедиях» Пушкина Дон Гуана изображал. Смешной – такой. Донжуан – тоже мне… Хотя голос у него – сильный. Да и руки… Как потом я узнала – тоже. И всё остальное – сильное. Хотя и – худющий. Так вот…

(помолчав)

Тогда у нас и завертелось. По-настоящему. И с лекций сбегали. Чёрти куда. И в парке прятались. Раз на милицию напоролись. Конную! Мы в кустиках любимся… И вдруг рядом – цок, цок, цок! И менты – на лошадках! Сидят, гады. И ржут. Мы как рванули…

(смеётся)

Я даже трусики там забыла. С испугу.

(помолчав)

Хотели квартиру… Или хотя бы комнату снять. А на что снимешь? Я – на одной стипендии. Игорёк – тоже. Нет, ну иногда к знакомым сваливались. Когда те куда отъезжали. Вот так и мыкались. Нет, не мыкались, конечно. Потому что любили друг друга. Это я сейчас понимаю. Что – любили. Без памяти. Планы строили. Игорьку год оставался до диплома. Мне два – ещё. Потом – практика. Короче, он даже готов был бросить свою… Не помню – чем там Игорёк занимался. Какими-то лазерами, вроде. Оптикой всякой. Готов был бросить науку. Ради – нас. И со мной в школу поехать. По распределению. Простым учителем физики. А после…

(блестит слезами)

А потом… Когда в этой консультации… Сказали… Что ВИЧ – у меня… Я ж тогда толком ничего и не поняла. Правда, не поняла. Откуда, что, к чему? Доходить стало тогда, когда менты ко мне в общагу в первый раз пожаловали. Под ручки… И – в «воронок». Как – преступницу. В отделение привезли. А там уже штук десять ментов меня ждут. Сфоткали, гады. И – в профиль. И – в фас. Пальчики откатали, сволочи. А после часа три мне мозги парили. С кем спала, как зовут всех моих парней… Как будто у меня их было миллион. С кем сейчас сплю. Где они все живут. Я, Игорька, конечно, не выдала. Отбрехалась от них как-то. Но всё равно… Заставили бумаги всякие подписать… Мол, предупреждена об уголовной ответственности… За распространение… За контакты с парнями. Я уже и не помню – какая там статья.

 

ВЕРА осторожно протягивает в кадр руку и ставит на стол большую чёрную пепельницу. МАРИЯ медленно тушит сигарету.

 

МАРИЯ

Затем… Затем уроды эти… В поликлинику меня повезли. Опять – на «воронке». Как – преступницу. Хорошо, что хоть наручники не надели, твари. И там тоже… На учёт какой-то меня взяли. Сказали: раз в неделю приходить. Анализы сдавать. А не придёшь, сказали…

(помолчав)

Так, сказали, принудительно доставлять будут.

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из-за кадра, тихо)

Маша… Слышишь, Маш? А с ребёночком-то – что?

 

МАРИЯ

С Дашкой?

(улыбается)

А – ничего. Эта сучка с акульими глазами сказала, что такого числа аборт мне делать будут. Дашку убивать. Дашку мою убивать станут. А я…

(прикрывает глаза)

А я… Ага, говорю. Конечно. И в тот же день… В тот же день постриглась коротко. Перекрасилась. В брунэтку. Жгучую. Вещички собрала. Боевой раскрас сделала. И рванула. Автостопом. За триста вёрст. Оттуда. А потом – ещё дальше. Паспорт выбросила. Порвала. И – в помойку. И в деревеньке одной… Словом, домишко нашла. Не то, чтобы – бесхозный. Были там хозяева. Но договорились… Пока они в городе жить будут, я стану за домиком присматривать. Так и присматривала. Пока Дашка не родилась. Легко, кстати, родилась. Быстро. Видать, устала в моём животике сидеть. Я ещё заранее с одной девахой договорилась… Ну, как – с девахой… У неё самой – трое. Детишек – в смысле. В прошлом в больничке городской работала. Старшей сестрой. В пульмонологии. А потом… То ли сократили её. То ли сама ушла. Я так и не поняла. И торговлей занялась. В ту же глухомань, кроме автолавок, ничего не ездило. Так она на своей «Ниве» древней крутилась. Где-то закупала товар. Оптом. По заказам. Потом по деревням развозила.

(блестит полными слёз глазами)

Так и родила. Дашку свою. Дома. В хате этой. Олька помогла. Дашку приняла. Пуповину перерезала. Обмыла. Мне на грудку положила. И я вижу… Сквозь пелену. Как Дашка мне… Как улыбается… Мне. И не было в моей жизни никогда… И раньше не было… И не будет… Такого счастья. Простите…

 

ЖАСМИНКА громко всхлипывает. МАРИЯ быстро промокает глаза маленьким фиолетовым платочком.

 

МАРИЯ

И – самое главное…

(улыбается)

Здоровенькая родилась! Ни одной хворюшки! Олька сама у неё кровушку взяла. На – анализы. Отвезла куда-то. А потом тоже счастливая вернулась. Никакой гадости в кровушки Дашкиной не нашли! Никакой! Вообще! Абсолютно здоровенькая! А эти твари… Убить её хотели. Ещё – до рождения. Их за это самих надо убить! Всех этих… Коновалов проклятых! Ментов этих поганых! Всех!

 

В наступившей тишине становится слышно, как не громко, с лёгким носовым присвистом, сопит ОЛЕГ.

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра, тихо)

Маша, а хотите ещё кофе? Хочешь, Маш?

 

МАРИЯ

Нет.

(помолчав)

Не надо кофе. Ничего не надо. Я… Я только хотела… Я хотела сказать… Я думала, что…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра, мягко)

Говорите, говорите… Ничего не бойтесь. Говорите. Всё, что хотите. Говорите, Мария.

 

МАРИЯ

Так вот…

(краем платка проводит под нижними веками)

У меня ж парней… Не много было. Ну, вместе с Игорьком и чёртом этим… Дачным. Парней десять, быть может. Или – одиннадцать. Не могла я, как некоторые… Недельку-другую покрутить. С одним. Потом на другого перекинуться. Или сразу троим головы дурить. И со всеми ими спать. Ну, не могла…

(помолчав)

А когда Дашка родилась… Словом… Ни – документов. Ни – прописки. На птичьих правах живу. А Дашке надо подгузники, распашонки, питание и кучу всякого прочего. И сунуться куда-то боялась. На работу, в смысле, устроиться. Чёрт его знает, думаю. А вдруг меня ещё ищут… Поганцы эти. Что – деток убивают.

(помолчав)

Чёрт. Сигарет нет…

 

СЕРГЕЙ

(из-за кадра)

Пожалуйста. Возьмите. Передай, Вер…

 

ВЕРА осторожно входит в яркий овал света и протягивает МАРИИ сигарету.

 

МАРИЯ

Короче…

(закуривает)

Я сначала в райцентр смоталась. Дашку на Ольку оставила. Олька как раз дома была. А я очки чёрные нацепила. Причёску поменяла. И – на автобус. В райцентре походила… Туда-сюда. Посмотрела… Объявления почитала… Ладно, думаю. На стройку сунусь. Хоть – кем. Хоть – подсобницей какой. Так – фигушки. Нет, надо говорят. Позарез. Документы давай, говорят: паспорт, трудовую. А у меня – не при себе, говорю. Завтра принесу. В столовке одной – тоже… Полы мыть некому. А документы им подавай. Целый день вот так проходила… Впустую. Везде – документы. Короче… Обратно засобиралась. На остановку автобусную пришла. Стою, стою… Как – дурочка. Потом глянула на расписание: а там последний автобус уж три часа назад как ушёл. А следующий – только утром. Ну, ёшкин кот, думаю… Ладно, думаю… Пойду по трассе. Вдруг кто подхватит. Недалеко ж… Километров тридцать – всего. Иду, иду… Уже темнеть стало. Легковушки мимо меня – вжик, вжик… Ни одна не останавливается. Я уже и голосовать стала. А они всё – вжик, вжик…

(помолчав)

И вдруг…

(яростно сминает сигарету в пепельнице)

Фура одна тормозит. Громадная – такая. Я бегом – к кабине. А дверца – бах… И передо мной открылась. И мужик-водила мне лыбится. Здоровый такой… С рожей красной… Давай, говорит, подруга, прыгай быстро. Я как-то… Не знаю… Ночь же – кругом… Я – одна. Но и тащиться чёрт знает сколько… Тоже не хочется… Короче, залезла. Тронулись… Проехали чуть… Ну что, водила говорит, подруга? Сколько берёшь? Двадцатки хватит? Зелёных. Я сначала даже не въехала… Что, говорю, беру? Какая – двадцатка? А он расхохотался… Мало, говорит? Глянул на меня… Быстро. Зырк и снова на дорогу уставился.  Потом… Ну, говорит, чего сидишь, красотка? Трахать тебя у меня нет времени, говорит. И так часов восемь потерял пути. Давай, говорит, на ходу. Отсосиновик мне смастери конкретный. И заработаешь… Без напряга особого. И вдруг… Голову мою своей лапицей… Как нагнёт… Вниз. К штанам своим. Вони-и-и-и-ища… Жуть… Аж задохнулась. А он всё держит, гад… Крепко так. Ну, я и блеванула… Прямо на штаны его… От души. Потом… Да, видать, на пару секунд отключилась… А когда в себя пришла… Уже летела… Ласточкой. Из кабины. На полном ходу. Даже не притормозил, сволочь. Как брякнулась об обочину… И снова вырубилась…

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра)

Господи… Как же ты… А он…

 

МАРИЯ

Выпить хочу…

(проводит ладонью по лицу)

Хоть – водки. Хоть – чего… Нет. Не надо пить.

(помолчав)

Очнулась… Смотрю: комната какая-то… И – женщина. Большая – такая. Смотрит на меня… И улыбается. Ну что, говорит, девочка… Кто тебя так отделал? За рубликами потянулась? Без спроса? Сама – по себе? А я и ответить ничего не могу… Голова гудит… Как – колокол. Один глаз… Заплыл, наверно. А эта… Снова смеётся. Ладно, говорит, отдыхай пока. В чувство приходи. А потом мы тебя пробьём… Ежели – нормальная, на работу устроим. Поняла? В штат, так сказать, определим. Понимаешь? Доходит? А то тебе одной на трассе живо башку открутят. И не поморщатся. А со мной, как у Христа за пазухой, жить станешь. Если – не задуришь, конечно. Тогда разговор другой будет. Ясно, красотка?

(помолчав)

Дай-ка мне ещё цигарку. Не накурилась что-то…

 

ВЕРА осторожно входит в жёлто-белый овал света и кладёт на столик открытый портсигар СЕРГЕЯ.

 

МАРИЯ

Ну, вот…

(закуривает)

Короче… Словом… Работали они. На трассе той. И – на других трассах. За смену можно было баксов триста заработать. Одним минетом только. А, если – по полной, то – и больше. Девочке четверть отстёгивалось. Кормёжка – бесплатная. Парни нас охраняли. От мудаков всяких. Отработаешь… В душе отмоешься… От вони этой нестерпимой. Поспишь. Я ещё умудрялась к Дашке гонять. И маман наша о Дашке тоже знала: где, с кем живёт. Потом… Когда себя зарекомендовала, так сказать… Паспорт новый обещали сделать. На имя другое. Сказали: настоящий сделают. Ни один мент не прицепится. А я…

(столбик пепла падает на стол)

Блин… А я… Вот так и стала…

(хохочет)

Плечевой, блин! Нет, ну тошно поначалу было… То у одного – отсосиновик. То – у другого. И пользовали меня всяко… Во все дырки, короче. Скоты эти вонючие… Шоферюги… Но зато… Зарабатывала. Конкретно. Больше, чем – ты, Сергей Александрович. Дашку одела-обула. По выходным к ней моталась. Гуляли… На качельках катались… Да и лекарства мне за что-то надо было ведь покупать. Олька же – не миллионерша какая. Чтобы на свои рублики всё доставать. Да и мне самой надо было много чего… Чтобы ни мамка ничего не заметила. Ни – клиенты. А то увидят язвы между ног… Или – ещё где… И – всё. И прибьют. Свои же. Там у нас одна… Ну, выпившая, вроде, была крепко… Так мужику одному чуть головку не отгрызла. То ли – спецом. В отместку. За – что-то. То ли – по дури. Чёрт его знает. Так пропала. Без следа. На работу выехала на тачке нашей. С парнями. На трассу. И – всё. И не вернулась. Я было начала спрашивать у мамки: мол, а где – наша блондинка курносенькая… А на меня… Короче, мамка улыбнулась и говорит: не твоего ума дело. Нам говорит, таких дур не надо. И – даром. Поняла, говорит, – что с дурочками бывает при нашей работе, нет? Меня аж холодом обдало. Всё неделю температурила конкретно. Под – сорок. Но работала. Больничный там никто не выдаст. А тут таким холодом вдруг шибануло, что весь жар сразу перебило. А мамка смеётся. Что, говорит, перетрухала, красавица? Не бойся, говорит. За себя, говорит, не бойся. За девку свою малую бойся. Поняла, говорит? Поняла, шепчу. А ещё… Ну, помимо трассы… Субботники – всякие. Воскресники. С ментами погаными. С братвой местной. Задарма – конечно. Чтобы – одни не лезли. И другие не напрягали особо. Хотя маман им отстёгивала. Не знаю – сколько. Но отстёгивала…

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра)

Боже… Вот же – гады. И – что? Ничего нельзя сделать? Нельзя от них уйти?

 

МАРИЯ

Да куда уйти?

(откидывается на спинку стула)

Куда? К кому? Кто меня где ждёт? А уйти… Да… Уйду. Скоро. Чувствую, что – скоро… Уж больно тяжело становится… Внутри словно огнём жжёт… Всю… Все кишки выжигает…

(улыбается)

Все думают, что ад – это где-то… Где-то – там… Чёрт знает где… С пеклом его. Со смолой кипящей. Фигушки… Ад, он – внутри… Внутри тебя. В твоих печёнках. В твоём сердце. В мозгах твоих проклятых. И не избавиться от него. Ни днём, ни ночью. Никогда. Пока не выжжет всю тебя изнутри. Все твои чувства. Все твои радости. Все мечты…

 

ЖАСМИНКА громко всхлипывает.

 

ГОЛОС ВЕРЫ

(из-за кадра)

И что же… Что же – сейчас? Как – дальше?

 

МАРИЯ

А – никак.

(сминает окурок в пепельнице)

Ну, сколько мне осталось? Три месяца. Пять. Год. Или – пару недель. Ольку предупрежу. Чтобы о Дашке позаботилась. Денег ей оставлю. Хватит им. Надолго хватит. Если – не на широкую ногу жить. А я…

(помолчав)

Сколько мужиков с собой возьму… Столько и возьму. Десятков пять – ещё… Или – больше. На сколько меня хватит. Нечего им, поганцам…  У всех же… Жёны, наверно, есть. Невесты. Подруги. Которые ждут… Волнуются о них, сволочах. А они – с плечевыми. От заправки – до заправки…

 

СЕРГКЙ отрывает взгляд от плейбека и смотрит на МАРИЮ.

 

МАРИЯ

Слышь, Сергей Александрович…

(смотрит на Сергея)

Ты это… Сам запомни… И дружкам всем своим скажи. Чтобы даже не думали… С нами. Ни – с плечевыми. Ни – по вызову. Ни – на хатах. Понял, Серёжа? Нет для тебя и дружков твоих таких, как я. Дошло? Если не хочешь на тот свет загреметь. Не с трепаком, конечно. А – с той дрянью, что меня гробит нынче. А сколько таких сук, как я? Чёрт его знает. Не одна. Это уж – точно. Кто со зла мужиков косит. Кто – чтоб заработать успеть. Побольше… Кто – по дурости бабьей. Кто… Словом, даже не думай, Серёжа… На девок за бабки лезть. С женой живи. Одной. А если жены – мало… Так нормальных баб трахай. По любви. А – не за бабки…

(поднимается со стула)

Ладненько… Что-то мне… Не дышится как-то… Пойду я… Всё успели снять? И не надо меня… Как это у вас называется? Замазывать… Когда по телику показывать будете… Пусть мужики с бабами видят… Меня… Настоящую… Слышат пусть… Мой голос. А – не какой-то… Лягушачий. Пусть… Пусть видят. И думают. Если – думалки остались…

 

МАРИЯ выдыхает воздух. Медленно выходит из жёлто-белого овала света. В оглушительной тишине проходит по павильону и, тяжело открыв массивную дверь, переступает порог.

 

ТИТРЫ

Конец одиннадцатой серии

Алые аллеи (10-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

10-я серия

 

НАТ. ЧЕРНОМОРСКИЙ ПЛЯЖ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, сидя на широком тёмно-синем надувном матрасе, смотрит на спокойную ярко-бирюзовую гладь моря.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, предательски бежал… Прочь… Не взяв даже зубную щётку… Да… Это – мой круг ада… В котором нет никого, кроме безнадежно любящей женщины, мёртвого ребёнка и негодяя, посмевшего навечно влюбить в себя чистейшую и нежнейшую из душ… Это – круг, который никогда не впишется в квадрат оправдания сделанного… Математика врёт… Параллели пересекаются… Чтобы затем замкнуться… В окружность… Из которой нет выхода…

 

ЖАСМИНКА

(возникает за спиной Сергея, запыхавшись)

Уф-ф-ф… Еле убежала… От – моих…

(целует Сергея в шею и плюхается на матрас)

Всё им рассказала… И – про школу нашу… И – как ты меня по эрмитажикам водил… Как – всё здорово там… Какие – котики в эрмитажиках картины сторожат…

(приподнимается на локотке)

Котики там мышек ловят, да, Серёжик? Такие – толстенькие котики… Лощёные… Их специально завели, чтобы они мышек цапали?

(Сергей, улыбаясь, пожимает плечами)

Три часа моим всё рассказывала… Про… Ой, как – его?

(морщит загорелый лобик)

А, вспомнила: Петергоф! Какие там – фонтанчики! И боги… Боги золотые стоят! Фотки, что ты нащёлкал, показала… Такие – классные фотки вышли, да?! Ты ещё и – фотограф! Здоровский-здоровский! И фильмик с нами, что ты наснимал, показала! Такой классный фильмик получился! Мои просто в осадок выпали!

А Италия… Италия – вообще…

(помолчав, вдруг)

А что ты весь такой тихий сидишь? Что случилось, Серёжик? Что тебе такое грустное надумалось? Почему ты не купаешься? Меня ждал? Тебе грустно одному купаться? Пошли!

(вскакивает на ноги)

Пошли, родной мой! Поныряем!

(начинает раздеваться)

Побежали бегом!

(замирает)

А давай – голенькими! А, Серёжик?!

(крутит головой)

Никого ж нет! Про это наше место никто не знает! Здоровское место я для нас нашла, да?! Никто про него не знает! Даже местные не знают! Ни – одна живая душа!

 

СЕРГЕЙ

(вдруг, тихо)

Да… Математика врёт… Параллели пересекаются… Чтобы затем замкнуться… В окружность… Из которой нет выхода…

 

ЖАСМИНКА

(босиком, в бирюзовом купальнике)

Серёж…

(помолчав)

Не пугай меня… Что ты там опять придумал? Какие-такие – ужасы? Откуда это там нет выхода?

(обнимает Сергея, тихо)

Ты что-то опять вспомнил? Какие-то кошмарики вспомнил? Какая там математика тебя обманула? Я не понимаю… А, когда не понимаю…

(помолчав)

Когда не понимаю, так сразу боюсь… Когда что-то не понимается, так всегда ж страшно становится… Да? За тебя бояться начинаю… За – нас бояться… Ну, родной мой?

Что ты молчишь? Скажи своей Жасминке: что на тебя нашло? Кого-то вспомнил? У тебя опять лицо поменялось… У тебя всегда лицо меняется, когда… Когда ты там… Ныряешь куда-то… В – своё прошлое… Или – в героев своих… Я смотрю: вот, вроде, – ты… Мой родной Серёжик… А, вроде, и – не ты… Какой-то другой парень стоит… И о чём-то своём думает… Я тогда сразу бояться начинаю… Сильно-сильно бояться начинаю…

(помолчав)

Смотри: какой – денёк! Жаркий, солнечный, цветной! Зевак никаких нету! Море – тихое! Яркое! Тёпленькое!

(помолчав)

Ты в Крым ехать не хотел? Да? Хотел – в Питер? Или – в Норвегию свою? Так мы полетим! Обязательно полетим, Серёж! Куда только придумаем, туда и полетим! Лета же… Ещё столько лета осталось! Куча лета – ещё! Каникул… Побудем здесь  недельки две-три, да?!  Поныряем-загорим! И полетим! В Норвегию твою… В Испанию… Хоть на Луну полетим! Куда – только захотим! Ну?

(целует Сергея)

Серёжик… Ну, не стой так… Как будто… Не знаю… Когда ты так стоишь, у меня всё внутри холодеть начинает… От страха… Открой глаза… Ну, пожалуйста… Не стой так…

 

СЕРГЕЙ

(открывает глаза, тихо)

Да…

(помолчав)

Пошли… Пошли поныряем, душа моя… Немного… А потом… Потом мы с тобой…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Серёжик, что случилось? Я же вижу… Нет, не вижу… Чую, что у тебя что-то случилось… Что – Серёжа? Скажи… У меня просто… У меня просто сердечко останавливается… Когда ты – вот такой… Молчаливый… Какой-то – не такой… Ты всегда не такой – пугательный… Очень пугательный… Во мне всё замирать начинает, когда ты такой пугательный становишься…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Ну, что – ты, моя прелесть? Отчего – пугательный? Мне просто… Просто…

(помолчав)

Просто вдруг… Вдруг не по себе стало…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Тебя подружки мои напрягли, да, Серёжик? Да? Скажи…

(помолчав)

Ну, не сердись на них, родной… Любопытные – они… Очень…

(вдруг хихикает)

А Катька… Катька Терехова… Такая деловая – всегда… А как тебя увидала – онемела… Точно – язык проглотила… Стоит, глазами – хлоп-хлоп… И – ни словечка…

(хохотнув)

Так ты её собою пришиб… Катька, таких парней, как – ты, вообще не видала… Только – крымских наших… Придурков… Нет, ну – не придурков, конечно… Но таких, как ты, волшебных парней Катька отродясь не видала… Точно никогда не видала… Откуда ей здесь видать их? Вот и запала на тебя… Ты не заметил, нет? Что – запала Катюха на тебя…

(хихикает)

Вот – дурочка… На моего Серёжика запасть…

(помолчав)

Винца тебе всё подливала… Как будто ты вино это кислое  пьёшь… И блузку, дурочка, прозрачную нацепила… Чтобы ты её сиськи отпадные  разглядеть мог… Она тебе…

(помолчав)

Она тебе понравилась? А, Серёжик? Понравилась? Скажи…

 

СЕРГЕЙ

(целует Жасминку в угольную макушку)

Кто – родная?

 

ЖАСМИНКА

(насупливается)

Ну, о ком мы сейчас говорили?! Ты – где, Серёж? Где ты витаешь? О Катьке же говорили… О Катьке Тереховой… У которой позавчера были… Забыл?

(помолчав)

Что – с тобой, Серёжик? Ты меня совсем не слушаешь? Я говорю, говорю, говорю… А ты где-то витаешь… И меня не слышишь…

 

СЕРГЕЙ

(обнимает девочку)

Слышу… Слышу, душа моя…

(утирает ладонью мокрый лоб)

Я всё слышу…

(помолчав)

Запала, говоришь?

(усмехается)

Эта твоя подружка на меня запала?

 

ЖАСМИНКА

(обиженно)

А – то! На тебя все западают… Все – девчонки… И – мои… И – другие…

(помолчав)

Я же вижу – как на тебя девчонки смотрят… Как кролики – на удава… Цепенеют просто… И ничего-никого вокруг себя не видят… Только на тебя пялятся… Всеми –

глазами… Квадратными…  Моргать даже забывают… Даже меня рядом с тобой не видят… Потом уже замечают… Когда чуть в себя приходят… А поначалу не видят… Только тебя глазками облизывают…

(Сергей улыбается)

Вот-вот…

(помолчав)

А как ты улыбнёшься… Своей этой улыбкой… Демонской… Так они… Так они тогда вообще в трусики писаются… А – Танька?

(хихикает)

Танька Игнатьева! Со – своим этим… Славиком… Что на «мерсике» прикатил… Помнишь? Ну, на той неделе мы с ними в кафешке встретились… Помнишь? Танька, дурочка, одумалась… С Фимкой базарным завязала… И опять к Славику пришвартовалась… Славик домик свой уже поднял… В – три этажика, между прочим… С гаражом… На – две «тачки»… С бассейном… Так…

(брызгает коротким хохотком)

Тоже… Как на тебя уставилась! Аж дышать забыла! Видел?! А Славик её  рядом сидит! Я Таньку под столом по ноге стукаю… Своей ножкой… Мол, не пялься в открытую… Славик увидит… А Таньке – по фигу… Аж рот открыла… И на тебя пялится…

(помолчав)

Что ты такое со всеми творишь, Серёж? Заколдовываешь? Как – эти… Как – их? Ну, которые всех…

(морщит загорелый лобик)

Как это их там зовут… Забыла… Гипнозисты… Гипно… Гипнозёры… Нет, не гипнозёры…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Пошли, родная… Нырнём… Что-то я уже спекаться начинаюсь… Освежимся, да?

 

ЖАСМИНКА

Нет, Серёж, правда… Что ты такое со всеми вытворяешь? Ну, да…

(помолчав)

Ты… Один – такой… Дивный… Чудесный… Волшебный… Все эти Славики, Фимки и прочие наши крымские тебе даже в подмётки не годятся… Так, пацанчики – местные… Ну, Славик – богатенький, вроде… Сейчас вот свою турфирму открыл… Прежде на кого-то там ишачил… А нынче своё дело завёл… Раскрутился не хило… Таким гоголем-моголем по городу гоняет… На «мерсике» своём… А как тебя увидел в той кафешке, так… Не знаю… Просто никакой стал… Поблек сразу… Потух… Ну, да…

(смотрит на блестящее, ярко-солнечное море)

Да… Славик рядом с тобой… Вообще исчез… Ну, сколько – ему там? Лет двадцать пять, кажется… Тебе – в два раза больше… Ты – здоровый, взрослый, сильный, отпадный му… Нет, не мужик… Ой… То есть…

(помолчав)

Я не то хотела сказать… Конечно – мужик… Но – не мужик… Как – все прочие другие мужики… Наши… И – не наши… Ты… Ты – волшебный парень… И Катька это мгновенно почуяла… И – Танька… И – Славка её… Потому и сидели… Как – мумии… Слова боялись при тебе сказать…

(помолчав)

Нет, не боялись, а… Не знали просто – о чём при тебе говорить… О – тряпках? О – доме Славкином? О – его «мерсике», что ли? О – тусовках своих пляжных? И спросить у тебя хоть о чём-то боялись… Сидели… И смотрели на тебя… Как – на бога… С другой Вселенной…

 

СЕРГЕЙ смеётся, подхватывает ЖАСМИНКУ на руки и несёт к морю.

 

ЖАСМИНКА

(на руках Сергея, тихо)

Да, Серёж… Не смейся… Точно, как – на бога… И мне… Катька потом… Позвонила… Помолчала… И говорит вдруг: ну, малая… Она меня всё время малой дразнит… Ну, говорит, малая,  ты себе и отхватила парня… Такого парня отхватила, что… Что у меня, говорит, копчик к языку присох… Сколько ты сказала – ему лет? Полтинник? Не может быть, чтобы – полтинник… За  тридцатник – точно… Годков, говорит, тридцать пять-тридцать семь… Не – более… Ты на него, говорит, сама посмотри: здоровый, не лысый, мускулистый, без морщин… Сила аж прёт из него, говорит… Наверно, говорит, в постели такие чудеса творит, что…

(хохочет)

Ты смотри, говорит, не упусти его, дурочка… Подцепила, говорит, и не упусти… Такие парни, говорит, повымирали давно… Как – мамонты… Как сыр – в масле, говорит, с ним кататься будешь…

(помолчав)

Я Катьку слушаю-слушаю… И слышу вдруг: завидует она… Ужасно завидует… По самое не могу завидует… Раньше всё прикалывалась надо мной… Мол, типа, что парней к себе не подпускаю… У неё-то самой были уже парни… В смысле, что Катька спала уже с парнями… А я – нет… Ни – с кем… И – никогда… До – тебя…

 

СЕРГЕЙ

(опускает Жасминку на мокрый, тёмный песок)

О, чуть не забыл… У нас же сыр… Сулугуни закончился… Надо будет потом прикупить… Да, радость моя? Напомнишь мне?

 

ЖАСМИНКА, стоя, обнимает СЕРГЕЯ за спину и медленно забирается ладошками в его чёрные плавки сзади.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ей-богу, Серёж…

(помолчав, тихо)

Нет, я знала, конечно, что все мои выпадут в осадок… От – тебя… Но чтобы – та-а-а-ак… Я Таньку сколько лет знаю… До школы ещё знала… Лет десять уже знаю… Выросли вместе… Наши ж дома – рядом почти… На – одной улице… А таких глазок у неё никогда не видала… Квадратные глазки  стали… От – тебя… И речь отняло… Ой…

(помолчав)

Какая попочка у тебя – крепенькая… Маленькая – такая… Крепенькая… Моя – самая любимая попочка… Век бы так… Век бы так с тобой стояла… Нет – не век… Вечность…

 

СЕРГЕЙ

(ладонями осторожно забирается сзади в бирюзовые плавки Жасминки, тихо)

А это – моя попочка… Самая – любимая… Самая – нежная… Самая – волшебная… Такая  дивная попочка, что целуешь, целуешь, целуешь её… И никак остановиться не можешь… Никак не нацелуешься…

(Жасминка замирает)

Я просто обожаю твою попочку… Даже – маленькие розовенькие прыщички на твоей попочке…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Серёж… Я потекла… Ой… Сильно – так… Ты опять меня закипел… Целое море во мне закипел…

(приподнимается на цыпочки и целует шею Сергея, тихо)

Пошли куда-нибудь… Спрячемся и… Я сейчас вся из себя выльюсь… До – донышка…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается, тихо)

Конечно, пошли…

 

Внезапно СЕРГЕЙ ловко подхватывает ЖАСМИНКУ на руки и, резко крутанувшись вокруг своей оси, сильно швыряет девочку в море. ЖАСМИНКА, растопырившись, как лягушонок, с  оглушительным воплем пролетает метров десять и, подняв столб искристых брызг, плюхается в воду.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА – на глубине метров десяти – вдруг резко обгоняет СЕРГЕЯ и розовой пяточкой чуть не попадает ему в лицо. СЕРГЕЙ хочет было схватить эту пятку, но ЖАСМИНКА, быстро работая ножками, уходит направо и живо скрывается в поросшей зеленоватыми водорослями пещере. СЕРГЕЙ подплывает ко входу в эту пещеру. Крутит головой. И медленно поднимается к поверхности моря.

 

НАТ. ПОВЕРХНОСТЬ ЧЁРНОГО МОРЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ выныривает. Смотрит на пустой берег.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Сумасшедшая…

 

СЕРГЕЙ делает несколько глубоких вдохов-выдохов и, резко согнувшись, вновь ныряет в бирюзово-синюю глубину моря.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, плавно, но мощно двигая руками и ногами, подплывает ко входу в пещеру. Некоторое время смотрит в чёрную, мглистую темноту. Поднимается чуть выше. И медленно плывёт над каменистым сводом пещеры.

 

НАТ. ПОВЕРХНОСТЬ ЧЁРНОГО МОРЯ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА, отплёвываясь, вылетает на поверхность моря.  Крутит блестящей на солнце угольной головой.

 

ЖАСМИНКА

(громко)

Серёжик!

 

Резко хватает ртом воздух и, сверкнув розовыми пяточками, ныряет.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, тихо работая руками и ногами, останавливается в толще индиго-аквамариновой воды. Крутит головой. И вдруг – в метрах двадцати от себя – замечает небольшую шуструю тень.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Вот – бестия… На берегу как надаю по попке…

 

СЕРГЕЙ медленно плывёт к поверхности моря.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Нет, не надаю… Так укушу за попку, что… Долго будет помнить… Как – меня пугать… Пугательный – я, видите ли… А – сама?

 

НАТ. ПОВЕРХНОСТЬ ЧЁРНОГО МОРЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ выныривает и тотчас видит на берегу ДЯДЮ ВАСЮ.

 

СЕРГЕЙ

(утирает рукой лицо, про себя, тихо)

Ага… Место она нашла… Никому – не известное… Ни – одной живой душе… Хорошо, что хоть любиться на начали… Вовсю… На – песочке… А то бы дядя Вася нас за этим делом и застукал… Вот было бы хохоту… Нет, ну… Дядя Вася – мужик понятливый… Не – батька Жасминки… Что с дубиной чадо своё на побережье искал… Но всё равно… Опять сверкать членом да голым задом при дяде Васе не хотелось бы…

(крутит головой, про себя, тихо)

Ну? И где – эта сумасшедшая русалочка? Опять в какую-нибудь пещерку зашилась?

 

И в это же мгновение – в метрах пятнадцати от СЕРГЕЯ – на поверхность моря вылетает ЖАСМИНКА.

 

ЖАСМИНКА

(громко, звонко)

Серёжики! Я – туточки!

 

СЕРГЕЙ

(оборачивается, про себя, тихо)

Слава Богу…

(переводит дыхание)

Час, наверно, там плавала… Чем, спрашивается, дышала? А – ничем… Бред – всё это… Что –  мне как-то давно одна умная врачиха втюхивала… Про – объём лёгких… Про – альвеолы какие-то… Про – то, что… Какие у этой пичужки – лёгкие? Какой, к чёрту, – объём? Нет… В чём-то другом здесь – дело… А – в чём?

(вслух, громко)

Греби, давай! Дядька твой вон – на берегу! Заждался, видать, тебя!

 

ЖАСМИНКА быстро подплывает к СЕРГЕЮ.

 

ЖАСМИНКА

(целует Сергея в ухо)

Ой… Как мы с тобой потерялись…

(смеётся)

Я хотела посмотреть только – что там де…

 

СЕРГЕЙ

(медленно плывёт)

Дяде Васе надо не старпомом быть… А – в разведке работать… Штирлицем… Как он нас нашёл? В первый раз тогда… На – пляже том… Нас вычислил… Голых… И сегодня – снова… Слава Богу – хоть одетых…

(Жасминка смотрит на берег и хохочет)

Ты ему говорила про это место?

 

ЖАСМИНКА

(смеясь, плывёт рядом с Сергеем)

Ой… Точно… Дядька – мой… Как он нас нашёл? Без – понятия… Я думала, что никто про это место не знает… Как нашла это место… Так никому и не говорила… Никому-никому, Серёжик…

 

НАТ. БЕРЕГ ЧЁРНОГО МОРЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА медленно выходят из воды.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(баском)

Так, плавуны… Живо – в портки… И – в таксо… Всё, голубчик…

(неожиданно нежно треплет Сергея по мокрому плечу)

Кончилась твоя житуха, парень… Жанка кого хош в оборот возьмёт…

 

СЕРГЕЙ пожимает плечами и медленно натягивает на чёрные мокрые плавки бежевые шорты. Влезает в рыжую майку. ДЯДЯ ВАСЯ, присев коленом на матрас, выдёргивает из его торца пластмассовую пробочку.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(сдувая матрас, смотрит на Жасминку)

Живо, живо!

 

ЖАСМИНКА

(морщась, надевает салатовую блузку)

Ой… Всё – мокренько… Дядь… Отвернись… Дай я сниму с себя…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(сдувая матрас,  смотрит на большие наручные часы)

Потом сымешь! Как дело сделаем, так и сымешь! После хоть голой ходи!

(подает девочке короткую синюю джинсовую юбку)

Живо давай!

(вдруг громко хохочет)

А то без нас начнут!

 

ЖАСМИНКА

(морщась, влезает в джинсовую юбку)

Что начнут? Какое – дело? Ой, как всё липнет… Дядь… Ну, что ты опять там придумал? Мы пиво твоё пойдём пить? Нас там что: пиво ждут дуть? Не хочу я никакого пива… Я от этого пива потом писаюсь… Целый – день… Это только ты так можешь… Целую бочку пива выдуть и – ничего…

 

НАТ. ДОРОГА У ПЛЯЖА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА смотрят на бежевую «ГАЗ-21». ДЯДЯ ВАСЯ распахивает дверцу такси и роняет СЕРГЕЯ с ЖАСМИНКОЙ на заднее сиденье «волжанки».

 

ИНТ. САЛОН «ГАЗ-21» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… Всякие там «мерины» да «бумеры» просто отдыхают перед двадцать первой «волжанкой»…

 

НАТ. ДОРОГА У ПЛЯЖА – ДЕНЬ

 

Бежевое такси медленно трогается.

 

ИНТ. САЛОН «ГАЗ-21» – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Ой, я вся – мокренькая… Давай я купальник сниму… Дядя смотреть не будет… А то у меня…

(чуть громче)

Дядя Вася… Ты не смотри, да? Я сейчас только…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(не оборачиваясь, громко)

Смирно сидеть! Никому не дрыгаться!

 

ЖАСМИНКА

(прильнув к груди Сергея, тихо)

Ты тоже – мокренький… Что это дядька опять придумал? Только купаться начали…

(помолчав, тихо)

Я всё ещё… Всё ещё никак не могу отойти… От – путешествия нашего… Какое солнышко там было… В Италии… Нежное-нежное… Вкусное-вкусное… И дождик – в Венеции… Помнишь, Серёжик?  Совсем – не такой, как у нас, да? С такими каплями… Большими… Как – вишенки… А у нас и солнышко – другое… Правда? Такое – громадное… Жаркое… Пекучее… Лежишь… И плавишься на этом солнышке… Даже море не спасает… Вышел из водички… Упал на матрасик… И – раз: опять – сухой… Ни капельки – на тебе… Будто и не купался… Да, Серёжик?

 

СЕРГЕЙ

(целует девочку во влажную макушку)

Да, родная… Солнышко везде – разное… Ты так больше не пугай меня, хорошо? Да, душа моя?

 

ЖАСМИНКА

(хихикает)

Ну, Серёжик… Что – ты, родненький? Ты тоже стал пугательный? Как – Жасминка? Ты же знаешь – как я плаваю… Как – рыбка… И ничего-ничего не боюсь… Ничегошеньки… Когда мой Серёжик со мною – рядом…

 

НАТ. УЛИЦА ФЕОДОСИИ – ДЕНЬ

 

Такси притормаживает у небольшого здания. Из машины вылезает ДЯДЯ ВАСЯ.

 

ИНТ. САЛОН «ГАЗ-21» – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА

(крутит головой)

Ой… А куда это мы приехали? А, Серёжик?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит в окна такси, пожав плечами)

Куда-то…

 

НАТ. УЛИЦА ФЕОДОСИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА выбираются из машины.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(энергично)

Так!

(смотрит на Сергея)

Ты уж звиняй, парень: паспорт мы твой изъяли… Твой и – зазнобы твоей…

(смотрит на Жасминку)

Жанка, можешь босой идти: там на ноги не смотрят… Со служивыми договорились…  Сунули… Так что там особо не вякайте… Спросят: согласны, скажите: согласны… А остальное – не ваше дело…

 

СЕРГЕЙ

(крутит головой)

Погодите-ка…

(смотрит на небольшое белое одноэтажное здание)

Это что – ЗАГС? ЗАГС?!

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(громко)

Не, похоронная контора!

(смотрит на Жасминку)

Он у тебя что – тупой?! А то, что на Вальку с отцом твоим стыда навели! А то, что меня дёргают беспрестанно! Вас, бесстыжих, вразумлять! Это тебе – как?!

(смотрит на Сергея)

У тебя, парень, сколько жёнок было?! Ну, законных! По – росписи!

 

СЕРГЕЙ

(пожав плечами)

Две…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(оглушительно хохочет)

А Бог троицу любит!

(суровеет)

Жанку любишь, парень?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Дядя… Что ты хочешь де…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(резко)

Молчи, соплячка, когда мужики гутарят!

(смотрит на Сергея)

Ну?! Что замолк?! Очко заиграло?!

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Люблю…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(хватает девочку за шиворот блузки)

А ты – его?!

 

ЖАСМИНКА

(с круглыми глазками)

Люблю, люблю! Ой, как люблю! Люблю-люблю-люблю!

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(отпускает ворот блузки)

Значит, неча и блудить! Живите и плодитесь! А этим…

(машет головой в сторону здания ЗАГСа)

Я сунул… Вмиг распишут! А не распишут, я их самих на такелаж пу…

 

ЖАСМИНКА

(дрожа)

Дядя Вася…

(смотрит на Сергея)

Ты не кричи так… Ты так кричишь, что на Перекопе слыхать… Ой…

(переводит дыхание)

Дядь Вась, дай нам с Серёжкой поговорить… Ну – секундочку, да? А то вы сейчас такого нагородите, что меня потом со стыда…

(смотрит на дядю Васю)

Не ори только… А то – вон… Из окна на тебя какая-то уже смотрит…

 

ДЯДЯ ВАСЯ ухмыляется, закуривает, густо затягивается «Беломором» и медленно отходит в сторону.

 

ЖАСМИНКА

Серёж…

(влажной блузкой прижимается к груди Сергея, тихо)

Серёженька… Ты только ничего не говори… Ты мне только скажи: у нас с тобой – навсегда?

(смотрит Сергею в глаза, тихо)

До – конца жизни? Ты не убежишь? Вон, какой ты парень… Думаешь: я не вижу – как на тебя другие девчонки зыркают… И – не девчонки… Дамочки взрослые… Я…

(помолчав)

Я тебе нужна, Серёж? Точно? Точно-точно? Навсегда?

 

СЕРГЕЙ

(обнимая Жасминку, тихо)

Больше – жизни…

(помолчав)

Я даже представить не мог, что в моей жизни появится такое чудо, как ты…

 

ЖАСМИНКА

(в объятьях Сергея, всхлипнув, тихо)

Как – мы…

 

СЕРГЕЙ

(обнимая Жасминку, тихо)

Да, родненькая…

(осторожно вытирает высохшие крупицы морского песка у виска девочки)

Как – мы… А сейчас ты станешь… Станешь моей настоящей… Законной женой… А с остальным разберёмся… Потом…

 

ЖАСМИНКА

(вдруг, в ужасе)

Ой!

(замирает)

Колец же нет…

(оборачивается)

Колец нет, дядя! А без колец нас не…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(медленно подходит к Сергею с Жасминкой)

Такой твой дядька – салага… Всё есть… И – «шампунем» весь багажник забит, и бокалы… Эти… Хрустальные… Чтобы бить… И кольца вам куплены…

(оборачивается)

А свидетелями мы с водилой сойдём…

(смотрит на водителя такси)

Сойдём, парень? Я тебе сверху ещё столько же положу… Ну, наговорились, голубки?

(вдруг крепко берёт Сергея за предплечье)

Только ты, парень, это… Уж Жанку не обижай… Башку отвинчу… Вишь, как она на тебя надышаться не может… Кобелить начнёшь – Жанка на себя руки наложит… А ты сразу давай камень на шею и в море… Иначе на фарш пущу…

(смотрит на Жасминку)

Ну, молодые, пора! Жанка, да не надевай чёботы свои! Кто там в коврах разглядит?! Волосья только причеши…

(смотрит на Сергея)

И ты, парень, шорты свои от трусов отлепи!

 

ИНТ. ЗАЛ БРАКОСОЧЕТАНИЙ ЗАГСА – ДЕНЬ

 

РАБОТНИЦА ЗАГСА

(торжественно)

Уважаемые невеста и жених! Сегодня — самое прекрасное и незабываемое событие в вашей жизни. Создание семьи – это начало доброго союза двух любящих сердец. С этого дня вы пойдёте по жизни рука об руку, вместе переживая и радость счастливых дней, и огорчения. Создавая семью, вы добровольно приняли на себя великий долг друг перед другом и перед будущим ваших детей. Перед началом регистрации прошу вас ещё раз подтвердить, является ли ваше решение стать супругами, создать семью искренним, взаимным и свободным.

 

Здоровенный, нечёсаный парень в белых кроссовках, бежевых шортах, оранжевой майке и босая худенькая девочка в салатовой блузке и короткой синей джинсовой юбке стоят на красно-зелёно-коричневом ковре зала.

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Прошу ответить Вас, невеста. Вы согласны взять в законные мужья жениха?

 

ЖАСМИНКА, стремительно побледнев, оглядывается на ДЯДЮ ВАСЮ. ДЯДЯ ВАСЯ, округлив багровые глаза, несколько раз кивает и беззвучно повторяет: да-да-да, согласна-согласна.

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Невеста, вы согласны взять в законные мужья жениха?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Жасминку, про себя, тихо)

Боже… Как она – прекрасна… Она нынче – прекрасна, как –  никогда… В этой своей помятой влажной блузке… С растрёпанными угольными волосами…

(опускает глаза, про себя, тихо)

Босиком… Узкими, загорелыми ступнями… Утопая… В этом ворсистом казённом ковре…

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Невеста, вы согласны взять в законные мужья жениха?

 

ЖАСМИНКА

(смотря на лицо Сергея, тихо)

Да?

(про себя, тихо, Сергею)

Неужели это – правда, Серёженька?

(вслух, смотря на лицо Сергея, тихо)

Да?

(про себя, тихо, Сергею)

Ты со мной – навсегда, родненький?

(вслух, смотря на лицо Сергея, тихо)

Да…

 

СЕРГЕЙ переводит взгляд на работницу ЗАГСа и видит – как женщина, беззвучно шевеля губами, замирает и вопросительно смотрит на него.

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Прошу ответить Вас, жених. Вы согласны взять в законные жёны невесту?

 

СЕРГЕЙ оглядывается: красные зенки ДЯДИ ВАСИ багровеют, а стоящий рядом ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ подмигивает СЕРГЕЮ правым глазом.

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Жених, вы согласны взять в законные жёны невесту?

 

СЕРГЕЙ

(кивает, тихо)

Да…

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

С вашего взаимного согласия, выраженного в присутствии свидетелей, ваш брак регистрируется. Подойдите к столу регистрации и своими подписями скрепите ваш семейный союз.

 

ЖАСМИНКУ слегка качает. СЕРГЕЙ поддерживает девочку под локоток. ДЯДЯ ВАСЯ и ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ недвижимо стоят у дверей зала. СЕРГЕЙ, скосив глаза, смотрит на ЖАСМИНКУ, которая высунув кончик алого язычка, старательно выводит свою подпись.

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

Прошу вас в знак любви и преданности обменяться обручальными кольцами.

 

ЖАСМИНКА громко всхлипывает и, дрожа, надевает на безымянный палец правой руки СЕРГЕЯ золотое кольцо.

 

ЖАСМИНКА

(дрожа, тихо)

Ой, мамочки… Подошло… Тютелька – в тютельку…

(дрожа, про себя, тихо)

Божечки… Я сейчас умру… Умру…

 

СЕРГЕЙ аккуратно надевает на дрожащий безымянный пальчик правой руки ЖАСМИНКИ маленькое золотое кольцо.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Уф-ф-ф…

(про себя, удивлённо, тихо)

Подошло…

 

ГОЛОС РАБОТНИЦЫ ЗАГСА

(далёким, но гулким эхом)

В полном соответствии с Семейным Кодексом Российской Федерации, согласно составленной актовой записи о заключении брака, скреплённой вашими подписями, ваш брак регистрируется. Объявляю вас мужем и женой. Ваш брак – законный. Поздравьте друг друга…

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА не шевелятся.

 

РАБОТНИЦА ЗАГСА

(чуть улыбается)

Сергей Александрович… Поцелуйте свою жену… Жасмин Владиславовну…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(за спиной Сергея, громким шёпотом)

Ну, цалуй Жанку… Цалуй, цалуй… Цалуй, парень… Не стой столбом… Ишь, застыл… Цалуй свою жёнку…

 

СЕРГЕЙ

(осторожно прикасается губами к губам Жасминки, про себя, тихо)

Какие – волшебные у девочки губы… Нежные… И – солёные… Ещё – не забывшие вкус моря…

 

РАБОТНИЦА ЗАГСА

(торжественно)

Дорогие супруги! Дорогой любви вы пришли к нам, соединив судьбы семейным союзом. Отныне вы – муж и жена. Сохраните дар первых счастливых дней и пронесите их чистоту и верность через долгие годы жизни. Не растеряйте свою любовь среди жизненных неудач и суеты…

(Жасминка громко шмыгает носом)

Пусть ваше счастье будет светлым и чистым, как весеннее небо. Долгим, как вся ваша жизнь. И – прекрасным, как ваша большая любовь…

 

ИНТ. КОРИДОР ЗАГСА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ на руках медленно несёт застывшую, недвижимую  ЖАСМИНКУ по коридору ЗАГСа.

 

СЕРГЕЙ

(идя, про себя, тихо)

Да… Кольца подошли отменно… Но, если мы с девочкой… Если мы с женой… Будем часто и долго нырять… Драгоценный металл вернётся обратно…

 

НАТ. ДВОР ЗДАНИЯ ЗАГСА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ с ЖАСМИНКОЙ – на руках – выходит из дверей ЗАГСа.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, вернётся обратно… В свою природную стихию… Где ему и положено быть… А – не украшать пальцы супругов…

(осторожно опускает босые ножки Жасминки на тёмно-серый  асфальт, про себя, тихо)

Никакой металл не удержит сердца, которые перестали быть одним сердцем на двоих…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(восторженно)

Ну?! Молодые! Доча! Парень! Ай, да – молодца!

(крепко расцеловывает Жасминку и Сергея)

Слава Богу! Законными стали! Как – люди! Живите! Плодитесь! Деток делайте! Добра наживайте!

 

ЖАСМИНКА

(закрывает глаза, тихо)

Серёжечка… Божечки…

 

ДЯДЯ ВАСЯ достаёт из багажника «Волги» бутылку шампанского, сдирает с горлышка серебристую фольгу, ловко скручивает проволочку и оглушительно стреляет пробкой.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(наполняет золотистой влагой три больших хрустальных бокала, восторженно)

Ну?! Молодые?!

(вручает два  бокала Сергею и Жасминке)

За – счастье! За – вас, детки мои! Чтоб жили мирно! Чтоб добра наживали! Чтоб счастливы были! Ну?! Не парьте «шампунь»! Поехали!

(смотрит на водителя такси)

А тебе, парень, – ни-ни! За «баранкой» надо трезвым быть! Потом… После рейса… За молодых и выпьешь…

(смотрит на Сергея и Жасминку)

Ну?! Молодые! Шо стоим?! Поехали!

 

ЖАСМИНКА осторожно делает маленький глоток. СЕРГЕЙ залпом выпивает шампанское и утирает губы. ДЯДЯ ВАСЯ допивает свой бокал и восторженно разбивает его об асфальт.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(громогласно)

Горько!

(оглядывается на водителя такси)

Горько, парень! Горько!

(вместе с водителем такси)

Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!

 

Из рук СЕРГЕЯ и ЖАСМИНКИ ДЯДЯ ВАСЯ выхватывает бокалы и тоже расколачивает их о чёрно-серый асфальт.

 

СЕРГЕЙ

(приближаясь губами к губам Жасминки, тихо)

Я тебя люблю, родная… Больше – жизни…

(осторожно целует девочку, шёпотом)

Больше – жизни, родная…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(с водителем такси, хором, громогласно)

Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Во…

 

ЖАСМИНКА

(целуя Сергея, тихо)

Я тебя люблю, Серёжа… Больше – жизни… Ты – моя жизнь… Только – ты, мой родненький… Только – ты…

 

ДЯДЯ ВАСЯ с оглушительным хлопком откупоривает ещё одно «Советское» шампанское. Энергично крутит зелёную бутылку вокруг своей оси и на глазах изумлённого водителя такси залпом выдувает. Из – горлышка. Всю. До – донышка. И сразу начинается ливень. Южный. Тропический. Стеной. Водитель такси и ДЯДЯ ВАСЯ ныряют в «Волгу». СЕРГЕЙ обнимает юную жену, и вскоре за стеной ливня их становится не видно. Вообще.

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

Так что, девочки, не клейтесь… Бесполезно… Эта загорелая крымчаночка акробатически неутомима триста шестьдесят пять дней и ночей – в году… Ну, а я – триста шестьдесят шесть…

 

ИНТ. КУХНЯ КВАРТИРЫ – ВЕЧЕР

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(с бутылкой коньяка – в руке, изумлённо)

Так – чё?! Всё стырила, что ли, твоя благоверная?! И – центр твой музыкальный навороченный? И – «видюшник» японский? И – два дивана кожаных?!

(помолчав)

Ё-о-о-о-о… И – шторы?! И – все ложки-плошки?! И – три кресла?! Вот же… Сучка… Что – и шторы стырила?!

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Ещё – унитаз с раковиной… С мясом выдрали… Стол мой рабочий… Тоже испарился… Со всем содержимым: документами, зажигалками, ручками, старыми дисками, нотами, каплями для носа, мундштуками, каштановыми ядрышками, денежной мелочью, письмами и двумя фотоальбомами… Школьным и армейским…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(изумлённо)

Бли-и-и-и-и-ин… Вот же… Курва – какая… А ты её ещё хотел…

 

СЕРГЕЙ смотрит на белого перса, мирно спящего в пустой плетёной хлебнице.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Единственное, что я вынес из своей в одночасье рухнувшей семейной жизни… Этого кота… Белого персика с янтарными, всегда удивлёнными глазками… Ходил, голодный, по пустой квартире… И орал…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(поднимает рюмку)

Ну?!

(улыбается)

За – свободу! И – независимость! Во – всём мире! Давай, Серёга… Не парь эту отраву…

 

СЕРГЕЙ механически, одним глотком, осушает свою рюмку.

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(морщится)

Бр-р-р… Гадость… Что – и унитаз твоя стырила? Вот же… Дрянь – какая… А ты её хотел ещё… В Таиланд этот вшивый везти… Её не – в Таиланд надо… Ты ешь-то, Серёг… Её надо…

(пододвигает к Сергею чашечку с крупными чёрными маслинами)

Её надо… Дрыном – по заднице… За – дурь её бабью… За – блуд… Чтоб годик-другой ни о каком Таиланде даже на помышляла… Чтобы задницу лечила… Да думала: что сотворила с семьёй… С дочкой малой… А хочешь – яичницу смастерю?

 

СЕРГЕЙ кидает в рот маслинку и отрицательно качает головой.

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

А Ленка – как же теперь?

(быстро закуривает)

Видеться будет давать? Или – как? Да не сиди ты… Как… Сфинкс… Ну, слиняла баба… Туда ей и дорога… Мужика такого бросить… Другую найдёшь… Во сто крат лучше… А твоя краля… Я, честное слово, даже ушам своим не поверил… Ей-богу… Когда, спустя месяца три после родов твоя мою подбивала по всяким там Сочам пофестивалить… Не нагулялась, видать… Только-только ребёнка родила… И в Сочи ей – невтерпёж! Я, между прочим, ещё тогда тебе говорил…

 

СЕРГЕЙ

А, знаешь, Вить…

(помолчав)

Сейчас с Гамлетом к тебе ехали… Короче… Хрен – с ним, с добром всем этим… Плевать я на него хотел… А вот в столе у меня два альбома с фотками лежало… Школьные – ещё… И – армейский, дембельский…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(изумлённо)

И фотки твои слизала?!

(помолчав)

Вот же… Супружница, блин…

 

СЕРГЕЙ

Так мы с котом едем…

(закуривает)

Кстати, такие же фокусы со мной ещё в школе были… Со стишками… И – прочим… Не – со всем, правда… Всякие там алгебры с геометриями терпеть не мог… И они меня, видать, – взаимно…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

Давай я помидоры маринованные открою…

(смотрит на стол)

Сидишь – ни хрена не ешь…

 

СЕРГЕЙ

Так вот…

(стряхивает пепел в металлическую, с откинутым панцирем, черепашку)

Стишков вообще не учил… Ни – Пушкина, ни – Лермонтова, ни – Тютчева… Мгновенно запоминал… Сразу… И, как потом выяснилось, – на всю жизнь… Не поверишь, Витёк: «Евгения Онегина» разок прочёл и – всё! С «Мой дядя самых честных правил…» до последних строчек: «Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел её романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим»… Запомнил. Наизусть. Всего «Онегина». Не зубрил. Ни минуты… Меня раз вызвали… Начал читать… А задавали-то кусочек какой-то… Строф десять, не больше… А, когда я ко второй главе романа стал подбираться… Гляжу: весь класс притих… Не дышит почти… И училка наша, Антонина Фёдоровна, смотрю, зеленеет…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

Или огурчики открыть?

(оживляется)

Наши – между прочим… Сам своей парник помогал ставить… Классные такие выросли… Зелёненькие… С пупырышками… Или под коньяк не покатят?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Давай спать, Вить…

(помолчав)

Я у тебя пару-тройку дней поживу? Без напря…

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(удивлённо)

Да хоть месяц живи! Ты – что?! Чужой, что ли? Олька – на дачке… Сынок – у бабки… В деревне… Молоко парное дует… Завтра я тебе ключи от гаража сделаю… Чтоб ты  «немку» свою у подъезда не кидал… А то – вон…

(качает головой)

На той неделе «опелька» соседского разули… Ночью… Молодцы какие-то… Мужика из 87-й… Только новую резину поставил – ба-бах! Утром встаёт: «тачка» – на колодках! Ну? Не – уроды?! Давай – на посошок… И – спать…

 

ВИТЬКА и СЕРГЕЙ выпивают коньяк.

 

ВИТЬКА ГРИЦЕВСКИЙ

(хлопает Сергея по плечу)

Не кисни, Серёг… Ушла, значит, так ей и надо! Пусть теперь одна помыкается, дурочка… С дитём… Узнает фунт лиха… Ишь… Смотри: дрыхнет твой котяра уже… Прямо – в хлебнице… Тоже, видать, натерпелся…

 

ИНТ. КОМНАТА КВАРТИРЫ ВИТЬКИ ГРИЦЕВСКОГО – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ опускается на разобранный диван. Закрывает глаза.

 

ИНТ. МОСКОВСКАЯ КВАРТИРА – ВЕЧЕР

 

ЖАСМИНКА

(из ванной, громко)

Я хочу – в мавзолей!

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Сегодня идём на концерт! Большой зал Чайковского! В 19.00!

(про себя, тихо)

Мне – полтинник… Жасминке – шестнадцать… Что я творю? Надо посадить её в самолёт и отправить к папе с мамой и суровому брату… Жасмин Владиславовну… Она ж… Только-только паспорт получила… Ты – не просто идиот, Серёжа, ты… Тебя кастрировать мало… Нет, уж… Кастрировать – это слишком… Но ведь я её люблю… Эту хрупкую девочку с загорелой попкой… И она… Я нутром чувствую – когда женщина любит мужчину… А Жасминка ещё не научилась врать… Тело не может врать… Лицо не может врать… Глаза не могут врать… Она стремительно, в считанные недели, повзрослела… Или эта взрослость был в ней внутри и вот, благодаря мне, вырвалась наружу…

(вслух, громко)

Вивальди! Поняла?! И – никаких мавзолеев!

 

Громко хлопает дверь ванной. ЖАСМИНКА, обёрнутая в большое яркое красно-зелёное полотенце, влетает в комнату. Распахивает шкаф.

 

ЖАСМИНКА

(смотрит в шкаф)

Мне нечего надеть!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, про себя, тихо)

Мне нечего надеть… Вечный женский вопль… Припухшие губы… Загорелые ступни… Которые это чудо иногда… В порыве праведного гнева, например… Ставит носками вовнутрь…

 

ЖАСМИНКА

И вообще – что я забыла в этих концертах?!

 

СЕРГЕЙ

Вивальди – это отпад…

(улыбается)

Ни в каких Феодосиях ты такого не слышала… Просто описаешься от восторга…

 

ЖАСМИНКА

(разинув ротик)

Да-а-а-а-а?

 

СЕРГЕЙ

Надевай – что есть…

(смотрит на часы)

Собирайся, родная…

 

ЖАСМИНКА

Да чёрт с ним, с твоим Чайковским…

(сбрасывает с себя красно-зелёное полотенце)

Я тебя хочу. Немедленно…

 

ИНТ. КОМНАТА ЧАСТНОГО ДОМА – ВЕЧЕР

 

ЖАСМИНКА, на ходу сбрасывая с себя салатовую блузку, синюю джинсовую юбку, бирюзовый купальник, входит в комнату.

 

ЖАСМИНКА

(поворачивается к Сергею, тихо)

Я тебя хочу. Немедленно…

(целует Сергея в губы)

Нет… Сначала – в душик… Я вся – потненькая… Я – скоренько, родной… Через –  минутку… Да?

 

СЕРГЕЙ устало опускается в глубокое коричневое кресло.

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из ванной)

Я – скоренько, муж! Я – на минутку!

 

СЕРГЕЙ, сидя в кресле, прикрывает глаза.

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из ванной)

Я – скоренько!

 

СЕРГЕЙ

(с закрытыми глазами, про себя, тихо)

Боже, как я люблю её…

(помолчав)

Да… Голова женщины находится в её сердце… Именно своим сердцем женщина видит, слышит, осязает и думает… Не наоборот… Не сердце находится в голове… Но, если всё же такое случается, то сердцу приходится… Тогда сердцу приходится денно-нощно что-то вычислять… Обмозговывать… Калькулировать… И в сухом остатке выбрасывать наружу ту или иную словесную цифирь…

(помолчав)

Да, знаю: голова мужчины иногда находится в его штанах… И думает он порой лишь после того, как закончится эрекция… Во время эрекции просто не получается думать… Особенно, если мозги женщины находятся на своём естественном природном месте – в её сердце… И тогда случается чудо… Случается странная вещь: мужчина начинает думать не своими возбуждёнными гениталиями, а сердцем любимой женщины… Голова мужика, таким образом, остаётся свободной, не загруженной: совершай открытия, зарабатывай тыщи, гоняй на болидах, думай о мироздании, прокладывай маршруты в джунглях…

(помолчав)

Однажды… Четверть века тому назад, я нечто подобное попытался впарить своей тогдашней супруге… А она… Она меня послала… В баню… Да, в баню…

 

ИНТ. ПОМЕЩЕНИЕ БАНИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ плещет на каменку черпачок с пивом, и пар окутывает его и ЖАСМИНКУ дурманящим ароматом свежего солода.

 

ЖАСМИНКА

(лёжа на полоке, блаженно)

Ой… Как – вкусненько…

 

СЕРГЕЙ

(достаёт из деревянной бадьи распаренный берёзовый веник)

Один мой хороший знакомый мастерил… Баньку – эту… Кстати – не плотник, не каменщик и вообще не строитель… К тому же – еврей… Поворачивайся на животик…

 

ЖАСМИНКА медленно крутится на полоке.

 

СЕРГЕЙ

И – врач-онколог… Своими руками, кстати, мастерил… Всё – от каменки до полок… И банька замечательная получилась, да, родная? Не палящая… Волосы, лицо, глаза…

(медленно проводит берёзовым веничком по розовой спине Жасминки)

А – ровным, стойким жаром согревающая… Всего – тебя… Снаружи и внутри… Я бы сказал – благоговейным жаром… Каким-то даже – возвышенным…

(начинает похлёстывать веничком спину и ягодички девочки)

В городе такую баньку чёрта с два отыщешь… Саун всяких с бассейнами да пивами с девками – навалом… А таких душевных – нет… Не нужны, видать, в Москве душевные баньки…

 

ЖАСМИНКА

(лёжа на животе)

О-ё-ёй… Серё… Я…

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

А-а-а-а-а… Почуяла благодать? А то, что печёт поначалу… Так это – ерунда… Это – потому что все твои поры забиты… Вот откроем сейчас… Всю кожицу твою… Сразу задышишь по-другому… Ножки подними-ка… Согни в коленках… Чтобы я до твоих пяточек дивных добрался…

 

ЖАСМИНКА

(поднимая согнутые в коленках ножки)

Ой… Серёж… У меня уже… Уже вся кожица горит… Я сей… Я сейчас… Распла… Расплавлюсь…

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

Ещё никто не расплавился… Все младенцами из баньки выходят… Заново рождённые…

(проходится берёзовым веником по розовым пяточкам девочки)

А в пяточках – все нервные окончания… От – всех органов: сердца, печени, желудка, почек… И от хотелок твоих…

(усиливает удары по красной спине Жасминки)

Женских… Потом так тебе захочется… Так сильно захочется, что неделю меня из постельки не выпустишь… Пока все свои хотелки из тебя не выплеснутся…

 

ЖАСМИНКА

(громко)

О-ё-ё-ёй! Ай! А-а-а-а-а! У-у-у-у-у! Серё… Мамочки!

 

СЕРГЕЙ вдруг хватает раскалённую ЖАСМИНКУ и, толкнув ногой деревянную дверь баньки, выскакивает на улицу.

 

НАТ. ДВОР ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ – с ЖАСМИНКОЙ на руках – проносится по двору, к небольшому чёрному пруду и с размаху швыряет девочку в воду.

 

ЖАСМИНКА

(летя, истошно)

А-а-а-а-а-а!!!

 

Девочка оглушительно плюхается в пруд. Спустя несколько мгновений медленно, в каком-то божественном рапиде, поднимается над поверхностью воды. Зависает над прудом. И с выражением розовой мордашки «я тебя сейчас убью!!!» плывёт по сизому, мглистому воздуху выхоложенных сумерек.

Останавливается. Поправляет мокрую прядь. И снова движется  на СЕРГЕЯ, сидящего на деревянной ступеньке баньки.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Жасминку, про себя, тихо)

Да… Моё сердце нынче – в этой мокрой, растрёпанной девичьей головушке… А её головушка – в моём сердце… И нам не надо думать – любим ли мы друг друга… Всё давно за нас решили… Свыше… Наши сердца…

 

ИНТ. КОМНАТА ЧАСТНОГО ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ открывает глаза. Смотрит на часы: 22.12. Крутит головой. В доме – тишина.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Чёрт… Задремал, всё-таки… А где – это чудо? Уже полтора часа прошло…

(помолчав)

Эта майка… Прилипучая…

(медленно вылезает из рыжей мятой майки)

Жасминка!

 

СЕРГЕЙ потягивается до хруста в суставах и выбирается из глубокого кресла.

 

ИНТ. ВАННАЯ ЧАСТНОГО ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ осторожно открывает дверь и видит две недвижимые  загорелые девичьи ножки, свисающие из ванны. На красно-белом кафельном полу валяется пустая зелёная бутылка «Советского» полусухого шампанского.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Та-а-а-ак…

 

СЕРГЕЙ выключает шуршащую воду душа, нагибается и, прихватив голенькую мокрую девочку под ноги и спину, вытаскивает ЖАСМИНКУ из белой ванны. Осторожно ставит на кафель пола.

 

ЖАСМИНКА

(с размаху падая в объятья Сергея)

Мой му-у-у-у-у…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Муж, муж…

 

СЕРГЕЙ обтирает цветным полотенцем худенькое тельце ЖАСМИНКИ, но девочка изворачивается и заезжает носом в правое плечо СЕРГЕЯ. Тут же начинает капать кровь. СЕРГЕЙ, поддерживая падающую девочку, оборачивается. Отрывает от рулона туалетной бумаги небольшую ленту.

 

СЕРГЕЙ

Стой смирно…

 

СЕРГЕЙ быстро сворачивает два тампончика и аккуратно вставляет их в ноздри ЖАСМИНКИ.

 

СЕРГЕЙ

Голову запрокинь! И не дрыгайся! Стой смирно!

 

ЖАСМИНКА

Я хо…

(снова качается в сторону)

Те… Цело… Бя… Вать…

 

СЕРГЕЙ

Потом будем целоваться!

 

СЕРГЕЙ поворачивает голову ЖАСМИНКА к свету небольшой – над запотевшим зеркалом – лампы ванной. Осматривает напухший нос девочки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Нет… Перелома, вроде, нет… Так, ушиб… Но опухоль будет…

(вслух, строго)

Стой смирно!

 

ЖАСМИНКА

(стоя, шатается)

Я бя… Лю! Во – как!

 

СЕРГЕЙ снова ловит ЖАСМИНКУ. Поднимает девочку на руки и выходит из ванны.

 

ИНТ. КОМНАТА ЧАСТНОГО ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ осторожно опускает ЖАСМИНКУ на застеленный диван. Меняет тампончики в маленьких ноздрях девочки. И накрывает ЖАСМИНКУ одеялом.

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Спи, родненькая… Всё… Наклюкалась и байкай…

 

ГОЛОС ДЯДИ ВАСИ

(за спиной Сергея)

А чё тут – у вас?

 

СЕРГЕЙ оборачивается.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(смотрит на пол)

Чё тут кровавые катышки валяются? Ты, парень, что ль, руку распустил?! Так я тебя щас морским узлом как…

 

ЖАСМИНКА

(вдруг, гнусаво)

Дядя! Я – замужем! Я полежу… А потом мы шампанское будем пить! Да?! У меня муж есть! Муж! Большой! Целый муж! Его зовут… Его зовут… Его зо… Ай, ладно… Ой, всё качается…

 

СЕРГЕЙ

(поднимает с пола два окровавленных тампоничка, тихо)

Она целый пузырь вашего шампанского выдула в ванной… А потом там грохнулась… Перелома носовой перегородки, кажется, нет…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(вдруг, спокойно)

Жанка может…

(смотрит на девочку)

А я вот… Решил проведать… Как – молодые? Коньячок вот прихватил…

(вытаскивает из-за пазухи бутылку)

Заморский… И – шоколаду… Первую брачную ночку… Небось, не станете праздновать? А? Давно ведь уже с Жанкой живёте… Или – как?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Отпраздновали уже…

(смотрит на уснувшую девочку)

Пузырь шампанского выдула… Одна… В ванной… Что на неё нашло?

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(философски)

Бабы…

(ловко откупоривает «Martell»)

Давай-ка стопки, парень… Хлопнем заморского… За – ваше счастье… Чтобы любились… Не крысились… Чтоб деток наделали… Толковых… Ладных…

(разливает золотистый коньяк по двум небольшим стеклянным стопкам, тихо)

Завтра хотели гулянку играть… Батька с Валькой и прочая Жанкина родня на меня наехали… Мол, чего в ЗАГС не зазвал… Утаил… И – всё такое прочее… Родни ж у Жанки здесь и кругом – тьма-тьмущая… А я так решил…

(поднимает стопку)

Пей-то коньяк, парень… Что греешь? Ну? За – вас… За –  счастье ваше… С Жанкой…

 

ДЯДЯ ВАСЯ выпивает коньяк. Крякает.

 

ЖАСМИНКА

(во сне, тихо)

Блю…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

Ишь…

(усмехается)

Блюкает она… Так я по-своему решил: тихой сапой, без грохоту, без рестораций, без родни тысячной… Жанка ведь – малая ещё… Не – телом… Разумкой… Понимать, она-то всё понимает… По более – нашего… И…

(смотрит на спящую девочку)

Правильная девка… Я те грю… Правильная… Вишь, мужика себе нашла… Не – пацана пляжного… Что поматросит да бросит… Всех своих пляжных знакомцев отшивала… Ну, не посылала, конечно… Но ни с кем не крутила шуры-муры… Тебя, что ли, ждала?

(пристально смотрит на Сергея)

Прынца такого? Ну, мужик ты – ладный… Здоровенный… Работа у тебя там… Денежная… Но ведь ты втрое старше Жанки! Ты об этом подумал, парень?! Она ж тебе в дочки годится!

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(гнусаво)

Дядя…

 

СЕРГЕЙ и ДЯДЯ ВАСЯ синхронно поворачивают головы: замотанное в одеяло, босое существо с распухшим носом стоит у стола.

 

ЖАСМИНКА

(гнусаво)

Если ты будешь молоть чушь, я тебя выгоню… Понятно? Серёжа – единственный для меня мужчина… И больше мужчин для меня нет… И – не будет… Никогда… А теперь допивай свой коньяк и уходи… У нас с мужем – первая брачная ночь…

 

ДЯДЯ ВАСЯ открывает и закрывает рот.

 

ЖАСМИНКА

Тебе, дядя, спасибочки за то, что всё так устроил…

(присаживается у стола)

Я бы так здорово не смогла бы… И Серёжка бы не стал… Ждали бы, как дураки… Ещё – год… Целый год! Я, наверно, с ума бы сошла… За этот год… А сейчас…

(смотрит на Сергея)

Сейчас я – замужняя женщина… Девчонки в Питере вообще от зависти помрут… И училки у нас даже есть незамужние… А у меня уже есть муж… Мой Серёженька… Мой громадный, сильный, умный, нежный Серёженька… Я пока… Я пока просто не понимаю всего этого счастья… Оно, такое огромное – это счастье… Что в меня не помещается… Я и напилась-то… От – счастья этого… Чтобы хоть как-то в себя его вместить… А оно всё равно не вмещается… А уж когда я Серёжке деток нарожаю…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(тихо)

Девонька…

 

ЖАСМИНКА

А нашим, дядя, скажи…

(вытягивает из ноздрей бумажные  тампончики)

Фу! А нашим скажи: никаких гулянок, пьянок не будет… Никакой родни не желаю… Они все – торгаши: будут пить,  жрать да трепаться – кто сколько на чём наварил… К мамке с батькой заедем… Как – нос заживёт… Посидим… И сразу – в Питер… У Серёжки работа стоит… Ждут его там… Сидят и ждут… Ничего не делают…

(смотрит на Сергея)

И только пусть кто плохо скажет о Серёжке – задушу! Он нынче – моя семья! Отныне и – навсегда! Я теперь – за ним! За мужем! И указывать нам никто не будет! Ни –  папка с мамкой, ни – ты!

(помолчав)

Ты – домой сейчас, дядь? Или – куда?

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(тихо)

А куда ж?

(пожимает плечами)

Домой… На – Одессу… Навестили бы когда… Италии с Ленинградами от вас не убегут… Я, понимаешь, для них стараюсь, стараюсь…

 

ЖАСМИНКА

Навестим…

(вдруг, жёстко и тихо)

Когда – Одессу от фашистов очистите…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(смотрит на Сергея, тихо)

От каких это фа…

 

ЖАСМИНКА

(гневно)

От – таких! Которые – людей живьём жгут! Или что: некому выродков закопать?! Одни старпомы, шулеры, шлюхи да жиды торговые в Одессе остались?!

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(медленно, тихо)

Девочка…

 

ЖАСМИНКА

Не девочка – я, дядя… А – женщина… Замужняя женщина. А это…

(смотрит на Сергея)

А это – парень, который сделал меня женщиной… Нет, не поимел, дядя… А подарил такое счастье… Такой – восторг… Каждую секундочку чувствовать себя любимой… Желанной… Единственной… Серёжка, как настоящий мужик, сделал из сопливой девчонки женщину! Любимую! Желанную! И – единственную!

 

СЕРГЕЙ

(глотая зевок, про себя, тихо)

И это всё – я? Нет… Надо поспать… Хоть – чуть-чуть…

 

НАТ. ДВОР ЧАСТНОГО ДОМА – УТРО

 

Губы ЖАСМИНКИ приближаются к губам СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ, лёжа в гамаке, вздрагивает, открывает глаза и видит ЖАСМИНКУ – в маечке, светлых трусиках, с чашкой холодного кофе и крупной чёрной ягодкой тута.

 

ЖАСМИНКА

(улыбаясь, тихо)

С первым брачным утречком, родной мой…

(осторожно целует Сергея в губы)

Доброго утречка, муж… Здравствуй, Серёженька… А у меня носик почти не болит… Только я ничегошеньки не помню… Давай ты выпьешь кофе, и мы побежим нырять… А я целый часик штампик в паспорте разглядывала… Такой – красивенький… К нам вчера кто-то приходил? Серёженька, я тебя безумно люблю… Безумно…

 

ТИТРЫ

Конец десятой серии

Алые аллеи (9-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

9-я серия

 

ИНТ. БАК БОЛЬШОГО КАТЕРА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, в тёмно-рыжей «аляске», свитере, стоит на баке катера и смотрит на изломы мрачных – но этой брутальной мрачностью и завораживающих – бесконечных скалистых фьордов.

 

НАТ. НОРВЕЖСКОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

Красная моторка, с несколькими людьми – на борту, медленно отходит от борта большого белого катера.

 

ИНТ. КРАСНАЯ МОТОРНАЯ ЛОДКА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ – в гидрокостюме, ластах, акваланге – коротко полощет в тёмно-серой выстуженной воде моря маску и медленно натягивает её на голову. Присаживается на борт лодки. Смотрит на семейство касаток – поодаль. Вставляет загубник гофрированного шланга в рот. Открывает клапан поступления кислородно-азотной смеси. Делает несколько вдохов-выдохов. Поднимает большой палец правой, в чёрной перчатке, руки вверх. И, не оглядываясь, медленно кувыркается вниз, в спокойную свинцово-чёрную воду.

 

НАТ. НОРВЕЖСКОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, мягко работая ластами, медленно плывёт под водой и видит огромную – в шесть этажей девятиэтажки – подводную часть айсберга: лазурную, сияющую, колыхающуюся, монстровую.

 

СЕРГЕЙ

(плывя, про себя, тихо)

Только бы вся эта громада вдруг не перевернулась над моей головой… Низом – вверх… Тогда от меня останутся лишь обрывки ласт… Куски акваланга… И – мокрое кровавое пятно… На – радость кувыркающимся рядом  касаткам… А, может, попробовать поднырнуть под айсберг? Нет, не получится… Декомпрессия сожрёт весь воздух из баллона… А неплохо бы… Дать снизу ему пинка… Да, большой… Да, страшный… Но не задавайся… Тебя никто не боится… Ты просто – большая льдинка… Не – более того…

(медленно поднимается вверх)

Всё… Этот Arctic Circle… Мой гидрокостюмчик в этой  трёхградусной норвежской водичке держит тепло минут десять-двенадцать… Вот уже водянистый холод сковывает стопы, кисти рук, лицо, мошонку, грудь, икры ног… И – мозги… Что бултыхаются в обледенелой черепной коробке… Вот-вот перестанут  штатно работать… А глаза под маской превратятся в два белёсых каменных шарика…  Типа – бильярдных…

 

НАТ. ПОВЕРХНОСТЬ НОВЕЖСКОГО МОРЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ выныривает, крутит головой и смотрит на надводную – в три этажа девятиэтажки – часть айсберга в сиянии замороженного солнца: индиго-бирюзовую с мелкими вкраплениями золотистых искорок.

 

ИНТ. ПАЛУБА БОЛЬШОГО КАТЕРА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(стягивая гидрокостюм, про себя, тихо)

Дать ему пинка… Да, пинка… Это я сейчас – такой храбрый… А в те зловещие булькающие ледяные минуты, помимо всего прочего… Да, боролся с непреодолимым искушением: выскочить из этого морозистого кошмара… Стянуть эту ужасную подводную одёжку… Растереться махровым полотенцем… Нацепить пять свитеров… И – десять штанов… Человек – слаб… Но – сильнее своего страха… Что – отрадно… Иногда только в такие минуты чувствуешь, что живёшь…

 

НАТ. ОТКРЫТОЕ КАФЕ ИСПАНСКОГО ГОРОДА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ сидит на скрипучем деревянном стуле маленького открытого кафе и курит.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, дивно поныряли… Затащили же… Дружки мои дорогие… В этот норвежский кошмар… В почти нулевые воды…

(усмехается, про себя, тихо)

Года начались нулевые… И водичка та была – чуть выше нуля… Чуть сам в ледышку не превратился… До сих пор знобит…

(крутит головой, про себя, тихо)

А чем это так тут благоухает? Цитрусами – кажется… Да, точно… Лимонами и апельсинами… Как там у Пушкина говорила Лаура? Что она говорила Дон Гуану, своему ветреному любовнику? Из – «Маленьких трагедий»… Что она там чувствовала узкими, хищными, смуглыми ноздрями? «Ночь лимоном и лавром пахнет…»?

(отпивает из высокого большого бокала, про себя, тихо)

Да, херес – хорош… Хоть и  подогрет этим душным южным вечером… Но – свежий… Щекочущий нёбо… Тягучей сладковатой крепостью…

 

На небольшой импровизированной деревянной сцене открытого кафе появляется пожилой, седой, усатый сеньор с жёлтой гитарой – в руках. Мужчина медленно присаживается на стул,  и кафе одушевляется звонкими, выпуклыми аккордами.

 

СЕРГЕЙ

(глядя на гитариста, про себя, тихо)

Да. Именно: лимоном и лавром… Точно… Когда ехал на автобусе, видел лимонные деревья… На – юге этого городка… А на западе, вроде, были апельсиновые плантации…

 

Но дощатом помосте сцены кафе возникает молодая, высокая, смуглая женщина. Секунду стоит и начинает медленно танцевать.

 

ОФИЦИАНТКА

(Сергею – на ухо, тихо)

Por favor… (1)

 

ОФИЦИАНТКА ставит на деревянный поцарапанный, но очень чистый, выскобленный стол большую тарелку lomo embuchado. СЕРГЕЙ поворачивает голову и видит ОФИЦИАНТКУ: маленькую, с весёлыми смолистыми кудряшками и озорными глазками испаночку.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на блюдо, про себя, тихо)

lomo embuchado… Кажется – это вяленая свинина, выдержанная в белом вине, специях и прочих радостях…

(пробует мясо, про себя, тихо)

Очень – даже… Наперчили, правда… От – души… Но под херес – замечательно…

(делает пару глотков вина, про себя, тихо)

А, в общем-то… С того, далёкого и, в то же время, такого близкого девятнадцатого века мало что изменилось…

(смотрит на танцующую женщину, про себя, тихо)

Тот же пряный, лаврово-лимонный вечер… Тот же терпкий аромат молодого женского тела… Стук кастаньет… Взлетающая в такт движению крепких светло-кофейных икр красная юбка…  Захлёбывающийся бой гитары… Фламенко…

 

ОФИЦИАНТКА

(ставя на стол Сергея новое блюдо, улыбается)

Сriadillas… Muy sabroso… (2)

 

СЕРГЕЙ

¿Сriadillas?

(помолчав)

¿Alcista, lo siento, huevos, qué? (3)

 

ОФИЦИАНТКА

(улыбаясь)

Sí. Сriadillas… Muy bien… Buen provecho… (4)

 

СЕРГЕЙ

Gracias… (5)

(смотрит на блюдо, про себя, тихо)

Что-то я… Даже притронуться к этому шедевру не могу… Интересно: смог ли бы тот бычок, у которого отчикали часть его мужского достоинства, прикоснуться к приготовленным моим драгоценным? Не знаю… Бычки, вроде, – исключительно травоядные… Я – нет… Но вот это criadillas что-то мне в глотку не лезет…

(вслух)

¿Y como se llama esta a la bailadora? (6)

 

ОФИЦИАНТКА

(смотрит на сцену кафе)

¿Laura? Laura Jose Mujeres… Аntonio… Toca la guitarra de Antonio… El marido de Laura… (7)

 

А фламенко уже вовсю буйствует. ЛАУРА сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее вбивает каблучки бордовых закрытых туфель в светло-жёлтый деревянный настил импровизированной сцены, а длинные, тонкие пальцы танцовщицы трепещут дробью маленьких, но звучных кастаньет. Гитарный бой на несколько секунд замирает; СЕРГЕЙ, открыв рот, видит – как смуглые упругие женские икры крепких ног переливаются быстрыми, волнующими мускульными волнами. Полная высокая грудь танцовщицы в низком декольте лёгкого платья неистовствует – в такт стуку кастаньет и ног – не крупной стеснённой узким лифом дрожью. Руки женщины падают вверх и, согнутые в локтях, взмывают вниз. В следующее мгновение СЕРГЕЙ уже сам под горячие аплодисменты всей кафешной испанской братии танцует на дощатом помосте сцены и приходит в чувство  только тогда, когда видит себя изумлённым, за своим же деревянным столиком.

 

СЕРГЕЙ

(сидя за столиком, утирает носовым платком потный лоб)

О, Господи…

(изумлённо, про себя, тихо)

Мы с ней… Как-то стали одним единым целым… Почти –

мгновенно… Сразу… Одним целым… С четырьмя ногами… Четырьмя руками… Двумя головами… Но – с одним сердцем… В котором под оглушительный гитарный перезвон… Грохот мужских и женских ладоней… Стук кастаньет… Торжествовало пламенное, восторженное фламенко… В котором клокотала внезапная, умноженная на двое страсть… Я ж никогда ранее фламенко не танцевал… Да и нынче его не танцевал… Всё получилось само собой… Как сам собой случается первый полёт птенца… Который, глядя на манящую бирюзу небес с вольными, мятущимися сильными птицами, выпадает из гнезда и летит… Сам… Вверх… С каждым новым движением набирая силу… С каждым следующим взмахом крыльев осязая упоительную прелесть свободного полёта…

 

ОФИЦАНТКА

(ставит на стол Сергея тарелку, весело)

Gazpacho…

 

СЕРГЕЙ

(кивая головой)

Gracias…

(пробует блюдо, про себя, тихо)

Да, холодный суп из помидоров – милое дело… Что может быть лучше, чем остудить горящую после lomo embuchado глотку свежими прохладными томатами?

(делает глоток вина, про себя, тихо)

Laura… Jose Mujeres… А «mujeres» же в переводе с испанского – «женщины»… Женщины… Волшебный супчик… Надо было с него и начинать…

(смотрит на сцену кафе, про себя, тихо)

А где же – Лаура? Гитарист тренькает что-то… А куда свою благоверную дел? Отдыхать отправил?

 

СЕРГЕЙ крутит головой и видит невдалеке, в тусклом свете уличного фонаря, ЛАУРУ. Женщина стоит и пристально смотрит на СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ медленно поднимается со стула.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – НОЧЬ

 

ЛАУРА – в объятьях СЕРГЕЯ – в сладостных конвульсиях  крепкими пятками чуть не ломает ему хребет.

 

НАТ. ЗВЁЗДНОЕ НЕБО – НОЧЬ

 

С тонким свистом все звёзды ночного распаренного неба сыплются вниз, на Землю.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – НОЧЬ

 

ЛАУРА, сильно и сладостно прыгая на СЕРГЕЕ, вбивает его  расплющивающиеся косточки таза вглубь земного шара.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Эта женщина… Вулканически неудержима… Наверное, у неё не было мужчины лет сто или тысячу… И все накопленные за эти вечности страсти, жгучие желания и неутолённости Лаура обрушивает нынче на меня… Именно – в эту ночь… Именно – на ложе этой терпкой феерическими цитрусовыми флюидами апельсиновой рощи…

 

НАТ. ОТКРЫТОЕ КАФЕ ИСПАНСКОГО ГОРОДА – НОЧЬ

 

АНТОНИО, с гитарой – в руке, медленно проходит среди пустых столиков кафе. Останавливается.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – НОЧЬ

 

ЛАУРА внезапно замирает верхом на СЕРГЕЕ. Запрокидывает голову. И пронизывается крупной волнообразной дрожью.

 

ЛАУРА

(на всю апельсиновую плантацию, гортанно-хрипло)

О-о-о-у-у-у-а-а-а-а-у-у-у-й…

 

НАТ. ОТКРЫТОЕ КАФЕ ИСПАНСКОГО ГОРОДА – НОЧЬ

 

АНТОНИО резко поворачивает седую голову и вдруг в ужасе зажимает левой ладонью рот.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, жарко, напряжённо дыша, и ЛАУРА, всхлипывая,

оба – нагие, лежат рядом.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Это её длиннющее, с каким-то глухим внутренним клёкотом «о-о-о-у-у-у-а-а-а-а-у-у-й…»  Наверно, было слышно на другом конце Земли… А сколько времени мы уже… Ей-богу… Чувствую себя марафонцем… Пробежавшим несколько раз подряд туда и обратно… Все сорок два километра и сто девяносто пять метров… На – руках… Вверх – ногами… С кирпичом, привязанным к гениталиям… Этой безумная, жадная и упоительная женщина просто уничтожила все мои биологические ритмы… Фаза кратковременного природного покоя просто перестала существовать…

(смотрит на прекрасное, сильное, потное тело Лауры)

Почти мгновенно… Вслед за моей кончиной начинается новый, стремительный взлёт моих натруженных чресел… Навстречу –  кончине новой… После которой… Всё опять наливается упругой, мускульной силой… Это женщина просто – вулкан…

 

ЛАУРА вновь медленно забирается на СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… В ней – не одна женщина… В – этой Лауре… Jose Mujeres… В ней – великое множество женщин… Страстных, безумных, нежнейших, сильных, кротких, разных…

 

ИНТ. ДОМ ЛАУРЫ И АНТОНИО – НОЧЬ

 

АНТОНИО открывает дверь комнаты. Стоя в дверном проёме, некоторое время смотрит на спящих детей: двух мальчиков. Осторожно прикрывает дверь детской. По полутёмному коридору проходит в окрашенную полной Луной столовую. Не зажигая свет, открывает бар. Достаёт бутылку вина. Расстёгивает ворот светлой рубашки. Откупоривает вино. Прикладывает горлышко бутылки ко рту и делает несколько жадных глотков. Ставит вино на стол. И вдруг бурно начинает рыдать.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – НОЧЬ

 

ЛАУРА вновь блаженно кричит. СЕРГЕЙ открывает глаза и видит полные багровые искусанные губы женщины. Которые вдруг складываются в овал. Влажный овал превращается в трубочку. Замирает. Ниспадает в блаженную пропасть гортанного, хриплого «а-а-а-а…». И на длинном выдохе орошает воспалённое лицо СЕРГЕЯ струёй жаркого, как фламенко, дыхания.

 

ИНТ. СПАЛЬЯ ЛАУРЫ И АНТОНИО – РАННЕЕ УТРО

 

АНТОНИО, прикрыв глаза, недвижимо сидит на краю пустой, застеленной алым атласным покрывалом, кровати.

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – УТРО

 

Багровое рассветное солнце трогает сонную листву апельсиновых деревьев, и недвижимая зелень алеет.

 

ЛАУРА

(вдруг замирает)

Tengo que lleve a los niños а la escuela… Yo voy a ir… Yo no quiero a mi marido… No me gusta Аntonio…

(помолчав)

Si. Yo voy a ir. Voy a contigo. Con tu invierno… (8)

 

НАТ. АПЕЛЬСИНОВАЯ ПЛАНТАЦИЯ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(на ходу чуть покачивается, про себя, тихо)

Нет, ну… Жаль, конечно, этого усатого гитариста… Вроде – нормальный мужик… Да, не молодой… Да, наверняка, у него не хватит сил кувыркаться с женой шесть часов подряд… Просто не хватит сил… Он просто помрёт… Уже – на третьем километре из сорока двух…

(помолчав, про себя, тихо)

У них с Лаурой – двое деток… Два мальчика… Восьми и одиннадцати лет… Лаура, кажется, сказала – как их зовут… Нет, не помню…

(помолчав, про себя, тихо)

Антонио… Скорее всего – со свежими, совсем молодыми рожками… То, что жена ему раньше рогов не вешала, я понял… Сразу… В эту волшебную апельсиновую ночку Лаура выплеснула на меня неутолённости последних лет пятнадцати… Пятнадцати лет своего с Антонио брака…

(останавливается и медленно закуривает, про себя, тихо)

Нет, что это я несу? Лаура ему не изменила… Нет… Это не было изменой… Пошлой, банальной, глупой… Лаура полюбила другого мужчину… И этим мужчиной был я…

(крутит головой и видит первые дома сонного городка, про себя, тихо)

У-уф-ф-ф-ф-ф-ф… Этим мужчиной оказался я… Меня полюбила дивная испанка… Замужняя… С двумя детьми… Рехнуться можно… Ей-богу… Фламенко… Которого я никогда не танцевал… Зато вот с Лаурой… Станцевали… Да – так, что я нынче не чувствую ничего: ни рук, ни ног, ни головы, ни…

 

ИНТ. ДОМ ЛАУРЫ И АНТОНИО – УТРО

 

АНТОНИО большим фиолетовым носовым платком утирает заплаканное лицо, снимает со стены ружьё, открывает затвор оружия, смотрит на капсюль патрона и, с лёгким щелчком закрыв затвор, выбегает из дома.

 

НАТ. УЛИЦА ГОРОДА – УТРО

 

АНТОНИО, с ружьём – в руке, останавливается. Оглядывается на свой дом. И быстро идёт по залитой ранним, ещё не жарким солнцем, улице.

 

НАТ. УЛИЦА ГОРОДА – УТРО

 

СЕРГЕЙ медленно подходит к зданию двухэтажной деревянной гостиницы с коричневой черепичной крышей.

 

ИНТ. ПОМЕЩЕНИЕ ГОСТИНИЦЫ – УТРО

 

СЕРГЕЙ с трудом поднимается по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, дрожащей, неверной рукой с пятого раза попадает ключом в замочную скважину и медленно входит в залитый алым утренним солнцем номер.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ – УТРО

 

СЕРГЕЙ прикрывает лёгкие синие шторы. И навзничь падает на убранную синим покрывалом деревянную кровать.

 

ИНТ. ДОМ ЛАУРЫ И АНТОНИО – УТРО

 

ЛАУРА осторожно открывает входную дверь. Прислушивается к звукам дома. Зайдя в прихожую, устало опускается на пуф – в чёрном кожаном чехле. Трогает пальцами правой руки искусанные, опухшие багровые губы. Поворачивает голову и видит в конце коридора двух мальчиков, которые недвижимо стоят и молча смотрят на мать.

 

НАТ. НОРВЕЖСКОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

Ближний к большому катеру бело-бирюзовый айсберг вдруг начинает алеть. Треугольная верхушка айсберга покрывается чёрными трещинами, громадная льдина раскатисто грохочет, и внезапно из её вершины вырывается огромный протуберанец раскалённой огненной лавы.

 

ИНТ. БАК БОЛЬШОГО КАТЕРА – ДЕНЬ

 

По белому лицу СЕРГЕЯ, стоящего на баке катера, пляшут зловещие багрово-золотистые блики.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

О, Боже…

 

НАТ. НОРВЕЖСКОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

Вслед за ближним к большому белому катеру айсбергом ещё три громадные льдины поодаль начинают фонтанировать неудержимой раскалённой лавой. Море набухает гигантскими  волнами, которые стремительно набирая скорость, вырастают в исполинов и, как бумажный невесомый кораблик,  подхватывают, катер. Несколько секунд катер держится на самом пике чёрно-чернильной блестящей волны и медленно обрушивается вниз, в бездну кипящего и грохочущего водоворота.

 

НАТ. ЧЁРНО-ОГНЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, кувыркаясь, как тряпичная кукла, в огненно-креповом безвоздушии, слышит гулкие, громоподобные удары своего сердца.

 

ИНТ. ГОСТИНИЧНЫЙ НОМЕР – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, в горячем поту, вскидывается на помятом покрывале кровати. Медленно открывает глаза. Осматривается. Утирает ладонью мокрое, воспалённое лицо. И падает головой на подушку.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

О, Господи…

 

В дверь номера стучат.

 

СЕРГЕЙ

(не отрывая головы от подушки, не громко)

Да… Войдите…

(чуть громче)

Si… Inicie sesión. La puerta está abierta… (9)

 

Дверь медленно отворяется. СЕРГЕЙ приоткрывает глаза и на  пороге номера видит АНТОНИО. В белой помятой рубашке. Бежевых лёгких туфлях. Тщательно отутюженных светло-коричневых брюках. И – с невозможным, в каких-то багрово-жёлто-зелёных пятнах, заплаканным лицом. С мокрыми обвисшими усами. Мужчина резко поднимает ружьё. И, прикрыв левый глаз, целится в СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ, лёжа на кровати, поднимает голову и смотрит прямо в маленький чёрный кружок дула ружья. АНТОНИО ещё несколько секунд целится в грудь СЕРГЕЯ. После резко опускает ружьё. И исчезает из дверного проёма.

 

НАТ. УЛИЦА ГОРОДА – ДЕНЬ

 

АНТОНИО, с ружьём – в руке, выбегает из двери двухэтажного здания гостиницы. Останавливается. Задрав голову, смотрит на раскалённое солнце и медленно, лунатически, словно – в рапиде, идёт по вымощенной белым камнем улице.

 

ИНТ. ГОСТНИЧНЫЙ НОМЕР – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, морщась от ломающей всё тело боли, переодевается в свежее бельё, чистую белую майку, папуаские бермуды.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Бли-и-ин… Чуть не пристрелил меня… Донжуана чёртового… А мог ведь выстрелить… Кто ему стукнул? Про – нас с Лаурой… Она – сама, что ли? Нет, не может быть… Лаура – не идиотка… Хотя… Как она сказала: я не хочу своего мужа, мне не нравится Антонио? Да, так, вроде, и сказала: я ухожу, я буду с тобой, с вашей зимой…

(усмехается, про себя, тихо)

С моей зимой… Иногда – за минус тридцать… Из испанского пекла – в минус тридцать…

(помолчав, про себя, тихо)

А, может, и – Лаура… Да, пришла утром домой… И заявила муженьку: мол, так и так… Ухожу от тебя, дорогой мой… К другому… Не поминай лихом… Прости меня, Антоша… И прощай…

(помолчав, про себя, тихо)

Ну, как тут мужику не взбеситься? Да, пожилой… Да, пожёванный весь… Седой… Но всё равно ж ведь – мужик… Муж… Испанский – к тому ж… Горячий испанский парень… Муж своей дивной жены… Вот ружьишко и хватанул этот муж…

(смотрит в залитое солнцем окно, про себя, тихо)

А почему не пальнул? Чёрт его знает… Перетрухал, наверно… Или – передумал… Да, конечно… Оскорблён… На – старости лет… Оскорблён – по самое не могу…

(замирает, про себя, тихо)

Чё-о-о-орт… Может, он… Вовсе и не передумал… Пальнуть… Только не в меня пальнуть… Может, жену задумал грохнуть? А – что? Вполне может быть… И плевать ему на детей… На всё плевать…

(помолчав, про себя, тихо)

А кто во всём будет виноват? Я… Только – я… Я – один… На мне одном будет кровь этой волшебной, упоительной женщины… Умопомрачительной женщины…

(помолчав, про себя, тихо)

Да, Лаура меня захотела… Ой-ё-ёй – как захотела… Ни на секунду не сомневаясь… В том, что… Нет, не просто меня хочет… Как самка – молодого, сильного самца… Она полюбила… Иначе просто не стала бы этого делать… Полюбила и решила уйти от мужа… Навсегда… Уйти ко мне… И быть со мной… В моей этой зиме…

(помолчав, про себя, тихо)

А я не смог ей отказать… В – её внезапной любви… К незнакомому русскому парню… Не смог и не захотел ей отказать… В – том чувстве, которое, быть может, она ждала многие годы… Может быть, даже – всю жизнь…

 

ИНТ. ПЕРВЫЙ ЭТАЖ ГОСТИНИЦЫ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ по скрипучей деревянной лестнице спускается на первый этаж, и толстенький, маленький хозяин гостиницы – за стойкой ресепшена – обдаёт человека в белой хлопчатобумажной майке, ярких папуаских бермудах и рыжих сандалетах на босу ногу нескрываемым карим отвращением.

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – ДЕНЬ

 

Несколько женщин и мужчин, спокойно идущих навстречу СЕРГЕЮ, вдруг быстро переходят на другую сторону улицы и останавливаются.

 

СЕРГЕЙ

(идя, про себя, тихо)

Я просто копчиком… Просто копчиком чую… Их испепеляющие взгляды… Что? Весь этот провинциальный городок уже всё знает?

 

НАТ. ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, один, как перст, стоит среди абсолютно пустой, вымощенной выбеленными солнцем булыжниками площади и смотрит на своё мутное отражение в стекле местной аптеки.

 

ЛАУРА

(не слышно подходит сзади Сергея, тихо)

Yo te quiero con locura…

(помолчав)

Vete… Inmediatamente te vayas… (10)

 

Женщина, прикрыв глаза, осторожно прикасается запёкшимися багровыми губами к векам СЕРГЕЯ. Раз. Два. Открывает глаза. Смотрит на лицо СЕРГЕЯ и быстро идёт прочь.

 

ИНТ. ДОМ АНТОНИО И ЛАУРЫ – ДЕНЬ

 

АНТОНИО осторожно вешает на стену комнаты ружьё. Несколько секунд смотрит на него и тихо выходит из комнаты.

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ АНТОНИО И ЛАУРЫ – ДЕНЬ

 

АНТОНИО выключает в комнате кондиционер. Встаёт ногами в бежевых летних туфлях на край супружеской кровати. К  крюку, на котором когда-то держался вентилятор, привязывает новую белую верёвку. Чуть морща лоб, влезает головой в петлю. Затягивает её на затылье. Закрывает глаза. И соскальзывает подошвой туфель с алого атласного покрывала кровати.

 

НАТ. ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, стоя посреди площади, крутит головой. Вокруг – никого.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ни – одного человека… Вокруг – только этот маленький городок… Значит… Значит, только он всё видел и слышал… И, значит, всё видели и слышали те, кто в этом городке живёт… Наверно… Наверно, всё-таки есть странная способность у камня под ногами… Стен домов… Деревьев… Неба над головой… Способность всё видеть, слышать и запоминать… А потом сообщать тем, кому до этого есть дело… А до нас с Лаурой… Да уж… До нас с Лауру дело, как оказалось, было всем…

(смотрит вниз, на булыжную мостовую)

Наверно, даже – этим теням… Которые, несмотря на жгучее  полуденное солнце, почему-то не сжались под моими ногами… Не превратились в карликов… А вон… Так вольно и нагло торчат… Рядом… Распластанные… Во всю утреннюю или вечернюю свою длину… По этим белым булыжникам главной и единственной площади…

 

ИНТ. ЗДАНИЕ АВТОБУСНОЙ СТАНЦИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(кладёт на деревянный подоконник кассы денежную купюру)

Por favor… Madrid… Un boleto… (11)

 

Смуглая рука кассира быстро цапает купюру. Спустя минуту   суёт желтоватый билет и высыпает на подоконник несколько монет.

 

НАТ. АВТОБУСНАЯ СТАНЦИЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ смотрит на большой белый пустой автобус. Крутит головой.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Чёрт… И куда все подевались? Ни – одного человека… Такое – чувство, что… Что ещё вчера галдящий, смеющийся, топающий городишко сегодня вымер… Начисто… Чудеса – какие-то… Да и – только…

 

ИНТ. САЛОН АВТОБУСА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, сидя у большого окна автобуса, смотрит вдаль: на плантации лимонных деревьев; на едва заметную голубую жилочку неведомой реки; на ослепительно-бирюзовое жаркое небо; на маленькие фигурки людей, не спеша шествующих куда-то в ярких красно-чёрно-белых костюмах и широкополых светлых шляпах.

 

СЕРГЕЙ

(глядя в окно автобуса, про себя, тихо)

Наверно, только сейчас я начинаю понимать – чем всяческие флирты, адюльтеры, романчики и прочие разные влюблённости отличаются от той упоительной метаморфозы, когда два абсолютно разных человека в одночасье становятся друг другом… Новым, неведомым существом… Одним… Неделимым… Целым… Это новое существо – выше любых любовей… Это одно неделимое – неизмеримо ближе любого родства…

(помолчав, про себя, тихо)

Да, наверно… Это новое существо не может быть долговечным… Оно, без всякого сомнения, ненавидимо большей частью совокупляющегося человечества… Не понимаемо… Не принимаемо… И поэтому ненавидимо… И, как следствие, – убиваемо… Удушаемо… Казнимо…

 

НАТ. ЗАГОРОДНОЕ ШОССЕ – ДЕНЬ

 

Белый большой, сияющий солнечными бликами автобус мчит по хорошо асфальтированному яркому тёмно-серому шоссе.

 

ИНТ. САЛОН АВТОБУСА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(глядя в окно автобуса, про себя, тихо)

Да, иногда казнимо… Но никогда не вызывает безликого равнодушия… Как может вызвать равнодушие чьё-то ослепительное, волшебное счастье среди всеобщей не рассеиваемой свинцовой облачности рутинных телесных утех да унылых каждодневных семейно-постельных сутолок?

(помолчав, про себя, тихо)

Интересно: а где сейчас – Лаура? Дома?

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ АНТОНИО И ЛАУРЫ – ДЕНЬ

 

ЛАУРА тихо отворяет дверь спальни и закрывает ладонью рот. АНТОНИО недвижимо висит в петле: седая голова, обвисшие влажные усы, высунутый красный язык, белая помятая рубашка тщательно отутюженные светло-коричневые мокрые брюки, бежевые лёгкие туфли.

 

ИНТ. САЛОН АВТОБУСА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(глядя в окно автобуса, про себя, тихо)

Нет, не дома… Лаура – со мной… Навсегда – со мной… Эта дивная женщина навсегда будет со мной… Во мне… В моём сердце… Которое нынче… Не просто разрывается… Нестерпимой болью… Которое нынче – вне меня… И я слышу… Как это сердце… Как оно судорожно дробится… Дробится на аритмичные трепещущие женские систолы и на мои внезапные… Да, на  оглушительные паузы среди вихря фламенко, асистолии… Замирает… И вспыхивает животным ужасом… Ужасом потери того, что только-только нашлось… И – кошмаром того, что с ожидаемым, быть может, всю жизнь… И встреченным, наконец, в этом испанском провинциальном городке надо расстаться…

(помолчав, про себя, тихо)

Да, Лаура – в моём сердце… Которое на несколько часов, а, значит, навсегда стало нашим… Одним – на двоих…

 

ИНТ. АЭРОПОРТ МАДРИДА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, стоя у магазина дьюти фри, в тёмном стекле витрины вдруг замечает женщину.

 

СЕРГЕЙ

(удивлённо, про себя)

Танюшка… Не может быть… Она же… Она…

 

Женщина – в тёмном стекле магазина – замирает и смотрит на отражение СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(прикрывает глаза, про себя, тихо)

Она же… О, Господи… Танька…

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ слышит за окнами дома рокот двигателя автомобиля и открывает глаза. Медленно поднимается из старого кожаного кресла. Подходит к окну. И видит ТАНЮ. Которая, озябшая, с каким-то затенённым лицом и лунатической походкой идёт по веранде дачи.

 

СЕРГЕЙ

(открывая дверь, тихо)

Здравствуй…

 

ТАНЯ

(медленно обнимая Сергея)

Я замёрзла…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Да, Танюш… Сейчас…

 

ИНТ. ВАННАЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ быстро входит в ванную. Включает горячую воду. Протирает ванну жёсткой синей губкой. Затыкает дырочку слива резиновой пробкой. Пробует воду рукой. Крутит кран с холодной водой. Снова трогает рукой воду ванны.

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

ТАНЯ, закрыв глаза, недвижимо стоит посреди комнаты. СЕРГЕЙ осторожно раздевает женщину: короткое тёмно-рыжее кашемировое пальто, длинный фиолетовый шарф, бордовый свитер. Нагибается и медленно снимает с женских ног короткие тёмно-рыжие сапожки. Ловко стягивает плотные чёрные колготки, белую – с коротким рукавом – майку, расстёгивает бюстгальтер, снимает узкие ажурные чёрные трусики и несёт ТАНЮ на руках в ванную.

 

ИНТ. ВАННАЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(аккуратно сажая Таню на край ванны, тихо)

Та-а-ак…

(пробует воду ванны рукой, тихо)

Хорошая водичка…

 

СЕРГЕЙ медленно поднимает женщину и опускает в ванну. Целует ТАНЮ в угольную макушку.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Грейся… Я пока приготовлю ужин…

 

ИНТ. КУХНЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ приоткрывает крышку сковороды, деревянной лопаткой  переворачивает жарящееся мясо, солит и перчит румяные плоские куски говядины и закрывает сковороду. Смотрит на тёмно-фиолетовое вечернее окно и начинает ловко резать красные крупные – похожие на человеческие сердца – помидоры. Поднимает голову. Прислушивается к звукам дома. Втыкает нож в деревянную разделочную доску, вытирает полотенцем руки и выходит из кухни.

 

ИНТ. ВАННАЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, стоя в туманном молочным паром помещении, некоторое время смотрит на спящую в ванне ТАНЮ. После складывает вчетверо белое банное полотенце и, осторожно приподняв голову женщины, подкладывает его под влажный затылочек. Пробует рукой воду – в ванне.

 

ИНТ. КУХНЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ на деревянной разделочной доске быстро крошит репчатый лук и аккуратно высыпает его в большую салатницу. Утирает бумажной салфеткой слезящиеся глаза. Тщательно перемешивает порезанные помидоры, лук, огурцы, петрушку. Заправляет салат оливковым маслом. Сверху наливает немного желтоватого майонеза и кладёт на майонез с десяток крупных чёрных маслин. Оборачивается к плите. Выключает газ большой конфорки. Приподнимает крышку сковороды. Вдыхает аромат пожаренного мяса. Открывает настенный шкафчик. Вытаскивает бутылку красного вина и два больших бокала.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Так… Кажется – всё… Пора вытаскивать Таньку… Нет, пусть ещё погреется… Задремала и – ладно… Пусть подремлет… Начнёт зябнуть – сама проснётся…

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ медленно опускается в большое, старое чёрное кожаное кресло и прикрывает глаза.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Танька, Танька… Да, любит… Наверно, любит… Точно, любит… И… И, наверно, хочет замуж… За – меня… Но, очевидно, понимает что этого никогда не будет… По той простой причине, что никаких жён и семей я больше не желаю… Ни в каком виде… После двух… Рухнувших в гиену огненную женитьб… Само слово «брак» как-то потеряло для меня всякий смысл… Я нынче даже не понимаю: что оно, собственно, значит? Совместное сожительство двух особей разного пола для продолжения рода? Узаконенное нахождение одного человека в содержанках у другого? Или – покорно-рутинное повиновение государству во избежание всевозможных каверз и гадостей с его стороны? Как – двум живущим вместе людям… Так и – их деткам… Деткам… Дет…

 

ИНТ. ВАННАЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

ТАНЯ, лёжа в ванне, открывает глаза. Сладко потягивается в воде. Медленно поднимается из ванны. Осторожно переступает её край. Оборачивается большим ярко-красным махровым банным полотенцем. И, оставляя влажные следы на чёрно-белом кафеле пола, выходит из ванной.

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

ТАНЯ, стоя в двери комнаты, смотрит на спящего СЕРГЕЯ. Босыми ногами делает несколько шагов. Останавливается у большого, старого чёрного кожаного кресла. Улыбается. Сбрасывает ярко-красное махровое полотенце на пол и – розовая, пышущая – забирается на колени СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ открывает глаза.

 

ИНТ. КУХНЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ – обнажённый, вспотевший – стоит у окна кухни и,  выпуская табачный дым в открытую форточку, медленно курит.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Просто… Просто – какое-то отчаянное исступление… Она никогда… Никогда не была такой безумной… Просто – сумасшедшая… Или… Или Танька… Решила порвать? И эта наша встреча – последняя? И Танюшка так прощается со мной? Отчаянно… Безумно… Исступлённо… Да, похоже, что этот октябрьский промозглый вечер – последний… Наш последний… И мы больше никогда не…

 

На кухню медленно заходит ТАНЯ. Стоя сзади, прижимается грудью к спине СЕРГЕЯ и двумя руками обнимает его живот.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Танюш, я не буду тебя ни о чём спрашивать…

 

ТАНЯ, стоя сзади, осторожно вытягивает из пальцев СЕРГЕЯ сигарету и глубоко затягивается.

 

ТАНЯ

(выпуская табачный дым, тихо)

Ни о чём меня не спрашивай, Серёжа… Ни – о чём… Просто люби меня… Просто люби, Серёженька…

 

СЕРГЕЙ смотрит в окно кухни, за которым вдруг стремительно светлеет. Светлое утро мгновенно сменяется глухим вечером. Вечер – дождливым днём. Хмурый день – алым утром. А утро моментально превращается в хмурый вечер.

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

У самого камина, на бревенчатом полу, блестящую бисером пота спину женщины лижут похотливые оранжевые блики огня, и ТАНЯ на пике сладостных конвульсий чуть не влетает растрёпанной ярко-угольной головой прямо в раскалённую каминную пасть.

 

ИНТ. КУХНЯ ДАЧИ СЕРГЕЯ – УТРО

 

ТАНЯ, лежа спиной на скрипучем деревянном столе, левой дрожащей ножкой упирается в грудь СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(ритмично двигаясь, про себя, тихо)

Боже, как под этой нежной, узкой, бледной ступнёй неистово, гулко бесится моё сердце…

 

ИНТ. ЛЕСТНИЦА ДОМА СЕРГЕЯ – НОЧЬ

 

Ступенька лестницы, ведущей на второй этаж дома, скрипит и воет под расплющенными ягодицами СЕРГЕЯ и мягкими, но сильными ударами жадных женских бёдер ТАНИ.

 

ИНТ. КОМНАТА ДАЧИ СЕРГЕЯ – УТРО

 

СЕРГЕЙ, лёжа в скомканных простынях постели, открывает глаза и слышит мерный рокот движка автомобиля. Медленно сползает с дивана. Подходит к окну и видит, как синий «Форд» ТАНИ, шелестя шинами по палой листве осин с клёнами, выезжает со двора его дачи.

 

ИНТ. АЭРОПОРТ МАДРИДА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(смотря на Таню – в тёмном стекле витрины магазина дьюти фри)

Да… Этого Танькиного финансового Иллариона я почувствовал раньше, чем узнал о нём… Каждый человек невольно выдаёт себя… А я это мгновенно чую… Нет, конечно, Танька не параллелила… Но этот приземистый тихий мужичок уже существовал в ней… Да – не физически… Танька с ним пока не спала… Но в тот октябрьский промозглый вечер, когда Танюшка, вся озябшая, с каким-то затенённым лицом и лунатической походкой прошлась по веранде моей дачки, я понял, что эта наша встреча – последняя… Последняя… А сейчас…

(помолчав)

Сейчас… В этом стекле… Уже – не встреча двух по-прежнему любящих друг друга людей… Это уже – только мимолётное свидание их мутных отражений… Искажённых не только коэффициентом преломления стекла, сколько отчаянной невозвратимостью будущего… Нашего с Танькой будущего… Нашей любви… Да, быть может, даже – деток, так и не рождённых в этой безусловной волшебной любви… Вот… Два гуманоидных призрака при сводничестве переплавленного в стекло песка глазеют друг на друга… И – только… Их уже просто – нет… Ни – вместе… Ни – друг в друге… И уже больше никогда не будет…

 

СЕРГЕЙ закрывает глаза и медленно поворачивается.

 

СЕРГЕЙ

(с закрытыми глазами, про себя, тихо)

Вот сейчас открою глаза… А никого нет…

(открывает глаза, про себя, тихо)

Ну, вот…

(крутит головой, про себя, тихо)

Никого и нет… Наверно, никого и не было…

(помолчав)

Да, я иногда галлюцинирую… Правда – не наяву… Исключительно – в жизнях и судьбах тех людей, которые рождаются на божий свет благодаря мне: моему бессонному воображению да изуверской способности делать невидимое зримым… Эти галлюцинации сродни путешествиям в пространстве времени… Внезапно, будучи за рулём своего джипа, я оказываюсь среди поля боя Великой Отечественной – в дымящихся да горящих окопах… Оглушённый, контуженный под беззвучными рапидными разрывами авиабомб в адском чаду осаждённого Сталинграда… На арене римского Колизея… Трезубец рикошетит о мой деревянный щит… И через мгновение под оглушительный вопль трибун я вонзаю короткий, блестящий на солнце гладиус прямо под кадык жилистой шеи потного чернокожего гладиатора… А мгновение спустя на серпантине узкой горной дороги в «наливник», которым я напряжённо рулю, впивается оса «стингера»… А сверху, с гор, колонну начинает долбить моджахедовская «безоткатка»…

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-777» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(сидя в кресле, про себя, тихо)

Странно подумать: прошло уже восемь лет, а и у меня – такое чувство, что мы не расстались… Хотя эти восемь лет не были вместе… А виделись, наверное, миллион раз… Просто каким-то неведомым образом судьба вновь и вновь сводила нас… То – на каких-то вернисажах… То – в аэропортах разных стран… То – в одних и тех же гостиницах городов, в которых и я, и она абсолютно случайно оказывались… То – даже… Как не смешно – на свадьбах людей, на которые мы, независимо друг от друга были приглашены, то… Словом, судьба была настырна… До – неприличия…

(закрывает глаза, про себя, тихо)

Танька восемь лет тому назад вышла замуж… Через год родила… Миленькую девочку… Варила мужу – удачливому финансисту, с глазами, в которых неостановимо и бешено крутилась чёрненькая цифирь змеючих долларов, зевучих евро, рычащих рублей – красные борщи… И была сокрушительно счастлива… Точнее, как я знал наверняка, – восторженно несчастлива… Потому что… Да… Потому что любила меня… И хотела замуж за меня… Но понимала, что этого никогда не будет…

 

НАТ. ВЗЛЁТНО-ПОСАДОЧНАЯ ПОЛОСА АЭРОПОРТА ВАЦВАЛА ГАВЕЛА – ДЕНЬ

 

«БОИНГ-777» касается шасси ярко-серой – в лучах ослепительного солнца – бетонки и, бликуя фюзеляжем, мчит по взлётно-посадочной полосе.

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-777» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(глядя в иллюминатор, про себя, тихо)

Медовый месяц, как я случайно узнал от не общих знакомых, молодые отгуляли в Испании… После из Питера, где крутил финансовые делишки Илларион, перелетели в Москву… А спустя полгода я обнаружил на своём мобильном три пропущенных звонка… От Таньки… С интервалами в несколько минут… Я тут же набрал номер, но в ответ мне прозвенела гулкая тишина. Не было ни коротких, ни длинных гудков, ни женско-металлического «телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа»… Не было ничего, кроме звенящей мне в ухо тишины… Как будто я позвонил не в Москву или Питер, а на Юпитер… А Танюшка в это время была в параллельной Вселенной… Куда звонки с Солнечной системы могут дойти, лишь минуя вечность…

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРАГИ – ДЕНЬ

 

Красное такси неторопливо едет по улицам города.

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ смотрит в окно такси и видит, как влюблённая пара – пузатенький чистокровный сизарь и бело-чёрная смущённая голубка – немного покружив в ярко-бирюзовом пражском небе, мягко плюхается на величественную бронзовую голову Карла IV.

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРАГИ – ДЕНЬ

 

Красное такси останавливается. Из автомобиля вылезает СЕРГЕЙ. Такси медленно трогается. СЕРГЕЙ, щурясь от слепящего солнца, осматривается: голубка – на бронзовой голове Карла IV, начинает ворковать; глухие гортанные обертона сизаря переливаются с высоким горловым контральто его подружки; любовный говор голубей на мгновение прерывает чей-то горячий южный смех; весело звенит клаксон игрушечного «Феррари», а румяный малыш за рулём красного болида – важен и строг.

 

СЕРГЕЙ

(с улыбкой глядя на пилота «Феррари», про себя, тихо)

Как – маленький Бисмарк…

 

Голубка коротко опорожняется, и капельки светловатого помёта виснут на тронутых свежей патиной висках императора и короля.

 

СЕРГЕЙ

(глядя на памятник Карлу IV, про себя, тихо)

Но он смолчал… Даже не шевелится…

(помолчав)

Да, пражская весна – это не грохочущие по городу советские танки… Не – гарь солярки… И – не лязг затворов АК-47… Это – рдяный тёплый день… Просвечивающийся сквозь муаровую изумрудную нежность застывшего кленового листа…

 

НАТ. ОТКРЫТОЕ КАФЕ – ДЕНЬ

 

Рыженькая официантка осторожно ставит перед СЕРГЕЕМ литровый бокал пива.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Пражская весна это – громадный запотевший бокал пива…  Который аккуратно ставит перед тобой на яркую круглую картонку рыженькая, со вздёрнутым конопатеньким носиком, пражанка – в красном с белым кружевным обводом фартучке…

(смотря на пивную кружку, закуривает, про себя, тихо)

Что-то расхотелось пива…

 

СЕРГЕЙ, чувствуя на себе чей-то взгляд, поворачивает голову и видит поодаль небритого, помятого человека, который неотрывно смотрит на его полную пивную кружку.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ждёт… Ждёт той благословенной минуты, когда, докурив, я встану из-за стола, и он – изнемогающий похмельной жаждой – раза три отработав небритым кадыком, опустошит дармовой бокал…

(смотрит на пивную кружку, про себя, тихо)

И пиво, похоже… Ждёт этого… Тихо пузырясь оседающей пеной…

(помолчав, про себя, тихо)

А ещё пражская весна – это юная женщина, которая полюбила тебя всем своим сердцем… Безрассудно, нерасчётливо, навсегда… Именно так, какой и должна быть любовь… Несмотря на тысячи километров… Майского жука, который внезапно с гудом проносится мимо моего лица… И – того, особой гнусности разума, что полагается только на свою крючковатую цифирь… И наивно думает, что всё в этой жизни можно оценить, взвесить, рассчитать и продать…

(улыбается, про себя, тихо)

А что это спросила меня однажды, перед самым первым прилётом в Прагу, эта… Как – её? Дарья Ивановна – кажется… Какие достопримечательности Праги я хочу посетить? Пражский град, Карлов мост, Вышеград? Нет, уважаемая Дарья Ивановна. Не эти. И – не те. Просто закушайте своё пристрастное любопытство привычным миндальным пирожным…

(смотрит на небритого, помятого человека – поодаль, про себя, тихо)

Да, есть люди, которые – не вытравляемы… Ни –  расстоянием… Ни – временем… Ни – другими людьми… Даже – если всё понимаешь, осознаёшь и принимаешь… Как – факт… Как – данность, что уже ничего нельзя изменить… Ничем… И – никогда… И всё равно этот человек живёт в тебе… Нет – не банальными фотографическими или киношно-мелькающими воспоминаниями… Даже – не запахом потненьких подмышек… Или – почти осязаемой томностью чуть солоноватых мягких губ… Этот человек живёт в тебе той своей частью, которую ты ему отдал… Собой… То есть, в тебе живёт твоё же «я», но – уже переплавленное и одушевлённое жизнью того человека, которого ты любишь. И ты не уйдёшь из другого человека, пока его любишь… И он, уже будучи на Юпитере, будет тебя, земного, невольно истязать… Нынче – не тобой же самим, но чудесным образом возведённым в степень той дивной женщины, которой ты отдавал всего себя…

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРАГИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ медленно идёт по улицам города.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Я тогда просто не понимал – что творилось с Танькой…  Нежнейшей, почти постоянно удивлённой этим восхитительным миром женщиной… С карими лучистыми очами… И – родинкой, похожей на живую божью коровку… У – впадинки маленького пупка… Когда Танькин животик морщинился складочками, божья коровка прыгала по бледно-розовой бархатной коже… Ныряла в пупочек… Появлялась вновь… Чтобы восторженно замереть под моими поцелуями…

(помолчав, про себя, тихо)

А творился ужас…

Да, женщина устала ждать невозможного… Захотела иметь семью и деток… Как – все нормальные люди… И Илларион кстати подвернулся… Но Танюшка и не подозревала – что бывает с человеком, который идёт против себя: своих истинных чувств, взаправдашних желаний и неподдельных страстей…

(смотрит на оживлённый автомобилями перекрёсток)

Уступив самой себе, летящей по главной дороге на этом нерегулируемом перекрёстке судьбы, другому своему «хочу», что по второстепенной узкой улочке в наглую неслось наперерез… И тогда человек с чудовищным лязгом и грохотом врезается сам в себя… Истинного и поддавшегося правдоподобному искусу… Терпеливого и предательски малодушного… Любящего и изменившего этому волшебному чувству… Да. Танька не могла жить без нас. Но уже не могла быть со мной. И была больше не в силах находиться с нами, будучи не со мной. Целиком. Всегда. На всю жизнь. Я это понял лишь полтора года спустя, на шумном вернисажике в ЦДХ…

 

ИНТ. ЗАЛ ЦДХ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, пропустив вперёд степенную пожилую пару, медленно входит в яркий, наполненный людьми зал и тут же видит ТАНЮ и ИЛЛАРИОНА.

 

СЕРГЕЙ

(смотря на Таню)

Нет, Танюшка уже – не Таня… Уже – Татьяна… Быть может, даже – Николаевна… Да… Татьяна Николаевна… Какая стала роскошная… Томная… Интересно: взяла она фамилию этого своего грузина? Наверно, взяла… Стала какой-нибудь там Махарадзе… Или – Чонишвили… Татьяна Николаевна Махарадзе… Замечательно звучит…

 

ТАНЯ, с высоким бокалом вина – в тонких позолоченных играющим разноцветным бриллиантовым огнём пальцах –

поворачивает голову. Замечает СЕРГЕЯ. Стремительно бледнеет. Хрусталь радостными брызгами орошает мраморный пол. А ТАНЯ из шикарной светской дамы мгновенно превращается в съёжившегося нашкодившего ребёнка.

 

СЕРГЕЙ

(глядя на Таню, про себя, тихо)

Да… Нашкодившего ребёнка… Которого вот-вот возьмут за ухо и потащат в страшный, тёмный угол… В наказание за… Да… У неё – такое шикарное платье, что любая женщина в нём невольно превращается в бездушного, но богато наряженного пластикового манекена из дорогого бутика…

(помолчав, про себя тихо)

Финансовый Илларион, видать,  раскошелился… Что ж… Она его выбрала… Значит, так тому и быть…

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРАГИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ медленно идёт по улицам города.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, судьба настырна. Но – не до такой степени, чтобы заниматься только нами… У наших судеб есть и другие дела… Наши судьбы порой без ведома на то ангажируются мирозданием в судьбы других людей… А иногда бывает и так, что мы своим участием в жизнях иных, подчас малознакомых людей, цементируем их судьбы… Исподволь… Разреженный космос взаимного отчуждения превращается в плотные сгустки материи… Которые, вращаясь вокруг невидимой чёрной дыры или далёкой холодной звезды, расцветают, тем не менее, цветущими оазисами взаимной любви и нежности… А однажды Танька меня всё-таки нашла. Лет пять спустя нашей призрачной встречи в аэропорту Мадрида… Как – ума не приложу…

 

НАТ. БЕРЕГ ВОЛГИ – ВЕЧЕР

 

Моторка – с двумя людьми на борту – тихо бормочет «тр-р-р-р-р…» и медленно отходит от берега.

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(сидя в моторке, громко)

Серёг, так сколько пива брать?! Ящика хватит?! Или – мало?!

 

САШКА РОКОТОВ

(сидя в моторке, тихо)

Славик, хватит орать… Ночь распугаешь… Что ты вопишь на всю Волгу? Серёж, сам с ухой справишься-то?

 

СЕРГЕЙ

(благоговейно помешивая деревянным черпачком золотистую ушицу)

А – то…

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(сидя в моторке, чуть тише)

Ты это… Смотри… Сам всю уху  не сожри… Пока – варить будешь…

 

СЕРГЕЙ помешивает уху: удивлённые головы щучек, язей, окуньков, плотвиц выглядывают из кипящего наваристого благоухания. Весело потрескивают берёзовые дровишки. Искры костра кружат жаркие фокстроты вокруг котелка. Вдруг из вечерних сумерек выныривает сизая женская фигура. СЕРГЕЙ поднимает голову и замирает с черпачком – в руке. ТАНЯ  делает несколько шагов. Останавливается. Медленно подходит к костру и присаживается на маленький, с брезентовым сиденьем, складной рыбацкий стульчик. Смотрит на огонь, а потом вдруг – прямо СЕРГЕЮ в глаза: влажно-лучистым, со всполохами костра в карих райках, взглядом. Взглядом, в котором – мольба, любовь и боль.

 

СЕРГЕЙ

(отрицательно качает головой, молча)

Нет.

 

ТАНЯ

(с молящими чёрными очами, молча)

Но – почему?!

 

СЕРГЕЙ долго и пристально смотрит на розовые от близкого огня височки, со смолистыми, слегка колышущимися волосиками.

 

СЕРГЕЙ

(молча)

Ты сама знаешь.

 

ТАНЯ

(с глазами, полными слёз, молча)

Но – почему?!

(отводит глаза от лица Сергея, молча)

Да, знаю, прости…

(поднимает лицо к пламенеющему кроваво-багровым закатом небу, молча)

Знаю… Прости…

 

СЕРГЕЙ

(повернувшись к Тане спиной, молча)

Тебе не нужно было приезжать…

 

СЕРГЕЙ несколько раз тюкает топором по половинке берёзового полена и, с лёгким хрустом отломив три крупных щепы, подкидывает топливо в костёр.

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРАГИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ медленно идёт по улицам города.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… Мы не сказали друг другу ни слова… То есть, нет: конечно, говорили… Но – молча…

(остановившись, закуривает, про себя, тихо)

Да, это был как раз тот невероятный, изуверски-абсурдный случай, когда двум, остро, взаимно и упоительно любящим друг друга людям заказано быть вместе… То, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не стану Таньке любовником при её грузинском воротиле, она прекрасно осознавала… Равно как и я отчётливо понимал, что Танюшка никогда не сможет стать мне женой и матерью наших деток… И дело – даже не в её браке с Илларионом или их общей дочурке…

(помолчав, про себя, тихо)

Дело было – во мне… Как оказалось, любовь и совместная жизнь иногда – разные вещи… Можно до беспамятства любить женщину, но даже представить её в роли своей жены бывает невозможно… Почему? А потому что я не хотел разлюбливать это восхитительное существо… Я не хотел нашу общую жизнь превращать в обиходный, и, тем самым, равнодушный свинарник… А это бы обязательно произошло, если бы мы сочетались законным браком… И спустя пару месяцев начали бы эмигрировать в другие ипостаси… Из любящих друг друга мужчину и женщину – в супругов… Наши бы общие квадратные метры тщетно пытались бы стать семейным домом… А по выходным пленённые звери встречали бы нас в зоопарках с цирками… Это было бы почище того моего изумлённого оцепенения, когда на богемном вернисажике вместо живой, сиюсекундной, с лицом, непостижимым образом меняющим своё выражение каждое новое мгновение женщины, я увидел застывшую бриллиантово-золотую гранд-даму… Абсолютно не знакомую мне даму… Абсолютно – чужую…

 

НАТ. БЕРЕГ ВОЛГИ – ВЕЧЕР

 

Катер, полный холодного «Жигулёвского», скребёт по песчаному дну и утыкается носом в берег. СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ и САШКА РОКОТОВ выгружают пиво. ТАНЯ смотрит на СЕРГЕЯ. Отворачивается. Идёт к реке. Залезает в катер. И катер, не громко рокоча, медленно исчезает в пламенеющем венозным закатом приволжском вечере. Ярко-рыжие светлячки костра, едва оторвавшись от пламени, умирают в фиолетовой мгле. А в голове СЕРГЕЯ хрипит весёленький баритон Высоцкого: «Копоть, сажу смыл под душем, Съел холодного язя И инструктора послушал – Что там можно, что нельзя».

 

НАТ. УЛИЦА ПЕРЕД ОТЕЛЕМ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, останавливается перед входом в отель. Опускает истлевшую сигарету в урну. И медленно входит в двери отеля.

 

ИНТ. ПОМЕЩЕНИЕ ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, не спеша, поднимается по широкой лестнице на третий этаж отеля. Идёт по длинному коридору. Останавливается у двери номера. Вставляет в замочную скважину ключ и нажимает на ручку двери. Дверь неожиданно открывается.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Чёрт… Запереть забыл, что ли?

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ медленно входит в номер. Кладёт ключ на тумбочку у зеркала прихожей. Одна за другой снимает лёгкие летние светло-бежевые туфли. Смотрит на своё усталое лицо в зеркало прихожей, тихо проходит в комнату номера и замирает: из-под белоснежной казённой гостиничной простыни его кровати выглядывает узенькая розовая девичья ступня.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на девичью ножку, про себя, тихо)

Да, я иногда ошибаюсь дверями… Однажды вместо туалета в незнакомой питерской квартире вдохновенно вошёл во встроенный коридорный шкаф… На меня тут же обрушились старые коньки, соломенная дамская панама, коробка с шахматами и абсолютно новые ядовито-красные женские трусики в прозрачной хрустящей упаковке…

 

Девичья ступня исчезает под простынёй и появляется вновь. СЕРГЕЙ тихо подходит к кровати. Наклоняется над постелью. И осторожно прикасается губами к розовой ступне девушки.

 

ИНТ. КОРИДОР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

Из номера отеля, заполняя собой весь длинный коридор, слышатся пронзительные женские визги. ГОРНИЧНАЯ слегка улыбается. Стоящий рядом тучный усатый АДМИНИСТРАТОР  строго смотрит на ГОРНИЧНУЮ и костяшками пальцев правой руки коротко стучит в дверь номера. Женские крики на мгновение утихают и взрываются с новой – захлёбывающей, восторженной, упоительной – силой.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

Девушка – верхом на СЕРГЕЕ – вдруг замирает, дрожит и, запрокинув ярко-розовое потное лицо, вновь блаженно кричит. Дверь номера сотрясается под ударами мужских кулаков.

 

ИНТ. КОРИДОР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ВЕЧЕР

 

ГОРНИЧНАЯ засовывает ключ в замочную скважину двери номера. Пытается его провернуть.

 

ГОРНИЧНАЯ

(тихо)

Nic se neděje… Nic nechápu… (12)

 

Сразу несколько крепких мужских кулаков колотят в дверь номера.

 

АДМИНИСТРАТОР

(громко)

Otevřete! Okamžitě otevřete dveře! (13)

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – НОЧЬ

 

Девушка – в не громком розовом свете ночника – прикрыв глаза, лежит головой на широкой груди СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Как тебя зовут?

 

ДЕВУШКА

(не открывая глаз, на ломаном русском языке, улыбаясь)

Гражина… А ты… Ты – как?

 

СЕРГЕЙ

(осторожно нежит топорик лопатки Гражины, тихо)

Я – Сергей… Серёжа…

 

ГРАЖИНА

(открывает глаза, на ломаном русском языке, улыбаясь)

Сирьожа… Сирьожа и Гражина…

 

СЕРГЕЙ

(осторожно нежит маленькие позвонки Гражины, тихо)

Гражина и Серёжа… Очень красиво…

 

ГРАЖИНА

(на ломаном русском языке, улыбаясь)

Сирьожа и Гражина… Сирьожа – из Москва?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

Из Москва… Прахом полетели мои съёмки… Такую неустойку мне вкатят… Мама – не горюй…

 

ГРАЖИНА

(на ломаном русском языке, улыбаясь)

Так звать твой мама? Негорюй? Съёмка? Полетели? Сирьожа полетел? В Москва? Не полетай… Бывай здесь… С Гражина…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Гражина… Надо поменять простыни… Всё промокло… Насквозь… Неужели не чувствуешь?

 

ГРАЖИНА

(хохочет)

Мокло! Мокло-мокло!

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на русую макушку девушки, тихо)

Ты – чудо…

(помолчав)

Чем это они там все вечером в нашу дверь грохотали? Наверно – башмаками… Сначала вежливо стучали… Потом кулаками колотили… А после башмаками стали грохотать…

 

ГРАЖИНА

(на ломаном русском языке, тихо)

Я… От Сирьожа… Не хочет… Не полетай… От Гражина…

(помолчав)

Я хочет… Твой…

 

ГРАЖИНА хитро смотрит на СЕРГЕЯ. Вдруг, медленно повернувшись в постели, не большой розовой попкой садится на широкую грудь СЕРГЕЯ, а русой головой ныряет под влажную простыню: между мужских ног. СЕРГЕЙ резко приподнимает голову и, закрыв глаза, валится затылком на подушку.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – УТРО

 

ГРАЖИНА – голенькая, босиком – выскакивает из ванной номера, пробегает по комнате и с восторженным воплем прыгает на лежащего в постели СЕРГЕЯ. В кровати –

двуспальной, массивной – что-то оглушительно лопается. СЕРГЕЙ с ГРАЖИНОЙ вываливаются из кровати, матрас которой  становится похожим на горб верблюда. СЕРГЕЙ пытается впихнуть матрасный горб обратно, в чрево кровати, но внутри вдруг мерзко скрежещет какая-то механика, трескается срединный шов, и половинки кровати с треском расходятся. ГРАЖИНА заливисто хохочет.

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, смотрит на покорёженную кровать)

За неделю наших безумств… Единственное, что мы не успели сломать, – были пол и чугунная ванна… Придётся платить и за кровать…

 

ГРАЖИНА

(хохоча, опускается на пол, на ломаном русском языке, тихо)

Сломать… Кровать… Пол… Ванна…

(медленно поднимается и обнимает Сергея, на ломаном русском языке, тихо)

Я… Сирьожа… Любить…

(целует лицо Сергея, на ломаном русском языке, тихо)

Мы… Без кровать… Так?

 

НАТ. УЛИЦА – ПЕРЕД ОТЕЛЕМ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

Из открытых окон номера отеля «KINGS COURT» доносятся пронзительные, захлёбывающиеся, блаженные женские крики. Несколько прохожих останавливаются и, задрав головы, смотрят на третий этаж гостиницы.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

ГРАЖИНА обвивает длинными, стройными ногами бёдра СЕРГЕЯ, резко откидывает растрёпанную русую голову назад и – прижатая спиной к стене комнаты – снова неистово кричит.

 

НАТ. УЛИЦА – ПЕРЕД ОТЕЛЕМ «KINGS COURT» – ДЕНЬ

 

Прямо перед зданием отеля тормозит полицейская машина. Из автомобиля медленно вылезают два полисмена. Смотрят на кучку смеющихся пражан. И тоже, задрав головы, смотрят на открытое окно третьего этажа гостиницы, из которого, как фонтаны гейзера, выплёскиваются горячие, страстные женские вопли.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ

(курит у открытого окна номера, про себя, тихо)

Да… Съёмки полетели прахом… Интересно: какую неустойку мне выставят продюсеры? Миллион? Или – миллиард?

(смотрит на спящую Гражину)

Чёрт… Эта девочка… Просто – какое-то безумие… Никак… Никак не можем насытиться друг другом…

(помолчав)

Как это я перепутал номер? Судьба? Нет… Случайностей не бывает… Любой случай – это… Это – закономерность… Изуверски-тщательно выверенная небом закономерность… О которой ты просто не догадываешься… И которую не ожидаешь встретить…

 

СЕРГЕЙ медленно тушит сигарету в пепельнице и смотрит на огоньки ночной Праги.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Всё происходит именно тогда, когда должно произойти… Ты можешь… Да, ты можешь с кем-то договариваться о встрече месяц или год… Обмозговывать мельчайшие детали того, чтобы это событие состоялось… Именно – там… Именно – тогда…

(снова закуривает)

Но волшебная закономерность бытия, о которой ты абсолютно ничего не ведаешь и потому принимаешь за слепой случай, одним махом превратит все твои договорённости в прах… Поэтому… Да, вопреки всем здравым смыслам не надо строить никаких планов… Никаких… Вообще – никаких… Не надо никогда и никому ничего обещать… Никогда никому и ничего… Не надо разочаровывать… Ни – себя, ни – других… Узор твоей судьбы – не иллюзорен… Отнюдь – не иллюзорен… Он, тщательно выписанный… То – душной гуашью… То – остро отточенным грифелем простого карандаша… То – прозрачной акварелькой… Этот узор уже существует… И в этом нет никакой мистической фатальности… Или – программы с миллионами модулей и квадратных корней с логарифмами… В этом есть та оцифрованная свыше земная закономерность, которая нам – не сведущим, наивным и подчас близоруким мозгами – представляется…

(помолчав, про себя, тихо)

Ну, не знаю – чем… Всем – чем угодно: подарком судьбы, кровавым роком или громогласным рыком грозы… Словом – его величеством случаем… Если бы этого не было, то весь сонм случаев, непредсказуемостей, внезапностей и прочих форс-мажорностей уже давно бы угробил нас да и всё мироздание…

 

ГРАЖИНА

(во сне, на ломаном русском языке тихо)

Я… Сирьожа…

(белая простыня – на Гражине – сползает на пол)

Любить…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на прелестную розовую наготу спящей девушки, про себя, тихо)

Да, ты можешь триллион раз пытаться обмануть свою судьбу… Рвать билеты на самолёты… Притворяться хворым… Идти на поводу тех или иных мнений да благодетельств… Запираться в своём доме на все ключи…

 

СЕРГЕЙ тушит сигарету, медленно подходит к кровати, поднимает простыню, расправляет её и накрывает нагую ГРАЖИНУ.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ты можешь вытворять всё, что тебе угодно… Все эти глупые ухищрения уже есть в узоре твоей жизни… Равно как в нём необычайно бережно и нежно вырисованы те чудесные мгновения, когда земля и небо вдруг меняются местами… И твоё сердце оказывается на Юпитере… Голова – в туманности Андромеды… А ты сам… Ты сам – в трепетных объятьях человека, которого никогда раньше не видел… Но… Но, наверно, ждал и жаждал которого всю свою жизнь…

 

НАТ. ЧЕРНОМОРСКИЙ ПЛЯЖ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, лёжа на широком тёмно-синем надувном матрасе, приподнимает голову и смотрит на спокойную ярко-бирюзовую гладь моря.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… Её звали Гражина… Правда, об этом я узнал неделю спустя… Цифры всевозможных неустоек обрастали немыслимыми нулями… Нам в запертую дверь сначала вежливо стучали… Потом грохотали… Очевидно – тяжёлой обувью… С улицы, прямо в распахнутый балкон третьего этажа гостиницы визжали непристойно высокие голосами мужские сальности… На – чешском языке… А я забрасывал Гражину на седьмые небеса… После – на сто седьмые… Затем – на тысяча сто седьмые… Растворялся в ней… Забывал – как меня зовут… И весь мир принимал хоть какой-то человеческий облик лишь тогда, когда нужно было сменить насквозь промокшие простыни… Но это длилось лишь мгновение… Потому что рядом были пол, стол, ванна и маленькая банкетка… Да, её звали Гражина…

(помолчав, про себя, тихо)

Через пару лет она вышла замуж… Не – по любви… Родила… Мёртвого ребёнка… Я её не любил… Никогда… Теперь же понимаю: не надо было ничего… Даже смотреть на эту прелестную розовую девичью пяточку… Не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней нежным дыханием… Влюбить в себя человека всем сердцем и не питать к нему ничего, кроме вдохновенного вожделения так же бесчеловечно, как и лгать ему о своих чувствах…

(помолчав, про себя, тихо)

И самое ужасное – в том, что она знала: я не люблю её… И никогда не полюблю… Никогда не доверю всего себя, свою жизнь и никогда не захочу от неё детей… И всё равно она продолжала любить того мерзавца, каковым я был в собственных глазах… А в её зеленоватых, с мельчайшими карими искорками очах – единственным мужчиной… Однажды и – на всю жизнь… Она и замуж-то выскочила за этого угрюмого лысого торговца унитазами назло мне… И родила неживое чадо, чтобы я ночами себя проклинал за то, что ранним утром, пока она, сладостно измученная, крепко спала…

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ – в светлых джинсах, тёмно-фиолетовой свободной рубашке и бежевых туфлях – смотрит на спящую ГРАЖИНУ. Прикрыв глаза, медленно выдыхает из лёгких воздух. Открывает глаза. И тихо выходит из номера.

 

НАТ. ЧЕРНОМОРСКИЙ ПЛЯЖ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, сидя на широком тёмно-синем надувном матрасе, смотрит на спокойную ярко-бирюзовую гладь моря.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, предательски бежал… Прочь… Не взяв даже зубную щётку… Да… Это – мой круг ада… В котором нет никого, кроме безнадежно любящей женщины, мёртвого ребёнка и негодяя, посмевшего навечно влюбить в себя чистейшую и нежнейшую из душ… Это – круг, который никогда не впишется в квадрат оправдания сделанного… Математика врёт… Параллели пересекаются… Чтобы затем замкнуться… В окружность… Из которой нет выхода…

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ «KINGS COURT» – РАННЕЕ УТРО

 

ГРАЖИНА

(лёжа на боку в постели, не открывая глаз, на ломаном русском языке, тихо)

Сирьожа… Я лететь с тобой… В Москва… Куда надо Сирьожа лететь… И Гражина лететь… К мама Негорюй… К твой работа… В твой Москва… Я…

(помолчав)

Я любить Сирьожа… На – весь жизнь… Ты – мой жизнь, Сирьожа… Гражина и Сирьожа… Сирьожа и Гражина…

(открывает глаза, полные слёз)

А Гражина – твой жизнь? Так? Мой сердце – твой… Не так… У нас – один сердце…

(помолчав)

А мой мама звать Кристина… Мама Негорюй… И мама Кристина…

(улыбается)

Я тебе родить, Сирьожа… Детка… Два детка, так? Не так, три детка…

(закрывает глаза)

Мой Христос… Гражина ждать тебя… Долго ждать… И Сирьожа есть… Есть… Я так долго… Ждать… Сирьожа… Я ждать Сирьожа весь жизнь… Весь жизнь…

(открывает глаза, полные слёз)

Гражина была один… Всегда – один… Один – плохо… Плохо-плохо… Гражина хотел… Я хотел не жить один… Не жить… На земля…

(всхлипывает)

Я хотел уходить… Совсем уходить… С Карлов мост…

(помолчав)

А теперь… Гражина и Сирьожа… Сирьожа и Гражина… Сирьожа?

(поворачивается в постели)

Сирьожа?

(прислушивается к звукам гостиничного номера)

Сирьожа?!

 

Обёрнутая в простыню ГРАЖИНА выскакивает из постели, забегает в ванную, после – в прихожую номера и видит пустые полки и вешалку.

 

ГРАЖИНА

(истошно, на всю гостиницу)

Сирьожа!!!

 

ТИТРЫ

Конец девятой серии

 

(1)Пожалуйста… (исп.)

 

(2) Очень вкусно…(исп.)

 

(3) Бычьи яйца, извините, что ли? (исп.)

 

(4) Да. Криадильяс… Очень вкусно… Приятного аппетита… (исп.)

 

(5) Спасибо… (исп.)

 

(6) И как зовут эту танцовщицу? (исп.)

 

(7) Лаура? Лаура Хосе Мухерес… Антонио… Играет на гитаре Антонио… Муж Лауры… (исп.)

 

(8) Мне надо отвести детей в школу… Я ухожу… Я не хочу своего мужа. Мне не нравится Антонио. Да. Я ухожу. Я буду с тобой. С вашей зимой… (исп.)

 

(9) Да… Входите. Дверь открыта… (исп.)

 

(10) Я тебя люблю безумно. Иди… Немедленно уходи… (исп.)

 

(11) Пожалуйста… Мадрид… Один билет… (исп.)

 

(12) Ничего не получается… Ничего не пойму… (чеш.)

 

(13) Откройте! Немедленно откройте дверь! (чеш.)

Алые аллеи (8-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

8-я серия

 

ИНТ. ЗАЛ АЭРОПОРТА «ПУЛКОВО» – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА

(затаив дыхание, тихо)

Серёжик… Мы скоро полетим? Почему мы не летим? Что случилось?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на табло аэропорта)

Скоро – родненькая… Скоро – регистрация… Погранично-таможенный контроль… Потом – в самолётик… И…

(смотрит на Жасминку)

Ты – как, выспалась? Всю же ночку по хоромам Димыча блуждала… Где ты была? С кем?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я не знаю… Не спалось… Вдруг… Хотя такая усталость была… От – тебя, бешеного… Такая – сладкая-сладкая… Думала: сразу усну… А не усыпалось никак… Я…

(помолчав)

Волновалась… Я так часто сейчас волнуюсь… Часто-часто… Из-за – тебя… Из-за – нас… Раньше… Раньше, когда одна была, нисколечко не волновалась… А из-за чего волноваться? Из-за – кого? Из-за – себя? А что из-за себя волноваться? Жила и жила… Да нет… Не жила… Ничуть… Так… Была просто… В городишке нашем… Как все, была… Но не жила… Жить только с тобой начала… Начала чувствовать, что живу… Что – люблю тебя безумно… Что – ты меня так любишь, что я… Что я все сознания теряю… Какие – только во мне есть… Такая – дивная твоя любовь… Такая – волшебная… Такая – огромная, что… Что – волнительно в каждой клеточке…

 

СЕРГЕЙ целует ЖАСМИНКУ в макушку и вдруг видит, как из конца зала аэропорта, медленно, словно в рапиде, к ним приближается бледненькая, опять заплаканная приволжская НАСТЯ.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ты – моя жизнь, родной… Ты так мою жизнь разволновал, что… Что у меня сердечко выскакивает…

(помолчав)

Вот мы сейчас полетим… И я знаю… Я просто чую, что нас там ждёт что-то чудесное… Что-то – волшебное… Такое – дивное, что страшно становится… Потому что… Потому что ты сам – чудесный… Сам – волшебный… Сам – дивный… И вокруг тебя всё становится чудесным и волшебным…

 

СЕРГЕЙ оторопело поворачивает голову и видит, как из другого конца зала аэропорта прямо к ним идёт итальянская ДЖУЛЬЕТТА – с огромным красным чемоданом на колёсиках.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Что за – чёрт? О, Господи…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я только боюсь… Боюсь, Серёжа… Не может же так долго быть всё таким чудесным… Вдруг что-то случится и… И я проснусь… Одна… В своей крымской кроватке… Как – просыпалась много лет… Проснусь… А – ничего нет… Ни – тебя… Ни – нас… И сразу такой ужас нападает… Аж дышать не можется…

 

СЕРГЕЙ медленно оглядывается и замечает стюардессу ЖАННУ, которая, проходя насквозь пассажиров и встречающих, неумолимо приближается к нему.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Так…

(крутит головой)

Что за – чертовщина? А, может, я сплю? Нет, зуб болит… Может у человека во сне болеть зуб? А хрен его знает…

 

НАСТЯ, ДЖУЛЬЕТТА и ЖАННА, тем временем, медленно идут к СЕРГЕЮ с ЖАСМИНКОЙ.

 

СЕРГЕЙ

(тряханув Жасминку)

А, ну-ка врежь мне по морде!

 

ЖАСМИНКА

(удивлённо)

Зачем? У тебя зубик болит?

(шёпотом)

Я хочу писать… Где здесь туа…

 

СЕРГЕЙ

(крутя головой, резко)

Бей! Потом пописаешь!

 

ЖАСМИНКА пожимает плечами и вяло шлёпает СЕРГЕЯ по левой щеке.

 

СЕРГЕЙ

Сильней бей! Со всей силы!

 

ЖАСМИНКА поджимает губки и вдруг въезжает острой коленкой между ног СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

Ё-о-о-о-о…

(сгибается пополам)

Рехнулась?! Дурочка-а-а-а-а…

 

ЖАСМИНКА

А ты сам про…

(сгибается вместе с Сергеем)

Очень больно, Серёжик? Да? Ну, прости меня… Я ведь – не со зла… Ты так крикнул… Что я испугалась… И всё само собой ударилось… Я сейчас описаюсь… Слышишь? Я – в туалетик. Быстренько. Ну, прости меня, родненький… Я – скоренько… Только пописаю…

 

СЕРГЕЙ медленно выпрямляется. Первой сквозь СЕРГЕЯ проходит ДЖУЛЬЕТТА.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Giulietta…

(оборачивается)

Preferita…*

 

ДЖУЛЬЕТТА разворачивает свой огромный красный чемодан и цокает каблучками к выходу.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, те же бежевые лодочки… Forse sto solo impazzendo?**

 

ЖАННА останавливается внутри СЕРГЕЯ. Снимает левую белую туфельку, поправляет пятку тёмно-синих колгот, надевает туфельку и, глядя СЕРГЕЮ в правое ухо, выходит из него.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Живая… Или… Ничего не пойму…

 

НАСТЯ же проносится сквозь СЕРГЕЯ несколько раз. Туда. Обратно. Оттуда. Сюда. Взволнованная, заплаканная, гневная.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

О, Господи… Это – женщины, которых я любил… Нет… Это –  женщины, которых я люблю… И – поныне. Это – женщины, которые любили меня… Нет. Не любили… Любят. Даже, если – самим себе боятся в этом признаться. Это – женщины, которые стали частью меня… Лучшей моей частью… Вдохновенной, страстной, неутолимой, нежнейшей… Это –  женщины, частью которых стал я… Поневоле… Нет, не поневоле… По – доброй воле… По – взаимному чувству… И эта моя часть в них не даёт им спокойно жить… Потому что – каждой из этих изумительных женщин я отдавал всего себя… Более, чем – всего себя… Я их возносил на такие небеса, что сам лазурный небосвод над их головами казался мрачным подземельем… Я дарил им главное… Их самих. Во всех, самых немыслимых негах, криках, обмороках… Я дарил этим женщинам тех упоительных женщин, о которых они в себе даже и не подозревали… Ведь самое высшее счастье из всех счастьев – это подарить человеку самого себя… Но. За всё приходится платить. Моя бедная маленькая любименькая Жасминка… Вот как объяснить этому шестнадцатилетнему восхитительному существу, что все женщины, которых любил, я люблю и поныне, и все они – во мне, а я – навечно любимый ими – навсегда останусь в их сердцах? Как это сможет осознать прелестная отроковница, бешено ревнующая меня к самой тени упоминания о ком-то из моего далёкого прошлого? Каким образом в её дивной головушке уложится то, что ей придётся делить меня с десятками других женщин – пусть и бесплотных – но горячо живущих в моём сердце, хотя и прекрасно знает: для меня не существует никого, кроме одной прелестной взбалмошно-нежной крымчаночки? И никогда не будет существовать никого… Никогда… Кроме – Жасминки и наших деток…

 

ЖАСМИНКА

(возникая за спиной Сергея, радостно)

А я пописала! Там такие листочки висят… Зелёненькие… Так пахнут… Так пахнут-пахнут… Я один листочек даже лизнула… А ты не хочешь писать? Нет? Ты же… Ты целый… Ты литра три кофе выдул! И – ничегошеньки?! И писать не хочешь?! А что ты – такой бледный? Бледный-бледный стал… У тебя болит ещё? Я тебе так больненько сделала, что ты до сих пор – бледный? Ну, прости меня, Серёжик… Прости меня, родненький… Я его потом зацелую… Нежненько-нежненько… И всё пройдёт… Всё пройдёт, мой хороший…

 

НАТ. КАНАЛЫ ВЕНЕЦИИ – УТРО

 

Солнце, растворённое золотистым червонным заревом в восточных капиллярах утренней Венеции, налитое жгучей оранжевой влагой на крышах дворцов дожей, зажигает лицо ЖАСМИНКИ, благоговейно спящей на коленях СЕРГЕЯ, алым светом. СЕРГЕЙ смотрит на спину высокого гондольера и окунает кисть своей руки в эту золотисто-красную акварель. Достаёт из воды руку.

 

СЕРГЕЙ

(тихо, про себя)

А как так случилось, что из свинцовой ноябрьской зыбкости Невы, на гранитной ступеньке которой мы… Да, конечно, – мы: не делимое, единое, само собой разумеющееся… Мы с Жасминкой вдруг уронились прямо в утреннее солнце Венеции… В сердце Венеции… Не было ни Пулково, ни терминалов, ни чемоданов, ни пузатой тушки аэробуса… То есть, наверно, всё это было, но каким-то чудесным образом во всём этом мы просто не принимали никакого участия… Всё это промежуточное просто потеряло всякий смысл… Два  человека, до безумия любящих друг друга, всего-навсего были бесплотными статистами в суетливом вещественном мире… А их истинное «я» превращало время в нелепую пародию часов со стрелками… А, быть может, время для нас вообще остановилось? Его-то, земного времени, у меня и так осталось с гулькин нос… А это спящее восхитительное существо каким-то неведомым чутьём поняло это и научилось столь драгоценные секунды нашей с ней жизни превращать в вечность… И в этой вечности не было ни аэропортов, ни городов, ни людей вокруг… В этой вечности были только мы… Мы – это две громадные тени на зябкой ряби венецианского канала, а за спинами этих теней оранжево-мглистое утреннее Светило бронзовыми бликами пляшет на тёмно-зелёных водах…

 

НАТ. ВЕНЕЦИАНСКИЙ МОСТ РИАЛЬТО – УТРО

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА стоят на мосту и смотрят на убранную золотисто-алым солнцем церковь Святой Марии деи Мираколи.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, я знаю, что есть такие люди, которые прекрасно умеют разбивать сердца… В самое чистое, самое прекрасное эти люди умудряются вплести такую круговерть, что, собственно, сами чувства в лабиринтах этих хитросплетений срываются со своих мест; именуясь по-прежнему, тем не менее, теряют свой истинный природный смысл, а самая что ни на есть бытовая банальность предстаёт чудовищным нагромождением изощрённой зауми… А жизнь-то – проста… Проста, как вот этот влажный, чуть простуженный взгляд сонной феодосийской девочки… Которая нынче стоит посреди Венеции и, ей-богу, ещё не понимает – что с ней происходит… И даже не думайте этой девочке что-либо объяснять: она не поймёт ещё больше… Достаточно это дивное чадо поцеловать в височек… И напоить горячим кофе… Кстати, а где тут венецианцы варят кофе?

 

НАТ. КАНАЛЫ ВЕНЕЦИИ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на розовое лицо заворожённой Жасминки, про себя, тихо)

Нет, всё-таки, видно, никогда не привыкну к тому, что всё колышется… Колышется вода каналов, отражённая в низкой бирюзовой венецианской безоблачности… Колышется мостик Риальто… Такое чувство, что не вода под нами, а мы сами неспешно плывём неведомо куда… Вслед – за высоким смуглым гондольером, который исчезает под мостом, появляется, и выражение его прямой спины устало, но гордо…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

А-ах…

 

НАТ. МОСТ ВЗДОХОВ ВЕНЕЦИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА медленно идут от Дворца Дожей к бывшему зданию тюрьмы по скорбному Мосту Вздохов.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Серёж… А почему называется Мост Вздохов?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

По этому мосту узников тюрьмы вели на казнь…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

О-ох…

 

СЕРГЕЙ оборачивается: Мост Вздохов какое-то время висит над улицей Rio del Palazzo и растворяется в полуденном солнце.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Нынче нас, конечно, не поведут на казнь… Хотя… Казнь я заслужил, быть может…

 

ИНТ. КАБИНЕТ ЖЕНИ СОКОЛОВА – ВЕЧЕР

 

ЖЕНЯ

(чуть колыхается в огромном салатовом кожаном кресле, тихо)

Так, Серёж… Да, бредом тебе покажется… То, что я сейчас… Нет, не бредом – даже… Решишь, что я сам звезданулся… На старости лет… Но… Серёж… Ты сам-то въезжаешь? До тебя самого стало доходить, что… Что ты людей убиваешь? Нет? Не доходит ещё? Собой убиваешь…

 

СЕРГЕЙ

Как это?

(глупо улыбается)

Кого это я уби…

 

ЖЕНЯ

Да всех убиваешь!

(стукает о стол пузатым пустым коньячным бокалом)

Всех! Всех баб своих!

 

СЕРГЕЙ

(качает головой)

Погоди, Жень…

 

ЖЕНЯ

(тихо и серьёзно)

Ты меня послушай головой, Серёж… Головой послушай… Она у тебя – светлая… Энергичная… Затейливая… Но – дурная… Если бы не была дурная, сам бы давно догнал, что… Словом, Серёжа… Я тебе – не враг… Ты сам это прекрасно знаешь… Я тебе помочь хочу… Как – друг… Как – врач… Как – мужик, чёрт возьми! Завязывай с бабами! Даже думать о них не смей! Нет для тебя больше баб! Всё! Закончились они для тебя! Навсегда!

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Как это – закончи…

(утирает рукавом потный лоб)

Что значит – завя…

 

ЖЕНЯ

Серёженька…

(суёт свою огромную волосатую пятерню под нос Сергея)

Один пальчик загибаем… Как там её звали? Из-под цирка – что? Настя, вроде? Ну, которую потом в Неве утопили?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Надя… Надежда…

 

ЖЕНЯ

Раз…

(загибает пухлый указательный палец левой руки)

Медичка та… Что в Чернобыль за орденами рванула… Ну, которую ты в парке Челюскинцев отымел… На колесе этом… Чёртовом…

 

СЕРГЕЙ

(оторопело)

Ленка?

(помолчав)

Жень… Женька, ты думаешь, что Ленка из-за меня в Черно… О, Боже… Нет, не может такого быть… Это просто… Просто – какое-то безумие…

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Не – какое-то, Серёжа…

(разливает по бокалам коньяк)

Это – твоё безумие… Не случись тебя в жизнях этих девочек…

(аккуратно загибает средний палец левой руки)

Два…

 

СЕРГЕЙ

Женька…

(с трудом отлепляет тяжёлый язык от нёба)

Но я ведь даже не ведал – куда Ленка рванула… Зачем рванула…

 

ЖЕНЯ

Мужик тот…

(прикасается к безымянному пальцу своей левой руки)

Испанский… Который через тебя в петлю полез… Как – его? Ну, жену ты его целую ночь миловал… В этом… Как – его там?

 

СЕРГЕЙ

Да нет, чушь какая-то…

(мотает головой)

Что это такое городишь, Евгений Станиславович?! Я его в петлю засунул, что ли?! Если каждый, у кого жену… Отымеют… Вешаться будет… Откуда я мог знать?!

 

ЖЕНЯ

(вскипая)

Да потому что не яйцами надо думать! А – башкой! Училку кто угробил?! Как её там звали?! Людей грохаешь, а… Ни одна извилина не пошевелится! Думал – чем твои бабы за тебя расплачиваются?! Жизнями своими, Серёжа! Жизнями! Возводишь баб на небеса! И нет им больше места на земле! Нет!

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Марина…

(прикрывает глаза)

Маришка…

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, стоя на полу кухни, открывает глаза и смотрит на не достроенный, пустой глазницами окон, панельный дом – напротив. В глубине квартиры тихонько тренькает дверной звонок.

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ открывает входную дверь.

 

ИНТ. КОРИДОР СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

На пороге стоит бледная, очень худенькая, с каким-то даже потусторонне-призрачным лицом, девушка.

 

ДЕВУШКА

О, здравствуйте…

(с облегчением)

Вы ведь – Сергей Александрович? А ваша дочь – Лена? Елена Серге…

 

СЕРГЕЙ кивает и мгновенно подхватывает у самого цементного пола лестничной площадки лопнувший хилыми ручками большой синий полиэтиленовый пакет.

 

ДЕВУШКА

Ой…

(наклоняется)

Спасибочки – вам… Там – курица… Наверно, вся оттаяла… Пока – вас искала… И – яйца… Два десятка… О, Господи… Спасибо – вам…

 

СЕРГЕЙ

Я всё положу в холодильник…

(смотрит на светло-русые волосы девушки)

Проходите…

(включает в коридоре свет и заглядывает в пакет)

Яйца, вроде, – целы… Нет, вот одно треснуло… Я его в чашку переложу, хорошо?

 

ДЕВУШКА

(вдруг краснеет)

Я…

(качает головой)

Ой, да… Положите, конечно… Я забыла… Я – классная… Вашей Леночки… Я забыла представиться, простите… С этими яйцами… Пока вас нашла… В вашей квартире – чужие люди… А где – Леночка? Спит уже? Или заболела? Учебный год начался… А она… А её…

 

СЕРГЕЙ

Леночка – в Америке.

(смотрит на розовые озябшие кисти рук девушки)

Вы проходите… Не стойте в дверях. Проходите…

 

ДЕВУШКА

Как – в Америке?

(медленно заходит в коридор)

В какой Америке?

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ открывает холодильник и аккуратно рассовывает продукты из пакета: подтаявшую сизо-синюю курицу и две влажных коробки пельменей – в морозилку, «любительскую», с изюминками белого жира на телесно-красном срезе, колбасу с двумя пакетами кефира – на среднюю полку, девятнадцать яиц – в чашечки на двери, с кило свеклы – в прозрачную ёмкость под полками, а суховатый батон с кирпичиком чёрного – в хлебницу. Треснувшее яйцо – в гранёный стакан.

 

ГОЛОС ДЕВУШКИ

В какой Америке?

 

СЕРГЕЙ скашивает глаза и видит в дверном проёме кухни худенькие ноги в тонких шерстяных чёрных колготках.

 

ДЕВУШКА

Я не поняла…

 

СЕРГЕЙ

Тапочки наденьте…

(выпрямляется)

Простите: пол не мыт. Да и в квартире – не жарко. Там, в коридоре, – мои сланцы. Других нет, извините…

 

ДЕВУШКА

Ой, нет…

(снова краснеет)

Спасибо. А можно: я – так? Ноги очень устали… Семь уроков… Потом – по магазинам… После – пока ваш дом нашла… Всё вокруг перекопано… Ноги просто гудят… Сергей Алексан… Ой… Я забыла представиться… Меня Марина зовут… Марина Владимировна… Русский язык и литература… Я – классная вашей…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на узкие ступни девушки)

Хотите есть?

 

МАРИНА

(вдруг улыбается)

Очень… Вы меня простите, что я вот так… К вам… Без предупреждения… У вас, наверно, – дела… А Леночка…

 

СЕРГЕЙ

Присядьте, Марина…

(пододвигает табурет)

Можно – без отчества, да? И я – просто Сергей… Хорошо? У меня, извините, ничего нет… Не успел сегодня купить… Так что давайте я сварю ваши пельмени… Или хотите яичницу? С колбасой… И сейчас чай свежий заварю… Вам согреться надо… А то – вон: даже руки у вас – синие…

 

МАРИНА опускается на табурет и прячет кисти рук под стол.

 

СЕРГЕЙ

Так что: пельмени или яичницу?

 

МАРИНА

Пельмени…

(помолчав)

Нет, лучше – яичницу… Да? Вы ведь тоже будете кушать? Хотите яичницу? Давайте я сделаю.

(встаёт с табурета)

Я сама всё сделаю… Я же – женщи…

 

СЕРГЕЙ

Марина…

(поднимает брови)

У тебя левая колготка вся – мокрая… Ступня, то есть… Иди в ванную… Сними колготки… И повесь на батарею: сушиться… А я тебе шерстяные носки дам… Свои… А то простынешь. Давай-ка быстренько…

 

МАРИНА

(стремительно пунцовеет)

Да… У меня левый… Подтекать стал… Надо завтра в мастерскую отдать… А вы… А ты…

 

СЕРГЕЙ

(высыпает в кипящую воду кастрюльки пельмени и чуть уменьшает огонь конфорки)

Иди переоденься… Не стой в мокром…

 

МАРИНА

(шёпотом)

Да. Спасибо…

 

ИНТ. КОМНАТА СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ быстро роется на нижней полке шкафа.

 

ИНТ. КОРИДОР СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

Вот… Носочки… Чистые… Тёплые… Да, чуть великоватые… Но – ничего, да? Пока колготки высохнут…

 

МАРИНА

Спасибо…

(вновь краснеет)

Да, я вся… Я вся замёрзла… Пока вас нашла… Такой – ветер… Жуткий – просто… Я – сейчас…

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(ложкой помешивает пельмени и смотрит в сумеречное фиолетовое окно, про себя, тихо)

Не замужем… Но, скорее всего, была… За – каким-то дурачиной… Училка, значит. Русский язык и литература. Очень мило. А школа, стало быть, до сих пор не ведает, что моя Ленка с моей бывшей супружницей вот уже три с лишним месяца – в Америке? Под – Чикаго. Моя бывшая трахается с каким-то фермером Джоном… А Ленку засунули в какой-то местный частный колледж… Чтобы под ногами не мешалась…

 

МАРИНА

Я…

(останавливается в дверном проёме кухни)

Я повесила… Спасибо… А где – Леночка? Вы шутили, да? Про Америку… Я не поняла…

 

СЕРГЕЙ

(наливает в полулитровую прозрачного стекла кружку свежей заварки)

Тебе – покрепче?

 

МАРИНА

Да.

(ёжится)

Вот. Всё. Хватит… Сентябрь… А – такая холодрыга…

 

СЕРГЕЙ

(заливает заварку кипятком из чайника, про себя, тихо)

Тёмно-синяя шерстяная юбка до колен… Серый гольф – под горлышко… А белые, с бирюзовыми жилочками вен, икры ног тщательно выбриты… Наверно, и в паху выбрито… Так же – чистенько… Всё-таки, замужем? Кольца нет. С кем-то живёт? Вряд ли. В стальных глазах – глухое одиночество. Нет ни намёка на то, что кто-то где-то её ждёт. Что надо быстрее сделать все дела и спешить домой. Детей тоже нет. Однозначно. Хотя уже – за четвертак. Лет двадцать шесть-двадцать семь. Да, никуда не спешит. Ей просто некуда, не к кому и незачем сегодня спешить. Она – одна. Нет, сегодня – не одна. Со мной…

(ставит чайник на плиту, вслух)

А хочешь – чуть коньячку?

(смотрит на пупырчатые белые голени девушки)

Мигом согреешься…

 

МАРИНА

(тихо)

Хочу. Чуть-чуть…

 

СЕРГЕЙ открывает настенный кухонный шкафчик, достаёт бутылку коньяку, две стеклянные стопки и аккуратно разливает по ним золотистую влагу. МАРИНА, ни слова не говоря, залпом выпивает коньяк. И сразу розовеет.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я не шутил, Марина…

(вновь наполняет стопку девушки коньяком)

Моя дочь с бывшей женой с июня этого года – в Америке… Под – Чикаго… Так что на урок русского языка и литературы Лена вряд ли придёт… Я думал, что в школе все всё знают…

 

МАРИНА

(обмирает)

Как?!

 

СЕРГЕЙ

(смотрит в окно кухни)

Так.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ ВЕНЕЦИИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на дождь в окно гостиничного номера, про себя, тихо)

А вестибулярный аппарат за тобой не успевает… Ты и так состоишь на семьдесят процентов из воды, а тут вода ещё – под тобой и над… Капли дождя – такие крупные, что, кажется, кто-то специально их соорудил на небесах, собрал в незримый резервуар, проделал в извиве душа огромные дырочки и повернул кран с холодной водой… Или мир просто перевернулся, и обратным ходом бытия венецианская водичка бесконечных каналов выливается нынче на наши головы? Или мы уже плывём по свинцовому бесконечному небу, а на нас сквозь какое-то огромное решето выливается этот странный водянистый город…

 

ЖАСМИНКА

(закутанная в белую простыню, за спиной Сергея, тихо)

Серёж, смотри…

(шёпотом)

Дождь идёт снизу – вверх… Видишь?

 

НАТ. ПОВЕРХНОСТЬ ВЕНЕЦИАНСКОГО КАНАЛА – ВЕЧЕР

 

Крупные капли воды, кажется, не плюхаются сверху, а рождаются в глянцевых пузырях на рябой зыби канала и вольно возносятся в свинцовые венецианские небеса. И уже там хором впадают в тучные тучи.

 

ИНТ. НОМЕР ОТЕЛЯ ВЕНЕЦИИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(смотрит в окно, про себя, тихо)

А, может, и мы нынче, голые и мокрые, выпорхнем из этого тусклого каменного неба, что почему-то именуется землёй, и медленно упадём вверх – прямо в мшисто-пепельную мягкость океана, который мы по привычке называем небом?

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

МАРИНА

Нет, я не пойму…

(помолчав)

Как это можно было без отца… Взять ребёнка… И увезти… Без разрешения… И продать квартиру… Вашу… Общую… С мебелью… Со всем… Пока ты работал… В Германии, да? Это у меня просто… Просто в голове не укладывается… Лишить дочь отца… А тебя – дочери… Как так можно было сделать?! Это что всё – законно?! И ты ничего не стал делать?! Есть же суды! Милиция, наконец! Справедливость!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Суды-милиция-справедливость-законность… Поведать, что ли, училке русского про то, что у моей бывшей вся её родня – в этих милициях, паспортных столах, прокуратурах, а сожитель моей бывшей тёщи – ментовская шишка в отставке? Полковник, кажется… Доблестных внутренних органов… И – что без меня состряпать все бумажки, получить все разрешения да и продать по дешёвке за неделю нашу с супругой «трёшку», приватизированную на мою фамилию, им было пару раз плюнуть… А потом взять в охапку Ленку и укатить… За океан… И там уже… С Джонами да Биллами блядовать…

(вслух, тихо)

Марин? Иди прими горячий душ… Ты до сих пор дрожишь… И ножки – вон… Все – в мурашках…

 

МАРИНА

А можно?

(опускает глаза)

Я хотела спросить тебя… Но постеснялась… Подумаешь вдруг: вот, заявилась какая-то… Училка… Непонятная… Наглая… Нежданно-негаданно… Коньяку напилась… В душ полезла… А потом…

 

СЕРГЕЙ

Вот и полезь…

(улыбается)

Согрейся хорошенько… А халат мой возьми… Который в ванной висит… Чёрный… Он – чистый. Только будь осторожна: пол в ванне – скользкий… Не ударься… Да? Ты ведь никуда не спешишь? Нет?

 

МАРИНА

(испуганно)

Ой, а сколько времени? Уже – совсем темно…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на настенные часы)

22.48. Тебе надо куда-то ехать? Срочно? Муж переживает? Родители?

 

МАРИНА

(помолчав)

Муж ушёл. Полгода назад. А мама в Севастополе живёт… С отцом жила… Он моряком был…

(усмехнувшись)

С моей лучшей подругой ушёл… Как – в плохом кино… Бросил меня и ушёл… Полторы тысячи «зелёных» оставил… И укатил… Где-то по девяносто центов за каждый день нашей с ним жизни получилось… За четыре этих года…

 

СЕРГЕЙ

(быстро закуривает)

И у тебя за эти полгода никого не было…

 

МАРИНА

(возмущённо)

Почему это не было?!

(помолчав, тихо)

Да. Не было. Откуда ты знаешь?

 

СЕРГЕЙ

А потому что у меня тоже никого не было…

(выпивает коньяк)

С весны этого года.

 

МАРИНА

(удивлённо)

Как это не было?

(помолчав)

Погоди… А – жена? Ой… Прости… Я забыла… Но ведь она тебя… Она же тебя бросила… Изменила тебе… Ты что – её простил?! За всё, что она натворила?! С тобой! С дочерью! Я не понимаю… И ты никого не встретил? Никого не нашёл?

 

СЕРГЕЙ

Никого я не искал.

(стреляет окурком в открытую форточку)

И меня никто не встречал. Иди в душ. А то к ночи могут горячую воду отключить…

 

МАРИНА

(вдруг, тихо)

Пойдём вместе…

 

СЕРГЕЙ вымывает обе тарелки, вилки, вытирает полотенцем руки и ставит бутылку с коньяком в настенный шкафчик.

 

МАРИНА

Ой, прости меня…

(закрывает ладонями лицо)

Прости. Просто…

 

СЕРГЕЙ

(осторожно отнимает ладони девушки от влажного лица)

Что – просто? Говори… Не бойся…

 

МАРИНА

Просто…

(стальные глаза девушки набухают горячим электрическим светом)

Это, наверно, – коньяк… Я чуть захмелела…

 

СЕРГЕЙ

(трогает тонкие запястья девушки)

Ты просто хочешь со мной переспать, да?

 

МАРИНА

(мотает головой)

Нет… То есть… Почему ты так на меня смотришь? Потому что я сама предложила? Да, предложила. Предложила. Мне впервые за эти месяцы… За эти годы… Ой, Господи… Мне впервые за всё это время…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Захотелось мужика? Да?

 

МАРИНА

Нет, не мужика…

(помолчав)

Тебя. Как только тебя увидела… В дверях… Сразу жарко стало. Там… А ты меня… Ты…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

А я до сих пор не могу изменить жене… Которой уже давно нет. Ни – рядом, ни – в сердце. Нигде. А всё равно не могу. Вот такой я – идиот… Прости…

 

МАРИНА

Ты – не идиот, Серёжа…

(вдруг обнимает ладонями щёки Сергея)

Ты – не идиот. Нет… Какой же ты – идиот? Тебе просто… Тебе просто – очень больно. Тебя предал человек, которому ты верил. С которым жил. Которого любил. Любил ведь, да? А тебя взяли и предали. И тебе сейчас – очень больно. И ты боишься, что…

 

СЕРГЕЙ

Тебя тоже предали…

 

МАРИНА

Нет…

(усмехнувшись)

Меня не предали. Меня бросили. Как – не нужную вещь. Не предали, нет… Я не любила мужа. Никогда. И он меня не любил. Просто так получилось… Что стали… Стали жить вместе… Вместе работали… Вместе жили… Вместе ужинали… Спали вместе. Но вместе нас не было. И когда он уехал… Знаешь… Даже легко стало… Как будто камень с души упал… Я как-то чувствовала, что это когда-нибудь случится. Обязательно случится. Не ведала, правда, – когда… Но знала. Что у нас нет будущего. Потому что нет настоящего. Потому что в настоящем мы – чужие люди… Совсем чужие… Даже близость с ним… Не знаю… Не людская какая-то была… Бесчувственная… Почти… Я даже… За всё это время… Ни разу не кончи… Ой, что это я говорю? Точно, захмелела… Какое тебе дело до всего этого?

 

СЕРГЕЙ

Пошли в душик…

(улыбается)

Не перехотела ещё?

 

ИНТ. КОМНАТА СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

МАРИНА

(лёжа в постели)

У-у-у-у-у-ух-х-х-х…

(тихо выдыхает)

Как – хорошо-о-о-о… Серё-о-о-о-о-ожа-а-а-а-а… За всю мою жи-и-и-и-изнь… Я – в первый ра-а-а-а-аз… Господи… Что я делаю?

 

СЕРГЕЙ

Тебе не было больно?

(берёт в руки узкие ступни девушки)

У тебя было такое лицо…

 

МАРИНА

Что ты?!

(замирает)

Мне было… Мне было волшебно… Просто… Просто я боялась… Что – закричу… На весь дом… А когда… Ой…

(одной рукой прикрывает полные, округлые розовые грудки, а другой – низ живота)

Не знаю… Я ещё стыжусь тебя… Дурочка, да? Мы с тобой уже… А я ещё стыжусь… Как –  девочка… Не смотри мне туда… Ну, что ты смотришь? Пожалуйста… Ой, что ты делаешь?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Расслабься… Я чуть разомну твои ножки… Просто закрой глазки и расслабься… У тебя – припухший подъём… И икроножные – неравномерные… Напряжённые очень… Но – такие дивные щиколоточки… Точёные-точёные… У тебя – очень усталые ножки… Я им чуть помогу… Отдохнуть… Да?

 

МАРИНА

(выдыхает, закрыв глаза)

Да-а-а-а… У тебя – такие сильные руки… Ты – спортсмен, да? И – ноги… И – всё остальное…

(открывает глаза)

Ты только не смотри на меня… Хорошо? Нет, смотри… Я хочу, чтобы ты смотрел… Я видела – как ты на меня смотришь… Теперь я знаю – как мужчина должен смотреть на женщину… Которую он хо… Я только боялась… Я только боялась его в руки взять… Мне хотелось взять… И хотелось даже… А я боялась… Глупая, да? Как – ребёнок… Ты меня в ребёнка превратил… Который ничего ещё не знает… Не знал, оказывается… И всего боится… Я даже не знала, что можно так… Как мы – с тобой… Не знала, понимаешь? Где я жила все эти годы? На Луне? С кем жила, спрашивается? И как я смогу дальше жить? Как? Ой… Как хорошо, Серёжа… Мне никто никогда ножки на массировал… Никогда… Так легко – сейчас… Так –  хорошо… О-о-о-ох… Что ты де… Ла… Серё…

 

СЕРГЕЙ

(шёпотом)

Кричи, Мариш… Хоть – на всю планету…

 

ИНТ. СЪЁМНАЯ КВАРТИРА СЕРГЕЯ – УТРО

 

В утренних сумерках белая нагая женская тень быстро пробегает по тёмной комнате, стукает дверью туалета, после мягко шуршит душ, снова скрипит дверь, и МАРИНА ныряет под одеяло.

 

МАРИНА

(тихо)

Никуда сегодня не пойду… У меня сегодня – четыре урока… И – два факультатива… Позвоню, скажу, что – больная… Я ведь точно – больна… Тобою… Ты не спишь, Серёж?

 

СЕРГЕЙ

(открывает глаза)

Нет, Мариш…

(улыбается)

Ты – волшебная женщина… Когда ты…

 

МАРИНА

(быстрым шёпотом)

Нет… Это ты – волшебный мужчина… Ты – просто… Меня чувств лишаешь… Нет, не чувств… Я тебя так остро и сильно чувствую… Каждую –  твою жилочку… Каждое – твоё движение… Мне кажется… Мне казалось, что ты… Прямо к сердцу моему проникал… Так глубоко… Так сильно было… Но я тебя ещё… Не знаю… Стыжусь немножко… Мне так хочется… То – одного… То – другого… То… А – стыдненько… Не знаю – почему… Наверно, потому что всё так быстро между нами… Произошло… Знаешь – когда я тебя захотела? Мне аж в голову жар ударил… И повлажнело сразу… Там… Между ножек… Сразу трусики… Мокренькие стали… Когда ты мой мешок поймал… В одно мгновение… У самого пола… У меня чуть сердце не выпрыгнуло… Я только виду не подала… А внутри всё сразу перевернулось… Я не понимала – от чего… Только сейчас понимаю… Я мужчину встретила… Настоящего… Каких вообще не видела… За всю жизнь…

 

СЕРГЕЙ

Сварить кофе, Мариш?

(осторожно вытягивает своё левое бедро из-под правой ножки девушки)

Хочешь?

 

МАРИНА

(шёпотом)

Я тебя хочу… Опять… Как ты хочешь? Вот как ты хочешь, так давай и будем… Я на всё согласна… Я с тобой… А хочешь… Хочешь, чтобы я… Ой, не знаю даже – как сказать… Ты только не подумай… Что я… Что я – такая развратная… Да – развратная, наверно… С тобой… Знаешь – чего мне хочется?

(что-то шепчет Сергею на ухо)

Очень-очень-очень…

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ВЕЧЕР

 

Пожилая пара, проходя мимо двери квартиры СЕРГЕЯ, слышит пронзительные женские вопли. Мужчина и женщина останавливаются и, улыбаясь, переглядываются.

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – НОЧЬ

 

МАРИНА, в синей джинсовой мужской рубашке и босиком, сидит на кухонном табурете и завороженно смотрит, как СЕРГЕЙ – здоровенный, мускулистый, в одних длинных чёрных «адидасовских» спортивных шортах – с помощью чугунной сковороды и двухпудовой гири из синей курицы мастерит цыплёнка-табака.

 

ИНТ. ВАННАЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(стоя в ванне, рядом со струями горячего душа, тихо)

Мариш… Только ничего там не отрежь…

 

МАРИНА

(с «жиллетом» – в руке, лукаво)

Стой смирно…

(смотрит ниже живота Сергея)

Не шевелись…

(высовывает кончик алого языка)

Я – аккуратненько…

 

ИНТ. КОМНАТА СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

МАРИНА, булькая, и захлёбываясь, и глотая, и блаженно рыча, и пунцовея до какой-то огненной раскалённости, валится головой на подушку.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на измазанное счастливое лицо девушки, про себя, тихо)

Не узнаю… Не узнаю ни единой позавчерашней черты… Буквально… Да, буквально –  на моих глазах… За два дня один человек исчез и родился другой… С другими чертами лица… С другим очерком спины и бёдер… С другой грудью… Которая ни на секунду не бледнеет… И не увядает… Крупными дрожащими… Тёмно-алыми сосками… Даже голос её… Стал другим: густо-жарким, трепетно-сочным, с какими-то новыми, неведомыми хищными обертонами…

 

ИНТ. КУХНЯ СЪЁМНОЙ КВАРТИРЫ СЕРГЕЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ ставит на кухонный стол трёхлитровую банку с маринованными помидорами.

 

СЕРГЕЙ

Не знаю – от кого осталась… То ли – от прежних жильцов, то ли – от хозяев, которые просто забыли эту банку… В  коридорной антресоли…

 

МАРИНА

(тихо)

А сколько… Сколько дней мы уже не выходим из дома?

 

СЕРГЕЙ

(открывая дверцу холодильника, улыбается)

Две недели… Полмесяца.

(смотрит в чрево абсолютно пустого холодильника)

Надо сходить в магазин… Ничего нет…

 

МАРИНА

(блаженно, тихо)

Я схожу, Серёжа…

(обнимает Сергея сзади)

Я всё куплю… Не волнуйся… Ляг, отдохни… А то ты… Я даже не представляла себе… Что можно… Так… Пять часов подряд… Ты не просто – мужчина… Ты – какой-то… Вулкан – просто… Ляг, отдохни… Хорошо? Я всё куплю… Я – быстренько… Сейчас только… Чуть в себя приду… Вспомню – как меня зовут… И сбегаю…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

А твоя школа тебя не убьёт? Уже две недели, как ты на работе не…

 

МАРИНА

(изумлённо)

Как это можно меня убить? Когда я только-только  родилась… С тобой родилась, Серёж…

 

СЕРГЕЙ

Хорошо…

(целует Марину в шелковистый висок)

Портмоне – в куртке. Возьми.

 

МАРИНА

У меня есть де…

 

СЕРГЕЙ

(поднимает брови)

Марина Владимировна, портмоне – во внутреннем кармане кожаной куртки. Возьми. Там – рубли и доллары. Около – трёхсот с лишним гринов. Обменник – через улицу. Рядом – маркет… Прихвати тогда ещё блок «кэмэла» и коньяк… Любой… Хороший… Да? А я пока простирну простыни… Ни одной сухой не осталось…

(улыбается)

Ты ведь такими ниагарками кончаешь…

 

МАРИНА

(мгновенно заалев)

Это ты меня так кончаешь… Что я до сих пор в себя прийти не могу… Отдохни, Серёжа… А простынки я сама простирну… Вот сбегаю… Приду… И простирну… Я тебя так лю…

 

СЕРГЕЙ

Иди, Мариш…

(целует девушку в багровые искусанные губы)

Ничего не говори… Беги…

 

МАРИНА

(шёпотом)

Я – скоренько…

 

НАТ. ПЛОЩАДЬ СВЯТОГО МАРКА В РИМЕ – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА

(с куском багета в руке – среди оглушительно хлопающей оравы прожорливых голубей, восторженно)

Я – скоренько, Серёжик! Ты иди! Я – скоренько!

 

ИНТ. ВАННАЯ НОМЕРА ОТЕЛЯ MORETTINO – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(выливает на волосы голенькой Жасминки шампунь)

Эти голубиные какашки… Точно – какая-то изуверская смола… Две банки шампуня извели уже…

(втирает пенную вязкую жидкость в волосы девочки)

А никак не отмываются…

 

ЖАСМИНКА

(булькая)

Я ж не виновата… Они все как на меня… Как набросились… Целая – куча… Голубей этих…

 

СЕРГЕЙ

(моет голову Жасминки, весело)

Ага. Я тебе говорил: не корми с рук? «Я – скоренько, я – скоренько»… Три багета им скормила… Я тебя вообще не узнал… Когда – увидел… Вся в какашках была… С ног – до головы…

 

ЖАСМИНКА

(булькая)

Так! Мы завтра будем на гондонах кататься! Ой, на – гондолах! Я ещё не накаталась! Я хочу сама порулить! Палкой этой! А мужик пусть поёт… Эти… Свои… Ларка… Барка… Ну, песни свои…

(Сергей смеётся)

А что ты – опять? Что я опять такого сказа… Ну, чего? Я больше не буду голубей кормить! Ни-ни-ни! А тот дяденька, что выскочил из кондитерской… Что от тебя хотел? Что он плакал и тараторил? Я ничегошеньки не поняла… Я же «инглиш учила… В Крыму… И в Питере – «инглиш»… А ты ему всё –  «но», да «но»… Денег, что ли, хотел? Типа – бомж?

 

СЕРГЕЙ

(моет голову Жасминки)

Он сказал, что ему только что изменила жена с его приказчиком… Он спрашивал у нас: что ему теперь делать? У них – трое детей… Две девочки и мальчик… Он хотел её убить…

 

ЖАСМИНКА

(открывает глаза, тихо)

А – ты?

 

СЕРГЕЙ

Я сказал: no amico, no…

(набрасывает на голову девочки большое цветное махровое полотенце)

Вытирайся, душа моя… Я ему сказал, что не надо этого делать…

 

ЖАСМИНКА

А он затих…

(помолчав)

Да как вдруг зарыдает…

 

СЕРГЕЙ

(полотенцем вытирает Жасминке спину)

А тот – янки? Толстый… Помнишь? Весь – звёздно-полосатый… Бейсболка, майка, сумка и даже карманы  джинсов… Всё – звёздно-полосатое… Стоял – уминал… Могучими челюстями… Жвачку, колокольню Сан-Марко, площадку львов, собор Святого Марка, голубей, полуденное небо… А когда зевнул, запросто мог проглотить всю Италию: с Колизеем, Ватиканом и сотней-другой гондол…

 

НАТ. ДОРОГА – ПЕРЕД МИНИМАРКЕТОМ – ДЕНЬ

 

Из-за поворота возле минимаркета на полном ходу выскакивает грузовая «Газель» и, не тормозя, сносит с узкой дороги упоительно счастливую – оглушённую и ослеплённую этим внезапным счастьем – молодую женщину. МАРИНА, уже с проломленной грудной клеткой, пролетает метров двадцать, разбивает голову о бетонный фонарный столб и, как мешок с костями, падает возле чугунной решётки сливной канализации. И сразу начинается холодный ливень. Алая кровь смешивается с дождевой водой и, клокоча у края решётки розовой пеной, уносится вниз, в чёрную мокрую бездну.

 

НАТ. МОСТ ВЗДОХОВ ВЕНЕЦИИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА смотрят вниз, на густо-кровавую закатную гуашь сонного канала.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

А о чём ты молчишь, Серёж? О том же, что и – я?

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Согласно легенде, влюбленная пара, которая поцелуется на закате под мостом Вздохов, сохранит свою любовь до глубокой старости… Но я не верю в легенды… И мне больше не надо никаких любовей… Они, эти любови, для меня закончены… Раз и навсегда. Женька – прав… Все прочие любови для меня закончены… А если человек, который в одно мгновение стал мне родным, исчезнет, не будет и меня… Вообще. Но об этом мой  мозгоправный Женька никогда не узнает… А это чудо – рядом… Эта смуглая озорная феодосийская девочка мгновенно стала мне родной… Это – выше всяких любовей… Поэтому под этим мостом мы с Жасминкой никогда не проплывём… Целуясь на закате…

(вслух)

Завтра, родная, будем на Сицилии… У меня есть для тебя сюрпризик…

 

ЖАСМИНКА

(оживляется)

Сюрпризик?!

(вдруг, испуганно)

Какой – сюрпризик? Ой, Серёж… Не пугай меня… Мы же там не будем опять? Прыгать с неба…

(замирает)

Ой… Там же – мафия, да? На – Сицилии этой… Как её звать, забыла… Коза, кажется, – какая-то… А дальше забыла… Там же – страшная мафия… Я про неё кинульку смотрела…

 

СЕРГЕЙ

(глядя на закатную багрово-кровавую воду канала, про себя, тихо)

Я, кажется, наконец, понял – что такое любовь… Безо всяких там красот и изысков… Без пламенных речей и спазматических физиологизмов… Любовь – это когда ты вдруг становишься другим человеком… Тем человеком, который тебе бесконечно дорог… Нет, даже не дорог… Тем человеком, без которого ты просто не можешь дышать… Этот тот человек – твой воздух… Твоё дыхание… Ты чувствуешь волшебный аромат этого человека даже во сне… Даже – за тысячи километров… Ты сам становишься этим человеком… Ненадолго… Буквально – на несколько минут или секунд… Но эти минуты или секунды стоят всей жизни… Никогда не думал, что взрослый полувековой мужик может на несколько дивных мгновений становиться шестнадцатилетней с хвостиком маленькой женщиной… Видеть её глазами дымчатую прелесть закатной  Венеции… Чуять аромат моего свежего пота – а в Жасминке по утрам просыпались все бесёнки мира – её чуть курносым носиком… Слышать сердцем этого обворожительного существа мои задыхающиеся систолы и асистолии… Да, я на несколько мгновений становлюсь этой загорелой, егозливой, смешливой отроковницей, а она… А она иногда – с мозгами взрослого трезвого мужика… Мозгами –  рассудочными, жёсткими, внятными… И меня, зарвавшуюся озорную девчушку, просто ставила на место… И это – не метафоры… Это – метаморфозы… Те метаморфозы, когда неповоротливая склизкая гусеница вдруг становится чудесной, с прозрачными цветными крыльями бабочкой и весело взмывает в бирюзовую лазурь ноябрьских венецианских небес…

(вслух, тихо)

А потом, душа моя, нырнём во Флоренцию… Флоренция – это  одно божественное сияние… Я даже знаю – чем там буду тебя кормить… Никаких – фриттату с кальцоне… Только – площадь Синьории с «Геркулесом и Какусом»… Работы Баччо Бандинелли… Фонтан из белого мрамора… И, конечно, – галерея Уффици: Микеланджело, Батичели, Рафаэль, Леонардо, Тициан… И – хватит… А то у тебя будет несварение…

(помолчав)

А сама Флоренция для меня благоухает нежнейшим светом: миллиарды солнечных корпускул пропущены сквозь разноцветные витражи храмов и, окрашенные этой лёгкой акварелью, зажигают души людей тёплым, мягким огнём – тем светочем, при котором нельзя заблудиться даже в самую тёмную ночь… Моя Италия – это солнце…

 

ЖАСМИНКА

(заворожённо, тихо)

А моё солнце – это ты, родной…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Постояльцы нашего отеля, кстати, точно были в эту ночку в восторге… Бессонном… Солнечном… Меня с одной орущей, ненасытной сеньоритой уж точно не забудут… И больше никогда к себе не пустят… Жильцы же  хотят по ночам спать… Да и по вечерам не бегать на ресепшн с круглыми очами: что за там дамочку режут на втором этаже тупым тесаком?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ты – моё волшебное солнце, родной…

(помолчав)

Ну, вот… Снова тебя захотела… Пойдём в отельчик…

 

СЕРГЕЙ

(хитро)

Да, душа моя… Надо утрамбовать… Фриттату с лососем и сыром, карпаччо из свеклы, кальцоне с ветчиной и десерт – громадный кусок торта «Тирамису» с калиновым морсом… Словом – всё, что ты час назад весело умолола…

 

ЖАСМИНКА

(обнимает Сергея за шею)

Ты забыл про ризотто с креветками… И – про пиццу «Мариинара»… А эти креветки,  как – наши раки, да? Такие же – вкусненькие…

 

ИНТ. СИЦИЛИЙСКАЯ КАФЕШКА – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА

(сидя за столиком кафе, тихо)

А-а-а-ах…

 

СЕРГЕЙ

(сидя рядом, про себя, тихо)

Вот… Уже отнюдь не девичьи… А – женские нотки изумлённого восхищения… Это нескладное феодосийское чудо почти мгновенно превратилась в прелестную юную женщину…

 

ЖАСМИНКА

Серёжи-и-и-ик… Я не сплю?

 

СЕРГЕЙ

Спишь…

(улыбается и кивает молоденькой смуглой сицилийке)

Graziе…***

 

ЖАСМИНКА завороженно смотрит на хрупкое светло-шоколадное, с тонкой золотистой браслеткой, запястье молодой  итальяночки.

 

ОФИЦИАНТКА

(улыбаясь)

Prego…****

 

ОФИЦИАНТКА перехватывает влажный взгляд ЖАСМИНКИ и аккуратно ставит на столик два белых блюдца с маленькими дымящимися чашечками кофе.

 

ОФИЦИАНТКА

Buon appetite…*****

 

СЕРГЕЙ

(кивая)

Graziе…

 

ЖАСМИНКА

Серёж…

(помолчав)

Серёжик…

 

СЕРГЕЙ отхлёбывает кофе. Закуривает. И смотрит на лучистые, блестящие глазки девочки.

 

ЖАСМИНКА

Серёж, а давай… Давай… Нет, ты не… Ты здесь не сможешь… Тебе надо…

 

СЕРГЕЙ

Что не смогу, родная?

(роняет столбик сизого пепла в чёрную стеклянную пепельницу)

Что – «давай»?

(улыбается)

Опять – в постельку? Мы же только – из неё…

 

ЖАСМИНКА

Я хотела…

(затаивает дыхание)

Здесь – так дивно… Ноябрь… А – тёпленько… Морем пахнет… Маслинками… Так тихо – здесь… Не то, что – в Риме… Столько – негров всяких… Бродяг каких-то… Страшных… Мусор летает… По уличкам… Там что: дворников нет? И все говорят… Гыр-гыр-гыр… На всех языках… Ничего не понятно… Даже твои… Русские эти… Какие-то – не русские… За столом даже… Сразу о делах своих заговорили… Кто где работает… Кто сколько получает… О – неграх этих… О – правительстве… Не о чем говорить, что ли? А потом…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Ты хочешь пожить на Сицилии, нежность моя? Да?

 

ЖАСМИНКА

(испуганно)

Ага!

(помолчав)

Знаешь: хочу! С тобой. Здесь. Да, пожить. Или – жить. Я не знаю пока. Мне здесь так понравилось. Нет, не понравилось… Я влюбилась сразу. Во всё это… Тут – такой воздух… Вкусный-вкусный… Морской… Как – у нас… У Чёрного моря… Вкусненький-вкусненький… И люди…

(помолчав)

Но ты не сможешь… Тут… Долго…

 

СЕРГЕЙ

Почему это не смогу?

(пожимает плечами)

Очень даже смо…

 

ЖАСМИНКА

Не сможешь!

(нахмуривается)

Не сможешь, Серёжа! И не спорь со мной! Я же вижу… Я так тебя вижу, что… Ты сам себя так не видишь… Как я тебя вижу… Потому что… Потому что это я… Это я тебя люблю, Серёж… Больше жизни люблю… И тебя вижу… Всего-всего-всего…

(вздыхает)

Ты здесь не сможешь долго… Чуть-чуть сможешь… Но не сможешь жить… Здесь… В этом всём… Таком чудесном… Нежном… Тёплом… Тебе ведь… Я не знаю – как сказать… Тебе ведь не тёплое нужно… Не чудесное… Я даже не успеваю за тобой… Ей-богу… Только я к тебе… Не знаю… Привыкну к одному, что ли… А ты через секундочку уже – другой… А через пару секунд – третий… А потом – пятый, десятый, двадцатый… Ты каждую секундочку меняешься… Я пробовала было тебя ловить… Хотя бы – на минутку… И не могу поймать…

 

СЕРГЕЙ

Погоди, Жас…

 

ЖАСМИНКА

Нет, это ты подожди!

(снова нахмуривается)

Сейчас меня опять собьёшь… И я забуду – что хотела сказать… А я хочу важное сказать… Важное, Серёж… Я до этого важного только додумалась… Только-только поняла – какой ты есть… Нет, я всегда знала, что ты такой – один… Один-единственный… На Земле… Или – на всех землях… Что – только есть в космосе…

(Сергей смеётся)

Не смей хохотать!

(гневно сверкает глазками)

Я серьёзно с тобой говорю! Я с тобой не шучу! Может… Может, сейчас самое… Самое серьёзное скажу… Из всего, что говорила… За всю свою жизнь… Не мешай мне…

 

СЕРГЕЙ медленно допивает кофе. Белая чашечка чуть звякает о блюдце.

 

ЖАСМИНКА

Так вот…

(смотрит на тёмно-зелёную скатерть)

Ну, вот… Сбил меня… Я хотела тебе сказать… Ты… Серёж, ты только не смейся. Не смей смеяться…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Не смей смеяться… Полифонично. Очень. Умничка. Надо запомнить. Пригодится…

 

ЖАСМИНКА

Если ты начнёшь смеяться, я тебя…

(помолчав)

Ты не сможешь здесь долго жить, Серёж… Потому что… Потому что тебе надо русским дышать… Вот. Наконец-то я поняла. Что думалось мне… Но сказать никак не моглось… В тебе всё – русское… Наше… Родное… Хотя ты… Хотя в тебе столько кровей намешано: и – русских, и – французских, и – цыганских, и… Не знаю – каких ещё… Наверно, все эти твои крови и есть русское… И есть самое настоящее… Наше. Русское. Родное…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

А цыгане, кстати, – ромалы…

(медленно тушит сигарету в пепельнице)

Не знала? Значит, мы – на моей Родине… Отчасти…

 

ЖАСМИНКА

Да тебе не родины какие-то нужны! Тебе нужно…

(помолчав)

Тебе надо…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Кстати, опять… Хорошо, пусть так. Пусть я меняюсь по сто раз каждую секунду. Да, наверно, меняюсь. Вместе с теми людьми, которые нынче в эту секунду – во мне: солдатами, чудиками с Луны, беременными женщинами, городскими сумасшедшими, влюблёнными скрипачами… Но зато Жасминка… Эта прелестная, волшебная, озорная, нежнейшая девчушка, которой всего-навсего – шестнадцать с хвостиком, наловчилась почти мгновенно превращаться во взрослую дамочку… Эдак – лет тридцати с лишним. Почти – мигом. Прямо – на моих глазах. И – говорить, как взрослая опытная женщина. И, в то же время, оставаться дивным юным чадом: с торопливой, чуть капризной речью; со вспыхивающим румянцем на загорелых щёчках; с короткими смешками, в секунду переходящими в упоительный серьёз зрелой отроковицы. С ума сойти можно – так это неожиданно, волшебно и завораживающе…

 

ЖАСМИНКА

Не нужны тебе никакие родины! Тебе русское нужно! Русское, Серёж! Слова русские! Люди русские! Бестолковщина эта наша вся! Иначе ты дышать не сможешь! Как сочинять забудешь! В заграницах этих! Ты ведь так сочиняешь! Пальчики оближешь! Так – чудненько! Так – ясненько! Я ж до тебя… Я до тебя и не читала ничего толком… Ну, в школе проходили… Всяких пушкиных, толстых разных с достоевскими…

(Сергей внутри себя улыбается)

И запри тебя в этом во всём красивом…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ага, уже хозяин кабачка появился поглазеть: кто это здесь вопит по-русски…

 

ЖАСМИНКА

Посади тебя здесь сидеть надолго – задохнёшься ты… Даже – со мной. С нами. И я тебе здесь… Не знаю… Как собачке – пятая лапка, буду… Не то, чтобы тебе мешать… Но и – не помогать… Понимаешь? Чужие мы – здесь… Не нужные… Кому мы здесь нужны, а? Правда ведь? Итальяшкам? У них сейчас – другие заботы… Как – от негров спастись… А то – вон их в Риме сколько… Ой, о чём это я говорила?

 

СЕРГЕЙ

Родная, ты ведь…

(смотрит на дисплей смартфона)

Ты ведь любишь сюр…

 

ЖАСМИНКА

(обрадованно)

А, вспомнила! Нельзя нам здесь жить! Не надо, Серёж! Ни-ни-ни! Ни – за какие коврижки! Так, погулять, посмотреть, потусоваться можно… Недельки три-четыре… А потом домой надо… В русское… В наше… Слышишь? В наше, Серёж. Я так хочу, чтобы ты был счастлив! Чтобы сочинял истории свои чудненькие! Чтобы кинульки свои снимал! А, знаешь…

(помолчав)

Ты только не ругайся, да? Я только сейчас начинаю понимать… Про – женщин твоих… Ну, про тех, о которых ты всякие рассказики написал… Нет, когда я прочитала тогда… В первый раз… В Питере… Чуть с ума не сошла, ей-богу… Аж в глазках потемнело… От злости… На –  тебя… На – них… А сейчас поняла… Нет, ещё не до конца поняла… У меня всё ещё только понимается… Про –  тебя… Про – них, женщин этих… Про – нас с тобой… Нельзя ведь сразу всё понять, да? Просто не поместится всё сразу понять… Я сейчас нисколечко не злюсь… Ничуть-ничуть… Потому что поняла: ты не специально про них написал… Чтобы меня этим… Чтобы я от ревности тебя прибить захотела… Нет, не для этого… Просто… Просто все они – твоя жизнь… И – не прошлая жизнь… Настоящая… Нынешняя… Они, эти женщины, все в тебе есть… Ты, наверно… Не знаю… Любишь их всех, да? Нет? Уже не любишь? Скажи. Я не буду ругаться… Наверно, любишь… И они тебя любят… Не могут не любить… Или разлюбить не могут… Или не хотят разлюбить… А можно захотеть и разлюбить? Вот так – сказать себе: хочу разлюбить! И – всё. И разлюбила… Наверно – нет. Наверно – нельзя. Да, Серёж? Что ты молчишь? Я какие-то глупости говорю, да?

 

СЕРГЕЙ

Нет, родная…

(касается руки девочки)

Не глупости. Совсем – не глупости. У тебя пальчики дрожат… Не волнуйся… Да, ты права… Нельзя разлюбить. Никогда. Если разлюбил, значит, и не любил. Вовсе. Значит, просто блажь была… Так, увлечение… Страсть… Не более того… А если люди друг друга полюбили… Действительно полюбили… Если не могут друг без друга ни дышать, ни спать, ни есть, ни жить… Значит, это – навсегда… Понимаешь, родненькая? На всю жизнь. И – после жизни. Ведь любовь даётся людям свыше. Во спасение. В наказание. В радость. Да, люди могут…

(снова закуривает и смотрит на недвижимую, затаившую дыхание девочку)

Люди могут расстаться… В силу тех или иных причин… Потерять друг друга… Но свою любовь они никогда не смогут потерять. Никогда. Даже если будут с другими людьми. Даже если им будет казаться, что они любят этих людей… А сколько любящим друг друга людям отведено времени… Быть рядом… Вместе… Каждый день… Каждый час… Никому не ведомо, родная моя…

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Я тебя никому не отдам… Слышишь, Серёж? Никому… Никогда… Да, я вижу…

(часто-часто моргает)

Я вижу, что ты иногда… Там – где-то… Не – со мной… Нет, со мной, как бы… И, в то же время, – там… Со своими героями, наверно… Женщинами этими… Стихами своими дивными… У тебя тогда даже лицо меняется… Ой, ты меня расплакал… Столько времени не плакала, а тут…

 

СЕРГЕЙ

Ну-ну-ну…

(вытягивает из кармана джинсов большой клетчатый платок)

Сопелек нам не надо… Даже если я – где-то, то всегда – с тобой… Слышишь, радость моя? Всегда. Есть и буду с тобой. Только с тобой. Всю жизнь… Пусть этой жизни остался год… Или – день… Или…

 

ЖАСМИНКА

(вспыхнув)

Я тебе дам – год! Я тебе покажу – день! Я тебе такой день покажу!

 

СЕРГЕЙ

А если будешь так вопить…

(оборачивается)

Этот толстый усатый сеньор позвонит мафии, она приедет и нас пристрелит!

 

ЖАСМИНКА

(возмущённо)

Как это нас пристрелит?! Я ей так пристрелю, что мало не покажется! Мафии этой!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Вот. Буквально – мгновение. И опять – девочка. Наивная, бесконечно милая, с припухшими от лучистых слёзок глазками. Даже заметить не успел – как зрелая женщина превратилась в гневную девочку. Чудеса. Да и только…

(вслух)

Вот что, родная…

(прижимает девичью ручку к скатерти стола)

Мы здесь ещё побудем, да? Я хочу, чтобы ты надышалась… Вдоволь… Этим солнцем… Этим небом… Морем… А потом махнём в Испанию… На – чуток… Скоро же твои каникулы заканчиваются… А в школу опаздывать – не красиво… В Испании нынче – не жарко… Но – пряно… И – терпко всегда… Не знаю… Наверно, само небо Испании – такое… Пряное, терпкое… С перчинкой… И бегущих негров с арабами там нет… Они до Испании ещё не добежали… Они все в богатую  Германию ломятся… Да, родная? Я просто хочу… Я хочу, моя нежность, чтобы ты надышалась того неба, которым дышал я… Чтобы почуяла всю свежесть, всю прелесть, всю тишину этого неба… Небес, то есть… Потому что в России небо – одно: мглисто-свинцовое, например… Как в Питере – нынче… А в Италии – другое, правда? Смотри: ноябрь, а небо – душистое, тёплое, цветочное, не хмурое… А под Мадридом вдыхаешь небо и тебе кажется, что пьёшь горячий чай с мятой, кардамоном, имбирем… Маленькими глоточками… С лимончиком Лунишки – вприкуску…

 

ЖАСМИНКА

(хихикает)

Луну – вприкуску? Как – это?

 

СЕРГЕЙ

А летом…

(помолчав)

А на летние каникулы рванём в Норвегию… Хочешь? Касатки тебя заждались… Во фьордах… Специально не обедают… Ждут, когда Жасминка вкусненькая к ним прикатит…

 

ЖАСМИНКА

(смеётся)

Я – не вкусненькая! Я – маленькая! Меня только на зубок хватит! Касаткам твоим… Меня таких сто им надо! Чтобы червячка заморить… Серёж? А, Серёж?

(серьёзно)

Серёж… Только ты не ругайся, да? Хорошо? А почему мы… А почему ты… Помнишь: ты говорил? Про друга своего… Маурицио. Я помню – что ты про него написал: как вы познакомились… В Венеции… Про жену его, Клаудию, помню… Как ты с девочкой той, Джульеттой… Ну, потом… Когда вы… В отельчике… После отельчика…

 

СЕРГЕЙ

Послушай меня, Жас…

 

ЖАСМИНКА

Нет-нет-нет… Ты не думай – я не ревную… Нет, ревную, конечно… Она ведь красивая была, да? Старше меня –  чуть… Но – красивая… И так у вас здесь всё чудесно было… Сначала в Венеции – чудесно… Потом – в Риме… А после вы сюда, на Сицилию, к друзьям твоим, убежали… Спали вместе… Любились… Ты поэтому боишься меня со своими друзьями познакомить? Поэтому, да?

 

Хрустальными колокольчиками звякает входная дверь кафешки.

 

МУЖСКОЙ ГОЛОС

(не громко)

Пап?

 

ЖАСМИНКА замирает.

 

СЕРГЕЙ

Вот…

(смотрит на испуганную девочку)

Сюрпризик… Как – и обещал… Познакомься, душа моя…

 

МУЖСКОЙ ГОЛОС

Папа?

(приближается)

Отец?

 

СЕРГЕЙ медленно поднимается со стула. Высокий, темноволосый, с лёгкой щетиной на загорелых щеках, парень обнимает СЕРГЕЯ.

 

ПАРЕНЬ

(тихо)

Ба-а-а-атя-а-а-а…

 

ЖАСМИНКА открывает ротик и перестаёт дышать.

 

ПАРЕНЬ

(тихо)

Ну, бать…

(чуть шевелится в объятьях Сергея)

Задушишь… Пусти… Отец, ну? Что – ты? Ну, не надо, слышь? А то я сейчас… Тоже… Возьми платок…

 

СЕРГЕЙ

(промокнув платком лицо)

Познакомься, Саш… Это – Жасминка… Моя жена… Родная, познакомься… Сашка… Мой сын…

 

Но никто не шевелится. Кафешная сицилиечка в полу-движении останавливается у стойки бара. Над двумя, только что приготовленными чашками с капучино, застывает лёгкий молочный дым. А за прозрачным бирюзовым стеклом в полуденном осеннем солнечном мироздании с багровой ягодкой в клюве замирает на лету нарядный свиристель.

 

ТИТРЫ

Конец восьмой серии

 

 

*Джульетта… Любимая… (ит.)

 

**Быть может, я просто схожу с ума? (ит.)

 

***Спасибо… (ит.)

 

****Пожалуйста… (ит.)

 

*****Приятного аппетита… (ит.)

Алые аллеи (7-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

7-я серия

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ на бегу оборачивается и видит самого себя, который с каким-то исступлённым маниакальным выражением лица начинает его догонять.

 

ИНТ. ПОДЪЕЗД ДОМА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ заскакивает в подъезд мрачного слепого окнами дома и слышит за спиной ещё один стук двери. СЕРГЕЙ прыгает в лифт.

 

ИНТ. КАБИНА ЛИФТА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ – потный, взмыленный, бледный – смотрит на мигающие огоньки этажей на верхней панели лифта. Дойдя до шестнадцатого этажа, огоньки замирают, а двери лифта открываются.

 

ИНТ. ЛЕСТНИЦЫ ПОДЪЕЗДА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ – через три ступеньки – бежит по лестнице вверх и, услышав топот сзади, дёргает не запертую металлическую дверь.

 

НАТ. КРЫША ДОМА – НОЧЬ

 

Ночная крыша дома звенит ветром и жестью. СЕРГЕЙ крутит головой: бежать более некуда. В дверном проёме возникает тёмный силуэт двойника СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ оглядывается и сигает от самого себя прямо в свинцово-чёрную глубину осеннего вечернего неба.

 

ИНТ. БОЛЬШОЙ, СВЕТЛЫЙ КАБИНЕТ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

И эти сны – незабываемы… В отличии – от прочих… Обычных… Которые, наверно, мне тоже снятся… Но я их просто не помню… Которые при пробуждение мигом сворачиваются… Точно – пролитая на воздухе кровь…

 

ЖЕНЯ СОКОЛОВ – высокий, статный, бородатый, с язвительными искорками в необычайно голубых глубоких глазах – оттягивает нижние веки глаз СЕРГЕЯ. После стукает молоточком по коленам и локтям СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Так ты чего из своей, этой судмедэкспертной конторы свалил? Достали насильники, маньяки, душегубы и прочие милые психи?

 

ЖЕНЯ

(измеряя Сергею давление, тихо)

Заставили, Серёж… Недавно… Признать невменяемым…

(помолчав)

Сынка… Одного высокопоставленного папочки…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

То есть? И – что? Я не понял…

 

ЖЕНЯ

(снимает манжету тонометра с предплечья Сергея)

Чудненько… Сто двадцать пять – на семьдесят… Как – у космонавта…

(тихо)

Тот сынок… Шестнадцатилетний прыщавый ублюдок… Ну-ка, Серёж: закрой глаза и указательным пальцем – в кончик носа… Отлично… Теперь – другой рукой…

 

СЕРГЕЙ

Так что – сынок тот?

 

ЖЕНЯ

(тихо)

Сынок? А, этот юноша целый воскресный день насиловал в родительской квартире девочку… Из – параллельного класса…  После записал вопли той обезумевшей девульки на камеру мобильного телефона… Задушил свою подругу… Её же розовенькими колготками… Выложил это милое видео в интернет… И, попивая колу, стал спокойно ждать лайков…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

О, Господи…

(помолчав)

И что – ты?

 

ЖЕНЯ

Так, встаём, Серёжа… Руки – в стороны… Глаза закрываем… Правую ногу поднимаешь… Стоишь… Глаза не открываем… Стоим… Держим равновесие… Чудненько… Что – я?

(помолчав)

Я с месяц провозился с этим абсолютно здоровым на голову… Но наглым и донельзя уверенным в своей безнаказанности отморозком… И буквально за пару дней до того, как… Да, вне всякого сомнения, он был полностью вменяем… Абсолютно вменяем… Осознавал то, что творит… Отдавал отчёт своим действиям…

(помолчав)

Мне лично позвонил прокурор города… Потом – заместитель министра здравоохранения республики… После – какая-то «шишка» из Следственного Комитета… И, напоследок, – местный влиятельный вор в законе… И самое весёлое, Серёж…

(достаёт из бара два пузатых бокала и бутылку «Мартеля»)

Самое весёлое было – в том, что увещевания всех этих господ заканчивались неизменным «не дури»… Ну…

(разливает коньяк по бокалам)

Ты же – не за рулём, нет? В общем, я дурить не стал: всё равно этого сопливого изуверского сучонка отмажут… С моей экспертной помощью или без неё… Написал «невменяем»… А через месяц ко всем чертям собачьим уволился из этой своей милой судмедэкспертной конторы… Давай, Серёж… По – пятьдесят капель…

 

СЕРГЕЙ и ЖЕНЯ чокаются бокалами и выпивают коньяк.

 

ЖЕНЯ

(смеётся)

И вот… Стал частным мозгоправом… Как – видишь… Семейным психотерапевтом, так сказать… А – что? Свой кабинет… Лизка моя… Сексретутка… Миленькая, да? Кстати, помимо всего прочего, ещё умеет варить не плохой кофе… Делать тайский массаж… И джипяру тевтонскую мою классно водит…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ну, и правильно, Жень… Что – ушёл… Сам себе – барин… Да и заколачиваешь, небось, в десятки раз больше, чем в государевой конторе…

 

ЖЕНЯ

Ну, что…

(разваливается в кожаном кресле и выпускает длинную сизую струю табачного дыма)

Ничего страшного… Нервишки… Не более того… Наяву-то…

(лукаво прищуривается)

Наяву себя, любимого, ещё не встречал? На кухне, например… Или – ванной… Нет? А сниться… Всякая хрень может присниться… Не бери в голову, Серёж… Ты когда,  вообще, в отпуске последний раз был? Не на недельку какую… Когда мы с тобой… Лет… Лет семь назад, да? На рыбалку рванули… На Волгу… Помнишь? Ты тогда ещё не утоп чуть… Не забыл? Хлопнул коньяку и поплыл… Чёрти куда… Мы даже опомниться не успели… Ты как кролем своим крейсерским загрёб… А тебя в метрах трёхстах от берега по тыковке какой-то корягой приблудной шибануло… Хорошо – рыбаки с катера заметили…

(Сергей пожимает плечами)

Вот-вот…

(кивает)

Сколько тебе раз говорить: нормально живи… Всех дел не переделаешь… Всех денег не заработаешь… Бабу себе заведи… Правильную… Толковую… А то девок у тебя – тыщи, а толку с них… Питайся… Не абы как… Не абы где… А – по-человечески… С обедами… С горячим… Спи по ночам… А не занимайся чёрти чем… И отдыхать надо, Серёж… Не вприкуску да вприглядку, а – душевно… Плюнь на всё и закатись… С какой-нибудь подругой внятной… Хоть – куда… К морю-окияну какому… На Кубу… На Гавайские острова… На Таити… Хоть – к чёрту на рога… Ноут с мобилой оставь и отдохни… Без суеты… Без напрягов… Чтоб никто тебя с месячишко не дёргал… А по здоровью…

(аккуратно тушит окурок в большой чёрной керамической пепельнице)

По здоровью ты, как – лось… Пульс – в норме… Рефлексы – дай боже… Тонус мышечный – опять же… Не каждому юнцу двадцатилетнему такой приснится… Язык не обложен… Не лысеешь даже, чертяка… От меня в отличии… Гены, стало быть, – здоровые… Кто там у тебя в прадедах был, я запамятовал? Цыган какой-то, вроде?

 

СЕРГЕЙ

Ага. Цыган. Румынский. А прабабка была в Первую Мировую…

 

ЖЕНЯ

Слушай, Серёг…

(округляет глаза)

А давай в Африку махнём, а?

 

ИНТ. АРТ-КАФЕ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(на пятачке сцены, в овале жёлтого света)

Давно подохли в рощах соловьи.

И дети родились.

И уж погибли.

Позволь признаться мне в твоей любви.

Пока ты спишь.

Пока шепчу –

осиплый –

слова,

которым нет названья –

лишь

одни рыданья –

как смогла ты выжить

со мной – аэродромы крыш,

взлетал с которых по ночам я – выше, выше?

Позволь признаться мне в твоей любви.

 

СЕРГЕЙ боковым зрением возле серой гипсокартонной колонны замечает девушку лет двадцати пяти – в шёлковой, расписанной разноцветным батиком, бежевой блузке.

 

СЕРГЕЙ

(на пятачке сцены, в овале жёлтого света)

Ах, сколь ж раз,

поверженный,
поверьте,
тебя тянул я за уши –

в крови,
в осколках да блевотине –

из смерти

своей –

не помню,

право,
сколько раз.

На ногу – жгут.

На грудь – бинты крест-накрест.

Желток яичный старый богомаз

размешивает молча, нежно, страстно…

 

ИНТ. ЗАЛ АРТ-КАФЕ

 

Девушка медленно, не отрывая немигающего взгляда от светового пятна, в котором стоит СЕРГЕЙ, поднимает к ярким розовым губам белую кофейную чашечку. Делает глоток. Опускает чашечку. Не мигая. И более не шевелясь.

 

СЕРГЕЙ

(на пятачке сцены, в овале жёлтого света)

Моим пропахли запахом твои

ладони, сновидения, лодыжки.

Позволь признаться мне в твоей любви,
пока ты спишь.

Пока меня не слышишь.

Я знаю –

в откровеньях вскрытых вен

не очень много,
как и искр – в искренности.

Твоих обманов тлен,
моих измен

какой лопатой,
право,

можно выгрести?

Уже подохли в рощах соловьи.

Погибли дети.

Вслед за ними – внуки.

Позволь признаться мне в твоей любви

в преддверие нечаянной разлуки.

 

Молю,

как окаянный –

отзови

все голоса,
что воют,

ноя,

свыше.

Позволь признаться мне в твоей любви.

Пока ты спишь.

Пока меня не слышишь.

Позволь признаться мне в твоей любви…

 

ИНТ. ЗАЛ АРТ-КАФЕ – ВЕЧЕР

 

По залу прокатывается волна аплодисментов.

 

ИНТ. СЦЕНА АРТ-КАФЕ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, чуть отойдя от стойки с микрофоном, кланяется и вновь скашивает глаза направо. Девушки в шёлковой, расписанной разноцветным батиком, бежевой блузке, за столиком нет.

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-777» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(смотрит в иллюминатор на молочную белизну пухлой облачности)

А куда мы летим?

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ, в кресле слева, не открывая глаз, пожимает плечами. СЕРГЕЙ оборачивается. САШКА РОКОТОВ чмокает полными губами, зевает и вдруг смотрит на СЕРГЕЯ  тёмно-серыми туманными очами.

 

САШКА РОКОТОВ

О, а ты как тут оказался, Серёг?

 

СЕРГЕЙ

Мы куда летим, Саня?

(тоже зевает)

А? В Москву?

 

САШКА РОКОТОВ

А хрен его знает…

(прикрывает глаза)

Спи давай…

 

СЕРГЕЙ

Нет, Слав…

(легонько толкает друга плечом)

Серьёзно… Куда летим-то?

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

Туда.

(помолчав)

Спи…

 

СЕРГЕЙ вертит головой. Кто-то, на кресла три-четыре впереди СЕРГЕЯ, похрапывает. Чуть-чуть похрюкивая. Через проход, слева, упитанная, с короткой чёрной стрижкой, женщина вдруг шевелится, колыхает полной, задрапированной ярко-красной блузкой грудью и смотрит на СЕРГЕЯ. В упор.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

А куда мы летим, девушка?

 

ЖЕНЩИНА

(утробным баском)

Надо меньше пить.

 

СЕРГЕЙ

(пожав плечами)

Да я и…

 

ЖЕНЩИНА

И – закусывать.

(поворачивает маленькую стриженую голову к иллюминатору)

Коль, ты спишь?

 

ГОЛОС КОЛИ

М-м-м?

 

Впереди, посреди салона, вдруг медленно вырастает тёмная мужская фигура. Фигура некоторое время стоит и, лапая спинки встречных кресел, движется в хвост самолёта.

 

СЕРГЕЙ

Товарищ…

(улыбается, когда крупный, с багровым лицом мужчина проходит рядом)

А куда летит самолёт?

 

Фигура, в чёрных мятых штанах и зелёной тенниске, молча цапает подголовник кресла СЕРГЕЯ и идёт дальше.

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(вдруг)

Да хватит тебе орать…

(зевает)

Куда хотели, туда и летим, блин… На Кубу… Вроде…

 

СЕРГЕЙ

На какую Ку…

(оторопев)

Куда?!

 

ЖЕНЩИНА

Вам же сказано – куда!

(округляет большие карие очи)

В Гавану! Это ж надо столько пить! Коль, глянь!

 

ГОЛОС КОЛИ

М-м-м-м…

 

СЕРГЕЙ

(прикрыв глаза, про себя, тихо)

Я, наверно, сплю… Надо… Досмотреть сон… Потом… А что – потом? И как, собственно, звать ту брюнетистую прелесть? Танечка? Нет… Оля? Чёрта с два. Или не говорила? Кажется… Нет, не помню. Хоть – убей. Сама – худенькая, а грудка… О-ё-ёй! А что это так жужжит? У меня в голове жужжит? Вспомнил: Катя! Точно – Катя! Кэт, тогда про себя подумал я. Русская пианистка. А откуда взялась? Без понятия. Помню только: среди ночи встал, наощупь прошёл тёмный коридор, открыл дверь туале… А там – девочка грудастенькая сидит. На унитазе, в смысле. Ню, кстати. На меня, без трусов, смотрит. И улыбается. А после… Бумажкой белой туалетной между ножек промокнула… И как – хвать меня за… Да, Катя… Волосы просто – смоляные… Цыганистые… До плеч… А на белом животе, левой груди и сбоку на шее – красные пятна… Это я, что ли, ей засосов наставил? Когда?! Куба… Я сплю или нет? Да, иногда очень хочется проснуться… А – не можешь. Потому что – не спишь…

(открывает глаза)

В чреслах – очень легко… Легчайше, я бы сказал… Тогда как позавчера… Аж каким-то свинцом горячим переливалось… Такая тяжесть была… Откуда эта Катя взялась? От верблю… Стоп. Мы у Светки Скворцовой снимали… В бутике её… Со всяким итальянским шмотьём… Светка не раз уже… Нет, не то, чтобы подкатывала… В наглую… Нет. Но намекала. Прозрачно. Прозрачней – некуда. И в последний раз… Отсняли мы всё, короче… Все эти страсти-мордасти под живую гитару с «Bessame mucho»… Оттанцевали мои влюблённые герои… Свет стали убирать… Зонты зеркальные… Треноги операторские… Я по коридору полутёмному иду… К служебному выходу бутика… Покурить… Пока барахлишко съёмочное погрузят… Гляжу: дверь приоткрыта…

 

ИНТ. КОРИДОР БУТИКА – ВЕЧЕР

 

Сквозь приоткрытую дверь СЕРГЕЙ видит в кабинете СВЕТУ – у громадного зеркала: в одном прозрачном кружевном красном гарнитуре и босиком.

 

СВЕТА

(вдруг оборачивается)

Ну? Как – тебе, Серёж? Нравится? Ой… Помоги мне, пожалуйста… Что-то расстегнуть не могу… Зайди, зайди…

(смеётся)

Не бойся… Я тебя не съем…

 

ИНТ. КАБИНЕТ СВЕТЫ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ медленно входит в кабинет и прикрывает дверь.

 

СВЕТА

Хочешь «Чинзано»? Или – «Мартини»? Помоги расстегнуть… Погоди… Не сломай только… Осторожно…

(Сергей осторожно расстёгивает бюстгальтер Светы)

Нравится тебе нарядик? Знаешь – сколько стоит?! Ого-го! Какие у тебя руки… Тёплые… А я… Запри-ка дверь, Серё…

 

Внезапно гремит музыка телефона СВЕТЫ.

 

МУЗЫКА

(из телефона)

Lasciatemi cantare
con la chitarra in mano
lasciatemi cantare
una canzone piano piano
Lasciatemi cantare
perché ne sono fiero
sono un italiano
un italiano vero…*

 

СВЕТА

Ой…

(придерживая на груди расстёгнутый бюстгальтер, бросается к чёрному кожаному дивану, в телефон)

Да, дочуля! Да, котёнок! Здравствуй, моё солнышко… Что? Где – ты?!

 

СВЕТА поднимает брови и смотрит на СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ жестом показывает: мол, пойду. СВЕТА отрицательно качает тёмно-русой, с локонами на загорелых плечах, головой.

 

СВЕТА

(в телефон)

Дочечка… Погоди, радость моя… Не верещи так… Что? Послу… Послушай ме… Солнышко, уже – поздно, слышишь? Приезжай ко мне! Да-да! И вместе пое… И вместе домой…

 

ИНТ. КОРИДОР БУТИКА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ выскальзывает из кабинета СВЕТЫ. Осторожно приоткрывает тяжёлую металлическую дверь служебного выхода. Закуривает. Медленно выпускает в фиолетовый вечерний воздух сизое облачко табачного дыма.

 

СЕРГЕЙ

(куря, про себя, тихо)

Italiano vero… Ну, да… Мужа нет. Официального, так сказать. Так что? Надо и под меня себя подложить? Поразвлечься, типа. Барыня, понимаешь… Хозяйка салона… С тряпками иноземными… Думает: ей стоит только сиськами передо мной потрясти, писькой поманить и будет она меня иметь – как ей только заблагорассудится? А потом наглости наберётся и за услуги мне ещё какой-нибудь галстук дорогущий всучит… Мол, молодцом, Серёжа, классно ты меня отымел, вот тебе за это презентик… От щедрот моих… Бутишных…

 

СЕРГЕЙ стреляет окурком в мглистую, с очерками подсвеченных окнами домов темень, берётся за ручку двери служебного выхода и выходит на улицу. Осматривается и медленно идёт вдоль семиэтажного, сталинской постройки, дома.

 

СЕРГЕЙ

(на ходу, про себя, тихо)

Нет. Фигушки… В ручки Светкины не дамся. Барышня она – колоритная, фактурная, жаркая, видать, но… Да, есть за мной такой грешок: вот, казалось бы, – девица дивная, и личико – правильное, и губы – не ижицей, и волосы – шёлковые, и ноги – если не от ушей, то от подмышек точно, и грудь – не прыщики и не вымя, и одёжка – шикарная, и надушена отборным парфюмом, и… Словом, любой нормальный мужик сразу ведётся. Мгновенно. Либо, расталкивая очередь из таких же возбуждённых, лезет напролом, либо мягко вписывается в орбиту восхищённой свиты этой дамочки, либо – понимая, что ему не светит – отваливает в сторону и в бессильной ярости наблюдает из-за угла за предметом своего недосягаемого вожделения… Я же… Ну, простите меня, гранд-дамы. Исхожу зевотой. Почему? Потому что, как правило, в этой роскошной женщине нет самого главного. Главного – для меня. Как – мужика. В этой женщине нет прелести. Подчас неуловимой, сиюсекундной, обжигающей все мои органы чувств, прелести. И эта «непрелесть» мгновенно сводит на нет все визуально-обонятельные достоинства гранд-дамы: ноги, волосы, грудь, наряды и духи. А бывает, что… Вынырнет вдруг из каких-то закоулков мироздания нечто нескладное, с маленькой грудкой, худенькое, со стрижечкой растрёпанной, тоненькими ручками-ножками, и твоё  сердце – ба-бах! – уже путает свои систолы, и ты не можешь оторвать глаз, а потом и души от всех этих полудевичьих-полумальчишеских озорных черт: хочет сзади подтянуть сползающие джинсики, а подтягивает, почти на талию, белые ажурные трусики; ты только хочешь что-то сказать, а девушка, уже – в предвосхищении тобою сказанного – вспыхивает ответным любопытным жаром и в то же мгновение чешет под маечкой животик; а её удивление – чему бы то ни было – сродни вселенскому восхищению ребёнка, впервые в своей жизни увидевшего снег. Это нескладное и растрёпанное тебя не просто заводит с четверти оборота – оно внезапно становится в твоей жизни восхитительным солнечным зайчиком: таким же мгновенным, неуловимым, ярким и слепящим, если отражённое солнышко невесть кто направляет прямо тебе в глаза. Однажды, например, одна из таких дивных, нескладных красоток меня разбудила. Какими-то шуршаще-липкими звуками. Я открыл глаза и увидел голенькое растрёпанное бледненькое чудо. Ползающее на четвереньках. По тёмно-вишнёвому ламинату моей комнаты. С высунутым ярко-алым кончиком язычка. С бултыхающейся туда-сюда – в ритм ползанью – маленькой острой грудкой. Потеряла, видите ли, какую-то свою любимую «фенечку»: то ли – заколку, то ли – красную ниточку оберега с правого запястья, то ли – махонький кулончик в виде капельки янтаря в позолоченной оправе, то ли…

 

СЕРГЕЙ ныряет в тёмную арку и выходит прямо на узкую улочку – к дому, на первом этаже которого сияет бутик СВЕТЫ.

 

НАТ. УЛИЦА ГОРОДА – ВЕЧЕР

 

ОПЕРАТОР

Ну, как?

(наклоняет большую светло-русую голову)

Отсняли, Серёж? Где это ты шастал? По – домам? Или на студию меня потянешь? Материал смотреть…

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

По домам, Олежек… Что там смотреть? Я же на плейбеке всё видел. На днях смонтирую… Звук, графику и прочие штучки наложат… И посмотришь. Через недельку.

 

ОЛЕГ

Я там штаны увидел…

(округляет очи)

Штаны, как – штаны. Джинсы – в смысле. Чёрные. И. Полторы тыщи баксов! Полторы штуки, Серёжа! За что?! Такие же, на рынке, – полтина-сто! Всего! Максимум. Турция. Обычные джинсы. Хорошо пошитые. Вон…

(хлопает себя по бёдрам)

Такие же… Три года назад брал. За семьдесят америкоских целковых. И не раз-два надевал. На праздники какие… Постоянно таскаю. И – по работе, и – на дачи-клячи, и – с дочухой гулять… И стирались они сто раз… И – ничего. И не выцвели, и не сели, и не потёрлись особо, и не расползлись… А у этой… Как – эту бабу, забыл? Полторы тыщи гринов! Совсем охренела баба! Что – неужели покупает кто?! Джинсы вшивые – за полторы «штуки» баксов! Те, что полтину стоят! В базарный день… Ну?

(смотрит на «Мерседес»-транспортёр)

Всё, вроде? Упаковались? Точно я тебе сегодня не нужен, Серёж?

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

Точно.

 

В эту же секунду в метрах трёх позади «Мерседеса»-транспортёра с коротким визгом тормозит жёлтое такси. Из машины резво выскакивает не высокая брюнетистая девушка – синие джинсы, белые кроссовки, оранжевая баечка – и, звякнув дверными колокольчиками, залетает в бутик СВЕТЫ.

 

ОЛЕГ

Во!

(мотает головой)

Ещё одна – такая… У кого бабло изо всех карманов сыплется… Девать некуда… Небось, тоже… Кроссы – за «штуку» зелени… А штаны…

 

СЕРГЕЙ

Давай…

(пожимает Олегу ладонь)

Спасибо за работу. Как смонируется, озвучится, графикой обрастёт, я тебя наберу: глянешь – что с твоей картинкой стало…

 

СЕРГЕЙ ждёт, пока «Мерседес»-транспортёр, две студийных легковушки и синий «фордик» ОЛЕГА, обогнув чёрный «крузер», выруливают к близкому перекрёстку, и медленно забирается в джип.

 

ИНТ. САЛОН «КРУЗЕРА» – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(закуривая, про себя, тихо)

Ишь… Светлана Борисовна… В кабинетике своём решила меня поиметь… На диванчике кожаном… Нет, конечно, бутик свой распрекрасный для нас закрыла на целый рабочий день: ущербов понесла немыслимых, сама с нами проторчала всю субботу, нарядики опять же предоставила и певуну нашему, и танцорам… И всё – задарма. Бесплатно, то есть. Ну, хоть какую-то компенсацию надо ж отхватить? И бельишко прозрачное надела, и дверь приоткрыла: знала, что я опять через коридор курить рвану, и надушилась тоненько так, между прочим почти, и педикюрчик новенький смастерила… Думала: поведусь. По бартеру, так сказать. Она мне – свои бутишные услуги, кофе – всем, бутерброды с красной-чёрной икоркой, а я хозяюшке – натурой. Своей. И – ничего личного. Так, кажется, говорят всякие там фильмовые гангстеры, когда ухлопывают своего давнего дружка? Ничего личного. Просто – бизнес. Светка, Све…

 

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС

Подкинешь?

 

СЕРГЕЙ поворачивает голову, открывает рот, а девичья попка в синих джинсах уже плюхается на правое чёрное кожаное сиденье.

 

ДЕВУШКА

Идиотка…

(быстро ныряет в рыжую кожаную сумочку, щёлкает зажигалкой, коротко затягивается и машет длинной тонкой сигаретой)

Поехали, парень…

 

СЕРГЕЙ

(скосив глаза на оранжевую баечку, про себя, тихо)

Неужели – силикон? Или свои такие отрастила?

(вслух)

Куда – вам?

 

ДЕВУШКА

(поворачивает гневное, красное личико)

Никуда! Поехали! Рули давай!

 

НАТ. УЛИЦА ГОРОДА – ВЕЧЕР

 

«Крузер» СЕРГЕЯ мягко трогается с места.

 

ИНТ. САЛОН «КРУЗЕРА» – ВЕЧЕР

 

ДЕВУШКА

(ныряет в сумочку)

Бли-и-и-и-ин… Мобилу забыла… Дай-ка твой!

 

СЕРГЕЙ

(спокойно)

Батарея села. Так вам – куда, девушка?

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – ВЕЧЕР

 

«Крузер» СЕРГЕЯ тормозит на перекрёстке, у выезда на главную дорогу.

 

ИНТ. САЛОН «КРУЗЕРА» – ВЕЧЕР

 

ДЕВУШКА

На…

(помолчав)

В Троицкое… Нет. В аэропорт. Да, в аэропорт. В Питер. Точно. В Питер. К Ленке Смыкаловой… Нет. Ленка – в Таиланде… Только восемнадцатого будет. Вроде…

 

СЕРГЕЙ

Тогда, быть может…

(быстро поворачивает «крузер» направо и плавно вливается в вечерний поток машин)

На Мойку, 12? Туда – где Пушкин помирал?

 

ДЕВУШКА

(с искренним удивлением)

А зачем там Пушкин помирал?

 

СЕРГЕЙ

А где ж ему ещё помирать?

(мельком смотрит на сигарету в тонких, без лака на коротких ногтях, пальцах девушки)

Куда его Данзас привёз, там и помирал. На диване своём замечательном…

 

ДЕВУШКА

Кто-кто-кто?!

(разевает розовый ротик)

Данзас?! Так… Вроде… Он же с ним из-за какой-то бабы…

 

СЕРГЕЙ

Данзас…

(улыбается)

Константин Карлович… Подполковник третьего Сапёрного батальона… Лицейский дружок Пушкина… На тридцать три года пережил Александра Сергеевича…

 

ДЕВУШКА

Погоди-ка…

(помолчав)

Я что-то не поняла… Он его подстрелил… Так? И помирать повёз?! На «тачке» своей?! Я помню… Нет, погоди. Там же, вроде… Этот твой Данзас… Он же в Пушкина стрелял! Точно! Он! Так что?! Подстрелил и повёз?! Хорош дружок… Они там все тогда такие чеканутые были, что ли?!

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

Не все… А Пушкин стрелялся с Дантесом… А – не с Данзасом… С бароном Геккерном Жоржем Шарлем Дантесом… Французским  подданным… Поручиком кавалергардского полка… Приёмным сынком барона Геккерна Луи Борхард де Беверваард… Нидерландским посланником при русском дворе… При дворе Николая I… Тоже пережил Пушкина… Товарищ Дантес… Аж – на сорок семь лет…

 

ДЕВУШКА

Ой…

(мотает смолистой, в мелких вьющихся кудряшках, головой)

Что-то я запуталась… Кто с кем стрелялся…

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-777» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ смотрит в иллюминатор: молочная белизна сменяется блестящим чёрным, в мелком светло-сером каракуле, океаном, из которого вдруг выныривает ярко-зелёный, почти изумрудный, остров.

 

НАТ. АЭРОПОРТ ИМЕНИ ХОСЕ МАРТИ – ДЕНЬ

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(спускаясь по трапу самолёта, тихо)

Бли-и-и-ин… Пекло – какое… И жжёной резиной воняет…

 

НАТ. ПЛОЩАДЬ ПЕРЕД АЭРОПОРТОМ ИМЕНИ ХОСЕ МАРТИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ и САШКА РОКОТОВ смотрят на кубинцев – с толстенными сигарами в зубах – и сизо-чёрные выхлопные газы каких-то ископаемых легковых рыдванов шестидесятых годов прошлого века.

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(тихо)

А этот Хосе Марти… Он – кто, вообще? Типа – Фиделя?

 

САШКА РОКОТОВ

Вроде – поэт… Какой-то… Местный… И – патриот… Отчаянный…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Вот… В самолёте хотел кофе выпить… Как – прилетим… А по этой жаре и перехотел… Мужики, давай какой воды со льдом прикупим?

 

НАТ. ПАРК БАРИАЙ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ и САШКА РОКОТОВ, задрав головы,  смотрят на огромную статую Христофора Колумба.

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

А эти…

(помолчав)

Деревья бариа… Какие-то – ценные, да? Я как-то не врубился… Чем?

 

САШКА РОКОТОВ

Вроде – древесиной… Какой-то – редкой… Типа – уникальной…

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

Мужики…

(помолчав)

Ну, не на чего здесь больше смотреть… Давай – по бабам… Такие мулатки – здесь… Аж ширинка лопается…

 

НАТ. ПЛЯЖ ГВАРДАЛАВАКА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, заложив руки за голову, лежит на песке и смотрит в глубокое, чёрное полное миллиардами миров кубинское небо.

 

НАТ. КОРАЛЛОВЫЕ РИФЫ – УТРО

 

СЕРГЕЙ – в маске, ластах и акваланге – плавно плывёт над красно-розовыми причудливыми коралловыми рифами. Поодаль показываются акулы. СЕРГЕЙ зависает в толще ярко-бирюзовой воды и видит скатов-хвостоколов, которые, неспешно работая крыльями-плавниками, скользят около самого дна. Из расщелин кораллов появляются ласковые жуткими змеючими личиками мурены. Внезапно огромная багрово-фиолетовая медуза залепляет СЕРГЕЮ маску и, скорее почувствовав, чем увидев под собой громадную белую стремительную тень, СЕРГЕЙ резко, насколько позволяет плотность океанической воды, дёргается в сторону. Акульи зубки приходятся на свинцовый пояс. СЕРГЕЙ с первой космической скоростью вылетает с глубины в семнадцать метров, зависает ещё метров на пятнадцать над поверхностью океана и, мягко шагая ластами по воздуху, плавно переходит на маленький белый катер.

 

НАТ. ОТКРЫТОЕ КАФЕ – УТРО

 

САШКА РОКОТОВ

(глядя на бледное лицо Сергея)

Ну, так… Яйца ж не оттяпала… А бабы здесь… Въедь, Серёг: я слыхал, что бабы тут готовы трахаться двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! Въехал?! Где – угодно: на пляже, среди зарослей сахарного тростника, табака, на дне океана, на дискаче, чистя зубы, куря сигару! А ты киснешь! Давай прихватим каких девчонок и – в долину Маябе! Мне нашептали, что красота-а-а-а – там… Ну, джунгли – прям! Вот и оттянемся с мулатками этими! По полной! А?! Серёг?!

(толкает локтем Славку Горецкого)

Славик, ты чё молчишь?! Хватит ром жрать! Развезёт щас… По жаре этой… Весь остров Свободы облюёшь!

 

НАТ. УЛИЦА САНТА-КЛАРЫ – ДЕНЬ

 

СЛАВКА ГОРЕЦКИЙ

(на ходу куря сигару)

Помните Че? Ну, Эрнесте Че Геваро? Вот именно здесь он и боролся за независимость страны…

(прослезившись)

Уф-ф-ф… Аж до кишок пробирает… Как они их смолят? Серёг, ты чего упал? Притомился?

 

СЕРГЕЙ

(сидя за столиком открытой уличной кафешки)

Мужики… Вы идите… Сейчас глотну кофейку… И нагоню вас…

 

САШКА РОКОТОВ

(утирает носовым платком мокрое от пота лицо)

Давай… Нагоняй… Мы со Славкой в какой тенёк пришвартуемся…

 

Официантка-мулатка ставит на столик СЕРГЕЯ белую чашечку кофе. СЕРГЕЙ осторожно делает пару глотков и смотрит на удаляющиеся спины приятелей. И в то же мгновение испуганная креолка в белой майке с красным беретистом фасом Че на высокой груди хватает СЕРГЕЯ за руку и, округлив карие очи, тараторит на испанском: «el museo de la revolución», «nuestro héroe»,  «el legendario hombre», «la muerte o la libertad»…**

 

ИНТ. КОМНАТА КРЕОЛКИ – ДЕНЬ

 

КРЕОЛКА(вдохновенно скачет на Сергее, спиной к его лицу)Más profundo, más profundo, más profundo! Más fuerte, más fuerte, más fuerte… Yo nací en haití… Me muero…*** За тонкой фанерной перегородкой комнаты глухо рычит холодильник, смуглые ягодицы креолки блестят мельчайшим бисером пота, а чёрные длинные волосы щекочут живот СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ(про себя, тихо)Кстати, если наездница, не меняя мизансцены, отъедет немного на задней передаче, то вполне сможет порегулировать жезлом, а жеребец – ещё лучше овладеть родным языком… Слава Богу – не среди зарослей сахарного тростника и не в холодильнике, меж висящих на крюках замороженной рыбы, даже не на дне океана, у красных любопытных кораллов… ИНТ. КОРИДОР КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ СЕРГЕЙ(быстро идёт по коридору, в телефон)Валька, конечно же, помню! Буду! Обязательно буду! Во сколько?! Нет, Валь… Я чуть раньше подъеду! Ага! Где-то – к трём! Устроит?! Лады!(опускает телефон, и он тут же взрывается Моцартом)Да?(смотрит на дисплей телефона)Да, Светка! Чего молчишь? ГОЛОС СВЕТЫ(в телефоне Сергея)Как отгулял на Кубе? Всех кубинок перетрахал? СЕРГЕЙ(смеётся, в телефон)Да. Почти. Только троих – не успел… ГОЛОС СВЕТЫ(в телефоне Сергея, помолчав)Кобель хренов… Ты знаешь, что спал с моей дочерью?! СЕРГЕЙ(в телефон)С какой это доче… ГОЛОС СВЕТЫ(в телефоне Сергея, яростно)С какой?! С такой!!! Катька – моя дочь!!! Какой ты – гад!!! Чтоб ты подох!!!

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА ПОДЪЕЗДА – ДЕНЬ

 

Очень бледная, худощавая, высокая женщина отпирает перед СЕРГЕЕМ дверь квартиры.

 

ЖЕНЩИНА

(улыбается)

Ой… Какие – гости… Проходи, Серёжа… А мы думали, что ты на Марс улетел… Ни духу, ни слуху…

 

ИНТ. КВАРТИРА ВАЛЕНТИНА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(входя в прихожую, улыбается)

Привет, Маринка… Нет, не – на Марс… В параллельных вселенных был… Ты же знаешь, что у меня в сутках – семьдесят два часа… Где – юбиляр? Дома? Или – на гастролях?

 

МАРИНА

(улыбаясь)

Да, здесь-здесь, конечно… Трубки телефонной не выпускает… Каждую секунду кто-то звонит… Проходи, Серёж… Я побежала на кухню… А ты проходи… Располагайся… Будь, как – дома…

 

СЕРГЕЙ проходит коридор. Останавливается у приоткрытой двери кабинета и возле чёрного рояля видит профиль ВАЛЕНТИНА – с мобильным телефоном в правой руке.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Валентина, про себя, тихо)

Я как-то не очень люблю все эти выпивки-закусочки-застолья-гулянки… Но не приехать и не поздравить Вальку Неупокоева не мог… И не потому что Валька –  фантастический пианист: так может слабать Моцарта с Бетховеным, что даже самый тугой на ухо и душу гражданин внутри себя невольно начинает ему подыгрывать, а потому что… Потому что Валька – настоящий мужик… Которых очень мало осталось… Вообще – на Земле… А среди музыкантов, всяческих живописцев, певунов, балерунов и прочей творческой братии – и подавно… Ну, не терпят, очевидно, никакие богемы конкретных мужиков… Претят, видать, они этим богемам… Один мужик – на сто миллионов условно относящихся к неженской половине человечества… Би-, гомо-, лесби- и прочие разноцветья мне вообще – по фигу… Личное дело каждого – как и с кем спать… А то, почти вымирающее племя, которое зовётся «мужики»… Да, те мужики, которые могут закрыть в бою друга от пули… Которые своими руками могут построить дом… Которые могут дать женщине простое человеческое счастье: семью, деток, достаток, покой… Которые могут из-под земли достать всякого, кто только покусится на его семью, детей и покой… Вот такой мужик и есть музыкант от Бога Валентин Неупокоев… Валька… И не поздравить его с полтинником я не мог…

 

СЕРГЕЙ осторожно проходит в гостиную и тут же у огромного горшка с цветущими кактусами видит девушку, которая так таинственно исчезла с литературного вечера в арт-кафе: правда, блузку с батиком сменил розово-жёлто-салатовый гольфик с короткими рукавами.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на девушку, про себя, тихо)

А её яркие розовые губы – настоящие? Кажется – да… Без помады… Натурального природного цвета… И родинки – тоже… Не нарисованные… Две светло-коричневых махоньких – на левой скуле… Одна, чуть побольше, в виде бежевой звёздочки – у крылышка правой ноздри… И три остальных – мал мала меньше – убегают по длинной белой шее за низкий ворот гольфика… Какая – длинная, хрупкая, белая шея… Глаза… Цвета морской волны… Да – светло-бирюзовые… Очень хрупкие, тонкие запястья рук… Не тронутые ничем – ни краской, ни химией, ни плойкой – золотисто-каштановые кудряшки…

 

Девушка поворачивает голову и смотрит на СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(цапает за могучее предплечье потного красного Валентина)

А это – кто?

 

ВАЛЕНТИН

(оборачивается)

О, привет, Серёж! Заехал всё-таки?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на девушку)

Кто – это, Валь?

 

ВАЛЕНТИН

Где – кто?

(передаёт Марине огромную салатницу с оливье)

Мариш, возьми…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Там… У кактусов…

 

ВАЛЕНТИН

(поворачивает голову)

А Бог её знает, Серёж… Первый раз вижу… Может – с Димкой Жигаревым? У него каждую неделю – новая… Или – Завьяловская пассия… Без понятия… А ты чего, свинтус, на полгода пропал? В Голливуде блокбастеры мастерил? Оп-паньки… Так что эта барышня на тебя так зыркает-то, Сергунька? Очами своими небесными… Почуяла, что мы о ней треплемся?

 

Девушка, и вправду, не мигая, смотрит прямо в глаза СЕРГЕЯ. Через – всю гостиную.

 

ВАЛЕНТИН

(вдруг)

А женись! Нравится баба? Бери и женись. Хватит уже… Параллелить… Бог троицу любит… Ну, с двумя бабами тебе не повезло…

 

СЕРГЕЙ

Это им не повезло со мной…

(чуть улыбается)

Какая жена выдержит мужа, которого никогда нет?

 

ВАЛЕНТИН

Так будь…

(прищуривается)

Хватит уже шляться… Чёрти где… По съёмкам своим… А эта… Вроде – нормальная девка… Ей-богу… Грудь, правда, – тощая… А так – ничего, вроде… Нет, ты глянь: сейчас тебя точно прожжёт… Насквозь… А, может, это ты кого пригласил да забыл? Нет? У тебя ж там тоже – гарем… По – всей стране… И – за её пределами…

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

Ага, гарем. А я султаню… Валь…

(крутит головой)

Тут сейчас в твои хоромы людей под тыщу набьётся… Не продохнуть будет… Пошли… В кабинеты твои… С роялями… По сотке коньячку вмажем… Обнимемся… И я поеду…

 

ВАЛЕНТИН

(обиженно)

Ну, ты точно – свинтус… На полгода пропал… Ни духу, ни слуху… А сейчас: «по сотке, обнимемся и поеду»…

 

СЕРГЕЙ

Не знаю…

(помолчав)

Что-то мне как-то – не по себе, Валь…

 

ВАЛЕНТИН

Что – не по себе?

(тихо)

Заболел? Ты с этим делом не шути, Серёж… Вон… Кольку Шалаева как тряханул инсульт… Зимой – ещё… Так до сих пор толком говорить не может… Мычит только… Да под себя писается…

 

СЕРГЕЙ

Да нет…

(качает головой)

По здоровью, вроде, всё – нормально… Недавно через Женьку Соколова проехал…

 

ВАЛЕНТИН

(опешив)

Женьку?! Чёрт… Как это я забыл? Идиотина… Хотел же пригласить… А потом… Со всей этой кутерьмой… И концерты – ещё… И на радио – запись позавчера… Вот склеротик…

 

СЕРГЕЙ

У Женьки всё – путём…

(снова смотрит на девушку)

Свой частный кабинет… Джипяра германская… Рожа лоснится… «Мартель» – в баре… Знай сиди: мозги вправляй всяким богатеньким буратинкам… У которых – то пару раз член на полшестого упал, то – с жиру лишнего куролесь какая в тыковке началась, то…

(помолчав)

Просто…

 

Глаза девушки вдруг лучатся каким-то новым, необычайно свежим бирюзовым сиянием.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на девушку)

Я её уже… Я эту девицу ещё на вечере своём срисовал… Месяц назад… Тоже… Сидела и молчала… И зыркала… Так же… Я даже свою программу забыл… Которую назубок знал… Бах – и вырубило… Чистый лист… Ей-богу… Стою на сцене… Как –  дурак… И ни хрена не могу вспомнить… Потом, правда…

 

ВАЛЕНТИН

Серёж…

(машет головой)

Пошли… В конуру мою… И, правда, по сотке врежем… Да? Видок у тебя, кстати, – не очень… Отдыхать надо, Серёж… Хоть – когда… А то совсем себя загонишь… Слышишь? Пошли…

 

ИНТ. КАБИНЕТ ВАЛЕНТИНА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ открывает крышку клавиатуры рояля и мягко начинает полонез Огинского.

 

ВАЛЕНТИН

Ну?

(поднимает небольшую, наполненную золотистой влагой хрустальную стопку)

Рихтер… Поехали?

 

СЕРГЕЙ

Чёрт, совсем забыл…

(суёт руку во внутренний карман кожаного пиджака)

Точно, склероз начинается… Через красотку небесную эту… С юбилеем тебя, Валь… Расти большой…

 

ВАЛЕНТИН

(опешив)

Ё-о-о-о-о-о… Гершвин… «Порги и Бесс»…

(крутит в руках билеты

Метрополитен-опера… На две персоны… Серё-о-о-о-ог… Обалдеть… Ты – в своём уме?! На двадцать пятое?! Через полторы недели?!

 

СЕРГЕЙ

Билеты в Нью-Йорк и обратно  тебе с Маринкой заказаны и оплачены…

(улыбается)

Там, в конверте, – визитка… Позвонишь – привезут на дом… Визы ж у вас – до конца года, кажется, да?

 

ВАЛЕНТИН

Ну…

(смотрит на Сергея квадратными глазами)

До конца… Серёг… Ты точно рехнулся… Это ж… Не подарок даже… А – чёрт знает что… Бомба – просто… А стоял молчал… Как – немой… Мы ж… Мы ж с Маришкой от Гершвина… Сколько мечтали… Не мечтали даже… Прикалывались просто… А не махнуть бы нам завтра в Нью-Йорк? На уик-энд… В Метрополитен-опера… А тут… Что: неужели – это правда?! Двадцать пятого будем в Штатах?! Гершвина слушать?!

 

СЕРГЕЙ

Можете не слушать…

(выпивает коньяк и прихватывает с маленькой вазочки шоколадную конфетку)

Можете просто по Нью-Йорку пошляться… Да, Валь…

(вытягивает из бумажника небольшой листок)

Найдётся у вас за эти три дня часок времени – загляните на кладбище Маунт-Кармел… Это – в Квинсе… Туда, куда вы и прилетите… Аэропорт Джона Кеннеди… Вот… Участок и номер захоронения… Положите от меня Ленке цветы… Она васильки, правда, любила… Но где их там найдёшь? А тащить отсюда – завянут к чёрту… Хотя бы – розочки… Четырнадцать штук. По годам Ленкиным… Да, Валь? Не затруднит?

 

ВАЛЕНТИН

Да.

(помолчав)

Хорошо. Конечно. Обязательно, Серёж. А ты сам когда-ни…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Не могу. Не могу, Валь. Она до сих пор для меня – живая. Понимаешь? Она ко мне иногда приходит… И волосы её… Волосы так же пахнут… Шампунем хвойным…

 

ВАЛЕНТИН

Серёж…

(ставит обе хрустальные стопки на блестящую крышку чёрного рояля и аккуратно набулькивает коньяку)

Уже столько лет прошло… Более – десяти, да? А ты всё… Себе сердце рвёшь… Не казни себя, да? Что случилось – то случилось… И твою дочурку не вернёшь… Давай… За – упокой её души…

 

ИНТ. ГОСТИНАЯ КВАРТИРЫ ВАЛЕНТИНА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ с ВАЛЕНТИНОМ входят в гостиную. Голубоглазой милочки у кактусов уже нет.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Валь, а как и с кем эта дамочка вообще у вас сегодня объявилась?

 

ВАЛЕНТИН

(пожав плечами)

Без понятия… Серёж, давай-ка ты всё-таки поешь что… Я тебя, голодного, не отпу…

 

СЕРГЕЙ

А как её зовут? И кто она, собственно, – такая? А, Валь? Что-то мне это не нравится… И отсюда слиняла… Так же – как с презентации моей книжки…

 

ВАЛЕНТИН

(оборачивается)

Марин? А что за – эта… Барышня там была… У – кактусов… Такая… С голубыми глазами… Кудри каштановые… Ты её знаешь?

 

МАРИНА

(оглядывая сервированный стол)

Что – Валь? Какие – кудри?

 

ВАЛЕНТИН

Марин, у кактусов только что сидела дамочка… Минут пятнадцать назад… Такая, с тощей грудкой… Кудряшки каштановые… Гольфик разноцветный… Шея длинная… Всё зыркала на Серёгу… Очами своими небесными… И Серёга на неё запал… Куда она подевалась? С кем она вообще была?

 

МАРИНА

(пожав плечами)

Да не видела я никаких-таких дамочек… Валь, ты бы пошёл переоделся… Надень белую рубашку… Свежую… А то сейчас гости…

 

ВАЛЕНТИН

(тихо)

Ты ей дверь открывала? Я не открывал…

 

МАРИНА

(смотрит на Валентина и Сергея, тихо)

И я не открывала…

 

ВАЛЕНТИН

Так как же она попала в квартиру?

 

МАРИНА

(тихо)

А Бог её знает… Просочилась как-то…

 

ИНТ. МОНТАЖНАЯ КОМНАТА КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(подаёт видеоинженеру лист бумаги)

Игорёк, пока загоняй всё по этому монтажному плану… Черново, так сказать… Я сейчас спущусь… Перекушу чего… И будем в чистую собирать… По – кадрам… По – долям секунд…

 

ИГОРЬ

(кивая)

Ага.

(смотрит на лист бумаги)

Тут, Серёж… Пока я всё это в комп загоню, ты первое, второе и компот успеешь скушать…

 

Не громко звучит Моцарт.

 

СЕРГЕЙ

(в мобильный телефон)

Да. Я. Кто? А, моё почтение, Владислав Андреич…

(Игорю, тихо)

Всё, работаем, Игорёк… Я пока пойду… Кого-нибудь съем…

 

ИНТ. КОРИДОРЫ КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(идя по коридорам, в телефон)

Владислав Андреич… Во всём этом позорном действе… С вашим певуном… Вполне достаточно моего сценарного участия… Мы же с вами это обговаривали… Снимать я его не буду… Что? Так я здесь – при чём? Что – ваш московский модный режиссюга скоропостижно умотал в Голландию… Как? Вы вообще слышали живой вокал этого вашего певуна? Не – «фанеру» плюсовую, а – живой голос! Нет, не слышали? У него ж диапазон – три ноты! И сто слонов по его ушам потоптались! Ни – голоса, ни – слуха! Вы, как продюсер, должны же это пони… Сколько? Вы, наверно, шутите, уважаемый Владислав Андре…

(помолчав)

Это – за всё? За съёмочные смены и монтажные? Вы знаете: я нынче очень занят и… Не надо меня умолять… Как? Клип уже заряжен на три канала? Через неделю?

(помолчав)

Хорошо. Только – ради вас.  Три съёмочных смены. Одна – натурная: Петергоф. И две – павильонных: «Ленфильм». И – одна смена монтажная. И ни секундой – больше. И не дай Бог, Владислав Андреич, учую у кого из группы хоть месячной давности запашок…

 

НАТ. ВЗЛЁТНО-ПОСАДОЧНАЯ ПОЛОСА «ПУЛКОВО» – УТРО

 

«Боинг» – 747 мягко касается двумя шасси взлётно-посадочной полосы аэропорта. Опускает нос. И уже на трёх лапках медленно тормозит в лучах багрового осеннего утреннего солнца.

 

НАТ. ПЕТЕРГОФ – УТРО

 

СЕРГЕЙ вылезает из остановившегося микроавтобуса «Мерседес». Закуривает и смотрит на съёмочную площадку –

с выставленным светом, тремя камерами и припудренным, наряженным певуном. Ассистент режиссёра – хрупенькая рыженькая девчушка – подносит СЕРГЕЮ пластмассовый стаканчик с дымящимся кофе. СЕРГЕЙ кивает, присаживается на стульчик перед плейбеком, делает пару глотков кофе, поднимает глаза и в метрах пятнадцати, возле величественных золочённых изваяний, видит ту самую таинственную незнакомку с каштановыми кудряшками и бирюзовыми очами.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Та-а-а-ак…

 

СЕРГЕЙ суёт пластмассовый стаканчик с кофе в руки девочке-ассистентке и, перепрыгнув провода горящих «юпитеров», быстро идёт к скульптурам. Останавливается на чёрно-белой шашечной мозаике. Ещё раз заглядывает за изваяние. Смотрит вверх, в прозрачную бирюзу молодого осеннего неба.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Она просто испарилась… Прямо – на моих глазах… Хотя весь путь я не сводил взгляда с её светло-жёлтого короткого кожаного жакета и копны каштановых кудряшек… Разве что пару раз моргнул… На мгновение-два… Не более… Что за – чертовщина? Не могла же она… Чёрт возьми, не могла же провалиться сквозь землю?! Или – раствориться! В воздухе. Мгновенно. Как –

призрак. Бред – какой-то… А, может, это я… Уже – того? Чокаюсь опять… Извилинками… Нет, Валька же её видел… Нельзя же нам вдвоём сойти с ума на одном и том же?! Куда она могла деться, чёрт побери?!

(ещё раз обходит золотистую скульптуру)

Вот…

(останавливается)

И духами пахнет… Какими, правда, – не пойму… Что-то – от фиалки, кажется… Да, точно – фиалка… Явный мягкий фиолетовый тон… Куда же она делась?!

(вслух, громко)

Куда делась эта девушка?! Кто видел?!

 

ЖЕНСКИЕ И МУЖСКИЕ ГОЛОСА

Какая девушка?

 

СЕРГЕЙ

Здесь!

(тыкает пальцем вниз)

Вот здесь несколько секунд назад! Только что стояла девушка! В жёлтом жакете! Кожаном! В бежевых брюках! Каштановые волосы!

(про себя, тихо)

Да, пауза от молчания отличается тем, что первое, как правило, – вопрос, а второе – ответ… Пожалуй, недоуменное ответное молчание длится вечность…

 

ОПЕРАТОР

Мы работать-то будем?! Или свет тушим?!

 

СЕРГЕЙ

Будем!

 

СЕРГЕЙ ещё раз задирает голову. Никого. Только – мелкий белый каракуль лёгкой полуденной облачности да несколько далёких голубей.

 

НАТ. ВЫХОД ИЗ КИНОСТУДИИ «МОСФИЛЬМ» – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ медленно выходит из двери здания «Мосфильма». Закуривает. Скрипя свежевыпавшим снежком, проходит к убелённому местами чёрному «крузеру». Звякает сигнализацией. Медленно залезает в машину. «Дворники», ожив, споро очищают два больших сектора на лобовом стекле джипа.

 

НАТ. ПРОСЁЛОЧНАЯ ГРУНТОВКА – ВЕЧЕР

 

«Крузер» СЕРГЕЯ неторопливо катит по коричнево-грязной среди заснеженной обочины колее. В воздухе, совсем низко, с грохотом проносится нечто большое, реактивное.

 

НАТ. ДАЧНЫЙ ПОСЁЛОК – ВЕЧЕР

 

Джип СЕРГЕЯ заезжает в незапертые ворота дачного участка и останавливается возле небольшого двухэтажного деревянного дома. СЕРГЕЙ вылезает из машины. Подходит к двери дома. С трудом отпирает нижний, тугой замок деревянной двери. Несколько легче – верхний. С лёгким скрипом открывает дверь.

 

ИНТ. КОМНАТА ПЕРВОГО ЭТАЖА ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ включает в комнате свет, поворачивается и обмирает. На круглом, плетёном крупной светлой лозой столе стоит мерцающий двумя тихими огоньками подсвечник. Движение входной двери тревожит воздух: пламя свечей слегка колышется, и по обшитым вагонкой стенам комнаты танцуют  высокие тени. Рядом с подсвечником покоятся две пустые белые, с сине-золотистым ободком тарелки, около тарелок – блестящие вилки со столовыми ножами, а блюдо, прикрытое мятой серебряной фольгой…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Жареное мясо и… Да, жареное мясо и тушёные грибы… Лисички… Точно – тушёные лисички…

 

СЕРГЕЙ медленно снимает куртку-«аляску» цвета хаки и разматывает длинный бежевый шарф.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Так… У кого-то здесь нынче – романтический ужин… На двоих… Володька – в Варшаве, только вчера с ним по скайпу болтали… Неужели – благоверная его? Пока муж – в командировке, рванула из Таганрога, куда неделю назад полетела к матушке хворой, обратно? На дачку… Или вообще никакого Таганрога не было? У-ух… Стоп. А – сынок их, Славка? Который, типа, – в Прибалтике? На Рижском взморье? С сокурсниками по физтеху, вроде… Может, поменял тему? Прихватил какую подругу и назад? Пока – родителей нет…

(приоткрывает фольгу и смотрит на мясо с грибами)

А зачем же тогда дверь… Ага. Ну, чтобы никто… Одну – секундочку… А шмотки мои – где?

(крутит головой)

Утром же, вроде, вон на том маленьком диванчике сумка моя была… С майками грязными, носками… Прочим командировочным хламом… Хотел завтра разобрать… Что – в стирку, что – в глажку… Чёрти что, короче. Воры, быть может? Стырили моё грязное бельишко… И решили это дело отметить? Жареным мясцом с лисичками? Под тихий треск свечей?

 

Со второго этажа дачки вдруг раздаётся какой-то скрипучий не громкий стук.

 

СЕРГЕЙ

Славка?

(снова приподнимает фольгу и кидает в рот маленькую румяную поджаренную лисичку)

Вячеслав Владимирович? Не помешаю?

 

Что-то опять едва слышно стукает. Или – хрустит. СЕРГЕЙ несколько секунд прислушивается к звукам дома. Медленно поднимается по ухающей деревянной лестнице на второй этаж. Останавливается у двери комнаты. И осторожно нажимает на коричневую металлическую ручку.

 

ИНТ. КОМНАТА ВТОРОГО ЭТАЖА ДОМА – ВЕЧЕР

 

Девушка в жёлтом мягком сиянии настольной лампы сидит на кровати. Спиной – к выкрашенной морилкой стене. Обхватив длинными худыми руками согнутые в коленках ноги. И, не мигая, смотрит на СЕРГЕЯ. Каштановые кудряшки. Чуть беспокойные сухожилия на бледных узких ступнях. Тусклые в не громком свете родинки. Нежно-алое в том месте, где затенённые ягодички девушки вливаются в белую простынку разобранной постели. Девушка медленно выпрямляется и касается дощатого, не крашеного пола пальчиками ножек.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, Валька была прав… Грудка – едва-едва набухшая… Но – очень большие ярко-розовые ареолы сосков… Я знаю: это – моё сумасшествие…

 

На какое-то мгновение свет лампы падает на лицо девушки так, что в его чертах резко проявляется личико погибшей дочери СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(не шевелясь, про себя, тихо)

И грудка у Ленки была точно такая же… Даже лифчиков моя дочурка не успела поносить… Они ей были просто не нужны… В её четырнадцать лет и семь с половиной месяцев… В её вечные четырнадцать лет и семь с половиной месяцев…

 

СЕРГЕЙ обнимает хрупкие женские плечи. И осторожно прикасается губами к нежнейшей бирюзовой жилочке на правом виске.

 

СЕРГЕЙ

(обняв девушку, про себя, тихо)

Интересно: какое – сегодня число? С утра, вроде, помнил… А нынче забыл… Начисто… Какое-нибудь хлябистое, промозглое утро двадцать третьего ноября три тысячи пятьдесят первого года? Или – парной сумеречный сиреневый вечер восемнадцатого июля сорок три тысячи девяносто восьмого? От рождества несчастного Христа. И в этих млечных, томных сумерках в глубине тёмного сонного парка я тихо целуюсь с худенькой, нежной девочкой… Фиалковый аромат её бледного личика… Тонкие пальцы – в моих растрёпанных волосах… Поцелуи – не влажны: мягкие губы на мгновение касаются моих щёк, век, подбородка, с быстрым, коротким охом набирают воздух, и вновь тёплое, чуть мятное дыхание касается моего лица?

Боже…

Теперь-то я точно знаю, что тебя нет. И никогда не было. И не будет. И не только – потому, что я в тебя никогда не верил. Да – в силу доступности. Театральной догматичной ритуальности. Продажности твоих, якобы, служителей. Но более всего – из-за того, что все религии мира никак не соотносились с моей верой. Личной верой. Не размноженной многократно в чужих мне особях и особах. Не служащей оправданием самого мерзкого и ничтожного, что только может быть в человеке. Не превращаемой в некое общее отхожее место для отправления религиозных нужд. Которых ранее не было вообще и забродивших только в силу какого-то внешнего миссионерского опыления: плоды, взошедшие на негодных почвах. На болотах да вечной мерзлоте. Не убий, не укради, не прелюбодействуй… То, чем с самого рождения человечество, собственно, и развлекалось. Непрестанно. Из века – в век. Покупало индульгенции. И снова убивало, крало и имело чужих жён. Моя вера всегда была только моей. Не доступной для постороннего глаза. Не слышимой чужому уху. Не являемой иным ноздрям да алчным языкам. Моя вера была только во мне. Она позволяла мне оставаться человеком. Сострадающим. Сочувствующим. Но – безжалостным. К себе и другим. Жалость унижает. Сочувствие означает соучастие в чувствах иных. В болях, радостях, страданиях, нежностях людей, которым довелось быть рядом со мной. Только ради соучастия в чувствах других людей я и не жалел себя. Не жалел и этих людей. Тем, что порой выворачивал их затуманенные суетным бытом очи вовнутрь. В самих себя. В свои собственные потроха, исполненные похоти, великодушия, мерзости, самопожертвования, подлости и покаяния. А это всё – действительно больно. Иногда – невыносимо больно.

Как-то, очень давно, веков сто или тысячу тому назад, одна молоденькая, оглушительно дезодорированная, с перманентными удивлёнными бровками на узеньком бледном лобике интервьюерша меня лукаво спросила: «Так зачем же вы пишете? Ведь это не приносит вам ни славы, ни денег!» «Я пишу, – после короткой паузы ответил автор, – чтобы мои герои мне помогли окончательно не превратиться в унылого, меркантильного, самодовольного скота». Да. Унылого, меркантильного, самодовольного скота. Удалось ли? Пожалуй.

Не удалось одного. Избавиться от одиночества. Я просто не мог его с себя стряхнуть. Никак. Даже – когда меня окружали десятки людей. Приятных – мне. Иногда – дорогих. Очень редко – близких. Или – не далёких. Это «публичное одиночество» просто стало моей второй кожей. Из которой нельзя было вылезти, как из старой шкуры вылезает при линьке змея. Это одиночество срослось со мной. Оно стало платой и расплатой. Одновременно. Одиночеством мне платили. Одиночеством я и расплачивался. В сухом остатке же давился плачем. Который, впрочем, никому и никогда не был виден и слышен. Моё одиночество и пугало и притягивало. Точнее, сначала притягивало. На месяц, три, год. На сколько хватало терпения. А после пугало и отталкивало. И, вправду: как жить с человеком, который вдруг превращается в космический вакуум, и весь остальной мир с оглушительным свистом просто всасывается в его глазницы, и мгновение спустя знакомые черты становятся ликами всех тех, кто не успел увернуться от этой неминуемой, гибельной бездны? Как быть с человеком, в котором живут все те вселенные, которые за доли секунды он успел, словно прожорливая чёрная дыра, поглотить, чтобы после родить миры другие? Невиданные – доселе. Неведомые – ранее. Затем населить эти миры дивными существами и заставить всех поверить в то, что они существовали всегда. А не было их видно только потому, что все смотрели в другую сторону. Не теми глазами. И не при том освещении. Впрочем – при том же беспамятстве… Память… Не смешите меня… Меня с облегчением и моментально вымарывали из памяти, едва я физически или метафизически переставал принимать участие в жизнях тех или иных людей… И, хотя это вымарывание вовсе не означало то, что меня напрочь и навсегда забывали, но сам факт моего ухода из орбиты приятельств, дружб, любовей, очевидно, доставлял немыслимое успокоение в сердцах покинутых мной или покинувших меня… Но в силу особого изуверского любопытства я оставался в этих людях навсегда… Они даже не подозревали об этом… Так и жили: со мной – внутри. Живут же люди – с опухолью. Многие годы. Даже подчас – и всю жизнь. Иногда – не зная об этом. Равно, как я живу со всеми теми людьми, которые однажды и навсегда вошли в мою жизнь. И не пытаюсь от них избавиться. Бесполезно. Да и – незачем. Эти люди уже составляют мою нынешнюю суть. Без них я бы стал другим. На молекулярном уровне. Стоит мне чуть прикрыть глаза, я сразу чувствую в себе биение сотен жизней. Эти жизни продолжают во мне существовать. Непрестанно. Круглосуточно. Всегда. Только это… Да, когда однажды я налегке (ни ледоруба, ни «кошек», ни верёвок), не спеша, пересекал долины рек Юсеньги и Допра, вдруг остановился. Внезапно остро почувствовал, что моё отсутствие может взаправду лишить жизни всех тех людей, которые продолжают во мне существовать. Даже, если меня в этих людях давным-давно нет. Через скальное плечо отрога. Который запирает с востока феерической красоты ледник. Надо пройти. Хотя систолы с асистолией перепутались. Никак не могут определиться: биться сердцу или нет. Но всё-таки… Чёрт. Никогда никому не желал ничего плохого. А если моё отсутствие явится причиной скоропостижной или медленной гибели всех этих людей? Которые живут во мне. Которых я не могу да и не пытаюсь ампутировать из себя. Я уйду, и вместе со мной уйдёт душевная или телесная часть этих людей. Не имеет значения – лучшая или худшая. Нет, не в памяти, а, быть может, где-то выше селезёнки или слева от гипофиза, либо ниже кадыка в людях, которые живут во мне, останутся чёрные дыры. Или – белые пятна. Либо – пустоты. В которые нынче заключён я. Которые ныне является моей сутью. Не будет ли моё отсутствие более жестоко и беспощадно, нежели моя прижизненная приязнь к этим людям, моё участие в их жизнях, моя нежность и мой восторг, которые в какой-то момент оказались им просто не нужны. Как не нужен свет в квартире. Когда поздним вечером обнаруживаешь, что кончились сигареты, и тебе надо, тихо про себя матерясь, натянуть джинсы, майку, кроссовки и выкатиться на улицу, в промозглую, простуженную, пронизывающую зиму…

 

ИНТ. КОМНАТА ВТОРОГО ЭТАЖА ДОМА – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ открывает глаза, и прямо над его головой с воющим грохотом пролетает нечто огромное, реактивное… В комнате никого нет.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Боже… Как благоухает фиалкой… Свежей фиалкой…

 

СЕРГЕЙ встаёт с кровати и поднимает с пола влажную, смятую белую простыню. И – чьи-то узкие ажурные чёрные женские трусики.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Так. А где, собственно, – мои трусы? Ага. Под подушкой. Почему-то…

 

ИНТ. КОМНАТА ПЕРВОГО ЭТАЖА ДОМА – РАННЕЕ УТРО

 

Свечи на плетёном столе являют собой тёмно-белёсые закопчённые огарки.

 

НАТ. КРЫЛЬЦО ДОМА – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ – в одних чёрных трусах и босиком – выходит на припорошенное крыльцо дома. Вдыхает морозный воздух. К СЕРГЕЮ медленно подходит серая, в чёрно-коричневых пятнах,  дворняга. Виляет пружинистым хвостом. Нюхает правую ногу СЕРГЕЯ. И садится рядом…

 

 

*Позвольте мне спеть
с гитарой в руке.
Позвольте мне спеть
песню тихо тихо.
Позвольте мне спеть
потому что я горд тем,
что я итальянец
настоящий итальянец… (ит.)

 

**Музей революции, наш герой, легендарный человек, смерть или свобода… (исп.)

 

***Глубже, глубже, глубже!, сильнее, сильнее, сильнее!, я родилась на Гаити…, я умираю…(исп.)

 

 

ТИТРЫ

Конец седьмой серии

Алые аллеи (6-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

6-я серия

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-737» – ДЕНЬ

 

СТЮАРДЕССА

(останавливает тележку у кресел Сергея и Жасминки, улыбаясь)

Что будет пить ваша дочь? Сок или – просто воду?

 

ЖАСМИНКА

(заливисто хохочет)

Дочь будет всё пить! И – сок! И – воду! Можно, папочка?!

 

СЕРГЕЙ

Не кричи так… А то самолёт развалится…

 

НАТ. БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО – ДЕНЬ

 

«Боинг-737» летит в прозрачной бирюзовой лазури.

 

ИНТ. САЛОН «БОИНГА-737» – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА, растрёпанной угольной головой – на левом плече СЕРГЕЯ – крепко спит.

 

НАТ. СЕРОЕ НИЗКОЕ НЕБО – ДЕНЬ

 

«Боинг-737» мягко приземляется на взлётно-посадочной полосе аэропорта «Пулково».

 

НАТ. УЛИЦА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА – ДЕНЬ

 

ДИМЫЧ

(лопая на ходу пирожки с капустой)

Короче, в том году я эту хатку пятикомнатную выкупил… Старушек расселил… Всё –  честь по чести… Безо всякого кидалова… А – что? Васильевский остров это тебе – не Невский… Покой… Тишина… И мухи не кусают… На ремонтик, правда, разорился… Перепланировка – там… Колонны конкретные поставил… Чтоб потолок на меня не рухнул… Камин мне соорудили друганы… Цивильный… И только, блин, хотел на новоселье зазвать, как меня дёрнули… В Европию… Чинить этот чёртов андронный коллайдер… А затем и подрядился ещё… Вкупе с иноземными коллегами искать эти… Как – их… Частицы Бога… Щас вот… Опять лететь надо…

(смеётся набитым ртом)

Никак не могут без меня найти… Ты ж часто сымаешь тут… И в Петергофе, я слыхал, клипики каким-то попсовым мудилам мастерил… Короче…

(подаёт Сергею связку ключей)

Хошь – живи… Хошь – баб води… Приглядывай, одним словом… Чтоб квартирку не пожгли, не затопили, не стырили… Лады?

 

СЕРГЕЙ

(берёт ключи)

Без проблем. А ты – надолго?

 

ДИМЫЧ

А вот как Бога найдём…

(утирает жирные губы синим носовым платком и вдруг смеётся)

Дурачьё физишное! В трубе этой Бога ищут… Частицы, блин, разгоняют… Почти – до скорости света… Бабла вбухали немерено в туфту эту подземную… Бог – он… Это же – всё сущее… Всё, разумеешь? Весь космос… Все вселенные… Это – одно целое… Неделимое… И тебя внутри тоже – Бог… И дьявол – там же… Бог – бесплотен и, в то же время, – сущ… Одухотворён этой своей сущностью… Бог – это гармония… Духа и сущности… И этой гармонией пропитано всё: от травинки до галактик… Как они, яйцеголовые, не поймут? Не в коллайдере надо искать Бога… Его вообще искать не надо… И на частицы чикать… Это – всё равно, что Моцарта на ноты распилить… Что будет? Хрень одна… Фа, соли, диезы, бемоли, четверти всякие… А собери всё целиком – Бог! Помнишь, что Сальери у Пушкина Моцарту лепит: «Ты, Моцарт – Бог и сам того не знаешь». «Да, – кивает Моцарт, – но божество моё проголодалось…»

 

СЕРГЕЙ

Димыч…

(закуривает)

Так какого чёрта ты в этом коллайдере едешь копаться, если…

 

ДИМЫЧ

С того!

(быстро трёт пальцами правой руки: большим и указательным)

Кто мне здесь за мою «волновую теорию» отстегнёт? На какие шиши опыты делать? Откуда расходники брать? Да и жить на что-то надо… Ну, так как: за хоромами поглядишь?

 

СЕРГЕЙ

Я же сказал…

(улыбается)

Не волнуйся. Я в Питер часто буду наезжать. Без баб, правда. Но за квартиркой пригляжу…

 

ИНТ. ЗАЛ КАФЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ быстро заходит в зал кафе и тотчас видит ЖАСМИНКУ, которая, сидя за стойкой бара, через соломинку шумно высасывает остатки молочного коктейля.

 

ЖАСМИНКА

(отрываясь от коктейля)

Серёжик! Ну, я сейчас лопну! Где ты ходишь?! Я уже пятый  стакан допиваю! Так – вкусненько!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Или – сто пятый? Всё, пошли, дорогуша… Сможешь сама идти? Или нести тебя, молочную?

 

ЖАСМИНКА

(оживляется)

Нести! Меня надо нести! Нести, Серёжик!

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА ДОМА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ отпирает несколько запоров с замками и отворяет обе двери квартиры.

 

ЖАСМИНКА

(обмирает)

Ва-а-ау-у-у…

(помолчав)

Мы что: в музей пришли?

 

ИНТ. КВАРТИРА ДИМЫЧА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

Проходи, душа моя…

(улыбается)

Сейчас я камин распалю… Хоромы и прогреются… А то – вишь: какая холодрыга… Носик свой поморозишь… С пяточками…

(закрывает двери квартиры и оборачивается)

Жасминка, ты –  где?

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из глубин квартиры, эхом)

Зде-е-е-есь…

 

СЕРГЕЙ

Где – здесь?!

 

СЕРГЕЙ проходит громадный выстуженный зал, заглядывает в соседнюю – красного дерева – комнату и останавливается посреди светло-бежевой, с белым роялем в углу, столовой.

 

ГОЛОС ЖАСМИНКИ

(из глубин квартиры, эхом)

Я – зде-е-е-е-есь…

 

СЕРГЕЙ, стоя посреди столовой, крутит головой и проходит в длинный, с колоннами, коридор. ЖАСМИНКА вдруг из каких-то параллельных миров вываливается прямо в руки СЕРГЕЯ на пути из колонного коридора в комнату третью. –

 

СЕРГЕЙ

О, Господи…

(обнимает девочку)

Ты где была?

 

ЖАСМИНКА

Здесь…

(пожимает худенькими плечами)

Я просто заблудилась… Там – такие зеркала… Я рукой тронула… А зеркало – бах и повернулось… Я туда зашла… И стала свет искать… На какую-то ручку в темноте нажала… И вдруг – ты… Так – странно…

 

СЕРГЕЙ

Родная…

(целует прохладную щёчку девочки)

Сейчас камин запалим… И мне надо отъехать… В Эрмитаж…  Прикинуть: как что снимать будем… Вроде, с руководством уже договорились… Два месяца нашей продюсерше они нервы трепали… Как будто там – не три-четыре плана, а – боевик с пожарами, стрельбой да взрывами… Я – быстренько… Никуда из квартирки не убегай. Дверь я запру. И ключи с собой возьму. Приеду – сходим поужинать, да? Я тут знаю классные места… Хорошо, радость моя?

 

ЖАСМИНКА

Хорошо…

(насупливается)

Опять ты меня бросаешь… А с тобой мне нельзя пое…

 

СЕРГЕЙ

Можно.

(обнимает девочку)

Но я ведь – работать. Ты снова почувствуешь себя брошенной… Да? Я работаю быстро, по делу, без соплей, у меня же в попке – реактивный движок, ты же знаешь… Только гляну интерьер зала, где должны снимать… Да, прости, забыл… После – на «Ленфильм» подскочу на минутку… Там должны девиц подвезти…

 

ЖАСМИНКА

(настораживается)

Каких-таких девиц? Ты что: в Эрмитаже порнушку снимать будешь?

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

Ага! С тобой – в главной роли! С нами, то есть! Поставим под полотнами великих кроватку и покувыркаемся с тобой вдоволь! А потом нашу цифру я на все порносайты Вселенной повешу: пусть видит народец – какие мы с тобой ловкие да затейливые…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Если ты мне изменишь…

(бледнеет)

То я тебя убью. Нет. Я сначала себя убью. А потом – тебя. Так и знай, Серёжа.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

А ведь она не шутит… Точно, убьёт. Пырнёт ножиком. А себе вены почикает. Или топориком ахнет. По башке. Как Раскольников – старуху-процентщицу…

(вслух)

А если ты мне изменишь?

(прищуривается)

Что – тогда?

 

ЖАСМИНКА

Тогда…

(громко сопит)

Тогда… Тогда… Как ты можешь такое говорить?! Как я могу тебе изменить?! С кем?! Когда я… Когда мы… Когда только тобой одним… Одним тобой дышу! Дурак! Не смей даже говорить такого! Слышишь?! Никогда не смей!

 

СЕРГЕЙ

Ну-ну-ну, девочка моя…

(кропит побледневшее загорелое личико девочки быстрыми лёгкими поцелуями)

Успокойся, родненькая… Никто никому не собирается изменять… Мы друг друга любим… Жить друг без друга не можем… Успокойся, чудо моё… Погрейся в ванне, да? Пока я приеду… Только хорошенько помой её… Пенки всякой напусти и погрейся… А я через часик приеду и пойдём ужинать, хорошо?

 

ИНТ. ЗАЛЫ ЭРМИТАЖА – ДЕНЬ

 

ЛЕНА

(стараясь не отставать от Сергея, быстро)

О, Господи… Уже кучу бумажек собрала… От дирекции музея… От каких-то пожарников… От мэрии Санкт-Петербурга… От страхового общества, что несёт финансовую ответственность за картины Эрмитажа… От местного полицейского околотка… От… Бог весть знает от кого ещё… Это всего-навсего – за три-четыре часа ночной съёмочной смены… Кучу бумажек… И всё равно сроки постоянно переносятся… То какой-то эрмитажный начальник не может в ту ночь и в те часы присутствовать на съёмках… Улетает он, вроде… А без него – ни-ни… То он появляется, но испаряется главный пожарник… И без него съёмка тоже – фиг вам… То… Сколько они все у меня крови попили… Ужас…

 

СЕРГЕЙ

(останавливаясь среди зала, оператору)

Вадим, смотри… Вот здесь давай пару планов сделаем… Наше привидение вот так…

(плавно ведёт руками)

Пролетит… На фоне картин… Да? Конечно – никакого там юпитерного света… Сделаем лёгкую подсветку… На контражуре… Да? Ну, и более-менее высвеченные полотна на стенах зала…

 

ВАДИМ

Только…

(помолчав)

Ни кранов, ни рельсов с телегой городить не надо… Мы с Петькой стедикам возьмём…

 

СЕРГЕЙ

(осматривает зал)

Ну… Конечно – стедикам… Словом, технически: чепуха –  на постном масле… А остальное – графика: чтобы наше босое полуголенькое привидение действительно проплыло бы по воздуху… А не шлёпало бы по мраморным полам музея…

(вдруг целует Лену в щеку)

Вот тебе – буська, Ленуська… Что бы мы без тебя делали? Без нашей гениальной исполнительной продюсерши…

 

ЛЕНА

(краснея)

Да уж… Гениальной… Всю кровь мне выпили…

 

СЕРГЕЙ

Всё, Лен… Я – на «Ленфильм»… Привидения смотреть… Забивай на послезавтрашнюю ночку смену…

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН «ЛЕНФИЛЬМА» – ДЕНЬ

 

В ярком свете студийных «юпитеров» медленно проходят девушки.

 

СЕРГЕЙ

(директорше по кастингу, тихо)

Вот это существо…

(смотрит на освещённую площадку)

Эфемерное… Видишь, Тоня? Ну, вон та девочка… С плоской грудкой… С туманными серыми очами…

 

ТОНЯ

(смотрит на освещённую площадку)

Которая – длинная? Светло-русая?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на освещённую площадку)

Кто – она? Моделька – какая? Да, светло-русые прямые волосы… Длинные ручки-ножки… На актрису, вроде, не похожа… Давай-ка на неё нарядик примерим…

 

ТОНЯ

(смотрит на освещённую площадку, громко)

Девочки! Всем – спасибо! Вон ты, красотка… Нет-нет-нет… Не – ты… С серыми глазами девочка… Высокая… Да-да-да! Ты, милая! Живо – в костюмерную! На – примерку! Девочки, пока никто никуда не уходит! Все – в павильоне! Никуда не уходим!

 

ИНТ. КУРИЛКА «ЛЕНФИЛЬМА» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ закуривает, тыкает правым большим пальцем руки по мультитачному дисплею смартфона и прикладывает аппарат к уху. Слушает длинные гудки. Опускает смартфон. Сбрасывает номер. Вновь набирает. Опять – длинные гудки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Видать, дрыхнет… Приняла ванну и спит…

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН «ЛЕНФИЛЬМА» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на освещённую площадку, громко)

Так! Пошло привидение! Пошло!

 

В световом пятне появляется эфемерное высокое существо – босое, с туманными серыми очами, длинными светло-русыми прямыми волосами и такими же длинными ручками-ножками. Сквозь воздушный, невесомый наряд просвечиваются небольшая грудка, узкие бёдра и впалый животик.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на освещённую площадку, громко)

Стоп! Остановилась! Повернулась вокруг себя! Снова пошла! Стоп! Спасибо!

(Тоне, тихо)

Замечательно. То, что надо. К послезавтра девочка должна быть готова. Всех можешь отпускать…

 

ИНТ. ТОРГОВЫЙ ЗАЛ МИНИМАРКЕТА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, с пластмассовой корзиной – в руке, останавливается среди торговых рядов. Берёт со стеллажей несколько разноцветных коробок и опускает в корзину. У полок со спиртным снова медлит и, чуть пригнувшись, вытягивает со среднего ряда пузатенькую бутылку золотистого коньяка.

 

НАТ. МОСТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА – ВЕЧЕР

 

Такси быстро промахивает мост и мчит по проезжей части узкой дороги.

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(вдруг)

Ну-ка, друг… Притормози здесь… Сколько – с меня?

 

НАТ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА – ВЕЧЕР

 

Такси останавливается.

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ВЕЧЕР

 

ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ

Шестьсот…

 

СЕРГЕЙ достаёт из бумажника тысячу рублей, подаёт купюру водителю и, осторожно придерживая пухлый цветной полиэтиленовый пакет, вылезает из машины.

 

НАТ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ делает несколько шагов по набережной и останавливается.

 

СЕРГЕЙ

(с пакетом – в руках, про себя, тихо)

Что за – чертовщина? Просто ноги отказываются идти… Не идут, подлецы… Ни в какую… Чё-о-о-о-о-о-орт…

(присаживается на холодную, усыпанную жёлто-красной кленовой листвой, чугунную скамейку)

Я ж в хоромах Димыча, в коридоре, кажется, оставил свой ноутбук… Да. Точно. Сунул сумку с ноутом в прихожую… И забыл про ноут… Начисто… А он у меня – безпаролен… Открывай и глазей… На что хошь… Нет, планов свержения президента США или вторжения в Китай там нет… Нет никакого криминала… Никаких порнушек… Есть музычка всякая, пара кинулек от Формана и Феллини, стишки мои, рассказики, сценарии, пьески и прочая мелкая дребедень… Но.

(закуривает)

Но Жасминка там найдёт… Именно – то. Именно – это. И прочитает всё. От «А» до «Я». Про всех женщин, которых я соизволил материализовать… Про женщин, которые были и есть поныне в моей жизни… Ведь прошлое никуда не уходит… Потому что прошлого просто не существует… Прошлое – это отражение твоего будущего… В твоём нынешнем сердце… Можно сколько угодно с этим прошлым рвать, расставаться с ним, проклинать его, пытаться забыть… Но оно, это твоё прошлое, уже зияет из твоего будущего… Которое тоже уже есть… И, как раз большую часть этого твоего будущего, занимает искажённое в миллионах кривых зеркалах времени твоё прошлое… Ты никогда с ним не расстанешься. Даже не надейся…

(помолчав)

О, Господи…

(помолчав)

Бедная девочка… Она ведь ревнует меня даже к своей собственной тени. Она ведь ещё не понимает того, что я никому не принадлежу: ни ей, ни себе, ни кому бы то ни было во всех вселенных… А я за последние месяцы настолько много отдал ей самого себя, что она, действительно, полагает меня своей безраздельной, на все времена, собственностью… И моя прошлая, нынешняя и будущая жизнь тоже – её безраздельная собственность… Только – её… И никакого другого человека на земле – более… А как могут быть в её безраздельном моём прошлом другие женщины?! Как они могут там вообще существовать?! Когда только она, моя маленькая Жасминка, была со мной буквально с самой первой минуты моего рождения! И будет во мне и со мной вплоть до моего смертного одра!

(помолчав)

О, Боже…

(помолчав)

Лишь бы она с собой чего не учудила… Дурёха влюблённая… Да, у меня есть гнусный дар: иногда видеть будущее… Своё и близких мне людей… Нет, надо выпить…

(ныряет в полиэтиленовый пакет, с лёгким шпоком вытягивает пробку из горлышка коньячной бутылки и делает несколько глотков)

И бесполезно что-либо Жасминке говорить…

(утирает губы)

Про мифического «лирического героя», про то, что все эти женщины мной просто выдуманы, про то, что в моей жизни существует только один человек – она… И – никого более. Абсолютно бесполезно. Жасминка не поверит ни одному моему слову. Она сейчас даже не поверит тому, что меня зовут Серёжа. А её моментальные взрывы эмоций… Мгновенные перепады от слёз в хохот… Куча оплеух, когда я имел неосторожность пошутить над её чувствами или даже чуть усомниться в том, что она будет со мной всю жизнь… Всю нашу жизнь…

(выбрасывает истлевшую сигарету и снова закуривает)

Да, нет… Глупости. Наверно, уже приняла ванну… Согрелась… Чёрт, камин так и забыл распалить… Ничего… Головушка у девочки – светлая: разберётся сама – что к чему… Сейчас приду, переоденусь во что-то более приличное, чем джинсы с пуловером, и рванём ужинать… Я даже знаю – куда…

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА ПОДЪЕЗДА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, звякнув ключами, открывает обе двери. Прислушивается к звукам квартиры. Тишина.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Может, приняла ванну и спит? Кровать там, в спальной, как я заметил, – не кровать, а ложе для персон пяти-шести… Куда Димыч такую прикупил? Не женат… Массовыми оргиями, вроде, тоже не увлекается… Хотя, да… Наверно, весело – уснуть в одном месте, а утром проснуться в метрах четырёх от себя уснувшего… А какую-нибудь девульку обнаружить ещё в метрах пяти от себя… На юго-западе ложа…

 

СЕРГЕЙ осторожно входит в коридор. Прикрывает дверь. Включает свет и мгновенно уводит голову влево. Ноутбук с мерзким, утробным треском разбивается о кирпичную стенку в сантиметрах десяти от правого виска СЕРГЕЯ.

 

ЖАСМИНКА

(слюняво-сопливо плача)

Так ты той паскудной негритоске между ног лизал?! Да?! А эту лётчицу! В ванной трахал! Как – и меня?!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Слава Богу – жива…

 

ЖАСМИНКА

(яростно)

Так ему мало было!!! Он сразу – с двумя!!! Сразу двух имел!!! В общаге вшивой!!!

 

СЕРГЕЙ делает короткое движение левой рукой, и ловит красненький новенький айфон ЖАСМИНКИ. Прямо – напротив собственного носа. Суёт айфон в карман куртки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Спасибо вам, Владислав Юрьевич… За то, что меня, четырнадцатилетнего отрока, вратаря команды «Юность», вы гоняли на тренировках до двадцать седьмого пота… Я тогда и не такие шайбы доставал… Пацаны диву давались…

 

ЖАСМИНКА

(приближаясь криком к ультразвуку)

А эта девка цирковая!!! Минетик ему делала!!! И в попку хотела!!! Хорошо делала?! Лучше, чем – я?! Отымел ты эту сучку в попку?!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да-а-а-а… Слюни, сопли, слёзы, ярость, гнев, неистовство… Эта девочка, которую я безумно люблю… Через два года она станет моей женой… Законной, так сказать… Если не убьёт меня сейчас…

 

ЖАСМИНКА

(яростно)

Так ему и попки мало было!!!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Интересно: а соседи тут есть? Слышат концерт не по заявкам?

 

ЖАСМИНКА

(вся – в соплях и слюнях, яростно)

Он другую на качелях трахал!!! На глазах всего народа!!! Только увидел!!! И сразу – трахать её!!! На качелях!!!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

На каких-таких качелях? А, это Жасминка – про Ленку с колеса обозрения… Да, дивная была девочка… И за что погибла, спрашивается? А ведь останься она жива… Не случись того проклятого Чернобыля… Да, точно бы, поженились… Ленка бы нарожала мне деток… Сейчас бы уже и внучата были… И не было бы нынче никакой Жасминки… Вообще бы не было… Именно потому, что Ленка в свои двадцать четыре загнулась от острой лучевой болезни, шестнадцатилетняя Жасминка сейчас на меня орёт благим матом. Как всё это – странно…

 

ЖАСМИНКА

(яростно)

И эта на кухне ему отсасывала!!!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

И откуда у Жасминки столько сил орать?

 

ЖАСМИНКА

(яростно)

Кукольница паршивая!!! И в Испании он тётку замужнюю поимел!!! И – как?! Классно давала?! По-испански?!! Тоже её во все места имел?! И итальяшка эта поганая!!! И про меня…

(вдруг захлёбывается глубоким, судорожным, утробным рёвом)

Как я тебя… Про нас… Как мы…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ну, хватит визгу… А то у девочки от воплей ещё оторвётся что-нибудь… Это кто там у классиков – лучший прекратитель женских истерик? Забыл, чёрт… Но я тоже – хороший прекратитель истерик…

(вслух)

Хочешь конфеток?

 

ЖАСМИНКА

(вдруг прекращает рёв)

Конфеток?

(громко всхлипывает)

Каких конфеток?

 

СЕРГЕЙ

Вкусненьких…

(улыбается)

Шоколадных. С орешками – внутри…

 

ЖАСМИНКА

(протягивает тонкую ручку)

Дай!

 

СЕРГЕЙ

А у меня ещё зефир есть…

(помолчав)

В шоколаде…

 

ЖАСМИНКА

Дай мне зефиринку!

(моргает мокрыми глазами)

Дай мне конфетку и зефиринку… Пожалуйста…

 

СЕРГЕЙ

Ага. Вот сначала поужинаем… Котлетки с грибочками… И салатик с брокколи и маслинками… А потом и конфетки получишь…

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Я люблю маслинки… Чёрненькие… Без косточек… Ты купил котлетки и маслинки, да?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Сейчас бегом в ванную. Умываешься. Одеваешься. И мы едем ужинать. Тут – рядом… А в горячий цветочный чаёк я тебе капну коньяку… Очень хорошего… Да, родная?

 

ЖАСМИНКА

(медленно подходит к Сергею)

Серёжа…

 

СЕРГЕЙ

Да, я – твой Серёжа, родненькая…

(обнимает девочку)

Я навсегда – твой Серёжа… А ты для меня навсегда – родная Жасминка… Мы – вместе… И, чтобы не случилось, мы будем вместе… Всегда… Мы друг друга никому не отдадим… И не предадим… Ни за что… Ни за какие конфетки… Я тебя люблю, родная… И буду с тобой до конца жизни… А после жизни… Тоже буду с тобой… Буду тебя беречь… От всего злого и дурного… Я хочу, чтобы ты… Чтобы ты была счастлива…

(помолчав)

Только… Послушай меня, родная… Спокойно… Без сердца… Да?

 

ЖАСМИНКА

А что случилось? Что такое случилось?! Ты говори: не бойся… Я ко всему готовая… Ты меня больше не любишь, да? Разлюбил? Скажи! Не молчи же! Разлюбил свою Жасминку?! За то, что я… За то я на тебя… Ой, Серёж… Я же не специально наорала… Я просто так разозлилась… За то, что ты… За то, что они… Все…

 

СЕРГЕЙ

Я тебя безумно люблю, девочка…

(улыбается)

Не кричи только больше… А то у тебя горлышко лопнет… Весь дом, наверно, слышал – как ты сейчас вопила… Не хватало нам, чтобы соседи ещё какую полицию вызвали… А то бы взяли меня… Развратителя малолетних… Тёпленьким…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Да. Вопила… Столько злости было… Убить тебя была готова… И – всех этих… Девок твоих…

 

СЕРГЕЙ

(помолчав)

Родная, тебе через девять лет будет четвертак… А мне – седьмой десяток… Ты будешь в самой прелести… В самой силе… В самой красоте…

 

ЖАСМИНКА

(нахмуривается)

Погоди, Серёж… Зачем ты это гово…

 

СЕРГЕЙ

А через двадцать лет – тридцать пять… Ты будешь ещё более прелестной… Ещё более желанной… Ещё более чувственной… А мне на восьмом десятке… Впрочем, я до твоих тридцати пяти вряд ли доживу… А, как говорится, с глаз долой – из сердца вон… Заведёшь себе парня… Молодого… Чтобы орала ты ором благим… Круглосу…

 

ЖАСМИНКА почти без замаха влепляет СЕРГЕЮ звонкую пощёчину.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я тебе сейчас голову оторву… Если эту чушь будешь нести…  «Не доживу»… «Заведешь себе парня»… Я тебе сейчас так «не доживу», что год в гипсе будешь отдыхать… В больничке… А за «парня» сам по магазинам будешь ходить… И суп сам станешь варить! Понял?! Не доживёт он…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Жасминка… Послу…

 

ЖАСМИНКА

(серьёзно)

Нет, это ты меня послушай! Это ты меня послушай, Серёжа… Послушай и запомни навсегда. На всю нашу с тобой жизнь. У меня не было… У меня не было ни одного мужчины, кроме тебя… Ну, всякие там пляжные поцелуйчики – не в счёт… Я ни одного парня не пускала в себя… Даже голой меня никто из мужиков не видел… А то, что мы нынче с тобой – по-всякому… Так я об этом и думать не думала… Нет, знала, конечно… Но даже представить себе не могла, что встречу такого парня, с которым ничего не будет стыдно делать… Даже – самое стыдное… Даже – то, о чём я и думать боялась… Ты, словно заново меня родил, понимаешь? Я с тобой… Новая стала… Каждая моя клеточка тебя хочет… Я с тобой что угодно готова вытворять… Только – с тобой, родной… Понимаешь? Для меня нет других мужчин… Нет и не будет… Ты – один… Ты – единственный на свете… Ну? Что ты плакаешь? Такой – большой и сильный, а плакаешь?

 

СЕРГЕЙ

Прости…

(утирает запястьем глаза)

Мушка какая-то попала… Бах и прямо – в глаз…

 

ЖАСМИНКА

Погоди…

(встаёт на цыпочки)

Не шевелись. Я знаю – как. Не дёргайся только…

 

ЖАСМИНКА двумя пальчиками раздвигает СЕРГЕЮ веки правого глаза и неожиданно быстро проводит кончиком язычка по глазному яблоку.

 

ЖАСМИНКА

Ну? Ушло? Нет больше мушек?

 

СЕРГЕЙ

Нет…

(чуть шевелится)

Ты так…

 

ЖАСМИНКА

А у тебя глазик – солёненький…

(обнимает Сергея)

От слёзок, наверно… Такой – горячий и солёненький…

 

СЕРГЕЙ

Я тебя люблю, девочка…

(помолчав)

Но я прожил втрое больше твоего… И хочу, чтобы ты была сча…

 

ЖАСМИНКА

Да как ты не поймёшь, глупышка…

(крепко прижимается к Сергею)

Как ты не поймёшь, дурачок? Я могу быть счастлива только с тобой… Только – с тобой, понимаешь? Я засыпаю с тобой… И просыпаюсь… И вижу любимое лицо… Лицо самого дорогого мне человечка… Я тебя даже сню… По-разному сню… Мы иногда ныряем… А иногда ты меня во сне любишь… А я ору… Я же не специально ору… Просто мне орётся…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я как-то ночью не мог уснуть… На юге – ещё… И видел – как ты спишь… Ты за три часа всю постельку перебороздила… То ножками – на стенку… То на меня заберёшься… Обнимешь всеми ручкам-ножками и сопишь… Неужели удобно? И калачиком вдруг свернёшься… Дружка моего зачем-то ручкой прихватишь и спишь… Зачем он тебе во сне-то?

 

ЖАСМИНКА

А мне с ним спокойнее спаткать…

(улыбается)

Сплю и знаю: твой дружочек – со мной… А по утрам… По утрам – вообще… Я тебя так хочу… Ты ведь заметил? Ты ещё спишь… Ещё – сонный… А я… А я просто с ума схожу: так тебя хочу… Хотя бы – разок… Но – глубоко-глубоко… Чтобы ты весь-весь во мне был… По всякому был… Что это такое по утрам делается? А? За ночь мои хотелки накапливаются, что ли? А как кончу несколько раз, сбегаю пописаю, так всё и проходит… И я снова – бодренькая. Могу хоть куда бежать… По утрам – не так, как ночью… Ночью ты меня… Вообще… Чувств лишаешь… Раз очнулась – думала, что померла: так дивно было… Я, словно из себя самой выхожу… От тебя… От любви твоей… А как ору – не слышу. Почему?

 

СЕРГЕЙ

Зато соседи слышат…

(тихо целует девочку в загорелый височек)

Нет, нам надо с тобой жить на острове… Среди пальм… И чтоб никого – вокруг… На тыщи миль…

 

ЖАСМИНКА

Серёж…

(помолчав)

Ты больше не говори такие глупости, да? Я никогда от тебя не уйду… Даже, если гнать будешь… Палками… Ты мне нужен больше жизни… Не знаю – почему, но нужен… Я без тебя просто не могу дышать… И раньше не дышала… Как оказывается… Просто воздух лопала… Механически… Как – все… Но не дышала… А дышать только с тобой научилась… Твоим дыханием дышать… И твоим сердечком биться… У меня ведь нынче нет своего сердечка… Есть – наше… И оно бьётся где-то там… Извне…

(пунцовеет)

Ой… Я тебя опять захотела… Очень-очень… Обними меня, Серёж… Крепенько-крепенько… Чтобы косточки захрустели… Я так люблю, когда ты меня…

 

СЕРГЕЙ

(подхватывает Жасминку на руки, тихо)

Пошли, родная… В постельку… Там у Димыча – не кровать… А – вообще… Аэродром…

 

ИНТ. СПАЛНЬЯ КВАРТИРЫ ДИМЫЧА – УТРО

 

Левая загорелая ступня ЖАСМИНКИ – прямо между ног СЕРГЕЯ, под мошонкой, а смугловатый большой пальчик её правой ступни щекочет его нижнюю губу. Левая рука СЕРГЕЯ – в шелковистых волосах девочки, а ладонь правой руки напрочь закрывает собой левую шоколадную грудку ЖАСМИНКИ. Когда СЕРГЕЙ медленно убирает свою правую ладонь, приплющенный ярко-алый сосочек удивлённо оживает, выпрямляется, а ЖАСМИНКА вдруг открывает заспанные глазки и тихо улыбается.

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Ой… Прости, Серёжик… Ты давно приехал? Я тебя вечером не дождалась… Приняла ванну… И уснула… Иди ко мне… Я тебя так люблю… Безумно…

 

ИНТ. КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ – ДЕНЬ

 

ДИРЕКТРИССА

Скажите…

(вдруг зловеще-вкрадчиво)

Ты что: спишь с девочкой?

 

СЕРГЕЙ

(сразу)

Да. А в свободное от работы время удушаю старушек, насилую покойничков и пью кровь невинных младенцев.

 

ДИРЕКТРИССА

(позеленев)

Так почему же…

(смотрит прямо в глаза Сергея)

Почему тогда весь класс не может сосредоточиться?!  Почему эта ваша уроки срывает?! Почему это у всех наших учителей-мужчин глаза масляными становятся, когда ваша только…

 

СЕРГЕЙ

Роза…

(про себя, тихо)

Чёрт, какое отчество этой высоченной сухопарой визави? Роза… Роза… Люксембург?

 

ДИРЕКТРИССА

(зловещим шёпотом)

Розалия Генриховна… Потрудитесь запом…

 

СЕРГЕЙ

(сухо)

Розалия Генриховна. И я, и родители Жасмин, и прочие её родственники хотим только одного: чтобы девочка закончила школу. Нормально. Без приключений. Получила аттестат…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Вы вообще – кто ребёнку?!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Нет, сейчас точно своими белёсыми зенками просверлит мне мозг…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Мы самостоятельно сделали запрос в общеобразовательную школу №17 города Феодосия по…

(переворачивает листок настольного перекидного календаря)

По Гарнаева, 70… Но с родителями Золотовой Жасмин Владиславовны связаться не смогли. Почему? Быть может, вы мне скажете? По тому телефону, который нам сообщил директор её школы, мне ответил какой-то…

(поднимает бесцветные узкие брови)

Какой-то Василий… Василий Петро… Нет, не Петрович. Или он не представился? Сказал только, что он, якобы, – дядя девочки… И что она, якобы… И что её родители…

 

СЕРГЕЙ

Дядя Вася.

(кивает)

Он – в курсе. Он – моряк. Дальнего плавания. Босфор, Суэц, Куба, Дарданеллы. Старпомом ходил. Он – в курсе, что девочка уехала со мной. Точнее – не со мной, а – с нашей съёмочной группой…

(про себя, тихо)

Ага, совравши ещё раз. Ничего. Это, как раз, – та ложь, которая называется «во спасение». Потому что правда может подчас убить. А в данном случае – покалечить. Жизнь Жасминки. Нашу с ней жизнь. Будущее девочки. Всё самое прелестное и дивное, что только есть между нами и в этом восхитительном юном существе…

(вслух)

Я не знаю – какой, собственно, конфликт произошёл между Жасмин и её семьёй… Но, очевидно, – существенный… Раз девочка решила на себя наложить руки…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Руки?!

(зелёное лицо директрисы стремительно белеет)

Наложить руки?! Это – правда?!

 

СЕРГЕЙ

Мои питерские друзья, в частности, и – работники Эрмитажа, и – дирекции «Ленфильма», и – мэрии Санкт-Петербурга, и –

других департаментов мне посоветовали ваше учебное заведение… Как – одно из лучших в городе. Но, если вы полагаете, что девочке здесь…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Нет, нет, нет!

(вдруг краснеет лицом)

Ни в коем случае! Наш педагогический коллектив…

 

СЕРГЕЙ

Так вот…

(смотрит в белёсые, как у сдохшей плотвы, глаза директрисы)

Если бы девочка хотя бы на день осталась дома, то могло бы случиться непоправимое. Понимаете меня? Не-по-пра-ви-мо-е. Самое страшное, так сказать. И я не мог… Не мог допустить этого. Я сам – отец. У меня – взрослый сын. Недавно родилась и внучка. И бросить девочку в опасности… В отчаянии… Вы ведь прекрасно знаете – что такое переломный возраст. Дети – а Жасмин, по сути, ещё ребёнок – совершают порой самые необдуманные поступки. Поступки, отвечать за которые приходится нам, взрослым…

 

В тягостной тишине слышно угрюмое бульканье перистальтики в животе директрисы.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(медленно)

Нет, так откуда же… Даже я почувствовала… Не говоря уже о наших мужчинах-учителях: по физике, английскому, физкультуре… Даже я сразу почувствовала… Как бы это сказать? Не то, что… Хотя… Словом – то, что девочка уже живёт половой жизнью… Понимаете меня, Сергей Алексан…

 

СЕРГЕЙ

Абсолютно не понимаю. Я лично ничего не чувствую. Девочка – как девочка. Да, не уродица. Да, живая. Очень. Со своими «фенечками». Капризами – иногда. А то, что у ней… Могло быть там… В Крыму… С кем-то что-то… Я никогда не интересовался. Было, так было. Что попишешь? Время нынче – такое. Быстрое. Возможно, у девочки и были какие-то увлечения… Допускаю даже – мимолётные связи. С мальчиками. Но. Повторюсь: я об этом никогда Жасмин не расспрашивал. А она не рассказывала.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(указательный палец директрисы качается на уровне глаз Сергея)

А вот надо было вам на это обратить особое внима…

 

СЕРГЕЙ

Нет. Не надо было. Я девочке – не отец, не мать, не другой близкий родственник, и, полагаю, что вмешиваться в личную жизнь не имею никакого права. Я лишь хотел помочь Жасмин. Чтобы она не наломала дров, как говорится. Чтобы не покалечила свою жизнь. Понимаете? И когда мы с продюсером предложили Петербург, то девочка согласилась. И дядя её не был против. Был даже – за. А здесь… Я часто работаю в Питере… Жасмин живёт в отдельной благоустроенной квартире… Ни в чём не нуждается… Нормально питается. Отлично себя чувствует… Вот выберу на будущей неделе время – покажу девочке Петергоф… Эрмитаж… Мойку, 12…

(про себя, тихо)

Да, если ты говоришь правду, тебе очень часто не верят. И не верят не потому что ты – такой-сякой непроходимый и всем известный лжец, а по той простой причине, что твоя правда не совпадает с правдой тех, кому ты не врёшь. Только и всего. А когда врёшь, неожиданно оказывается, что твоя ложь прекрасненько, тютельку в тютельку, накладывается на ту правду, которую хотели от тебя услышать. И твоё враньё принимается «на ура»…

(вслух)

А что касается…

(быстро закуривает)

Что же касается ваших учителей-мужчин, то я бы посоветовал им больше думать о своих предметах, о своих жёнах, о своих семьях, детях, наконец. Если, конечно, таковые имеются. А не облизывать похотливыми глазами девочек старших классов. Это, как говорится, уже попахивает педофилией. А – не педагогикой…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(вдруг опомнившись)

Курите, курите… Ну, что – вы… Что – вы… Я совсем не это имела ввиду… Я хотела только обратить ваше внимание… А наши педагоги – исключительно порядочные люди. Исключительно. Некоторые даже имеют учёные степени. У всех… Да, почти у всех – семьи… Я хотела только сказать… Мне самой было как-то не очень удобно говорить с вашей… Протеже, да? Вы ведь покровительствуете девочке в нашем городе? Не так ли? Я хотела было попросить нашего школьного врача посмотреть девочку на предмет… Но потом передумала. И сама девочка ведёт себя так… Не знаю даже – как сказать… Ведёт себя так, будто она – не ученица девятого класса, а – взрослая, самостоятельная, зрелая женщина… Понимаете? От неё просто исходит какая-то не детская уверенность в себе… В своей красоте… В своих силах… Даже внешне она выглядит старше своих одноклассниц… Да – не только одноклассниц… Но и – выпускниц школы… Девочка выглядит, как женщина… Поймите меня только правильно, Сергей Александро…

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

Обязательно.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Она выглядит и ведёт себя, как женщина, которая кого-то любит… Понимаете меня? Любит и любима. И отнюдь – не платонически. Девочка ведёт себя, как замужняя женщина… От неё просто исходят флюиды… Даже не знаю – как сказать… Флюиды семейного счастья… И – телесной удовлетворённости… Да, удовлетворённости… Поверьте, я уже двадцать семь лет – в педагогике… И перевидала всякого… Самого ужасного… И – драки на переменах! И в кабинете физики застали как-то совокупляющихся! И петарды взрывали под стулом учительницы химии! И беременели у меня в девятом классе! Но чтобы – такое!

 

СЕРГЕЙ

Насколько мне известно…

(улыбается и ищет глазами: где бы затушить окурок)

Девочка – не замужем и никого, кроме своего айфона, пока не любит…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(быстро вытягивает из-под глиняного горшка с кактусом коричневое блюдце)

Вот, пожалуйста…

 

СЕРГЕЙ

И по отношению к ней…

(аккуратно тушит окурок в коричневом блюдце)

Не замечал. Никаких приставаний. Тем более, связей. С кем бы то ни было. А эти ваши флюиды…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Может быть, я преувеличиваю…

 

Директриса быстро высыпает пепел с окурком в урну и промывает блюдце в маленькой бежевой раковине умывальника, в углу кабинета.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Мне бы очень хотелось ошибаться… Но весь мой педагогический и женский опыт говорит о том, что…

 

СЕРГЕЙ

А мой мужской, отцовский и профессиональный опыт…

(про себя, тихо)

Нет, надо всю эту канитель прекращать, уже голова трещит…

(вслух)

Подсказывает мне, что в данном случает имеет место банальная конфабуляция… Не – более того, Розалия Генриховна.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(оторопев)

Как?

 

СЕРГЕЙ

Конфабуляция.

(поднимает брови)

Непреодолимое, болезненное стремление выдать желаемое за действительное. Очевидно, в вашем личном прошлом, быть может, – на протяжении всей вашей жизни присутствовало и есть нынче нечто отчасти болезненное, что подвигает вас увидеть в привлекательной, южной, энергичной девочке какую-то маленькую развратницу… Этакую – Лолиту, если помните Набокова. Которую некий мрачный развратитель Гумберт растлевает. Нет, уважаемая Розалия Генриховна?

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

Но ведь абсолютно невозможно работать! Абсолютно невозможно! Ни – педагогам, ни – ученикам! Эта ваша девочка просто пробуждает… Возбуждает самые тёмные инстинкты! Неужели вы ничего не понимаете?! В классе среди нормальных девочек находится юная женщина! Которая просто светится женским счастьем! Плотским счастьем! Таким счастьем, что педагоги на уроках теряют дар речи!

 

СЕРГЕЙ

(невозмутимо)

И я полагаю, что проецирование вашего личного, догадываюсь – не совсем удачного в плане самореализации, как женщины,  – опыта на учениц школы может не просто дурно повлиять на Жасмин, но и…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(побагровев)

Да что это вы такое говорите?! Как вам не сты…

 

СЕРГЕЙ

Нет?

(улыбается)

Не так? Я не прав? А почему вы так покраснели? Я же просто спросил… Пустяк, как говорится…

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(утирает голубым платочком потное лицо)

Помилуйте… Я не это имела ввиду… Совсем – не это… Я только хотела сказать… Хотела вас предупредить… Чтобы не произошло неприятностей… Чтобы мы вместе не расхлёбывали эту кашу… А она непременно заварится… Если девочка так будет себя вести… Надеюсь, вам… А нам тем более не нужна нежелательная беременность… Или – разрушенные семьи наших педагогов… Или – комиссий из министерства образования… Или – интереса к нашему учебному заведению со стороны полиции…

(понижает голос)

Это же – уголовщина… Понимаете: у-го-лов-щи-на… Девочка – несовершеннолетняя… И половые сношения ей категорически противопоказаны… Законом!

(тыркает в белый навесной полоток длинным белым указательным пальцем)

Категорически!

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Сейчас расхохочусь… Сколько будет: умножить триста двадцать шесть на пятьсот восемьдесят один? Кажется – сто восемьдесят девять тысяч… Триста… Нет, четыреста шесть…

 

НАТ. НАБЕРЕЖНАЯ НЕВЫ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Слышала бы Жасминка этот милый разговор… Про то, что ей разрешено и что противопоказано… Нет, она бы хохотать не стала… Ни в коем случае… Просто в своём запальчивом задоре выпалила бы этой бедной женщине всю правду о нас… С самого первого вечера… Когда она меня оседлала и просто изнасиловала… На том пляжике… Не говоря уже о прочих наших куролесях… И меня минут через десять уже заковали бы в кандалы доблестные питерские полисмены. Впрочем, нет. Жасминка этого никогда бы не сделала. Потому что в головушке у этой дивной маленькой женщины – не опилки. При всей её горячности и непосредственности. И я ей, вправду, нужен. Здесь. С ней. А – не за решёткой. И она знает… Нет, даже не знает, а чувствует всем сердцем, всем своим маленьким существом – как она нужна мне, полувековому мужику. Не для услады моих чресел. Не для моей похоти: воспылал, видите ли, взрослый сластолюбец неземной страстью к девочке-школьнице. Жасминка уже осознала главное: она мне нужна, как воздух. Как часть меня. Без которой я просто исчезну. Перестану существовать. Осознала и поэтому никогда никому не позволит, чтобы я исчез. Из нашей с ней жизни и, как следствие, – с лица земли. На тот Свет, как говорится. Да, эта девочка почти сразу стала юной женщиной. Женщиной, которая уже умеет любить и дорожить этой любовью. Вовсе не потому что я – такой замечательный и неповторимый, а в силу того, что, как оказалось, мы просто не можем друг без друга жить. Не можем. Вот такие пирожки с капустой…

(закуривает)

Интересно, а нашёл Димыч Бога в своём коллайдере? Вот будет весело, если вся эта многомиллионная затея с подземной трубой – только лишь отмывка чьих-то «бабок». Фикция, так сказать. А никаких частиц Бога и в помине никто искать не собирался. И весь этот трёп, что вот-вот смастерят они в коллайдере маленькую голодную чёрную дыру, которая жадно слопает всех и всё вокруг, – только прикрытие других опытов… Не знаю – каких. Военных, быть может. По созданию какой-нибудь новой оружейной хреновины, которая может стереть в одно мгновение вражеские армии, страны, континенты…

Категорически!

(смеётся, про себя, тихо)

Оп-паньки! Из кабинета этой сухопарой стареющей дылды, что именуют себя директором школы, – на брега Невы, «…где, может быть, родились вы Или блистали, мой читатель; Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня…», а я даже глазом не успел моргнуть. Диво дивное. Уж точно.

 

Свинцовую воду реки то и дело пронизывают пенистые белые «барашки»; гранит, на который СЕРГЕЙ опирается обеими ладонями, – черен и мрачен; колкой пощёчиной в лицо СЕРГЕЯ внезапно хлещет осенний ветер, а из воды вдруг выныривает счастливая, вся в пене, девичья головушка. «Какая усненькая у тебя водичка! – восторженно кричит Надежда. – Усненькая-усненькая! Апельсинковая!»

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

О, Господи… Меня эти видения когда-нибудь сведут с ума… Да, какая-то тварь проломила этой бедной Надюшке голову и с размаху швырнула безжизненное тело в Неву. За что? За то, что я совершил глупость. Нет, не глупость – идиотизм. Захотел, кретин, помочь человеку. Вырваться из этой липкой проститучьей паутины. Начать жить нормальной жизнью. А ту, свою прежнюю жизнь, забыть. Как – дурной сон. Помог. Отправил девочку в могилку. В её двадцать один год. Идиот. Так. Жасминка, значит, своими флюидами скоро парализует работу всей школы. Ученики старших классов и педагоги страдают. Лопаются у них, видите ли, ширинки, когда видят Жасминку. Ширинки-Жасминки: отличная рифма, кстати. И учительницы, наверно, – тоже… Меняют ориентацию. Сексуальную, в смысле. Как только моя прелестница появляется на уроках…

К врачихе школьной удумала эта мадам Жасминку тащить! Чтобы выяснить – девочка или не девочка, видать. А если – не девочка, то – что? Вызывать полицию? В наручники и – на допрос? А после – в «Кресты»? И что делать? Забирать Жасминку из этой школы? Искать другую, пятую, десятую? И знать, что через месяц весь Питер будет в курсе: какой-то здоровый бородатый дядька мечется по городу со своей девчонкой? Которая ему… И – не дочка, и – не внучка, и – не жучка, и – не племяшка, и – не… А – кто, собственно?! Да, в один прекрасный вечерок вся эта пытливо-любопытно-учительско-правоохранительная братия явится на порог квартирки на Васильевском, Жасминка – в одной коротенькой бордовой маечке, босиком и без трусиков – доверчиво отопрёт дверь, а я в это время буду стоять под душем… Мило. Очень мило. И сразу у всей этой братии отпадут все вопросы. Мгновенно.

Нет. Никуда бегать не надо. С директрисой поговорили. Свою визитку я ей оставил. А где мы в Питере живём… Не их ума дело. Пусть девочка доучивается. Годик остался. Получит аттестат. А там, глядишь, уже – и восемнадцать. Надо только дожить. А как дожить, если Жасминка меня хочет каждую минуту, а я её – каждую секунду?! Как?! Или всё-таки махнуть в Москву? Да, забрать документы, махнуть в Москву, договориться с какой-нибудь не въедливой школой… Или нет. То есть, да: в школу надо записаться, с пяток раз Жасминка там появится, а потом… А потом заболеет. Да, тяжело заболеет. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно! Для школы заболеет. Договорюсь об экстерне. И укатим. Скажем – в Италию. На годик. Приедем за месяца три-четыре до выпускных. Нагоню на Жасминку репетиторов толковых. Из той же школы – парочку. Директора навещу пару-тройку раз. Заинтересую. Жасминка – умненькая. Годик этот за пару месяцев наверстает. И сдаст. Как – миленькая. Никуда не денется…

 

ИНТ. КОРИДОР КВАРТИРЫ ДИМЫЧА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ открывает вторую входную дверь и тут же попадает в крепкие объятья ДЯДИ ВАСИ.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(обнимая Сергея)

Здорово, парень! Пиво будешь?!

 

СЕРГЕЙ открывает дверь гостиной и видит всю семью ЖАСМИНКИ: красного, как сваренный рак, батю; прыщавого ПАШУ; мать собственной персоной – дородную кубанку. ДЯДЯ ВАСЯ, улыбаясь, достаёт из чемоданчика бутылочное холодное «Жигулёвское» пиво и жирную воблу.

 

СЕРГЕЙ

(вдруг, про себя, тихо)

А откуда он в Питере «Жигулёвское» достал-то? Ума не приложу… «Невского» – залейся… «Балтики» всякой – тоже… Но «Жигулёвского» не видел… Вообще.

 

ПАША плюхается на диван. Как есть – в ботинках. Чуть качается и начинает сдирать с себя вельветовую куртку.

 

ДЯДЯ ВАСЯ

Та-а-а-ак…

(откупоривает пару пива)

Значит, здесь живёте. В хоромах…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Жасминке завтра утром – в школу…

 

ОТЕЦ ЖАСМИНКИ

Ей не школу, а дрына хорошего надо! Живёт с мужиком! Блядствует с ним! А ты, мать, что молчишь?!

 

МАТЬ ЖАСМИНКИ

(возмущённо)

А что – я?! У меня помидоры не прополоты! Кто будет полоть?! Ты?! Сгниёт ведь всё, пока здесь прохлаждаемся! Жива дочь! Здорова! Что ещё надо?!

 

ОТЕЦ ЖАСМИНКИ

Тьфу! А то, что дочь непонятно с кем кувыркается – тебе до помидор?! Что – в содержанках у кобеля этого! Это тебе – как?!

 

МАТЬ ЖАСМИНКИ

(возмущённо)

А то, что ты у меня в содержанках был, пока я тебя на рынок не пристроила – это как?! Сидел, сопли жевал: я – инженер, работы нет, нет работы… Нашлась работа! По более любого инженера нынче заколачиваешь!

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(вдруг, резко)

Ша! Оба заткнитесь! Любовь – у них! Неземная! Не доходит?! Какая вам, олухам базарным, даже не снилась!

(выдувает из горла две бутылки пива и с грохотом ставит пустую тару на стол)

Припёрлись, убедились, что дочь – в здоровье и достатке и обратно катитесь! Помидоры свои поганые торговать! А не то я вас обоих гальюн драить пущу! Доча… Где – ты?! Гроши у вас есть?

 

ЖАСМИНКА

(неожиданно возникая из-за спины Сергея)

Есть…

(всхлипывает)

Серёжка хорошо зарабатывает… День и ночь снимает что-то… А когда на права сдам, сказал, что машину ку…

 

СЕРГЕЙ

Дядя Вася… Вы не думайте: как только Жасминке стукнет восемнадцать – сразу в ЗАГС. Чтобы всё было чин-чином. И вас, конечно, на свадьбу позовём. В Петергофе отметим. Там – красоти-и-и-и-иша… Я догово…

 

МАТЬ ЖАСМИНКИ

(всплеснув руками)

Ну, нет, не по-людски – это! Мужик старый с девчонкой ма…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

(гневно)

Любить – не по-людски?! Это ты мне лепишь, кто, кроме своих грядок, никого не любила?! Да я вас обоих удавлю собственными руками, если поперёк счастья дочери станете! Пусть мне тогда камень – на шею и в воду!

 

СЕРГЕЙ

Дядя Вася… Пиво…

 

ДЯДЯ ВАСЯ

А, да, пиво…

(ловко откупоривает пару бутылок и чокается одной из них с Сергеем)

Ну, давай! Чтоб семь футов – под килем! И чтоб стояк всегда был, как у мачты!

 

ЖАСМИНКА густо краснеет.

 

НАТ. ДВОР ШКОЛЫ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Жасминка… Не куролесь в школе, да? Закончи нормально… Ты ж – совсем большая стала…

(улыбается)

Паспорт вот… Тебе выдали… Не вгоняй там учителей да училок в краску…

 

ЖАСМИНКА

(вдруг)

Ты что? Говорил с нашей дылдой? Да?! И что она тебе наплела?! Что я с этими девочками нашими не вожусь?! Что мне с ними водиться?! Они ещё к мальчикам бояться подкатить! Совсем – малые! Соплячки! О шмотках да о фенечках своих трындят!

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА, проходя мимо, останавливается.

 

ЖАСМИНКА

(внезапно)

Да, я сплю с этим дядей! Ясно?! Сплю! По-разному! И кончаю всяко! Ясно?!

 

ЖАСМИНКА целует СЕРГЕЯ в щеку и заскакивает в двери школы.

 

РОЗАЛИЯ ГЕНРИХОВНА

(помолчав)

Ну, теперь я могу быть спокойна… Мало ли что девочке придёт в голову… Юный возраст… Ветер – в голове… Фантазии… А вы – очень порядочный мужчина… Очень…

 

ИНТ. КВАРТИРА ДИМЫЧА – ВЕЧЕР

 

ЖАСМИНКА

(сидя на диване по-турецки)

О…

(листает паспорт)

Паспорт… Мой… Ни фига себе… Гражданка… Золотова Жасмин Владисла…

(смеётся)

Какая я… Какая смешная получилась… Испуганная – какая-то… Я ж фоткаться люблю… А тут… Как будто… Не знаю… Нашкодила… Накосячила что… И сейчас меня этим напрягать будут… Серёж?

 

СЕРГЕЙ

(зависает пальцами над клавиатурой ноутбука)

М-м?

 

ЖАСМИНКА

А где – тут…

(помолчав)

Серёж… А где тут штампик ставится? На какой страничке? Тут все – пустые…

 

СЕРГЕЙ

Какой…

(быстро клацает клавиатурой и замирает)

Куда – штампик?

 

ЖАСМИНКА

Ну…

(сопит)

О моей женитьбе… На тебе… А что ты смеё…

 

СЕРГЕЙ

Прости, чудо моё…

(быстро утирает слёзы)

Женятся, вообще-то, мужики… А женщины… Девушки обычно замуж выходят… Если, конечно, только – не розовенькие…

 

ЖАСМИНКА

Ну, какая – разница?!

(ёрзает на большом чёрном кожаном диване)

Какая разница: кто там женится, кто замуж выходит?! Я хочу…

(помолчав)

Я хочу стать твоей женой, Серёж… Слышишь? Настоящей! Чтоб я была тебе настоящей женой! А ты – моим мужем! Настоящим мужем! И чтобы никто к нам не лез! Ни – мои! Ни – училки всякие! Чтобы ты под топором не ходил! Чтобы я могла тебе ребёночков нарожать! Много ребёночков! Сколько мы захотим! Я так люблю деток!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Ты сама ещё – дет…

 

В ту же секунду в голову СЕРГЕЯ влетает небольшая синяя подушка.

 

ЖАСМИНКА

Не смей! Я тебе – не детка! И – не девочка какая! Я тебе – женщина! Я тебе – жена! Настоящая! Да – маленькая ещё… Но – жена! А ты для меня – муж! Единственный мужчина! Первый! И – последний! На всю жизнь! До конца жизни! Что ты молчишь?! Нет?! Завтра опять меня начнёшь… Выпроваживать… К мамке с папкой… Я тебе начну выпроваживать… Так начну, что ты у меня…

 

СЕРГЕЙ

А в Италии сейчас…

(потягивается до хруста в суставах)

Благода-а-ать… Теплынь… Тринадцать-пятнадцать градусов… Ноябрь, чёрт… На Сицилии так – вообще… До – семнадцати… Может, и поныряем ещё… Водичка там – чистая-чистая… Кристальная – просто… До метров двадцати дно – как на ладошке… Нет, ну – в гидрокостюме, конечно… А то ты там… Попочку свою поморозишь дивную… Жаль только, что – ноябрь… Не смогу тебе показать виноградники Пьемонта… У подножья Альп… Там выращивается виноград сорта Неббиоло… С  итальянского – «туман»… Ягодки покрыты белёсым, бархатистым налётом… И собирают его в сентябре, когда подножье Альп –

в тумане… Знаешь, когда утром… Рано-рано встаёшь… Когда лозы с налившимися гроздьями ещё – в утреннем парном молочном тумане… Идёшь в этой белой пелене… Пьёшь каждую капельку этого волшебного терпкого виноградным духом тумана… А ног своих не видишь… Только надо обязательно босиком идти… Сонная влажная жирная земля чавкает под твоими ступнями… Мне очень хочется, чтобы ты своими миленькими маленькими ножками почуяла эту утреннюю сонную землю: своими розовыми пяточками, каждым своим пальчиком на задних лапках…

 

ЖАСМИНКА

Серёж…

(шёпотом)

Иди сюда… Иди ко мне… Хватит уже… По «клаве» клацать…

 

СЕРГЕЙ

Ты же нигде ещё не была?

(быстро смотрит на девочку)

Никуда тебя твои не возили, не летали? За рубеж – в смысле…

 

ЖАСМИНКА

Нет…

(шуршит паспортом)

В Сочи – только… На кораблике… А так – никуда… У моих же… Всё – торговля да торговля… То – помидоры… То – синенькие… То… Ещё чёрт знает что… Дом потом надстраивали… Дизель городили зачем-то…

 

СЕРГЕЙ

Через несколько дней мы будем…

(присаживается на диван и обнимает девочку)

В Риме… Я познакомлю тебя с моими друзьями: Марком с женой… Во Флоренции живут Федерико и София… София, кстати, – русская… Из Казани… В Неаполе тоже – хорошие знакомые… На самом берегу Неаполитанского залива… А на Сицилии…

 

ЖАСМИНКА

Серёж…

(крепко прижимается к Сергею)

Мне всё это не снится? Скажи: не снится? Это же… Не знаю… Только в сказках бывает… Или – в кинульках каких…

 

СЕРГЕЙ

(в маленькое розовое ушко, шёпотом)

Что бывает, родненькая?

 

ЖАСМИНКА

Вот так бывает…

(помолчав)

Как у нас с тобой случилось… Мы же… Я ещё в августе… Ещё в августе даже и не думала, что ты есть… Не знала, что ты есть… Даже не представляла… Что в сентябре встречу тебя… На пляжике том… Вечером… А если бы я… А вдруг я бы туда не пошла? Представляешь? Представляешь, Серёж, – что было бы тогда?! Мы бы не встретились! Не узнали бы друг о друге! Никогда! А сейчас… Нет, не сейчас даже… Почти сразу… Я всем сердечком почуяла, что ты – мой! Меня, как молнией, ударило! Я даже представить себе не могла, что вот так… Сразу… Что тебя сразу полюблю! Вмиг! Без памяти! И захочу тебя! Сразу! Очень-очень-очень! Что именно тебя ждала! Нет, не ждала… Просто… Я чуть сознание не потеряла, когда мы с тобой…

 

СЕРГЕЙ

Потеряла…

(улыбается)

Ещё как потеряла… Я даже испугался…

 

ЖАСМИНКА

Да…

(помолчав)

Наверно, потеряла… Я не помню… Я с тобой словно… Словно улетела… Так волшебно было… Так дивно было, что я… Я тогда даже не понимала – что со мной происходит… Это потом уже поняла… Столько девчонок моих… Ну, всяких-разных… Что с парнями были… И замужние – даже… Так пока у них там всё наладится… В смысле секса, понимаешь? Жаловались даже… Парень, вроде, нравится… И – молодой… И – сильный, типа… И всё у него там – класс… А кончить с ним они никак не могут… То – быстро всё… То – не так как-то… То – не хватает чего-то… Они одного хотят, а парень их – другого…  А те, которые – замужем… Это они сами мне рассказывали… Думали: вот – замужем… И всё будет… И они с мужем такого натворят, что… Такого напридумывают… По-всякому и разному… А ничего не творилось… Ну, спали с мужем… И он ничего такого не придумывал… И у них охоту придумывать отбивал… Раз-два – кончит… И – спать… И – всё… Как – дурак… А чтобы кто-то с первого раза в такие небеса улетела, как я… Такого вообще у них не было… Вообще, Серёж, понимаешь? А уже – замужем… Муж есть… И с кем-то другим закрутить… То есть, да… Вон, Дашка Воронцова с санатория… Через месяца три после свадьбы уже… Кого-то другого себе нашла… Нет, с мужем не разводилась, конечно… Просто к тому, другому, бегала… К спортсмену какому-то… Как так можно? Наверно – можно… Раз бегала… А потом, наверно, и с мужем спала… А, может, и кто ещё у неё был… И она ж – не какая-то там… Гулящая… Просто парень её… Не тот, видать, оказался… Не её… Понимаешь?

(помолчав)

А я… А мы с тобой… Вмиг… Я вмиг от тебя с ума сошла… Никого не было и вдруг – вмиг! Сразу. Как – гром среди ясного неба! Первый мужчина и сразу меня… Сразу меня в такие райские кущи закинул… Что я чуть… Что я едва…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Наверно, самое большое в жизни наказание – это счастье… Не болезни, не голод, не лишения, а именно – счастье… Потому что счастье почти невозможно пережить… От него невозможно вылечиться… Его нельзя утолить… И, конечно, его не купишь… А уж избавиться от счастья… Как ты можешь избавиться от себя – в другом человеке? В человеке, который тебе – дороже твоей жизни… Как ты можешь выкорчевать этого другого человека из себя? Когда этот человек уже стал твоей плотью, твоей кровью, тобой всем…

(вслух)

Родненькая… Ты…

 

ЖАСМИНКА

Нет, ты не понимаешь…

(лучась глазками)

Я не знаю – как тебе объяснить… Это ты можешь так сказать, что сразу всё понятненько…  А я не умею так… Понимаешь… Сейчас я найду слова… Я ж ещё летом была девочкой… Совсем-совсем девочкой… Глупенькой… Нет, не в смысле того, что никогда ни с кем не спала… Да, не спала… Никому не давала… Потому что никого не любила… Ну, парни иногда нравились… Наши… Крымские… Целовались там… Несколько раз… Пару парней… Даже хотели… Чтобы мы… Чтобы я им… А я не хотела. Понимаешь? Не хотела их… Хотя знала их уже… Не месяцы – даже… Одного – год почти… А всё равно не хотела… А тебя вообще не знала… Ничегошеньки о тебе не знала… Ничегошеньки… А мгновенно… Нет, даже не захотела тебя… Ты мне почти сразу родной стал… Близкий-близкий… Всё в тебе родное стало… Понимаешь? Понимаешь, Серёж? У меня даже в голове не подумалось: давать тебе или не давать… Потому что даже слова такого тогда во мне не было… Я тогда себя сама тебе отдала… Всю… Целиком… Так внутри заполыхало… Так дыхание перехватило… Так сердечко перевернулось, что – о-ё-ёй… Я себя тебе… Нет, тогда не понимала, конечно… Это я только нынче понимаю… Что тогда я тебе не дала… Я в тот вечер себя тебе отдала… Навсегда, Серёж… Навсегда… Для меня просто все парни перестали существовать… Один только остался… Мужчина… Один мужчина – на Земле… Ты… Серёж?

(забирается на колени Сергея)

Серёж, ты представляешь – что ты со мной делаешь, нет?! У меня от тебя… У меня от тебя каждый раз – всё сильнее и сильнее… И – по-разному всякий раз… Я как-то попробовала считать – сколько раз я кончаю… А потом просто забыла считать… Не до того стало… А если всё так и дальше будет… Не знаю… Я умру, наверно… Как-нибудь… От наслаждения… От этого ведь тоже можно умереть? Сердечко просто может не выдержать, да? Бах – и лопнет… Однажды… А тебя ведь… Тебя ведь не остановить… Ты, как заведёшься… Прямо искры от тебя летят… Я уже вообще не понимаю – где нахожусь, а ты… Меня и дальше… Рассудка лишаешь… Вот умру когда-нибудь… В постельке… Будешь знать… Нельзя же так… Нет, наверно, только так и нужно… Я, соплячка – ещё вчера, сейчас с тобой такой женщиной чувствую, что… Не знаю… Иногда кажется, что нет на Земле больше женщин… Только одна осталась… Я… А со мной – единственный на Земле мужчина… Ты… Я даже не думала…

(помолчав)

Я никогда не думала – что такое может быть… Правда, никогда не думала… Ты во мне такую женщину родил, что… Что мне самой страшно… И я никогда не думала, что кому-то когда-то такие слова скажу… Как – тебе сейчас… Я раньше вообще таких слов не знала… Даже и не думала, что такие слова во мне есть… Почему ты молчишь? Неужели тебе никто из… Ну, не знаю… Жёны твои бывшие… Их же две было, да? Никто из них такого тебе не говорил?

 

СЕРГЕЙ

Нет…

(пожимает плечами)

Не говорил…

 

ЖАСМИНКА

Ну, и дуры были, что не говорили!

(вдруг замирает)

Ой, прости, Серёж… Я не то хотела сказать… То есть, я хотела сказать, что… Нет, забыла уже – что хотела сказать… Я на жён твоих не злюсь, не подумай… Ну, были, так были… Ты же не Марсе находился… Я даже не знаю – какой ты был тогда… Если сейчас такой – бешеный… И – здоровый… А тогда, наверно… Лет в двадцать пять… Или – в тридцать… Вообще мог… Ой, прости… Я что-то не то говорю, да? Я ведь пока ещё не совсем понимаю – что такое мужчина… Ты для меня – единственный мужчина… А других я и не знаю… Не знала… И знать не хочу… Я только чувствую… Ты только не дуйся на меня, да? Да, Серёж? Хорошо? Я только чувствую, что ты сейчас – ещё сильнее и здоровее, чем тогда… Когда меня даже ни в каких проектах не было… Твой сынишка меня старше… Аж на девять… На девять дет, да? Обалдеть просто… Твой сынок – старше на девять лет жены своего папочки! Ему сейчас же…

 

СЕРГЕЙ

Двадцать пять…

(улыбается)

А я в двадцать три первый раз женился…

 

ЖАСМИНКА

А я…

(морщит лобик)

А я только рожусь… Спустя одиннадцать лет… Ты женился… А мои папка с мамкой даже знакомы ещё не были… Меня тогда вообще не существовало… Прикольно, да?! Ты там женился… Деток заводил… Жил вовсю… Дышал… Работал… А Жасминки на Земле вообще не было… Я могла вообще не родиться… Если бы мамка аборт сделала… Она хотела… Мне дядя Вася как-то по секрету сказал… Выпил хорошенько и сказал… Весёленько, да? Ой…

(замирает)

Я… Я протекла, кажется… Точно протекла… Ты не почувствовал? Что – мокренько стало…

 

СЕРГЕЙ

Почувствовал…

(улыбается)

Бегом в душик. Поменяй тампончик и трусики…

 

ЖАСМИНКА

Я даже уже перестала понимать…

(пунцовеет)

Уже не понимаю – от чего я протекаю… От того, что лажа – ещё… Или – от того, что тебя всегда хочу… Это же – не нормально: всегда хотеть? Или – нормально? Я, когда тебя вижу… Даже, когда только твой голос слышу, сразу тебя хотеть начинаю… Очень-очень-очень… А сейчас… И животик даже не болит… Совсем не болит… Раньше так болел… Каждый месяц… Что на стенку лезла… Никакие но-шпы не спасали… А сейчас вообще не болит… Только тампончики надо менять… Чаще стало надо менять… Так должно быть? Это ты со мной что-то такое сделал… Что у меня животик болеть перестал… И сильная я тоже… И сильной становлюсь такой, потому что ты мне свою силу передаёшь… Со всем, что делаешь, и передаёшь…

 

СЕРГЕЙ

Беги в душик…

(привстаёт)

Видишь: пять минут на мне посидела и обе штанины – мокрые… В тебя надо сразу по три тампоничка вставлять…

 

ЖАСМИНКА

(хохотнув)

Ага! Три тампоничка, пять прокладок и подгузник! И всё равно протеку… Это… Мои чувства к тебе во мне… Не помещаются во мне… Ты же знаешь – как я кончаю… Такие ниагарки ты во мне закипаешь, что… Даже и не думала никогда, что во мне целое море может быть… По сто раз простынки меняем… А стоит мне о тебе только подумать… На улице… В магазине каком… В метро… Так сразу… Ба-бах… И – водопадик закипает… Аж самой страшно становится… Такая я распутная стала? Что хочу тебя всегда и везде… Ты меня такой распутной сделал? Нет, не распутной… Ты меня любимой сделал… Ты мне дал такое счастье, что я… Наверно, скоро не выдержу… Просто умру от счастья… Лопну… Как – воздушный шарик…

 

Стукает дверь ванной.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… Самое большое в жизни наказание – это счастье… Не болезни, не голод, не лишения, а именно – счастье… Потому что счастье почти невозможно пережить… От него невозможно вылечиться… Его нельзя утолить… И, конечно, его не купишь… А уж избавиться от счастья… Как ты можешь избавиться от себя – в другом человеке? В человеке, который тебе – дороже твоей жизни… Как ты можешь выкорчевать этого другого человека из себя? Когда этот человек уже стал твоей плотью, твоей кровью, тобой всем… Отвечаю: никак.

 

ТИТРЫ

Конец шестой серии

Алые аллеи (5-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

5-я серия

 

ИНТ. КОМНАТА ОБЩЕЖИТИЯ – ВЕЧЕР

 

Белая рука СЕРГЕЯ – на густо-шоколадной блестящей мельчайшим бисером пота спине, меж острых топориков лопаток; чуть менее тёмная, молочно-кофейная большая девичья ладонь тихо нежит свежую, с бирюзовыми ручейками маленьких жилок, розовую  дрожащую грудку; а в громадное, бугристое тренированными мышцами бедро СЕРГЕЯ впиваются коготки длинных, тонких, светло-алых пальчиков…

 

ИНТ. КОРИДОР ТЕАТРАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

Возле СЕРГЕЯ, одиноко курящего на боковой лестничной площадке третьего этажа института, возникает нечто высокое, коричнево-чёрное, оглушительно белозубое, с полными, чуть приплющенными ярко-розовыми губами.

 

НЕГРИТЯНКА

Тавай… Я… Быть… Ты… Вы… Лу… Плять…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Что-что-что?

 

Девушка морщит высокий, окаймлённый тонкими смолистыми жгутами длинных косичек, лоб.

 

НЕГРИТЯНКА

Вы… Леп… Луб… Я… Звать… Пераа… Я – куль… Тыр… Там…

 

Дивное существо несколько раз тыкает в бетонный пол лестничного пролёта длинным указательным пальцем с белёсыми следами на шоколадных костяшках.

 

ПЕРАА

Там… Один… Этажи… Куль… Тар… Я – Пераа… Мухенджи… Ты… Как? Там…

 

СЕРГЕЙ

Там-там? На первом этаже?

 

ПЕРАА

(ослепительно улыбается)

Ye-e-e-e-e-es! Там-там! Do you speak English? What’s your name? (1)

 

СЕРГЕЙ

(тоже улыбается)

No, I don’t speak English… (2) Погоди… Ты – со скульптурного? Да? С первого этажа?

 

ПЕРАА

(кивая)

Этажа! Do you…

 

СЕРГЕЙ

Сергей…

(невольно смотрит на высокую, острую грудь девушки под белой хлопчатобумажной майкой с красным изображением профиля Ленина и надписью «СССР»)

Ты – скульпторша, что ли? Пераа… Красивое имя… А что оно означает на вашем, африканском?

 

ПЕРАА

(улыбаясь)

Гей? Do you… Сир… Гей? Я –  Пераа Мухенджи… Намибиа… Я любить русский… Я – химба…

 

ИНТ. КОРИДОР ТЕАТРАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

НАСТЯ – маленькая, заплаканная, гневная, хлюпающая носиком – со всего размаху врезается в СЕРГЕЯ около двери деканата театрального факультета.

 

НАСТЯ

(сквозь слёзы)

Ослеп, что ли?!

 

Дверь деканата приоткрывается.

 

ДЕКАН

(мягко улыбаясь)

Что вопим, Гордеева?

 

НАСТЯ

(гневно)

Ничего!

(громко всхлипывает)

Вот пусть они сами выгородку и мастерят! И глазки марионеткам пришивают! И пусть их обзывают по-всякому! Дай сигаретку!

 

Большие, зеленовато-серые с мельчайшими золотистыми крапинками глаза маленькой гневной плаксы сияют лучистым электрическим светом.

 

ДЕКАН

(медленно закрывая дверь кабинета)

Ишь, пичужка…

 

СЕРГЕЙ вытягивает из кармана синей джинсовой рубашки пачку молдавского «Marlboro».

 

НАСТЯ

(в первый раз смотрит на Сергея)

Ого-го! Что мы такое ку-у-урим… Богатенький? И – рубашечка клёвая… Фирма, да? Где такую отхватил? Я тоже такую хочу! Рубликов триста отдал, да? Фарце местной вашей…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Ага. Триста. Тыщ. Ты не ушиблась? Так летела… Могла ведь…

(кивает на огромную толстенную белую мраморную колонну)

Могла ведь со всего разбегу и к ней приложиться… Носик бы расквасила… Шишку бы набила… А? Пичужка?

 

НАСТЯ

(в наглую закуривает прямо у двери деканата)

Я – Настюха… С кукольного… А ты – с какого? На художника не похож…

 

СЕРГЕЙ

С режиссёрского…

(оглядывается)

Ты бы не курила здесь, Насть… Декан учует сейчас – такой втык нам нарисует, что мало не покаже…

 

НАСТЯ

А вот где хочу, там и курю!

(вновь хлюпает маленьким курносым носиком)

А они пусть… А они…

 

СЕРГЕЙ

Пошли…

(берёт Настю под острый локоток)

К окошку… Возьми платок…

 

НАСТЯ гулко, на всё здание института, высмаркивается. СЕРГЕЙ и НАСТЯ спускаются по лестничному пролёту. СЕРГЕЙ  открывает высоченное, чуть желтоватое от табачного дыма белое окно, и площадка института тут же наполняется выхлопными газами автомобилей, гулом запруженного людьми проспекта, яркой охро-зелёно-бордовой свежестью октябрьских клёнов, слоистой пепельной облачностью.

 

НАСТЯ

(первый раз улыбнувшись)

А тебя как зовут?

 

СЕРГЕЙ

Серёжа. Не простынешь?

 

ИНТ. КОРИДОР У СТОЛОВОЙ ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

ПЕРАА, в синем, выпачканном засохшей белой глиной и какой-то сажей рабочем комбинезоне, останавливает СЕРГЕЯ у двери институтской столовки и тянет за руку.

 

ИНТ. СКУЛЬПТУРНАЯ МАСТЕРСКАЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, чуть поёживаясь, смотрит на громадную, почти до потолка четырёхметровой высоты, статую голого старика. Изваяние другое, бело-гипсовое, являет собой ягуара-альбиноса – у ног такой же белой негритянки. И – очень много разных голов: детских, собачьих, женских, вороньих, мужских… Одна большая, уныло стоящая на жёлтой деревянной подставке, мужская голова подозрительно похожа на голову СЕРГЕЯ.

 

ПЕРАА

(полыхнув ослепительной улыбкой)

I love you… I love you, my Jaguar… (3)

 

ИНТ. КОМНАТА ОБЩЕЖИТИЯ ТЕАТРАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

ПЕРАА чуть наклоняется, затаивает дыхание и жарко прикасается полными тёмно-розовыми губами к правому уху СЕРГЕЯ. Быстро сбрасывает рабочий комбинезон и нижнее бельё. ПЕРАА, абсолютно шоколадно-чёрную, СЕРГЕЙ опрокидывает на кровать, видит бледно-розовые длинные, широкие подошвы ступней, обе ладони и взъерошенной головой ныряет меж крупных, мускулистых, отполированных этой шоколадной смолью бёдер девушки.

 

ИНТ. КОРИДОР ТЕАТРАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

НАСТЯ

(за спиной Сергея, тихо)

Хочешь чаю?

(Сергей оборачивается)

У меня – цейлонский.

(тихо)

Настоящий. Хочешь?

 

СЕРГЕЙ

(«удивляется»)

Цейлонский?

 

НАСТЯ

(шёпотом)

Ага. Моя Нинка сегодня – в ночь. Дежурить… В хирургии своей… Поехали? Я сигареты ментоловые достала… Слышишь?

 

НАТ. КОЛЬЦЕВАЯ ДОРОГА – ДЕНЬ

 

Такси лихо проносится мимо золотисто-багряно-зелёного леса к унылым панельным девятиэтажкам.

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ крутит головой.

 

НАСТЯ

(тихо)

Я у своей троюродной пока живу… Не бойся… Она – не замужняя… Никого там нет… На дежурстве – Нинка… До утра будет – в больнице своей…

 

ИНТ. ВАННАЯ КВАРТИРЫ НАСТИ – ВЕЧЕР

 

Беленькая НАСТЯ пунцовеет в объятьях СЕРГЕЯ – вся, от маленьких ушек до хрупких щиколоток.

 

НАСТЯ

(тихо)

Чай…

 

НАСТЯ под упругими струями тёплого душа покрывается миллионами горячих мурашек.

 

НАСТЯ

(тихо)

Ментоловые…

 

ИНТ. КОМНАТА КВАРТИРЫ НАСТИ – НОЧЬ

 

За окнами восьмого этажа однокомнатной унылой «панельки» глухо шумит осенний лес. НАСТЯ дрожит от наслаждения и коротко кричит. И тут же испуганно открывает безумные, с внезапной поволокой, тёмно-зелёные глаза.

 

ИНТ. КУХНЯ КВАРТИРЫ НАСТИ – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ

(босиком стоит на холодной плитке кухни и смотрит на чёрный лес)

Вот же… Куколка…

 

И тут же тонкие руки НАСТИ обнимают СЕРГЕЯ сзади. НАСТЯ тугими сосочками прижимается к мокрой спине СЕРГЕЯ и вдруг маленькими острыми зубками прихватывает его поясницу.

 

НАСТЯ

(тихо)

Я тебя так…

(добирается до низа живота Сергея)

Я тебя так люблю, что… Что…

 

СЕРГЕЙ невольно прижимается воспалённым лбом к холодному оконному стеклу.

 

НАСТЯ

(опускается на колени, тихо)

Что готова съесть…

 

Кухонный стол скрипит на всю девятиэтажную «панельку». Пальчики маленьких бледно-розовых ступней НАСТИ попадают СЕРГЕЮ между губ. А сквозь приоткрытую форточку доносится далёкий одинокий собачий лай.

 

ИНТ. КОМНАТА КВАРТИРЫ НАСТИ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(целуя маленькие позвонки Насти, тихо)

Скоро придёт твоя сестра… Уже – девятый час… А мне сегодня улетать… В Москву… На – несколько дней… И – обратно… Чёрт…

(смеётся)

Я никак не могу от тебя… Ты – умопомрачительная девчонка…

 

НАСТЯ

(резко поворачивается на спину)

Думаешь: я – дурочка?! У тебя таких насть, лен, ир, тань – миллион!

 

СЕРГЕЙ

Настя…

 

НАСТЯ

А мне – всё равно! Понял?! Всё равно – сколько у тебя баб было, есть и будет! Вот такая я – идиотка! Я даже родить от тебя готова! И больше ничего мне от тебя не надо! Сама выращу!

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

У тебя жилочки… Ну, сосудики кровяные – бирюзовые… Кожа – белая… Нет, не белая – прозрачная… И под ней – бирюзовые жилочки… И глаза постоянно меняли свой цвет: то зелёные были, то голубые, то… С золотистыми искорками… А потом вдруг таким небесным светом засияли… Что я… Просто провалился… В твои глаза…

 

НАСТЯ

А тебе…

(помолчав)

Тебе ж ничего не нужно, Серёжа… Ни – жены, ни – семьи, ни – деток… Да? Вот ты уедешь… И меня забудешь… А я тебя уже до конца жизни не забуду… Ты мне не себя подарил… Ты мне такое счастье подарил, что счастья этого на всю мою жизнь хватит… Да…

(тихо)

Такой ты – негодяй… Даришь счастье… И укатываешь… А что мне с этим счастьем делать? Тебя уже не интересует… Ты новой девочке счастье даришь… Такое, что она от него опомниться не может…

 

НАТ. ТЕХНИЧЕСКАЯ ПОЛОСА АЭРОПОРТА «ШЕРЕМЕТЬЕВО» – ДЕНЬ

 

На технической полосе аэропорта стоит Ту-154. Возле самолёта бегает начальник аэропорта «Шереметьево» в форме аэрофлота, кричит и машет руками.

 

ИНТ. ВАННАЯ ГОСТИНИЧНОГО НОМЕРА – ДЕНЬ

 

ЖАННА

(в ванне, заливаясь смехом)

А ты всё не просыпался! Около часа тебя будили!

(поднимает из воды стройную, загорелую ножку с двумя небольшими белоснежными хлопьями пены на большом пальчике и на мизинце)

Ой!

(вновь заходится хохотом)

Мы ж было подумали, что ты ёкнулся… Не может же нормальный человек так спать! Ну, беспробудно! Мертвецки!

 

СЕРГЕЙ закрывает глаза. И осторожно целует ЖАННУ в смуглый шейный позвонок под лёгким золотисто-рыжим локоном.

 

ЖАННА

(в ванне, хохоча)

Мы тебя и нарзаном поливали! И по щекам лупили! И нашатырь под нос совали! И трясли всяко! А ты – хоть бы хны! Головой мотаешь и дрыхнешь! Ну, как можно так спать?! Я после рейсов вообще уснуть не могу. Ворочаюсь-ворочаюсь… Всю подушку перемну… А сон не идёт… А ты… Ну, Серёжка…

(затаивает дыхание)

Ой… Погоди… Не уходи из меня… Побудь ещё… Да? Не уходи, Серёж…

 

СЕРГЕЙ

Жан…

(помолчав)

Давай чего-нибудь перекусим, да? Я три дня не ел… Толком…

 

ЖАННА

(испуганно)

Ой! Ты – голодный?! Хочешь покушать?!

 

ЖАННА медленно поднимается из воды. СЕРГЕЙ не удерживается и целует женщину в белый аккуратный треугольник на ягодичках.

 

СЕРГЕЙ

Где загорала-то? Что аж до осени загар не сходит…

 

ЖАННА

Серёжка, чёрт…

(замирает в ванне)

Ты, как прикоснёшься… Ну, вот… Опять захотела…

 

СЕРГЕЙ

Иди сюда…

(улыбается)

Мы твои хотелки сейчас…

 

ЖАННА

Нет!

(чуть качнувшись, переступает край ванны)

Решили покушать, так покушаем!

 

Красный махровый халат подолом чуть мажет по мокрой макушке СЕРГЕЯ.

 

ЖАННА

А то ты у меня с голода помрёшь! А уже потом… Нам на Вильнюс – только через шесть с половиной часов… Да?

(оборачивается)

Ты и так меня… Чуть сознания не лишил… За три часа… Вылезай быстренько… Спустимся в ресторанчик – ты у меня хоть горячего похлебаешь… А то язву на своей бесконечной работке наживёшь… Лечить тебя потом? Ты мне здоровенький нужен! Сильный и здоровенький! Ты вообще – когда последний раз по-человечески ел? Когда нормально спал? В кроватке… Ночью… Как все люди спят… А? Что молчишь? Лет сто назад?

 

СЕРГЕЙ

У тебя – такие пяточки…

(нагибается и выдёргивает резиновую пробочку слива)

Как – у ребёнка… Нежные-нежные… Розовенькие… Пемзой шлифуешь?

 

ЖАННА

Да ничем я не шлифую!

(сооружает на голове белоснежный тюрбан и замирает)

Ну, вот… Серёж… Прекрати, да? А то мы с тобой так до ресторана не дойдём…

 

СЕРГЕЙ

Чего прекратить-то?

(смотрит, как в ванне зарождается маленький прозрачный водоворот)

И пальчики ножек твоих… Ты, наверно, всех постояльцев на уши подняла… Подумали, видать, что режут кого-то… На кусочки… Тупым ножом… Так орала…

 

ЖАННА

Так я…

(гневно срывает тюрбан с головы и швыряет в Сергея белым полотенцем)

Я сто раз кончила, пока ты… Когда ты мне пальчики ног стал целовать! А, может, – и тыщу! Демон! Что ты со мной творишь?! И не лежи голый! А то я тебя сейчас изнасилую! Орала… С тобой не поорёшь! Вообще забыла… На каком я свете… Где так наловчился, а?! Сколько у тебя баб было?! Миллион?! Пять миллионов?! Сто?!

 

СЕРГЕЙ поднимается из холодной пустой ванны. Медленно натягивает синий халат.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Запомни, Жанна… У меня никогда и никого не было… Кроме –  тебя… Тебя одной… И не будет… Ты – первая и последняя женщина в моей жизни… Единственная женщина…

 

ЖАННА

(вдруг стремительно бледнеет, а на крылышках её носа выступают бусинки пота)

Да?

 

СЕРГЕЙ осторожно прикасается губами к этим потным крылышкам, и замечает, как светло-карие зрачки женщины резко сужаются и тут же становятся огромными тёмно-смолистыми.

 

СЕРГЕЙ

Да.

 

ЖАННА

(тихо)

Ресторан… Ресто…

 

ИНТ. КОРИДОР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

Горничная медленно проходит по коридору гостиницы. Останавливается у двери одного номера. Несколько секунд слушает блаженные женские вопли. Улыбается. Идёт дальше.

 

ИНТ. РЕСТОРАН ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

ЖАННА

(медленно размешивает в красном горячем борще вопросительный знак сметаны)

О, Господи… Как я буду сегодня работать? Ножки совсем не держат… Если бы ты меня на лестнице не поддержал, ей-богу… Грохнулась бы… По всем ступенькам… Демон… Я после тебя… О, Боже…

 

СЕРГЕЙ

А что – нельзя никем замениться?

(отставляет пустую тарелку из-под борща)

Ты – одна в нашем доблестном Аэрофлоте?

 

ЖАННА

Да кем замениться, Серёж?

(вздыхает)

Светка температурит… Кашляет… Куда её – к людям? Наташка – в отпуске… Укатила с женихом… Куда-то… На Байкал, вроде… Комаров кормить… Маринка, так та – вообще…

 

СЕРГЕЙ

Жан…

(глотает апельсиновый сок и смотрит на остывший коричневый  гуляш)

Послушай меня, родная…

 

У ЖАННЫ вдруг отчаянно блестят глаза.

 

СЕРГЕЙ

Ты – что? Жан, что я опять не то сказал? Что случилось, родная?

 

ЖАННА

Всё…

(быстро достаёт, промокает глаза и прячет маленький, с вышитыми синими иероглифами белый платочек)

Всё – то, Серёженька… Меня просто… Меня просто никто никогда родной не называл… Понимаешь? Никто. И – никогда. Ты – первый…

 

СЕРГЕЙ медленно достаёт свой громадный зелёный мятый платок.

 

ЖАННА

(шёпотом)

А ты – что, Серёж? Я что-то не так ляпнула? Да? Серёженька, не молчи… Скажи, родной… Серёженька…

 

СЕРГЕЙ

(тихо высмаркивается и суёт платок в карман джинсов)

А меня, родная… Меня никто и никогда Серёженькой не называл… Никогда… И – никто… Ты – первая…

 

ЖАННА

Я тебя…

(вновь ныряет за платочком)

Ты понимаешь, демон? Ты знаешь, что я тебя люблю? Сутки всего люблю! А кажется, что – всю жизнь! Что всю жизнь тебя, демона, любила! Как дура, в тебя втрескалась! Ты меня просто сводишь с ума! Ты это понимаешь, дьявол?! А кто я – для тебя? Так… Девочка… Стюардесска… Прилетела-улетела… И нет меня… И тыщи других баб на тебя вешаются… Вон, какой ты мужик… Я уж думала, что вымерли такие… Как – мамонты…

 

СЕРГЕЙ

(вытягивает из кожаного портсигара сигарету)

Жан…

 

ЖАННА

(усмехнувшись)

Ну, что ты жанкаешь? Думаешь: я не понимаю… Думаешь: совсем – дурочка? Ну, подвернулась я тебе… Не я, так другая бы тебя, сонного, из самолётика вытащила… В гостиничку определила… Легла под тебя… Тебе и искать-то никого не надо… Только зыркнешь очами своими демонскими – к тебе враз очередь из баб выстрои…

 

СЕРГЕЙ гулко шлёпает портсигаром по столу. ЖАННА вздрагивает и замирает. Две официантки с подносами в руках останавливаются посреди зала и смотрят в сторону СЕРГЕЯ и ЖАННЫ. От громадной стеклянной двери ресторана медленно отделяется усатый степенный метрдотель.

 

СЕРГЕЙ

Послушай меня, родная…

(не спеша, закуривает)

Мне надо закончить несколько проектов… На – Свердловской киностудии… На – Довженко… Здесь, на – Мосфильме… Проплачены они уже, понимаешь? Не закончу – люди денег не получат… Операторы, звукачи, ассистенты, дольщики, другие рабочие… А у многих – семьи, дети…

 

ЖАННА

Серёжа…

(недоуменно качает головой)

Что это ты такое говоришь?

 

СЕРГЕЙ

Я заканчиваю эти проекты…

(сизый табачный дым мягко окутывает руку Сергея)

Заканчиваю эти проекты… А ты уходишь… Из Аэрофлота… Совсем… У меня в Минске – квартира… И – дачка… За городом… Лес… Озеро…

 

ЖАННА

(эхом)

Озеро…

 

СЕРГЕЙ

Я хочу…

(сигарета медленно сминается в хрустальной пепельнице)

Я хочу, чтобы ты стала…

 

К столу тут же подходит светленькая, очень худенькая официантка, убирает пепельницу с окурком и осторожно ставит новую. Чистую.

 

ЖАННА

(тихо)

Спасибо, Маш…

 

СЕРГЕЙ

Я хочу, чтобы ты стала…

 

ЖАННА опять стремительно бледнеет, причём загар становится не жёлтым, не светло-коричневым, не бежевым. Он почти мгновенно становится белым. Как – снег. А через несколько секунд снежная белизна вновь превращается в молочный шоколад.

 

СЕРГЕЙ

Моей женой…

 

И сразу становится очень тихо. И в этой тишине, нарастая, пульсирует только один звук. Биения человеческого сердца. Бу-бух… Бу-бух… Бу-бух… Бу-бух нежного, сильного, страстного женского сердца…

 

СЕРГЕЙ

Я хочу, чтобы стала моей женой, Жанна… Я тебя люблю, родная.

 

Бу-бух, бу-бух, бу-бух, бу-бух нежного, сильного, страстного женского сердца. ЖАННА, сметая все столовые приборы на пол, заскакивает коленками на стол, хватает СЕРГЕЯ за голову и целует его губы, щёки, глаза, нос, лоб, шею, нос, лоб, шею, губы, глаза, щёки. Целует и заливает лицо СЕРГЕЯ слезами. Что-то быстро шепчет и целует вновь. Смеётся, рыдает и целует снова.

 

ЖАННА

(одновременно смеясь и рыдая)

Я буду послезавтра… Послезавтра… Серёженька… Послезавтра… Никуда не уходи, родной… Не уезжай… Дождись меня… Здесь… Пожалуйста… Дождись, Серёженька…

 

ИНТ. ВЕСТИБЮЛЬ ЗДАНИЯ АЭРОПОРТА «ШЕРЕМЕТЬЕВО» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, стоя у огромного окна, смотрит – как в ясное, солнечное небо взмывает Ту-154.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ садится на кровать, смотрит на подушку и снимает с неё несколько длинных женских волос. Разглядывает их в свете бра. Осторожно целует.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, в одежде, судорожно вскидывается в неразобранной постели. Спустя секунду открывает глаза. Медленно закуривает. Подходит к окну. Смотрит в ночь.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(в трубку телефона)

Что-нибудь кто-нибудь мне может объяснить, в конце концов?! Да! Позавчера! На Вильнюс! Что?! Какая – задержка?! По какому телефону?! Я уже сто раз звонил по этому номеру теле… Что?! Не отвечает! Не отвечает, говорю! Как?! Я звонил в этот чёртов Вильнюс! Там никто не… Что?! Фамилия?! Фамилия: Лесовская! Жанна Евгеньевна Лесовская! Стюардесса! Как?! Чёрт возьми!

(бросает трубку телефона на рычажки)

Никто ничего не знает! Идиотизм – какой-то…

(телефон тут же взрывается звоном)

Да?! Кто?! А, я… Рит, это – я… Чего ты рыдаешь-то? Что слу… Что?! Я ничего не разберу! Ты – где?! На работе?! В поликлинике своей?! Рит, пого… Ритка, я сейчас подъеду! Подъеду, говорю! Никуда не уходи! Я буду через час! Будь на месте!

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, сидя в такси, мчит по оживлённым московским улицам.

 

ИНТ. КАБИНЕТ ВРАЧА-РЕФЛЕКСОТЕРАПЕВТА – ДЕНЬ

 

РИТА казёнными поликлиническими гранёными стаканами на глазах СЕРГЕЯ пьёт коньяк.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Рит… Ты ведь вообще не пьёшь… Что случилось-то? Закуси… Хотя бы… Чем-нибудь…

 

РИТА выпивает ещё один стакан коньяку и вновь заходится в рыданиях.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Андрюха? Опять? Ну, стервец… Рит… Езжай домой… Я найду твоего муженька… И отвешу ему… По – пятое число… Слышь, Ритка? Хватит коньяк дуть… Падай в «тачку»… И езжай домой… Немедленно…

 

НАТ. КЛАДБИЩЕ ОСТРОВА САН-МИКЕЛЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ стоит перед светло-серой небольшой вертикальной плитой памятника Иосифу Бродскому.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Как жаль, что тем, чем стало для меня

Твое существование, не стало

Мое существование для тебя.

В который раз на старом пустыре

Я запускаю в проволочный космос

Свой медный грош, увенчанный гербом,

В отчаянной попытке возвеличить

Момент соединения… Увы,

Тому, кто не умеет заменить

Собой весь мир, обычно остается

Крутить щербатый телефонный диск,

Как стол на спиритическом сеансе,

Покуда призрак не ответит эхом

Последним воплям зуммера в ночи…

 

В воздухе носятся паутинки самой середины русского бабьего лета, а поодаль вдруг звенит высокий капризный девичий голос. СЕРГЕЙ оборачивается. И видит девушку: изящный гибкий стан – в чёрном плиссированном платье и в таком же чёрном ажурном платке, из под которого выглядывают желтоватые пряди. Высокая женщина, рядом с девушкой, наклоняется над неведомой могильной плитой, выпрямляется, крестится и вдруг смотрит в сторону СЕРГЕЯ. СЕРГЕЙ отводит взгляд. Но чувствует, что эти две женщины – большая и маленькая – говорят о нём.

 

ИНТ. РИМСКАЯ КВАРТИРА – ДЕНЬ

 

В открытой двери возникает брюнетистая девушка – босиком и в белой простыне – и тут же убегает вглубь квартиры. СЕРГЕЙ входит в коридор. Мимо него, в одних трусах, медленно, как сомнамбула, из двери туалета выходит АНДРЕЙ. СЕРГЕЙ хватает АНДРЕЯ за загривок.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Мигом одеваешься… И мы едем… Или тебе башку отшибить? Ритка с ума сходит… Казанова хренов…

 

АНДРЕЙ

(оторопело)

Серёга? А ты – откуда? А что…

 

СЕРГЕЙ

(резко)

То! Надевай штаны! Или – помочь?!

 

ИНТ. АЭРОПОРТ РИМА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, стоя в стороне, смотрит, как АНДРЕЙ проходит пограничный и таможенный контроль.

 

НАТ. КАНАЛЫ ВЕНЕЦИИ – УТРО

 

Под успокаивающий плеск затхловатой воды, СЕРГЕЙ в гондоле плывёт по не широкому каналу, смотрит на иссине-звенящее жаркое осеннее небо и слышит чьё-то далёкое баркарольное бельканто. Внезапно на очередном плавном извиве городского русла гондола СЕРГЕЯ намертво сцепляется со встречной, такой же длинной и неторопливой лодкой. Тучный, со смолистыми вьющимися на висках волосами сеньор тут же восторженно улыбается.

 

СЕНЬОР

О! Complimenti! Bravo! Questo è meraviglioso! Sì, Claudia? (4)

 

Пышная сеньорита – рядом с толстяком – машет СЕРГЕЮ рукой.

 

КЛАУДИЯ

(улыбается)

Buon giorno… È mio marito… Maurizio… Viviamo a Palermo… E si, da dove? Dall’America? (5)

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Dalla Russia… (6)

 

Гондольеры меж тем, оставив в покое длинные вёсла, пытаются расцепить две лодки.

 

МАУРИЦИО

(колыхаясь в гондоле)

Oh, Russia?! Sappiamo pro Russia sempre… Vodka, Gorbaciov, orsi, la Siberia, la mafia, la vodka… (7)

 

ГОНДОЛЬЕР ЛОДКИ СЕРГЕЯ

(заметив, что Маурицио привстаёт)

Attenzione! (8)

 

Смуглая КЛАУДИЯ смеётся.

 

ИНТ. КАБАЧОК HARRYS BAR – ВЕЧЕР

 

За столиком венецианского кабачка Harrys Bar сидят МАУРИЦИО, КЛАУДИЯ, СЕРГЕЙ.

 

СЕРГЕЙ

(просматривая меню, про себя, тихо)

Тут, кажется, изволил кушать да выпивать сам Хемингуэй… А, вообще, – какие-то бешеные цены… Сказали, вроде, что здесь – превосходное весеннее ризотто и тирамису… Если бы – не эта атмосфера больничной палаты с белыми стенами и ярким светом… Пожалуй, закажу коктейль «белинни» и салатик «карпаччо»… С говядинкой…

 

КЛАУДИЯ

(хохочет, обнажив бескровные дёсны с крупными белыми зубами)

Ах-ха-ха! E Maurizio non sa nuotare! E tu sai nuotare? (9)

 

СЕРГЕЙ

No!

(смеётся)

Anche io non so come nuotare in questo canale… (10)

 

МАУРИЦИО

Qui ci sono i ravioli?

(вертит большой головой)

Ho fame… (11)

 

КЛАУДИЯ

Tu hai sempre fame!

(брызнув смехом)

Il nostro bed crollerà presto! (12)

 

МАУРИЦИО

(уныло)

Vieni prenotiamo la pasta… (13)

 

КЛАУДИЯ

E tu da quale Russia? Si beve solo vodka? (14)

 

СЕРГЕЙ

Io non bevo la vodka… (15)

 

Через секунду за спиной СЕРГЕЯ звенит высокий капризный девичий голос.

МУЖСКОЙ ТЕНОР

(из глубины зала, со стороны входа в ресторан)

Giulietta! Lascia il telefono! (16)

 

СЕРГЕЙ оборачивается. Вместо чёрного плиссированного платья с ажурным платком на ДЖУЛЬЕТТЕ – короткая бледно-бежевой юбка и коричневая блузка, за воротом которой полыхает разноцветный – красно-жёлто-зелёный – шёлковый пожар в виде пышно завязанного шарфика. Рядом – та же высокая дама с кладбища острова Сан-Микеле: в длинном, тёмно-фиолетовом, почти чёрном блестящем платье, на левой стороне которого, чуть выше плоской груди, –  золотистая бабочка-брошь. Худощавый усатый сеньор, облачённый в строгий серый костюм, утирает большим зелёно-красным клетчатым платком бледный морщинистый лоб и трогает ДЖУЛЬЕТТУ за острый локоток.

 

ДЖУЛЬЕТТА

(надувшись)

Io non voglio mangiare! (17)

(замечает Сергея)

No… Voglio… Voglio il risotto… (18)

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

А глаза, оказывается, – кофейно-карие. Почти – чёрные. Или этот ужасный трактирный свет так упал? А ножки… Длинные, прохладные, с поцарапанными коленками… Где это она лазала? По каким горкам? По Везувию? По развалинам Колизея? Ниже… Нет, не вижу. Гражданин, в идиотской рыжей безрукавке и синих штанах! Сдвинься куда-нибудь! Не стой остолопом! Ага, туфельки… Туфельки-лодочки. Тоже – бежевые. Только на тона два темнее платья, подолом – до середины очень белых бёдрышек… Эта девочка – прелестна…

 

НАТ. ПЛОЩАДЬ СВЯТОГО МАРКА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ пересекает полную восторженных туристов и хлопающих крыльями разноцветных голубей площадь Святого Марка. На секунду останавливается, и в то же мгновение что-то сильно и остро влепляет ему в самую поясницу.

 

СЕРГЕЙ

(невольно оборачивается)

Ух…

 

ДЖУЛЬЕТТА

(оборачиваясь)

А-ах…

 

Сердце СЕРГЕЯ гулко стукает в животе, потом – в позвоночнике, после – в гульфике штанов.

 

ДЖУЛЬЕТТА

(с двумя сизарями на хрупких плечиках, хохотнув)

Perdonami Questo, di nuovo tu? Perché tu sei a Roma? (19)

(улыбается)

Io Sono Giulietta… Come ti chiami? (20)

 

СЕРГЕЙ

(наконец разлепляет засохшие губы)

Romeo…

 

И через секунду, на всю площадь, на весь Рим, на всю Италию грохочет низкий женский голос.

 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

Giulietta-а-а-а! Figlia-а-а-а-а-а!!! Giulietta-а-а-а!!! (21)

 

ДЖУЛЬЕТТА

(хватает Сергея за руку)

Corriamo! (22)

(голуби громко хлопают крыльями)

Corriamo!

(не отпуская правой руки, левой пригибает голову Сергея)

Veloce! Veloce! Scappiamo! (23)

 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(громогласно)

Giulietta-а-а-а-а!!!

 

ИНТ. НОМЕР «HOTEL HARMONY» – ДЕНЬ

 

ДЖУЛЬЕТТА, обёрнутая в большое тёмно-красное махровое полотенце, выскакивает из ванной гостиничного номера, показывает СЕРГЕЮ острый алый язычок, распахивает и тут же запахивает полотенце. Медленно подходит к СЕРГЕЮ. И тонкими белыми пальчиками начинает расстёгивать его светло-серую льняную рубашку.

 

СЕРГЕЙ

No…

(прижимает руку девочки к своей груди)

No, Giulietta… Non è necessario… (24)

 

ДЖУЛЬЕТТА

(шёпотом)

Bisogno di… C’è bisogno, il mio ragazzo… (25)

 

СЕРГЕЙ

Non è necessario… Non c’è bisogno… Il mio miracolo… Non Abbiamo bisogno di farlo… (26)

 

ДЖУЛЬЕТТА

(настырно)

Bisogno! Non mi dà fastidio! (27)

 

Тёмно-красное полотенце ДЖУЛЬЕТТЫ падает на отполированный паркет.

 

ИНТ. НОМЕР «HOTEL HARMONY» – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ слушает телефонную трубку, смотрит на спящую ДЖУЛЬЕТТУ и медленно опускает трубку на рычажки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

А спустя три дня я услышал милое слово «vendetta»… Слово, как мне всегда казалось, – из кинулек про кровавые итальянские криминальные разборки, всяческих донов карлеонов и, конечно, – дорогого Вильяма нашего Шекспира с его Монтекки и Капуллети. Нынче же… Этой осенью… Ставшей сразу зловещей… Милое слово «vendetta» относится уже ко мне… Точнее – к нам с Джульеттой…

 

ДЖУЛЬЕТТА

(во сне, блаженно)

А-ах…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

А уехать… Сбежать так, чтобы только пятки сверкали, я не могу… Просто не могу…

(смотрит на спящую Джульетту)

Я не могу оставить Джульетту… Она ещё до этой гостиницы отдала мне своё сердце… Внезапно. Всё. Целиком. И возвратить её сердце обратно – не в моих силах. Это было бы примерно то же самое, если бы в твои жилы была закачана кровь другого человека, а ты попытался бы эту его, а нынче уже вашу общую кровь, вернуть. Прямым переливанием. Или – в пластиковых ёмкостях. Просто открыть сумку, выложить пузатенькие, полненькие кровью пластиковые пакетики на стол и сказать: «Prendi…» (28) Да… У Джульетты – не просто родня. У этой девочки – клан. Помимо – матери с отцом. Клан бесчисленных братьев, сестёр, племянников, бабушек, дядь, дедушек, тёть и Бог весть кого ещё…

 

НАТ. ДВОР ДВУХЭТАЖНОГО СИЦИЛИЙСКОГО ДОМА – УТРО

 

КЛАУДИЯ округляет карие очи и вертит длинным смуглым пальцем у виска. СЕРГЕЙ и ДЖУЛЬЕТТА заходят в дом.

 

ИНТ. ДОМ МАУРИЦИО – УТРО

 

СЕРГЕЙ и ДЖУЛЬЕТТА проходят коридор и оказываются в маленькой комнатке, в которой едва помещается кровать. СЕРГЕЙ открывает дверь комнатки и видит кухню семейного ресторанчика: дымящиеся спагетти в кастрюлях, скворчащие на сковородах колбаски, чаны с тестом для пицц, терпкий запах маслин и белая дверь гигантского холодильника. ДЖУЛЬЕТТА отпирает другую дверь и оказывается в ванной. В комнатке из мебели – одно: высокая, металлическая, с округлыми пузатенькими ангелочками на четырёх вершинах высоких никелированных ножек кровать.

 

НАТ. ДВОР ДВУХЭТАЖНОГО СИЦИЛИЙСКОГО ДОМА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, докурив, смотрит на звёздное бездонное небо.

 

КЛАУДИЯ

(берёт Сергея под локоть, тихо)

Tu sei pazzo… Che cosa hai fatto con Giulietta? Oh, dio… (29)

 

КЛАУДИЯ проводит ребром ладони по шее. СЕРГЕЙ кивает.

 

ИНТ. КОМНАТА ДОМА МАУРИЦИО – НОЧЬ

 

Перед закрытыми очами СЕРГЕЯ вспыхивают личности в хорошо пошитых чёрных костюмах с «томпсонами» в могучих волосатых лапах. Ночную тишину разрывают автоматные очереди. И от СЕРГЕЯ с ДЖУЛЬЕТТОЙ остаётся кровавое решето. СЕРГЕЙ открывает глаза, и наваждение пропадает. ДЖУЛЬЕТТА опускает свою светлую голову на грудь СЕРГЕЯ и тихо улыбается.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Слушает… Нет, даже, наверно, не слушает… Успокаивает моё сердце… А то оно точно… Сейчас выскочит…

 

ИНТ. КУХНЯ РЕСТОРАНА МАУРИЦИО – УТРО

 

КЛАУДИЯ, улыбаясь, смотрит, как СЕРГЕЙ на огромной сковороде жарит румяные драники. СЕРГЕЙ поднимает голову и видит в зале ресторана шуструю и необычайно порозовевшую – счастливую в этой розовой алеющей акварели – ДЖУЛЬЕТТУ, которая принимает заказы, разносит блюда и протирает столы. ДЖУЛЬЕТТА заскакивает на кухню и украдкой целует СЕРГЕЯ. КЛАУДИЯ приобнимает ДЖУЛЬЕТТУ и, мягко улыбаясь, что-то шепчет ей на ухо. ДЖУЛЬЕТТА замирает и просто тает от счастья – какого-то розового сияющего счастья. Счастья, которое нельзя ничем скрыть.

 

ИНТ. КОРИДОР ДОМА МАУРИЦИО – НОЧЬ

 

ДЖУЛЬЕТТА и СЕРГЕЙ, стараясь не скрипеть половицами, пробираются по коридору и выскальзывают из дома.

 

НАТ. БЕРЕГ РЕКИ – НОЧЬ

 

На травчатом берегу излучины какой-то небольшой речушки под ярко-чёрным, усыпанным миллиардами миров небом, ДЖУЛЬЕТТА вдохновенно прыгает на СЕРГЕЕ.

 

ИНТ. ВИНОКУРНЯ – НОЧЬ

 

ДЖУЛЬЕТТА, забросив длинные белые ноги на плечи СЕРГЕЯ, чуть не слетает с большой деревянной бочки.

 

ИНТ. САЛОН АВТОБУСА – НОЧЬ

 

И сам жёлтый автобус, застывший на обочине асфальтированной сельской дороги, и голова ДЖУЛЬЕТТЫ, высунутая в окно автобуса, ритмично покачиваются.

 

НАТ. ПРОСЁЛОЧНАЯ ДОРОГА – УТРО

 

ДЖУЛЬЕТТА и СЕРГЕЙ – уставшие и размаянные – медленно, в лучах алого восходящего солнца бредут по дороге.

 

ИНТ. КУХНЯ РЕСТОРАНА МАУРИЦИО – УТРО

 

СЕРГЕЙ аккуратно лепит равиоли.

 

ИНТ. ЗАЛ РЕСТОРАНА МАУРИЦИО – УТРО

 

МАУРИЦИО – толстый, довольный, багровый – ходит среди посетителей, наклоняется к столикам, цокает языком и поглядывает на пунцовую воздушную ДЖУЛЬЕТТУ, которая плавно двигая бёдрами, летает по залу, исчезает на кухне, появляется вновь.

 

НАТ. УЛИЦЫ ПАЛЕРМО – УТРО

 

Когда ранним воскресным утром СЕРГЕЙ с ДЖУЛЬЕТТОЙ – потные, блаженно утомлённые – подходят у дому МАУРИЦИО, трое пар глаз почти одновременно поворачиваются в их сторону: МАУРИЦИО, КЛАУДИИ и незнакомого высокого пожилого синьора в вельветовом коричневом костюме. ДЖУЛЬЕТТА замирает.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Засунуть его в багажник этого белого «фиата», что тихо тарахтит рядом? Отогнать машину к обрыву и? Да, к тому обрыву, который мы с Джульеттой на днях, точнее – поздним вечером, проезжали на красной немецкой попутке… И… Нет. Это, конечно, – немыслимо. Я – не Бог. И – не убийца. Кто – этот мужик? Дядя Джульетты? Знакомый их семьи? На наёмного громилу, вроде, не похож. Да, скорее всего, – какой-то родственник. Судя по тому, что Джульетта не испугалась… Не рванула чёрти куда… Просто затаила дыхание…

 

Мужчина подходит, суёт руку в карман, вытаскивает большой синий платок и утирает морщинистый мокрый лоб. Аккуратно складывает платок. Суёт его обратно, в правый брючный карман. Смотрит на СЕРГЕЯ. Точнее – куда-то, чуть выше его груди.

 

ИНТ. САЛОН САМОЛЁТА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, прикрыв глаза, сидит в пассажирском кресле летящего самолёта.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ тяжело плюхается на кровать. Смотрит на телефон. Снимает трубку телефона. Слушает длинный гудок. Кладёт трубку на рычажки. В дверь номера коротко стучат.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Да. Открыто…

 

В гостиничный номер, покашливая, тихо входит девушка в синей униформе стюардессы. Смотрит на СЕРГЕЯ. Опускает глаза. Открывает рот.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Не надо, Света.

 

Девушка стоит ещё несколько секунд. Прикрыв ладошкой рот, кашляет и медленно выходит из номера.

 

СЕРГЕЙ

(закуривая, про себя, тихо)

Я не хочу ничего знать. Я не хочу знать – что случилось. Я не хочу знать – жива Жанка или нет. Я не хочу знать ничего. Потому что знаю одно: Жанки нет. И никогда не будет. Никогда. Это – единственное, что я знаю. И больше ничего не хочу знать…

(помолчав, про себя, тихо)

А, может, Настюха – права?

И мне действительно ничего не нужно… Ни – жены, ни – семьи, ни – деток… Только – подарить женщине счастье… И – укатить… Да… Наверно, такой я – негодяй… Дарить счастье… И укатывать… А что потом та или иная женщина с этим счастьем будет делать? Меня уже не интересует… Я уже новой девочке счастье дарю… Такое – счастье, что она от него опомниться не может… Порой – всю жизнь. Да, Настюха – права…

 

СЕРГЕЙ снимает трубку телефона и быстро набирает номер.

 

СЕРГЕЙ

(в трубку телефона)

Андрюха? Привет. Как долетел? Нормально? Ритка тебе устроила втык? Что? Я спрашиваю: жене что наврал? Что? Как – нет? А куда ты её дел?

(тушит сигарету в пепельнице)

Слушай, Андрюха… Хватит мне впаривать… Вы ж с Риткой мне – не чужие… Ты ж знаешь: она меня дважды после аварий на ноги поднимала… Иголками своими… И – прочим…

(слушая, снова закуривает)

Погоди-погоди, Андрюш… Не истери… Вещи Ритки – на месте? Не укатила она от тебя на все четыре сторо… Что? А на работу звонил? Никто ничего не знает? Что за – чушь?! А – дети? У – бабушки? Так… Погоди… Ни записок, ничего нет? Так куда она могла деться?! Бате Ритки перезвони! В Нижний! Ну! Звонил уже? И – что? Не знает?

(стряхивает пепел)

Так, Андрюша… Я только – с самолёта… Сейчас приму душ… И будем уже твою благоверную искать… Загулять с девками какими-то, как – ты, Ритка не могла… Может, рванула куда… Дух перевести… На дачу – к кому-нибудь… На – Луну… Ну, устала женщина от блядства твоего несусветного… И отдохнуть решила… Всё-всё-всё, Андрюша… Не верещи мне в ухо… Сиди дома… На телефоне… Что-то прояснится – я тебя наберу… А объявится Ритка – мне перезвони… Да, в гостиницу… Сразу перезвони, понял? Чтобы я впустую не метался… Понял меня?

 

ИНТ. КОРИДОР ПОЛИКЛИНИКИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ стремительно выходит из кабинета заведующей отделения реабилитации поликлиники и быстро идёт по коридору.

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – ДЕНЬ

 

Жёлтое такси лихо несётся в плотном потоке машин.

 

ИНТ. САЛОН ТАКСИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(нагибается с заднего сиденья к водителю)

Парень, нет… Давай-ка – на Миклухо-Маклая… Двадцать четвёртый дом…

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА ПОДЪЕЗДА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ несколько раз нажимает на кнопочку дверного звонка. Машинально опускает ручку двери. Дверь неожиданно открывается.

 

ИНТ. КВАРТИРА АНДРЕЯ И РИТЫ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ тихо проходит в квартиру и видит, как АНДРЕЙ – в одних трусах с майкой – сидит на кухне и дует коньяк. СЕРГЕЙ берёт бутылку и выливает золотистую жидкость в раковину.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ритка не звонила?

 

АНДРЕЙ отрицательно машет растрёпанной головой.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Трусы подтяни… А то яйцами сверкаешь… Пьянь чёртова… Погоди-ка… Ты с кем коньяк-то кушал? Почему – два бокала?

 

АНДРЕЙ

(пожимая плечами)

Ни с кем… Без понятия… Стоял…

 

СЕРГЕЙ берёт один из бокалов с остатками коньяка и видит бледно-розовый след губной помады на ободке.

 

ИНТ. ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА ПОДЪЕЗДА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ обзванивает квартиры лестничной площадки квартиры РИТЫ и АНДРЕЯ. Лишь третья по счёту дверь квартиры открывается. Хозяйка, молодая женщина, несколько секунд смотрит на СЕРГЕЯ.

 

ХОЗЯЙКА КВАРТИРЫ

(вдруг, тихо, быстро)

Да не знаю, не знаю я – что случилось… Вдруг рухнула… Как – подкошенная… Я сразу «неотложку» набрала… Увезли её, парень… В «склиф», видать… Или – ещё куда… Я ж тоже коньяк тот пила… И – ничего… Жива…

 

ИНТ. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, в белом халате, осторожно входит в палату интенсивной терапии и сразу видит РИТКУ – голую, интубированную, на высокой, с рычажками и педальками, кровати, всю – в проводах электрокардиографа, с трубочками катетеров во всех дырках, с капельницами в локтевых венах.

 

МЕДСЕСТРА

(за спиной Сергея, тихо)

Пока – без сознания… Давление с трудом подняли до 80 на 50… Пульс еле прощупывается… Слава Богу, аппарат искусственной вентиляции лёгких работает исправно… Дышит… Да – не сама. Но дышит…

 

ВРАЧ

(заходит в палату, тихо)

Мы пока не можем ничего понять… По истории болезни:  женщина в кампании какой-то соседки выпила коньяку, внезапно закатила глаза, упала и потеряла сознание… Анализы крови и мочи не подтвердили наличия ни психотропных, ни отравляющих, ни наркотических, ни прочих, грозных для жизни веществ… Женщина просто выпила бокал… Сто пятьдесят граммов  коньяку и упала… Потеряла сознание… Перестала дышать… А в «скорой» впала в кому. Всё. Больше – ничего…

 

МЕДСЕСТРА

Может – психосоматика, Василий Петрович? Помните: года два назад нечто похожее было с дамочкой из Сокольников? Её там муж бросил, вроде…

 

ВРАЧ

(помолчав)

Вполне возможно, Катя… Очень даже возможно… Мы пробовали дозвониться до мужа больной – короткие гудки… Вы…

(смотрит на Сергея)

Вы больной…

 

СЕРГЕЙ

(сразу, тихо)

Я – друг семьи… Давний друг… А Андрей… Муж Риты… Словом, он сам сейчас – не в лучшем состоянии… Скажите всё мне… Может, нужны какие-то лекарства? Уколы? И – прочее… Не стесняйтесь… Ради Бога… Скажите… Всё достанем… Всё – что нужно… Лишь бы Ритка… Она же – сама врач… Классный врач… Невропатолог… Рефлексотерапевт… Спортивный реабилитолог… В прошлом – биатлонистка… Союз выигрывала… На международных медали брала… Ритка же – здоровая, как лошадь! Что – это: психосоматика? Я не понимаю…

 

МЕДСЕСТРА

(тихо)

Это, когда сильный стресс вызывает сбой сердечной деятельности… Остановку дыхания… Как следствие – необратимые процессы в коре головного мозга. Клиническую смерть. Словом…

 

СЕРГЕЙ

Это – как: абсолютно здоровая, сильная, молодая,  тренированная женщина хлопает хорошего коньяку, сваливается и в одно мгновение превращается в растение?!

 

ВРАЧ

(трогает Сергея за рукав халата)

Извините… Нам нужно работать… Наш телефон у вас есть… Или же… Мы сами вам перезвоним…

 

СЕРГЕЙ смотрит на прекрасное, упругое тело РИТЫ. Прикасается рукой к её запястью и, с трудом сдерживая закипающие слёзы, выходит из палаты.

 

ИНТ. КВАРТИРА РИТЫ И АНДРЕЯ – ДЕНЬ

 

АНДРЕЙ

Как – в коме?

(глупо улыбается)

Ты что-то…

 

СЕРГЕЙ

Так!

(хлопает Андрея по мокрому затылку)

В коме! Без сознания! На – искусственной вентиляции! Дошло, любовник хренов?!

 

АНДРЕЙ

(мотает головой)

Нет… Не может быть… Быть такого не может… Ритка даже… У Ритки даже насморка… Даже насморка никогда не было… Какая – кома?! Она же – здоровая, как…

 

СЕРГЕЙ

Такая!

(закуривает)

Такая, что никто из врачей въехать не может – откуда ноги растут! Мычат что-то! И глаза отводят!

 

АНДРЕЙ

Да не…

(допивает бокал коньяка)

Ты что-то путаешь, Серёж… Ну, поцапались мы с ней… В семье всякое бывает… Ритка меня послала… Подальше… А я…

 

СЕРГЕЙ

(вскипая)

А ты думал, чёрт брюхатый… Ты думал своей пивной тыковкой, что женщина может не выдержать… Не выдержать блядства твоего! Сколько у тебя было баб?! За все ваши годы! Сто?! Тысяча?! Ты думаешь, что Ритка – идиотка?! Ничего не видела?! Ничего не понимала?!

 

АНДРЕЙ

(пожав плечами)

Ну, я…

 

СЕРГЕЙ

Ты!

(кидает окурок в пустой бокал Андрея)

Ты, олух! Вот теперь и расхлёбывай! Жена умирает, а он… Сидит, коньяк дует! В душ! Быстро! Мигом трезвеешь! И к Ритке едем! Умирает она! Не доходит?! Ты её убиваешь! Ты, чёрт пузатый! Бегом – в душ! Я пока кофе сварю…

 

АНДРЕЙ медленно выходит из кухни. СЕРГЕЙ насыпает в большую турку несколько ложек молотого кофе, заливает водой из чайника и ставит турку на зажжённую конфорку.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Джульетта, девочка моя… Прости меня… Прости… Ты навсегда останешься во мне… Твои дивные карие глаза… Твои жгучие поцелуи… Твоя тающая нежность… Твой озорной азарт… Но ты не пойдёшь против своей родни… А я не стану воевать с твоей матерью, отцом и прочими родственниками… Я не хочу этой войны… В этой войне не будет победителей… Эта война никому не нужна… Она лишь разрушит твою жизнь, моё дивное итальянское чудо… Но ты справишься, девочка… За эти дни я столько отдал тебе себя, что нынче ты стала во много раз сильнее… В тебе – моя страсть, моя любовь, мои силы… И ты сможешь жить дальше… Ты уже знаешь – что такое истинные чувства и никогда не поддашься искушению принять суррогат чувств… В тебе нынче – тот камертон, который безошибочно выдаст кристально чистую ноту «ля» истинной, безусловной любви… И не позволит тебе соврать самой себе… Никогда – моя маленькая, дивная Джульетта…

Никогда…

 

ИНТ. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ – ВЕЧЕР

 

ВРАЧ

(смотрит на припухшего Андрея, тихо)

Без динамики… 80 на 50… Тахикардия… Энцефалограмма показывает, что правое полушарие…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Это – муж Ритки… Больной, то есть… Доктор, пусть они побудут вместе… Ну, минут… Полчаса, скажем… Это можно сделать? Я прошу тебя… Пусть Андрюха побудет со своей женой…

 

ВРАЧ

(растерянно)

В смысле… Оставить их одних? Здесь?

 

СЕРГЕЙ

Да. Одних. Здесь. Я думаю…

(смотрит на Андрея)

Я думаю, что мужу есть – что сказать своей жене… Я не сомневаюсь, что она его услышит…

 

ВРАЧ

(пожимает плечами)

Ну… Разве что… На – полчаса… Только я вас прошу ни к чему не прикасаться… Ничего здесь не трогайте…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Он не будет ничего трогать…

 

ВРАЧ

(помолчав)

Мы с медсестрой – в соседней комнате…

 

СЕРГЕЙ

(дождавшись, когда врач выйдет из палаты, тихо)

И запомни, Андрюша: если Ритка умрёт, я тебя задушу… Вот – этими руками…

 

НАТ. КРЫЛЬЦО БОЛЬНИЦЫ СКОРОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ закуривает и медленно выдыхает дым в подсвеченные фонарями сумерки.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ты справишься, Ритка… Не смей сдаваться… Собери все силы… Мы тебе поможем… Только не сдавайся… Не сдавайся, Ритка… Ты – молодая, сильная, тренированная девочка… Финиш – ещё далеко…  Надо бежать… У тебя – двое чудесных деток… Слышишь, Ритка? Надо бежать… Через не могу… А с твоим муженьком я разберусь… Он у меня шёлковым станет… Не то, что волочиться – ни на одну юбку больше глаз не поднимет… Я из него, кобеля, душу вытрясу… Ты, главное, держись, Ритка… Держись, девочка… Держись… Не сдавайся…

 

СЕРГЕЙ тушит окурок о край урны и быстро заходит внутрь приёмного отделения больницы.

 

ИНТ. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ – НОЧЬ

 

ВРАЧ

(выходя из палаты, навстречу Сергею)

Ничего не понимаю… Какие-то – чудеса…

 

СЕРГЕЙ

Доктор, что слу…

 

СЕРГЕЙ видит РИТУ, сидящую на кровати: в белой простыне,  без аппарата искусственной вентиляции лёгких, уже – розовощёкую, с лёгким недоумением – на лице.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Привет, Ритка… Как себя чувствуешь? Лучше? Ничего не болит? Голова не кружится?

 

РИТА

(качает головой)

А почему я – здесь? Что случилось? Что вы все так на меня смотрите?

 

АНДРЕЙ

Ритуль, тебе стало…

 

СЕРГЕЙ

(вдруг)

Рит, я на той неделе икроножную… То ли потянул хорошо, то ли подорвал чуть… На – спарринге… Глянешь завтра? А то хожу – сквозь зубы мычу… А работы, как всегда, – по самое не могу…

 

ВРАЧ

(заходя в палату, тихо)

Ничего не понимаю… Давление 120 на 75… Как – у космонавта… Аритмия, тахикардия ушли… Отчётливые, внятные систолы… Просто – какие-то чудеса… В моей практике подобное – первый раз… Что бы – так… Вдруг… И, самое главное, – абсолютно непонятен диагноз…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

И не надо ничего понимать… Выскочила Ритка, и – слава Богу… Не всё можно понять, доктор… Да и не нужно всё понимать… А то извилинки выпрямятся…

 

РИТА

(трогает рукой волосы)

Ой, я, наверно, – страшная… Где тут – зеркало? И где – моя одежда? Что я голая сижу? В одной простыне… И…

(помолчав)

Мне пописать надо… Где тут – туалет?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, Андрею, тихо)

Что ты ей сказал? Что сказал Ритке, а?

 

АНДРЕЙ

(тихо)

Да – ничего… Ничего не говорил… Что говорить-то, когда…

 

РИТА

Мальчики! Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? Чего я здесь голая делаю?

 

СЕРГЕЙ

(смеётся)

А вот соскучились мы все по тебе голой!

(смотрит на врача)

Коньяка ты перекушала, поняла? Ты ж, вообще, – не пьющая… А тут стаканами глушила… Армянский… Пять звёздочек… Вот и поплохело… Промыли тебя… Прочистили… Сейчас домой поедем… Вон… Под кроваткой твоей – судно… Мы сейчас выйдем… Ты пописай… И – домой…

 

АНДРЕЙ

(недоуменно, тихо)

Как – домой?

 

СЕРГЕЙ

(врачу)

Где – её одежда?

 

ВРАЧ

Позвольте…

(смотрит на медсестру, тихо)

Мы не имеем права отпустить больную… Так, сразу… Из реанимации… После – всего, что было… Она же в коме была… Такие вещи бесследно не проходят… Надо с недельку-другую понаблюдать… В терапии, очевидно… Анализы дополнительные сделать… Обследо…

 

СЕРГЕЙ

Всё, что Ритке сейчас надо, так это – вернуться домой… В семью… К деткам… К делам…

(тихо)

Я же тебе говорил: она сама – врач… Классный… Работает в поликлинике… Всё восстановилось… Давление – в норме… Сознание – ясное… Кардиограмма – отличная… И нечего девушку здесь парить… Где – её одежда?

 

ВРАЧ

(растерянно)

В гардеробе… На складе…  Очевидно… Где же – ещё? Сейчас – ночь… Всё закрыто… Вот завтра проведём ещё несколько…

 

СЕРГЕЙ

(весело)

Ритка, голая домой поедешь?

(медсестре)

Простыню хоть дадите? Прикрыться… Вернём… Сегодня же… Днём… Не волнуйтесь…

 

НАТ. ВЫХОД ИЗ БОЛЬНИЦЫ – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ

(несёт на руках замотанную в простыню Риту)

Андрюха! Живо «тачку» ловить! А то жену поморозим! Не май месяц…

 

РИТА

(на руках Сергея, тихо)

Ой, Серёж… Меня так давно никто на руках не носил… Тебе – не тяжело? Давай ты меня пока опустишь… А когда такси подъедет…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

А я тоже давно таких прекрасных голеньких дамочек на руках не носил… Так что… Расслабься, Маргарита Игоревна… И получай удовольствие…

 

РИТА

А что у тебя – с ногой? А, Серёж? Сильно болит? Вот, у самого нога болит, а меня на руках тягаешь…

 

СЕРГЕЙ

Вот отдохнёшь… Найдёшь время и глянешь… Я ж так до врача и не доехал… Всё некогда было… Скорее всего – чуть подорвал икроножную… Или связки потянул… Там такого «шкафа» мне на спарринг выставили… Прикинь: под полтора центнера… За два метра роста… Охранник… Одного – из ночных клубов… Чуть ногу мне не оторвал… Хорошо – сумел его болевым приёмом положить… А потом уже на удушение пошёл… А то бы точно меня пришиб… Мы же… Ну, почти в полный контакт работаем… Без танцев и сантиментов… Пах, глаза, конечно, не трогаем… Стараемся – без увечий… А так – полный контакт… Вот…

(смотрит в темноту ночи)

И «тачка» катит… Сейчас домой поедешь…

 

РИТА

Я не поняла… А ты – куда? Ты, вообще, где – в Москве? У какой-нибудь своей подружки? Новой – да? У тебя же вечно – новые… И все – молоденькие такие… Где ты их берёшь, Серёж?

 

СЕРГЕЙ

Я пока – в гостинице «Аэрофлота»… Ты ж мне звонила… Забыла? И – никаких подружек… Отвезём тебя, и я – в «Шереметьево»… А послезавтра – в Минск…

 

РИТА

(тихо)

Серёж… Спасибо – тебе…

 

СЕРГЕЙ

(удивлённо)

За что, Рит?

 

РИТА

(тихо)

За всё…

 

К выходу из приёмного отделения больницы подъезжает такси.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, прикрыв глаза, стоит под напористыми, тугими струями горячего душа. Слышит стук в дверь.

 

СЕРГЕЙ

(замирает и резко выключает душ)

Сейчас, Жанка… Сейчас, родная…

(громко)

Сейчас!

 

СЕРГЕЙ распахивает дверь номера и видит улыбающуюся РИТУ.

 

РИТА

(весело)

Привет, Серёжка! Можно? Ты – один?

 

СЕРГЕЙ

(поправив закрученное вокруг бёдер большое синее полотенце)

Ритка? Ты же…

(помолчав)

Нормально всё – у тебя? По здоровью, в смысле…

 

РИТА

(весело)

Или какая девулька – в постельке? А, Серёж? Не помешала?

 

СЕРГЕЙ

(отходя в сторону)

Какие, к чёрту, – девульки? Всё нормально с тобой? Восстановилась? Я через три часа улетаю…

 

РИТА

(входит в номер, весело)

Да что – не нормально-то? Всё – нормалёк!

(пригнувшись, снимает с ног короткие рыжие сапожки)

Подушился? Или я не дала?

 

СЕРГЕЙ

А – Андрюха? Давай куртку…

(Рита снимает тёмно-бордовую кожаную куртку)

Как – муж? В порядке?

 

РИТА

(тихо)

Серёжа, всё у всех – в порядке… Давай… Гляну твою ногу… Давай-давай… Можешь так лечь… В полотенце… Не сглажу… Ложись-ложись, Серёж…

 

СЕРГЕЙ

(медленно опускается на кровать)

Рит… Ты это… На Андрюху не кати особо… Я ему мозги прочистил… Конкретно… Внятно… Так что он о своих куролесях забудет… Навсегда…

 

РИТА присаживается на край кровати и осторожно прощупывает правую ногу СЕРГЕЯ.

 

СЕРГЕЙ

(удивлённо)

Да, правая… А как ты узнала? Ясновидящая, что ли?

 

РИТА

(прощупывая ногу Сергея, тихо)

Ага. Слепая. Не вижу опухоль на правой икроножной, что ли? Лежи смирно… Не дёргайся… Та-а-а-ак… Нет, подрыва мышцы нет… Растяжение… Да, сильное… Ушиб и растяжение… Лежи спокойно, Серёж… Та-а-ак… На живот повернись… Руки – вдоль туловища… И расслабься…

(мягкими, сильными движениями массирует правую ногу Сергея)

Мышца, как – каменная… Забитая… Но подрыва нет… Тогда бы было сильное подкожное кровоизлияние… А у тебя – просто отёк…

(быстро достаёт из сумочки несколько ароматных палочек с подставкой и зажигает их)

Во-о-о-от… А то накурил здесь… Хоть – топор вешай…

(массирует правое бедро Сергея)

А чуть позже иголочки поставлю… И отёк пройдёт… И о боли забудешь… Расслабляемся, Серёж… Отпускаем себя…

(вдруг ловко снимает с Сергея синее полотенце, тихо)

Открываем себя… И получаем удовольствие…

 

СЕРГЕЙ

(лёжа на животе, тихо)

Ритка, что ты тво…

 

РИТА

(тихо)

А вот, что хочу…

 

РИТА вдруг быстро сбрасывает с себя бежевые джинсы, бордовый – мелкой вязки – свитер, белые кружевные трусики, светлые носочки и белый бюстгальтер.

 

РИТА

(шёпотом)

То и творю…

 

СЕРГЕЙ

(поворачивая голову, тихо)

Ритка…

 

РИТА

(тихо)

Молчи… Иди ко мне… Ничего не говори…

(Сергей поворачивается на спину)

Просто иди ко мне…

(осторожно ложится на Сергея)

Просто почувствуй меня… Всю… Я тебя сейчас… Я тебя… Я тебя сейчас вылечу… Ой, как вылечу… Так вылечу, что… Какой ты – здоровенный… Просто – чудо… Ого… И парень твой проснулся…

(улыбается)

На – всю ивановскую…

 

НАТ. ВЗЛЁТНАЯ ПОЛОСА АЭРОПОРТА «ШЕРЕМЕТЬЕВО» – ДЕНЬ

 

По взлётно-посадочной полосе проносится и взлетает Ту-154.

 

ИНТ. НОМЕР ГОСТИНИЦЫ «АЭРОФЛОТА» – ДЕНЬ

 

РИТА – вся потная, раскалённая, дрожащая, тяжело дышащая – медленно сползает с СЕРГЕЯ на мокрую белую простыню.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на круглые настенные часы, тихо)

Я опоздал на рейс…

 

РИТА

(тяжело дыша)

Следующим полетишь…

(садится на край кровати и тут же валится набок)

О, Боже… Серёж… Нога у него болит… А девушку до потери пульса довести – ничего не болело? Как я до дома доеду? Дьявол…

(переводит дыхание)

Я – в душ…

 

СЕРГЕЙ одевается. Приоткрывает окно. Закуривает. Смотрит на красно-жёлто-зелёные листья клёнов.

 

СЕРГЕЙ

(курит, про себя, тихо)

Нет, это не была близость… Двух влюблённых людей… Или – людей, внезапно воспылавших друг к другу макаковой страстью… Ритка… Ритка меня таким образом отблагодарила… Да, женская душа – потёмки… Я и так радовался, что у ней с Андрюхой всё, вроде, наладилось… И из комы этой чёртовой без последствий выскочила… И детки у них – дивные… Какая быть может ещё благодарность? Ритка-Ритка-маргаритка… Хитрющая гражданка оказалась…

 

РИТА

(одетая, в дверном проёме комнаты)

Серёжа, мне – пора. Удачно тебе долететь. Старайся не калечиться. Береги себя. Или найди ту, что будет тебя беречь…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Рит… Андрюха с бабами завязал. Начисто. Поверь мне. А о нас с тобой…

 

РИТА

(тихо)

Серёжа, Андрей никогда ничего не узнает. Я обещаю тебе.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Да, не надо ему ничего знать. А то опять шарики за ролики закатятся. И вновь начнёт куролесить… Говорить правду, не говорить правду и говорить неправду – три большие разницы… Правда, Рит?

 

РИТА

(подойдя к окну, целует Сергея)

Будь счастлив, Серёж… Спасибо – тебе…

 

ИНТ. САЛОН САМОЛЁТА ТУ-154 – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, прикрыв глаза, сидит в пассажирском кресле самолёта.

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, не спеша, идёт по бульвару: всё золотисто-красное превратилось в чёрную, хрустящую под ногами листву, и дождь, не прекращаясь ни на секунду, изуверски переплавляет близкие перспективы – улицы, дома, людей – в некие расплывчатые далёкие фантасмагории.

 

ИНТ. КОРИДОР ОБЩЕЖИТИЯ ТЕАТРАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ открывает дверь комнаты и тут же видит на белой простыне кровати голенькую бледную, с ужасными – испуганными и одновременно озорными, и какими-то беспомощными глазками – НАСТЮ. НАСТЯ недвижимо сидит на краю кровати и смотрит на СЕРГЕЯ. ПЕРАА, босиком, в одной  цветастой, до щиколоток, юбке, стоит перед маленькой электроплиткой и варит в турке кофе.

 

СЕРГЕЙ

(стоя у двери, про себя, тихо)

Как, когда и где познакомились две эти женщины? Ещё недавно их вообще не было в моей жизни… Их не было и в жизнях друг друга… Нас втроём недавно вообще не существовало на этом свете… И вот нынче… Шоколадно-чёрная намибийка в маленькой комнатке общежития театрально-художественного института нынче варит душистую, кажется – корицей и имбирем – арабику, а бледно-розовенькая нагая волжаночка сидит на панцирной сетке кровати и, часто-часто моргая, смотрит на меня – на парня, который каким-то неведомым образом объединил этих двух восхитительных, упоительных женщин… Женщин – с разных планет… Интернационал… Да, всемирный интернационал…

 

ИНТ. КРОВАТЬ КОМНАТЫ ОБЩЕЖИТИЯ – ДЕНЬ

 

Белая рука СЕРГЕЯ – на густо-шоколадной блестящей мельчайшим бисером пота спине, меж острых топориков лопаток; чуть менее тёмная, молочно-кофейная большая девичья ладонь тихо нежит свежую, с бирюзовыми ручейками маленьких жилок, розовую  дрожащую грудку; а в громадное, бугристое тренированными мышцами бедро СЕРГЕЯ впиваются коготки длинных, тонких, светло-алых пальчиков…

 

ИНТ. КОМНАТА ОБЩЕЖИТИЯ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, сидя на подоконнике окна, курит и смотрит на нагих, спящих рядышком, НАСТЮ и ПЕРАА.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Нет, мои знойные африканско-волжские девочки – не  лесбиянки… Я точно знаю, что они не встречаются друг с дружкой… Без меня… Да и у меня никогда не было в постели сразу двух женщин… Но вместе друг с другом мы становились… Нет, не развратными… Не бесстыжими… Не какими-либо такими-сякими ещё… Мы, как оказалось, становились самими собой… Да, втроём… И в этом не было  ничего гнусного, пошлого или гадкого… Гнусное, пошлое или гадкое обязательно осязаемо… Изнутри… Оно всегда выворачивает после твою душу… Жгучим стыдом… Сделал с кем-то какую-то неудобную тебе, тошнотворную для всего твоя «я» мерзость и этот жгучий стыд после, когда чуть просветлеет в голове, начинает медленно тебя выжигать… Ты начинаешь просто проклинать себя… За – минутную слабость… За то, что, не желая того, поддался животной похоти… За то, что своей похотью заразил человека, который, по большому счёту, тебе вообще не нужен… Иначе говоря, тебе от этого человека не нужно ничего… Кроме – его тела… И от этого всего становится отвратительно-стыдно…

(Пераа вздыхает во сне и кладёт длинную тёмно-шоколадную руку поперёк впалого белого животика Насти)

Оказывается, женщины племени химба встают с рассветом… И накладывают на свои обнажённые чёрно-коричневые тела пасту растения омузумба…

(Настя во сне шевелится и опускает свою голову на правую грудь Пераа)

А в том маленьком приволжском городишке, где родилась и выросла Настюшка, вечерами коптят рыбу… Запах свежекопчёной рыбы медленно опускается к самой реке, плавно плывёт над прохладной водной гладью, а полная луна мягко серебрит тёмные речные воды…

(Пераа вдруг открывает глаза и молча, не мигая,  смотрит на Сергея)

А бог у химба тоже есть… Его зовут Мукуру… Он – творец всего… Но он – далеко… И связаться с ним можно только через духов мужских предков… Родовой огонь – окуруво –  должен гореть двадцать четыре часа в сутки… И тогда, быть может, Мукуру ответит – почему этой осенью высокая шоколадная африканка, неутомимый, мускулистый русский парень и хрупкая, беленькая, вся – в родинках, приволжская девочка полюбили друг друга… А не ответит… Значит, нам не суждено этого знать… Как, быть может, никогда не суждено узнать – что остаётся после спетой песни, почему ещё вчера близкий человек сегодня становится безликим чужим и куда, собственно, уходят люди… Когда устают… Жить… На этой земле…

 

 

 

(1) Ты говоришь по-английски? Как тебя зовут? (англ.)

(2) Нет, не говорю по-английски…(англ.)

(3) Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой ягуар… (англ.)

(4) Поздравляю! Браво! Это – замечательно! Да, Джулия? (ит.)

(5) Добрый день… Это – мой муж… Маурицио… Мы живём в Палермо… А вы – откуда? Из Америки? (ит.)

(6) Из России… (ит.)

(7) О, Россия?! Мы знаем про Россию всё… Водка, Горбачёв, медведи, Сибирь, мафия, водка… (ит.)

(8) Внимание! (ит.)

(9) И Маурицио не знает, как плавать! И вы знаете, как плавать?! (ит.)

(10) Нет! Я даже не знаю, как купаться в этом канале… (ит.)

(11) Здесь есть равиоли? Я голоден… (ит.)

(12) Ты всегда голоден! Наша кровать скоро рухнет! (ит.)

(13) Давай закажем пасту… (ит.)

(14) А ты – из какой России? Вы пьёте только водку? (ит.)

(15) Я не пью водку… (ит.)

(16) Джульетта! Оставь телефон! (ит.)

(17) Я не хочу есть! (ит.)

(18) Нет… Я хочу… Я хочу ризотто… (ит.)

(19) Прости меня… Это опять – ты? Почему ты – в Риме? (ит.)

(20) Я – Джульетта… Как тебя зовут? (ит.)

(21) Джульетта! Дочь!!! Джульетта! (ит.)

(22) Бежим! (ит.)

(23) Бежим! Быстро! Быстро! Бежим! (ит.)

(24) Нет. Нет, Джульетта… Не нужно… (ит.)

(25) Нужно… Нужно, мой мальчик… (ит.)

(26) Не надо… Не надо, моё чудо… Мы не должны это делать… (ит.)

(27) Нужно! Не мешай мне! (ит.)

(28) Возьми… (ит.)

(29) Ты – сумасшедший… Что ты сделал с Джульеттой? О, Боже… (ит.)

 

ТИТРЫ

Конец пятой серии

Алые аллеи (4-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

4-я серия

 

НАТ. ВЕРАНДА ЧАСТНОГО ДОМА – УТРО

 

СЕРГЕЙ, в одних кумачово-пролетарских ситцевых шортах на резинке, сидит в плетёном светлой лозой, но крепком низком креслице на веранде дома – маленькой, свежей, ещё не прожаренной южным солнцем. ЖАСМИНКА сидит рядом: тоже – в шортах: рыженьких коротких, просторных и в бесцветном полупрозрачном топике. СЕРГЕЙ смотрит на махонькое серебряное пирсинговое колечко на загорелом пупке девочки, пригубливает кофе и закуривает.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Благо, что строительные узбеки или таджики ещё не нарисовались… На крыше коттеджика этого… Сколько там – от нас? Метров сто всего будет… И два глазика тёмно-розовых сосочков под топиком зримы только мне…

 

ЖАСМИНКА залпом выпивает высокий стакан апельсинового сока и утирает узким запястьем рот.

 

ЖАСМИНКА

Ой… Как – вкусненько… Мои Серёжики выспались? Я думала, что диванчик рухнет… Под нами… Я раньше… Ну, никак не могла выспаться… Хоть – всю ночь спи… С самого вечера… И всё равно утром разбитая вставала… Совсем – никакушка… А с тобой… Мы ж с тобой весь вечер и всю ночку любились… Потом на часик-другой задремали… И я снова – свеженькая… Ни капельки спаткать не хочется… Чудеса – какие, да? С чего это вдруг так стало? Из-за тебя?

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да… Первый завтрак: сигарета и крепкий ледяной кофе… Нет – не глясе… Надо теперь всегда так и делать: вечером варить, давать остыть, процеживать и до утра – в холодильник… И с утра кофеёк будет не просто ледяной, а арктический… Да, вечером кофе надо обязательно одушевлять разными радостями: имбирем, корицей, кардамоном, гвоздичкой и несколькими молекулами «Мартеля»… И – никаких сахаров! Боже упаси! За чайную ложечку сахара, брошенную в этот божественный эликсир, – сто лет расстрела!

 

ЖАСМИНКА осторожно вытягивает из-под кресла шоколадную ножку, щиколоткой опускает её на плечо СЕРГЕЯ и большим пальчиком щекочет мочку его правого уха.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

А я тебя опять хочу… Вот сок выпила… И сразу захотела… Нет… Я тебя всегда хочу… Как вижу, так и хочу… Пошли в постельку…

 

СЕРГЕЙ

(лукаво)

А – пляжик?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Пляжик подождёт… Пляжик никуда от нас не убежит… Правда? И море никуда не денется…

(помолчав)

Я тебя так хочу… Так хочу, что…

(замирает)

Я тебя всегда хочу… Слышишь? Всегда… Ты не думай, что я – какая-то там развратная… Я никого больше не хочу… Только – тебя… Только увижу… Даже не увижу… Только твой запах учую… Или голос услышу… Так сразу и хочу… До дрожи… У тебя – такой голос… А-бал-деть… И – сильный, и – бархатный, и – нежный, и… И тогда… На пляжике… Ты, наверно, подумал: ну вот, девчонка какая-то голодная мимо проходила… А тут – парень в трусах… Вот девчонка эта и решила трахнуться… Так, чтобы поразвлечься… Да? Так подумал? А я и сама нынче не могу вспомнить – как на том пляжике оказалась… Мамке помогла бельё развесить:  сушиться… А потом… Потом думаю: чего дома сидеть? Дай, думаю, пройдусь… По пляжику… Босичком… Так здоровски по мокрому песочку босичком ходить… И никого по вечерам нет… Никто не загорает… Никто не пристаёт… А тут – ты… Большой… Здоровенный… Мускулистый… И – один… И на меня – ноль внимания… Тут у меня крышу и снесло… Конкретно… Даже уже и не помню – что да как делала… Очнулась только тогда, когда тебя в себе почуяла… Огромного… Сильного… И снова, видать, чувств лишилась… Сколько мы с тобой тогда любились?

 

СЕРГЕЙ

(пожав плечами)

Часа три…

(усмехается)

Пока батя твой с дубиной…

(помолчав)

Я тебя тогда ещё морской водичкой отливал… Чтобы очнулась… А то вдруг упала… И лежишь, как помершая… Ни звука… Ни движения… А потом очнулась…

(улыбается)

И снова на меня набросилась…

 

ЖАСМИНКА

(изумлённо)

Меня отливал?! А я – что?!

 

СЕРГЕЙ

Я ж тебе говорю…

(отпивает кофе)

Заорала на весь Крым… И без чувств свалилась… Ничком… Я уж думал, что… Потом гляжу: нет, дышишь, вроде… И трясло тебя тогда очень… Когда валялась… Я даже свой платок носовой свернул в трубочку и между зубок твоих сунул… Чтоб язык не прикусила… Вдруг, думаю, – эпилепсия какая…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я тогда так кончила…

(помолчав)

Нет, я и раньше кончала… Сама с собой… Понимаешь? Нет, безо всяких там резиновых членов и прочих штук… Просто пальчиками дразнила… Обе дырочки… И кончала… Но – тихонько так… А с тобой… И – в первый раз… А ты меня – и так, и эдак… Ей-богу, думала, умру… Такое изнутри пошло – мама не горюй… Ничего, что я тебе это говорю, да? Тебе не стыдно меня слушать, нет? А мне не стыдно говорить… Ты для меня сразу родным стал… И не стыдилась я ни тебя, ни себя… Ни капельки… Даже и не думала, что можно так не стыдиться… У меня тогда грудка на размера три больше стала, да? Ещё бы… Три часа меня… По-всякому… Думал, видать, у меня парней – сотни три… А ты у меня был первый… Первый и единственный… Вот я и вырубилась… Хорошо, что не померла хоть… Я и сейчас еле живая с кроватки сползаю после тебя, а тогда… Ну, да… Хотела, наверно, такой опытной девахой себя показать… А, если бы тогда, как – нынче, часов с пяток без перерыва… Точно бы ёкнулась… Представляешь?

(забирается на колени Сергея)

Представляешь, Серёж? Мы с тобой уже живём… Как – муж с женой… Да почему – как? Мы и есть жена и муж. Просто не расписаны пока. Ну, законы у нас – такие идиотские! Только с восемнадцати можно жениться. Нет, ну, если залетишь… Я слышала, и – раньше, до восемнадцати… Но мы ведь пока залетать не будем? Да, Серёжик? Я деток очень от тебя хочу… Очень, родной… Двоих… Или – троих… Но – чуть попозже, да? Много же времени и сил на деток уйдёт, а я… А я ещё тебя не  налюбилась… А как-нибудь давай… Давай целый день из постельки не вылезать? Да? Чтобы ты меня целый день любил… По-всякому… Как мы только придумаем… Пусть я умру… Но так хочется тебя всего… Надолго… На день, хотя бы… Только надо… Куда подальше убежать… А то я своими криками всех вокруг перебужу… Странно, да? Ору, а сама потом не помню, что орала… Как такое может быть?

 

СЕРГЕЙ осторожно целует девочку в висок и, подняв ЖАСМИНКУ со своих колен, встаёт с плетёного кресла. Заходит в дом и через несколько секунд возвращается с двумя чашечками кофе.

 

СЕРГЕЙ

Давай – по кофейку, родная… Потом чуть поныряем… Погреемся на солнышке… А потом… Потом…

 

ЖАСМИНКА

(маленькими ноздрями втягивает аромат кофе)

Как па-а-а-а-ахнет… Чудненько…

 

СЕРГЕЙ

(опускается в плетёное кресло)

Я хочу с тобой прожить…

(отхлёбывает кофе)

Я хочу с тобой прожить, моя нежность, – сколько мне осталось… Десять лет… Год… Или – месяц…

 

ЖАСМИНКА

Серёжа, не говори глупо…

 

СЕРГЕЙ

Погоди…

(быстро закуривает)

Послушай меня, Жасминка… Ты – молодая, дивная девчонка… Просто – чудо… Неземное… Я тебя безумно люблю… Но никогда не запру тебя под замок… Со мной ты станешь более свободной, чем без меня… Я тебе – не папа с мамой… И никогда ни в чём тебя ограничивать не буду… Ты всегда сама будешь делать свой выбор… Всегда, родная… Делать свой выбор… И нести за него ответственность… Как – все нормальные взрослые люди. Ты станешь отвечать за свои поступки. Не – папа с мамой, не – я, не – братец твой, не – дядя Вася, а – ты. Только – ты.  И – ещё. Тебе придётся отвечать и за меня. Я буду нести ответственность за нас, нашу семью, дом, деток, а ты станешь отвечать за меня. Только. И только от тебя, девочка моя, зависит – сколько я проживу на этой земле. Месяц, год или десять лет. Этот срок для меня выберешь ты. Ты, Жасминка…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я буду…

(помолчав)

О, Господи… Ты столько всякого наговорил… Такого большого наговорил… Что у меня все мысли разбежались… Я что-то хотела сказать… И забыла – что… Ты такого огромного наговорил, что во мне не поместилось… Серёж… Я тебя безумно люблю… И сделаю всё, чтобы мы с тобой…

 

СЕРГЕЙ

А давай сегодня порыбачим? А, радость моя? Я знаю – у кого тут катер можно на несколько часов одолжить… Не лодку – какую… Деревянную… С вёслами… Настоящий катер… С мотором… Быстрый… Сильный… Отлетим от берега на пару-тройку километром… И рыбки наловим… А ты вечером приготовишь… Я один рецепт знаю… Запечённой рыбки… В духовке… Пальчики оближешь… Побежали? Только топик этот прозрачный на маечку какую переодень, да? А то твои грудки с сосочками всех граждан в краску вгонят… Пока – до яхтенного клуба добежим… Да, чудо моё?

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – УТРО

 

Белоснежный катер, стремительно разрезая тёмно-синюю, спокойную гладь воды, несётся в открытое море.

 

НАТ. ОТКРЫТАЯ ПАЛУБА КАТЕРА – УТРО

 

СЕРГЕЙ, за штурвалом катера, оборачивается и видит извилистый удаляющийся берег – с постройками, маленькими яхтами, пирсом и гномиками людей.

 

ЖАСМИНКА

(смотря вдаль, громко)

Ва-а-а-ау-у-у-у-у! Серё-о-о-о-ожка-а-а-а-а-а!

 

СЕРГЕЙ

(за штурвалом катера, громко)

Следующая остановка – Турция! Держись крепко!

 

ЖАСМИНКА оборачивается: крымский полуостров – позади –  исчезает в искрящейся пелене необъятного, до и после всех горизонтов, моря.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – УТРО

 

Белоснежный катер, с тремя удочками по бортам и двумя людьми на палубе, тихо колышется на искрящихся, солнечных водах полного штиля.

 

ИНТ. ПАЛУБА КАТЕРА – УТРО

 

СЕРГЕЙ надевает тёмные очки и смотрит на недвижимые, уснувшие удочки.

 

ЖАСМИНКА

(широко зевнув)

А где – рыбка? Серёжик, а где – вся рыбка? Не хочет ловиться? Спит? Я тоже-о-о-о-о-о-о…

(зевает)

Спаткать хочу… Поплыли спаткать, а? В постельку хочу… С тобой… Рядышком… Ну, поплыли…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на спокойное море, про себя, тихо)

А куда это нас занесло? Не – в нейтральные воды, часом? Или сносит ещё? Течением…

(крутит головой, про себя, тихо)

Ничего не пойму… Солнце, вроде, – на юго-востоке… Там – где и должно быть… Но нас сносит… Точно, несёт куда-то… Ни – берега, ни – других привязок…

(достаёт мобильный телефон, про себя, тихо)

Вот: и сигнал пропал… А радиостанция… Чёрт, мне ж… Андрюха же меня предупредил: не поставил ещё… Закупил… Но не поставил…

(снимает тёмные очки и осматривает все стороны горизонта, про себя, тихо)

Какая там – зона территориальных вод? Сорок  морских миль, кажется? А потом – нейтралка… Тогда – где же… Если нас действительно унесло в нейтральные воды… Где же тогда – наши доблестные пограничники? За границей?

 

ЖАСМИНКА

(заунывно)

Ну, Серё-о-о-о-ожики… Ну, давай домо-о-о-ой… Ну, давай – обра-а-а-а-атно… Ну, ми-и-и-иленький… Ну, дава-а-а-ай… Не хо-о-о-очет… Лови-и-и-и-иться… Поплы-ы-ы-ы-ыли… Ну, Серё-о-о-о-ожики…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

А – понырять?

 

ЖАСМИНКА

(оживлённо)

Понырять?! Здесь можно понырять?! Точно?! Можно?! Можно – Серёжик?!

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Нужно… Только ты это…

(смотрит на море)

Не сигай чёрти куда… От меня… Да, родная? Какая здесь глубина – без понятия… И где начинается слой сероводорода – я тоже не знаю… В принципе у дна – сероводород… А какой толщины – слой? И дна мы можем даже и не увидеть… Может, пятьдесят метров – здесь… А, может, и все – сто пятьдесят… Или – триста… Или – больше… Поняла? Держись в прямой видимости от меня… В трёх-четырёх метрах… И течение какое здесь – я тоже не знаю… Как подхватит… Как поволочёт на глубину… Или – в открытое море… Чёрта с два выплывем… Тебе – ясно, прелесть моя? Как только я маякну «всплывать», сразу – вверх! Без фокусов! Здесь тебе – не пляжик… И – не берег… Открытое море…

 

ЖАСМИНКА

(нацепляя ласты)

Не бойся, Серёжик… Я – с тобой… Ты меня держись… И ничего не бойся… Я тебя никому в обиду не дам… Никому-никому… Так и знай…

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

В густо-бирюзовую солнечную воду, один за другим, по обе стороны катера мягко плюхаются оранжевые якорные буи. Две фигуры – маленькая и большая – в ластах, свинцовых грузах и масках медленно, спинами вперёд, опрокидываются с борта катера в спокойное море.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА, мягко работая ластами, медленно погружаются в золотисто-синюю глубину. СЕРГЕЙ, повернув голову в сторону ЖАСМИНКИ, пальцами правой руки спрашивает: ok? ЖАСМИНКА пальчиками левой руки отвечает: ok. Мимо СЕРГЕЯ с ЖАСМИНКОЙ проносится стайка серебристых рыб, а впереди, из толщи моря, возникает большое белое облако огромных медуз. СЕРГЕЙ указательным пальцем правой рукой три раза показывает: вверх. ЖАСМИНКА кивает.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА выныривают на поверхность моря и сквозь мокрые маски видят огромное белоснежное рыло гигантского сухогруза, который под каким-то серо-буро-малиновым флагом прёт прямо на них. СЕРГЕЙ и ЖАСМИНКА переглядываются и в ту же секунду резко рвут в разные стороны. Миниатюрные цунами от сухогруза обрушиваются на белоснежный катер и, пенясь, заливают морской водой палубу.

 

НАТ. ПАЛУБА КАТЕРА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ с ЖАСМИНКОЙ масками вычерпывают воду со дна катера.

 

СЕРГЕЙ

(смеясь)

С какой скоростью ты рванула? Наверно – быстрее скорости света… При переходе тобой звукового барьера… В самом пике оргазма… Первого… Самого чувствительного…

 

ЖАСМИНКА

(высунув алый кончик языка, утирает узким запястьем загорелый лоб)

А – ты?! Тоже… Как рванул… Аж ласты твои… Аж вода под ними заклокотала…

(помолчав)

Не… Самые чувствительные – дальше… Пятый… Или – шестой… Когда – подряд… Друг – за дружкой… Я тогда вообще… Меня тогда вообще… На кусочки разносит… От наслаждения…

 

СЕРГЕЙ

Если бы затонули… За этот катерок дорогущий… Ей-богу… Пришлось бы душу дьяволу продать…

 

НАТ. ПЛЯЖ ЧЁРНОГО МОРЯ – ВЕЧЕР

 

ЖАСМИНКА

Ну, а дальше – что?

(шуршит галькой и шлёпает щиколоткой шоколадной ножки по правому плечу Сергея)

Колись, давай! Красивая была та – ваша?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на серебристую рябь моря)

Здорово мы порыбачили… Утречком… Да, душа моя? От души…

(смеётся)

Чуть под корабль не угодили… И свой чуть не потопили…

 

ЖАСМИНКА

А как ты берег увидел, Серёж? Ничего ж видно не было… Одно же море было кругом… Море и солнце… Как ты разглядел?!

 

СЕРГЕЙ

(пожав плечами)

Не знаю… Блеснуло вдруг что-то… Сквозь – пелену… Быстро – так… Как – солнечный зайчик… И пропало… Как раз – на севере… Судя – по солнцу… Что может с моря блестеть? Ничего… Только – на суше… Вот по тому курсу и пошёл… Хорошо, что хоть мотор наш не затопило… А то бы бултыхались… В море… До сих пор… Пока бы – не подобрал кто-нибудь…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Душа моя…

(помолчав)

Ты меня ещё никогда так не называл… Никто меня так не называл… Душа моя… Так – тёпленько… Так – мило… Так – нежненько… Откуда ты это взял? Придумал? Серёж?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Эх, ты… Книжки надо читать… Чехова… Толстого… Пушкина… На Руси ведь так всегда муж свою жену любимую называл: душа моя… Не – киска, не – зайчик, не – птичка… А – душа моя… Отдавал муж свою душу жене своей, понимаешь? А жена мужа своего величала: свет моих очей… Не слышала разве?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Нет… Не читала… В школе – да… Заставляли читать… Всех – этих… А я как начну читать… И засыпаю… Так скучно было всех их читать… Балы – какие-то… Разговоров – куча… Всё говорят, говорят, говорят… А этот… Как – его? Который старуху топориком тюкнул… Ну, кто про него сочинил? Я забыла…

(помолчав)

Ты – свет моих очей? Да. Наверно. Точно. Ты, Серёж, – свет моих очей… Я тобой светюсь… Одним – тобой…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Фёдор Михалыч?

 

ЖАСМИНКА

Кто? Что?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Достоевский. Фёдор Михалыч. Это у него Раскольников старуху-процентщицу топором ахнул.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ой… Да… Там такие предложения – у него… У Достоевского твоего… На – пол страницы… Пока до конца дочитаешь предложение, уже забудешь – что в начале было… Они у меня вообще… Они у меня потом вообще все в голове перемешались… Эти – Достоевские, Толстые и прочие всякие разные…

(помолчав)

И что – эта твоя русалка? Красивая была? Влюбилась в тебя?

 

СЕРГЕЙ

Фактурная… Нырять, правда, боялась… А какая ж русалка – без ныряний? Гидрофлекс для подводных съёмок мы тогда за бешеные деньги арендовали, а тут – простой… День, три, пять… Продюсерша наша орёт… Рубли в небо улетают… Работа стоит… Короче, певунью ту силком пришлось окунать… И то – на мелководье… Один план могли смен пять снимать… К тому ж мне спать эти красотки две ночки не дава…

 

ЖАСМИНКА

(оживлённо)

Кто-кто-кто не давали?!

 

СЕРГЕЙ

А, ерунда…

 

ЖАСМИНКА

Нет-нет-нет!

(ловко обвивает ножками загорелый торс Сергея)

Говори-ка! Быстренько! А то я тебе ща-а-а-ас… Рёбрышки поломаю! Вот! Ты тут тогда опять девочек снимал?! Да?! На съёмках своих! Знаю я эти съёмки! Наверно, всех девочек переснимал! Ни одной не осталось, да? Нет, они сами тебя все переснимали! Точно! Наверно, гроздьями вешались! Вешалки! Да?!

 

СЕРГЕЙ коротко щекочет беленькие пяточки девочки. ЖАСМИНКА, отпрянув с визгливым хохотком, замирает и тут же обнимает СЕРГЕЯ сзади загорелыми ручками.

 

ЖАСМИНКА

Нет, правда, Серёж… Что там тогда у вас было? Я не буду ревновать… Ей-богу… Мы же с тобой – муж и жена… А какие тайны могут быть у мужа с женой?! Мы же – родные с тобой, да? Самые родные люди! У меня никого нет ближе тебя… Нет и не будет! Никогда! Расскажи мне… Я ж о тебе ничего не знаю… Ну, почти ничего не знаю… Знаю только, что ты всегда классным парнем был… Что девочки от тебя без ума были… Но мне на них начхать… Я от тебя без ума больше их всех, вместе взятых… Больше – всех женщин на Земле! И знаю… Нет, не знаю даже… Чую… Каждой своей чуточкой чую, что любишь ты меня безумно… Безумненько… Как – никого и никогда не любил… И – не полюбишь… У тебя просто сил не хватит кого-то там ещё любить… Я тебя сама так излюбливать буду, что ты от меня в окошки выпрыгивать станешь…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Ага. Пока ты вопишь так, что все окошки сами лопаются от твоих визгов…

 

ЖАСМИНКА

(удивлённо)

Я вопю? Да?! Точно?! Когда?! А я не помню… Ей-богу, не помню… Наверно, мне так вопится… От тебя, бешеного… Ты ж такое со мной вытворяешь, что… Что окошки даже лопаются… От тебя… Серёж…

(громко сопит и ещё сильней прижимается шоколадной грудкой к спине Сергея)

Серёжик… А я тебя опять хочу… Чуешь – какие сосочки громадненькие стали? Я тебя всегда хочу… Как – не нормальная… Ты меня такой хочухой сделал, что…

 

СЕРГЕЙ

Погоди…

(прикрывает брови ладонью)

Ну-ка, быстренько одевайся. Быстренько-быстренько. Ну?!

 

ЖАСМИНКА

А что…

(растерянно)

А чего я такого сказа…

 

СЕРГЕЙ

В купальник ныряй давай!

(подаёт девочке две бирюзовые тряпочки и, не вставая, натягивает чёрные плавки)

Одевайся, родная, не спи. Там вон… Видишь: на скале какие-то граждане нарисовались… Фоткают… Хочешь завтра голенькой висеть во всех соцсетях?

 

ЖАСМИНКА

(обиженно влезает в купальник)

Ну, и пусть фоткают… Мало голеньких девочек по всему побережью валяется? Плевать я на их фотки хотела… Я себя на пляжике в купальнике, как в тулупе, чувствую… Ты же знаешь, что я всегда голенькой загораю… Как – Ева… А ты – мой Адамчик…

 

СЕРГЕЙ

(улыбнувшись)

Скорее – змей-искуситель…

(смотрит вдаль)

Вон: ещё трое нарисовалось… Хочешь, чтобы завтра твоей попкой с писькой и прочим весь инет любовался? Лайки ставил? Да сальные шуточки бы в комментах отпускал?

 

ЖАСМИНКА

(обиженно, шёпотом)

Нигде ни от кого не спрячешься… Хоть в море ныряй… И на дне морском… Любимого своего люби… А точно: давай нырнём и там… На песочке морском… Друг дружку любить будем… А? Здоровски я придумала?! Мы  же с тобой – влюблённые! Мы должны любиться каждую минутку! Ой…

(поправляет купальник)

Точно, как – в шубе… И колется… Серёжик… А, Серёжик? Так что там тогда было? Ты так и не сказал… Ты что: и ту русалку тогда поимел? Снимал которую… Да? И ещё – кого-то? Или – всех сразу? Скажи… Ну, что ты боишься сказать? Я ж понимаю… Уже не боюсь понимать, что у тебя за все эти года миллион девулек было… А по мне – хоть миллиард… Мне – всё равно… Нет, не всё равно, конечно… Но ты для меня – единственный… Первый и единственный мужчина, понимаешь? Мой. Только мой. До конца жизни. Никогда не думала, что такое может быть… Вон… Девчонки мои… Подружки всякие… Уже по сто парней поменяли… С одним крутят… С другими параллелят… И ведь – не шлюшки какие… Нормальные девчонки… Ищут своего, что ли? Не знаю… Я даже с двумя поругалась… Когда узнала… Ну, они мне сами выболтали про своих… Одного я даже знаю… В Ялте в гостиничке работает… Этим… Как его? Ну, типа – менеджером по туристам… Или – что-то вроде того… Машинка у него – классная… «Мерсик», кажется… И парень – красивый, высокий… Дом вот свой строит… А Танька, дурочка, ещё с каким-то Фимкой с рынка закрутила, представляешь? В открытую! Ну, тот парень её психанул, конечно… Зачем ему такая? Которая и ему даёт, и ещё десятку парней… А знаешь…

(смотрит на скалу)

Ушли… Давай я сниму эти тряпочки… Нет… Вот ещё какие-то появились, блин… Что им там: мёдом намазано?! Завтра на наше место пойдём, да? Про него вообще никто не знает… И поныряем, и полюбимся… Без туристов этих… А если что – в пещерку нашу нырнём, да? Там, правда, – камешки остренькие… Но, когда ты меня… Когда ты меня любишь, я ничего вокруг не чувствую… Только – тебя… В себе… И улетаю… Почти – сразу… Чёрти куда… В рай, наверно…

 

СЕРГЕЙ

Ну, и дурочки – твои подружки, что треплются о парнях своих…

(аккуратно выкладывает на плоском шоколадном животе девочки разноцветные камешки)

Если бы хоть одной извилинкой подумкали, что своим трёпом они своих парней… Словом, любому нормальному мужику – поперёк, когда за его спиной о личном, интимном кто-то болтает… Особенно – женщина, которой он доверил себя: свои чувства, планы, мысли, надежды, жизнь… Личное, оно потому и – личное, что касается только двух людей… И – никого больше… Понимаешь, родная: никого? И все свои проблемки, несуразности, напряги решать они должны только вместе. Друг – с дружкой. И больше – ни с кем. Ни – с родными, ни – с подругами, ни – с соседями, ни – со знакомыми. Иначе всё рушится. Личное превращается в безличное. В безликое. В отстой. В свинарник. Тогда каждый вправе запустить в их жизнь свои лапы…

 

ЖАСМИНКА

А я и не треп…

(привстаёт, и цветные камешки сыплются на серую гальку)

Серёжик, ей-богу… Я никому ничего о нас не говорила… Нет, у меня выпытывали девчонки: мол, чего ты вся светишься? Как – солнышко… Втюхалась, что ли? А я – ничего… Правда-правда… Нет, вру… Катьке Тереховой сболтнула как-то… И то – чуток… Мол, да, парень такой дивный появился… Ты – то есть… Что влюбилась без памяти, сказала… И – всё… Она пытать меня стала: мол, кто – такой, кем работает, откуда, я его знаю и прочее… Еле отбрехалась от неё… Мы с Катькой давно дружим… Катюха никогда никому не разболтает… Ой, нет… Она ж знала, что я до тебя – ни с кем и никогда… Не давала никому, в смысле… Ещё и прикалывалась: у всех наших уже по десять парней было, а ты, дурочка, всё целкой ходишь… Как – идиотка… Вот я ей и выпалила… От обиды – наверно… Что есть у меня парень… Всем парням – парень… Не то, что – наши пляжные обмылки… Что с ним я в самый первый раз так кончила, что выше небес улетела… Чувств даже лишилась… Так волшебно было… Катька – сразу: когда познакомишь? Давай – завтра?! У меня. Я винца классного прикуплю. Посидим. Представляешь, Серёж? Тебя ещё не видала, а уже глаз положила… Ну?! Деловая – какая, да?! У неё самой-то – одни наши тусовщики пляжные… С одним переспит, другому даст… Так, для тела… Вот и завидки взяли… А больше – никому и ничего… Катька даже имени твоего не знает… Ну, мои: папка с мамкой, дядька да братец – не в счёт… Как от них скроешь? И то: они ничего только нашего не знают… И не узнают никогда… Я даже сама о только нашем подумать боюсь… Не то, чтобы выболтать кому… Знаешь, боюсь: вдруг начну думать, а оно, это наше с тобой счастье, вдруг – хлоп и лопнет… Как – воздушный шарик… Или ты меня разлюбишь… Бах и – всё… И нет нас… Такой ужас сразу пробирает… Аж дышать не можется…

(замирает)

Не разлюбливай меня, пожалуйста… Да, Серёжик? Я без тебя сразу умру… В ту же секундочку… Я не хочу без тебя жить… И не буду без тебя жить…

 

СЕРГЕЙ

А тогда…

(осторожно убирает мизинцем маленькую одинокую слёзку со щеки девочки)

Ты меня только сразу не убивай, да, родненькая? Дожди ещё зарядили… На – три дня… Ну, какие – съёмки? Все наши жили в разных домиках… Где – не дорого… Денег-то было в обрез… Девяностые годы… Того века… Союз развалился… Бардак – кругом… Так что не шиковали… А меня подселили в какую-то хибарку… В метрах трёхстах от моря… Комната, правда, – большая, светлая… Но хозяйка говорит: тут у меня ещё две подруги – на пару дней… Послезавтра улетают с югов… Так что, парень, не тушуйся, заселяйся, девки – правильные, никто твои шмотки не стырит, только сам баб сюда не води, куда хош  с ними ховайся, но шоб в моей хате никакого блядства не было, понял?

 

ЖАСМИНКА

(хохотнув)

Ну ты, наверно, сто девочек сразу привёл… Когда хозяйка ушла… Да, Серёжик? Или – двести?

 

СЕРГЕЙ

(кивает)

Ага. Двести. Тыщ. Погоди, родная… Чуть коленку подвинь… А то ты мне сейчас всё на свете отдавишь…

 

ЖАСМИНКА

(испуганно)

Ой!

(убирает правую ножку с паха Сергея)

Так? Сейчас не больно? Прости, родненький… Я его потом зацелую… Нежненько-нежненько… И всё пройдёт…

 

СЕРГЕЙ

Бросил я, короче, сумку… Хозяйка ширму из шторы натянула… Поперёк комнаты… Какие-то лифчики, сланцы, трусы за ту сторону ширмы кинула, деньги взяла и слиняла… Я тоже с группой – на побережье… Место для съёмок искать… Вечерком в уличной кафешке чебуреками с минералкой перекусили и – по домикам… А я – усталый по самое не могу… Ещё до перелёта было пару рабочих ночек в Москве, по монтажу… И дни были забиты работой… Потом в Симферополь свалились… И в самолёте чёрта с два подремать дали: все хохмили на всё небо… После целый день – на ногах… Ну, думаю: сейчас упаду на минуток шестьсот… Кроватка там, правда, – какая-то древняя оказалась… Хлипкая… Скрипучая на все октавы…

 

ЖАСМИНКА

Тут эти девочки пришли, и ты их всех отымел! Так?!

 

СЕРГЕЙ

Не так!

(легонько щёлкает девочку по кончику носика)

Я тебе – что: сексуальный маньяк? Имею всё и всех, что шевелится?!

 

ЖАСМИНКА

(сразу)

Значит, они тебя отымели! Хором!

 

СЕРГЕЙ

Короче, провалился я… Без задних лап… И где-то среди ночи… Чёрт его знает – сколько времени было… Часа два или три, может… Темнота ж – кругом… Слышу за ширмой возню какую-то: то – чмоканье, то – охи, то – шлепки, то – сопит кто-то, как паровоз… В комнате-то – тьма-тьмущая… Даже Луны нет… Кровать за ширмой – опять же… Так воет-скрипит, как будто на ней пьяный лабух симфонию играет… Да ещё о фанерную стенку комнаты – бу-бух, бу-бух… А после такие стоны начались, что грешным делом подумал: помирает кто-то…

 

ЖАСМИНКА

Ой…

(замирает)

Ужас – какой… Я бы от страха описалась…

 

СЕРГЕЙ

Ну, я с кроватки тихонько встал… Зажигалку свою… А, знаешь, тогда мне знакомые из Германии такую навороченную зажигалку подогнали: с компасом, с фонариком, с биппером… Скажем, потерялась где в квартире зажигалка – а я вечно их терял или забывал – свистнешь, и она тебе тут же своим свистом отвечает: мол, здесь – я, хозяин мой дорогой, под диваном или в ванной… Так вот… Осторожненько к ширме подкрался, штору эту пыльную отодвинул, фонариком кроватку девулек подсветил, а там…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Что – там? Они умерли? Да?

 

СЕРГЕЙ

(хохотнув)

Почти… Кончились, то есть… Обе, как я понял…

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Как кончи… Я не поняла… Убили? Друг дружку? Серёж? Да?

 

СЕРГЕЙ

Розовенькими они оказались, родная…

(приобнимает девочку)

Островитянками… С Лесбоса… Слыхала про такой остров, нет?

 

ЖАСМИНКА

Ой…

(выдыхает и звонко хохочет)

Лесбиянки, что ли?! Да?! А тут ты влез?! С фонариком своим?! Прикольно! И при тебе любились?! Им что – начхать было, что рядышком парень чужой спит?!

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Да им на всё начхать было…

(смотрит на пламенеющее солнце)

Смотри, родная… Кажется, что море горит… Раньше серебряным было… Потом – с позолотой… А нынче – багровым пожаром заполыхало…

 

ЖАСМИНКА

(удивлённо)

Точно… А я раньше такого и не видела никогда… Столько лет жила у моря и только сейчас заметила… Когда ты сказал… Так – здоровски! Точно, словно вода горит… Серёжка… Ты просто… Ты…

(часто-часто моргает)

Ты просто – чудо моё…

 

СЕРГЕЙ

Родная, ну что – ты?

(прикасается губами к бархатному виску девочки)

Опять – слёзки? Что опять случилось? К этим девулькам меня приревновала, что ли? Я же тебе сказал: им парни вообще – параллельны… Мы потом, правда, познакомились… Так они, оказывается, спецом в Крым прилетают… Каждый год… Друг к дружке… Чтобы любиться… Одна – из Магадана, другая… Из Кишинёва, кажется… Я точно уже и не помню…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Нет… Ты меня просто расплакиваешь… Иногда… Сейчас – часто… Вот ты сказал про солнце… Про пожар на море… И так вдруг больно сделалось… Я до тебя, оказывается, ничего и не видела… Всех этих чудес не замечала… И не чувствовала ничего… Человеческого… Женского… Во мне, наверно, только рождается человечек… Женщина… Настоящая женщина… Это ты во мне их рождаешь… Каждую секундочку… У меня… Я не знаю – как сказать… Сердечко просто плачет… От того, что жила-жила-жила… А ничего не чувствовала… Ничего не видела… Ни любви твоей дивной… Такой – огромной… Такой – нежной… Что она до сих пор в меня не вмещается… И сама ведать не ведала – как можно так безумно любить человека… Другого человека… Мужчину… Который мне стал – роднее, чем мать с отцом, и ближе всех людей на Земле… Я, наверно, скоро просто лопну… От счастья… Такого дивного счастья, что – больше тысяч меня… А ты… Ты вот сказал про солнце, про море, и это счастье как опять нахлынет… И сердечко выпрыгивает… Я когда-нибудь просто умру от этого счастья…

 

СЕРГЕЙ

(улыбнувшись)

Не знаю – как сердечко… Но вот кишочки твои уже играют ноктюрны… Буль-буль-буль… Не слышишь животиком? Проголодалась, радость моя? Пошли… Я тебе синенькие с сыром, черемшой и зелёным лучком под майонезом запеку в печке – пальчики оближешь… И лаваш у нас ещё есть… И – брынза… И – мяско тушёное… Сок гранатовый ты не весь выдула утром?

 

ЖАСМИНКА

Не весь…

(насупившись)

И что – твои лесбиянки? Потом вместе спали, да? Втроём? Всех их там отымел?

 

СЕРГЕЙ

Ага, родная…

(хохотнув)

Всех отымел. И – девулек, и – хозяйку дачки, и – всё крымское побережье. Только этим две недели съёмок и занимался…

 

ЖАСМИНКА

(наивно)

Да? Ой, Серёжик… Не путай меня… Я иногда уже просто не понимаю – когда ты шутишь, а когда взаправду говоришь… Ты для меня просто скажи: здесь я хохмлю, а здесь – нет… Чтобы я не путалась… Вон как ты позавчера торговку на рынке напугал… Я думала, что её кондратий хватит… Когда мяско покупали, помнишь? Смартфон свой к говядинке приложил, а он у тебя вдруг пиликать стал… Так – часто-часто… Как ты это сделал? А потом с таким строгим видом стал кому-то названивать: мол, у продавца такого-то места – в продаже радиоактивное заражённое  мясо… Я ж видела: ты только четыре цифирки набрал… Та женщина чуть в обморок не упала… Была готова тебе весь товар даром отдать… Только, чтобы ни с кем не связываться… Даже мясник тот здоровенный… С топором огромным… Что мясо рубил… И тот испугался…

 

СЕРГЕЙ

Одевайся, родненькая…

(подаёт Жасминке майку и шорты)

Пошли… Я тоже, кстати, проголодался… Но – по тебе… Ты – волшебная девочка… И я каждую минуту благодарю небо за то, что мы нашлись… И теперь уже никогда не потеряемся… Никогда, душа моя…

 

НАТ. СКАЛА – ДЕНЬ

 

Двое туристов на скале – крупный бледный мужчина и такой же не загорелый коренастый юноша – смотрят, как внизу, на пляже, хрупенькая загорелая девочка, закрыв глаза и стоя на цыпочках, обнимает двумя ручками шею здоровенного бронзового парня, который, чуть наклонившись, целует в мочку правого ушка это божественно прелестное юное существо.

 

ИНТ. КОМНАТА ЧАСТНОГО ДОМА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ осторожно встаёт с дивана. Бесшумно натягивает джинсы и майку. Оборачивается на какой-то тихий звук и видит, как ЖАСМИНКА с обиженным выражением загорелого личика шлёпает правой ладошкой по тому месту на постели, где только что он лежал.

 

СЕРГЕЙ

(замерев среди комнаты, про себя, тихо)

А ведь она действительно меня любит… Эта волшебная девочка не просто там влюбилась… На пару месяцев… Воспылала, так сказать… От нечего делать… И не только постель ей нужна… Она действительно полюбила… Меня… Всего… Целиком… Полюбила всем сердцем…  Парня, который в три с лишним раза её старше… Безумие – какое-то… Ей-богу… И я… И я не могу оставить это чудо… Вот так: взять и укатить… И больше никогда её не видеть… Да, она действительно целиком отдала себя мне… И никогда от меня не откажется… Что бы ни случилось… Даже, если я окажусь японским шпионом… Или – главарём коза ностры…

Или – исламским террористом… Она всё равно от нас не откажется… Даже, если весь мир будет против нас… Всё равно: она будет стоять рядом и молча подавать мне патроны… Я это уже не понимаю… Головой… И не чувствую… Сердцем… Я это уже точно знаю… Да, пока не осознаю – почему… Но знаю точно: эта хрупкая, озорная, милая девчушка меня никогда не предаст и не продаст… Никогда… Ни за что…

 

НАТ. УЛИЦЫ ПРИМОРСКОГО ГОРОДА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, куря на ходу, медленно спускается по полутёмным узким улочкам приморского городка.

 

СЕРГЕЙ

(идя, про себя, тихо)

Она даже во сне меня не отпускает… Держится за меня… Чтобы её не унесло прочь… В какие-то неведомые мне пучины райских кущ… Или – на сто седьмые небеса зловещей преисподней… Держится за меня и, тем самым, держит меня… Да, эта девочка держит меня… На – этой земле… Рядом – с ней… Давая понять всем ангельским демонам, что никогда и никому меня не отдаст… Ни за что… Не предаст… Что бы ни случилось…

 

НАТ. ПЛЯЖ – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ смотрит на близкое, усыпанное миллиардами миров звёздное небо. Быстро раздевается до плавок. И, чуть поёживаясь, медленно входит в ночное сонное море.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – НОЧЬ

 

Неспешными кролевыми гребками СЕРГЕЙ отплывает от берега. Переворачивается на спину и, распластавшись в воде, смотрит на далёкие огоньки спящего приморского городка.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

А когда всё-таки преодолеваешь животный ужас оказаться абсолютно бесчувственным к этому прохладному кошмару, который во всех нормальных граждан вселяет ночное – зловещее в этой чернильной оглушительной мгле – море…

(смотрит вверх)

Из-за креповой облачности выныривает подсвеченная солнцем Луна… И серебристая дорожка мягко касается моих мокрых, струящихся в этом бледном сиянии, ступней, груди… А берег… Берег кажется призрачным кораблём… Да – кораблём… С мерцающими огоньками иллюминаторов… Но – на якорной стоянке…

В то время, как ты – бестелесный плотью, но одушевлённый нагой негой – поначалу вольно дрейфуешь по этому глянцевому морщинистому чёрному шёлку… А потом и сам становишься морем: с ручьями артерий и вен; с немыслимыми глубинами заоблачных вершин внутри самого себя; с мерцающими созвездиями на обратной стороне век; любопытное зрение пытается заглянуть за край Вселенной, а предохранительная чека рассудка ехидно подсовывает броуновское мельтешение прозрачных амёб да инфузорий-туфелек…

Да, ты сам становишься морем, и, собственно, не имеет никакого значения – кто кем однажды был рождён: ты – этим наваристым, кишащим проблесками живой материи бульоном, или же твоя кровь в какой-то момент вышла из берегов и заполнила пустоты мироздания солоноватой, чуть йодистой нежностью…

 

ИНТ. КОМНАТА ЧАСТНОГО ДОМА – НОЧЬ

 

ЖАСМИНКА, широко распахнув глаза, вскидывается в постели.

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Серёж… Ты – где? Серёжик? Где – ты, родной? Я боюсь…

 

ЖАСМИНКА, закутавшись в одеяло, медленно сползает с дивана.

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Серёжики… Мне – страшно…

 

НАТ. ДВОР ЧАСТНОГО ДОМА – НОЧЬ

 

ЖАСМИНКА – в одеяле и босиком – выбегает из дома.

 

ЖАСМИНКА

(громко)

Серёжа!

 

Некоторое время слушает далёкий лай собак и, придерживая руками одеяло, бежит по дорожке двора к калитке.

 

НАТ. ЧЁРНОЕ МОРЕ – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ делает несколько глубоких вдохов-выдохов и, резко согнувшись, ныряет в ночное море. Под водой из кромешной тьмы возникают какие-то флуоресцирующие – переливающиеся розовым, голубым и фиолетовым светом – существа.

 

СЕРГЕЙ

(плывя под водой, про себя, тихо)

Наверно, такими нам покажутся далёкие звёзды… Когда мы, наконец, вырвемся в другие вселенные… И увидим миры, которые нам пока только снятся…

 

Во флуоресцирующем свете, из чернильной мглы, появляются   чьи-то огромные овальные красные глаза. Пристально смотрят  на СЕРГЕЯ. И исчезают. СЕРГЕЙ в ужасе вылетает на поверхность моря. Осматривается. И быстро гребёт к берегу.

 

НАТ. ПЛЯЖ – НОЧЬ

 

ЖАСМИНКА

(во весь голос, истошно)

Серё-о-о-о-о-ожа-а-а-а-а!!!

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из темноты, спокойный)

И что мы кричим?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ой… Серёжа… Ты…

 

ГОЛОС СЕРГЕЯ

(из темноты, спокойный)

И почему мы не спим?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я… Я напугалась… Это – ты? Где – ты? Я тебя не вижу… Серёжа?

 

СЕРГЕЙ

(обнимает Жасминку, тихо)

Теперь видишь? Узнаёшь? Почему ты не спишь? Ты же крепко спала… Почему – босичком? И – в одеяле… Где – твоя одежда?

 

ЖАСМИНКА

Ой… Я проснулась… А никого нет… Тебя нет… Ты что – с ума сошёл: ночью купаться? Серёжа, не пугай меня так… Больше… У меня чуть сердечко не выпрыгнуло… От ужаса…

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Да, она даже во сне ни на секунду меня не отпускает… Держится за меня… Чтобы её не унесло прочь… В какие-то неведомые мне пучины райских кущ или на сто седьмые небеса зловещей преисподней. Держится и, тем самым держит меня. На этой земле. Рядом с ней. Давая понять всем ангельским демонам, что никогда и никому меня не отдаст. Ни за что. Не предаст. Что бы ни случилось.

(вслух)

Ты как-то меня в своём кошмарном сновидении… Тебя, видно, заливали толстенным слоем цемента… Так ты,  дорогуша, хрупенькая, сорок семь с копеечками кило, лёжа на мне целиком, так умудрилась сдавить всеми своими ручками-ножками, что у меня, центнерового с лишним, здоровенного мужика перехватило дыхание…

 

ЖАСМИНКА

А мне с тобой ничего не страшно. Ничегошеньки… Когда мой любимый Серёженька – рядышком…

 

СЕРГЕЙ

Вон… Лежаки валяются какие-то… Давай домой не пойдём… А доспим здесь, на пляжике…

 

ЖАСМИНКА

(обиженно)

С тобой поспишь… Я вот опять тебя хочу… Прямо – здесь… И ничего не говори… Ты опять какие-нибудь глупости начнёшь говорить… Я хочу! И всё!

 

НАТ. ПЛЯЖ – УТРО

 

СЕРГЕЙ И ЖАСМИНКА лежат под одеялом.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Ах, граждане, вы не представляете себе – каково это проснуться с любимой девочкой на утреннем фиолетовыми сентябрьскими сумерками черноморском пляжике. В самую сизо-фиолетовую, подсвеченную сонным дыханием солёной воды, утрь. Есть в русском языке такое слово «утрь»? Нет – ещё?! Неужели?! Значит, ввожу. Пользуйтесь. На здоровьице.

(помолчав)

В этом «утрь» – и лёгкая зыбкая зябкость, и прозрачная свежесть, и йодисто-капельная взвесь южного осеннего бриза, и колкие полчища малюсеньких мурашечек по нашему общему телу: не по моему громадному отдельно и по хрупкому Жасминковому, а переплетённому руками, ногами, сердцами, душами – одному. На двоих. Нашему. Общему. Да, мы заснули на пляже. После всего. Под шелест мягкого вкрадчивого прибоя и плеск далёких волн. Под разноголосый стрекот цикад. Под аппетитненький цукат ночного солнышка – на иссиня-чёрном небе, которое миллиардами звёздных миров ныряло в море, а на поверхности спокойной воды – от берега до самого горизонта – серебрилась упоительная лунная дорожка. Да, и – и под бульканье перистальтики в нашем общем животике: хинкали, сациви и тёплый лавашик под свежий гранатовый сок уже давно – за четыре-то часика безостановочного упоения – из наших могучих сил переплавились в блаженную истому… К тому же, Жасминка пописала. Два раза. Присев на корточки. Над Чёрным морем. А я – один раз. Стоя. Чле… Точнее, лицом – к коварной Турции. Какой сегодня вообще день? А – год? А – век? А – планета? Впрочем, знаю: никакой. Ни день, ни год, ни век. А планета… Да – любая. Пусть хоть – около звезды Бетельгейзе в созвездии Ориона – Alpha Orionis, BD +7 1055…

 

ЖАСМИНКА

(зевнув)

Ой, Серёж, я усну-о-о-а-а?

 

Короткий зевок переходит в удивлённую рожицу.

 

ЖАСМИНКА

Знаешь, Серёжик, мне приснилось, что я вижу вон ту звёздочку…

 

СЕРГЕЙ

Это – не звёздочка, погоди, затекла рука, это – огоньки какого-то дома вверху…

 

ЖАСМИНКА

(поворачивается)

Да?! А я приснила, что…

 

СЕРГЕЙ

Хозяйка, наверно, уже убрала крынку с простоквашей под марлю… От мух… А хозяйская девочка… А девочка сидит на высоком крыльце… Лопает сочную клубнику… Мотает запыленной ножкой… И грезит…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Чем?

 

СЕРГЕЙ

Чудом будущей любви…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Серёж? А у тебя ж есть ещё и  дочь… Девочка… Почему ты про неё никогда не говоришь? Ты её не любишь? Или – что? Куда она подевалась? Сынок твой большой, меня больше, знаю – в Германии живёт… Семья – у него там… Жена его… Дочка Марта… А твоя дочь – где? Я просто не понимаю…

 

СЕРГЕЙ

Ленка? Разбилась. Под Чикаго. На автобане. В 2004-м году. Нет её. Ясно?

 

 

ЖАСМИНКА

Ой…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

От чего мы не можем избавиться никогда? Кто – от чего. Кто – от кого. Кто-то – от бутылки. Кто-то – от нестерпимого зуда в штанах, когда самая крепкая и счастливая семья мгновенно перестаёт существовать, едва в обозримой близости появляется какая-нибудь сочная, похотливая сучка. Кто-то же – от неумолимого круглосуточного вранья: себе, близким, всему миру. Даже, когда лжец келейно или прилюдно изобличён и погружён по макушку в собственное враньё, он всё равно продолжает лгать. Он просто не может не лгать. Ложь становится компонентом в обмене веществ его тельца. Лиши его лжи, и тельце неумолимо зачахнет.

Я же уже двадцать пять лет не могу избавиться от Ленки. Дочери. Она всегда – во мне. Я вижу её наяву. Слышу её голос. Разговариваю с ней. Как ты разговариваешь со мной. Утром, за завтраком. На ночь глядя – когда я тихо целую тебя в височек и желаю  спокойной ночи…

 

ЖАСМИНКА

Меня никто в височек на ночь не целовал… Даже – мама… Так – нежно, Серёж…

 

СЕРГЕЙ

Я с Ленкой стал разговаривать, когда она ещё не родилась… Когда эмбриону под именем Ленка было примерно недели четыре. С этаким махоньким хвостатым головастиком. Я припадал щекой к животику жены и шептал Ленке обо всём: как прекрасен и загадочен наш мир; как её любят и ждут; как улыбается Чеширский кот, и что сказали антиподы Алисе, когда она вылетела из кроличьей норы на противоположной стороне Земли; и как августовская алмазная роса становится золотистой, едва первые лучи ласкового летнего солнышка касаются ещё сонной травы… Потом Ленка научилась мне отвечать. Толкнёт чуть ниже пупка ножкой или дважды продавит самый низ живота жены ручками. Двумя. Космонавточка, тогда думал я. Знай, плавай в своём околоплодном пространстве, кувыркайся, слушай папины байки, расти…

Нет, родилась Ленка легко. Просто весело выскочила из родовых путей и ещё до того, как я, дрожа от ужаса, перерезал пуповину, мне улыбнулась. Я, вопреки всем врачебным запретам, стянул с лица марлевую маску и хотел было поцеловать Ленку в розовенькую, полную капилляров макушечку, но чадо вдруг извернулось, и поцелуй пришёлся в правую половинку мокрой, красной попочки…

 

ЖАСМИНКА

Ты рожал вместе с женой?! И со мной будешь рожать?! Деток – наших?!

 

СЕРГЕЙ

Кстати, в той родовой палате штук пять-шесть рожениц было… Сперва смущались, что к ним мужик заявился… А потом и схватки у них стали менее болезненными, и родили все легко…

 

ЖАСМИНКА

Это ты их заколдовал… У тебя ж – такая энергетика… И – дар… Ты – волшебник, Серёж… Вот потому и не больно им было…

 

СЕРГЕЙ

А потом так случилось, что я остался с Ленкой один. Жене в роддоме умудрились занести какую-то инфекцию… Потом перевезли в другую клинику… После я нашёл для неё – третью… В которой её, собственно, и стали медленно приводить в потребное состояние…

(помолчав)

Нет, где-то на десятый день после родов в нашу квартиру позвонили… Я с Ленкой на руках отворил дверь… И перед нашими очами предстало нечто громадное, розовощёкое, с громовым голосом… Патронажное, как тут же выяснилось… Ленка зашлась отчаянным испуганным плачем, и я это розовощёкое  исполинское патронажное из нашего коридора удалил. Что делал потом? Всё. Пеленал, купал, пробовал капельку смеси на тыльной стороне запястья, стирал, гулял с Ленкой в зимнем волшебном парке, снимал рекламные ролики, возил жене куриные бульончики и нежнейшие фрикадельки, монтировал клипы, находил для Ленки няню на несколько часов в неделю, ремонтировал свою аудюху, искал какие-то заморские уколы для жены, отдраивал до зеркального блеска квартиру, потому что Ленка к полуторам месяцам своей жизни умудрялась находиться сразу во всех её углах и закоулках…

(помолчав)

Зачем я всё это тебе рассказываю?

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Я знаю: зачем…

 

СЕРГЕЙ

Потому что я виновен в гибели Ленки. Да, не я был за рулём того красного «шевроле», на котором Ленка со своими американскими френдами гнали под 100 километров в час по одному из автобанов под Чикаго.

Да, не я не справился с управлением, когда их машинка, влетев вдруг в какое-то жирное, маслянистое пятно, крутанулась вокруг своей оси, смяла задок тихому, степенному старенькому «фордику» и тут же попала под раскалённый никелированный бампер несущейся на всех парах фуры с морожеными окорочками. Но я позволил Ленку увезти. Я не сделал ничего, чтобы Ленку забрать из этой проклятой Америки. А мог. Я всё мог сделать. И Ленка сейчас была бы жива. Закончила бы институт. Встретила бы парня. Полюбила бы. Нарожала бы деток. И была бы счастлива. И сейчас бы не лежала на Моунт-Кармелевском кладбище.

(помолчав)

Нет, конечно, Ленка там не лежит. Я уверен, что там её нет. И никогда не было. Потому что приходила ко мне буквально вчера. Я даже помню хвойный аромат её каштановых коротких волос. И – тихий шёпот. Ленка мне рассказывала про Алису, которая нырнула в кроличью норку у нас, на даче, а вылетела чудесным образом в Америке. Где чокнутый президент играет в крокет гусиными шеями, а у оболваненных шляпников каждый час – время пить чай… Да, я знаю – зачем нынче тебе всё это говорю. Мне отнюдь не станет легче. И боль не будет менее жгучей. Я всё это говорю ради одного: смерти нет. Даже, если вы переживаете собственных детей. Смерти нет. Не было. И никогда не будет. Есть жизнь. И эта жизнь – вечная. Так что не мечтай о том, что однажды помрёшь и успокоишься. Нет. Не умрёшь. И не успокоишься. К тебе будут приходить те, которых ты предала. И молча на тебя смотреть. Те, которых ты осчастливила, будут согревать тебя своими нежными поцелуями. А всё то зло за вычетом добра, которое ты совершила, в тебя засунут обратно. Своё носи с собой. Вечно. Всегда…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Ты и со мной стал… Из-за своей Ленки…

 

СЕРГЕЙ

То есть?

 

ЖАСМИНКА

Я тебе её напомнила? И возраста такого же… Как ты мог, Серёжа?

 

СЕРГЕЙ

О, Господи… Дурочка… Да полюбил я тебя! Безумно! Сразу! Как женщину полюбил!

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Да?

 

СЕРГЕЙ

(помолчав)

Да, Ленка, наверно, никогда из меня не уйдёт… Но в моём сердце – женщина, без которой я не представляю своей жизни… И эта женщина – ты, родная…

 

ЖАСМИНКА

А в моей жизни есть только ты. И вообще… Ничего такого не было… И не думала, что будет. Такое счастье. Такое огромное счастье. Думала, ну школу эту закончу… Работу найду какую на рынке… Замуж, наверно, выйду… Вот думала про всё это и так тошно было… А тут – ты… Громадный, сильный, нежный… Нет, мне всё это только снится…

 

СЕРГЕЙ

Кстати, школа… Школу надо закончить… Я на той неделе улетаю в Питер… Ты – со мной?

 

ЖАСМИНКА

Серёж, я – с тобой до конца жизни… Сам глупости говоришь… Что мы – в Питере школы не найдём? Найдём. А моими дядя Вася займётся… Чтоб не встревали… А на каникулы – сюда! На море! Я так люблю море! Тебя – и море!

 

СЕРГЕЙ

У меня – знакомые в мэрии Питера…

(помолчав)

Питер, вообще, – загадочен… Нева, отпунцовевшая закатами, становится свинцово-чёрной, а белые ночи просто выжигают душу… Белым фосфором… Который ничем нельзя потушить. Даже – ночными бдениями в круглосуточных кабачках с финской клюквенной водочкой и пушкинской морошкой.

Подыщем школу… Эрмитаж увидишь… Откроешь от удивления ротик и побродишь по залам… Даже, если в первый раз она там особо ничего не запомнишь, всё равно выйдешь из музея другим человеком. Человеком иного толка. Более – высшего. Сам дух Эрмитажа – настолько волшебен и силён, что волей-неволей пропитывает благоговейной возвышенной благостью любого. Даже Эрмитажные коты, как я заметил, отличаются от своих дворовых или домашних собратьев. Музейные коты – хранители времени. А, следовательно, и – искусства, в котором то или иное время нашло своё отражение. И тебе, случайному музейному зеваке, Эрмитажные коты снисходительно позволяют к этому времени прикоснуться. Не более, чем – своими глазами. А фонтаны Петергофа…

 

ЖАСМИНКА

(тихо)

Мне ничего, кроме тебя, не нужно… Только – ты, родной…

 

СЕРГЕЙ

(целуя Жасминку, про себя, тихо)

Я тоже люблю море. И влюблённость в Жасминку – наивную, хрупкую, безрассудную – придаёт этому дивному чувству солоноватый привкус… Быть может, именно его мне не хватало всю жизнь… Просыпаться и чувствовать на губах вкус моря. Вкус нежных солоноватых губ. Вкус счастья…

 

ЖАСМИНКА

И, Серёж… Не вини себя… У меня просто сердце лопается, когда ты мучаешься… Я тебе нарожаю девочек… Ещё – девочек… Я хочу, чтобы у нас была большая семья… И – девочки, и – мальчики… И мы их всех будем любить… Очень-очень… Ведь самое главное – когда в семье любят… Не –

деньги эти, не – барахло всякое, а людям надо друг дружку любить… Не то, что – мои… Всё грызутся… То – из-за рынка, то – из-за дома этого…

Не вини себя, родной… Ну, так случилось… Ничего не попишешь… Да, ты свою Ленку очень любил… Хотя…

(помолчав)

Если бы что с тобой случилось, я бы… Я бы… Жить не стала… Что – я без тебя? Ничто… И, значит, нечего мне быть этим ничтом…

 

СЕРГЕЙ

Погоди… Тебе же через три дня – шестнадцать? Так? Двадцать седьмого сентября…

 

ЖАСМИНКА

Ага. Паспорт получу. Мои стол накрывать задумали… Гостей всяких звать… На гулянку… Буду сидеть, как дура…

 

СЕРГЕЙ

Не будешь. Хочешь подарочек на двадцать седьмое, которого у тебя не было, нет и не будет?

 

ЖАСМИНКА

(испуганно)

Подарочек? Серёж… Чего ты задумал? Скажи! А то у меня сердце лопнет! Ты ж всегда такое напридумываешь… Как – с миной той… И откуда ты её нашёл… Никто не находил, а ты нашёл… Она ж с войны висела…

 

СЕРГЕЙ

Да. В трёхстах метрах от Феодосии… Классическая такая минка… С шипами-взрывателями… Зелёным мхом, правда, вся поросшая… От времени… Бабахнули её вояки… И даже благодарность выразили… От имени командования…

 

ИНТ. КАБИНЕТ КОМАНДИРА ВОИНСКОЙ ЧАСТИ – ДЕНЬ

 

ПОЛКОВНИК

(листая книжку стихов)

Браток… Так ты тоже там…

 

СЕРГЕЙ

Нет, товарищ полковник. Я не воевал. Ни – в Афгане, ни – в Чечне. Нигде. Да, служил. В рядах, как говорится. Артразведка. Буссоли. Дальномеры. Несколько раз пострелял из «калаша», из гаубиц, из «САУшки». На полигоне. Дретунь. Не более того…

 

ПОЛКОВНИК

(утирая красный потный лоб)

Так что ты хочешь, парень? Чем могу помочь?

 

СЕРГЕЙ

Один прыжок. С «восьмёрки», скажем… В тандеме. С женой. Ей послезавтра шестнадцать стукнет…

 

ПОЛКОВНИК

Ого! Моей, когда женился, четвертак было. И – разведёнка, к тому ж… С дитём… Сейчас – что: и малолеток женят? Или родила от тебя?

 

СЕРГЕЙ

Нет. Пока не родила. Но –  жена. Так как, товарищ полковник? Договорились? Я заплачу. И – за керосин, и – летунам, и – за укладку, и – за прочее…

 

ПОЛКОВНИК

Да на хрена мне нужны твои деньги!

(помолчав)

У тебя самого-то – сколько прыжков? В артиллерии, что ли, прыгали?

 

СЕРГЕЙ

Двадцать три. Но – не в армии. На гражданке. С «восьмёрок». Но – на штатных армейских десантных куполах – Д-6.

 

ПОЛКОВНИК

А ведь врёшь, что не воевал… Не мог не нюхавший пороху, такое написать… В спецухе какой был? Что от афгана отбрехиваешься… Ну, не хошь – не говори… Твоё дело, парень…

 

СЕРГЕЙ

Не воевал… Хотел, правда… Но Бог шиш показал… Так что – поможете, товарищ полковник? Нам бы ещё, кроме куполов, и одёжку бы армейскую… Десантуры… На меня и на малыху… Ну, там: штаны, куртку, берцы, шлем… Штатно, короче… А на земле, на тренажёрах, я девку сам погоняю… На всякий пожарный, как говорится… Она – толковая… Молодая… Здоровая… Быстро въедет…

 

ПОЛКОВНИК

Добре…

(кивая)

Дуй в пятый ангар… К Михалычу… К капитану Звонарёву Степану Михайловичу, то есть… Я отзвоню… Он всё сделает… Денег ему не суй… Рокфеллер хренов… Насчёт «борта»… Я «борт» назначу… На двадцать седьмое, говоришь?

 

СЕРГЕЙ кивает.

 

ПОЛКОВНИК

Будет «борт». «Восьмёрка». На 10.00. А там – по погоде… В ливень, сам понимаешь, или туман никто не будет срываться… Но, если что учудите… Я тебе лично яйца оторву… Понято?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Понято, товарищ полковник. Не волнуйтесь. Всё будет штатно. Шестнадцать секунд свободных, купол, приземление… Не – в первой…

 

ИНТ. КОМНАТА – УТРО

 

ЖАСМИНКА

(зевая)

Ну, куда… Куда ты меня тащишь? Я спа…

(глубокий зевок)

…а-а-ть хочу… И – до-о-о-о-шь…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Правильно… Умничка… Не «дождь», а – «дош-ш-шь…» Просыпайся, чудо моё… Просыпайся…

 

ИНТ. САЛОН ДЖИПА – УТРО

 

СЕРГЕЙ

Сейчас приедем… Просыпайся давай… В армии давно – подъём. Зарядка. Кроссик. Водные процедуры. И – прочее… А ты зевакаешь…

 

ЖАСМИНКА

Какая а-а-армия-а-а-а-а?

(зевая)

Какие проце-а-а-а-а…

 

СЕРГЕЙ

Российская.

 

НАТ. ДОРОГА У ВОИНСКОЙ ЧАСТИ – УТРО

 

Джип останавливается у КПП части.

 

ИНТ. САЛОН ДЖИПА – УТРО

 

ЖАСМИНКА

(вдруг просыпаясь)

Ты что это такое придумал?

 

НАТ. ВОИНСКАЯ ЧАСТЬ – УТРО

 

СЕРГЕЙ

Сейчас переодеваешься…

(целует девочку в макушку)

И – без капризов. Пока штатно не пройдёшь тренажёры, я тебя не выпущу. Поняла? Хочешь ведь подарочек на двадцать седьмое? Такой, какого у тебя никогда не было. И не будет…

 

ЖАСМИНКА

(испуганно)

Подарочек? Какой это такой подарочек? Серёж? Мы что – на войну поедем? Ты что – рехнулся? А – стол? А – гости? А – моё платье?

 

СЕРГЕЙ

(приобнимая девочку)

Вот сейчас тебе будет и стол, и гости, и платье…

 

ИНТ. ПЯТЫЙ АНГАР ВОИНСКОЙ ЧАСТИ – УТРО

 

МИХАЛЫЧ

(долго смотрит на Жасминку)

К завтраму смастерим… И – берцы, и – штаны, и – куртку, и – шлем. Подгоним… Памперсы только пусть засунет… В трусы… А то всё небо засцит…

 

ЖАСМИНКА

(растерянно)

Чего-чего? Вы чего все тут удумали, а?

 

СЕРГЕЙ

Ничего. Не бойся, родная. Просто чуть полетаем. Вместе. Ты и я. На парашютике. А потом поедем за стол… К гостям… В платье… Да, родненькая?

 

ЖАСМИНКА делает квадратные глазки.

 

НАТ. ДЕСАНТНЫЕ ТРЕНАЖЁРЫ – УТРО

 

ЖАСМИНКА – один раз за другим – проходит десантный тренажёр.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, улыбаясь)

А, если на девульку ещё нацепить «калаш» с рожками, разгрузку, вещмешок, штык-нож и прочую армейскую прелесть?

(вслух)

Ну, что, служивые? Годится гражданка в десантуру?

 

СОЛДАТЫ

(гогоча)

Годится! Давай её к нам! В роту!

 

ИНТ. ПЯТЫЙ АНГАР ВОИНСКОЙ ЧАСТИ – ДЕНЬ

 

МИХАЛЫЧ

(глядя на не живую Жасминку)

Ну, так чё? На двадцать седьмое борт тревожим?

 

СЕРГЕЙ

Тревожим. По весу тандем получится полтораста кило… Плюс, минус… Армейский штатный купол Д-6, вроде, выдюжит?

 

МИХАЛЫЧ

Выдюжит…

(подставляет табурет)

И больше выдюжит… Ты, девонька, сядь, милая… Отдышись, слышь?

 

ЖАСМИНКА

Спа… Бо…

 

МИХАЛЫЧ

Так, значит… К 9.00 выдвигайтесь… Погода будет – борт вас закинет… На высоту… И – с Богом, как говорится…

 

ИНТ. КОМНАТА ДОМА – ДЕНЬ

 

ЖАСМИНКА, не раздеваясь, падает на диван и мгновенно засыпает.

 

ИНТ. КОМНАТА ДОМА – УТРО

 

СЕРГЕЙ выглядывает в окно: ни облачка.

 

НАТ. ВИД ИЗ ОКНА ДОМА – УТРО

 

Тёмно-сизые рассветные сумерки пронизывают далёкие жёлто-красно-белые звёздочки, а в молочно-топлёном тумане торчат серо-белые вершины гор.

 

ИНТ. КОМНАТА ДОМА – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

И местный метеоцентр даёт прогноз: ясно, без осадков, температура воздуха – плюс 18-23 градуса, ветер до семи метров в секунду. Рай, словом, для прыжков. Лишь бы с моря какой дождливый циклончик не нанесло, лишь бы туман с гор не свалился на аэродром Бельбека, лишь бы какие ветра невесть откуда не стали бы срывать крыши с вертолётных ангаров, лишь бы…

 

ЖАСМИНКА зевает. И открывает глазки.

 

СЕРГЕЙ

С днём рождения, родная…

(осторожно прикасается губами к сонному ротику девочки)

Это – тебе…

 

ЖАСМИНКА

Ой…

(моргает)

Ух ты… Это же… Это же – веточка жасмина?! Цветущего! Серёжик?! Где ты взял?! Как здорово! Как пахнет! Весной пахнет! Домом моим пахнет! Чёрным морем! Где ты взял?! Осень же! Откуда?!

 

СЕРГЕЙ

(целуя девочку)

От верблюда…

(про себя, тихо)

Да… Это райское неземное блаженство – целовать в мягкие сонные губки и щёчки только что проснувшегося любимого человека. Просто нежно целовать. Едва прикасаясь губами к тёплой загорелой коже лица…

 

ЖАСМИНКА

Спасибочки, родной…

(тянет к Сергею ручки)

Обними меня… Крепенько-крепенько… Я люблю, когда ты меня крепенько обнимаешь… Так, что косточки хрустят…

 

СЕРГЕЙ

(чуть прикасаясь губами к розовой мочке правого ушка)

Вставай, родная… Завтракать не будем… Только по стакану сока выпьем… И – вперёд… Погодка – райская… И мы сегодня… Чуток заглянем в райские кущи…

 

ЖАСМИНКА

(жарко)

А я уже тебя хочу… Ужас – как хочу… Ныряй скорей в постельку… Подо мной уже вся простынка мокренькая стала…

 

СЕРГЕЙ

Чуть позже, моя родная…

(медленно высвобождается из рук девочки)

Беги в душик… Сок – на столе… Да, не забудь трусики и… Нет, лучше закрытый купальник надень… Тот, фиолетовый свой… А то будешь в Бельбеке голой попкой сверкать…

 

ЖАСМИНКА

В каком Бельбе… Мы – что? Сегодня должны прыгать? Серьёзно? Ты не прикалываешься?! С неба?! Да?! Я думала, что ты… Что мы… Что это… Серёжа…

(помолчав)

Серёжа… Не надо… Не надо меня прыгать… Я боюсь… Я боюсь прыгать… Я разобьюсь… Я точно упаду и разобьюсь…

 

СЕРГЕЙ

Значит…

(присаживается на край дивана)

Мы разобьёмся оба. Вместе. Сегодня. В твой день рождения. В лепёшку. Хочешь?

 

ЖАСМИНКА

(одними губами)

Нет…

 

СЕРГЕЙ

Я хочу, чтобы ты это сделала…

(обнимает девочку за коленки)

Вместе – со мной. Это будет наш первый прыжок. Наш первый шаг. К самим себе. К нам. К нашему будущему. Я хочу быть уверен в нас. Я хочу знать, что вместе со мной ты прыгнешь откуда угодно и куда угодно. И не бросишь меня. Не сбежишь. А если понадобится, то и прикроешь мою спину.

 

ЖАСМИНКА

Я…

(часто моргает)

Я тебя не…

 

СЕРГЕЙ

Пойми, девочка…

(целует правую коленку Жасминки)

Нам никто не даст спокойно жить. Вокруг влюблённых людей всегда скапливаются силы зла. Всякой смрадной зависти. Завистливой ненависти. Подвохов. Наушничеств. Мерзких кляуз. И – прочей нечисти… Влюблённых людей всеми силами пытаются разлучить. И только от их сил, от их веры друг другу, от их любви зависит – кто победит. А сейчас я хочу… Просто хочу, чтобы мы вместе прыгнули… В небо… Это будет наш первый шаг вверх… Шаг друг к другу… Ты испытаешь такой упоительный восторг, какой тебе и не снился… А когда нас подхватят встречные потоки…

 

ЖАСМИНКА

Серёж!

(вдруг крепко обнимает Сергея)

С тобой – хоть в космос! Да, я боюсь… Чуть-чуть… Но с тобой – нет. Ни капельки. С тобой со мной ничего не случится. Никогда. Нет, с тобой с нами никогда ничего не случится. Вот ты сейчас говорил… Я не знаю – как ты такие слова находишь… Ты говорил, а я видела перед собой Вселенную… В тебе – столько миров… Столько – мощи… Это я – такая маленькая, трусливая и слабенькая…

 

СЕРГЕЙ

Нет, родная…

(осторожно перецеловывает все родинки на лице Жасминки)

Ты – большая, смелая и сильная! Потому что ты – это я. А я – далеко уже не маленький… Да – и не хиленький… А боюсь только одного – насморка… Жутко страшная вещь… Встаём? А то «восьмёрка» без нас улетит… Я попрошу пилотов: сделаем крюк над морем… С высоты километров пяти море внизу кажется небом… Вот увидишь!

 

ЖАСМИНКА

(шёпотом)

Я тебя так люблю, Серёжа… Что – самой страшно…

 

ИНТ. ПЯТЫЙ АНГАР ВОИНСКОЙ ЧАСТИ – УТРО

 

МИХАЛЫЧ смотрит на ЖАСМИНКУ, на которой армейская десантная форма сидит, как влитая. Даже – не высокие чёрные берцы.

 

СЕРГЕЙ

(про себя, тихо)

Интересно: а где это нашлась армейская обувка 35-го размера?

 

МИХАЛЫЧ

Ну, вот…

(прищуривается)

Сейчас на малыху ещё «броник» навесим, разгрузку с «рожками», «калаш», вещмешок с сухпаем, «стечкина» и – в бой… За орденами… Что молчишь, красотка? Нигде ничто не жмёт?

(Жасминка отрицательно машет головой)

Памперсы под попку подложила хоть?

(улыбается)

Ты не бойся… Приспичит писаться – писайся… Тут у нас и бойцы по первому-то разу по большому обделывались… Ничего… Всё – штатно… Все – человеки… У всех по первому разу очко играет… И ты ж… И не одна будешь… А вон… С лосем каким…

 

СЕРГЕЙ

И запомни, Жасминка…

(проверяет ножные и поясные обхваты парашюта девочки)

Сама ничего не дёргай… Даже не прикасайся к системе… Мой нагрудный на тебе – наша запаска… Потому и на груди его тебе привесили… Работаем моим – основным… Он простой, проверенный миллион раз, надёжный… Как – топор… Но всё может быть… Стропы могут запутаться… Купол встречным потоком завертеть… Не дёргайся тогда… Я свой тогда отстреливаю… И твоим работаем… Поняла? А до того забудь о нём, ясно? Даже ручки не смей к системе совать…

 

МИХАЛЫЧ

Ну?

(выглядывает из ангара)

Бегом к «борту»! С Богом! А попка у твоей…

 

Капитан широко улыбается и выставляет большой, с полусиним ногтем, палец правой руки.

 

НАТ. БОРТ ВЕРТОЛЁТА МИ-8 – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(смотрит в круглый иллюминатор вертолёта, про себя, тихо)

Да, с высоты пяти километров триста метров Чёрное море действительно похоже на небо… Сумеречное вечернее небо… С белыми барашками облаков…

 

ЖАСМИНКА

Как здорово!!! Я!!! Тебя!!! Хочу!!! Прямо!!! Сейчас!!!

 

Пилот оборачивается и машет рукой: мол – к берегу. СЕРГЕЙ кивает. Резко открывает люк. И медленно вываливается с дико визжащей ЖАСМИНКОЙ прямо навстречу этому далёкому сумеречному небу.

 

СЕРГЕЙ

(про себя)

Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три…

 

Встречные потоки несколько раз переворачивают СЕРГЕЯ и ЖАСМИНКУ, острая холодная струя влажного ветра больно бьёт по глазам. ЖАСМИНКА макушкой въезжает СЕРГЕЮ в подбородок, а правой рукой намертво впивается в обратную сторону бедра. СЕРГЕЙ наконец-то разводит деревянные ручки девочки в стороны и, попав на нисходящий от моря поток воздуха, ЖАСМИНКА и СЕРГЕЙ вдруг зависают в упруго-прозрачной толще сентябрьского солнечного мироздания.

 

СЕРГЕЙ

(про себя)

Пятьсот четырнадцать, пятьсот пятнадцать, пятьсот шестнадцать… Кольцо. Пятьсот четыре, пятьсот пять… Купол.

Высота? Тысяча двести метров. Отлично.

 

ЖАСМИНКА

У-у-у-у-у-у-у-й… Лети-и-и-и-и-и-и-и-им… Лети-и-и-и-и-им… Серё-о-о-о-о-о-о-ожка…

 

СЕРГЕЙ медленно тянет правой рукой стропы управления: гористо-мшистый горизонт кренится, уходит из-под неба; жаркое солнце на несколько мгновений больно бьёт по глазам, и через пару секунд небесная водная гладь с мелким белёсым каракулем на поверхности застилает собой весь мир.

 

СЕРГЕЙ

(про себя)

Триста метров. Прекрасно.

(вслух, в правое ушко Жасминки)

Приготовься! Сейчас ныряем!

 

ЖАСМИНКА

Ны…

(даже затылочек девочки преисполнен ужаса)

Ря…

 

Тр-ш-ш-ш-ш… Почти с таким звуком отстреливается купол, и СЕРГЕЙ м ЖАСМИНКОЙ примерно с метров десяти оглушительно плюхаются в то небо, которое всё-таки оказывается морем.

Ещё – на метров десять вниз.

 

НАТ. МОРЕ – ДЕНЬ

 

Под водой СЕРГЕЙ отстёгивает его-ЖАСМИНКОВУ запаску и быстро расшнуровывает её и свои берцы. От армейской одёжки освобождаются уже наверху.

 

СЕРГЕЙ

(про себя)

Да… До скалистого берега – метров триста…

 

Во время заплыва ЖАСМИНКА умудряется раз десять поцеловать СЕРГЕЯ. А один раз, почти у самого берега, юркой маленькой ручкой коварно ныряет в плавки СЕРГЕЯ.

 

НАТ. СКАЛИСТЫЙ БЕРЕГ – ДЕНЬ

 

Свои мокрые чёрные плавки СЕРГЕЙ раскладывает сушиться рядом с фиолетовым купальником ЖАСМИНКИ: на бело-серой, не тронутой прибоем, части скалы. А над головами СЕРГЕЯ и ЖАСМИНКИ, оглушительно стрекоча, вдруг возникает  «восьмёрка». Зависает. Чуть качается в ярком сентябрьском небе. И, медленно накренившись, уходит вдоль линии берега.

 

СЕРГЕЙ

(лёжа, про себя)

Что увидели нагло обманутые пилоты? Ничего особенного. Двух счастливых голых идиотов – на прибрежном пятачке серой скалы. Настолько счастливых, что им, этим двум идиотам, даже не надо было доказывать друг другу своего счастья. Если счастье вообще – доказуемо. Что – вряд ли. Итак. Ещё два года ходить под топором. Ещё семьсот тридцать дней ждать того, что в любую минуту тебя могут запереть в клетку. Но. Плевать. Эти шестнадцать секунд и веточка жасмина перевесят любую цифирь…

 

ТИТРЫ

Конец четвёртой серии

Алые аллеи (3-я серия)

Алые аллеи

 

мелодрама (16+)

 

сценарий телевизионного фильма

 

3-я серия

 

ИНТ. ЗАЛ АГЕНТСТВА МОДЕЛЕЙ – ДЕНЬ

 

По длинному дощатому подиуму дефилируют девушки и юноши.

 

СЕРГЕЙ

(стоя внизу, у торца подиума, громко)

Марина, что внизу – интересного?! Что ты всё время разглядываешь на полу?! Смотри прямо перед собой! Вперёд! Не – на меня, не – на кресла в зале, не – себе под ноги, а – вперёд!

(медленно идёт вдоль подиума)

Девочки, прямые – спинки! Не сутулиться! Руки – свободны! Оля, «свободны» не означает, что руки болтаются! Абы – куда! И маршировать руками не надо! Не – на плацу! «Свободны» означает, что руки естественно двигаются в такт ходьбы! Забудьте про руки! Они сами знают – как им двигаться!

(останавливается)

Катя, что у тебя – с попкой?! Почему попка висит?! Быстро подтяни ягодички! Нет, не надо оттопыривать попку на пол- метра! Просто представь, что ты ягодичками зажала монету! Крепко зажала! И так иди! Зажала и иди! Не отпускай попкой монету!

 

К СЕРГЕЮ подходит молодая, высокая – в тёмных, свободного покроя брюках и ярко-красной шёлковой блузке – женщина.

 

ЖЕНЩИНА

(смотрит на подиум)

Ну, и как тебе – мои новенькие? Не совсем – деревянные?

 

СЕРГЕЙ

(смотря на подиум, улыбается)

Через пару месяцев станут пластилиновые… Нет, ну… Зажатые – пока… Что ты хочешь – через неделю? Ты сама их отбирала, Тамара? Или – со Славиком?

 

ТАМАРА

(смотрит на подиум)

Сама – конечно… Всё – сама… И – девочек с мальчиками смотреть… И – наряды новые придумывать… И – показы организовывать… И – дефиле ставить… Славик же… Тоже, как белка – в колесе… Спонсоров ищет… За границу девочек наших пристраивает… В журналы глянцевые всякие… И – всё такое прочее… Ты же знаешь… А вон та девочка, вроде, – ничего, да?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на подиум)

Которая?

 

ТАМАРА

(смотрит на подиум)

Ну, вон – та… Брюнеточка… С глазками голубыми… И – высокая… И ножки – не кривые… И свеженькая вся – такая… Как – цветочек… Видишь? Анжела – кажется…  Точно – ангелочек… Может выйти толк, нет?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на подиум)

Может… Координация – хорошая… Не угловатая…

(вдруг, громко)

Анечка! Ну, вот какой идиот тебе сказал, что с открытым ртом ты невероятно сексуальна и соблазнительна?! Найди того кретина и врежь ему каблучком по копчику! Пусть недельку посидит, стоя!

 

ТАМАРА

(громко)

Не спим, девочки-мальчики! Двигаемся! Анечка, это и тебя касается! Двигаешься и слушаешь педагога! Всё – в движении! Все слушают! Даже, если обращаются к другому! Все слушают и себе на ус мотают!

 

СЕРГЕЙ

(смотря на подиум, громко)

Всем закрыть рот! В открытый рот может запросто залететь муха! И не надо… Девочки, не надо прикусывать нижнюю губу! Наива вам это не прибавит! Не надо губы напучивать! Не надо улыбаться, если вам в данную секунду не улыбается! Не надо ничего с губами делать! Просто оставьте их в покое! Забудьте про них! И они сами расцветут!

 

ТАМАРА

(смотрит на Сергея, вдруг)

А ты чего не женишься, Серёж? Столько – девулек дивных! Только помани… Ты ж, вроде, как-то… Полгода назад… Приходил на показ… С какой-то… Рыженькой… А хочешь я тебя познакомлю с одной своей…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Тамару, лукаво)

А ты что за Славика своего не выходишь? Сколько вы вместе – уже? Года – три? Больше?

 

ТАМАРА

(хохочет)

Ну, какая из меня – жена, Серёж?! Меня ж дома с утра до вечера не бывает… Как в восемь укатываю, так к ночи только приезжаю… А если – показы какие, так – вообще… За полночь могу вернуться… Какой муж выдержит?! Да и готовить я терпеть не могу…

Муж с голодухи помрёт…

(помолчав)

А давай – по кофейку, Серёж? Пусть молодёжь передохнёт чуток… А то ты их совсем загонял… Они ж совсем малые – ещё… Ты привык там… На съёмках своих… По сто потов с актёров сгонять…

 

СЕРГЕЙ

(глядя на подиум, громко)

Перерыв! Пятнадцать минут! Никому ничего не трескать! Не валяться на полу! Не стоять на сквозняках! Всем на себя накинуть что-нибудь! И обратно – в зал!

(тихо, улыбаясь)

Вот и я таким же мужем буду… Если – женюсь… Которого сутками дома не будет… Командировки – ещё… На натурные локации… По – другим делам… Какая жена выдержит… Такого мужа… Которого никогда нет…

 

ИНТ. КАБИНЕТ ТАМАРЫ – ДЕНЬ

 

ТАМАРА

(хохоча)

Ой, Серёж… Да врёшь ты… Ой, не могу…

 

СЕРГЕЙ

(делает глоток и с лёгким стуком опускает чашечку на блюдце)

Или – вот… Дочуха генерала артиллерии! Юнна, стройна, загорела, брюнетиста… Процокала каблучками по залу ресторана «Арагви» и нырнула за мой столик… В дверях тотчас же возникло страшное лицо «кавказкой национальности»… Изрыгая проклятия на неизвестном мне наречии, подскочило к девице… Но, якобы, «присмирев» при виде грозного славянина-соперника, меня, то есть, ретировалось восвояси… Середину пропускаю… Малоинтересно…

К концу ужина выяснилась убийственная осведомлённость брюнетки о моей скромной персоне – любимые текила, кофе, сигареты… Когда же девица, подвыпив, ни с того ни с сего заговорила моими стихами, туман рассеялся окончательно…

 

ТАМАРА

(хохоча)

Кто ж тебе её подсунул-то?!

 

СЕРГЕЙ

Московские мои… Дружбаны… Подсуетились, так сказать… А вот – ещё одна… Владелица бутика, между прочим… Скромно распутна… Изящно обнажена… Золото, брюлики… Операция по перемещению меня в сей бутик готовилась, очевидно, не одну неделю… Судя по её «спонтанности» и «стремительности»…

Для начала – каюсь, не устоял… Слегка подпоили… Моей любимой… Мексиканской… К тому же, знали, стервецы, что мой основной гардероб ещё не приехал из Питера… А будничный, что – на мне – джинсы да майка… Словом, придумали, черти, приём в аглицком посольстве… Куда, естественно, в таком прикиде появиться заказано… После нескольких напряжённых звонков по телефону – эврика! Нашли! Слава богу! Короче, я был перевезён… Раздет до трусов… В таком милом виде и был представлен очам хозяйки бутика… Которая с костюмчиком, рубашечкой и галстучком в руках…

 

ТАМАРА

(вытирая слёзы)

Серёжа… Я сейчас лопну… От смеха…

 

СЕРГЕЙ

(закуривая)

А кто меня женить вздумал? Столько раз надумывали уже, что… Кстати, и модель одна была… Оля, кажется… Да, точно – Оля… При почти анорексичной худобе – четвёртый размер бюста… Газелий взгляд… Точёные щиколотки… Карие очи… Словом, снаружи и внутри – возлюбленная Джеймса Бонда… Едва я вышел из Дома Мод покурить на улицу, как передо мной с коротким воплем тормознул кабриолет «BMW»… Модельная Оля в немыслимом рапиде повернула прелестную головку, ещё медленнее подняла на лобик чёрные очки, приоткрыла ротик и… Вот такой и запомнилась…

(отпивает кофе)

А, ещё врачиха была…

 

ТАМАРА

(заливаясь хохотом)

Ой, Серёж… Хватит… Ей-богу сейчас… Лопну…

 

СЕРГЕЙ

(стряхивает сизый столбик в белую пепельницу)

Дина… Врач-гинеколог… Первое свидание состоялось в кабинете, увешанным красочными, подробными плакатиками дамских утроб с зародышами, пуповинами, родовыми каналами и прочими физиологизмами… Очевидно, всё это должно было меня вдохновить и воодушевить… На любовные подвиги… Меня даже оставили одного… Почти – на полчаса… Чтобы освоился…

 

ТАМАРА

(промокая кружевным фиолетовым платочком красные глаза)

Серёж… Ну, пере…

 

СЕРГЕЙ

Этой имени не помню… Около часа ночи мне в дверь позвонили… Я открыл… Она вошла… Ни слова не говоря, скинула туфли, блузку, юбку, трусики… Перешагнула через удивлённого кота…  Плюхнулась в мою кровать… Укрылась моим одеялом… И вопросительно на меня уставилась… Ночевать пришлось у подвыпившего, храпящего соседа… Этажом выше…

 

ТАМАРА

(взрывается новым приступом хохота)

Серё… Ой… Не мо… Ты…

 

СЕРГЕЙ

Ах, да… Чуть не забыл… Загадочная Ирма… Была представлена… Весь вечер таинственно промолчала… С полуулыбкой на устах… Взглянула лишь раз… Мельком… Каюсь, чуть не купился… Телефона никто «не знал»… Когда, наконец, с большим трудом нашёл номер, никто не отвечал… Через неделю была замечена на вернисаже одного художника… Пока пробирался сквозь людей, исчезла… Внезапно появилась дней через пять… В другом городе… В гостинице… Куда я зашёл… Случайно… Выпить кофе… Да, чуть не купился… Не надо было ей говорить… Ничего… Даже – открывать рот… До сих пор в ушах – покалеченные ею наречия, убогие глаголы да ощипанные существительные…

Ну что, Тамар, хватит? А ты женить меня собралась…

 

ТАМАРА

(вдруг, серьёзно)

А я надумала было… Родить в том году… И Славка был – не против… А потому думаю: мне уже – тридцать пять… Ну, рожу… Пусть даже – с кесаревым… Потом же… Дитя сразу же на нянек не бросишь, правда? Год-полтора, значит, вылетит… А, может, – и больше… На кого девочек своих с мальчиками оставлю? Кто вместо меня весь этот воз потянет? Никто. Да будут рады ещё… Другие агентства моделей… Тот же – «Модерн-компани»… «Модус вивенди»… Сашки Быстрова… Что – у Тамарки Васнецовой напряги пошли… Мигом моих клиентов, рекламодателей и прочих с остальными, которых я не один год окучивала, к себе приберут…

(помолчав)

И потом…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Что – потом, Тома?

 

ТАМАРА

(пожимает плечами)

Так, наверно же… Если из меня жена – никакая, так… Наверно, и мать такая же будет… Нет, я деток люблю, конечно…

(поднимает влажные  глаза вверх)

Чужих – правда… Так… Потискать… Пожмякать… Буськи дать… А – своих… Не знаю… Что будет, когда…

 

СЕРГЕЙ

Да всё нормально будет, Том… Что – ты? Тридцать пять! Старушка тоже выискалась! И в сорок рожают! Главное – чтобы желание да здоровье было! А ты ж – в самом цвету! В самой бабьей силе! Забабахаете со Славкой чадо – по-другому жизнь увидишь! Новые силы в тебе проснутся!

 

ТАМАРА

(растерянно)

Да? Ты думаешь, Серёж?

 

СЕРГЕЙ

Я думаю… Да я точно знаю, Тома! И не тяните с этим делом! Давай бери Славика и – в койку! Хватит вам уже вхолостую да в делах вечных жить пропускать!

 

ТАМАРА

И потом… Я, как представила… Ну, хорошо: родится ребёнок… Мне через десять лет – сорок пять… Сорок пять, Серёжа! А ему будет только – десять… В сорок пять уже внуков имеют! А – не деток-школят…

 

СЕРГЕЙ

Ты до этого сама додумалась, Тамар? Или – кто нашептал? Глупость несусветную несёшь! Чушь! Ей-богу! Ну – десять! Что – с того?! Что за – арифметика?! В бухгалтерши  записалась?! Дебет с кредитом хочешь свести?! Я тебе о чём говорю?! О – семье, Тома! О – нормальной, человеческой семье! Ну, побудешь год с ребёнком – ничего с твоим бизнесом не случится! Не провалится! Один из лучших – в державе! И все тебе помо…

 

ТАМАРА

(вдруг)

Ой, Серёж… Я же нашу бухгалтершу уволила… Такого в отчёте за прошлый квартал напортачила, что… Меня в налоговую аж пять раз тягали… Как – преступницу какую… С тобой это… За два последних месяца рассчитались?

 

СЕРГЕЙ

(машет рукой)

Да ладно… Я и забыл даже… Вот свои дела решишь, тогда и…

 

ТАМАРА

Решу, решу… Всё решу…

(лезет в сумочку)

На-ка… Триста – да? Значит, за два месяца – шестьсот… Держи, Серёж.

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на шесть сто рублёвых купюр)

Том…

 

ТАМАРА

Ты не томкай, не томкай… Бери заработанное… Бери-бери…

(Сергей берёт деньги и засовывает в карман синей джинсовой рубашки)

И это… Отдыхай хоть чуть-чуть… А то, вон: у тебя – круги под глазами… Я целый день кручусь… А ты, видать, – сутками… А хочешь…

(помолчав)

Правда, Серёж… Давай я тебя с одной своей подругой познакомлю… Замужем не была… Не бойся: не – из наших… Не – из модельных… Переводчицей работает… Инглиш, французский, итальянский… Ещё – какой-то… С боссами не крутит… Ни-ни… Умничка, одним словом… Видела тебя, кстати… Как-то… Здесь… Спрашивала: кто – таков… Классный парень, сказала… Нет, не заметил её? Стройная такая брюнеточка… Миленькая…  Ну? Серёж? У тебя кто-то есть сейчас? Ну, более-менее постоянно…

 

СЕРГЕЙ

Тома…

(вылезает из кожаного кресла)

Спасибо за кофе… Мне надо с твоей молодёжью закончить… Что – наметил… И на студию лететь… У нас нынче – монтажно-тонировочная… До – утра… А утром мне нужно…

 

ТАМАРА

(тоже встаёт)

Слушай, Серёж! Я и забыла совсем… С беготнёй всей этой… Мы ж в воскресенье задумали мою днюху отметить! В тот день, восемнадцатого, ни меня в стране не было… Ни – Славика… Я в Рим своих тогда на неделю возила… На прет-а-порте… Зима-весна… А Славик в Англии был… На презентации журнала глянцевого какого-то… А в это воскресенье решили перевести дух чуть… Винца глотнуть… Покуролесить… Подлетай, да? Забей хоть раз на все свои дела и подлетай! И сам расслабишься чуток… И с Кристиной тебя познакомлю! Да? Серёж? Приедешь?

 

НАТ. ГОРОДСКОЙ ПАРК – УТРО

 

СЕРГЕЙ, прикрыв глаза, сидит на деревянной, с чугунными коваными ножками, скамейке. Весеннее солнце выглядывает из-за тучного облака и просеянное сквозь верхушки сосен зажигает лицо СЕРГЕЯ жарким золотистым светом.

 

СЕРГЕЙ

(с закрытыми глазами, про себя, тихо)

Алые аллеи… Да, алые аллеи… Какая нынче – весна… Тёплая… Алая… И – полифонично, к тому же… Алые аллеи… Почему – алые? Видимо, потому что все женщины, которые так или иначе были и есть в моей жизни, нынче являются в каком-то прозрачно-алом сиянии… Сиянии любви… Том сиянии, которое, несмотря на прозрачную призрачность, пронизывает всю мою жизнь насквозь… Меня самого окутывает тайным нежным завоем…

 

Где-то далеко слышится женский смех.

 

СЕРГЕЙ

(с закрытыми глазами, про себя, тихо)

Кристин мне только не хватало… Инглиш, французский, итальянский… С боссами не крутит… Понравился я, видите ли, ей…

(смотрит на бирюзовое весеннее небо и снова закрывает глаза)

Странно… Я, наверно, странно устроен, но первое, что я вижу в женщине – это губы… На лице – естественно… Как-то мало кто бегает без трусиков по улицам или голенькой прохаживается по каким-то общественным местам… К тому же – с тщательно выбритым лобком…

 

Далёкий женский смех возникает вновь: звонкими хрустальными колокольчиками.

 

СЕРГЕЙ

(с закрытыми глазами, про себя, тихо)

И – никаких помад… Естественный природный тон… Свежесть… Да, у избранных – нежно-алая… Трудно даже сказать – эта нежно-алая… Цвета? Звука? Или – запаха? И прекраснее этого нежно-алого ничего нет… И не может быть… Все косметические монстры при этом природном, человеческом нежно-алом просто превращаются в беспомощных, кичливых карликов…

 

Звонкие хрустальные колокольчики приближаются. СЕРГЕЙ недоуменно встаёт со скамейки. Крутит головой и видит два далёких девичьих силуэта.

 

НАТ. АЛЛЕИ ПАРКА – УТРО

 

ДЕВУШКА

(расстёгивая две верхних, деревянных пуговки пальто, подруге, весело)

Ой, Машка, перестань мне голову дурить! Не поеду я к нему! Ни – на какие дачи! Не хватало мне ещё его дач! Знаю я эти дачи! Тоже – нашёл дурочку!

 

МАРИЯ

(расстёгивает салатовый плащ)

Уф-ф-ф… Жарко – как… Тебе – не жарко, Лен?

 

ЛЕНА

(расстёгивает все пуговки пальто)

Ага. Как – летом… Короче, так, Машуль: забудь! И скажи этому Васе, чтобы даже не мечтал! Пусть другую дурёху себе ищет! Вон, на первом курсе их – куча!

Ой, Маш… Я забыла: завтра семинар по сосудистой хирургии – во сколько? В двенадцать?

 

МАРИЯ

(поднимает глаза вверх)

Ой, я тоже не… После – первой пары… Да, до обеда… В двенадцать, стало быть… А Юлька Петрова вчера в анатомичке…

 

ЛЕНА

Точно?

(замечает Сергея, быстро идущего по аллее парка)

Машуль…

(останавливается на аллее парка)

Ой, Маш… Слушай, Машуль…

(тихо)

Я ж… Совсем забыла…

(смотрит на наручные часики, тихо)

Меня папка убьёт… Точно убьёт…

 

МАРИЯ

(недоуменно)

Что ты забыла, Ленка? Чего твой батя тебя убьёт?

(тихо)

За – Валерика этого твоего? Узнал, да? Я ж тебе говорила: не надо врать, что у меня ночуешь! Сказала бы отцу: так, мол, и так… Парень – у меня… Сплю с ним… Девочка – что ли? Пятый курс заканчиваешь… Родители же тебе – не чужие какие… Имеют право знать…

 

ЛЕНА

(быстро)

Всё-всё-всё, Машка… Побежала я… Не грусти… Слопай вон морожко…

 

ЛЕНА быстро, почти бегом, идёт по главной аллее парка.

 

МАРИЯ

(глядя на Лену, тихо)

Вот – взбрёханная… Так, вроде – нормальная… А какая вша в неё залетит, так… Вот куда опять помчалась? Ни с того, ни с сего…

 

ЛЕНА сворачивает на боковую аллею и, заметив среди деревьев фигуру СЕРГЕЯ, бежит сквозь редкий, уже тронутый молодой зелёной листвой березнячок, к колесу обозрения. СЕРГЕЙ, тяжело дыша, подходит к кассе колеса обозрения.

 

ЛЕНА

(смотря на Сергея, тихо)

Ой…

 

СЕРГЕЙ

(переводя дыхание, про себя, тихо)

Да, случаются такие мгновенные, стихийные узнавания друг друга… Ты смотришь на человека и всем своим существом осознаёшь, что именно его ждал и жаждал всю жизнь… Что вся твоя предыдущая жизнь была только ожиданием этой встречи…

 

ЛЕНА

(смотря на лицо Сергея, про себя, тихо)

К ней нельзя подготовиться… О ней нельзя заранее знать… Её нельзя соорудить… Ничем. Никем. Она просто случается. Именно – в это время. Именно – в этом месте…

 

СЕРГЕЙ

(смотря на лицо девушки, про себя, тихо)

И два человека, ещё минуту назад не подозревавшие о существовании друг друга, вдруг с восторженным ужасом понимают, что уже никогда не смогут жить друг без друга…

 

ЛЕНА

(смотря на лицо Сергея, про себя, тихо)

Уже никогда не смогут жить друг без друга…

(вслух, тихо)

А я – Лена…

 

СЕРГЕЙ

(смотря на лицо Лены, тихо)

А я… А меня… А меня зовут…

 

ЛЕНА

(смотря на лицо Сергея, тихо)

Как тебя зовут? Скажи – как тебя зовут? Как тебя зо…

 

СЕРГЕЙ осторожно целует ЛЕНУ в бледно-розовые губы. ЛЕНА, закрыв глаза, замирает. И внезапно побагровевшими губами целует СЕРГЕЯ. Отстраняется, смотрит влажными бирюзовыми глазами на лицо СЕРГЕЯ и, мягко обняв мужчину, приближает густо-красные губы к губам СЕРГЕЯ. Перед самым прикосновением губы ЛЕНЫ бледнеют до едва заметной розовости и вдруг вновь жарко вспыхивают алым цветом.

 

СЕРГЕЙ

(смотря на губы Лены, тихо)

Меня зовут… Зовут…

 

ЛЕНА

(обнимает Сергея за шею, тихо)

Ничего не говори… Ничего не…

(целует Сергея в губы, щёки, брови, тихо)

Не говори… Ты сводишь меня…

(сильно прижимается к груди Сергея, тихо)

Сводишь меня с ума…

 

СЕРГЕЙ

(целует Лену в волосы, тихо)

Нет, это ты… Это ты сводишь меня с у…

 

ЛЕНА

(замирает)

Погоди. Погоди…

(смотрит на колесо обозрения)

Не работает…

(вдруг, удивлённо)

А почему это оно не работает? Погоди, пусти меня…

 

СЕРГЕЙ

(закрыв глаза, про себя, тихо)

Боже… Как она пахнет… Какой-то – морской йодистой свежестью… Или… Нет, не пойму… Или – фиалкой? Да, морской свежестью с фиалковой нежностью… Лесной фиалковой нежностью… Разве такое бывает? А губы на вкус… Мятные… Сначала – с какой-то прохладной мятностью… А потом – жаркой, влажной, терпкой… Или она зубы чистила мятной пастой? Нет… Это – её настоящая природная свежесть… Фиалковая… Йодистая… Мятная… Без – тени помад, пудры и прочей косметики… В ней всё – настоящее… Ей просто не надо никакой косметики… Она и без неё – волшебна… Ей не надо и этого длинного вязаного пальто… И платья ей не надо… Она и без всех одежд – прелестна…

 

НАТ. ПЛОЩАДКА ПЕРЕД КОЛЕСОМ ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

СЕРГЕЙ открывает глаза и видит ЛЕНУ, которая стоя за ограждением колеса обозрения, что-то темпераментно говорит рабочему в синей спецовке и оранжевой каске. РАБОЧИЙ отрицательно качает головой и разводит руками. ЛЕНА хватает РАБОЧЕГО за воротник спецовки и что-то шепчет человеку на ухо. РАБОЧИЙ снова отрицательно качает головой, смотрит в сторону СЕРГЕЯ и неожиданно кивает. ЛЕНА смеётся и машет СЕРГЕЮ рукой.

 

НАТ. ПЛОЩАДКА ПЕРЕД КОЛЕСОМ ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

РАБОЧИЙ

(смотрит на Сергея с Леной, хмуро)

Ну, уселись, что ли? На цепочку дверцу завесь… На цепочку… А то выпадете ишо… Отвечать потом за вас…

 

ЛЕНА

(из кабины колеса обозрения, весело)

Завесили! Завесили! Давай же! Давай, парень! Поехали!

 

РАБОЧИЙ

(хмуро)

Ох, всыплют мне за вас…

(дёргает чёрный рычаг плоской металлической красной коробки)

По – двадцать пятое число…

 

Колесо обозрения с глухим стоном трогается с места.

 

РАБОЧИЙ

(глядя на Сергея с Леной, хмуро)

Поехали…

 

ЛЕНА

(из кабины колеса обозрения, восторженно)

Поехали!

 

НАТ. КАБИНА КОЛЕСА ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

СЕРГЕЙ, ухватившись за металлическую перекладину кабины, смотрит вниз, на отдаляющиеся деревья, аллеи, людей. ЛЕНА внезапно двумя руками поворачивает голову СЕРГЕЯ к себе.

 

ЛЕНА

(тихо)

Иди… Иди же ко мне…

(целует Сергея в губы и шею)

Ты боишься высоты? Ничего не бойся… Я тебя держу… Слышишь: я тебя крепко держу… Не смотри вниз… Смотри на меня… Ничего не говори… Смотри на меня… На меня…

(садится на колени Сергея, быстро, тихо)

Ой, я вся – потненькая… Так – жарко… Тебе не…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ты так пахнешь… Волшебно… А твои губы…

 

ЛЕНА

(быстро, шёпотом)

Я хочу пахнуть тобой… Тобой – слышишь? Да… Да, держи меня… Крепко держи…

(расстёгивает пуговки розовой блузки)

Обними меня… Всю… Не бойся, обними… Нас никто не видит… Мы – одни… Мы одни – на всей Земле… Да? Какие у тебя сильные, тёплые руки… Не бойся… Расстёгивай… Нас никто не видит… Поцелуй же… Поцелуй же их… Видишь – какие они стали большие? Поцелуй… Поце… О-о-о-ох…

 

НАТ. ПЛОЩАДКА ПЕРЕД КОЛЕСОМ ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

РАБОЧИЙ, задрав голову и прикрыв ладонью глаза, смотрит на кабинку с ЛЕНОЙ и СЕРГЕЕМ. После зевает, закуривает и  открывает металлическую дверь в подножье колеса обозрения. Присев на корточки, разглядывает огромные вращающиеся шестерни и движущиеся толстые цепи. Внезапно раздаётся страшный скрежет, и механизм, судорожно дрогнув, останавливается.

 

НАТ. КАБИНА КОЛЕСА ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

ЛЕНА

(тяжело дыша)

Ой… Мы так – высоко… Мы что: остановились? Мы что… Не останавливайся… Да-а-а-а… Не бойся… Нас никто не ви… Ещё… Ещё – сильнее… Ещё… О-о-о-ох… Погоди, мой хоро… Давай… Давай – по-другому… Да? Давай – сзади… Я только… Сейчас… Сниму… Это… Паль… А то ты… Не смо… Я держусь… Ничего не бой… А-а-а-ах…

 

СЕРГЕЙ

(тяжело дыша, про себя, тихо)

А эта шаткая бадья не сорвётся вместе с нами с высоты девятиэтажного дома?

 

ЛЕНА

(ударяясь лбом о металлическую стойку кабины)

Ой!

 

НАТ. ПЛОЩАДКА ПЕРЕД КОЛЕСОМ ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

РАБОЧИЙ

(разгибается, тихо)

Итит его… Через качель…

 

РАБОЧИЙ трижды поднимает и опускает чёрный рычаг плоской металлической красной коробки. Колесо обозрения не двигается. Сверху, с колеса обозрения, раздаётся пронзительный женский вопль.

 

РАБОЧИЙ

(сложив ладони рупором, вверх, громко)

Бабёнка, не боись! Сиди смирно! Щас спустим! Не дрыгайтесь там только! Спустим щас!

 

НАТ. КАБИНА КОЛЕСА ОБОЗРЕНИЯ – УТРО

 

ЛЕНА

(в объятьях Сергея, не открывая глаз, блаженно)

О-о-ох… Как – чуде… Ты просто… Я просто – в раю…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

Там кто-то кричал… Снизу… Ты не слышала?

 

ЛЕНА

(в объятьях Сергея, не открывая глаз, блаженно)

Я ничего не слы… Пусть кричат… Я чуяла только тебя… Тебя – одного…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

Лен… Я тебе твоё пальто… Подрал… В трёх местах…

 

ЛЕНА

(в объятьях Сергея, не открывая глаз, блаженно)

А я тебе… Я тебе «молнию» на джинсах… «Молнию» на джинсах поломала…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

А я тебе бретельку лифчика порвал…

 

ЛЕНА

(в объятьях Сергея, открывая глаза, тихо)

А я тебе… Там… Прищемила… Ножкой… Случайно…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, тихо)

Зато я тебя… Припечатал… Лбом… О – ту железку…

 

ЛЕНА

(целует Сергея в губы, тихо)

Зато я… Зато я тебя люблю…

 

ГОЛОС РАБОЧЕГО

(снизу, громко)

Не боись там! Смирно сидим! Спустим щас! Не дрыгаться там только! Спустим сейчас!

 

ИНТ. КВАРТИРА СЕРГЕЯ – РАННЕЕ УТРО

 

СЕРГЕЙ медленно вылезает плечом из-под руки спящей ЛЕНЫ, но девушка вдруг, сбрасывая одеяло на пол, закидывает длинную белую ножку на живот СЕРГЕЯ, а правую руку роняет поперёк широкой мужской груди. СЕРГЕЙ в постели замирает. Некоторое время смотрит на прелестную наготу спящей ЛЕНЫ и, чуть улыбнувшись, осторожно целует светло-русую девичью макушку.

 

ИНТ. АНАТОМИЧКА – ДЕНЬ

 

ПАТАЛОГОАНАТОМ хирургической никелированной электропилой делает не большой распил посреди грудной клетки трупа. Кладёт инструмент на металлический столик. И резким движением рук разводит в стороны кости грудины. Обнажаются сизые лёгкие и тёмно-багровое сердце.

 

ПАТАЛОГОАНАТОМ

(оборачиваясь к студентам)

Всем понятно?

(смотрит на Лену)

Лебедева? Что – такая счастливая? В «Спортлото» выиграла?

 

ЛЕНА

(сияя)

Ага…

 

НАТ. ВЫХОД ИЗ ЗДАНИЯ МЕДИЦИНСКОГО ИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

Из дверей многоэтажного здания выходят студенты и преподаватели. Расталкивая всех, из института вылетает ЛЕНА, крутит головой и бросается к бежевой «Ладе-тройке».

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ» – ДЕНЬ

 

ЛЕНА падает на правое переднее сиденье машины, хлопает дверцей и, резко повернувшись, хватает голову СЕРГЕЯ.

 

ЛЕНА

(целуя Сергея, шёпотом, быстро)

Как же я по тебе соскучилась, Серёж… Ты просто не представляешь – как я по тебе соскучилась… Всего – шесть часов… А кажется, что – шесть лет… Нет… Шесть веков… Я не видела тебя шесть веков…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

А мы и не расставались с тобой… Мы же друг с дружкой – каждую секунду, да? Каждое мгновение… Даже, когда нас нет рядом… Но мы всегда –  вместе… Каждый – миг…

 

ЛЕНА

(замерев)

Да, Серёжа… Каждое – мгновение… Ты – прав… Я просто… Я уже просто не могу жить без тебя… Ампутируй тебя из меня и я… Я сразу исчезну…

(вдруг смеётся)

Представляешь, Серёж… Сегодня было вскрытие… По –  инфаркту миокарда… Ну, Валерий Петрович наш… Распил грудины сделал… И – оп-па! На меня зыркает! Чего, говорит, Лебедева, ты такая счастливая стоишь? Рядом – с трупом… И на операциях, говорит, в клинике хохотать будешь? А я… Я стою, как… Не знаю… Чувствую просто, что вся горю… Такое счастье меня распирает, что не заткнуть его… Ничем… Никак…

(помолчав)

Я… Я так… Я так счастлива с тобой, Серёж… А – ты? Ты со мной счастлив? Нет, не говори ничего… Не говори ничего, Серёж… Я и так всё ви…

 

СЕРГЕЙ

Ты проголодалась?

(быстро утирает носовым платком глаза и трогает машину)

Давай сегодня где-нибудь перекусим… В городе… Чтобы дома ничего не готовить… В «Охотничий» давай заедем… Там, правда, всегда – такая толпень… Но баба Нюра… Гардеробщица… Меня знает… Пропустит без очереди… Там – салатики… Из белых грибочков… Пальчики оближешь… И – грудки перепелиные… Объеденье… И – сбитень… Такой – душистый… На – травках… С мёдиком…

 

ЛЕНА

(тихо)

Да. Проголодалась. Очень. По тебе, Серёж, проголодалась. Мне без тебя… Мне без тебя ничего не надо… Ни – грудок перепелиных… Ни – воздуха… Ни – сбитня… Ни – жизни… Ни – мёдика…

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ ПРОСПЕКТА – ДЕНЬ

 

Бежевая «Лада-тройка» резко тормозит на третьей, забитой автомобилями, полосе.

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ» – ДЕНЬ

 

ЛЕНА

(тихо)

Веди аккуратно, Серёж…

(оборачивается)

А то нам в задок чуть не вляпались… И я чуть в лобовое не…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Прости…

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ ПРОСПЕКТА – ДЕНЬ

 

Бежевая «Лада-тройка» трогается с места и медленно набирает скорость.

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(смотря на дорогу)

Или давай закатимся в «Прагу»… Там, правда, тоже всегда – очереди… Но у меня там бармен знако…

 

ЛЕНА

(тихо)

Поехали домой, Серёж… Я тебе потом драничков наделаю… Хочешь? Ты же любишь дранички… И капуста квашеная у нас ещё осталась… Дранички под квашеную капусточку – так вкусно… Наделать тебе драничков?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ты мне лучше деток наделай… Двух девок… И – мальчишку. Или – двух пацанов. И – одну девчонку… Всё равно – как. Лишь бы – наших. Родных. Своих…

 

ЛЕНА

(блестя глазами)

О, Господи… Серёж… Да, конечно, наделаем… Сколько – захотим… Хоть пять деток наделаем… Но – чуть позже, да? Да, мой хороший? Я очень хочу от тебя деток… Очень-очень… Но… Я пока… Я пока тобой не насытилась… И институт надо закончить… И наделаем… Обязательно… Обязательно, Серёж…

(помолчав)

А я тебе сегодня звонила… Между парами… Там, на первом этаже, парни наши… Что-то такое с телефоном сделали… Что можно без «двушек» звонить… Только трубку не надо вешать… Ну, вот перед тобой кто говорит, например… Закончил говорить… А трубку не вешает… Там, с кем он говорил, трубку кладут, а нашу не надо вешать… И сразу длинный гудок идёт… В нашем телефоне идёт… И можно снова бесплатно кого хочешь набирать… На одну «двушку» сто человек поговорить может! Никто не просёк пока… Так и говорим между парами… На – халяву…

(смеётся)

А просекут… Мы-то здесь при чём? Так телефон работает, скажем… Мы им – что: телефонисты – какие? Или – будущие врачи?

 

СЕРГЕЙ

Меня не было на студии… Почти – целый день…

(смотрит на профиль Лены)

Вот возьмут вас когда-нибудь за жабры… С телефоном этим… Будете знать… Как – государство обжуливать…

 

ЛЕНА

(тихо)

Я знаю, что – не было… Мне сказала… Эта… Ваша… Как – её?

 

СЕРГЕЙ

Элька? Элеонора, то есть?

 

ЛЕНА

(тихо)

Да. Наверно. Сказала, что тебя не было сегодня… Нет… И – не будет…

(помолчав)

И ещё сказала, чтобы я… Чтобы я не трезвонила больше…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на Лену)

То есть? Я с самого утра был на студии… После – девяти… Но полчаса – всего… Потом, да… Уехал… Но Элька меня видела утром… Что это значит: «не трезвонила больше»? Что за – глупости такие?

 

ЛЕНА

(тихо)

Не знаю. Я трубку Мишке Фролову передала… И не звонила больше… Она – что?

(помолчав)

Влюблена в тебя, что ли? Так отшила меня конкретно… Ты что: никому про нас не говорил у себя там? На студии… Никто про меня не знает?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на дорогу)

Ну, вот… И здесь всё перекопали… Опять метро строят… Или – ищут…

(смотрит на Лену)

Почему про тебя не знают?

(помолчав)

Да, не знают… Я только Сашке… Оператору нашему сказал… Про – тебя… Про – нас… Мы с ним… Короче, уже несколько лет – бок о бок… Когда у него напряги с женой начались… Почти на грани развода были… Ну, я… Не лез, конечно… В их семью… Просто подогнал им путёвочку… На двоих… В Болгарию… На – Золотые пески… Там и помирились… Как голубки, вернулись… До сих пор душа – в душу живут…

А больше никому – ничего… А Элька наша… Ну, иногда нападает на неё бзик какой… Не бери в голову…

 

ЛЕНА

(помолчав)

Серёж, а почему ты про нас никому не говоришь? Тебе не хочется говорить? Почему? Потому что мы не расписаны? Потому что у нас с тобой… Как бы всё пока – не серьёзно, да?

 

СЕРГЕЙ

Лен… Не говори глупостей… Не серьёзно… Серьёзней – некуда… Я не представляю… Я не представляю своей жизни без тебя…

(помолчав)

А не говорю о нас… Не знаю… Наверно, сглазить боюсь… Или не хочу, чтобы… Чтобы завидовали нам… Там, где – зависть, обязательно рождается и злорадство… Нет, не злорадство, а… Ну, не любят люди чужого счастья… Особенно – те, которые сами – не счастливы… Понимаешь? Мешает им чужое счастье… Есть, спать, дышать… Отсюда и – каверзы всякие… И – сплетни… И – толки… Словом, иногда делается всё, чтобы это счастье разрушить… Чтобы счастливых людей разлучить… И очень часто это удаётся…

 

НАТ. ДВОР ДОМА – ДЕНЬ

 

Бежевая «Лада-тройка» медленно заезжает через арку во двор многоэтажного дома и останавливается.

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ» – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

Ну, вот… Приехали…

 

ЛЕНА

(тихо)

Я тебя очень люблю, Серёжа… И мне с тобой ничего не страшно… Пусть… Пусть, кто хочет, злопыхает… Ревнует… Делает пакости всякие… Всё это к ним и вернётся… Обратно… Да, Серёж? Нас никто не сможет разлучить… Никогда…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Вчера ночью… То есть, сегодня ночью… Я вдруг проснулся… Я иногда по ночам просыпаюсь… Просто – так… Не знаю – отчего… Ни – по нужде малой, ни – покурить, ни – по другим каким делам… Просто просыпаюсь… Сегодня проснулся… Хотел встать… А ты вдруг… Свою дивную белую ножку – оп… И мне на грудь закинула… Ни с того, ни с сего… Так я и пролежал… До – утра… С открытыми глазами… Даже пошевелиться боялся… Боялся нечаянно разбудить тебя… Разбудить человека, который – ближе мне, чем я сам…

 

ИНТ. МОДЕЛЬНЫЙ ПОДИУМ – ДЕНЬ

 

Две девушки, под энергичную, ритмичную музыку идут по подиуму, останавливаются у его края, замирают и, синхронно развернувшись, дефилируют назад.

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Марина, не виляй попкой! Держи попку на месте! Шаг – от бедра! Не – от коленки! От бедра! От бедра идём! Всё – свободно! Руки, спина, животик – свободны! Ничего не напрягаем!

 

В начале подиума появляются две другие девушки.

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Одну секунду! Настя! Настя, ты меня слышишь?!

 

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС

(из глубины зала, тонко)

Слышу! Слышу, Сергей Алексан…

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Настя! Классику – давай! Девочки!

(смотрит на подиум)

Надели шикарные платья! Нет…

(смотрит в зал)

Настя, марш Мендельсона есть?! Свадебный марш Мендельсона есть?!

 

ДЕВИЧИЙ ГОЛОС

(из глубины зала, тонко)

Не знаю…

(помолчав)

Есть… Есть, Сергей Александрович! Ставить?

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Ставь! Не спи, Настя! Ставь!

 

Зал взрывают торжественные звуки свадебного марша Мендельсона.

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Девочки! На вас – белые свадебные платья! Шикарные свадебные платья! До – пят! С кружевами! На руках – белые перчаточки! Кружевные! Представили?! Не – юбочки с маечками эти… А – свадебные платья! Шикарные! Дорогущие!

(в зал)

Настя, Мендельсона – сначала! Девочки!

(смотрит на подиум)

Приготовились!

(звучат первые аккорды марша)

Пошли!

 

Из боковой двери зала тихо выходит ТАМАРА.

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Идём, девочки! Оля, я же сказал: на тебе – шикарное свадебное платье до пят! Представила?! Так иди соответственно! Неси это платье! Никогда на тебе такого платья не будет! Первая твоя свадьба! Первая и последняя!

Катя, слушаем музыку! Не части! Ты не идёшь по подиуму! Ты идёшь в новую жизнь! У тебя начинается новая жизнь! С мужем! С детками! В семье!

Верочка! Теперь ты руками маршируешь?! Да, марш! Но руками не маршируем! Свободны руки! Шаг, по-прежнему, – от бедра!

 

ТАМАРА

(подходя к Сергею)

Что это ты такое придумал, Серёж?

(смотрит на подиум)

Что-то новенькое моим придумал?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на подиум)

Придумал… Ничего я не придумывал… Обычный актёрский тренаж… На развитие воображения… Фантазии… Пусть…

(громко)

Молодчинки! Идём! Себя подаём!

 

ТАМАРА

(смотря на подиум, улыбается)

А – что? Здорово! Точно, невестами стали!

(смеётся)

Ух, ты! Прям не узнаю девулек своих! Серёж!

(смотрит на Сергея)

Серёж, а давай мы их сейчас…

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на подиум)

А сейчас мы их…

(громко)

Стоп!

 

Девочки – на подиуме – замирают.

 

СЕРГЕЙ

(в зал, громко)

Настя, убрать музыку!

(марш обрывается)

А сейчас, девочки, – бегом! В раздевалку! И живо – в купальники! Одни – купальники! Без обуви! Босичком! И живо – обратно!

 

ТАМАРА

А что ты придумал, Серёж? Скажи: что ты придумал? Ты – такой придумщик…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь, хитро)

Дерево из твоих выгоняю… А то год провозимся… Пусть включают актёрские дела… Нечего механически топать по подиуму… Живыми надо быть… Органичными… Женственными…

(в зал, громко)

Настя, что-нибудь деловое есть?! Строгое! По музыке – строгое! Без всяких там выкрунтасов! Но – ритмичное! Чтобы девочки плавать не начали! Есть?!

 

НАСТЯ

(из зала)

Не знаю… Как это – деловое?! Я не поняла… Скажите – какую музыку поставить, я поставлю…

 

ТАМАРА

(в зал, громко)

Настя, это поставь! Как оно, чёрт, называется? Мани-мани, марципаны! У нас же было! Есть?!

(смотрит на Сергея)

Пойдёт, Серёж?

 

СЕРГЕЙ

«Абба»? Нет… Нужен контраст… Между купальниками – и музыкой… Что-то деловое надо… Офисное… Производственное… Понимаешь? Контраст нужен… Чтобы у девочек раздрай пошёл… Они – голенькие… А музыка – серьёзная… Деловая… Контраст внешнего и внутреннего нужен…

 

ТАМАРА

Понимаю…

(смеётся)

Ничего не понимаю, Серёж… Ну…

(пожимает плечами)

Пусть будет… Контраст… Ты лучше знаешь – как…

 

СЕРГЕЙ

О! «Марш энтузиастов» есть, Том? Или – «Время, вперёд!»? Или…

 

ТАМАРА

(хохочет)

Да – откуда?! Какие – энтузиасты, Серёж?! У нас же – модельное агентство! Какое – «Время, вперёд!»? А чем тебе «мани-мани» – плохи?

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Под «мани-мани» твои девульки враз валютными проститутками станут! А нам это надо?

(в зал, громко)

Настя, ну хоть что-нибудь серьёзное есть?! Хоть – что-нибудь! Девочки мёрзнут!

 

НАСТЯ

(тихо)

Гимн есть… Советского Союза… Ставить?

 

ТАМАРА

Ой, нет…

(смотрит на девочек – в купальниках)

Меня ж потом… Потом расстреляют… Если кто из девочек сболтнёт… Что их, голых, под гимн Советского Союза по подиуму гоняли…

 

СЕРГЕЙ

А – спортсмены?! Гимнастки – эти?! На – пьедесталах… Тоже в трико своих стоят! Под –

гимн Советского Союза… И – ничего! Никто никого не расстреливает! Голых… Тоже сказанула… Где – голых?! В купальниках! Ну, да – босиком… Что – с того?!

(смотрит на подиум, громко)

Девочки, приготовились!

(смотрит в зал, громко)

Настя, ты – готова?! Гимн заряжен?!

 

НАСТЯ

Да… Ставить?

 

СЕРГЕЙ

(смотрит на подиум, громко)

Пошла музыка!

(гремит гимн Советского Союза)

Девочки, пошли! Пошли, девочки! По двое – пошли!

 

ТАМАРА

(смотря на подиум, хохочет)

Серёж! Ты – извращенец! Ну, что ты делаешь?!

 

СЕРГЕЙ

(громко)

Девочки, спинки – прямо! На вас смотрит весь мир! Всё – человечество! Вы – представители страны Советов! Лучшие девочки СССР! Элита! На вас – деловые костюмы! Светлый верх, тёмный низ! Строгие тёмные брючки! Белые блузки! Двигаемся! Строго!

Таня, «строго» не значит – напряжённо! Шаг – от бедра! Грудки – вперёд! Ни в пол, ни в потолок никто не смотрит! Фиксируем паузу! Три секунды! Раз, два, три! Разворот! И пошли назад!

 

ИНТ. КВАРТИРА – ВЕЧЕР

 

В полутьме коридора открывается входная дверь квартиры.

 

СЕРГЕЙ

(закрывая входную дверь, включает свет в коридоре)

Лен? Ленка?! Ты – дома?

 

СЕРГЕЙ ставит тёмно-рыжий кожаный портфель на чёрную банкетку. Стоя, вылезает из обуви. И, выключив свет в коридоре, заходит в освещённую мягким оранжевым бра комнату.

 

СЕРГЕЙ

(входя в комнату)

Лен?

(останавливается)

Что случилось, солнышко? Почему ты – заплаканная? Кто моё чудо обидел? Я его сейчас на котлетки пущу… Лен?

 

ЛЕНА

(всхлипывая)

Никто…

 

СЕРГЕЙ

А что тогда случилось? Почему глазки – на мокром месте? А? Кто тебя огорчил? Я его сейчас с перчиками зафарширую…

 

ЛЕНА

(всхлипывая)

Я… Я тебя… Я всё видела… Я теперь всё…

 

СЕРГЕЙ

(приседает перед диваном)

Так… Ты всё видела… Ясно… Что ты видела, радость моя? Летающую тарелку? Лох-Несское чудовище? Извержение Везувия? Кто тебя напугал?

 

ЛЕНА

(всхлипывая)

А меня никто… А меня… Как-будто я не…

 

СЕРГЕЙ

(берёт в руки дрожащие ступни Лены)

Я ничего не понимаю, Лен… Что произошло? Что – «меня никто»? Что – «я всё видела»? Ты уже приняла ванну? Нет? Я весь… С меня за день сто потов сошло… Давай с тобой сходим в душик… И – спатки… Да? А утречком ты мне…

 

ЛЕНА

(тихо)

Я видела… Я сегодня была там… Я видела сегодня тебя… И – всех этих девок… Десятки девок… И эту твою… Тоже видела… Это – такая твоя работа? По вечерам так работаешь, значит? С девками – этими?

(выдёргивает ступни из рук Сергея)

Конечно! Клёвая работа! Когда вокруг тебя – столько девок голых! Целый гарем!

 

СЕРГЕЙ

(изумлённо)

Лен, ты – что? Ревнуешь, что ли? Меня к Тамаркиным девчонкам ревнуешь?! Которым – по тринадцать-пятнадцать! Ну, Елена Анатольевна… Ты даёшь… Ей-богу…

 

ЛЕНА

Да, я знаю, что все мужики – кобели…

(вдруг, растерянно)

Но ты… Серёж… Ты как мог с ними…

 

СЕРГЕЙ

(вдруг, резко)

Что мог?! Сопливым девчонкам пластику ставить?! Азам сценического движения учить?! Основам – актёрского мастерства?! Чтобы не были деревянными?! Чтобы живые по подиуму ходили?! Чтоб по жизни у них мозги встали на место: что никто за них ничего не сделает! Если они сами не будут пахать до двадцать седьмого пота! Здесь, на занятиях! В школе! Потом – в институте! Кто поступит… На работах своих – затем! Что никто и ничего за них не будет делать! Мне этого нельзя мочь, Лена?!

А с кобелями…

(помолчав)

Сожалею, что во всех парнях ты видишь одних кобелей…

 

ЛЕНА

Ой…

(закрывает глаза, тихо)

Ой, прости, Серёж… Прости меня… Ради Бога, прости… Сама не знаю – что говорю… Прости меня, мой хороший…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я с Тамаркиным детским садом уже… Третий год вожусь… С разными группами… С разными возрастами… От двенадцати до шестнадцати лет… И – с девочками, и – с мальчиками…

Как у меня по времени получается… Раз – в неделю… Иногда – два раза… Между прочим, ребятки её и в модельных агентствах Европы работают… И в Штатах – даже… В прет-а-порте всяких там от кутюр выходят… И моя доля во всём этом есть… Живые девочки – потому что… Одушевлённые… Свободные… С миром внутренним… А – не Барби карамельные…

 

ЛЕНА

(тихо)

Я не знаю – что на меня нашло… Прости, Серёж… Просто, как увидела тебя среди цветника этого…

 

СЕРГЕЙ

Погоди… А что ты там вообще делала? Каким ветром тебя к Тамаре зане…

 

ЛЕНА

(тихо)

Никаким… Я просто мимо шла… Мимо – Дома Мод этого… По улице… И вдруг… Голос твой слышу… Ни с того, ни с сего… Такой громовой голос… Твой же голос ни с каким не спутаешь… У тебя – такой голосище… Я аж замерла… От испуга… А потом… Внутрь зашла… А там твой голос – ещё громче… Эхом… На – всё здание… Я поднялась… На второй этаж… Дверь зала приоткрыла… Смотрю: ты стоишь… И девочки – на сцене… На – площадке этой, то есть… Ходят… А ты кричишь на них… А потом эта…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Ленка… Я просто забыл тебе сказать про агентство это… Да, я в Тамаркиной школе моделей с девочками-мальчиками работаю… Помимо – всего прочего… Триста рубликов ведь никогда не помешают, да? На дороге не валяются?

(осторожно целует Лену)

Ну, какой – цветник? Что – ты? Никакие ещё – девочки… Угловатые… Зажатые… Деревянные…

 

ЛЕНА

(улыбаясь)

Я, наверно, ревнивой стала… Нет, правда, Серёж… Вроде ж, не ревнивая была… Раньше… Потому что… Потому что не любила… Никогда раньше не любила… Никого…

(помолчав)

А потом ещё больше испугалась…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Чего – радость моя? Кто тебя напугал-то? Чем?

 

ЛЕНА

(тихо)

Все… Ты…

(помолчав)

Я в этот зал вошла тихонько… Присела в креслице… Сижу… На тебя смотрю… На девочек этих смотрю… А меня…

(блестит влажными глазами)

А меня никто не видит… Даже не смотрит никто на меня… Ты… Ну, совсем рядом от меня стоял… В метрах – трёх… А не видел… Я даже тебя окликнула раз… «Серёж…», позвала… А ты – ноль внимания… Даже не повернулся… И эта твоя… Тамара… Тоже пару раз в зал смотрела… В ту сторону, где я сидела… А меня не заметила… Как будто – не было меня… Вообще…

(помолчав)

А, может, меня – нет? Вообще – нет? А, Серёж? Может, я – призрак какой? Может, я умерла?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

О, Господи… Лен… Ты иногда… Ну, чёрт знает что говоришь… У меня даже сердце закололо…

Никогда больше не говори об этом… Не надо, радость моя… Хорошо? Мы – вместе… Я тебя никому не отдам… Слышишь: никому и никогда?

(улыбается)

А ревность… Ты думаешь: я тебя не ревную? Когда – на тебя парни заглядываются… В наглую – так… При мне – даже… Ты ж – такая волшебная девчонка… И мне хочется… Иногда…

(грозно)

Им шеи посворачивать… Чтоб не пялились… На – ножки дивные твои…

 

ЛЕНА

(тихо)

А потом… Ты сам… Повернулся… И на меня посмотрел… Я видела: ты прямо на меня смотришь… А не видишь… Вот так: смотришь, а не видишь… У меня даже ноги онемели… И – губы… Хочу сказать «здравствуй, Серёжа», а не могу… Вообще пошевелиться не могу… И так страшно стало… Никогда так страшно не было… За – всю жизнь…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Ну, прости меня, солнышко… Я иногда… Да, так влетаю в работу, что никого и ничего вокруг не вижу… И не слышу… А сегодня вообще… Бешеный денёк был… Съёмочная смена – с утра… Потом сразу – монтажная… Озвучка фильма нашего представительского… Для – олимпийской сборной по художественной гимнастике… После в театр полетел… На репетицию… С репетиции – в неврологию пятой клиники… Там отец одного из наших со студии лежит… С инсультом… Надо было уколы одни подвезти… Немецкие… Очень хорошие… С клиники уже – к Тамаре… К ребяткам малолетним её… Даже за день перекусить не успел ничего… Только кофе глотнул… По пути… Прости, радость моя… Давай-ка мы с тобой – в душик, а потом…

 

ЛЕНА

(дрожа)

Я до сих пор не могу отойти… От кошмара этого… Хотела ужин нам приготовить… А не могу… Руки ходуном ходят… Чашку даже разбила… Твою… Любимую…

(переводит дыхание)

Я сейчас успокоюсь…

(зябко ёжится)

И мы с тобой… Да, тебе надо покушать… Обязательно… Нельзя целый день ничего… Я тебе сейчас приготовлю…

 

СЕРГЕЙ

(внимательно смотрит на Лену)

Лен, не надо ничего готовить… Ничего не надо готовить… Давай: я диван разложу, и ты ляжешь… Да? В постельку… Тебе просто надо отдохнуть… Хорошенько выспаться… И всё пройдёт… Завтра и не вспомнишь о своих страхах… Я тебе обещаю…

 

ЛЕНА

(тихо)

Да. Хорошо. Я лягу…

(помолчав)

Я тебя люблю, Серёжа… Каждой своей жилочкой люблю… Каждой – своей клеточкой… Я каждый день благодарю небо за то, что мы нашлись… На – этой Земле… За то, что в тот день меня Машка в парк вытянула… Проветриться… За то, в тот день ты оказался в том парке…

(помолчав)

Ведь в нашей жизни ничего случайного не бывает, да? Значит, небу было угодно, чтобы мы с тобой нашлись…

Именно – в тот день… Именно – в этом парке…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

И чёртово колесо не зря  остановилось… На самой высоте… Чтобы мы с тобой всё успели…

 

ЛЕНА

(вспыхивает жарким румянцем)

Ой, да… Я даже не поняла – как мы с тобой там оказались…

(поднимается с дивана)

Я вдруг так тебя захотела… Очень-очень-очень… Прямо – там… Сию же секунду… Ты, наверно, подумал, что я – какая-то там…

 

СЕРГЕЙ

(целует Лену)

Я подумал, что наша нечаянная встреча просто не могла не произойти… За нас было решено свыше… И потому всё было таким естественным, что… Твои губы… Они меняли свой цвет каждую секунду… Ты меня поцеловала, и я чуть не потерял сознание…

(медленно снимает с Лены длинную бордовую майку)

Мы ведь с тобой почти сразу поцеловались… Точно знали друг друга уже давно… И у нас было назначено свидание в этом парке… А ты тогда даже не знала – как меня зовут…

 

ЛЕНА

(расстёгивая джинсовую рубашку Сергея)

Не знала… Я даже не знаю – почему меня ноги понесли к этому колесу обозрения…

(снимает джинсовую рубашку с Сергея)

Просто понесли и всё…

(целует Сергея)

Ты меня тогда так стукнул лбом о какую-то железяку…

(опрокидывает Сергея на диван)

Потом шишка была… Почти – две недели…

 

СЕРГЕЙ

(улыбаясь)

Так ты ж мне тогда бёдрышком как прищемила мошонку, что я чуть… Чуть не вылетел из кабинки… От радости…

 

ЛЕНА

(забирается на бёдра Сергея)

Я после в институт прибежала… Пальто моё вязаное – всё подрано… На лбу – шишарь багровый… Лифчик порванный сползает… Трусиков нет… Куда я их тогда дела? Без понятия… И как раз с деканом нашим в коридоре столкнулась… Ну, говорит, Лебедева, с какой войны прибыла? А Машка на меня посмотрела… Такими квадратными глазами… Ну, ты и – чокнутая, говорит… Где ты была? С кем связалась? Кто это тебя так уделал?

(целует Сергея)

А теперь я просто не представляю – как жила без тебя, Серёжа…

(помолчав)

И как буду жить без тебя, если…

 

СЕРГЕЙ

Опять? Опять – дурные мысли? Ленка… Прекращай эти дела… Немедленно… Жить без меня она будет… Я тебе дам – без меня… А мне – что: без тебя придётся жить? Так, что ли?

(в алое ушко Лены, тихо)

Лен? А давай распишемся… Ну, прямо – завтра. С утра. О, чёрт… Там же… Сколько они там времени на размышление дают? Месяц? Год? Век? Сразу же не распишут, да? Ну, заявление-то мы подать можем? Как раз ты сессию сдашь… В июне… И распишемся… Я хочу, чтобы ты стала моей женой… Слышишь, радость моя? Моей женой…

 

ЛЕНА

(замирает)

Женой? Настоящей?

 

СЕРГЕЙ

(серьёзно)

Самой что ни на есть настоящей. Фактической. Первой и последней. До конца жизни.

(целуя Лену)

И я хочу от тебя деток. Двоих. Троих. Сколько – решим. У нас будут дивные детки. Самые счастливые детки – на Земле. Потому что их папа с мамой очень любят друг друга. До безумия любят. И будут любить своих деток. Очень-очень-очень. Что бы они не вытворяли. Будут их любить и баловать. Деток ведь обязательно надо баловать…

 

ЛЕНА

(блестя влажными глазами)

Меня папа баловал… Всё-всё-всё разрешал делать… Все игрушки покупал, что я клянчила… Сколько хочу конфеток позволял лопать…

А мама… Мама – наоборот… Такая строгая была… Ой, почему – была? Есть. И сейчас такая же – строгая… Только раз… Когда я в «мед» поступила… С первого раза… Сама… Без блата… Мама обняла меня… И расцеловала… Всю-всю-всю… Всё – лицо, то есть… Так странно было…

А папка… Он же у меня – учитель… Почётный – даже… Тридцать лет преподавал… Физику… Директором школы был… И меня хотел… Чтобы я,  короче, в «пед» поступала… А я – в «мед»… Так папка с месяц молчал… Не разговаривал со мной… Даже в мою сторону не смотрел… Как будто – нет меня…

(помолчав)

Серёж… Мы моих на свадьбу позовём, да? Ты не думай… Они – хорошие… Папка потом отошёл… От обид своих…

 

СЕРГЕЙ

(целует шею, плечи, грудь Лены)

Конечно, позовём… Обязательно позовём…

(тихо)

Боже, как ты – прелестна…

 

ЛЕНА

(прерывисто дыша, тихо)

Не останавли… Ещё… Ещё… Я тебя… Обо… Обожаю…

(кропит быстрыми поцелуями лицо и шею Сергея)

Родной мой… Мой муж… Мой родной муж… Я тебя люблю… Я тебя хочу… Я тебя обожаю…

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ ПРОСПЕКТА – УТРО

 

По второй полосе запруженного автомобилями проспекта медленно едет бежевая «Лада-тройка». На красном сигнале светофора «Лада-тройка» останавливается.

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ-ТРОЙКИ» – УТРО

 

СЕРГЕЙ

(крутит головой, про себя, тихо)

Вот же – дурочка… Нет её… Призрак – она… Умерла… Едва жить начала, уже помирать собралась… Чёрт знает что себе напридумывает… А мне потом со всем этим… Что за – бзики? Молодая, здоровая, красивая… И – помирать… Да, надо её… Вот сессию сдаст… Распишемся… И на всё лето – в Крым… В Ялту… Созвонюсь с Никитиными… Пусть свой домик никому не сдают… До – сентября… Загорим… Поныряем от души… Фруктов-ягод налопаемся… Экскурсии – опять же… Под парусом выйдем… Порыбачим… Медовое лето, одним словом, Ленке устрою… Чтоб на всю жизнь запомнила…

 

ИНТ. КОМНАТА КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ

(входя в комнату)

Мне никто не звонил? Сашка, привет… Сегодня – последняя съёмочная смена… Завтра весь отснятый «Кодак» – подмышку и на перегонку… Чтобы в пятницу все «бетакамы» лежали в монтажке… Со всеми пятью роликами… Со всеми дублями…

(смотрит на высокую хмурую девушку)

Элеонора Викентьевна, я, кажется, у вас спрашиваю: мне никто не звонил?

 

ЭЛЕОНОРА

(глухо)

Никто…

 

СЕРГЕЙ

Значит так, любезная… Если ты ещё раз отбреешь по телефону мою невесту, то больше можешь сюда не приходить… Если мне звонят, а меня в данный момент нет  на студии, значит, будь добра передать человеку: где – я и когда буду… Безо всяких бабских выкрунтасов… А с кем мне разговаривать или не разговаривать – я сам решу… Это – понятно, Элеонора Викентьевна? Не слышу. Вы поняли меня?

 

ЭЛЕОНОРА

(вскипая слезами)

По… По-о-о-о… Ва-а-а-а…

 

ЭЛЕОНОРА выбегает из комнаты. Громко хлопает дверь.

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Чёрт…

 

САША

Да, втюханная она в тебя! Что: не видишь, Серёж? Давно – уже… А ты вот ещё про невесту сейчас ляпнул… Всё… Элька точно тебя задушит… Или цианистого калия в кофе сыпанёт… Бабы же, они такие – ревнивые…

(улыбается)

И когда свадьба – у вас? Решили уже? Позовёшь хоть? Где ты прячешь-то свою ненаглядную? Показал бы народу…

 

СЕРГЕЙ

(улыбается)

Насмотрится народ ещё… Саш… Ты это… Иди, Эльку-то найди… А то без неё вся работа встанет…

 

ИНТ. КОРИДОР МЕДИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

СЕРГЕЙ, с букетом красных роз, медленно, стараясь не поломать цветы, проходит сквозь встречные потоки галдящих  студентов.

 

ГОЛОС ЛЕНЫ

(за спиной Сергея, звонкий)

Серёж! Серёжка!

 

СЕРГЕЙ

(оборачивается)

Ленка! Ну, как? Сдала?! На – сколько?!

 

ЛЕНА

(бросается в объятья Сергея)

Уф-ф-ф-ф… Вроде, сдала… Сдала, Серёж… На – «хорошо»… Ой, это – мне?! Какие розы! Обалдеть!

 

СЕРГЕЙ

(целует Лену)

Умничка моя! Всё… Поехали! Я уже час тебя жду! В четверг у нас – свадьба, забыла?! А в субботу улетаем! На всё лето!

 

ЛЕНА

(целует Сергея в мочку ухо, тихо)

Я помню… Я помню, Серёжа… Я – сейчас… Прости меня… Я – скоренько…

(высвобождается из объятий Сергея)

Я – быстренько…

 

СЕРГЕЙ

Ну, Лен… Имей совесть… Я час тебя ждал… Куда ты – опять? Лен?!

 

ЛЕНА

(на ходу оборачивается)

Я – сейчас!

 

ИНТ. КОРИДОР МЕДИНСТИТУТА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, с букетом увядших роз в руке, стоит в пустом тёмном коридоре. Из глубины коридора, по пути дёргая ручки закрытых кабинетов, идёт женский силуэт.

 

ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

(в нескольких метрах – от Сергея)

А ты, парень, чего – здесь? Чего стоишь-то? Один… Выпивши, что ли? Давай-давай, дома празднуй… Нечего здесь околачиваться… Закрываем всё… Слышишь меня?

 

СЕРГЕЙ

(кашлянув, тихо)

Я жду… Я жду Лебедеву… Лену… Елену Анатольевну…

 

ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

(сразу)

Нет здесь никаких Лебедевых… Ушли все давно… Одиннадцатый час – уже… Ночь – скоро…

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Как ушли? Я ничего не понимаю… Куда же она могла…

 

ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

Так, милок… Давай-ка – отсюдова… Лифты уже не работают… Так что – по лестнице… Нечего здесь околачиваться… Видать, прозевал свою, эту… Лебёдушку… Домой – давай, парень… Я этаж закрываю… Давай-давай… По-хорошему…

 

НАТ. ВЫХОД ИЗ ЗДАНИЯ МЕДИНСТИТУТА – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ выходит из дверей института. Останавливается. Суёт букет в плетёную металлическую урну. Закуривает. И быстро идёт к одинокой «Ладе-тройке».

 

ИНТ. КВАРТИРА – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ отпирает дверь, входит в коридор квартиры и видит за матовым стеклом комнаты электрический свет.

 

СЕРГЕЙ

(открывая дверь комнаты)

Между прочим, Елена Анато…

 

В комнате никого нет. В распахнутой створке платяного шкафа – пустые деревянные вешалки. А на полу – одинокий чулок телесного цвета.

 

СЕРГЕЙ

(медленно опускаясь в кресло)

Та-а-а-ак…

 

ИНТ. ПАВИЛЬОН КИНОСТУДИИ – ДЕНЬ

 

САША

(трясёт Сергея за плечо)

Серёж, слышь? Мы работаем? Или – как? Смену же похерим… Все готовы… Камера выставлена… Свет… Серёж? Ты меня слышишь? Ну, слиняла твоя… Видать, взбрёханная какая… Нормальную себе найдёшь… Хотя… Бабы, они порой такие фортеля выкидывают… Моя – вон… Раз десять от меня уходила… Уйдёт… Дождётся, пока у меня геморрой в башке забулькает… И обратно прикатывает… Как ни в чём не бывало… Серёж? Ну, давай соберись… И отработаем смену… А то ж ни хрена не получим…

 

СЕРГЕЙ смотрит на освещённую «юпитерами» съёмочную площадку и быстро, почти бегом, выходит из павильона.

 

НАТ. ДВОР ПАНЕЛЬНОЙ ДЕВЯТИЭТАЖКИ – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, прячась от хлещущего дождя под «грибком-мухомором» детской площадки, видит – как к подъезду дома быстро идёт девушка с лиловым блестящим зонтом.

 

СЕРГЕЙ

(подбегая к девушке)

Мария? Здравствуйте…

 

МАРИЯ

Ой… Напугал-то как… Что ж ты на меня бросаешься, точно…

 

СЕРГЕЙ

Мария, скажите мне правду. Где – Лена? Только не врите. Я вас умоляю. Просто скажите – где. Если она решила от меня уйти, я не буду… Я не буду её удерживать, поверьте. Я просто хочу знать, что с ней всё – в порядке. Она…

 

МАРИЯ

(тихо)

Не знаю я ничего… А знала бы… Обидел ты её, что ли? Руку поднял?

 

СЕРГЕЙ

Да какую – руку?! Какую – руку?! Ленка просто пропала! С последнего экзамена! Сказала «я – сейчас»! И пропала! И вещи её из квартиры пропали! Она…

(переводит дух)

Она тебе звонила? Маша, скажи честно: Лена тебе звонила? С ней всё – нормально? У меня сердце – не на месте…

 

МАРИЯ

(тихо)

Я ничего не знаю, Сергей… Да, Ленка сказала, что ты ей предложение сделал… Что вы заявление подали… Что в Крым хотели лететь… И больше я ничего не знаю… У меня самой…

(помолчав)

Мне самой за неё страшно… Она ж… Всё, что хочешь, может учудить… Дура счастливая…

 

СЕРГЕЙ

Маша, я прошу тебя… Если Лена тебе…

 

МАРИЯ

(тихо)

Да позвоню. Позвоню. Если – объявится. Знаю я твой номер. Сразу позвоню…

 

ИНТ. ДЕКАНАТ МЕДИНСТИТУТА – ДЕНЬ

 

ДЕКАН

(не смотря на Сергея)

А вы кем приходитесь Лебедевой Елене Анатольевне?

 

СЕРГЕЙ

(тихо)

Я… Мы с Леной… В общем, хотели… То есть… Мы заявление подали… Мы хотели…

(помолчав)

Вы знаете: где – Лена? Я же вижу: знаете. Пожалуйста… Я вас прошу: скажите… С Леной всё – нормально?

 

Секретарша деканата перестаёт стукать по клавишам огромной пишущей машинки «Украина» и смотрит на ДЕКАНА.

 

ДЕКАН

(спокойно)

Конечно, знаю. И деканат знает, и – кафедра. И – родители Лебедевой. Все всё знают.

(впервые смотрит на Сергея)

Кроме – вас, очевидно. Лебедева Лена – на практике. В медицинском учреждении. Одной из республик Советского Союза. Как – и другие наши студенты старших курсов. Ну, а то, что вы… То, что Лебедева не поставила вас в известность… Значит, не сочла нужным. У вас что-то – ещё, молодой человек?

 

ИНТ. КВАРТИРА – ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, босиком, в жёваной чёрной майке и не глаженых тёмно-серых брюках, делает несколько глубоких глотков коньяка и ставит полупустую бутылку на кухонный стол. Вытирает запястьем губы. Смотрит на маленький настенный календарь. На листке календаре – дата: 19 июня 1986 года. СЕРГЕЙ отрывает этот листок. Вслед за ним – ещё несколько листков. В глубине квартиры громко звенит телефон. Рука СЕРГЕЯ – по трое, по пять листков – отрывает июнь. За июнем – июль, август, сентябрь. Допивает из горлышка бутылки коньяк. Телефон утихает и через несколько секунд вновь взрывается оглушительным звоном. Рука СЕРГЕЯ обрывает ещё семь листков. На календаре – дата: 8 октября 1986 года. СЕРГЕЙ смотрит на эти числа, после медленно проходит в комнату. Поднимает трубку телефона.

 

СЕРГЕЙ

(в трубку телефона)

Да… Да, это – я… Что? Да, Сергей… Кто гово… Какая – Мария? Я не знаю никаких Ма… Что?! Маша?! Маша, это – вы?! Как?! Где?! Где – это?! Где?! С ней… Лена… Она… У неё… Да! Я понял! Да! Когда?! Нет! Нет!

 

НАТ. УЛИЦЫ ГОРОДА – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

По проезжей части вечерних улиц, опережая попутные машины, вылетая на встречную полосу, на бешеной скорости несётся бежевая «Лада-тройка».

 

ИНТ. КОРИДОР БОЛЬНИЦЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ, тяжело дыша, смотрит на белую массивную дверь отделения радиологии и мощным ударом ноги сносит её с петель. Утирает мокрый лоб. Отходит на шаг назад.

 

ИНТ. ОТДЕЛЕНИЕ РАДИОЛОГИИ БОЛЬНИЦЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

Вторая белая массивная дверь со страшным грохотом падает прямо под ноги испуганной толстой дежурной медицинской сестры. В отделение, задыхаясь, влетает СЕРГЕЙ. Опрокинув на линолеум пола толстую медсестру, натыкается на стол. Переворачивает его и с коротким шлепком припечатывает к крашеной салатовой краской стене долговязого усатого санитара в белом халате. Медленно опускает мужчину на пол и быстро идёт по отделению.

 

ИНТ. БОКС ОТДЕЛЕНИЯ РАДИОЛОГИИ БОЛЬНИЦЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ тихо приоткрывает дверь бокса и замирает. На кровати недвижимо, с закрытыми глазами, коричневыми пятнами на жёлтом голом черепе, пальцами без ногтей и чёрными иссохшими губами лежит ЛЕНА. СЕРГЕЙ с натугой сглатывает. За дверями бокса слышится топот бегущих людей.

 

ИНТ. КОРИДОР ОТДЕЛЕНИЕ РАДИОЛОГИИ БОЛЬНИЦЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

Трое дюжих санитаров и пять милиционеров волокут СЕРГЕЯ по длинному, ярко освещённому коридору отделения больницы.

 

СЕРГЕЙ

(рыдая в голос)

Дура! Дура! Дура! Дура! Дура!!!

 

НАТ. СТУПЕНЬКИ ВЫХОДА ИЗ БОЛЬНИЦЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

СЕРГЕЙ недвижимо сидит на мокрой ступеньке лестницы. Из дверей больницы выходит пожилой седоватый ВРАЧ в белом халате. Закуривает. И осторожно присаживается рядом с СЕРГЕЕМ.

 

ВРАЧ

(тихо)

Да… Она в этом Чернобыле… Хватанула тройную дозу… Около – пятисот рад…

(пожимает плечами)

Я, честно говоря, вообще не понимаю – как её довезли… И – почему она до сих пор жива… Мы уже ничего не сможем сделать, парень… Она уже ничего не видит… Не слышит… Не чувствует… Не понимает… Ты тоже, парень, схватил… Она же фонит… До сих пор… Дай боже… Ты это… В свою квартиру радиацию не тащи… На улице всю одёжу скинь… Всю – слышишь? До – трусов… А дома – в душ… Сразу… И раз десять себя с мылом хозяйственным отдрай… Чтоб – кожа горела… Понял? А то как повиснет – на пол шестого… Будешь знать… Девочке этой уже ничем не поможешь… Не приходи больше… Считанные дни ей остались… А, может, – часы… Или – минуты…

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ ПРОСПЕКТА – НОЧЬ

 

«Лада-тройка» медленно едет по ночному, почти пустому проспекту.

 

ИНТ. САЛОН «ЛАДЫ-ТРОЙКИ» – НОЧЬ

 

СЕРГЕЙ, моргая, заплаканными, красными глазами смотрит на чёрное от дождя дорожное полотно.

 

ГОЛОС ЛЕНЫ

(тихо)

Прости меня, мой хороший…

 

СЕРГЕЙ поворачивает голову и видит на правом переднем сиденье ЛЕНУ – с пышными каштановыми волосами, яркими алыми губами и розовым лаком на коротких ногтях.

 

ЛЕНА

(тихо)

Прости меня, Серёжа… Я не знала, что так получится… Я вообще ничего не знала… И не понимала… Я думала, что… Нас собрали в аудитории… Сказали, что надо помочь людям… Сказали, что случилась беда, и мы, как врачи… Как будущие врачи, можем помочь людям… Сказали никому ничего не говорить… Сказали, что надо ответить прямо сейчас… Да или нет… Сказали, что всё – добровольно… Да, там – опасно… Но мы будем защищены… Сказали, что  всего – две недели… И –  обратно… Домой… Много наших согласилось… И – парни, и – девочки… А тебе я побоялась сказать… Ты бы меня не пустил… Не пустил бы, Серёжа, да? Не пустил бы… А я наших не могла бросить… Понимаешь? Мы пять лет вместе были… И я не смогла их… Бросить… Нет, не бросить… Не смогла их предать… Понимаешь, Серёжа? Не смогла… А потом… Нет, тебе не надо это знать… Прости меня, родной… Я тебя обманула… У нас с тобой никогда не будет деток… У нас с тобой уже никогда… Ничего… Не… Будет… Прости меня, мой хороший… Прости меня, Серёжа… Прости, любимый… Прощай…

 

СЕРГЕЙ закрывает и открывает глаза. На правом переднем сиденье автомобиля никого нет.

 

НАТ. ПРОЕЗЖАЯ ЧАСТЬ ПРОСПЕКТА – НОЧЬ

 

«Лада-тройка» резко тормозит на второй полосе проезжей части проспекта. Из автомобиля медленно вылезает СЕРГЕЙ и идёт вперёд, по чёрной от хлещущего ливня дороге. Останавливается.

 

СЕРГЕЙ

(прикрыв глаза, про себя, тихо)

Да… Мы очень хотели с Ленкой деток… Двух девочек… И – мальчика… Или – двух пацанов… И – одну девку… Всё равно – как… Лишь бы – наших… Родных… Своих…

Ленка в Чернобыле схватила тройную дозу. Что-то – около пятисот рад… Через неделю она умерла… Точнее, умер я… Была глубокая осень… Вокруг, вероятно, был какой-то город… А в нём, быть может, – люди… А подо мной, наверно, – небо… Но об этом – после… Потом… Позже, мои дорогие…

 

ТИТРЫ

Конец третьей серии